Планируемые и фактические показатели первой пятилетки

Новый курс в деревне. Непосредственным поводом для отказа от нэпа послужил кризис хлебозаготовок конца 1927 г., прямо связанный с попыткой форсировать темпы роста накопления и удержать цены на зерно на низком уровне. Хлеб давал валюту, поэтому от хлебозаготовок зависели сроки и темпы превращения Советской России из аграрной в индустриальную страну. К этому времени сложилась противоречивая экономическая ситуация. Крестьянское единоличное хозяйство укрепилось. Деревня расширяла собственное потребление сельхозпродуктов. Если в 1913 г. из деревни уходило 22–25 % производимого продовольствия, то в середине 20-х гг. лишь 16–17 %. В результате резко сокращается и продовольственный экспорт, и приток продуктов на внутренний рынок. Поскольку политические соображения в этот же период заставляли власти повышать уровень реальной заработной платы в городе, в стране раскручивается новый виток инфляции, нарастает дисбаланс между отраслями. Попытки правительства административными мерами стабилизировать положение и удержать цены на зерно на низком уровне не дали положительного эффекта. После очередного снижения цен на сельскохозяйственные продукты крестьяне отказались продавать свои излишки государству. За вторую половину 1927 г. заготовки зерна по сравнению с аналогичным периодом 1926 г. сократились с 428 млн до 300 млн пудов. Политика высоких темпов индустриализации оказалась под угрозой срыва. Аграрный сектор не выдерживал той нагрузки, которую возлагала на него экономическая политика государства. Если бы власть хотела и дальше развивать рыночные отношения, то одновременно с повышением налогов она должна была бы повысить и закупочные цены. Государство не захотело использовать экономические стимулы, и заготовительные цены повышены не были. Вместо этого вопрос из чисто хозяйственного превращается в политический. Привычка видеть причины экономических и политических провалов и просчетов главным образом в недостаточной организационно-партийной и идеологической работе приводит к тому, что вместо выявления и устранения действительных причин и неудач, вместо понимания в принципе обычных экономических процессов власть приводит в движение всю репрессивную мощь государства, встает на путь «закручивания гаек» и репрессий. После того как направленные в конце 1927 – начале 1928 г. на места с целью ужесточения административных мер по отношению к крестьянству грозные директивы ЦК ВКП(б) не внесли перелома в ход хлебозаготовок, Сталин обвинил в неудачах местное руководство. «Хлебозаготовки, – указывал он в телеграмме на места, – представляют... крепость, которую должны мы взять во что бы то ни стало. И мы возьмем ее наверняка, если проведем работу по-большевистски, с большевистским нажимом». Что это такое, Сталин продемонстрировал на практике во время своей секретной поездки в Сибирь в начале 1928 г. Это было его единственное посещение глубинных районов страны за все 30 лет пребывания на высших партийных и государственных постах. За три недели сибирского вояжа генерального секретаря ЦК ВКП(б) на практике была отработана система репрессивных мер против крестьянства, получившая затем название «урало-сибирский метод». Посещая хлебные районы Сибири, Сталин требовал наказывать крестьян по 107 статье УК РСФСР, предусматривавшей лишение свободы до одного года с конфискацией имущества за то, что они не желали продавать государственным заготовителям по низким ценам своим трудом произведенный хлеб. Более того, народным судьям предлагалось рассматривать подобные дела «в особо срочном и не связанном с формальностями порядке». При этом Сталин не скрывал своего намерения расколоть деревню, стравить крестьян между собой и в определенной степени руками самих крестьян выкачать хлеб у зажиточной части деревни. Именно эту цель преследовало его предложение, «чтобы 25 % конфискованного хлеба было распределено среди бедноты и маломощных середняков по низким государственным ценам или в порядке долгосрочного кредита». План хлебозаготовок 1928 г. удалось выполнить только ценой повальных обысков в деревнях и судебных репрессий.

Партийные руководители, помня указание Сталина во что бы ни стало взять «эту крепость», нажать «по-большевистски», рьяно взялись за выполнение сталинских директив. На местах создаются наделенные всей полнотой власти чрезвычайные неконституционные и внеуставные «хлебные тройки» в составе секретаря и двух членов окружкома и райкома. С целью активизации хлебозаготовок были широко применены методы продовольственной разверстки. В результате «оздоровления» заготовительных и партийных организаций на местах почти 1,5 тыс. коммунистов, «не желавших ссориться с кулаком», были привлечены к партийной ответственности.

Отсутствие критериев определения понятия «кулак» открывало широкий простор для беззакония и произвола. Для выкачки хлеба применялись не только «законные» (по 107 статье) судебные приговоры, но и внесудебные меры насилия. В Алтайском крае в селе Ая местные власти добивались от крестьян подписки о сдаче излишков посредством инсценировок расстрелов кулаков и середняков. За сокрытие хлебных излишков кулаков и многих середняков привлекали к суду. Только в Среднем Поволжье под суд было отдано 17 тыс. крепких хозяйств. Судебные органы в массовом порядке преследовали торговых посредников, владельцев мельниц и т. п. По отношению к предпринимательским слоям деревни вводились дополнительные налоги. Одновременно уменьшались кредиты, продажа сложной техники. Как и в период комбедов, большевистская власть поднимает против зажиточной части деревни бедноту.

Осенью 1928 г. на ноябрьском пленуме была сформулирована задача – увязать производственное кооперирование сельского хозяйства с разгромом кулачества. На пленуме Сталин определил колхозно-совхозное строительство в качестве важнейшего направления аграрной политики. На эти цели вдвое увеличивались капиталовложения. Тем самым фактически уже в 1928 г. нэп в деревне был ликвидирован. Его сменила политика «военно-феодальной эксплуатации крестьянства», взимания с него дани. Уже осенью 1929 г. примерно третья часть хлеба из деревни изымалась силой. В ответ на репрессивную политику крестьянство пыталось оказывать сопротивление. В 1929 г. было зарегистрировано до 1300 «кулацких» мятежей. Одновременно крупные зажиточные хозяйства дробились на мелкие, чтобы скрыть доходы и уменьшить налоги. Число кулацких хозяйств снизилось на 25 %. Уменьшался в целом приток продовольствия на городской рынок. Торговцы, не выдерживая произвола властей, закрывали свои предприятия. Экономический кризис приобретал всеобщий характер.

Кризис с очевидностью обнажил главную проблему нэповской экономики – невозможность прямо управлять накоплениями, сохраняя рыночные механизмы. Перспектива экономического застоя и реальная возможность социального взрыва заставили советских руководителей отключить рыночные механизмы.

Разгром «правого уклона». Была и другая, не менее веская причина, заставившая Сталина «отбросить к черту» нэп. Вопреки ожиданиям большевистских вождей новая экономическая политика не стала той оптимальной формой «соединения частного торгового интереса, проверки и контроля его государством... подчинения его общим интересам», на которую рассчитывал Ленин и которая «раньше составляла камень преткновения для многих и многих социалистов». Иначе говоря, большевикам не удалось решить проблему общественного контроля над капиталистическим сектором. Стремление «держать капитализм на цепи», по выражению Сталина, не увенчалось успехом. Ситуация в стране ухудшалась и выходила из-под контроля. Налицо был глубокий социально-экономический кризис, стремительно перерастающий в политический.

Сталин и его окружение отчетливо видели, что дальнейшее осуществление нэпа неминуемо ведет к ослаблению режима диктатуры пролетариата, подрывает однопартийность, «поднимает шансы на восстановление капитализма в стране».

«В чем состоит опасность правого, откровенно оппортунистического уклона в партии? – спрашивал Сталин в октябре 1928 г. – В том, что он недооценивает силу наших врагов, силу капитализма, не видит опасности восстановления капитализма, не понимает механики классовой борьбы в условиях диктатуры пролетариата и потому так легко идет на уступки капитализму, требуя снижения темпа развития нашей индустрии, требуя облегчения для капиталистических элементов деревни и города, требуя отодвигания на задний план вопроса о колхозах и совхозах... Победа правого уклона в нашей партии развязала бы силы капитализма, подорвала бы революционные позиции пролетариата и подняла бы шансы на восстановление капитализма в нашей стране». Русская эмиграция, внимательно следившая за развитием событий в стране, в свою очередь, связывала с «правым уклоном» (который представлялся ей не организованной оппозицией, а определенным умонастроением в советском обществе) возможность покончить со Сталиным как оплотом «твердокаменности». Возможный приход к власти деятелей «правого уклона» рассматривался в эмиграционных кругах как необходимое условие, при котором «внутри русского тела будут нарастать и откристаллизовываться те группировки и бытовые отношения, которым... суждено будет положить конец большевистскому периоду и открыть следующий». Действительно, правая оппозиция в отличие от левых большевиков могла в принципе рассчитывать на поддержку крестьянского большинства, технических специалистов. Именно мелкобуржуазная социальная база бухаринцев и побудила Сталина заклеймить их как «правых». Чтобы обеспечить поддержку новому курсу на «социалистическое наступление», Сталин развертывает борьбу против всех тех в партийном руководстве, кто продолжал отстаивать принципы нэпа, кто еще оставался на позициях здравого смысла. В силу этого обстоятельства анонимный «правый уклон» очень скоро был персонифицирован с именем главного идеолога нэпа Бухарина. Непосредственным поводом для перерастания скрытых разногласий в Политбюро в открытое противостояние послужили чрезвычайные меры, принятые Сталиным для преодоления хлебозаготовительного кризиса, которые Бухарин и его сторонники вполне справедливо расценили как отход от нэпа. На тайной встрече с опальным представителем «объединенной троцкистско-зиновьевской оппозиции» Л. Каменевым Бухарин констатирует, что его разногласия с «беспринципным интриганом Сталиным» более серьезны, чем с «левыми» оппозиционерами. В своей статье «Заметки экономиста», опубликованной в «Правде» осенью 1928 г., Бухарин под видом борьбы с троцкизмом выступил против «авантюризма» нового курса, связав с ним возможность нарушения политического равновесия в стране. Сталин расценил статью как открыто антипартийное выступление, как теоретическую платформу новой оппозиции.

Скрытый характер борьбы, вовлечение в нее лишь партийной верхушки, нежелание Бухарина апеллировать к партийным низам с самого начала обеспечили перевес в ней Сталину. Генсек, сколотив действительное большинство в поддержку своего курса, в конце февраля 1929 г. обвинил Бухарина, Рыкова, Томского во фракционной борьбе, в попытке выступить против курса партии, объявляя намеченные темпы индустриализации гибельными. Вслед за тем он легко и просто настоял на утверждении «оптимального» плана пятилетки. «Правые» получают ярлык «защитников капиталистических элементов, „выразителей идеологии кулачества“ и вскоре капитулируют, признав правильность генеральной линии партии. Тем не менее и Бухарин, и Томский, и Рыков были лишены своих влиятельных постов в партии и государстве.

Восстановив партийное единство, Сталин продолжает политику решительного «социалистического наступления». Оно прежде всего разворачивается против вчерашних союзников – крестьянства, нэпманов (предпринимателей), против, так называемой буржуазной интеллигенции, т. е. всего того, что противостояло жесткому сталинскому курсу на скорейшую победу социализма.

Коллективизация сельского хозяйства. Согласно утвержденному весной 1929 г. пятилетнему плану в колхозы предполагалось вовлечь лишь 4–4,5 млн хозяйств, или 16–18 % общего числа крестьянских хозяйств в стране. Тем самым на всем протяжении первой пятилетки основная масса крестьянских хозяйств должна была быть по-прежнему сосредоточена в индивидуальном секторе. Решение сократить намеченные первым пятилетним планом сроки осуществления коллективизации пришло очень скоро. 7 ноября 1929 г., в канун очередной годовщины Октябрьского переворота, Сталин в статье «Год великого перелома», опубликованной в «Правде», заявил о происшедшем «коренном переломе» на всех фронтах социалистического строительства, в том числе и в «недрах самого крестьянства в пользу колхозов». Вопреки действительному положению дел он утверждал, что партии за прошедший год удалось повернуть основные массы крестьянства к новому, социалистическому пути развития, что в колхозы якобы пошел середняк. Реально в колхозы в это время было объединено всего 6–7 % крестьянских хозяйств, хотя в Грузии, Киргизии и ряде других районов страны курс на ускорение темпов коллективизации был взят еще в апреле 1929 г., и за лето в колхозы записались почти столько же крестьян, сколько за все предшествующие послереволюционные годы.

Решительно насаждая колхозы, Сталин преследовал несколько целей. Во-первых, чтобы осуществить беспрецедентную программу индустриализации, Советскому государству необходимо было сосредоточить в своих руках все экономические и политические рычаги. Только политика насильственной коллективизации давала их в руки Советского правительства. Во-вторых, Сталин как убежденный марксист никогда не забывал ленинскую установку: «Пока мы живем в мелкокрестьянской стране, для капитализма в России есть более прочная экономическая база, чем для коммунизма». Чтобы мелкокрестьянская деревня пошла за социалистическим городом, Сталин и встает на путь насаждения в деревне крупных социалистических хозяйств в виде колхозов и совхозов.

Предлагая на основе «усиленных темпов» коллективизации сделать страну «через каких-нибудь три года» одной из самых хлебных стран мира, Сталин предупреждал всех несогласных, что партия будет решительно бороться со всеми противниками насильственной коллективизации.

Это предупреждение было услышано. Колхозцентр и Наркомзем РСФСР в очередной раз пересмотрели план коллективизации крестьянских хозяйств. В соответствии с новым планом предлагалось в весеннюю посевную кампанию 1930 г. вовлечь в колхозы 6,6 млн хозяйств единоличников (34 %), а число колхозов довести до 56 тыс. План предусматривал полное обобществление пашни, инвентаря и рабочего скота, а домашний скот подлежал обобществлению лишь на 80 % и только в районах сплошной коллективизации, общее число которых, по замыслу разработчиков плана, должно было по РСФСР достигнуть 300. Нереальные темпы коллективизации предлагались и разработанным Наркомземом СССР пятилетним планом коллективизации сельского хозяйства остальных союзных республик, которые повышались по сравнению с ранее принятыми в два с лишним раза.

Практическую работу по коллективизации возглавили секретарь ЦК партии по работе в деревне В. И. Молотов и председатель Колхозцентра СССР Г. Н. Каминский. На местах сразу началось соревнование за число вновь созданных колхозов. Эта гонка осуществлялась без ясного представления о характере создаваемого типа хозяйства. Открывался простор для фантастических выдумок, административного произвола и насилия.

Темп гонки еще больше возрастает после того, как ЦК партии 5 января 1930 г. принимает постановление «О темпе коллективизации», в котором говорилось о необходимости сократить в два-три раза сроки коллективизации. Признав артель всего лишь переходной к коммуне формой коллективного хозяйства, постановление ориентировало местных работников на усиление обобществления средств производства. Высокий темп коллективизации поддерживался массовыми репрессиями, вплоть до применения военной силы. К организации колхозов были привлечены городские жители (партийно-хозяйственный актив, студенты), плохо знакомые с деревенской жизнью, ее экономикой, традициями, а также тысячи рабочих. По партийной разнарядке их число должно было составить не менее 25 тыс. человек. Фактически же в деревню весной 1930 г. было послано более 27 тыс. активистов.

Крестьяне принуждались к вступлению в колхозы под угрозой лишения избирательных прав, ссылки, конфискации имущества, прекращения снабжения дефицитными товарами. Административный произвол принял массовый характер. Руководители ряда областей и республик взялись досрочно завершить коллективизацию. Уже весной и летом 1930 г. процент обобществленных хозяйств подскочил в зерновых районах страны до 60 %. Выдвинув в декабре 1929 г. лозунг о ликвидации кулачества как класса, Сталин придает своему тезису, высказанному несколькими месяцами ранее, об обострении классовой борьбы практический характер. К 1930 г. раскулачивание принимает необычайно жестокие формы.

Порядок раскулачивания определялся секретной инструкцией ЦИК СССР и Совнаркома от 4 февраля 1930 г. Предписывалось кулаков – участников антисоветских движений (I категория) – арестовывать, передавать их дела в органы ОГПУ. Зажиточные влиятельные кулаки (II категории) переселялись в пределах области или в другие области, остальные кулацкие хозяйства расселялись на худших землях, вне колхозных земельных участков. Земля, скот, хозяйственные постройки раскулаченных передавались в колхозы, личное имущество, продукты питания конфисковывались, а затем раздавались односельчанам или распродавались. Отбирались и денежные накопления. В местах поселений кулаки принуждались к лесоразработке, строительным мелиоративным работам. Основными районами кулацкой ссылки стали Урал, Сибирь, Северный край, Казахстан, Дальний Восток. За 1930–1931 гг. более 300 тыс. крестьянских семей, в которых насчитывалось 1,8 млн человек, оказались в вынужденной кулацкой ссылке с политическим клеймом «переселенцев». Это была бесчеловечная кампания уничтожения наиболее грамотной, опытной, предприимчивой части крестьянства. Крайне тяжелые условия транспортировки, быта и труда приводили к высокой заболеваемости, смертности высылаемых, особенно среди стариков и детей.

В эти же годы по стране прокатилась волна закрытия церквей, в которых Советская власть также видела своего врага. Лишь за один 1929 г. в стране было закрыто 1119 церквей. В 1931 г. был взорван храм Христа Спасителя, с куполов которого годом раньше для пополнения бюджета сняли всю позолоту. С других церквей сбрасывались кресты и колокола, а священнослужители подвергались репрессиям.

Насилие властей вызвало ответный протест крестьян, не желавших вступать в колхозы и видящих в них новое крепостное право. Наряду с такими формами, как письма-жалобы в местные и центральные органы власти, ширились и открытые выступления, вплоть до восстаний. В январе—марте 1930 г. число вооруженных выступлений достигло более 2 тыс. Не желая вести в колхозное стадо свой личный скот, крестьяне его резали. Поголовье крупного, а особенно мелкого скота резко сократилось (в 2–3 раза). Опасения всеобщего крестьянского восстания заставили Сталина предпринять отвлекающий маневр. В марте—апреле 1930 г. он опубликовал статьи «Головокружение от успехов», «Ответ товарищам колхозникам». ЦК партии в свою очередь принял постановление «О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении», где вся вина за «перегибы» была свалена на местные органы власти.

После опубликования партийных документов темп коллективизации снизился. Из наспех созданных колхозов начался массовый выход крестьян. Но эта передышка была недолгой. Сталин убеждал партию, что политика, хотя и с некоторой корректировкой, остается прежней; он настаивал на скорейшей коллективизации сельского хозяйства. Осенью 1930 г., после сбора урожая, нажим на единоличников вновь усилился, через несколько месяцев начинается новая волна раскулачивания. Тогда же власть идет на свертывание системы сельскохозяйственной кооперации, рассчитанной на обслуживание единоличников. Осенью 1931 г. и эта волна коллективизации выдыхается. Зимой и весной 1932 г. вновь наблюдался отток крестьян из колхозов. Тем не менее, несмотря на тактические уступки, сталинская политика насильственной коллективизации продолжалась.

Глава 7. «Страна победившего социализма»