Истоки «перестройки» М. С. Горбачева

Нарастание противоречий в экономике. К середине 80-х гг. кризис советской системы приобретает открытый характер. Совпадение во времени ряда внешних и внутренних факторов выявляет настоятельную необходимость радикального обновления СССР.

На рубеже 70–80-х гг. в мире начался новый этап научно-технической революции, получивший название «микроэлектронная революция». С этого времени уровень развития той или иной страны определяется уже не количеством выплавленной стали, добытого угля, а использованием информационных технологий. По этому показателю СССР отставал не только от ведущих западных стран, но и от новых индустриальных стран (Южной Кореи, Тайваня) на десятилетия. Это была лишь вершина айсберга: главное, но не единственное свидетельство того, что структурные различия с экономически развитыми странами за 70-е гг. не только не сократились а наоборот, увеличились. В 1985 г. в США основная масса валового национального продукта (67 %) создавалась в сфере услуг, в торговле, на транспорте, и лишь 31 % составлял вклад промышленности и строительства, тогда как в СССР соотношение было иным, соответственно 38 % и 45 %. На долю сельского хозяйства в СССР приходилось 17 % ВНП, в США всего 2 %. В 70-е гг. советская экономика все больше отставала от экономики развитых стран по техническому и технологическому уровню, показателям эффективности, и, что более важно, СССР утрачивал преимущества в темпах экономического роста. Весь период 1961–1985 гг. характеризуется непрерывным падением темпов экономического развития. По всем оценкам специалистов, в эти годы происходит снижение роста национального дохода, валового национального продукта, падает фондоотдача и эффективность капиталовложений. И это не случайно. Советская экономика, лишенная внутренних стимулов роста, продолжала развиваться экстенсивно, в ее основе по-прежнему находились устаревшие отрасли тяжелой индустрии, по производству продукции в которых Советский Союз уже к 1970 г. был «впереди планеты всей». Устаревшие отрасли требовали колоссальных сырьевых ресурсов, советский сырьевой сектор работал с постоянными перегрузками. Гипертрофия сырьевых отраслей и отраслей, производящих промежуточное сырье, превращала страну в «сырьевой придаток» Запада. Чтобы покупать новейшие технологии и продовольствие, СССР вынужден был все больше сырья поставлять на экспорт. В 1985 г. в обмен на оборудование и хлеб ушло 20 % добытой в стране нефти, 11 % газа, 31 % калийных удобрений, 24 % хлопка и т. д. Видимость благополучия народного хозяйства, сохранявшаяся все 70-е гг., обеспечивалась за счет «нефтяного допинга». Именно экспорт нефти, цены на которую на мировом рынке выросли в эти годы почти в 20 раз, позволял стране относительно безбедно существовать, «решая» продовольственную, космическую и другие «комплексные» программы. Главным образом за счет масштабного экспорта невосполнимых природных ресурсов в 60–70-х гг. шло интенсивное освоение восточных районов страны, формировались и развивались крупные народно-хозяйственные комплексы: Западно-Сибирский, Саянский, Канско-Ачинский. За эти годы появились соответствующие мировому уровню автомобили «ВАЗ» и «КамАЗ», новые нефтехимические комплексы и предприятия оборонной промышленности.

В 70-е гг. экономика страны была предельно милитаризирована. Наиболее современные производства высокой технологии работали главным образом по военным заказам. Оборона страны на протяжении всех послевоенных десятилетий оставалась главным официальным приоритетом, и это определяло общую направленность всех экономических усилий СССР. Доля военных расходов в валовом национальном продукте составляла 20–25 %. Производство военной техники составляло более 60 % общего объема продукции машиностроения. Третья часть всех занятых в добывающих и обрабатывающих отраслях работала непосредственно на военные нужды. Военная экономика, по существу, разоряла страну.

Долгие годы существования ВПК как сверхведомства, интересам которого была подчинена вся советская экономика, создали у военных определенный потребительский менталитет. За 70–80-е гг. страна израсходовала на вооружение сверх необходимого, по некоторым оценкам, 700 млрд рублей. Это при том, что национальный, доход, по официальным данным, составлял в 1970 г. 290 млрд руб., а в 1980 г. – 579 млрд руб. По данным зарубежных источников, в начале 80-х гг. заводы СССР выпускали танков в 4,5 раза больше, чем США, БТР – в 5 раз, артиллерийских орудий – в 9 раз, атомных подводных лодок – в 3 раза. Соответственно в советской оборонной промышленности работало в 2–3 раза больше работников, чем в США (соответственно 5–8 млн и 2,2 млн человек).

Чрезмерная военная нагрузка на народное хозяйство вела к колоссальным диспропорциям.

Из-за огромной разницы издержек в разных отраслях экономики в СССР практически не было единой денежной системы. В «оборонке» покупательная способность рубля равнялась 4–6 долларам США, в других отраслях она была гораздо ниже, поэтому бюджетные методы регулирования советской экономики не срабатывали. Госплан не мог реально поддерживать баланс инвестиций и материальных ресурсов. Планируемые цифры увеличения добычи нефти, угля, производства электроэнергии были, по существу, фикцией.

В начале 80-х гг. из-за начавшегося падения цен на мировом рынке иссякает поток нефтяных денег в страну, вслед за этим прекращается основанный на нефтедоходах экономический рост. Отражением общего экономического неблагополучия становится лавинообразное наращивание внешнего долга СССР. Обслуживание взятых за рубежом кредитов идет за счет получения новых. Признаки исчерпания старой модели экономического роста проявляются в эти годы во многих сферах советской экономики, но наиболее отчетливо они выразились в утрате конкурентоспособности советской продукции на внешних рынках, в растущем отставании страны в ключевых отраслях, определяющих динамику научно-технического прогресса.

«Так жить нельзя». Нарастание кризисных явлений в экономике разрушает основы внутренней социальной стабильности советского общества. К концу 80-х гг. прекращается рост жизненного уровня. На этом фоне становится очевидным реальный разрыв в уровнях благосостояния между подавляющей массой населения и партийно-хозяйственной номенклатурой. Одновременно слабеет трудовая дисциплина, пьянство и алкоголизм охватывают все более широкие слои населения. Все отчетливей проявляют себя коррупция и разложение в партийно-государственном аппарате. Демагогия, щедрые раздачи орденов и самонаграждения престарелых и немощных руководителей вызывали в народе глухое недовольство. Люди все чаще задавали себе вопрос, почему в стране с «самым передовым» общественным строем доходы большинства трудящихся так малы, а права и свободы граждан не соответствуют общепризнанным нормам международного права. В общественном сознании именно разрыв в уровне потребления с Западом становится главным критерием сравнения эффективности двух общественных систем и главным направлением критики советских порядков.

В конце 70-х гг. дискомфорт в той или иной мере ощущали все слои советского общества, особенно интеллигенция, давно жаждавшая подлинной демократии и свободы. Значительная часть партийно-хозяйственной номенклатуры инстинктивно поддерживала радикально-оппозиционные настроения в народе, требования обновления и реформ.

Начиная с 60-х гг. различные варианты реформирования общества и государства обсуждались и в научных, и в диссидентских кругах. Большинство отечественных ученых и политиков искали выход в рамках сложившейся советской системы: в переводе народного хозяйства на путь интенсификации, создании условий для внедрения достижений НТР. Известные советские экономисты (С. С. Шаталин, А. И. Анчишкин, Т. И. Заславская, А. Г. Аганбегян, Г. Х. Попов) исподволь разрабатывали теоретические основы принципиально другого хозяйственного механизма, иной системы управления, рассматривали возможность переориентации экономики на решение социальных задач.

В конечном итоге целостной программы реформ к середине 80-х гг. так и не было создано. Главная особенность этих разработок – микроэкономический характер реформ, т. е. их реализация на уровне предприятий и работников. Авторы концепций реформ справедливо исходили из невозможности решения всех проблем из единого центра и главный упор делали на расширение самостоятельности предприятий, оставляя при этом макроэкономическое регулирование государству. Естественно, при таком подходе сохранялись принципиальные основы советской экономической системы: Госплан, Госснаб и другие директивные органы. В концепциях также не был решен принципиальнейший вопрос о реформировании собственности.

В целом наработанный комплекс идей опирался на популярную в те годы идею «конвергенции», уже в силу этого обстоятельства он не мог быть последовательным и внутренне непротиворечивым. Любой реформатор в стране в эти годы мог реально опереться лишь на этот круг идей. Именно эти идеи впоследствии были взяты на вооружение М. С. Горбачевым и предопределили логику его действий.

К моменту прихода М. С. Горбачева к власти до полной делегитимации советского режима было далеко. В силу закрытости советской системы большая часть населения страны находилась в плену старых представлений и привычек. Диссидентское движение переживало тяжелейший идейный и организационный кризис. Вера интеллигенции и здравомыслящей части партноменклатуры в способность высшей власти улучшить положение в стране была сильно подорвана явной неэффективностью всех предшествующих преобразований.

В этих условиях реальные преобразования общества могли начаться только по инициативе «верха» и под его руководством.

К началу 80-х гг. часть высшего советского руководства осознавала необходимость срочного принятия мер для улучшения экономической и социальной ситуации. Во имя укрепления СССР, сохранения его статуса сверхдержавы, прорыва на новую постиндустриальную стадию развития наиболее прогрессивная часть советской правящей элиты была готова пойти на определенные преобразования в экономике. Не случайно главной лоббирующей силой в Политбюро и правительстве с начала 80-х гг. становятся военно-промышленный комплекс, КГБ и ГРУ, предъявлявшие партийным вождям претензии за медленное освоение отечественной промышленностью новейших достижений научно-технического прогресса, за растущее отставание от США по ряду важнейших видов вооружений. Поражение в Афганской войне и выдвижение президентом США Рейганом дорогостоящей программы «звездных войн» придали их аргументам дополнительный вес.

Смерть в ноябре 1982 г. Л. И. Брежнева и приход к власти более здравомыслящего политика Ю. В. Андропова пробудили в обществе надежды на возможное изменение жизни к лучшему. За 15 месяцев нахождения его у власти привычные победные реляции стали уступать место критическим оценкам состояния советского общества. Он принял ряд мер по наведению элементарного порядка и производственной дисциплины, стимулировал расследования уголовных дел, связанных с коррупцией. Однако попытки Андропова придать эффективность бюрократической системе без структурных изменений, только с помощью организационно-административных мер не могли вывести страну из кризисного состояния.

Растущая социальная апатия, отсутствие значительных социальных групп, прямо заинтересованных в реформах, изначально обрекли на неуспех консервативный, нерыночный вариант модернизации страны, который пытался провести «генсек с Лубянки». Ю. В. Андропов не захотел форсировать политические реформы. По-прежнему продолжалось участие СССР в войне в Афганистане, усилилась борьба с инакомыслием. Были восстановлены органы безопасности на железнодорожном, морском и воздушном транспорте, а также в армии и ВМФ. Вновь стали просматриваться письма граждан и почта различных организаций. Была восстановлена система доносчиков в коллективах.

В феврале 1984 г. Ю. В. Андропов скончался. Консервативные силы в руководстве страны выдвинули на должность генерального секретаря ЦК КПСС престарелого К. У. Черненко. Год его правления был возвратом в брежневскую эпоху, в «застой».

Феномен М. С. Горбачева. Череда похорон генеральных секретарей и других бонз геронтократического Политбюро на рубеже 80-х гг., абсолютно бесцветное правление старого и больного К. У. Черненко усилили необходимость перемен, и в первую очередь смены образа правящей элиты. Поэтому приход к власти 10 марта 1985 г. после смерти К. У. Черненко самого молодого члена Политбюро пятидесятичетырехлетнего М. С. Горбачева во многом был предопределен и не вызвал острой борьбы в Политбюро по этому поводу.

Уже в апреле 1985 г. новый генсек предложил стране новую политику, получившую вскоре название «перестройка». За годы реформ ее первоначальный замысел неоднократно менялся, соответственно менялись и ее определения. Сегодня с достаточным основанием можно сказать, что «перестройка» – это последняя попытка здравомыслящей части правящей элиты спасти прогнившую советскую систему, соединив «социализм и демократию».

Перед М. С. Горбачевым встала в высшей степени трудная задача. У нового партийного лидера было твердое намерение начать реформы и вновь вывести страну на передовые рубежи. Но он (вопреки последующим заявлениям) не располагал четкой стратегией действий. Поиск новых подходов и идей в период непосредственно перед перестройкой и в самом ее начале велся командой реформаторов, в которую были привлечены известные ученые А. Г. Аганбегян, Л. И. Абалкин, О. Т. Богомолов, Т. И. Заславская, Е. М. Примаков, в весьма узком коридоре, ограниченном областью совершенствования механизма государственного управления и внедрения в народное хозяйство достижений научно-технического прогресса.

Весной 1985 г. «перестройка» и ее «архитектору», и ее «прорабам» виделась как возвращение к ленинской концепции социализма, как соединение социализма с демократией. Административно-организационные меры, на которые также вначале рассчитывал Горбачев, должны были укрепить порядок и дисциплину и самое главное – активизировать «человеческий фактор».

Попытки найти ответы на принципиально новые вопросы в прошлом лишь привели к потери времени и замедлили разрыв с коммунистическим наследием. Однако вряд ли это может быть поставлено в вину М. С. Горбачеву. Весной 1985 г. ни Горбачев, ни кто-либо в СССР и за его пределами не представляли себе истинных масштабов системного экономического и социального кризиса, поразившего страну. Вопрос о выборе той или иной модели трансформации (т. е. выхода из социализма), а следовательно, о ее целях никем всерьез не рассматривался. А между тем эти вопросы и по сей день принципиально не решены и остаются предметом полемики в обществе. В силу названных объективных и субъективных причин в самом начале перестройки Горбачевым были неверно выбраны направления и объект реформирования.

Преобразования начинаются с реализации концепции «ускорения» социально-экономического развития страны, а команда реформаторов постоянно запаздывает с принятием принципиально важных решений. Необходимость политической реформы осознается в полной мере лишь спустя два года.

Теоретически в середине 80-х гг. были возможны разные варианты развития советского общества, включая и вариант консервации «застоя». Фактически же реальный, хотя и неочевидный, выбор происходил между китайской и чешско-венгерской моделями реформирования. И та и другая предполагают движение в сторону рыночных отношений, однако с разной скоростью и разной последовательностью.

Европейская модель предполагает включение в рыночную систему всего народного хозяйства, а также проведение политических реформ. В китайской модели рыночные образования идут под жестким контролем правящей партии и начинаются с сельского хозяйства и коммерциализации сферы услуг. До избрания генсеком Горбачев некоторое время был сторонником реализации в СССР китайского варианта реформ, но впоследствии изменил свою точку зрения. Дело в том, что к началу реформ советское общество существенно отличалось от китайского. Задачи, с которыми столкнулся СССР, были много сложнее. Период социалистического развития, а следовательно, его влияние на психологию людей в Советском Союзе, был значительно большим. Даже в силу демографических причин в СССР (дефицит трудоспособного населения) сельское хозяйство, как в Китае, не могло стать двигателем экономических реформ в стране. А главное – сама структура советской экономики к этому времени уже принципиально отличалась от китайской. Иными словами, применить китайский опыт реформ можно было разве только за десяток лет до того, как этот опыт появился. Очевидно, это обстоятельство оказалось решающим, и М. С. Горбачев остановил свой выбор на социализме «с человеческим лицом». К тому же все теоретические разработки доперестроечного времени, над которыми работали советские экономисты, опирались на «чехословацко-венгерский вариант реформ».

Весной 1985 г. главная проблема выбора стратегии реформ носила не столько теоретический, сколько политический характер: управляемая модернизация по любому сценарию была возможна лишь при жестком политическим контроле над ситуацией. Однако партийно-бюрократический аппарат в своей массе категорически не принимал самих идей модернизации. Поэтому для эффективного обновления советской системы требовалась упреждающая реформа политической системы. Но именно это обстоятельство было слишком поздно осознано реформаторами.