В ПОИСКАХ КРАСОТЫ. ТВОРЧЕСТВО 1890-х- НАЧАЛА 1900-х гг.

Яркая индивидуальность Бунина весьма быстро проявилась в поэзии и прозе. Но ранняя пора его творчества вызвала весьма прохладные отзывы. По достоинству не оценена она и сейчас: ей отказано в философской значимости. Тогда как юношеская лирика Бунина была рождена тяготением к нетленной земной красоте и гармонии, к смыслу человеческого бытия.

Образ Прекрасного поэт видел в природе, даже во внешне неприглядных ее проявлениях. Открытие воспринималось как награда:

Вверху идет холодный шум,

Внизу молчанье увяданья...

Вся молодость моя - скитанья

Да радость одиноких дум.

"Мир везде исполнен красоты" - наблюдение, которое обогащало душу, сообщало ей возвышенный настрой.

"Темный город" разрушал сердечную теплоту, навевал мысль о смерти:

Мир опустел... Земля застыла...

И вьюга трупы замела,

И ветром звезды загасила,

И бьет во тьме в колокола.

Горечь, так сильно выраженная, могла появиться под тягостными впечатлениями от Ельца, Орла, других провинциаль(*130)ных городов, тесных, далеких от любимых просторов полей. Но была и более конкретная причина мучительного состояния поэта: его страстная и несчастная любовь к Варваре Владимировне Пащенко.

Их отношения длились с конца 1889 до конца 1894 г. и осложнялись разными препятствиями. Сначала отец девушки противился ее сближению с безвестным и лишенным средств юношей. (Бунин служил тогда в Орле.) Да и сама Варя, видимо, отнюдь не была уверена в необходимости своего замужества. Однако пылкое и нежное чувство Бунина разрушило многие преграды. Ненадолго молодые люди соединились гражданским браком в Полтаве. Совместная жизнь принесла новые огорчения: обозначилось несходство их характеров, вкусов, запросов. И Варя оставила Бунина. Сохранившаяся переписка раскрывает подлинную поэзию его любви и предельные страдания расставания.

Уже в пожилом возрасте писатель сказал, что он, переживая любовную катастрофу, всегда "был близок к самоубийству". Разрыв с Пащенко окрасил поэзию Бунина в трагические тона:

Если б только можно было

Одного себя любить.

Если б прошлое забыть,-

Все, что ты уже забыла.

 

Не смущал бы, не страшил

Вечный сумрак вечной ночи:

Утомившиеся очи

Я бы с радостью закрыл.

Природа, всегда горячо любимая, становится в стихах мрачной, обесцвеченной: "Бледный день над сумраком забрезжил, И рассвет ненастный задымился"; "И в черных пашнях снег белеет. Как будто в трауре земля".

Гармония природного мира, не знающего смерти, позволила, однако, найти источник душевного возрождения. Стихотворение "Три ночи", окончательно завершенное в 1897 г., как бы подвело итог любовной драме, трудной полосе жизни и вообще ее смыслу:

Понял я, что юной жизни тайна

В мир пришла под кровом темноты,

Что весна вернулась - и незримо

Вырастают первые цветы.

Взгляд на окружающее в каком-то определенном состоянии духа придает самобытность "стране", к которой прикован взгляд поэта. В бунинских стихах богатая палитра цветов и соцветий, гамма разнообразных звуков. Воистину трудно перечислить оттенки синей, зеленой, голубой, желтой красок, голоса кулика, кукушки, жаворонка, даже... петуха, ароматы леса, поля.

Бунин следует традициям русской классической литературы. Везде сохранено предметное содержание картины. Но образы, детали приобретают большую изменчивость. Автор постоянно ищет новые штрихи, сопоставления. Постижение сущего, выра(*131)жение мироощущения лишено стройности поиска, как это было, скажем, у Пушкина или Некрасова (любимых Буниным поэтов), все импульсивно, текуче, противоречиво. Родство с поэзией нового времени несомненно. В отличие от нее экспрессию художнического видения Бунин обусловливает наглядно - переживанием, мечтой, "невыразимыми снами" лирического героя. Это качество В. Брюсов назвал "мечтательной наблюдательностью". Она и подсказала Бунину ассоциативные определения: "трава в холодном серебре", "невинно голубеющее небо", "зелено-серебристый, неуловимый свет" (ср. с образами самого Брюсова: "невинно краснеет гречиха", "синеет младенческий лен" ).

Образы природы как бы выразили распространенные в этот период ощущения неуютности, опустошенности: "молодой озябший чернозем", "нагая степь пустыней веет". Метафоры отражают не одно какое-то качество, а "поведение" двух-трех природных сил, вступивших в сложные отношения между собой: "ярко-лазурное небо глядится по-весеннему в светлые воды реки", "смутно травы шепчутся сухие,- сладкий сон их нарушает ветер", "ветер жидкими тенями в саду играет под ветвями, сухой травой шуршит в кустах" (вспомним более поздние есенинские строки: "тихо баюкают хлупь камыши", "тучи рваные кутают лес...").

Ранняя поэзия Бунина наполнена сочными жизненными деталями: "кочки дороги", "белый пар лугов", "зеленые овсы...". Не реже возникают совсем иные, рожденные фантазией образы: степная Ночь с "загадочно унылым взором... великой кротости и думы вековой"; "лучезарным теплом зачарованный" странник в "долу заколдованном"; Мороз, заглядывающий в "безмолвные избы", бродящий по "глухому погосту". Воплощенный мир романтизируется. Причем разнохарактерные образы пластично объединены, так как выражают различные состояния лирического героя, то трезво-сурового, то исполненного грез и предчувствий.

Поэт стремится заглянуть за черту видимого, понять вечное, неуловимую поступь высших сил. Конкретные слагаемые пространства и времени предстают в обычном своем облике, атрибутах, а одновременно - как часть, вселенной, носители непознанной тайны всемирного бытия.

Примерно с середины 90-х гг. нарастает "звездная тема". Далекие светила становятся, знаками "предвечной Красоты и правды неземной". Этот прекрасный мир противоположен "заблудшей" земле:

Я вижу ночь: пески среди молчанья

И звездный свет над сумраком земли.

Традиционная антиномия (свет - тьма) доносит сложные переживания. "Неземная красота" бесконечно дорога, но трудно-достижима. Приобщение к ней - всегда возрождение: "...душа, затрепетав, как крылья птицы, коснулась солнечной поющей красоты!" Прекрасным чувствам сопутствует сияние светил.

(*132)Поклонение величественным святыням начисто лишено у Бунина, сына своего времени, спокойствия, умиротворения. Преобладают "закатные" и ночные видения. Утвердительная интонация крайне редка, чаще с оттенком предположения:

И, быть может, я пойму вас, звезды,

И мечта, быть может, воплотится.

О своей тяге писать Бунин сказал в зрелые годы: она "появляется у меня всегда из чувства какого-то волнения . Не готовая идея, а только самый общий смысл произведения владеет мной. Да, первая фраза (курсив автора) имеет решающее значение". Такая способность во многом проясняет своеобразие его поэзии и прозы, многолетнюю их согласованность между собой. В ранних рассказах писатель тоже сосредоточен на запросах своей души, определяющей тот или иной взгляд на конкретное явление.

В "Мелитоне" (ранее названном "Скит", 1900) два героя: старик крестьянин, некогда прогнанный сквозь солдатский строй, и лесной край. Их соотнесение доносит разные авторские раздумья. Горестные: "светлые майские сумерки", "молодая зеленая поросль" и - "постоянная печаль" ожидающего смерти Мелитона. Но вместе с тем возникает мысль о гармонической слитности "чистой, простой, бедной жизни" с чарующей природой. Две сферы проявления красоты не расчленяются, в повествовании о Мелитоне и о сияющей ночи нет паузы. Даже жалкая хибарка старика оказывается частью чарующего мира: "...все уже блистало в полях как бы в некоем сказочном царстве. А потом дивной красной звездой засветился огонек в караулке"...

Близок "Мелитону" и рассказ "Сосны" (1901). Митрофан тоже прожил "в батраках у жизни", прошел "всю ее лесную дорогу". Размышления о его судьбе приводят автора к убеждению в "тайной ненужности и в то же время значительности всего земного". О "Соснах" и сказал А. П. Чехов: "...очень ново, очень свежо, очень хорошо, только слишком компактно, вроде сгущенного бульона".

Настроения, отразившиеся в рассказах, имели исток в поэзии Бунина. В 1889 г. он сказал о своей отчизне:

И понял красоту в ее печали

И счастье - в печальной красоте.

Тема "печальной красоты" развита в целом ряде стихотворений 1900-1901 гг. В "Крещенской ночи":

Замело чащи леса метелью,-

Только вьются следы и дорожки,

Убегая меж сосен и елей,

Меж березок до ветхой сторожки.

Есть здесь конкретные образные совпадения с "Мелитоном" и "Соснами": сторожка среди глухого леса, блещущая звезда, мер(*133)цающий огонек. При всех неслучайных совпадениях именно в рассказах углублен философско-нравственный поиск автора.

Судьба России, ее "лесная дорога", "былинные люди", их "земной подвиг" ("Сосны") - давно волновавшие Бунина мотивы были развиты в стихотворении 1902 г. с названием, почерпнутым из текста рассказа "Сосны",- "Лесная дорога". Кочующие образы свободно преодолевают границу между прозой и поэзией. Но стихотворение венчается мыслью о развитии мира:

...счастье жить вовеки не умрет,

Покуда над землей заря зарю выводит

И молодая жизнь родится в свой черед.

Бытие в его сиюминутном, конкретно-историческом и беспредельном течении, человеческое стремление овладеть этим феноменом - вот какими духовными запросами определены и поэзия, и проза Бунина. Немудрено, что в рассказах преобладает лирико-поэтическое начало, символизация деталей, образная и цветовая "изобретательность", гибкость интонации, что так сближает прозу с поэзией. С другой стороны, в стихотворных произведениях - накопление зримых красок мира, постепенное развертывание того или иного его образа (о нем как бы рассказывается), частое употребление местоимений первого лица, разных оттенков модальности, концовок-суждений. При всей склонности Бунина к высокой лексике его поэзия все-таки приближена к разговорной речи.

В 1895 г. Бунин впервые попал в Петербург. Познакомился с видными народниками Н. К. Михайловским, С. Н. Кривенко, затем с писателями А. П. Чеховым, А. И. Эртелем, молодыми поэтами К. Бальмонтом, В. Брюсовым. В 1897 г. вышла первая книжка Бунина "На край света" и другие рассказы". А потом он вдруг замолчал на два года, позже объяснив перерыв в публикациях чувством "своего роста" и душевными переломами. Приходила, и не просто, творческая зрелость.

Еще в конце 80-х гг. Бунин увлеченно размышлял о судьбах мировой цивилизации, отстаивая значение культурных завоеваний в истории: "Религия, мораль, право, наука, философия и искусство - вот те средства, которые подняли человека с зоологической стадии развития". Культура понималась широко - как подъем к духовному расцвету: этическому, интеллектуально-творческому, социально-правовому (религия здесь тоже свидетельство определенного нравственного уклада). Таков идеал Бунина. Но он не нашел гармоничного мира ни в прошлом, ни тем паче в настоящем. Появилось стремление углубиться в потоки человеческого сознания, светлые его потенции и темные "низины", чтобы уяснить возможности человека.

В ранних рассказах "Танька", "Кастрюк" исследователи усматривали даже идиллическое благополучие отношений между барином и крестьянином. А Бунин в первом произведении раскрыл непереносимое одиночество "жадного и угрюмого" помещика. Его жалость к голодной девочке случайна, радость - ил(*134)люзорна. Тонко передана ущербность всего уклада существования. В "Кастрюке" развит мотив "отжившего человека", пустого "стариковского дня". "И помрешь вот-вот, и ни один кобель по тебе не взвоет",- думает с сердечной болью Кастрюк.

Выразительны здесь все лица, бытовые детали, потому что они даны через восприятие одинокой, тоскующей души. По сходной канве строятся рассказы "На хуторе", "На чужой стороне", "На край света", "В поле". Везде - острое ощущение неуютной, опустошенной жизни.

В целом ряде рассказов: "Вести с родины", "Учитель", "На даче", "Без роду-племени", если учесть подзаголовок последнего, писатель проникает в состояние "современных людей", жаждущих и не достигающих перемен. Они томятся грезами о светлом дне, но безнадежно прощаются с мечтой. Эти "сироты", как назвал Турбина ("Учитель") случайный собеседник. Мещанство, нигилизм, сытое мудрствование Бунин осуждает без тени снисхождения. Людям "без роду-племени", заблудшим сиротам всегда уделено теплое внимание. А самое большое сочувствие отдано крестьянам, оказавшимся перед неразрешимыми для них сложностями жизни ("На край света", "На чужой стороне").

Проза Бунина 90-х гг. основана на добротном бытовом материале. Однако за пластом конкретного проступает обращение к миру в целом. Происходит заметное укрупнение изображаемого. Нередко тут используются традиционные средства: предыстория героев, авторские открытые суждения. Еще чаще голос писателя включается "незаметно", по-своему (вспомним Куприна) акцентируя воспринимаемую героем природу. После краткого сообщения о "тоске осенних дней" Турбина следует символическая картина "черной ночи", косматого от туч неба, "занимающегося нового скучного дня" - всеобщей безысходностью веет от таких мрачных образов, на которые вряд ли способен сам герой.

Ту же роль исполняют экспрессивно окрашенные подробности интерьера: "стонущие" двери, "молчаливые" комнаты; устойчивые для многих рассказов образы-символы - море снегов, мертвая тишина. Отражается не только внутреннее состояние персонажа, но печальная атмосфера человеческого существования в целом.

Бунину было тесно в сюжетной прозе. В рассказах 900-х гг. повествование подчиняется напряженным и незавершенным авторским раздумьям, определяющим разные жанровые структуры.

"На Донце", "Перевал", "Антоновские яблоки", "Эпитафия", "Новая дорога" представляют собой более или менее развернутое авторское размышление о жизни. В ряде произведений: "Над городом", "Туман", "Надежда", "У истоков дней" - исходным становится факт прошлого, проясняющий мысль о каком-то явлении бытия. "Поздней ночью", "Сосны", "Мелитон", "В августе", "Осенью", "Сны", "Золотое дно" и пр. обладают всеми признаками рассказа от первого лица, однако и здесь главным оказывается постижение философско-нравственного смысла события. (*135) "Далекое", "Белая лошадь", "Птицы небесные" написаны будто в духе традиционно-объективированного повествования, но точка зрения персонажей смело додумана автором.

Писатель, преодолев конкретный материал, проникал в сущностные процессы жизни. Глубоко волновали вопросы развития мира. "На Донце", "Антоновские яблоки", "Эпитафия", "Новая дорога" открывают разные моменты такого поиска.

Бунин отстаивал верный взгляд: "...жизнь не стоит на месте , она пребывает в неустанном обновлении" ("Эпитафия"). Но изменения усматривались только в материальной сфере - возникновение "железных путей на месте старой дороги", "города на месте дикой деревушки". В рассказе "Новая дорога" мотив этот воплощен в грозной картине двигающегося поезда, оставляющего дым, окрашенный "из-под низу кровавым отражением пламени". Наступление на "печальную русскую природу" вызывает болезненное подозрение, что к нищете людей прибавится и ее оскудение. Однако и прежнее состояние "великой пустыни России" тоже не принимается.

Образ будущего стремился уяснить писатель: "Чем-то освятят новые люди свою новую жизнь?" И отвечал на этот вопрос лишь предчувствием, что "будут счастливы люди в будущем" ("Надежда") и жаждой до красоты "возвысить нашу жизнь, наполнить ее истинными радостями и разделить эти радости с людьми" ("Тишина").

Раздумьями о судьбе нравственных ценностей в быстро текущей российской действительности вызван рассказ "Антоновские яблоки". Ему настойчиво приписывали чуть ли не поэтизацию крепостнического прошлого. Несомненно, автор высказал теплые чувства к давно минувшему, мечту о возвращении духовной атмосферы старинных дворянских гнезд. Но выразил здесь и другое желание: "...мне порой казалось на редкость заманчивым быть мужиком". Речь, правда, шла о богатом мужике. Однако сделано в рассказе еще одно признание: "...хороша и эта нищенская мелкопоместная жизнь!" В первой редакции "Антоновских яблок" есть объясняющая смысл столь разноречивых суждений фраза о "здоровье, простоте и домовитости деревенской жизни". Естественный быт, разумные устои совместного труда, близость к природе видел и сочно изобразил Бунин в сельском, богатом или нищенском, существовании. Идеализация допущена очевидная, не столько, однако, социальная ("мрачные крепостные легенды" признаются), сколько особенного внутреннего состояния тех, кто крепко связан с полями и лесными дорогами. Этот уходящий в прошлое уклад души и символизирует ядреный запах антоновских яблок.

По мнению писателя, утраченная нравственная атмосфера дала целый пласт русской культуры - классицизма, сентиментализма и романтизма "с именами Жуковского, Батюшкова, лицеиста Пушкина". "Антоновские яблоки" в подзаголовке на(*136)званы "Эпитафией", безусловно, этому духовному миру, резко контрастирующему с цинизмом и разобщенностью новой эпохи.

Бунин искал и не находил в своей современности начала, обогащающего "вечную, величавую жизнь". Лишь краткий миг любви ("Осенью") или предощущение этого чувства ("В августе", "Заря на всю ночь"), возникнув при соприкосновении с поэтическим царством природы, оказываются достойными ее нетленной красоты.

Тем удивительнее появление двух небольших рассказов Бунина, объединенных сначала общим названием "Чернозем": "Сны" и "Золотое дно". Несомненная авторская симпатия отдана тут совсем иным настроениям. Они возникают в мрачной обстановке захолустных станций, вонючих поездов, среди мертвого молчания некогда оживленных деревушек и помещичьих усадеб. "Целая поэма запустения" русской Земли читается в этих рассказах. А в центре стоят простые мужики, для которых главное выражено в словах рассказываемой одним из них притчи: "Только дюже везде горя много, и ужли никакой тому перемены не будет?" Оба рассказа кончаются многозначительно. Крестьяне ожидают "ба-альших дел" ("Сны") и верят: "Все что-нибудь да будет..." ("Золотое дно").

Внутреннее состояние разных общественных слоев отразил Бунин. Народного - активного, "серьезного и злого" в противовес зыбкому, неуютному самочувствию барина и богатого мещанина. Пробуждающуюся мысль крестьянина оценил писатель в своем остроболезненном восприятии "поэмы запустения", Короленко нашел непроясненность социальной позиции героев "Снов".

В творчестве Бунина 90-х - начала 900-х гг. определились некоторые черты его реализма. Внимание было сосредоточено на мироощущении очень разных людей: крестьян, интеллигенции, помещиков, на истоках и сущности их внутренней жизни. Взгляды и чувства, рожденные текущей действительностью, раскрывались в момент устремленности к каким-то вечным вопросам бытия. В глубинах человеческой души обретал художник близкие себе ценности. Поэтому органично вплетались в повествование или становились ведущими раздумья самого писателя, укрупняющие представления о связях между настоящим и прошлым, конкретно-временным и всеэпохальным, национальным и общечеловеческим.

В статье, посвященной 100-летию Е. А. Баратынского (1900), Бунин выделил необходимость "способствовать пробуждению и укреплению национального самосознания". А Баратынского назвал "искренним и страстным искателем истины". Поэзия и проза самого Бунина тяготели к тем же идеалам.