В ПОИСКАХ КОНЦЕПЦИИ ЖИЗНИ

Наследие Брюсова велико и разнообразно. Но в развитии его поэзии и прозы есть строгая логика. Справедливо мнение Д. Максимова, считавшего, что у Брюсова "стихия страсти и порывание (*282) к тайне ("космическое любопытство") сочетались с творческим самообладанием и трезвой мыслью". Постараемся установить общее направление этой "трезвой мысли". И тогда откроется внутреннее единство самых, казалось бы, неоднородных устремлений Брюсова.

Его статья "Ключи тайны" (вобравшая все ценное более ранних теоретических изысканий) завершалась утверждением: 1) совершенных способов интуитивного прозрения средствами искусства, 2) необходимости избавления от других "случайных целей" творчествa, 3) важности трех этапов освобождения человеческого духа - романтизма, реализма, символизма. Далее следовал призыв: "Пусть же современные художники сознательно куют свои создания в виде ключей тайн, растворяющих человечеству двери из его "голубой тюрьмы" к вечной свободе". Так высказана мечта о новом бытии, когда будут разрушены прежние пределы человеческого мышления, освоена сущность мироздания. Путь этот, как считал Брюсов, должен пролегать только в искусстве. За символизмом была закреплена особая задача в приближении заветного грядущего.

Прошли годы... Они не принесли жаждуемых открытий, охладили пламенные страсти. Но с переживанием бурного исторического процесса начала века (народные волнения, русско-японская война, революция 1905-1907 гг.) представления Брюсова о значении духовного развития мира укрепились и обогатились. И требования к символизму стали жестче.

Еще в 1904 г. Брюсов писал А. Белому: "Да, я знаю, наступит иная жизнь для людей , когда все будет "восторгом и исступлением". Нам не вместить сейчас всей этой полноты. Но мы можем провидеть ее, можем принять ее в себя, насколько в силах,- и не хотим". И пояснял исток столь печального факта: "Наш идеал подвижничество, но мы робко отступаем перед ним, и сами создаем измену". Немудрено, что, когда Брюсов увидел в революционных событиях, насколько остро, трагично взаимодействие разных общественных сил, его отношение к собственным символистским идеям и соратникам приобрело еще более сильный привкус скептицизма.

1906 год стал для Брюсова началом перелома. "Настал час,- пишет он в частном письме,- когда идти дальше по той дороге, по которой я шел, некуда". Тем настойчивее ищет он иных путей, прощаясь с прежними кумирами: "Есть какие-то истины - дальше Ницше, дальше Пшибышевского, дальше Верхарна, впереди современного человечества"; "Не могу я более жить "декадентством" и "ницшеанством"... О результатах своих исканий Брюсов частично сказал в статье "Карл V. Диалог о реализме в искусстве" (1906), а затем развернуто - в лекции "Театр будущего" (март 1907).

Основные положения этой лекции были как будто совершенно новыми для Брюсова: "В идеале искусство, философия и наука (*283) должны идти рядом"; "Художники всех времен ставили себе идеалом реализм, правду - и только самое понятие правды менялось"... Не будем, однако, торопиться: от прежних высших эстетических задач Брюсов не отказался.

"Театр будущего" заключал в себе и очень знакомую мысль: "Гармоничной станет наша жизнь тогда, когда мы поймем, что смотрим на вселенную односторонне, понимаем ее неполно". Постижение глубины мира снова закреплялось за искусством (и наукой), а его создателям отводилась особая роль. Поэты,- писал Брюсов,- "за внешним содержанием своих произведений стремились скрыть другое, более глубокое", добавим, внутреннее, тайное. Прозрение неведомого было расширено (но не отвергнуто) до сознательного познания скрытой сущности бытия. Брюсов хотел служить людям, которые, по его мнению, когда-нибудь смогут "постичь себя и все окружающее", обрести новые средства для "окончательного торжества во вселенной". Так постепенно прорастала чаемая "истина впереди современного человечества".

Все звало к активной позиции. В 1910 г. Брюсов вдохновился идеей нового сплочения литературных деятелей. "Только самая широкая, общекультурная платформа способна сейчас еще объединить более или менее широкие силы". Для достижения такой платформы необходимо было перейти от поклонения культуре к осмыслению ее законов и запросов. Художественное творчество исторической темы помогло сделать первые шаги по этому пути. Реальная история (революция 1905-1907 гг., первая мировая война) углубила представления о движении мира. На стыке внутреннего и внешнего опыта и возник цикл статей "Учителя учителей", где Брюсов воплотил свою концепцию искусства, культуры, жизни. Опубликован был цикл в 1917 г. горьковским журналом "Летопись": "общекультурная платформа" начинала действовать.

Понятие развития человечества ограничено в цикле сменой разнокультурных миров. Каждый из них будто достигал своего расцвета, затем постепенно приходил в упадок, разрушался переселившимся на эту землю народом и отдавал ему свои достижения и традиции. Отсюда проистекло общее название брюсовских статей: в XX в. открывалась ретроспектива духовного наследия, начатого "учителями учителей". Мировая история, по этой схеме, представляла собой четыре гигантских круга: легендарную Атлантиду, Эгейско-Этрусско-Яфетидский культурный пласт, греко-римскую (античную) цивилизацию; современную (христианскую) эру трех этапов: рубеж XIX - XX вв.- с его успехами техники, новая Европа от XVI до XIX столетия - с ростом положительных знаний; мистическое средневековье.

Интересная теория, хотя весьма своеобразного толка. Сознание здесь оказалось первичным, ибо его продукт - культура управляла движением народов. Но самая смена цивилизаций убедительно представлялась как острое столкновение социально-противоборствующих сил, результат внутренних противоречий (*284) каждой эпохи. В этом процессе нашли себе выражение все интересовавшие Брюсова проблемы. Он определил для себя пути духовного развития человечества, судьбы искусства, роль его создателей в движении времени.

Такая концепция аккумулировала все художественные достижения Брюсова. И потому вполне может прояснить направления его поэзии и прозы. Попробуем посмотреть на них с этой точки зрения и понять органическую связь разных русел авторских исканий. Пусть подобный подход станет "ключом тайн" творческой индивидуальности художника.

РАЗДУМЬЯ О ТАЙНАХ "СЕДЫХ ВЕКОВ"

За лирическим героем "Третьей стражи" нередко закрепляли определения "индивидуалист", "поборник сильной, даже жестокой воли". Если взглянуть на него с позиций брюсовского стремления к познанию, то откроется совсем иной облик. О чем одно из трех начальных стихотворений с откровенным названием "Я"?

И странно полюбил я мглу противоречий,

И жадно стал искать сплетений роковых.

Мне сладки все мечты, мне дороги все речи,

И всем богам я посвящаю стих...

Речь не о всеядности, тем более не об индивидуализме. Но - о преданности смелому проникновению в сложный мир. Не случайно "сквозным" стал образ "третьей стражи", когда нить жизни обагрила "кровавым отблеском заря" ("Ребенком я..."). А из царственных забав выбран "клич ответный" на "трубный звук" ("Возвращение"). Воинствующее будто настроение приобретает совсем иной смысл - отречения от легкого существования. Мотивы "царской" силы, "кровавой зари" выражают мужество исканий.

В одном из писем Брюсов с огорчением заметил: "Надо мною прошлое имеет странную власть. Знать, что и сейчас мгновения падают, падают, и я, побеждая их разумом, не побеждаю волей, и ухожу, ухожу... Вот где истинное иди Вечного Жида" (курсив автора). "Остановить" минувшее - это тоже момент познания. Потому, видимо, проложена в поэзии Брюсова линия исторических картин и образов. От книги к книге видоизменяются они, воплощая разные авторские представления, подготавливая работу "Учителя учителей".

В сборнике "Третья стража", в цикле "Любимцы веков" - целый мир отошедших в прошлое героев: реально существовавших, мифологических, литературных. Среди них автор находит выразителей разных начал, отнюдь не всегда светлых. Поэт не идеализирует далекие эпохи.

Возвышенное стремление к открытиям у героев стихотворений "Халдейский пастух", "Александр Великий" - поэтично. Пастух "начертал пути своих планет, нашел названия для знаков Зодиака".

(*285)Александр указал своему народу новые дороги. Автор выражает "заветное стремление" к этим великим людям. Одновременно пристально вглядывается в несовершенный опыт прошлого. Воспоминание о неизведанном, "как змей, лежащий на дне" души, гнетет "Жреца Изиды" (название стихотворения). Образ равнодушных, легкомысленных богов несовместим с человеческим бытием именно потому, что в нем "вера есть в святыни" ("Психея"). Особенно не приемлемы для Брюсова те, кто безразличен к пророкам правды,- эта мысль в основе многих стихотворений: "Данте", "Моисей", "Кассандра".

Вот почему славит поэт могучую волю. Нередко она направлена на реализацию темных побуждений, плотских наслаждений, жестоких деяний ("Ассаргадон", "Рамзес", "Цирцея", "Клеопатра", "Скифы"). Но предельная сила стремлений выделяет эти волевые натуры из серой людской массы, не умеющей и не желающей дерзать.

Знаток исторических фактов и реалий, Брюсов мастерски воссоздает феномен того или иного временного пласта. Тем не менее не только стихия изобразительности влечет художника. Ее средствами выражено восхищение перед вечными (проверенными временем) ценностями жизни: цельностью чувств, стойкостью воли, свершениями искусства. Причем природой данная и созданная человеком красота уравниваются в своем значении для людей. Клеопатра из одноименного стихотворения говорит поэту:

Бессмертен ты искусства дивной властью,

А я бессмертна прелестью и страстью:

Вся жизнь моя - в веках звенящий стих.

Из давно минувшего возвращает Брюсов утерянное его современностью активное начало жизни.

Найденный в седых веках кладезь мудрости навсегда приковал к себе взор поэта. "Любимцы веков" были созданы в 1890-е гг. А в 1900-е - цикл стихов "Правда вечная кумиров", вошедший в сборники "Stephanos" ("Венок", 1906), "Все напевы" (1909). В книге "Зеркало теней" (1912) появились "Властительные тени" прошлого. Затем последовали исторические циклы "В маске" (сб. "Семь цветов радуги", 1916); с 1911 по 1917 г. написаны "Сны человечества", где положения статей "Учителя учителей" предстали в образах.

По поводу "Правды вечной кумиров" поэт сказал: "Это античные образы, оживленные, однако, современной душой. Все говорят о любви". А в первоначальном предисловии писал: "...вопросы любви, смерти, цели жизни, Добра и Зла - тоже современность для наших дней, как для времен Орфея". Такое наполнение дорогих Брюсову мотивов соответствовало характеру всего сборника "Венок", где отразилось особенное внутреннее состояние автора, по его словам, пережившего на рубеже 1904-1905 гг. "год бури, водоворота". На то существовали веские причины. События первой русской революции остро поставили перед поэтом (*286)проблему выбора. Сыграли свою роль и "страсти, мучительства, радости", пережитые в этот период Брюсовым в отношениях с Н. И. Петровской.

Можно вполне сказать, что любовь в первой части цикла "Правда вечная кумиров" прославлена не только как сильное чувство, но как путь "к жизни новой, совершенной". Потому и открывается подборка стихотворением "К Деметре", богине плодородия. Светлым жребием названо поведение Антония, который "венец и пурпур триумвира... променял на поцелуй". Почти каждого любящего героя подстерегает, однако, трагедия утраты. В "Адаме и Еве" они получают знак "святого Гнева". Орфей теряет свою Эвридику ("Орфей и Эвридика"). Но снова, как было и раньше, испытания лишь усиливают веру в счастье любви. Гибель служит увековеченью возвышенного чувства. "Как нимб, Любовь, твое сиянье над всеми, кто погиб, любя!" ("Антоний"). Поцелуй необходим, "чтоб, не дрогнув, чтоб не крикнув, встретить смерти острие" ("Ахиллес у алтаря").

Во второй части "Правды вечной кумиров" резко изменяется характер переживаний. Возникают: ощущение краткости радостных мгновений ("Оры"), "покорность и усталость" объятий ("Гесперидовы сады"), забвение "помыслов любви" ("Одиссей", "Эней"). Один Икар ("Дедал и Икар") спешит, "презрев земное", "насытить счастьем грудь" в полете. Между тем и в этих стихотворениях воспето, пусть от противного, чувство, не воля, разум, как было прежде.

В любой исторической ретроспекции Брюсова зримо проступает духовная атмосфера современной ему эпохи: драматические ситуации, напряженные переживания и искания личности. Мифологический материал дал возможность передать авторское болезненное восприятие серых будней и идеал пламенных чувствований. Сомнения в их торжестве предопределили новый поиск вечных ценностей человеческого бытия.

Для "Властительных теней" был взят эпиграф "Зову властительные тени" из "Сонета" А. Фета, где есть строка: "Когда от хмелю преступлений..." В брюсовском цикле заключена сходная мысль о силе, способной преодолеть "хмель преступлений". Теперь, однако, поэт видит иной источник поклонения. Мир спасают не врожденные склонности людей, а их осознанное деяние. Чем труднее было его исполнить, тем больший след в памяти поколений оставляет оно. Незабвенны многие свершения: созидательный труд безвестного, униженного раба ("Египетский раб"); "подвиг страшный и огромный" во имя притесненного народа ("Моисей"); соединение "узлом единым" враждующих Запада и Востока Александром Великим ("Смерть Александра"); муки Христа ради возрождения человечества ("Крестная смерть"). Трагическим одиночеством властительные тени напоминали брюсовских любимцев веков. Но и отличие было кардинальное: не для себя свершают великие дела властители разных стран и эпох.

(*287) В исторических циклах Брюсова ощутимо усиливается гуманистическая струя. Сначала открываются прекрасные человеческие чувства, затем способность личности создавать ценности, пролагать новые пути в мире ради общих красоты и счастья. О судьбе духовной культуры размышлял Брюсов. Ее он связывал с внутренними возможностями, способностями людей, определяющими те или иные идеалы, достижения или, напротив, противоречия жизни. Поэтому картины минувшего воспринимаются как разгадка текущего человеческого существования. Разными средствами выразительности поэт усиливал такое впечатление.

Историко-литературный, мифологический материал обусловил многие черты поэтики Брюсова. Торжественность словаря, патетичный тон речи позволили пропеть как бы величальную песнь героям древности. Обилие красочных реалий, звучных имен античности, средневековья служило романтизации этих эпох. Яркими, как в цветном кинематографе, "кадрами" представлено давно прошедшее. Но живые чувства, психологические сломы "персонажей" стихов сразу приближают к ним читателя.

С помощью эмоциональных и ритмических перебивов автор доносит и прежнее, оставшееся в веках явление, и сиюминутное, всем понятное переживание. Фауст обращается к своей возлюбленной:

Я - ужас, я - позор, я - гибель,

Твоих святынь заветных тать!

Гретхен, Гретхен! В темной келье

Храма ты преклонена...

Свидетели смерти Иисуса говорят о себе с такой динамической интонацией, что прежде всего ощущается всем понятная, виноватая смятенность перед лицом безнаказанного преступления.

Конкретная историческая деталь на глазах перерастает в символ волнующих каждого человека чувств: "золотая колесница в дымно-рдяных облаках" - память о любви; "черные ветрила, крылья вестников скорбят" - предчувствие беды. Сопереживание давно минувшему обостряется благодаря личному опыту читателя.

В процессе создания циклов о "любимцах", "кумирах", "властителях" веков определились многие положения, развитые затем Брюсовым в работе "Учителя учителей". Нравственно-эстетические ценности, накопленные за десятки столетий, привлекли внимание поэта. С высоты этих достижений смотрел он на свое время, стремился предугадать грядущее.

"ЧАРОВНИТЕЛЬ НЕУСТАННЫЙ"