История экономических учений: Курс лекций

ББК 65

Т 45

Рецензент — Семенкова Т.Г., докт. экон. наук, проф. Финансовой академии при Правительстве РФ

Титова Н.Е.

История экономических учений: Курс лекций. — М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 1997. — 288 с. ISBN 5-691-00008-Х.

Целью курса лекций является освоение студен­тами исторического наследия и идейного богатства учёных различных эпох в области экономической мысли. Изучение концепций и теорий отдельных школ и направлений, существовавших в прошлом и существующих в настоящем в экономической на­уке, позволяет закрепить и углубить знания, полученные в курсе экономической теории.

Для студентов экономических вузов, а также для самостоятельно изучающих историю экономических учений.

Т4306020900 — 29

14 К(03) — 97

Без объявл.

ББК 65

ISBN 5-691-00008-Х

©Н.Е. Титова, 1997

© «Гуманитарный издательский центр ВЛАДОС», 1997

Все права защищены

ВВЕДЕНИЕ

История экономических учений занимает большое место в сис­теме экономических наук. Дополняя экономическую теорию, она вместе с тем несёт определённую самостоятельную нагрузку. Вели­ко значение истории экономических учений и в системе экономиче­ского образования, в подготовке экономистов, в формировании их квалификации.

В литературе принято следующее определение науки: история экономических учений изучает исторический процесс возникнове­ния и развития основных систем экономических взглядов ученых различных исторических периодов. Из этого следует, что анализ возникновения и развития экономических учений охватывает весь исторический процесс общественного развития, все исторические эпохи начиная с рабовладельческого общества.

Корни экономических теорий уходят в природу экономического строя, составляющего основу развития общества. «Экономические условия, - подчёркивал Ф. Энгельс, - как бы сильно ни влияли на них прочие — политические и идеологические, — являются в конеч­ном счёте всё же решающими и образуют ту красную нить, которая пронизывает всё развитие и одна приводит к его пониманию»*

 

* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 39. С 175.

 

Связь экономических учений с экономикой общества наиболее непосредственная. Роль их в общественном развитии весьма вели­ка. Экономические учения не пассивно отражают процессы, совер­шающиеся в экономике, а оказывают на них определённое воздей­ствие, способствуя общественному развитию, ускоряя или, наобо­рот замедляя его. Общеизвестно, что многие концепции (например, неоклассические или кейнсианские), явились основой государствен­ных экономических программ.

Экономические учения исследуются в динамике в процессе ис­торического развития. Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что история экономических учений обращена в современность. Это оп­ределяется особой актуальностью и даже злободневностью рассмат­риваемых ею вопросов, в чём одна из важных особенностей предмета истории экономических учений. Анализ экономических учений прошлых эпох не является самодовлеющим, осуществляется не ради изучения самого исторического процесса. Познание исторического прошлого способствует лучшему пониманию истоков настоящего.

В курсе лекций по истории экономических учений рассматрива­ется весь процесс эволюции экономической науки. Большое место занимает анализ классической школы, западноевропейских эко­номических учений, русской экономической мысли.*

 

* При подготовке пособия использованы материалы из книги: Аникин А.В. Юность науки. М., 1971, а также материалы из учебных пособий по истории экономических учений доктора экономических наук, профессора М.В. Научителя.

 

В отечественной экономической литературе в полном объёме практически не исследованы экономические концепции благососто­яния. Между тем на Западе давно существуют специальные учеб­ники по экономике благосостояния,* любой учебник по микроэконо­мике и макроэкономике включает раздел "Welfare economics".** "Го­сударство благосостояния" в Европе считается официальной целью государственной политики.

 

* См:, например, Price К. Welfare Economics in Theory and Practice. Z., 1977.

** Экономика благосостояния (англ.).

 

Проблема индивидуального и общественного благосостояния яв­ляется фундаментальной, комплексной социально-экономической и философской проблемой, занимающей значительное место в историко-экономических, философских, социологических, статистичес­ких и других исследованиях. Известны концепции благосостояния А. Смита, Л. Вальраса, К. Менгера, В. Парето, Дж. Гобсона, А. Бергсо­на, К. Эрроу, А. Пигу, П. Самуэльсона, Дж. Гэлбрейта, У. Ростоу, К. Прайс, Э. Хансена, Г. Мюрдаля, Дж. Бьюкенена, Г. Джентиса, Ж. Сисмонди, Н.Г. Чернышевского и др. Многие из экономистов счи­тали благосостояние и пути его достижения в обществе предметом политической экономии, справедливо полагая, что сама экономиче­ская деятельность и деятельность государства должны иметь це­лью благополучие индивида и общества.

I. ЭКОНОМИЧЕСКИЕ УЧЕНИЯ ДРЕВНЕГО МИРА

При изучении I-го раздела, курса истории экономических уче­ний необходимо учитывать её специфику, обусловленную весьма обширным периодом истории, обилием материала, отражающего процесс развития экономической мысли в древнем мире. Рабство зародилось на Востоке в IV тысячелетии до н.э. Для стран Древнего Востока характерно патриархальное рабство. Наибольшего разви­тия рабовладение достигло в античный период в Древней Греции и в Древнем Риме с I тысячелетия до н.э. по IV в. н.э. Его расцвет падает на V в. до н.э. Античное рабство, получившее название класси­ческого, представляло собой наиболее зрелую форму рабовладения, когда рабы составляли основную производительную силу общества.

В рабовладельческом обществе формировалась соответствующая ему идеология, развивалась экономическая мысль. Господствующее положение занимала идеология рабовладельцев.

Лекция 1. Экономическая мысль Вавилонии, Китая, Индии

На территории древней Азии образовались крупные очаги циви­лизации, значительного развития достигло рабовладение, возникли первые рабовладельческие государства. Многочисленные историче­ские памятники позволяют судить о зарождении и развитии эконо­мических идей. Об этом даёт представление история древней Вави­лонии. О начале формирования раннеклассового общества свидетель­ствуют, например, законы царя Эшнунны (XX в. до н.э.). В них тол­ковались хозяйственные вопросы. Наиболее значительным памят­ником Вавилонского царства является кодекс царяХаммурапи (1792-1750 гг. до н.э.), широко отразивший экономические основы общест­ва, важнейшие тенденции его развития. Свод законов Хаммурапи даёт представление о том, что деление общества на рабов и рабовла­дельцев признавалось в то время естественным и вечным, рабы при­равнивались к имуществу рабовладельцев. Законы Хаммурапи от­разили заботу об укреплении и охране частной собственности. Поку­шение на неё каралось смертной казнью и отдачей в рабство. Истори­ческий памятник свидетельствует о том, что основу экономики Вавилонского царства составляло натуральное хозяйство. Сохраняла позицию община, хотя разложение уже основательно коснулось ее. Царская власть заботилась о защите интересов общины и мелких производителей. В законах Хаммурапи отразилось развитие товарно-денежных отношений, меры, способствовавшие расширению тор­говых сделок.

Большое место в истории общественной мысли древнего Китая рассматриваемого периода занимает конфуцианство — учение, со­зданноеКонфуцием (Кун Фуцзы), жившем в 551-479 гг. до н.э. Эко­номические взгляды Конфуция систематизированы одним из его последователей Мэн-цзы (372-289 гг. до н.э.). Они оказали большое влияние на экономическую мысль Китая. В экономике страны в быт­ность Конфуция происходили существенные сдвиги, связанные с разложением первобытнообщинного строя и становлением рабовла­дения. Пришло в упадок земледелие, разрушались общинные свя­зи, нарастала имущественная дифференциация, укреплялись пози­ции частных рабовладельческих хозяйств.

Конфуций одним из первых создал учение о естественном пра­ве, на котором базировалась его философская и социально-эконо­мическая концепция. Он исходил из того, что в основе общественно­го устройства лежит божественное начало. Оно определяет судьбу человека и общественный порядок. Деление общества на "благород­ных", составляющих высшее сословие, и "простолюдинов" ("низ­ких"), уделом которых является физический труд, Конфуций счи­тал естественным. Отношения между рабовладельцами и рабами он не сводил только к принуждению. Конфуций призывал воспиты­вать "доверие" рабов к эксплуататорам, советовал "благородным" добиваться верности рабов.

Учение Конфуция нацелено на обеспечение стабильности формировавшегося рабовладельческого строя, укрепление авторитета государства, широкое использование в этих целях традиционных форм и обрядов. Он ратовал за укрепление власти верховного правителя Китая.

Экономические воззрения Конфуция, являясь продуктом своей эпохи, были противоречивы. Идеализация старины, закрепление патриархально-общинных отношений уживались у него с разработ­кой правил, регулирующих взаимоотношения рабов и рабовладель­цев. Он представлял прежде всего позиции потомственной рабовладельческой аристократии, а также низшего, служилого слоя рабо­владельцев. Рабовладение у него совмещалось с сохранением ста­рых патриархальных порядков, отношений кровного родства. В ус­ловиях обострявшихся социальных противоречий Конфуций искал пути достижения социального "равенства" при сохранении рабо­владельческих порядков, сглаживания классовых конфликтов. Кон­фуцианство обосновывало консерватизм общественного устройства, утвердившийся на долгие годы в китайском обществе.

Конфуцианство нашло своё развитие во взглядахМэн-цзы, свя­зывавшего социальное неравенство с "небесной волей", оправды­вавшего противоположность между умственным и физическим тру­дом. Вместе с тем Мэн-цзы был против ужесточения рабовладель­ческого гнета, ратовал за восстановление общинного землевладе­ния, выступал в защиту общины, экономических интересов крестьян. Противоречивость, свойственная социально-экономической концеп­ции конфуцианства, получила у Мэн-цзы дальнейшее углубление.

С критикой конфуцианства выступили Мо-цзы и его сторонники (моисты). Они проповедовали природное равенство людей, отрица­ли сословность, привилегии знати. Моисты обосновывали необходи­мость всемерного развития производства для удовлетворения по­требностей всего населения, всеобщее участие людей в физическом труде, развитие свободной инициативы мелких производителей. Противопоставляя конфуцианству идею "всеобщей взаимной люб­ви", моисты не понимали ее иллюзорности.

Одним из знаменательных памятников истории экономических идей в Китае является трактат "Гуань-цзы", принадлежащий перу неизвестных авторов. Он относится к IV-III в. до н.э. Проявляя за­боту о крестьянстве, авторы предлагали ограничить их обязатель­ную трудовую повинность, оградить от спекулянтов и ростовщиков. В целях укрепления экономического положения крестьян авторы трактата предлагали изменить систему налогов, повысить цены на хлеб. Заботу об улучшении благосостояния народа они возлагали на государство, которому надлежало активно вмешиваться в экономи­ческие дела, устранять причины, мешающие благополучию народа, создавать запасы зерна для стабилизации цен, принимать меры по преодолению неблагоприятных природных условий и т.д.

Столкновение двух тенденций в социально-экономической жиз­ни: стремление сохранить патриархально-общинные начала, с од­ной стороны, рост и укрепление позиций рабовладения — с другой, борьба стоявших за ними классов длительное время определяли важнейшую проблематику экономической мысли древнего Китая. Большой остроты достигала проблема взаимоотношения натураль­ного и товарного хозяйства.

Изучая историю экономической мысли древней Индии, следует прежде всего обратить внимание на экономические идеи, содержа­щиеся в древнейших памятниках — ведах, представляющих собой собрание молитв, гимнов, заклинаний. Они создавались в I тысяче­летии до н.э. и отразили начавшееся разложение первобытнообщин­ного строя, формирование рабовладения. К началу I тысячелетия относится появление таких произведений древнеиндийского эпоса, содержащих экономические идеи, как "Махабхарата" и "Рамаяна". Первая повествует о войнах племени бхарата, вторая — о подвигах Рамы.

Развитие экономической мысли отразилось в литературно-ре­лигиозных памятниках. В их числе знаменитые "Законы Ману", со­ставлявшиеся на протяжении ряда столетий. Они содержат богатый материал о социально-экономических условиях Индии III ты­сячелетия до н.э., выражают устами жрецов (брахманов) экономи­ческие взгляды рабовладельцев. "Законы Ману" — это свод пред­писаний, ниспосланных людям "божественным законодателем". В них устанавливались формы превращения свободного человека в раба (даса), закреплялось его бесправное положение в обществе. "За­коны Ману" отразили существование наследственных каст. Обосно­ванная в них брахманская концепция экономической политики отво­дила существенную роль государству, на которое возлагалось обес­печение доходов, регламентация хозяйственной деятельности, экс­плуатация свободного населения и др.

Выдающимся памятником истории экономической мысли древ­ней Индии является трактат "Артхашастра", автором которого был советник царя Чандрагупты I брахман —Каутилья (конец IV — начало III вв. до н.э.).* "Артхашастра" создавалась как наставление для царя, но по своему содержанию и значению далеко вышла за рамки свода советов. Это обширный экономический труд, охватыва­ющий широкий круг вопросов и свидетельствующий о зрелости эко­номической мысли Индии того времени. "Артхашастра" характери­зует социально-экономическое и политическое устройство страны, содержит богатый материал, иллюстрирующий развитие экономиче­ских идей.

 

* Артхашастра, или наука политики. М.: АН СССР, 1959.

 

"Артхашастра" повествует о социальном неравенстве, оправды­вает и закрепляет его, подтверждая правомерность рабовладения, деления общества на касты. Основу населения страны составляли арии, делившиеся на четыре касты: брахманов, кшатриев, вайшьев и шудр. Наибольшими привилегиями обладали брахманы и кшат­рии. Автор проявлял заботу об укреплении положения ариев. Ука­зывалось, что "для ариев не должно быть рабства". Если арии по каким-то причинам и становились рабами, то такое состояние для них рассматривалось как временное, предусматривались меры к их освобождению. Трактат уделял большое внимание регламентирова­нию рабовладения, сохранявшему черты патриархального. Рекомен­довались меры, ограничивающие развитие рабства, предупреждав­шие обострение классовых конфликтов. Индийский раб мог обла­дать собственностью, имел право на получение наследства, право самовыкупа за счёт своего имущества.

В "Артхашастре" подробно описывалось состояние экономики страны, основные занятия населения. Главной отраслью являлось земледелие, зависевшее во многом от орошения. Наряду с тем раз­вивались ремесла, торговля. Большую роль трактат отводил строи­тельству, поддержанию оросительных систем, которые квалифици­ровались как основа урожая. Ущерб, наносимый оросительной сис­теме, рассматривался как тяжкое злодеяние. "Артхашастра" содер­жит богатые сведения об общественном разделении труда и обмене. Учение о торговле составляло в ней неотъемлемую часть всего уче­ния о ведении народного хозяйства.

"Артхашастра" уделяла большое внимание толкованию эконо­мической роли государства. В ней проводилась типичная для эконо­мической мысли стран Древнего Востока идея об активном вмеша­тельстве государства в экономическую жизнь, в регламентацию об­щественных отношений. Более того, трактат непосредственно воз­лагал на царскую власть заботы о выполнении многих хозяйствен­ных дел, включая колонизацию окраин, поддержание ирригацион­ных систем, строительство колодцев, создание новых деревень, орга­низацию прядильно-ткацкого производства с привлечением специ­фического контингента работников (вдовы, сироты, нищие, инвали­ды, отрабатывающие штраф и т.д.). Подробно описывалась экономи­ческая политика царской администрации, налоговая система, веде­ние царского хозяйства, основные источники доходов и т.д.

Трактат "Артхашастра" дает представление о том, как индий­ская экономическая мысль трактовала основные вопросы социаль­но-экономических отношений, хозяйственной жизни типичного для стран Древнего Востока раннерабовладельческого общества.

Лекция 2. Экономические учения Древней Греции

Наибольшую роль в истории экономических учений Древней Греции сыграли произведения известных мыслителей Ксенофонта, Платона и Аристотеля.

Ксенофонт родился в Афинах в 430 г. до н.э.. (умер в 355 г. до н.э.), принадлежал к богатой рабовладельческой аристократии. Он — ученик известного древнегреческого философа Сократа. По своим политическим взглядам выступал как сторонник аристократической Спарты и противник афинской демократии.

Экономические взгляды Ксенофонта изложены в работе "Домо­строй", подготовленной как руководство для ведения рабовладель­ческого хозяйства. Определяя предмет домоводства, он характери­зовал его как науку о ведении и обогащении хозяйства. Основной отраслью рабовладельческой экономики Ксенофонт считал земле­делие, которое он квалифицировал как наиболее достойный вид за­нятия. По словам Ксенофонта, "земледелие— мать и кормилица всех искусств" Основную цель хозяйственной деятельности он ви­дел в обеспечении производства полезных вещей, т.е. потребитель­ных стоимостей. К ремеслам Ксенофонт относился отрицательно, считал их занятием, пригодным только для рабов. Не включалась в разряд достойных видов деятельности свободного грека и торговля. Вместе с тем в интересах рабовладельческого хозяйства Ксенофонт допускал использование товарно-денежных отношений.

"Домострой" содержал многочисленные советы рабовладельцам в области хозяйственной деятельности. Их уделом являлось руко­водство хозяйством, эксплуатация рабов, но ни в коем случае не физический труд Ксенофонт выражал презрение к физическому труду, квалифицируя его как занятие, пригодное только для рабов. Давая советы по рациональному ведению хозяйства и эксплуатации рабов, он учил обращаться с рабами как с животными.

Ксенофонт одним из первых среди мыслителей древности уде­лил большое внимание вопросам разделения труда, рассматривая его как естественное явление, как важное условие увеличения про­изводства потребительных стоимостей. Он близко подошёл к прин­ципу мануфактурного разделения труда. Ксенофонт впервые ука­зал на взаимосвязь между развитием разделения труда и рынком. По его мнению, от объема рынка зависело расчленение профессий.

Ксенофонт — идеолог прежде всего натурального рабовладель­ческого хозяйства. Вместе с тем он считал полезным для этого хо­зяйства развитие торговли, денежного обращения. В них видел один из источников обогащения и советовал использовать в своих инте­ресах Ксенофонт признавал деньги как необходимое средство обра­щения и концентрированную форму богатства. Осуждая деньги как торговый и ростовщический капитал, он рекомендовал накапливать их в качестве сокровищ.

У Ксенофонта наметилось понимание двоякого назначения вещи: как потребительной стоимости, с одной стороны, и меновой стоимос­ти — с другой. Будучи идеологом натурального хозяйства, он не придавал особого значения меновой стоимости. Ценность вещи ста­вилась в зависимость от полезности, а цена непосредственно объяс­нялась движением спроса и предложения.

Экономические идеи занимали значительное место в сочинени­ях древнегреческого философаПлатона (427-347 гг. до н.э.). Наибо­лее известна его работа "Политика или государство". Социально-экономическая концепция Платона получила концентрированное вы­ражение в проекте идеального государства. Платон рассматривал государство как сообщество людей, порожденное самой природой, впервые высказав мысль о неизбежности деления государства (го­рода) на две части: на богатых и бедных.

Платон уделял большое внимание проблеме разделения труда, рассматривая его как естественное явление. В его концепции обос­новывалось прирожденное неравенство людей. Деление на свобод­ных и рабов он толковал как нормальное состояние, данное самой природой. Рабы рассматривались в качестве основной производи­тельной силы, а их эксплуатация — как средство обогащения рабо­владельцев. Свободными гражданами могли быть только греки. В рабов превращались варвары, иностранцы.

Главной отраслью хозяйства Платон считал земледелие, но одоб­рительно относился и к ремёслам. Экономическую основу государ­ства он видел в натуральном хозяйстве, базирующемся на эксплуа­тации рабов. С естественным разделением труда Платон связывал необходимость обмена Он допускал мелкую торговлю, которая при­звана была обслуживать разделение труда. Однако в целом к тор­говле, особенно крупной, к торговой прибыли Платон относился весьма отрицательно. По его мнению, торговлей должны заниматься в ос­новном иностранцы, рабы. Для свободного грека занятие торговлей он считал недостойным и даже постыдным.

В идеальном государстве Платона свободные люди делились на три сословия: 1) философов, призванных управлять государством; 2) воинов; 3) землевладельцев, ремесленников и мелких торговцев. Рабы не включались ни в одно из этих сословий. Они приравнива­лись к инвентарю, рассматривались как говорящие орудия производ­ства. Философы и воины составляли высшую часть общества, о кото­рой Платон проявлял особую заботу. Он предполагал обеспечить им обобществленное потребление, что дало повод толковать это как некий "аристократический коммунизм".

Наибольший вклад в развитие экономической мысли Древней Греции внес величайший мыслитель древностиАристотель. Он ро­дился в 384 г. до н.э. в семье врача (умер в 322 г. до н.э.). Будучи учеником Платона по Академии, Аристотель не разделял, однако, платоновского идеализма. Проявляя колебания между материализ­мом и идеализмом, он шел к материализму. Аристотель известен как воспитатель наследника престола в Македонии знаменитого Александра Македонского. В дальнейшем он основал философскую школу Ликей в Афинах, занимался научной и педагогической дея­тельностью, явился автором многочисленных произведений по есте­ственнонаучной тематике, философии, логике, экономике, литера­туре, истории и т.д. Его политические взгляды изложены в работе "Политика" и других произведениях. Он — противник аристокра­тического строя, олигархической власти, сторонник рабовладельче­ской демократии. Аристотель оправдывал деление людей на рабов и свободных, воспринимая его как естественное. По его мнению, сво­бода была уделом лишь эллинов. Что касается иностранцев (варва­ров), то они по своей природе могли быть только рабами. Граждан Греции он делил на пять групп (классов): 1) земледельческий класс, 2) класс ремесленников, 3) торговый класс, 4) наёмные рабочие, 5) во­енные. Рабы составляли отдельную группу, не включавшуюся в граж­данскую общину. Рабство Аристотель связывал с естественным раз­делением труда, считая, что рабы по своей природе являются таковы­ми и способны только к физическому труду. Раб приравнивался к другим вещам, принадлежавшим свободным, включался в их имуще­ство. Рабы, по мнению Аристотеля, должны были обеспечивать все виды физического труда.

Выдающейся заслугой Аристотеля в развитии экономической мысли является его попытка проникнуть в сущность экономических явлений, вскрыть их закономерности. В этом Аристотель существенно отличался от своих предшественников (Ксенофонта, Платона), по­ложив начало экономическому анализу, что проявилось в подходе к определению предмета экономической науки, в изучении обмена, форм стоимости и т.д.

Являясь сторонником натурального хозяйства, основанного на эксплуатации рабов, Аристотель рассматривал экономические яв­ления с точки зрения наибольшей пользы. Всё, что соответствовало интересам укрепления хозяйства, принималось как естественное и справедливое. Напротив, всё, что расшатывало и разлагало хозяй­ство, относилось к разряду явлений противоестественных. С этой точки зрения оценивалось богатство и его источники, средства удов­летворения потребностей общества. Естественные явления Аристо­тель относил к экономике, которая раскрывала источники "истинного богатства", состоящего из потребительных стоимостей. Экономика обеспечивала изучение путей укрепления натурального хозяйства; возможности расширения производства потребительных стоимос­тей. Это соответствовало поддержанию умеренных размеров богат­ства, сторонником которых был Аристотель, отвергавший чрезмер­ное накопление денег, обогащение за счёт формы обращения, спе­кулятивной торговли, ростовщичества и т.п. Он допускал меновую торговлю, поскольку она не нарушала преобладающей роли потре­бительной стоимости, и относил её к экономике.

Противоестественные явления Аристотель связывал с чрезмер­ным развитием сферы обращения и включал в хрематистику, кото­рая рассматривалась как искусство "делать деньги", создавать бо­гатство, не имеющее границ. Он отвергал крупную, спекулятивную торговлю, преследующую цель накопления денежных богатств, осуж­дал ростовщичество. Являясь сторонником ведения хозяйства на основе экономики, великий мыслитель древности решительно выс­тупал против того, что относилось к хрематистике.

Гениальные догадки высказал Аристотель по поводу обмена, меновой стоимости. Он понимал, что обмениваемые товары без тож­дества их сущностей не могли бы относиться друг к другу как соиз­меримые величины. По его мнению, обмен не может иметь места без равенства, а равенство — без соизмеримости. В обмене приравнива­ются все ремёсла и искусства, а участвующие в нём потребитель­ные стоимости обладают чем-то общим, хотя такое приравнивание Аристотель не мог объяснить. Гений Аристотеля проявился в том, что в выражении стоимости товара он открывает отношение равен­ства. Лишь исторические границы общества, в котором он жил, по­мешали ему раскрыть, в чём же состоит "в действительности" это отношение равенства.

Представляет интерес и то, как Аристотель рассматривал фор­му стоимости. Денежная форма товара принималась как развитие простой формы стоимости. Хотя он не мог научно объяснить проис­хождение и сущность денег, однако важно то, что он связывал их с развитием обмена, положил начало рассмотрению функций денег в качестве меры стоимости и средства обращения. «В истории эконо­мических учений древнегреческие мыслители обнаруживают такую же гениальность и оригинальность, — отмечал К. Маркс, — как и во всех других областях. Исторически их воззрения образуют поэтому теоретические исходные пункты современной науки».*

 

* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 238.

 

Лекция 3. Литература об организации рабовладельческих латифундий в Древнем Риме

Экономическая мысль древнего мира получила дальнейшее раз­витие и завершение в Древнем Риме. Она отразила очередную сту­пень эволюции рабовладения, новые формы организации рабовладельческих хозяйств, характерную для них более жестокую эксп­луатацию рабов, обострение противоречий и усиление борьбы в ус­ловиях разлагавшегося рабовладельческого общества. Важнейшей проблемой древнеримской литературы оставалась проблема рабства, его оправдания, организации и методов ведения крупных рабовла­дельческих хозяйств (латифундий). По этим вопросам выступали Катон Старший (234-149 гг. до нэ), Варрон (116-27 гг. до н.э.), Колумелла (I в н. э.).

Обоснование древнеримской формы рабовладения, методы ве­дения крупного земледельческого хозяйства подробно изложены в сочинении "Землевладение"Катоном Старшим, являвшимся круп­ным землевладельцем Трактат Катона отразил период подъема рим­ского рабовладельческого производства. Его идеалом было в основ­ном натуральное хозяйство, обеспечивавшее прежде всего свои по­требности. Однако не исключалась торговля, призванная реализовы­вать часть продукции и приобретать то, что не могло производиться собственными силами. Большое место в сочинении Катона занимали советы по содержанию рабов, использованию их труда, методам эксплуатации. Автор относил рабов к орудиям производства, рекомен­довал содержать их в строгости, в зависимости от прилежания, ра­ционально эксплуатировать их труд Катон считал целесообразным приобретать рабов в малолетнем возрасте, воспитывая их в повино­вении, в духе, угодном хозяину. Предусматривая возможные возму­щения и выступления рабов, Катон советовал поддерживать в их среде рознь, разжигать конфликты, несогласие между ними, свое­временно освобождаться от дряхлых и больных. Рабы жестоко на­казывались за малейшие проступки. Питание, одежда, жилище долж­ны были соответствовать их положению говорящих орудий. Все эти советы Катона нацелены на обеспечение рационального ведения круп­ного рабовладельческого хозяйства.

Разработку проблем латифундийского хозяйства в I в до н.э. продолжил римский ученыйВаррон. Его взгляды изложены в трак­тате "О сельском хозяйстве". Он отразил, с одной стороны, более развитые формы рабовладения, высшую степень эволюции круп­ных рабовладельческих экономик; с другой — новые моменты соци­ально-экономической обстановки, связанные с углублявшимися про­тиворечиями, все более пронизывавшими экономику Римского рабо­владельческого государства.

В своем трактате Варрон высказывает серьезную тревогу о судь­бах рабовладельческого хозяйства. Он упрекает рабовладельцев в том, что они отошли от дел, живут в городах, перепоручив латифун­дии управляющим. Автор ищет пути укрепления экономики не только в развитии земледелия, но и скотоводства, в применении агрономи­ческой науки, росте интенсивности производства, совершенствова­нии методов эксплуатации рабов, в использовании материальной заинтересованности и т.д. Его заботы связаны не только ссохране­нием натурального характера рабовладельческих латифундий, но и с повышением их доходности, ростом эффективности производства Варрон уделяет большое внимание обращению с рабами, методам их эксплуатации. Рабов он относил к одному из трех видов сельско­хозяйственных орудий: говорящим. Два других вида орудий в его классификации составляли немые (инвентарь) и издающие нечле­нораздельные звуки (рабочий скот).

Кризис рабовладения отразил в своем сочинении "О сельском хозяйстве"Колумелла. В обширном трактате, состоящем из 12 книг, подробно рассматривается состояние рабовладельческих латифун­дий. Колумелла писал о крайне низкой производительности рабско­го труда, о том, что рабы приносят полям величайший вред, плохо относятся к работе, к содержанию скота, инвентаря, воруют, обма­нывают землевладельцев и т.п. Картина, нарисованная Колумеллой, свидетельствует об упадке сельского хозяйства, о том, что экономи­ка рабовладельческого общества находилась уже в состоянии кри­зиса, который продолжал углубляться. По словам Колумеллы, "ла­тифундии погубили Италию".

В поисках выхода из кризиса римский ученый отдает предпоч­тение более производительному труду свободных производителей, ставит вопрос об отказе от рабского труда, использовании колонов.

Одна из страниц истории экономических учений Древнего Рима связана с гракховским аграрным движением, выражавшим интере­сы безземельного и малоземельного крестьянства в борьбе против латифундистов. Его возглавляли братьяТиберий (163-132 гг. до н.э.) иГай (153-121 гг. до н.э.)Гракхи. Требуя ограничения крупного землевладения и наделения землей безземельных и малоземельных крестьян, они предполагали осуществить такую реформу в рамках рабовладельческого строя и таким путем укрепить его.

В Древнем Риме большого размаха достигла борьба рабов за свое освобождение. Их требования в обобщенном виде выдвигались во время восстаний. Главными из них являлись уничтожение рабо­владельческих латифундий, освобождение от рабства. Наиболее яр­кие страницы антирабовладельческих выступлений связаны в Древ­нем Риме с крупнейшим восстанием рабов под руководством Спар­така (74-71 гг.. до н.э.).

II. ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ В ПЕРИОД СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

Эпоха средневековья охватывает большой исторический пери­од в Западной Европе — с V в. до буржуазных революций XVII-XVIII вв., в России — с IX в. до реформы 1861 г. В ряде стран Азии и Африки феодальные отношения сохранились и в XX в.

Экономическая мысль западного средневековья развивалась вместе с эволюцией общества.

Изучая экономические учения средневековья, следует прежде всего обратить внимание на экономические идеи, содержащиеся в документах и использовавшиеся для обоснования юридических норм. Сюда относятся записи обычного права и так называемые "Прав­ды" отдельных племен, хозяйственные регламенты феодальных име­ний, цеховые уставы, экономическое законодательство городов и т.д.

Лекция 4. Экономические идеи в Западной Европе и в России

Экономическая мысль средневековья тесно связана с экономиче­ской политикой государств, рассчитанной на поддержание феодаль­ного порядка, его стабилизацию Защитники интересов феодалов отрицательно относились к торговле и ростовщичеству. Натуральнохозяйственная ограниченность производства считалась преиму­ществом и выдавалась за социальную добродетель.

В связи с тем, что церковь в средние века играла исключитель­ную роль, экономическая мысль в ряде случаев облекалась в рели­гиозную оболочку, принимала богословское оформление.

Представление об экономических идеях раннего средневековья (VI-X вв.) дает старинная запись судебных обычаев франков "Салическая правда», составленная в начале VI в. н. э.

Приводя перечень штрафов за всевозможные преступления, она характеризует экономические воззрения франков: общинного крес­тьянства с одной стороны, и служилых людей или дружинников — с другой. В ее предписаниях сельское хозяйство выступает как естественное занятие франка. Городам и промышленности не уделя­лось особого внимания. Проблемы торговли полностью отсутствуют.

"Салическая правда" отстаивала позиции общины, устойчивость общинного землевладения, приоритет общинной собственности над частной. Вместе с тем общинные принципы экономической жизни совмещались в ней с признанием рабства, колоната крупного зем­левладения и королевской власти как правомерных явлений.

"Салическая правда" отразила разложение родового строя, на­чавшийся процесс феодализации дифференциации франкского об­щества и интересы служилой аристократии, группировавшейся вокруг короля.

Спустя три столетия экономические вопросы средневекового по­местья получили отражение в "Капитулярии о виллах" (закон о поместьях), изданном при Карле Великом. В нем закреплялась кре­постная зависимость крестьян, задача экономической политики сво­дилась к утверждению крепостничества.

Экономические воззрения канонистов

Своеобразие экономической мысли средневековья ярко отрази­лось в экономических учениях католицизма. В средние века като­лическая церковь усиливает свое могущество. Обладая колоссаль­ными богатствами и земельной собственностью, церковники оправ­дывают господство крепостничества и отстаивают его позиции с по­мощью церковных правил, так называемых канонов церкви.

Завершителем взглядов канонистов был итальянский богослов Фома Аквинский (1225-1275), создавший обширное сочинение "Сумма богословий». Он выделялся как крупный представитель эконо­мической мысли средневековья. Сочинение Аквинского стало своего рода энциклопедией католицизма. И поныне его учение широко ис­пользуется Ватиканом.

Аквинский рассматривал такие экономические проблемы, как собственность торговля, «справедливая цена»», процент.

Общественное разделение труда он характеризовал как есте­ственное природное явление и считал, что оно лежит в основе разделения общества на сословия. Аквинский утверждал, что люди рождаются разными по своей природе и, исходя из естественных различий, делал вывод, что крестьяне созданы для физического труда, а привилегированные сословия должны посвящать себя ду­ховной деятельности "во имя спасения остальных". Подобно антич­ным мыслителям он ставил интеллектуальный труд выше физи­ческого и трактовал последний как рабское занятие.

Много внимания Ф. Аквинский уделял частной собственности. В ней он видел основу хозяйства и полагал, что человек от природы имеет право на присвоение богатства. Отсюда собственность, приоб­ретаемая для удовлетворения необходимых нужд является есте­ственным и необходимым институтом человеческой жизни.

Важное место в учении Аквинского занимает теория "справед­ливой цены". Идею справедливой цены каноническая теория уна­следовала от античности. В средние века как крестьянин, так и ремесленник имели более или менее точное представление о затратах труда на производство своих товаров и при обмене определяли их цены в зависимости от труда, затраченного на производство. Закон стоимости действовал задолго до возникновения капиталистического способа производства. Цена, которая основывалась на трудовых за­тратах, т.е. на обмене эквивалентов, считалась справедливой ценой.

С одной стороны Аквинский считает "справедливой ценой" пра­вильные цены, соответствующие трудовым затратам, а с другой — доказывает правомерность отступления от этой цены, если она не гарантирует каждому участнику обмена приличное его рангу сущест­вование.

Следовательно, с точки зрения Аквинского, справедливой счита­лась не одинаковая, а разная для различных сословий цена на один и тот же товар.

С теорией «справедливой цены» тесно связаны рассуждения Ак­винского о прибыли и проценте. Безоговорочно оправдывая получе­ние земельной ренты, он по отношению к прибыли и проценту зани­мал двойственную позицию. Аквинский был сторонником натурали­зации хозяйственной жизни и подобно своим предшественникам, враждебно относился к крупной торговле, ростовщичеству. Один из вопросов своего основного сочинения он посвятил проблеме грехов­ности взимания процента.

Прибыль получаемая купцами, не противоречит, по его мнению христианской добродетели и ее следует рассматривать как плату за труд. Уровень прибыли является нормальным, если он обеспечива­ет семье купца возможность жить соответственно его месту в сослов­ной иерархии общества.

Отдавая дань времени, Аквинский делает попытки найти комп­ромиссное решение вопроса о взимании процента, которое в сере­дине XIII в. было запрещено и осуждалось церковью. Он трактует его как вознаграждение кредитору за риск неуплаты, за предоставле­ние отсрочки должнику в платеже его долга или как получение от должника бескорыстных подарков, а также в случае использования должником ссуженных денег с целью извлечения прибыли.

Экономические идеи в средние века, в России. "Правительница" Ермолая-Еразма.

Экономическая мысль Русского государства, как и в других стра­нах, развивалась вместе с развитием общества. Долгое время она существовала в тесной связи с религиозными воззрениями людей их нравственными понятиями. Поэтому при изучении экономиче­ской мысли Древней Руси следует обратить внимание на летописи, договоры грамоты князей, церковную литературу. Важное место среди них занимает "Русская правда" — первый в истории кодекс законов Русского государства. Содержание ее отражало существовав­шие в Киевской Руси в XI-XIII вв. производственные отношения.

Конец XV — начало XVI в. — один из важных этапов в истории русского народа. В этот период завершается процесс ликвидации раздробленности страны и образования Русского централизованно­го государства. Это способствовало экономическому прогрессу, разви­тию товарно-денежных отношений. Наряду с наследственной соб­ственностью бояр начало расширяться поместье, дворянское земле­владение как вознаграждение за службу. С образованием централи­зованного государства роль поместного дворянства значительно воз­росла.

Экономические интересы поместного дворянства выражал в XVI в. Ермолай — священник Московской дворцовой церкви. Позднее он постригся в монахи под именем Еразма. Большая часть его произве­дений посвящена богословской и нравоучительной тематике, но и в них он освещал актуальные социальные вопросы. По своим полити­ческим воззрениям Ермолай-Еразм — противник боярского свое­властия.

Значительное для своего времени произведение Ермолая-Ераз­ма под названием «Благохотящим царем правительница и землеме­рие», или короче «Правительница» представляет собой первый в России специальный экономико-политический трактат, написанный в 40-х или начале 50-х годов XVI в. В нем изложена система мер, направленная на решение актуальных задач того времени.

Большое место в "Правительнице" занимает вопрос о положе­нии крестьянских масс. Еразм отводил им первостепенное значение в жизни общества и обращал внимание на их тяжелое, бедственное положение. Стремясь облегчить положение крестьян, он считал не­обходимым освободить их от денежных уплат землевладельцу и от выполнения ямской повинности, которую предлагал переложить на население городов. Повинности землевладельцам крестьяне, по его мнению, должны выполнять только в форме натурального оброка в размере пятой части добываемого ими продукта.

Размер обеспечения землей и крестьянами Еразм ставил в за­висимость от служебных достоинств и выполнения служебного дол­га. Нетрудовое богатство вельмож отвергалось им как несправедли­вое.

В "Правительнице" рассматривался вопрос о создании экономи­ческой основы Русского централизованного государства. Такую ос­нову Еразм видел в поместном землевладении служилых людей. Предложенная им реформа в области землевладения — раздача зем­ли крестьянам и служилым людям — отражала прежде всего инте­ресы новой, прогрессивной для того времени части общества — слу­жилого дворянства, и была направлена на укрепление государства. В этом смысле она имела прогрессивное значение.

Возникновение утопического социализма

В позднее средневековье (XVI-XVII вв.) в экономической мысли Западной Европы происходят значительные изменения, вызванные глубоким процессом развития мануфактурного производства. Вели­кие географические открытия, ограбление колоний ускорили про­цесс накопления капитала.

В этот период возникают социальные утопии. Одним из основопо­ложников утопического социализма былТомас Мор (1478-1532), вы­дающийся мыслитель-гуманист, политический деятель тюдоровской Англии, казненный за оппозицию абсолютизму (отказался принес­ти присягу королю как главе церкви). Сын богатого судьи и сам юрист по образованию, Мор занимал высокие государственные долж­ности.0 Но несмотря на это, он сочувствовал бедствиям народных масс.

В 1516 г. им было опубликовано знаменитое сочинение "Уто­пия",* положившее начало утопическому социализму и давшее ему название.

 

* Мор Т. Утопия. М.: АН СССР, 1935.

 

Мор подверг резкой критике господствовавшие в Англии соци­альные порядки, методы первоначального накопления капитала. Первопричину возникновения нищеты он видел в частной собст­венности, выступал ее противником.

Мор был первым критиком капитализма. Взгляды Мора не пред­ставляли особой научной теории. Это были лишь мечты.

К числу ранних представителей утопического социализма при­надлежит итальянский мыслительТоммазо Кампанелла (1568-1639), вышедший из среды бедного крестьянства. Он известен как актив­ный участник борьбы за освобождение Южной Италии от гнета ис­панской монархии. Оказавшись в руках врагов, Кампанелла 27 лет провел в казематах. Там он написал свое знаменитое сочинение "Го­род Солнца" (1623), в котором подверг резкой критике социальный строй Италии того времени.

 

* Кампанелла Т. Город Солнца. М.: АН СССР, 1954.

 

В нем Кампанелла выдвинул проект идеального утопического государства — город Солнца, основу которого составляла общность имущества. Отражая традиции экономической мысли средневеко­вья, он ориентировался на хозяйство натурального типа. Общество будущего рисовалось ему как совокупность сельскохозяйственных общин, к работам, в которых привлекаются все граждане. Кампанелла признавал индивидуальность жилья и семьи, всеобщность труда, отвергал тезис о том, что после отмены собственности никто не бу­дет работать. Потребление в городе Солнца, считал он, будет обще­ственным при изобилии материальных благ, исчезнет нищета. От­ношения между людьми должны основываться на принципах дружбы, товарищеского сотрудничества и взаимопонимания.

Однако ни Т. Мор, ни Т. Кампанелла не знали реальных путей к новому обществу. Они ограничились описанием утопического госу­дарства с необычными порядками, в чем проявилась историческая ограниченность их экономических проектов.

III. ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ В ПЕРИОД ЗАРОЖДЕНИЯ РЫНОЧНОЙ ЭКОНОМИКИ

Лекция 5. Меркантилизм как первая школа политической экономии

Первой школой экономической науки был меркантилизм (от ита­льянского слова "мерканте" — торговец, купец), получивший рас­пространение и занимавший ведущие позиции в экономической мысли многих стран до конца XVII в.

Меркантилизм выражал прежде всего экономическую полити­ку государства. Меркантилисты представляли интересы торгового капитала. Его представители практически решали проблемы пер­воначального накопления.

Одну из главных черт меркантилизма составляло отождествле­ние богатства с золотом и серебром. Меркантилисты считали, что золото и серебро по своей природе являются деньгами. Это неверно, поскольку природа не создает денег, так же как и банкиров и вексель­ного курса. Критикуя положение меркантилистов о том, что "золото по природе своей суть деньги", К. Маркс указывал, что "деньги по природе своей суть золото". Это означает, что именно золото в отли­чие от всех других товаров наиболее подходит для выполнения роли денег.

Источником богатства меркантилисты считали внешнюю торгов­лю. Такое толкование не было случайным. Оно являлось неотъемле­мым звеном всей концепции меркантилистов.

Видя источник национального богатства во внешней торговле и прибыли от отчуждения, меркантилисты заботились об активном внешнеторговом балансе. Его осуществление, как и в целом накоп­ление денежных богатств, связывалось с активной деятельностью государства, которое системой административных мер и экономи­ческой политикой должно было способствовать притоку в страну золота и серебра. Для осуществления этой задачи меркантилисты выдвинули целую систему мероприятий, рекомендовавшихся коро­левской власти, которая должна была вмешиваться в экономиче­скую жизнь, способствовать активной внешней торговле.

В своём развитии меркантилизм прошел две стадии. Первая — ранний меркантилизм (XVI в), связанный с утверждением моне­тарной системы (монетаризм). Вторая стадия — развитой меркан­тилизм, получивший название мануфактурной системы (XVII в.).

Для монетарной системы характерна концепция денежного ба­ланса. Её видный представительУильям Стаффорд (Англия). Со­гласно этой концепции задача накопления денежных богатств в стра­не решалась главным образом административными мерами, обеспе­чивавшими жёсткую регламентацию денежного обращения, внешней торговли. Монетаристы, рассматривая золото как сокровище, абсолютную форму богатства, искали пути притока его из-за грани­цы и удержания внутри страны. Категорически запрещался вывоз денег за пределы данного государства, строго контролировалась дея­тельность иностранных купцов, ограничивался ввоз зарубежных то­варов, устанавливались высокие пошлины и т.д.

Переход к мануфактурной системе не привёл к изменению ос­новных догм меркантилистской концепции, однако вызвал сущест­венные изменения в способах накопления. Зрелый меркантилизм представлял более развитую экономику, что и сказалось на экономи­ческой доктрине. Наиболее известным ее выразителем являлся анг­лийский экономистТомас Мен. Во Франции развитой мерканти­лизм был представлен кольберизмом. В Италии концепцию торгово­го баланса развивалАнтонио Серра.

Как и монетаристы, представители мануфактурной системы отождествляли богатство наций с золотом и единственным его ис­точником считали внешнюю торговлю. Они были убеждены во все­могуществе денег. По словам Колумба, золото — удивительная вещь! Кто обладает им, тот господин всего, чего он захочет. Золото может даже душам открывать дорогу в рай.

Представители развитого меркантилизма в значительной мере преодолели иллюзии монетаристов. Их экономическая теория более обоснована. Вместо административных методов накопления, значение которых упало, на первый план выдвигаются экономические мето­ды. Меркантилисты отказались от запрещения вывоза золота за пределы страны, от жесткой регламентации денежного обращения. Они намечают меры для стимулирования внешней торговли, кото­рая должна была обеспечивать постоянный приток золота в страну. Основным правилом внешней торговли считалось превышение вы­воза над ввозом. Чтобы обеспечить его реализацию, меркантилисты заботились о развитии мануфактурного производства, внутренней торговле, росте не только экспорта, но и импорта товаров, закупки сырья за границей, рационального использования денег. Рост ману­фактурного производства и активизация экономических методов на­копления не исключали административного воздействия со стороны государства, хотя характер такого воздействия менялся. В соответствии с концепцией торгового баланса проводилась экономическая политика протекционизма в интересах собственных мануфактурис­тов и купечества. Поддерживался запрет на вывоз сырья, ограничи­вался ввоз ряда товаров, особенно предметов роскоши, устанавли­вались высокие ввозные пошлины и т.д. Меркантилисты требовали, чтобы королевская власть поощряла развитие национальной промыш­ленности и торговли, производство товаров на экспорт, поддерживала высокие таможенные пошлины, строила и укрепляла флот, расши­ряла внешнюю экспансию.

Меркантилизм в отдельных странах имел свои особенности. Его развитие было связано с уровнем зрелости капиталистических про­изводственных отношений, что определяло и практические резуль­таты национальных меркантилистских теорий.

Наибольшего развития меркантилизм достиг в Англии. Раннюю его стадию представлял Уильям Стаффорд, автор книги "Крити­ческое изложение некоторых жалоб наших соотечественников" (1581). Развивая концепцию монетаризма, Стаффорд высказал тревогу по поводу отлива за границу денег. Задачу накопления денежных бо­гатств он предлагал решать в основном административными мера­ми, требуя от государства запрещения вывоза монет, ввоза предме­тов роскоши, ограничения импорта ряда других товаров. Стаффорд высказался за расширение переработки английской шерсти, произ­водства сукна.

Зрелый меркантилизм представлен в Англии трудамиТомаса Мена (1571-1641) Классический представитель мануфактурной сис­темы Т. Мен являлся вместе с тем крупным коммерсантом своего времени, одним из директоров Ост-Индской компании. Отстаивая интересы компании от нападок противников, критиковавших ее за вывоз монет, Т. Мен в 1621 г. выступил с памфлетом "Рассуждение о торговле Англии с Ост-Индией». Концепции монетаристов автор противопоставил теорию торгового баланса. В 1630 г. Т. Мен пишет работу "Богатство Англии во внешней торговле или баланс внешней торговли как регулятор богатства". Это его основное произведение, в самом названии которого формулировалось кредо развитого мер­кантилизма. Т. Мен считал вредной жесткую регламентацию денеж­ного обращения, выступал за свободный вывоз монет, без которого невозможно нормальное развитие внешней торговли. Главной забо­той он считал обеспечение правила: "Продавать иностранцам еже­годно на большую сумму, чем мы покупаем у них".* Только с помо­щью активной внешней торговли, по его мнению, можно привлечь в страну те "единственные деньги, которые у нас остаются и которы­ми мы обогащаемся".** Требуя отмены закона "об истрачивании" мо­нет для иностранцев, Т. Мен исходил из того, что запрет вывоза денег тормозит спрос на английские товары за границей, а избыток денег в стране способствует росту цен.

 

* Меркантилизм. М.: Соцэкгиз, 1935. С. 155.

** Там же. С. 166.

 

Благодаря тому, что в своем капиталистическом развитии Анг­лия обогнала другие страны мира, программа меркантилистов ока­залась здесь наиболее эффективной. Ее осуществление способствовало созданию условий для превращения Англии в первую про­мышленную державу мира.

Идеи меркантилизма получили большое распространение во Франции в XVI-XVII вв. Меркантилизм представлен здесь прежде всегоАнтуаном Монкретьеном (1576-1621), автором знаменитого "Трактата политической экономии" (1615). Наиболее полезным со­словием он считал купцов, торговлю характеризовал как главную цель ремесел. А Монкретьен искал пути увеличения денежного бо­гатства, которые рекомендовал Людовику XIII. Активное вмеша­тельство государства в экономику рассматривалось в качестве важ­нейшего фактора накопления, укрепления и развития хозяйства страны. А. Монкретьен советовал развивать мануфактуры, созда­вать ремесленные школы, повышать качество изделий и расширять торговлю товарами национального производства, вытесняя с фран­цузского рынка иностранных купцов, которых он сравнивал с насо­сом, выкачивающим богатства из страны. Программа А. Монкретьена предусматривала расширение внешнеторговой экспансии Фран­ции. Она отражала частично идеи монетаризма, а также концепцию торгового баланса, к которой приближался автор.

Доктрина меркантилизма настойчиво проводилась в жизнь во второй половине XVII вв. период господства кардинала Ришелье (1624-1642) и деятельности министра финансов Людовика XIV Коль­бера (1661-1683). Предпринимались усилия по созданию мануфак­турного производства, условий, способствовавших его росту (предо­ставление ссуд, различных льгот промышленникам и торговцам привлечение иностранных мастеров и т.д.) Франция строила флот, создавала колониальные компании, развертывала внешнеторговую деятельность. С помощью меркантилистской политики Кольбер пы­тался преодолеть социально-экономическое отставание страны, до­гнать Англию. Однако его усилия оказались тщетными. Осуществ­ление меркантилистской доктрины на первых порах принесло свои плоды, но одолеть феодальные порядки, расчистить дорогу для ка­питалистического развития страны без социальной революции было нельзя. К концу XVII в. французский меркантилизм оказался в состоянии глубокого кризиса, являвшегося отражением кризиса фео­дализма.

Идеи меркантилизма получили распространение и в таких странах, как Италия, Испания, Германия, Венгрия, Польша, Россия и др. Социально-экономическое развитие каждой из них отличалось своими особенностями, которые неизбежно проявлялись в национальных экономических теориях, воплощавших в той или иной мере концепции меркантилизма. Их степень зрелости определялась тем, насколько далеко продвинулось развитие капитализма, какое соотношение складывалось между стоявшим у власти дворянством и нарождающейся буржуазией.

Развитие меркантилизма в Испании задержалось на стадии моне­таризма, в соответствии с которым поддерживалась строгая регла­ментация денежного обращения, жестоко преследовался вывоз золота и серебра за пределы страны. На эволюцию меркантилизма в Герма­нии, кроме отмеченных выше факторов, накладывала отпечаток по­литическая раздробленность страны. Мероприятия раннего меркан­тилизма сочетались здесь с экономической политикой, типичной для феодальных княжеств. Они лишь усугубляли царивший в стране экономический хаос, порождённый раздробленностью.

В Италии эволюция меркантилизма продвинулась дальше. Его ранняя стадия представлена сочинением "Чтение о монете", принад­лежавшем перу флорентийца Е. Даванцати (1582), а также книгой Скаруффи "Рассуждение о монете" (1579), главное место в которых заняли вопросы денежного обращения и его регламентации. Однако появление "Краткого трактата" А. Серра (1613) ознаменовало ста­дию зрелого меркантилизма, для которой свойственна теория торго­вого баланса. А. Серра подверг критике монетаризм. Он ратовал за развитие ремесленного производства, поощрение трудолюбия и изобретательности населения, развитие торговли, проведение благопри­ятной экономической политики правительства. Меркантилизм не дал существенных практических результатов в силу отсталости социаль­но-экономического развития Италии.

Наибольшей спецификой меркантилизм отличался в России. Его концепции не получили здесь законного оформления и не определяли основного содержания русской экономической мысли, хотя идеи мер­кантилизма нашли в ней своё отражения в сочинениях А.Л. Ордын-Нащокина, Ю. Крижанича, И.Т. Посошкова и оказали влияние на фор­мирование экономической политики. Однако преимущественно аграр­ный характер экономики России XVII в. ставил проблемы, не укла­дывавшиеся в прокрустово ложе концепции меркантилизма. Русская экономическая мысль выдвинула широкую программу развития.

В области экономической теории меркантилизм был весьма при­митивен. Это первая школа политэкономии, соответствовавшая эпо­хе первоначального накопления капитала, составила, по существу, предысторию экономической науки. Однако меркантилизм не ушел со сцены с появлением классической школы. Его видным представите­лем был английский экономист XVIII в.Джеймс Стюарт (1712-1780), изложивший свою концепцию в книге "Исследование принципов по­литической экономии" (1767). Стюарт одним из первых пытался дать систематическое изложение основ политэкономии, показал "процесс отделения условий производства, как собственности определённого класса, от рабочей силы".

Для меркантилизма характерна интерпретация экономических явлений, вытекающая из признания определяющей роли обраще­ния. Такой подход не был случайным, представляя собой продукт определенных исторических условий, порождённых эпохой первона­чального накопления капитала. Меркантилизм сыграл прогрессив­ную роль, способствуя переходу к рыночной капиталистической эко­номике.

Выдвинутые меркантилистами интерпретации экономического процесса, согласно которым источником богатства являлась сфера обращения, а образование прибыли объяснялось как результат прода­жи товара по цене, превышающей его стоимость (прибыль от отчуж­дения), в значительной мере преодолеваются представителями клас­сической политической экономии

Лекция 6. Экономические идеи в России в XVII—XVIII вв. И.Т. Посошков и его книга "О скудости и богатстве"

При изучении русской экономической мысли XVII в. и первой половины XVIII в. необходимо обратить внимание на условия, в кото­рых она развивалась.

В XVII в. Россия вступила в новую полосу своего развития. Были ликвидированы остатки прежней обособленности. Укреплялось Рус­ское централизованное государство. Политика закрепощения крес­тьян получила своё завершение в Соборном уложении 1649 г.

Характерным для данного периода явилось зарождение внутри общества новых явлений. Среди них — формирование всероссий­ского рынка, связанное с ростом общественного разделения труда, и выделение в среде городского населения новой социальной силы — купцов.

В промышленности появляется крупное производство в форме мануфактуры, которые были немногочисленны; господствующим же оставалось мелкое производство.

Хозяйство феодалов и крестьян в основном было натуральным. Вместе с тем заметно увеличивается и производство на рынок.

Зарождение всероссийского рынка означало развитие торговых связей. Возникли крупные торговые центры, быстро росла и развива­лась внешняя торговля России.

В XVII в. государственный строй России все более приближает­ся к абсолютной монархии.

Все это оказало влияние на развитие русской экономической мысли рассматриваемого периода. Новым явилось ясное понимание и развернутое обоснование передовыми мыслителями и деятелями той эпохи необходимости ликвидации экономической отсталости Рос­сии, сохранения и укрепления её независимости. Их отличает широта кругозора, общегосударственный и общехозяйственный подход к эко­номическим вопросам.

Путь ликвидации экономической отсталости страны они видели в создании крупной отечественной промышленности, развитии внут­ренней и внешней торговли, создании в стране собственного флота, путей сообщения, развитии сельскохозяйственного производства, ре­организации финансовой системы. Всё это носило прогрессивный характер и отвечало назревшим потребностям общественной жизни Русского государства.

Наиболее ярким выразителем нового направления русской эконо­мической мысли XVII в. явился выдающийся государственный дея­тель, политик и дипломат, инициатор важных государственных поста­новленийА.Л. Ордын-Нащокин (1605-1680). Изданный им Новоторго­вый устав 1667 г. явился крупным законодательным актом XVII в., регулирующим торговые пошлины. Новоторговый устав пронизан идеями меркантилизма, стремлением привлечь в страну и удер­жать драгоценные металлы, покровительством отечественной тор­говле и купечеству. Все эти задачи были связаны с достижением благоприятного торгового баланса.

Меркантилистские мотивы обнаруживаются и в работах хорва­таЮ. Крижанича (1616-1683), написанных им во время длительно­го пребывания в России. В своем основном сочинении "Думы поли­тичны" Крижанич разрабатывал вопрос о способах увеличения богат­ства в стране. Защита русской торговли от иностранцев и создание благоприятных условий как во внутренней, так и во внешней торговле русскому купечеству являются основными требованиями Крижанича. Считая необходимым развитие производительных сил страны, он наметил широкие мероприятия в области промышленности, торгов­ли, сельского хозяйства, финансов, государственного устройства. Кри­жанич писал свои проекты для России — в то время аграрной стра­ны. Его работа была опубликована лишь в середине XIX в.

Отсталость России от западноевропейских стран особенно ощути­мо стала сказываться в конце XVII в. Необходимы были коренные реформы. Эти реформы и были проведены Петром I. Они охватили государственный аппарат, армию, флот, военное дело, а также хозяй­ственную жизнь.

Вокруг Петра I было немало соратников, стремившихся внести свой вклад в дело экономического развития России. Среди них — Иван Тихонович Посошков (1652-1726) — оригинальный экономист-мыслитель, пытавшийся решать острые проблемы жизни.

Посошков вышел из семьи мастера серебряного дела, сам был весьма разносторонним мастером, затем служил на винокуренном заводе, занимался торгово-промышленной деятельностью. Его перу принадлежит ряд работ, в которых рассматриваются вопросы де­нежного обращения, военное дело, богословские проблемы, вопросы морали.

К концу жизни Посошков написал книгу "О скудости и богатст­ве". Она была закончена в 1724 г. и предназначалась для Петра I. В августе 1725 г. Посошков был арестован и заключён в Петропавлов­скую крепость, где 1 февраля 1726 г. скончался.

Книга "О скудости и богатстве" принадлежит к числу выдающих­ся произведений не только русской, но и мировой экономической литературы. Устранение скудости и умножение богатства России — центральная ее тема. Книга Посошкова является не только эконо­мической работой. В ней всесторонне анализируется жизнь страны, её недостатки, содержатся практические указания к их устране­нию. Вместе с тем в ней рассматриваются и теоретические вопросы. В этом произведении ярко проявился литературный талант Посошкова, острота его мысли и всесторонность знания жизни. Книга про­никнута глубоким патриотизмом, заботой о благополучии родины, большой любовью к своему народу и верой в его великое будущее.

Корни экономических воззрений Посошкова лежат в окружаю­щей реальной действительности, которую он воспринимал и оцени­вал в соответствии со своими идеалами. Взгляды Посошкова ориги­нальны, экономические предложения полны жизненного и практиче­ского смысла.

По своим политическим взглядам Посошков был сторонником монархии. Вместе с тем он критически относился к системе и поряд­кам управления в России, видел в них препятствие к устранению скудости и умножению богатства в стране.

У Посошкова нет свойственного представителям меркантилизма Западной Европы отождествления богатства с деньгами. Он считал, что богатство общества воплощается не только в драгоценных метал­лах, но и в материальных благах. Посошков различает богатство вещественное и невещественное. Под вещественным богатством он разумел богатство государства (казны) и богатство народа, под неве­щественным — "истинную правду", т.е. законность, правовые усло­вия, хорошее управление страной.

Задачей экономической политики государства Посошков ставил «всенародное обогащение». Он писал: "... в коем царстве люди бога­ты, то и царство то богато, а в коем будут убоги, то и царству тому не можно слыть богатому".* Рост народного богатства выгоден и на­роду и государству — такова основная мысль Посошкова по этому поводу. Его высказывания носили прогрессивный характер и выходи­ли за рамки меркантилистских представлений о богатстве.

 

* Посошков И.Т. О скудости и богатстве. С. 77.

 

Для уничтожения скудости и достижения богатства в стране наибольшее значение имеют два следующих наставления Посошко­ва: заставить всех людей работать, причем прилежно и производи­тельно, уничтожить праздность во всех ее видах; решительно бороть­ся с непроизводительными затратами, осуществлять строжайшую экономию во всем.

Требование бережливости во всем, экономного расходования ма­териальных благ и денег красной нитью проходит через всю книгу Посошкова.

Исходя из общегосударственных интересов, он решительно вос­стает против хищнического отношения к естественным богатствам страны и излагает наиболее целесообразные, с его точки зрения, принципы их эксплуатации.

Особенно большое внимание Посошков уделял вопросам разви­тия русской промышленности. Он писал о необходимости строитель­ства железорудных, стекольных, полотняных заводов. При этом ука­зывал, что развитие крупной отечественной промышленности будет содействовать "соблюдению" денег в стране. В числе мер, направлен­ных на развитие производства, Посошков рекомендовал строить за­воды на средства государства и передавать их затем в частные руки, предлагал организовать поощрение и охрану изобретательства; ссы­лаясь на богатства страны, доказывал необходимость разведки ее недр; много писал об охране природных ресурсов, рыбных богатств и лесов.

Являясь идеологом купечества, Посошков много места в своем сочинении отводит вопросам торговли. Из всех видов хозяйствен­ной деятельности наибольшее значение он придавал торговле, а из общественных сословий — купечеству! "Торг — дело великое. Купечеством всякое царство богатитца, а без купечества никакое и малое государство быть не может",* — писал Посошков. В стремлении сде­лать русское купечество монополистом в торговле он предлагал запре­тить дворянам и крестьянам заниматься торговлей. Преследуя цель устранить конкуренцию и игру цен на рынке, Посошков высказывал­ся за "установленную цену", регулируемую сверху системой надзора и контроля. В этом отношении его взгляды устарели, но в отрица­тельной оценке системы внутренних пошлин, которые существова­ли тогда во всех странах и сильно стесняли внутренний товарообо­рот, Посошков опередил свое время. Предложенное им установле­ние одного сбора с товаров, причем пониженного против суммы суще­ствовавших тогда внутренних сборов, действительно содействовало бы развёртыванию внутренней торговли.

 

* Там же. С. 200.

 

Внимательно относился Посошков и к проблемам внешней тор­говли. Он предлагал такую систему организации внешней торговли, которая, по его мнению, способна обеспечить русским купцам господ­ствующее положение и защитить их от конкуренции со стороны иностранного торгового капитала Меры по организации внешней торговли проникнуты заботой Посошкова о сохранении и приумноже­нии денег в стране. Он считал необходимым ввозить из-за границы только то, что не производится в России и без чего обойтись совершен­но невозможно. Предлагал запретить ввоз предметов роскоши, ко­торые уже производятся в России, называя в их числе соль, стеклян­ную посуду, зеркала, шляпы и другие товары. Чтобы иметь возмож­ность не ввозить эти товары и тем самым сохранить деньги в стра­не, Посошков рекомендовал создавать собственную промышленность в России. В целях поощрения собственного производства, по его мне­нию, следовало прекратить вывоз из страны промышленного сырья и вывозить за границу лишь готовые изделия.

Оригинальны взгляды Посошкова на деньги. Исходя из исключи­тельной роли государственной власти в развитии производитель­ных сил, он отстаивал номиналистическую теорию денег. Его теория учитывала интересы русского купечества, укрепления экономической независимости России и теоретически обобщала финансовую практику того времени.

Книга "О скудости и богатстве" отличается широтой содержа­ния. Посошков не ограничивался проблемами торговли, промышлен­ности, денег. Он останавливался и на других вопросах народного хозяйства и государственного устройства. Значительное место в его сочинении занимал крестьянский вопрос.

Оставаясь идеологом купечества, Посошков вместе с тем выра­жал и интересы крестьянства. Его книга рисует яркую картину их тяжелого положения в эпоху Петра I. Он подверг резкой критике ничем не ограниченную эксплуатацию крестьян помещиками, хотел понять причины скудости крестьянства, найти пути к ее устране­нию. Не требуя открыто отмены крепостного права, Посошков стре­мился ограничить власть помещиков определенными рамками. Весьма радикальными и прогрессивными для своего времени были предложения определить законом размер крестьянских повинностей в со­ответствии с количеством земли и посевов, значительно понизить размер податей, взимаемых с крестьян, установить обязательное обучение крестьянских детей грамоте.

Заслуга Посошкова состоит в том, что он сумел правильно, в пределах своей эпохи, понять основные задачи России. Это был один из первых русских писателей-экономистов, давших развернутую и стройную систему экономических взглядов. В его лице русская эко­номическая мысль конца XVII — начала XVIII вв. прочно стояла на уровне мировой экономической мысли того времени.

Лекция 7. Возникновение классической политической экономии в Англии и во Франции

Исторические условия возникновения и общая характеристика классической политической экономии

Классическая школа сменила меркантилизм. Она формирова­лась и получила большое развитие только в двух странах: в Англии и во Франции, хотя меркантилизм имел несравненно более широкое распространение.

Исторические условия, подготовившие возникновение классиче­ской школы, сложились прежде всего в Англии. Здесь быстрее, чем в других странах Европы, завершался процесс первоначального на­копления капитала. Были заложены основы мануфактурного произ­водства, получившего большое развитие уже в XVII в. В результате обострения социальных противоречий в 1640 г. в Англии началась буржуазная революция, покончившая с феодально-абсолютистским строем и ускорившая развитие капиталистических отношений. Вмес­те с ростом мануфактурного производства, развёртыванием внешне­торговой экспансии, Англия в капиталистическом развитии значи­тельно обогнала другие страны Европы.

Во Франции, где до последней трети XVIII в. сохранялся феодаль­ный строй, капитализм с большим трудом пробивал себе дорогу.

Классическая политическая экономия возникла в Англии в XVII в. Ее основатель — У. Петти. В XVIII в. она развивалась А. Смитом, а затем в первой четверти XIX в. была завершена Д. Рикардо. Осно­ватель классической школы во Франции — П. Буагильбер. Ее поло­жения развивали в своих работах физиократы (Ф. Кенэ, А. Тюрго), а завершил Ж. Сисмонди.

Классическая политэкономия, в отличие от меркантилизма, ори­ентировалась прежде всего на развитие производства и представляла интересы той части предпринимателей, которая вкладывала свои капиталы в мануфактуры.

Классики политэкономии создали учение о "естественных" зако­нах экономики. Эти законы они отождествляли с законами природы.

Английские и французские ученые исследовали производство, положив начало экономическому анализу. Классики политэкономии впервые применили абстрактный метод исследования. Все это име­ло большое значение для решения методологических проблем полит­экономии, в чем одна из научных заслуг классической школы.

В ее рамках началась разработка трудовой теории стоимости. Было провозглашено, что богатство нации создается в производст­ве, а его источником является затрачиваемый на производство то­варов труд. Это явилось выдающимся научным приобретением, сыг­равшим громадную роль в дальнейшем развитии политэкономии.

Одно из важных достижений классиков политэкономии связано с разработкой научных элементов теории прибавочного продукта.

К числу научных элементов относится также анализ общест­венного воспроизводства в "Экономической таблице" главы школы физиократов Франсуа Кенэ.

Экономическая теория У. Петти

Основателем классической буржуазной политэкономии в Анг­лии былУильям Петти (1623-1687). Родился он в семье ремеслен­ника, трудовую деятельность начал корабельным юнгой, затем рабо­тал моряком. В дальнейшем У. Петти — врач, учёный, политиче­ский деятель Англии.

У. Петти был выдающимся ученым, которого К. Маркс называл "отцом английской политической экономии". Он написал ряд произ­ведений: "Трактат о налогах и сборах" (1662), "Слово мудрых" (1664); "Политическая анатомия Ирландии" (1672), "Политическая ариф­метика" (1676), "Кое-что о деньгах" (1682).

Экономические воззрения У. Петти в истории английской полит­экономии представляли переходную эпоху от меркантилизма к клас­сической школе. В вопросах экономической политики У. Петти во многом ещё стоял на позициях меркантилизма, постепенно преодоле­вая его догмы. Так, например, золото и серебро он считал преимуще­ственной формой богатства, а заботу о пополнении денег — одной из важнейших забот государства. По его мнению, драгоценные метал­лы нужны для всех времён, для всех мест. Он поддерживал идею торгового баланса, считал, что промышленность доставляет больше барыша, чем сельское хозяйство, а торговля — больше, нежели про­мышленность. У. Петти ратовал за торговую экспансию. Вместе с тем укреплялось его убеждение в том, что основная часть населе­ния должна заниматься производством, а не торговлей. В процессе эволюции своих взглядов У. Петти преодолел влияние мерканти­лизма.

В отличие от меркантилистов У. Петти выяснил внутренние за­висимости, сущность изучаемых экономических явлений. Хотя его интересовала главным образом количественная сторона изучаемых процессов, он сделал большой шаг вперёд в развитии экономиче­ской теории.

Это проявилось прежде всего в учении о стоимости. Трудовая теория стоимости, которая берет свое начало от У. Петти, явилась важнейшим отправным пунктом, от которого началось исследова­ние внутренних зависимостей производства.

У. Петти различал рыночные и естественные цены, меняющиеся в зависимости от соотношения спроса и предложения. Такую цену он называл политической ценой. Вместе с тем Петти приходит к выводу, что основу цены составляет "естественная цена", или стоимость. Он определял ее затраченным на производство товара тру­дом. Такая цена, по его мнению, выражается определённым количе­ством серебра. "Если одну унцию серебра можно добыть и доста­вить в Лондон из перуанских рудников с такой же затратой време­ни, какая необходима для производства одного бушеля хлеба, то первый из этих продуктов будет составлять естественную цену вто­рого; и если вследствие открытия новых, более богатых рудников две унции можно будет добывать так же легко, как и теперь одну, то при прочих равных условиях хлеб будет так же дёшев при цене в 10 шил. за бушель, как теперь при цене в 5 шил."*

 

* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26, ч. 1. С. 164.

 

У. Петти рассматривал стоимость только в денежной форме. Он не исследовал меновое отношение двух товаров, не видел, что в нем заключен зародыш денежной системы, беря её в таком виде, как она проявляется в процессе обмена. "Опутанный представлениями монетарной системы, он объявляет этот особый вид реального тру­да, которым добывается золото и серебро, трудом, создающим ме­новую стоимость"*

 

* Там же. Т. 19. С. 40.

 

Высказав исходную идею трудовой теории стоимости, Петти не сумел развить её в стройное учение и последовательно проводить в своих исследованиях. Не понимая двойственного характера труда при товарном производстве, он смешивал стоимостную и натураль­ную формы богатства, не мог согласовать такие его источники, как труд и земля. "Труд есть отец и активный принцип богатства, а земля его мать", — говорил Петти. Это верно по отношению к по­требительной стоимости, производство которой требует сочетания конкретного труда и вещества природы. Распространив данное поло­жение на стоимость, Петти впал в глубокое противоречие и вынуж­ден был отойти от первоначального определения стоимости. Так, стоимость ирландской хижины он сводил к числу дневных пайков продовольствия, потребных её строителям, т.е. по существу, к зара­ботной плате.

Опираясь на трудовую теорию стоимости, Петти рассматривал другие экономические категории, высказав ряд весьма ценных для политической экономии положений. Это проявилось прежде всего в определении ренты как разницы между стоимостью товара и зара­ботной платой. Рента представляла излишек стоимости над издерж­ками производства, сводившимися в основном к стоимости рабочей силы. Рента у Петти — единственная форма прибавочной стоимос­ти. Он высказал догадку о природе прибавочного продукта, указал, что рента как выражение совокупной сельскохозяйственной стоимос­ти выводится не из земли, а из труда, и определяется как создан­ный трудом избыток над тем, что необходимо для поддержания жизни работника.

Характеризуя заработную плату, Петти исходил из того, что она имеет объективную основу, установил её зависимость от стои­мости средств существования рабочего. Петти сводил заработную плату к минимуму средств существования. Он был сторонником низкой заработной платы, считая, что только в этом случае рабочий будет трудиться с достаточным напряжением сил.

Опираясь на трудовую стоимость, Петти сделал существенньш шаг вперед в вопросе о цене земли. Он рассматривал её в тесной связи с проблемой ренты. По его мнению, цена земли должна пред­ставлять капитализированную ренту, т.е. сумму годовых рент за определённое число лет. Петти дал оригинальный расчёт, по которому цена земли включала такое количество годовых рент, которое опре­делялось продолжительностью совместной жизни представителей трех поколений: деда (50 лет), сына (28 лет) и внука (7 лет). Это составило 21 год. Такой расчет был произвольным и не решал пробле­мы. Для ее научного понимания требовалось знание природы ссуд­ного процента, который у Петти выступал не в качестве заранее данной величины, связанной с движением прибыли, а лишь как особая форма ренты. Прибыли как особой, отличной от ренты, кате­гории, Петти не выделял.

Экономические взгляды. П. Буагильбера

Во Франции зарождение классической политэкономии связано с именемПьера Буагильбера (1646-1714). Автор ряда работ ("Роз­ничная торговля Франции", "Трактат о природе возделывания, тор­говле и пользе зерна", "Рассуждение о природе богатства, денег и налогов"), Буагильбер во времена Людовика XIV занимал высокие судебные и административные должности.

П. Буагильбер выступал с критикой меркантилизма, считая его главным виновником бедственного экономического положения стра­ны, в особенности доведённого до нищеты французского крестьянства. Он отверг концепцию и экономическую доктрину кольберизма, ра­туя прежде всего за улучшение положения сельского населения. Для этого Буагильбер считал необходимым проведение покровитель­ственных мер по отношению к сельскому хозяйству, которые умень­шили бы гнёт крестьянства и облегчили его положение.

По мнению П. Буагильбера, богатство нации заключается не в деньгах, а в полезных вещах, прежде всего в продуктах земледе­лия. Он рассматривал богатство в противоположность меркантилис­там как сумму потребительных стоимостей, а его основу видел в сельском хозяйстве. Деньги, по его мнению, должны находиться в постоянном движении, их роль сводится к средству обмена.

П. Буагильбер уделил большое внимание экономической теории. Независимо от У. Петти он положил начало учению о трудовой стои­мости. Буагильбер различал рыночную цену и "истинную стоимость". Если рыночные цены — случайны, то "истинная стоимость" законо­мерна, определяется трудом, затраченным на производство товара. Её величину Буагильбер определял рабочим временем. Стоимость выступала у него в пропорциях между обмениваемыми товарами, отражающими равные затраты труда.

"Истинную стоимость" Буагильбер принимал за основу пропор­ционального обмена. Его идеальной формой, обеспечивавшей сохра­нение пропорциональности, он считал обмен товара на товар. Такой обмен должен был развиваться на основе свободной конкуренции.

Не понимая связи между товарной и денежной формами стои­мости, П. Буагильбер выступил против денег, которые он назвал "все­общим палачом". Они, по его словам, "объявляют войну всему роду человеческому". В деньгах он видит причину нарушения правиль­ных пропорций между обмениваемыми товарами, основное зло и источник бедствий народа.

Будучи основателем классической политической экономии во Франции, П. Буагильбер в своих работах широко отразил специфи­ку экономической мысли страны. Она определялась резким разрывом с меркантилизмом, возросшим вниманием к аграрным проблемам, сочувственным отношением к находившемуся в бедственном поло­жении крестьянству.

Лекция 8. Экономическое учение физиократов

Классическую политэкономию во Франции после П. Буагильбера представляла школа физиократов, основанная в середине XVIII в. Франсуа Кенэ (1694-1767). В неё входила большая группа экономис­тов (А. Тюрго, В. Мирабо, В. Дюпон де Немур, Г. Летрон и др.).

Исходным в концепции физиократов было учение о "естественном порядке". Оно означало признание объективной реальности окру­жающего мира, существование которого объяснялось соответствием "естественному порядку" или "естественному праву". Кенэ рассмат­ривал такое право как выражение высшей справедливости, идущей от Бога. По его мнению, соблюдение "естественного порядка" обяза­тельно для всех людей уже потому, что представляющее его "есте­ственное право" признаётся "светом разума". Кенэ не разделял вы­водов просветителей. Он считал, что человек не может претендо­вать "на всё" (это равносильно праву ласточки на всех летающих мошек), а должен исходить из того, что в состоянии обеспечить сво­им трудом. Физиократы опирались на идею "естественного права" для определения существующих норм поведения человека. В соот­ветствии с учением о "естественном порядке" Кенэ и его коллеги признавали экономические и политические законы в качестве есте­ственных (не зависящих от людей и политической власти). Такие законы трактовались как вечные.

Школа физиократов выступила с резкой критикой монетариз­ма. Она отвергала ошибочные исходные положения его концепции о том, что единственной формой богатства является золото, а его ис­точником — внешняя торговля. Ф. Кенэ и его коллеги считали, что богатство складывается из потребительных стоимостей. Деньгам отводилась роль посредника в обращении. Источник богатства они видели в производстве, а не в торговле, для которой характерен, по их мнению, только обмен равных ценностей (эквивалентный обмен). Заслуга физиократов в том, что они перенесли исследование о про­исхождении прибавочного продукта в сферу непосредственного про­изводства и тем самым заложили основу для анализа капиталисти­ческого производства. Физиократы одними из первых дали анализ капитала.

Вместе с тем толкование производства у них одностороннее: сфера производства ограничена лишь сельским хозяйством. Отсюда един­ственно производительным трудом считался труд земледельцев. Физиократическая система выступала как выражение нового капи­талистического общества, пробивающего себе дорогу в рамках фео­дального. Для объяснения процесса физиократы брали такую от­расль труда, которая "выступает наружу независимо от процесса обращения", что они видели только в земледелии. С их точки зре­ния, промышленность не являлась производительной отраслью хо­зяйства.

Центральное место в учении физиократов занимала проблема "чистого продукта" и его производства. Это избыток над той частью, которая возмещала заработную плату. Иными словами, под "чис­тым продуктом" имелся в виду прибавочный продукт. Исходя из того, что "земля есть единственный источник богатства", Кенэ пола­гал, что "чистый продукт" производится только в земледелии. С этой точки зрения промышленность оказывалась "бесплодной". Един­ственной формой чистого продукта считалась рента.

Физиократы противоречиво толковали производство "чистого продукта". С одной стороны, он представлялся как результат есте­ственного процесса роста, свойственного земледелию, следователь­но, как дар природы. Вместе с тем "чистый продукт" выступает у них и как результат земледельческого труда, избыток над заработной платой. Прибыль рассматривалась как разновидность заработной платы.

В соответствии со своим пониманием производства Ф. Кенэ де­лил общество на три класса: 1) собственников (дворянство, духовенст­во, король со свитой, чиновничество); 2) фермеров, к которым отно­сил и капиталистов, и наёмных рабочих; 3) "бесплодных", включав­ших торгово-промышленное население страны.

Физиократы категорически отвергли экономическую доктрину меркантилизма. В области экономической политики они выступили как сторонники невмешательства государства в экономическую жизнь страны, противники всякого рода монополий, защищая свободу пред­принимательской деятельности в условиях капиталистической конку­ренции.

Вершину физиократической системы составила попытка анали­за воспроизводства общественного капитала, предпринятая Ф. Кенэ в знаменитой "Экономической таблице" (1758).

Рассматривая процесс воспроизводства, Ф. Кенэ анализировал происхождение доходов, обмен между капиталом и доходом, отноше­ние между производительным и окончательным потреблением. В качестве момента процесса воспроизводства он пытался представить "обращение между двумя большими подразделениями производст­венного труда — между производством сырья и промышленностью". Всё это воплощалось в одной экономической таблице.

При построении "Экономической таблицы" Кенэ исходил из оп­ределённых предпосылок, делал ряд допущений. Он абстрагировался от влияния внешнего рынка, колебаний цен, рассматривая простое воспроизводство, что правомерно для начала анализа. Анализируя общественное воспроизводство, Кенэ взял движение товарного ка­питала, обнаружив верный экономический такт, поскольку пробле­ма воспроизводства есть прежде всего проблема реализации общест­венного продукта.

"Экономическая таблица" воплотила в себе все основные поло­жения физиократов: деление общества на три класса (земельных собственников, фермеров и "бесплодных"); чистый продукт (при­бавочная стоимость) производится только в сельском хозяйстве; для промышленности характерно лишь сложение стоимостей; обмен экви­валентов в торговле как результат свободной конкуренции. Капитал фермеров делится на первоначальные ежегодные авансы. Кенэ ввёл различие стоимостной и натуральной формы совокупного обществен­ного продукта, разграничил категории капитала и дохода.

Автор "Экономической таблицы" исходил из того, что существу­ет крупное земледелие, где землёй владеют собственники, получаю­щие ренту, а хозяйство ведут фермеры, арендующие землю и владе­ющие капиталом. Капитал фермеров складывается из двух частей: 1) первоначальных авансов (основной капитал) в сумме 10 млрд лив­ров, которые служат в течение 10 лет, ежегодно десятая часть (1 млрд ливров) входит в стоимость годового продукта; 2) ежегодных аван­сов (оборотный капитал) в сумме 2 млрд ливров, за счёт которых покрываются расходы на сырьё, заработную плату всех работников сельскохозяйственного производства; эта часть капитала служит в течение одного года, а стоимость её входит в стоимость продукта; она полностью подлежит возмещению. Стоимость годового продукта фермеров, кроме перенесённой капитальной стоимости (3 млрд лив­ров), включает стоимость чистого продукта в сумме 2 млрд ливров и составляет в целом 5 млрд ливров.

По своей натуральной форме сельскохозяйственный продукт со­стоял из: 1) семян и продовольствия, потребных для возмещения оборотного капитала; 2) продовольствия для обмена и 3) сырья для промышленности.

В стоимость совокупного общественного продукта входит также стоимость продукта, произведенного "бесплодными" (2 млрд лив­ров). По натуральной форме это — промышленные изделия. Стои­мость совокупного общественного продукта в целом составляет, та­ким образом, 7 млрд ливров.

"Экономическая таблица" Кенэ включает, по существу, две таб­лицы: большую, отражающую движение "чистого продукта", и малую, содержащую изображение всего процесса воспроизводства и обращения общественного капитала. Реализация общественного про­дукта приурочена к окончанию хозяйственного года (сбору урожая). Весь процесс в укрупненном виде можно представить в виде несколь­ких крупных актов.

Он начинается с того (акт 1), что земельные собственники, обла­дающие деньгами в сумме 2 млрд ливров (рента, полученная за предыдущий период), приобретают продовольствие у фермеров на 1 млрд ливров, а на второй млрд ливров покупают промышленные изделия у "бесплодных" (акт 2). Класс "бесплодных" на выручен­ные деньги (1 млрд ливров) приобретает у фермеров продовольст­вие (акт 3). Фермеры в свою очередь на 1 млрд ливров покупают у "бесплодных" мануфактурные изделия для возмещения сношенной части орудий труда (акт 4). "Бесплодные" у фермеров приобретают на 1 млрд ливров сырье, потребное для продолжения производства (акт 5).

Процесс реализации опосредован движением денег. Первая их половина (1 млрд ливров) после первого акта выходит из обращения и остается у фермеров. Второй млрд ливров обслуживает реализацию и в итоге тоже оседает у фермеров. Деньги в сумме 2 млрд ливров будут выплачены земельными собственниками в качестве ренты. Учитывая это обстоятельство, Ф. Кенэ выдвинул требование, чтобы все налоги в государстве выплачивались получателями ренты — зе­мельными собственниками.

В "Экономической таблице" рассматривалось только простое воспроизводство, отсутствовала проблема накопления. Кенэ не по­казывал, каким образом реализовывалась оставшаяся у фермеров часть сельскохозяйственного продукта. Игнорировалась необходи­мость восстановления средств труда у "бесплодных".

Тем не менее "Экономическая таблица" Ф. Кенэ впервые пока­зала условия, необходимые для осуществления воспроизводствен­ного процесса.

Завершил учение физиократов выдающийся экономист, видный государственный деятель ФранцииАнн Робер Жак Тюрго (1727-1781). С 1761 г. он занимал должность королевского интенданта в Лиможе, а с 1774 по 1776 г. — пост генерального контролера финан­сов. Основное его произведение "Размышления об образовании и распределении богатств" вышло в свет отдельной книгой в 1776 г. Излагая концепцию физиократов, Тюрго внес в неё ряд существен­ных дополнений. Именно у него физиократическая система приняла наиболее развитый вид.

Тюрго обратил внимание на зарождение экономического неравен­ства. Причину возникновения наемного труда он видел в отделении производителей от земли. Тюрго выдвинул более зрелое толкование классовой структуры общества, выделив среди фермеров и "бес­плодных", с одной стороны, хозяев, с другой стороны — наемных рабочих. Он приблизился к пониманию значения собственности на средства производства и дифференциации общества.

Тюрго пытался толковать проблему накопления капитала. Он впервые указал на различие между деньгами и капиталом. У него наметилось выделение прибыли как особого вида дохода. Рассматри­вая заработную плату, Тюрго связывал её движение с конкуренции ей между рабочими на рынке труда. Он считал, что это обеспечивает сведение заработной платы к минимуму средств существования.

Будучи генеральным контролером финансов, Тюрго предприни­мал усилия для проведения в жизнь доктрины физиократов. Он упразднил цехи, освободил крестьян от дорожной повинности, ввёл свободу хлебной торговли, пытался установить единый налог на зе­мельную ренту. Однако даже такие ограниченные нововведения встретили упорное сопротивление со стороны дворянства, придворной знати, и Тюрго вынужден был уйти в отставку

ИЗ ЖИЗНИ ВЫДАЮЩИХСЯ УЧЁНЫХ В ОБЛАСТИ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ

Антуан Монкретьен (1576—1621). Человека, который впер­вые ввел в социально-экономическую литературу термин "поли­тическая экономия", звали Антуан Монкретьен, сьер де Ваттевиль. Он был небогатым французским дворянином времён Генриха VI и Людовика XIII. Жизнь Монкретьена наполнена приключениями, до­стойными д'Артаньяна. Поэт, дуэлянт, изгнанник, приближенный короля, мятежник и государственный преступник, он кончил жизнь под ударами шпаг и в дыму пистолетных выстрелов, попав в засаду, устроенную врагами. Впрочем, такой конец был для мятежника уда­чей, потому что, будь он захвачен живым, не миновать бы ему пы­ток и позорной казни. Даже его тело по приговору суда было под­вергнуто поруганию: кости раздроблены железом, труп сожжен и пепел развеян по ветру. Монкретьен был одним из руководителей восстания французских протестантов (гугенотов) против короля и католической церкви. Погиб он в 1621 г. в возрасте 45 или 46 лет, а его "Трактат политической экономии" вышел в 1615г. в Руане. Не­удивительно, что "Трактат" был предан забвению, а имя Монкретьена смешано с грязью. К сожалению, случилось так, что главным источ­ником биографических данных о нем являются пристрастные и прямо клеветнические отзывы его недоброжелателей. Эти отзывы несут на себе печать жестокой политической и религиозной борьбы. Монкретьена честили разбойником с большой дороги, фальшивомонетчи­ком, низким корыстолюбцем, который якобы перешел в протестант­скую религию только ради того, чтобы жениться на богатой вдове-гугенотке.

Прошло почти 300 лет, прежде чем доброе имя Монкретьена было восстановлено, а почетное место в истории экономической и политической мысли прочно закреплено за ним. Теперь ясно, что его трагическая судьба не случайна. Участие в одном из гугенот­ских мятежей, которые были в известной мере формой классовой борьбы бесправной французской буржуазии против феодально-абсо­лютистского строя, оказалось закономерным исходом жизни этого простолюдина по рождению (отец его был аптекарь), дворянина по случаю гуманиста и воина по призванию.

Получив хорошее для своего времени образование, Монкретьен в 20 лет решил сделаться писателем и опубликовал трагедию в сти­хах на античный сюжет. За ней последовало несколько других дра­матических и поэтических произведений. Известно также, что он сочинял "Историю Нормандии". В 1605 г., когда Монкретьен был уже известным писателем, он был вынужден бежать в Англию пос­ле дуэли, которая закончилась смертью противника.

Четырехлетнее пребывание в Англии сыграло в его жизни та­кую же роль, как через несколько десятилетий в жизни У. Петти — пребывание в Голландии: он увидел страну с более развитым хо­зяйством и более развитыми буржуазными отношениями. Монкре­тьен начинает живо интересоваться торговлей, ремеслами, эконо­мической политикой. Глядя на английские порядки, он мысленно примеряет их к Франции. Возможно, для его дальнейшей судьбы имело значение то обстоятельство, что в Англии он встретил много французских эмигрантов-гугенотов. Большинство из них были ре­месленники, многие весьма искусные. Монкретьен увидел, что их труд и мастерство принесли Англии немалую выгоду, а Франция, понудив их к эмиграции, понесла большую потерю.

Во Францию Монкретьен вернулся убежденным сторонником развития национальной промышленности и торговли, защитником интересов третьего сословия. Свои новые идеи он начал осуществ­лять на практике. Женившись на богатой вдове, он основал мас­терскую скобяного товара и стал сбывать свой товар в Париже, где у него был свой склад. Но главным его занятием была работа над "Трактатом". Несмотря на громкое название, он писал сугубо прак­тическое сочинение, в котором пытался убедить правительство в необходимости всестороннего покровительства французским про­мышленникам и купцам. Монкретьен выступает за таможенный протекционизм — высокие пошлины на иностранные товары, чтобы их ввоз не мешал национальному производству.

Уильям Петти (1623-1687). Читатели, наверное, помнят, как юный Робинзон Крузо, герой романа Дефо, вопреки воле отца и мольбам матери тайком бежал из дома и ушел в море. Так начались все его приключения. Подобная история, возможно, произошла в семье суконщика Энтони Петти из городка Ромси в Хэмпшире (Юж­ная Англия): его 14-летний сын Уильям отказался заниматься на­следственным ремеслом и нанялся в Саунтхэмптоне юнгой на ка­кой-то корабль. Выдуманный писателем Робинзон и вполне реаль­ный Уильям Петти принадлежали к одному поколению. Дефо за­ставил своего героя родиться в 1632 г., У. Петти родился в 1623 г. Они принадлежали к одному и тому же классу — мелкой городской буржуазии, хотя суровый старик Крузо был, видимо, побогаче скром­ного суконщика.

Петти был своего рода вундеркиндом. Несмотря на скромное образование, которое могла ему дать городская школа в Ромси, он настолько знал латынь, что обратился к отцам иезуитам, имевшим свой колледж в городе Кане, со стихотворным латинским "заяв­лением" о приеме. То ли бескорыстно, изумленные способностями юноши, то ли с расчетом — сделать ценное приобретение для католической церкви, иезуиты приняли его в колледж и взяли на свое содержание. Петти пробыл там около двух лет и в результате, по его собственным словам, "приобрел знание латыни, греческого и французского языков, всей обычной арифметики, практической гео­метрии и астрономии, важных для искусства навигации..."* Мате­матические способности Петти были замечательны, и он до конца жизни оставался в этой области на уровне достижений тогдашней науки.

 

* Цит. по: Strauss E. Sir William. Portrait of Genius. L., 1954. P. 24.

 

В 1640 г. Петти в Лондоне зарабатывает на жизнь черчением морских карт. Потом он три года служит в военном флоте, где его способности к навигационному делу и картографии оказываются весьма полезными. Покидая флот в 1643 г., он имеет наличными 60 фун­тов стерлингов — немалую по тем временам сумму.

Он уезжает в Голландию и Францию, где изучает в основном медицину. Такая разносторонность — не только признак личной та­лантливости Петти: в XVII в. выделение отдельных наук только на­чиналось и ученая универсальность не была редкостью.

Следуют три счастливых года странствий, бурной деятельности, напряженного поглощения знаний. В Амстердаме Петти зарабаты­вает на жизнь в мастерской ювелира и оптика. В Париже он слу­жит секретарем философа Гоббса, живущего там в эмиграции. К 24 годам Петти имеет за спиной уже 10 лет самостоятельной жизни.

Это вполне сложившийся человек, обладающий широкими знания­ми, большой энергией, жизнерадостностью и личным обаянием. Правда, его положение в жизни до сих пор не упрочено, но он твер­до идёт к этому.

Вернувшись в Англию, Петти скоро становится в Оксфорде, где он продолжает изучать медицину, и в Лондоне, с которым его связы­вает работа ради денег, видным членом группы молодых учёных. Эти люди сначала в шутку называли себя "невидимой коллегией", потом получили прозвище "знатоков", а вскоре после Реставрации создали Королевское общество — первую Академию наук нового вре­мени. Когда в 1650 г. Петти получил от Оксфордского университета степень доктора физики и стал профессором анатомии и вице-прин­ципалом (нечто вроде проректора) одного из колледжей, "невиди­мая коллегия" стала собираться в его холостяцкой квартире, кото­рую он снимал в доме аптекаря.

Петти, очевидно, был хорошим врачом и анатомом. Об этом гово­рят его успехи в Оксфорде, наличие у молодого профессора меди­цинских сочинений и последующее высокое назначение. В это вре­мя с Петти произошёл случай, который впервые сделал его извест­ным сравнительно широкой публике. Он заслуживает внимания и с точки зрения истории медицины, так как речь идет, возможно, о первом опыте "лечения" клинической смерти.

В декабре 1650 г. в Оксфорде, по варварским законам и обычаям той эпохи, была повешена некая Энн Грин, бедная крестьянская девушка, соблазнённая молодым сквайром и обвинённая в убийстве своего ребёнка (впоследствии выяснилось, что она была невиновна: ребенок родился недоношенным и умер своей смертью). После уста­новления факта смерти она была положена в гроб. В этот момент на месте действия появился доктор Петти со своим помощником: цель их состояла в том, чтобы забрать труп для анатомических исследова­ний. К своему изумлению врачи обнаружили, что в повешенной теп­лится жизнь. Приняв срочные меры, они "воскресили" ее! Интерес­но дальнейшее развитие событий. Петти сделал три вещи, которые с разных сторон характеризуют его натуру. Во-первых, он проде­лал серию наблюдений не только над физическим, но и над психи­ческим состоянием своей необычной пациентки и чётко зафиксиро­вал их. Во-вторых, он проявил не только врачебное искусство, но и человечность, добившись от судей прощения Энн и организовав сбор денег в её пользу. В-третьих, он со свойственной ему деловой хват­кой использовал это происшествие для громкой рекламы: через не­сколько дней по его инициативе в Оксфорде была выпущена сенсаци­онная листовка (газет тогда ещё не было!) под интригующим загла­вием: "Новости из мира мёртвых, или Правдивый и точный рассказ об избавлении от смерти Энн Грин". Он организовал подобные изда­ния и в Лондоне.

В 1651 г. доктор Петти внезапно оставил свою кафедру и вскоре получил должность врача при главнокомандующем английской ар­мией в Ирландии. В сентябре 1652 г. Петти впервые сошёл с кораб­ля на ирландскую землю. Что побудило его так резко изменить те­чение жизни? Видимо, жизнь оксфордского профессора была слиш­ком спокойной и малоперспективной для молодого энергичного че­ловека с изрядной долей авантюризма в характере.

Петти взял у правительства и армейского командования подряд на "обзор земель армии". Платили ему в основном деньгами, со­бранными с солдат, которые должны были получить землю. Петти заказал в Лондоне новые инструменты, набрал целую армию земле­меров в тысячу человек, составил карты Ирландии, которые употреб­лялись в судах при разрешении земельных споров вплоть до сере­дины XIX в. И это было сделано немногим более чем за один год. Поистине, всё удавалось этому человеку, всё ладилось у него!

"Обзор земель армии" оказался для Петти, которому было в это время немного за тридцать, настоящим золотым дном. Приехав в Ирландию скромным медиком, он через несколько лет превратился в одного из самых богатых и влиятельных людей в стране.

Огромная энергия Петти, его страсть к самоутверждению, аван­тюризм — всё это на некоторое время нашло своё выражение в мании обогащения. Он вкладывал в земельные спекуляции такую же страсть, как в оживление и лечение Энн Грин. Разумеется, здесь это говорится не для оправдания морального облика Петти. Такая цель была бы нелепа. Но разобраться в этой сложной личности инте­ресно с научной и человеческой точки зрения.

Получив, по его собственным данным, 9 тыс. фунтов стерлингов чистой прибыли от выполнения подряда, он использовал эти деньги для скупки земли у офицеров и солдат, которые не могли или не хотели дожидаться своих наделов и занимать их. Кроме того, зем­лёй он получил часть причитавшегося ему вознаграждения от пра­вительства. Точно неизвестно, какие ещё способы применял ловкий доктор для увеличения своей собственности, но успех превзошёл все ожидания. В итоге он оказался собственником нескольких де­сятков тысяч акров земли в разных концах острова. Позже его вла­дения ещё более расширились. Одновременно он стал ближайшим помощником и секретарём лорда-наместника Ирландии Генри Кромвеля, младшего сына протектора.

Достоверно известно из документов и из переписки Петти, что королевская власть дважды предлагала ему пэрство. Однако он не без основания расценивал эти предложения как желание отделаться от просьб, которыми он действительно докучал королю и двору дать ему реальный государственный пост, на котором он мог бы осуществить свои смелые экономические проекты. Очень характер­но для личности и стиля Петти объяснение причин его отказа от королевской милости в одном из писем: "Я скорее согласен быть медным фартингом,* но имеющим свою внутреннюю ценность, чем латунной полукроной, как бы красиво она ни была отчеканена и позолочена".** При всем его честолюбии и корыстолюбии этот чело­век был иной раз принципиален до упрямства.

 

* Самая мелкая монета, грош.

** Цит. по: Dictionary of National Biography / Ed. by L. Stephen and S. Lee. Vol. 45. P. 116.

 

Лишь смерть сэра Уильяма Петти сняла препятствия. Через год его старший сын, Чарлз, был сделан бароном Шелберном. Однако это было ирландское баронство, не дававшее право заседать в пала­те лордов в Лондоне. Только правнук Петти занял это место и во­шел в историю Англии как крупный политический деятель и лидер партии вигов под именем маркиза Лэнсдауна.

Между прочим, в Англии XX в крупнейших экономистов, ока­завших важные услуги правящим классам, стали делать пэрами за их научные труды. Первым таким "аристократом от политической экономии" стал Дж. Кейнс.

Пьер Буагильбер (1646-1714). Экономические прожектеры— особый тип людей, который встречается, наверное, во все времена и во всех странах. Они похожи на другое особое племя — изобретате­лей и нередко наталкиваются на такие же препятствия: эгоистиче­ские интересы сильных мира сего, консерватизм и обыкновенную человеческую глупость.

Буагильбер был одним из самых неистовых, честных и бескоры­стных экономических прожектеров. Во Франции Людовика XIV его неизменно ждала неудача, и эта неудача была для него более глубо­кой личной трагедией, чем даже для Петти. Личность Буагильбера, может быть, не отличается такой многогранностью и колоритнос­тью, как фигура сэра Уильяма. Но уважения он внушает, пожалуй, больше. Уже современники, давая характеристику смелому руанцу, обращались за примерами подобных гражданских добродетелей к классической древности.

Пьер Лепезан* Буагильбер родился в 1646 г. в Руане. Семья его принадлежала к нормандскому "дворянству мантии" — так назы­вали в старой Франции дворян, занимавших наследственные судебные и административные посты; кроме того, имелось "дворянство шпаги", служившее королю оружием. "Дворянство мантии" в XVII и XVIII столетиях быстро пополнялось за счет разбогатевших буржуа. Таково было происхождение и Буагильберов.

 

* Это и была, собственно, фамилия экономиста: Буагильбер — название земельного поместья, приобретенного его предками. Такое дополнение к фамилии делалось обычно, когда буржуа получал дворянство. Однако Пьер Лепезан всегда был известен под именем де Буагильбера.

 

Юный Пьер Лепезан получил отличное для своего времени об­разование, по его завершении поселился в Париже и занялся лите­ратурой. Он опубликовал несколько переводов с древних языков и в 1674 г. издал написанную им историческую хронику о шотландской королеве Марии Стюарт. Однако на этом его литературная карьера прервалась.

Он обратился к традиционной в семье юридической профессии и, женившись в 1677 г. на девушке своего круга, получил вскоре судебно-административную должность в Нормандии. По каким-то причинам он находился в ссоре со своим отцом, был лишен наследства в пользу младшего брата и вынужден был сам "выходить в люди". Делал он это весьма успешно, так что уже в 1689 г. смог купить за большие деньги доходную и влиятельную должность ге­нерального лейтенанта судебного округа Руана. В своеобразной сис­теме тогдашнего управления это означало нечто вроде главного го­родского судьи вместе с функциями полицейского и общего муни­ципального управления. Эту должность Буагильбер сохранил до конца дней и за два месяца до смерти передал ее старшему сыну.

Экономическими вопросами Буагильбер начинает заниматься, видимо, с конца 70-х годов. В 1691 г. он уже говорит о своей "сис­теме" и, очевидно, излагает ее на бумаге. "Система" представляет собой серию реформ, как мы теперь сказали бы, буржуазно-демо­кратического характера. При этом Буагильбер выступает не столько как выразитель интересов городской буржуазии, сколько как за­щитник крестьянства. "С Францией обращаются как с завоеванной страной" — этот рефрен пройдет через все его сочинения.

Можно сказать, что "система" Буагильбера и в ее первоначаль­ной форме, и в окончательном виде, какой она приобрела к 1707 г., состояла из трех основных элементов.

Во-первых, он считал необходимым провести большую налого­вую реформу. Не вникая в детали, можно сказать, что он предлагал заменить старую, ярко выраженную регрессивную систему пропор­циональным или слегка прогрессивным обложением. Вопрос об этих принципах обложения сохраняет свою остроту и в настоящее вре­мя, поэтому стоит разъяснить его. При регрессивной системе чем больше доход данного лица, тем меньше в процентном отношении налоговые изъятия; при пропорциональной системе изымаемая доля дохода одинакова; при прогрессивной она растет вместе с повыше­нием дохода. Предложение Буагильбера было исключительно сме­лым для своего времени: ведь знать и церковь, как уже говорилось, по существу вовсе не платили налогов, а он хотел обложить их по меньшей мере в такой же пропорции, как и бедняков.

Во-вторых, он предлагал освободить внутреннюю торговлю от ограничений; как он выражался — "очистить дороги" (от таможен­ных застав). От этой меры он ждал расширения внутреннего рынка, роста разделения труда, усиления обращения товаров и денег.

Наконец, в-третьих, Буагильбер требовал ввести свободный ры­нок зерна и не сдерживать естественное повышение цен на него. Он находил политику поддержания искусственно низких цен на зерно крайне вредной, так как эти цены не покрывают издержек произ­водства в сельском хозяйстве и исключают возможность его роста. Буагильбер считал, что экономика будет лучше всего развиваться в условиях свободной конкуренции, когда товары смогут находить на рынке свою "истинную ценность". Однако он не был последователен в проведении этой идеи и, в частности, считал, что ввоз зерна во Францию должен быть запрещен.

Эти реформы Буагильбер считал исходными условиями хозяй­ственного подъема и повышения благосостояния страны и народа. Только таким путем можно увеличить доходы государства — убеж­дал он правителей. С таким проектом Буагильбер стал пробиваться к министру Поншартрену. Полная неудача, о которой говорилось выше, не обескуражила его, не поколебала веру в успех. Стремясь донести свои идеи до публики, он выпускает в 1695—1696 гг. аноним­но свою первую книгу под характерным названием: "Подробное опи­сание положения Франции,* причины падения ее благосостояния и простые способы восстановления, или Как за один месяц доставить королю все деньги, в которых он нуждается, и обогатить все населе­ние".

 

* По-французски "Le detail de la France”. Во втором издании Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса (Т. 13. С. 41, 79, 109) это заглавие переведено неверно: "Розничная торговля Франции». Исследователи отмечают, что Буагильбер, с его тонким чувством языка, сознательно ввел в заглавие двусмысленность в старофранцузском языке слово detail означает также развал, разорение. Столь же своеобразно называется более позднее его сочинение: "Factum de la France”. Factum — юридический термин, означающий иск, обвинение. Он, очевидно, хотел сказать, что выдвигает иск от имени Франции к тем, кто разоряет ее.

 

Упоминание о простых способах и о возможности всего достичь за один месяц носит в известной мере рекламный характер. Но вместе с тем оно отражает искреннюю веру Буагильбера в то, что стоит только принять ряд законов (а для этого, как он писал, надо всего два часа работы министров), и хозяйство поднимется "как на дрож­жах".

Но цепь разочарований только начинается. Книга остается поч­ти незамеченной. В 1699 г. место Поншартрена занимает Шамильяр, который лично знает Буагильбера и, как будто, сочувствует его идеям. Руанец вновь полон надежд, он работает с новой энергией, пишет новые работы. Но главная его продукция в следующие пять лет — серия длинных писем-меморандумов для министра. Эти уди­вительные документы — не только докладные записки, но вместе с тем личные письма, крик души. Чего только он не делает, чтобы убедить Шамильяра принять его план, проверить этот план на прак­тике!

Буагильбер доказывает и уговаривает, грозит экономическими бедствиями, упрашивает и заклинает. Натолкнувшись на стену не­понимания и даже на насмешки, он вспоминает о своем достоинстве и замолкает. Но, сознательно жертвуя личной гордостью ради оте­чества, вновь взывает к тем, кто обладает властью: спешите, дей­ствуйте, спасайте! Одно из писем 1702 г. заключается так: "На этом я кончаю; тридцать лет усердия и забот дают мне силу предвиде­ния, и я публично писал, что тот способ, которым Франция управ­ляется, приведет ее к гибели, если это не будет остановлено. Я гово­рю лишь то, что говорят все купцы и земледельцы".*

 

* Цит. по: D van H. Roberts. Boisguillebert, Economist of the Reign of Louis XIV. N.-Y., 1935. P. 40.

 

В другом письме, датированном июлем 1704г., он говорит, что предшественники Шамильяра на министерском посту "полагали, что власть заменяет всё и что законы естества, справедливости и разу­ма действуют лишь для тех, кто не обладает абсолютной властью. Они поступали, как глупец, который заявляет: ... овес вовсе не нужен, чтобы заставить лошадь идти; для этого достаточно кнута и шпор. Эту лошадь можно использовать лишь для первой поездки, от кото­рой она сдохнет, и ее хозяин должен будет идти пешком. Ваши предшественники придерживались правила кнута и шпор; вы оста­нетесь верхом, лишь если будете давать лошади овес только на этой основе я предлагаю вам свои услуги".*

 

* Ibid. P. 51.

 

Идут годы. Министр запрещает Буагильберу публиковать его новые сочинения, и тот до поры до времени ждёт, надеясь на прак­тическое осуществление своих идей. В 1705 г. Буагильбер наконец получает округ в Орлеанской провинции для "экономического экс­перимента". Не совсем ясно, как и в каких условиях проводился этот опыт. Во всяком случае, он уже в следующем году закончился провалом: в небольшом изолированном округе и при противодей­ствии влиятельных сил он и не мог закончиться иначе.

Теперь уж ничто не останавливает Буагильбера. В начале 1707 г. он публикует два тома своих сочинений. Наряду с теоретическими трактатами там есть и резкие политические выпады против правительства, суровые обвинения и грозные предупреждения. Ответ не заставляет себя долго ждать: книгу запрещают, автора ссылают в провинцию. Но и тут упрямец не замолкает! Из ссылки он вновь обращается с письмом к Шамильяру и получает грубый ответ.

Буагильберу уже 61 год. Дела его расстроены, у него большая семья: пятеро детей. Родные уговаривают его утихомириться. Млад­ший брат, добропорядочный советник парламента (провинциального суда) в Руане, хлопочет за своего старшего брата. Заступников у него хватает, да и Шамильяр понимает нелепость наказания. Но неистовый прожектёр должен смириться! Стиснув зубы, Буагильбер соглашается: бессмысленно дальше биться головой о стену. Ему позволяют вернуться в Руан. Как сообщает мемуарист той эпохи герцог Сен-Симон,* которому мы обязаны многими деталями этой истории, горожане встретили его с почётом и радостью.

 

* Предок великого социалиста-утописта К.А. Сен-Симона.

 

Буагильбер больше не подвергался прямым репрессиям. Он вы­пустил ещё три издания своих сочинений, опустив, правда, самые острые места. Но морально он был уже сломлен. В 1708 г. Шамильяра на посту генерального контролёра сменил племянник Кольбера, ум­ный и дельный Демаре. Он хорошо относился к опальному Буагиль­беру и даже пытался привлечь его к управлению финансами. Но было уже поздно: и Буагильбер был не тот, и финансы быстро кати­лись в пропасть, готовя почву для эксперимента Джона Ло. Буа­гильбер умер в Руане в октябре 1714 г.

Цельная и сильная личность Буагильбера выступает из его со­чинений, писем и немногих свидетельств современников. И в делах, и в личном общении он не был, видимо, лёгким человеком: его ха­рактерными чертами были напористость, настойчивость, упрямство. Сен-Симон коротко замечает, что "его живой характер был един­ственным в своём роде". Видно, однако, что он испытывал к Буа­гильберу уважение, граничащее с изумлением. Артур Буалиль, об­наруживший и опубликовавший переписку Буагильбера, говорит о нём на основе изучения документов: "Буагильбер непрестанно зате­вал конфликты, вступал в споры и борьбу, и всюду проявлялся его беспокойный, неугомонный, непримиримый характер".

Как и все ранние экономисты, Буагильбер подчинял свои теоре­тические построения практике, обоснованию предлагавшейся им политики. Его роль как одного из основателей экономической науки определяется тем, что в основу своих реформ он положил цельную и глубокую для того времени систему теоретических взглядов. Он задался вопросом о том, чем определяется экономический рост стра­ны; Буагильбера конкретно волновали причины застоя и упадка

французской экономики. Отсюда он перешёл к более общему теоре­тическому вопросу: какие закономерности действуют в народном хозяйстве и обеспечивают его развитие?

Стремление найти закон образования и изменения цен проходит через всю экономическую теорию, начиная с Аристотеля. Буагильбер сделал свой вклад в этот многовековой поиск. Он подошёл к задаче с позиций, как мы сказали бы теперь, "оптимального ценообразова­ния". Он писал, что важнейшим условием экономического равнове­сия и прогресса являются пропорциональные или нормальные цены, обеспечивающие в среднем в каждой отрасли покрытие издержек производства и известную прибыль, чистый доход. Это цены, при которых бесперебойно совершается процесс реализации товаров, при которых будет поддерживаться устойчивый потребительский спрос. Наконец, это такие цены, при которых деньги "знают своё место", обслуживают платёжный оборот и не приобретают тиранической власти над людьми.

Понимание закона цен, т.е., в сущности, закона стоимости, как выражения пропорциональности народного хозяйства, было со­вершенно новой и смелой мыслью. С этим связаны основные теоре­тические идеи Буагильбера.

Франсуа Кенэ (1694-1767) родился в 1694г. в деревне Мерэ, недалеко от Версаля, и был восьмым из 13 детей Никола Кенэ. В своё время считалось, что Кенэ-отец был адвокатом или судейским чиновником. Но потом выяснилось, что эту версию дал зять доктора Кенэ врач Эвен, опубликовавший вскоре после его смерти первую биографию своего тестя и стремившийся хоть немного облагородить его происхождение. Теперь документально доказано, что Никола был простым крестьянином и заодно занимался мелкой торговлей.

До 11 лет Франсуа не знал грамоты. Потом какой-то добрый человек, огородник-подёнщик, научил его читать и писать. Даль­ше — учение у сельского кюре и в начальной школе в соседнем городке. Всё это время ему приходилось тяжело работать в поле и дома, тем более что отец умер, когда Франсуа было 13 лет. Согласно рассказу Эвена, страсть мальчика к чтению была такова, что он мог иной раз выйти на заре из дому, дойти до Парижа, выбрать нуж­ную книгу и к ночи вернуться домой, отмахав десятки километров. Это говорит также об истинно крестьянской выносливости. Кенэ до конца дней сохранил крепкое здоровье, если не считать подагры, которая сравнительно рано начала его мучить.

В 17 лет Кенэ решил стать хирургом и поступил подручным к местному эскулапу. Главное, что он должен был уметь делать; — это открывать кровь: кровопускание было тогда универсальным спо­собом лечения. Как бы плохо ни учили в то время, Кенэ учился усердно и серьезно. С 1711 по 1717 г. он живет в Париже, одно­временно работая в мастерской гравера и практикуя в госпитале. К 23 годам он уже настолько стоит на собственных ногах, что женится на дочери парижского бакалейщика с хорошим приданым, получает диплом хирурга и начинает практику в городке Мант, недалеко от Парижа. Кенэ живет в Мате 17 лет и благодаря своему трудолю­бию, искусству и особой способности внушать людям доверие ста­новится популярнейшим врачом во всей округе. Он принимает роды (этим Кенэ особенно славился), открывает кровь, рвет зубы и дела­ет довольно сложные по тем временам операции. В числе его паци­ентов постепенно оказываются местные аристократы, он сближает­ся с парижскими светилами, выпускает несколько медицинских сочинений.

В 1734 г. Кенэ, вдовец с двумя детьми, покидает Мант и по при­глашению герцога Виллеруа занимает место его домашнего врача. В 30-х и 40-х годах он отдает много сил борьбе, которую вели хирурги против "факультета" — официальной ученой медицины. Дело в том, что согласно старинному статуту хирурги были объединены в один ремесленный цех с цирюльниками и им было запрещено занимать­ся терапией. Кенэ становится во главе "хирургической партии" и в конце концов добивается победы. В это же время Кенэ выпускает свое главное естественнонаучное сочинение, своего рода медико-философский трактат, где раскрываются основные вопросы меди­цины о соотношении теории и врачебной практики, о медицинской этике и др.

Важным событием в жизни Кенэ был переход в 1749 г. к марки­зе Помпадур, которая "выпросила" его у герцога Кенэ обосновался на антресолях Версальского дворца, которым было суждено сыграть важную роль в истории экономической науки. К этому времени Кенэ был уже, разумеется, очень состоятельным человеком. Достаточно сказать, что поместье, которое он купил после получения дворян­ства и где поселился его сын с семьей, стоило 113 тыс. ливров.

Медицина занимает большое место в жизни и деятельности Кенэ. По мосту философии он перешел от медицины к политической эко­номии человеческий организм и общество, кровообращение или об­мен веществ в человеческом теле и обращение продукта в обществе. Эта биологическая аналогия вела мысль Кенэ, и она остается небес­полезной до сих пор.

В своей квартире на антресолях Версальского дворца Кенэ про­жил 25 лет и был вынужден съехать оттуда лишь за полгода до своей смерти, когда умер Людовик XV и новая власть выметала из дворца остатки прошлого царствования. Квартира Кенэ состояла всего из одной большой, но низкой и темноватой комнаты и двух полутемных чуланов. Тем не менее она скоро стала одним из излюб­ленных мест сборищ "литературной республики" — ученых, фило­софов, писателей, сплотившихся в начале 50-х годов вокруг "Эн­циклопедии". Здесь часто бывали Дидро, д'Аламбер, Бюффон, Гельвеций, Кондильяк. Это не были большие блестящие обеды в особня­ке барона Гольбаха — "генеральные штаты" философии, а более скромные и интимные собрания. В 1766 г. здесь провел несколько вечеров Адам Смит.

Каков был Кенэ?

Из множества довольно разноречивых свидетельств современ­ников складывается образ лукавого мудреца, слегка таящего свою мудрость под личиной простоватости: его сравнивали с Сократом. Говорят, он любил притчи с глубоким и не сразу понятным смыслом. Он был очень скромен и лично не честолюбив: без всякого сожале­ния Кенэ часто отдавал своим ученикам честь публикации его идей. Внешне он был даже неприметен, и новый человек, попав в его "антресольный клуб", мог не сразу понять, кто же здесь хозяин и председатель. "Умен, как дьявол" — сказал брат маркиза Мирабо, побывав у Кенэ. "Хитер, как обезьяна" — заметил какой-то при­дворный, выслушав одну из его побасенок. Таков он на портрете, написанном в 1767 г.: некрасивое плебейское лицо с иронической полуулыбкой и умными, пронизывающими глазами.

IV. ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ В ПЕРИОД РАЗВИТИЯ РЫНОЧНОЙ ЭКОНОМИКИ И ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВА

Лекция 9. Основные идеи экономического учения А. Смита и Д. Рикардо

В своем экономическом учении Адам Смит (1723-1790) ставил две цели. С одной стороны, он старался проникнуть во внутреннюю физиологию общества, с другой — описать явления капитализма, проявляющиеся внешним образом. Поэтому он использовал два ме­тода — эзотерический и экзотерический.

Человеческое общество Смит рассматривал как меновой союз, а основным признаком человеческой природы считал склонность к об­мену, торговле. По его мнению, стремление отдельного индивида к выгоде совпадает с интересами всего общества. Смит был сторонником свободной конкуренции, выступал против вмешательства госу­дарства в экономику.

Знаменитый труд А. Смита "Исследование о природе и причи­нах богатства народов" состоит из пяти книг. В 1-й книге содержит­ся учение о труде как источнике богатства, о разделении труда, о стоимости, о ценообразовании, деньгах, прибыли, различных фор­мах доходов. Во 2-й книге Смит исследовал капитал, уделив основ­ное внимание его структуре. Третья книга посвящена истории разви­тия хозяйства. В 4-й книге рассматриваются экономические систе­мы. В 5-й книге Смит исследует вопросы финансово-налоговой политики, анализирует расходы и доходы государства.

Политика Смита, которую он обосновывал, получила название фритредерства.* Однако главные заслуги в истории экономической мысли принадлежат его экономической теории.

 

* От англ. free trade — свободная торговля.

 

Произведение Смита "Исследование о природе и причинах бо­гатства народов" начинается с анализа проблемы разделения тру­да — крупной проблемы, всегда интересовавшей экономистов. Сис­тематизировав уже имеющиеся знания, начиная с древних учений, Смит рассмотрел разделение труда внутри мастерской, в мануфак­туре, в обществе, показал, как с развитием разделения труда растет его производительность. При этом он сформулировал зависи­мость количества продукта от числа лиц, занятых полезным тру­дом, и от производительности труда.

Смит не сумел разрешить проблему различия между разделе­нием труда внутри мануфактуры и в обществе. Он рассматривал общество как большую мастерскую, утверждая, что нельзя охва­тить процесс разделения труда в целом; связь между отдельными производствами затемняется благодаря разбросанности отраслей и большому числу занятых рабочих в каждой отрасли.

Источник разделения труда Смит видел в обмене. С ростом раз­деления труда и развитием обмена он связал происхождение денег.

Взгляды Смита на деньги значительно отличаются от взглядов меркантилистов и физиократов. Не считая деньги единственной фор­мой богатства, он оценивал их как техническое средство обмена. Выделяя функции денег как меры стоимости и средства обраще­ния, главной Смит считал последнюю. Деньги он считал товаром, продуктом стихийного объективного процесса развития общества, всеобщим орудием торговли. Однако различия между металличе­скими и бумажными деньгами Смит не проводил.

Большое место Смит отводил вопросам стоимости. Он выделял рыночные цены, считая их случайными, зависящими от спроса и предложения в обществе. Основу цены, по его мнению, составляет определённое количество труда, воплощенного в товаре. Это коли­чество труда Смит называл меновой стоимостью, или стоимостью. В каждом товаре он выделял два свойства: 1) полезность, или потре­бительную стоимость; 2) свойство обмениваться на другую вещь.

Смит подчеркивал, что труд представляет собой действительное мерило меновой стоимости всех товаров. Стоимость товара, по Сми­ту, — это естественное свойство вещи, которое она имеет от приро­ды. Поэтому Смит концентрировал внимание на количественных аспектах стоимости, ее величине, не понимая качественного содер­жания стоимости.

Стоимость он рассматривал неоднозначно по отношению к перво­бытному и цивилизованному обществам. Для первобытного состоя­ния Смит считал возможным определение стоимости двояким пу­тем: 1) трудом, затраченным на производство товара; 2) трудом, по­купаемым в процессе обмена. В цивилизованном обществе количество первого и второго видов труда, в отличие от первобытного общества, не совпадает, поскольку это разные величины: второй вид труда меньше первого. Пытаясь разрешить этот вопрос, Смит ставит про­блему из каких частей складывается стоимость? Ответ на этот во­прос получил название "догмы Смита". В результате размышлений Смит пришёл к выводу, что стоимость равна сумме трех видов до­ходов: заработной платы, прибыли и ренты.

Анализируя капитал, Смит показал, что рост производства, со­здание мануфактурной промышленности — это результаты деятель­ности капитала. Под капиталом он понимал особый фонд производ­ства, сумму средств производства, вещественный фактор производ­ства. Смит разделял капитал на основной и оборотный. Под оборот­ным капиталом Смит понимал ту его часть, которая находится в обращении. Та часть капитала, которая не вступает в обращение, получила название основного капитала. Как основной, так и оборот­ный капитал, по Смиту, приносит прибыль: основной — в производ­стве, оборотный — в сфере обращения.

Под заработной платой Смит понимал сумму денег, которую по­лучает товаропроизводитель, реализуя свой товар. Заработная пла­та в его учении характеризуется как стоимость труда.

Прибыль, по Смиту, является вычетом из продукта труда рабо­чего. Это результат неоплаченного труда, присвоение чужого труда капиталистом.

Характеризуя ренту, Смит дал несколько ее определений: 1) рента как вычет из продукта труда рабочего, который присваивают зем­левладельцы; 2) рента как результат действия природных факто­ров; 3) рента как результат монополии на сельскохозяйственную продукцию.

Анализируя воспроизводство в целом, Смит отождествляет стои­мость совокупного продукта с суммой доходов в обществе, считает, что весь произведенный продукт идет в потребление. Игнорируя средства производства, Смит сделал шаг назад по сравнению с Ф. Кенэ.

В трактовках труда Смит выделял производительный и непро­изводительный труд. Производительным он считал труд, который обменивается на капитал, непроизводительным — труд, который обменивается на доход Всю сферу нематериального производства Смит считал непроизводительной.

Давид Рикардо (1772-1823) все экономические категории стре­мился объяснить на базе основной, по его мнению, категории стои­мости.

В экономической политике Рикардо был сторонником фритре­дерства, свободного предпринимательства в условиях конкуренции, невмешательства государства в экономическую деятельность.

Рикардо считал, что общество всегда было однотипным, разви­ваясь только по количественным параметрам. В своем учении боль­шое место он отводил проблемам распределения, считая их клю­чевыми. Распределение Рикардо анализировал на основе выясне­ния законов производства.

Главное произведение Рикардо "Начала политэкономии и нало­гового обложения" состоит из 32 глав. Вопросы экономической тео­рии занимают первые 6 глав. Остальные главы посвящены практи­ческому применению теории.

Рикардо критиковал Смита за его "догму", писал, что стоимость должна определяться трудом, затраченным на производство това­ра. Он считал, что стоимость первична и не может определяться доходами.

В своём анализе Рикардо пытался определить различие между относительной и реальной стоимостью. Под реальной стоимостью он понимал овеществлённый в товаре труд, под относительной — ме­новую стоимость (отношение одного товара к стоимости другого). Рикардо интересовала величина стоимости товара, её изменение, факторы, воздействующие на величину стоимости. Он утверждал, что стоимость имеет своим источником живой труд.

На базе трудовой теории стоимости Рикардо начал анализ де­нег. Он приходит к выводу, что в обращении может находиться любое количество не только бумажных денег, но и золотых монет, не делая различий между золотым и бумажно-денежным обращением. Рикар­до считал, что соотношение товаров и денежной массы определяет уровень цен и стоимость денежной единицы, а стоимость последней зависит от количества денег в обращении.

Характеризуя капитал, Рикардо показал его как главный фак­тор развития производительных сил в обществе. Капитал он опре­деляет как фонд производства, запас средств производства.

Вслед за Смитом Рикардо характеризовал прибыль как избыток стоимости товара над заработной платой, результат неоплаченного труда рабочего.

Трактуя заработную плату, Рикардо рассматривал ее как часть стоимости, которая покрывает стоимость средств существования ра­бочего, как цену труда, при этом основное внимание он сосредото­чил на количественных изменениях заработной платы. Теория за­работной платы Рикардо базируется на положениях теории Т. Маль­туса. Он считал, что динамика заработной платы связана с движе­нием численности работающего населения, которое воздействует на предложение рабочей силы. В зависимости от естественного прироста рабочего населения формируется спрос и предложение труда, а сле­довательно, колеблется и заработная плата.

Теория земельной ренты Рикардо впервые в истории экономи­ческой мысли содержит определение ренты как добавочной прибы­ли на капитал, вложенный в сельское хозяйство. Он характеризует ренту как вычет из продукта труда, как часть стоимости, которая создаётся трудом рабочих в сельском хозяйстве.

Рикардо описал и сосредоточил внимание на дифференциаль­ной ренте, которая связана с различием плодородия земель, связав образование этой ренты с действием закона убывающего плодоро­дия почвы.

Рикардо отрицал возможность экономических кризисов, пере­производства. Он считал, что любая сумма капитала во всякой стра­не может быть применена производительно. Производство, по Ри­кардо, не может превысить потребление, ибо потребности безгра­ничны и не могут быть удовлетворены одновременно.

Лекция 10. Теории Ж.Б. Сэя, Ф. Бастиа, Т. Мальтуса. Историческая школа в Германии

Французский экономистЖан Батист Сэй (1767-1832) вошел в историю экономической мысли как автор теории полезности. Он вы­двинул новое положение о том, что в производстве создается полез­ность, а полезность определяет ценность вещи. Труд, по Сэю, не является единственным источником богатства. В создании полезности, считал Сэй, участвуют три самостоятельных фактора: труд, капи­тал, земля, с деятельностью которых связано все производство. Так возникла теория трех факторов производства, сохранившаяся до наших дней.

По мнению Сэя, прибыль нельзя рассматривать как вычет из продукта труда рабочего, она есть результат функционирования капитала. В своей триединой формуле Сэй закрепил за каждым фактором часть совокупного общественного продукта: за трудом — заработную плату, за капиталом — прибыль, за землей — ренту.

Широкое распространение получил закон Сэя о реализации — закон сбыта. Сэй пришел к выводу, что в условиях рыночной эконо­мики процесс реализации обеспечивается внутренними силами, са­мой экономической жизнью, соотношением факторов производства. Рыночные силы, по мнению Сэя, исключают возможность общего перепроизводства товаров, экономических кризисов.

Другой французский экономист —Фредерик Бастиа (1801-1850) выдвинул и обосновал теорию услуг, а также концепцию "экономи­ческих гармоний". В теории услуг производство трактовалось как обмен услугами. В результате такого обмена, по мнению Бастиа, создается полезность, представляющая одну из частей совокупного продукта в виде товаров или услуг. Таким образом, идея Бастиа близка идее Сэя. Рабочий создает определенную полезность, кото­рая воплощается в готовом продукте.

На основе теории услуг Бастиа разработал идею утверждения экономических гармоний, складывающихся в условиях развития свободной торговли и свободного предпринимательства. По его мне­нию, капитал создается в результате усилий или лишений с целью приобретения каких-либо выгод в будущем. Следовательно, усту­пить капитал — значит лишить себя выгоды, оказать услугу друго­му лицу. Оказавший услугу, таким образом, имеет право на получе­ние соответствующего вознаграждения, которое имеет место в виде арендной платы, ренты, процента и т.д.

Рыночная экономика в учении Бастиа — это подлинное царство свободы и гармоний, поскольку все члены рыночного общества "вы­нуждены оказывать друг другу взаимные услуги и взаимную по­мощь ради общей цели".

ИдеиТомаса Мальтуса (1766-1834) становятся известными в экономической литературе после выхода в свет его работы "Опыт о законе народонаселения" (1798). Второе, дополненное издание "Опы­та ... " было опубликовано в 1803 г.

Рассматривая проблему народонаселения, Мальтус делает вы­вод о том, что все бедствия народа связаны с естественными законами природы, в частности, с общим и вечным законом народонаселения. В силу этого закона, по мнению Мальтуса, население является избы­точным по сравнению с необходимыми ему жизненными средства­ми. Одновременно, благодаря чрезмерному потреблению земельной аристократии, капиталистов в целом, в экономике обеспечивается от­сутствие перепроизводства товаров, достаточный спрос на товары.

Одной из главных причин войн Т. Мальтус считал "недостаток места и продовольствия". Он подчеркивал постоянное стремление всех живых существ размножаться быстрее, чем это допускает имею­щееся количество пищи. Население, по расчетам Мальтуса, удваи­вается каждые 25 лет, возрастая в геометрической прогрессии, а средства существования при самых благоприятных условиях не могут возрастать быстрее, чем в арифметической прогрессии.

В своей теории стоимости Мальтус опирался на "догму Смита".

В теории издержек производства стоимость рассматривалась как результат сложения издержек производства и прибыли, причем при­быль трактовалась как часть издержек производства.

Историческая школа в Германии

Германия, в отличие от Англии и Франции, в рассматриваемый период была экономически менее развитой страной, разделенной на мелкие государства вплоть до 70-х годов XIX в. Поэтому развитие экономической науки в Германии имеет свои особенности. Немецкая политическая экономия формировалась под влиянием английских и французских теорий, в частности учений Мальтуса и Бастиа.

Немецкая политэкономия не приняла идеи единства экономи­ческой теории для различных стран. Вводится национальная поли­тэкономия. Большое влияние на ее развитие оказали работыАдама Мюллера (1799-1829), разрабатывавшего вопросы взаимодействия государства и религии, этики и государства.

Основы протекционистской политики были разработаныФрид­рихом Листом (1789-1846), выступавшим против учений Смита и Рикардо, трудовой теории стоимости. В системе Листа содержались идеи превосходства немецкой нации над другими народами, явив­шиеся одним из источников фашизма.

Предмет политэкономии Лист определял как политику, которой "должны следовать нации, чтобы достигнуть прогресса в экономическом развитии".

В первой половине XIX в. большую известность в Германии при­обрела историческая школа политической экономии, унаследовав­шая идеи Мюллера и Листа, а также исторической школы права (Густав Гуго, Клод Савиньи).

Историческая школа политэкономии представленаВильгельмом Рошером (1817-1894),Бруно Гильдебрандом (1812-1878),Карлом Книсом (1821-1898).* Введенный немецкими экономистами истори­ческий метод характеризуется тем, что процесс развития общества, экономики представляется в виде количественных изменений. Сто­ронники этого метода отрицали качественные скачки в развитии, стояли на эволюционистских позициях. Подобно Мюллеру, на пер­вый план выдвигалось государство, его роль и значение, а также морально-этический фактор. Политэкономия практически отожде­ствлялась с историей экономики.

 

* В данном случае речь идет о старой исторической школе. Несколько позднее, в 70-х годах, в Германии возникнет новая историческая школа.

 

Основными работами в рамках исторической школы считаются: "Краткие основы курса политэкономии с точки зрения историческо­го метода" и "Начала политэкономии" Рошера, "Политэкономия на­стоящего и будущего" Гильдебранда, "Политэкономия с точки зре­ния исторического метода" Книса.

Критикуя историческую школу, К. Маркс назвал ее "могилой политэкономии", а Ф. Энгельс подчеркивал, что, хотя природу сле­дует понимать как исторический процесс развития, нельзя полнос­тью отождествлять законы развития общества с законами природы, так как в истории общества ничто не делается без сознательного намерения, без желаемой цели.

Выступая за национальную политэкономию, предметом которой должно быть развитие определенного народа, представители исто­рической школы развивали учение о частной собственности. Гильдебранд писал, что частная собственность способствует духовному и нравственному совершенствованию ее владельцев, она применима к любой эпохе и любой стране, вне времени и пространства.

Лекция 11. Проблемы политической экономии в русской экономической мысли XVIII–XIX вв.

Направления экономических учений, их проблематика форми­ровались в соответствии с социально-экономическим развитием Рос­сии, ростом капитализма.

Экономические взгляды А.Н. Радищева

Главной причиной отсталости экономического развития страны, по глубокому убеждениюАлександра Николаевича Радищева(1749-1802) было крепостное право. Его антикрепостнические настроения, воплотившиеся во многих произведениях, в частности, в книге "Пу­тешествие из Петербурга в Москву" (1790), привели его к заточе­нию в Петропавловскую крепость и ссылке в Илимский острог. В Сибири Радищев написал одно из главных политэкономических про­изведений — "Письмо о китайском торге".

Большое место в его работах занимали вопросы земельной собст­венности. Допуская сохранение помещичьей собственности на зем­лю в ограниченных размерах, Радищев считал необходимым условием свободу крестьян от крепостной зависимости и наделение их землей.

Развивая идеи И.Т. Посошкова и М.В. Ломоносова, Радищев про­являл заботу о промышленном развитии страны. Он считал необхо­димым увеличение собственного производства промышленных то­варов и рост их внутреннего потребления, повышение народного благосостояния. Радищев не исключал развития мануфактур, но не в виде преимуществ крупного производства, и исходя из реальных условий России отдавал предпочтение мелкому производству, крес­тьянским промыслам, основанным на личном труде свободных пред­принимателей.

Проявляя глубокое понимание реального состояния тогдашней экономики России, заботясь об укреплении ее самостоятельности и ликвидации отставания от западноевропейских стран, Радищев вы­ступал за проведение в жизнь системы покровительственных мер. Если для внутренней торговли он рекомендовал свободное разви­тие, то для внешней считал необходимым проведение оградитель­ной, протекционистской политики со стороны государства. Такая экономическая политика явилась для того времени наиболее реалис­тичной и экономически обоснованной.

В работах Радищева дано толкование некоторых вопросов эко­номической теории, отдельных экономических категорий. Под бо­гатством он понимал совокупность потребительных стоимостей, а его источником считал труд, занятый в производстве, прежде всего в земледелии Радищев различал "истинную" и "прибавочную" цену товара. Первую он определял затратами в производстве и обраще­нии, считая, что она в равной мере вознаграждает участников сдел­ки. Здесь подразумевались по существу издержки производства. Под прибавочной ценой имелся в виду излишек над затратами в производстве и обращении, иными словами, прибыль. Такую цену создавали люди труда, а присваивали в качестве прибыли помещи­ки, предприниматели, купцы.

Большой интерес представляют взгляды Радищева по вопросам теории денег, денежного обращения, кредита, налогов. Он рассматри­вал деньги как товар и приближался к пониманию их роли в качестве всеобщего эквивалента. По его словам, деньги — это знаки всякого богатства, мерило "всех вещей, в торгу обращающихся", особый то­вар, на который любой другой "товар менять можно". "Фундаменталь­ной монетой" он считал серебро и золото, бумажные деньги называл "сократительной монетой", рассматривая в качестве знаков, пред­ставляющих золотые или серебряные деньги. Выделялись также медные деньги как "раздробительная монета".

Радищев показал весьма глубокое понимание природы и законо­мерностей бумажно-денежного обращения. Он видел опасность чрез­мерного выпуска бумажных денег, их обесценения. По его словам, "прилив денег бумажных — зло: поток плотины разорвавшейся ... число монеты бумажной возрастет до того, что цена ее будет мень­ше, нежели лист бумаги, для нее употребляемой". Критикуя финан­совую политику, приводящую к этому, Радищев писал: "Государь, который деньги делает, есть вор общественный, если не вор, то на­сильник".

Радищев подверг резкой критике существовавшую в России налоговую систему, требуя отмены подушной подати и установле­ния подоходно-поимущественного налога. Высказываясь за широ­кое развитие кредита, он обосновал идею его производительного использования.

Экономические идеи в России в первой половине XIX в.

В числе известных мыслителей, экономистов первой половины XIX в. — П.И. Пестель, Н.И. Тургенев, Н.М. Муравьев, В.Ф. Раевский и др. В произведениях П.И. Пестеля ("Русская правда", "Дележ зе­мель" и др.), Н.И. Тургенева ("Опыт теории налогов"), Н.М. Муравьева ("Конституция"), В.Ф. Раевского ("О рабстве крестьян") и др. разра­батывались вопросы политической и экономической программы, со­держалось ее теоретическое обоснование. В них рассматривались проблемы политической экономии. В архиве П.И. Пестеля была обнаружена рукопись неизвестного автора "Практические начала по­литической экономии", включающая две части: 1) земледелие, 2) фаб­рика (здесь рассматривались вопросы торговли). В рукописи была предпринята попытка применить идеи западной политэкономии для обоснования программы капиталистического развития экономики России.

Главное место в трудах русских ученых занимали аграрные про­блемы.

В аграрном проектеПавла Ивановича Пестеля (1793-1826) пред­усматривались уничтожение крепостного права, ликвидация моно­полии помещиков на землю со значительным сокращением их зем­левладения. Пестель предлагал конфисковать часть земли у поме­щиков с частичным выкупом, установить максимальные размеры земельного владения, разрешить частную собственность крестьян на землю, создать общественный земельный фонд, из которого наде­лять нуждающихся для ведения своего хозяйства.

По замыслу Пестеля, создание общественного фонда должно было предупредить обезземеливание крестьян. С его помощью он предпо­лагал бороться с нищетой народных масс. Эти идеи носили утопи­ческий характер. Проект автора "Русской правды" не был свободен от дворянской ограниченности. Вместе с тем это наиболее радикаль­ный проект преобразования аграрных отношений среди других аграр­ных проектов.

С осуждением крепостного права выступилНиколай Иванович Тургенев (1789—1871). Антикрепостнические идеи составили основу его работы "Опыт теории налогов" (1818). Аграрный проект Турге­нева был весьма умеренным. Он ориентировал на личное освобож­дение крестьян. По первоначальному варианту предусматривалось освободить их без земли. В дальнейшем автор включил требование о наделении крестьян небольшими участками (одна десятина на душу или три десятины на тягло*). Такое освобождение привязало бы крес­тьян к помещичьим хозяйствам, сохранило бы их экономическую зависимость. Близким к этому был аграрный проект, выдвинутый в "Конституции"Никитой Михайловичем Муравьёвым. Он предус­матривал освобождение крестьян с небольшими наделами (2-3 де­сятины), сохранение помещичьей собственности на землю.

 

* Дом с лошадью.

 

Аграрные проекты Н.И. Тургенева и Н.М. Муравьева в большей мере, чем проект П.Л. Пестеля, учитывали интересы помещиков. Рас­сматривались также вопросы развития промышленного производства, торговли. Считалось, что главным препятствием на пути к этому является крепостное право, уничтожение которого расчистит путь для подъема промышленности и торговли.

Вопросы налоговой политики, денежного обращения, финансов рассматривались Н.И. Тургеневым в работе "Опыт теории налогов". Это оригинальное произведение, оставившее большой след в разви­тии прогрессивной экономической мысли России. Тургенев раскрыл социально-экономическую сущность налогов, подверг резкой критике феодальную налоговую систему, налоговые льготы и привилегии дворянства, требовал ликвидировать феодальные повинности крес­тьян. Он развивал западную концепцию налогообложения, согласно которой все граждане обязаны платить налоги в соответствии с до­ходами, включая и дворян. По мнению Тургенева, налоги должны способствовать развитию производительных сил. Они тем охотнее выплачиваются, чем свободнее общество, его политическая система.

В теории денег, денежного обращения Н.И. Тургенев развивал учение А.Н. Радищева и показал глубокое понимание этих сложных экономических проблем. Он проводил различие между обращением золотых и бумажных денег. Бумажные деньги рассматривались в его книге в качестве заместителя золотых монет, выполняющего роль средства обращения. Тургенев отмечал, что бумажные деньги толь­ко в том случае равны в действии металлическим монетам, если их количество соответствует потребностям обращения. Если количест­во бумажных денег превышает потребность, то неизбежно происхо­дит их обесценение, развивается инфляция, тяжёлые последствия которой падают на плечи трудящихся. Рассматривая этот процесс, Тургенев сделал важный вывод о том, что бумажные деньги, выпу­щенные сверх потребности обращения, "есть не что иное, как налог, и притом налог весьма неравно разделённый между гражданами".

Вместе с тем Тургенев считал, что выпуск бумажных денег сверх потребностей товарного обращения может стать необходимым в оп­ределённые периоды и оправданным. В качестве примера он назвал французскую буржуазную революцию конца XVIII в., войну за не­зависимость Северной Америки.

"Крестьянский социализм." А.Н. Герцена и Н.П. Огарёва

Александр Иванович Герцен(1812-1870)и Николай Платонович Огарёв (1813-1877) оставили обширное литературное наследие, внеся большой вклад в отечественную экономическую мысль. Цент­ральное место в их экономических взглядах заняли вопросы борьбы с крепостничеством. Крепостное право явилось, по словам Герцена, "ошейником рабства" на шее народа, позором русского быта. Герцен и Огарёв с возмущением разоблачали алчность и паразитизм кре­постников. Герцен писал, что "Россия не может сделать ни шага вперёд, пока не уничтожит рабство. Крепостное состояние русского крестьянства — это рабство всей Российской империи».* По словам Герцена, крепостничество обрекло русский народ на "податное состоя­ние, отданное не только на разграбление, но и на сечение помещи­кам и полиции". Он с особым негодованием писал о торговле людьми, поскольку нельзя быть свободным человеком и иметь крепостных, дворовых людей, "купленных как товар, проданных как стадо".**

 

* Герцен А.И. Соч. Т. 12. М., 1957. С. 35.

** Там же. С. 292.

 

Критикуя крепостническую систему, Герцен и Огарёв выдвинули и обосновали требование её уничтожения. Борьбе с крепостничест­вом они подчинили все свои интересы, на это направили все усилия.

Существенные изменения претерпела аграрная программа Герце­на и Огарёва. Обнародованный в середине 50-х годов на страницах "Полярной звезды" её первоначальный вариант исходил из уничто­жения крепостного права и наделения крестьян землёй. Однако он не включал требований об уничтожении помещичьей собственности на землю и передачи всей земли крестьянам. Предполагалась пере­дача только общинных земель. В дальнейшем, особенно после рефор­мы 1861 г., аграрная программа Герцена и Огарёва включила требо­вания полной ликвидации помещичьей собственности на землю и передачи всей земли в собственность крестьян. Герцен и Огарёв выступили с резкой критикой "Положения 19 февраля 1861 г.".

Герцен выступил как основоположник теории "русского крес­тьянского социализма". Её разделял и Огарёв. Они исходили из оши­бочного представления о том, что после падения крепостного права Россия пойдёт по социалистическому пути. Их идеалом стал социа­лизм, а борьба с крепостничеством приобрела социалистическую окраску. Зародыш социализма Герцен видел в крестьянской общи­не. Потеряв веру в победу революции в Западной Европе после пора­жения революции 1848 г., он возлагал свои надежды на Россию. В 1851 г. в статье "Русский народ и социализм" Герцен утверждал, что именно русский народ таит в себе основы социализма. По его мнению, Россия с её крестьянской общиной ближе к социализму, чем страны Западной Европы.

Под социализмом Герцен имел в виду: 1) право крестьян на зем­лю, 2) общинное землевладение, 3) мирское самоуправление. Он на­мечал создание такого общества посредством использования гото­вых частичек зародышей социализма, которые, по его мнению, со­держала крестьянская община.

В действительности во взглядах Герцена не было ничего социа­листического. Он создал и развивал одну из утопических теорий.

Антикрепостническая направленность, революционный демокра­тизм отличали теорию "русского крестьянского социализма" от уче­ния социалистов-утопистов Запада. "Крестьянский социализм" был тем идеалом, который поднимал на борьбу многих революционеров-разночинцев. И это не удивительно, ибо, как писал В.И. Ленин, идея "права на землю" и "уравнительного раздела земли" есть не что иное, как "формулировка стремлений к равенству со стороны крес­тьян, борющихся за полное свержение помещичьей власти, за пол­ное уничтожение помещичьего землевладения".*

 

* Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 21. С. 258.

 

Экономическое учение Н.Г. Чернышевского

Особое место среди произведений экономистов XIX в. в России занимают трудыНиколая Гавриловича Чернышевского(1828-1889). Его научное творчество наиболее плодотворно протекало в 50-е — начале 60-х годов XIX в., в период подъема общественного движе­ния в России. Чернышевский — крупнейший мыслитель и ученый своего времени. Он оказал громадное влияние на современников и последующие поколения революционеров. Его труды по философии, политической экономии и истории составили целую эпоху в развитии этих наук. В.И. Ленин называл его самым большим и талантли­вым представителем социализма до К. Маркса.

Н.Г. Чернышевский являлся идеологом трудящихся, в первую очередь крепостного крестьянства.

Экономические произведения Чернышевского содержали глубо­кий анализ и критику крепостничества, обоснование экономической программы крестьянской революции, критику капитализма и за­падной политэкономии. В них создавалась новая экономическая тео­рия— "политическая экономия трудящихся", развивалось и обос­новывалось социалистическое учение.

Центральное место в трудах Чернышевского заняли вопросы критики крепостничества, разработка демократической программа решения аграрного вопроса.

Одной из первых экономических работ Чернышевского была ста­тья "О земле как элементе богатства" (1854), написанная в связи с изданием книги либерального экономиста А. Львова. Чернышевский выступил в ней с критикой западной политэкономии. Вслед за тем появились другие экономические произведения, написанные в тече­ние 50-х годов, в числе которых статьи "О поземельной собственнос­ти", "О новых условиях сельского быта", "Устройство быта помещи­чьих крестьян", "Славянофилы и вопрос об общине", "Критика фи­лософских предупреждений против общинного владения", "Суеверие и правда логики" и др. Важные экономические работы были написаны в начале 60-х годов, в том числе: "Капитал и труд", "За­мечания к книге Д.С. Милля "Основания политической экономии", "Очерки из политической экономии по Миллю", "Письма без адреса".

В своей аграрной программе Чернышевский исходил из необхо­димости полной ликвидации помещичьей собственности на землю, помещичьего землевладения. Земля должна была стать государст­венной собственностью с передачей ее в пользование крестьянским общинам. Требование национализации земли составляло важней­ший пункт его аграрной программы. Помещичьи хозяйства ликви­дировались и заменялись крестьянскими. Но такие хозяйства пред­ставляли только первый шаг на пути создания новой экономической системы. В дальнейшем предусматривался переход к крупным кол­лективным хозяйствам, которые в состоянии обеспечить прогресс производства, основанного на широком применении достижений науки и техники. Осуществление такой программы Чернышевский связывал с народной революцией.

В решении аграрной проблемы значительное место отводилось крестьянской общине. Отношение к ней изложено Чернышевским в ряде произведений, в частности, в статьях "О поземельной собствен­ности", "Критика философских предупреждений против общинного владения", "Суеверие и правила логики" и др. Учитывая сохране­ние крестьянской общины в России, Чернышевский считал необхо­димым использовать ее в социально-экономических преобразовани­ях, отводил ей важное место в структуре того аграрного строя, ко­торый должен был утвердиться после ликвидации крепостничества. Выступая за полное уничтожение класса помещиков, национализа­цию земли, он считал, что на основе общины следует строить систе­му землевладения и землепользования.

Социализм Чернышевского не вышел за рамки утопического. "Чернышевский, — писал В.И. Ленин, — был социалистом-утопистом, который мечтал о переходе к социализму через старую, полуфео­дальную крестьянскую общину, который не видел и не мог в 60-х годах прошлого века видеть, что только развитие капитализма спо­собно создавать материальные условия и общественную силу для осуществления социализма".*

 

* Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 20. С. 175.

 

"Политическая экономия трудящихся" рассматривала все ос­новные проблемы экономической теории. Отвергая определение пред­мета политэкономии как науки о богатстве, Чернышевский называл ее наукой о материальном благосостоянии человека, насколько оно зависит от вещей и положений, производимых трудом.

В качестве метода исследования Чернышевский выдвинул метод гипотез, получивший название гипотетического. Это, по существу, метод абстракций, нацеленный на то, чтобы с помощью науч­ных предположений (гипотез) освободиться от влияния второсте­пенных, усложняющих условий и установить главное.

Чернышевский отметил заслугу А. Смита и Д. Рикардо в созда­нии трудовой теории стоимости. Он считал, что стоимость принадле­жит только вещам, произведенным трудом, а труд — единственный источник производства. С позиции трудящихся из трудовой теории стоимости был сделан вывод о том, что если продукт обязан своим возникновением труду, то весь должен составлять принадлежность того самого организма, трудом которого создан. "Прежняя теория говорит: все производится трудом, новая теория прибавляет: и по­тому все должно принадлежать труду".*

 

* Чернышевский Н.Г. Избранные экономические произведения. Т. 2. М., 1948. С. 69.

 

"Политэкономия трудящихся" по-иному, чем западные экономис­ты, трактовала проблему труда, его купли-продажи. Чернышевский исходил из того, что труд не является продуктом, а представляет собой производительную силу, его источник. Отсюда следовал вы­вод, что труд не может быть предметом торговли, хотя это, как само собой разумеющееся, принималось буржуазной политэкономией.

В подходе к капиталу Чернышевский также не ограничился по­зицией классиков западной политэкономии. Он делал отличный от них вывод: поскольку капитал является продуктом труда, то и при­надлежать он должен тем, кто его создал. Разделяя теорию Рикардо и, по существу, отождествляя прибыль с прибавочной стоимос­тью, он делал ударение на обратной зависимости прибыли и заработ­ной платы, подчеркивал несовместимость интересов стоящих за этими категориями двух классов. В интересах повышения материального благосостояния трудящихся следовало, по его мнению, объединить прибыль с заработной платой.

"Политэкономия трудящихся" означала существенный шаг впе­ред в толковании земельной ренты. Еще в статье "О земле как эле­менте богатства" содержалась мысль о том, что существует рента и с худших участков, т.е. абсолютная земельная рента. Хотя данное положение не получило теоретического обоснования, тем не менее оно представляло шаг вперед в развитии теории ренты. Чернышев­ский определил ренту как излишек прибыли и выступил с крити­кой "закона" убывающего плодородия почвы.

Чернышевский дал характеристику капиталистической конку­ренции, экономических кризисов и некоторых других вопросов. Он исходил из того, что социализм будет свободен от конкуренции и анархии производства, место которых займет планомерность, соревнование. Социалистическое производство должно, по его мнению, руководствоваться рациональным расчетом общественных потреб­ностей и реальных возможностей их удовлетворения на каждом конкретном этапе развития производительных сил общества.

"Политэкономия трудящихся" явилась выдающимся достиже­нием не только русской, но и мировой экономической мысли.

ИЗ ЖИЗНИ ВЫДАЮЩИХСЯ УЧЁНЫХ В ОБЛАСТИ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ

Адам Смит (1723-1790) родился в маленьком городке Керколди близ Эдинбурга. Его отец, таможенный чиновник, умер за несколько месяцев до рождения сына Адам был единственным ре­бенком молодой вдовы, и она посвятила ему всю жизнь Мальчик рос хрупким и болезненным, сторонясь шумных игр сверстников. Семья жила небогато, но и настоящей нужды не знала. К счастью, в Керколди была хорошая школа и учитель, не забивавший, по примеру многих, головы детей только цитатами из Библии и латинскими спряжениями. Кроме того, Адама с детства окружали книги. Тако­вы были первые зачатки той необъятной учености, которая отлича­ла Смита.

Очень рано, в 14 лет (это было в обычаях того времени) Смит поступил в Глазговский университет. После обязательного для всех студентов класса логики (первого курса) он перешел в класс нрав­ственной философии, выбрав тем самым гуманитарное направле­ние. Впрочем, он занимался также математикой и астрономией и всегда отличался изрядными познаниями в этих областях. К 17 го­дам Смит имел среди студентов репутацию ученого и несколько странного малого. Он мог вдруг глубоко задуматься среди шумной компании или начать говорить с самим собой, забыв об окружаю­щих. Эти маленькие странности остались у него на всю жизнь. Ус­пешно окончив в 1740 г. университет, Смит получил стипендию на дальнейшее обучение в Оксфордском университете. Стипендия вы­плачивалась из наследства одного богача-благотворителя. В Окс­форде он почти безвыездно провел шесть лет.

Жизнь Смита в Оксфорде была тяжелой, и он всегда вспоминал свой второй университет с ненавистью. Он тосковал и к тому же часто болел. Опять его единственными друзьями были книги. Круг чтения Смита был очень широк, но никакого особого интереса к экономической науке он в то время еще не проявлял.

Бесплодность дальнейшего пребывания в Англии и политичес­кие события (восстание сторонников Стюартов в 1745-1746 гг.) за­ставили Смита летом 1746 г. уехать в Керколди, где он прожил два года, продолжая заниматься самообразованием. В свои 25 лет Смит поражал эрудицией и глубиной знаний в самых различных областях. Во время одной из своих поездок в Эдинбург он произвел столь сильное впечатление на Генри Хьюма (позже — лорд Кеймс), бога­того помещика и мецената, что тот предложил организовать для молодого ученого цикл публичных лекций по английской литерату­ре. В дальнейшем тематика лекций, имевших значительный успех, изменилась. Их основным содержанием стало естественное право, это понятие включало в XVIII в. не только юриспруденцию, но и политические учения, социологию, экономику. Первые проявления специального интереса Смита к политической экономии также от­носятся к этому времени.

В 1751 г. Смит переехал в Глазго, чтобы занять там место про­фессора в университете. Сначала он получил кафедру логики, а потом — нравственной философии, т.е. практически общественных наук. В Глазго Смит прожил 13 лет, регулярно проводя 2-3 месяца в году в Эдинбурге. В старости он писал, что это был счастливей­ший период в его жизни. Он жил в хорошо знакомой и близкой ему среде, пользуясь уважением профессоров, студентов и видных го­рожан. Он мог беспрепятственно работать, и от него многого ждали в науке. У него появился круг друзей, он начал приобретать те характерные черты британца — холостяка и "клабмена" (клубного человека), — которые сохранились у него до конца дней.

Как в жизни Ньютона и Лейбница, в жизни Смита женщина не играла никакой заметной роли. Сохранились, правда, смутные и недостоверные сведения, что он дважды — годы жизни в Эдинбурге и Глазго — был близок к женитьбе, но оба раза все по каким-то причинам расстроилось. Однако это, по-видимому, не нарушило его душевного равновесия. По крайней мере, никаких следов такого нарушения невозможно найти ни в его переписке (кстати, весьма скудной), ни в воспоминаниях современников.

Его дом всю жизнь вели мать и кузина — старая дева. Смит пережил мать только на шесть лет, а кузину — на два года. Как записал один приезжий, посетивший Смита, дом был "абсолютно шотландский". Подавалась национальная пища, соблюдались шот­ландские традиции и обычаи. Этот привычный жизненный уклад стал для него необходим. Он не любил надолго уезжать из дома и стремился скорее вернуться. Как истый шотландец, он любил кра­сочные народные песни, пляски и поэзию. Однажды он изумил гос­тя-француза своим энтузиазмом на конкурсе народных музыкантов и танцоров. Одним из его последних заказов на книги было несколь­ко экземпляров только что вышедшего первого томика стихов Роберта Бёрнса. Читателю будет, вероятно, интересно узнать, что великий шотландский поэт в свою очередь высоко ценил Смита. В письме другу от 13 мая 1789 г. Бёрнс отмечает: "Маршалл с его Йоркши­ром* и особенно этот исключительный человек Смит со своим "Богатством народов" достаточно занимают мой досуг. Я не знаю ни одного человека, который обладал бы половиной того ума, который обнаруживает Смит в своей книге. Я очень хотел бы узнать его мысли насчет нынешнего состояния нескольких районов мира, которые являются или были ареной больших изменений после того, как его книга была написана".** В переписке Бёрнса есть также ссылки на другие книги Смита.

 

* Имеется в виду книга агронома Уильяма Маршалла о сельском хозяйстве Йоркшира (1788 г.).

** Цит. по: Fay С.R. Adam Smith and the Scotland of his day Cambridge. 1956. P. 75.

 

В 1759 г. Смит опубликовал свой первый большой научный труд — "Теорию нравственных чувств". Смитова "Теория нравственных чувств" не пережила XVIII в. Не она обессмертила имя Смита, а, напротив, слава автора "Богатства народов" предохранила ее от полного забвения.

Между тем уже в ходе работы над "Теорией" направление на­учных интересов Смита заметно изменилось. Он все глубже зани­мался политической экономией. К этому его побуждали не только внутренние склонности, но и внешние факторы, запросы времени. В торгово-промышленном Глазго экономические проблемы особенно властно вторгались в жизнь. В Глазго существовал своеобразный клуб политической экономии, организованный богатым и просве­щенным мэром города. На еженедельных собраниях деловых людей и университетских профессоров не только хорошо ели и пили, но и толковали о торговле и пошлинах, заработной плате и банковском деле, условиях аренды земли и колониях. Скоро Смит стал одним из виднейших членов этого клуба. Знакомство и дружба с Юмом также усилили интерес Смита к политической экономии.

К концу своего пребывания в Глазго Смит уже был глубоким и оригинальным экономическим мыслителем. Но он еще не был готов к созданию своего главного труда. Трехлетняя поездка во Францию (в качестве воспитателя юного герцога Баклю) и личное знакомство с физиократами завершили его подготовку.

Что означали три года во Франции для Смита лично, в челове­ческом смысле? Во-первых, резкое улучшение его материального положения. По соглашению с родителями герцога Баклю он должен был получать 300 фунтов в год не только во время путешествия, но в качестве пенсии до самой смерти. Это позволило Смиту следую­щие 10 лет работать только над его книгой, в Глазговский универ­ситет он уже не вернулся. Во-вторых, все современники отмечали изменение в характере Смита он стал собраннее, деловитее, энергичнее и приобрел известный навык в обращении с различными людьми, в том числе и сильными мира сего. Впрочем, светского лос­ка он не приобрел и остался в глазах большинства знакомых чудаковатым и рассеянным профессором. Рассеянность Адама Смита скоро срослась с его славой и для обывателей стала ее составной частью.

Смит провёл в Париже около года — с декабря 1765 г. по ок­тябрь 1766 г. Поскольку центрами умственной жизни Парижа были литературные салоны, там он в основном и общался с философами. "Антресольный клуб" в Версале составлял в этом смысле исключение. Он был сразу же введен в большой салон мадам Жоффрен, но особенно любил бывать у мадемуазель Леспинасс, подруги д'Аламбера, где собирался более узкий и интимный круг друзей. Нередко посещал он и дома богачей-философов Гельвеция и Гольбаха, яв­лявшиеся своего рода штаб-квартирами энциклопедистов.

Смит всегда любил театр, хотя в Шотландии пуританская цер­ковь почти не допускала это "богопротивное зрелище". Особенно ценил он французскую классическую трагедию. Его гидом по париж­ским театрам была мадам Риккобони, писательница и в прошлом актриса, друг многих философов. От неё он получил при отъезде рекомендательное письмо в Лондон к знаменитому актеру и режис­серу Давиду Гаррику, который незадолго до этого побывал в Пари­же. Письмо наполнено похвалами уму и остроумию Смита. Это могло бы быть преувеличением и лестью, если бы не повторялось в другом письме, которое мадам Риккобони вскоре послала Гаррику по почте. Впоследствии Смит был довольно хорошо знаком с Гарриком.

При всем том Смит, конечно, вовсе не занимал в парижских салонах такого места, которое в течение трех предыдущих лет зани­мал его друг Юм, а через 10 лет — Франклин. Смит не был создан, чтобы блистать в обществе, и хорошо сознавал это.

Можно думать, что особое значение для Смита имело знакомст­во с Гельвецием, человеком большого личного обаяния и замеча­тельного ума. В своей философии Гельвеций объявил эгоизм есте­ственным свойством человека и фактором прогресса общества. Но­вая этика строилась на интересе, на естественном стремлении каж­дого к своей выгоде, ограничиваемом только таким же стремлением других людей. Гельвеций сравнивал роль своекорыстного интереса в обществе с ролью всемирного тяготения в природе. С этим связана идея природного равенства людей: каждому человеку, независимо от рождения и положения, должно быть предоставлено равное пра­во преследовать свою выгоду, и от этого выиграет все общество.

Такие идеи были близки Смиту. Они не были новы для него: нечто схожее он воспринял от философов Локка и Юма и из пара­доксов Мандевиля. Но конечно, яркость аргументации Гельвеция оказала на него особое влияние. Смит развил эти идеи и применил их к политической экономии. Созданное Смитом представление о природе человека и соотношении человека и общества легло в осно­ву взглядов классической школы.

Давид Рикардо (1772-1823). Есть такая английская шутка. Кто такой экономист? Человек, который не имеет ни гроша в кармане и даёт другим такие советы, что если они будут следовать им, то ока­жутся тоже без гроша. Однако нет правил без исключений. Рикардо составил себе миллионное состояние и порой давал друзьям, в част­ности Мальтусу, такие советы насчет помещения денег, что те не имели оснований жаловаться.

Давид Рикардо происходил из той же социально-этнической среды, из которой вышел столетием раньше Спиноза. Его предки, испанские евреи, бежали от преследований инквизиции в Голлан­дию и осели там Отец экономиста в 60-х годах XVIII в. перебрался в Англию, где сначала занимался оптовой торговлей товарами, а потом перешёл к торговле векселями и ценными бумагами. Авраам Рикардо был богат, влиятелен и благочестив. Давид был третьим из его семнадцати детей. Он родился в Лондоне в апреле 1772 г., обу­чался в обычной начальной школе, а затем был отправлен на два года в Амстердам, где начал постигать в конторе своего дяди тайны коммерции.

По возвращении Рикардо ещё некоторое время учился, но в 14 лет его систематическое образование окончилось. Правда, отец раз­решил ему брать уроки у домашних учителей. Однако скоро выяс­нилось, что интересы юноши выходят за пределы того, что отец считал необходимым для дельца. Это ему не понравилось, и уроки прекратились. В 16 лет Давид уже был ближайшим помощником отца в конторе и на бирже. Наблюдательный, сообразительный, энер­гичный, он быстро сделался заметным человеком на бирже и в деловых конторах Сити. Авраам Рикардо стал поручать ему самосто­ятельные дела и неизменно оставался доволен.

Однако такой человек не мог не тяготиться деспотизмом и кон­серватизмом отца. Он был равнодушен к религии, а дома его застав­ляли строжайшим образом следовать всем догмам иудаизма и вы­полнять его обряды. Конфликт вышел наружу, когда в 21 год Ри­кардо заявил отцу, что он намерен жениться на христианке. Невес­та была дочерью врача-квакера, такого же домашнего тирана, как старый Рикардо. Брак был заключён против воли обоих семейств. Женитьба на христианке означала для Рикардо изгнание из иудей­ской общины. По древнему обычаю, о нём надо было молиться как о мертвом Рикардо не перешел в квакерскую общину, а остановился на унитарианстве — самой свободной и гибкой из сект, отколовших­ся от государственной англиканской церкви. По всей видимости, это было просто благопристойным прикрытием его атеизма.

Счастливый конец этой романтической истории мог бы быть ом­рачен бедностью, так как молодые, естественно, ничего не получили от родителей. А в 25 лет Рикардо уже был отцом троих детей (всего их было восемь). Он не знал никакого другого дела, кроме биржевой спекуляции, и теперь занимался ею не как подручный отца, а само­стоятельно. Ему повезло, помогли также связи, репутация и способ­ности. Через пять лет он уже был очень богат и вел крупные опе­рации.

В наше время на фондовых биржах Англии, США и других стран продаются главным образом акции крупных частных компа­ний. В конце XVIII в. акционерных обществ было еще очень мало. Сделки с акциями Английского банка, Ост-Индской компании и не­скольких других обществ составляли ничтожную долю биржевых операций, и Рикардо ими почти не занимался. Золотым дном для него, как для многих ловких дельцов, оказался государственный долг и сделки с облигациями государственных займов. За первые 10 лет войны— с 1793 по 1802 г.— английский консолидированный госу­дарственный долг возрос с 238 млн до 567 млн фунтов стерлингов, а к 1816 г. превысил 1 млрд. Кроме того, в Лондоне размещались ино­странные займы. Курсы облигаций менялись под влиянием раз­ных экономических и политических факторов. Игра на курсах стала первым источником обогащения молодого дельца.

Как рассказывают современники, Рикардо отличался феноме­нальной проницательностью и чутьем, быстротой реакции и вместе с тем большой осторожностью. Он никогда не зарывался, не терял хладнокровия и трезвости оценок. Умел продавать вовремя, порой удовлетворяясь скромным выигрышем на каждой облигации, нара­щивая прибыль за счет больших оборотов.

В эти годы начались операции, из которых впоследствии вырос­ло ивестиционное банковское дело, а с ним состояния и власть та­ких финансовых магнатов, как Ротшильды и Морганы. Богатые финансисты, объединявшиеся в небольшие группы, брали у правительства подряд на размещение вновь выпускаемых займов. Проще говоря, они оптом покупали у него все облигации нового займа, а затем распродавали их в розницу. Прибыли от этих операций были огромны, хотя порой они были сопряжены с большим риском: курс облигаций мог внезапно упасть. Заем доставался той группе финан­систов, которая называла на торгах, устраиваемых казначейством, самую выгодную для правительства цену. В 1806 г. Рикардо в ком­пании с двумя другими дельцами неудачно выступил на торгах, и заем достался другой группе. В следующем году Рикардо и его группа добились права размещения 20-миллионного займа. После этого он в течение 10 лет неизменно участвует в торгах и несколько раз проводит размещение займов.

В 1809-1810 гг. Давид Рикардо— одна из крупнейших фигур лондонского финансового мира. Покупается роскошный дом в самом аристократическом квартале Лондона, а затем большое поместье Гэткомб-парк в Глостершире, где Рикардо устраивает свою заго­родную резиденцию. После этого Рикардо постепенно отходит от активной деятельности в мире бизнеса и превращается в крупного землевладельца и рантье. Его состояние достигает 1 млн фунтов, что по тем временам представляло огромную величину. Он, возмож­но, один из сотни самых богатых людей в Англии.

Это биография талантливого финансиста, ловкого дельца, рыца­ря наживы. При чем тут наука?

Но этот биржевой волк и почтенный отец семейства был челове­ком с детски любознательным умом и ненасытной жаждой знаний. В 26 лет Рикардо, добившись финансовой независимости и даже некоторого богатства, вдруг обращается к наукам, которыми обстоя­тельства не позволили ему заняться в юности: естествознанию и математике. Какой контраст! В первой половине дня на бирже и в конторе — не по годам выдержанный и хладнокровный делец. Ве­чером у себя дома — симпатичный, увлекающийся молодой чело­век, который с наивной гордостью показывает родным и знакомым опыты с электричеством и демонстрирует свою коллекцию мине­ралов.

Яркий интеллект Рикардо развивался под влиянием этих заня­тий. Они способствовали выработке тех качеств, которые сыграли столь важную роль в его экономических трудах мышление его от­личалось строгой, почти математической логичностью, большой чет­костью, неприязнью к слишком общим рассуждениям. В это время Рикардо впервые столкнулся с политической экономией как наукой. В ней еще безраздельно царил Смит, и молодой Рикардо не мог не попасть под его влияние. Вместе с тем на него сильное впечатление произвел Мальтус, чей "Опыт о законе народонаселения" вышел первым изданием в 1798 г. Позже, лично познакомившись с Маль­тусом, Рикардо писал ему, что при чтении этого сочинения нашёл идеи Мальтуса "такими ясными и так хорошо изложенными, что они пробудили во мне интерес, уступающий только интересу, выз­ванному прославленным трудом Адама Смита".*

 

* Цит. по: Hollander J.H. David Ricardo A Centenary Estimate Baltimore. 1910. Р. 47-48.

 

В начале века в Лондоне появился молодой шотландец Джеме Милль, острый публицист и писатель по социально-экономическим вопросам. Рикардо познакомился с ним, знакомство вскоре перешло в тесную дружбу, которая связывала их до смерти Рикардо. В пер­вые годы Милль играл роль наставника. Он ввёл Рикардо в круг учёных и писателей, подтолкнул его к публикации первых сочине­ний. Позже роли в известном смысле переменились. После выхода главных трудов Рикардо Милль объявил себя его учеником и после­дователем. Правда, в своих работах он развивал не сильнейшие стороны учения Рикардо и защищал его от критиков отнюдь не луч­шим образом, чем, по существу, способствовал разложению рикардианства. Тем не менее Милля нельзя не помянуть здесь добрым словом: искренний поклонник таланта Рикардо, он постоянно насе­дал на него, требуя писать, переделывать, публиковать. Иной раз Милль брал на себя слегка комическую роль, задавая Рикардо "уроки" и требуя отчётов. В октябре 1815 г. он пишет Рикардо: "Я наде­юсь, вы в настоящее время уже в состоянии что-то сообщить мне о том, насколько вы продвинулись в вашей книге. Я считаю теперь, что эта работа — ваш определённый обет".*

 

* Цит. по: Ricardo D. The Works and Correspondence / Ed: by P. Sraffa and M. Dobb V: 6 Cambridge, 1952. P. 309.

 

Некоторым талантливым людям такие друзья очень нужны!

Рикардо всегда страдал от неуверенности в своих силах, от не­которой литературной робости. У него не было и такого чувства долга, "призванности", с которым Смит много лет работал над своей книгой. Вне пределов своего бизнеса Рикардо был мягкий и даже немного застенчивый человек. Это проявлялось в повседневной жиз­ни, в общении с людьми. В 1812 г. он поехал в Кембридж, где его старший брат Осман первый год обучался в университете. И вот в непривычной обстановке он, 40-летний богач и уважаемый человек, чувствует себя неуверенно, неловко.

Теория денег — одна из самых сложных и в то же время поли­тически острых областей экономической науки. В Англии начала XIX в. вопрос о деньгах и банках оказался в центре страстной поле­мики и борьбы партийных и классовых интересов. Естественно, что Рикардо, который хорошо знал кредитно-денежную практику, впер­вые попробовал свои силы как экономист и публицист на этой аре­не. Ему было тогда 37 лет.

Жан Батист Сэй (1767-1832) родился в Лионе. Он проис­ходил из гугенотской буржуазной семьи. В детстве Сэй получил неплохое образование, но рано начал службу в торговой конторе. Он усиленно занимался самообразованием. Изучая политическую эко­номию, Сэй прежде всего штудировал "Богатство народов" Смита.

Он восторженно принял революцию. Его патриотического пыла хватило на то, чтобы пойти волонтёром в революционную армию, воевавшую с европейскими монархами на западных границах Фран­ции. Но якобинской диктатуры для Сэя оказалось уже слишком много. Он ушёл из армии и вернулся в Париж, где стал редактором довольно солидного журнала. Власть консервативной буржуазии, правящей в эти годы после свержения якобинцев, в общем устраи­вала Сэя, хотя он и критиковал многие действия правительства.

Консульство Бонапарта сначала принесло Сэю дальнейшее выдви­жение. Он получил пост члена трибунала в комитете финансов. Од­новременно Сэй работал над большим сочинением, которое вышло в 1803 г. под заглавием "Трактат политической экономии, или Прос­тое изложение способа, которым образуются, распределяются и по­требляются богатства". Эта книга, которую Сэй впоследствии мно­гократно переделывал и дополнял для новых изданий (при жизни автора их вышло пять), так и осталась главным его произведением.

"Трактат ..." Сэя представлял собой упрощённое, схематизиро­ванное и очищенное, как он считал, от ненужных абстракций и слож­ностей изложение Смита. Трудовая теория стоимости, которой, хотя и не вполне последовательно, следовал шотландец, уступала место "плюралистической" трактовке, где стоимость ставилась в зависи­мость от ряда факторов: субъективной полезности товара, издер­жек его производства, спроса и предложения. Идеи Смита об экс­плуатации наемного труда капиталом (т.е. элементы теории приба­вочной стоимости) совершенно исчезли у Сэя, уступив место теории факторов производства. Сэй следовал Смиту в его экономическом либерализме. Он требовал "дешёвого государства" и выступал за сведение к минимуму его вмешательства в экономику. В этом отно­шении он примыкал также к физиократической традиции. Эконо­мический либерализм Сэя имел особое значение для судьбы книги и автора.

Экономическая политика Консульства и Империи, хотя и бур­жуазная по своему общему характеру, была решительно направле­на против смитианской свободы торговли. Наполеону для его войн и для борьбы с Англией была нужна промышленность, но он рассчи­тывал, что она сможет быстро вырасти благодаря жёсткому протек­ционизму и всестороннему регулированию хозяйства. Это открыва­ло простор для бюрократического произвола и фаворитизма. Хо­зяйство, финансы и торговлю Наполеон рассматривал только как орудия своей завоевательной политики. Один современник писал: "Он хотел управлять торговлею, как батальоном, совершенно не считаясь с какими бы то ни было чисто торговыми соображениями". Наполеону была нужна лишь такая экономическая теория, которая оправдывала и обосновывала бы его политику.

Книга Сэя привлекла внимание публики и была замечена Напо­леоном. Скромный чиновник был приглашен к первому консулу для беседы по вопросам, затронутым в его книге. Сэю было дано понять, что если он хочет быть в милости у власти, то ему надлежит пере­работать "Трактат ..." в духе взглядов и политики Наполеона. Одна­ко Сэй отказался это сделать и был вынужден уйти в отставку.

Будучи человеком энергичным, практически сметливым и пред­приимчивым, он обратился к новой для него области промышлен­ного предпринимательства: купил пай в текстильной фабрике. Сэй разбогател. Это наложило печать на всю его дальнейшую научную и литературную деятельность. Теперь это был не только буржуазный интеллигент, но буржуа-практик, знаток конкретных нужд и по­требностей своего класса. Его неприязнь к абстракциям еще более возросла, на экономическую науку он все больше смотрел как на источник практической мудрости для буржуа-предпринимателей. У него появилась тенденция сводить политическую экономию к про­блемам организации производства и сбыта, управления предприя­тиями. Особенно важную роль в капиталистическом хозяйстве он отводил теперь фигуре предпринимателя, которого он наделял чер­тами смелого новатора, способного наиболее эффективно объеди­нить в процессе производства капитал и труд.

В 1812 г. Сэй продал свой пай в фабрике и поселился в Париже довольно состоятельным рантье. Падение Наполеона и реставрация Бурбонов позволили ему наконец выпустить второе издание "Трак­тата ...". Оно принесло Сэю славу крупнейшего французского экономиста. Сэй был обласкан новым правительством. Он легко отказался от республиканизма своей молодости и стал верно служить Бурбонам: ведь буржуазия удержала свои завоевания, а экономическая политика теперь склонялась к свободе торговли.

Сэй был плоть от плоти третьего сословия, того французского буржуазного третьего сословия, которое совершило революцию, по­том испуганно отшатнулось от нее, кинулось в объятия генерала Бонапарта и отреклось от императора Наполеона, когда он не оп­равдал надежд буржуазии. Личная судьба Сэя отражает этот исто­рический и классовый поворот позиций французской буржуазии.

Сэй с его культом трезвого рассудка и коммерческого расчета был точно создан для этой эпохи, когда буржуазия консолидирова­ла свои позиции. Он начал читать публичные лекции по политиче­ской экономии, а в 1819 г. получил кафедру "промышленной эконо­мии" в Национальной консерватории искусств и ремесел. Лекции Сэя были весьма популярны. Как и в своих сочинениях, он упрощал проблемы политической экономии, сводя их до уровня обывательского рассудка. Искусный систематизатор и популяризатор, он со­здавал у слушателей иллюзию ясности и доступности. Политиче­ская экономия прежде всего Сэю обязана тем, что в 20-х годах она была во Франции почти так же популярна, как и в Англии. Сочине­ния Сэя переводились на многие языки, в том числе и на русский. Он был иностранным членом Петербургской академии наук.

В 1828-1830 гг. Сэй издал 6-томный "Полный курс практиче­ской политической экономии", в котором, однако, не давал ничего теоретически нового по сравнению с "Трактатом ...". Он занял спе­циально созданную для него кафедру политической экономии в Кол­леж де Франс.

Сэй последних десятилетий мало симпатичен. Купаясь в лучах славы, он, по существу, прекратил всякие научные поиски и только без конца повторял свои старые идеи. В печатных выступлениях он отличался нескромностью и бахвальством, в полемике применял недобросовестные приемы и грубый тон. Он умер в Париже в нояб­ре 1832 г.

Томас Роберт Мальтус (1766-1834) родился в сельской ме­стности недалеко от Лондона и был вторым сыном просвещенного сквайра (помещика). Поскольку состояния в английских семьях не делятся между детьми, он не получил наследства, но зато получил хорошее образование — сначала дома, а потом в колледже Иисуса Кембриджского университета. Окончив колледж, Мальтус принял духовный сан в англиканской церкви и получил скромное место вто­рого священника в сельском приходе. В 1793 г. он стал также чле­ном (преподавателем) колледжа Иисуса и оставался им до своей женитьбы в 1804 г. условием членства в колледже было безбрачие.

Много времени молодой Мальтус проводил в доме отца, с кото­рым вел бесконечные беседы и споры на философские и политиче­ские темы. Как это ни странно, старик был энтузиастом и оптимис­том, а молодой человек — скептиком и пессимистом Мальтусу-старшему были близки идеи французских энциклопедистов и англий­ского утопического социалиста Уильяма Годвина о бесконечной воз­можности совершенствования общества и человека, о близости "зо­лотого века" человечества. Мальтус-младший был настроен ко все­му этому критически. На будущее человечества он смотрел мрачно, в утопии Годвина не верил. Подыскивая аргументы в спорах с от­цом, он натолкнулся у нескольких авторов XVIII в. на идею о том, что люди размножаются быстрее, чем растут средства существова­ния, что население, если его рост ничем не сдерживается, может удваиваться каждые 20-25 лет. Мальтусу казалось очевидным, что производство пищи не может расти столь же быстрыми темпами. Значит, силы природы не позволяют человечеству выбиться из бед­ности. Чрезмерная плодовитость бедняков — вот главная причина их жалкого положения в обществе. И выхода из этого тупика не предвидится. Никакие революции тут не помогут.

В 1798 г. Мальтус анонимно опубликовал небольшой памфлет под заглавием "Опыт о законе народонаселения в связи с будущим совершенствованием общества". Свои взгляды он излагал резко, бес­компромиссно, даже цинично. Мальтус, например, писал: "Человек, пришедший в занятый уже мир, если его не могут прокормить ро­дители, чего он может обоснованно требовать, и если общество не нуждается в его труде, не имеет права на какое-либо пропитание; в сущности, он лишний на земле. На великом жизненном пиру для него нет места. Природа повелевает ему удалиться и не замедлит сама привести свой приговор в исполнение".*

 

* Мальтус счел необходимым снять это место в ряде последующих изданий "Опыта" Цит. по: Key-Ties J.M. Essays and Sketches in Biography. N.-Y., 1956. P. 26.

 

Впрочем, в жизни Мальтус, как сообщают современники, был общительным и даже приятным человеком: его дружба с Рикардо косвенно это подтверждает. Он отличался удивительной уравнове­шенностью и спокойствием духа, никто никогда не видел его рассерженным, слишком радостным или слишком угнетенным.

В 1805 г. Мальтус получил кафедру профессора современной ис­тории и политической экономии в только что основанном колледже Ост-Индской компании. Он исполнял также в колледже обязаннос­ти священника. В 1815 г. Мальтус опубликовал свою работу о зе­мельной ренте, в 1820 г. — книгу "Принципы политической эконо­мии", в основном содержащую полемику с Рикардо. По политиче­ским взглядам он был вигом, но весьма умеренным, всегда стремил­ся, как сказано о нем в английском биографическом словаре, к золо­той середине. Умер он скоропостижно от болезни сердца в декабре 1834 г.

Александр Николаевич Радищев (1749-1802), выдающийся русский ученый, родился в Москве в богатой дворянской семье, по­лучил прекрасное образование. Хорошо знал труды Руссо, Гельвеция, Мабли, физиократов, А. Смита. С 1773 по 1775 г. работал воен­ным прокурором, затем служил в Сенате, в Коммерц-коллегии. В эти годы Радищев разработал проект нового таможенного тарифа, представил записку о податях в России, описание Петербургской губернии. Главное произведение Радищева — "Путешествие из Пе­тербурга в Москву" (1790), где он выступил противником самодер­жавия, и за которое Екатерина II отдала распоряжение о заточении его в Петропавловскую крепость. Радищев был приговорён к смертной казни, которую затем заменили ссылкой в Илимский острог. После смерти Екатерины II вернулся в родовое имение, а при Александре I стал проживать в Петербурге.

Главными экономическими произведениями Радищева считают­ся "Письмо о китайском торге", написанное в Сибири, и "Описание моего владения". Радищев исследовал проблемы земельной собствен­ности, промышленного развития страны, внутренней и внешней тор­говли. В работах Радищева дано толкование отдельных экономиче­ских категорий, таких как богатство, цена товара, издержки произ­водства, прибыль, деньги. Радищев предвидел последствия инфля­ции "Прилив денег бумажных — зло; поток плотины разорвавшей­ся число монеты бумажной возрастет до того, что цена ее будет меньше, нежели лист бумаги, на нее употребляемой" Он разраба­тывал также вопросы налоговой системы, кредита.

Николай Гаврилович Чернышевский (1828-1889) — крупней­ший ученый своего времени в области философии, политической экономии, истории, социологии, этики, эстетики, педагогики. За учас­тие в революционном движении в 1852 г. арестован и заключен в Петропавловскую крепость. После гражданской казни, состоявшей­ся 19 мая 1864 г. на Мытнинской площади Петербурга, его выслали на каторгу в Забайкалье, а затем в Вилюйский острог, где он провел 20 лет. В 1883 г. переведен в Астрахань, затем в Саратов. Черны­шевский — автор утопического социалистического учения о перехо­де к социализму через крестьянскую общину, "Политической эко­номии трудящихся". В 1855 г. им защищена диссертация "Эстети­ческие отношения искусства к действительности".

К основным экономическим произведениям Чернышевского от­носятся: "О земле как элементе богатства", "О поземельной собст­венности", "Славянофилы и вопрос об общине", "Капитал и труд", "Очерки из политической экономии по Миллю", "Письма без адре­са" и др. Аграрная программа Чернышевского предусматривала ликвидацию крепостного права, привилегий дворянства, предостав­ление крестьянам личной свободы, передачу земли в государствен­ную собственность.

Чернышевский дал определение предмета политической эконо­мии как науки о материальном благосостоянии человека, "насколько оно зависит от вещей и положений, производимых трудом". В своей экономической теории Чернышевский рассматривал проблемы соб­ственности, труда, ренты, конкуренции, экономических кризисов, планирования.

Лекция 12. Плюрализм идей в экономической мысли второй половины XIX — начала XX в.

Экономическая теория Г. Кэри

Наиболее известным экономистом и философом XIX в. в США былГенри Чарлз Кэри (1793-1879), автор теории "гармоний инте­ресов" в капиталистическом обществе. Кэри сформулировал, как он считал, универсальный закон "экономических гармоний", весьма близкий идеям Ф. Бастиа. Согласно этому закону, в сформирован­ном в США обществе существует полное соответствие интересов различных социальных групп.

В основу закона Кэри легла его теория стоимости, где стоимость определяется количеством труда, необходимого для воспроизвод­ства продукта. Поскольку, по мнению Кэри, земельная рента тож­дественна проценту, отношения между земельными собственниками и предпринимателями являются гармоничными. Прибыль и рен­та — естественные формы доходов владельцев капитала и земли (поскольку прибыль — это произведение капитала, а рента — ре­зультат природного фактора).

Взгляды Кэри на экономическую политику постепенно эволю­ционировали от фритредерства к протекционизму. Экономические беды он объяснял существующим тогда централизующим влиянием Англии — мастерской мира, обрекающей якобы все остальные страны на аграрный характер развития. В связи с этим Кэри обосновывал необходимость государственного вмешательства в экономику, сис­темы протекционизма. Он выступал за национальное развитие США, противопоставляя интересы этой страны интересам Англии, обос­новывая необходимость конкуренции между США и Англией.

К системе Рикардо Кэри относится резко отрицательно, считая, что в ней заложены основы вражды между классами.

Новая историческая школа в Германии

Одной из самых влиятельных школ второй половины XIX — на­чала XX в. явилась новая историческая школа в Германии, сформи­ровавшаяся к 70-м годам XIX в. Ее представителями былиГустав фон Шмоллер (1838-1917),Луйо Брентано (1844-1931),Карл Бюхер (1847-1930).

Экономическая теория в работах Бюхера приняла вид экономи­ческой истории, в которой выделились три периода: 1) домашнее хозяйство, 2) городское хозяйство (где производитель встречается с потребителем), 3) народное хозяйство (где продукт производится на неизвестный рынок, преобладает обмен). В основу такого деления Бюхер положил степень развития обмена.

Шмоллер развивал теорию "социального мира" в условиях ры­ночного хозяйства. По его инициативе в Германии был создан Союз социальной политики.

Брентано — автор теории "организованного капитализма", стоя­щий на позициях преодоления кризисов с помощью монополий, раз­работавший программу достижения социального мира с помощью профсоюзов, рабочих кооперативов жилищного строительства.

Австрийская школа

Австрийская школа объединила экономистов и преподавателей австрийских университетов. Ее виднейшими представителями яви­лисьК. Менгер (1840-1921),Э. фон Бём-Баверк (1851-1919),Ф. Визер(1851-1926).

Начало австрийской школе, сформировавшейся в 70-х годах XIX в., положили работыТомаса Госсена. Эта школа получила боль­шой резонанс и оказала значительное влияние на другие школы в разных странах.

Теории, близкие австрийской школе, развивали англичанинУэсли Джевонс (1835-1882) иЛеон Вальрас (1834-1910) (Швейцария), положившие начало математическому направлению в экономической теории.

Австрийскую школу называют еще школой предельной полез­ности. Ее представители выдвинули положение о том, что экономи­ческая теория должна изучать явления хозяйственной жизни с точки зрения хозяйствующего субъекта. Движущими мотивами в эконо­мике являются психологические мотивы. Психология субъекта всег­да первична по отношению к экономике. Метод австрийской школы называют методом робинзонад, нацеливающим на изучение инди­видуального хозяйства.

Представители этой школы отказались от определения стоимос­ти трудом. Для определения товара был предложен термин "матери­альное благо", стоимости — термин "ценность", определяющий по­лезность вещи. Вводится новый вид определения стоимости — пре­дельная полезность. Ценность материальных благ рассматривалась как свойство тех вещей, которые подвержены закону редкости.

Процесс образования ценности представлен двумя этапами: 1) об­разование субъективной ценности; 2) образование объективной цен­ности. Под субъективной ценностью понимается индивидуальная оценка материального блага отдельным потребителем. Ценность за­висит от насыщенности потребления данных благ (стакан воды у источника и в пустыне). Для определения ценности была введена категория предельной полезности. Предел берётся как крайняя ве­личина в ряду материальных благ. Под объективной ценностью пред­ставители австрийской школы понимали среднюю величину, обра­зующуюся на рынке при столкновении многих субъективных оце­нок, спроса и предложения.

Принцип предельности распространился и на средства произ­водства. Была создана теория "производительного блага", которая обосновывала, что процент, прибыль, рента возникают помимо стои­мости.

Идеи австрийской школы легли в основу маржинализма (mar­ginal — предельный). На её базе сформировалась методология зна­чительного числа направлений современной экономической науки.

Кембриджская школа в Англии

К концу XIX в. в Англии формируется Кембриджская школа, основателем которой явилсяАльфред Маршалл (1842-1924), во­шедший в историю экономической мысли в первую очередь как ав­тор синтетической теории цены.

Под стоимостью Маршалл понимал цену равновесия — среднюю цену, формирующуюся на рынке. Он соединил существовавшие до него теории ценности в единую теорию цены, на основе которой объяснил процесс ценообразования.

Маршалл исходил из того, что в создании стоимости участвуют два фактора: производительный фактор (издержки производства) и субъективный фактор (полезность). Цена образуется в результате соотношения действия этих факторов. Полезность определяет цену предложения. В результате спроса и предложения получается цена равновесия.

А. Маршалл — создатель теории оптимальных цен, объясняю­щих образование монопольных цен.

Большой вклад в историю экономической мысли внёс ученик МаршаллаАртур Пигу (1877-1959), разработавший экономическую теорию благосостояния.

Синтетическая экономическая концепция Дж.Б. Кларка

Американский экономистДжон Бейтс Кларк (1847-1938) выдви­нул синтетическую экономическую концепцию, разделив экономи­ческую теорию на три части: 1) универсальная экономика, задача которой состоит в определении формулировок всеобщих эко­номических законов — предельной полезности, убывающего плодо­родия почвы и т.д.; 2) экономическая статика; 3) экономическая ди­намика. Вводя термин экономической статики, Кларк считал необходимым исследовать вменённые доли продукта, зависящие от каж­дого фактора производства. Он воспринял теорию трёх факторов производства Сэя, утверждая, что каждый из факторов обладает самостоятельной производительностью, вменяя труду — заработ­ную плату, капиталисту — прибыль, земле — ренту. Величина доли ограничивается определенным пределом, зависящим от закона убывания производительности каждого фактора. Заработную плату Кларк поставил в зависимость от численности работающих и производи­тельности их труда; ввёл категорию предельной производительнос­ти труда, связав её с последним принятым, на предприятие наём­ным рабочим.

Лекция 13. Экономическое учение К. Маркса и Ф. Энгельса

Марксизм возник в 40-е годы XIX в., во времена, когда были сделаны важные научные открытия, создана техническая основа капитализма, мир пережил три экономических кризиса (1825, 1836, 1847 гг.), имели место выступления рабочих, выдвигавших полити­ческие требования (лионских и силезских ткачей), созданы чартист­ские организации в Англии. Источниками марксизма явились не­мецкая философия (Гегель, Фейербах), французский утопический социализм (Оуэн, Фурье, Сен-Симон), английская классическая по­литэкономия (Смит, Рикардо).

Первым политэкономическим произведением марксизма считает­ся работаФридриха Энгельса (1820-1895) "Наброски к критике по­литической экономии". В ней рассматриваются проблемы частной соб­ственности как исходной базы капитализма; накопления капитала; концентрации и централизации капитала; экономические кризисы.

"Экономико-философские рукописи"Карла Маркса (1818-1893) посвящены проблемам соотношения труда и капитала, динамики заработной платы. Капитал Маркс характеризует как накопленный чужой труд. Впервые отмечается, что основу человеческого общества составляет материальное производство.

Положение рабочих при капитализме на примере наиболее раз­витой страны очень подробно анализирует Энгельс в работе "Поло­жение рабочего класса в Англии" (1845). Он показывает, что станов­ление капиталистической промышленности является результатом промышленного переворота, даёт характеристику кризисов, хотя ещё не даёт полного представления о цикле и его фазах.

В совместной работе Маркса и Энгельса "Немецкая идеология" (1845-1846) создаётся учение об общественно-экономических фор­мациях, исторический процесс характеризуется как смена этих формаций революционным путём.

Работа "Нищета философии" Маркса* посвящена экономическим категориям. В ней Маркс пишет, что экономическое понятие имеет основой не разум человека, а отношения производства, является их отражением. Он формулирует закон соответствия производственных отношений характеру производительных сил, рассматривает развитие капиталистических производственных отношений.

 

* Написана как ответ экономисту Прудону на его работу «Философия нищеты» (1847).

 

В этой работе Маркс определяет стоимость как результат труда рабочих.

В целом учение Маркса о стоимости, механизме ее образования изложено в "Наемном труде и капитале" (1849)* Маркс считал, что закон стоимости действует через отклонения цен от стоимости.

 

* Полностью издана Энгельсом в 1891 г.

 

Анализ простого товарного и капиталистического производства, стоимости, товара, денег, капитала (постоянного и переменного), при­были Маркс проводит в первом варианте "Капитала" — рукописи 1857-1858 гг.; земельной ренты (дифференциальной и абсолютной) — во втором наброске "Капитала" (1861-1863 гг.). Рукопись 1861-1863 г. содержит также анализ социально-экономических последствий при­менения машин, воспроизводства общественного капитала.

Главный труд Маркса "Капитал" состоит из четырех томов. Пер­вый том был издан в 1867 г. и посвящен анализу производства при­бавочной стоимости. Маркс подробно рассматривает товар и его свой­ства (потребительную стоимость и стоимость); содержание стоимос­ти, ее источники, величину, факторы, ее изменяющие. Маркс счи­тал, что стоимость товара создает труд, сама стоимость меняла форму от простейшей до денежной, и что это — общественное, а не при­родное свойство вещи. Товар, по Марксу, содержит противоречия между потребительной стоимостью и меновой стоимостью, абстракт­ным и конкретным трудом, частным и общественным трудом. Здесь же выводится всеобщая формула капитала:

Д — Т — ...П ... — Т" — Д".

Центральной проблемой первого тома "Капитала" считается про­изводство абсолютной прибавочной стоимости, двойственный харак­тер труда при капитализме (процесс труда и процесс возрастания стоимости) Капитал, по Марксу, — это стоимость, приносящая прибавочную стоимость.

Маркс выделяет три ступени роста производительности труда, с которыми связано производство относительной прибавочной стои­мости (простая кооперация, разделение труда и мануфактуры, ма­шинная стадия развития).

Маркс считал, что заработная плата — это превращенная стои­мость (цена) рабочей силы. Он анализирует факторы, воздействую­щие на изменение заработной платы, ее формы, национальные осо­бенности.

Кроме вышеперечисленных проблем, Маркс рассматривает на­копление капитала, воспроизводство, превращение прибавочной стои­мости в капитал, безработицу.

Второй том "Капитала" был издан в 1885 г. и посвящен анализу процесса обращения капитала, тех превращений, которые капитал претерпевает в своем движении. Маркс характеризует основные функциональные формы кругооборота производительного, денежного и торгового капитала, а также оборот капитала во времени.

Третий том "Капитала" издаётся в 1894 г. В нем Маркс анализи­рует процесс производства капитала в целом, превращение при­бавочной стоимости в прибыль, образование нормы прибыли. Сово­купный общественный продукт, по Марксу, равен сумме издержек производства и прибыли:

w = c + v + m = k + p,

где: с — постоянный капитал; v — переменный капитал; т — при­бавочная стоимость; k — издержки производства; р — прибыль.

Маркс рассматривает торговый капитал и торговую прибыль, ссудный капитал и ссудный процент, распределение прибавочной стоимости.

Маркс считал, что все доходы в капиталистическом обществе имеют своим источником прибавочную стоимость, они суть превра­щенные формы прибавочной стоимости

Анализируя земельную ренту, Маркс рассматривает ее эволю­цию, образование дифференциальной ренты I и II. Он считал, что земельная рента — это сверхприбыль, образующаяся в сельском хозяйстве в результате прибавочного труда сельскохозяйственных рабочих.

Четвертый том "Капитала" подготавливал к изданию К. Каут­ский, рассматривавший его как работу, параллельную "Капиталу". В 1905-1910 гг. работа была издана. После второй мировой войны рукопись издавалась в СССР Институтом марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Четвертый том "Капитала" носит название "Теории при­бавочной стоимости". В нем изложена критика предшествующих экономических учений, а также детальная разработка учения о про­изводительном и непроизводительном труде, земельной ренте, на­ционализации земли, возможности и неизбежности экономических процессов.

Важнейшим произведением Ф. Энгельса считается работа "Анти-Дюринг",* изданная в 1878 г. В ней Энгельс ставит вопрос о полит­экономии в широком и узком смысле слова. В узком смысле он по­нимал политэкономию, изучающую только капитализм. Политэко­номия в широком смысле — это наука, изучающая все общественно-экономические формации и экономические законы, "управляющие производством и обменом материальных жизненных благ в челове­ческом обществе".

 

* Е. Дюринг (1833—1921) немецкий философ и экономист, заметно влиявший на немецкую социал-демократию, автор работы «Философия действительности».

 

Энгельс рассмотрел процесс возникновения частной собственнос­ти, классов, государства, товарного производства, стоимости, на­копления капитала, экономических кризисов. Энгельс выделил про­тиворечия, возникающие в рыночной экономике: между общест­венным характером производства и частнокапиталистическим при­своением, между рабочим классом и буржуазией (трудом и капита­лом), между организацией производства в отдельной фирме и анархи­ей общественного производства в целом, между производством и потреблением.

Лекция 14. Экономические идеи В.И. Ленина

Владимир Ильич Ленин (Ульянов) (1870-1924) разрабатывал общие вопросы теории капитализма и применения ее к конкретной действительности России, а также теорию социализма.

Анализ социально-экономических процессов в русской деревне, закономерности расслоения и разложения русской общины, образо­вание класса предпринимателей имеет место уже в первом произ­ведении Ленина "Новые хозяйственные движения в крестьянской жизни" (реферат на книгу русского марксиста Постникова "Южно­русское крестьянское хозяйство")(1893).

В ответ на реферат Л. Красина* Ленин выступает на собрании кружка марксистов (1893) с рефератом "По поводу так называемого вопроса о рынках", в котором показывает ошибочность отрицания образования внутреннего рынка в России. В нем он доказал, что процесс воспроизводства сопровождается дальнейшим развитием внутреннего рынка, степень развития которого характеризует раз­витие капитализма. Ленин строит схемы расширенного воспроиз­водства с учетом технического прогресса, роста органического строения капитала. Он формулирует закон преимущественного роста производства средств производства в условиях расширенного воспроизводства. Критикуя Красина, Ленин рассматривает процесс разложения натурального хозяйства, закономерности развития то­варного производства, капиталистические отношения.

 

* Красин Леонид Борисович (1870-1926)— государственный деятель

 

Предмет политэкономии Ленин определяет как общественные отношения людей в производстве (работа "К характеристике эконо­мического романтизма", 1897).

В известной книге "Развитие капитализма в России" (1896-1899) содержится определение рынка как экономической категории, сово­купность актов купли-продажи. Ленин показывает, что развитие рынка зависит от степени развития разделения труда в обществе. Появление новых отраслей, специализация производства являются важнейшими факторами развития рынка, которое идет по двум на­правлениям: 1) рост средств производства, расширение производ­ства; 2) возрастающий спрос на предметы потребления.

Анализируя аграрную эволюцию России, Ленин показывает развитие мелких крестьянских хозяйств на основе данных по 21 уезду 7 губерний России (более 0,5 млн. хозяйств) с населением более 3 млн. человек. Ленин раскрывает сущность барщинной системы, экономическую основу сохранения крупных помещичьих хо­зяйств, отработочной системы, кабальной аренды земли, выкупных платежей и т.д.

В книге "Развитие капитализма в России" анализируется также развитие капиталистических отношений в промышленности.

В работе "Аграрный вопрос и "критики" Маркса" (1901) Ленин критикует "закон убывающего плодородия почвы", рассматривая основу образования капиталистической земельной ренты, два вида монополии на землю (как на объект хозяйства и монополию частной собственности на землю), в результате которых образуется диф­ференциальная рента I и II, а также абсолютная рента.

Критикуя концепцию устойчивости мелкого крестьянского хозяй­ства, Ленин показывает процесс образования крупных хозяйств в России. Рассматривая применение техники в сельском хозяйстве, он показал, что степень развития индустриализации в сельском хо­зяйстве ниже, чем в промышленности. Ленин разработал теорети­ческие основы национализации и муниципализации земли, обосно­вал учение о двух путях развития капитализма в сельском хозяй­стве, показал, что аграрный вопрос в то время являлся основным в социально-экономическом развитии России. Ленин считал, что в результате национализации уничтожается абсолютная рента, а по­лучателем дифференциальной ренты будет государство.

В годы первой мировой войны (1914-1918) Ленин возвращается к аграрной проблеме в работе "Новые данные о законах развития капитализма в земледелии", доказав развитие капитализма в сель­ском хозяйстве на примере трех регионов США — промышленного севера, колонизируемого запада и рабовладельческого юга.

Итоговым произведением Ленина в анализе современного ему общества явилась работа "Империализм, как высшая стадия капи­тализма" (1916). В результате обработки массы данных Ленин рас­крыл экономические особенности и основные тенденции капиталистической экономики. Ленин считал, что современное ему общество — империализм — следует рассматривать как особую стадию в разви­тии капиталистической социально-экономической формации. Он показал, что колоссальный рост крупного производства усиливает процесс концентрации производства, и на этой основе происходит смена свободной конкуренции монополией.

Ленин был глубоко убежден, что современная ему эпоха— это эпоха обострения противоречий капитализма на его высшей стадии, подготовка социалистической революции.

В своей теории социализма Ленин показывал, что социализм — это государственно-монополистическая структура, обращенная на пользу всего народа. Государственно-монополистический капитализм (ГМК), по мнению Ленина, особенно усиливает свои позиции в пе­риод войн. Ленин рассматривал ГМК как особую форму капитализ­ма, для которой характерна наивысшая ступень обобществления производства, переплетение частных и государственных монополий, сращивание государственного аппарата с монополиями ГМК, по его мнению, является важнейшей материальной предпосылкой социализма, осуществляя подготовку условий для общественного регули­рования экономики.

Создавая учение о социализме, Ленин разрабатывал вопросы cooтношения экономики и политики, подчеркивая, что экономика является основой, а полтика является концентрированным выра­жением экономики.

Ряд работ посвящен экономической структуре переходного к со­циализму периода. В работе "О левом ребячестве и о мелкобуржуаз­ности" Ленин характеризует пять существующих в хозяйстве Рос­сии укладов патриархальный, мелкотоварный, частно-хозяйствен­ный капитализм, государственный капитализм, социализм.

В своих произведениях Ленин решал теоретические вопросы при­менения в условиях социализма товарно-денежных отношений "О продналоге", "О значении золота теперь и после полной победы со­циализма" (1921) Ленин показал, что рыночные отношения не являются чужеродным телом для социалистического общества, они совместимы с экономической структурой социализма.

Экономическая программа построения социализма развивалась в работах "Грозящая катастрофа и как с ней бороться", "Удержат ли большевики государственную власть?" (1917). В них Ленин обо­сновывал необходимость национализации банков, объединения всех банков в один, государственный банк, национализации синдикатов; отмены коммерческой тайны, принудительного синдицирования; при­нудительного объединения населения в потребительские общества. Ленин считал необходимыми национализацию земли, банков, про­мышленности, создание современной крупной промышленности, сель­ского хозяйства, ориентированных на новейшие достижения НТП.

В учении о кооперации Ленин раскрыл преимущества коопера­ции в преобразовании мелких хозяйств в крупные, рассматривая кооперацию как форму государственного капитализма. Он писал о кооперации как социалистической форме хозяйства ("О коопера­ции", 1923).

Ленин отвергал все попытки Бухарина,* Троцкого** и их сторон­ников ликвидировать теоретическую экономическую науку, пока­зав необходимость политической экономии в любом обществе.

 

* Бухарин Николай Иванович (1888-1938) — советский партийный государственный деятель.

** Троцкий (Бронштейн) Леонид Дмитриевич (1879-1940) — политический деятель.

 

Разрабатывая вопросы собственности, Ленин дал анализ обще­народной и кооперативной форм собственности.

Ленину принадлежит также разработка основ учения о социа­листическом планировании. Планомерность, по Ленину, — это со­знательно поддерживаемая пропорциональность экономики ("На­бросок плана научно-технических работ", "Об едином хозяйствен­ном плане", "Очередные задачи Советской власти", 1918-1921) Ле­нину принадлежит также разработка вопросов о соотношении теку­щих и перспективных планов, учете и контроле, директивном пла­нировании, организации труда, социалистическом соревновании.

Лекция 15. Кейнсианство и неокейнсианство

Английский экономистДжон Мейнард Кейнс (1883-1946) стал широко известен в связи с опубликованием в 1919 г. книги "Эко­номические последствия Версальского мирного договора". Но зна­менитым его сделал труд "Общая теория занятости, процента и де­нег" (1936), в котором Кейнс выдвинул вопрос о необходимости го­сударственного вмешательства в экономику в целях исправления ее недостатков.

На первый план Кейнс поставил проблему "эффективного спро­са", потребления и накопления. Он выдвинул макроэкономический метод исследования, т.е. исследование зависимостей и пропорций между макроэкономическими величинами — национальным дохо­дом, сбережениями и накоплениями.

В качестве основы экономических процессов у Кейнса выступа­ет психологическая характеристика природы человека. Причиной экономических кризисов Кейнс считал изменения в настроениях капиталистов — переход от оптимизма к пессимизму. Решающее значение он придавал "склонности к потреблению" и "склонности к сбережению".

Общая теория занятости

Кейнс утверждал, что с увеличением занятости растет нацио­нальный доход и, следовательно, увеличивается потребление. Но потребление растет медленнее, чем доходы, так как по мере роста доходов у людей усиливается стремление к сбережениям "Основной психологический закон, — пишет Кейнс, — состоит в том, что люди склонны, как правило, увеличивать свое потребление с ростом дохо­да, но не в той мере в какой растет доход".* Последнее выражается в уменьшении эффективного (действительно предъявляемого, а не потенциально возможного) спроса, а спрос влияет на размеры про­изводства и уровень занятости.

 

* Кейнс Дж. М. Общая теория занятости процента и денег. М., 1978. С. 157.

 

Недостаточный потребительский спрос может быть компенсиро­ван увеличением затрат на новые инвестиции, т.е. ростом спроса на средства производства. Общий объем инвестиций играет решаю­щую роль в определении размеров занятости. Объем инвестиций зависит от склонности к инвестированию. Предприниматель расши­ряет инвестиции до тех пор, пока норма прибыли не упадет до уровня процента. Трудность заключается в том, что норма прибыли снижа­ется, а уровень процента сохраняет устойчивость. Это создает уз­кие границы для новых инвестиций и роста занятости. Снижение нормы прибыли ("предельной эффективности капитала") Кейнс объяснял увеличением массы капитала и склонностью предпринима­телей терять веру в будущие доходы.

Общий объем занятости по Кейнсу, определяется тремя фак­торами: склонностью к потреблению, предельной эффективностью капиталовложений* (измеряемой нормой прибыли) и нормой про­цента.**

 

* Отношение перспективной выгоды обеспечиваемой одной добавочной единицей данного вида капитальных благ к издержкам производства этой единицы. (Кейнс Дж. М. Указ. соч. С. 199-211).

** Процент зависит от предпочтения ликвидности и от количества денег в обращении. Ликвидность — превращение функционирующего капитала в ссудный.

 

Роль инвестиций. Мультипликатор

Основным положением общей теории Кейнса является тезис о решающей роли инвестиций в определении общего объема занятости. Рост инвестиций означает вовлечение в производство дополни­тельных рабочих, что ведет к увеличению занятости, национально­го дохода и потребления. Первоначальное увеличение занятости, вызванное новыми инвестициями, обусловливает дополнительный рост занятости, вызванный необходимость удовлетворения спроса дополнительных рабочих. Этот коэффициент дополнительного рос­та занятости Кейнс назвал мультипликатором, который показы­вает соотношение между ростом инвестиций с одной стороны, и ростом занятости и дохода — с другой. Формула мультипликтора

,

где К— мультипликатор, или коэффициент пропорциональности, — прирост дохода, — прирост инвестиций. Чем больше пре­дельная склонность к потреблению, тем больше мультипликатор, тем выше занятость.

В своей экономической программе Кейнс придерживался того, что "государство должно оказывать свое руководящее влияние на склонность к потреблению, частично путем системы налогов, час­тично фиксированием нормы процента и другими способами".*

 

* Кейнс Дж. М. Указ. соч. С. 452.

 

Кейнс предлагал регулировать не только инвестиции, но и на­циональный доход Средством для этого он считал налоги, требуя их повышения в целях изъятия сбережений для увеличения госу­дарственных инвестиций.

Кейнсианство не является единым направлением. В нем разли­чают правое, левое, либеральное течения. Большое распростране­ние кейнсианство получило в Германии, Франции, Америке. В Гер­мании теория Кейнса использовалась для обоснования национал-социалистской экономики. Во Франции некоторые экономисты (Г. Ардан, П. Мендес-Франс) восприняли теорию Кейнса без поправок. Другие (Ф. Перру) выступили против регулирования ссудного про­цента, считая этот метод неэффективным. В целях достижения со­гласованных действий и обеспечения гармоничного роста Перру выдвинул теорию "доминирующих единиц", к которым отнес мощ­ные промышленные корпорации, а главной доминирующей едини­цей считал государство.

Наиболее развернутое изложение американского варианта кейнсианства содержится в работах профессоров Гарвардского университетаЭлвина Хансена (1887-1975) иСтэнли Харриса (1897-1974). Хансен дополнил объяснения Кейнсом причин кризисов теорией стагнации, распространившейся в США в конце 30-х годов и в годы второй мировой войны. Согласно этой теории, к началу второй мировой войны прекратилось бурное развитие капитализма в силу следующих факторов замедление темпов прироста населения, от­сутствие свободных земель, замедление технического прогресса. Одни кейнсианцы предлагали делать огромные государственные заказы и закупки, другие — увеличивать налоги (до 60% заработной пла­ты), государственные займы, третьи — использовать дополнитель­ный выпуск бумажных денег в обращение для покрытия государст­венных расходов.

Американские кейнсианцы объявили госбюджет главным меха­низмом регулирования капиталистической экономики.

Э. Хансен,Джон Морис Кларк (1884-1963) и другие американ­ские кейнсианцы, рассматривая действие мультипликатора как не­прерывный процесс дополнили концепцию мультипликатора прин­ципом акселератора. "Числовой множитель, на который каждый доллар приращенного дохода увеличивает инвестиции, называется коэффициентом акселерации, или просто акселератором'.* Акселера­тор, или коэффициент ускорения, равен отношению прироста инвес­тиций к приросту дохода. В силу длительности срока изготовления оборудования накапливается неудовлетворенный спрос на него, что стимулирует чрезмерное расширение производства оборудования. Акселератор означает воздействие роста доходов (посредством увели­чения спроса) на капиталовложения в сторону их повышения.

 

* Хансен Э. Экономические циклы и национальный доход. М., 1959. С. 243.

 

Исходя из принципов мультипликатора и акселератора, амери­канские кейнсианцы разработали схему непрерывного роста эконо­мики, отправным пунктом которого являются государственные капи­таловложения.

Они назвали госбюджет "встроенным стабилизатором", призван­ным автоматически реагировать на циклические колебания и смяг­чать их. К "встроенным стабилизаторам' относятся также подоход­ный налог, выплаты по социальному страхованию пособия по безра­ботице и др. По мнению Хансена, общая сумма налогов возрастает во время подъема и уменьшается во время кризисов. Выплаты госу­дарства, наоборот, увеличиваются во время кризисов и уменьшают­ся во время подъема. Таким образом автоматически стабилизиру­ются размеры эффективного спроса.

В периоды подъема американские кейнсианцы предлагали огра­ничивать государственные расходы, а в периоды кризисов — ком­пенсировать сокращение частных расходов увеличением государст­венных, не останавливаясь перед бюджетным дефицитом.

Э. Хансеном,Евсеем Домаром (род. 1914) иРоем Харродом (род. 1900) были созданы теории экономического роста, центральной проблемой которых является проблема реализации. Согласно этим тео­риям, экономика будет находиться в состоянии динамического рав­новесия, если движение спроса способствует полному использова­нию производственных ресурсов. Рост национального дохода, от которого зависит спрос, является, по их мнению, только функцией накопления капитала, а спрос на капитал определяется только тем­пом роста национального дохода.

Важное место в неокейнсианских моделях экономического роста занимает рассмотрение количественных взаимосвязей между на­коплением и потреблением, система "мультипликатор — акселе­ратор". Главными факторами экономического роста считаются инвестиции (норма накопления капитала) и капиталоемкость произ­водства (отношение капитала к выпускаемой продукции).

Неокейнсианцы подметили тенденцию повышения капиталоем­кости во время индустриализации и понижения в период "зрелой экономики". Превышение сбережений над инвестициями в экономике ведет к недогрузке предприятий и безработице. Превышение инвес­тиционного спроса над сбережениями вызывает рост цен.

Были разработаны модели цикла,* в которых на первом месте были проблемы спроса Домар и Харрод рассматривали экономиче­ский рост в зависимости только от одного фактора — от накопления капитала.

 

* Экономико-математическая модель — это система алгебраических уравнений и неравенств, отражающих количественные связи экономических процессов.

 

Неокейнсианцы разработали меры косвенного и прямого регу­лирования экономики. К методам косвенного воздействия относят­ся налоговая политика, бюджетное финансирование, кредитная по­литика, ускоренная амортизация. Эти методы получили название автоматических стабилизаторов, кредитных стабилизаторов, институ­циональных стабилизаторов и т.п.

Широко используется регулирование ссудного процента, предло­женное Кейнсом. Изменение нормы процента проводится в первую очередь по отношению к долгосрочному кредитованию для поощрения капиталовложений в основной капитал. Государственный кредит стал играть важную роль в изменении отраслевой структуры производ­ства, в стимулировании экспортных отраслей, поддержании отстаю­щих звеньев экономики, в развитии инфраструктуры, в форсирова­нии технического прогресса.

ИЗ ЖИЗНИ ВЫДАЮЩИХСЯ УЧЁНЫХ В ОБЛАСТИ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ

Альфред Маршалл (1842-1924)— основоположник "Кем­бриджской школы". Родился в Лондоне в клерикальной семье. Учился в Оксфордском колледже Сент-Джон, затем в Кембриджском кол­ледже. В 1868 г. был назначен преподавателем колледжа в Кем­бридже, в 1885 г. возглавил кафедру политической экономии в Кем­бриджском университете. В 1875-1878 гг. читал лекции на тему "Эко­номические условия в Америке в Кембридже и Бристоле". Первая книга, опубликованная в 1879 г., называлась "Экономика промышлен­ности" и была написана в соавторстве с женой, Мэри Пэйли, прав­нучкой знаменитого архидиакона.

Экономические теории Маршалла приобрели завершенную форму к 1883 г. В 1890 г. вышла в свет его знаменитая книга "Принципы экономической науки", а его работа "Деньги, кредит и торговля", написанная в 1875г., была опубликована только в 1923г. Обобщён­ная система графического анализа была предана гласности в докла­дах о "Чистой теории внешней торговли и внутренней стоимости продукции" в 1873 г.

С 1891 по 1894г. Маршалл состоял членом Королевской комис­сии по труду, для которой подготовил "Меморандум о классифика­ции имперских и местных налогов и контингенте налогоплатель­щиков" к 1899 г., а также меморандум "О фискальной политике в международной торговле" в 1903 г.

В 1885 г. после возвращения Маршалла в Кембридж сочинения по политэкономии были включены в программу экзаменов по гума­нитарным наукам и истории. С поста руководителя кафедры по­литэкономии Маршалл вышел в отставку в 1908 г. в возрасте 66 лет. В 1919 г. на 77-м году жизни была издана книга "Промышленность и торговля".

Антуан Огюстен Курно (1801-1877) — французский ученый, одним из первых сознательно и последовательно применивший ма­тематические методы в экономическом исследовании. Произведение Курно, принесшее ему впоследствии славу, вышло в 1838 г. и назы­валось "Исследование математических принципов теории богатства", Поскольку оно не вызвало при его жизни почти никакого интереса, в литературе по истории экономической мысли сложилось пред­ставление, что Курно был талантливым неудачником, "мучеником науки". Это не совсем верно. Курно прожил спокойную и обеспечен­ную жизнь профессора высшей школы и администратора учебных заведений. Он был автором ряда математических сочинений, имев­ших в своё время успех. Курно находился в хороших отношениях со всеми режимами, сменявшими друг друга во Франции на протяже­нии его долгой жизни, и занимал видное место в официальной на­уке и на государственной службе.

Но вместе с тем верно то, что Курно болезненно ощущал не­признание его научных заслуг в гораздо более глубоком смысле. Он пытался найти с помощью математики и философии какой-то син­тез естественных и общественных наук. Его сочинения последних двух десятилетий жизни посвящены в основном философии естест­вознания. Не применяя формул, Курно попытался также в двух работах 60-х и 70-х годов вернуться к экономической науке, но и они не привлекли внимания публики. Эти работы Курно не имеют оригинальности его первой книги и, в отличие от неё, так навсегда и остались пылиться на библиотечных полках. Они никогда не пере­издавались. Биограф Курно пишет: "Имеется явный контраст меж­ду его блестящей служебной карьерой и совершенно недостаточ­ным признанием его при жизни как учёного... Печально и гордо говорит он в своих записках, что какой бы малый сбыт ни находили его сочинения, особенно во Франции, они всё же содержали более или менее новые идеи, способные больше, чем ранее, осветить об­щую систему наук".*

 

* Цит. по: Reichardt H. Augustin A. Cournot. Sein Betrag zur exacten Wirtschaftwissenschaft. Tebingen, 1954. S. 8.

 

Курно родился в маленьком городке Гре (в Восточной Франции) в состоятельной мелкобуржуазной семье, среди членов которой были хорошо образованные люди. Дед его был нотариусом и оказал на воспитание мальчика большое влияние. Курно был необычайно ти­хим и усидчивым ребёнком, склонным к чтению и размышлению. Возможно, этому способствовала рано развившаяся сильная сте­пень близорукости. До 15 лет он учился в школе, затем около четы­рёх лет жил дома, занимаясь чтением и самообразованием, и некоторое время посещал колледж в Безансоне. В 1821 г. он поступил на естественное отделение Высшей нормальной школы в Париже, еде его увлечение математикой проявилось в полной мере. Однако вско­ре школа была временно закрыта правительством по причине анти­роялистских настроений студентов, и Курно, несмотря на свою апо­литичность, попал на некоторое время в числе других студентов под надзор полиции.

С 1823 по 1833 г. Курно жил в семье маршала Сен-Сира как воспитатель его сына и секретарь маршала, писавшего мемуары о временах Империи. Все эти годы Курно много занимался науками, посещал лекции в разных учебных заведениях, опубликовал не­сколько статей. В 1829 г. он получил от Парижского университета докторскую степень за работу по математике. Он сблизился со мно­гими видными учёными, особенно с математиком Пуассоном, кото­рый считал Курно одним из своих талантливейших учеников и до конца жизни покровительствовал ему. Благодаря протекции Пуассона Курно получил место профессора в Лионе и начал там препо­давать высшую математику. Через год он был переведён ректором академии (университета) в Гренобль, где проявил себя дельным администратором. В 1838 г. он получил еще более высокий пост в сис­теме народного образования, став генеральным инспектором учеб­ных заведений. В начале 40-х годов вышли в свет и главные математические труды Курно.

Для биографов представляет своего рода загадку, каким обра­зом среди этих многообразных трудов и, по внешней видимости, совершенно неожиданно появилось на свет экономическое сочине­ние Курно. Не обнаружено никаких признаков того, что до этого он проявлял интерес к политической экономии. Надо, однако, иметь в виду, что Курно был человеком энциклопедического ума и широких интересов. Очевидно, в круг его чтения входили весьма популярные в то время труды Сэя. Возможно, через Сэя он познакомился с про­изведениями Смита и Рикардо. К этому надо прибавить здравый смысл и своего рода экономическую интуицию, которые очень ощу­щаются в книге Курно.

Успешная карьера Курно продолжалась до 1862 г. В период Вто­рой республики (1848-1851) он был членом комиссии по высшему образованию, при Второй империи — членом имперского совета по народному образованию. Восемь лет он был ректором университета в Дижоне, где заслужил своей принципиальностью и широтой взгля­дов уважение студентов и профессоров. Из области чистой и при­кладной математики его научные интересы в эти годы перемести­лись в основном в сферу философии. Выйдя в отставку, Курно по­селился в Париже и до конца своих дней вел педантично разме­ренную жизнь: вставал и ложился всегда в одно время и первую половину дня неизменно отдавал работе. На первый взгляд он ка­зался человеком строгим и суровым. Но с друзьями и хорошими знакомыми был общителен и разговорчив, не лишен юмора. Курно умер в Париже в 1877 г.

Очень любопытно, к какому читателю обращался Курно со своей экономико-математической книгой. Он опасался, что она может по­казаться слишком сложной для обычных читателей и в то же время не привлечет внимания профессиональных математиков. Курно пи­сал, однако, что "имеется большой класс людей которые, получив основательную математическую подготовку, занялись затем теми науками, которые особенно интересуют общество. Теории богатства общества должны привлечь их внимание. Но, рассматривая эти тео­рии, они наверняка почувствуют, как почувствовал я, необходимости с помощью известных им символов сделать определённым и точным тот анализ, который является обычно неопределенным и часто тем­ным у авторов, считающих достаточным ограничиваться возможностями обычного языка".

Курно был, возможно, первым из характерного для последую­щей эпохи типа математиков, инженеров, ученых-естественников, которые, увлекшись своеобразными и острыми проблемами общест­венных наук, пытаются применить к ним точный язык математики.

Карл Маркс (1818-1883). Сила воздействия его учения велика. Он создал нечто вроде религии, в основе которой лежали простые идеи: социальное равенство, свобода, демократия. Родился в еврей­ской семье в г. Трире в Германии. Отец, Генрих Маркс, был юрис­том. Семья имела средний достаток. В годы студенчества Карл, как и молодёжь во все времена, вел бурную студенческую жизнь. Отец упрекал его в расходах не по средствам семьи. В 1841 г. окончил юридический факультет Берлинского университета С 1842 по 1843 г. он работал в Кельне редактором "Рейнской газеты". После закры­тия газеты в 1843 г. переехал в Париж, где начал работать над про­блемами политэкономии совместно с Арнольдом Руге. С 1844 г. — работа во Франции, Бельгии, Англии над новым учением, которое впоследствии мир узнает как марксизм. Был женат на Женни фон Вестфален, принадлежавшей к аристократическому роду. Похоро­нен на кладбище Хайгет в Лондоне. Совместно с Фридрихом Эн­гельсом создал теорию марксизма, стройную и логичную систему взглядов на сущность капиталистического общества той эпохи. Они разработали также: философский материализм, распространили на общественную жизнь диалектику, материалистическое понимание истории.

Основные работы Маркса: "Капитал", "Экономическо-философские рукописи 1844 года", "Нищета философии", "Наемный труд и капитал", "Британское владычество в Индии", "Предисловие К кри­тике политической экономии", "Манифест Коммунистической партии" и т.д. В СССР было издано наиболее полное собрание сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса, состоящее из 41 тома.

К. Маркс создал новое экономическое учение, открыл экономи­ческие законы движения современного ему общества, исследовал производственные отношения этого общества, конкретно-истори­ческого, которого сейчас уже не существует, в его возникновении, развитии и упадке.

Джон Мейнард Кейнс (1883-1946) считается основоположни­ком современной макроэкономики.

В 1935 г. Дж. Бернард Шоу получил письмо от Дж. Мейнарда Кейнса, в котором Кейнс отмечал: "Мне кажется, я пишу книгу по экономической теории, которая совершит революцию в подходах к экономическим проблемам". И действительно, книга Кейнса "Общая теория занятости, процента и денег" (1936) совершила революцию в анализе экономики и сделала Кейнса одним из самых блестящих и влиятельных экономистов всех времён. Кейнс был сыном известного английского экономиста. Он получил образование в Итоне и Кем­бридже. Сначала его интересовали математика и теория вероятнос­тей, но в конце концов он переключился на экономику.

Кейнс был не только экономистом. Он был невероятно активным, многосторонним человеком. Он был главным представителем Бри­танского казначейства на Парижской мирной конференции во вре­мя первой мировой войны, заместителем канцлера казначейства, членом Совета директоров Английского банка, членом попечитель­ского совета Национальной галереи, председателем Совета по под­держке музыки и искусств, казначеем в Королевском колледже, редактором кембриджского "Экономического журнала", возглавлял журналы "Нейшн" и "Нью стейтсмен", а также Национальное об­щество по страхованию жизни. Кроме того, он был управляющим инвестиционной компании, организовал балетную группу Камарго (его жена Лидия Лопокова была знаменитой звездой русского императорского балета) и построил художественный театр в Кембридже.

Кейнс нажил личное богатство в 2 млн долл. игрой на фондовой и товарной биржах.

В своих книгах Кейнс рассматривал проблемы теории вероятнос­тей, монетарной экономики, последствия мирного договора, заклю­чённого после первой мировой войны. В его "Общей теории ..." убе­дительно критикуется утверждение экономистов классической школы о том, что экономический спад может самоисцелиться; нет автома­тического механизма, способного привести её к полной занятости. Экономика может долго оставаться в состоянии депрессии и беднос­ти. Его основная рекомендация правительству, поразившая всех в то время, состояла в том, что оно должно увеличить расходы, чтобы стимулировать производство и вернуть безработных на рабочие места.

V. ЭКОНОМИЧЕСКИЕ УЧЕНИЯ XX ВЕКА

Настоящий раздел курса "Истории экономических учений" по­свящён эволюции современной экономической науки. Данный раз­дел курса знакомит с современным состоянием экономических уче­ний, продолжающейся дифференциацией направлений, их основны­ми школами, важнейшими проблемами, которые привлекают внима­ние экономистов.

Следует помнить, что современный мир представляет собой един­ство противоположностей, именно единство, противоречивую еди­ную целостность. Перед ним стоит множество сложнейших и жиз­ненно важных человеческих проблем. Острейшая из них — пробле­ма выживаемости земной цивилизации, связанная с предотвраще­нием ядерной катастрофы, экологических катаклизмов и т.п. Её ре­шение не под силу отдельным странам, требует общечеловеческих усилий. Надо помнить, что новое мышление нацеливает на творче­ское осмысливание и обобщение современных процессов в экономи­ке, политике, на преодоление схематизма и догматизма в толкова­нии наиболее сложных общественных явлений нашего времени. Новое мышление неизбежно приводит к пересмотру и переоценке многих устоявшихся положений в подходе к экономической теории, к отка­зу от привычных стереотипов.

Необходим глубокий объективный анализ современной запад­ной науки, в котором выделялись бы и осмысливались ее реальные аспекты. Вместе с тем обоснованно раскрывалась бы несостоятель­ность того, что противоречит опыту, фактам, реальным процессам. Нельзя скатываться к экзальтированной конфронтации, к гипербо­лизации искусственной идеологической чистоты и даже "стериль­ности". Всё это мешает научному анализу, ограничивает изучение вопросов по существу. Мы многое потеряли в результате неконст­руктивной позиции по отношению к современной западной эконо­мической мысли в результате полного отрицания накопленных ею знаний, обобщений и рекомендаций хозяйственной практике. Тем более, что западная экономическая наука добилась заметных успе­хов в изучении функциональных взаимосвязей общественного про­изводства, их количественном анализе. Эти работы имеют практи­ческое значение и дают большой эффект в решении задач макроэкономического характера (государственное регулирование эконо­мики, антициклические, антиинфляционные мероприятия, экологи­ческие программы и т.п.).

Западная экономическая наука в современных условиях тради­ционно занимает большое место в арсенале средств, используемых для поддержания экономической стабильности, функционирования государственно-монополистических образований, совершенствования хозяйственного механизма и повышения его эффективности. Её эво­люция представляет собой сложный, многосторонний процесс, раз­вивающийся в различных формах, испытывающий воздействие многих факторов и отражающий многообразие социально-экономи­ческих и политических условий современного чрезвычайно сложно­го мира.

Западная наука занимается разработкой рекомендаций страте­гического характера, обосновывает экономические теории и про­граммы, мероприятия экономической политики, в реализации кото­рых принимают участие экономисты. Всё это невозможно без систе­матического изучения экономических процессов, разработки соот­ветствующих методик, широкого использования и постоянного со­вершенствования экономического анализа, без профессиональной познавательной деятельности.

Исследование наиболее распространённых хозяйственных форм, хозяйственного механизма, обеспечивающих функционирование ка­питалистической системы, — не только один из важных самостоя­тельных объектов экономики. Это к тому же условие познания сущностных процессов и их закономерностей, поскольку производствен­ные отношения не существуют в отрыве от хозяйственных струк­тур, хозяйственного механизма, где они непосредственно проявля­ются. В них реализуются отношения собственности и присвоения, особенности развития производительных сил. Без изучения хозяй­ственного механизма нельзя проникнуть в сущностные категории и представляемые ими производственные отношения.

Западная экономическая наука преимущественно изучает про­блемы хозяйственного механизма и имеет дело с реальной капита­листической экономикой. Она, по меткому выражению И.М. Осадчей, представляет собой "многослойный пирог", включающий громад­ную сферу социально-институциональных исследований, охваты­вающих своим анализом "важнейшие институты и социально-эко­номические механизмы капитализма — монополии, олигополии, кон­куренции, государства, особенности трансформации капиталисти­ческого общества под воздействием поистине революционных изме­нений в развитии производительных сил".*

 

* Мировая экономика и международные отношения. 1988. № 10. С. 16.

 

В этом анализе проявляются возможности и эффективность вы­полняемой западной наукой практической функции. Её развитие сопровождается, с одной стороны, широким вовлечением экономистов в активную практическую деятельность, использованием их в решении практических задач различного уровня от фирмы до национальной экономики и мирохозяйственных проблем. Наряду с расширением сферы деятельности совершенствуется и экономический анализ, его методы. Экономика утилизирует возможности НТР, широко приме­няет достижения естественных, технических наук, в особенности математики, электроники и т.п.

Отказываясь от догматизма и устоявшихся стереотипов, мы не­избежно приходим к признанию того, что западная экономика в состоянии решать и решает в той или иной мере познавательные и практические задачи, что является результатом присущих ей позна­вательной и практической функций. Последние охватывают не только проблемы фирмы, микроэкономики, но и макроэкономики, мирохо­зяйственные проблемы, вопросы экономического равновесия, эконо­мической динамики и др. Круг решаемых ею проблем весьма обши­рен; все они, как правило, связаны с исследованием хозяйственных форм, механизма функционирования экономики. Познавательный процесс идёт, и весьма успешно, обеспечивая разработку практиче­ских рекомендаций, экономических доктрин, мероприятий экономи­ческой политики, давая необходимый материал для принятия эко­номических решений. Её основная часть известна под названием "экономикс". Наряду с экономикс существуют и функционируют вполне конкретные экономические дисциплины, связанные с опре­делённой областью экономики (финансы, банковское дело, учёт, ста­тистика и др.) или с отраслью производства, экономической дея­тельностью. Сама экономикс, кроме основной политико-экономиче­ской части, включает большой аналитический, экономико-математический аппарат, нацеленный на решение конкретных экономиче­ских проблем функционального характера. Экономикс составляет основу учебных курсов, изучаемых в университетах и колледжах капиталистических стран.

Экономикс по своему содержанию неоднородна, поскольку на неё оказывают влияние различные направления и школы политэко­номии, отражающие продолжающуюся дифференциацию западной экономической науки. В их числе экономические концепции неоли­бералов, посткейнсианцев, институционалистов, леворадикалов и др. "Вместе с тем в учебных курсах экономике проявляется стремление к синтезу различных школ. Как учебная дисциплина экономикс пред­ставляет собой систематизированное изложение экономической тео­рии, концентрирующее внимание на проблемах рынка, воздействии государства на экономику, хозяйственного механизма, обеспечения интересов крупного бизнеса при минимуме затрат и максимизации прибыли Наибольшее распространение в капиталистических стра­нах получил учебник "Экономикс" известного американского эконо­миста П Самуэльсона, выдержавший уже 12 изданий.* Готовится к выпуску очередное издание. Весьма популярен выдержавший 11 из­даний учебный курс "Экономикс" американских профессоров К. Макконнелла и С. Брю, "Экономикс" В. Баумола и А. Блиндера и др.

 

* 12-е издание было подготовлено П. Самуэльсоном совместно с профессором Йельского университета У. Нордхаузом: Samuelson Р., Nordhaus W. Economics. N.Y., 1985.

 

В учебниках экономикс обобщаются знания, полученные за все периоды развития западной экономической теории. В них наглядно проявляются познавательная и практическая функции экономиче­ской науки. Все основные проблемы трактуются на микро- и макро­экономическом уровнях. Западные экономисты достигли определен­ных успехов в изучении проблем спроса и предложения, конкурен­ции и ее форм, в разработке методов внутрифирменного хозяйство­вания, монополии, олигополии, экономического анализа, в том числе с применением экономико-математических и статистических мето­дов, а также в использовании кредита, финансово-бюджетных ме­тодов регулирования и др. Экономикс, как правило, ориентируется не на человека вообще, а на конкретных субъектов экономических отношений, уделяет большое внимание разработке показателей ка­чественного уровня хозяйства. Все это требует вдумчивого крити­ческого анализа эволюции в экономике, извлечения всего, что полезно и может быть использовано в российской экономике.

Структура западной экономической науки не остается неизмен­ной. Продолжается дифференциация внутри направлений, форми­рование новых школ. В современной экономической мысли Запада выделяются три основных направления: неоклассицизм (неолиберализм), кейнсианство и социально-институциональное направ­ление. Хотя такое деление не исчерпывает всей современной струк­туры, оно дает о ней общее представление.

В конце 70-х — начале 80-х годов произошло очередное возрож­дение традиционного направления западной экономической науки — неоклассического. Его идейными предшественниками в первой по­ловине XX столетия являлись лондонская школа в Англии, школа свободного предпринимательства в США, экономический либера­лизм во Франции, неолиберализм в Германии и др. Сторонники нео­классицизма по-прежнему выступают за невмешательство госу­дарства в экономику, хотя это весьма относительно с точки зрения современных условий капиталистического хозяйствования. Тем не, менее они исходят из того, что капитализм с помощью рыночного механизма способен сам, без вмешательства извне регулировать эко­номический процесс, обеспечивая необходимое динамическое равновесие между производством и потреблением, спросом и предложе­нием. Неоклассики — сторонники свободного предпринимательства, равных возможностей, свободы рыночных сил, саморегулирования экономики.

Вместо обеспечения кейнсианской полной занятости на первый план выдвигаются вопросы борьбы с инфляцией, повышением эф­фективности производства, конкурентоспособности, забота о макси­мизации вложений капитала. Теоретики неоклассицизма учитыва­ют, что важнейшим условием осуществления новых задач является всемерное поощрение НТП, эффективная утилизация его результа­тов, получение максимальных выгод от структурной перестройки производства. Рынок и конкуренция приобрели в этих условиях осо­бый приоритет. Вместе с тем отодвигаются на задний план либе­рально-реформистские заботы о реализации социальных программ. Вместо кейнсианского обеспечения эффективного спроса важней­шей заботой в условиях интенсификации хозяйственной деятельнос­ти становится забота о повышении нормы накопления.

Современное неоклассическое направление, как и в предшест­вующие периоды своей эволюции, не является однородным. В нем различают несколько школ, в числе которых монетаристы, сторон­ники экономики предложения, "новой классической макроэкономи­ки" и др.

Лекция 16. Современный монетаризм

Монетаризм представляет собой одно из наиболее влиятельных течений в современной экономической науке, относящееся к нео­классическому направлению. Он рассматривает явления хозяйст­венной жизни преимущественно под углом зрения процессов, про­текающих в сфере денежного обращения Термин "монетаризм" был введен в современную литературу Карлом Бруннером в 1968 г. Обыч­но он применяется для характеристики экономической школы (преимущественно Чикагской — Н.Т.), утверждающей, что совокупный денежный доход оказывает первоочередное влияние на изменение денежной массы

Первоначально монетаризм отождествлялся с антикейнсианством, что подтверждается названиями некоторых работ видных предста­вителей монетаристской теории (книга Г. Джонсона "Кейнсианская революция и монетаристская контрреволюция") Одновременно с критикой кейнсианской макроэкономической теории и экономичес­кой политики лидер монетаристовМилтон Фридмен (род. 1912) и его сторонники разработали монетарную теорию определения уров­ня национального дохода и теорию цикла. Последовавший за этим рост влияния и популярности монетаризма, особенно в США и Ве­ликобритании, где он был принят в качестве основной теории при разработке экономической политики, связан с обострением инфля­ционных процессов и их воздействием на состояние экономики.

За более чем три десятилетия существования монетаризм расши­рил свое влияние, претерпел определенные изменения. Он стал претендовать на роль универсальной общеэкономической доктрины, спо­собной решить такие экономические проблемы, как эффективность экономического регулирования, роль государства в хозяйственной жизни и т.п. Монетаризм широко пропагандируется его представи­телями как кредитно-денежная политика, специально направлен­ная на контроль роста денежной массы.

Значительное влияние на формирование монетаристской тео­рии оказали американские экономисты 20-40-х годовГ. Саймонс, И. Фишер, Ф. Найт и др. Они придавали большое значение сфере денежного обращения, которую впоследствии недооценивали кейнсианцы. Именно поэтому одной из заслуг монетаристов ряд запад­ных исследователей считает "реабилитацию" денег в системе эко­номических категорий. Определенную респектабельность монетаризму придают ссылки на А. Смита и основоположников количественной теории денег Д. Рикардо, Д. Юма, Р. Кантилона, Г. Тортона.

В основе монетаризма лежит ряд теоретических и методологиче­ских предпосылок количественная теория денег, теория относитель­ной цены А. Маршалла, теория рыночного равновесия Л. Вальраса, краткосрочный вариант концепции кривых Филлипса, кейнсианские модели ИСТД (инвестиции — сбережения — труд — деньги), неопозитивизм как основа методологии исследования экономических процессов.

В конце 60-х годов М. Фридмен реформировал количественную теорию денег, основываясь на существующих разработках (трансакционном варианте И. Фишера, кембриджской версии наличных остатков, доходном варианте И. Фишера и К. Снайдера). Ее основ­ная идея состоит в признании непосредственного влияния измене­ний денежной массы на уровень цен. По мнению Фридмена, "деньги имеют значение для динамики цен", и, что важно, "именно количество денег, а не процентные ставки, влияют на состояние денежного рынка или условия выдачи кредитов".*

 

* Friedmen М. Money and Economic Development. N.Y., 1973. Р. 3-4.

 

Монетаристский вариант количественной теории можно свести к следующим положениям: 1) количественная теория есть прежде всего теория спроса на деньги, она не является теорией производст­ва, денежного дохода или уровня цен, 2) для экономических агентов и владельцев собственности деньги являются одним из видов акти­вов, формой владения богатством, 3) анализ спроса на деньги со стороны экономических агентов формально идентичен анализу спроса на потребительские услуги.* Такая трактовка свидетельствует о том, что монетаристы не проводят различий между деньгами как капиталом и деньгами как таковыми. Капитал рассматривается как совокуп­ность денежных активов.

 

* Studies in the Quantity Theory of Money / Ed. by M. Friedmen. Chicago: The Univ. of Chicago Press, 1958. P.4.

 

В монетаристском варианте количественной теории денег важ­ное место отводится ожидаемым изменениям уровня цен как фактора, действующего на размеры кассовых денежных резервов и других финансовых активов, находящихся в распоряжении экономических агентов.

Основываясь на собственном варианте количественной теории, монетаристы связывают ее с производством. Поскольку динамика денежной массы имеет у них первостепенное значение для объясне­ния колебаний процесса производства, то делается вывод о том, что кредитно-денежная политика — это наиболее эффективный инстру­мент регулирования экономики.

Одно из ключевых положений монетаризма, на основе которого его представители строят свой вариант объяснения экономического цикла, состоит в том, что деньги играют исключительно важную роль в изменении реального дохода, занятости и общего уровня цен. Они утверждают, что существует взаимосвязь между темпом роста количества денег, темпом роста номинального дохода, а при быст­ром росте денежной массы также быстро растет номинальный до­ход, и наоборот. Изменение денежной массы оказывает влияние как на уровень цен, так и на объем производства (в рамках ограничен­ного периода). Отсюда следует, что монетаристский вариант коли­чественной теории денег выполняет функцию управления денеж­ным спросом, а через него — и хозяйственными процессами. Основы­ваясь на положении об экстраординарной роли денег и утверждая, что капиталистическое хозяйство представляет собой стабильную систему, способную за счет саморегулирования достигать состояния равновесия, монетаристы выстраивают свою модель экономическо­го цикла, в которой определяющую роль играют изменения денеж­ной массы.

Основными элементами монетаристской теории экономического цикла являются следующие: модернизированный вариант количест­венной теории денег, концепция номинального дохода, передаточный механизм, разработанный с целью иллюстрации воздействия денег на хозяйственные процессы.

Как отмечают Т. Майер и К. Брунер, в модели передаточного ме­ханизма превалирующую роль играют "монетарные силы" среди всех "импульсов, воздействующих на экономический процесс".* Та­кими "монетарными силами" они считают деньги и цены. Монетаристская схема функционирует следующим образом. Величина спроса на деньги является результатом оптимизации различных альтерна­тивных вложений в капитал и зависит от существующих или ожи­даемых относительных цен различных активов. Когда величины пре­дельных доходов на все из возможных объектов вложения капита­ла становятся равными, тогда достигается оптимум. В том случае, когда величины предельных доходов не равны, экономические аген­ты меняют структуру своих активов путём увеличения доли акти­вов, способных принести большой доход, либо за счет сокращения менее доходных объектов вложения. Следовательно, колебания эко­номической конъюнктуры приводят к изменению относительных цен, т.е. цен на товары, рассматриваемые по отношению к ценам на дру­гие товары, и выгодности вложений капитала в различные активы.

 

* Мауеr Т. The Structure of Monetarism (1) // Kredit und Kapital (Berlin), 1975. В.8. H. 2. S. 192-196; Brunner K. The "Monetarist Revolution" in Monetary Theory // Weltwirschaftliches Archiv (Tubingen), 1970. В. 105. H. 1. S. 7.

 

Важнейшей детерминантой спроса на деньги в этой схеме счи­тается величина номинального дохода, зависящая в свою очередь от спроса и предложения денег. Для того чтобы схема на этом не замк­нулась, предполагается, что величина предложения денег опреде­ляется за рамками модели (экзогенно). Основываясь на одном из важнейших положений монетарной теории номинального дохода о "полном и мгновенном приспособлении предлагаемого количества денег к требуемому", а также используя неоклассическую модель равновесия Л. Вальраса, монетаристы делают вывод о том, что вели­чина номинальных доходов зависит от скорости обращения денег, обусловленной изменениями спроса на деньги и от определяемого экзогенно предложения денег.* На основании этого делается еще один вывод о том, что посредством изменения денежной массы можно добиться желаемого изменения номинального дохода.

 

* Milton Friedman’s Monetary Framework. A Debate with his Critics / By M. Friedman, К. Brunner a. A. Meltzer. e.a.: Ed. by R.J. Gordom. Chicago, 1974. P. 42-43.

 

Изменение номинального количества денег, устанавливаемого Федеральной резервной системой, считает М. Фридмен, оказывает значительный эффект на объем производства и занятость в крат­косрочном периоде, а на цены — в долгосрочном. В книге "Монетар­ная история Соединенных Штатов. 1867-1960" М. Фридмен и А. Шварц отмечают высокую стабильность отношения между изме­нениями денежной массы и циклическими колебаниями экономи­ческой активности.*

 

* Monetarism and the FRS's conduct of monetary policy: Compendium views pre­pared for use of the Subcomm. on monetary a. fiscal policy of the Joint Econ. Congr. of the U.S. Wash., 1982. P. 224.

 

Монетаристскую схему действия "передаточного механизма", элементами которой являются деньги и цены, достаточно точно опи­сал английский экономист П. Браунин. Исходя из предположения, что заработная плата определяется соотношением спроса и предло­жения на рабочую силу на рынке, экономические агенты с целью повлиять на объем производства приспосабливают свой спрос на деньги к их предложению. Величина дохода также ставится в зави­симость от спроса и предложения денег. Занятость определяется уровнем реальной заработной платы, а абсолютный уровень цен не зависит от денежной массы. Полная занятость в этой схеме, отмеча­ет П. Браунин, может быть достигнута только за счет снижения за­работной платы.* Следовательно, все экономические процессы у монетаристов связаны с колебаниями денежной массы. Любое откло­нение объёма производства от равновесия в данной схеме устраня­ется корректировкой спроса на деньги и их предложения, поэтому очевидной является приверженность монетаристов к денежному регулированию.

 

* Browning P. Economic images: Current economic controversies. London, 1989. P. 201-203.

 

Исследователи монетаристской теории выделяют в ней четыре основные группировки: ортодоксальную, сторонников концепции рациональных ожиданий, градулистов и прагматистов. Основное, что позволяет производить различия между ними, состоит из трех пунк­тов: степень эластичности цен; сущность функционирования пере­даточного механизма; природа рациональных ожиданий.

К ортодоксальным монетаристам следует отнестиМ. Фридмена и Р. Селдена, к сторонникам рациональных отношений (правым мо­нетаристам), являющимся противниками макроэкономического ре­гулирования, сваливающим на ошибки в экономической политике все проблемы функционирования капиталистической экономики, — Т. Саржента, Р. Бэкона, У. Элтиса и др.

Прагматисты, или левые монетаристы, во главес Д. Лейдером,занимают промежуточное положение между ортодоксальными эко­номистами монетаристского течения и кейнсианцами. Исходя из тре­бований "денежной конституции", они допускают использование го­сударственных займов для дефицитного финансирования бюджета. Монетаристский свод правил государственного регулирования похож на систему законодательных актов, разрешающих или запре­щающих те или иные формы экономической политики; отсюда и его название — "денежная конституция".

В соответствии с монетаристской денежной конституцией сум­ма ежемесячных изменений денежной массы должна быть равна заранее определенному годовому темпу роста предложения денег, около 5% ежегодно. По мнению монетаристов, изменения, обуслов­ленные другими целями государства или выходящие за условлен­ные границы, совершенно недопустимы, поскольку неизбежно ве­дут к росту инфляции и безработицы.

Для обоснования своих выводов монетаристы широко применя­ют экономико-математические модели, которые существенно не от­личаются от кейнсианских.

В основу монетаристских принципов регулирования экономики наряду с концепцией экономического цикла положены разработан­ные ими теории инфляции и безработицы.

Трактуя инфляцию как исключительно денежное явление, моне­таристы считают, что в основе ее развития лежат изменения в соот­ношении между находящейся в обращении денежной массой и ре­альной потребностью населения в денежных средствах, т.е. соотношение между предложением денег и спросом на них.

Монетаристская теория инфляции и безработицы и связанные с ними рекомендации по регулированию экономики формировались как ответная реакция на кейнсианские аналоги Монетаристы под­вергли критическому анализу концепцию кривых Филлипса, в ко­торой обосновывается взаимосвязь краткосрочных и долгосрочных изменений уровня безработицы и темпа инфляции, необходимость краткосрочного регулирования. Они выступают против этой кон­цепции, признавая только краткосрочную связь уровня безработи­цы и темпа "непредвиденной" инфляции, являющейся результатом ошибочной экономической политики. Необходимость краткосрочно­го регулирования категорически отрицается. Кривые Филлипса, счи­тают монетаристы, не отражают стабильное соотношение и количе­ственную зависимость между изменением безработицы и цен в дли­тельном периоде или в условиях высокого уровня инфляции. Сле­довательно, данная концепция не может быть использована госу­дарством в качестве эффективного инструмента прогнозирования и регулирования темпов инфляционного роста цен.

Монетаристы в своей концепции инфляции проводят различие между ожидаемой и непредвиденной инфляцией. Первая предпола­гает долгосрочный темп роста цен, соответствующий рациональным ожиданиям агентов хозяйственной системы применительно к изме­нению цен Под рациональными ожиданиями понимаются индиви­дуальные долгосрочные прогнозы динамики цен, которые использу­ются для принятия рыночных решений о величине факторов про­изводства. В данном случае рационализм инфляционных ожиданий состоит в их адекватности установкам рационального поведения хозяйствующего индивида на рынке.

В результате действия фактора ожидаемой инфляции, по мне­нию монетаристов, инфляционный процесс всегда будет значитель­но превышать темпы, которые должны были бы следовать из кон­цепции Филлипса. Таким образом, всякий раз, как только правитель­ство попытается повысить уровень занятости и уровень безработи­цы окажется ниже "естественной" нормы, произойдет наложение ожидаемой инфляции на реальные темпы роста цен, в результате чего инфляция резко усилится.

Монетаристы исходят из того, что занятость связана лишь с краткосрочной непредвиденной инфляцией, поскольку она отклоня­ет уровень безработицы от естественного. Непредвиденную инфля­цию они считают следствием ошибочной деятельности правитель­ственных органов. Содержание монетаристской концепции естествен­ного уровня безработицы заключается в том, что в условиях равно­весия сохраняется, стабильный и оптимальный для экономики есте­ственный уровень безработицы. По мнению широко известных мо­нетаристов М. Фридмена, Т. Саржента и Р. Люкаса-младшего, есте­ственная безработица не зависит от макроэкономических факторов и определяется только микроэкономическими. Они считают, что сни­зить естественный уровень безработицы с помощью государствен­ного регулирования можно только сокращением расходов на соци­альные программы и жёсткой финансово-бюджетной политикой. Другие государственные меры по регулированию занятости — уста­новление минимальных ставок заработной платы — неизбежно со­действуют росту инфляции.

Монетаристская теория безработицы, отрицающая регулирую­щее воздействие на занятость макроэкономических факторов, ими же и опровергается, Являясь продуктом капиталистического накоп­ления, безработица становится рычагом этого накопления, условием развития рыночной экономики.

Монетаристское объяснение причин инфляции исключительно денежными факторами и государственным регулированием занято­сти слабо согласуется с действительностью. Инфляция порожда­ется государственно-монополистической структурой, элементами механизма которой являются скрытая форма перелива капитала, рост правительственных расходов и образование в связи с этим хронических дефицитов государственных бюджетов, рост государ­ственного долга и инфляционные по сути методы его покрытия, чрез­мерная кредитная экспансия коммерческих банков, внешнеэкономическая политика. Весь этот достаточно сложный механизм совре­менного капитализма своим функционированием порождает и углуб­ляет инфляцию.

На основе теории инфляции и безработицы монетаристы реко­мендуют государству целый комплекс регулятивных мероприятий: снижение государственных расходов за счет сокращения социальных программ, расходов на выплаты различного рода пособий; поддержание минимальных ставок заработной платы; ослабление влияния профсоюзов; проведение кредитно-денежной политики на основе денежной конституции; приспособление налоговой системы к анти­инфляционной политике (снижение налогов); обеспечение Федераль­ной резервной системой стабильного роста денежной массы; сокра­щение роста дефицита федерального бюджета, в том числе и за счёт снижения расходов на оборону.

Монетаристская программа государственного регулирования на­шла широкий отклик среди правительств капиталистических стран, в частности в США, Великобритании, а в последнее время — в ФРГ.

Применение на практике рекомендаций монетаристов не дало ощутимых результатов и вызвало серьёзную критику со стороны экономистов. Так Дж.К. Гэлбрейт в результате анализа экономиче­ской политики администрации США высказал серьезные сомнения по поводу её конечного эффекта, поскольку, как он выразился, "и монетаристы, и теоретики концепции "предложения" предполагают классический рынок, которого сейчас не существует".*

 

* Galbreit J.К. The Market and Mr. Reagan // The New Republic. (Wash.), 1991. Sept. 23. No 12. P. 16.

 

Монетаристы сделали определённый шаг в исследовании хозяй­ственного механизма современного капитализма, в изучении функ­циональных связей капиталистической экономики, факторов, влияю­щих на динамику инфляции и безработицы. В известной мере их концепция оказала положительное воздействие на разработку анти­инфляционных мероприятий в США и Англии в 80-е годы. Заслу­живает внимания монетаристская оценка негативных проявлений кейнсианской теории государственного регулирования в части дефи­цитного финансирования, чрезмерного выпуска денег в обращение.

Вместе с тем монетаристы — типичные представители меновой концепции. Первопричину экономических процессов они видят не в производстве, а в обращении. Монетаристы не в состоянии объяс­нить внутреннее содержание, истоки рассматриваемых тенденций капиталистической экономики. Полагаясь на эмпиризм, они рекомен­дуют определять размеры денежной массы приближенно к темпам роста выпуска продукции. Вопрос о том, каким образом денежный фактор воздействует на динамику и результаты производства, по существу, обходится молчанием, поскольку авторы концепции не могут на него ответить. Ссылки на многолетний опыт, статистиче­ские данные из истории денежного обращения многими восприни­маются скептически.

Лекция 17. Теория предложения

В конце 70-х — начале 80-х годов в западной экономической науке стала разрабатываться концепция "экономики предложения". Это течение представляет собой разновидность неоклассицизма, и оно оказало заметное влияние на формирование экономической по­литики администрации США в годы президента Р. Рейгана, а так­же правительств М. Тетчер в Англии, христианских демократов в ФРГ. Рекомендации теоретиков экономики предложения явились одним из источников "рейганомики" и "тетчеризма".

В разработке и распространении теории большая роль принад­лежит Американскому институту предпринимательства, являюще­муся, по словам И. Стоуна, "вашингтонской фабрикой мысли, кото­рую, пожалуй, можно считать ведущим источником консерватив­ных идей".*

 

* New York Times Magazine. 1991. May.

 

Авторы теории предложения используют концепции различных школ, включая английскую, американскую, западногерманскую. Их теоретические источники восходят к работам Ф. Найта, Г. Саймонса, Л. Мизеса, В. Ойкена. Ведущими авторитетами для них являют­ся Ф. Хайек, М. Фридмен, У. Бернc, М. Уэйденбаум, Г. Стайн. Боль­шое влияние на формирование экономической концепции предло­жения оказала работа Ф. Хайека "Новые исследования в области философии, политики и истории идей" (1978), а также монетарная теория М. Фридмена. Отсюда прежде всего были восприняты основ­ные оценки современного состояния капиталистической экономики, толкования причин её неустойчивости, негативное отношение к сло­жившейся на основе кейнсианства практике государственного регу­лирования. Основателями теории экономики предложения явились американские экономисты А. Лаффер, Р. Мандель, М. Фелдстайн, Дж. Гилдер, М. Эванс и другие. Приверженцами этой концепции и ее внедрения в экономическую практику выступили экономисты-практики, тесно связанные с администрацией США.

Колебания темпов экономического роста, структурные и цикли­ческие кризисы, хроническая безработица и инфляция, по мнению сторонников теории предложения, были спровоцированы прежде всего ростом государственных расходов. В них они видят причину бюджетного дефицита, высоких налогов на корпорации, расстройства кредитно-денежной системы. Не только М. Фридмен, но и теорети­ки экономики предложения считают, что систематическое вмеша­тельство государства в хозяйственную жизнь, его политика дохо­дов, занятости, социального обеспечения оказывают разрушающее воздействие на экономику. Такое вмешательство отвергается, а роль государства ограничивается осуществлением политики, способствую­щей свободной хозяйственной деятельности, а также поддержке необходимого уровня денежной массы, проведению кредитных меро­приятий, ограничению социальных расходов.

Отвергая кейнсианскую систему антициклического регулирова­ния экономики с ее заботой об обеспечении эффективного спроса, полной занятости и противопоставляя ей экономику предложения, неоклассики переносят акцент с формирования спроса на проблемы предложения ресурсов и их эффективного использования. Ориенти­руя не на формирование спроса, а на предложение факторов произ­водства, сторонники рассматриваемой концепции предлагают одно­временно активизировать побудительные мотивы и стимулы предпринимательской деятельности экономических агентов. Соответствен­но меняется характер и содержание рекомендаций в области эконо­мической политики, методов ее реализации. Основную задачу своей концепции неоклассики видят в повышении долговременного темпа роста экономики при сохранении ее динамического равновесия и недопущении инфляции.

Как отмечает американский экономист Л. Туроу, сторонники кон­цепции экономики предложения руководствуются прописной исти­ной "если экономика плохо функционирует, значит что-то мешает хорошо смазанному механизму рыночного хозяйства".* Они видят основу всех неурядиц экономической системы капитализма в том, что вмешательство государства в хозяйственный процесс нарушает ее стабильность, базирующуюся на свободном рынке, расстраивая его нормальный механизм. В результате ослабляется главный сти­мул хозяйственной деятельности — частная инициатива, без кото­рой невозможны хозяйственные успехи. Отсюда низкий уровень использования ресурсов, их предложения. Рассматривая проблемы экономики сквозь призму предложения, неоклассики исходят из того, что они могут быть решены с помощью рынка. Только рынок обес­печивает экономическим агентам свободный выбор оптимальных хозяйственных решений, видов деятельности, выбор между потреблением в настоящем и будущем и т.д. Только таким путем, считают они, экономика способна набрать максимальный темп роста и дать наибольшую отдачу.

 

* Thurow L.С. Dangerous currents: The State of Economics. Oxford: Oxford Univ. Press, 1993. P. 125.

 

Вместе с тем следует отметить, что неоклассики все же полнос­тью не отвергают вмешательства государства в экономику, давая свое толкование этой проблеме Они допускают использование госу­дарства, обусловливая ограничение его регулирующей деятельнос­ти пределами, устраивающими монополии. Рамки такого вмешатель­ства резко сужены Оно допускается на основе всемерного оживле­ния рыночного механизма, устранения всех ограничений, мешаю­щих деятельности крупного бизнеса. Как утверждает А. Лаффер, "теория предложения — это по сути дела та отрасль экономической теории, которая концентрирует внимание на самых личностных и самых частных стимулах и мотивах".* Неограниченная частная ини­циатива в условиях максимальной свободы действия рыночного ме­ханизма — вот тот исходный принцип, который взят за основу эко­номики предложения. Обосновывая необходимость трансформации экономики США в направлении "дальнейшей передачи власти" от государству частному сектору, М. Уэйденбаум выступает за возрож­дение всех принципов свободного предпринимательства: чтобы про­тивопоставлять инфляционным тенденциям более высокий уровень производства, доходов, занятости.

 

* The New Economics: A Debate// Economic Impact. 1991. March. P. 23.

 

Большое место в работах авторов экономики предложения зани­мает проблема инфляции. Они во многом воспринимают монетаристское толкование этого явления. Преувеличивая роль денег в функ­ционировании хозяйства, монетаристы исходят из денежной при­роды инфляции, оказывающей большое влияние на состояние эко­номики. По словам К. Бруннера, денежные импульсы оказывают оп­ределяющее воздействие на колебания производства, занятости, цен. Основным виновником роста цен монетаристы считают кейнсианство, а также профсоюзы с их программой повышения заработной платы и уровня занятости в обществе. Они считают, что инфляция растет благодаря высоким налоговым ставкам на предпринимате­лей, государственным расходам на социальные программы, административным мерам, ограничивающим и ущемляющим свободное предпринимательство, а также в связи с громадным ростом бюд­жетного дефицита. В соответствии с этим теория предложения пред­усматривает меры антиинфляционного характера, в том числе сни­жение налогов, сокращение расходов государства на социальные нужды, ликвидацию бюджетного дефицита, отмену административ­ных ограничений, мешающих свободной предпринимательской дея­тельности.

Теория предложения не исключает использования бюджетных и кредитно-денежных методов воздействия на экономический про­цесс. Однако в отличие от сторонников регулируемой экономики, предлагаемый характер такого воздействия и его масштабы иные. Сторонники экономики предложения категорически отвергают нара­щивание бюджетных расходов для стабилизации или формирова­ния спроса, квалифицируя их как фактор дестабилизации экономи­ки и подталкивания инфляции. Отвергая политику бюджетной экс­пансии, они выступают за сбалансированный бюджет, оздоровление финансов. По мнению М. Уэйденбаума, основанное на кейнсианских методах государственное регулирование способствовало лишь воз­никновению трудностей и хаоса в экономике Соединённых Штатов Америки, включая галопирующую инфляцию, стагфляцию, сниже­ние производительности труда, замедление темпов научно-техни­ческого прогресса и др. М. Уэйденбаум считает, что федеральному правительству следует в своей деятельности ограничиваться фор­мированием политики общего надзора, для чего необходимо сокра­тить тот обширный спектр правительственных законов, правил, кото­рые стимулируют инфляционные процессы в экономике и часто со­кращают возможности занятости. Что касается обеспечения эконо­мических и социальных программ, то, по мнению американского эко­номиста, они должны составлять прерогативу частного бизнеса и местных органов власти.

Сторонники теории предложения ориентируются на внутрен­ние, свойственные индивидууму субъективные мотивы поведения и стимулы. Считается, что таким путём наилучшим образом импульсируется экономическая активность как отдельных лиц, так и фирм. Основным препятствием называют систему налогобложения, высо­кие налоговые ставки. По словам Л. Лаффера, люди работают не для того, чтобы платить налоги. В отличие от кейнсианцев, сторон­ники экономики предложения по-иному относятся к сбережениям. Они исходят из того, что рост сбережений оказывает не отрицатель­ное, а положительное влияние на экономический процесс, являясь источником наращивания инвестиций и повышения темпа динами­ческого равновесия, как пишет Л. Лаффер, люди "сберегают для того, чтобы получить доходы на сбережения ... И это не тот "прекрасный" подход со стороны совокупного спроса, который так ужасно подвёл нас в 70-е годы".*

 

* The New Economics: A Debate // Economic Impact. 1989. March. P. 23.

 

Так же как и монетаристы, авторы теории предложения отвер­гают использование налогов как средства антициклического воздей­ствия на экономику. Прогрессивно возрастающий налог на доходы отдельных лиц и корпораций рассматривается как препятствие для роста сбережений, а следовательно, и новых вложений капитала, наращивания деловой активности, устойчивого экономического рос­та. Заботясь о тех, кто получает монопольные прибыли, о получате­лях высоких доходов, сторонники экономики предложения включи­ли в свою теорию в качестве важнейших требований снижение нало­гов и сокращение степени прогрессивности налогового обложения доходов. Такие меры рассматриваются как эффективное средство стимулирования частной инициативы, создания благоприятных ус­ловий для поддержания деловой активности на основе неограничен­ного рыночного саморегулирования, расширения инвестиций и оп­тимального долговременного темпа экономического роста. Естественно; что всё это представляется как забота об общем благе, поскольку, по словам Дж. Ванниски, каждый "работает по единственной причи­не — максимизировать своё благосостояние".*

 

* Wannicki J. The way the world works. N.Y., 1989. P. 71.

 

Обосновывая курс на снижение налогов, теория предложения опирается на "эффект Лаффера", базирующийся на математиче­ской модели, проектирующей соотношение и взаимосвязь государст­венных доходов и налогов. Согласно построению А, Лаффера, рост государственных доходов происходит лишь до определённого уров­ня налоговых ставок. Затем он замедляется, а при достижении крити­ческой отметки начинает снижаться. Если налоги поглощают всю предпринимательскую прибыль, что можно представить в основном как абстракцию, то произойдёт снижение темпов роста производст­ва или даже его прекращение. Это повлечёт за собой резкое сокра­щение поступлений налогов в казну. Иллюстрируя действие меха­низма "эффекта Лаффера", сторонники экономической теории пред­ложения настоятельно рекомендовали администрации США произ­вести налоговую реформу, что и имело место в начале 80-х годов.

Таким образом, экономическая теория предложения ориентиру­ет на стимулирование широкой частной инициативы, частного пред­принимательства. Её сторонники видят в этом ключ к решению наи­более острых экономических проблем. Важнейшим рычагом стиму­лирования частной инициативы считается снижение налоговых ста­вок и обеспечение привилегий корпорациям. Только через стихий­ный рыночный механизм и всемерное повышение предложения — утверждают они — возможно обеспечить эффективное использова­ние ресурсов и стимулировать спрос на продукцию. Любое увеличе­ние бюджетных расходов на эти цели отвергается, как и повышение расходов на социальные нужды. Бюджетный дефицит, как один из отрицательных показателей состояния экономики, предлагается ус­транить. Как отмечает Дж. Тобин, представляющие "фискальную ортодоксию" сторонники экономической теории предложения вы­ступают за экономию на государственных расходах и сбалансиро­ванный бюджет.

Экономическая теория предложения вызвала резкую критику со стороны известных западных авторов. По словам Дж. Гэлбрейта, экономическая теория предложения носит более чем преходящий характер, являясь "временным отклонением в государственной политике". Он убежден, что эта теория вместе с монетаризмом будет "отвергнута и даже сейчас отвергается опытом и здравым смыс­лом".* Низкую практическую эффективность экономики предложе­ния отмечает американский экономист Б. Босворт. Хотя, по его мне­нию, проблема предложения ресурсов заслуживает большего вни­мания, авторы не сумели разработать обоснованных рекомендаций по ее реализации. Исключение составляет лишь рост инвестиций в результате налоговой реформы 1981 г. В целом же экономическая политика администрации США в 80-е годы имела серьезные про­счеты. Так, например, несмотря на принятые меры по стимулирова­нию сбережений, их доля в ВНП фактически не изменилась Бос­ворт считает, что эти просчеты рейганомики связаны главным обра­зом с гиперболизацией налоговых льгот корпорациям в ущерб дру­гим методам государственного регулирования экономики.** Авторы популярного в США и других странах учебника "Экономикс" П. Самуэльсон и У. Нордхауз убеждены в том, что оздоровление амери­канской экономики связано не с предложением, как утверждают неоклассики, а со спросом.***

 

* Цит. по: Меньшиков С. Капитализм, социализм, сосуществование. М., 1988. С. 105.

** Bosworth В.Р. Tax incentives and economic growth. Wash.: Brookings Institutions, 1984. Р. 125, 128, 185.

*** Samuelson Р., NordhausW. Ibid. 1985. P. 192.

 

По рекомендациям монетаристов и сторонников экономики пред­ложения американская администрация с начала 80-х годов рассчи­тывала достаточно быстро стабилизировать экономику и обеспечить равновесие федерального бюджета. Сокращение государственных расходов на социальные нужды и ограничение деятельности проф­союзов должно было привести если не к ликвидации, то, во всяком случае, к существенному сокращению крупномасштабного бюджет­ного дефицита. Одновременно рассчитывали ослабить действие ин­фляционных факторов, стабилизировать цены. Однако надежды не оправдались. Практический эффект теории оказался намного ниже рекламируемого. Если рекомендации по устранению препятствий свободной предпринимательской инициативе, развязыванию рыноч­ных сил способствовали оживлению экономической конъюнктуры после экономического спада на рубеже 80-х годов и последовавшего затем циклического подъема, а налоговая реформа 1981 г. несколько стимулировала деятельность корпораций, то в решении других во­просов прогнозы не только не оправдались, но и вызвали негатив­ные проявления в экономике. "Отцы" рейганомики, ориентировав­шиеся на рекомендации монетаристов и сторонников экономики пред­ложения, вынуждены были вскоре отказаться от полного прекраще­ния антициклических регулирующих мероприятий со стороны государства, системы неограниченных валютных ресурсов.

С 1983 г.в США Федеральная резервная система вновь верну­лась к краткосрочному антициклическому регулированию процент­ных ставок, производства и занятости. В этом повороте просматри­ваются мероприятия кейнсианского характера. Тем более это проявляется в отношении бюджетного дефицита.

Таким образом, отказ от кеинсианских методов государственно­го регулирования не привел к обновлению экономики.

Лекция 18. Теория рациональных ожиданий и "новая классическая макроэкономика"

Английский экономист У. Бьюттер пишет о том, что появление школы рациональных ожиданий представляет собой "очередной ре­волюционный переворот в макроэкономической теории".*

 

* Buiter W. The Role of Economic Policy After the New Classical Macroeconomics (Macroeconomic Analysis: essays in macroeconomics and econometrics) / Ed. by D. Currie, R. Nobay, D. Peel. L., 1981. P. 269.

 

Насколько школа рациональных ожиданий связана с монетаристами, можно судить по тому, что ее считают вторым изданием или монетаризмом второго поколения. Вместе с тем их все же не следу­ет отождествлять. Школа рациональных ожиданий — продукт но­вейшей эволюции неоклассицизма, отражающий характер ее особен­ностей.

В долгосрочном плане монетаристы исходят из того, что капита­листической экономике присущ естественный уровень безработицы и инфляции. Он связывается со структурными и институциональны­ми характеристиками экономической системы. Этот уровень уста­навливается в результате действия рыночных сил и соответствует состоянию экономического равновесия. Всякую безработицу, превы­шающую его, монетаристы рассматривают как добровольную, связан­ную с отклонением заработной платы от равновесного уровня. М. Фридмен и его коллеги оставляли в стороне вопросы краткосрочной динамики, что подтолкнуло к новым теоретическим поискам в рамках его основных постулатов, в результате чего усилилось влия­ние приверженцев теории рациональных ожиданий.

Претендуя на новизну своего теоретического варианта, они не склонны считать себя только продолжателями учения М. Фридмена, представляя выдвинутую концепцию как "новую классическую макроэкономическую теорию" или "новую классику". Такое назва­ние обусловлено тем, что теория рациональных ожиданий имеет дело именно с макроэкономическим уровнем хозяйства, применяет соответствующие модели.

Школа рациональных ожиданий сформировалась в США. Ее сторонники поставили своей целью разработать собственную тео­рию динамического равновесия в соответствии с принципами опти­мального поведения хозяйственных агентов, которая ответила бы на вопрос о причинах и степени колебаний основных экономических показателей включая выпуск, масштабы занятости, цены, заработ­ную плату. Авторы теории исходят из того, что в макроэкономиче­ском анализе особая роль принадлежит субъективным ожиданиям и прогнозам участников хозяйственного процесса. Возникла идея разработки новой равновесной модели, опирающейся на данный фак­тор. По словам Т. Саржента, "ключевым элементом новой класси­ческой макроэкономики является приверженность к общему равновесию и оптимизированному стратегическому поведению».*

 

* The New Classical Macroeconomics. Brighton. 1994. P. 70.

 

Теория рациональных ожиданий означает, по существу, в более широком плане возрождение неоклассических принципов, базирую­щихся на методологических посылках теории общего равновесия Л. Вальраса, учениях А. Маршалла и Дж. Кларка, трудах К. Вексе­ля, И. Фишера, Ф. Хайкера.

Первую попытку разработки общего принципа формирования субъективных прогнозов экономических агентов предпринял аме­риканский экономист Ф. Кейтан, но он не вышел за рамки гипотезы адаптивных ожиданий широко применяемой монетаристами. Ограниченность ее механизма в том что экономические агенты регули­руют свои действия в принятии экономических решений в зависимос­ти только ог прошлого опыта и информации. Иными словами, про­гнозы будущих значений экономических параметров определяются здесь только на основе их прошлой траектории. Теоретики новой классики исходят из того, что концепция адаптивных ожиданий, составляющая основу монетаристской модели поведения хозяйствен­ных агентов на рынке, не обеспечивает возможности полного учета роста цен. Это неизбежно влечет за собой ошибки в прогнозах и отрицательно сказывается на результате хозяйственной деятельнос­ти. "Такой способ формирования ожиданий, — пишет Р. Лукас, — постоянно обнаруживает свою ошибочность и, более того, всегда наносит ущерб субъекту".* Гипотеза адаптивных ожиданий в силу ограниченности своей информационной базы не соответствует нео­классическому принципу оптимального поведения субъекта на рын­ке. Последний предусматривает реализацию такой стратегии пове­дения, которая обеспечивает наиболее полное и скорейшее дости­жение целей.

 

* Lucas R.E., Sargent Т.T. After Keynsian Macroeconomics. In: Rational Expectations and Econometric Practice. L., 1991. P. 301.

 

В начале 60-х годов американский экономист Дж. Мут ввел в экономический оборот понятие "рациональные ожидания". В отли­чие от адаптивных, под рациональными он подразумевал ожида­ния, складывающиеся не только с учетом информации прошлых периодов, а главным образом на основе всей имеющейся в опреде­ленный момент информации о современном состоянии и перспекти­вах хозяйства. Дж. Мут исходил из того, что индивиды располагают именно всей доступной для них информацией и используют ее в такой модели экономики, какую они себе представляют и считают правильной. В своей гипотезе Дж. Мут исходит из того, что ожида­ния максимизирующих свое положение экономических агентов ра­циональны. Основу такого превращения, по его мнению, и составля­ют доступные в данный момент наиболее исчерпывающие сведения о состоянии экономики. В результате на базе всей полученной эко­номическими агентами информации формируются представления о положении в экономике которые автор гипотезы принимает как условные математические ожидания. Экономическая информация является первичным материалом для построения моделей рацио­нальных ожиданий формирующихся на основе математических методов, таких, в частности, разделов математики, как теория веро­ятностей, стохастическое программирование и др. Одну их первых подобных моделей построил профессор Чикагского университета Р. Лукас, исходивший из того, что если вся имеющаяся в наличии информация оптимально используется участниками хозяйственно­го процесса при формировании своих ожиданий, то такие ожидания можно считать рациональными.

Гипотеза Дж. Мута положила начало развитию концепции рацио­нальных ожиданий. Ее разрабачьшали Р. Берроу, Р. Лукас, Н. Уол­лес, Т. Саржент, Л. Лейдерман, П. Минфорд и др. Обоснованию этой концепции посвящены работа Т. Саржента и Н. Уоллеса "Теория рациональных ожиданий и экономическая политика (современная макроэкономика)" (1989), обширное исследование Р. Лукаса и Т. Саржента "Рациональные ожидания и экономическая практика" (1991), книга Р. Лукаса "Исследование теории делового цикла" (1991) и др. На основе гипотезы Дж. Мута американские экономисты стреми­лись обновить, рационализировать теоретическое наследие неоклас­сицизма, включая монетаризм. Утверждая, что поведение экономи­ческих субъектов в условиях саморегулирующейся рыночной эко­номики носит рациональный характер, они подчеркивают не только незыблемость принципов свободного предпринимательства, но и иде­альный хозяйственный механизм, соответствующий этой системе. Школа рациональных ожиданий обновила неоклассицизм и оказала большое воздействие на модернизацию его экономической теории.

Теоретики рациональных ожиданий полностью полагаются на механизм рыночного саморегулирования экономики. Рыночные свя­зи занимают в их построениях особое место. Они исходят из того, что рынки постоянно находятся в состоянии равновесия. Принима­ется как непреложный факт, что спрос всегда равен предложению, поскольку механизм рыночного саморегулирования оперативно устра­няет любые отклонения в их соотношении. Так, если спрос превы­сит предложение — вступает в действие рост цен, приводящий спрос в соответствие с предложением. Падение спроса на товары, напро­тив, ведет к снижению цен до необходимого уровня, уравновешиваю­щего спрос и предложение. Концепция рациональных ожиданий предполагает, что в ходе конкуренции приводятся в действие все рычаги саморегулирования, эффективно самонастраивающие эко­номическую систему и обеспечивающие ее равновесие. Сторон­ники этой концепции исходят из того, что колебания производства или занятости наиболее характерны, как правило, для уровня фир­мы или отрасли. В рамках национальной экономики преобладает тенденция к их выравниванию. Рациональные ожидания способству­ют расчищению всех видов рынков, приведению их в состояние, обеспечивающее устойчивость экономики, поскольку хозяйственные агенты могут гибко реагировать на любые отклонения экономиче­ской конъюнктуры, действовать в соответствии с принципами опти­мизации, ориентируясь на реальные экономические показатели и результаты. Авторы теории рациональных ожиданий не отрицают возможности циклических колебаний производства. Однако игнори­руя действительную основу циклических колебаний, они рассмат­ривают их как результат ошибок, допускаемых экономическими субъектами в течение краткосрочного периода. Причиной возмож­ных ошибок считается некачественная, искаженная информация, мешающая правильно оценить конъюнктуру и разработать реаль­ные прогнозы.

Одним из факторов, с которыми необходимо считаться хозяй­ственным агентам при разработке на основе рациональных ожида­ний таких прогнозов своего экономического положения и доходов, авторы новой классики называют государственное вмешательство в хозяйственный процесс, действия правительственных органов. Они убеждены в том, что хозяйственные агенты в состоянии улавливать, рационально ожидать и учитывать в своей деятельности любые меры экономической политики государства и соответственно реагировать на них своими хозяйственными решениями. Сторонники концепции рациональных ожиданий отвергают государственное регулирование экономики, а меры экономической политики считают неэффективны­ми и бесперспективными. Более того, регулирующее вмешательство государства, представленное чаще всего непоследовательной, а то и некомпетентной экономической политикой, они рассматривают в ка­честве основы цикла, главной причины отклонений от естественного уровня производства и безработицы. Кейнсианская система анти­циклического регулирования считается причиной развязыва­ния в 70-е годы галопирующей инфляции и стагфляции.

Еще до того, как заявила о себе школа рациональных ожиданий, М. Фридмен, включив в свою модель адаптивные ожидания, доказы­вал неэффективность кейнсианского государственного антицикли­ческого регулирования. Это положение обосновывалось тем, что дол­госрочные значения занятости и выпуска продукции в условиях рыночной экономики неизбежно соответствуют определенным есте­ственным уровням, зависящим от институциональных, структур­ных характеристик экономической системы и не подвластным госу­дарственному регулированию, политике точной настройки. Приме­нительно к краткосрочным периодам положение, по его мнению, ме­няется. Здесь экономическая политика правительства в состоянии оказывать стимулирующее воздействие на занятость и выпуск про­дукции, что возможно, однако, только за счет наращивания темпов инфляции. В краткосрочном плане монетаристы допускают исполь­зование кривой Филлипса, хотя в долгосрочном плане, по их мне­нию, она теряет смысл, вырождается, превращаясь в вертикальную прямую.

Теоретики рациональных ожиданий не удовлетворены даже по­зицией М. Фридмена. По их мнению, государственное вмешательст­во в хозяйственный процесс в принципе абсолютно неприемлемо и вредно. При этом возможность существования кривой Филлипса от­рицается не только в долгосрочном, но и в краткосрочном плане. С хаотичной и непредсказуемой экономической политикой государ­ства представители новой классики связывают капиталистический цикл, поскольку случайный характер правительственных мероприятий привносит в экономику значительный элемент неопределеннос­ти. Любое из этих мероприятий вызывает соответствующую контр­реакцию экономических агентов, что усиливает колебания, ведет к нарушению равновесия. Они категорически отвергли основанную на кейнсианских рецептах систему антициклических мероприятий, поскольку правительство не в состоянии позитивно влиять на эко­номический процесс. Любое его вмешательство с целью стимулиро­вания спроса, ущемляющее интересы хозяйственных агентов, вы­зывает соответствующее противодействие. В условиях саморегули­рующейся равновесной экономики нарушения стабильности неиз­бежно выливаются в рост цен, заработной платы, повышение про­центных ставок.

Большое место сторонники рациональных ожиданий отводят со­зданию равновесной модели цен, которая заложена в основу обоб­щающей макроэкономической модели функционирования хозяйства. Равновесные цены ставятся в зависимость от денежной массы, ее движения. Систематические изменения последней проявляются в ценах. При этом делается вывод, что изменения денежной массы в результате определённой государственной политики влияют лишь на общий уровень цен, не отклоняя экономику от естественного состояния. Теоретики рациональных ожиданий уповают на стабиль­ность денежной политики, поскольку именно от нее, по их мнению, зависит устойчивость цен.

Теоретики новой классики связывают цикл и с непредсказуемос­тью изменений государственной политики в предложении денег. Не­ожиданные изменения денежной массы в обращении они рассмат­ривают в качестве причины изменения цен и циклических колебаний в экономике. Как отмечает Р. Лукас, даже на небольшие колеба­ния цен предприниматели отвечают резкими изменениями произ­водства и занятости. Увеличение денег в обращении вызывает рост цен, что является сигналом для экономических агентов к увеличе­нию производства.

Снижение цен, следующее за сокращением денежной массы в обращении, напротив, дает сигнал к снижению объемов производ­ства. Такой источник информации, как считают сторонники концеп­ции рациональных ожиданий, находится постоянно в поле зрения экономических агентов, согласующих с ним свои действия. По мне­нию Р. Лукаса, степень отклонения от намеченного уровня произ­водства зависит от того, считают ли экономические агенты обнару­женные колебания цен временными или устойчивыми. Стабилиза­ция рыночной ситуации, в свою очередь, подсказывает им, насколь­ко правильны были их действия, повлекшие за собой либо расши­рение, либо сокращение производства. Если меняется общий уро­вень, в чем предприниматели убеждаются незамедлительно, то это свидетельствует о том, что денежный фактор не оказал серьёзного влияния на хозяйственное положение в данном конкретном случае.

Наряду с государственной экономической политикой дестабили­зирующим фактором экономики авторы новой классики называют несовершенство информации, её ограниченность и искаженность. Одним из главных источников ошибок считается та же экономиче­ская политика государства. Действием этого фактора объясняют по­явление необоснованных, ошибочных решений, принимаемых эко­номическими агентами. В качестве надежного противодействия пред­лагается получение дополнительной достоверной информации и до­ведение ее до необходимого уровня. В этом случае последствия не­верных решений и дестабилизированная рациональная рыночная активность восстанавливает стабильное равновесие без внешнего вмешательства.

М. Фридмену и его коллегам не удалось дать обоснованное реше­ние проблемы инфляции. Сторонники концепции рациональных ожи­даний пришли к выводу, что инфляционные ожидания рациональ­ны лишь в том случае, если совпадают с математическим ожидани­ем будущей динамики цен. Основу их составляют вероятностные прогнозы, полученные в результате всестороннего изучения всей рыночной информации.

Сравнительно недавно представители новой классики категори­чески отрицали необходимость какой-либо регулирующей деятель­ности государства по отношению к хозяйственному процессу. Одна­ко жизнь поставила их перед необходимостью отказаться от такой категоричности и ввести в интерпретацию данного вопроса опреде­лённые коррективы. В связи с этим появились высказывания о том, что некоторые регулирующие мероприятия могут приносить пользу и их надо иметь в виду. При этом, однако, следует помнить, что мероприятия регулирующего характера со стороны государства со­пряжены с опасностью нарушения экономической стабильности. Последние исследования сторонников теории рациональных ожи­даний подтверждают изменения в их отношении к оценке политики государства. Имеет место отход от первоначальной установки, со­гласно которой всякая активная экономическая политика объявля­лась неэффективной. Отвергая сложившуюся на основе кейнсианства широко распространенную систему государственного вмеша­тельства в хозяйственный процесс, в связи с её полнейшей неэф­фективностью и вредными последствиями, сторонники новой клас­сики теперь все же признают возможность проведения "четко ори­ентированной" правительственной политики и считают ее полезной. Такую мысль высказал, например, Т. Саржент, заявивший, что он в принципе не против государственного вмешательства в экономику. Анализ показывает, что в данном вопросе они пошли на сближение с монетаристами, оговариваясь, что признают политику правительст­ва только стабильную и чтобы последствия ее можно было предви­деть.

Отражая отдельные специфические черты современной экономи­ки, сторонники теории рациональных ожиданий пытаются преодо­леть тупики, с которыми столкнулся монетаризм и другие течения неоклассицизма. В связи с этим не только вопросы инфляции и безработицы, но прежде всего проблема цикла привлекла их внима­ние, составив главную заботу.

Однако при анализе американским экономистом М. Ловеллом результатов одного из обследований краткосрочных ожиданий пред­принимателей, проведенного министерством торговли США, выяс­нилось, что полученные данные свидетельствуют скорее против этой теории, чем подтверждают ее. Они, по существу, показали невоз­можность полного использования экономическими агентами имею­щейся информации. Такой вывод подтверждает практика уточне­ния официальных предварительных оценок ВНП и других эконо­мических показателей. Она свидетельствует о наличии системати­ческих отклонений, связанных с нереальностью условий рациональ­ности М. Ловелл считает, что в рамках гипотезы рациональных ожи­даний нельзя решить проблему построения реальных прогнозов.*

 

* American Economic Review. Menacha, 1990. V. 76, No 1. Р. 115.

 

Концепция рациональных ожиданий ориентирует на крайнюю степень абстрагирования от реального экономического процесса. Это характерно и для построенных на основе данной гипотезы рафини­рованных математических моделей. В связи с этим новая класси­ческая макроэкономическая теория оказывается за непреодолимым барьером академизма и весьма далека от самой возможности вскрыть подлинные причины и механизмы инфляции, стагфляции, наруше­ния общего динамического равновесия. Абстракции теоретиков но­вой классики не отражают в обобщенном виде современную эконо­мическую систему со всеми присущими ей специфическими особен­ностями. Построение внутренне непротиворечивых равновесных мо­делей, по существу, далеко не достаточно для ответа на злободнев­ные вопросы реального экономического процесса.

Один из патриархов современной американской экономической науки П. Самуэльсон весьма скептически оценивал практические рекомендации этой школы, даже касающиеся антиинфляционных мероприятий. Отмечается, что оторванность ее моделей от реаль­ных процессов исключает саму возможность извлечь из них какие-либо полезные для практики советы и предложения.

Теория рациональных ожиданий предполагает существование идеальной экономической системы, где все предусмотренные авто­рами модели параметры имеются налицо. При этом экономические агенты должны весьма точно оценивать хозяйственную ситуацию, включая ее ближайшие перспективы. Может ли такая идеальная система постоянно пробивать себе дорогу? По-видимому, нет. Ответ на этот вопрос следует однозначный.

Рассматриваемая концепция не дает убедительного ответа и на вопрос о том, насколько обоснованы ожидания, какова степень соот­ветствия прогнозов реальной действительности. Не оправдывается и подвергается критике одно из важнейших положений теории ра­циональных ожиданий о равной доступности информации всем участникам экономического процесса.

Лекция 19. Эволюция кейнсианства

В современной западной экономической литературе и в практи­ке государственного регулирования экономики сохраняет определен­ное влияние кейнсианское направление, хотя его сторонники оттес­нены на второстепенные позиции и критика в их адрес не прекращается. До середины 70-х годов в большинстве развитых стран кейнсианство составляло теоретическую основу государственного регу­лирования экономики. Дж. Кейнс разработал макроэкономическую теорию эффективного спроса, составившую основу его теории госу­дарственного регулирования. Считая одной из важнейших задач такого регулирования экономики достижение "полной занятости", он концентрировал внимание на образовании и движении нацио­нального дохода, рассматривая все экономические процессы сквозь призму реализации, обеспечения эффективного спроса. Многие тео­ретические положения Дж. Кейнса были восприняты многочислен­ными последователями, претерпели определенную эволюцию и ис­пользуются до сего времени.

Современное кейнсианство не является чем-то единым. В нем выделяется течение ортодоксальных кейнсианцев, считающих себя главными хранителями концепции Дж. Кейнса. Этот вариант разра­батывался такими известными экономистами, как Э. Хансен, Дж. Хикс, С. Харрис, П. Самуэльсоном и др. Непосредственным во­площением кейнсианской ортодоксии явилась прежде всего инвес­тиционная теория цикла, составившая основу антициклического ре­гулирования экономики, ориентирующая на гибкое использование доходов и расходов бюджета в связи с изменением конъюнктуры, налоговой системы, выплат по социальному страхованию и др. Ортодоксальное кейнсианство включилось также в решение проблемы экономической динамики. В дальнейшем кейнсианская ортодоксия пошла по пути интеграции с неоклассической теорией, в результате чего появился неоклассический синтез Пола Самуэльсона, сформиро­вавшего модель смешанной экономики. Новая концепция базирова­лась на соединении кейнсианства с традиционными положениями неоклассицизма. Этот ортодоксальный вариант включил, с одной стороны, инструментарий кейнсианской теории с бюджетными, нало­говыми, финансово-кредитными методами государственного регули­рования экономики, а с другой — ориентировал на более строгий учет и широкое использование рыночных условий (конкуренция, динамика цен и др.). В неоклассическом синтезе ортодоксальное кейн­сианство во многом теряло своё лицо, поскольку низводилось до частного случая неоклассической теории, которая в свою очередь рассматривалась в качестве общей основы функционирования эконо­мической системы, включая оптимальное распределение ресурсов, рыночное саморегулирование, распределение доходов. Как утверж­дал П. Самуэльсон, "с одной стороны, надо проводить политику кредитно-денежной экспансии, способствующей развитию капитала вглубь и значительным масштабам капиталовложения; с другой сто­роны, тенденция к возникновению инфляционного разрыва в резуль­тате такого увеличения инвестиционных расходов должна быть нейт­рализована при помощи жёсткой фискальной политики, предусмат­ривающей достаточно высокие налоговые ставки (и достаточно низ­кие правительственные расходы). Это должно привести к такому сокращению доходов, оставшихся у населения (после уплаты нало­гов), чтобы заставить его сократить потребление и, таким образом, освободить средства для инвестиций не вызывая при этом инфля­ции".*

 

* Самуэлъсон П. Экономика. М., 1984. С. 785-786.

 

Формальное объединение кейнсианства с неоклассицизмом не дало ожидаемых результатов. Однако идея синтеза продолжает при­влекать внимание экономистов до сего времени. Признавая бесплод­ность очередных попыток создания на основе ортодоксального кейн­сианства эффективной экономической теории, как это было с нео­классическим синтезом, сторонники данного направления вынуждены вновь и вновь возвращаться к идее синтеза двух ведущих экономи­ческих концепций. На такой же основе предпринимались усилия по модификации концепции регулируемого капитализма сторонника­ми так называемой "новой экономической теории" (new economic) У. Хеллером, Дж. Тобином, А. Оукеном и др. Они пытались усовер­шенствовать систему кратковременного антициклического регулирования как средства обеспечения устойчивого экономического рос­та. Одним из главных рычагов воздействия на конъюнктуру прини­малось снижение налогов. Отмечая близость своей концепции нео­классическому синтезу, Дж. Тобин писал: "Мы отстаивали неоклас­сический синтез, который подчеркивает, что денежные и фискальные элементы можно смешивать в различных пропорциях с целью достичь требуемых макроэкономических результатов".* Привержен­цы new economic обосновывали экспансионистский внешний курс, не­дооценивавший угрозу инфляции. В результате весьма высокое вли­яние, каким данная теория пользовалась в США, было подорвано.

 

* Tobin G. The new Economics One Decade. Princeton. N.Y., 1992. P. 12.

 

Вмешательство государства в экономику в качестве регулирую­щей силы имеет свои границы. В 70-е годы отношение к кейнсиан­ской концепции резко изменилось.

Критика кейнсианства в это время усилилась. Последователей Дж. Кейнса обвинили прежде всего в том, что их теория нарушала принципы свободного предпринимательства, мешала естественному ходу экономического процесса, его саморегулированию. Кейнсианцев упрекали и в том, что они не проявили должного внимания к вопросам движения денежной массы, ценообразования, динамики цен, нормы процента, отбросив их на второстепенные позиции как несущественные. Все это в значительной мере не принималось в расчет при формировании антициклических программ, моделей эко­номической динамики.

К ортодоксальному кейнсианству относятся также некоторые экономисты старой кембриджской школы в Англии, которую в 70-х годах представляли М. Познер, Р. Кан и др. Они исходили из приня­того кейнсианцами толкования природы и причин нестабильности экономики и роли государственного регулирования в ее преодоле­нии. Отличительной особенностью этой группы был анализ воспро­изводительных процессов, которые рассматривались с учётом ос­новных хозяйственных потоков, получавших реальные количествен­ные оценки. Полагаясь на инструменты бюджетной политики и ме­тоды регулирования валютного курса, сторонники старой кембридж­ской школы были убеждены, что всё это одновременно в состоянии обеспечить как достижение полной занятости, так и стабильность цен и равновесие платёжного баланса.

Современное кейнсианство включает несколько течений. Наря­ду с приверженцами кейнсианской ортодоксии многие экономис­ты — сторонники теории Дж. Кейнса — отвергают ортодоксальный вариант, обосновывают необходимость очищения и обновления кейнсианской концепции. С одной стороны, они ратуют за восстановление чистоты теории Дж. Кейнса, удаление из нее различных наслоений, внесённых в нее его многочисленными последователями. С другой — стремятся дополнить кейнсианскую концепцию недостающими, на их взгляд, элементами, обновить ее на собственной основе, влить в кейнсианство новую кровь, оживить его, придать ему совре­менное звучание и сделать вновь дееспособным. Такой вариант об­новления был начат, например, группой представляющих монетаристское посткейнсианство влиятельных американских экономис­тов, в числе которых А. Лейонхуфвуд, С. Вайнтрауб, Д. Давидсон, Р. Клауэр, Х. Мински и др.

По мнению американских экономистов, различия между учени­ем Дж. Кейнса и неоклассической концепцией более глубокие, нежели их представляли его ортодоксальные последователи, рассматривав­шие кейнсианскую концепцию как теорию равновесия в условиях неполной занятости. Р. Клауэр, а вслед за ним А. Лейонхуфвуд, от­вергая эти утверждения, квалифицировали кейнсианство как тео­рию неравновесия, как макроэкономическую теорию приспособле­ния к нарушению экономического равновесия.

Современные кейнсианцы считают, что сама теория Дж. Кейнса в состоянии дать обоснованное решение этих вопросов, если её очис­тить от всех чуждых наслоений.

Выступая за возрождение кейнсианства с учетом современных потребностей, С. Вайнтрауб, Д. Давидсон, А. Лейонхуфвуд и другие экономисты стремятся не только очистить ее от всего, по их мне­нию, не свойственного самому основанию учения, но и устранить упрощенные подходы к экономическим процессам. "Для того, чтобы вернуться на утерянные позиции, — пишет X. Мински, — теорию денег Кейнса следует возродить в том виде, в каком она изложена в книге "Общая теория", что позволит продемонстрировать упуще­ния и ошибки как традиционной "кейнсианской теории", так и совре­менного монетаризма".* Восстановлению денежных аспектов прида­ется особое значение, поскольку в этом случае, как считают авторы, кейнсианская концепция будет пригодна и для анализа инфляцион­ных ситуаций, и для разработки антиинфляционных мероприятий. Большое место при этом отводится вопросам организации опера­тивных и надежных источников достоверной экономической инфор­мации.

 

* Современная экономическая мысль. М., 1991. С. 432.

 

Однако экономическое развитие в 80-е годы, НТР потребовали снижения издержек государственного регулирования за счёт сокра­щения прямого вмешательства государства и его бюрократического аппарата в экономику. Всё это привело к расширению рамок сво­бодного предпринимательства на основе рынка, конкуренции и усиления роли внутрифирменного планирования экономической дея­тельности. В таких условиях о восстановлении прежнего положе­ния, утраченного доверия и престижа кейнсианской теории не мо­жет быть и речи.

Наряду с этим в 80-е годы экономисты не отказались от идеи синтеза, от того, чтобы интегрировать макроанализ и неоклассичес­кую теорию, что в отличие от неоклассического синтеза получило название кейнсианизма. Кейнсианизм по-прежнему ориентирует на использование таких кейнсианских категорий, как эффективный спрос, макроэкономический анализ рынка, рациональные предпоч­тения денег и др. Вместе с тем сторонники кейнсианизма не проти­вопоставляют кейнсианские постулаты неоклассической концепции. Напротив, принципы неоклассицизма рассматриваются как универ­сальные. Особое внимание уделяется использованию рынка, конку­ренции в распределении ресурсов в соответствии с агрегативными предпочтениями индивидуумов.

Современные кейнсианцы считают, что экономическая теория требует обновления и дальнейшего развития. По-прежнему уделя­ется большое внимание таким факторам, как инвестиция, инвести­ционный спрос. Пытаются найти новые подходы, расширяющие возможности регулирования. Примером этого может служить обосно­вание концепции бюджета капиталовложений, разработка методов его сбалансирования. Большое внимание исследователей привлека­ет также теория "финансовой нестабильности", рассматриваемая как основа для определения антикризисных мероприятий, регулиро­вания бюджетного дефицита. Вместе с тем современные кейнсиан­цы ищут средства эффективного воздействия на рыночный меха­низм, регулирования конкуренции, выясняют влияние рынка на ди­намику инвестиций, движение безработицы, инвестиционный про­цесс. Современные последователи Дж. Кейнса настойчиво продолжа­ют поиски обновления кейнсианства. Процесс этот сложный, неодно­значный, развивающийся далеко не гладко, но дающий и определен­ные позитивные результаты, которые продлевают его жизнеспособ­ность.

В свое время на основе учения Кейнса сложилось левое течение, выступившее с антимонополистических позиций — левое кейнсиан­ство. Оно получило наибольшее распространение в Англии. Его основу составила влиятельная группа экономистов Кембриджского универси­тета, являющегося цитаделью кейнсианства. Возглавила левое кейн­сианство Джоан Робинсон. Сторонниками его были Н. Калдор, П. Сраффа, Дж. Итуэлл, Л. Пазинетти и др. Дж. Робинсон одна из первых заявила о кризисе ортодоксального кейнсианства. Отвергая неоклассическую теорию, левые кейнсианцы подвергли критике и концепцию кейнсианской ортодоксии. Они критиковали ортодоксаль­ную концепцию за то, что в ней не нашли отражения и не получили решения социальные проблемы (например, неравенство в распреде­лении доходов), без которых немыслимо позитивное решение во­просов функционирования экономики, ее регулирование.

В дальнейшем левое кейнсианство эволюционировало в более широкое течение — посткейнсианство. Левые кейнсианцы состави­ли его основу. Посткейнсианцы продолжили критику ортодоксаль­ного варианта, в особенности неоклассицизма. Резкую критику у них вызывает маржинализм. Поставив своей задачей обновление учения Дж. Кейнса и завершение "кейнсианской революции", посткейнсианцы одновременно стремятся довести до логического конца и критику неоклассицизма. Посткейнсианцы опираются не только на теорию Дж. Кейнса. Они используют и другие источники: институционализм, учение Рикардо, концепцию радикалов, экономиче­скую теорию К. Маркса. Примечательна в этом отношении неорикардианская ветвь посткейнсианства, разрабатываемая П. Сраффой, а также Дж. Итуэллом, П. Гареньяни, П. Пазинетти и др., преследую­щая цель восполнить пробелы в теории стоимости и эффективного спроса. Посткейнсианство представляет также одну из современ­ных разновидностей западных интерпретаций марксистской полит­экономии.

Посткейнсианцы обосновали один из вариантов реформирова­ния экономики. Дж. Робинсон и её коллеги ищут не только пути обеспечения устойчивого динамического равновесия, важнейшим эле­ментом которого является государственное регулирование экономи­ческих процессов. В их теории большое место занимает устранение неравенства в распределении доходов на просвещение, здравоохра­нение и другие социальные нужды, развитие социального страхо­вания. Всё это свидетельствует о том, что посткейнсианцы делают акцент на использовании социальных факторов, предусматривая их реализацию через широкую регулирующую деятельность государ­ства, демократизацию экономической политики, в особенности в об­ласти распределения доходов.

В начале 80-х годов в английском посткейнсианстве обозначи­лась ещё одна ветвь, получившая название новой кембриджской школы. Её представляет группа экономистов, в которую входят У. Годли, К. Куттс, Р. Тарлинг, М. Фезерстон и др. Выделение ветви новой кембриджской школы произошло не столько под влиянием теории самого Дж. Кейнса, сколько в результате переосмысления и модернизации концепции одного из его учеников Н. Калдора. Более того, как отметил, например, профессор Мельбурнского универси­тета Р. Диксон, "доктрина новой кембриджской школы представля­ет собой резкий разрыв с идеями Кейнса".* В интерпретации про­блем воспроизводства капитала экономисты данной ветви кейнси-анства сделали большой шаг в сгорону традиционных положений неоклассицизма. Так, например, отдавая дань идее саморегулиро­вания экономики, они согласны с тем, что колебания производства чаще всего являются следствием регулирующего вмешательства государства по поддержанию совокупного спроса. Отсюда делается вывод о необходимости отказа от политики точной настройки. Не отвергая полностью государственное вмешательство в экономику, теоретики новой кембриджской школы предлагают ограничить его рамками среднесрочных или дальних целей. Изменилось и отноше­ние к традиционным для кейнсианства бюджетным методам регули­рования. Но, несмотря на это, связь с кейнсианской концепцией здесь ещё достаточно прочная. С ней тесно связаны корни новой кембридж­ской школы. Признаётся положение о том, что занятость зависит прежде всего от процесса производства, безработица носит вынуж­денный характер, а мультипликационный процесс составляет осно­ву увеличения национального дохода.

 

* Journal of Post Keynesian Economics. Winter 1982-83. P. 294.

 

Наиболее заметной работой экономистов новой кембриджской школы является книга У. Годли и Ф. Криппса "Макроэкономика" (1983), в которой предпринята попытка обосновать важнейшие па­раметры концепции. Как и другие разновидности кейнсианства, но­вая кембриджская школа поставила некоторые новые вопросы, тре­бующие как теоретической разработки, так и практического реше­ния. Они связаны с исследованием влияния фактора интернациона­лизации экономической деятельности на открытую систему, а так­же с проблемой взаимосвязи динамики доходов и расходов с движе­нием активов. Концепция новой кембриджской школы вышла за рамки одной из ветвей, образовавшихся в процессе эволюции совре­менного кейнсианства.

Таким образом, кейнсианство сегодня весьма многолико. Эволю­ция учения последователей Дж. Кейнса продолжается. Кейнсианская теория оказывает влияние на систему хозяйствования, прояв­ляется в инструментарии хозяйственного механизма. Поскольку проблема соотношения между государством и частным предприни­мательством с учётом влияния современного этапа НТР и интерна­ционализации экономики остаётся одной из актуальных в определе­нии оптимального и наиболее рационального их соотношения, эволю­ция посткейнсианства будет развиваться и далее. Не исключено, что новые варианты посткейнсианства в дальнейшем могут приобрес­ти большее влияние в разработке теоретических основ хозяйство­вания.

Лекция 20. Институционализм

В начале XX в. в США возник институционализм, виднейшими представителями которого выступилиТорстейн Веблен,* Джон Коммонс,** Уэсли Митчелл.***

* Веблен Торстейн (1857-1929) — американский экономист и социолог. Под влиянием К. Маркса считал основой социальной жизни материальное производство, но сводил его к технологии. Критиковал некоторые стороны капитализма с утопических позиций.

** Коммонс Джон (1862-1945)— американский экономист и психолог, автор известных книг "Правовые основания капитализма" (1924), ''Институциональная экономика" (1934), ''Экономика коллективных действий" (1950).

*** Митчелл Уэсли Клэр (1874—1948)— американский экономист и статистик, представитель Гарвардской школы политэкономии.

 

Методология институционалистов предусматривала: 1) широкое использование описательно-статистического метода; 2) историко-генетический метод; 3) как исходное — категорию института (со­вокупность правовых норм, обычаев, привычек).

В рамках этого течения были образованы социально-психоло­гическое (Веблен), социально-правовое (Коммонс), институциональ­но-статистическое (Митчелл) направления.

Веблен связал основу экономики с действием психологического фактора. Коммонс основной упор делал на правовые категории, юри­дические учреждения, определяющие, по его мнению, развитие эко­номики. Разработка методов борьбы с экономическими кризисами проводилась Гарвардской школой конъюнктуроведения. Её веду­щий теоретик Митчелл ставил задачу создания методов ослабления экономических кризисов. В его теории отсутствовала цикличность, а кризис был заменён рецессией — плавным снижением темпов роста. Митчелл создал теорию регулируемого капитализма.

Своё название это направление получило после того, как амери­канский экономист У. Гамильтон в 1916г. впервые применил термин "институционализм". Заметное влияние на формирование этого на­правления оказали труды английского экономиста Дж. Гобсона. Рас­пространение институционализма было связано в первую очередь с эволюцией экономической теории в США, где в 20-х годах текущего столетия он занял лидирующее положение.

В дальнейшем идеи институционализма развивались в работах Дж.М. Кларка, Г. Минза, А. Берли, Э. Богарта, Д. Бернхема, Ж. Фурастье, Ж. Эллюля, У. Ростоу, Г. Кольма, А. Лоува, Р. Арона и др. Современный институционализм, или неоинституционализм, во мно­гом отличается от своего предшественника — раннего институцио­нализма, хотя и сохраняет многие исходные понятия, сложившиеся в период становления и развития этого учения. Его идеи развивают такие влиятельные экономисты, как Дж. Гелбрейт, Г. Мюрдаль, Р. Хейлбронер, Д. Белл, О. Тоффлер, Я. Тинберген и др.

Своё название рассматриваемое направление получило в связи с тем, что его сторонники активно использовали социальный эле­мент и интерпретировали экономические процессы с помощью не­экономических факторов, включая социально-политический, техно­логический, правовой, социально-психологический, этический и др. Такое сочетание различных факторов объясняется тем, что в облас­ти методологии институционалисты ориентируются не только на материалистическое начало, но одновременно и на субъективный идеализм в толковании общественных процессов. Институционалисты широко используют социологию, соединяя её с политэкономией, до­полняя экономическую науку социологическими категориями. Идея синтеза социологического и экономического анализа лежит в основе их концепций. Термин "институционализм" (англ. institutionalism от лат. institutio — образ действия, обычай, направление, указание) был принят для обозначения системы взглядов на общество и экономи­ку, в основе которой лежит категория института, составляющая костяк социально-экономических построений сторонников данного на­правления. По определению У. Гамильтона, институт — это "словес­ный символ для лучшего описания группы общественных обычаев", "способ мышления", ставший привычкой для группы людей или обы­чаем для народа. У. Гамильтон утверждал, что "институты устанав­ливают границы и формы человеческой деятельности. Мир обычаев и привычек, к которому мы приспосабливаем нашу жизнь, представ­ляет собой сплетение и непрерывную ткань институтов". В основу системы взглядов институционалисты положили принцип естествен­ного отбора институтов, представленный Т. Вебленом как содержа­ние эволюции общественной структуры, основа общественного про­гресса.

Таким образом, согласно логике институционалистов, способ мыш­ления, словесный символ, обычаи и привычки выступают как пер­вопричина социально-экономического развития общества. Реально существующие экономические отношения оказываются производ­ными, преподносятся как проявление воплощённых в институтах нравов людей, их способа мышления. Экономический строй общест­ва в подобных интерпретациях предстаёт в искажённом виде.

Формируя своё понимание общественной структуры, факторов общественного развития, институционалисты исходят в основном из внешнего относительно поверхностного подхода к этим явлени­ям, не проникают в сущностные, глубинные связи, не обнажают их. Они игнорируют примат производства, не признают определяющей роли отношений собственности на средства производства, обус­ловленного ими классового состава общества. Отвергая идею о про­изводственных отношениях как основы социально-экономической структуры, институционалисты сформировали свой специфичес­кий подход к изучению общественных явлений, экономического про­цесса.

По словам американского экономиста А. Грачи, "неоинституционализм и традиционная теория представляют собой, по существу, два совершенно различных способа отражения экономической ре­альности, первый — с позиций ее эволюции, а другой — с позиции статики и структуры".* Отношение институционалистов к кейнсианству иное. Между ними больше точек соприкосновения, общих подходов, сказывается общность социально-классовых позиций. Наи­более близок институционализм к посткейнсианству в Англии.

 

* Gruchy A.Q. Contemporary Economic Thought. The Contribution of Neoinstltutional Economies. Clifton, 1992. P. VI.

 

Концепцию неоклассиков сторонники социально-институцио­нального направления отвергают и подвергают суровой критике. Они критикуют их прежде всего за узость толкования экономических проблем в рамках саморегулирующейся рыночной экономики, за от­рыв от социальных вопросов, от политики. Отвергается методологи­ческая концепция неоклассиков — маржинализм. Ориентируясь на систему, базирующуюся на социальных отношениях, институциона­листы, как отмечает А. Грачи, не приемлют механического равнове­сия, определяющего сущность традиционной экономической концеп­ции. Споры между институционалистами и неоклассиками не прекра­щаются на протяжении многих десятилетий. В последнее время они вновь разгорелись в связи с очередным неоклассическим возрожде­нием. Инсгигуционалисты резко критикуют монетаристов, сторон­ников теории экономики предложения, новой классики. Как отме­тил американский экономист В. Брейт, споры между Дж. Гэлбрейтом и М. Фридменом существенным образом влияют на официаль­ную экономическую доктрину США и других стран. По его словам, в отличие от М. Фридмена Дж. Гэлбрейт обоснованно полагает, что кейнсианская политика стимулирования агрегативного спроса луч­ше, чем рынок, способна решать задачи эффективного использова­ния ресурсов, если она сопровождается мерами по контролю над ценами и доходами. Дж. Гэлбрейт не разделяет положения о кризи­се кейнсианства. По его мнению, можно говорить лишь о труднос­тях, переживаемых в настоящее время этой концепцией. Вину за провалы экономической политики администрации США в 80-е годы он возлагает на монетаристов и сторонников экономики предложе­ния.

Коренной порок неоклассической концепции институционалис­ты видят в том, что она неизменно исходит из идеи незыблемости приоритета рыночной структуры, рынка в экономике. Институциона­листы отвергают ее, как и неоклассический тезис о суверенности потребителя. Они критикуют сторонников неоклассических школ за игнорирование глубинных и долговременных изменений в развитии общества. И в этом вопросе позиция представителей социально-инсти­туционального направления явно предпочтительнее.

По своему составу, социальным симпатиям современный институ­ционализм далеко не однороден. В нем достаточно отчетливо проявля­ется консервативное крыло, которое представляли такие экономис­ты, как А. Берли, Д. Берхнем, А. Грачи, У. Ростоу. Но наиболее харак­терно для данного направления либеральное крыло, отстаивающее либеральные позиции в решении социально-экономических вопро­сов. Его представляют Дж. Гэлбрейт, Р. Хейлбронер, Я Тинберген, Л. Туроу и др.

Социализм институционалисты не приемлют. Дж. Гэлбрейт харак­теризует капитализм как строй, претерпевающий процесс постоян­ных преобразований. Основу этого, по его мнению, составляет эво­люционное обновление общества, его спонтанная трансформация. Институционалисты концентрируют внимание на широком спектре социально-экономических изменений, проявляющихся в обществе в процессе его эволюционного обновления. Они стремятся раскрыть механизмы изменений, объяснить их динамику и выявить рычаги эффективного воздействия. Эволюционный характер концепции институционалистов проявляется при рассмотрении ими характер­ных для капитализма социально-экономических процессов, хозяйст­венного механизма, реальных форм организации экономической жизни в их конкретно-исторической национальной определенности.

Проблема трансформации выдвинута на первый план и занима­ет центральное место в теоретических построениях институционалис­тов. Вместе с тем концепции институционалистов нацелены на раз­работку футурологических сценариев, прогнозов развития общества в ближайшем и более отдаленном будущем.

В концепциях институционалистов отчетливо проявляется харак­терное для современных социальных теорий стремление опираться на реальные процессы. Они исходят из быстрорастущего промышлен­ного производства, базирующегося на крупных корпорациях, воз­растающем влиянии НТР, неизбежном усложнении систем управле­ния, возрастающей потребности в планомерной организации произ­водства. В числе важнейших проблем, разрабатываемых институцио­налистами, следует прежде всего назвать корпорацию — крупное монополистическое объединение, воплощающее в себе экономическую мощь. Корпорация рассматривается в качестве основы орга­низационной структуры индустриальной системы современного об­щества, исследование которого призвано ответить на многие вопро­сы, встающие при рассмотрении индустриальных отношений. Институционалисты активно исследуют взаимодействие монополии и кон­куренции, олигополии, управление динамикой доходов, цен, различ­ные стороны хозяйственного механизма. В их поле зрения и такие институты, как государство и его роль в развитии экономики, проф­союзов, различные общественные явления правового, морально-эти­ческого, психологического характера. Всё это в совокупности образует весьма многоликий объект исследований сторонников социально-институционального направления, представляющего собой сложное и противоречивое явление в современной экономической теории.

Механизм трансформации общества трактуется исходя из того, что развитие экономической системы и отношения между хозяйст­венными агентами складываются не только под воздействием непо­средственно экономических, но и социальных, политических, психо­логических, морально-этических факторов. Среди факторов эволю­ционного обновления общества на первый план институционалисты выдвигают научно-техническую революцию, преобразующую инду­стриальную структуру общества. Источник перемен они видят в развитии науки, техники, в создании новых технологий. Технологи­ческую трактовку приобретают проблемы экономического роста, эко­номических кризисов, безработицы, заработной платы, а также сдвиги в социальной структуре общества. Институционалисты исходят из того, что научно-технический прогресс непосредственно определяет экономическое и социальное развитие общества, является решаю­щим фактором его обновления. Техника, технология, по существу, отождествляется с социально-экономическими структурами. На прин­ципе технологического детерминизма созданы теории индустриально­го, постиндустриального, супериндустриального, технотронного, информационного обществ и др.

Одним из самых главных институтов в индустриальной структуре общества институционалисты считают корпорацию. Признавая как непреложный факт господство крупного производства, они рассмат­ривают корпорацию в качестве его основного звена, уделяя ее иссле­дованию большое внимание. По мнению Дж. Гэлбрейта, "ничто так не характерно для индустриальной системы, как масштабы современ­ного корпоративного предприятия".* Не отрицая возникающих внутри корпорации проблем во взаимоотношениях собственников (акционе­ров), менеджеров и рабочих, теоретики институционализма акцентируют внимание прежде всего на проблеме взаимоотношений менеджеров с собственниками. Вопрос власти и управления рассматрива­ется как один из центральных применительно к корпорации и к индустриальной системе в целом.

 

* Гэлбрейт Дж.К. Новое индустриальное общество. М., 1969. С. 117.

 

Озабоченность судьбами крупных корпораций просматривается в работах многих представителей социально-институционального на­правления. Американский экономист Д. Мюллер в книге "Современ­ная корпорация: прибыли, власть, рост и функционирование" (1988), анализируя конфликты, возникающие внутри монополий, выделяет не только конфликт по формуле "капиталист — рабочий", но и "ме­неджер — акционер", возникающий на основе распределения при­были. Определяя мотивы конфликтов, Д. Мюллер делает акцент на политике максимизации роста компаний, приводящей в конечном счете к сокращению доходов акционеров.*

 

* Muller D.С. The modern Corporation: Profits, Powards, Growth and Performance. Brigiation: Wheatsheaf books, 1988. P. 74, 134.

 

Одну из центральных проблем развития и обновления экономи­ки институционалисты видят в создании системы социального конт­роля над экономикой. Эта проблема трактуется весьма широко: от внутрифирменного корпоративного уровня до организации социаль­ного контроля на макроэкономическом уровне, реализация которого связана с активной деятельностью государства. Идея социального контроля над экономикой прошла через все этапы эволюции инсти­туционализма и определяет одно из коренных требований его эко­номической теории. Реализация социального контроля является неотъемлемой чертой теории трансформации капитализма.

Институционалисты предусматривают различные формы соци­ального контроля над экономикой. Сюда относятся реформы, касаю­щиеся крупных корпораций, управления их деятельностью, госу­дарственные и регулирующие мероприятия, воздействующие на механизм рыночной конкуренции, ценообразование, занятость, со­стояние денежно-кредитного рынка, финансово-бюджетной системы и др. Большое место в организации социального контроля отводится планированию, включая создание и развитие государственной сис­темы программирования и индикативного планирования. Всё это объективно способствует развитию и совершенствованию государ­ственных форм хозяйствования.

В организации социального контроля институционалисты возла­гают надежды на программы "социализации", призванные расши­рять и укреплять экономическую базу государственного регулиро­вания экономики и повышать его действенность. В результате фор­мируется модель, по определению Р. Хейлбронера и Л. Туроу, "то­тально контролируемого общества", где "традиционные опоры капитализма — узаконенность частной собственности и функциони­рование рыночного механизма будут исправлены до неузнаваемос­ти, если не вообще заменены государственными директивами".*

 

* Heilbroner R., Thurow L. The Economic Problem. L., 1988. Р. 579.

 

В совершенствовании методов социального контроля и управле­ния производством институционалисты ищут резервы формирова­ния и укрепления экономической системы. Этого требует и такая "вечная" проблема, как использование корпорациями рыночных свя­зей различных форм конкуренции. Важной задачей, стоящей перед экономистами, — считает представительница современного американ­ского институционализма Дж. Кэсуэлл, — является разработка ин­ституциональной суперструктуры — связующего звена между конку­ренцией и координацией, представляющего собой своеобразный надрыночный механизм, активно воздействующий на функционирова­ние экономики. Создание такого механизма Дж. Кэсуэлл связывает с распространением системы "переплетающихся директоров" (ПД), рассматривая ее как результат развития "менеджерской револю­ции". "Система ПД, — пишет она, — представляет собой важную грань межличностных и межкорпорационных связей в системе власти США".* Система ПД рассматривается как система контроля, посред­ством которого корпорации усиливают свое воздействие друг на дру­га, развивают межфирменные связи на рыночном уровне. Считается, что чем теснее и иерархичнее связи, тем сильнее система перепле­тающихся директоров воздействует на рыночное поведение фирмы.

 

* Economic Issues Sacramento, 1994. V. 18, N 2. P.625.

 

В организации социального контроля, в создании тотально конт­ролируемого общества авторы институционализма центральное место отводят государству. Особая роль политического фактора в реформи­ровании капитализма признается, по существу, всеми представите­лями социально-институционального направления. Указывая на на­личие двух моторов, обеспечивающих функционирование капиталис­тической системы — экономического и политического, — Р. Хейлбронер считает, что только такой подход может помочь понять экстра­ординарное разнообразие институтов, встречающихся в странах с частной собственностью и рыночным базисом.

Институционалисты возлагают на государство большие надеж­ды в организации и стимулировании научно-технического прогрес­са. В связи с развертыванием современного этапа НТР внимание к этим вопросам заметно возросло. О необходимости активизации деятельности государства в формировании современного этапа НТР пи­шет, например, американский экономист У. Ростоу. Он называет этот этап "четвёртой промышленной революцией", связанной с широким внедрением микроэлектроники, новых методов телекоммуникаци­онной связи, лазерной технологии и робототехники, принципиально новых искусственных материалов и т.д. Такая необходимость обуслов­лена, по его мнению, тем, что усилий частного сектора здесь явно недостаточно. Именно государство — считает У. Ростоу — должно стимулировать НТП, взяв на себя в особенности заботу об организа­ции фундаментальных исследований, улучшении системы образова­ния, профессионального переобучения, по осуществлению экспери­ментальных, наиболее рискованных в коммерческом отношении про­ектов и т.п.

Государственное регулирование, несомненно, оказывает большое воздействие на НТП, в особенности на развертывание фундамен­тальных исследований, разработку и реализацию национальных научных программ комплексного характера, исследование природо­охранных проблем. Государственные научные программы активно влияют на развитие научных исследований и внедрение их в про­изводство в рамках частного бизнеса. Они облегчают и расширяют доступ к научной информации, к рекомендациям по ее практическому применению. Вместе с тем — и это с сожалением отмечается институционалистами — государственное регулирование научно-исследо­вательской деятельности, освоения результатов НТР заключает в себе глубокое противоречие. Основная масса научных разработок, финансируемых из государственного бюджета, связана с военной и космической программами, не имеет прямого выхода на граждан­ское производство Дж. Гэлбрейт, например, неоднократно критико­вал гипертрофию военных корпораций, нарастающее давление воен­но-промышленного комплекса, союза крупных корпораций и государ­ственной администрации. Институционалисты выступают за ликви­дацию монополии военно-промышленных компаний на многие важ­нейшие достижения науки, за расширение исследований и внедре­ние их результатов в гражданские отрасли производства.

Современные аспекты методологии, общей концепции институ­ционализма, его целей и задач наиболее ярко и широко представле­ны в трудах Дж.К. Гэлбрейта. С его исследованиями в течение послед­них десятилетий связаны наиболее значительные приобретения соци­ально-институционального направления экономической науки. Ав­тор теории уравновешивающей силы, общества изобилия, нового индустриального общества с его зрелой корпорацией и техноструктурой и др., Дж. Гэлбрейт — один из влиятельных современных эконо­мистов. Проблемам трансформации капитализма, её отдельным ас­пектам посвящены все основные его работы. Рекомендациями прак­тического характера он оказывает большое влияние и на формиро­вание экономической политики американской администрации.

В своих исследованиях Дж. Гэлбрейт посвятил немало страниц индустриальной системе, корпорации, проблеме власти и управле­ния внутри монополии и в обществе, роли государства и вопросам экономической политики, профсоюзам, хозяйственному механизму капиталистической системы и методам хозяйствования. Трансфор­мацию экономики он связывает с возрастанием крупных корпора­ций в условиях НТР. Дж Гэлбрейт выдвинул понятие зрелой кор­порации по сравнению с обычной производственной корпорацией (монополией), представив ее как носителя НТП. Объединение таких корпораций составляет костяк индустриальной системы, которую он называет планирующей системой Американский экономист Д. Сиссел назвал концепцию планирующей системы заменителем теории рынка. Дж. Гэлбрейт исходит из того, что в зрелых корпорациях и в планирующей системе в целом власть и управление переместились от собственников к техноструктуре, состоящей из инженерно-тех­нического персонала, не относящегося к собственникам. Техноструктура, по словам Д. Сиссела, — "это социальный класс, господ­ствующие позиции которого в экономике обусловливаются его учас­тием в процессе принятия стратегических решений, этот класс конт­ролирует собственность, не владея ею".* Дж. Гэлбрейт относит к тех­ноструктуре тех, кто обладает специальными знаниями, способнос­тями и опытом группового принятия решений. Главная роль в техноструктуре принадлежит ведущим менеджерам, принимающим основные управленческие решения.

 

* Ciscel D. Galbraith’s Planning System as a substitute for Market // Jornal of Economic Issues (Sacramento). V. 18. N 2. P. 412.

 

Анализ и выводы Дж. Гэлбрейта по вопросам структуры и управ­ления корпорацией и планирующей системой опираются на выяв­ление власти техноструктуры и институциональной власти корпо­раций. Его заслугу Д. Сиссел видш в том, что Дж. Гэлбрейт первым среди экономистов обосновал тезис о замене власти рынка решениями менеджеров. Он пришел к выводу, что с появлением зрелой корпо­рации и планирующей системы изменились цели и характер их деятельности. Поскольку планирующая система рождала, по его мнению, новую "разумную цель общества", максимизация прибыли якобы уже не является необходимостью.

Дж. Гэлбрейту приходилось не раз пересматривать взгляды по отдельным проблемам экономики и развития общества. В 50-х годах он был убежден, что уже в ближайшее время трансформация капи­тализма обеспечит решение основных социальных проблем. Он пи­сал тогда об обществе изобилия. В дальнейшем автор теории инду­стриального общества вынужден пересматривать некоторые положения и вносить коррективы в свою концепцию. Его серьезно тре­вожат не только неуправляемость рыночного сектора экономики, но и сами зрелые корпорации и возглавляющая их техноструктура. В результате претерпели существенные изменения характеристики зрелой корпорации и ее роли, планирующей системы. В зрелой кор­порации Дж. Гэлбрейт увидел инструмент сохранения неравенства в обществе и фактор растущей неустойчивости экономической систе­мы. События 70-х годов заставили пересмотреть не только возмож­ности техноструктуры, но и искать средства оздоровления самой планирующей системы. Дж. Гэлбрейт вынужден признать, что планирующая система при отсутствии государственного регулирования, как правило, нестабильна. Она подвержена спадам или депрессиям, которые не самоограничиваются, но могут приобрести кумулятив­ный характер. На нее воздействует инфляция, носящая хронический характер и не поддающаяся саморегулированию. Он считает необходимым ограничить власть корпораций и техноструктуры, ос­лабить давление "бюрократического симбиоза" военных концернов и аппарата военного ведомства. Реальную силу, способную задер­жать негативные процессы, Дж. Гэлбрейт видит в государстве. Только с помощью независимого от корпораций государства, по его мнению, возможно ослабить воздействие негативных процессов и обеспечить дальнейшее развитие системы.

Дж. Гэлбрейт весьма критически оценивает современное состоя­ние экономики, как и перспективы решения социальных проблем. Он отмечает, что "слишком много людей лишены работы и средств к существованию", что "налицо вопиющее неравенство в распределении доходов", "непомерно большая часть остается ничтожной горст­ке людей".* Внимание Дж. Гэлбрейта все больше привлекают пробле­мы борьбы с засилием бюрократии. "Крупные корпорации и управ­ленческая революция привели к бюрократизации большей части капиталистического производства", в результате чего налицо "корпо­ративный артериосклероз". Американский экономист отмечает так­же резкое ухудшение транспортной системы США, огромный дефи­цит дешевого жилья, накопившиеся проблемы в области образова­ния и т.д.

 

* Гэлбрейт Дж.К. Экономические теории и цели общества. М., 1986. С. 230.

 

Все помыслы Дж. Гэлбрейта направлены на разработку системы реформ, которые в состоянии обеспечить решение острых социаль­но-экономических проблем, существенно улучшить положение об­щества. Он по-прежнему убежден в необходимости трансформации капитализма, в его обновлении. Для этого, по мнению американского экономиста, необходимо обеспечить "гарантированный доход всем членам общества", существенно расширить социальные программы. Большое внимание уделяется созданию системы переобучения лиц, лишающихся работы. Дж. Гэлбрейт решительно выступает за со­кращение военных расходов, наносящих, по его мнению, "огромный ущерб экономическому благосостоянию". Эти средства следует ис­пользовать в мирном строительстве.

Осуществление реформ Дж. Гэлбрейт связывает с усилением регулирующей роли государства. Категорически отвергая програм­мы монетаристов и сторонников экономики предложения, он при­зывает "избавиться от слепого преклонения перед кредитно-денеж­ной политикой и веры, что ее магия может направлять и регулиро­вать развитие капитализма".* По его мнению, следует гораздо более полагаться на финансово-бюджетную, нежели на кредитно-денеж­ную политику, совмещая ее с повышением налогов, сокращением федерального дефицита и значительным снижением процентных ставок.

 

* Jornal of Economic Issues.(Sacramento). V. 18. N 3.

 

Экономическая теория Дж. Гэлбрейта наиболее реалистично от­ражает современное состояние и проблемы экономики и предусмат­ривает во многом действенные меры для ее частичного оздоровле­ния.

Сторонники социально-институционального направления не вос­принимают безоговорочно концепцию Дж. Гэлбрейта. Раздаются кри­тические голоса в ее адрес. В особенности далеко не все согласны с противопоставлением планирующей и рыночной систем. Это поло­жение встречает возражения у ряда экономистов. Говоря о трёх элементах планирующей системы (корпорация с её техноструктурой, система управления совокупным спросом, управление потреби­телем), Д. Сиссел обнаружил в их взаимосвязи глубокое противоре­чие, поскольку "планирующая структура стабильна до тех пор, пока функционирует очень сложная система взаимозависимых институ­тов".* Он называет это "парадоксом Гэлбрейта". Д. Сиссел считает, что слабость данного построения в игнорировании рыночных сил, действующих в экономике, не исключая и ее корпоративный сектор. Подтверждение этому он видит в острой рыночной конкуренции, охватывающей и корпорации внутри самой планирующей системы.

 

* Ibidem.

 

В последнее время имеют место попытки дополнения институционализма за счёт введения в его концепцию новых элементов, пересмотра устаревших положений. Наметилась очередная форма синтеза. На этот раз предпринимаются попытки соединить положе­ния институционализмаснеоклассической теорией. Об этом писал, например, У. Ростоу, выдвинувший модель "цивилизованного син­теза", предполагающую максимальное использование частного пред­принимательства, свободного рынка в сочетании с административ­ной и финансовой поддержкой инициативы со стороны государства. Выдвигается и обосновывается идея создания новой институцио­нальной экономики. Таким путем предполагается расширить и уси­лить методологическую и теоретическую основу институционализ­ма, создать "фундаментальную экономическую концепцию институ­тов", более обоснованную, чем прежде. Сторонники такого обновле­ния опираются на идеи И. Шумпетера и Ф. Хайека, используют эво­люционную теорию Р. Нильсона и С. Винтера, правовые концепции собственности.

Таким образом, концепция социально-институционального на­правления не остается без изменений. В современной западной тео­рии институционализм, по-видимому, наиболее подвижная система взглядов, эволюция которой протекает весьма наглядно

Лекция 21. Радикальная политическая экономия

Радикальную политическую экономию можно отнести к числу феноменов в эволюции современной экономической мысли разви­тых стран, поскольку её появление противоречит на первый взгляд привычной логике экономических учений. В ней отражаются услож­нение проблем современной эпохи, новые явления в развитии произ­водительных сил и общества, социальные и экономические противо­речия.

Как направление современной экономической мысли радикаль­ная политэкономия сформировалась в конце 60-х годов, хотя ради­кализм в экономической литературе капиталистических стран не представляет абсолютно нового явления. Его теоретические истоки восходят к работам таких экономистов, философов и социологов, какП. Баран, П. Суизи, Р. Милс, Е. Фромм, Г. Маркузе и др. Совре­менные радикалы заявили о себе одновременно с широким разма­хом студенческого движения в США и других развитых странах. Возрос авторитет и укрепились их позиции в университетской на­уке. В США был создан союз сторонников радикальной политэконо­мии, началось издание "Review of Radical Political Economics". К радикалам относятся такие влиятельные экономисты, какГ. Шер-ман, Ф. Гордон, Р. Эдвардс, Дж. 0'Коннор и др. За короткое время экономисты-радикалы создали обширную литературу. Одну из пер­вых попыток её систематизации предпринял видный теоретик радикализма американский экономист Г. Шерман в книге "Полити­ческая экономия".

Критическому анализу радикальной политэкономии посвящён ряд работ отечественных экономистов,* в которых раскрывается тео­ретическая основа, содержание, основные черты и особенности свой­ственных ей концепций. Радикальная политэкономия неоднородна по своему составу, социальной ориентации, задачам, решаемым её представителями. В ней различают умеренное крыло, представите­ли которого близки к либеральному реформизму, примыкают к посткейнсианству, либо социально-институциональному направлению. Экономисты-радикалы в определённой части опираются на идеи ли­берализма и развивают их. Наряду с этим оформилось леворадикальное течение, которое выходит за рамки либерализма. Левые радикалы — это представители средних слоев общества, преиму­щественно критически мыслящей интеллигенции, университетских кругов, части студенчества, экономисты и социологи, разочарован­ные в результатах современной эволюции общества, напуганные не­гативными последствиями НТР, социальными катаклизмами, — они не только критикуют капитализм, но и отвергают его как систему. Отношение к социализму у них также отрицательное. Американ­ский экономист Дж. Гэрли назвал это направление политэкономией "протеста и вызова".

 

* Козлова К. Леворадикальная политэкономия в США // Мировая экономика и международные отношения. 1978. №2; Научитель М., Титова Н. Леворадикальная концепция "благосостояния"// Экономические науки. 1983, №5; Научитель М. Б., Титова Н.Е. Иллюзии "общества благосостояния" М.: Высшая школа, 1984; и др.

 

В период формирования теоретики левого радикализма испы­тывали влияние движения "новых радикалов", развернувшегося в развитых странах. Однако отождествлять их или рассматривать леворадикальную позицию как разновидность движения "новых левых" нет оснований. Они не совпадают по многим позициям. Дви­жение "новых левых" подверглось глубокому разложению и значи­тельно утратило свои позиции. Леворадикальная политэкономия не связана с массовым движением. Деятельность экономистов-радика­лов в основном ограничена сферой теории, научных исследований, преподавания, публицистики,

Леворадикалы подвергли критической переоценке западную эко­номическую теорию. Своим остриём эта критика направлена преж­де всего против неоклассицизма. Экономисты леворадикального толка противопоставляют ему более реалистические построения, опираю­щиеся во многом на концепции посткейнсианства, институционализма, социальную теорию распределения, а также отдельные по­ложения экономической теории К. Маркса. Теоретики радикализма обращаются к социальным проблемам, широко отражают их в сво­их концепциях.

Теоретики левого радикализма восприняли отдельные методоло­гические и теоретические положения институционализма. Нередко они применяют институционалистскую трактовку общественной структуры, учитывают её влияние на экономический процесс, исполь­зуют в своих теориях отдельные элементы новейших концепций трансформации экономики, например, таких, как "качество жизни". Вместе с тем леворадикалы не согласны с теоретиками трансфор­мации, идущими по пути сохранения капиталистической системы, ограничивающимися её реформированием, обновлением и улучше­нием. С этой точки зрения критикуется концепция Дж. Гэлбрейта.

Критика капитализма в концепции леворадикалов образует ис­ходный рубеж, от которого начинаются все последующие построе­ния, формируются представления об альтернативных вариантах общественного устройства, называемых "экономикой участия".

Они обращаются к экономическому учению К. Маркса, используют его отдельные положения в своём анализе. Однако марксистский анализ капитализма как системы с вытекающими из него револю­ционными выводами теоретики левого радикализма не воспринима­ют. В своей критике они делают различные акценты. Так например, большое место отводится проблеме взаимоотношения между потре­бителями и производителями, действию различных производных факторов, нарастанию противоречий между суверенитетом потре­бителей и суверенитетом производителей.

Следует отметить, что критика леворадикалов строится не столько на анализе объективных социально-экономических процессов, сколько на обращении к нормам морали и справедливости, принципам гума­низма, проблемам духовной сферы, подавления свободы личности, её способностей к творчеству и т.д.

Экономические теории левых радикалов не представляют чего-то единого и завершённого. Многие из них выступают за создание "новой радикальной политэкономии". По мнению американского эко­номиста Дж. Годзона, важнейшим звеном такого учения должны быть связи двух компонентов, воспринятых от К. Маркса и Дж. Кейнса. Однако вопрос о создании единой экономической теории остаётся открытым и учение левых радикалов по-прежнему отличается эк­лектизмом и разобщённостью.

Лекция 22. Альтернативные теории А.В. Чаянова и Н.Д. Кондратьева

Экономическое учение А.В. Чаянова

Ещё в дореволюционный период в связи с быстрым ростом крес­тьянских кооперативов возникла организационно-производственная школа (Н. П. Макаров, А.В. Чаянов, А.Н. Минин, А.А. Рыбников и др.). Лидером этой школы стал крупный русский экономистАлександр Васильевич Чаянов (1888-1937). Его основные труды: "Организа­ция крестьянского хозяйства" (1925), "Краткий курс кооперации" (1925).

Главным предметом исследования Чаянова было семейно-трудовое крестьянское хозяйство, нацеленное на удовлетворение по­требностей членов семьи. Чаянов интересовался натурально-потребительскими чертами этого хозяйства и в меньшей степени его то­варно-рыночными чертами. Он считал, что такое исследование важ­но при изучении аграрного строя не только России, но и Китая, Индии и других стран со слабым развитием рыночных отношений. Основными понятиями выступают здесь организационный план и трудопотребительский баланс крестьянского хозяйства.

Организационный план, или субъективное отображение кресть­янином системы целей и средств хозяйственной деятельности, вклю­чал выбор направление хозяйства, сочетание его отраслей, увязку трудовых ресурсов и объемов работ, разделение потребляемой и продаваемой на рынке продукции, баланс денежных поступлений и расходов. Концепция трудопотребительского баланса исходила из того, что крестьянин стремится не к максимуму чистой прибыли, а к росту общего дохода, соответственно производства и потребления, равновесию производственных и природных факторов, равномер­ному распределению труда и дохода в течение всего года.*

 

* Чаянов А. В. Крестьянское хозяйство. М., 1989.

 

Распространенной в советской экономической литературе схеме "кулак — середняк — бедняк" Чаянов противопоставлял собственную классификацию, включающую шесть типов хозяйств: 1) капиталис­тические, 2) полутрудовые, 3) зажиточные семейно-трудовые, 4) бед­няцкие семейно-трудовые, 5) полупролетарские, 6) пролетарские. Чаянов выдвинул план разрешения социальных противоречий в деревне через кооперативную коллективизацию различных типов хозяйств (со 2-го по 5-й) и кооперативный кредит.

Путь к кардинальному повышению эффективности аграрного сектора Чаянов видел в массовом распространении кооперации, её антикапиталистическом и антибюрократическом содержании. Он выступал против огосударствления кооперативов. Выгодность ко­операции, по мнению Чаянова, заключается в относительно низких ценах на продукцию и в дополнительном доходе её членов.

Чаянов полагал, что к кооперативам должны отходить те виды деятельности, технический оптимум которых превосходит возможнос­ти отдельного крестьянского хозяйства. Он исходил из того, что ин­дивидуальные крестьянские хозяйства способны вести эффектив­ную обработку почвы и животноводство. Остальные виды деятель­ности подлежат постепенному и добровольному кооперированию.

Летом 1917 г. учёный выдвинул план реконструкции аграрного сектора: передача земли в собственность трудового крестьянства, введение трудовой собственности на землю (без права купли-про­дажи участков), передача государству помещичьих хозяйств и име­ний, введение единого сельхозналога для частичного изъятия диффе­ренциальной ренты. Чаянов выступал против уравнительного наде­ления крестьян землёй. Он исходил из двойственного критерия аг­рарного переустройства: повышения производительности труда и демократизации распределения национального дохода.

Крупное достижение Чаянова — теория дифференциальных оптимумов сельскохозяйственных предприятий. Оптимум имеется там, где "при прочих равных условиях себестоимость получаемых про­дуктов будет наименьшая".* Оптимум зависит от природно-климатических, географических условий, биологических процессов. Все элементы себестоимости в земледелии Чаянов разделил на три груп­пы: 1) уменьшающиеся при укрупнении хозяйств (административные расходы, издержки по использованию машин, построек); 2) увеличи­вающиеся при укрупнении хозяйств (транспортные издержки, потери от ухудшения контроля за качеством труда); 3) не зависящие от размеров хозяйств (стоимость семян, удобрений, погрузочно-разгрузочные работы). Оптимум сводится к нахождению точки, в которой сумма всех издержек на единицу продукции будет минимальной.

 

* Чаянов А.В. Оптимальные размеры сельскохозяйственных предприятий. М., 1928.

 

В годы организации совхозов (1928-1930) Чаянов предложил оце­нивать их деятельность по степени выполнения государственного плана с точки зрения учета интересов региона и по уровню прибыль­ности самого предприятия. Однако проблема индивидуальной моти­вации труда, занимавшая ранее одно из центральных мест в рабо­тах учёного, в 1928-1930 гг. не исследовалась.

Исследование проблем экономической динамики Н.Д. Кондратьевым

ХотяНиколай Дмитриевич Кондратьев (1892-1938) был универсальным исследователем, проживал он в аграрной стране и интересо­вался сначала аграрной проблематикой ("Развитие хозяйства Кинешемского земства Костромской губернии" — 1915, "Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции" — 1922). В своих ранних работах он рассматривает модель твердой цены на хлеб, модель косвенного ценового воздействия, а также смешанный метод ценообразования, основанный на сочетании твердого базиса цены с прогнозами ее возможных изменений. Он ставит вопрос о пределах государственного вмешательства на рынке.

Кондратьев вплотную подошел к концепции смешанных форм воздействия на экономику — со стороны государства, торгово-предпринимательских структур, местных органов власти, отдельных крес­тьянских хозяйств. Он выдвигал требование рыночной проверки ме­тодов государственной политики. Кондратьев исходил из необходи­мости сочетания на базе нэпа плановых и рыночных начал, выдви­нул идею тесной связи и равновесия аграрного и индустриального секторов экономики. Эффективный аграрный сектор, — считал он, — способен обеспечить подъем всей экономики, стать гарантией устой­чивости всего народного хозяйства. Кондратьев считал необходимой первоочередную помощь хозяйствам, приближающимся к фермер­скому типу, способным обеспечить быстрое наращивание производ­ства товарного хлеба. Его программа ориентировалась на поддерж­ку крепких семейных трудовых хозяйств, способных стать основой экономического подъема в стране.

Большую часть десятилетия 1920-х годов Кондратьев работал над проблемами народнохозяйственного планирования, составлял первые планы, ставил задачу создания макроэкономической теории планирования и прогнозирования. В решении вопросов конъюнк­турных исследовании (динамика цен, индексы объемов производст­ва в промышленности, сельском хозяйстве и т.д.). Кондратьев, буду­чи директором Конъюнктурного института при Наркомфине СССР, стоял на передовых рубежах мировой науки.

Кондратьев изучал объективные характеристики и тенденции рыночной экономики. Он рассматривал рынок как связующее звено между национализированным кооперативным и частным сектора­ми, а также как важный источник хозяйственной информации. Значе­ние плана ученый видел в обеспечении более быстрого, чем при спонтанном развитии, темпа роста производительных сил, а также сбалансированного роста производства. Сочетание рыночных и пла­новых начал Кондратьев считал применимым во всей экономике. Однако указанную концепцию он модифицировал в зависимости от сектора. В сельском хозяйстве должны были преобладать косвен­ные методы воздействия на рынок, в национализированной промыш­ленности — прямые.

Большую роль в реальности планирования Кондратьев прида­вал экономическим прогнозам.

Заслуга ученого в разработке стройной концепции научного пла­нирования, сознательного воздействия на экономику при сохране­нии механизмов рыночного регулирования. Уже в конце 20-х годов Кондратьев подошел к концепции индикативного планирования, реа­лизованной на Западе после второй мировой войны.

Мировой науке Кондратьев известен прежде всего как автор теории больших циклов хозяйственной конъюнктуры ("Мировое хозяйство и его конъюнктуры во время и после войны" — 1922, "Боль­шие циклы экономической конъюнктуры" — 1925). Он развил идею множественности циклов, выделив различные модели циклических колебаний сезонные (продолжительность — меньше года), корот­кие (продолжительность — 3-3,5 года), торгово-промышленные (сред­ние — 7-11 лет) и большие (48-55 лет).

Он изучал статистические данные по Англии, Германии, США (динамику цен, процента на капитал, заработной платы, объема внеш­ней торговли, производства основных видов промышленной продук­ции). Период наблюдений и анализа составлял максимально 140 лет. На этот отрезок времени пришлось 2,5 закончившихся больших цик­ла.* Кондратьев во многом предугадал "Великую депрессию" 30-х годов.

 

* Кондратьев Н. Д. Проблемы экономической динамики. М., 1989. С. 209.

 

"Перед и в начале повышательной волны каждого большого цикла наблюдаются глубокие изменения в условиях экономической жизни общества. Это выражается в изменениях техники, в вовлечении в мировые экономические связи новых стран, в изменении добычи золота и денежного обращения".* Главную роль играют здесь науч­но-технические новации (изобретения в текстильной промышлен­ности и производстве чугуна, строительство железных дорог, мор­ского транспорта, массовое внедрение электричества, радио, теле­фона и другие новшества).

 

* Там же.

 

Длительные конъюнктурные колебания, считал Кондратьев, со­провождают эмпирические закономерности: а) на периоды повыша­тельной волны каждого большого цикла приходится наибольшее количество социальных потрясений (войн и революций); б) периоды понижательной волны каждого большого цикла сопровождаются длительной депрессией сельского хозяйства; в) в период повыша­тельной волны каждого большого цикла средние капиталистические циклы характеризуются краткостью депрессий и интенсивностью подъемов, в период понижательной волны больших циклов наблю­дается обратная картина.

В последние годы жизни Кондратьев намеревался создать фун­даментальный труд по проблемам экономического развития (равно­весие и рост, статика и динамика, цикл и кризис) в пяти томах. Последняя работа ученого "Основные проблемы экономической ста­тики и динамики" была написана в Бутырской тюрьме, несколько глав из второй книги — в Суздальском политизоляторе.

ИЗ ЖИЗНИ ВЫДАЮЩИХСЯ УЧЁНЫХ В ОБЛАСТИ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ

Николай Дмитриевич Кондратьев (1892-1938) относится к числу выдающихся экономистов XX столетия. Член Американской академии социальных наук, Американской экономической ассоциа­ции Американского и Лондонского статистических обществ, Аме­риканской ассоциации по вопросам сельского хозяйства. После Ок­тябрьской революции был профессором Московской сельскохозяй­ственной академии, директором Конъюнктурного института при Наркомфине (1920-1928), начальником управления экономики и планирования сельского хозяйства Наркомзема РСФСР. Под руковод­ством Кондратьева разработан первый перспективный план развития сельского и лесного хозяйства СССР на 1923-1928 гг. Вопросам планирования и ценообразования посвящены его работы "Аграр­ный вопрос» (1917), "Рынок хлеба и его регулирование во время войны и революции» (1922), "К вопросу о дифференцировании де­ревни" (1927) Теория планирования в регулируемой рыночной эко­номике разработана в трудах "Проблема предвидения" (1926), "План и предвидение" (1927) и др.

Кондратьев — автор теории больших циклов конъюнктуры, смена которых связана с качественными изменениями в хозяйственной жизни общества. Он считал, что в политизированной советской эко­номической жизни слишком большой крен делается на подавле­ние хозяйственной инициативы зажиточных крестьян, называемых "кулаками" (за что впоследствии был назван "идеологом кулаче­ства") В 1930г. арестован, необоснованно репрессирован. Реабилитирован посмертно.

В своих трудах Кондратьев руководствовался формулой Огюста Конта "Знать, чтобы предвидеть, предвидеть, чтобы управлять".

Василий Васильевич Леонтьев (р. 1906) Выдающийся уче­ный, экономист. Родился в России, в 1931 г. эмигрировал в США. В 30-х годах разработал метод экономико-математического анализа "затраты — выпуск" для изучения межотраслевых связей, структуры экономики и составления межотраслевого баланса, который широко применяется в практике прогнозирования и программиро­вания экономики. За разработку межотраслевого баланса был удос­тоен в 1973 г. Нобелевской премии по экономике, звания почетного доктора МГУ им М.В. Ломоносова. Леонтьев — выпускник Петер­бургского университета.

Особенность модели Леонтьева состоит в том, что число основ­ных материальных и стоимостных потоков национального хозяй­ства не ограничено, все зависит от объема информации и необходи­мых вычислительных средств. Межотраслевой баланс производства и распределения общественного продукта с разбивкой на несколько сот отраслей составляется во многих странах мира, он позволяет оценивать пройденный экономикой путь и прогнозировать ее раз­витие.

VI. ЭКОНОМИЧЕСКИЕ КОНЦЕПЦИИ БЛАГОСОСТОЯНИЯ

Лекция 23. Эволюция западных теорий благосостояния

Западная теория благосостояния индивида и общества прошла ряд этапов. На первом этапе А. Смит сформулировал зависимость общественного благосостояния от: 1) количества годового продукта труда и числа потребителей; 2) достигнутого в обществе соответст­вия потребления годового продукта нуждам потребителей.* В общем виде можно сказать, что А. Смит поставил благосостояние в зависи­мость от производительности общественного труда и его пропорцио­нальности потребностям.

 

* См.: Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М., Соцэкгиз. 1962. См. также: Hunt E. К. History of Economic Thoryht. Wadsworth, 1979.

 

Если А. Смит и его последователи концентрировали внимание на общественном благосостоянии, то неоклассическая теория (Л. Вальрас, К. Менгер, У. Джевонс и др.) поставила во главу угла индиви­дуальное благосостояние, которое определяется двумя рядами об­стоятельств предпочтениями индивида и наличием условий для осу­ществления рационального выбора (при использовании ресурсов в сфере производства и потребительских благ в сфере потребления). В начале XX в. В. Парето сформулировал принцип, согласно кото­рому максимум благосостояния достигается при оптимальном раз­мещении ресурсов, когда любое их перераспределение не увеличи­вает полезности в обществе.*

 

* Pareto V. On the Economic Phenomenon. International Economic Papers. N 3. L., 1953. P. 184.

 

Согласно указанному подходу австрийской и математической школ повышение благосостояния достигается через совершенство­вание механизма конкурентного рынка. Однако другие представи­тели неоклассического направления показали недостаточность такого подхода из-за "провалов рынка". Согласно последователю А. Маршалла Пигу, оптимум благосостояния достижим лишь при государственном воздействии на использование ресурсов и на распределение доходов (поскольку выравнивание доходов максими­зирует сумму полезностей в обществе).

Известный английский институционалист Дж.А. Гобсон во главу угла ставил индивидуальное благосостояние, определяя его крите­рии с точки зрения индивидуального здоровья, предполагающего гармонию физической и умственной деятельности. Обеспечение об­щественного благосостояния он возлагал на государство.*

 

* Hobson J. A. Work and Wealth. L., 1914. P. 9; Hobson J.A. Free Thougth in the Social Science. L., 1926.

 

В еще большей мере воздействие государства на индивидуаль­ное и общественное благосостояние подчеркивает теория Дж.М. Кейнса. Государство, влияя своей макроэкономической политикой на уро­вень занятости ресурсов и национального дохода, определяет тем самым и уровень благосостояния. Кейнсианство в определенном смыс­ле вернулось к анализу благосостояния с общественных позиций, что было характерно для А. Смита.* Это выдвинуло на авансцену проблему соотношения индивидуального и общественного благосо­стояния, которая разрабатывалась видными западными экономис­тами А. Бергсоном, лауреатами Нобелевской премии К. Эрроу, П. Самуэльсоном и др.

 

* Кейнс Дж. М. Общая теория занятости, процента и денег. М., 1978.

 

По мнению К. Эрроу, принятие общественного решения требует постоянства системы предпочтений, предполагает выбор между из­вестными обществу альтернативами. Одно из этих условий всегда нарушается (например, при решении вопроса голосованием).* Эрроу отметил, что поскольку в обществе существует столкновение инте­ресов, решение вопросов теории экономического благосостояния можно искать с помощью теории игр. Другой подход к теории благо­состояния — это подход П. Самуэльсона, а также Бергсона** и Ланге.

 

* Bergson A. Reformulation of Certain Aspects of Welfare Economics. Quarterly Journal of Economics, Febr. 1938. P. 310ff. См. также: Arrow К., Samuelson P.A. Foundations of Economic Analysis. Cambr., 1947. P. 220.

** May К. Technological Change and Aggregation. Econometrica. 1947. No 51. P. 51-63.

 

А. Бергсон в 1938 г. разработал функцию всеобщего благосостоя­ния придерживаясь, в отличие от своих предшественников, оценоч­ных суждений, которые, по его мнению, могут формулироваться высшим авторитетным органом. С помощью этой функции можно оценить предложения об экономической политике. Концепция об­щественного благосостояния Бергсона названа ординалистской.

Теоремы общего благосостояния П. Самуэльсона основаны на ра­боте А. Бергсона. По мнению Самуэльсона, из функции полезности нельзя вывести индекс цен на потребительские товары, так как оди­наковая эластичность спроса от доходов маловероятна. Функция благосостояния не указывала на обязательность выбора одного из возможных состояний общества, но показывала предпочтительность одной ситуации из нескольких Благосостояние рассматривалось как максимизация соотношений "затраты — выпуск". Так как функция благосостояния Самуэльсона показывала возможность сравнения полезности благ для разных потребителей, она противоречила мне­нию других теоретиков, считающих, что нужно выработать только критерий изменения благосостояния.* Примерами приложения тео­рии благосостояния Самуэльсона служат проблемы государствен­ных расходов и международной торговли. Здесь исходят из прин­ципа, что большее всегда предпочтительнее меньшего. В отношении производства это дает производственную функцию затрат и выпуска, в отношении индивидуального предложения и спроса это позво­ляет приравнять отношение предельных полезностей (или предель­ную норму заменяемости) соответствующему нормативному коэф­фициенту преобразования в производственной функции. В резуль­тате получаем систему уравнений с их числом, меньшим, чем число переменных, на k - 1 (где k — число индивидов).

 

* Samuelbson P. Foundations of Economic Analysis. Cambr., 1947. P. 220.

 

Самуэльсон стремился найти функцию благосостояния общества, представляющую вектор k функций индивидуальной полезности

W = W(U₁,U₂,...,U_k),

где W— порядковая функция подобно всем функциям индивиду­альной полезности U (i=1, 2, 3, , k), устанавливающая последова­тельный совместный общественный порядок всех возможных си­туаций. Самуэльсон характеризует функцию W как этическое убеж­дение всех доброжелательных людей. Каждая U_i зависит от инди­видуального потребления и предложения им услуг. Недостающие (k - 1) уравнений составляются, исходя из условий максимизации W при условии подчинения ограничениям, налагаемым остальными уравнениями системы. Для оптимума в теории экономического бла­госостояния требуется только то, чтобы W была заданной функцией (хотя бы и порядковой) — те определимой с точностью до возрас­тающего монотонного преобразования. Не обязательно равенство или сопоставимость отдельных U_i, а также их суммирование (укрупне­ние) в форму типа

Новые варианты теории благосостояния, появившиеся вместе с утверждением идеи социального контроля, регулируемого развития, в понятие "благосостояние" включают совокупность условий, определяющих качество жизни индивида.* Теория благосостояния активно влияет на экономическое развитие. В отличие от предше­ствующих вариантов, экономический рост становится функцией бла­госостояния. Эффективность, степень удовлетворения потребнос­тей — все, что включается в понятие общественного благосостоя­ния, отразилось в оценке отдельных индивидов, зависящей от их образа жизни и соответствующей системы ценностей. Отодвигая на второй план материальные потребности, Дж. Гэлбрейтом, У. Ростоу, Т. Парсонсом и другими экономистами был сформулирован единый, общечеловеческий критерий благосостояния.**

 

* Рriсе С. Welfare Economics in Theory and Practice. L., 1977. P. 4.

** Journal of Economics. 1978. No 4. P. 565-566.

 

К 30-м годам XX в. относится начало формирования концепции "государства благосостояния". Общественно предоставляемые и суб­сидируемые услуги определяются как общественное благосостоя­ние в том случае, если их не может предоставить частный рынок (P. Титмус, Э. Хансен, Г. Мюрдаль, П. Самуэльсон, С. Лейден, Д. Нейл, Дж. Гэлбрейт и др.). Модели государства благосостояния включают комплекс институтов, призванных осуществить вмешательство в со­циальную и экономическую жизнь для обеспечения полной занятости, высокого уровня доходов и стабильных цен, а также программы социальной помощи непривилегированным слоям населения.

В общем смысле государство благосостояния — это система по­литики, в которой ответственность государства распространяется до ответственности общества за благосостояние граждан, а его цель — предоставление всем членам общества юридических, политических, социальных прав путем справедливого распределения доходов.

В последние десятилетия проблема благосостояния в западной теории рассматривается в двух основных аспектах (причем общим для обоих аспектов является стремление приблизить теорию к ре­альности). Первый аспект — это конкретно-историческое наполне­ние понятия "индивидуальное благосостояние" с точки зрения крите­риев "качества жизни", которых насчитывается от 5 до 35 в разных странах (экономических, политических, социальных, психологиче­ских)" потребление, внерабочее время, изменение окружающей сре­ды, факторы здравоохранения и образования, безопасность сущест­вования, участие в управлении, чувство цели, уровень доходов и т.д.

Второй аспект — это такое исследование механизмов реализа­ции благосостояния, которое стремится преодолеть абстракцию "кон­курентного рынка" и учесть реальную структуру социально-эконо­мических отношений. Нобелевский лауреат Дж. Бьюкенен полагает, что необходимо исходить из того, что индивиды делегируют свои интересы организованным группам, которые, в свою очередь, стре­мятся навязать эти интересы через аппарат государства остально­му обществу Как и Эрроу, Бьюкенен приходит к выводу о невоз­можности сконструировать непротиворечивую функцию обществен­ного благосостояния; однако, он продвинулся гораздо дальше Эр­роу, так как исследует проблему выбора такого механизма, который минимизировал бы негативные последствия перераспределитель­ных процессов и максимизировал позитивные.

Государство благосостояния у Бьюкенена — это форма "пере­дающего государства". Передача средств в таком государстве опре­деляется интересами, проявляющимися в политике перераспреде­ления.* Институты такого государства должны функционировать, по его мнению, для достижения личных целей индивида-потреби­теля.

 

* Buchanan J. The Political Economy of the Welfare State. Stockholm. 1988. P. 9.

 

Таким образом, во всех новых тенденциях западной науки при­знается, что в результате расширения индивидуальных возможнос­тей в конце XX в. основным и главным источником общественных преобразований становится индивид, а индивидуальное благосостоя­ние выдвигается в качестве фундаментальной проблемы социаль­но-экономического развития.

Поскольку индивид активно воздействует на жизнь, выявляя направления общественного прогресса, главной обязанностью обще­ства становится вознаграждение индивидуальной инициативы, конт­роль за мерой труда и мерой потребления.

Аналитическое направление в западной экономической науке — экономика благосостояния — локализует экономические, обществен­ные и политические детерминанты достижений цивилизации. Точ­ный, модельный тип мышления, общий для авторов большинства анализируемых работ, пока еще не вошел в практику отечествен­ных экономистов-теоретиков, что определяет отсутствие практиче­ской нацеленности, функциональных зависимостей, рекомендаций.

К числу теоретических проблем, которые предстоит решить в процессе формирования отечественной теории благосостояния, от­носятся: оценка общественной и экономической системы, критерии ее эффективности; выбор целей и средств для достижения эконо­мической оптимальности; возможности механизма спроса — пред­ложения в удовлетворении индивидуальных потребностей; разра­ботка программ по социальному обеспечению и преодолению бедности, экологических программ, законодательству по благосостоянию.

Совокупный спрос определяется после того, как каждый потребитель принял решение (например, поставив цель максимизации полезности). Проблема сравнения общих уровней полезности раз­личных потребителей не ставится. Одновременно необходимо ук­рупнить или сравнить полезности различных потребителей до того, как начаты поиски оптимальной ситуации (например, максималь­ное благосостояние общества).

Теория экономического благосостояния отличается от теории спроса тем, что в последней не выдвигается никаких посылок о ха­рактере рынка (например, существование чистой конкуренции между потребителями). Напротив, одна из целей теории экономического благосостояния — исследовать, можно ли чистую конкуренцию счи­тать оптимальным условием (социальным), и если можно — то в каком смысле. В этой теории рассматриваются также оптимальные условия, например в отношении распределения доходов, налоговой, таможенной политики (Хотеллинг).*

 

* Hotelling H. The General Welfare in Relation to Problems of Taxation and of Railway and Utility Rates // Econometrica. 1938. N 6. P. 242-269.

 

Поскольку экономическое благосостояние зависит от количества годового национального дохода и численности населения, важней­шим представляется исследование соответствия потребления и по­требностей индивидов.

В условиях перехода к рынку объектом исследования становят­ся способы действия и принципы, в соответствии с которыми по­требление достигает максимального удовлетворения потребностей. Эта концепция является краеугольным камнем любой теории нор­мальной рыночной экономики. Осуществление принципа максими­зации удовлетворения при минимуме затрат приводит к общему экономическому равновесию. При этом эффективное использование ресурсов должно сочетаться с более равномерным распределением доходов в обществе. Равенство предложения и спроса должно рас­сматриваться как важнейшее условие динамического равновесия, оценивающегося как равновесие темпов роста совокупных макро­экономических величин — дохода, капитала, рабочей силы и уров­ня техники. Кроме того, при решении проблемы благосостояния сле­дует учитывать социальный аспект: функция благосостояния должна отвечать индивидуальным предпочтениям, отражать суверенитет потребителя. Важнейшими элементами последнего, а также равно­весия экономики в целом являются гарантированный доход, удов­летворение потребностей в образовании, здравоохранении, инфор­мации для обеспечения свободы индивидуального выбора.

Экономическое развитие должно быть функцией индивидуаль­ного благосостояния, так как общественное благосостояние отражается в оценке отдельных личностей, зависящей от их образа жизни и системы ценностей.

Общественное благосостояние правомерно отождествлять с мак­симизацией благосостояния предельно большого числа индивидов. Поэтому теория благосостояния призвана изучить уровень благопо­лучия каждого индивида и взаимодействие разнообразных экономи­ческих методов, влияющих на индивидуальное благосостояние, а также реакцию индивида на происходящие в результате такого воз­действия изменения.

Государство призвано способствовать усилиям индивида по со­зданию благосостояния: а) устанавливая контроль над бизнесом; б) разрабатывая эффективную систему налогообложения; в) при­нимая законы о гарантированных доходах; г) развивая художест­венное творчество и др.

Благосостояние индивида зависит от успешности выполнения его жизненного плана, реализации принципа социальной справедли­вости и минимума материального обеспечения в обществе. В целом индивидуальное благосостояние можно определить как функцию факторов, создающих окружение (среду) индивида:

где w_i — благосостояние i-го индивида; n — число факторов, глав­ным из которых является индивидуальный потребительский выбор, присущий соответствующим предпочтениям индивида.

Индикатором экономического благосостояния признан уровень национального дохода на душу населения, а индикатором государ­ственного контроля над благосостоянием — перемещение доходов и ресурсов между индивидами. Для временного и территориального анализа благосостояния существуют демографические, экономиче­ские, политические, культурные индикаторы.

Наряду с объективными факторами, индивидуальное благосо­стояние зависит от оценочного отношения индивида к своей жизни, ценностной ориентации и воли к реализации целей.

Проблему благосостояния способна решить экономическая сис­тема, производящая продукты с низкими совокупными затратами и наивысшей совокупной полезностью. Максимизация полезности ин­дивидом происходит на рынке, в условиях общего рыночного рав­новесия, в результате формирования личности как потребителя.

Поскольку блага имеют различную полезность для потребителя, важно выявить его фактические предпочтения, проявляющиеся в поведении на рынке, которые играют важнейшую роль в ценообра­зовании, а следовательно, и в формировании доходов потребителя. Возникает проблема оценки соответствия прироста качества товара приросту цены.

Максимизация полезности на рынке индивидом происходит при условии сбалансированности его бюджета. Поэтому возникает так­же проблема наблюдений за поведением потребителя при смене вариантов потребления (для выявления предпочтений).

Главным вопросом теории благосостояния в условиях рынка яв­ляется экономическая оптимизация, которая понимается как мак­симальная производительность затрат труда, достижимая при ра­циональном использовании ресурсов. В точке оптимума производи­тельные силы сопрягаются с суммой потребностей, производствен­ный потенциал соответствует потребительному потенциалу. Исчер­пание всех производственных возможностей и насыщение потребнос­тей всех членов общества считаются признаком оптимума. Резуль­татом оптимизации являются цены, так как оценки — это средства определения оптимального состояния экономики. Экономико-матема­тическая теория, разработанная западными и отечественными эко­номистами-математиками (А. Курно, И. Госсен, Т. Тюнен, Л. Вальрас, Дж. Хикс, П. Самуэльсон, А. Вальд, К. Эрроу, Ж. Дебре, Л. Мак-Кензи, Д. Гейл, А. Гранберг, Л. Канторович, В. Лившиц, В. Полтерович и др.), подтверждает необходимость рынка, децентрализации.*

 

* Handbook of mathematical economics / Ed. by R. Arrow, M. Intrilligator. Amsterdam etc.: North-Holland, 1982. V. 2; 1986. V. 3; Gale D. The 'law of supply and demand // Math. Scand. 1955. V. 3. N 1: McKenzie R. On equilibrium in Graham's model of world trade and other competitive systems // Econometrica. 1954. V. 22. N 1; Полтерович В.М. Экономическое равновесие и оптимум // Экономика и математические методы. 1973. Т. 9, вып. 5; Лившиц В.Н. Оптимизация при перспективном планировании и проектировании. M.: Экономика, 1984; Канторович Л.В. Экономический расчёт наилучшего использования ресурсов. M.: АН СССР, 1959.

 

Для оптимума требуется определение функций общественного благосостояния. Изменение потребления связано с изменением ресур­сов, уровней полезности, технологии производства, структуры пред­почтений потребителей.

Для создания оптимальных социальных условий максимизации индивидуального благосостояния необходима устойчивость общего конкурентного равновесия, которое, в свою очередь, зависит от вы­сокой экономической культуры потребителей и производителей, их умения участвовать в ценовой конкуренции, ориентироваться на максимизацию полезности. Конкурентное равновесие в условиях со­вершенного рынка воплощает форму оптимума.

Следует, однако, учитывать и трудности, возникающие в процессе функционирования рынка. Модели оптимизации не приспособлены для исследования таких проблем, как согласование целей, взаимодействие на рынке, влияние политики доходов на распределе­ние благ.

Максимум эффективности достигается через концентрацию про­изводства, которая определяется пропорциями и размерами рынка, контролем со стороны государства, транспортными издержками, численностью производителей. Кроме того, при анализе проблемы оптимума следует изучать не только снижение общей удовлетво­ренности при отклонении от точки равновесия на рынке, но и сопо­ставлять эти точки при различном первоначальном распределении ресурсов.

Определяя индивидуальное благосостояние как сумму благосо­стоянии большинства членов общества, авторы вышерассмотренных концепций выступают одновременно интерпретаторами опре­деленного этапа развития государства и рынка. Во всех этих теори­ях мы четко прослеживаем проблему соотношения индивидуально­го и общественного благосостояния, взаимосвязь этих понятий с раз­витием экономики, человека и его потребностей, с историческим раз­витием.

Лекция 24 Концепции формирования благосостояния на рынке

Общепризнано что конкуренция ведет к снижению удельных затрат и цен через рост производительности труда, экономию ре­сурсов, отбор наилучших с точки зрения эффективности вариантов НТП, позволяет оценить труд, вознаграждая по результатам. Интерес к ней — это ключ, открывающий отрасли и внутренний рынок для новых экономических агентов, концентрации, картелизации, протекционизма против внешней конкуренции.

Рынок доказывает возможность приближения w к w*, где w — благосостояние, w* — оптимальное использование ресурсов. Конку­рентное предпринимательство совместимо с высокой социальной мобильностью, выбором стиля жизни и источника доходов соответственно индивидуальным способностям и склонностям. Следователь­но, между эффективностью рыночной экономики и индивидуаль­ным благосостоянием существует положительная связь. Рынок за­дает своим участникам цены, ориентирующие производство на удов­летворение потребностей (так как они выражаются в спросе) и на наилучшую комбинацию факторов производства. В условиях рынка потребители быстро формируют и изменяют свои предпочтения в зависимости от цен, вырабатывая рациональное поведение, адек­ватное коллективному благосостоянию. Но для этого необходимы определенные условия, главными из которых являются совершен­ная конкуренция и производственные возможности, основанные на убывающей отдаче последовательных затрат. При совершенной кон­куренции рынок имеет свойства максимизации экономической эф­фективности, поскольку: а) неограниченное количество продавцов на каждом товарном рынке устраняет диктат производителя; б) все имеют равные условия доступа к ресурсам, технологиям и видам деятельности, которые означают единство цен производственных факторов и равный доступ к кредитам. Конкуренция создает заин­тересованность собственника в реинвестировании прибылей, явля­ясь "дефиницией поведения на рынке".

Современная теория совершенной конкуренции основана на тео­рии предельной производительности и горизонтального спроса, суть которой определяется следующим образом: экономика будет функ­ционировать эффективно, если производственные возможности и ресурсы используются, исходя из принципа экономии.*

 

* Oxford Economic Papers. 1989. V. 41. N 4. Р. 653-671.

 

Теория общего рыночного равновесия разрабатывалась Л. Вальрасом (1984) П. Сраффой (1926), К. Чемберлином (1933), Дж. Робинсон (1933), Р. Хиксом (1939), П. Негиши (1961), К. Эрроу (1971), М. Мар­шаком (1974), Г. Селтеном (1974) и другими учеными. Первая мо­дель общего экономического равновесия была создана Л. Вальрасом. Формальное моделирование рьшков началось в 1838 г. с модели коли­чественного набора А. Курно, установившего связь цены и спроса и определившего цены в соогветствии с предельными затратами.

Научный анализ системы рыночного равновесия предусматри­вает применение линейного программирования, сравнительной ста­тики. В частности, в их задачи входят вопросы изменения произ­водства и потребления при изменении 1) ресурсов, 2) уровней по­лезности, 3) технологии производства, 4) структуры предпочтений потребителей. Леонтьев и Нейман в замкнутой системе равновесия объединили потребление одной отраслью, назвав потребительские товары затратами, а трудовые услуги — выпуском, игнорируя при этом связи в потреблении (такие, как отраслевые связи в экономи­ке). Однако было бы неверно считать, что устойчивость равновесия вытекает из самого существования рынка. Необходима высокая эко­номическая культура агентов, умение участвовать в ценовой конку­ренции, ориентировка на максимизацию полезности.

Наилучшая из возможных комбинаций индивидуального благо­состояния присуща концепции общего рыночного равновесия, от­клонение от которого связано со снижением удовлетворения одних индивидов, большим, чем прирост удовлетворения других. Так как оптимум для индивида зависит от его материального положения, то равновесие зависит от первоначального распределения доходов. По­этому следует сопоставлять точки равновесия, не совпадающие при различном первоначальном распределении доходов.

Таким образом, социальный критерий благосостояния должен быть интегрирован с экономическим анализом, что и осуществляет социальная функция благосостояния, без которой невозможно исследование роста индивидуальных полезностей.

Наиболее важной индивидуальной целью считается полезность от обмена доходами. Оптимальный обмен доходами предполагает моральные издержки риска, поэтому здесь целесообразно вмеша­тельство государства. Однако доход индивида складывается под влия­нием конкуренции, зависит от рыночного торга в пределах, постав­ленных минимальной заработной платой и общим объемом доходов.

Мера благосостояния определяется на рынке с помощью "рас­пределительных весов" и характеризуется индивидуальными оцен­ками изменений в благосостоянии. Оптимальное распределение до­стигается перераспределением товаров между индивидами при ус­ловии увеличения полезности одного индивида без уменьшения по­лезности другого, что связано с оптимальностью производства. По­следняя достигается при невозможности роста благосостояния од­ного индивида без перемещения ресурсов при существующей заня­тости.*

 

* Oxford Economic Papers. 1089. V. 41. N 4. Р. 49.

 

Исследование роста индивидуальных полезностей связано с оп­тимизированным поведением экономических агентов в рамках тео­рии общего равновесия, чем занимается новая классическая микро­экономика, базирующаяся на учениях Л. Вальраса, А. Маршалла, Дж.Б. Кларка, П. Фишера, Ф. Хайека. Основу моделей поведения на рынке составляет концепция адаптивных ожиданий. На основе всей имеющейся рыночной информации о состоянии и перспекти­вах экономики, на рынке складываются рациональные ожидания, способствующие рыночной стабилизации. Происходит это потому, что экономические агенты гибко реагируют на конъюнктуру в соответ­ствии с принципами оптимизации.

Для выполнения рынком регулирующих функций необходимо, чтобы потребитель мог воздействовать на рыночную ситуацию, а производитель — реагировать на изменение последней. Поэтому проблема мотивации действий экономических агентов является цент­ральной в теории общего равновесия.* Важный класс составляют модели, в которых поведение экономического агента интерпретируется как вектор потребления и производственного выпуска. Назна­чение этих моделей состоит в исследовании возможностей стабили­зированного конкурентного рынка при решении проблемы индиви­дуального благосостояния агентов. Максимально выгодный обмен происходит только в условиях совершенной конкуренции, изучение которого основано на игровых теоретических методах.

 

* Review of Economics and Statistics. 1988. V. 70. N 1. Р. 140-144.

 

В результате стабилизации рынка возникает излишек потреб­ления, являющийся индикатором индивидуального благосостояния (Б. Райт, Дж. Вильяме), так как в результате стабилизации умень­шается изменение предельной полезности индивидуального дохо­да.* Это показывают графики спроса, составляющиеся при подсчете уровней потребления. Если известна функция спроса и коэффици­ент риска, при наличии рыночного равновесия подсчитывают из­держки. Потребление меняется с изменением контингента потреби­телей и цены. Поэтому овладение экономическими методами ценооб­разования является важнейшим компонентом функционирования рынка.

 

* Bos D., Seidl C. Welfare Economics of the Second Best. Wien, N.Y., 1986. P. 70.

 

Важным фактором ценообразования на рынке является информа­ция. Поскольку информация о потребностях потребителя и насыще­нии рынка происходит через систему цен, совершенствование сис­темы информации о состоянии цен и установление их равновесия входит в число важнейших условий роста благосостояния. В связи с этим проблема оптимизации рассматривается на двух стадиях: 1) по­лучение информативной структуры, характеризующей функцию оптимального решения экономических агентов; 2) оптимизация из­держек этой структуры. Каждая информативная структура исполь­зует свои функции оптимального решения, для каждого информа­ционного сигнала определяет действия, максимизирующие услов­ную полезность.

Исследование качественных результатов рыночного обмена до­казывает, что постоянный высокий динамизм технологий обеспечи­вается частной собственностью в противоположность общественной собственности, обеспечивающей "технологическое однообразие".* Общественная собственность может быть эффективна при обеспече­нии производством общего роста доходов, но это происходит в том случае, если собственником является потребитель (Дж. Итвел, Д. Милджейт, П. Ньюмен).

 

* The New Palgrave. Allocation, information, and Markets / Ed. by J. Eatwell, M. Mllgate, P. Newman. L., 1989. P. 295.

 

Поскольку равновесное состояние экономической системы сохра­няется только в условиях неизменных функций полезностей, начальных запасов, доходов и технологий, необходим постоянный рас­чет нового равновесия при изменившихся параметрах (например, увеличение спроса может сопровождаться падением цены). Этим занимается раздел теории равновесия, называемый сравнительной статикой.

Поскольку равновесие на рынке почти всегда достигается за счет взаимодействия экономических агентов, государство не может ус­тановить равновесные цены, имитируя рынок в соответствии с за­коном спроса и предложения. До сих пор неизвестны универсаль­ные механизмы установления равновесных цен, быстро реагирую­щие на изменения целей и технологий. Поэтому, очевидно, право­мерна мысль о том, что создание рыночного механизма должно явить­ся основой, на которой базируется государственная политика дости­жения целей индивидуального благосостояния.

Принцип стабильности розничных цен, осуществляемый в на­шей стране с конца 50-х годов, обрекал экономику на дестабилиза­цию, несбалансированность, деформированность. Построение сме­шанной рыночной экономики под сказывают нормативные модели, используемые в западной экономической литературе.

С помощью рынка возможен гибкий и эффективный контроль за соответствием производства совокупным индивидуальным потреб­ностям, имеющим глубокий смысл как фактор роста индивидуаль­ного благосостояния. Потребности связаны с экономическими осно­вами благосостояния, эффективностью, характером распределения, сбалансированностью спроса и предложения и другими проблема­ми. Имея внутренним содержанием максимум эффективности, по­требность выступает как интерес, имеющий форму максимума по­лезности. В экономическом отношении индивид выступает именно с этим мотивом. Выделение потребностей связано с индивидуальным потреблением, фондом экономического благосостояния.

Реальные потребности выявляет рынок, а потребление зависит от его развития. Однако потребление связано также с традициями, экономической политикой государства, социальной защищенностью потребителя, характером производства, ступенью исторического раз­вития производителей, характером труда, здоровьем индивида, ти­пом его семьи, доходами, психологией и т.д.

В моделях потребления индивидуальное благосостояние связано с распределением доходов, ростом дохода отдельного экономического агента.* Потребление — это индивидуализированная функция. Основной элемент конечного общественного спроса — совокупные индивидуальные расходы — воздействуют на тенденцию длительного экономического роста и являются индикатором напряжённости конъюнктуры рынка. От точности оценки потребительского спроса зависят перспективы бизнеса и конкуренции. Макроэкономические показатели индивидуального потребления закладывают и основу анализа общеэкономической конъюнктуры. Важны также микроэко­номические показатели потребительского спроса, установление свя­зи его отдельных звеньев с секторами производства. Являясь конеч­ной целью, потребление оказывает активное воздействие на произ­водство, формирует человеческий фактор, обеспечивая жизнедея­тельность индивида. Индивидуальное потребление стимулирует и регулирует производство, так как экономическое развитие являет­ся функцией от возрастающих потребностей. Потребительский спрос формирует товар и стимулирует деловую активность уже в фазе проектирования. Количественная оценка воздействия обратных свя­зей на производство дана экономистами, исследовавшими механизм "мультипликатор — акселератор". П. Самуэльсон доказал, что вы­сокий уровень потребления способствует новым инвестиционным про­граммам.

 

* Journal of political economy. 1989. V. 97. N 2. Р. 350.

 

Таким образом, формирование потребностей и увязка их с по­треблением, управление поведением потребителей на рынке, опре­деление критериев потребления, эволюция структуры расходов и потребления являются важнейшими направлениями в моделирова­нии благосостояния. Необходимо изучать обратное влияние потреб­ления на производство, удовлетворение потребностей как критерий развития индивида и общества, законы, регулирующие потребле­ние, условия роста потребления, закономерности развития непро­изводственной сферы как сферы воспроизводства человека, фор­мирование реальных доходов, качество жизни, региональные про­блемы благосостояния.

Доказательством тому, что рынок дает возможность повернуть производство лицом к потребителю, является анализ формирова­ния и развития рынков жилья в западной экономической литерату­ре Л. Смитом, Ж. Розеном, Дж. Фаллисом, Р. Дьюзенберри, Дж. Квикли, Р. Арноттом, Дж. Мак-Дональдом и др.*

 

* Journal of economic literature. 1988. V. 26. N 1. Р. 29-57.

 

Рынок жилья — важнейшего товара — способен поглотить зна­чительную часть потребительского спроса, а обеспеченность жиль­ем является наиважнейшей составляющей индивидуального благо­состояния. Обширная литература, в частности, поновой экономике урбанизации, доказывает наличие равновесия на рынках жилья в городах. Жилищные услуги оказываются на конкурентной основе в соответствии с неоклассической производственной функцией, ис­пользующей в качестве переменных землю и постройки.

Поскольку рынок жилья тесно связан с государственным секто­ром, разрабатываются модели уровней услуг и норм налога, капи­тализированных в ценах на жильё. Проводится политика местного налогообложения.

Спрос на жилищные услуги исследуется в простых однопериодных моделях максимизации полезности домовладельцев, использую­щих в качестве переменных текущие цены, доходы, сбережения (чаще анализируется перманентный доход). В анализе простран­ственных рынков жилья используется статическая модель. Доказа­но, что потребление жилья прямо пропорционально общему потреб­лению, а улучшать стандарты жилья можно только через рынок.

Рыночная информация о характеристиках каждой единицы жилищных фондов, издержках по сделкам обусловлена разнород­ностью и их пространственной зафиксированностью. Регулирова­ние рынков жилья основано в основном на предложении различных форм использования земли, так как неземельные факторы (труд, капитал, стройматериалы) влияют в данном случае на спрос незна­чительно.

Об оптимальности рынков жилья говорить сложно, так как в ценах не отражаются кредиты и закладные. Интерес к кредиту под недвижимость считается индикатором рьшка недвижимости. В це­лом подобный анализ в западной литературе представляет несом­ненный интерес для отечественных экономистов с точки зрения изу­чения и разработки программ создания рынков жилья в нашей стра­не. Таким образом, "рынок был и является аккумулятором благосо­стояния, основным социальным институтом, формой реализации гигантской энергии и производительности в каждой сфере экономи­ки ... непререкаемой истиной для роста потребления... Рынок изме­няет уровень индивидуального благосостояния, объём и структуру предложения, экономно распределяет ресурсы, формирует рацио­нальную при данном уровне доходов структуру потребления".*

 

* Journal of economic literature. 1988. V. 28. N 1. Р. 53.

 

С другой стороны, в результате действия рыночного механизма происходят отклонения от социального и экономического оптимума, которые призвано корректировать государство.

Для обеспечения относительной независимости каждого инди­вида (как важного показателя его благосостояния) важны центра­лизованное регулирование занятости, поддержка государством мел­ких индивидуальных производств, образования, здравоохранения, внешнеэкономических связей, гарантированного минимального до­хода, стимулирование НТП.

Для успешного функционирования рынка необходимы экономи­ческая самостоятельность, отсутствие глубоких дисбалансов в эко­номике, вовлечённость в мировой рынок, активная экономическая и социальная деятельность государства.

Лекция 25. Теории государственного воздействия на общественное благосостояние

Роль государства обосновывается в рамках теорий государствен­ных финансов и социального выбора (Т. Безли, Дж. Бьюкенен, Д. Мил­лер). В целом по проблеме масштабов экономической деятельности государства, основанного на демократических принципах, ведётся широкая дискуссия с разными точками зрения. Поскольку некото­рые современные западные теории государственного вмешательства в экономику имеют общеэкономический характер, их исследование приобретает сейчас особенную актуальность для экономики России. Несомненно, что активное и объёмное участие государства в пере­ходных к рынку процессах следует сохранить, имея в виду обеспе­чение экономической стабилизации, проведение структурной пере­стройки хозяйства, обеспечение ведущей роли социальной сферы, сохранение национального пути развития. Государство должно кон­струировать национальный рынок, преобразуя планово-распреде­лительные структуры управления во вспомогательные структуры конкурентного рынка.*

 

* Экономические науки. 1982. № 1. С. 73.

 

Аргумент распределения и перераспределения стоит одним из первых в системе аргументов необходимости государственного осу­ществления равновесия всех социальных групп.*

 

* Journal of public economics. 1988. V. 35. N 3. P. 371-382.

 

Базовой проблемой государства является выявление путей оп­тимального использования ресурсов в целях рациональности совре­менного потребления.* Ряд благ государство предоставляет в силу их общественной ценности, независимо от индивидуальных предпо­чтений потребителя. Наилучшим способом коррекции индивидуаль­ных предпочтений считается индикативное планирование.

 

* Ор. cit. P. 395-398; 1989. V. 37. N 3.

 

Успешность функционирования экономики зависит от установ­ления конституционного порядка и прав собственности, отсутствие которых увеличивает неопределённость и риск в принятии эконо­мических решений, уменьшая ожидаемые выгоды от долгосрочных проектов и вложений.

Важнейшей является проблема распределения ресурсов в госу­дарственном секторе, решаемая путем анализа пропорции "за­траты — доходы" (СВА).* Анализ СВА основан на принципе компен­сации убытков потребителя доходами. Самой сложной является про­блема определения неудовлетворенности сравнительно с удовлет­воренностью. В рамках СВА издержки и доходы рассчитываются в сфере потребления.

 

* Price С. Welfare economics in Theory and Practice. L., 1977. P. 97.

 

С целью получения максимальной общественной и индивиду­альной прибыли распределять ресурсы в условиях их ограничения должно государство.

Проблемами благосостояния в результате применения государ­ственных инвестиций занимается сензитивный анализ. Поскольку рыночное распределение не гарантирует права индивида на стан­дарт благосостояния, обеспечивающий достойную жизнь вне зави­симости от экономической деятельности, государство должно вме­шиваться в проблему распределения доходов. Эффективность госу­дарства измеряется объемом и динамикой его социальных расхо­дов, так как последние являются средством и условием развития индивидуальности.

Социальные государственные программы по созданию развитой социальной инфраструктуры являются одной из важных функций по снижению неравенства доходов. На этой конкретной деятельнос­ти основана концепция "государства благосостояния" (Р. Титмус, Э. Хансен, П. Самуэльсон, С. Лейден, Д .Нейл, Дж. Гэлбрейт и др.).

Как представляется, оптимальность и социальную справедли­вость можно объединить понятием социального благосостояния. Функция социального благосостояния равна невзвешенной функ­ции индивидуального благосостояния. Социально-экономическая оптимальность означает максимизацию социального благосостояния в условиях ограничений, налагаемых законами природы. Достиже­ние социальной оптимальности посредством государственной поли­тики особенно важно для экономики экологии и производства обще­ственных благ, а также информационной обеспеченности крупных проектов и политических издержек, которые несет государство.

Равенство благосостояния не подразумевает равенства доходов, поэтому справедливое распределение не связано с получением рав­ных доходов.

Существует, однако, и другая точка зрения, связанная с тем, что всякое расширение потребления исторически связано с нерав­ным распределением благ. Вынужденное равенство препятствует прогрессу. Поэтому можно говорить об оптимальном распределений покупательной способности. Тогда возникает вопрос: если в резуль­тате перераспределения спрос на одни блага возрастет, на другие — снизится или прекратится, сможет ли государство поддержать утра­ченную деятельность? Очевидно, сначала следует максимизировать индивидуальную, а затем общую полезность. Отклонение от максиму­ма индивидуального благосостояния представляется нелогичным, так как вмешательство в максимизацию индивидуального благосостоя­ния снижает суммарный показатель благосостояния, является откло­нением от достигнутой точки равновесия. Поэтому государственное вмешательство там, где этого не делает рынок, противоречит целям индивидуального благосостояния.

Положительное влияние государственной политики распределе­ния можно принять лишь в плане формирования доходов людей со средними и низкими доходами. Главным здесь представляется госу­дарственное стимулирование индивидуальной деятельности через систему налогообложения, так как получающий доход индивид — это предприниматель, косвенно увеличивающий национальный про­дукт, а индивидуальный доход является социально потребляемым. Государственная политика всегда потенциально опасна в плане по­давления индивидуальной активности инфляционными и другими стимулами. Изменения в налоговой структуре влияют на уровень и структуру экономической активности индивида.

Распределение доходов связано с проблемой инфляции. Нельзя допускать потери доходов средних слоев, самой массовой и эконо­мически активной части общества (увеличивая, например, выплаты бедным). Избирательность в распределении противоинфляционной компенсации усиливает социальную несправедливость, деформирует структуру доходов, подрывает стимулы к труду, растет социальная напряженность.

В целом усиление технологической многоукладности экономики, многообразие форм и субъектов присвоения, экономических связей, условий использования ресурсов предопределяет необходимость существования смешанной рыночной экономики, глобальный пере­ход от государства благосостояния к приватизации. Возникают вопро­сы о возможности производства общественных благ на частном или смешанном предприятии, о единственности критерия общественно­го блага для решения вопроса о месте его производства и т.д.

Условием для создания общества котором максимально удов­летворяются потребности личности, является любая форма смешан­ной экономики. В обществе, основанном на множестве разнообраз­ных форм собственности и контроля, наряду с государственным пла­нированием и значительной ролью рыночного механизма расширя­ется автономность личности, позволено делать реальный выбор и участвовать в различных формах потребления и производства, воз­растает возможность создания конституционных и коммуникацион­ных предпосылок для оптимизации удовлетворения основных по­требностей.

Социальная смешанная экономика должна быть основана на прин­ципах свободы принятия решения об инвестициях для индивида, свободы выбора работы, свободной конкуренции, разумного соотно­шения между рыночными экономическими принципами и перерас­пределением благ через государственную систему социальной по­мощи. Для эффективности такой экономики политика стимулирова­ния роста должна сочетаться с политикой увеличения занятости, расширения области личных потребностей и потребления, активи­зации деятельности отдельного человека. Этого можно достичь ин­тенсивным использованием достижений НТП, развитием инициа­тивы и укреплением дисциплины.

Лекция 26. Теоретические представления о достижении благосостояния в России

Проанализировав эволюцию западных экономических теорий благосостояния, следует рассмотреть, в какой мере рекомендации западных авторов могут быть применимы к условиям современной России.

Будущее нашей рыночной экономики, тип социально-экономи­ческого развития ещё во многом неясны, и поэтому обращение к трудам западных мыслителей позволяет, возможно, приблизиться к некоторому прогнозированию будущего.

Переход к новому типу экономической системы, основанному на взаимодействии разных социальных типов хозяйства, связан с су­ществованием противоречий между максимизацией благосостояния и условиями перехода к смешанной рыночной экономике. Переход­ный период всегда связан с ухудшением благосостояния народа, поскольку отсутствует налаженный хозяйственный механизм, обес­печивающий рациональное использование производственных ресур­сов. Поэтому рассмотрение проблемы благосостояния в переходный период, по нашему мнению, должно сводиться к решению вопроса: как из всех возможных состояний перехода суметь выбрать наилучший, наименее болезненный для народа?

Представляется, что одной из главных задач, стоящих перед Россией в условиях кризиса, является создание рынком надёжных источников доходов для большинства населения, а также адекват­ной оценки фактора трудовых ресурсов. С одной стороны, реальный переходный период усугубляет противоречие между благосостоя­нием и методами создания рынка, с другой — оптимизирует выбор.

Известно, что экономическое развитие и высокий уровень исполь­зования ресурсов органически связаны с частной инициативой. Ры­нок, субъективные стимулы гарантируют равновесие экономики. Условиями достижения равновесия являются добровольная безрабо­тица на рынке труда, отсутствие избыточного капитала, гибкое реаги­рование цен и заработков на изменение конъюнктуры и ожиданий экономических агентов.

Создание рыночных отношений в нашей стране, несомненно, должно способствовать преодолению экономического кризиса недо­производства, гиперинфляции, а также восстановлению важнейших экономических пропорций, повышению уровня индивидуального и общественного благосостояния. Нормальная конкурентная среда, ры­ночное равновесие ликвидируют дефицит товаров и свободного вре­мени, спекуляцию, другие негативные явления, делающие невыпол­нимым решение проблемы благосостояния.

Для построения рыночной экономики необходимо уяснить со­держание рынка и экономических отношений, пронизывающих соци­ально-экономическую систему. Построение рыночной экономики предполагает необходимость не только теоретического познания за­конов, экономических методов, но и практического усвоения сути внутренних механизмов рыночных отношений, принципов и регу­ляторов рынка.

Метод организации рынков ставит, в свою очередь, первоочеред­ную проблему создания детальных экономико-образовательных и научных предпосылок кардинального поворота, механизма рыноч­ной конкуренции, инфраструктуры рынка.

Экономическая ситуация, сложившаяся в России (гиперинфляция в условиях резкого падения производства, грозящая массовая без­работица), претензии местных управленческих структур на поли­тическую власть, социальная напряжённость и т.п.), приводит к вы­воду о необходимости приватизации, налоговой политики, стимули­рующей предпринимательство в производстве, создание системы защиты малоимущих.

Перестройка отечественных структур, создание системы конку­рентных товарных рынков со свободным ценообразованием, форми­рование в дальнейшем регулируемого рыночного механизма долж­ны привести к глобальному социальному прогрессу, зрелому этапу трансформации общества на путях гуманизма и демократизации. Ориентация рыночного механизма зависит от методов создания рынка. Демократические методы, основанные на науке и организа­ционных действиях, когда старое заменяется подлинно новым, а не просто упраздняется — таков путь к общему благосостоянию.

Ключевой проблемой при этом является преобразование соци­альной природы богатства, те отношений собственности.

Экономические агенты, добивающиеся максимальной полезнос­ти от своей работы, ответственные за использование ресурсов, долж­ны быть собственниками этих ресурсов.

Современный рынок функционирует лучше всего при многообразии форм собственности, когда каждая из них может доказать наивысшую эффективность при этом нельзя игнорировать специфи­ку национального аспекта социальной сферы, что может иметь тя­желые последствия. Нарастание противоречий в отношениях собст­венности позволяет прогнозировать длительную социальную борь­бу в российском обществе. Поэтому актуальна гибкая политика уст­ранения социальной несправедливости, компенсации потерь собственности, доходов, накоплений, рабочего места, социальных прав граждан.

Несомненно, что проведенная в стране ваучеризация ускорила внедрение рыночных отношений. Однако следует иметь в виду, что ваучеризация не решила ряд крупных проблем: не создается мас­совый класс мелких собственников, народное хозяйство не получает финансовых ресурсов от этого процесса и др. Кроме того, обостря­ется социальная дифференциация в обществе, значительная часть населения отделяется от государственной собственности, сотни мил­лиардов рублей попадают на потребительский рынок, инвестиции концентрируются в спекулятивно-финансовом обороте.

Наиболее значимым, масштабным, сложным экономическим методом управления, от применения которого зависит экономическое благосостояние, является ценообразование, поскольку деформации в соотношениях цен нарушают социальную справедливость распределения, эквивалентность обмена. Цена несет не только экономиче­скую, но и социальную нагрузку, обеспечивая распределение создан­ного продукта. Поэтому все слагаемые системы цен должны быть признаны покупателем, а на рынке должны соединяться интересы производителей и потребителей. Это возможно лишь в состоянии социально-экономического оптимума.

Наряду с качеством товара, численностью покупателей, условия­ми реализации, цена является основным фактором, влияющим на интенсивность спроса. Сравнительная оценка товара влияет на пред­почтения потребителей, связанные с оценкой прироста качества товара. Если последняя соответствует приросту цены, то цена прием­лема для покупателя. В свою очередь, издержки производства мо­гут быть признаны основным ценообразующим фактором, если они признаются потребителем. Оценка качества изделия как соответ­ствующего цене, возможна при наличии конкуренции на рынке и информированности потребителя. Кроме того, качество товара фор­мируется на рынке с учетом потребностей в этом товаре, что пред­упреждает воспроизводство новых диспропорций в системе "производство — потребление".

Цены, особенно розничные, обратной связью влияют на спрос и предложение. Запоздавшее устранение разрыва между доходами населения и товарным обеспечением, возникающее при превыше­нии спроса над предложением, ведет к дестабилизации финансов и разбалансированности экономики. Представляется, что налоговое регулирование при плавающих рыночных ценах является лучшим вариантом индикативного планирования цен. Желаемая коррекция в действии механизма рыночной самонастройки (что возможно в условиях развитого рынка) может быть достигнута путем манипу­ляции налогами.

Негативным последствием нынешнего деформированного ценооб­разования является не только разбалансированность обменных опе­раций и появление диспропорций в экономике, но и деформация экономических отношений всех фаз воспроизводства по всему жиз­ненному циклу движения товара.

Ценовой механизм и конкуренция не только насыщают рынок, но и вызывают соперничество за потребителя, ответственность пе­ред ним. Условия и требования к продукту диктует потребитель, а производитель переналаживает производство, повышает качество, чтобы остаться на рынке, не допустить снижения дохода. Однако все это присуще развитой экономике с насыщенным рынком. В про­цессе же перехода к рынку при сохранении дефицита производи­тель сохраняет монопольное положение, взвинчивая цены и полу­чая дополнительный доход без увеличения выпуска и улучшения качества. Поэтому необходимо применение государственного конт­роля над ценами.

Первичной формой регулирования, цен является наблюдение за ценами со стороны правительственных органов, которыми занима­ются статистические управления, научно-исследовательские цент­ры профсоюзов (которые предстоит создать в России), специальные независимые фирмы, университеты. Цель наблюдения — определе­ние индекса ежегодного номинального роста доходов, влияние роста цен на издержки производства и национальную конкурентоспособ­ность. Государственное вмешательство в ценообразование предусматривает санкционированное правительством завышение издер­жек производства (за счет завышения амортизационных отчисле­ний). Прямое государственное воздействие на цены оказывают го­сударственные субсидии, снижающие издержки производителей.

При развитии рыночного ценообразования следует, во-первых, учитывать социальный разряд рынка, наличие различных хозяйст­венных структур в результате признания многообразных форм собственности. В зависимости от этого определяется соотношение на рынке государственных твердых, регулируемых договорных или свободно устанавливаемых цен. Отсутствие этого соотношения на­рушает равновесие. Обоснованность цен определяется в конечном счете степенью пропорциональности народного хозяйства. Поэтому добиться сбалансированности невозможно без оптимизации его струк­туры, которая должна учитывать тенденции развития мирового рынка.

Во-вторых, цена должна проходить проверку рынком на основе учета спроса, а на стадии производства следует определять лишь лимитные уровни. В-третьих, для достижения рыночного равнове­сия (что следует учитывать в ценообразовании) необходима балан­сировка товарных рынков с ресурсными. В-четвертых, структура оптовых и розничных цен должна быть приведена в нормальное состояние. Использование до перехода к рынку межотраслевой мо­дели сбалансированной системы оптовых цен как первого прибли­жения к будущей системе рыночных цен, по рекомендации В. Леонтьева, позволило бы избежать резких экономических потрясений при переходе к нормальному рынку. Хотя рынок конкурирующих производителей может привести экономику к социально-экономи­ческому равновесию, этот процесс будет затянут и чрезмерно рас­точителен из-за неправильно использованных ресурсов.

Универсальная, совершенная модель рыночного механизма, в том числе ценообразования, пока не изобретена. Но для выхода на ми­ровой рынок предстоит решать проблему совершенствования сис­темы цен, расчетов рыночных цен равновесия, эластичности, на­хождения оптимального сочетания цен фиксированных, регулируе­мых и свободных, степени косвенного воздействия государства на цены.

Важнейшее значение в решении проблемы благосостояния име­ют продовольственные программы (в социально-экономическом и экологическом плане). От решения проблемы оптимального питания зависит реализация генетического потенциала индивидов, соци­альных групп, наций.

Бедствия народа с низким уровнем дохода на душу населения и высокой смертностью вызывают самую серьезную тревогу. Преодо­ление такого положения неразрывно связано с созданием развитого продовольственного рынка страны, что связано с необходимостью повышения эффективности сельскохозяйственного производства, создания новых форм хозяйств, в том числе фермерских. Известно, что фермерские хозяйства наиболее приспособлены к росту отрас­левой производительности труда, вырабатывают механизмы уде­шевления продукта, роста благосостояния потребителя, что важно в переходный период в условиях кризиса недопроизводства.

От обеспеченности продовольствием зависит политическая ста­бильность в обществе. В условиях социальной и политической на­пряженности переходного периода государство должно способство­вать сохранению стабильных цен на продовольствие, субсидируя их. Об этом писал Дж. Гэлбрейт, приезжая в Россию в 1991 г. Госу­дарственная поддержка сельского хозяйства и сдерживание роста цен на продовольствие являются важнейшей инфляционной и анти­кризисной мерой. Спрос на продовольствие мало эластичен по отно­шению к ценам, и поэтому в результате либерализации цены на сельскохозяйственную продукцию могут быть очень высокими. Рост цен на продовольствие при большой доле затрат на него в доходах населения России ведет к росту доходов, обеспеченных лишь инфля­ционной эмиссией. Гиперинфляция наступает тогда, когда в усло­виях спада производства допускается свободный рост цен на продо­вольствие.

Оптимальный путь решения продовольственной проблемы ви­дится в расширении инвестиций в сельское хозяйство, повышении урожайности сельскохозяйственных продуктов с уже обрабатывае­мых площадей, а также в совершенствовании системы распреде­ления.

В целях решения продовольственной проблемы, например, Дж. Уорнок предполагает развитие как "движение к полной реали­зации человеческого потенциала всех индивидов, то есть осуществ­ление эгалитарного идеала на уже достигнутом уровне материаль­ного производства".*

 

* Warnok J.W. The politics of hunger: the global food system. Toronto. 1987. P. 21.

 

Отраслевая структура сельского хозяйства меняется под воз­действием индивидуализации спроса, развития потребностей и пред­почтений индивида. Фермерский сектор испытывает сильное цено­вое и организационно-экономическое давление конкуренции. Уси­ление качественных аспектов конкуренции в сфере переработки и сбыта способствует снижению отношения расходов на продоволь­ственные товары к доходу, повышению качества продовольствия, удешевлению производства. Эта приспособленность фермерства на Западе является результатом концентрации в фермерском секторе массового производства относительно однородных продуктов. В ре­зультате основные функции по снижению совокупных затрат в сель­ском хозяйстве выполняют именно фермерские хозяйства. С учетом сложившихся условий развитие фермерства в нашей стране пред­ставляется необходимым в период перехода к рыночной экономике.

При анализе данного вопроса особое внимание уделяют полез­ности продуктов сельского хозяйства, ориентирующегося на диф­ференцированное и постоянно меняющееся потребление индивидов. Игнорирование этих изменений в потреблении может привести к неверной оценке роли отдельных звеньев в удовлетворении потреб­ностей индивида и общества в целом.

В условиях перехода к рынку, кризиса недопроизводства пред­ставляет несомненный интерес анализ спроса через косвенную функ­цию полезности, которая может быть использована для составления выпуклой программной модели с минимальным количеством значе­ний косвенной функции полезности.*

 

* Collaborative Paper. (Luxemburg. Austria). 1983. March. P. 1.

 

Проблема динамики спроса тесно сопряжена с эффективностью сельского хозяйства в условиях рыночных отношений. Спрос доми­нирует над межсекторным обменом, регулирует цены на продоволь­ствие, что демонстрирует анализ динамических моделей общего рыночного равновесия. Рынок призван ликвидировать отсутствие права распоряжаться своим товаром, слабую координацию промыш­ленного и сельскохозяйственного секторов экономики, их экономи­ческую обособленность от потребителя, практическое отсутствие механизма, связывающего производство и потребление.

Одним из важнейших аспектов благосостояния индивида явля­ется его занятость в общественном производстве. При переходе к рынку так же, как и в рамках функционирования развитого рыноч­ного механизма, неизбежна безработица. Но если общество ставит целью достижение целей индивидуального благосостояния, обеспече­ние эффективной и стабильной занятости должно являться одной из главных задач экономической политики.

Причина безработицы, по мнению Ф. Хайека, кроется в отклоне­нии от равновесных цен и заработков, которые сложились бы в ус­ловиях стабильного рынка и стабильных денег. Безработица свя­зана с несовпадением распределения факторов производства меж­ду отраслями и распределения спроса на продукцию этих отраслей, что вызвано искажением системы соотношений цен и заработков. Высокий и стабильный уровень занятости достигается созданием рынка, установлением соответствия спроса и предложения в каж­дом секторе экономики.

Особенности ситуации с занятостью в нашей стране заключают­ся в плюрализме форм собственности, вызванном низкой эффек­тивностью использования ресурсов. Задача заключается в том, чтобы найти такие формы и границы связи индивида с частью обще­ственного богатства, при которых он воздействовал бы на эффек­тивность использования ресурсов. Для смягчения влияния спонтан­ных рыночных сил необходима монетарная и фискальная политика. Первая призвана регулировать спрос на рынке капиталов, обеспе­чить стабильность стоимости денег. Цель второй заключается в лик­видации бюджетного дефицита.

Начальный этап перехода к рыночным отношениям определяет формирование новых, не всегда положительных тенденций в мо­бильности рынков труда, понижая интенсивность перераспределе­ния рабочей силы на постоянную и временную работу. Вследствие кризисных явлений, спада производства и сокращения рабочих мест повышается вероятность устойчивой безработицы. Усиление несба­лансированности рабочих мест и трудовых ресурсов, ухудшение условий реализации права на труд и доходы связано с дальнейшим углублением различий и понижением уровня экономического благо­состояния. В связи с этим возникает проблема создания такой моде­ли управления занятостью, которая сочетает эффективное исполь­зование трудовых ресурсов с механизмом социальной защищеннос­ти населения. Это предполагает макрорегулирование структуры рабочих мест, максимальную свободу партнеров в выборе вида тру­да и места жительства.

Современное состояние экономики, возможность появления мас­совой безработицы выдвигает на первый план проблему сокраще­ния предложения рабочей силы, пересмотра границ совокупного фонда рабочего времени, сокращение продолжительности рабочей недели, неполную занятость, гибкий режим рабочего времени (в раз­витых странах Запада численность работающих неполное рабочее время составляет 25-55%, у нас — 1%).

Главное — не допустить массовой безработицы, так как в Рос­сии в условиях низкого уровня экономического благосостояния это будет социальным бедствием. Необходим массовый охват молодежи профессиональным образованием, что "позволит государству актив­но влиять на безработицу. Следует увеличить рабочие места в тор­говле, общественном питании, здравоохранении за счет строитель­ства новых предприятий, расширять частный сектор в сфере услуг, стимулировать самозанятость.

В условиях перехода к смешанной рыночной экономике, где имеет место недостаточный совокупный спрос, следует стимулировать инвестиционную деятельность предприятий. Смысл инвестиций за­ключается не в гарантии полной занятости, а в создании возможнос­тей. Мировая практика показывает, что для того, чтобы в условиях рынка предприятия функционировали в соответствии с мотивом прибыли, и в этих условиях была обеспечена долговременная заня­тость, ежегодные темпы роста дохода от капитала должны нахо­диться на уровне 3—6%. Капитал при этом целесообразно расходо­вать: 1) на выплату социальных дивидендов всем членам общества; 2) на финансирование инвестиций, которые не под силу отдельным предприятиям. В первую очередь это относится к развитию инфраст­руктуры, связанной с производством общественных благ.

В условиях продолжающегося и нарастающего спада производ­ства обостряется проблема экономического роста. Тенденция экономи­ческого роста зависит от совокупных индивидуальных расходов — основного элемента конечного общественного спроса, от точности оценки потребительского спроса. Поэтому в основу анализа обще­экономической ситуации закладывают микроэкономические пока­затели индивидуального потребления. Во-вторых, необходимо уста­новление связи микроэкономических показателей потребительского спроса с секторами производства. Экономический рост является функцией от потребностей, поэтому индивидуальное потребление стимулирует и регулирует производство.

Изменение уровня капитальных расходов является важнейшим инструментом поддержания инвестиционной активности, так как вызывает рост национального дохода и потребления, наивысшую загрузку мощностей. Интенсивность применения капитала позитивно связана с продолжительностью занятости. Производства с высокой интенсивностью применения капитала в технологии обладают дли­тельным жизненным циклом. Излишек капитала может служить инструментом политики доходов.

Политика доходов, обеспечивающая превышение доли прибы­лей над инвестициями в национальном доходе, может служить ус­ловием эффективности функционирования системы. Это является следствием постоянной динамики бюджетов работающих

Однако не следует упрощать проблему. Нестабильность может возникнуть в силу ряда причин, например, изменения темпов роста производительности труда при изменении пропорции "издержки — выпуск", либо — изменения результатов инвестирования в кратко- или среднесрочном периоде, или — в зависимости от типа техниче­ского прогресса — в долговременном периоде. Кроме того, темп рос­та производительности труда может измениться в связи с измене­ниями в интенсивности технического прогресса, колебаниями тру­довых ресурсов. На производительность труда непосредственно вли­яют долговременность занятости, изменение возможностей утили­зации в промышленности, возраст производственных фондов, тренды в росте производительности труда, темпы юнионизации в про­мышленности. Занятость труда и капитала влияют на производительность позитивно. Изменения в возрасте производственных фон­дов и вновь созданных фондов (в сторону увеличения) влияют нега­тивно. Кроме того, эффект производительности снижается суще­ствованием максимально долговременной занятости, поскольку последняя не способствует росту интенсивности труда.* Поэтому цель заключается в достижении не максимальной, а высокой и стабиль­ной занятости, что и обеспечивает функционирующий рынок совме­стно с государственной политикой.

 

* The Review of Economics and Statistics. 1987. V. 69. N 4. P. 632-634.

 

Занятости способствует система социального обеспечения. Для поддержания социальных программ, по мнению автора, следует: а) расширить социальное обеспечение по месту работы (по болезни, беременности, родам, увольнению в размерах, превышающих зако­нодательно установленный государственный минимум). Предприя­тия, применяющие частное страхование, должны получать налого­вые субсидии; б) расходы на социальные нужды должны составлять примерно 30% государственных расходов; 2/3 социального бюджета следует направлять на здравоохранение, образование, пенсионное обеспечение; в) обеспечение цели социальной справедливости должно быть возложено на профсоюзы; г) в структуре расходов на 1-м мес­те должны находиться пенсии, на 2-м — медицина, на 3-м — семей­ные пособия, на 4-м — пособия по безработице, далее — на профобучение, обеспеченность жильем, несчастные случаи и профзаболева­ния, жертвам войны; д) производить антиинфляционную индекса­цию социальных выплат.

Вышеназванные изменения носят сложный, комплексный харак­тер. Поэтому главная задача в условиях перехода к смешанной ры­ночной экономике — добиться сочетания микроэффективности с мак­ростабильностью.

Частное предприятие (индивидуальное или коллективное), яв­ляющееся главной единицей производственного сектора в рыночной смешанной экономике, не должно исключать эффективного макроэко­номического вмешательства государства.

Государство должно всемерно расширять и поощрять предпри­нимательство, которое пока носит характер первоначального накоп­ления финансового капитала и имущества непроизводственного на­значения. Известно, что накопление средств инфляционными мето­дами не может продолжаться долго. Коммерческий капитал должен либо принять активную форму инвестиций в производстве дефи­цитной продукции, либо наступает гиперинфляция и товарный дефи­цит становится абсолютным.

В условиях смешанной экономики с ее широким негосударствен­ным сектором, частными и кооперативными предприятиями, можно решать вопросы рыночной корректировки деятельности государ­ственных предприятий, создавать рациональные варианты в струк­туре собственности. Однако следует иметь в виду, что для достиже­ния эффективной и стабильной занятости государственные органы должны воздействовать на производство непосредственно (лицен­зирование инвестиций, контроль за ценами, политика доходов). Кос­венных методов, использующих в качестве главного инструмента капитальные затраты, здесь, очевидно, недостаточно. Основной функ­цией государства должна быть координация стратегических эконо­мических решений, а главной задачей — перераспределение благо­состояния.

Государство необходимо для обеспечения соответствия между динамикой благосостояния и ресурсами; факторами производства; доходами и расходами населения, с одной стороны, и структурой производства — с другой; потреблением и движением общественно­го богатства и т.д. Хотя рынок — это саморегулирующаяся система, а государство — система сознательного управления, они не исклю­чают друг друга. Проблема разграничения функций этих систем не решается без учета реальной структуры экономики, что показали Дж.М. Кейнс, О. Ланге, Дж.К. Гэлбрейт и др.

Для достижения сбалансированности экономики планирование должно выступать как индикативный регулятор рынка. Директив­ное планирование эффективно только при централизации НТП, развитой информационной базе, низком производственном динамиз­ме, ограниченных потребностях, что противоречит современному развитию, диктующему требования высокого уровня экономическо­го благосостояния, качества жизни, сочетания полицентризма с меж­дународной интеграцией, роста динамизма производства.

Рост уровня экономического благосостояния зависит от эффек­тивности мероприятий по активизации человеческого фактора, обо­гащения содержания труда, что обусловлено наличием специаль­ных широких знаний, складывающихся в процессе развития систе­мы образования. Необходима высокая экономическая культура, уме­ние участвовать в ценовой конкуренции, ориентироваться на мак­симизацию полезности. Расширение системы образования является средством уменьшения разрыва между спросом и предложением различных видов труда. Рост образовательного уровня является одним из факторов роста доходов.

Значение фактора образования в теории благосостояния обус­ловлено постоянно увеличивающейся ролью профессиональных знаний. Полученные в рамках современной системы образования знания устаревают в течение 2-3 лет работы. Поэтому необходимое образо­вание — это инвестирование капитала на перспективу в 40 лет.

Э. Хант, Г. Шерман, Г. Джентис, С. Боулз и другие ученые свя­зывают с системой образования достижение подлинного общества благосостояния — гуманизацию жизни, духовное возрождение каж­дого индивида. По их мнению, основными в таком обществе являют­ся проблемы индивидуализма, развитости рыночных отношений.

Постоянная активизация деятельности индивидов, по мнению этих ученых, является путем к созданию модели общественного бла­госостояния. Индивидуальный вклад в построение такого общества ставится в зависимость от: а) личных способностей (физических, эмоциональных, умственных); б) социальной среды (семья, произ­водство, общество в целом); в) материального благосостояния инди­вида. Основой для социальных изменений является борьба за про­грессивное обучение (среди администрации, преподавателей, сту­дентов). Эта борьба за прогрессивное сознание должна стать осно­вой "любого движения, целью которого является устранение проти­воречий между индивидами и обществом". Кроме того, перестройка духовного мира каждого индивида будет способствовать решению экологических проблем, "ибо его внутренняя разобщенность явля­ется главной причиной экологических нарушений".*

 

* Welfare Aspects of industrial markets /Ed. by M. Jong, F. Jacquemin. Leiden, 1977. P. 36, 38-39; BowlesS., Gintis H. Schooling in Capitalist America. N.Y., 1986. P. 360-361.

 

Взаимодействие личностных и общественных систем в социально ориентированном обществе по Г. Джентису²

Рис.1

²⁾ American Economic Review. 1988. V. 78. N 1. P. 216-223.

 

От состояния образования и культуры в обществе зависит со­держание и направление общественного прогресса (Г. Джентис, С. Боулз, В. Розенбаум, Н. Биренбаум, Е. Альтфатер и др.).

Большинство радикальных экономистов связывает разрешение возникающих в обществе благосостояния конфликтов с рынком — "надёжной регулятивной системой, отделяющей экономическую власть от политической в сочетании с корректирующим воздействием государственных структур".*

 

* American Economic Review. 1988. V. 78. N 1. Р. 222.

 

Главная функция государства, по их мнению, должна состоять в социальной защите индивидов, которая немыслима без развитой системы образования. Это "должна быть преимущественно универ­ситетская система, которая позволяет совместить образование ин­дивидов с суверенитетом рынка".*

 

* Ibidem.

 

Для повышения шансов на рынке работник может инвестиро­вать свой доход в целях роста квалификации, уровня образования. Это подробно анализируется в рамках теории "человеческого капи­тала" Дж. Бекера, Т. Шульца, Дж. Минцера, доказавших связь вложе­ний капитала в рост квалификации и повышения темпов роста эко­номики и доходов.

Необходимо в условиях перехода к рынку закрепление за инди­видом прав собственности на знания, технологию (публикации, па­тенты, авторские свидетельства). Приобретать интеллектуальную продукцию на рынке, регулировать рынок через налоговую систему призвано государство. Привлечение в систему образования государ­ственных инвестиций (вклады, безналоговые и беспроцентные кре­диты) обусловлено развитием рынков капиталов.

Главным для профессионального образования в нашей стране явится рынок труда. Увеличение расходов на образование наряду с недопущением высокого уровня безработицы всегда считались и счи­таются в западной теории и практике ключевыми моментами в кри­зисных ситуациях. В целях роста профессиональной подготовки необходимо создание специальных государственных фондов на ос­нове льготного налогообложения. Обучение основам информатики, иностранным языкам, социальной психологии, экологии, работе на компьютерах, приобретение второй специальности будет облегчать трудоустройство, создаст предпосылки перехода к непрерывному образованию.

Поскольку наивысшую полезность для потребителя товар при­обретает, лишь участвуя в мировой конкуренции, проблему инди­видуального благосостояния следует решать также на путях активной внешнеэкономической деятельности как отдельных фирм, так и государства. Анализ западных моделей показал, что результатом открытой торговли являются ликвидация отечественного монополи­ста внешними производителями, снижение цен, рост качества и, как следствие, рост индивидуального благосостояния потребителя. В международных условиях торговли, активно влияющих на благо­состояние, особенно важны условия конкуренции, экспортные и про­изводственные убытки, энергичная антимонопольная политика го­сударства.

ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ВЫДАЮЩИХСЯ УЧЁНЫХ XX СТОЛЕТИЯ О ПРЕДМЕТЕ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ

ПРЕДМЕТ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ*

Введение

Цель этого эссе — изложить наши представления о природе и значении экономической науки. Следовательно, наша первая задача состоит в том, чтобы определить границы ее предмета, то есть сфор­мулировать рабочее определение этой отрасли знания.

 

* Автор — Л. Роббинс.

 

К сожалению, задача эта не так проста, как кажется на первый взгляд. Усилия экономистов за последние полтораста лет породили систему общих положений, правильность и важность которых мо­жет поставить под сомнение только невежда или упрямец. Однако единой точки зрения относительно сущности предмета всех этих обобщений не существует. В центральных главах всех трактатов по экономической теории с незначительными разночтениями излага­ются одни и те же основные принципы этой науки. Но во вступи­тельных главах, поясняющих предмет исследования, мы можем за­метить значительные расхождения. Все мы говорим об одном и том же, но до сих пор не решили, о чем именно.*

 

Чтобы читатель не подумал, что я преувеличиваю, приведу несколько типичных определений. Ограничусь при этом англосаксонской литературой, поскольку, как будет показано ниже, в других странах дела обстоят лучше. "Экономическая наука занимается исследованием нормальной жизнeдeятельности человеческого общества, она изучает ту сферу индивидуальных и общественных действий, которая теснейшим образом связана с созданием и использованием материальных основ благосостояния" (Маршалл). "Экономическая наука — это наука, рассматривающая явления с точки зрения цены" (Davenport). "Цель политической экономии — выяснить, каковы общие причины, от которых зависит материальное благосостояние людей" (Cannan-2). "Определение экономической науки как науки о материальной стороне человеческого благосостояния слишком широко [Экономическая наука — это] исследование общих способов сотрудничества людей с целью удовлетворения своих материальных потребностей" (Beveridge). Согласно профессору Пигу, экономическая наука исследует экономическое благосостояние, которое, в свою очередь, определяется как "сфера благосостояния, где можно прямо или косвенно применить денежную шкалу изменений" (Пигу). В дальнейшем мы увидим, какое значение имеют эти различия в определениях.

 

Однако удивляться этому или укорять экономистов не стоит. Как отметил сто лет назад Милль, определение науки почти всегда не предшествует ее созданию, а следует за ним. "Подобно городской стене, оно, как правило, возводится не для того, чтобы окружить здания, которые будут построены впоследствии, а для того, чтобы огородить нечто, уже существующее" (Mill). Действительно, из са­мой природы науки вытекает, что определить ее предмет невоз­можно до тех пор, пока она не достигла определенной стадии разви­тия. Единый предмет науки можно определить лишь тогда, когда обнаружилось единство тех проблем, которые она в состоянии ре­шить, а для этого, в свою очередь, необходимо установить взаимо­связь ее основных объясняющих принципов.* Современная экономи­ческая наука возникла на базе практических и философских иссле­дований в различных областях: от изучения торгового баланса до дискуссий о законности взимания процента (Carman, Schumpeter). Лишь сравнительно недавно экономическая наука стала достаточно единой, чтобы обнаружить идентичность проблем, изучаемых эти­ми различными направлениями исследований. На более ранних ста­диях любая попытка определить ее сущность была обречена на не­удачу и являлась лишь напрасной тратой времени.

 

* В основе деления наук лежат не "фактические" связи "вещей", а "мысленные" связи проблем. (Вебер).

 

Однако как только наука становится единым целым, к напрас­ной трате времени ведет уже отказ от определения ее предмета. Дальнейшее развитие возможно лишь в случае, если ясно опреде­лена его цель. Выбор проблем не может более определяться наивной рефлексией. Он диктуется имеющимися в единой теории пробела­ми, несовершенством объясняющих принципов. Не осознав, в чем заключается это единство, легко пойти по ложному следу. Несомненно, одна из главных опасностей, подстерегающих современных эконо­мистов, заключается в том, что они очень часто занимаются веща­ми, не имеющими отношения к решению основных проблем своей науки. Столь же несомненно, что исследование центральных теорети­ческих проблем гораздо быстрее продвигается там, где ставятся и решаются вопросы о предмете науки. Кроме того, если мы хотим плодотворно применять нашу теорию и правильно понимать, в ка­ких отношениях она находится с экономической практикой, нам со­вершенно необходимо знать, в какой области и при каких ограниче­ниях действуют теоретические положения. Следовательно, мы мо­жем с легким сердцем приступить к решению проблемы, которая на первый взгляд кажется чисто академической — к определению об­щего предмета экономической науки.

"Материалистическое" определение экономической науки

Наиболее популярные (по крайней мере, в англоязычных стра­нах) определения экономической науки связывают её с изучением причин материального благосостояния. Это можно сказать об опре­делениях Э. Кэннана, А. Маршалла и даже В. Парето, подход кото­рого во многих отношениях отличается от подхода обоих английских экономистов. Такой же смысл имеет и определение Дж.Б. Кларка.*

 

* Кларк признает наличие трудностей, которые мы обсудим ниже, но неожиданно вместо того, чтобы отвергнуть данное определение, пытается выйти из положения, изменив значение слова "материальный".

 

Надо признать, что это определение на первый взгляд представляется вполне практичным. В обыденном словоупотреблении слова "экономический" и "материальный" действительно используются как синонимы. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить, что зна­чат для обывателя такие выражения, как "экономическая история" или "конфликт между экономическими и политическими интереса­ми". Разумеется, некоторые проблемы, которые, очевидно, относят­ся к предмету экономических исследований, не подходят под это определение, но на первый взгляд кажется, что речь идёт об исключе­ниях, предельных случаях, учесть которые не удаётся при любом определении.

Однако главным критерием правильности такого определения является не его соответствие некоторым аспектам обыденного слово­употребления, а способность точно описать предмет основных обобще­ний данной науки.*

 

* В этой связи, видимо, стоит разъяснить одно недоразумение, часто встречающееся в дискуссиях о терминологии. Нередко утверждают, что научные определения понятий, употребляемых как в обыденной речи, так и в научном анализе, не должны отклоняться от их обыденных значений. Это, конечно, недостижимый идеал, но, в принципе, данное требование можно принять. Разумеется, если одно и то же слово употребляется в деловой практике в одном значении, а в научном анализе этой практики — в другом, то это порождает большую путаницу. Достаточно вспомнить трудности, связанные с разными значениями термина "капитал". Но одно дело— учитывать обыденное словоупотребление, вводя тот или иной термин, и совсем другое — считать обыденную речь высшей инстанцией в вопросе об определении науки. В последнем случае нас интересует именно предмет обобщений данной науки, и только изучая эти обобщения, мы можем определить саму науку. Иной подход не возможен.

 

Проверяя данное определение по этому критерию, мы обнару­живаем в нём недостатки, которые никак не назовёшь незначитель­ными или второстепенными. Напротив, этих недостатков вполне достаточно, чтобы сделать вывод о том, что оно не отражает ни предмет, ни истинное значение основных положений экономической науки.

Давайте выберем любой раздел экономической теории и прове­рим, насколько его содержание покрывается приведённым выше оп­ределением. Например, теория заработной платы бесспорно являет­ся неотъемлемой частью любой системы экономического анализа: Можем ли мы согласиться с тем, что явления, которые она изучает, относятся к "более материальной" части человеческого благосостоя­ния?

Заработная плата, строго говоря, — это денежная сумма, полу­ченная за труд под руководством нанимателя по заранее обуслов­ленной ставке. В более широком смысле, в котором этот термин часто употребляется в экономическом анализе, он обозначает тру­довой доход, отличающийся от прибыли. Конечно, некоторые виды заработной платы представляют собой цену труда, увеличивающего материальное благосостояние. Но столь же бесспорно, что другие виды зарплаты, например зарплата музыкантов оркестра, платятся за работу, не имеющую к материальному благосостоянию ни малей­шего отношения. Однако оба вида труда получают цену и вступают в кругооборот обмена. Теория заработной платы применима и к тому; и к другому случаям. Её выводы не ограничены видами заработной платы, вознаграждающими труд, который совершается ради "более материальных" аспектов благосостояния.

Аналогичная ситуация возникает, если мы от труда, за который заработная плата выплачивается, перейдём к предметам, на покуп­ку которых она расходуется. Предположим, некто настаивает на том, что теория заработной платы удовлетворяет приведённому выше определению предмета экономической науки не потому, что пред­меты, производимые наёмным работником, способствуют чужому материальному благосостоянию, а потому, что получаемая им плата увеличивает его собственное. Такая точка зрения также не выдер­живает критики. Наёмный работник может купить на свою заработ­ную плату хлеб, а может — театральный билет. Теория заработной платы, игнорирующая суммы, которые выплачиваются за "немате­риальные" услуги или ради достижения "нематериальных" целей, никуда не годится. Такая концепция разрывала бы замкнутый кру­говорот обмена и не позволяла бы создать общую теорию этого про­цесса. При таком искусственно ограниченном предмете исследова­ния было бы невозможно сформулировать сколько-нибудь суще­ственные обобщающие выводы.

Невозможно себе представить, что какой-либо серьёзный эконо­мист попытался бы таким образом ограничить сферу действия тео­рии заработной платы, даже если он и пробовал ограничить в этом духе предмет всей экономической науки. Однако мы были свидете­лями попыток отрицать возможность приложения экономического анализа к поведению, направленному на достижение не материаль­ного благосостояния, а иных целей. Ни кто иной, как профессор Кэннан, настаивал, что говорить о политической экономии войны бессмысленно по определению, поскольку экономическая наука ис­следует причины материального благосостояния, а война таковой не является. Это заявление профессора Кэннана может быть оправда­но как моральное суждение относительно возможного использова­ния абстрактного знания на практике. Однако совершенно ясно — и это показывает деятельность самого профессора Кэннана — что, хотя экономическая наука не может быть использована для успешного ведения боевых действий, организаторы войны вряд ли могут вовсе без неё обойтись.

Парадоксально, что упомянутое высказывание профессора Кэн­нана содержится в его работе, которая в наибольшей степени во всей англоязычной литературе использует аппарат экономического анализа для исследования многих неотложных и запутанных про­блем, возникших в обществе, перестроенном на военный лад.

Привычка некоторых современных английских экономистов свя­зывать экономическую науку с исследованием причин материаль­ного благосостояния представляется ещё более загадочной, если мы вспомним, с каким единодушием все они приняли "нематериальное". определение производительного труда. Как известно, Адам Смит различал производительный и непроизводительный труд исходя из того, создавал ли данный вид труда осязаемый материальный объект: "Труд некоторых самых уважаемых сословий общества, подобно труду домашних слуг, не производит никакой стоимости и не закреп­ляется и не реализуется ни в каком длительно существующем пред­мете или товаре, могущем быть проданным, который продолжал бы существовать и по прекращении труда... Например, государь вмес­те со всеми своими судебными чиновниками и офицерами, вся ар­мия и флот представляют собой непроизводительных работников... К одному и тому же классу должны быть отнесены как некоторые из самых серьёзных и важных, так и некоторые из самых легко­мысленных профессий — священники, юристы, врачи, писатели вся­кого рода, актёры, паяцы, музыканты, оперные певцы, танцовщики и пр."

Современные экономисты, и в первую очередь профессор Кэн­нан, отвергли это толкование производительности.* Постольку, по­скольку труд оперного певца или балетного танцовщика является объектом спроса, будь то частного или коллективного, он должен рассматриваться как "производительный". Но что же он произво­дит? Может быть, материальное богатство, поскольку он доставляет удовольствие бизнесменам, которые вследствие этого с удвоенной энергией берутся за организацию производства материальных благ? Такой ответ отдаёт дилетантизмом и является не более чем бес­плодной игрой словами. Он "производительный" потому, что он це­нится, потому, что он обладает специфической ценностью для различ­ных "экономических субъектов". Современная теория настолько от­далилась от точки зрения Адама Смита и физиократов, что не при­знаёт производительным даже труд, создающий материальные объ­екты, если последние не имеют ценности. Более того, профессор Фишер, как и некоторые другие, убедительно показал, что доход, полученный от использования материального объекта, в конечном счёте является "нематериальным". От пользования своим домом, точно так же как от пользования услугами лакея или оперного пев­ца, я получаю доход, который "исчезает в момент производства" (Fisher).

 

* Возможно, они зашли при этом слишком далеко. Каковы бы ни были пороки Смитовой классификации, она играла в теории капитала важную роль, которую современные экономисты не всегда понимают.

 

Но если дело обстоит именно так, значит, описывать экономиче­скую науку как исследование причин материального благосостоя­ния просто неверно. Услуги балетного танцовщика составляют часть богатства, и экономическая наука исследует образование цен на них точно так же, как, например, на услуги повара. Каков бы ни был предмет экономической науки, она, очевидно, не занимается причи­нами материального благосостояния как таковыми.

То, что данное определение просуществовало до наших дней, объясняется главным образом историческими причинами. Это по­следний рудимент влияния физиократов. Английские экономисты обычно не интересуются вопросами предмета и метода. В девяти случаях из десяти они просто некритически переписывают опреде­ление предмета из более ранних работ. Но в случае с профессором Кэннаном дело обстоит иначе. Нам будет поучительно проследить за ходом рассуждений, заставивших человека столь острого и про­ницательного ума избрать именно это определение.

Смысл любого определения заключается в его использовании.

Профессор Кэннан выводит своё определение из того, что явля­ется экономическим, а что — нет, и использует его в тесной связи с обсуждением "основных условий, определяющих богатство изоли­рованного человека в обществе".* Это далеко не случайно. Можно утверждать, что, если мы подходим к определению экономического анализа именно в этом контексте, "материалистическое" определе­ние кажется более правдоподобным, чем в других случаях. Это утверждение нуждается в более подробном обосновании.

 

* Так называется глава II ("Богатства") Кэннана в 1-м издании.

 

Профессор Кэннан начинает с того, что рассматривает действия человека, полностью изолированного от общества, и задает вопрос, чем определяется его богатство, то есть материальное благосостоя­ние. В таком контексте разделение всех действий на "экономичес­кие" и "неэкономические", те направленные на увеличение мате­риального и нематериального благосостояния, имеет какой-то смысл. Копая картошку, Робинзон Крузо увеличивает свое материальное, или "экономическое", благосостояние, разговаривая с попугаем, он занимается "неэкономической" деятельностью. Здесь, правда, есть некоторая трудность, к которой мы должны будем вернуться впо­следствии, но, во всяком случае, это разделение хотя бы понятно.

Но предположим, что Крузо спасен, он вернулся домой и зара­батывает на жизнь, разговаривая с попугаем на потеху публике. Очевидно, что теперь эти разговоры имеют экономический аспект. Независимо от того, расходует ли Крузо заработанные деньги на покупку картошки или на занятия философией, его доходы и рас­ходы могут быть выражены с помощью основных экономических категорий.

Профессор Кэннан не задается вопросом, насколько полезно его разграничение для анализа экономики, основанной на обмене, хотя именно в этой области экономические обобщения имеют наиболь­шую практическую ценность. Вместо этого он переходит к рассмот­рению "фундаментальных условий богатства" общества в целом независимо от того, построено ли оно на базе частной собственности и свободного обмена или нет. Здесь его определение также имеет смысл совокупность действий членов общества можно разделить согласно его классификации. Одни действия направлены на дости­жение материального благосостояния, другие — нет Представим себе, например, управляющего в коммунистическом обществе, который решает, сколько рабочего времени надо затратить на производство хлеба, а сколько — на устройство цирковых представлений.

Но даже в этом случае, как и в упомянутой ранее экономике Робинзона Крузо, рассуждения профессора Кэннана допускают воз­ражение, которое на поверку оказывается решающим. Будем ис­пользовать термины "экономический" и "неэкономический" в том смысле, какой им придает профессор Кэннан, т.е. "ведущий к мате­риальному благосостоянию" и "ведущий к нематериальному благо­состоянию". Далее предположим, что общество бывает тем богаче, чем больше времени оно посвящает достижению материальных це­лей (и, соответственно, чем меньше оно тратит на цели нематери­альные). Но даже в этом случае мы должны признать (употребляя слово "экономический" в его самом обычном смысле), что существу­ет экономическая проблема выбора между этими двумя видами дея­тельности — проблема распределения ограниченного ресурса (в сут­ках только двадцать четыре часа). Иными словами, существует эконо­мическая проблема выбора между "экономическим" и "неэкономиче­ским". Таким образом, оказывается, что одна из основных проблем теории производства наполовину находится за пределами определе­ния профессора Кэннана!

Не является ли это само по себе достаточным аргументом, чтобы от него отказаться?*

 

* Есть и другие противоречия связанные с этим определением. С философской точки зрения термин «материальное благосостояние» звучит очень странно. "Материальные причины благосостояния" — это понятно. Но говоря о "материальном благосостоянии", мы пытаемся разделить на отдельные элементы в сущности, неделимые состояния души. Однако для целей данной главы нам лучше сосредоточиться на главном вопросе может ли данное определение действительно описать то, что мы хотим определить?

 

Определение экономической науки через "редкость".

Но где искать более подходящее определение? Надо сказать, что положение вовсе не безнадежно Критический анализ "материалис­тического" определения сам подвел нас к определению, которое бу­дет свободно от этих недостатков.

Давайте вернемся к простейшему случаю, в котором мы обнару­жили неадекватность данного определения, — к изолированному че­ловеку, делящему свое время между производством реального дохода и отдыхом. Мы только что установили, что такое разделение имеет экономический аспект. Но в чем именно он заключается?

Для того, чтобы ответить на этот вопрос, надо определить усло­вия, при которых данное разделение является необходимым. Их четыре. Во-первых, изолированному человеку нужен и реальный доход, и отдых. Во-вторых, и того, и другого у него недостаточно, чтобы удовлетворить соответствующие потребности полностью. В-третьих, у него есть возможность потратить свое время и на увели­чение реального дохода, и на дополнительный отдых. В-четвертых, можно предположить, что в подавляющем большинстве случаев его потребность в различных компонентах реального дохода и отдыха будет различной. Поэтому ему приходится выбирать, "экономить". Распределение его времени и ресурсов зависит от его системы потреб­ностей. Оно имеет экономический аспект.

Это типичный пример экономической проблемы. С точки зрения экономиста условия человеческого существования характеризуют­ся следующими четырьмя фундаментальными положениями человек стремится к различным целям, время и средства, находящиеся в его распоряжении, ограничены; они могут быть направлены на достижение альтернативных целей; в каждый момент времени раз­ные цели обладают различной важностью. Да, мы таковы — существа, наделенные ощущениями, желаниями и притязаниями, массой ин­стинктивных стремлений, побуждающих нас к действию. Но время для действий ограниченно. Внешний мир не предоставляет нам воз­можностей для достижения всех наших целей. Жизнь коротка, а природа скупа. Цели других людей не совпадают с нашими. Но мы можем употребить свою жизнь на то, чтобы заниматься разными делами, используя имеющиеся ресурсы и услуги других людей для того, чтобы добиваться различных целей.

Сама по себе множественность целей не представляет интереса для экономиста. Если я хочу достичь двух целей, обладаю для этого достаточным временем и достаточными средствами и не нуждаюсь во времени и средствах для каких-то других надобностей, то мое поведение не принимает тех форм, которые относятся к предмету экономической науки. Нирвана — вовсе не обязательно сплошное блаженство. Это просто полное удовлетворение всех потребностей.

Сама по себе ограниченность ресурсов также не составляет до­статочного признака экономических явлений. Если средства огра­ниченны, но не имеют альтернативного использования, их нельзя "экономить". Падающая с небес манна была редким благом, но, по­скольку обменять ее на что-либо или отложить ее потребление* было невозможно, она не являлась объектом какой-либо деятельности, имеющей экономический аспект.

 

* Это, пожалуй, стоит подчеркнуть особо. Достижение одной и той же цели с помощью одних и тех же средств, но в разные моменты времени представляет собой различные способы использования этих средств. Если не отдавать себе в этом отчет, то можно проглядеть один из важнейших типов экономических действий.

 

Но и наличие альтернативных возможностей использования ред­ких ресурсов также не представляет собой достаточного условия существования явлений, которые мы здесь изучаем. Если у субъек­та есть две цели и одно средство для их достижения, причем обе цели одинаково важны, то он употребляется ослу из басни, беско­нечно выбирающему между двумя равно привлекательными охап­ками сена.*

 

* Эта оговорка кажется здесь излишней, и в первом издании этого эссе я опустил ее. Однако существование иерархии целей имеет настолько большое значение в теории ценности, что лучше ввести это условие уже на данной стадии исследования.

 

Но если время и средства для достижения целей ограниченны и допускают альтернативное использование, а цели можно располо­жить по степени важности, то поведение неизбежно принимает форму выбора. Каждое действие, предполагающее затрату времени и ред­ких ресурсов для достижения какой-либо цели, подразумевает тем самым, что они не будут использованы для достижения другой цели. Такое действие имеет экономический аспект (Schonfeld, Mayer).* Если я хочу есть и спать, но в данный момент не могу полностью удов­летворить обе свои потребности, то, значит, часть их так и должна остаться неудовлетворённой. Если на протяжении своей жизни я хочу стать и философом, и математиком, но моя скорость усвоения знаний для этого недостаточна, то, значит, моё желание останется частично неисполненным.

 

* Следует помнить, что редким является не "время" само по себе, а наша собственная возможность действовать. Редкость времени — это всего лишь метафора.

 

Не все средства достижения человеческих целей ограниченны. Некоторые предметы внешнего мира встречаются в таком изоби­лии, что использование их не требует отказа от других благ. Одно из таких "свободных" благ — это воздух, которым мы дышим. Кро­ме некоторых исключительных случаев, то, что мы нуждаемся в воздухе, не требует от нас затрат времени или других ресурсов. Наша потребность в одном кубическом футе воздуха не предполага­ет, что мы должны отказаться от какой-то другой альтернативы. Владение или невладение единицами блага под названием "воздух" не влияют на наше поведение. В принципе можно себе представить таких живых существ, "цели" которых настолько ограниченны, что все блага являются для них "свободными" и не влияют на их пове­дение.

Но, как правило, человеческая деятельность, направленная на достижение многих целей, не обладает такой независимостью от времени или специфических ресурсов. Время в нашем распоряже­нии всегда ограниченно: в сутках только двадцать четыре часа. Мы должны выбирать, на что их следует потратить. Точно так же огра­ниченны услуги, которые нам предоставляют другие люди, и мате­риальные средства для достижения наших целей. Нас изгнали из рая, мы лишены вечной жизни и неограниченных благ. Если мы что-то выбираем, то мы вынуждены отказываться от других вещей, от которых в иных обстоятельствах мы не отказались бы. Редкость средств, предназначенных для достижения целей разной значимос­ти, — это почти универсальное свойство среды, в которой совершается человеческая деятельность.*

 

* Следует отметить, что наше понятие цели как конечного пункта определенной линии поведения, акта конечного потребления, не противоречит тому тезису, что всякая деятельность имеет единственную цель: максимизация удовлетворения, "полезности" и т.д. Наши "цели" надо рассматривать как шаги к достижению этой конечной цели. Если средства ограниченны, то все цели не могут быть достигнуты: от некоторых из них, учитывая степень редкости средств и сравнительную важность самих целей, придется отказаться.

 

Именно формы, которые принимает человеческое поведение, когда необходимо распорядиться редкими ресурсами, составляют единый предмет экономической науки. Примеры, которые мы приводили выше, точно соответствуют этому определению. И услуги повара, и услуги балетного танцовщика ограничены относительно спроса на них и могут употребляться различным образом. Наше определение охватывает и всю теорию заработной платы, и политическую эконо­мию войн. Ведение успешной войны требует изъятия редких благ и услуг из других, невоенных областей применения, следовательно, оно имеет экономический аспект. Экономист изучает способы распо­ряжения редкими ресурсами. Ему интересно то, как из различной степени редкости благ вытекает ценностное соотношение между ними. Ему интересно, как на это соотношение влияет изменение степени редкости, вызванное изменением либо целей, либо средств, т.е. либо спроса, либо предложения.

Экономическая наука — это наука, изучающая человеческое по­ведение с точки зрения соотношения между целями и ограничен­ными средствами, которые имеют различное употребление (ср.: Menger, Fetter, Strigl, Mayer).

Экономическая наука и экономика, основанная на обмене

Сразу же отметим некоторые важные следствия, которые выте­кают из нашего определения. Отвергнутое нами определение эконо­мической науки как исследования причин материального благосо­стояния можно назвать "классификационным". Оно выделяет неко­торые виды человеческого поведения и определяет их как предмет экономической науки. Соответственно другие виды поведения ле­жат за его пределами.

Наше определение можно назвать "аналитическим". Мы не пы­таемся выбрать отдельные виды поведения, но сосредоточиваем вни­мание на определённом аспекте поведения, возникающем под влия­нием редкости.* Отсюда следует, что любой вид человеческого поведе­ния в той мере, в какой в нем присутствует этот аспект, является предметом обобщений экономической науки. Мы не утверждаем, что производство картофеля — это экономическая деятельность, а произ­водство философских идей — неэкономическая Мы говорим о том, что и тот и другой вид деятельности, поскольку он связан с необходи­мостью отвергнуть другие заманчивые альтернативы, имеет экономи­ческий аспект. Никаких иных ограничений предмета экономической науки не существует.

 

* Интересно отметить, что предлагаемый профессором Фишером пересмотр определения капитала аналогичен нашему пересмотру определения экономической науки. Адам Смит определял капитал как один из видов богатства. Профессор Фишер рассматривает его как один из аспектов богатства.

 

Но некоторые авторы, отвергающие определение экономической науки как науки о материальном благосостоянии, пытались нало­жить на ее предмет ограничения иного рода. Они настаивали на том, что экономическая наука изучает определенный тип социаль­ного поведения, обусловленный институтами индивидуалистической рыночной экономики. С этой точки зрения любой вид поведения, не являющийся социальным в этом специфическом смысле, не отно­сится к предмету экономической науки. Особенно энергично разви­вал эту концепцию Амонн.*

 

* Особенно важна в этой связи его критика взглядов Шумпетера и Штригля (Amonn). Отдавая должное глубокому анализу профессора Амонна, не могу, однако, избавиться от впечатления, что он склонен преувеличивать свои расхождения с этими двумя авторами.

 

Теперь мы можем признать, что в рамках нашего весьма широ­кого определения экономисты уделяют главное внимание именно проблемам рыночной экономики. Почему? Ответ на этот вопрос пред­ставляет немалый интерес.

Изолированный человек подвержен в своей деятельности тем же описанным нами ограничениям, что и рыночная экономика. Но изолированный человек не испытывает нужды в экономическом ана­лизе. Судите сами. Изучение поведения Крузо может нам помочь при исследовании более сложных вопросов. Но для самого Крузо проблема эта, очевидно, является "запредельной". То же самое от­носится и к "закрытому" коммунистическому обществу. С точки зрения исследователя сравнение экономики такого рода общества с рыночной экономикой чрезвычайно полезно. Но для людей, управ­ляющих коммунистическим обществом, обобщения экономической науки просто неинтересны. Они находятся в том же положении, что и Крузо. Для них экономическая проблема состоит только в том, в какой области применить имеющиеся производительные возможнос­ти Но, как подчеркивал профессор Мизес, при централизации соб­ственности и контроля над средствами производства механизм цен и издержек по определению не реагирует на индивидуальные пред­почтения Следовательно, решения управляющего здесь непремен­но будут "произвольными" (Mises).* Это означает, что они будут ос­нованы на предпочтениях самого управляющего, а не производите­лей и потребителей. Это сразу же упрощает процедуру выбора. Если система цен не играет главенствующей роли, то организация произ­водства всецело зависит от предпочтений верховного организатора, так же как организация патриархального хозяйства, не включённо­го в денежную экономику, зависит от предпочтений главы семьи.

 

* В работе "Планирование хозяйства в Советской России" профессор Борис Бруцкус хорошо показал, к каким трудностям это приводило на различных стадиях русского эксперимента.

 

В рыночной же экономике ситуация намного сложнее. Послед­ствия индивидуальных решений здесь сказываются не только на самом индивиде. Каждый человек может до конца рассчитать, ка­кие последствия будет иметь его /решение потратить деньги так, а не иначе. Но вовсе не так просто проследить, какое влияние окажет это решение на весь комплекс "отношений редкости" на размеры заработной платы, прибыли, цены, нормы капитализации и на орга­низацию производства. Для того, чтобы охватить эти последствия и сформулировать соответствующие обобщения, требуется величай­шее напряжение абстрактного мышления. Поэтому экономический анализ наиболее полезен в рыночной экономике. В изолированном хозяйстве в нем нет никакой нужды. В строго коммунистическом обществе сфера его действия ограничена лишь простейшими обобщениями. Там же, где индивиду позволено проявлять в своих обще­ственных отношениях независимость и инициативу, экономический анализ приобретает твердую почву.

Но одно дело — признать, что экономический анализ наиболее интересен и полезен в рыночной экономике, и совсем другое — ог­раничить его предмет этим кругом явлений. Неправомерность этого последнего подхода можно убедительно доказать следующими дву­мя аргументами. Во-первых, очевидно, что поведение людей как в пределах, так и за пределами рыночной экономики обусловлено од­ним и тем же ограничением средств относительно целей и может быть описано в одних и тех же основных категориях (Strigl). Обоб­щения, содержащиеся в теории ценности, применимы к поведению изолированного человека или управляющего органа коммунистиче­ского общества, точно так же как и к поведению участника рыноч­ной экономики, хотя объясняющая сила их в первых двух случаях не настолько велика, как в третьем. Рыночные отношения — это наиболее интересный, но все же частный случай основополагающе­го феномена редкости.

Во-вторых, ясно, что явления рыночной экономики могут быть объяснены, только если мы заглянем за эти отношения и обратимся к тем законам выбора, которые лучше всего наблюдать в поведении изолированного индивида.*

 

* Возражения профессора Касселя против "экономики Робинзона Крузо представляются мне неудачными. Тот отмеченный нами факт, что любая экономическая деятельность существует лишь там, где редкие ресурсы можно употребить различными альтернативными способами, наиболее очевиден именно применительно к изолированному человеку. В любом обществе сама множественность экономических субъектов мешает заметить что могут существовать редкие блага не имеющие альтернативных способов использования.

 

Профессор Амонн, кажется, признает, что такая "чистая" эко­номическая теория может быть полезным дополнением к экономической науке, однако он отказывается считать ее основой послед­ней, заявляя, что предметом экономической науки должны быть проблемы, исследованные Рикардо. Точка зрения, согласно которой определение науки должно отражать ее действительное состояние, а не ставить ей произвольные границы, заслуживает уважения. Но мы вправе задать вопрос: почему последним словом следует счи­тать именно работы Рикардо? Неужели не ясно, что несовершен­ства рикардианской системы объясняются именно тем, что она ос­тановилась на рыночных оценках и не проникла вглубь — к индиви­дуальным оценкам? Этот барьер смогли преодолеть только новей­шие теории ценности.*

 

* Наши возражения по поводу определения профессора Амонна делают излишним отдельный критический разбор тех определении которые включают в предмет экономической науки явления рассматриваемые с точки зрения цены (Дэвенпорт), сводимые к "денежному измерителю" (Пигу) или характеризуют ее как "науку об обмене" (Лэндри и др.). Профессор Шумпетер с непревзойденной тонкостью попытался отстоять последнее из этих определении доказывая что все фундаментальные аспекты поведения которые рассматривает экономическая наука имеют форму обмена. Это конечно, правильно и понимание этой истины необходимо чтобы правильно истолковать теорию равновесия. Но одно дело — пользоваться понятием обмена как теоретической конструкцией, и совсем другое дело — использовать эту конструкцию в качестве критерия. Конечно последнее тоже возможно но я сомневаюсь что этот подход наилучшим образом раскрывает суть предмета нашей науки.

 

Сопоставление "материалистического" определения и "определения через редкость"

Теперь мы вернемся к отвергнутому нами определению и сопо­ставим его с тем, которое мы избрали. На первый взгляд, расхожде­ния между ними не так уж велики. Одно из них относи г к предмету экономической науки человеческое поведение, движимое сопостав­лением целей и средств, другое — причины материального благосо­стояния. Редкость ресурсов и причины материального благосостоя­ния — разве речь не идет приблизительно об одном и том же?

Однако такое суждение основано на недопонимании. Конечно, редкость материальных благ — это одно из ограничений поведения. Но в наше время и услуги других лиц тоже ограниченны. Свой эко­номический аспект имеют и услуги школьного учителя, и услуги ассенизатора. Конечно, можно "растянуть" материалистическое оп­ределение так, чтобы оно покрыло все эти явления, например, опре­делив услуги как материальные вибрации или как-нибудь еще в этом духе. Но этот прием не только будет искусственным, но и на­правит нас по ложному пути. В такой модификации определение может покрыть всю область исследования экономической науки, но не сможет дать ей адекватного описания. Дело в том, что даже ма­териальные средства удовлетворения наших потребностей делает экономическими благами не их "материальность", а их оценка людь­ми. Их отношение к имеющейся системе потребностей важнее, чем субстанция, из которой они состоят. Поэтому "материалистическое" определение дает не сказать чтобы ложное, но безусловно искажен­ное представление об экономической науке, какой мы ее знаем. Пред­ставляется, что не существует никаких здравых аргументов за то, чтобы его сохранить.

Но в то же время необходимо напомнить, что мы отвергаем всего лишь определение. Мы не отбрасываем той системы знаний, кото­рую это определение пыталось описать. На практике все исследова­ния тех, кто признавал "материалистическое" определение, прекрасно укладывается в альтернативное определение, предложенное нами. К примеру, во всей теоретической системе профессора Кэннана нет ни одного важного вывода, который был бы несовместим с опреде­лением предмета экономической науки как распоряжения редкими ресурсами.

Более того, сам пример, который приводит профессор Кэннан, отстаивая свое определение, гораздо больше подходит к нашему. Он пишет: "Экономисты согласятся с тем, что вопрос "написал ли Бэ­кон пьесы Шекспира?" — не экономический вопрос, и что удоволь­ствие, которое получат сторонники авторства Бэкона, если их мне­ние получит всеобщую поддержку, — не экономическое удоволь­ствие. С другой стороны, они признают, что этот спор приобрел бы экономический аспект, если бы авторские права были бессрочными и потомки Бэкона и Шекспира спорили бы о праве собственности на пьесы" (Cannan). Это верно. Но почему? Неужели потому, что соб­ственность на авторские права затрагивает материальное благосо­стояние? Но ведь доходы могут быть розданы миссионерам! Безус­ловно, и этот вопрос имеет экономический аспект только потому, что закон об авторском праве сделал бы право на постановку этих пьес относительно редким благом и предоставил бы собственникам авторских прав контроль за использованием редких средств, кото­рые иначе были бы распределены по-другому.

ПРИНЦИП МАКСИМИЗАЦИИ В ЭКОНОМИЧЕСКОМ АНАЛИЗЕ^*

Само название предмета моей науки — "экономика" — подразу­мевает экономию или максимизацию. Однако экономика как наука длительное время развивалась в отрыве от проблем экономики как объекта исследования. Действительно, только в последней трети нашего века, уже в период моей научной деятельности, экономиче­ская теория начала активно претендовать на то, чтобы приносить пользу бизнесмену-практику и государственному чиновнику. Однаж­ды великий представитель предыдущего поколения экономистов, А. Пигу из Кембриджского университета, задал риторический во­прос "Может ли кому-нибудь прийти в голову нанять экономиста для управления пивоваренным заводом?" Ну, а сегодня самые мод­ные средства экономического анализа, например исследование опера­ций и теория управления, используются и на государственных, и на частных предприятиях.

 

* Данная работа П.А. Самуэльсоиа представляет собой Нобелевскую лекцию, прочитанную им 11 декабря 1970 г. в г. Стокгольме (Швеция) на церемонии вручения ему Нобелевской премии по экономике. В текст лекции автором были внесены небольшие изменения и дополнения.

 

Итак, в самой основе нашего предмета заложена идея максими­зации. Мой учитель Йозеф Шумпетер как-то метко заметил, что способность человека действовать как "логическое животное", могу­щее систематически применять эмпирико-дедуктивный метод, сама по себе является прямым следствием дарвиновской борьбы за вы­живание. Подобно тому как в этой борьбе развился большой палец человека, мозг человека развивается, сталкиваясь с экономически­ми проблемами. Высказанная за сорок лет до недавних открытий в этологии,* сделанных Конрадом Лоренцом и Николасом Тинбергеном, эта мысль поражает своей глубиной. Не желая выходить за пределы темы моей лекции, я все же упомяну о более поздней точке зрения, высказанной Шумпетером в работе, в которой он представил читателю новую научную дисциплину — эконометрику (Schumpeter, 1933). Шумпетер писал, что количество начинает изучаться физиками и другими учеными-естественниками на довольно поздней, зрелой стадии развития их научных дисциплин. И поскольку при­менение количественного подхода отдано, условно говоря, на усмот­рение исследователей, то тем больше чести последователям Галилея и Ньютона, использующим математические методы. Однако в экономике, как говорил Шумпетер, сам предмет исследования выс­тупает в количественной форме: уберите численные значения цен или пропорции бартерных обменов — и у вас просто ничего не оста­нется. Счетоводство не использует арифметику, оно само есть ариф­метика. Ведь на ранней стадии своего развития, согласно Шумпетеру, арифметика была именно счетоводством, точно так же, как гео­метрия сводилась к землемерным работам.

 

* Наука о поведении животных.

 

Я вовсе не хочу создавать у вас впечатление, что экономический анализ использует принцип максимизации прежде всего в связи с необходимостью написания учебников для тех, кто должен профес­сионально принимать решения. Еще до того, как экономическая на­ука стала выступать с практическими рекомендациями, мы, эконо­мисты, уже занимались проблемами максимума и минимума. В до­минировавшем в течение сорока лет после 1890 г трактате Альфре­да Маршалла "Принципы экономической науки"* большое внима­ние было уделено проблеме оптимального объема производства, при котором чистая прибыль достигает максимума. Но задолго до Мар­шалла, в 1838 г., О. Курно в своем классическом труде "Исследова­ния математических принципов в теории богатства" применил ап­парат дифференциального исчисления к изучению проблемы на­хождения объема производства, обеспечивающего максимум при­были. Вопрос о минимизации затрат также был поставлен более ста лет тому назад. По крайней мере, им занимался фон Тюнен при рассмотрении понятия предельной производительности.

 

* Русский перевод этой книги, вышедший в 1982 г. в издательстве "Прогресс", был необоснованно озаглавлен ''Принципы политической экономии''.

 

Сейчас модно говорить о кризисе идентичности. Необходимо из­бегать ошибок, подобных той, которую приписывают Эдварду Гиб­бону, в период написания им "Истории упадка и разрушения Рим­ской империи" Гиббон, как утверждают, порой путал себя с Рим­ской империей. В современном театре часто стирается граница между наблюдающими зрителями и играющими актерами, а в современ­ной науке — между наблюдающими учеными и выступающими в качестве объекта наблюдения подопытными морскими свинками (или атомами в квантовой механике). Что касается значения принципов максимума в естественных науках, то я покажу, что отвесная траек­тория падающего яблока и эллиптическая орбита вращающейся планеты могут быть представлены в виде оптимального решения некоторой специфической задачи математического программирова­ния. Однако вряд ли кто-либо поддастся искушению наделить ябло­ко или планету свободой выбора или способностью к сознательной минимизации. Тем не менее утверждение о том, что шарик Галилея скатывается по наклонной плоскости, как бы минимизируя интег­рал действия или интеграл Гамильтона, представляет ценность для физиков-наблюдателей, стремящихся сформулировать предсказуе­мые закономерности, присущие явлениям природы.

Почему же ученый находит полезной возможность связать пози­тивное описание реального поведения с решением задачи максими­зации? Этим вопросом я много занимался в начале своей научной деятельности. Со времени своих первых статей, посвященных "выявленным предпочтениям" (Samuelson, 1938a, 1938b, 1948, 1953), и до завершения "Основ экономического анализа" (Samuelson, 1947) я находил эту тему увлекательной. Ученый, как и домашняя хозяйка, никогда не ощущает, что его работа закончена. В последнее время я работаю над очень трудной проблемой анализа стохастической спе­кулятивной цены. Интересно, например, как изменяются цены на какао на биржах Лондона и Нью-Йорка (Samuelson, 1971). Столк­нувшись при этом с неудобоваримой системой нелинейных разностных уравнений и неравенств, я было отчаялся найти в математи­ческой литературе доказательство хотя бы существования реше­ния. Но неожиданно проблема облегчилась, когда, роясь в своей па­мяти, я вспомнил, что мои дескриптивные соотношения могут интерпретироваться как необходимые и достаточные условия вполне определенной задачи о максимуме. Однако я забегу слишком далеко вперед, если сразу же создам у вас впечатление, что принципы максимума имеют ценность просто как удобная подпорка для ана­литика. Семьдесят лет назад, когда был учрежден Нобелевский фонд, непревзойденной популярностью пользовались взгляды Эрнста Маха.* Мах, как вы помните, говорил, что цель научной деятельнос­ти заключается в "экономном" описании природы. Он вовсе не хо­тел этим сказать, что создать свою систему мира Ньютона побудила необходимость разработать основы навигации для обеспечения без­опасного мореплавания торговых судов. Скорее, он имел в виду, что хорошее объяснение — это простое объяснение, которое легко запомнить и которое увязывается с большим разнообразием наблюдае­мых явлений. Было бы ошибкой в духе Гиббона иллюстрировать это деистическими взглядами Мопертюи, в соответствии с которыми законы природы телеологичны. Мах вовсе не говорил, что Мать-Природа — экономист, он лишь утверждал, что учёный, формули­рующий законы, которые описывают наблюдаемые явления, в сущ­ности выступает как экономист или просто ведущий себя экономно человек.

 

* Вне зависимости от ценности концепций Маха с современной точки зрения, мы должны быть благодарны ему за ту роль, которую его идеи сыграли в создании Эйнштейном специальной теории относительности. Хотя с годами Эйнштейн и стал отвергать методологию Маха это не может подорвать ее репутацию.

 

Я должен отметить, что эти различные роли почти по случайно­му стечению обстоятельств действительно тесно связаны. Часто физику удаётся найти лучшее, более экономное описание явлений природы, если он способен сформулировать наблюдаемые законы, используя принцип максимума. Экономист часто может получить лучшее, более экономное описание экономического поведения, ис­пользуя тот же инструментарий.

Позвольте мне проиллюстрировать это очень простыми приме­рами. Падение Ньютонова яблока может быть описано двумя спосо­бами: оно падает на землю с постоянным ускорением; или его поло­жение как функция времени изменяется вдоль кривой, которая минимизирует (от момента начала падения до момента наблюдения) интеграл функции, представляющей собой квадрат мгновенной ско­рости минус линейная функция положения. "Как, — скажете вы, — Вы серьёзно считаете, что второе объяснение является простым⁷" Я не буду с этим спорить, замечу только, что для математически под­кованного физика выражение

не более сложно, чем х = -g; и он знает, что формулировка прин­ципа Гамильтона в вариационной форме обладает великими мнемо­ническими свойствами, когда речь идёт о переходе от одной систе­мы координат к другой.

Хотя я не физик и не думаю, что многие из моих слушателей — физики, позвольте мне привести более наглядный пример полезности принципа максимума в физике. Свет перемещается в воздухе из одной точки в другую по прямой линии. Подобно случаю с падаю­щим яблоком, это перемещение может быть описано в виде реше­ния задачи вариационного исчисления на нахождение минимума. Но рассмотрим теперь, как свет отражается, попадая на зеркало. Вы можете увидеть и запомнить, что угол падения равен углу отра­жения. Более наглядным средством, облегчающим понимание этого факта, является принцип наименьшего времени Ферма, который был известен уже Герону и другим учёным Древней Греции. Приве­дённый ниже чертёж, на котором указаны равные треугольники, говорит сам за себя (рис. 1).

 

Если длина отрезка АВС' явно меньше длины ломаной ADC', то очевидно, что путь АВС (равный АВС') короче и занимает меньше времени, чем любой другой путь, например путь ADC.

Вы вправе утверждать, что, хотя представление в виде миниму­ма является удобным, оно ничем не лучше другого. Но пойдите пос­ле этой лекции в свою ванную комнату и посмотрите на своё отра­жение, опустив в воду большой палец ноги. Ваши конечности боль­ше не будут выглядеть прямыми, поскольку скорость распростра­нения света в воде отличается от скорости его распространения в воздухе. Принцип наименьшего времени даёт вам ключ к описанию поведения света в таких условиях, а знание закона Снелла об уг­лах — нет. Кто теперь может сомневаться относительно того, какое из двух научных объяснений лучше?

Пример из области экономики

Позвольте мне показать то же самое применительно к экономи­ке, взяв в качестве примера простейший случай. Рассмотрим фир­му, стремящуюся к максимизации своей прибыли, которая продаёт продукцию в соответствии с кривой спроса, причём цена является невозрастающей функцией продаваемого количества. Предположим далее, что для выпуска продукции необходимо затратить один, два или девяносто девять видов различных ресурсов. Ради простоты будем считать, что производственная функция, связывающая объё­мы затрат и выпуска, является гладкой и вогнутой.

Экономист, мыслящий в стиле Маха, будучи учёным-позити­вистом, заинтересованным попросту в регистрации и систематизации наблюдаемых фактов, мог бы в принципе перенести на перфо­карты информацию о 99 функциях спроса, связывающих количе­ство каждого ресурса, покупаемого фирмой, с 99 переменными, от­ражающими цены на ресурсы. Какой, колоссальной задачей было бы хранение массивов информации, определяющих 99 различных поверхностей в стомерном пространстве! Однако на самом деле 99 поверхностей не являются независимыми. В действительности доста­точно знать единственную "родительскую" поверхность, для того чтобы иметь возможность получить путём расчётов точную инфор­мацию о 99 "детях". Каким же образом становится возможной такая громадная экономия в описании? Да в силу того факта, что наблю­даемые кривые спроса, которые великий шведский экономист пред­последнего поколения Густав Кассель считал неделимыми атомами в теоретическом арсенале экономиста, в действительности являют­ся решениями задачи максимизации прибыли! При обычных усло­виях регулярности эти решения представляют собой функции, об­ратные семейству частных производных функции совокупного до­хода, который определяется как произведение объёма продукции (при данных объёмах затрат всех ресурсов) на цену спроса, по кото­рой эта продукция будет продана. При условии гладкости и строгой вогнутости эта "родительская" функция дохода имеет своими "деть­ми" матрицу частных производных второго порядка размерности 99х99, которая является симметричной и отрицательно определен­ной. Легко доказать, что эти функции могут быть однозначно обра­щены в форму нового семейства "детей" с теми же самыми свой­ствами. 99 таких "детей" не могут не иметь "родительской" функ­ции, которую, если бы она никогда не существовала, мы должны были бы создать, подобно Пигмалиону. Математически это выглядит так:

где

— гладкая, строго вогнутая "регулярная функция дохода. Необхо­димыми условиями максимума будут

Если, кроме того, матрица Гесса вторых частных производных является отрицательно определённой,, то уравнений (2) достаточно для максимума. Отсюда вытекают обратные соотношения, которые могут интерпретироваться как частные производные сопряженной функции Хотеллинга-Роя Н., а именно:

Отсюда следует, что при

наши переменные удовлетворяют неравенству

Можно сказать и больше. Хотя мне трудно представить себе характер поверхностей даже в трёхмерном пространстве, я могу уверенно заявить на основе вышесказанного, что повышение цены на любой ресурс при сохранении остальных цен постоянными опре­делённо приведёт к снижению спроса на этот ресурс со стороны фирмы, т.е. дv_i / дрⁱ < 0. Такой банальный результат мог бы пред­видеть любой, кто вникнет в ситуацию и спросит себя' "Предпо­ложим, я был бы последним простаком среди предпринимателей. Что я стал бы делать, чтобы сохранить по возможности большую прибыль в случае подорожания одного из ресурсов?

Здесь здравый смысл и высшая математика оказываются в со­гласии. Однако все мы знаем о парадоксе Гиффена, в соответствии с которым повышение цены на картофель — основную еду бедных ирландских крестьян — может снизить их жизненный уровень на­столько, что заставит покупать скорее больше, чем меньше картофеля. В этом случае сам здравый смысл обнаруживается только под про­жектором математики.

С помощью математики я могу видеть свойство 99-мерных по­верхностей, скрытое от простого глаза. Если повышение цены удоб­рений (только их одних) всегда приводит к увеличению закупок некоей фирмой чёрной икры, то из одного этого факта я могу пред­сказать результат следующего эксперимента, который никогда не проводил сам и по которому не располагаю никакими данными на­блюдений: повышение цены на одну только икру приведет к росту закупок фирмой удобрений. В термодинамике такие условия вза­имности или интегрируемости известны как условия Максвелла. В экономике они известны как условия Хотеллинга — в честь Гароль­да Хотеллинга, сформулировавшего их в 1932 г. (Hotelling, 1932).

Одна из привлекательных сторон научной деятельности состоит в том, что мы все карабкаемся на небеса на плечах своих предшест­венников. Экономика, подобно физике, имеет своих героев, и букву "Н" я использовал в своих математических уравнениях не в честь сэра Уильяма Гамильтона (Hamilton), а скорее в честь Гарольда Хотеллинга (Hotelhng). Ведь именно его работа столь сильно вдох­новляла меня, когда я начинал свою карьеру Примерно в это же время покойный Генри Шульц пытался эконометрическими метода­ми проверить соответствие условии интегрируемости Хотеллинга эмпирическим данным (Schultz, 1938).

Имеются еще и другие предсказуемые условия определенности, касающиеся того, насколько описанные "перекрестные эффекты" должны быть слабыми по сравнению с "собственными эффектами" повышения цен, однако я не буду отнимать у аудитории время на их обсуждение. Упомяну лишь об одном условии: знаки всех глав­ных миноров должны чередоваться.

В качестве последней иллюстрации черной магии, посредством которой формула максимума позволяет получить четкие выводы от­носительно сложной системы с большим числом переменных, по­звольте напомнить о работах, в которых я сформулировал и обоб­щил принцип, известный в физике как принцип Ле Шателье (Samuelson, 1947, 1958, 1960а). Этот принцип был обнародован почти сто лет тому назад французским физиком, который занимался тер­модинамикой, развивая в ней направление, связанное с именем Гиббса. Принцип не отличается большой ясностью. Треть века тому на­зад, когда я зачитывался различными трактатами по физике, мое математическое ухо не могло различить, какую мелодию в них играют. Если вы сегодня возьмете большинство книг по физике, возможно, вас постигнет та же участь. Обычно в них используются невразуми­тельные телеологические аргументы. Например, можно прочесть нечто подобное: "Если вы наложите внешнее ограничение на систе­му, находящуюся в равновесии, то она перейдет в новое состояние равновесия, позволяющее поглотить изменение" (или "противодейст­вовать ему", или "подстроиться под него" или "минимизировать его").

В свое время я был поражен замечанием, сделанным одним из моих преподавателей в Гарварде, Эвином Бидвеллом Уилсоном Уилсон учился у Уилларда Гиббса в Йеле и плодотворно работал во многих областях математики и физики. Его учебник высшей математики использовался как стандартное пособие в течение десятиле­тий. Ему принадлежит капитальная доработка лекций Гиббса по векторному анализу. Он написал один из первых учебников по аэро­динамике. Он был другом Р. А. Фишера и экспертом по математиче­ской статистике и демографии. Наконец, он рано заинтересовался работами Парето и стал читать лекции по математической экономи­ке в Гарварде. Моя более ранняя формулировка неравенства (4) появилась в значительной мере благодаря лекциям Уилсона по тер­модинамике. В частности, на меня сильное впечатление произвело его заявление, что тот факт, что повышение давления сопровожда­ется уменьшением объема, — не столько теорема о системе термо­динамического равновесия, сколько математическая теорема о вогну­тых вверх поверхностях или отрицательно определенных квадратич­ных формах. Вооружившись этими сведениями, я вознамерился ос­мыслить принцип Ле Шателье.

Позвольте мне привести общепринятую формулировку этого принципа. "Сожмите резиновый шар, и его объем уменьшится. Срав­ните, однако, как сокращается его объем при двух разных условиях эксперимента. Сначала представьте себе, что его поверхность изолирована от окружающего мира, так что так называемая порожден­ная теплота не может теряться. Во втором случае снова сожмите резиновый шар, однако пусть его температура уравняется с темпе­ратурой в помещении. Тогда, в соответствии с принципом Ле Шате­лье, сокращение объема в случае, когда система изолирована, будет меньшим, чем во втором случае, когда температура в конце концов станет постоянной". Более круто нисходящая кривая (тонкая ли­ния) на рис. 2 показывает связь между давлением, откладываемым по вертикальной оси, и объемом, откладываемым по горизонтальной оси, которая превалирует при увеличении давления в условиях изо­ляции. Более пологая кривая (жирная линия), проходящая через ту же точку А, показывает связь давления и объема при изотермиче­ском измерении. Сущность принципа Ле Шателье заключается имен­но в том, что тонкая кривая должна быть более крутой, чем жирная кривая. Используя принятые в термодинамике обозначения, можно записать:

где индекс t означает постоянство температуры, a s показывает, что речь идет об изолированном (адиабатическом или изоэнтропическом изменении.

Рис. 2

Но какое отношение все это имеет к экономике? Воистину, нет более трагической фигуры, чем экономист или бывший инженер, пытающиеся вымучивать аналогии между понятиями физики и эко­номики. Сколько же довелось мне прочесть скучнейших страниц, на которых автор занимался поиском в экономике чего-то такого, что соответствует энтропии или тому или иному виду энергии! Бес­смысленные "законы", такие, как "закон сохранения покупательной способности", представляют собой сомнительное подражание важ­ному физическому закону сохранения энергии. А когда экономист ссылается на принцип неопределенности Гейзенберга применительно к миру социальных явлений, это в лучшем случае следует рассмат­ривать как оборот речи или как игру слов, а не как правомерное применение соотношений квантовой механики.

Однако если в качестве примера максимизирующей системы вы возьмете фирму-монополиста, использующую 99 видов ресурсов, то окажется, что можно увязать ее структурные связи с теми, которые превалируют в термодинамической системе, максимизирующей энт­ропию. Давление и объем, а для данного случая — абсолютная тем­пература и энтропия, связаны друг с другом тем же отношением сопряженности или двойственности, что и ставка заработной платы с количеством труда или земельная рента с земельной площадью. Рис. 2 теперь может выполнять двойную службу, описывая эконо­мические связи в точности так же, как он описьшал связи термоди­намические. Теперь по вертикальной оси откладывается р₁, — цена первого ресурса. По горизонтальной оси откладывается объем этого ресурса v₁. Здесь можно говорить о системе с 99 переменными, но я надеюсь, что вы простите мне, если я буду рассматривать более простой случай двух переменных, скажем, труда и земли.

Как и в случае резинового шара, мы представим себе экспери­мент при двух различных условиях. В первом случае мы повышаем цену первого ресурса (труда) р₁, зафиксировав на постоянном уров­не объем второго ресурса (земли) v₁, как, например, в краткосроч­ном случае, рассмотренном Маршаллом, когда может меняться только предложение труда.

Наклон тонкой кривой, проходящей через точку А, показывает, что рост р₁ влечет за собой снижение v₁.

Во втором случае мы повысим р₁ на ту же величину, но сохра­ним на прежнем уровне р₂. И снова у монополиста, максимизирующего прибыль, в качественном плане может быть только одна реак­ция: будет закуплен меньший объем v₁, как это показывает от­рицательный наклон жирной кривой, проходящей через точку А. Теперь можно сформулировать некое утверждение, которое можно назвать принципом Ле Шателье-Самуэльсона: жирная кривая дол­говременного приспособления при постоянной цене второго ресурса (и, конечно, при объеме закупок второго ресурса, mutatis mutandis, измененном так, чтобы восстановить равновесие, отвечающее мак­симуму прибыли) должна иметь менее крутой наклон или большую эластичность, чем тонкая кривая, описывающая реакцию со сторо­ны спроса, когда объем затрат второго ресурса зафиксирован. Ма­тематически это означает, что

Я включил знаки равенства, чтобы учесть случай, когда объемы потребления двух ресурсов в производстве могут быть полностью независимы. В этом соотношении примечательно то, что указанные неравенства будут выполняться вне зависимости от того, будут ли эти два ресурса взаимными дополнителями, как, например, насосы для распыления удобрений и инсектициды, или субститутами, такими как органические и минеральные удобрения. Если это заинтересует слушателя, то он может попробовать привести интуитивную проверку данного утверждения в указанных противоположных случаях.

Принцип Ле Шателье находит разнообразное применение не только в теории производства, но и в общей теории ограниченного рационирования.

Теория потребительского спроса

Сказанное выше подводит меня к теории потребительского спроса. В отличие от только что рассмотренной ситуации, когда максимизи­руется прибыль, здесь мы имеем дело с финансовым ограничением, в пределах которого определяется максимум. До середины 30-х го­дов теория полезности обнаруживала признаки вырождения в бес­плодные тавтологии. Психологически понимаемую полезность или удовлетворенность вряд ли можно было определить, не говоря уже о том, чтобы ее измерить. Экономисты австрийской школы настаи­вали, что люди максимизируют полезность, но, столкнувшись с не­обходимостью дать ей определение, тавтологично заявляли, что, как бы люди себя ни вели, они, вероятно, получали максимум удовлет­воренности, ибо в противном случае они вели бы себя иначе. Точно та» же мы можем сократить на два дробь, у которой числитель и знаменатель — четные, можно было бы, используя принцип "брит­вы Оккама",* полностью вывести за рамки понятие полезности и привести это длинное рассуждение к бессмысленной формулиров­ке "Люди Делают то, что они делают".

 

* Оккам Уильям (1285-1349)— английский философ-схоласт. Принцип "бритвы Оккама" гласит: "Сущности не следует множить без необходимости", т.е. понятия, не сводимые к интуитивному знанию и не поддающиеся проверке в опыте, должны быть удалены из науки.

 

Я не слишком преувеличиваю. Правда, русский ученый Слуц­кий (Slutsky, 1915) вышел за эти пределы, но его работа, опублико­ванная в итальянском журнале, осталась незамеченной в хаосе со­бытии первой мировой войны. В более известной работе Парето (Pareto, 1907, 1909) недоставало математического аппарата вейерштрассовой теории условного экстремума. Двумерный анализ кри­вых безразличия был проведен У. Джонсоном, кембриджским логи­ком, учившимся с Маршаллом и Уайтхедом. Он, как полагают, ока­зал влияние на работы по теории вероятностей Дж.М. Кейнса (Keynes, 1921), Фрэнка Рамсея (Ramsey, 1931) и сэра Гарольда Джеффриза (Jeffreys, 1939). Тем не менее, когда я начинал свою научную дея­тельность, лидирующее положение в разработке теории поведения потребителей занимали сэр Рой Аллен и сэр Джон Хикс (Hicks and Alien, 1934) в Лондонской школе экономики и Генри Шульц— в Чикаго, а работы Слуцкого оставались неизвестными.

С самого начала я стремился установить, какие фальсифицируе­мые гипотезы* относительно наблюдаемых цен и размеров спроса вытекают из предположения, что потребитель тратит свои ограни­ченные доходы при данных ценах так, чтобы максимизировать свою относительную полезность (то есть сравнивая варианты по принци­пу "лучше-хуже" и не приписывая этим "лучше-хуже" никаких числовых значений). Не вдаваясь в подробности, скажу, что идея "выявленного предпочтения" пришла ко мне внезапно в ходе спора с одним из моих учителей, как это бывало со многими из моих луч­ших идей. Узнав от Леонтьева о кривых безразличия, я нашел им применение в следующем году в курсе международной торговли Хаберлера. Когда он стал возражать против постулирования мною выпуклых кривых безразличия, я неожиданно для самого себя отве­тил на это: "Ну, если они вогнутые, то индексы Ласпейраса-Пааше в вашей докторской диссертации ничего не стоят".** Далекое от того, чтобы означать reductio ad absurdum, это предложение по зрелом размышлении подсказало, как исследователь мог бы опровергнуть гипотезу о максимизирующем поведении посредством проверки ее в наблюдаемых ситуациях с двумя товарами и ценами. После этого осталось только разработать детали теории выявленного предпоч­тения.

 

* П. Самуэльсон опирается здесь на принцип фальсификации, выдвинутый K.P. Поппером, постулирующий потенциальную опровержимость любого утверждения, отно­симого к науке (Прим. ред.).

** Чтобы понять это представьте себе что вы максимизируете полезность вашего потребления (Q_x, Q_y,... ) по ценам (Р_x, Р_y,...) тратя положительный доход Р_xQ_x +...=∑PQ. Тогда для двух ситуаций (P¹,Q¹, ∑P¹Q¹) и (Р², Q², ∑P²Q²) возможность наблюдать одновременно что / ∑P¹Q¹ < 1 и ∑ P²Q¹ /∑ P²Q²< 1 противоречит ординалистской максимизации относительной полезности. При варианте вместо < отрицание этой возможности есть одна из форм Слабой аксиомы выявленного предпочтения.

 

Моя ранняя теория выявленного предпочтения сама по себе была совершенно адекватной для исследования проблем с двумя потре­бительскими товарами. Я продолжал считать, что если мы устра­ним аналогичные проблемы для выбора из более чем двух ситуаций,* то можно было бы устранить феномен "неинтегрируемости" поля безразличия.

 

* Используя обозначения предыдущей сноски я вывел, что неинтегрируемость могла бы быть устранена в силу следующей аксиомы: >∑PⁱQⁱ⁺¹ для всех i=1,2,... , n-11" исключает "∑PⁿQⁿ >∑PⁿQ¹ . При n = 2— это в сущности повторение Слабой аксиомы, привсех n > 2 — это Сильная аксиома Хаутеккера.

 

В ситуации, подобной данной, когда докладчик обычно уж очень склонен к перечислению своих научных побед, особенно полезно почаще делать паузы, чтобы вспомнить поражения и неудачи Даже с помощью ведущих математиков мира я не смог проверить и дока­зать истинность вывода, приведенного в последней из сносок, и меня убедили изъять этот материал из опубликованного варианта "Вы­явленного предпочтения" (Samuelson, 1948) Тем большего почета заслуживает Хендрик Хаутеккер (Houthakker, 1950), который в первой же своей экономической работе сформулировал Сильную аксиому и доказал, что она исключает неинтегрируемость

В 1950 г. я сделал обзор дискуссии по интегрируемости, вернув­шись к Парето, к началу века, и еще дальше — к классической диссертации Ирвинга Фишера (1892) (см Fisher, 1925), и даже еще дальше — к извлеченной из забвения работе малоизвестного Антонелли (Antonelli, 1886). В середине 30-х годов, когда я выступил со своей идеей, проблема интегрируемости находилась в настолько неопределенном состоянии, что работавшие в тесном сотрудниче­стве уже упомянутые сэр Джон Хикс и сэр Рой Аллен резко расхо­дились во взглядах на этот предмет. Теперь, когда осознаны эмпи­рические проявления неинтегрируемости, большинство теоретиков склонно постулировать интегрируемость. Как пояснить ее смысл? Мой добрый друг Николае Джорджеску-Реген, из классической ра­боты которого я почерпнул так много тонких замечаний относитель­но проблемы интегрируемости (Georgesku-Roegen, 1936), стал бы доказывать, что невозможно выразить одними лишь словами столь сложные математические соотношения. Я же придерживаюсь противоположного взгляда, потому что математика — это язык и в прин­ципе то, что может постигнуть один простофиля, может постигнуть и другой. Поэтому позвольте мне отослать вас к рис. 2, благодаря которому я могу дать широкую интерпретацию условий интегрируемости для рассмотренной нами фирмы, максимизирующей прибыль и использующей 99 видов ресурсов.

Круто ниспадающие кривые на диаграмме представляют собой функции спроса на первый ресурс когда количество всех остальных ресурсов остается ограниченным, как в краткосроч­ном периоде у Маршалла. Жирные и более пологие кривые также представляют собой функции спроса на тот же ресурс v₁ при ценах p₁, но при условии, что цены всех остальных факторов заморожены. Если бы кто-то предложил мне объяснить, что означает интегрируе­мость, но не позволил при этом использовать язык частных произ­водных, я бы мог проиллюстрировать это свойством пропорциональ­ности площадей на рис. 2. Я могу сказать, что идея такого предло­жения применительно к экономике пришла мне в голову в связи с некоторыми любительскими изысканиями в термодинамике. Читая чудесно написанное введение в термодинамику Клерка Максвелла, я обнаружил (Samuelson, 1960), что его объяснение существования одной и той же шкалы абсолютной температуры в каждом теле могло бы быть верным только в том случае, если на p-v-диаграмме, на которую я ранее ссылался в связи с принципом Ле Шателье, два семейства кривых — круто ниспадающие, тонкие, и более полого ниспадающие, жирные, — образуют параллелограммы наподобие a, b с, d на рис 2., такие, что

[площадь а] / [площадь b] = [площадь с] / [площадь d]

Так же обстоит дело и с двумя различными экономическими кривыми. Именно вследствие условий интегрируемости Хотеллинга, которые связывают вместе 99 различных функций спроса на факторы, отмеченные выше площади обладают свойством пропорциональности. Заканчивая рассмотрение этого интересного резуль­тата, я хотел бы, с вашего позволения, упомянуть еще, что он оста­ется в силе даже тогда, когда, как и в линейном программировании, соответствующие поверхности имеют углы и грани, на которых ча­стные производные не определены однозначно.

Я бы не хотел заканчивать разговор о максимизации функций, не подчеркнув, что все это не следует воспринимать как всего лишь упражнения в логике и математике.* В экономической науке кипят дискуссии о том, стремятся ли корпорации максимизировать свою прибыль. Однако ни одна из спорящих сторон не задается вопросом о том, какое значение для объекта наблюдения имеет наличие или отсутствие той или иной функции, которую он максимизирует. А если выйти за относительно узкие рамки экономики, то я должен признаться, что писания социологов, таких, как Талкотт Парсонс (Parsons, 1949), кажутся мне уж очень пустыми, потому что они, по-видимому, никогда не задаются вопросом о том, какая разница между случаями, когда социальное действие рассматривается как часть системы, максимизирующей ценность, или когда оно вытекает из "функциональной" интерпретации наблюдаемых феноменов.

 

* В своем отклике на публикацию предыдущего варианта данной лекции Роберт Килтингуорт, аспирант Йельского университета, указал, что в физике часто не проводится особого различия между максимумом и минимумом или для данного случая между экстремумом какого-либо вида и стационарной точкой перегиба. Я вполне согласен с этим и часто имел случай указывать, что для физика типичным является обращение только к <вариационному> аспекту проблемы (см., например, мою статью о причинности и телеологии в экономике в: Lerner(ed.), 1965, р. 99-143, особенно р. 128). Так, я могу бросить мяч, чтобы попасть вам по голове двумя способами: прямой наводкой или бросив его так высоко, чтобы он упал на вас сверху (непрямой наводкой). Первая из траекторий минимизирует интеграл <действия> вторая— нет. Точно так же как природа не терпит пустоты только до уровня давления в 30 дюймов ртутного столба, она оказывается близорукой при нахождении минимума, минимизируя действие лишь на пути до первой сопряженной точки. И в других ситуациях, как, например в случае прохождения света, физик на самом деле не верит, что процесс происходит телеологически: он размышляет о световых волнах, распространяющихся от каждой точки во всех направлениях в соответствии с принципом Гюйгенса, и он ожидает, что такие волны будут в различных точках усиливать или нейтрализовывать друг друга. То, что в геометрической оптике видится как луч света, это, попросту, места, где волны нейтрализуют друг друга в наименьшей степени. На языке экономики это скорее похоже на выдержанные в духе Дарвина рассуждения Армена Алчиана о том, что выживание наиболее приспособленных дает нам феномены, которые выглядят так, как будто порождены проблемой экстремума (Alchian, 1940). Как указал Киллингуорт, ссылаясь на работу А. д’Аспо (d’Aspo, 1939, ch. 18), отсюда вытекает следующее: на моем рис. 1 мы сгибаем зеркало вокруг точки В, сохраняя его наклон к ней, но придавая ему кривизну большую чем кривизна эллипса фокусами которого являются А и С. Тогда фактическая траектория по которой перемещается свет (как это видно от А к В и затем к О) по длине будет наибольшей, а не наименьшей! И в других случаях можно представить фактическую траекторию не минимальной и не максимальной, а попросту стационарной точкой перегиба (своего рода седловой точкой). Если приложить некоторое усилие то как и выше, можно свести ситуацию к случаю сопряженной точки. Ход рассуждений при этом следующий. Разделите одновременно на два, на четыре и т.д. расстояния от В до А и С до тех пор, пока в конце концов не сможете сказать, что конечная траектория, по которой перемещается свет действительно представляет собой минимум. Или в более общем виде, в геометрической оптике для достаточно близких друг к другу точек траектории, по которой перемещается свет, соответствующий интеграл Герона-Ферма-Мопертюи действительно принимает минимальное значение. Следует подчеркнуть что в экономической теории важна именно истинная минимизация так как предполагается что экономические субъекты с самого начала руководствуются некими цепями.

Проблемы, не связанные с максимумом

Мне не хочется выглядеть империалистом и выдвигать претен­зии на универсальную применимость принципа максимума в теорети­ческой экономике. Есть множество областей, где он просто не применяется. Возьмем для примера мою раннюю работу, посвященную взаимодействию акселератора и мультипликатора (Samuelson, 1939). Это важная тема для макроэкономического анализа. Действительно, как я уже отмечал в другом месте, эта статья чрезвычайно подняла мою репутацию. Конечно, тема была фундаментальной, а математиче­ский анализ условий устойчивости давал возможность получить изящное решение на уровне, доступном для понимания как толко­вого начинающего, так и виртуоза математической экономики. Од­нако первоначальная спецификация модели принадлежит моему гарвардскому учителю Элвину Хансену, а работы сэра Роя Харрода (Harrod, 1936) и Эрика Лундберга (Lundberg, 1937) ясно указали путь к построению этой модели.

Я рассматриваю здесь связь акселератора и мультипликатора потому, что это типичный пример динамической системы, которую ни в каком полезном смысле нельзя связать с проблемой максиму­ма. Обследуя больного, мы узнаем кое-что и о здоровых, а обследуя здоровых, мы можем также узнать что-то и о больных. Тот факт, что проблема "акселератор-мультипликатор" не может быть связа­на с максимизацией, сильно затрудняет ее анализ Так, когда один мои коллега был молод, он написал под моим руководством доктор­скую диссертацию (Eckaus, 1954), обобщив анализ взаимодействия акселератора-мультипликатора для случая многих секторов и мно­гих стран. Это было прекрасное исследование, д-р Эккаус с боль­шой изобретательностью и изяществом выжал из модели все, что можно было выжать. Одновременно он, по-видимому, был первым, кто обнаружил, что отношение величины полезного выпуска к затра­там первоклассных интеллектуальных ресурсов было при этом в каком-то смысле разочаровывающим "великой простоты" получи­лось слишком мало. Добросовестный исследователь должен был ука­зать на широкий круг возможностей, которые могли бы реализовать­ся, и затратить значительные умственные усилия на классификацию и систематизацию этих возможностей.

Для того чтобы проиллюстрировать действительную неподатли­вость этой проблемы, позвольте рассказать вам об одной серьезной трудности, возникающей при ее анализе. Представим себе Европу 1970 г. в виде 17-секторного комплекса мультипликаторов и акселераторов, который является устойчивым, то есть мы можем пока­зать, что все его характеристические корни являются демпфирую­щими и ослабляющими, а не антидемпфирующими и порождающи­ми взрывную динамику. Теперь обратимся к истории и возьмем 1950 г. Коэффициенты модели Европы будут несколько другими, однако мы снова будем считать, что они порождают устойчивую систему. Теперь позвольте мне сообщить вам в точности один бит информации. В 1960 г., который лежит посредине, по чудесному совпадению оказалось, что коэффициенты модели во всех до едино­го случаях в точности равны средним арифметическим между коэф­фициентами 1950 и 1970 гг. Что вы сказали бы об устойчивости сис­темы в 1960 г.?

Если мой вопрос не настроил вас на то, что вы столкнетесь с парадоксом, то я уверен, что вашим первым искушением было бы сказать, что это — устойчивая система, находящаяся на полпути от одной устойчивой системы к другой. Однако это не согласовывалось бы с результатами д-ра Эккауса. Парадокс получит объяснение, когда вы узнаете, что детерминантные условия устойчивости системы не определяют область устойчивости, задаваемую через соотношения между коэффициентами системы, как выпуклую (Samuelson, 1947). Следовательно, точка на полпути между двумя точками области мо­жет сама оказаться вне этой области. Такой ситуации не возникает в случае максимизирующих систем, которые "ведут себя хорошо".

Полагаю, что сказал достаточно, чтобы показать, что самой труд­ной частью моей книги "Основы экономического анализа" (Samuelson, 1947) было рассмотрение статики и динамики немаксимизирующих систем.

Динамика и максимизация

Естественно, из этого не следует, что с помощью максимизации нельзя исследовать широкую область динамических процессов. Так, например, рассмотрим динамический алгоритм нахождения верши­ны горы, который реализуется с помощью "градиентного метода". Его идея заключается в том, что ваша скорость в каком-либо на­правлении пропорциональна наклону горы в том же самом направ­лении. Нельзя рассчитывать, что такой метод приведет вас на высо­чайшую вершину Альп из любой начальной точки, находящейся в Европе. Однако он сходится к точке максимума любой вогнутой по­верхности из тех, что фигурируют в школьных учебниках.

Подобно световым лучам в физике, о которых я говорил ранее, оптимальные траектории роста в теориях, выросших из новатор­ской работы Фрэнка Рамсея, появившейся более сорока лет тому назад (Ramsey, 1928), сами по себе демонстрируют богатство дина­мических явлений. Такая динамика совсем не похожа, скажем, на ту, которая составила предмет позитивистского анализа связи аксе­лератора с мультипликатором. Может быть, вы помните, что сэр Уильям Гамильтон затратил много лет, пытаясь обобщить понятие комплексного числа на случай более чем двух измерений. Рассказы­вают, что его семья с сочувствием относилась к его исследованиям кватерниона, и каждый вечер дети приветствовали его по возвра­щении из астрономической обсерватории вопросом: "Папа, ты уме­ешь перемножать свои кватернионы?" лишь для того, чтобы полу­чить грустный ответ: "Я умею складывать мои кватернионы, но я не умею их перемножать". Если бы в 30-е годы Ллойд Метцлер и я имели детей, они каждый вечер спрашивали бы нас: "Все ли ваши характеристические корни вели себя хорошо и были устойчивы?" Ибо в те дни, находясь под впечатлением затянувшейся Американ­ской Депрессии и ее нечувствительности к эфемерным государствен­ным дотациям, мы были в какой-то мере во власти догмы устойчи­вости.

Совершенно иными были мои главные интересы в течение 50-х годов, когда я занимался бесплодными поисками доказательства так называемой "теоремы о магистрали" (Samuelson 1949a, 1960а, 1968b, Samuelson and Solow, 1956; Dorfman, Samuelson and Solow, 1958). Здесь речь тоже идет о модели максимизации, по крайней мере в смысле межвременной эффективности. Когда вы изучаете модель "затраты-выпуск" фон Неймана, вы сталкиваетесь с задачей на­хождения минимакса, или седловой точки, подобной той, которая рассматривается в его же теории игр. Это исключает возможность того, что ваши динамические характеристические корни будут демп­фироваться. Так что если бы мои дети не относились к моей науч­ной работе с тем чувством, которое можно назвать "снисходительным пренебрежением", то в 50-х годах они должны были бы спрашивать меня "Папа, образуют твои характеристические корни взаимно об­ратные или противоположные по знаку пары, соответствующие дви­жению по цепной линии вокруг магистральной седловой точки?"

Могу ли я попросить вас о снисхождении? Позвольте мне откло­ниться от темы и рассказать один анекдот. Я делаю это с некоторым смущением, потому что, когда меня приглашали прочитать лекцию, профессор Лундберг предупредил, что это должна быть серьезная лекция. Хотя и говорят, что я был нахальным молодым человеком, у меня было только одно столкновение с великим Джоном фон Нейма­ном, который, конечно, был гигантом современной математики и, кроме того, проявил свою гениальность в работе над водородной бомбой, теорией игр и основами квантовой механики. Ради того, чтобы дать представление о его величии, я готов даже с еще большим бесстыдством бросить вызов профессору Лундбергу и рассказать вам анекдот в анекдоте. Кто-то однажды спросил великого йельского математика Какутани: "Вы великий математик?" Какутани скромно ответил: "О, вовсе нет. Я — рядовой трудяга, искатель истины" — "Ну, если вы не великий математик, то кого бы вы назвали тако­вым?" — спросили его. Какутани думал, думал, а затем, как гласит предание, наконец сказал "Джонни фон Неймана".

И вот с этим Голиафом у меня произошло столкновение. Как-то, а это было в 1945 г., фон Нейман читал лекцию в Гарварде о своей модели общего равновесия. Он заявил, что в ней используется но­вый математический аппарат, не связанный с традиционным мате­матическим аппаратом физики и теорией экстремумов. Я подал го­лос из задних рядов, сказав, что это вовсе не отличается от понятия границы издержек упущенной выгоды, используемого в экономи­ческой теории, когда при фиксированных количествах всех ресур­сов и всех, кроме одного, продуктов общество стремится максими­зировать объем выпуска остающегося продукта. Фон Нейман отреа­гировал на это с быстротой молнии, что было для него характерным: "Вы можете держать пари на одну сигару?" К стыду своему, дол­жен сказать, что в этот раз маленький Давид, поджав хвост, бежал с поля боя. И все же когда-нибудь, когда я войду в ворота Святого Петра, я думаю, что половина сигары мне достанется, но только половина, потому что точка зрения фон Неймана также была обоснованной.

Беглый просмотр современных журналов и учебников показы­вает, что, в то время как студент, изучающий классическую меха­нику, часто сталкивается со случаями колебаний около положения равновесия (например, маятника), студент-экономист чаще имеет дело с движениями по цепной линии около седловой точки: подобно тому как канат, подвешенный на двух гвоздях, принимает форму цепной линии, выпуклой в сторону земли, так и экономические дви­жения совершаются вдоль цепной линии, выпуклой в сторону магистрали. Я хотел бы здесь напомнить о происхождении слова "маги­страль" (Turnpike). Все американцы привыкли к тому, что если нужно попасть из Бостона в Лос-Анджелес, то лучше всего побыстрее до­ехать до главной магистрали и только в конце путешествия нужно свернуть с нее к пункту назначения. Так же и в экономике для того чтобы обеспечить наиболее эффективное развитие страны, при оп­ределенных обстоятельствах следует как можно быстрее вступить на путь максимального и сбалансированного роста, так сказать, "оседлать" эту магистраль, а затем, по окончании, например, 20-летнего периода, свернуть к конечной цели развития. Здесь мы сталкиваем­ся с интересным эффектом: когда горизонт становится широким, вы проводите большую часть своего времени в пределах малого расстоя­ния от магистрали. Все, больше я не буду произносить это слово, на котором можно сломать язык.

Заключение

Я был не в состоянии дать в одной лекции хотя бы самое поверх­ностное представление о роли принципов максимума в экономиче­ском анализе. Не смог я составить и репрезентативную выборку из моих собственных интересов в экономической науке или хотя бы в более узкой области, каковой является теория максимизации. Так, одним из предметов моего непреходящего внимания на протяжении ряда лет была "экономика благосостояния". Вместе с моим близким другом Абрамом Бергсоном из Гарварда я пытался понять, о максими­зации чего можно вести речь, говоря о "невидимой руке" Адама Смита Например, рассмотрим понятие, которое мы сегодня называ­ем "оптимальностью по Парето" и которое с тем же основанием можно было бы назвать "оптимальностью по Бергсону" — ведь он в 1938 г. вложил ясный смысл в то, что Парето лишь нащупывал, и связал это узкое понятие с более широким понятием социальных норм и функций благосостояния (Bergson, 1938). Как раз недавно я читал статью одного автора из "новых левых". Она написана белым стихом, который, как выяснилось, в высшей степени неэффективен как средство общения, но который истинный ученый должен оси­лить, если этого требуют интересы науки. Автор подверг уничтожаю­щей критике понятие оптимальности по Парето. Однако когда я пе­реварил его труд, мне показалось, что именно в обществе, достиг­шем изобилия, где диссидентские группы добиваются возможности вести свой собственный образ жизни, особевно важной становится позиция "дать людям, что они хотят". Автор из поколения "старых левых", занимавшийся социалистической экономикой, призванной удовлетворить потребности людей на грани прожиточного миниму­ма, конечно, в меньшей степени нуждался в понятии оптимальности по Парето, чем современный исследователь общественных процес­сов в США и Швеции.

Кроме того, особое удовлетворение принесло мне то, что мои работы по экономике благосостояния (Samuelson, 1954; 1955, 1969) позволили пролить свет на проблему анализа общественных благ, поставленную еще Кнутом Викселлем (Wicksell, 1896) и Эриком Линдалем (Lindahl, 1919).

Американский экономист Г. Давенпорт, от которого нас отделя­ют два поколения (он был лучшим другом Торстена Веблена, и Веблен даже некоторое время жил в угольном подвале его дома), од­нажды сказал: "Нет причины, почему экономическая теория долж­на быть монополией реакционеров". Всю свою жизнь я стремился принимать это слова близко к сердцу и сегодня осмеливаюсь повто­рить их здесь в расчете на ваше сочувственное внимание.

ЭКОНОМИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ И ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ*

Экономика — это умение пользоватьсяжизньюнаилучшим образом.

Джордж Бернард Шоу. "Максимы для революционеров".

Я приношу благодарность за ценные комментарии Джозефу Бен-Давиду, Милтону Фридману, Виктору Фьюксу, Роберту Т. Майклу, Джейкобу Минцеру, Ричарду Познеру и Т. У. Шульцу. Особую при­знательность мне хотелось бы выразить Джорджу Дж. Стиглеру за многочисленные обсуждения, комментарии и столь необходимую под­держку, а также Роберту К. Мертону за обстоятельно и чрезвычай­но полезный отзыв на предыдущий вариант настоящей работы, где он изложил точку зрения социолога на затрагиваемые мною про­блемы. Обычная оговорка, что никто из упомянутых мною лиц не несет ответственности за приводимые в этом очерке доводы и заклю­чения, тем более уместна, что некоторые из них выразили свое не­согласие с его центральной идеей.

 

* Данная статья Г. С. Беккера представляет собой переработанную версию "Вве­дения' к книге Г. Беккера "Экономический подход к человеческому поведению. (Becker. 1976b)

 

***

Хотя своеобразие "экономического" подхода к человеческому по­ведению едва ли подлежит сомнению, не так-то легко определить, что же именно отличает его от социологического, психологического, антропологического, политического и даже генетического подходов. В настоящем очерке предпринята попытка выделить его главные отличительные признаки.

Обратимся для начала за помощью к дефинициям различных отраслей научного знания. До сих пор в ходу по меньшей мере три противостоящих определения экономической науки (economics). Она, как утверждают, занимается изучением: а) распределения материальных благ ради удовлетворения материальных потребностей;* б) рыночного сектора;** в) распределения ограниченных средств ради достижения конкурирующих целей.***

 

* [Экономическая наука]— это социальная дисциплина, изучающая то, как отдельные люди и целые общества пытаются удовлетворять свои материальные потребности и желания (Kees, 1968), "[Экономическая наука] изучает процесс удовлетворения физических нужд и желаний человека (статья "Economics в "The Cumbia Encyclopedia , 3d ed., p. 624), см. также многочисленные ссылки на высказывания Маршалла, Кэннана и других у Л. Роббинса (Роббинс, 1992).

** А. Пигу заявлял: "(Экономическое благосостояние] есть сфера благосостояния, где можно прямо или косвенно применить денежную шкалу измерения" (Пигу 1985. L-74).

*** "Экономическая теория — это наука, изучающая человеческое поведение с точки зрения соотношения между целями и ограниченными средствами, которые могут иметь иное употребление" (Роббинс, 1992, с. 18 в этом номере THESIS), "Экономическая наука занимается изучением распределения редких ресурсов между неограниченными и конкурирующими между собой целями (Rees, 1968), можно привести много аналогичных высказываний других авторов.

 

Определение экономической науки с точки зрения материаль­ных благ наиболее узко и наименее удовлетворительно. Оно не дает правильного представления ни о рыночном секторе, ни о том, чем "занимаются" экономисты. Ведь в США, например, производством вещественных благ занято сейчас менее половины всех работающих на рынок, а невещественный выпуск сферы услуг превосходит в стоимостном выражении выпуск товаров (см.: Fuchs, 1968). Кроме того, экономисты с неменьшим успехом анализируют спрос и пред­ложение магазинов, фильмов или образования, чем мяса или авто­мобилей. Живучесть определений, связывающих экономическую науку с материальными благами, объясняется нежеланием подчи­нять определенные виды человеческого поведения "бездушному" экономическому расчету.

Наиболее общим является определение экономической науки с точки зрения ограниченных средств и конкурирующих целей. Оно исходит из специфического характера проблем, подлежащих реше­нию, и охватывает куда более широкую область, нежели рыночный сектор или "то, чем занимаются экономисты".* Редкость и выбор характеризуют любые ресурсы, в какой бы форме ни протекало их распределение — в рамках политического процесса (включая реше­ние о том, какие отрасли облагать налогом, как быстро расширять предложение денег и нужно ли вступать в войну), через семью (вклю­чая выбор супруга и планирование размеров семьи, определение частоты посещения церкви и распределение времени между сном и бодрствованием, или при организации научных исследований (включая распределение учеными своего времени и умственных усилий между различными научными проблемами) и так далее до бесконеч­ности. Это определение экономической науки настолько широко, что вместо того, чтобы служить источником гордости, оно нередко при­водит многих экономистов в замешательство и обычно немедленно обставляется оговорками, с тем чтобы исключить из него подавляю­щую часть внерыночного поведения.**

 

* Боулдинг (Boulding, 1966) приписывает такое определение экономической науки Эрнсту Джейкобу Вайнеру.

** Дав широкое определение экономической науки, Рис (Rees, 1968) почти тут же переходит к определению с точки зрения материальных потребностей, так и не объяснив почему он столь резко сужает границы ее предмета. Даже Роббинс, после блестящих рассуждений о сущности экономической проблемы, в последующих своих работах сводит свой анализ по сути к рыночному сектору.

 

 

Все приведенные дефиниции экономической науки определяют лишь границы ее предмета, но ни одно ровным счетом ничего не говорит нам о том, что же представляет собой "экономический под­ход" как таковой. Ведь при изучении, рыночного сектора или про­цесса распределения ограниченных средств среди конкурирующих целей можно придавать первостепенное значение поведению, подчи­няющемуся обязанностям и традициям, импульсивному, максимизи­рующему и какому угодно еще.

Подобным же образом дефиниции социологии (как и других об­щественных наук) мало что дают для разграничения ее подхода и всех остальных. К примеру, заявление, что социология занимается изучением социальных совокупностей и групп, а также причин и последствий изменения институциональной и социальной органи­зации (Reiss, 1968), никак не отделяет ее предмета (не говоря уже о методе) от предмета, скажем, экономической науки. Утверждение, что "сравнительная психология изучает поведение различных ви­дов живых организмов" (Waters and Bunnell, 1968) столь же общо, как определение экономической теории или социологии, и столь же бессодержательно.

Оставим поэтому в покое дефиниции, ибо я убежден, что эконо­мическая теория как научная дисциплина более всего отличается от прочих отраслей обществознания не предметом, а своим подходом. В самом деле, многие формы поведения составляют предмет иссле­дования сразу нескольких дисциплин например, проблема деторож­дения образует особый раздел социологии, антропологии, экономиче­ской теории, истории, биологии человека и, пожалуй, даже политологии. Я утверждаю, что экономический подход уникален по своей мощи, потому что он способен интегрировать множество разнообраз­ных форм человеческого поведения.

Общепризнано, что экономический подход предполагает макси­мизирующее поведение в более явной форме и в более широком диапазоне, чем другие подходы, так что речь может идти о максими­зации функции полезности или богатства все равно кем — семьей, фирмой, профсоюзами или правительственными учреждениями. Кроме того, экономический подход предполагает существование рынков, с неодинаковой степенью эффективности координирующих действия разных участников — индивидуумов, фирм и даже целых наций — таким образом, что их поведение становится взаимосогла­сованным. Предполагается также, что предпочтения не изменяются сколько-нибудь существенно с ходом времени и не слишком изменят­ся у богатых и бедных или даже среди людей, принадлежащих к разным слоям общества и культурам.

Цены и другие инструмента рынка регулируют распределение редких ресурсов в обществе, ограничивая тем самым желания участ­ников, координируя их действия. В рамках экономического подхода эти рыночные инструменты выполняют большую часть функции (если не все'), которыми в социологических теориях наделяется "струк­тура".*

 

* Блестящее изложение структурного анализа можно найти у Р. Мертона (Мегton 1975).

 

Стабильность предпочтений предполагается по отношению не к рыночным товарам и услугам вроде апельсинов, автомобилей или медицинского обслуживания, а к основополагающим объектам вы­бора, которые производит каждое домохозяйство, используя для этого рыночные товары и услуги, собственное время и другие ресурсы. Эти глубинные предпочтения определяются через отношения лю­дей к фундаментальным аспектам их жизни, таким, как здоровье, престиж, чувственные наслаждения, доброжелательность или за­висть, и отнюдь не всегда остаются стабильными, если иметь в виду рыночные товары и услуги (см Michael and Becker, 1973). Предпо­сылка стабильности предпочтений обеспечивает надежную основу для предсказания реакций на те или иные изменения и не дает исследователю возможности поддаться искушению и просто посту­лировать необходимый сдвиг в предпочтениях, "объясняя" таким образом любые очевидные расхождения с его предсказаниями.

Максимизирующее поведение и стабильность предпочтений яв­ляются не просто исходными предпосылками, но могут быть выведены из концепции естественного отбора пригодных способов поведения в ходе эволюции человека (см.: Wilson, 1975; Dawkins, 1976; Becker, 1976а). В самом деле экономический подход и теория естественного отбора, выработанная современной биологией, тесно взаимосвязаны (вспомним, что, по признанию как Дарвина, так и Уоллеса, они ис­пытали сильнейшее влияние мальтузианской теории народонаселе­ния) и представляют, возможно, разные аспекты единой, более фундаментальной теории (обсуждение этой проблемы см.: Hirshleifer, 1977, см. также: Tullok, 1971).

Связанные воедино предположения о максимизирующем пове­дении, рыночном равновесии и стабильности предпочтений, проводи­мые твердо и непреклонно, образуют сердцевину экономического подхода в моём понимании. О том, например, что (а) повышение цены ведёт к сокращению объёма спроса,* будь то удорожание яиц, уменьшающее спрос на них, рост "теневой" цены детей, вызывающий падение "спроса" на них, или увеличение времени ожидания перед кабинетами врачей, что составляет один из компонентов полной цены медицинских услуг; или о том, что (б) повышение цены ведёт к рас­ширению объёма предложения, будь то рост рыночной цены на мясо, вызывающий увеличение количества голов выращиваемого и заби­ваемого скота, или повышение ставок заработной платы замужних женщин, подталкивающее их к расширению участия в рабочей силе; или о том, что (в) конкурентные рынки способны более эффективно, чем монополизированные, удовлетворять предпочтения потребите­лей; или же о том, что (г) установление налога на какой-либо товар ведёт к сокращению его производства, будь то акцизный сбор на бензин, заставляющий уменьшать его потребление; наказание преступников (что есть по сути дела "налог" на преступления), обеспе­чивающее снижение уровня преступности; или налог на заработ­ную плату, сокращающий предложение труда в рыночном секторе.

 

* Прийти к этому выводу можно и без предпосылки максимизирующего поведения, как это показано в моей работе (Beckcr, 1962).

 

Совершенно ясно, что сфера применимости экономического под­хода не ограничивается одними только материальными благами и потребностями или даже рыночным сектором. Цены — независимо от того, денежные ли это цены рыночного сектора или теневые, вме--нённые цены внерыночного сектора, — отражают альтернативные издержки использования редких ресурсов, и экономический подход предсказывает однотипные реакции на изменения как теневых цен, так и рыночных. Возьмём, к примеру человека, чьим единственным редким ресурсом является ограниченное количество его или её вре­мени. Время используется для производства разнообразных продук­тов (входящих в его или её функцию предпочтения) с целью макси­мизации полезности. Даже вне рыночного сектора каждый продукт — прямо или косвенно — обладает предельной теневой ценой: я имею в виду время, требуемое для производства одной дополнительной единицы такого продукта. В условиях равновесия соотношение этих цен должно быть равно соотношению предельных полезностей соответствующих продуктов.* Самое важное, что повышение относитель­ной цены любого продукта, то есть времени, необходимого для про­изводства единицы этого продукта, будет вести к сокращению его потребления.

 

* Он максимизирует функцию U = U(Z₁, ... , Z_m) при ограничениях Z_i, (где Z — i-й продукт, f_i — производственная функция для , t_i — затраты времени при производстве Z). Из хорошо известных условий равновесия первого порядка для распределения его редкого ресурса — времени — следует:

дU / дZ_i = 1 (дt_i / дZ_i ) = (λ) / (дZ_i / дt_i ) = λ / MP_ti ,

где λ есть предельная полезность времени.

 

Экономический подход не предполагает, что все участники на каждом рынке непременно обладают полной информацией или со­вершают сделки, не требующие никаких издержек для их заключе­ния. Неполноту информации или наличие трансакционных издер­жек не следует, однако, смешивать с иррациональностью или непо­следовательностью поведения.* Экономический подход привёл к раз­работке теории оптимального или рационального накопления доро­гостоящей информации,** которая подразумевает, например, более значительные инвестиции в добывание информации при принятии важных решений по сравнению с малозначащими — скажем, при приобретении дома или вступлении в брак по сравнению с покупкой хлеба или дивана. Собранная таким образом информация остаётся зачастую далеко не полной, потому что её получение сопряжено с издержками — факт, использующийся в экономическом подходе для объяснения тех форм поведения, которые в других подходах понима­ются либо как иррациональное или непоследовательное поведение, либо как традиционное, либо как "нерациональное".

 

* Шумпетер, похоже, смешивал их, хотя и не всегда (Schumpeter, 1950. Ch. 2. Section "Human Nature in Politics").

** См.: пионерскую работу Дж. Стиглера "Экономика информации" (Stigler, 1961).

 

Когда явно выгодные возможности упускаются фирмой, рабо­чим или домашним хозяйством, экономический подход не ищет убе­жища в предположениях об их иррациональности, довольстве уже имеющимся богатством или удобных сдвигах ad hoc в системе цен­ностей (то есть в предпочтениях). Напротив, он постулирует суще­ствование издержек, денежных или психологических, возникающих при попытках воспользоваться этими благоприятными возможностя­ми, — издержек, которые сводят на нет предполагаемые выгоды и которые не так-то легко "увидеть" сторонним наблюдателям. Ко­нечно, постулирование таких издержек "замыкает" или "заверша­ет" экономический подход тем же самым, почти тавтологическим способом, каким постулирование затрат энергии (подчас не поддающихся наблюдению) замыкает энергетическую систему и спасает закон сохранения энергии. Системы анализа в химии, генетике и других областях замыкаются сходным образом. Главный вопрос за­ключается в том, насколько плодотворен тот или иной способ "завер­шения" системы, важнейшие теоремы, следующие из экономиче­ского подхода, показывают, что он замыкается таким образом, кото­рый оказывается много продуктивнее простого набора пустопорож­них тавтологий в значительной мере потому, что, как я уже отме­чал, предпосылка стабильности предпочтений обеспечивает основу для предсказания реакций на самые разнообразные изменения.

Более того, экономический подход не требует, чтобы отдельные агенты непременно осознавали свое стремление к максимизации или чтобы они были в состоянии вербализовать либо как-то иначе внят­но объяснить причины устойчивых стереотипов в своем поведении.* Таким образом, он совпадает в этом с современной психологией, придающей особое значение подсознанию, и социологией, выделяю­щей функции явные и латентные (Merton, 1968). К тому же эконо­мический подход не проводит концептуального разграничения между решениями важными и малозначащими, скажем, такими, которые касаются вопросов жизни и смерти, с одной стороны,** и выбором сорта кофе — с другой; или между решениями, пробуждающими, как полагают, сильные эмоции и эмоционально нейтральными (на­пример, выбор супруга или планирование количества детей в проти­воположность покупке красок); или между решениями людей с нео­динаковым достатком, образованием или социальным происхожде­нием.

 

* Этот момент подчеркивается в замечательной статье Милтона Фридмана “Meтодология позитивной экономической науки» (Friedman 1953).

** Продолжительность жизни сама является избираемой переменной, как это показано в важном исследовании Гроссмана (Grossman 1972).

 

В самом деле, я пришел к убеждению, что экономический под­ход является всеобъемлющим, он применим ко всякому человече­скому поведению — в условиях денежных или теневых, вмененных цен, повторяющихся или однократных, важных или малозначащих решений, эмоционально нагруженных или нейтральных целей; он применим к поведению богачей или бедняков, пациентов и врачей, бизнесменов и политиков, учителей и учащихся. Сфера приложе­ния понимаемого таким образом экономического подхода настолько широка, что она покрывает собой предмет экономической науки, если следовать приведенному выше ее определению, в котором го­ворится об ограниченных средствах и конкурирующих целях. Именно такое понимание согласуется с этим широким, не признающим никаких оговорок определением, а также с высказыванием Шоу, вынесенным в эпиграф настоящего очерка.

Экономический подход к человеческому поведению не нов, даже если иметь в виду внерыночный сектор. Адам Смит нередко (хотя и не всегда!) придерживался этого подхода при объяснении политиче­ского поведения. Иеремия Бентам не скрывал своего убеждения, что исчисление наслаждений и страданий приложимо ко всякому человеческому поведению. "Природа поставила человечество под управление двух верховных властителей, страдания и удовольствия. Им одним предоставлено определять, что мы можем делать и ука­зывать, что мы должны делать. Они управляют нами во всем, что мы делаем, что мы говорим, что мы думаем" (Бентам, 1867*). Исчис­ление наслаждений и страданий, по его словам, применимо ко все­му, что мы делаем, что мы говорим, и не ограничивается одними только денежными соображениями, повторяющимся выбором, ма­лозначащими решениями и т.п. Бентам прилагал свое исчисление к чрезвычайно широкому кругу форм человеческого поведения, так что в одном ряду с рынками товаров, и услуг оказывались такие вопросы, как наказание преступников, реформа тюрем, совершен­ствование законодательства, законы против ростовщичества и дея­тельность судов. Хотя Бентам открыто заявлял, что исчисление на­слаждении и страдании относится ко всему, что мы будем делать, точно так же как и ко всему, что мы "должны" делать, все-таки его главным образом интересовало "должное" — он был в первую оче­редь и по преимуществу реформатором и так и не разработал тео­рии, которая объясняла бы действительное поведение людей и об­ладала бы многочисленными следствиями, поддающимися провер­ке. Он зачастую увязал в тавтологиях, поскольку не разделял пред­положения о стабильности предпочтений, и был больше озабочен тем, как согласовать свое исчисление с любыми формами челове­ческого поведения, а не выяснением того, какие ограничения на по­ведение оно накладывает.

 

* Иеремия Бентам утверждал: "Что касается мнения, будто страсть не поддается исчислению, оно, как и большинство всех этих крайне расплывчатых и претендующих на непогрешимость суждений, не соответствует истине. Я не решился бы даже говорить, что умалишенный не предается таким подчётам. Исчисление страстей в большей или меньшей степени происходит в каждом человеке. Он добавляет, однако, что "из всех страстей более всего поддается исчислению мотив денежного интереса» (Бентам 1867).

 

Маркс и его последователи применяли "экономический", как это было принято у них называть, подход не только к поведению на рын­ке, но и к политике, браку и другим формам нерыночного поведения.

Но для марксиста экономический подход означает, что организация производства играет решающую роль, предопределяя социальную и политическую структуру, и основной упор он делает на материальных благах, целях и процессах, конфликте между рабо­чими и капиталистами и всеобщем подчинении одного класса друго­му. То, что называю "экономическим подходом" я, имеет с этой точ­кой зрения мало общего. Кроме того, марксист, подобно бентамиту, склонен уделять больше внимания тому, что должно быть, и зачас­тую лишает свой подход всякой предсказательной силы, пытаясь подвести под него все события без исключения.

Не приходится говорить, что экономическому подходу не всегда одинаково успешно удаётся проникать в сущность различных форм человеческого поведения и объяснять их. Например, пока он не слиш­ком преуспел (как, впрочем, и все остальные подходы) в раскрытии факторов, от которых зависят войны и многие другие политические решения. Я убеждён, однако, что этот мало впечатляющий резуль­тат свидетельствует не о неправомерности экономического подхода в данном случае, а главным образом о недостаточности предприни­мавшихся до сих пор усилий. Ибо, с одной стороны, к изучению войн экономический подход систематически не применялся, а попыт­ки его применения к другим видам политической деятельности на­чались совсем недавно; с другой стороны, наше понимание таких на первый взгляд столь же не поддающихся истолкованию форм пове­дения, как деторождение, воспитание детей, участие в рабочей силе и другие решения, принимаемые в семье, существенно обогатилось в последние годы благодаря систематическому применению эконо­мического подхода.

Представление о широкой приложимости экономического под­хода находит поддержку в обильной научной литературе, появив­шейся за последние двадцать лет, в которой экономический подход используется для анализа, можно сказать, безгранично разнообраз­ного множества проблем, в том числе развития языка (Marschak; 1965), посещаемости церквей (Azzi and Ehrenberg, 1975), политиче­ской деятельности (Buchanan and Tullok, 1962; Stigler, 1975), право­вой системы (Posner, 1973; Backer and Landes, 1974), вымирания животных (Smith, 1975), самоубийств (Hamermesh and Soss, 1974), альтруизма и социальных взаимодействий (Becker, 1974; 1976; Hirshieifer, 1977), а также брака, рождаемости и разводов (Schultz, 1974; Landes and Michael, 1977). Чтобы рельефнее передать своебразие' экономического подхода, я остановлюсь вкратце на нескольких наиболее непривычных и спорных его приложениях.

Хорошее здоровье и долгая жизнь представляют собой важные-цели для большинства людей, но каждому из нас достаточно минут­ного размышления, чтобы убедиться, что эти цели далеко не един­ственные: иногда лучшим здоровьем или большей продолжительностью жизни можно пожертвовать, потому что они вступают в конф­ликт с другими целями. Экономический подход подразумевает, что существует "оптимальная" продолжительность жизни, при которой полезность дополнительного года жизни оказывается меньше, чем полезность, утрачиваемая в результате использования времени и других ресурсов для сто достижения. Поэтому человек может быть заядлым курильщиком или же пренебрегать физическими упраж­нениями из-за полной поглощенности своей работой, причем не обя­зательно потому, что он пребывает в неведении относительно воз­можных последствий или "не способен" к переработке имеющейся у него информации, а потому, что отрезок жизни, которым он жерт­вует, представляет для него недостаточную ценность, чтобы оправ­дать издержки, связанные с воздержанием от курения или с менее напряжённой работой. Подобные решения были бы "неблагоразумны­ми", если бы продолжительность жизни была единственной целью, но, постольку поскольку существуют и иные цели, эти решения мо­гут оказаться продуманными и в этом смысле — "благоразумными".

Согласно экономическому подходу, таким образом, большинство смертей (если не все!) являются до некоторой степени самоубий­ствами — в том смысле, что они могли бы быть отсрочены, если бы больше ресурсов инвестировалось в продление жизни. Отсюда не только следуют интересные выводы для анализа того, что в просто­речии зовётся самоубийствами,* но под вопросом оказывается обще­принятое разграничение между самоубийствами и "естественными" смертями. Опять-таки экономический подход и современная психо­логия приходят к сходным выводам, поскольку в последней подчеркивается, что "желание смерти" лежит в основе многих "случай­ных" смертей, а также смертей, вызываемых "естественными" на вид причинами.

 

* Некоторые из этих выводов развиты в работе Хэймермеша и Сосса (Hamermech and Soss, 1974).

 

Экономический подход не просто переинтерпретирует на знако­мом экономическом языке различные формы поведения, влияющие на здоровье, устраняя с помощью тавтологических суждений воз­можность ошибочного истолкования. Из него следует, что как состоя­ние здоровья человека, так и качество получаемого им медицинско­го обслуживания будут улучшаться с повышением ставки его зара­ботной платы, что старение будет вызывать ухудшение здоровья при одновременном увеличении расходов на медицинские услуги и что повышение уровня образования будет способствовать улучше­нию состояния здоровья, несмотря даже на уменьшение расходов на медицинские услуги. Ни эти, ни какие-либо иные выводы из экономического подхода не обязательно должны считаться истиной, однако все они, как представляется, согласуются с имеющимися у нас данными.*

 

* Эти выводы получены и эмпирически подтверждены Гроссманом (Grossman, 1972).

 

Согласно экономическому подходу, человек решает вступить в брак, когда ожидаемая полезность брака превосходит ожидаемую полезность холостой жизни или же дополнительные издержки, воз­никающие при продолжении поиска более подходящей пары. Точно так же человек, состоящий в браке, решает прервать его, когда ожи­даемая полезность возвращения к холостому состоянию или вступ­ления в другой брак превосходит потери в полезности, сопряжён­ные с разводом (в том числе из-за разлуки с детьми, раздела совме­стно нажитого имущества, судебных расходов и т.д.). Так как мно­гие люди заняты поиском подходящей для себя пары, можно гово­рить о существовании брачного рынка. Каждый старается делать все, на что только он или она способны, при этом точно так же ведут себя на этом рынке и все остальные. Можно сказать, что разбивка людей по отдельным супружеским парам является равновесной, если те, кто в результате этого сортировочного процесса так и не вступи­ли между собой в брак, не могли бы, сделав это, улучшить положе­ние друг друга.

И в этом случае из экономического подхода вытекают многочис­ленные поведенческие следствия. Например, он подразумевает, что существует тенденция к заключению браков среди людей, близких по коэффициенту интеллектуальности, уровню образования, цвету кожи, социальному происхождению, росту и многим другим пере­менным, по различающихся по ставкам заработной платы и некоторым иным показателям. Вывод, что мужчины с относительно высо­кими ставками заработной платы женятся на женщинах с относи­тельно низкими ставками заработной платы (при неизменности всех остальных переменных), у многих вызывает удивление, но, как ка­жется, согласуется с имеющимися данными, если внести в них по­правку на большую долю замужних, но не работающих женщин (Becker, 1973). Из экономического подхода следует также, что лица с более высокими доходами вступают в брак более молодыми и раз­водятся реже, чем остальные, чти согласуется с доступными нам данными (см.: Keelcy, 1977), но противоречит расхожему мнению. Отсюда же, кроме того, вытекает, что рост относительных заработ­ков жен повышает вероятность расторжения браков, чем частично объясняется большая частота разводов среди черных семей по сравнению с белыми.

В соответствии с гейзенберговским принципом неопределённос­ти изучаемые физиками феномены невозможно наблюдать в "ес­тественном" состоянии, потому что наблюдение изменяет сами эти феномены. Ещё более сильный принцип выдвигался по отношению к ученым в области общественных наук, поскольку они являются не только исследователями, но и участниками социальных процессов и, значит, как предполагалось, не способны к объективности в своих наблюдениях. Экономический подход занимает иную, но отдаленно в чём-то сходную позицию, а именно: люди решают посвятить себя научной или какой-либо другой интеллектуальной или творческой деятельности только тогда, когда они могут ожидать от этого выгод, — как денежных, так и психологических — превосходящих то, на что они могли бы рассчитывать в иных профессиях. Поскольку этот критерий остаётся в силе и при выборе более заурядных про­фессий, нет никаких причин, почему интеллектуалы должны про­являть меньшую озабоченность своим вознаграждением, больше радеть о благе общества и быть "от природы" честнее, чем все ос­тальные.*

 

* Этот пример заимствован у Стиглера (Stigler, 1976). См. также обсуждение системы вознаграждения в науке и связанные с этим проблемы у Мертона (Merton, особенно ч. 4).

 

Из экономического подхода, следовательно, вытекает, что воз­росший спрос избирателей или различных групп со специальными интересами на те или иные интеллектуальные выводы будет стиму­лировать рост их предложения, если основываться на упомянутой выше теореме о действии повышения цен на объем предложения. Точно так же, если приток средств из благотворительных или пра­вительственных фондов направляется на изучение каких-то, пусть даже самых нелепых проблем, от заявок на их исследование не будет отбоя. То, что экономический подход считает нормальной ре­акцией предложения на изменения в спросе, другие, когда дело ка­сается науки и искусства, могут именовать интеллектуальной или творческой "проституцией". Быть может, это и так, однако попытки провести четкую грань между рынком интеллектуальных и худо­жественных услуг и рынком "обычных" товаров оборачивались не­последовательностью и путаницей (см.: Director, 1964; Coase, 1974).

Экономический подход исходит из посылки, что преступная дея­тельность— такая же профессия, которой люди посвящают полное или неполное рабочее время, как и столярное дело, инженерия или преподавание. Люди решают стать преступниками по тем же сооб­ражениям, по каким другие становятся столярами или учителями, а именно потому, что они ожидают, что "прибыль" от решения стать преступником — приведённая ценность всей суммы разностей меж­ду выгодами и издержками, как неденежными, так и денежными — превосходит "прибыль" от занятий иными профессиями. Рост выгод или сокращение издержек преступной деятельности увеличивают число людей, становящихся преступниками, повышая — сравни­тельно с другими профессиями — "прибыль" от правонарушений.

Таким образом, этот подход предполагает, что условные пре­ступления, вроде краж или грабежей, совершаются в основном ме­нее состоятельными людьми не вследствие аномии или отчужде­ния, а из-за недостатка общего образования и профессиональной подготовки, что сокращает для них "прибыль" от занятия легальными видами деятельности. Подобным же образом безработица в легальном секторе увеличивает число преступлений против собствен­ности (см.: Erlich, 1973) не потому, что она пробуждает в людях тревожность или жестокость, а потому, что она сокращает "при­быль" от легальных профессий. Число и тяжесть преступлений сре­ди женщин возросло по сравнению с мужчинами (см.: Bartel, 1976) потому, что им стало "прибыльнее" участвовать в рыночных видах деятельности, включая и преступную (см.: Mincer, 1963).

Наиболее спорный вывод из экономического подхода к анализу преступности состоит в том, что наказания "делают свое дело", то есть что повышение вероятности поимки преступников и последую­щего их наказания сокращает уровень преступности, потому что доходы от нее становятся меньше. Если преступники правильно предвидят вероятность и тяжесть наказаний, то высокий уровень рецидивизма нисколько но удивителен и по нему нельзя судить о провале карательной системы, точно так же как по доходу от сто­лярного дела при высокой доле безработных или получивших про­изводственные травмы столяров нельзя заключить, что масштабы безработицы или производственного травматизма среди столяров никак не влияют на их численность. Продолжая аналогию, можно сказать, что программы реабилитации преступников в целом потер­пели неудачу (Martinson, 1974) по той же причине, что и программы переподготовки в легальном секторе: если люди избирали свои про­фессии, в том числе криминальные, обдуманно, то на их решения не могут сильно повлиять ни проповеди, ни незначительные измене­ния в перспективах занятости для других профессий.

Наказания сдерживают как преступления "страсти"* вроде из­насилования или терроризма (Landes, 1975), так и экономические преступления, вроде растрат и ограблений банков (Ozenne, 1974). Помимо всего прочего, этот вывод ставит под сомнение ссылки на вменяемость или невменяемость, наличие или отсутствие умысла и другие разграничения, используемые при ведении следствий и вы­несения судебных приговоров преступникам. Экономический под­ход означает, например, что смертные приговоры должны способ­ствовать большему сокращению числа убийств, чем те наказания за это преступление, которые применяются сейчас в Соединённых Штатах и многих других странах Запада (Ehrich, 1975; 1977; National Academy of Science, 1977).

 

* Даже страсти поддаются исчислению.

Я не утверждаю, что экономический подход используется всеми экономистами при изучении всех аспектов человеческого поведения или хотя бы большинством экономистов при изучении основной его части. В самом деле, многие экономисты не могут устоять перед искушением и прячут свой собственный недостаток понимания за разглагольствованиями об иррациональности поведения, неискоре­нимом невежестве глупости, сдвигах ad hoc в системе ценностей и тому подобном, что под видом взвешенной позиции означает прос­то-напросто признание своего поражения. Например, когда владельцы бродвейских театров назначают такие цены, при которых зрителям приходится подолгу ждать возможности купить билеты, начинают­ся разговоры о том, будто владельцы театров не имеют представления о максимизирующей прибыль структуре цен, а не о том, что исследователь не имеет представления, каким образом существую­щие цены способствуют максимизации прибыли. Когда лишь какая-то незначительная часть вариации в заработках поддается объяс­нению, то необъяснённый остаток начинают приписывать действию удачи или случая,* а не неведению исследователя или его неспособ­ности оценить дополнительные систематические факторы. Уголь­ная промышленность объявляется неэффективной, потому что это следует из каких-то расчетов издержек и объёмов выпуска в ней (Henderson, 1958), хотя не менее правдоподобной альтернативной гипотезой было бы допущение, что сами расчёты содержат серьёз­ные ошибки.

 

* Крайний случай являет собой Дженкс (Jenks. 1972). Он чудовищно недооценивает даже ту долю вариации в заработках, которая поддается объяснению, поскольку итерирует имеющие важное значение исследования Минцера и других (Mincer, 1974).

 

Войны, как полагают, развязывают безумцы, и вообще поведе­нием в сфере политики руководят глупость и невежество. Напом­ним хотя бы высказывание Кейнса о "безумцах, стоящих у власти, которые слушают голос с неба" (Кейнс, 1978). И хотя Адам Смит, основоположник экономического подхода, истолковывал некоторые законы и уложения тем же самым образом, что и рыночное поведе­ние, даже он без долгих размышлений неуклюже расправлялся с другими законами и уложениями как "порождениями глупости и невежества".*

 

* См.: Stigler, 1971. Смит не объясняет, почему невежество властвует при принятии одних законов и бездействует при принятии других.

 

В экономической литературе нет недостатка в ссылках на сдви­ги в шкале предпочтений, вводимых для удобства ad hoc, чтобы объяснить поведение, которое ставит исследователя в тупик. Обра­зование, как считают, изменяет структуру предпочтений (чего бы они ни касались — всякого рода товаров и услуг, кандидатов на выборах или желательного размера семьи), а не уровень реальных доходов или относительных издержек различных вариантов выбо­ра.* Бизнесмены, как принято думать, начинают вещать о социаль­ной ответственности бизнеса, потому что на их установки влияет публичное обсуждение этих вопросов, а не потому, что вся эта сло­весная шелуха необходима им для максимизации прибылей, если принять во внимание господствующий в обществе климат государ­ственного интервенционизма. Или еще пример утверждают, будто бы рекламодатели наживаются на податливости потребительских предпочтений, однако при этом не делается никаких попыток объяс­нить, почему, скажем, реклама распространена в одних отраслях много шире, чем в других, почему ее значение в той или иной отрас­ли со временем меняется и почему к ней прибегают как в высоко-конкурентных, так и в монополизированных отраслях.**

 

* Интерпретация действия образования на потребление исключительно в герминах эффекта цен и эффекта дохода предложена Т. Майклом (Michael, 1972).

** Анализ рекламы, согласующийся с предпосылкой стабильности предпочтений, предполагающий, что реклама может быть даже важнее для конкурентных отраслей, чем для монополизированных, см. в работе Стиглера и Беккера (Stigler and Becker, 1977). Полезное обсуждение проблемы рекламы, которое также обходится без сдвигов ad hoc в структуре предпочтений, содержится в работе Нельсона (Nelson, 1975).

Естественно, то, что для экономистов, номинально привержен­ных экономическому подходу, является искусом, превращается в непреодолимый соблазн для тех, кто не знаком ни с этим подходом, ни с научными разработками в области социологии, психологии или антропологии. С изобретательностью, достойной лучшего примене­ния, любое мыслимое поведение приписывается власти невежества и иррациональности, частым необъяснимым сдвигам в системе цен­ностей, обычаям и традициям, неизвестно как действующим соци­альным нормам или категориям "ego" и "id".*

 

* Категории психоанализа, введенные З. Фрейдом.

 

Я не собираюсь утверждать, что такие понятия как ego и id, или социальные нормы лишены научного содержания. Мне хоте­лось бы только заметить, что они наравне со многими понятиями из экономической литературы выступают орудиями искушения и ведут к бесплодным объяснениям человеческого поведения ad hoc. Можно к примеру, ничтоже сумняшеся, доказывать одновременно и что резкое повышение рождаемости в конце 40-х — начале 50-х годов было обусловлено возобновившимся желанием иметь большие семьи, и что длительное падение рождаемости, начавшееся бук­вально несколько лет спустя, было связано с нежеланием стеснять себя большим количеством детей. Или утверждать, будто жители развивающихся стран слепо копируют "ответственное" отношение ко времени, присущее американцам, тогда как намного плодотворнее объяснять распространившееся среди них стремление эконо­мить время его возросшей экономической ценностью (Becker, 1965). Высказываются и соображения более общего порядка, согласно ко­торым традиции и обычаи станут искореняться в развивающихся странах, потому что молодежь так совращена американским обра­зом жизни; при этом не обращают внимания, что обычаи и тради­ции крайне полезны в относительно стабильной среде, но часто пре­вращаются в помеху в динамичном мире, особенно для молодежи (Stigler and Becker, 1977).

Даже те, кто убежден, что экономический подход приложим к формам человеческого поведения, признают, что многие неэкономи­ческие факторы также имеют важное значение. Очевидно, что ма­тематические, химические, физические и биологические законы ока­зывают огромное влияние на человеческое поведение, воздействуя на структуру предпочтений и производственные возможности. То, что человеческое тело подвержено старению, что коэффициент при­роста населения равен коэффициенту рождаемости плюс коэффи­циент миграции минус коэффициент смертности; что дети интел­лектуально более одаренных родителей обладают лучшими умственными способностями, чем дети интеллектуально менее одаренных родителей; что люди должны дышать, чтобы жить; что гибридные сорта растений приносят один урожай при одних внешних услови­ях и совсем другой при других, что месторождения золота и нефти расположены лишь в определенных частях земного шара и эти по­лезные ископаемые не могут делаться из древесины; или что кон­вейерная линия действует по определенным физическим законам, — все это и многое другое влияет и на процесс выбора, и на производ­ство людей и вещей, и на эволюцию общества.

Однако признавать это — не то же самое, что заявлять о "неэко­номическом" характере, скажем, коэффициентов рождаемости, миг­рации и смертности или скорости распространения гибридных сор­тов сельскохозяйственных культур на том основании, что экономи­ческий подход не в состоянии дать им объяснение. На самом же деле ценные выводы о численности детей в различных семьях были получены исходя из допущения, что семьи стремятся к максимиза­ции полезности при стабильной структуре предпочтений и при огра­ничениях, которые задаются ценами и наличными ресурсами, хотя при этом и признавалось, что цены и объем ресурсов в определен­ной мере зависят от сроков достижения детородного возраста и про­чих неэкономических переменных (Becker, 1960; Becker and Lewis, 1973; Schultz, 1974). Подобным же образом оказалось, что темп рас­пространения гибридных сортов кукурузы в различных районах Со­единенных Штатов получает вполне удовлетворительное объясне­ние исходя из предпосылок максимизации прибыли фермерами новые гибридные сорта были выгоднее и поэтому осваивались рань­ше в районах с более благоприятными погодными, почвенными и прочими естественными условиями (Griliches, 1957).

Учет многообразных неэкономических переменных столь же не­обходим для объяснения человеческого поведения, как и использо­вание достижений социологии, психологии, социобиологии, истории, антропологии, политологии, правоведения и других дисциплин. Хотя я утверждаю, что экономический подход дает продуктивную схему для понимания всего человеческого поведения в целом, я не хочу умалять вклад других наук и тем более полагать, что вклад, вноси­мый экономистами, важнее всех остальных. К примеру, предпочте­ния, которые принимаются как данные и предполагаются стабиль­ными в экономическом подходе, анализируются социологией, пси­хологией и наиболее, на мой взгляд, успешно — социобиологией (Wilson, 1975). Как предпочтения стали такими, как сейчас? Как протекала их, по-видимому, медленная эволюция во времени? Эти вопросы имеют прямое отношение к объяснению человеческого по­ведения. Ценность иных научных дисциплин не умаляется даже полным и восторженным принятием экономического подхода.

В то же время мне не хотелось бы смягчать выводов, вытекаю­щих из моих рассуждений, ради того, чтобы обеспечить им быстрей­ший и более благосклонный прием Я заявляю, что экономический подход предлагает плодотворную унифицирующую схему для пони­мания всего человеческого поведения, хотя, конечно, и признаю, что многие его формы не получили пока объяснения и что учет неэконо­мических переменных, а также использование приемов анализа. И достижений иных дисциплин способствуют лучшему пониманию человеческого поведения. Всеобъемлющим является именно челове­ческий подход, хотя некоторые важные понятия и приемы анализа разрабатываются и будут разрабатываться другими научными дис­циплинами.

Главный смысл моих рассуждений заключается в том, что чело­веческое поведение не следует разбивать на какие-то отдельные отсеки, в одном из которых оно носит максимизирующий характер, в другом — нет, в одном мотивируется стабильными предпочтения­ми, в другом — неустойчивыми, в одном приводит к накоплению оптимального объема информации, в другом не приводит. Можно скорее полагать, что все человеческое поведение характеризуется тем, что участники максимизируют полезность при стабильном на­боре предпочтений и накапливают оптимальные объемы информа­ции и других ресурсов на множестве разнообразных рынков.

Если мои рассуждения верны, то экономический подход дает целостную схему для понимания человеческого поведения, к выра­ботке которой издавна, но безуспешно стремились и Бентам, и Маркс, и многие другие.

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ КАК УНИВЕРСАЛЬНАЯ НАУКА*

Экономическая теория превратилась в царицу социальных наук. Это единственная отрасль социальных исследований, по которой присуждается Нобелевская премия. Она удостоилась издания фунда­ментального четырехтомного энциклопедического словаря, насчиты­вающего 4 миллиона слов, через которые как нить Ариадны прохо­дит мысль о том, что экономическая наука наконец вышла за узкие пределы ее прежнего царства — царства производства и распреде­ления — и может теперь заявить свои права на обширную террито­рию, простирающуюся от семейных отношений до спорта, от антропо­логии до государственного права (The New Palgrave, 1988; Heilbroner, 1988). Ещё более показательно то, что экономическая наука заслужила честь стать примером для других социальных дисциплин. Строгая манера доказательств, применение математического аппарата, сжа­тость формулировок и точная логика сделали ее образцом, на кото­рый равняются более "вольные" социальные науки. Неудивительно поэтому, что, читая оду "расширению пределов" экономической тео­рии, принадлежащую перу Джека Хиршлайфера, испытываешь скорее шок узнавания, чем шок недоумения:

"По существу, четко очертить сферу экономической науки, сопре­дельной с другими общественными дисциплинами, но имеющей свою собственную обособленную территорию, невозможно. Экономическая теория пронизывает все социальные науки точно так же, как эти последние пронизывают ее саму. Социальная наука едина. Эконо­мическая теория обязана своими возможностями захвата чужих территорий тому, что используемые ею аналитические категории — ограниченность ресурсов, издержки, предпочтения, выбор — являют­ся по сфере своего применения подлинно универсальными. Не ме­нее важна и присущая нашей науке структуризация этих понятий в рамках отдельных, хотя и взаимосвязанных процессов оптимиза­ции на уровне индивидуальных решений и равновесия на уровне всего общества. Таким образом, экономическая теория — это поис­тине универсальная грамматика общественной науки" (Hirshleifer, 1985).

 

* Автор — Р. Л. Хейлбронер.

 

По мнению Хиршлайфера, экономическая наука имеет высокий статус благодаря тому, что она составляет часть "образцовой" соци­альной теории. Другую её часть составляет социобиология. Объеди­нение этих двух наук и даёт ту единую общественную науку, в которой "некоторые исходные принципы, например ограниченность ресурсов и учет издержек упущенной выгоды, а также универсаль­ные биоэкономические процессы конкуренции и отбора имеют непре­ходящее значение для анализа и предсказания человеческого пове­дения и хода развития социальной организации" (Hirshleifer, 1985. Р. 66).

Не знаю, многие ли экономисты согласятся с этой смелой фор­мулировкой Хиршлайфера, но совершенно несомненно, что импер­ские амбиции или несколько менее агрессивная, но не менее само­надеянная установка на универсальность собственных принципов отчётливо прослеживаются в современной неоклассической теории.*

 

* В работе "Экономический подход к человеческому поведению" (в альманахе THESIS) Генри Беккер пишет: "Я пришёл к убеждению, что экономический подход является всеобъемлющим, он применим ко всякому человеческому поведению" (Беккер, 1992. С. 29).

 

Вопрос, который я собираюсь здесь рассмотреть, заключается в том, являются ли эти амбиции или установки обоснованными, иначе говоря, действительно ли экономическая теория располагает столь широкими возможностями анализа и прогноза и обнаруживает неко­торые фундаментальные атрибуты, которые ставили бы её выше других социальных наук? Я считаю, что это не так. Как я писал в одной из своих работ, многие считают экономическую теорию пер­вой дамой среди общественных наук, однако, возможно, её следует разжаловать в валеты (Heilbroner, 1980).

Первобытное и командное общества

Я намерен начать рассмотрение имперских притязаний экономи­ческой науки с изучения её места и роли в изучении тех соци­альных формаций, на которые приходится большая часть человече­ской истории, а именно: с первобытного и командного общества. Главная моя мысль может быть сформулирована кратко: в этих обще­ствах предмет нашей науки, то есть экономика как таковая, отсут­ствовал. На протяжении большей части своей истории человечество прекрасно обходилось без всякой экономики.

Попробуем, например, обнаружить экономику в укладе жизни племени кунг, населяющего пустыню Калахари в Южной Африке. Разумеется, мы без труда обнаружим у них производство и принципы распределения. Внутри племени и между соседними племенами воз­никают и отношения обмена — пусть в незначительных масштабах. Решения по текущим делам, а также по более важным вопросам, например о том, не пора ли сменить место охоты, принимаются на общем сходе (Thomas, 1959; Shostak, 1981).

Но даже если мы досконально изучим обычаи охотников и соби­рателей, их взаимодействие в обыденной жизни и разговоры вокруг костра на общих сходах, будет ли это означать, что мы исследовали "экономику" народности кунг? Это очень "неудобный" вопрос. Если ответить на него отрицательно, то где же тогда её искать? Если ответить положительно, то в чём же состоит эта экономика? Какой аспект изученных нами обычаев и занятий позволяет отнести их к сфере "экономики", а не просто к общей ткани общественной и поли­тической жизни племени? Чтобы разобраться в жизни племени, желательно иметь подготовку в области этнологии, антропологии и политологии, но сомнительно, чтобы нам пригодились знания по эко­номической теории. Труды таких авторов, как Элизабет Маршал Томас, Маршалл Салинз и Мортон Фрид,* были бы, наверное, необ­ходимы, что вряд ли можно сказать про учебник Пола Самуэльсона.

 

* Э. М. Томас, М. Салинз и М. Фрид — известные этнографы и антропологи.

 

Давайте теперь несколько расширим постановку проблемы, об­ратившись к обществам с командной экономикой, примерами кото­рых являются Древний Китай и Римская империя. Была ли у этих империй экономика? Была ли она у их более современных, высоко-централизованных аналогов, в частности у доперестроечной Рос­сии? Нужна ли экономическая теория, чтобы понять механизм функ­ционирования командных систем?

На первый взгляд этот вопрос кажется более простым, чем в случае с первобытным обществом. Обнаружить экономику в Рим­ской империи ненамного сложнее, чем в Америке; расчётливость, без сомнения, присуща и жителям Древнего Китая с его развитой внутренней и внешней торговлей. Панорама промышленных предприятий, железных дорог и фабрик в Советском Союзе ассоцииро­валась с тем, что принято считать экономикой.

Но если приглядеться повнимательней, то и тут начинают закра­дываться сомнения. Принципиальное различие между этими более высоко структурированными обществами, основаны ли они на обро­ке или на плане, и первобытными племенами заключается в том, что в первом случае значительная роль отводится централизованному распределению труда, тогда как во втором случае оно просто отсутствует. Таким образом, если допустить, что в централизованных обществах имеется экономика, то она должна быть неизбежно свя­зана с ролью государства.

Однако здесь возникает больше вопросов, чем ответов. Каким образом расширение роли государства связано с возникновением сферы экономики? Точнее говоря, разве не является политическая власть главным элементом централизованного распределения тру­да и разве не социальные изменения, выражающиеся, в частности, в возвышении бюрократии, являются характерными признаками этой новой "экономической" сферы? Эти вопросы показывают, что одно­значно очертить границы собственно экономической сферы в ко­мандных системах не так-то просто, во всяком случае, ничуть не легче, чем в первобытном обществе. Кроме того, они ясно показыва­ют, с чего следует начать при выяснении обоснованности имперских притязаний экономической науки — нужно выделить то, что мы назы­ваем "экономикой", из всех прочих сторон общественной жизни.

При решении этой задачи я буду исходить из той предпосылки, что сохранение общества как стабильного целого предполагает на­личие структурно оформленных институтов обеспечения социаль­ного порядка. Эти институты включают в себя широкий круг фор­мальных и неформальных явлений, начиная от устоявшихся тради­ций и повседневных привычек до официальных институтов охраны правопорядка. Говоря об этом спектре явлений, я буду различать явления социальные и политические. Термин "социальный" я буду использовать в несколько нетрадиционном смысле — применитель­но ко всем способствующим утверждению порядка влияниям, кото­рые имеют место в частной жизни. Главным из этих явлений, не­сомненно, является прессинг социализации, оказываемый родите­лями на своих детей, — давление, направленное на то, чтобы обу­чить их правильно вести себя, когда они станут взрослыми. Второй термин — "политический" — я буду употреблять в обычном смыс­ле, то есть применительно к тем институтам, посредством которых некоторая группа людей или класс могут навязывать свою волю другим группам или классам, входящим в общество. Точное опреде­ление этих терминов не так важно; главная моя задача — описать защитную броню соглашений, формирующих поведение, — отчасти неофициальных и частных, отчасти официальных и государствен­ных, ограждающих общество от действий, представляющих угрозу его стабильности.

Как социальные, так и политические элементы этой защитной брони связаны главным образом с тем аспектом общественного по­рядка и внутренней согласованности общественной системы, о котором обычно упоминают лишь вскользь. Этот аспект — общая сте­пень законопослушности и умения подчиняться, без которой весь арсенал прав и привилегий, определяющий любой общественный порядок, можно было бы сохранить только силой и открытыми ре­прессиями. Адам Смит со свойственной ему прямотой назвал этот необходимый аспект всякого общества "субординацией". "Граждан­ское правительство — писал он, — предполагает некоторое подчи­нение" (Смит, 1962. С. 513). Мы неоднократно будем еще возвра­щаться к этой теме, но проблема, по-видимому, уже ясна. Это — "неудобная" мысль о том, что экономика — всего лишь скрытая со­циализация* или субординация.

 

* См.: Heilbroner, 1985. Ch. 2, 3. Я не касаюсь здесь социобиологии, которая лишь вскользь поминается в статье Хиршлайфера и не имеет прямого отношения к нашей теме.

 

Я вижу два разных контраргумента, которые мог бы выдвинуть защитник истинной веры в ответ на этот вызов. Прежде всего меня можно было бы обвинить в том, что я проглядел ключевой аспект проблемы общественного порядка, который присутствует как в пер­вобытных, так и в командных обществах, а именно, что поведение в этих обществах — будь то организация охоты, получение и исполь­зование государством дохода или какой-нибудь другой, более от­влеченный вид деятельности — само "заключает" в себе элемент понуждения к порядку.

Этот аспект можно определить как стратегию действий, диктуе­мую ситуацией, как логику выбора, если говорить на языке эконо­мики. Эта логика заставляет всех нормальных людей действовать определенным образом, если они хотят (а так оно, вероятно, и есть) получить благодаря этим действиям максимально возможную пользу. Одно из достижений экономической теории заключается как раз в том, что ей удалось доказать, что для достижения такого "опти­мального" состояния необходимо взвесить предельные издержки и выгоды всех возможных действий и выбрать такое их подмноже­ство, для которою предельные издержки будут равны предельной полезности. Элемент, понуждающий к дисциплине, о котором здесь идет речь, заключается в негласном присутствии этой логики, уп­равляющей поведением отдельных людей независимо от того, со­знают они это или нет. Элемент субординации при этом не отменя­ется — он просто переносится в иную плоскость и предстает теперь не как результат действия социальных сил, а как свойство челове­ческой природы — и как таковой не заслуживает специального рас­смотрения.

Таким образом (я продолжаю говорить от имени своего воображаемого оппонента), если выделить или идентифицировать "экономическое" поведение в чистом виде не удается, то это еще ничего не значит. Оно все равно существует и воплощается в каждом приня­том решении независимо от того, как эти решения называть — со­циологическими, политическими или экономическими. Иными сло­вами, большинство, если не все человеческие действия можно объяс­нить в терминах единой логики, которая накладывает на них свой универсальный отпечаток — отпечаток расчета и оптимального вы­бора, который и есть "экономика". С этой точки зрения экономика не есть какое-то особое множество поведений, но внутренний пове­денческий принцип. Это образ мышления, который нетрудно обна­ружить даже там, где все на первый взгляд подчинено лишь соци­альным и политическим факторам; он пронизывает все стороны об­щественной жизни. Если вновь повторить слова Хиршлайфера, "эко­номическая теория обязана своими возможностями захвата чужих территорий тому, что используемые ею аналитические категории — ограниченность ресурсов, издержки, предпочтения, выбор — являются по сфере своего применения подлинно универсальными поня­тиями".

Но верно ли, что за решениями любого рода стоит логика выбо­ра? Идея о том, что организующая сила, управляющая человече­ским поведением, заключается в расчете на собственную выгоду, имеет веские права на нашу симпатию. Адам Смит называл это стремлением "улучшить свое положение" и утверждал, что подоб­ный расчет, как правило, сопровождает нас на протяжении всей жизни, а благодаря смягчению некоторых требований теории макси­мизации полезности современным экономистам удалось подвести под нее широкий спектр альтруистических и социально ориентиро­ванных типов поведения.*

 

* См.: Смит, 1962. С. 253. По поводу "гуманизации" теории выбора см.: Frank, 1988. Детальный разбор этого подхода дается в работе (Evensky, 1990).

 

Трудность с неоклассической концепцией теории выбора заклю­чается не в подобных интерпретациях общего социального императи­ва собственной выгоды, не выходящих за рамки здравого смысла. Она связана скорее с теми формальными постулатами, которые нео­классические теоретики выдвигают в качестве аксиоматических ос­нов экономической теории. В своем современном виде теория мак­симизации полезности утверждает, что получить оптимальный ре­зультат можно только при условии, что рациональный выбор может быть полностью реализован — то есть в ситуациях, правдоподобие которых по меньшей мере сомнительно, вспомним, например, знаме­нитое, лежащее в основе неоклассической теории условие бесконечного множества рынков, которые должны обеспечить экономическо­го агента всеми необходимыми альтернативами.*

 

* См. обсуждение этой проблемы Фрэнком Хэном (Frank Hahn) в журнале The Public Interest. Special Issue, n.. d., 1980. P. 132.

 

На самом деле в связи с идеей о преобладающем образе мышле­ния как источнике общественной самодисциплины возникают две основные проблемы. В своей "универсальной" неоклассической форме эта теория применима только тогда, когда выполняются условия совершенной рациональности выбора. Уже одно это говорит о непри­годности этой идеи в ситуациях реальной жизни. Но даже если допустить, что совершенную рациональность удалось обеспечить, возникает другая проблема: теория превращается в тавтологию и мы сталкиваемся с проблемой всех тавтологий, а именно с отсутст­вием в ней конструктивного начала. Какое бы поведение ни возник­ло в условиях, где правит совершенная рациональность это поведе­ние, по определению обязано быть оптимальным. Тем самым "логи­ка выбора" согласуется с любым таким поведением и никакому по­ведению не противоречит. Таким образом теория выбора не позво­ляет заранее то есть еще до того как будет сделан конкретный выбор, определить, какое поведение будет оптимальным, а после того как решение принято с ее помощью невозможно доказать, что никакая другая линия поведения не послужила бы делу оптимиза­ции лучше.

Справедливость теории выбора невозможно, следовательно, ни доказать ни опровергнуть, сравнивая сделанные на ее основе пред­сказания с наблюдаемыми результатами. Как бы мы того ни жела­ли способа установить, обусловливается ли целостность внутрен­ней структуры общества неким имманентно присущим ему образом мышления попросту не существует. Ценность неоклассической тео­рии определяется совершенно иным ее свойством, которым облада­ют все тавтологии — ее полезностью в качестве исходной установ­ки (Gestalt) или эвристического принципа с позиций которого мож­но подходить к решению проблем или толковать их. Иначе говоря, она неконструктивна, а представляет интерес лишь как инструмент интерпретации. Как мы уже говорили, идея существования меха­низма социального контроля заключенного в человеческом мышле­нии, весьма привлекательна, поэтому эвристическая ценность тео­рии выбора, несомненно выполняет важную функцию. Со временем мы к этому еще вернемся и поговорим о том, в чем эта функция заключается.

А пока что вспомним, что у сторонников экономической теории как "универсальной науки" есть в запасе еще один довод в свою защиту и сводится он к тому, что этот универсальный аспект заклю­чается не в той или иной логике выбора, но в фундаментальном принципе всякой социальной организации. Этот принцип гласит, что, поскольку всякое общество должно заботиться о своем материаль­ном обеспечении это требует более или менее развитого разделе­ния труда и координации усилий его членов. Таким образом, если мы задаем вопрос, где следует искать экономику в обществе, ответ будет такой это любые социальные соглашения, которые обеспечи­вают связность системы и должное руководство трудовыми усилия­ми его членов. Аналогично, если мы зададим вопрос о том, что такое экономическая наука, то нам ответят, что это — исследование или объяснение способов, посредством которых труд ставится на служ­бу обществу.

Совершенно ясно что данный подход к проблеме определения, что такое экономика, очень напоминает мой собственный акцент на институтах, понуждающих к порядку в общественной жизни. Одна­ко и с этим вторым подходом возникает определенная трудность. Она вытекает из самой постановки задачи, которой посвящен на­стоящий раздел, а именно как отличить "экономические" способы привнесения порядка от "социальных" и "политических". Действи­тельно, труд в любом обществе предполагает порядок, и некая фор­ма дисциплины (и ее молчаливая тень — покорность) обязательно присутствует во всех экономических формациях. Поэтому утверж­дение, что корни экономики следует искать не в психологическом базисе общества, а в его институциональных основах, в качестве ориентира для дальнейших поисков представляется весьма разум­ным. Неясно, правда, как найти экономическое решение этой про­блемы, если практически все стороны жизни общества можно объяс­нить через социальные и политические институты а для экономи­ческого объяснения просто не остается места.

Общество с рыночной экономикой

Мои читатели, несомненно заметили, что в своих попытках опре­делить законную область исследования экономической науки я до сих пор тщательно избегал всякого упоминания о рыночной эконо­мике. Причина этого заключается в том, что, если мы расширим рамки нашего исследования и включим в него последние двести лет человеческой истории, картина станет совершенно иной в настоя­щее время экономический аспект можно без труда обнаружить во всех сферах общественной жизни.

Это связано с двумя крупными изменениями, представление о которых ассоциируется у нас с именами Вебера и Маркса. "Веберовский" аспект заключается в резком изменении социального этоса, что проявилось в самых различных формах — становление эти­ки приобретательства, распространение "товаризованного" взгляда на социальные отношения, в привычке сводить потребительную стои­мость к меновой. "Марксистский" аспект связан с возникновением новых институциональных условий общественной жизни, в кото­рых на передний план вышли подрядные отношения, особенно в области трудового найма, и значительно возросла роль основного капитала. Перемены первого рода привели к торжеству принципа максимизации, который из подспудной мыслительной установки превратился в осознанный принцип нового образа мышления. Пере­мены второго рода обусловили возникновение такого способа коор­динации трудовых усилий, которому нет аналога ни в первобытных, ни в командных обществах.

Помимо других исторических изменений, эти перемены создали условия, которые, казалось бы, оправдывают сформулированные Хиршлайфером имперские притязания экономической науки. Новый этос открыто ставит на первое место соображения выгоды и издержек, и, хотя заранее точно предсказать поведение, диктуемое оптимизацией полезности, по-прежнему невозможно, на первый взгляд имеются основания полагать, что нормальное рыночное по­ведение само по себе является обобщающим выражением подобных мыслительных установок. Вслед за Смитом, который сказал, что "увеличение богатства" есть простейший путь, которым большин­ство людей может улучшить своё положение, представляется впол­не разумным предположить, что поведение в соответствии с прин­ципами спроса и предложения есть первое приближение к макси­мизации полезности.

Аналогичным образом положительные и отрицательные стиму­лы, спонтанно возникающие из взаимодействия "приобретателей", мобилизуют и распределяют труд совершенно иным образом, чем это происходило в первобытных или командных обществах, за ис­ключением разве пограничных областей последних. Рыночный спо­соб социальной координации не отменяет необходимость социали­зации: где бы ни жил человек — в Нью-Йорке, пустыне Калахари или Древнем Египте, — он должен научиться жить в этом мире; не отменяет он и необходимость субординации — современный чело­век учится подчиняться диктату рынка точно так же, как древние учились подчиняться старейшинам и сенешалям. Тем не менее та­кое решение проблемы поддержания социального порядка, которое дает рынок, не имело реально работающих аналогов ни в одном из дорыночньгх обществ. В обществе с рыночной экономикой роль ме­ханизмов социализации и подчинения приказам в управлении по­ведением не только намеренно принижена, причём принижена до такой степени, что, случись это в первобытном или командном об­ществе, само их сохранение было бы поставлено под угрозу; та струк­тура социальной деятельности, которая возникает под воздействи­ем рыночных стимулов и санкций, порождает такую динамику, ко­торая не имеет никаких аналогов в предшествующих укладах. Древ­ние империи возникали и исчезали, но экономического цикла они не знали. Таким образом, точно так же, как новый этос обеспечивал базис, придающий логике выбора конструктивную значимость, так и новая институциональная динамика делает возможным уникаль­ный, чисто "экономический" способ мобилизации труда.

Так почему же я так насторожённо отношусь к утверждению о том, что экономика даёт нам "универсальную грамматику", во вся­ком случае, применительно к рыночному обществу, где роль её неос­порима? Чтобы ответить на этот вопрос, нам потребуется чётко раз­граничить понятия "социальный порядок" и "социальная система". Забегая несколько вперёд, я должен сказать, что, по моему мнению, экономическая наука действительно имеет огромное значение для изучения рыночной системы, но, когда её пытаются применять для анализа социального порядка, которому эта система служит, она превращается в ловушку для простаков и источник иллюзий.

Наукообразие экономической теории

Чтобы возникла система, необходимо, чтобы её элементы связа­лись в единое целое. Чтобы возникла экономическая система, необ­ходимо, чтобы взаимодействия между людьми — её "элементами" — сложились в связные социальные структуры — главным образом речь идет здесь о взаимодействии людей в тех областях деятельности, которые мы относим к производству и распределению. Особые воз­можности проникновения экономической науки в эти системы связаны с тем, что поведение отдельных частей рыночной системы об­наруживает закономерности, подобные тем, которым подчиняются элементы естественных систем (даже если это сходство никогда не бывает полным). Например, если предположить неизменным уро­вень дохода и систему предпочтений, то, при прочих равных условиях, акт приобретения некоторого количества товара можно опи­сать с помощью математической функции цены на этот товар. Ана­логичные "законы" описывают взаимосвязь между затраченным трудом и вознаграждением, между доходом и потребительскими рас­ходами. Таким образом, действия, совокупность которых образует рыночный "механизм", приобретают свойство процессов, управляе­мых законами. На ум невольно приходят слова аббата Мабли, мало­известного философа времён Французской революции: "Не значит ли это, что наука об обществе есть всего лишь отрасль естествозна­ния?"

Благодаря своему сходству с процессами, протекающими в есте­ственных системах, эти закономерности легко поддаются упрощению, свойственному всякой науке; а упрощение (самым важным примером которого в экономической теории является, пожалуй, пред­писание ceteris paribus — "при прочих равных"), в свою очередь, способствует представлению исходных системных процессов в высокоформализованном, даже аксиоматическом виде. Теперь, когда экономическая система описана набором строгих формул, остается только решить, какие элементы в совокупности общественной жиз­ни являются для выбора главными, какие — второстепенными, и заключить второстепенные в скобки. Неоклассический анализ отсеи­вает любые аспекты социального взаимодействия которые не могут быть представлены в терминах гедонического расчета получая в остатке высокочистую фракцию "максимизации полезности", кото­рая объявляется фундаментальной и неразложимой субстанцией человеческой мотивации. Благодаря подобной очистке представите­лям неоклассической школы удается применять теорию выбора к таким, казалось бы, преимущественно социологическим разделам традиционного экономического анализа, как управление фирмой функционирование рынков рабочей силы или существование 'жест­ких' цен и распространять экономическую теорию на такие, каза­лось бы далекие от экономики сферы общественной жизни как брак и развод, отношения между родителями и детьми, правитель­ственные решения, политические выборы способы поиска пропита­ния в первобытном обществе, смена мест обитания и занятий и, как говорится многое, многое, другое.*

 

* Библиографию по этим вопросам см.: Hirshleifer, 1985. Р. 53, n. 1; Heilbroner, 1988.

 

Я уже предупреждал, что правомерность такой экспансии вы­зывает у меня большие сомнения, но этот вопрос мы пока оставим Следует прежде всего признать что системный характер экономи­ки действительно создает обособленную область анализа, не похожую ни на какую другую. Ни одной другой социальной дисциплине не удалось в своей сфере найти квазирегулярную внутреннюю струк­туру, которая хотя бы сколько-нибудь напоминала экономическую. Не существует ни социологических, ни политических аналогов "зако­нов" спроса и предложения закономерностей социальных причин и следствий обобщенно описываемых с помощью производственных функций: не обладают эти науки и инструментами анализа, кото­рые по своей разрешающей силе приближались бы к статистике национальных счетов. Подобные методы анализа поведения, моде­лирования результатов деятельности или выявления отношений, часто незаметных невооруженному глазу ставят экономику в гла­венствующее положение, вызывающее, по понятным причинам, за­висть у других общественных дисциплин. Если экономика и имеет право называться королевой общественных наук, то право это, безусловно, принадлежит ей благодаря тому, что экономическая систе­ма — предмет изучения науки экономики — имеет так много общего с физическими системами, изучаемыми в рамках естествознания.

Спешу добавить, что это вовсе не означает, что благодаря тако­му сходству экономическая наука автоматически приобретает спо­собность точно предсказывать. Экономисты первыми согласятся, что от их дисциплины не приходится ждать прогнозов, которые хоть сколько-нибудь приближались бы по своей точности к тем, которые дают технические науки, медицина или астрономия. Ceteris pari­bus — это неразрешимая проблема многих, если не сказать всех, попыток составить социальный прогноз. Более того, функции, опи­сывающие экономическое поведение, в отличие от тех, что описыва­ют "поведение" звезд или частиц, несут на себе неизгладимый от­печаток волеизъявления или интерпретации. Именно с этим связа­на некоторая неопределенность социальных теорий, ведь смена ожи­даний под воздействием сигналов, которые нигде, кроме как в голо­ве экономического агента, не регистрируются, может даже знак по­веденческой функции изменить на противоположный.*

 

* Предложенная Адольфом Лоу "политическая экономическая теория" представляет собой попытку отстоять способность экономической науки к практическому прогнозированию путем преодоления этой неопределенности. В предлагаемом им "инструментальном" варианте экономической теории поведенческие функции рассматриваются не как инвариантные данные а как целевые переменные, а задачей экономического анализа становится определение того какой должна быть поведенческая реакция, чтобы рыночная система достигла желаемой цели. Экономика, таким образом, превращается в чисто "политическую" общественную науку если употребить формулировку Лоу (я бы сказал что она становится инструментом социального порядка а не технологической базой системы —Р.Х.) См.: Lowe, 1965. Heilbroner. 1966.

 

Таким образом, ответ аббату Мабли заключается в том, что между естественными науками и наукой о рынке имеется большая разни­ца. Даже если согласиться, что при анализе рынка мы находим гораз­до больше функциональных зависимостей, чем при изучении дру­гих сторон общественной жизни, функциональность эта принципи­ально иного толка, чем у тех законов, на которых зиждется могущест­во естественных наук.

Было бы, однако, ошибкой усматривать в этой практической сла­бости причину для дискредитации кровного детища экономической науки — системного подхода. Действительно, в критические момен­ты, возникновение которых мы не можем заранее предсказать, эко­номическое поведение становится непредсказуемым, что часто приводит к самым серьезным последствиям. Однако при нормальном течении событий закономерности которые вытекают из наших гру­бых и малоподвижных экономических "законов", позволяют тем не менее предсказывать будущее с известной степенью достоверности. Если торговый дом "Мэйсиз" хочет обставить своего конкурента "Гимбелс", он не станет повышать цены. Прогноз ВНП на будущий год, составленный Советом экономических консультантов, может несколь­ко отличаться от реальных цифр, но не на 25 и не на 50 процентов. Экономические процессы как бы самокорректируются, и в резуль­тате степень зависимости между ними приближается к функцио­нальной. Если бы это было не так поведение рыночной системы было бы непредсказуемым — во всяком случае, недостаточно пред­сказуемым для того, чтобы различные общества отважились поставить на эту карту свою историческую судьбу. Прогнозные качества экономической теории ни в коей мере не сравнимы с возможностя­ми естественных наук, однако она сумела подойти к ним ближе, чем любая другая общественная дисциплина.

Недостатки экономической теории как претендента на роль универсальной науки

Итак, я не собираюсь строить свою критику экономической тео­рии на ее недостатках с точки зрения системного анализа. Пусть эти недостатки лишают экономику способности предсказывать, ко­торую ей очень хотелось бы иметь, но они отнюдь не отменяют ее достижений в анализе свойств экономической системы — достиже­нии которые еще раз повторяю не могли бы быть получены из социологии или политологии.

Мое сдержанное отношение связано, скорее, с другим ее слабым местом которое, как я уже говорил заключается в той трактовке социального порядка рыночного общества. Под социальным поряд­ком я понимаю любое социальное целое — племя общину нацию социально-экономическую формацию, — определяющим признаком которой является обслуживание и поддержка интересов некоторой входящей в него группы людей или класса. Эти интересы могут быть самыми разными — от соблюдения давних традиций и сохра­нения династии до накопления капитала или реализации каких-то иных целей, доминирующая группа или класс также могут быть самыми разными — это могут быть все взрослые мужчины, входя­щие в племя, члены королевской семьи, представители класса собст­венников или политической элиты. Каждая цель такой группы или класса, в свою очередь подразумевает существование различных обеспечивающих институтов — будь то градация социальных преро­гатив, характерная для наследственных монархий, или фирмы и другие специфические институты характерные для социальных порядков, ориентированных на капитал.

Капитализм, разумеется, является представителем порядка по­следнего типа, чьи сложные характеристики мы не имеем возмож­ности подробно здесь обсуждать.* Для целей настоящего исследова­ния важно то, что капитализм как бы сильно он ни отличался от докапиталистических формаций в одних аспектах, в других очень на них похож. Та точка зрения, которая отделяет капитализм от предшествующих ему социальных формаций, сосредоточивается на доминирующей роли рыночных отношений. Другая, которая связы­вает капитализм с предшествующими обществами, позволяет загля­нуть "дальше" и "глубже" рынка и обнаружить социальные и полити­ческие командные структуры, роль которых рынок игнорирует или маскирует.

 

* Я попытался сформулировать их в своей работе (Heilbroner, 1985).

 

Именно эта двойственность точек зрения и объясняет мою нере­шительность в вопросе о том, имеем ли мы право утверждать, что в условиях капитализма экономической теории наконец удается за­нять подобающее ей главенствующее положение. Я уже говорил о том, что капитализм невозможно понять, не используя специальные аналитические возможности этой науки. С другой стороны, эти же самые аналитические возможности скрывают самое примечательное в капитализме, а именно то, что это единственная социальная формация, способная замаскировать (даже от тех, кто пользуется ее плодами) тот способ, которым присущая ему "система" обеспече­ния служит интересам социального порядка, подсистемой которого он является. Действительно, несомненная важность рыночного меха­низма заслоняет собой тот факт, что социальным укладом является именно капитализм, а не сам по себе рыночный механизм. Элемен­ты рынка — люди, оптимизирующие свои доходы, конкурентная среда, юридическая база контрактных отношений и прочее — жиз­ненно важны для исторической миссии капитализма — миссии на­копления, но сама по себе эта миссия не вытекает из этих рыночных элементов. Она вытекает из древних как мир человеческих интере­сов — стремление занять подобающее место в иерархии, жажды власти, господства славы борьбы за престиж,— о которых рыноч­ная система ничего не может нам поведать. Неудивительно, что на­учная школа, рассматривающая экономическую систему в отрыве от этих мотивов, возводит теорию выбора на командную высоту и провозглашает стремление к общему равновесию имманентной ее тенденцией (подробнее см. Heilbroner, 1985. Ch. 2).

Экономическая наука, таким образом, принимает экономическую систему за живую модель капитализма, среди категорий и концепций которой есть всё необходимое для его понимания. Именно здесь экономика обнаруживает свою фатальную немощь в качестве пре­тендента на универсальную науку и своё мошенничество в качестве имперской доктрины.

Прежде всего этот обман заключается в том, что экономика пред­ставляется нейтральной наукой, а не системой объяснения капита­лизма, несущей в себе идеологический заряд. Это проявляется во многих отношениях. Например, такой важнейший термин, как "эф­фективность", выдаётся за квазиинженерный критерий, хотя на самом деле негласное его назначение заключается в максимизации выпуска продукции с целью получения прибыли, а это уже не чисто инженерная задача. Подобная "невидимая" социополитическая на­грузка лежит и на других экономических терминах, включая и само слово "производство", которое учитывается в национальных счетах лишь постольку, поскольку находит своё конечное воплощение в товарах, а не в потребительных стоимостях. Подобным же образом в качестве фундаментальной ячейки экономической системы рассмат­ривается рациональный индивид, максимизирующий свою выгоду: Экономическая система, таким образом, мыслится как общество от­шельников, а не как упорядоченная структура групп и классов.

Такое сокрытие социального порядка становится особенно оче­видным, если мы рассмотрим способ, которым экономика объясняет функциональное распределение доходов. Маркс саркастически пи­сал о г-не Капитале и г-же Земле, каждый из которых имеет право на вознаграждение за свой вклад в общественный продукт, однако современная экономическая наука позабыла, что этот фетишизм был разоблачён Марксом. Ещё более характерно то, что экономика не только не объясняет, но и не проявляет интереса к тому любопыт­ному обстоятельству, что выплачиваемое в виде чистой прибыли вознаграждение, которое получают только собственники капитала, дает им лишь "остаточное" право на произведенный продукт, после того как все факторы, в том числе и капитал, свою долю уже полу­чили. Поскольку экономическая наука вновь и вновь доказывает, что рыночная система имеет тенденцию к устранению подобных "ос­татков", которые являются всего лишь преходящими издержками развития системы, только социолог или политолог сможет объяс­нить, почему собственники капитала с таким пылом защищают эти свои сомнительные права. Каким образом рынок поддерживает клас­совую структуру капитализма — это вопрос, на который экономика не знает ответа, вопрос, о существовании которого она в определён­ном смысле даже не подозревает.

Наконец, современная экономика, с её "зацикленностью" на сис­темных свойствах капитализма, может предложить лишь узкую, статичную оценку его исторического места и перспектив развития. В одной из своих работ я писал по этому поводу следующее: "С позиций формалиста... капитализм представляется лишь "системой" строго определённых, опосредованных рынком отношений, а не не­прерывно эволюционирующим общественным порядком, который не только включает в себя эти отношения, но наравне и одновременно с этим воплощает и мир государства, и мир индивидуума, культу­ру, пронизанную рационально-буржуазным образом мышления, ин­дустриальную цивилизацию, подчиняющуюся технократическим принципам, а также основные системы взглядов и связанные с ними типы поведения" (Heilbroner, 1990. Р. 1107).

Я не вижу нужды останавливаться на этом подробнее. Вклад современной экономической науки в расширение наших знаний о социальных процессах не просто разочаровывает, он откровенно ску­ден по сравнению с тем, что было сделано Адамом Смитом, Джоном Стюартом Миллем, Карлом Марксом, Торнстейном Вебленом, Аль­фредом Маршаллом, Джоном Мейнардом Кейнсом или Йозефом Шумпетером. Если судить о современной экономической теории по её философскому и историческому содержанию, то мы будем вынуж­дены определить ей место в надире, а не в зените её истории.

Но если экономическая наука настолько уязвима, почему же она пользуется таким престижем? К сожалению, не исключено, что при­чина этого заключается именно в том, что в своей современной фор­ме она неисторична, асоциальна и аполитична. Демонстрирующие олимпийское спокойствие теории выгодны в условиях любого соци­ального порядка, но теория, которая сторонится политики и социоло­гии, может рассчитывать на особую благосклонность в рамках того общественного порядка, который гордится своим тесным родством с естественными науками. Природа самой этой привлекательности есть функция экономической науки, которой мы до сих пор не касались. Речь идет о ее идеологической функции — не узкой апологетике, сознательно служащей лишь собственным интересам, но мировоз­зренческой системе из числа тех, что сопровождают и поддержива­ют все социальные порядки. Назначение подобных идеологических систем заключается в том, чтобы обеспечить моральную уверен­ность, которая есть необходимая предпосылка политического и соци­ального душевного покоя как для господствующих, так и для подчи­нённых элементов любого социального порядка. Несомненно, что этот душевный покой всегда имеет лёгкий оттенок сомнения или при­вкус лицемерия, но, в конце концов, социальные порядки всех уров­ней нуждаются в некотором своде знаний и убеждений, которые можно было бы при случае пустить в ход. В первобытных обще­ствах были свои мифы или толкования природы в командных сис­темах— свое священное писание. Для капитализма эту функцию выполняет экономическая наука, и хотя это не единственная ее за­дача, но и выполняет она ее отнюдь не тривиальным образом (Heilbroner, 1989. Ch. 8).

Я затронул этот последний вопрос вовсе не для того, чтобы в заключение потребовать, чтобы экономика отказалась от этой своей идеологической роли. Экономика не может избежать этой роли в социальном порядке, система координации которого выходит за рамки социального и политического воображения. Достойная реакция эко­номической науки должна заключаться не в том, чтобы отрицать свою вину, но чтобы признать взаимопереплетенность социальной системы и социального порядка, которая является уникальным ис­торическим свойством капитализма, а также признать неизбежность искажений, возникающих при любых попытках описать одно в от­рыве от другого. Одним словом, экономическая наука должна осо­знать себя самое не только как аналитическую дисциплину, но и как идеологию. При этом ей придется отречься от своих (в паре с социобиологией) притязаний на главенствующую роль, выдвигае­мых под лозунгом создания "единой социальной науки", и занять более скромное место наравне с политологией и социологией в каче­стве советника законного претендента на этот престол.

Так кто же должен его занять? А никто. Нет никакой универ­сальной науки об обществе. На троне понимания социальных про­цессов восседают люди, наделенные неполными и несовершенными знаниями, теориями, представлениями и опытом, с помощью кото­рых они стремятся свести неразбериху, возникающую при нашей встрече с историей, к удобопонимаемым терминам. Даже если в трудах, рассказывающих об имевших место событиях, и концептуаль­ных работах, с помощью которых мы пытаемся привнести в этот хаос некий порядок, экономической науке принадлежит важная роль, ее слово не является ни решающим, ни окончательным.

ПОЛЕЗНО ЛИ ПРОШЛОЕ ДЛЯ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ*

Не только приличия заставляют меня благодарить многих кол­лег, высказавших свои замечания по первоначальным вариантам этого очерка Объем представленных ими письменных отзывов и комментариев превышает 100 машинописных страниц, не считая многочасовых бесед. Это позволяет оценить энергию, заключенную в рассматриваемой здесь теме — исторической экономике — но сам вклад коллег в данную работу поистине неоценим. Поэтому я хотел бы выразить благодарность участникам семинаров по экономической истории в Чикагском и Северо-Западном университетах, а также Г. Гандерсону, К.Д. Голдин, Р. Голлману, Х. Джереми, Х.Г. Джонсо­ну, Э.Л. Джоунзу, М. Иделстайну, А. Кану, Ч.П. Киндлбергеру, Р. Кэмерону, А. Лейонхуфвуду, П. Линдерту, М. МакИннису, П. МакКлелланду, Дж. Мокиру, Л.Д. Нилу, А. Омстеду, Д. Перкинзу Дж.Д. Риду, Н. Розенбергу, У.У. Ростоу, Б. Солоу, Д. Уайтхеду, Дж.Г. Уильямсону, Г. Уолтону, Р.У. Фогелю, Р. Хиггзу, Г. Хоку, Дж.Р.Т. Хьюзу, Г. Хьюкеллу, А.Дж. Шварц, С.Л. Энгерману. И я хотел бы извиниться пе­ред Джорджем Стиглером за то, что в своих целях изменил заголо­вок его превосходного эссе "Полезно ли прошлое экономической на­уки?" (Stigler, 1969) и пренебрег приведенной в нем (р. 226) полез­ной леммой, гласящей "Нет такого предмета, в пользу которого нельзя было бы привести десять основательных доводов".

 

* Автор — Д. Н. МакКлоски.

 

* * *

На вынесенный в заголовок вопрос, конечно, следует ответить "да", и было время, когда сама постановка подобного вопроса могла показаться неуместной. Смит, Маркс, Милль, Маршалл, Кейнс, Хекшер, Шумпетер и Вайнер — вот лишь некоторые из тех, кого пита­ли исторические исследования и кто в свою очередь питал их.*

 

* Далее в переводе опущен небольшой раздел, в котором даются количественные характеристики публикации по истории в американских исторических журналах относящиеся к первой половине 70-х годов.

 

В послевоенной американской экономической литературе также есть немало примеров продолжения этой традиции. Достаточно упо­мянуть среди прочих имена А. Алчиана, Э. К. Брауна, Р. Кейвза Д. Гордона, Р. Кессела, С. Нерлоува, М. Олсона, А. Риса, С. Райтера и А. Цельнера (Kessel and Alchian 1959, Brown, 1956, Caves 1971, Chambers and Gordon, 1966, Nerlove, 1965, Olson, 1963, Rees, 1961, Hughes and Reiter, 1958, Zeilner and Murphy, 1959). Ни для одного из них история не является главным объектом исследований, но, по существу, они все внесли в нее свой вклад.* Если на минуту от­влечься от американской экономики и ее отношений с американ­ской историей то можно отметить что и в Англии сильны традиции серьезного интереса "дилетантов-теоретиков" к экономической ис­тории. К примеру М. Блауг А. К. Кэрнкросс, Дж.Р. Хикс, P.C. О. Мэтьюз, Э.Х. Фелпс-Браун, P.C. Сэйерс, Б. Томас и Дж. Вейзи широко известны как специалисты занимающиеся современными пробле­мами экономической политики и теории, но все они много сделали для английской экономической истории.

 

* Именно Рейтер придумал слово клиометрика и это шутливое название прижилось.

 

Послевоенные руководители Американской экономической ас­социации из старшего поколения, приученного закладывать исто­рию как Шумпетер теорию и статистику, в основание экономиче­ской науки, могли бы составить такой же список— Мозес Абрамовиц, Евсей Домар, Чарлз Киндлбергер, У. Артур Льюис и Роберт Триффин явно не относятся к числу тех, кто отрекается от истории. В выступлениях и трудах послевоенных президентов Ассоциации отнюдь не отражается господствующее среди рядовых ее членов мнение что экономическая история — лишь безделушка, бесполез­ная для серьезного и важного дела формализации новой экономиче­ской идеи, или совершенствования техники использования наличного комплекта статистических данных, или превращения текущей по­литики из третьеразрядной во второразрядную. В своей президен­тской речи перед Ассоциацией в 1970 г. Василий Леонтьев обру­шился на тех, кто его избрал на этот пост, за пренебрежение эмпи­рической работой и увлечение все более механистической теорией и схоластической эконометрикой: "Разработка новой статистической методики, даже незначительной которая позволяет выжать еще один неизвестный параметр из имеющегося набора данных, считается большим научным достижением, чем успешные поиски дополнитель­ной информации, которая позволит нам оценить величину этого же параметра менее изобретательным, зато более надежным путем" (Леонтьев, 1990. С. 269). Другой бывший президент Ассоциации, эко­номист-аграрник Теодор У. Шульц, высказал в 1974 г. сожаление, что в юности недостаточно усердно изучал экономическую историю, и заявил, что "практически все экономисты очень склонны недооце­нивать историю экономики стран как с высоким, так и с низким доходом". По-моему, тенденция заниматься только сегодняшним днем весьма сомнительна" (Schultz, 1974. Р. 12). Другой послевоенный президент Ассоциации, Милтон Фридман, в сотрудничестве с Ан­ной Дж. Шварц дошел в своем преклонении перед экономической историей до того, что обогатил ее зародышами некоторых идей. В более скромном варианте то же самое сделали Пол Даглас, Джон Кеннет Гэлбрейт, Роберт Аарон и Дж.Х. Уильямс. А некоторые пре­зиденты, такие как Йозеф Шумпетер, Хэролд Иннис и Саймон Куз­нец, настолько уважали экономическую историю, что в течение мно­гих лет не жалели сил на ее развитие.

Однако старшее поколение американских экономистов явно не сумело убедить большинство молодых, что история важна для эко­номики. А те, кого убедить удалось, — "новые" экономисты-истори­ки, или "клиометристы" — и не подумали заняться обращением своих неверующих коллег. Вместо этого они направили весь пыл своей риторики на неэкономистов, в основном на историков. Выбор этой аудитории помог клиометристам сплотиться в едином порыве, про­никнуться энтузиазмом и энергией убежденных империалистов. В результате в конце 50-х годов началась серия завоеваний, ширив­шаяся с каждым годом Американская экономическая история была полностью пересмотрена, а в последние годы начался пересмотр экономической истории и других стран. Однако клиометристы с их имперским мышлением забыли, как это нередко случается с завое­вателями, что авантюры за границей требуют поддержки у себя дома. Пренебрегая ею, они ее потеряли. Разве могли другие эконо­мисты быть столь же безразличными к собственным интересам и навлечь на себя такую же судьбу? Начиная с 30-х годов экономис­ты-математики и экономисты-статистики твердили каждому, кто соглашался слушать, что тот или иной раздел экономики совершен­но математичен или совершенно статистичен, пока они не убедили в этом абсолютно всех. Экономисты-историки могли бы столь же убе­дительно доказывать, что та или иная часть экономики, а в некото­рых случаях та же часть, на которую претендовали их более агрес­сивные собратья совершенно исторична. Но они этим почти не за­нимались. Социализировавшись в рамках той экономики, которая сложилась после второй мировой войны, они были робки и почти­тельны по отношению к своим коллегам, вплоть до подражания из пренебрежительному отношению к фактам и широким социологи­ческим обобщениям, равно как и стремлению к безупречной логи­ческой доказательности и статистическому изяществу. Не обладая самоуверенностью экономистов-математиков или статистиков, но­вые экономисты-историки не стали убеждать других в важности истории для экономики.

Общая ценность экономической истории

Они не стали этого делать не потому, что это трудно. Найти аргументы не составляет труда. Для профессионального экономис­та-историка экономическая история так же важна, как и общая ис­тория, и именно потому, что он так ценит историю, и не только экономическую, он начинает её изучать. Это достаточно убедитель­но для него и для любого экономиста, который верит в то, что исто­рия, независимо от того, можно ли её использовать для непосред­ственной проверки экономических законов или выработки экономи­ческой политики, представляет собой коллективную память и явля­ется источником мудрости. На менее прагматичном уровне ценность экономической истории определяется общей ценностью всякой ин­теллектуальной деятельности, и нет ничего легче, чем убедить лю­бого профессионального интеллектуала, что этой деятельностью сле­дует заниматься. Это изящно выразил Дж.М. Тревельян: "Бескоры­стное интеллектуальное любопытство образует жизненную силу подлинной цивилизации... Ничто так не отделяет цивилизованного человека от полудикого, как стремление узнать о своих предках и терпеливое восстановление мозаики давно забытого прошлого. Для нынешнего человечества измерять вес звёзд, заставлять корабли плыть по воздуху или под водой — не более поразительное и благо­родное занятие, чем узнавать о давно забытых событиях и об истин­ной природе тех людей, которые жили здесь до нас" (Trevelyan, 1942. Р. VII, X). Можно восхищаться исторически важными и эконо­мически понятными работами по истории плантационных рабов, биз­несменов XIX в. или средневековых крестьян точно так же, как ма­тематики восхищаются красивой и элегантно доказанной теоремой в теории оптимального управления, и неважно, имеют ли эти исто­рические исследования или эта теорема практическое значение.

И действительно, своей любовью к башням из слоновой кости экономисты-историки близки экономистам-математикам. Кроме того, хотя оба эти предмета, толкующие о рынках, явно относятся к эко­номике, те, кто их практикует, скорее всего столкнутся с остекле­невшим взглядом собеседников и стремлением переменить тему разговора, если они за чашкой кофе вздумают заговорить с колле­гами об архивах завещаний или о теоремах с неподвижной точкой соответственно. Но здесь, конечно, имеется заметная асимметрия: сорок лет инвестиций в математизацию экономики и дезинвестиций в её историзацию привели к тому, что в среде экономистов стало легче сознаваться в незнании истории, чем в незнании математики. Уходят времена, когда общественные науки служили мостом между двумя культурами, литературной и научной, а экономика этот мост сожгла уже давно. Комфортабельное невежество, конечно, не явля­ется монополией экономистов. Культура состоит в определении вар­варов, определении тех людей, которых можно спокойно игнориро­вать, а интеллектуальная культура состоит в определении тех об­ластей знаний, которые можно спокойно игнорировать. Специалист по социальной истории, который, по существу, постоянно имеет дело с количественными проблемами, сгорел бы со стыда, если бы ему пришлось признаться, что он не знает языков, литературы или по­литической истории изучаемых им обществ, но он же радостно со­общает, даже не пытаясь скрыть своё невежество, что разбирается в математике и статистике на уровне десятилетнего ребёнка. В этих кругах незнание арифметики — признак умственной полноценнос­ти. Экономисты мыслят примерно так же, но обычно всё же не захо­дят столь далеко. Впрочем, экономист-прикладник, который, по су­ществу, постоянно имеет дело с историческими проблемами, сгорел бы со стыда, если бы ему пришлось признаться, что он не знаком с дифференциальными уравнениями или распознаваемостью образов, но он же без малейшего смущения сообщает, что понятия не имеет о том, что происходило в изучаемой им экономике до 1929-го или до 1948, или до 1970-го года.

Что же тогда теряют экономисты, всё охотнее исключая из сво­ей интеллектуальной культуры знакомство с прошлым? Почему, даже если они предпочитают не внимать благородному зову бескорыстно­го научного любопытства, экономистам нужно читать и писать рабо­ты по экономической истории? Иначе говоря, в чём состоит практи­ческая ценность экономической истории?

Большее количество экономических фактов

Практические ответы прямолинейны — первый и самый очевид­ный заключается в том, что история даёт экономисту больше инфор­мации, с помощью которой он может проверять свои утверждения. Объём доступной исторической информации поразит большинство экономистов, хотя они являются её постоянными потребителями. Ис­ключение составят, пожалуй, лишь сотрудники Национального бюро экономических исследований (НБЭИ) США. Их полувековые уси­лия по перекапыванию прошлого принесли урожай в виде данных, используемых в тысячах регрессий экономистами, которых больше ничто в истории не интересует, но он же обильно питает новых экономистов-историков последние пятнадцать лет. В 50-е и 60-е годы многие из них прошли ученичество в области экономических на­блюдений, работая, фигурально выражаясь, в нью-йоркской "соци­альной обсерватории" НБЭИ и внесли большой вклад в составление в конце 50-х — начале 60-х годов "каталогов исторических объек­тов" под редакцией У.Н. Паркера (Parker, 1960) и Д.С. Брейди (Brady, 1966).* Публикация в 1960 г. еще одной работы, в которой участвова­ли историки Бюро экономических исследований вместе с Бюро пе­реписей и Исследовательским советом по общественным наукам (U. S. Bureau of the Census, 1960), стала началом новой эры, которая для экономической истории значила не меньше, чем для астроно­мии эра Кеплера. Сотрудников Национального бюро интересовали скорее общие законы, чем история, они хотели пролить свет на за­кономерности развития и (по возможности) будущее экономической системы, а не на саму историю, но было бы черной неблагодарнос­тью и несправедливостью по этой причине недооценивать ту роль, которую сыграли Мозес Абрамовиц, Артур Берне, Раймонд Голдсмит, Джон Кендрик, Соломон Фабрикант и многие другие в разви­тии исторической экономики. В рамках той науки, которая все боль­ше уставала от истории, то есть экономики, сотрудники Бюро с са­мого начала представляли, по словам его основателя Уэсли К. Мит­челла, тех, кто был убеждён в том, что "экономические циклы пред­ставляют собой в высшей степени сложный комплекс значительного числа экономических процессов, что для уяснения существа этих взаимодействий следует комбинировать историческое исследование с количественным и качественным анализом, что изучаемое явле­ние циклов связано с определенной формой организации народного хозяйства и что предварительное понимание хозяйственных инсти­тутов этой системы народного хозяйства необходимо для понима­ния циклических колебаний" (Митчелл, 1930. С. LXXX). Тридцать шесть лет спустя верность экономистов истории проявилась в стрем­лении Милтона Фридмана и Анны Дж. Шварц написать "аналити­ческое повествование" в виде "пролога и фона для статистического анализа долговременной и циклической динамики денежной массы в Соединенных Штатах" (Friedman and Schwartz, 1963. Р.XXI-XXII).

 

* В первой книге публикуется большая часть докладов, прочитанных на совместном заседании Конференции по проблемам доходов и богатства и Американской ассоциации экономической истории в Уильямстауне в 1957 г. На этом заседании было отпраздновано бракосочетание Национального бюро экономических исследований и новой экономической истории. К сожалению, в последнее время этот брак становится все менее прочным

 

Эту главную идею Бюро — что в эмпирической работе нужно не только потреблять исторические факты, но и производить их, внедряя продукцию в соответствующее историческое окружение, — под­хватили и развили молодые экономисты-историки 50-х и 60-х го­дов. Им пришло в голову, что ту статистику, которую экономисты привыкли получать из аккуратных колонок справочников, можно на самом деле конструировать (причём за гораздо более ранние пе­риоды, чем это считалось возможным), а потом соотносить эти конст­рукции с важными историческими проблемами. Обученные в аспи­рантуре новым математическим, статистическим и вычислительным методам, которые наводнили учебные планы в 50-е годы, они полу­чили орудия труда, с помощью которых стало возможно восстанавли­вать исторические объекты. Символически используя имена трех человек, роль которых в науке была отнюдь не символической, можно сказать, что студенты Александра Гершенкрона, Саймона Кузнеца и Дагласа Норта оказались хорошими учениками и быстро поняли, что если их учителя могли оценить национальный доход, или платёж­ный баланс Америки, или объем промышленного производства Ита­лии вплоть до 1869, 1881 или 1790 г., то они тоже смогут сделать как это, так и многое другое. Роберт Голман, студент Кузнеца, скрупу­лезно восстановил сначала показатели объёма товарного производст­ва, а затем и валового национального продукта вплоть до 1830-х годов (Gallman, 1960; 1966). Позже он вместе с Уильямом Паркером, учившимся в Гарварде у А.П. Ашера, а затем у его преемника Гер­шенкрона, провел масштабное исследование выборки первичных рукописных материалов сельскохозяйственной переписи 1860 г. Ри­чард Истерлин, другой студент Кузнеца, реконструировал доход по штатам вплоть до 1840 г., а затем использовал длинные колебания ("циклы Кузнеца") для анализа динамики американского народона­селения вплоть до середины XIX в. (Easterlin, I960; 1961; 1968). Аль­фред Конрад, Пол Дэвид, Альберт Фишлоу, Джон Маейр, Горан Олин, Генри Розовски и Питер Темин, все студенты Гершенкрона, в конце 50-х — начале 60-х годов сделали Гарвард на некоторое вре­мя центром исследований по новой экономической истории. Они посмотрели глазами экономистов на всеми забытые необъятные ре­естры рабов, сельскохозяйственной техники, железных дорог, школ, сталелитейных компаний в Америке XIX в., сельского хозяйства и государственных финансов в Японии XIX в. и народонаселения в средневековой Европе.* Почти одновременно — время этой идеи явно пришло — возникли такие центры в университете Рочестера (где два студента Кузнеца, Роберт Фогель и Стэнли Энгерман, исследова­ли реестры американских железных дорог, рабов и сельского хозяй­ства в XIX в.) и в университете Пэрдью (где Джонатан Хьюз и Ланс Дэвис, студенты Норта, вместе с Эдвардом Эймзом, Натаном Розен-бергом и множеством других экономистов переосмысливали показа­тели финансовых экономических циклов и технологических измене­ний с XIV и вплоть до XX в.).** Начиная с 1960 г. эти группы ежегод­но собирались на конференции в Пэрдью, а после 1969 г. эти конфе­ренции стали проводиться в Висконсинском университете.*** В дру­гих центрах Генри Уолтон и другие студенты Норта вместе с самим Нортом реконструировали тарифы океанского судоходства вплоть до XVII в. (Walton, 1967; North, 1968). Мэтью Саймон, работавший вместе с творцами фактов в Колумбийском университете и в Нацио­нальном бюро экономических исследований в 50-х годах, построил платежные балансы за 1861-1900 гг. (Simon, 1960). Стэнли Лебер-готт заново проанализировал американскую статистику труда вплоть до 1800 г. (Lebergott, 1964). Гэри Уолтон вместе с Джеймсом Шефер-дом, другим студентом Норта, построил торговую статистику аме­риканских колоний (Shepherd and Walton, 1972), а ещё один сту­дент Норта и Р.П. Томаса, Терри Андерсон, сконструировал статис­тику доходов и народонаселения Новой Англии в XVII в. (Anderson, 1972) Роджер Вайс оценил предложение денежной массы в амери­канских колониях (Weiss, 1970; 1974). Так это началось и с тех пор продолжается.

 

* Памятником этой работе является первая часть книги под редакцией Розовски (Rosovsky, 1966). Работы Конрада и Майера собраны в книге Conrad and Meyer (1964).

** Продукция школы в Пэрдью (расцвет которой пришелся на 1958-1966 гг.) собрана в Purdue Faculty , 1967.

*** Фонды сыграли решающую роль в финансировании этого и других проектов по клиометрике. Некоторое время встречи в Пэрдью финансировал Фонд Форда, а Фонд Рокфеллера поддерживал целое поколение студентов Гершенкрона в Гарварде. После небольшой заминки в середине 60-х годов, начиная с 1968 г. финансирование взял на себя Национальный научный фонд США, который с тех пор помогает клиометристам. Если какой-нибудь будущий историк экономической мысли проделает изящные измерения этой истории, он, я думаю, обнаружит, что предельный интеллектуальный продукт этих грантов был необычайно велик.

 

До некоторой степени эти волны фактов возникли внутри эконо­мики. Но, попав в специализированную историческую экономику, эти работы стали жить собственной жизнью. Недавний пример — успех книги Фридмана и Шварц, анализирующей американскую денежно-финансовую статистику с 1867 по 1960 г., который стиму­лировал исторические работы по более ранней американской статис­тике, потом по английской, а теперь и по другим странам (Temin, 1969, Sheppard, 1971). Так же появились и исторические исследова­ния по динамике производительности.* Ранняя работа Абрамовица и Солоу была, как и труд Фридмана и Шварц, посвящена скорее познанию общих законов, чем истории. В руках экономистов-исто­риков она тем не менее послужила толчком к построению истори­ческих статистических рядов количеств и цен, полезность которых далеко превзошла первоначальные цели. Независимо от того, смо­гут ли проверявшиеся этими экономическими исследованиями тео­рии — экономического цикла, потребления, капиталовложений, эко­номического роста, денег, или динамики производительности — пе­режить новый поворот интеллектуальной моды, желание приме­нять их в историческом аспекте будет порождать новые незыбле­мые факты.

 

* Пожалуй, лишь те, кто знаком с английской экономической историей, знают, что "остаток" (совокупная факторная производительность) был изобретен в 20-х годах Дж.Т. Джоунзом для исторического исследования английской и американской промышленности (Jones, 1933. Р. 33). Ниже мы еще раз покажем, что знакомство с историей вознаграждает и теоретиков.

 

Экономистам, которые привыкли к старомодным историческим писаниям или вообще не желают иметь с историей дела, может показаться странным, что история — это кладезь статистической информации. Не слишком образованные экономисты убеждены, что "данные отсутствуют" до того года, с которого начинаются в нахо­дящемся у них под рукой справочнике таблицы доходов, заработ­ной платы или экспорта, и двадцать лет назад с ними согласилось бы большинство историков, даже историков-экономистов. Некото­рые и сейчас продолжают так думать, с облегчением отказываясь от подсчётов до 1900 г., как только находят для этого тот или иной благовидный предлог: потому что нельзя добиться безупречной точ­ности (оценки содержат ошибки); потому что ни один реальный че­ловек не обладает характеристиками "среднего индивидуума" (есть различия в распределении); или потому что статистика дегуманизирует историю (устанавливает наборы ограниченных характерис­тик рассматриваемых объектов). Экономисту следует знать, что воз­ражения против применения статистики в истории покоятся имен­но на подобных жалких основаниях, как бы ему ни было приятно предполагать, что у историка есть особый инструментарий, позво­ляющий проникать в суть вещей и превосходящий его собственные бездушные средства труда. Компьютеризация и связанный с нею прогресс исторической статистики, которого добились новые эконо­мисты-историки, заставили статистический агностицизм в истории выглядеть по меньшей мере странно.

Исторические факты, доступные экономисту в работе, на самом деле столь объемны, что превосходят все мыслимые пределы ин­теллектуальной алчности и простираются вглубь, хотя и в умень­шающихся объёмах, до средних веков. Нужно лишь приложить труд и воображение. В XIII в. никакое министерство сельского хозяйства не собирало статистических данных по английской сельскохозяйст­венной продукции ради удобства тех, кто в XX в. занимается аграрной экономикой. Но медиевисты давно поняли, что такая статистика содержится в ежегодных отчетах бейлифа своему лорду касательно принадлежащих ему земель. А недавно они поняли, что все земли, принадлежавшие и лордам, и крестьянам, облагались десятиной в пользу церкви, а ее грамотная и добросовестная бюрократия весьма заинтересованно изучала и хранила списки десятин из года в год, что позволяет подсчитать объем продукции.*

 

* Один взгляд на книгу Тайтоу убедит скептиков как много данных можно извлечь из отчетов бейлифов (Titow, 1972). Данные о десятине практически не используют в английской литературе а во французской это обычное дело как у Дж. Гуа и Э. Ле Руа Ладюри (Goy and Le Roy Ladurie, 1972.).

 

Конечно, требуются крупные капиталовложения, чтобы придать таким коллекциям фактов приемлемую форму, и в сопоставлении с размерами необходимых инвестиций экономисты-историки, при всей своей энергии находятся еще только в начале пути. Можно привес­ти в пример поразительную по размеру коллекцию генеалогических хроник, используемую для поминовения покойников в мормонской церкви в Солт-Лейк Сити; в этих хрониках — подробные истории семей за несколько поколений. Но тот, кто изучает наследственный и благоприобретенный человеческий капитал, может и более легким путем найти себе материал для работы в исторических документах, если заглянет в них. Например, опросы изобрели отнюдь не вчера. Ими усыпана история Европы и ее ответвлений с 1086 г. до наших дней. Например, сравнительно недавно, в 1909 г., Иммиграционная комиссия США собрала опросные листы полумиллиона наемных работников, из которых более 300 000 родились за границей, а так­же опросила 14 000 семей, насчитывавших 60 000 человек. Их спра­шивали о профессии, заработной плате занятости, доходах от соб­ственности, доходах от домашнего хозяйства, жилищных условиях, квартплате, детях школах, образовании знании языков, денежных переводах за границу, количестве денег, с которым они впервые прибыли в США, и о многом другом. Комиссия опросила и нанима­телей по довольно широкому кругу вопросов. Итоги были опублико­ваны в 42 томах "Отчета", в котором много любопытного ожидает экономиста, интересующегося накоплением человеческого капита­ла, циклом жизни личных доходов, вовлечением женщин в рабочую силу миграцией и дискриминацией.* Любые отчеты, которые люди пишут о своей или чужой экономической деятельности, дают дополнительные наблюдения для экономиста в его исследованиях. Эконо­мисты-историки знают, что подобные записи люди начали делать уже очень давно.

 

* См. краткое описание материалов "Отчета" в Higgs, 1971. Р. Хигс использовал опубликованные тома, но рукописные анкеты если они сохранились, откроют еще много неизвестного. Кстати "Отчет" — прекрасный пример того насколько необходимы широкие исторические познания для истолкования исторической статистики. Сам по себе этот документ был проникнут чувствами американского превосходства и расизма в откровенном стиле эпохи Большой Дубинки и Бремени Белого Человека.

 

Лучшее качество экономических фактов

Не только экономика вдохновляла экономистов-историков на реконструкцию статистики прошлого, дающей экономистам новые категории фактов, во многих отношениях более богатых, чем факты современные. Само то обстоятельство, что люди и компании девят­надцатого и предшествующих веков уже мертвы, позволяет выста­вить на всеобщее обозрение касающиеся их документы, закрытые для экономиста, который желает изучать живых или недавно скон­чавшихся субъектов. Только успешный антитрестовский процесс позволяет обнародовать документы о заговорах "Дженерал Элект­рик", имевших целью ограничение свободной торговли, но исследо­ватель промышленной организации мог бы при желании получить у историка бизнеса информацию об издержках и доходности сгово­ров, которая подкрепила бы статистикой его размышления об их масштабах. Министерство торговли, Комиссия по ценным бумагам и биржам и собственные интересы компаний обеспечивают снабже­ние общественности обрывками информации об издержках, дохо­дах и капиталовложениях промышленных фирм, но исследователи инвестиций и финансов могли бы получить гораздо больше инфор­мации в таких работах как книга Ф. МакГулдрика "Текстильная промышленность Новой Англии в XIX в. доходы и инвестиции" (McGouldnck, 1968).* Даже в отношении фирм, деятельность кото­рых теперь подлежит жесткому регулированию со стороны любозна­тельного правительства, например банков, старые документы, не­когда конфиденциальные и потому откровенные и полные, лучше новых (Olmstead, 1974).

 

* Тэвин Райт назвал эту впечатляющую работу "самым вертикально интегриро­ванным" исследованием на сегодня МакГулдрик сам осуществил все "стадии производства", начиная с работы с первоисточниками — данными по выборке текстильных фирм действовавших в Уолтэме и Лоуэлле в 1836-1886 гг., до анализа различных концептуальных проблем, связанных с подсчетом основных фондов продукции, мощ­ностей и т.д., кончая наконец регрессионным анализом движения дивидендов и ин­вестиции (Wright, 1971. Р. 440).

 

Демографическая история, долго практиковавшая вне экономи­ческой истории, но теперь активно на нее влияющая, дает еще бо­лее яркие примеры того, насколько предпочтительнее покойники как объект экономического исследования. Сами регистрационные списки умерших, оценки наследуемого имущества, завещания — богатые источники фактов (см. Jones, 1972), равно как и подсчеты некогда живших. Правило открытия информации через сто лет, ска­жем, в Англии, позволяет сделать с материалами переписи населе­ния 1871 г. то, что невозможно для переписи 1971 г. — проанализи­ровать выборку или, при желании, данные о всем населении всех шахтерских городов (с их поразительно высокой рождаемостью) или всех заводских поселков (с их поразительным разнообразием в струк­туре семей).* Главное, что отсутствует в любой современной выбор­ке из переписи, — это имя человека, а без этого имени невозможно связать данные переписей с другими источниками информации. Чтобы оценить значение этого факта, достаточно вспомнить, что люди и правительства сегодня более методично ведут свои документы и более смелы — можно даже сказать бесцеремонны — в своем лю­бопытстве, чем когда-либо ранее, и если какой-нибудь будущий экономист-историк сможет прослеживать людей по имени (или по номеру карточки социального страхования) через все документы семей, фирм, Службы внутренних доходов,** кредитных учрежде­ний, школ, больниц и судов, то наши знания о поведении экономиче­ских субъектов, мягко говоря, расширятся. Демографы-историки сообразили, что не нужно ждать до XXI в. (а если подождать, то мы будем разочарованы, потому что удешевление путешествий и рас­пространение телефона — непрослушиваемого — обеднило письмен­ные документы). Если, к примеру, для решения некоторых вопросов экономики труда потребуются экономические биографии отдельных людей историк готов предоставить их во всех подробностях. В тру­дах Кембриджской группы по истории народонаселения и социальных структур, опирающихся на послевоенные работы французских де­мографов-историков, прослежены истории английских семей за два столетия на основе пользуясь канцелярским жаргоном, "актов граж­данского состояния" — записей о рождениях, смертях и браках — начиная с XVI в.*** В проекте, который на сегодня можно назвать самым амбициозным предприятием такого рода, ученые Монреаль­ского университета восстанавливают данные о всем населении Кве­бека от начала колонизации до франко-индейской войны, фиксируя каждое упоминание каждого человека в поразительно полных ар­хивах Французской Канады и связывая их в единое целое. По мере расцвета эры экономистов и калькуляторов такую статистику мож­но будет увязывать со все более широким спектром регистрацион­ных записей о доходах, недвижимости, состоянии дел, образовании и тому подобном, что позволит воссоздавать жизненные истории гораздо успешнее, чем это делается в использующих текущие дан­ные работах, подготавливаемых с большой любовью и публикуемых в каждом номере "Journal of Political Economy" или "American Eco­nomic Review".

 

* См. книгу под редакцией Э.А. Ригли (Wrigley 1972), особенно очерк Майкла Андерсона (Anderson) об использовании рукописных материалов британской переписи для изучения структуры семьи.

** Служба внутренних доходов — налоговое управление США.

*** Избранные труды Кембриджской группы стоило бы включить в любой список рекомендуемой литературы по новой экономике труда. Аналитический обзор см. в Wrigley 1969, а в качестве примера работ такого рода см. Leslett, 1972.

 

Наиболее масштабными обследованиями являются, конечно, пе­реписи, и, когда рукописи открываются, то есть когда перепись ус­таревает, ничто не может сдержать любопытства экономиста. К при­меру, в упомянутой выше работе Паркера и Голлмана проведено сравнение рукописных материалов американской сельскохозяйствен­ной переписи 1860 г. с рукописными же материалами переписи на­селения — такое сравнение нельзя произвести по нынешним ано­нимным переписям, в которых не указывается имя респондента, — что дало полную характеристику тех, кто был занят сельскохозяй­ственной деятельностью. Поскольку в переписи 1860 г. ставился во­прос о богатстве обследуемых, можно определить детерминанты рас­пределения богатства в 1860 г. в таких деталях, какие недостижимы для современных переписей, и эти возможности сейчас использует Ли Солтоу (Soltow, 1975). Роджер Рэнсом и Ричард Сатч смогли из рукописей переписи 1880 г. извлечь детальные характеристики слу­чайной выборки, состоящей из 5283 ферм в Южных штатах, и ис­следовали вопрос о расовой дискриминации более точно, чем это было возможно по современным данным (Ransom and Sutch, 1977). В сравнении с такой богатой и разнообразной фактологией обычный набор экономиста выглядит жалким и мизерным.

И погрешностей в этих фактах ничуть не больше, чем в современ­ных. Считать, что в исторической статистике больше погрешностей, наивно по двум причинам это значит, во-первых, переоценивать современную статистику, во-вторых недооценивать статистику ис­торическую. Экономист, если его прижать, обычно сознается, что в его данных, скажем, о ценах в американской экономике за послед­ние двадцать лет есть крупные погрешности, степень которых неиз­вестна, потому что качество рассматриваемых товаров улучшилось, потому что прейскурантные цены мало соответствуют ценам сде­лок, потому что принцип определения выборки для переписи со­мнителен или потому что используемый индекс цен мало соответ­ствует концептуально правильному определению. Он сознается и в том, что эти погрешности вводят смещения неопределенной направ­ленности в его множественные регрессии, в которых цены выступают в качестве независимой переменной. Он все равно будет оцени­вать эти регрессии, утешая себя заблуждением, что лучших дан­ных все равно нет и что его оценки, по крайней мере, состоятельны.*

 

* Оценка параметра множественной регрессии является состоятельной, если при увеличении размера выборки ее так называемый предел по вероятности равен ее математическому ожиданию (см. Джонстон, 1980. С. 269—271).

 

Сталкиваясь с неверием обеих сторон — коллег-историков в убе­дительность статистической аргументации, а коллег-экономистов в надежность исторической статистики, экономист-историк не может идти проторенным путем. Он уже развил в себе искусство творче­ского сомнения, которое практикуется в некоторых других разде­лах экономики, а могло бы не без пользы практиковаться и более широко. Привычка проверять свои аргументы на чувствительность к возможным погрешностям в данных или возможным ошибкам в аналитических рассуждениях распространена среди ученых и ис­ториков, но не среди экономистов. Многие, конечно, понимают нена­дежность "данных" и действуют соответственно. Традиция Нацио­нального бюро и более добросовестных эмпириков вне него публико­вать полное описание того, как были получены данные и где могут быть ошибки в надежде, нередко тщетной, что пользователи это прочитают, соответствует традициям в историографии. В предисло­вии к книге Альберта Фишлоу "Американские железные дороги и трансформация предвоенной экономики" Александр Гершенкрон обратил особое внимание на "статистические приложения, в кото­рых автор полностью раскрывает свою творческую лабораторию и без которых невозможно полностью оценить всю важность этого исследования и надежность интерпретации результатов" (Fishlow, 1965. Р. XII). И все же крупные журналы по общей экономике редко публикуют такие ревизии фактов, как статья Роберта Дж Гордона "45 миллиардов долларов американских частных инвестиций были потеряны", возможно потому, что экономисты редко их пишут (Gor­don, 1969).* Цви Грилихес точно определил причину, по которой эко­номисты не интересуются источниками данных и их погрешностя­ми "Проблема, я думаю, возникает во многом потому, что в эконо­мике те, кто производит данные, отделены от тех, кто их анализи­рует. В общем, мы не производим собственные данные, а потому и не чувствуем за них ответственности" (Gnhches, 1974. Р. 973).

 

* Тот факт, что Джордж Джэзи из Министерства торговли США мог утверждать в своем комментарии, будто Гордон не открыл ничего нового (Jaszi, 1970), заставляет задуматься о другом подробности о данных, даже и важные, не интересны экономистам. В своем ответе Джэзи сам Гордон заявляет, что "профессиональные экономисты, и особенно исследователи производственных функций, ничего не знали о капитале, которым владеет государство, а распоряжаются частные лица" (Gordon, 1970 Р 945), и узнали только из его статьи. Это, очевидно, верно.

 

Экономисты-историки, которые должны сами собирать свои ма­териалы и привыкли обращаться с ними скорее как историки, чем как экономисты, сохраняют чувство ответственности за статистику. Лучшим примером такого отношения на сегодня является, видимо, книга Роберта Фогеля "Железные дороги и экономический рост в Америке" (Fogel, 1964).* В этой работе, сочетающей традиции твор­ческого сомнения в экономической истории и в оценке проекта, 260 страниц фактически посвящены получению одной цифры — разме­ра прибылей от инвестиций в американские железные дороги в XIX в. Фогель начал это исследование, считая, что сумеет подтвердить пред­положение о незаменимости железных дорог, из которого исходили авторы более ранних работ (например, Шумпетер и Ростоу), но об­наружил, к своему удивлению, что факты заставляют в этом усом­ниться. Поэтому, чтобы разрешить свои сомнения, он направил свою энергию на вычисление верхнего предела возможного вклада же­лезных дорог в национальный доход и обнаружил, что он невысок Отсюда он пришел к выводу, что железные дороги нельзя считать незаменимыми для экономического роста в Америке. Для экономис­тов качество исторических фактов нередко превосходит качество фактов сегодняшних первые более подробны, объемны и точны, а к содержащимся в них ошибкам относятся с должным почтением.

 

* Фогель сделал расчеты за 1890 г., "Американские железные дороги" Фишлоу — аналогичное исследование на материалах середины XIX в. (Fishlow, 1965). Вместе они обеспечили блестящее переосмысление роли транспорта в экономическом росте Америки, за что и получили в 1971 г. премию Шумпетера.

 

Но, конечно, их качество лучше и в другом смысле — ведь исто­рия ставит эксперименты и снабжает экономиста не только более ценными и точными, но и более разнообразными фактами. Жутко­ватый пример такого рода — использование Т. У. Шульцем индий­ской статистики сельскохозяйственной продукции и народонаселе­ния во время эпидемии инфлюэнцы 1918—1919 гг. для доказатель­ства того, что предельный продукт труда был положительным и примерно равным выплачиваемой зарплате: продукция сокраща­лась по мере сокращения работающего населения, и поэтому рабо­чая сила не была "избыточной", вопреки утверждениям авторов мно­гих работ об экономическом развитии, в том числе Индии (Schultz, 1964. Р. 63-70). Столь же мрачный эксперимент, Великая депрес­сия, надолго останется великим полигоном для макроэкономических теорий, в чем имели случай убедиться монетаристы, фискалисты и прочие. Фридман и Шварц очень способствовали пониманию ковар­ства денежно-финансовой политики, доказав, что она не столько не оказывала воздействия, сколько совершенно неправильно проводи­лась в 30-е годы. В свою очередь, Э. Кэри Браун очень способствовал пониманию потенциала фискальной политики, показав, что она не столько провалилась, сколько не проводилась (Brown, 1956, см. также Peppers, 1973).

Время от времени каждый экономист должен осознавать, что история уже провела тот эксперимент, который ему нужен. Он дол­жен понимать и то, что экономика, как и астрономия, — наука, по­строенная на наблюдениях, и имеющиеся данные и средства конт­роля не следует воспринимать как заданные извне. Однако во вре­мя своих нечастых посещений "обсерватории" экономист направля­ет свой телескоп только на Солнце, Луну и ближние планеты. Дела­ет он это по двум причинам во-первых, он считает, что только эти близкие к дому объекты помогают понять поведение родной плане­ты, во-вторых, он считает, что заглядывать за пределы близлежа­щей Солнечной системы, не говоря уже о галактике, — значит за­глядывать в иную структуру, где могут не действовать привычные ему законы, согласно которым существует только шесть планет, звез­ды прикреплены к небесной сфере, а свет движется по прямой. Ниже будет рассмотрена точка зрения, заключающаяся в том, что исто­рия не важна для государственной политики и доказана ее несо­стоятельность. Достаточно очевидна несостоятельность и другой точки зрения — будто история происходит из иной структуры, нежели ежеквартальные цифры национального дохода за послевоенный период, и потому ее не нужно знать. Тех, кто смотрит на мир таким образом, пытаясь облегчить свою эмпирическую работу, остается только пожалеть. В своей невинности они всегда будут считать, что "эмпирическая работа" — это компиляция приложения к "Эконо­мическому докладу Президента" и "Эконометрических методов" Джонстона. Даже серьезные и умудренные опытом ученые-эконо­мисты склонны принимать на веру утверждение, что прошлое уст­роено иначе. Клиометристам же приходится подвергать проверке это утверждение на каждом шагу, когда они сталкиваются как с экономистами, так и с историками, которые принимают его как само собой разумеющееся. В самом деле, если бы выводы новой экономи­ческой истории за последние лет пятнадцать нужно было суммиро­вать одной фразой, она звучала бы так в XVIII и XIX вв. погоня людей за прибылью имела такую незамутненную и конкурентную форму, какая только может привидеться экономисту в мечтах об аукционерах* и совершенных рынках. Вслед за Лениным и Вебленом можно, конечно, считать, что атомистическая конкуренция вре­мен Смита и Милля умерла, а простейшие модели конкурентного поведения могут подходить для XIX в., но не для XX. Однако, хотя этот тезис играл большую роль в политэкономии последних пятиде­сяти лет, он никогда не подвергался проверке по крайней мере до­статочно убедительной для тех, кто не был в нем убежден изна­чально, что лишь подкрепляет нашу точку зрения. Даже если бы можно было показать, что для какого-то явления (скажем, воздейст­вия государственных расходов на занятость) среда XIX в. настоль­ко отличалась от, например, 1970-х годов, что из этого сравнения вряд ли можно было бы что-то узнать о сегодняшних структурах, остается непреложным тот факт что структуры продолжают изме­няться, как показывают нередко обескураживающие а иногда и ко­мические результаты прогнозов, полученных с помощью больших эконометрических моделей. История как и изучение других стран и культур, есть познание структурных изменений. Знакомый при­мер — распространенная практика изъятия из регрессий военных лет как вторжений из иных структур. Однако войны повторяются и ученому-экономисту, даже если его интерес к науке ограничивается возможностями ее приложения к сегодняшней государственной по­литике, приличествует знать, как война меняет функционирование экономики (см, например, Gordon and Walton 1974, Olson, 1963). Пол Давид выразил то же самое следующими словами "Уравнение, которое вполне подходит для половины данных, входящих в имею­щиеся долгосрочные статистические ряды, но не подходит для ос­тальной их части, в глазах обычного экономиста-прикладника нику­да не годится, ему приходится преодолевать искушение отбросить непокорные данные при изложении полученных результатов. На­против экономист-историк может радоваться наполовину не удав­шемуся уравнению регрессии как триумфу в том смысле, что обна­руженное изменение в экономической структуре сигнализирует ему надо выяснить, что произошло в истории" (David, 1975. Р. 14).

 

* Аукционер — абстрактный агент рынка в теории общего равновесия Л. Вальраса.

 

Во всяком случае, сужение кругозора до ближних объектов не менее странно в экономике чем оно было в астрономии. При жела­нии всегда можно привести примеры более крупных, четких и ре­шающих исторических экспериментов, нежели те, которые предос­тавляет нам недавний опыт. Тревожившие современные правитель­ства миграции из одной страны в другую в течение последних двад­цати лет есть лишь бледная тень миграций XIX в.* То же самое можно сказать и о миграциях капитала: если кто-то пожелает оце­нить воздействие иностранных инвестиций на экспортирующую или импортирующую страну, то самый доступный материал — опыт Ве- (так, за период 1870—1913 гг. Великобритания отправила за грани­цу треть своих сбережений). Если кто-то пожелает оценить бремя или выгоды государственного долга, то самые очевидные экспери­менты — опыт Великобритании с долгом во время наполеоновских войн или Америки во время Гражданской войны, и произошло это до того, как правила внутреннего налогообложения, вкупе с други­ми нарушающими порядок факторами, пришли в сегодняшнее хао­тическое состояние (об американском долге см. Wilhamson, 1974).** В 1820-х годах долг английского правительства примерно в 2,5 раза превышал национальный доход, почти такое же соотношение на­блюдается сейчас в Соединенных Штатах.*** Если кто-то пожелает оценить воздействие изменений в законодательстве, то к его услу­гам масштабные и разнообразные эксперименты — опыты XIX и более ранних веков с законами о корпорациях, об обязательном школьном образовании, о детском труде и т.п. (Sylla, 1969, Landes and Solmon, 1972, West, 1975, Sanderson, 1974). А если кто-то поже­лает оценить воздействие плавающего обменного курса, то не менее масштабны и разнообразны опыты США в 1860-х— 1870-х годах, Великобритании с 1914 по 1925 г. или Китая в 1930-х годах. Времена свободной банковской деятельности, как это было в США перед Гражданской войной, дают материал для изучения последствий сво­бодного вхождения на рынок (Rockoff, 1974), времена свободных рынков капиталов, как это было во время Гражданской войны, дают материал для анализа реакции ожиданий на текущие события (Roll, 1972), времена массированных новых инвестиций в общественную гигиену, как это было в американских городах после Гражданской войны, дают материал для оценки стоимости здоровья (Meeker, 1972, Meeler, 1974) История— это лаборатория общества.

 

* Об этом экономисты историки написали очень много: Thomas, 1954; Easterlin, 1961; Hill, 1970; Neal and Uselding, 1972; Kelley, 1965.

** См. статью Майкла Иделстайна (Edelstein, 1974) и процитированные в ней работы. Основополагающей работой о стране — импортере капитала была книга Джейкоба Вайнера (Viner, 1924). Исторически насыщенными были и другие труды Школы международных финансов Тауссига, опубликованные в Гарварде в 20-х — 30-х годах: Williams, 1920; White, 1933; Beach, 1935. Сам Тауссиг в молодом возрасте писал исторические работы (Taussig, 1888).

*** Ср.: Feldstein, 1974. Р. 915. Col. 3 и Dean and Cole, 1962; Mitchell, 1962. P. 8, 366, 402. То же самое относится к процентам по государственному долгу, которые в обоих случаях составляли 8-9 % ВНП (ср. Mitchell, 1962. Р. 396; Economic Report of the President, 1975. P. 325).

 

Лучшее качество экономической теории

Характер взаимодействия продуктов этой лаборатории на эко­номические идеи понятен лишь немногим экономистам. Конечно, воздействие оказывает и заголовок сегодняшней газеты, тем более, что после его появления деньги на научные исследования выделяются весьма быстро. Но результаты исторических наблюдений, истинные или ложные, предопределяют реакцию на этот заголовок.

Можно привести целый ряд таких общепризнанных историче­ских наблюдений (хотя некоторые из них в последнее время ставят­ся клиометристами под сомнение). Так, наблюдение, что прирост основных фондов на душу населения не объясняет всей величины прироста доходов на душу населения, вызвало в конце 50-х годов интеллектуальный взрыв в виде моделей экономического роста, учи­тывающих изменения технологии. Историческое наблюдение, что норма сбережений была долгое время постоянной, вызвало в начале 50-х годов взрыв несколько меньшего масштаба в виде теории функ­ции потребления. Историческое наблюдение, что доля труда в дохо­де — величина постоянная, вызвало в 30-е годы еще один взрыв в виде теории производственной функции. Влияние экономической теории на исторические труды заметно в большинстве работ по но­вой экономической истории, но влияние экономической истории на теоретические труды заметно только в пионерских работах и впо­следствии забывается. Высокая норма исторических резервов в тео­ретических депозитах работ Роберта Солоу, Милтона Фридмана или Пола Дагласа не сохраняется в работах их интеллектуальных кли­ентов, в результате чего интеллектуальная масса многократно муль­типлицирует фактологическую базу и оказывается подвержена рез­ким колебаниям.*

 

* В этой фразе обыгрывается стандартная терминология, используемая в работах по кредитно-денежным проблемам: норма обязательных резервов банка и соотношение резервов с суммой депозитов вкладчиков, банковские клиенты, денежная масса, денежная база и т.д.

 

Об этом хорошо написал Рондо Кэмерон: "В дискуссиях о роли теории в исторических исследованиях часто утверждается (возможно, потому, что это утверждение верно), что историк a priori исходит из каких-то идей. Поэтому желательно, чтобы эти идеи формулирова­лись, а если возможно, то и систематизировались в явном виде. Иными словами, выбор лежит не между теорией и отсутствием тео­рии, а между явной, осознанно сформулированной теорией и неяв­ным, неосознанным теоретизированием. Почти то же самое можно сказать об использовании истории теоретиками. Даже самый пре­зирающий историю экономист кое-что из истории использует: свой собственный опыт, опыт своего поколения или некие исторические обобщения, которыми полон фольклор даже самых изысканных об­ществ" (Cameron, 1965. Р. 112).

Самый очевидный пример — теория экономического роста, где определенный ряд исторических условностей подавляет аргументы. Эти условности— Николас Калдор в 1958 г. назвал их "сти­лизованными фактами", и этот эвфемизм получил широкое распро­странение — представляли в свое время интеллектуальный изыск, а теперь превратились в банальность. Они были сформулированы в 50-е годы, до того как экономисты-историки начали всерьез уста­навливать нестилизованные факты. По крайней мере, неясно, под­твердит ли их работа постоянство коэффициента капиталоемкости, нормы прибыли или темпов прироста производительности труда и основных фондов. Как заметил Роберт Солоу в заключение коротко­го исследования о реальном значении этих параметров для устой­чивости экономического роста, "устойчивое состояние— неплохой исходный пункт для теории экономического роста, но оно может представлять серьезную опасность в качестве конечного пункта" (Solow, 1970. Р. 7). Судя по историческим работам экономистов, на­писанным за последние лет двадцать и, видимо, неизвестным тео­ретикам роста, коэффициент капиталоемкости в Америке удвоил­ся, а в Великобритании снизился на треть, за первую половину XX в. этот коэффициент в Америке снизился на 22%, оставаясь при­мерно постоянным в Великобритании.* Впрочем, вполне возможно, что результаты будут другими, если использовать более полное опре­деление "капитала", включающее продукцию домашних хозяйств. Экономисты-историки, сталкиваясь с продолжительными периода­ми в истории, когда соотношение между узкими и широкими опреде­лениями резко менялось, вынуждены регулярно заниматься таки­ми уточнениями. Но независимо от того, уточнены они или нет, фак­ты, собранные экономистами-историками при изучении экономичес­кого роста, стоят того, чтобы к ним вернуться. Это, вероятно, яснее всего проявляется в вопросе о техническом прогрессе, главном кон­фузе современной теории экономического роста. Как недавно отме­тили Р.Р. Нельсон и С.Г. Уинтер (Nelson and Winter, 1974), истори­кам техники, таким как Пол Дэвид, Питер Темин и Натан Розенберг, есть что сказать теоретикам (см., например, Rosenberg, 1972, David, 1975), но головы теоретиков заняты другими проблемами.

 

* Для Соединенного Королевства см.: Feinstein, 1972. Tab. 1, 20, 43. Для США см.: Davis et al., 1972 Tab. 2.9. В связи с этим можно заметить, что обе книги, из которых взяты цифры, демонстрируют роль "социальных обсерватории" в поощрении новой экономической истории книга Файнстайна — одна из серии работ, выходящих при участии Национального института экономических и социальных исследований (Бри­танского эквивалента Национального бюро экономических исследований) и кафедры прикладной экономики Кембриджского университета, восемь из двенадцати авторов книги (Davis et al., 1972) работали в Национальном бюро экономических исследований; а сама книга — фактически разъяснение и итоги долгого исследования тенденций экономического роста в Америке, проводившегося ими и другими специалистами, в частности Саймоном Кузнецом, под эгидой Бюро.

 

Псевдоисторическим мышлением грешат, конечно, не только авторы теоретических математических моделей экономического роста. Как бы ни были часты обращения на словах якобы к опыту истории, в словах, так же как и в уравнениях, нет ничего такого, что защи­щало бы наиболее бесцеремонных теоретиков от попадания впросак. Вот лишь некоторые примеры теорий, не выдержавших столкнове­ния с историческими фактами: Давида Рикардо о росте земельной ренты, Карла Маркса об обнищании промышленного пролетариата, Владимира Ленина о прибыли при империализме; Денниса Робертсона о внешней торговле как двигателе экономического роста; У Ар­тура Льюиса о развитии в условиях неограниченного предложения рабочей силы, Уолта У. Ростоу о "взлете" как следствии великих изобретений и резкого повышения нормы сбережений (см Lmdert, 1974; Hartwell, 1970; Thomas, 1968, Kravis, 1970, Chambers and Gordon, 1966; Kelley, Wilhamson and Cheetham, 1972, Rostow, 1963). Это не значит, что теоретики должны оставить свои грифельные доски или пишущие машинки ради ближайшего архива. Достаточно изредка заходить в библиотеку. А также им стоит усомниться, мо­гут ли они без посторонней помощи обобщать исторический опыт в нескольких стилизованных фактах.

Вклад истории в теорию состоит не только в том, что она льет воду фактов на мельницу теоретиков. Использование теории в эко­номической истории украшает теорию и испытывает ее, и в этом отношении экономическая история не отличается от других разно­видностей прикладной экономики. Приложение метода межотрас­левого баланса к измерению реальной степени протекционизма в Америке XIX в. подвергает испытанию этот метод, точно так же как и применение его к измерению реальной степени протекционизма в современном Пакистане (Whitney, 1968, Guismger, 1970). У эконо­миста-аграрника, например, не вызовет неприязни использование простых моделей спроса и предложения при изучении истории раз­вития судостроения, текстильной или сталелитейной промышленнос­ти в Америке, и его не удивит то, что эти модели становятся глубже в процессе такого использования.*

 

* Среди многих других см. работы: Harley, 1973; Zevin, 1971; Fogel and Engennan, 1969 (перепечатано в Fogel and Engerman, 1971). Последняя книга,вчастности,представляет собой хорошую подборку работ новых экономистов-историковоб Америке,как и книга под ред. П. Темина (Temin, 1973).

 

Также и тот, кто изучает международную торговлю, макроэконо­мику или рынки труда, не увидит ничего странного в применении двухсекторной модели общего равновесия к американской экономи­ке до и после Гражданской войны или к английской экономике во время наполеоновских войн,* моделей денежного обращения и цен — к английскому и американскому экономическому циклу начала XIX вю (Temin, 1974), модели предельной производительности— к рабству или послевоенной испольщине.** Он может слегка удивиться, что такие давние события можно анализировать при помощи инструментария, усовершенствованного к середине XX в., а может и восхититься тем, как мастерски возвращаются в экономическую мысль давно вычер­кнутые из нее проблемы. Но в целом он поймет, что хорошая эконо­мическая история — это просто хорошая прикладная экономика.

 

* См.: Pope, 1972; Passel and Wright 1972; Passel and Schmundt, 1971; Hueckel, 1973; самая амбициозная пока работа на эту тему: Williamson, 1974/ Клиометристы — одни из немногих экономистов, которые используют нелинейные модели общего равновесия на эмпирическом уровне.

** Работы (Goldin, 1973; 1976; Fogel and Engerman, 1974) — самые свежие примеры из обильной литературы о рабстве, ведущей свое происхождение от ранних работ (Conrad and Meyer, 1958; Rerd, 1973) — пример из столь же обильной литературы об испольщине, написанной клиометристами (см., например: Higgs, 1974; DeCanio, 1974; Ransom and Sutch, 1977).

 

В скобках стоило бы заметить, что его понимание будет невер­ным в одном важном аспекте, потому что хорошая экономическая история должна быть также хорошей историей. Именно это требо­вание ставит экономическую историю высшего класса на один уро­вень трудности, скажем, с эконометрикой высшего класса, которая требует прекрасного знания статистики, или математической эко­номикой высшего класса, которая требует прекрасного знания ма­тематики.* Правда, некоторые новые экономисты-историки счита­ют, что экономическая история суть приложение теории производ­ственной функции или эконометрики к более или менее туманному представлению о том, что происходило в истории, так же как дру­гие экономисты считают, что экономическое мышление суть прило­жение множителей Лагранжа или теории оптимального управления к более или менее туманному представлению о том, что именно долж­но максимизироваться. Но лучшие новые экономисты-историки од­новременно и историки, и экономисты, так же как лучшие экономис­ты — одновременно и социологи, и математики-прикладники.

 

* Любому экономисту-историку встречались коллеги, заявлявшие, что они тоже экономисты-историки. Это обычно означает, что они оценили регрессию аж с 1929 г. С таким же эффектом экономист, который использует арифметические действия, мог бы заявить своим коллегам экономистам-математикам, что он тоже экономист-математик.

 

Однако даже на низших уровнях исторических, а не только эко­номических обобщений преобразование экономической истории в качественную прикладную экономику, в ходе которого проявилась мощь современной экономической теории, было замечательным достижением, сравнимым с преобразованиями последнего десятиле­тия в экономике политического процесса, прав собственности, рын­ков труда и домашних хозяйств. На некоторое время новые эконо­мисты-историки, как и новые экономисты-трудовики и все осталь­ные, почувствовали себя арбитрами в соответствующих областях науки. Но экономическая история обеспечила и другое вознаграж­дение в области теории. Всякое распространение экономики на но­вые объекты ставит новые вопросы, на которые не может ответить существующая теория и для которых должна создаваться новая теория. Экономисты-историки смело взялись за это. Их смелость в теории вызвана отчасти и непокорностью мира когда главная цель ученого — понять причины исторических и сегодняшних поступков, а не проверить известную экономическую мысль и тем более ее логику, он берет любые идеи, а не только те, на которых поставлен imprimatur* экономического епископа.** Она вызвана и необычайно тесным контактом экономистов-историков с другой дисциплиной — историей. Они в большей степени восприняли интеллектуальные ценности историков, чем экономисты-социологи — ценности социо­логов или экономисты-правоведы — ценности юристов, а потому осо­бенно любят ставить вопросы, на которые в экономике нет готовых ответов. В качестве примера можно упомянуть вопрос о причинах возникновения политических и социальных революций, вопрос, кото­рого, вопреки ожиданиям, старательно избегает большинство поли­тологов и социологов. Историк, который хочет написать целостную историческую работу, не может избежать этого вопроса, даже если бы и хотел, потому что революции, такие, как Американская рево­люция и Гражданская война, — это суть изменений и изменение сути истории.*** В связи с этим новая экономическая история в Аме­рике уделяет много внимания причинам революции и Гражданской войны и анализирует их в соответствии с принципом сравнительно­го преимущества, руководствуясь типично экономической концеп­цией разумного и осознанного эгоизма. Новая экономическая исто­рия внесла свой, пусть скромный, вклад в понимание Американской революции, измерив экономические тяготы Навигационных актов и обнаружив; что они были невелики (см статью: McClelland, 1969 и процитированные в ней работы). Она внесла вклад в понимание Граж­данской войны, измерив экономические тяготы Юга, вызванные вве­дением таможенных тарифов и ограничений на распространение рабства, и обнаружив, что они тоже были невелики (Pope, 1972; Rassel and Wright, 1972). Если кто-то считает, что экономические интересы определяют экономическое поведение, он может обратиться к новым экономистам-историкам, которые дадут количественную оценку этих интересов. Если кто-то так не считает, он опять-таки может обратиться к новым экономистам-историкам, которые дадут количественную оценку любых экономических параметров. К при­меру, показав, что рабство еще не отмерло экономически накануне Гражданской войны, новые экономисты-историки смогли опроверг­нуть утверждения многих сочувствующих Югу историков, будто военное вмешательство не было необходимым для отмены рабства (Conrad and Meyer, 1958; Yasuba, 1961; Gunderson, 1974). Во всяком случае, приложение экономики к политике поднимает теоретиче­ский вопрос, которым пренебрегает большинство экономистов (в част­ности, большинство экономистов левее Милтона Фридмана и правее Пола Суизи), — о введении политики в экономические модели.****

 

* Imprimatur (лат.) — печатать. Формула цензурного разрешения, допущения к печати в средние века.

** В качестве примера можно привести книгу Дж.Г. Уильямсона, особенно главу V (Wilhamson, 1964). Сначала он безуспешно использует традиционные теории, чтобы объяснить изменения американского платежного баланса в XIX в., и, наконец, разрабатывает то, что теперь известно как монетаристская концепция, на несколько лет раньше, чем она была впервые сформулирована в теории. П.Б. Уэйл, начав с аналогичной исторической проблемы, сделал то же самое в 1937 г. (Whale, 1937).

*** Целостность принесена в жертву специализации в коллективном труде Л. Дэвиса и др. (Davis at al., 1972), который во многих других отношениях представляет собой превосходное изложение работ клиометристов. Ориентация на экономическую революцию (подзаголовок книги— "История США глазами экономиста") заставила обойти вклад новой экономической истории в политическую историю Революция, президент Джексон и его борьба со Вторым банком, тарифы, рабство, Гражданская воина и свободная чеканка серебряной монеты занимают, согласно указателю, в общей сложности 20 стр. — меньше, чем одна рубрика "Каналы".

**** Революция и Гражданская воина — не единственные политические события, привлекшие внимание новых историков-экономистов. О причинах введения тарифов в начале XIX в. см.: Pincus, 1972. О пресечении англичанами работорговли см.: LeVeen, 1971. О росте дискриминации в образовании на Юге см.: Freeman, 1972 (пример пре­красной исторической работы неисторика. О протесте сельского населения в конце XIX в. см.: Higgs, 1971. Ch. 4; Bowman and Keehn, 1974. О политике расходов в рамках Нового курса см.: Wright, 1974.

 

В последние несколько лет экономическая история всё чаще об­ращалась к подобным вопросам, имеющим первостепенную важность для развития экономики как общественной науки. Например, уг­лубленное исследование рабства в Америке, особенно в книге Фигеля и Энгермана (Fogel and Engerman, 1974), поставило вопрос о роли принуждения в экономическом обществе. Не считая растущего числа экономистов-марксистов, которые, как и их коллеги из пра­вых, на редкость историчны, экономическая мысль в этом процессе не выходила за пределы случайных замечаний о командной эконо­мике в сравнении с рыночной, подразумевая при этом, что в рыноч­ных экономиках редко используется принуждение, за исключением налогов, обязательности контрактов и уголовного законодательства. Это предположение никогда не соответствовало действительности в отношении той части населения, которая не достигла совершенно­летия, не говоря уже, конечно, о рабовладельческом обществе. Фо­гель и Энгерман сумели показать, что рабовладельцы Юга были капиталистами и использовали рыночный механизм, а не один только кнут для управления своими рабами. В статье "Рабство — прогрес­сивный инструмент?", где даётся большая рецензия на эту книгу, два других экономиста-историка, Пол Дэвид и Питер Темин, утверж­дают, что нет такой экономической теории, которая могла бы объяс­нить подобные смешанные системы, построенные на поощрении и принуждении (David and Temin, 1974. Р. 778-783). Может, это и так, но тогда тем хуже для теории.

Сам предмет бросает вызов экономисту-историку, заставляя его расширить кругозор. Очевидно, что при всём желании невозможно изучать долговременные экономические колебания без анализа дол­говременных данных о движении доходов (Klotz and Neal, 1973); невозможно изучать долгосрочные факторы, определяющие разме­ры городов, без длительных рядов статистики численности их насе­ления (Swansonand Williamson, 1974). Но дело не только в этом. Не приходится ожидать, что экономист, внимание которого сосредото­чено на современности, задастся вопросом, почему меняются инсти­туты рынков труда и капитала, как это сделали Ланс Дэвис и Даг­лас Норт в книге "Институциональные изменения и экономический рост в Америке" (Davis and North, 1971). Ещё менее вероятно, что он задастся вопросом, чем вызывается расцвет и упадок фундамен­тальных общественных связей, как это сделали Норт и Роберт То­мас в книге "Расцвет Западного мира" (North and Thomas, 1973). Весьма немногие экономисты всерьёз пытались не теоретизировать, а измерять способности к управлению или, если выразиться более напыщенно, к предпринимательству, этому фантому теории фир­мы. К этим измерениям пришлось обратиться экономистам, изучающим викторианскую экономику, поскольку историки, не являющие­ся экономистами, утверждали, что английские бизнесмены в конце XIX в. тоже были иррациональны (Sandberg, 1974). К ним также пришлось обратиться экономистам, изучающим сельское хозяйство, поскольку правительственные плановики утверждали, что ферме­ры иррациональны. Но даже экономисты-аграрники, отличающиеся от прочих экономистов тем, что давно обращаются к истории, вряд ли задаются вопросом, почему крестьянская земельная аренда в её причудливой форме во многих странах существовала веками, но исчезла в процессе земельной реформы.

Исландский поэт Эйнор Бенедиктссон сказалоб этом так:

Обрати взор к прошлому,

Если хочешь создать чго-то необычное.

Не зная уроков прошлого,

Не увидишь, что есть новое.*

 

* Этой цитатой я обязан Йону Сигурдссону из Исландского института экономического развития.

 

Лучшее качество экономической политики

Не много есть сфер интеллектуальной деятельности, где некаче­ственная работа может принести столько вреда, как в экономике или истории. Способность ложных экономических аргументов или ложных исторических аналогий нанести вред обществу очевидна: псевдоэкономика меркантилизма в течение многих веков сокращала торговлю и защищала предпринимателей; псевдоистория арийской "расы" облагородила лицо германского фашизма. Вдвойне пагубно; если скверная экономика соединяется со скверной историей и сквер­ной экономической истории. Конечно, у творцов экономической по­литики есть все возможности совершать ошибки, не ища оправда­ний в том, что они плохо усвоили экономическую историю. И все же, перефразируя часто цитируемые слова Кейнса на эту тему,* цити­руемые часто, вероятно, потому, что они верны, — идеи экономис­тов-историков и когда они правы, и когда ошибаются, имеют гораз­до большее, влияние, чем принято думать. Безумцы, стоящие у власти, которые слышат голоса с неба, основывают свой бред на экономи­ческих событиях, происходивших несколько лет назад. Люди прак­тические, которые считают себя свободными от всякого историче­скою влияния, обычно бывают рабами исторических аналогий.

 

* См. Кейнс,1978. С. 458.

 

Угверждаюг что промышленная революция пришла в Англию неожиданно и скромно около 1760 г. на волне технических новинок, оправдывая этим такую политику стимулирования роста, при кото­рой неграмотных крестьян снабжают компьютерами. Утверждают, что внешняя торговля была для Англии (а в последнее время — для Японии) двигателем экономического роста, оправдывая этим такую политику стимулирования экспорта, которая ведет к обнищанию собственных граждан утверждают, что плавающий обменный курс усилил хаос в международной экономике в 30-е годы, оправдывая этим принесение занятости в жертву ради поддержания курса 4,86; 2.81; 2,40 или 2,00 дол. за фунт стерлингов. Утверждают, что желез­ные дороги имели решающее значение для индустриализации в XIX в., оправдывая этим политику субсидирования железных дорог и устранения конкуренции со стороны автомобильного транспорта в неиндустриальных странах в XX в. Утверждают, что индустриали­зация привела к угнетению рабочего класса, оправдывая этим глу­бокую подозрительность по отношению к капитализму со стороны самых образованных людей. Утверждают, что профсоюзы обеспе­чили большую часть повышения зарплаты начиная с 1900 г., оправ­дывая этим правительственную политику поощрения вымогательств со стороны водопроводчиков, электриков и мясников. Утверждают, что конкурентное предложение профессиональных услуг в XIX в. нанесло ужасный ущерб потребителям, оправдывая этим существо­вание официальных картелей врачей и гробовщиков. Утверждают; что монополия в бизнесе получила широчайшее распространение лишь в последние сто лет, оправдывая этим враждебность общества по отношению к крупному бизнесу. Утверждают, что выплаты про­центов по вкладам до востребования или на срок, определяемый конкуренцией, привели к нестабильности банковских систем, оправ­дывая этим законы, которые запрещают подобную практику. Утверждают, что воздух теперь загрязнен гораздо сильнее, чем когда-либо раньше, оправдывая этим драконовскую политику борьбы с загрязнением окружающей среды. Утверждают, что ископаемые виды топлива используются сейчас быстрее по отношению к разве­данным запасам, чем пятьдесят лет назад, оправдывая этим нацио­нальную политику субсидирования новых видов топлива и отказа от международной торговли нефтью. Как бы ни была хороша или плоха та или иная политика, в той мере, в какой ее пропаганда в обществе или ее частная мотивация исходит из ложных историче­ских аналогий — а в большинстве случаев это так и есть, — логи­ческое се обоснование весьма сомнительно.

Можно без конца приводить примеры, но достаточно и двух наи­более важных. Неразбериха с обменными курсами в 20-30-е годы вызвала к жизни подход к платёжному балансу на основе концеп­ции эластичностей, который и сегодня господствует в теории и политике. Этот подход уже несколько лет критикуют с логической точки зрения, но разработка альтернативного подхода будет зави­сеть от переосмысления прошлого опыта с обменными курсами.* Неразбериха с занятостью в 30-е годы и осмысление этой неразбе­рихи Кейнсом и другими вызвали к жизни послевоенную политику полной занятости, достигаемую преимущественно фискальными методами. Здесь также требуется переосмысление событий 30-х го­дов. Как недавно заметил Хью Рокоф в очерке об американской практике свободного доступа к банковской деятельности, "одна из целей истории — расширение наших представлении о возможном" (Rockoff, 1975. Р. 176). Понимание подлинной истории, как и исправ­ление истории ложной, важно для государственной политики, пото­му что у экономиста, чья память ограничена недавним прошлым, суженное представление о возможном. Восхваляя или критикуя се­годняшние правительства, мы можем быть вольными или неволь­ными рабами исторических аналогий, но все равно мы рабы.

 

* В настоящее время усилия Семинара по международной торговле Чикагского университета направлены в основном на приложение "монетарного" подхода к опыту Англии, Франции и Японии перед в горой мировой войной.

 

Лучшее качество экономистов

В свете сказанного неудивительно, что мышление Смита и Мар­шалла, Шумпетера и Кейнса было глубоко исторично. Но, конечно, экономист, а клиометрист и подавно, не будет утверждать, что нич­то не заменит историю в создании значительных экономических трудов, так же как он не будет утверждать, что железные дороги были незаменимыми для экономического роста Америки. Некото­рые значительные экономические труды были написаны людьми исторически неграмотными, хотя надо признать, что такие примеры найти нелегко. Скажем, работа Эджуорта в изложении современ­ных учебников кажется вероятным кандидатом, пока не начнешь читать саму работу и натыкался на избитые шпаты из Геродота. Изучая многие работы Дж.Р. Хикса, трудно понять, что там присут­ствует история, однако он читал лекции по истории средних веков и, по его собственным словам, всю жизнь был читателем "Обозре­ния экономической истории" ("Economic History Review") (Hicks, 1953), а в 1969 г. опубликовал "Теорию экономической истории" (Hicks, 1969). История— стимул для воображения экономиста, она очерчи­вает и расширяет границы его ремесла. Экономист благодаря своим обычным занятиям узнает как рассматривать, обозначать и ремонти­ровать части здания экономики. Из истории же он узнает, откуда здание взялось, как были построены соседние сооружения и почему здания в одном месте построены иначе, чем в другом. Все наиболее общие проблемы, которые стоят перед экономикой, носят историче­ский характер. Если история полезна экономисту в работе, то еще полезнее она для его образования.

Было бы нелепо проповедовать в духе немецкой исторической школы, что история должна господствовать в образовании экономис­тов и что следует отказаться от абстракций экстремумов ради кон­кретности (а на практике — словесных абстракций) истории. На са­мом деле, некоторый крен в сторону сегодня в современной эконо­мической науке отчасти объясняется реакцией на подобные неле­пые предложения. И все же, как сказал английский экономист-ис­торик Т.С. Эштон, "вся дискуссия о том, какой метод следует при­менять в общественных науках — дедукцию или индукцию, — это, конечно, младенчество. С таким же успехом мы могли бы спорить, на какой ноге лучше прыгать — на правой или на левой. Разумные люди знают, что они продвинутся дальше, если будут передвигать­ся на двух ногах" (Ashton, 1971. Р. 177).

Экономист, который прыгает на экономической ноге, поджав ис­торическую, если он не спортсмен-десятиборец, отличается узким взглядом на сегодняшние события, приверженностью к текущим, мелким экономическим идеям, неспособностью оценивать сильные и слабые стороны экономических данных и отсутствием умения при­лагать экономический анализ к крупным проблемам. Если мы спро­сим своих студентов, то обнаружим, что, по их разумению, экономи­ческое исследование состоит главным образом из поверхностного ознакомления с последним заявлением Совета экономических кон­сультантов при президенте США, с последним ослаблением пред­посылки в экономической модели и с последними исправлениями в изготовленной местными умельцами программе оценки регрессий. Достаточно посмотреть на их учителей, чтобы понять, откуда у них такие странные взгляды.

* * *

Уже лет пятнадцать или около того клиометристы объясняют своим коллегам-историкам, как полезна экономика. Им пора уже начать объяснять своим коллегам-экономистам, как полезна исто­рия. Она удивительно полезна, эта кладовая экономических фактов, проверенных скептицизмом, это собрание экспериментов, испытывающих экономическую науку на прочность во всех направлениях, этот источник экономических идей, этот наставник в политике, эта школа для ученых-обществоведов. Не случайно ее так высоко ценят лучшие умы в экономике. И очень жаль, что многие от нее отошли. Полезно ли прошлое для экономической науки? Конечно да.

СОДЕРЖАНИЕ

 

ВВЕДЕНИЕ........................................................................................................................................................................................... 1

I. ЭКОНОМИЧЕСКИЕ УЧЕНИЯ ДРЕВНЕГО МИРА................................................................................................................ 2

Лекция 1. Экономическая мысль Вавилонии, Китая, Индии.............................................................................................. 2

Лекция 2. Экономические учения Древней Греции............................................................................................................... 5

Лекция 3. Литература об организации рабовладельческих латифундий в Древнем Риме........................................ 8

II. ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ В ПЕРИОД СРЕДНЕВЕКОВЬЯ........................................................................................ 9

Лекция 4. Экономические идеи в Западной Европе и в России.......................................................................................... 9

III. ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ В ПЕРИОД ЗАРОЖДЕНИЯ РЫНОЧНОЙ ЭКОНОМИКИ..................................... 12

Лекция 5. Меркантилизм как первая школа политической экономии........................................................................... 12

Лекция 6. Экономические идеи в России в XVII—XVIII вв. И.Т. Посошков и его книга "О скудости и богатстве" 16

Лекция 7. Возникновение классической политической экономии в Англии и во Франции..................................... 19

Лекция 8. Экономическое учение физиократов.................................................................................................................... 22

ИЗ ЖИЗНИ ВЫДАЮЩИХСЯ УЧЁНЫХ В ОБЛАСТИ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ.............................................. 25

IV. ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ В ПЕРИОД РАЗВИТИЯ РЫНОЧНОЙ ЭКОНОМИКИ И ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВА 33

Лекция 9. Основные идеи экономического учения А. Смита и Д. Рикардо.................................................................. 33

Лекция 10. Теории Ж.Б. Сэя, Ф. Бастиа, Т. Мальтуса. Историческая школа в Германии....................................... 35

Лекция 11. Проблемы политической экономии в русской экономической мысли XVIII–XIX вв.......................... 37

ИЗ ЖИЗНИ ВЫДАЮЩИХСЯ УЧЁНЫХ В ОБЛАСТИ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ.............................................. 43

Лекция 12. Плюрализм идей в экономической мысли второй половины XIX — начала XX в............................... 51

Лекция 13. Экономическое учение К. Маркса и Ф. Энгельса.......................................................................................... 53

Лекция 14. Экономические идеи В.И. Ленина....................................................................................................................... 55

Лекция 15. Кейнсианство и неокейнсианство....................................................................................................................... 57

ИЗ ЖИЗНИ ВЫДАЮЩИХСЯ УЧЁНЫХ В ОБЛАСТИ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ.............................................. 60

V. ЭКОНОМИЧЕСКИЕ УЧЕНИЯ XX ВЕКА.............................................................................................................................. 63

Лекция 16. Современный монетаризм..................................................................................................................................... 66

Лекция 17. Теория предложения............................................................................................................................................... 71

Лекция 18. Теория рациональных ожиданий и "новая классическая макроэкономика"......................................... 76

Лекция 19. Эволюция кейнсианства........................................................................................................................................ 81

Лекция 20. Институционализм.................................................................................................................................................. 85

Лекция 21. Радикальная политическая экономия................................................................................................................ 93

Лекция 22. Альтернативные теории А.В. Чаянова и Н.Д. Кондратьева........................................................................ 94

ИЗ ЖИЗНИ ВЫДАЮЩИХСЯ УЧЁНЫХ В ОБЛАСТИ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ.............................................. 97

VI. ЭКОНОМИЧЕСКИЕ КОНЦЕПЦИИ БЛАГОСОСТОЯНИЯ............................................................................................ 98

Лекция 23. Эволюция западных теорий благосостояния.................................................................................................. 98

Лекция 24 Концепции формирования благосостояния на рынке................................................................................. 104

Лекция 25. Теории государственного воздействия на общественное благосостояние.......................................... 108

Лекция 26. Теоретические представления о достижении благосостояния в России............................................... 110

ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ВЫДАЮЩИХСЯ УЧЁНЫХ XX СТОЛЕТИЯ О ПРЕДМЕТЕ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ 119

ПРЕДМЕТ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ*.......................................................................................................................... 119

ПРИНЦИП МАКСИМИЗАЦИИ В ЭКОНОМИЧЕСКОМ АНАЛИЗЕ^*............................................................................... 129

ЭКОНОМИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ И ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ*........................................................................... 142

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ КАК УНИВЕРСАЛЬНАЯ НАУКА*............................................................................ 154

ПОЛЕЗНО ЛИ ПРОШЛОЕ ДЛЯ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ*................................................................................... 164

 

 

Учебное издание

Титова Наталья Евгеньевна

ИСТОРИЯ ЭКОНОМИЧЕСКИХ УЧЕНИЙ.

Курс лекций

Зав. редакцией Т.А. Савчук

Редактор Л.М. Лисицына

Художник обложки И.Ю. Нестерова

Компьютерная вёрстка Ф. П. Дорохов

Корректор В.М. Осканян

Изд. лицензия ЛР № 064380 от 04.01.96 г.

Сдано в набор 31.10.96. Подписано в печать 12.02.97.

Формат 60х90/16. Печать офсетная. Усл. печ. л. 18,0.

Тираж 30000 экз. (1 завод — 15000 экз.). Зак. № 2921.

«Гуманитарный издательский центр ВЛАДОС»

117571, Москва, просп. Вернадского, 88.

Московский педагогический государственный

университет.

Тел./факс: 932-56-19. тел.: 437-99-98.

Отпечатано в ГУИПП «Курск».

305007, г. Курск, ул. Энгельса, 109.