Статья 371

В статье устанавливается санкция за наиболее опасный вид превышения или бездействия власти. В данном случае умысел виновного направлен именно на то, чтобы, используя свое слу­жебное положение, совершить какое-либо уголовное преступле­ние или способствовать его совершению. Согласно разъяснению Сената, ответственность по этой статье наступала только в слу­чае совершения преступления, за которое установлено наказание уголовное, то есть соединенное с лишением всех прав состояния и указанное в ст. 19 Уложения о наказаниях1'*.

Статья 372

В русской юридической литературе не раз обращалось внима­ние на то. что «система наказаний за превышение и за бездейст­вие власти представляется в нашем Уложении крайне неудовле­творительною» , В частности, ни в законодательстве, ни в разъ-

яснениях Сената НС проводилось четкой границы между важ­ными и неважными последствиями превышения власти, По тол­кованию Сената, различие в применении ст. 370 или ст. 372 за­ключалось в том, насколько превышение и бездействие власти представляется суду важным само по себе и по тем обстоятель­ствам и последствиям, которыми оно сопровождалось1*". Но ус­ловием применения ст. 572 является ие только то, чтобы послед­ствия превышения или бездействия власти не были важны, но чтобы они н не могли быть таковыми. Практика применения этой статьи свидетельствует, что она являлась гарантией безопа­сности для полиции и чиновников, проявлявших излишнюю служебную ревность в преследовании «злоупотреблений и бе­спорядков». Вместе с тем наказанию по ст. 372 был подвергнут мировой судья за то, что при разборе уголовного дела он сделал замечание полицейскому приставу по поводу неправильно соста­вленного протокола. Судья заметил, что пристав «не настолько юн, чтобы не знать порядка составления протокола»1" .

Статья 373

В данной статье идет речь О сопротивлении одного должност­ного лица другому с использованием своего служебного положе­ния вопреки интересам службы. Сопротивление его в качестве частного лица ответственности по ст. 373 не влекло, так же как и препятствие со стороны одного должностного лица другому, когда они оба действовали в пределах предоставленных им зако­ном полномочий.

Высшей мерой наказания по ч. Ill данной статьи, указанной в ст. 291, была каторга от 4 до 6 лет. Термином оружие здесь обозначается холодное или огнестрельное оружие в собственном смысле слова, а не любой другой предмет, используемый в та­ком качестве.

Статья 374 Вплоть до середины XVIII века, пока пытка находила широ­кое применение в деятельности не только судебных, но и адми­нистративных органов, истязания и жестокости при отправле­нии должности в пределах компетенции не считались противо­правными и не могли быть наказуемы. Однако недостатки про­цесса, при котором приговор суда зависел от выносливости об­виняемого, заставили законодателя сначала регламентировать пытку (в Воинском уставе Петра I и в утвержденном Елизаве­той Петровной «Обряде како обвиняемый пытается»), а затем постепенно проводить ее ограничение. Определенный перелом в этом направлении произошел в период правления Екатерины II. Указ о порядке производства уголовных дел по воровству, раз­бою и пристанодержательству от 10 февраля 1763 г. хотя и рас­сматривал пытку как одну из важных форм следственных дей­ствий, но ограничивал ее применение по кругу лиц1*1*. Вскоре последовал еще один указ, ограничивший применение пытки на местах: прибегать к ней могли только провинциальные и гу­бернские канцелярии, но и им предписывалось «обратить пре­ступников к чистому признанию больше милосердием и увеще

ванием, а особливо изысканием по происшедшим в pa»M**f Я£к=-мена околичностям, нежели строгостью и истязанием»'*5'. И, наконец. 27 сентября 1801 г. последовал указ Александра I «Об уничтожении пытки», который потребовал, «чтоб нигде ни под ,, каким видом ни в высших, ни в нижних правительствах и судах никто не дерзал ни делать, ни допущать, ни исполнять никаких истязаний под страхом неминуемого и строгого наказания»"". В Своде законов (т. XV, ст. 903) также содержалось запре­щение «чинить пристрастные допросы, истязания и жестоко­сти», но не устанавливалось наказание за подобное превышение власти. Впервые оно появляется в Уложении о наказаниях.

Среди различных случаев превышения власти в Уложении особо выделены те. которые сопровождаются посягательством на телесную неприкосновенность частных лиц. Деяния, преду­смотренные как первой, так и второй частью ст. 374, в отличие от ст. 375, не требуют дополнительной квалификации по сово­купности со статьями главы о преступлениях против здоровья частных лиц.

В Уложении отсутствовало определение понятия истязание,
но на основании неоднократных разъяснений Сената'8' можно
установить, что истязанием признавалось нанесение телесных
повреждений неоднократно и в течение более или менее продол­
жительного времени либо же сопровождавшееся проявлением
особой жестокости. При этом «мучения и жестокость должны
представлять высшую и более продолжительную степень стра­
дания, нежели при обыкновенном насилии и побоях, хотя бы и
тяжких»' '*'. Истязание, таким образом, считалось категорией
юридической, а не медицинской. Установление в действиях под­
судимого признаков истязания было задачей суда, а не судеб­
но-медицинской экспертизы. Наиболее распространенной фор
мой истязания являлось сечение жертвы розгами или кнутом.
По СТ. 374 должны были квалифицироваться и насильствен­
ные действия должностных лиц, выразившиеся в причинении
потерпевшему тяжких побоев, если они не сопровождались нане­
сением ран или увечьем1**'. . .

С субъективной стороны данное преступление характеризует­ся умыслом, направленным и на нарушение своих должностных обязанностей, и на посягательство на телесную неприкосновен­ность личности. Для квалификации действий виновного цель преступления (корысть или ложно понимаемые интересы служ­бы) значения не имеет. Более того, как разъяснил Сенат, это преступление в отличие от того, которое определено в ст. 375, не могло быть оправдано состоянием крайней необходимости, пото­му «что никакая необходимость не может вызвать совершения таких насильственных действий, которые имеют характер произ­вольной, караемой законом, жестокости или мучения»'*1*.

Статья 375

Нанесение ран или иных телесных повреждений, в том числе таких, которые повлекли смерть потерпевшего, квалифицирова­лось по совокупности ст. 375 и соответствующих статей главы III раздела десятого Уложения. Определение явкой необходы-

мосты отсутствовало как в законодательстве, так и в разъяснени­ях Сената. Примером применения данной статьи на практике может служить казус, рассмотренный В. И. Лениным в работе «Случайные заметки», — избиение чинами полиции крестьяни­на Т. В. Воздухом, в результате которого он на другой день умер в больнице. Подсудимые полицейские обвинялись но ст. 346 и ч. 2 ст. 1490 Уложения о наказаниях 1885 года (со­ответственно ст. 375 и ч. 2 ст. 1961 в Уложении 1845 года). «Первая из этих статей гласит, что чиновник, причинивший ра­ны или увечье при отправлении своей должности, подлежит высшей мере наказания, «за сне преступление определенного», А ст. 1490-я ч. 2-ая определяет за истязание, когда последстви­ем его была смерть, каторгу от 8 до 10 лет. Вместо высшей меры суд сословных представителей и коренных судей понижает нака­зание на лае степени (6 степень: каторга 8—10 лет: 7 степень — от 4 до 6 лет), т. е. устанавливает максимальное понижение, до­пустимое законом в случае смягчающих вину обстоятельств, и кроме того назначает низшую меру наказания в этой низшей степени. Одним словом, — заключает В. И. Ленин, — суд сде­лал асе, что только мог, для смягчения участи подсудимых, и даже больше, чем мог, так как закон о «высшей мере наказания» был обойдем»'*®. И далее — вывод; «Нельзя не отметить яре-характерной тенденции суда коронных судей и сословных пред­ставителей: когда они судят чинов полиции, они готовы оказы­вать им всякое снисхождение; когда они судят за проступки про­тив полиции, они проявляют, как известно, непреклонную суро­вость» ' '.

Статья! 376 Нанесение оскорблении должностным лицом при исполнении служебных обязанностей признавалось тяжким видом оскорбле­ния еще в Манифесте о поединках (1785) ■ Впоследствии оно

было отмечено еще в нескольких законодательных актах, в част­
ности в Положении о биржевых маклерах 1831 года1'"*", и, нако­
нец, закреплено в Своде законов, откуда и было заимствовано
составителями Уложения о наказаниях. Часть вторая этой ста­
тьи является новеллой,

В отличие от ранее принятых норм и предыдущих статей, ст. 376 не считает данное преступление тягчайшим видом оби­ды и устанавливает ответственность за него на тех же основани­ях, что и для частных лиц. Но, поскольку оскорбление, нанесен­ное должностным лицом, являлось должностным преступлени­ем, на него распространялся особый порядок судопроизвод­стве' . Поэтому дела, возбужденные по ст. 376, не прекраща­лись примирением*1**. Кроме того, взыскание, наложенное за данный проступок на должностное лицо его начальством, не от­меняло право потерпевшего привлекать виновного к ответствен­ности по суду на общих основаниях''". Наказание за обиды устанавливалось в статьях 309, 310, 312—314, 2009—2024 Уло­жения о наказаниях, а впоследствии и статьями 131—135 Уста­ва о наказаниях, налагаемых мировыми судьями,

К числу действий, паатияны г nna«u м« ,.*»»««•»«"*»«:<-*->. ««»«,.

смотренных в ч. 2 ст. 376, наряду с употреблением непристой­ных слов и выражений, пусть и не содержавших прямого оскор­бления, относилось также появление на'службе в нетрезвом со­стоянии1''", отказ секретаря мирового съезда подать руку в знак приветствия мировому судье" и др.

Статья 377

О противоправности и недопустимости незаконных арестов говорилось еще в сенатском докладе от 31 июля 1766 г.ь*8, а за­тем и в Наказе Екатерины I i. Теоретические положения наказа были закреплены в сенатском Указе о порядке производства дел, бывших прежде в ведомстве тайной экспедиции Сената, от 23 апреля 1801 г. , нашедшем впоследствии отражение в Сво­де законов.

Пример преступления, предусмотренного ч. 1 этой ста­
тьи, .. • взятие подозреваемого под стражу судебным следовате­
лем без составления постановления об аресте, если у следовате­
ля были к атому законные основания. Причем ие «мело суще­
ственного значения место, где содержался арестованный, — это
могла быть тюрьма, но могло быть, например, и волостное пра­
вление . По второй части этой статьи квалифицировались
арест должностным лицом, которое не имело к этому никаких
оснований, и арест должностным лицом, которое вообще не име­
ло права на взятие кого-либо под стражу.

С субъективной стороны незаконный арест характеризовался только прямым умыслом и не мог быть оправдай незнанием, не­пониманием либо произвольным толкованием закона. Цели и мотивы преступления (корыстные или неправильно понимаемые интересы службы) для квалификации значения не имели"'. Часть 2 статьи не применялась, в соответствии со ст. 105 Уложе­ния, только если деяние было совершено в результате случайной ошибки или обмана по факту преступления.

v-татья 378 Ответственность чиновников за незаконный обыск была уста­новлена еще указом 19 июля 1774 г. о запрещении производства алкогольных напитков и носила ярко выраженный, сословный характер. Должностные лица, проводившие незаконный обыск, «хотя за крестьянский дом и ничего не ответствуют, но дворян­ским принуждены будут платить следуемое им по закону бесче­стие без суда»*0". Еще строже наказывался незаконный обыск уставами о соли и о вине 1781 года. Судьи, которые «осмотр чи­нили, буде ясных доказательств и свидетельств не имели», обя­заны были заплатить за бесчестье потерпевшему независимо от его сословной принадлежности ■ . Аналогичные нормы вошли в Свод законов.

Статья 379 Свод законов, как и предшествующее законодательство, не устанавливал ответственности должностных лиц за распечата-ние корреспонденции. Уложение о наказаниях вводит ее впервые,

Наряду с общей ответственностью должностных лиц по дан­ной статье, почтовые служащие несли наказание по ст. 1330 за распечатание писем хотя бы из одного только любопытства. Досмотр почтовой корреспонденции, согласно положениям по­чтового устава, разрешался только по требованию судебных органов; кроме того, полиция имела право на вскрытие писем и иных бумаг лиц, состоящих под ее гласным надзором. Широко развита была и негласная перлюстрация писем орга­нами политической полиции.

Глава третья Статьи 380—381С субъективной стороны эти преступления характеризуются неосторожностью в форме небрежности или самонадеянности. Не влекли ответственности случаи похищения денег или иного имущества из специальных хранилищ или иных помещений, если должностное лицо не предполагало и не могло предпола­гать возможности хищения. Особые случаи ответственности за небрежное хранение вверенного имущества предусматривались и другими статьями Уложения. Так, почтовые чиновники за утрату но неосторожности пакетов с деньгами наказывались не по ст. 380, а по ст. 1529""4. Отдельными статьями определя­лась ответственность за небрежное хранение имущества при­казчиками, хранение имущества, спасенного от кораблекруше­ния, и т. д. Характерно, что в Своде законов статья, в которой бы устанавливалось наказание за небрежное хранение, вообще отсутствовала, Статья 316 Свода законов уголовных (в редак­ции 1842 года), предусматривавшая ответственность за эти действия, содержала в себе только ссылку на особые уставы, включенные в Свод, которыми следовало руководствоваться для назначения наказания.

Статья 382

В отличие от предыдущих статей, ст. 382 предполагает толь­ко умышленное преступление. Ни в Своде законов, ни в более раннем законодательстве не содержалось аналогичных норм. Наказание за истребление чужого имущества было установле­но В Уложении довольно суровое. Максимальное наказа­ние — 20 лет каторжных работ в рудниках.

Статья 383

Ответственность за присвоение и растрату вверенного иму­щества была установлена в Воинских артикулах Петра 1 {арт. 193, 194). Независимо от субъекте преступления и при­чиненного ущерба виновные подвергались смертной казни за единственным исключением, предусмотренным в арт. 63: офи­цер за присвоение излишнего жалования или провианта подле­жал, яко вор, либо смертной казни, либо ссылке на галеры. 1е же наказания определяла за это преступление ст. 130 книги V Морского устава. Наказания чиновникам были заметно мяг-

че. Так, инструкция земским комиссарам 1719 года предписы­вала им «не дерзать ничего из наличных денег никакими мера­ми тратить» под угрозой «двойного штрафа и фискального за то взыскания»*". Аналогичная ответственность устанавлива­лась инструкцией для земских казначеев* ".

Во второй половине XVI11 века отмечается тенденция к об­легчению наказания, но "вместе с тем само понятие растраты и присвоения расширяется и уточняется. Так, Правила провиант­ского правления 1738 года относили к числу наказуемых дея­ний не только растрату казенных денег на собственные нужды, но и предоставление их кому-либо взаймы. За нарушение этой нормы виновные обязаны были «издержанное вдвое возвра­тить», кроме того, на них налагался штраф в размере месячно­го жалования'*1''. Аналогичное правило было установлено в Регламенте об управлении адмиралтейств и флотов 1763 го­да" , В сенатском указе от 27 октября 1772 г, губернаторам предписывалось в случае обнаружения недостачи, независимо от намерений виновного и суммы ущерба, «воевод, их товари­щей и секретарей тотчас отрешая от должности... казенные деньги взыскивать но указам без малейшего промедления»"'". В сенатском указе от 29 июля 1774 г. приводился приговор Сената с резолюцией Екатерины II о наказании члена Главно­го магистрата, асессора В. Шишкова за растрату и присвоение казенных денег, Сенат, основываясь на Воинских артикулах и Морском уставе, приговорил его к смертной казни. Но импе­ратрица заменила наказание ссылкой в Сибирь , В уставах о соли и о вине присвоение казенного имущества именовалось «вящим воровством» и «изменой личной», но о мере наказания за это преступление ничего не говорилось.

В 1799 году было установлено различие в наказаниях за во­ровство в зависимости от вида посягательства. Тягчайшее на­казание — каторжные работы — определялось только за гра­беж. Суды, и в том числе Сенат, а впоследствии и Государ­ственный совет, основываясь на этом указе и на уставах о соли и о вине, стали толковать закон в том смысле, что присвоение и растрата не только соли и вина, но и любого другого имуще­ства не являются грабежом и потому наказание за него должно назначаться как за простое воровство (лишение чинов и дво­рянства и разжалование в солдаты либо ссылка в Сибирь на поселение). Это правило закрепило Полевое уголовное уложе­ние для Большой действующей армии 1812 года: в § 34 главы VI этого уложения предусматривалось за растрату армейских сумм разжалование в солдаты сроком на 10 лет*". В начале николаевского царствования Сенат было решил ужесточить ка­рательную практику, приговаривая осужденных не только к ссылке, но и к каторжным работам. Это вызвало протест со стороны Государственного совета, который, ссылаясь на выше­названные акты и судебную практику первой четверти XIX века, полагал, что «ПО точной силе законов, ныне существую­щих... нельзя похищения казенной собственности считать пре­ступлением, смертной казни или каторге подлежащим» .*, Бо-

лее того, по предложению Государственного совета, утверж­денному императором 31 октября 1828 г., на расхитителей бы-ло распространено действие Манифеста об амнистии 1826 года. В 1831 году разъяснениями но отдельным делам этого рода, принятыми Государственным советом и утвержденными царем, было установлено расхитителей казенной собственности, имев­ших офицерские ранги и дворянское достоинство, как попа­дающих под действие Манифеста об амнистии не лишать чи­нов и дворянства и освобождать от ареста и суда, «но как лю­дей, оглашенных в пороках и в службе нетерпимых, впредь в оную не определять и к выборам дворянским не допускать, не ослабляя при том строгого взыскания с них похищенной казен­ной собственности»" .

В Своде законов устанавливалась ответственность как за пользование казенным имуществом, так и за похищение казен­ных денег и вещей (в том числе и в форме растраты и при­своения). Наказание за хищение устанавливалось такое же, как за кражу, с отсылкой к разделу десятому, главе третьей. За первое преступление {пользование казенным имуществом) виновный отрешался от должности и «сверх того подлежал на­казанию по мере злоупотребления». В любом случае ущерб подлежал возмещению в двойном размере.

С объективной стороны преступление, предусмотренное на­стоящей статьей, заключалось либо в самовольном обращении в собственность вверенного имущества (присвоение), либо в самовольном недержании или отчуждении такого имущества (растрата)"". Вверенным имуществом считалось такое иму­щество, в отношении которого данному должностному лицу были предоставлены определенные полномочия, связанные с его хранением, пользованием и распоряжением, и возложена материальная ответственность за его сохранность.

Присвоение и растрата считались совершенными не с того момента, когда имущество было вверено,а лишь когда оно бы­ло растрачено или, «не будучи употреблено по назначению, удержано самовольно в свою пользу»2'9. Квалификация пре­ступных действий должностного лица не зависела от того, ко­му принадлежало растраченное имущество — государству или частному лицу, если оно находилось в его распоряжении в свя­зи с занимаемой им должностью.

Субъектом данного преступления, как указано в статье, мог­
ли быть не только чиновники, но и другие служащие, в том
числе курьеры, писари и даже священнослужители, к которым
имущество поступило от начальства в качестве разового пору­
чения, даже если само поручение было сделано с превышением
власти" . .......

С субъективной стороны для этого преступления характерно непременное наличие умысла. Причем, как разъяснял Сенат, ст. 383 могла применяться независимо от того, какими моти­вами руководствовался виновный*2'7. Следовательно, корысть не считалась обязательным признаком растраты или при­своения.

Частные лица, будучи пособниками или укрывателями должностной растраты, несли ответственностьм соучастие в

простой растрате — по ст. 2192 комментируемого Уло­жения .

Наказание за растрату и Присвоение устанавливалось срав­нительно легкое (максимум —ссылка в Томскую или Тоболь­скую губернии), в то время как за похищение из церкви даже несвященных предметов виновный подвергался каторжным ра­ботам от 4 ДО 6 лет. Характерно, что наказание за растрату зависело не от размера причиненного ущерба, а от времени его возмещения и обнаружения. В соответствии с разъяснением Сената, часть ! статьи могла применяться лишь при условии возврата всей истраченной суммы, частичное покрытие растра­ты на квалификацию преступления не влияло""'. Для приме­нения части 2 также требовалось возвратить всю сумму до вы­несения приговора2'"'". Моментом открытия злоупотребления считалось не возбуждение уголовного дела, а момент обнару­жения недостачи, например ревизия или явка с повинной.