Соколов А.К.
КУРС СОВЕТСКОЙ ИСТОРИИ, 1917-1940:
(Учебное пособие для студентов вузов)
СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
Часть I. ИСТОКИ И СТАНОВЛЕНИЕ СОВЕТСКОЙ СИСТЕМЫ (1917—1921)
1. Причины революции в 1917 г.
2. 1917 год
3. Революционные преобразования большевиков
4. Гражданская война и "военный коммунизм"
5. Кризис 1920—1921 гг.
Часть II. НОВАЯ И СТАРАЯ РОССИЯ: 1920-Е ГОДЫ
1. Нэп
2. Образование СССР
3. Политическая борьба в 1920-е годы и "сумерки нэпа"
4. "Год великого перелома"
Часть III. "СОЦИАЛИЗМ" В ОДНОЙ СТРАНЕ
1. Индустриализация, коллективизация, культурная революция в CССР
2. "Социалистическое наcтупление" (1930—1932)
3. "Социалистическое наступление" (1933—1937)
4. Сталинский "социализм"
5. "Ежовщина"
6. СССР накануне войны
7. Довоенное советское общество
ВВЕДЕНИЕ
В нынешних условиях в России, когда идет острая политическая борьба по поводу событий, происходивших в недавнем по историческим меркам прошлом, создать единый и целостный курс — нелегкая задача. Положение усугубляется тем, что в последние годы очень быстро падает общественный интерес к историческим знаниям. Можно сказать, что в настоящее время историческая наука находится в глубоком и затяжном кризисе, который вызван концом советской эпохи и созданной ею историографии.
Об истоках и причинах кризиса разговор долгий. Это задача особого курса. Однако уже сегодня необходимо извлекать некоторые уроки и пытаться наметить пути объективного освещения истории. Догмы исторического материализма, служившие раньше критериями постижения истины, подвергаются ныне критике и пересмотру. Проблема гораздо более серьезная, чем кажется на первый взгляд. Слишком глубокий след в сознании людей оставила прежняя идеология в форме абстрактных классовых схем, понятий и определений, с детства впитавшихся в плоть и кровь. Прежде в СССР превратно и искаженно преподносились существующие в мире исторические школы, замалчивались или пылились на полках спецхранов труды крупнейших ученых, вносивших заметный вклад в познание и осмысление прошлого. Нынешняя ситуация в исторической науке характерна тем, что вакуум, образовавшийся в результате краха коммунистической идеологии, заполняется обрывками идей самого разного толка. За время, прошедшее после 1985 г., когда была провозглашена "перестройка", отечественные историки не сумели создать большого числа солидных, заслуживающих уважения исторических трудов, в которых отражены новые концепции, новые подходы, новые темы. Чаще всего — это сборники статей, где каждый автор "обсасывает" какой-то отдельный сюжет, это — разного рода компиляции, публицистические рассуждения, переиздания трудов зарубежных авторов и эмигрантов, содержащих разные точки зрения, на то, что происходило c Россией и СССР в ХХ в. Отрадным фактом стала публикация новых, ранее недоступных документов и свидетельств, хотя и в этой работе не удалось избежать налета политической конъюнктуры и идеологического заказа.
Между тем потребность в объективном взгляде на историю страны в советский период ощущается все более настоятельно. Крутые и поворотные годы, когда происходит явная и скрытая борьба различных тенденций и стоящих за ними социальных и политических сил, вызывают необходимость критического переосмысления прошлого. В такие годы история в наибольшей степени должна выполнять свою основную функцию — роль социальной памяти общества. В ней общество ищет для себя нужные ему социальные ориентиры, духовные ценности, традиции, нормы поведения и т. д. Кризисная ситуация, в которой мы все находимся, заставляет искать в прошлом корни многих проблем, ошибок и трудностей, существующих противоречий. И чем больше мы занимаемся подобным поиском, тем дальше в глубь десятилетий уводит нас канва исторических событий. Центральный вопрос, на который нужно дать ответ в настоящее время, — был ли закономерен тот финал советской истории, свидетелями коего мы стали, или же система, созданная в стране в 1917 г., имела все-таки какие-то потенции в исторической перспективе. Ответ на этот вопрос задевает интересы практически каждого.
Особенность всякой недавней истории состоит в том, что она как бы опалена горячим дыханием современности. Она служит оружием в политической борьбе, она находится на перекрестке столкновения различных мнений. На этой основе многие считают, что правдивую историю в такой ситуации создать невозможно. К сожалению, для такого вывода есть основания. Зависимость исторической науки от идеологии и политики подтверждается всем предшествующим опытом историографии. В ней существует презентистское направление, которое призывает мириться с этой зависимостью. Главный его тезис — каждое поколение переписывает для себя историю заново и извлекает из нее свой собственный опыт. Это — максималистский подход, хотя бы потому, что каждый раз, переписывая историю, новое поколение начинает не с чистого листа, а волей-неволей вынуждено опираться на опыт предшественников.
Марксизм, до недавнего времени служивший единственной в нашем обществе идеологией, как известно, также рассматривает в качестве аксиомы зависимость исторических знаний от мировоззрения, от убеждений, от господствующих в обществе идей. Но, по мнению марксистов, достаточно выбрать правильное научное мировоззрение, которое опирается на самые передовые общественные идеи (для них они олицетворялись идеологией рабочего класса), — и ключ к познанию прошлого обеспечен. Провозгласив свое учение единственно верным, и возведя классовый партийный подход в абсолютный принцип научного познания, марксистские идеологи попали в ловушку догматического сознания и в неразрешимое противоречие своих же собственных постулатов. Действительно, положение, что "учение Маркса всесильно, потому что оно верно", которое отражает скорее факт фанатической убежденности, плохо уживается с утверждением, что только практика, а значит и исторический опыт, могут служить критерием истины.
Отсюда следует отношение к тем трудам, которые были написаны по советской истории в советское же время. Их очень много: гораздо больше, чем по остальным периодам истории России вместе взятым. Нужно ли сегодня их читать и изучать или же безжалостно выбрасывать из учебных планов и программ, как не соответствующие исторической правде и духу времени? Вопрос очень сложный. Действительно, если принять во внимание свойственные им особенности, то можно увидеть, что история была служанкой примитивной идеи, призванной показывать пройденный советским обществом путь от победы к победе, от успеха к успеху. Эта история, лишенная противоречий, внутренних коллизий, приходящая в явное несоответствие с жизненными реалиями, которые были еще живы в памяти людей, или которые все могли наблюдать воочию, становилась псевдонаукой. В лучшем случае ей были присущи полуправда, умолчание острых проблем, но иногда прямой подлог и фальсификация. Телеологический и утилитарный подход буквально пронизывал страницы исторических сочинений. Все оправдывалось высшей целью — поступательным движением страны к коммунизму. В наибольшей степени эти недостатки были свойственны огромным многотомным фолиантам, учебникам и учебным пособиям, построенным по шаблону. Они были малоудовлетворительны даже с точки зрения марксистских канонов, поскольку в них отчетливо были видны догматизм (насаждение непреложных истин и готовых формул), схематизм (подгонка под них исторических фактов), схоластика (отсутствие исторической рефлексии, опора не на конкретный исторический опыт, а на мыслительные понятия и конструкции). Такой сконструированной реальностью стал, например, развитой социализм, созданный в кабинетах партийных идеологов, бдительно следящих за тем, чтобы вся концепция советской истории не выходила за рамки официально утвержденных установок. В результате внутренней борьбы в эшелонах партийного руководства из истории оказались выкинутыми, например, многие деятели революционного прошлого, имидж которых не совпадал с общепринятой версией событий или не устраивал по каким-либо причинам очередных властителей страны. Это относится не только к сталинским временам. До 1985 г. было запрещено всякое упоминание имени Хрущева, о котором, между прочим, все помнили, что порождало в обществе смешки и кривотолки. Единственной фигурой, возведенной на пьедестал, идолом и святым советской истории был Ленин. Его именем осенялось буквально все. Уместно подобранная цитата из ленинского наследия имела в ученом мире высший авторитет.
Тем не менее хотелось бы предупредить против огульного отрицания всей советской историографии. Естественно, встает вопрос: почему? Ведь мы имеем в сущности сфальсифицированную историю страны в угоду правившей партократии. Чтобы ответить на этот вопрос, надо, в свою очередь, ответить на другой. Возможно ли было в тех условиях какое-либо поступательное развитие исторических знаний? Напрашивается аналогия с темными и мрачными периодами средневековья, когда сквозь путы религиозных догм, бесконечные диспуты схоластов научное знание пробивало себе дорогу. Нечто подобное происходило и в условиях советской действительности. Естественно, с поправкой на ситуацию ХХ в., существование в этот период общепринятых научных норм и принципов, сложившихся в результате длительного развития общества, и большинство историков старалось все-таки их придерживаться.
В рамках официальной историографии происходило накопление новых фактов, вводились в оборот комплексы архивных документов, высказывались оригинальные идеи, обозначались нетрадиционные подходы, совершенствовались методы исследования, происходило развитие специальных исторических дисциплин. Многие историки нарочито избегали обращаться к решению так называемых больших вопросов, углубляясь в дебри специализации, исследуя либо идеологически нейтральные, либо мелкие темы и сюжеты, постоянно подвергаясь риску быть обвиненными в отходе от марксизма. Советские ученые не отторгались научным мировым сообществом, находили контакт и взаимопонимание со своими коллегами за рубежом. Все это важно учитывать, так как встает вопрос о преемственности в развитии исторической науки в современной ситуации.
Сегодня есть возможность выбора в подходах к освещению истории. Задача состоит в том, чтобы выбрать из них такой, который позволил бы наиболее полно и объективно отражать исторические события, освободить историю от догм, вольных интерпретаторских наслоений, эмоциональной шелухи и заклинаний.Нынешнее состояние исторических знаний вряд ли кого может удовлетворить. Идет борьба самых противоречивых тенденций, в которой уже четко обозначились крайности. С одной стороны, отчетливо видна направленность к полному и нередко зряшному отрицанию всего, что связано с советским периодом, его поношения и оплевывания, с другой — тенденция к реабилитации даже самых мрачных страниц советской истории. Между этими крайними точками существует достаточно широкий спектр представлений и мнений.
Некоторые скажут, что это даже хорошо. Есть плюрализм, свобода точек зрения, и каждый волен придерживаться своих позиций и убеждений. Но хотелось бы обратить внимание на другую сторону проблемы. Признание такого плюрализма равносильно признанию невозможности объективного освещения истории. Кстати,на этом особенно настаивает так называемая постмодернистская историография, призывающая заменить историческую науку рассказами о прошлом, опираясь на интуицию, озарение, способность историка проникнуть в жизненный мир и культуру ушедшей эпохи. Но историков много; не каждый из них на такое способен. Помимо этого, множество дилетантов напропалую судят и рядят о том, что происходило со страной в советский период. Не следует питать иллюзий по поводу обилия учебников и учебных пособий по истории России, вышедших в последние годы и носящих компилятивный характер. Попытки отдельных авторов придерживаться принципа "золотой середины" в подаче исторических фактов не спасают. Необходимо новое осмысление, новое видение процессов, происходивших в истории страны. Надо искать ключи к правильному ее пониманию и объяснению. Иначе неизбежен целый ряд нежелательных следствий социального, политического и морально-этического свойства — потеря социальных ориентиров, распад общественных связей, традиций. Прошлое в головах людей начинает расплываться, становится аморфным и неопределенным, утрачивает свою цельность. Размывание социальной памяти как важнейшего компонента общественной жизни грозит деградацией и дебилизацией общества. Поэтому нужна добротная профессиональная история, занимающая подобающее место в нашей жизни, пользующаяся авторитетом и таким же влиянием, как, например, французская школа Анналов.
Но где и каким образом искать пути к подлинно научному объективному освещению прошлого? Попытаемся изложить некоторые принципы, легшие в основу настоящего курса.
Прежде чем обозначить первый принцип, необходимо определить различие между профессиональным историком или профессией историка и дилетантом от истории? Очевидно, что оно заключается прежде всего в том, что историк, в отличие от последнего, способен к историческому исследованию, владеет комплексом специальных знаний, представляющих собой его творческую лабораторию, своеобразную "кухню" его профессионального мастерства. У историка должно быть определенное мировоззрение, взгляд на мир, на его развитие. Взгляд этот может быть рациональным, признающим наличие объективных законов истории, и иррациональным, который такие законы отрицает, объясняет ход исторических событий волей случая, рока, судьбы, игрой слепых сил, добрыми или злыми помыслами людей, Божественным провидением. Каждый историк волен исповедовать свою философию истории, но главное, чтобы он делал это осознанно. В противном случае неизбежны путаница, эклектика, не приводящие в познании истории к какому-либо реальному результату. К сожалению, в нынешней ситуации понимание этого отсутствует. Мы видим смешение различных подходов и понятий, образующих странный симбиоз в нашем понимании и объяснении прошлого, состоящий из множества элементов.
Во-первых, сегодня очевидно увлечение историософским или, как его еще называют, метаисторическим подходом. Здесь философия истории выступает практически "в голом виде". Сами исторические факты не играют особой роли. Главное — понять смысл и назначение исторического процесса. Типичным образцом такого подхода является книга Н.А. Бердяева "Истоки и смысл русского коммунизма". В последнее время появилось множество публикаций подобного же рода, как извлеченных из арсеналов прошлого, так и написанных заново, в большей мере эпигонских, но иногда достаточно оригинальных. Их легко можно узнать сегодня в печати в виде размышлений о революции, о судьбах России, о русской идее, об особом предназначении русского народа, русской интеллигенции, евразийстве и т. п.
Во-вторых, явно видна сегодня непреодоленная марксистская трактовка исторического процесса с точки зрения формационного подхода в терминах: капитализм, социализм, коммунизм. Встает вопрос, исчерпаны или нет возможности исторического познания на базе марксистской методологии. Как свидетельствует мировой опыт, терпит крах лишь одна догматическая ветвь марксизма, называемая "марксизм-ленинизм", т.е. марксизм в большевистской интерпретации, омертвевший и канонизированный в сталинский и постсталинский период. На деле же марксизм не стоял на месте. Современные социал-демократические теории, если судить по программам одноименных политических партий, не отрицают своего родства с марксизмом и ведут от него свое происхождение. Существует множество направлений и оттенков марксистской мысли: леворадикальные,неомарксистские, соединяющие в себе традиционные марксистские идеи со структурализмом, антропологией, экзистенциализмом, фрейдизмом и неофрейдизмом, психоанализом, философской герменевтикой, современными теориями языка, которые применяются в истолковании истории, в том числе и советской.
Однако в современном ученом мире более распространенным является другой подход, называемый цивилизационным. Между ним и марксизмом имеются определенные черты сходства, используются иногда однотипные понятия и категории. Да и сам марксизм рассматривается в рамках более общего цивилизационного подхода как частный случай, как теория, вполне применимая для некоторых специфических исторических условий, времени и места, например для Европы XIX столетия. Ранее история изучалась в рамках единой теории модернизации, суть которой составлял переход от традиционных обществ к современным в качестве общей закономерности мирового развития. Впоследствии под влиянием структурной антропологии, обратившейся непосредственно к человеку в истории, было обращено внимание на существенные отличия историй отдельных стран и народов, образующих особые типы цивилизаций. Постмодернизм вообще отрицает какие-либо общие закономерности и единство исторического процесса. Есть кризисы, разъемы, отсутствие преемственности между отдельными циклами истории.
Таким образом, сегодня перед нами существует возможность свободного выбора, обеспечивающего различные пути к постижению и осмыслению истории России и СССР. Какой из них предпочтителен, должен решить каждый сам за себя. И первый, основополагающий, принцип гласит, чтобы этот выбор был аргументированным и последовательным. Нельзя допускать, чтобы одни события рассматривались, например, как проявление классовой борьбы, другие — как происки одержимых злою волей и маниакальными идеями людей, третьи — как случайное стечение обстоятельств и т. д. Этим, к сожалению, нередко грешат начинающие историки, да и не только они. В современной трактовке событий советской истории это проявляется особенно наглядно. Кроме того, есть немало людей, которые считают, что ничего стоящего, кроме занимательных рассказов о прошлом, из истории извлечь невозможно. Есть приверженцы такой точки зрения и среди профессиональных историков или, по крайней мере, претендующих на эту роль.
Разумеется, встает вопрос, какой подход будет положен в основу данного курса. Его содержание лежит в русле социальной истории. Это означает, что в центре внимания находится прежде всего российское и советское общество ХХ в. Все остальное — экономика, государственные институты, политическое устройство и т. п. — рассматривается как производное от исторически сложившихся общественных форм. Властные структуры и институты, которые, безусловно, оказывали громадное воздействие на ход исторических событий, выступают не как самодовлеющие, развивающиеся по своим законам, а как результат их взаимодействия с общественными процессами. Роль тех или иных личностей, включая руководителей страны и партийных вождей, рассматривается в контексте породившего их времени.
Как известно, существует множество "измов", т. е. теорий, по-разному трактующих проблемы истории общества, — экономических, социальных, политических. Поскольку задача курса состоит в том, чтобы понять и объяснить сложнейшие перипетии событий ХХ в., выбор остается за теми из них, которые признают объективные законы исторического развития, но только за такими, где, как говорят, многие концы сходятся, многие точки зрения живут. Такой, например, теорией может выступать теория модернизации.
В контексте модернизации страны рассматриваются в курсе вопросы происшедшей в России революции, нэп, так называемое "построение социализма в СССР", индустриализация, коллективизация и культурная революция, проблемы развития страны после Великой Отечественной войны. Доказывают свою полезность и более частные теории, например, теория экономических циклов, позволяющая понять, почему нельзя насиловать законы экономики, как это делали большевики. Но главное — нельзя подгонять факты под какую-либо заранее избранную схему, как было раньше. Основанные на конкретно-историческом материале положения и выводы — вот в чем сегодня больше всего испытывает нужду историческая наука. Различные теории, безусловно, должны учитываться при интерпретации фактов, но на предмет их соответствия историческим реалиям. С этой точки зрения необходимо рассматривать такие, казалось бы, привычные понятия как "социализм", "классы", "классовая борьба". Точно так же обстоит дело с терминами и категориями, которые нашли широкое распространение в последние годы и превратились в своего рода штампы и клише — "демократия", "тоталитаризм" и пр.
В содержании курса учитываются многие явления и факты в истории советского общества, которые раньше игнорировались или отвергаются сегодня по причинам политической конъюнктуры, но отрицать их — все равно что "плевать против ветра". Идеология и политика — вещи, которых следует избегать в научном освещении истории. Как уже говорилось, опыт предшествующей историографии показывает, что идеологической зависимости ей избежать не удалось. "Мертвый хватает живого", — гласит известный афоризм. Марксизм, провозглашая принцип партийности в науке, возводит эту зависимость в абсолют своим требованием жесткого классового подхода к истории, большевистской нетерпимостью, непримиримостью к так называемому буржуазному объективизму и выдает это за некое научное достоинство. Но спрашивается, почему то, что с научной точки зрения является недостатком, должно рассматриваться как преимущество? Поэтому второй принцип, обеспечивающий путь к правильному познанию прошлого, гласит: глупо было бы отрицать зависимость истории как науки от идеологии, но как только научное знание открывает возможность ослабить эту зависимость, историк обязан воспользоваться ею. Такова диалектика, и только так можно избавиться от влияния "резиновой" идеологии, от исторических трудов, скроенных по принципу "чего изволите?". Правда, здесь таится одна из самых трудных и болезненных проблем истории как науки.
Дело в том, что, как только начинается поиск способов к научному пониманию и объяснению истории, происходит ее усложнение, "утяжеление", поскольку наука пользуется специальными терминами, методами, приемами. Сторонники описательной истории, истории, которая просто нанизывает факты, оставляя в стороне их осмысление, часто апеллируют к общественной роли исторического знания. В этом смысле ее функция сводится к воспитанию гражданина и патриота своего отечества. А раз так, — история должна быть проста, доходчива, доступна, должна использовать различные приемы воздействия на широкую аудиторию, не исключая чисто литературных, художественных. Хотя такие приемы зачастую приносят успех, они далеки от науки. Идеальным выходом из положения было бы, конечно, соединение в исторических трудах и науки и искусства, но такое встречается редко, ибо искусство, как говорится, Божий дар и дается далеко не каждому, кто занимается историей. Есть ходячее выражение, что стать историком легче, чем математиком, но стать хорошим историком невероятно труднее, чем хорошим математиком. Как бы то ни было, сегодня в мире наибольший авторитет имеют научно-исторические школы.
Необходимость научной истории, основанной на всех достижениях гуманитарного знания, для нас, людей конца ХХ столетия и вступающих в новый век, диктуется еще и тем, что, как показал предшествующий опыт, она может быть крайне опасным оружием. Об этом не нужно забывать. Подобно тому, как занятия физикой и математикой приносили своими открытиями не только благо человечеству, так и занятие историей может быть, например, прибежищем националистов всех мастей и оттенков, служить основой для экстремизма, выдвижения бредовых идей и теорий. Как это происходит?
Дело в том, что историку приходится встречаться с мириадами фактов, о которых сообщают исторические источники, значительных и малозначительных, правдивых и ложных. Все они находятся в определенной причинно-временной взаимосвязи. Нет ничего проще, как зацепиться за какой-нибудь фактик или случайно выхваченные связи и дать правдоподобное объяснение, которое неискушенный читатель примет за истинное, и примеров тому множество, особенно в нынешних исторических "трудах" и исторических экскурсах, к которым любят прибегать различные политические деятели.
Существуют определенные процедуры и правила научного освещения прошлого, называемые методологией истории. Желательно, чтобы они приводили к определенному результату — созданию научной теории, объясняющей, почему вышло так, а не иначе. Но в силу своей специфики история как наука чаще всего не претендует на слишком широкие обобщения, повествуя о том, что имело место в действительности. Рассказ о прошлом, о "былом" преобладает в исторических трудах. Как считают специалисты в области методологии истории, из различных типов обобщений исторических фактов мышлению профессионального историка свойственны в основном наиболее эмпирические уровни, остальное остается на долю философов или социологов, задача которых и состоит в том, чтобы создавать общую теорию исторического познания и исторического процесса. Но это не значит, что историк свободен от теоретических обобщений. Его стихия — это выводы и заключения о сущности и характере исторических явлений, свойственных данному времени и месту, например создание концепции индустриализации в России на рубеже ХIХ—ХХ вв. Как правило, такого рода концепции относят к теориям среднего уровня, которые могут служить основой для дальнейших обобщений. Сказанное нисколько не принижает значение профессии историка, просто это — специфика его работы.
Наиболее распространенными до недавнего времени были позитивистская и марксистская ориентации в историческом познании. Первая апеллировала к позитивному, т. е. положительному, конструктивному, основанному на опыте знанию, вторая — к материалистической диалектике. Обе требовали подходить к изучению исторических событий с позиций системного (структурного, функционального) анализа, опираясь на систему конкретно-исторических фактов. Сегодня и та и другая подвергаются критике с позиций постструктурализма, герменевтики и структурной лингвистики. Это касается прежде всего конкретных способов работы с историческими источниками.
Умение правильно обращаться с ними — отличительный признак историка-специалиста. Этому учит источниковедение, которое с полным правом можно назвать творческой мастерской исторической науки. Центральный вопрос, который встает перед историком, можно ли извлечь из источников истинные факты и на их основе построить историческую концепцию. Классическое источниковедение стоит на том, что — да, только нужно соблюдать определенные процедуры и правила. Постмодернисты говорят — нет, так как источник опосредован языком (дискурсом), на котором он изложен, а тот не дает возможности отличить истинное от ложного. Современный язык вообще — орудие власти, инструмент подавления и подчинения человеческой мысли. Поэтому смысл работы историка состоит только в выяснении взаимодействия текста, языка источника и контекста, т. е. в какой возможной связи исторических событий он находится, занимаясь при этом поиском первородных языковых сущностей. На этой основе в лучшем случае можно достичь понимания и правдоподобия в изложении исторических событий.
Несомненно, что внимание к языку источника необходимо. Более того, историку надо уметь вслушиваться и понимать "язык", на котором говорит "эпоха", на чем настаивает современная герменевтика. Но все же нужно помнить, что за этим "языком" стоят определенные исторические реалии. Истина — всегда понятие относительное и объективность в науке — это просто больше знаний о предмете, а требования к историческому объяснению сегодня должны быть довольно жесткие: если какой-либо факт в него не укладывается, то оно должно быть отвергнуто. Это является критерием отделения истинной теории от ложной, что особенно важно подчеркнуть, так как сегодня приходится сталкиваться с великим множеством разного рода новых версий по поводу тех или иных событий в истории ХХ в. Историкам, особенно неофитам, не следует впадать в неумеренный "телячий" восторг в связи с появлением в печати очередной новомодной теории, а постараться прежде всего испытать ее на прочность, на соответствие историческим реалиям. Кстати, здоровый консерватизм, скептицизм и здравый смысл всегда ценились в качестве непременных атрибутов в профессии историка.
Таким образом, единство методологии является еще одним важнейшим условием объективного освещения прошлого. В свою очередь, методология — это достаточно сложный комплекс приемов и средств научно-исторического познания. Не будем касаться их всех, упомянем лишь те, без которых никак нельзя обойтись профессиональному историку, и которые являются вернейшим признаком его отличия от дилетанта, подчас даже брызжущего эрудицией, свободно порхающего от одного века к другому, направо и налево рассыпающего цитаты и т. п. Надо иметь в виду, что профессия историка весьма многотрудная. Это напряженная будничная работа в архивах, требующая, как иные полагают, "каменной задницы". Но одной ее недостаточно, голова, конечно, намного важнее.
Одним из обязательных в истории является прием ретроспекции или ретроспективного познания путем последовательного и постепенного углубления в прошлое с целью найти корни или первопричины событий. В печати, например, прошел вал публикаций, посвященных отечественному бюрократизму, и где только не находили объяснения его природы и сущности: и в приказной волоките Московского царства, и в петровских преобразованиях, и в николаевской России. Если не нарушать требований ретроанализа, то мы найдем объяснение этому гораздо ближе, в советском партийно-государственном устройстве, а прежние проявления бюрократизма будут выглядеть лишь в качестве его отдаленных исторических корней. Нужно обратить внимание, что если при ретроспекции мы идем к прошлому от настоящего, то построение исторической теории-объяснения следует в обратном порядке: от прошлого к настоящему в соответствии с принципом диахронии.
Другим обязательным условием является принцип историзма, т. е. представление истории как имманентно связанного закономерного процесса. Каждая последующая ступень истории есть результат предыдущей.Сегодня этот принцип подвергается особенно усиленной атаке, но без него научная история невозможна. Историзм дополняется герменевтикой, т. е. предполагает умение вживаться в эпоху, смотреть на события как бы изнутри, глазами людей ушедших поколений. Без этого достичь понимания истории невозможно. Суждения только с позиций современности — проявление непрофессионализма, и нынешняя ситуация демонстрирует тому уйму примеров. Соединение историзма и герменевтики — "новый историзм" можно осуществить только в процессе работы над источниками: другого способа просто не существует. Тем не менее взгляд на историю с позиций современности также необходим, но не в том смысле, как сейчас часто бывает: "большевики — гады", "Ленин — убийца", а в том, что многое ныне видится иначе, чем представлялось людям своего времени, что на многое сегодня открылись глаза, стали известны скрытые доселе факты.
Для подлинно научной истории крайне необходим историко-сравнительный анализ: исторические параллели и аналогии. При этом должны соблюдаться определенные условия. История, конечно, дает пищу для бесконечного числа аналогий, основанных на сходстве исторических ситуаций, но нужно всегда задаваться вопросом, насколько правомерны, например, такие из них, как Сталин и Гитлер, Сталин и Иван Грозный; соблюдаются ли здесь, так сказать, правила игры, требования историзма, ретроспекции, приняты ли во внимание специфические исторические обстоятельства. Подобное предупреждение очень важно, потому что в сегодняшней ситуации ничем не сдерживаемый компаративизм получил прямо-таки вид болезни.
С историко-сравнительным подходом связана проблема альтернативности в истории. Она сегодня тоже имеет какое-то болезненное звучание, не имеющее ничего общего с наукой, а скорее с маниловскими мечтаниями: что было бы, если... вот если бы да кабы... Вообще говоря, рассматривать альтернативы полезно, чтобы понять суть происшедшего, но только такие, которые реально существовали в действительности, если за ними стояли реальные общественные силы, интересы, действующие лица, да и то это скорее удел социальной научной фантастики. История многовариантна, но только в данный конкретный момент времени. Реализуется же всегда только один вариант, нет возможности ни переделать, ни подправить события, как бы этого ни хотелось. Анализ альтернатив помогает понять, почему произошло так, а не иначе. Возможность выбора есть только сегодня, а сделать правильный выбор можно, опираясь на уроки истории. В этом смысле история — magistra vitae, хотя, как показывает опыт, извлекать уроки мы еще не научились. Все зависит от того, как понимать и использовать эти уроки. Простое заимствование из прошлого обычно ни к чему не приводит, а может обернуться фарсом и разрушительными последствиями. В свое время было, например, много дискуссий об уроках нэпа на предмет того, как перенести нэповские реформы, о которых пойдет речь в курсе, на почву более поздней советской экономики. Но историческое значение нэпа состоит совсем в другом. Это прежде всего опыт выхода из кризисной ситуации. Основания, на которых он может быть осуществлен, принципы реформирования, приносящие весомые результаты, и несбывшиеся надежды, мы рассмотрим подробнее в свое время.
Предлагаемый курс, видимо, будет необычным, в значительной мере экспериментальным, по своему содержанию не сходным с тем, о чем пишет современная литература на исторические темы. В нем будет сделана попытка реализовать исходные постулаты, которые изложены выше. Главное в содержании курса — предложить читателю научную версию советского периода отечественной истории. В последние годы отмечается тенденция давать целостную историю России за весь ХХ в. Барьер, созданный советской историографией и отмеченный 1917 г., как бы сметен, что вряд ли оправданно. Современные теории исторического знания много внимания уделяют проблемам прерывности и непрерывности исторического процесса. С этой точки зрения очевидно, что в истории страны в уходящем столетии произошел глубокий разлом, отделяющий историю дореволюционной России от советской. В содержании курса раскрывается, почему последняя представляет собой другую историю. В центре оказывается тот вариант общественного развития, который под флагом строительства социализма и коммунизма осуществлялся в СССР, стадии и этапы, которые он прошел, и причины, обусловившие его крах. Таким образом, налицо начало и конец большого и длительного исторического периода, один из завершенных исторических циклов, к которым испытывают особую любовь историки, описывающие взлет и падение империй, государств и народов.
Самостоятельный курс советской истории не стоит особняком, а находится в русле всеобщей истории, где принято отделять новую историю (Modern History) от новейшей (Contemporary History), а гранью служит завершение Первой мировой войны, ознаменовавшей глубокие изломы в судьбах не только России, но и многих других стран. В этом смысле курс можно определить как новейшую историю России, если можно было бы проигнорировать существование СССР.
Сегодня в научной и учебной исторической литературе есть попытки смазывать, забывать или пропускать историю советского периода, напрямую восстанавливая преемственность между досоветской и постсоветской Россией. Напрасные старания! Как говорят, из песни слова не выкинешь, тем более не выбросить на свалку истории свыше 75 лет, плотно насыщенных важнейшими событиями. Хотя 1917 г. стал переломным для российской истории ХХ в., это вовсе не значит, что возникшая на развалинах старого мира система не имела своих истоков в прошлом. С данных позиций рассматривается в курсе вопрос о преемственности в историческом развитии страны.
Причинам происшедшей в России революции посвящена специальная глава. Она носит нетрадиционный характер и не просто рассказывает о событиях начала века, а указывает на те противоречия российской действительности, которые привели к революционному взрыву в стране. Это своего рода предыстория к курсу. И в самом его содержании постоянно показывается, как происходило в советский период столкновение старого, идущего из прошлого страны, и нового, принесенного иными ветрами истории, что на практике рождалось из этого на отечественной почве. Первая часть курса завершается историей 1930-х годов, когда в основном сложилась общественная система, просуществовавшая в своих главных чертах еще долгие годы.
Вторая книга, которая выйдет в ближайшее время, открывается историей советского общества в годы Великой Отечественной войны, ставшей для него испытанием на прочность и во многом определившей ход событий в послевоенный период. Новая расстановка сил на международной арене, бремя начавшейся "холодной войны", истощение людских и материальных ресурсов страны, первые признаки стагнации созданной в предвоенный период системы, незавершенность процессов экономической и социальной модернизации, неудачные попытки реформ, их причины, нарастание противоречий, приведших к краху советского социализма и распаду СССР, составят содержание других разделов второй книги. В них используется понятие "зрелый социализм" для определения сущности общественного строя, который сложился к концу советской эпохи, однако вовсе не в том смысле, в каком употребляли его партийные идеологи — в качестве синонимов терминов "развитой" или "реальный социализм". Речь идет о том, что та модель общественного развития, которая реализовалась в СССР под покровом социализма, приобрела завершенные черты и, обнаружив свою общественную неэффективность, пала, словно созревший плод.
Далеко еще не осмыслено историческое значение неудачного социалистического эксперимента в нашей стране. Нужна историческаядистанция, чтобы полностью его понять и осознать. Общество, в котором мы живем, несет на себе наследие советского прошлого. Только понимая это обстоятельство, можно вырабатывать способы его реформирования. История современной России — открытая книга и специально в содержании курса не рассматривается. В заключение поднимается лишь вопрос о том, какое значение имеет для нас сегодня опыт советского социализма, можно или нет им пренебрегать, определяя пути и направления развития нашего общества.
Часть I. ИСТОКИ И СТАНОВЛЕНИЕ СОВЕТСКОЙ СИСТЕМЫ (1917—1921)
Причины революции в 1917 г.
Правящие классы
Первая категория - это правящая элита страны, олицетворение власти, имущие или, по марксистской терминологии, эксплуататорские классы, связанные между собой тесными узами. Хотя среди них постоянно возрастал предпринимательский и буржуазный элемент, именно эти узы определили общий консервативный характер правящей верхушки, слабую реакцию ее на вызов времени, а значит, - культивирование отсталости.
В историографии утвердилось представление о слабости российской буржуазии, ее неспособности играть самостоятельную роль в общественной жизни страны и осуществлять политическое руководство ею. Подобное представление является не то чтобы неправильным, но, в свете сказанного, нуждающимся в существенной корректировке. Иначе трудно будет понять истоки и причины той ожесточенной гражданской войны, которая более чем три года после революции сотрясала Россию. С социальной природой имущих классов оказывалось тесно связанным их политическое лицо. В России фактически не было буржуазных партий в классическом понимании термина "партия". (Кстати, вопрос о социальной подоплеке различных партий в России изучен очень плохо). Если взять для примера партию октябристов, то это было скорее региональное объединение московских финансово-промышленных и помещичьих кругов, чиновной и военной бюрократии. Точно так же нужно рассматривать понятие "Прогрессивный блок", но относящееся уже к другой столице. Или же взять партию конституционных демократов - кадетов, которая представляла собой скорее объединение либерально-настроенных российских интеллектуалов (ученых, писателей, журналистов, адвокатов и пр.), чем политическую партию буржуазии. Любопытно, что даже у кадетов - самой левой партии этого политического спектра - программные требования не шли дальше установления конституционной монархии. Весьма влиятельными в среде правящих классов были позиции союзов и объединений монархического и националистического толка. Все упомянутые политические объединения господствовали в III и IV Государственных думах, деятельность которых пришлась на годы, предшествующие революции.
Политические настроения в стране находились в сильной зависимости от многочисленной бюрократии, заинтересованной в сохранении существующих государственных устоев. Только в государственных учреждениях России накануне революции было занято 576 тыс. чиновников. Это была по тем временам огромная армия, содержание которой ложилось тяжелым бременем на государство.
Средние слои
В последние годы в литературе активно обсуждалась проблема средних слоев и их роли в общественной и политической жизни. Сюда обычно включают различные по своему положению группы населения: мелких предпринимателей, служащих, большую часть работников образования, здравоохранения, высококвалифицированную часть рабочего класса - "рабочую аристократию" и некоторые другие. Эти средние слои рассматриваются как основа общественной стабильности и демократии. В положении средних слоев в России необходимо отметить несколько моментов. Во-первых, их относительную малочисленность - всего 8% (см. с. 27), во-вторых, их крайнюю пестроту, в-третьих, невысокий уровень материального существования, в-четвертых, политическую неустойчивость и аморфность. Не случайно в этой среде гнездилось ядро большинства политических партий и группировок так называемого социалистического свойства от неонародников до анархистов.
Рабочий класс
Российский пролетариат, который в советской историографии провозглашался главным вершителем революции и судеб страны в ХХ в., составлял примерно пятую часть ее населения. Его ядром считались промышленные рабочие, которых в России было примерно 3,6 млн. человек. Это было меньше, чем в США, Англии, Германии и примерно столько же, сколько во Франции. Как бы то ни было, пролетариат не представлял в России большинства населения. Согласно классической марксистской схеме рабочий класс не должен брать власть (революционным или парламентским путем), пока он не составит такого большинства, а это невозможно без длительного развития капитализма на основе крупной промышленности, проведения, так сказать, подготовительной работы для перехода к социализму. В этой схеме сразу следует отметить два исторических заблуждения. Во-первых, преувеличение количественной стороны дела. В вопросах завоевания власти большинство не имеет принципиального значения, как показывает исторический опыт. Во-вторых, ни Маркс, ни его последователи в различных странах не могли предвидеть, какими путями пойдут развитие производительных сил и изменения в общественной жизни. Бесспорно, что представление о роли крупного фабрично-заводского производства, перманентно преобразующего мир, оказалось иллюзией. Под влиянием научно-технического прогресса вступили в действие другие факторы. В свете современных тенденций очевидно, что удельный вес рабочего класса в его классическом марксистском понимании в ведущих странах начинает сокращаться и размываться, а увеличивается роль как раз средних слоев.
Заблуждения марксизма в какой-то мере были присущи российской социал-демократии, выступавшей от имени пролетариата, и прежде всего - меньшевикам. Позиции другой партии - большевиков, сторонников Ленина, были несколько иными. Ленин, как главный теоретик большевизма, обладал большой смелостью, иначе сформулировав задачи пролетарской революции и установления пролетарской диктатуры применительно к условиям России, соединив марксистскую теорию с некоторыми положениями крестьянско-эсеровского социализма, причем взгляды Ленина складывались и постоянно менялись в ходе революционной борьбы и самой революции, т. е. зависели от политической ситуации.
Бесспорно, что роль городских рабочих в истории новейшего времени чрезвычайно возрастает. В крупных центрах концентрируются громадные массы рабочих. Возникают предпосылки для их организации, консолидации и коллективных солидарных действий в защиту своих интересов. Такая масса представляет собой огромную силу, о чем неоднократно свидетельствовала история ХХ в., в том числе и российская. Однако для социал-демократов, как уже было сказано, типично преувеличение общественной и политической роли пролетариата. Понятие пролетариата в их построениях зачастую выглядит ходульным и абстрактно облагороженным. Достаточно взглянуть на произведения большинства тогдашних теоретиков социал-демократии, чтобы это понять. Причем данная черта присуща в большей мере для большевиков, чем меньшевиков, поскольку последние, отрицая необходимость захвата пролетариатом власти в России, указывали на его неразвитость, необразованность, некультурность, неготовность к социализму. Таким образом, вопрос о пролетарской или социалистической революции в России во многом упирался в социальный облик российского пролетариата. Что же он представлял собой в реальности?
Прежде всего необходимо отметить, что кадры рабочих в России формировались за счет крестьянского населения, беднейших пролетаризирующихся слоев деревни. В промышленное производство вовлекалась прежде всего деревенская молодежь. В силу того, что индустриализация России насчитывала небольшой срок, это означает, во-первых, что большинство рабочих были относительно молодого возраста, во-вторых, пролетариями первого поколения, полностью не оторвавшимися еще от крестьянской среды, ее сознания и общинной психологии. Формы труда в промышленности носили на себе общинный отпечаток (артельность, коллективная ответственность, особые отношения между рабочими, начальством и предпринимателями). Только относительно начала ХХ в. можно говорить о складывании в российском пролетариате устойчивой группы квалифицированных рабочих, принадлежащих целиком и полностью городской культуре и идентифицирующих себя как "пролетарии".
В сравнении с рабочими Запада российские рабочие значительно уступали по уровню образования. Например, внушительная часть российского пролетариата - женщины были более чем наполовину неграмотны, да и среди рабочих мужчин уровень образования ограничивался, как правило, пределами начальной школы и овладением элементарными навыками грамотности. Наблюдалось несоответствие между требованиями современного производства и культурно-техническим уровнем рабочих - еще одно противоречие российской действительности, которое необходимо было решать для осуществления задач индустриализации.
Невысоким оставался уровень материального положения рабочих, особенно на фоне других стран, плохими были жилищные и бытовые условия, дольше была продолжительность рабочего дня и ниже - оплата труда. Настоящим бичом рабочего быта было пьянство, разгульное поведение, избиения жен и детей. Но, пожалуй, более всего отличало их политическое бесправие, различные препятствия для участия в политической жизни, для создания рабочих организаций, профсоюзов, клубов и т. д. Именно с наступлением нового века рабочие на Западе добиваются в этой области крупных успехов - живой пример для рабочих России. Несомненно однако, что в рабочих предместьях городов и заводских поселках начала складываться определенная "рабочая культура" со своими стандартами и нормами поведения, во многом, правда, унаследованными от крестьянского общинного прошлого.
Большевики как партия рабочего класса
Суммируя все эти обстоятельства, нельзя не признать, что облик российских пролетариев был весьма далек от марксистского идеала борца за социализм, но в то же время невозможно отрицать и то, что в их среде существовали объективные предпосылки агрессивности и радикализма, враждебности к "верхам", что в массе своей рабочие склонны были поддерживать ту партию, которая выдвигает наиболее революционные требования, т. е. большевиков. Не случайно, как признавал впоследствии лидер меньшевиков Л. Мартов, большевизм в России имел глубокую почву.
Встает вопрос, в какой мере большевики осознавали противоречие между характером и масштабом поставленных ими задач и реальным положением дел. Для Ленина, главного их теоретика, как убеждает логика его действий, этот вопрос всегда занимал второстепенное место, подчиненное главному - вопросу о власти. В этом случае низкий культурный уровень и небогатый профессиональный опыт рабочего класса не имел решающего значения. Ставя на повестку дня простые и доходчивые тактические лозунги в 1917 г., Ленин и его сторонники сумели мобилизовать и завоевать на свою сторону массы. Однако взять власть и осуществить социализм на практике - две совершенно разные вещи, и то, что может сыграть на руку революционерам на определенном этапе, впоследствии может обернуться против них самих.
Задаче завоевания власти служил своеобразный вклад Ленина в развитие марксистской теории - его учение об авангарде пролетариата - пролетарской партии, состоящей из профессиональных революционеров. Оно не возникло на пустом месте и, пожалуй, наиболее наглядно демонстрирует учет Лениным опыта предшествующей революционной борьбы в России и прежде всего народнических организаций. Но, если принять во внимание сказанное выше о роли интеллигенции в России, то понятие авангарда неизбежно идентифицируется не с рабочими, а с интеллигентской верхушкой партии. Накануне революции партия большевиков численно была невелика - всего несколько десятков тысяч, из которых многие были разбросаны по тюрьмам, находились на каторге, в поселениях для ссыльных, рассеяны в эмиграции. Конечно, в рядах большевиков были рабочие, но не они делали погоду в партии. Частые обвинения Ленина и его сторонников в приверженности бланкистско-заговорщической тактике тоже не лишены оснований, особенно когда понятие авангарда суживается до логики действий небольшой группы лиц, стоящих у руководства партии.
Национальный вопрос в России
Взрывной миной в основании государственного устройства России был национальный вопрос. Процессы, происходившие в стране, вели к быстрому пробуждению самосознания народов империи. Не случайно в начале века происходит оформление национальных партий, борющихся либо за отделение от России, либо за автономию в ее составе. Политика правительства оставалась в целом великодержавной и шовинистической. Попытки реформирования национально-государственного устройства не шли дальше проектов, лежавших без движения в канцеляриях государственных учреждений. Чем более были стеснены национальные чувства отдельных наций, тем более склонны они были поддерживать радикальные требования. Этим обстоятельством объясняется, например, очень значительный еврейский элемент в руководстве практически всех социалистических партий.
ГОД
Государственное совещание
12 августа в Москве открылось Государственное совещание, на котором присутствовали представители многих партий и организаций, предпринимательских союзов, офицерского корпуса и генералитета. Совещание открыл Керенский, заявивший, что основными задачами правительства являются продолжение войны, водворение порядка в стране и армии и организация твердой власти. Выступивший с речью Корнилов предупреждал, что если в ближайшее время не будут приняты решительные меры, то фронт рухнет. Донской атаман генерал А.И. Каледин поддержал Корнилова и выставил следующую программу: армию поставить вне политики; Советы и армейские комитеты упразднить; декларацию прав солдата отменить; офицерам предоставить полную власть.
Речи, прозвучавшие на совещании, вызвали протесты и возмущение в стране. В связи с этим правые силы решили несколько отложить свое выступление.
Армия
Вопрос о завоевании армии на сторону революции во многом решался на Западном фронте, где находилась Ставка. Новый Главнокомандующий генерал Н.Н. Духонин в свете происходивших событий заявил о своем нейтралитете. Однако симпатии его были не на стороне большевиков. Не без участия Ставки был организован побег на Дон из Быхова группы генералов и офицеров, арестованных за участие в Корниловском мятеже. Все они вскоре станут главными фигурами гражданской войны на юге России. Сами же воинские части, расположенные на территории Белоруссии, были настроены весьма революционно. Фактически вопрос об установлении советской власти решался не столько местным населением, сколько воинскими частями и гарнизонами. Воспользовавшись отказом Духонина подчиниться декрету об установлении перемирия на всех фронтах, СНК сместил его с поста и назначил вместо него прапорщика Н.В. Крыленко. Дальнейшие события в старой армии — это история ее распада и развала, повального дезертирства, моральной деградации и массовых бесчинств. Возвращающиеся с фронта солдаты принимали активное участие в борьбе за власть и передел земли в российской "глубинке".
Центральный район
В Центральном районе советская власть в целом была установлена быстро и относительно безболезненно. Здесь были сосредоточены основные кадры рабочих России, в массе поддерживавшие большевиков. Здесь же находилось малоземельное крестьянство, наиболее заинтересованное в аграрной реформе и ликвидации помещичьего землевладения. В этом районе существовала самая густая сеть советских органов, многие из которых были под влиянием большевиков. Пожалуй, единственное исключение составляла Тамбовская губерния. В Тамбове у большевиков не заладилось с самого начала. Вооруженная борьба за власть продолжалась в нем до февраля 1918 г. И потом, вследствие многих ошибок и извращений, допущенных местными коммунистами, обстановка оставалась неустойчивой, а закончилось все это "антоновщиной" и беспощадным подавлением восстания местного населения против большевистского режима.
Поволжье
По раскладу социальных и политических сил крестьянское и торговое Поволжье заметно отличалось от Центра. Как показали выборы в Учредительное собрание в ноябре 1917 г., общественные настроения здесь склонялись в пользу партии эсеров, отражавших позиции местного, по большей части зажиточного, крестьянства. Советская власть в Поволжье устанавливалась намного труднее, зачастую путем вооруженных походов, и была весьма зыбкой, как свидетельствовали дальнейшие события.
Урал, Сибирь и Дальний Восток
Урал, как один из промышленных районов России, оказался как бы разделенным между "пролетарски настроенными" центрами и зажиточным казачеством на юге. Центром событий стал Екатеринбург, где находился Уральский Совет. Этот город сыграл роковую роль в судьбе династии Романовых, которые после ряда сложных перипетий оказались на Урале. Оренбургские казаки создали собственное войсковое казачье правительство во главе с атаманом А.И. Дутовым. Против него были направлены отряды Красной Гвардии, руководимые будущим полководцем гражданской войны В.К. Блюхером, которому удалось оттеснить Дутова в дальние станицы.
Непрочной и верхушечной оказалась власть Советов в Сибири и на Дальнем Востоке, хотя в большинстве крупных центров она была провозглашена вслед за событиями в Петрограде. В самих Советах здесь было заметным влияние меньшевиков и эсеров. Очень скоро в этих районах обнаружились сепаратистские тенденции и образовались свои, независимые от центра правительства.
Закавказье
Еще менее прочными оказались позиции большевиков в Закавказье. Пребывание в регионе частей Кавказского фронта, далекого от политических бурь, не оказывало заметного воздействия на обстановку. После Октября на территории Закавказья была провозглашена власть Закавказского комиссариата, который фактически продолжал политику Временного правительства. Главным пунктом влияния большевиков в регионе стал Баку, где в марте 1918 г. была провозглашена Бакинская коммуна, проводившая весьма своеобразную и отличную от Центра политику. В конечном счете власть в Закавказье оказалась в руках местных национальных правительств: в Грузии — местных социал-демократов-меньшевиков, в Армении — дашнаков, в Азербайджане — партии "Муссават".
Средняя Азия
В Средней Азии наблюдалось своеобразное противостояние между Советами, чаще всего объединявшими некоренное население и солдат, и местными организациями мусульманского толка, находившимися в зачаточном состоянии и борющимися за создание так называемой "Кокандской автономии". Основная же масса местного населения была темна и безграмотна и активного участия в политической жизни не принимала. Взаимное противостояние закончилось в апреле 1918 г. провозглашением Туркестанской советской республики. Сохранялась также власть бухарского эмира и хивинского хана. В своей дальнейшей политике СНК Туркестанской республики, возглавляемый большевиками и левыми эсерами и остававшийся в сущности инородным образованием в регионе, наделал столько ошибок, что потребовалось едва ли не десять лет, чтобы хоть как-то нейтрализовать их негативные последствия.
Вопрос о частной собственности
Необходимо заглянуть в теорию поглубже. Главной причиной отчуждения, а значит и главным препятствием для его преодоления, движения к коммунизму Маркс, а затем и его многочисленные последователи считали институт частной собственности, который является исторически преходящим. В историческом развитии общества постепенно нарастает противоречие между все возрастающим общественным характером производства и частной формой присвоения его результатов. Своего апогея это противоречие достигает при капитализме. И вот Маркс и его рьяные сторонники обрушиваются с критикой на частную собственность, на товарно-денежные отношения, на закон стоимости, на капитализм. Анатомия капитала, которую дал Маркс в своем гигантском труде, была воспринята большевиками в России как катехизис, причем зачастую в весьма упрощенном и утрированном виде, игнорировавшем другие части марксистского учения. Достаточно, мол, ликвидировать частную собственность, и путь к коммунизму обеспечен.
Но тот же Маркс предупреждал, что единовременно упразднить частную собственность нельзя. Общество должно пройти через нее, как бы "переболеть" ею, пройти через испытание частной собственностью. Сегодня в печати идет ее возвеличивание "до небес". Говорится о вечности и неизменности этого института, его происхождении от Бога, о соответствии его реальной природе человека. Но, думается, что это такая же догма, как и многие, ранее царившие в умах. Особенно превозносить ее, видимо, не стоит. Общество, основанное на "священном праве частной собственности", имеет свои изъяны и недостатки, и аргументы против него имеют свои основания. К тому же история демонстрирует нам два совершенно неоспоримых факта: во-первых, что на заре человеческого существования не было частной собственности, которая возникла только на определенной ступени разделения общественного труда; во-вторых, что опыт, особенно последних десятилетий, постоянно показывает развитие этого института в сторону обобществления и возрастания удельного веса общественной собственности. Можно видеть также, как эволюционирует частная собственность в условиях научно-технических революций, как возникают новые социальноэкономические категории на основе измененных понятий собственности (народный капитализм, например). Можно почти наверняка предугадать, что произойдет с этим институтом в грядущих информационных, "зеленых" и т. д. революциях, которые уже сегодня маячат на горизонте.
Классовая борьба и диктатура пролетариата
Считалось, что гениальным открытием марксизма было учение о классовой борьбе, которая является главным двигателем истории. Она-де служит способом разрешения противоречий. При этом возможны варианты: эволюционный, или реформистский и революционный, радикальный. Из этого положения, собственно, и выросли два направления социал-демократии. Экстремистский радикальный путь в силу целого ряда причин, о которых уже говорилось, был взят на вооружение большевиками в России, утверждавшими, что именно они являются истинными и последовательными марксистами. Революция для них стала делом всей жизни. Классовая борьба была возведена ими в абсолют, превратилась в единственный и законченный смысл истории.
Сам основатель марксизма много писал о классовой борьбе, о грядущей пролетарской революции, и, видимо, прав был Ленин, указывая, что из логики его сочинений непреложно вытекает вывод о необходимости революции и установления диктатуры пролетариата на весь переходный период от капитализма к коммунизму, хотя у самого Маркса на этот счет сказано немного, и учение о диктатуре пролетариата детально было разработано самим Лениным.
Для понимания логики и характера революционных преобразований большевиков и создания ими нового государственного устройства важное значение имеет книга Ленина "Государство и революция". Сегодня ее не нужно откладывать в сторону, а наоборот, необходимо ее новое прочтение, так как она лучше всего говорит о том, как представляло себе большевистское руководство направление и смысл будущих революционных преобразований как раз тогда, когда появилась реальная возможность захвата власти. Именно в этом труде Лениным дается его понимание диктатуры пролетариата. Диктатура — ничем не ограниченная власть. Как всякая власть она имеет два лица: разрушительное и созидательное. Она использует различные средства господства и подчинения: насилие, принуждение, убеждение и др. Диктатура пролетариата, по Ленину, есть власть одного класса, власть полная и ничем не ограниченная, реализуемая через целую систему государственных и негосударственных общественных институтов. С большим пафосом Ленин пытается доказать, что диктатура пролетариата отвечает интересам всех трудящихся. Любое государство, утверждает он, является орудием классового господства, инструментом насилия и принуждения. Эта роль государства реализуется через такие государственные учреждения, как армия, полиция, суд, тюрьмы, и т. д. Задача пролетариата в революции состоит в том, чтобы первым делом разрушить старую государственную машину, сломать ее как орудие принуждения и насилия. Но чем ее заменить? Цель коммунизма — всеобщее управление народа, общество без государства и государственных функций. Но сразу достичь такого состояния нельзя, в противовес требованиям анархистов немедленно отменить государство. Взамен Ленин выдвигает положение о постепенном отмирании государственных функций. Если Маркс говорил о государстве-коммуне, которая уже не является в полном смысле государством (опыт Парижской коммуны), то Ленин обращает внимание на Советы как органы народовластия. На место бюрократии как главного атрибута государственного управления предлагается постепенное вовлечение трудящихся в управление государством через Советы; вместо армии — всеобщее вооружение народа; полицейские и судебные функции тоже будут вершиться самим народом; вместо тюрем будут созданы специальные воспитательные учреждения. Предполагалось, что в руки Советов, рабочих и крестьянских организаций перейдут фабрики, заводы, земля, прочее имущество. Для организации производства и распределения намечалось ввести повсеместный учет и контроль, осуществляемый Советами и специально созданными ими комиссиями. Таков был план-схема будущего общественного устройства, и надо сказать, что поначалу большевики действовали в соответствии с этими предначертаниями.
Вопрос о движущих силах революционных преобразований
Прежде чем говорить о самих мероприятиях большевиков, следует затронуть еще один важный пункт в построениях марксизма. Ну хорошо, путем революционного насилия захвачена власть, начался процесс разрушения старой государственности и создания новой. Но что должно стать побудительным мотивом, мотором, позволяющим приводить в движение общество, заставлять его двигаться к коммунизму? Здесь в марксизме обнаруживаются явные слабости. Что касается капитализма — вопрос ясен. Его движущей силой является рынок, товарно-денежные отношения. Марксизм же апеллирует к сознательности людей, познающих законы общественного бытия. Тем самым преувеличивается общественный характер человека. Но человек еще и личность сам по себе. Человек к тому же еще и существо биологическое со свойственными ему инстинктами. Человек плохо укладывается в общественные схемы, имеет свою внутреннюю меру. Что, если у людей нет или не хватает сознательности, нет стремления к тем благам, которые сулит ему светлое будущее?
Советская историография постоянно твердила, что в момент революции марксистские идеи широко распространились в массах в результате неустанной агитационно-пропагандистской работы большевиков. Их сторонники, как свидетельствует язык революции, назывались "сознательные рабочие и крестьяне", противники — "враги трудового народа", "буржуи", "эксплуататоры" и т. п., остальные — "несознательные граждане". Вряд ли можно отрицать тот революционный экстаз, который охватил многомиллионные слои населения России. Но многое еще зависело от того, как и каким образом воспринимали коммунистические идеи люди малообразованные, с низким уровнем культуры или при почти полном отсутствии знаний. Большинство усваивало их весьма своеобразно, а как именно — в сгущенных красках показал уже упоминавшийся А. Платонов, писатель гениального социального видения, в своем романе "Чевенгур". Коммунизм выступал скорее как новая религия, где подчас смешивались и парили самые нелепые и смутные образы. И не случайно даже в официальных источниках проповедники новой власти назывались "апостолами пролетарского евангелия".
ВСНХ
Постепенно большевики приступают и к созданию "своих" революционных органов. Пожалуй, лучше всего демонстрирует то, как мыслили себе большевики новый аппарат, образование Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ), который в советской литературе назывался "главным штабом социалистической промышленности". В революционных преобразованиях большевики вообще отводили особое значение созданию хозяйственных органов.
ВСНХ был учрежден декретом ВЦИК 2 декабря 1917 г. и формировался как выборный коллегиальный орган, предназначенный для организации всего народного хозяйства и финансового дела Советской республики. В его состав вошли Всероссийский совет рабочего контроля, Центральный совет фабрично-заводских комитетов, представители отраслевых профсоюзов. Во главе Президиума ВСНХ стоял Н.Н. Осинский (Оболенский), а с февраля 1918 г. — А.И. Рыков. В аппарат ВСНХ были включены прежние государственно-регулирующие органы, правления крупнейших трестов и синдикатов. На местах создавалась сеть территориальных СНХ (областных, губернских и т. д.), обладавших относительной самостоятельностью. Самым высшим органом, решения которого были обязательными для всех субъектов хозяйственной деятельности, был съезд советов народного хозяйства. Таким образом, система хозяйственных органов создавалась в соответствии с представлениями большевиков о демократии в сфере производства. Никто не предполагал, что очень скоро из этой системы вырастет ужасающий бюрократический монстр, но об этом несколько позже.
ВЧК
Первоначально большевики не планировали создание каких-либо органов насилия, подавления сопротивления свергнутых классов. Подобно тому как в области военной предполагалось оборонять республику в случае опасности всеобщим вооружением народа, так и в случае возникновения внутренней угрозы ожидалось, что существующие органы народовластия — Советы, выборные суды, народная милиция вполне справятся с этой задачей. Надежды на это не сбылись. Постановлением СНК от 20 декабря 1917 г. при нем была образована Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией (ВЧК). Из названия видно, по какому поводу был создан этот чрезвычайный орган. Возглавлял коллегию ВЧК большевик польского происхождения Ф.Э. Дзержинский. Однако объем деятельности ВЧК стал очень быстро возрастать за рамками наспех сформулированных функций комиссии. ВЧК очень быстро стала обретать образ грозного и беспощадного орудия советской власти в борьбе со своими противниками. Главную роль при этом играли формы и методы работы комиссии, отсутствие законной основы ее деятельности. Рассказы об ужасных расстрелах, тюрьмах и концлагерях, которые якобы с самого начала были характерны для ВЧК, сильно преувеличены. "Карающий меч диктатуры пролетариата" поднимался по мере обострения обстановки. В арсенале средств борьбы ВЧК, согласно постановлению, были конфискация имущества, выдворение за пределы Советской республики, лишение продуктовых карточек, включение в список "врагов народа". В положении о революционных трибуналах, которым ВЧК должна была передавать задержанных, максимальным наказанием предусматривалось тюремное заключение до четырех лет. Однако не было гарантий против злоупотребления властью. ВЧК и местные "чрезвычайки" являлись органами, которые должны были формироваться преимущественно из рабочих, но, вследствие своего особого положения, они, как магнит, стали притягивать массу разнородных, случайных, своекорыстных элементов.
Комбеды
Для поддержки своей политики в деревне специальным декретом в июне 1918 г. были учреждены комитеты бедноты (комбеды), зачастую в противовес существующим Советам. В комбедах всем заправляли коммунисты и беднейшие, нередко люмпенские, элементы деревни. Официальное назначение комбедов — перераспределение хлеба, предметов первой необходимости и сельскохозяйственных орудий в пользу бедноты. В то же время комбеды служили своеобразной базой для деятельности продотрядов, проведения заготовительных кампаний, реквизиций и конфискаций продовольствия. Введение комбедов вызвало повсеместное недовольство крестьян, послужило одним из факторов разжигания гражданской войны. Крестьяне отшатнулись от большевиков. Отмена комбедов была одним из пунктов, которые выдвигали левые эсеры в период своего путча в июле 1918 г. Осенью 1918 г. одиозные комбеды были распущены или слиты с Советами, в которых к тому времени уже полностью хозяйничали коммунисты.
КРИЗИС 1920—1921 ГГ.
Ни блестящие победы в гражданской войне, ни героизм ее участников не спасли Советскую Россию от всеобщего и глубочайшего кризиса, пик которого приходится на конец 1920— начало 1921 г. Советская историография возникновение такого кризиса отрицала. Вернее, говорилось о тяжелом положении Советской республики на исходе гражданской войны, о развале экономики, разрухе и голоде. Но одно дело — тяжелое положение, другое — кризис, охвативший все сферы жизни нового общества.
ГОЭЛРО
В контексте принимаемых решений следует рассматривать любопытный памятник большевистского прожектерства — план ГОЭЛРО, рассчитанный на ближайшие 10—15 лет. В советской историографии план, составленный Государственной комиссией по электрификации России, образованной в феврале 1920 г. при ВСНХ, рассматривался как вполне реальный и даже своевременно выполненный. Так можно было утверждать, не вникая в существо плана. Его нельзя сводить к числу построенных электростанций и количеству выработанной электроэнергии, как это делалось раньше. На самом деле это был широкий план социально-экономических преобразований коммунистического характера, составленный специалистами с учетом самых современных технических достижений, которые в то время отождествлялись с электрификацией. Ленин мечтал о централизации всего народного хозяйства под единой "электрической крышей", чтобы сконцентрировать в руках государства "все нити крупной государственной машины".
Центральная идея плана — обновить всю структуру производительных сил России, для чего было задумано создать широкую сеть крупных и мелких электростанций, завязанных между собою в единую энергетическую сеть. Предполагалось, что крупные электростанции снабдят энергией фабрики и заводы, позволят реконструировать их техническую базу, повысить культурно-технический уровень рабочих, в несколько раз поднять производительность труда. Предусматривалась полная реконструкция транспорта на базе создания скоростных электромагистралей. Мелкие электростанции не только должны были озарить своим светом крестьянские избы, но и дать энергию сельским предприятиям, деревенским мельницам, молотилкам и т. п., что само по себе содействовало бы развитию коллективных форм труда, созданию крупных машинных коллективных хозяйств, способных полностью обновить земледелие. Отсюда — "любовь к электричеству" у большевиков, отсюда — известная ленинская максима "коммунизм — это есть Советская власть плюс электрификация всей страны". План ГОЭЛРО закладывал краеугольные идеи под централизованное планирование сверху, под будущие форсированную индустриализацию и сплошную коллективизацию сельского хозяйства.
План обсуждался на VIII Всероссийском съезде Советов в декабре 1920 г. Вокруг него была развернута широкая пропагандистская кампания, шумевшая до тех пор, пока более насущные задачи по выходу из кризиса не выдвинулись в качестве первоочередных. Но и впоследствии пуск каждой новой электростанции в стране с помпой отмечался как важная веха в реализации плана ГОЭЛРО.
Кадры
Состав руководящих органов Советской республики в конце гражданской войны заслуживает тщательного анализа. В нем прежде всего выделялась "старая партийная гвардия", вожди, в чьих руках концентрировалось все больше и больше власти. Они занимали ключевые посты в государственном аппарате, совмещая подчас несколько должностей. Обнаружились признаки превращения этой группы в замкнутую правящую элиту. Несколько особняком стояло профсоюзное руководство, которое находилось как бы в партнерских отношениях с государством. Поэтому в профсоюзах в то время работали достаточно сильные и яркие лидеры, вроде М.П. Томского, выдвинутые в свое время рабочей массой. В профсоюзах и других общественных организациях находили себе последнее прибежище деятели других партий, решившие связать свою судьбу с большевиками.
Вторую, более многочисленную группу в аппарате составляли бывшие рабочие, матросы и солдаты. Заняв ответственные посты и должности, они, конечно, далеко не всегда им соответствовали. Многие были готовы "гореть" на работе, трудиться без сна и отдыха, отдавать ей все силы. Но отсутствие культуры и образования не могло не сказаться. Эти люди мало что знали, плохо разбирались в делах и волей-неволей вынуждены были подчиняться ранее заведенному порядку вещей. Немало оказалось таких, кто, поддавшись искушению властью, впадал в фанаберию, хамство, комиссарство, бравирование своим простонародным происхождением. Эти и подобные явления начали распространяться и получили название "комчванства". Стиль руководства в годы военного коммунизма сводился к жесткому приказу, команде, окрику. Многие "по делу и без дела" склонны были размахивать маузером, а то и спускать курок.
Наряду с руководителями в советском аппарате работали специалисты, прежде всего там, где большевикам без них обойтись было совершенно невозможно: в системе ВСНХ, в юстиции, в народном образовании и других сферах. Кадровая политика большевистского руководства по отношению к ним была двойственной и противоречивой: с одной стороны — жалобы на нехватку специалистов, стремление привлечь их к решению важнейших задач, взять на учет, уберечь от призыва в Красную Армию, обеспечить подбор кадров по деловому признаку, с другой — третирование специалистов, линия на "орабочение" аппарата, проводимая партийными органами, ВЦСПС, ЦК отраслевых союзов.
Мощный пласт сотрудников новых учреждений составили мелкие служащие старой России: конторщики, приказчики, делопроизводители, счетоводы и т. п. Они принесли в советские учреждения прежний налет казенщины и канцеляризма, без которых не обходится ни одна бюрократия, и от них много восприняли полуграмотные выдвиженцы из рабочих и крестьян. Относительно новый элемент в советских учреждениях был связан с феминизацией управленческого труда, процессом в целом типичным для ХХ в. В Советской России он был ускорен введением всеобщей трудовой повинности, невозможностью получить паек, который могла обеспечить только служба или работа. Поэтому канцелярии советских учреждений в большом числе пополнились бывшими гимназистками, школьницами, гувернантками, домохозяйками и т. д.
Такой была многочисленная армия управленцев, состоявшая на службе нового режима, без особых изменений перешедшая в последующие годы. Она была весьма пестрой и аморфной, малоэффективной и малокомпетентной. Даже суровая обстановка военного коммунизма не гарантировала от бюрократической "дьяволиады" (М. Булгаков), от злоупотреблений и коррупции, о которых свидетельствуют многие источники того времени.
Часть II НОВАЯ И СТАРАЯ РОССИЯ: 1920-Е ГОДЫ
НЭП
Военная реформа
С окончанием военных действий была демобилизована Красная Армия и военная промышленность, проведена военная реформа. Регулярная численность РККА к 1925 г. была снижена почти в 10 раз и доведена до 562 тыс. человек. Вместе с тем вводилась территориально-милиционная система подготовки резервов (без отрыва или с частичным отрывом от производства). Территория всей страны была разделена на 10 военных округов.
Финансовая реформа
Для упорядочения и оздоровления финансов в конце 1921 г. был образован Государственный банк. Ему с 1922 г. было предоставлено право выпуска банковских билетов — червонцев с твердым покрытием. Параллельно с ними в течение 15 месяцев продолжали ходить в обращении обесценившиеся и продолжающие обесцениваться совзнаки или дензнаки. Денежное хозяйство велось на основе жесткого недопущения бюджетного дефицита и осторожной эмиссионной политики. Чтобы народные комиссары учились считать деньги, к ним были приставлены опытные финансисты. Так, при наркоме финансов Г. Сокольникове работал известный специалист в области финансов Л. Юровский. В 1924 г. финансовая реформа была завершена. Рубль как денежная единица укрепился и внутри страны и на мировом рынке.
Нэпманы
В городской жизни 1920-х годов следует оживление и рост слоя мелких и средних предпринимателей — нэпманов, владельцев торговых заведений, мастерских, булочных, кафе, ресторанов и пр. Положение этой группы населения было незавидным. В сущности она находилась в постоянном враждебном окружении; официальная политика по отношению к нэпманам колебалась от вынужденного признания до периодически проводимых гонений и налетов, бюрократического произвола. "Новые капиталисты" были полностью лишены политических прав. Подобная обстановка создавала у нэпманов ощущение зыбкости, временности, неустойчивости происходящего. В соответствии с этим складывался их стиль жизни: "пропадать — так с музыкой!", беспрерывные кутежи, рвачество, готовность идти в обход закона. Все эти явления известны по источникам и литературе как "гримасы" или "угар" нэпа.
ОБРАЗОВАНИЕ СССР
На исходе гражданской войны территория страны представляла собой, особенно на окраинах, конгломерат различных государственных и национально-государственных образований, статус которых определялся многими факторами: движением фронтов, состоянием дел на местах, силой местных сепаратистских и национальных движений. По мере того как Красная Армия занимала опорные пункты на различных территориях, вставал вопрос об упорядочении национально-государственного устройства.
Национально-государственное строительство в РСФСР и взаимоотношения советских республик
Вместе с тем революция и практика национально-государственного строительства "снизу" в период 1917—1918 гг. показали, что значение национального вопроса для России большевиками было явно недооценено. Одним из первых это констатировал Ленин при анализе данных о выборах в Учредительное собрание.
В 1918—1921 гг. происходило строительство большинства автономий в составе РСФСР, определение их границ и статуса. Отвечал за национальную политику Наркомнац. В 1918 г. была образована Немцев Поволжья трудовая коммуна, в 1919 г. — Башкирская автономная советская социалистическая республика (АССР). В 1920 г. были созданы Татарская АССР, Карельская трудовая коммуна, Чувашская автономная область (АО), Киргизская (впоследствии Казахская) АССР, Вотская (Удмуртская) АО, Марийская и Калмыцкая АО, Дагестанская и Горская АССР (на ее основе позднее был создан еще ряд автономий); в 1921 г. — Коми зырян АО, Кабардинская АО, Крымская АССР.
Целый ряд территорий, руководимых национальными правительствами, вообще отпал от России. На территориях под большевистским контролем утвердился принцип федеративного устройства, хотя в бурных событиях военного времени не всегда было до решения национальных дел. Тем не менее взаимоотношения "независимых" республик, созданных на территории бывшей Российской империи, оформлялись путем специальных договоров и соглашений (в области военной, хозяйственной, дипломатической и др.). В 1919—1921 гг. была подписана целая серия таких договоров, которые предусматривали совместные мероприятия по обороне, в сфере хозяйственной деятельности, дипломатии. Согласно договорам происходило частичное объединение органов управления, которое не предусматривало, однако, подчинение высших и центральных органов советских республик единому центру и единой политике. В условиях жесткой централизации, присущей периоду военного коммунизма, постоянно возникали конфликты и трения между центральными и местными властями. Проблема заключалась еще и в том, что в рядах самих коммунистов, особенно на местах, весьма заметными были националистические и сепаратистские настроения, и местные руководители постоянно стремились "поднять планку" в статусе своих национально-государственных образований, которые окончательно не были установлены. Все эти противоречия, борьба объединительных и сепаратистских тенденций не могли не сказаться, когда большевики с переходом к мирному строительству взялись за определение национально-государственного устройства.
Рабочие
Последний, как и раньше, не составлял большинства ни в структуре населения, ни в структуре занятых, о чем говорят приводимые цифры. Численность фабрично-заводских рабочих в начале 1928 г. составляла 2,7 млн. человек. В связи с началом индустриализации значительно увеличилось количество строительных рабочих, которые были заняты на многочисленных стройках пятилетки. Основным источником роста рабочих кадров была деревня. До конца 1920-х годов город принял примерно 1 млн. человек из деревни, поглотив лишь незначительную часть "резервной армии труда". Между тем рынок труда в городе не мог обеспечить занятости и для этой приходящей в город рабочей силы, что создавало дополнительные трудности и неудовлетворенность сложившимся положением. Количество безработных в 1929 г. приближалось к отметке 2 млн. человек. По-прежнему в город шла в основном молодежь, часть общества, наиболее заинтересованная в изменениях и более всего приверженная новым ценностям и идеалам.
Другие классы и слои советского общества
Точно так же несостоятельны были опасения, связанные с ростом капиталистических элементов в городе. На их долю приходился незначительный процент населения, поставленного политикой режима на самую нижнюю ступень социальной лестницы наряду с остатками прежних классов, так называемыми "бывшими" (бывшие дворяне, чиновники старого режима, священники, монахи, жандармы, полицейские, прислуга и т. д.). Все они каким-то образом приспособились к новому режиму, влились в состав советских учреждений. В литературном памятнике той эпохи романах И. Ильфа и Е. Петрова "Двенадцать стульев" и "Золотой теленок" авторами создана целая галерея подобных образов. Отношение к ним можно определить как "общественный остракизм".
Так выглядела социальная структура советского общества накануне "великого перелома", который приходится на 1928—1929 гг. и характеризуется свертыванием нэпа по всем направлениям хозяйственной и социальной политики, политическим и идеологическим разгромом его сторонников и отказом от принципов, на которых он зиждился. В свою очередь, события этого времени вызвали поистине лавинообразные сдвиги, ознаменовавшие конец старой крестьянской и нэповской России.
Часть III "СОЦИАЛИЗМ" В ОДНОЙ СТРАНЕ
Вопрос о модернизации советского сельского хозяйства
Встает вопрос, произошла или нет в СССР модернизация сельского хозяйства? Что касается 1930-х годов, то ответ на него будет однозначно отрицательным, о причинах пойдет речь ниже. Но даже оценивая этот процесс в долгосрочной исторической ретроспективе, трудно ответить на него утвердительно. В ряде аспектов, касающихся использования достижений науки и техники, прогресс был налицо и выразился в изменении структуры посевов, продвижении земледельческих культур в новые районы, в цифрах роста урожаев, поголовья скота, в повышении уровня жизни и т. д. при одновременном абсолютном и относительном сокращении сельского населения. В послевоенный период можно говорить о начале формирования агро-промышленного комплекса (АПК), однако, как представляется, он так и не сумел сложиться за весь период советской истории. Процесс перехода от экстенсивных форм хозяйствования к интенсивным так и не произошел. Рост сельскохозяйственного производства был сопряжен с хроническими болезнями аграрного сектора, лекарства от которых за всю историю колхозно-совхозного строя так и не было найдено. Если объем промышленного производства в стране за годы советской власти увеличился в десятки, а то и в сотни раз, то сельскохозяйственного — всего лишь в три раза. Эти болезни вели к перманентному его отставанию и неспособности удовлетворить растущие потребности советского общества, вызывая в нем рост напряженности и нагнетание противоречий.
НКВД
Однако свидетельства "нагнетания обстановки" в стране были как до, так и после убийства Кирова. Вся вторая пятилетка была отмечена реорганизацией и разрастанием функций карательных и репрессивных органов. В июле 1934 г. было принято постановление об образовании общесоюзного Наркомата внутренних дел с включением в его состав аппарата ОГПУ. Таким образом, была создана единая система административно-полицейского управления, своим острием подчеркнуто направленная на внутренние дела страны. В обстановке "всеобщего заговора", усиленно внедряемого в сознание людей, мероприятия такого рода приобретали зловещий смысл.
Уже в 1933 г. в стране было арестовано 505 тыс. человек, более половины из них — 283 тыс. — за контрреволюционные преступления, однако число осужденных от общего числа арестованных составило лишь 48%. Убийство Кирова стало лишь удобным моментом для принятия вышеуказанного постановления, которое, очевидно, разрабатывалось ранее и было вызвано стремлением "разгрузить" тюрьмы за счет расширения сферы принудительного труда. Если в 1933 г. население ГУЛАГа увеличилось на 176 тыс. человек, то в 1934 г. — на 455 тыс., в 1935 г. — еще на 330 тыс. Однако события этого времени можно рассматривать лишь как прелюдию к развязыванию последующих массовых репрессий, имевшую характер очередной кампании, которая в 1936 г. пошла на убыль. В этом году число заключенных в лагерях и колониях уменьшилось приблизительно на 100 тыс. человек. Видимо, более правы те исследователи, которые утверждали, что каждая из подобных кампаний в репрессивной политике имела свои всплески и периоды затухания.
Несмотря на умеренные цифры второго пятилетнего плана, утвержденные XVII съездом, и более рациональное планирование, выполнение плановых заданий осуществлялось с большим трудом, напряжением и задержками (простоями), создавая у сталинского руководства впечатление о противодействии генеральной линии, направленном на ее срыв. Вместо анализа действительных причин существующих трудностей власть пошла по пути сотворения мифа о "всеобщем заговоре", мифа, который легко воспринимался неискушенной общественностью и объяснял существующие неурядицы.
Утверждение колхозного строя в деревне
Существенные изменения произошли на селе. Можно сказать, что советская деревня смирилась с колхозным строем. Немалую роль в этом сыграли политотделы МТС и совхозов, учрежденные в 1933 г., на которые были возложены задачи оказания политического давления на крестьянство. Правда, политотделы просуществовали недолго и в 1934 г. были ликвидированы, так как нарушали единство системы партийно-политического руководства сельским хозяйством. Тем не менее они успели оставить о себе в деревне недобрую память, выявляя кулаков и подкулачников, третируя председателей колхозов, подвергая их разносам и арестам.
К 1937 г. фактически сошло на нет индивидуальное крестьянское хозяйство: 93% дворов было коллективизировано. Единоличники остались преимущественно на окраинах страны среди скотоводов, оленеводов, пастухов, охотников, рыболовов. Последним актом наступления на единоличников стало уничтожение хуторов, которое пришлось на конец 1930-х годов. Основными ячейками сельской жизни стали колхозы, которых по всей стране насчитывалось 237 тыс. Колхозы находились в жестких тисках государства, которое практически ежегодно увеличивало им обязательные планы поставок сельскохозяйственных продуктов, расширения посевов технических культур, проведения агротехнических мероприятий и т. п. Обязательные поставки были обременительными для колхозов. Твердые цены, по которым государство расплачивалось с ними, были мизерными и в 10—12 раз ниже рыночных. Формально колхозы, чтобы облегчить свое положение, могли создавать у себя подсобные предприятия, однако руководство всячески препятствовало этому процессу как мешающему основному назначению колхозов — производить прежде всего продукты полеводства и животноводства.
Вместе с тем в результате индустриализации на село стало поступать больше техники, что сгладило негативные последствия убыли рабочего скота в предшествующий период, увеличилось число специалистов, выпускаемых для деревни учебными заведениями страны. Основная масса тракторов, комбайнов, автомашин и другой техники поступала в распоряжение МТС, которые за свои услуги взимали с колхозов дополнительную плату.
После расчетов с государством и МТС, создания семенных фондов, которыми колхоз не имел права распоряжаться, оставшаяся в распоряжении колхозов часть продукции могла использоваться для оплаты труда колхозников в форме трудодней, т. е. натуральных выплат. Реальное содержание трудодней было весьма различным и зависело от многих факторов: от размера урожая, от политики колхозного руководства, от дополнительных поставок и т. д. В большинстве случаев оно оставалось весьма незначительным и не покрывало необходимого прожиточного минимума.
Вместе с тем государство подтвердило право колхозников на ведение личного приусадебного хозяйства и даже пошло на увеличение его размеров. С этого времени оно становится главным источником существования деревенских жителей и главным источником рыночной колхозной торговли. Сюда же могла быть направлена продукция, полученная на трудодни, и та, которая оставалась в колхозе после всех выплат.
Аграрный сектор продолжал оставаться самым больным местом советской экономики. Земледелие "не желало" подчиняться плановым расчетам сталинского руководства и оставалось практически в полной зависимости от капризных погодных условий. Осень 1935 г. была сухой и холодной, зимой почти не было снега. Озимые посевы погибли на многих миллионах гектаров. Запоздалая весна следующего года сопровождалась заморозками, к тому же летом 1936 г. на большой территории страны стояла многодневная засуха. Собранный урожай зерновых (56 млн. т) был даже на порядок меньше, чем в "голодном" 1932 г. (67 млн. т). Пострадала и заготовка кормов, нанесшая урон скоту, поголовье которого только что стало восстанавливаться после гибельных лет "колхозного разворачивания". Однако массового голода в стране не было. Официальная пропаганда объясняла это "замечательным трудом тружеников колхозных полей", бросившим вызов природе. Однако здесь можно скорее усмотреть некоторое преимущество плановой экономики, позволявшей создавать резервы зерна, более целенаправленно и равномерно их распределять. Тем не менее обнаружился недостаток хлеба, была введена норма отпуска — не более 1 кг в одни руки, впрочем как и на все продукты первой необходимости. В магазинах выстраивались огромные очереди, ставшие теперь почти непременным спутником советского образа жизни. Небывалый урожай 1937 г. (98 млн. т) сгладил неблагоприятные последствия предыдущего года.
Общественный энтузиазм
Но было бы неправильно, однако, сводить проблему освоения северных и восточных районов только к средствам принуждения и репрессий. На вторую пятилетку приходится развертывание грандиозных кампаний по исследованию природных ресурсов северных и восточных районов, прокладыванию новых трасс, Северного морского пути. Энтузиасты этого освоения становились героями, "знатными людьми страны Советов". Вся страна напряженно следила за спасением "челюскинцев". Именами геологов, ученых, летчиков, штурманов — пионеров освоения Арктики пестрели страницы газет, о них снимали фильмы, ставили пьесы. Они становились образцом для подражания и ориентирами для подрастающего поколения.
Приложение тоталитарной модели к истории советского общества
Как же выглядит приложение данной теории к истории России и СССР, разрабатываемое главным образом в западной историографии, поскольку пока еще мало кто из отечественных авторов озабочен методологическими основаниями заимствованных ими понятий и категорий тоталитарной модели? Вырисовывается примерно следующая картина.
Вступление того или иного общества в стадию модернизации способно привести к особой организации взаимодействия общества и власти, которая может походить на прежние или отличаться от таких свойственных прошлому властных форм как деспотия, тирания, диктатура, демократия и т. д. Под влиянием ряда объективных факторов, присущих истории ХХ столетия (роста экономики, культуры, образования, урбанизации, социализации жизни человека и др.), возникает движение к тоталитаризму, связанное с пробуждением политического сознания масс, и появляется стремление к объединению в политические и общественные организации, которые становятся способом приобщения людей, не обладающих политическим опытом, к политической деятельности. На этой основе происходит формирование человека массы.
Человек массы или массовый человек определяется не своей классовой принадлежностью, а некоторыми идеалами и ценностями, которые разделяют многие члены общества. Поэтому необходимой предпосылкой формирования человека массы является создание монотонного и абстрактного единства. Отсюда — установка на разрушение классов, социальных групп и других ячеек общества, обладающих какими-то своими специфическими чертами и интересами, подчинение их общему движению.
Массовый человек, впервые вступающий на арену политического действия, нуждается в руководителе-вожде, которому он доверяет, которому он безоговорочно подчиняется и позволяет говорить от своего имени, отказываясь от собственного личного интереса и даже порою от здравого смысла. Это то, что в свое время известный философ и политолог Э. Фромм назвал "бегством от свободы". Тем не менее для формирования массового человека необходимы некоторые хотя и невысокие, но совершенно определенные жизненные стандарты, например элементарное образование, чтобы по крайней мере быть способным к усвоению идеологических штампов и определенных понятий. В то же время к движению могут сознательно примыкать и высококультурные люди, как правило, вследствие процесса деклассирования и маргинализации отдельных общественных групп. Эти люди формируют политическую элиту движения, его лидеров, которые несут на себе характеристику массы, разделяют ее психологию и политическую философию. Лидеры и массы образуют неразрывное единство.
Предрасположенность нашей страны к тоталитаризму коренилась в ее прошлом и в том, что процесс модернизации и связанный с нею революционный взрыв происходили в стране, где деспотический режим и централизованная бюрократия управляли аморфным и бесструктурным обществом, где политически не были организованы ни остатки феодализма, ни зарождающиеся капиталистические классы. Эти обстоятельства предрасполагали к возникновению человека массы и распространению большевистских идей.
Надо заметить, что в данном пункте у представителей тоталитарной школы с самого начала обнаруживается существенное противоречие, из которого никак не могут выпутаться наши доморощенные "тоталитаристы". Одни, как например З. Бжезинский, считают создателем тоталитарного режима Ленина, другие, и их большинство, связывают становление тоталитарного общества в СССР с утверждением сталинского режима.
Как бы то ни было, но Октябрьский переворот отмечается как важная веха в системе становления тоталитарной власти. Он означает установление официального и официально признанного штаба в движении к тоталитаризму и создание условий для проведения разного рода социальных экспериментов. Большинство авторов, как уже было сказано, считают, что захват власти лишь шаг на пути к созданию тоталитарного общества. Цель достигается тогда, когда тоталитарная власть или государство поглощает все общество.
Создание единого центра власти в виде господствующей партийной элиты, состав которой может со временем меняться, является непременным условием тоталитаризма. Поэтому партийная элита уничтожает или полностью подчиняет себе все другие центры власти, в частности Советы, путем назначений и повсеместного насаждения партийных комитетов. Ликвидация классов начинается с городских средних слоев, затем в начале 1930-х годов уничтожается крестьянство. Его рудимент — колхозники, становятся объектом политики постоянного выравнивания и обезличивания. Следующий шаг — уничтожение рабочего класса и превращение его в абстрактную рабочую силу, осуществленное к концу 1930-х годов. Дальнейшие действия сводятся к ликвидации элитных управленческих групп: административной, военной, научной. Происходит атака на все другие общественные группы, на семью, вторжение в личную жизнь. Завершается процесс всеобщей идеологической чисткой, призванной внедриться в сознание. В результате возникают люди-атомы, своеобразные обезличенные микроорганизмы тоталитарного общества, как правило объединенные различными организациями, от которых требуется прежде всего демонстрация лояльности по отношению к власти. Для массового человека на первом месте стоят не личные интересы, не семья, а чувство общности, принадлежности к организации, к партии.
Террор и пропаганда — два главных инструмента, с помощью которых тоталитарное государство обеспечивает лояльность и подчинение, причем террор превалирует на первых порах, поэтому поначалу все тоталитарные формы правления обнаруживают поразительное сходство с насильственными режимами прошлого, в дальнейшем же преобладают приемы массовой индоктринации.
Формы тоталитарной организации власти имеют иерархическую структуру, где назначения и перемещения производятся, исходя из значимости для движения к тоталитаризму, которые постепенно кристаллизуются и складываются в систему номенклатуры. Окружающий мир раскалывается на два враждебных лагеря: на "наших" и "ненаших", из чего якобы проистекает агрессивность тоталитарных режимов.
В центре тоталитарной организации — вождь, который отделяет себя от остальной политической элиты ближним кругом лиц, чьей задачей становится создание ауры таинственности, священнодействия и магии власти. На самом же деле технология власти в тоталитарном обществе достаточно проста и эффективна. Она представляет собой абсолютную монополию вождя на принятие решений и уверенность, что все его указания будут выполнены. Для их реализации создается множество "приводных ремней", разного рода учреждений, зачастую параллельных, делающих вождя относительно независимым от подчиненных ему институтов власти.
Таким образом, власть в тоталитарном обществе покоится на силе организаций и учреждений, главные из которых — карательные органы (НКВД) и партийно-идеологический аппарат. Одновременно большинство представителей тоталитарной школы отмечает смешение, отчасти умышленное, властных форм, невозможность отделить партию от государства.
Такова в общих чертах представленная, может быть, несколько утрированно, вернее схематично изображенная, как и полагается концептуальной модели, конструкция тоталитарной власти, явно списанная с нашей отечественной действительности 1930-х годов.
Вопрос о сопротивлении массовым репрессиям
В свете сказанного нужно рассматривать вопрос о сопротивлении режиму, который иногда поднимается в печати. Безусловно, что даже в обстановке массовых репрессий в обществе существовали антисоветские и антисталинские настроения, была масса недовольных. Об этом имеются достаточно многочисленные свидетельства. И все же, видимо, не стоит преувеличивать масштабы этого сопротивления. Сталинский режим имел свои социальные подпорки, и большинство людей были искренне преданы ему, готовы были его защищать. Он отождествлялся с революцией, с идеалами социализма и советской государственностью. Это позволяет понять, почему даже многие подвергавшиеся репрессиям люди сохраняли верность существующему строю, рассматривали свою судьбу всего лишь как печальное недоразумение.
Были и такие, особенно среди "старой революционной гвардии", которые понимали, что происходит нечто противоестественное, но не пытались бороться против этого, превращаясь в мумии революционного прошлого. Фанатическая преданность революционным идеям стала для многих единственным светлым пятном в биографии. Во имя этих идей они готовы были оправдывать беззакония, унижения, пытки, тем более что сами были не безгрешны, не раз запуская в дело методы, усвоенные еще со времен военного коммунизма, убеждены, что великая цель оправдывает средства. Достаточно было подчас, чтобы их мучители произнесли пару фраз из их революционного лексикона, и они делали то, что им подскажут, если того якобы требуют высшие интересы партии. Этот феномен общественного сознания привлекал пристальное внимание, и ему, например, посвящен замечательный роман А. Кестлера "Блистающая тьма". Имела также хождение формула: "Мы проиграли, мы должны покориться", принадлежащая, по некоторым свидетельствам, М.И. Калинину — представителю старой гвардии большевиков. Согревала надежда, что в скором будущем справедливость все-таки восторжествует.
Присоединение прибалтийских республик к СССР
В июне 1940 г. советское правительство обвинило прибалтийские республики в нарушении "договоров о взаимопомощи" и потребовало создания в Литве, Латвии и Эстонии коалиционных правительств, подконтрольных специально назначенным эмиссарам из Москвы. Затем в этих странах были проведены выборы наподобие тех, что сравнительно недавно прошли в СССР с безальтернативным голосованием за кандидатов, подобранных из местных коммунистов. Избранные таким способом парламенты обратились в Верховный Совет СССР с просьбой о принятии этих республик в состав союзного государства. В августе 1940 г. эта просьба была удовлетворена.
СССР и Румыния
В то же время было реализовано расширение "сферы советских интересов" на границах с Румынией. Советское правительство предъявило ей ультиматум о немедленном возвращении "незаконно отторгнутой Бессарабии" и передаче в состав СССР Северной Буковины. Румыния вынуждена была согласиться. Часть Бессарабии и ранее входившая в состав УССР Молдавская автономия на левом берегу Днестра в августе 1940 г. были включены во вновь образованную Молдавскую ССР, остальные приобретения — в состав УССР.
ДОВОЕННОЕ СОВЕТСКОЕ ОБЩЕСТВО
Одним из самых малоразработанных в исторической литературе является вопрос о социальной структуре советского общества, об изменениях которые в ней произошли к концу 1930-х годов. При этом следует подчеркнуть, что данный вопрос является достаточно сложным и базируется на анализе взаимодействия различных классов и общественных групп, определяющих тенденции социального развития. Понятие социальной структуры общества неразрывно связано с изучением состава всего населения страны. Сведения об этом можно получить из переписей населения, которые, к сожалению, позволяют лишь косвенно судить о происшедших социальных сдвигах.
Интеллигенция и служащие
Группа руководителей на всем протяжении 1930-х годов оказалась самой быстрорастущей. На втором месте по темпам роста была стоявшая под ней и вместе с ней группа служащих и интеллигенции (рост в 4,4 раза по сравнению с 1926 г.). Она же превратилась теперь в главный источник пополнения номенклатурных кадров. Самый многочисленный отряд служащих составляли работники учета, контроля, плановых и финансовых органов (около 3 млн. человек). Затем шел технический персонал предприятий и учреждений (около 2 млн. человек). Вместе с работниками административного аппарата эти группы включали в себя половину всех советских служащих. Это означает, что их социальный облик к концу 1930-х годов все более приобретал бюрократическо-технократический оттенок. Из других профессиональных отрядов следует отметить значительное увеличение педагогических, культурно-просветительных кадров (1,8 млн.), медицинского персонала (1,1 млн.).
Рабочий класс
Численность рабочих в 1939 г. по сравнению с 1926 г. выросла в 3,6 раза и насчитывала 25,4 млн. человек. Данные переписи 1939 г. показывают, что произошло решительное перераспределение кадров рабочего класса в сторону отраслей тяжелой промышленности. Однако недостаток рабочей силы в них продолжал настоятельно ощущаться, особенно там, где существовали тяжелые условия труда (шахты, предприятия черной и цветной металлургии и др.). Рабочие-металлисты насчитывали 4,4 млн. человек. Этот самый многочисленный профессиональный отряд рабочего класса заметно отличался от других своими качественными показателями. Так, без малого 60% металлистов составляли рабочие до 30 лет, тогда как среди строителей, например, только 29%. Уровень грамотности и образования рабочих ведущих массовых профессий металлистов был на порядок выше, чем у рабочих других отраслей. В частности, токари-станочники практически все были грамотными и уже 4% из них имели среднее образование, одновременно более 15% из них были охвачены различными видами обучения. (Для сравнения, среди рабочих, не имевших специальности, — чернорабочих было только 76,5% грамотных, а продолжали учиться всего около 3%). Была отмечена также тяга молодежи к наиболее сложным по тому времени профессиям, связанным с работой на машинах и механизмах (шоферы, экскаваторщики, машинисты электропоездов и т. п.).
Как бы сумбурно и непоследовательно ни происходила индустриализация, она так или иначе привела к определенным результатам. Новая технология и ее освоение породили громадный спрос на квалифицированную рабочую силу. Данные переписи 1939 г. показывают, что из рядов аморфной и безликой массы, которая двигалась из деревни в город, начинают складываться постоянные кадры квалифицированных рабочих с определенными стандартами жизни и поведения. Это, конечно, не тот рабочий класс, образ которого создавался в пропагандист-ских документах. Он еще несет на себе остатки деревенского прошлого, в целом невысок его образовательный и культурно-технический уровень. Но он уже снисходительно, а порою с презрением, относится к новым пришельцам из деревни. Круг интересов этих рабочих переключается на то, чтобы повысить свой материальный уровень, обрести сносные условия существования, удовлетворить пока еще невысокие потребности в развлечениях, занятиях спортом. Отчасти государство и профсоюзы идут навстречу новым веяниям путем создания рабочих клубов, организации массовых зрелищ, добровольных спортивных и военизированных обществ, однако больше продолжают уповать на выделение своеобразной рабочей квазиэлиты: стахановцев и ударников, которые за установление рекордов на производстве удостаивались привилегий — выдвижения в депутаты, внеочередного предоставления квартиры, поступления в вуз и т. п. Своим пассивным сопротивлением основная масса рабочих фактически саботировала стахановское движение. Руководство тоже вынуждено было примириться с этим, фабрикуя рапорты о трудовых успехах для вышестоящего начальства.
Неудовлетворенность своим положением, глубокое социальное расслоение в рядах рабочего класса вели к возрастанию напряженности, недовольству, которое выражалось в росте пьянства, преступности, охоте к перемене мест в поисках лучшей доли и т. д. Государство ответило на это усилением репрессивных мер. Упомянутый указ от 26 июня 1940 г. запретил расторжение трудового договора о найме на работу в одностороннем порядке, что фактически означало прикрепление работника к предприятию. В августе того же года был принят указ об усилении уголовной ответственности за мелкие преступления (пьянство, хулиганство и пр.).
По-прежнему остро стояла проблема подготовки новых кадров квалифицированных рабочих. Указ Президиума Верховного Совета в октябре 1940 г. предусматривал мобилизацию в промышленность от 800 тыс. до 1 млн. юношей и девушек путем обучения их в ремесленных училищах и школах ФЗО, а окончившие их должны были в обязательном порядке 4 года отработать на производстве.
Армия
Согласно переписи, состав РККА и ВМФ насчитывал 1,9 млн. и 0,2 млн. человек соответственно. В течение времени, оставшегося до войны, их численность выросла очень существенно, вобрав в себя значительные призывные контингенты сельской и городской молодежи. Роль армии в жизни общества заметно возросла. Быть военнослужащим стало престижно. Этому способствовало их воспитание в героическом и патриотическом духе, воспевание прошлых побед русского оружия и Красной Армии. Накануне войны были восстановлены генеральские и офицерские звания и отменен институт военных комиссаров. Армия также перестраивалась в духе имперских традиций, единоначалия и строгой иерархии.
ГУЛАГ
Общее население системы, подведомственной НКВД, составляло на начало 1939 г. — 3,7 млн. человек. Из них контингент "А" (административный и оперативно-чекистский состав, пограничные и внутренние войска НКВД) — 366 тыс., континент "Б" (постоянный и переменный состав частей и школ милиции, пожарной охраны, штатный и вольнонаемный состав тюрем, лагерей, колоний, трудпоселков) — 269 тыс., контингент "В" (осужденные и подследственные в тюрьмах, лагерях, колониях, трудпоселенцы) — 3,1 млн. Примерно те же цифры дает текущая статистика НКВД. Согласно ей, на 1 января 1939 г. в тюрьмах содержались 350 тыс. заключенных, в ИТЛ — 1,3 млн. человек, в ИТК — 365 тыс., на учете отдела трудовых поселений ГУЛАГа состояли 990 тыс. человек. Наибольшее количество заключенных лагерей были сосредоточены на Дальнем Востоке и Крайнем Севере, в том числе в Бамлаге — 260 тыс., Севвостлаге (Колыма) — 138 тыс., Карелии, Архангельской области, Коми АССР. Далее шел пояс рассредоточения трудпоселений: Урал, Западная Сибирь и Казахстан.
Большинство заключенных лагерей были закреплены за промышленными наркоматами и строительными управлениями (531 тыс.), сельским хозяйством (243 тыс.) и лесозаготовками (213 тыс.). Система ИТК распределялась следующим образом: 170 из них определялись как промышленные, 83 — как сельскохозяйственные, остальные 172 были закреплены за различными наркоматами.
Половозрастной состав населения ГУЛАГа также отличался своей спецификой. 86% его жителей по переписи 1939 г. составляли лица 18 лет и старше, мужчины — 79%. Около 60% заключенных находились в возрасте до 30 лет, что отчасти было свидетельством неблагополучной ситуации среди молодежи. Доля женщин и детей была значительно выше в трудпоселениях. Так, в Новосибирской области, где наблюдалось наибольшее скопление трудпоселенцев, взрослое население среди них составляло 68%, а количество женщин — 41%.
По уровню грамотности и образования структура заключенных имела как бы двухполюсный характер. С одной стороны, среди них было больше лиц с более высоким уровнем образования, чем среди остального населения. Так, 1,7% заключенных имели высшее образование и 9,1% — среднее. С большой долей уверенности можно сказать, что это качество было скорее присуще осужденным по политическим мотивам. С другой стороны, среди заключенных было существенно больше малограмотных и неграмотных. Обычно эта черта более свойственна уголовному миру, составлявшему значительную часть ГУЛАГовского населения.
Таким образом, сфера принудительного труда отличалась от остального общества более сложной структурой. Здесь происходило "перемалывание" на новый лад остатков прежних классов и социальных групп, представителей различных партий и политических группировок, инакомыслящих, нонконформистов и т. д. Сюда же попадали представители люмпенизированных слоев и "отбросы" общества.
Широко распространенным является взгляд, что довоенные годы отмечены ослаблением репрессий. Статистика, однако, этого не подтверждает. Впечатление об ослаблении репрессий проистекает из осуждения "ежовщины". Кто-то, действительно, был выпущен на свободу, кто-то прощен, но таких оказалось немного. В 1939 г. ГУЛАГовский сектор сократился всего на 120 тыс. человек. На самом же деле НКВД под руководством Берии продолжал методическую "обработку врагов народа", а сами методы стали более таинственными, а потому — зловещими. Была осуществлена разгрузка тюрем, ужесточен режим содержания заключенных. В связи с этим существенно пополнились ИТЛ, где вместе находились политические заключенные и особо опасные уголовные преступники. При Берии усилился народнохозяйственный уклон в деятельности ГУЛАГа, повысились нормы выработки на отдельного человека. Однако в силу крайнего истощения лишь треть заключенных была способна к тяжелому труду, а четверть относилась к категории "инвалиды и ослабленные", т. е. вообще не могли работать. При Берии в системе НКВД стала быстро оформляться система "шарашек", заводов, институтов, конструкторских бюро. НКВД превращался в ведомство, способное решать крупные народно-хозяйственные задачи.
Продолжалось размывание и растворение "кулацкой ссылки". Однако с конца 1939 г. туда устремился встречный поток так называемых "польских осадников и беженцев". Под ними имелось в виду довольно пестрое в национальном отношении население недавно присоединенных к СССР территорий. До начала войны оттуда были депортированы 380 тыс. человек. В итоге число трудпоселенцев осталось почти без изменений.
В 1940 г. репрессии снова усилились. 560 тыс. заключенных пополнили тюрьмы, лагеря и колонии. В значительной мере это было связано с применением июньского и августовского указов 1940 г. Всего накануне войны за ГУЛАГом числилось 3 млн. 350 тыс. человек, подвергшихся различным видам наказаний.
Несмотря на широкий размах репрессий, они не затронули уже упоминавшуюся "пятую колонну", т.е. активных противников советского строя, втайне мечтавших устроить массовую резню коммунистов. Показной лояльностью и даже подыгрыванием репрессивной политике им ничего не стоило ускользнуть от сверхбдительного ока НКВД. Но это выяснилось позже, в годы войны. Внутри самого ведомства усилилась "специализация". Более заметной стала его международная активность. Был осуществлен ряд террористических актов за рубежом, в том числе убийство Троцкого в Мексике в августе 1940 г. В самый канун войны из НКВД выделился Наркомат госбезопасности (НКГБ), который возглавил подручный Берии В.Н. Меркулов.
Наконец, следует сказать несколько слов о влиянии ГУЛАГа на социальную жизнь страны. Положение заключенных было тяжким, и не столько по причине труднейших условий труда и быта, сколько из-за уголовного террора и моральных унижений. Само существование ГУЛАГа и его расширение вследствие ужесточения карательной политики режима вносило в общество атмосферу страха, неуверенности, подозрительности. Освобожденные из заключения уголовники (для "политических" освобождение было более проблематичным) отрицательно влияли на общественную жизнь, особенно на подрастающие поколения, способствовали формированию в городах особой молодежной субкультуры, где сбивались весьма своеобразные сообщества, создавались свои традиции и нормы поведения, основанные на уголовной "романтике", со своим "блатным" и "полублатным" языком, фольклором и т.д. Из героев, созданных советской литературой и кино, наибольшей популярностью почему-то пользовались образы "перевоспитавшихся", видимо как более жизненные, а образцом для подражания нередко было как раз то, против чего был направлен пафос этих произведений.