рефераты конспекты курсовые дипломные лекции шпоры

Реферат Курсовая Конспект

МИФ О ПРОИСХОЖДЕНИИ И ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИИ

МИФ О ПРОИСХОЖДЕНИИ И ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИИ - раздел Информатика, Политическая программа Платона Были В Этом Согласны С Платоном, Хотя Все Они Полагали, Что Цель Чистого Позн...

были в этом согласны с Платоном, хотя все они полагали, что цель чистого познания состоит в раскрытии тайной природы, формы или сущности вещей. Все методологические эссенци-алисты следовали Платону также и в том, что эта сущность может быть раскрыта при помощи интеллектуальной интуи­ции, что каждая сущность имеет соответствующее ей имя, которым вслед за ней называются чувственные вещи, и что она может быть описана словами. Описание сущности вещи все они называют определением. Согласно принципам мето­дологического эссснциализма, существуют три способа зна­ния вещей: «Во-первых, сущность вещи, во-вторых, опреде­ление этой сущности, в-третьих, ее название. И относительно же всего бытия могут быть заданы два вопроса... Можно предложить название какой-либо вещи, а спросить относи­тельно ее определения, или же, наоборот, предложить ее определение, а спросить относительно имени». В качестве примера Платон приводит сущность «четности» (противопо­ложной «нечетности»): «Применительно к числу это получа­ет название "четное". Определение же этого названия: "чис­ло, делящееся на две равные части"... Не правда ли, мы обозначаем одно и то же как в том случае, когда у нас спрашивают определение, а мы даем название, так и тогда, когда у нас спрашивают название, а мы даем определение? Ведь мы обозначаем одну и ту же вещь с помощью названия "четный" и посредством определения "число, делящееся на две части"». Приведя этот пример, Платон пытается приме­нить свой метод для «доказательства» того, что он называет подлинной природой души, но об этом мы поговорим позже27. Методологический эссенциализм, согласно которому сущ­ность науки состоит в раскрытии и описании при помощи определений сущности вещей, может быть лучше понят в сопоставлении с противоположной точкой зрения, т. е. ме­тодологическим номинализмом. Методологический номина­лизм стремится не к постижению того, чем вещь является на самом деле, и не к определению ее подлинной природы, а к описанию того, как вещь себя ведет при различных обстоя­тельствах и, в частности, к выяснению того, имеются ли в этом поведении какие-либо закономерности. Иначе говоря, методологический номинализм в качестве цели науки видит описание вещей и событий, представленных в нашем опыте, а также их объяснение при помощи универсальных законов28. Язык, особенно те его правила, которые позволяют нам отличать правильно построенные предложения и выводы от простого набора слов, рассматривается при этом в качестве важного средства научного описания29: слова в этом случае


ГЛАВА 3. ПЛАТОНОВСКАЯ ТЕОРИЯ ФОРМ ИЛИ ИДЕЙ 65

являются лишь вспомогательным инструментом, а не имена­ми сущностей. Методологический номиналист никогда не считает, что вопросы «Что такое энергия?», «Что такое движение?» или «Что такое атом?» являются важными для физики, но придает большое значение таким вопросам, как «При каких условиях атом излучает свет?», «Как можно использовать энергию Солнца?» или «Как движутся плане­ты?» И если какие-нибудь философы станут убеждать его в том, что, не ответив на вопрос «что такое?», он не может надеяться на получение точного ответа на вопрос «как?», то он может ответить им, если сочтет это нужным, что предпо­читает ту скромную степень точности, которой он может достичь, используя свои методы, той претенциозной чепухе, к которой они пришли, используя свои.

Методологический номинализм в настоящее время доста­точно широко распространен в области естественных наук. Вместе с тем, проблемы общественных наук до сих пор решаются в основном эссенциалистскими методами. Мне кажется, что в этом состоит одна из главных причин их отсталости. Однако многие из тех, кто осознает это различие, оценивают его иначе30. Они полагают, что методологические различия диктуются необходимостью, обусловленной «сущ-ностной» разницей в «природе» этих двух сфер исследования. Аргументы, которые выдвигаются в защиту этой точки зрения, обычно подчеркивают значение изменений в обще­стве и выражают другие характерные особенности историциз­ма. Физики, говорят сторонники этого воззрения, имеют дело с объектами типа энергии или атомов, которые, хотя и меняются, но сохраняют некоторую степень постоянства. Они могут описывать изменения, испытываемые этими относи­тельно неизменными объектами, не конструируя сущностей, форм и тому подобных идеальных образований для того, чтобы их утверждения относились хотя бы к чему-нибудь постоянному. Социолог же находится в совершенно ином положении. Сфера его исследований пребывает в постоянном движении. Область общественной жизни, всецело охваченной потоком истории, не имеет устойчивых сущностей. Как, например, можно исследовать правительство? Как можно обнаружить его среди многообразия правительственных уч­реждений, существовавших в различные эпохи в различных государствах, если не предположить, что между ними имеется сущностное сходство? Мы можем назвать некоторое учреж­дение правительством, только если полагаем, что оно содер­жит сущностные черты правительства, т. е. если оно удовлет­воряет нашей интуиции того, что является правительст-



МИФ О ПРОИСХОЖДЕНИИ И ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИИ


 


вом, — интуиции, которую мы можем выразить в определе­нии. То же самое можно сказать и о других социологических объектах — таких, например, как «цивилизация». Нам сле­дует понять их сущность, утверждает историцист, а затем отразить ее в определении.

Эти аргументы, выдвигаемые современными историциста­ми, кажутся мне очень похожими на то, что, по словам Аристотеля, заставило Платона создать теорию форм или идей. Единственное различие состоит в том, что Платон (который не признавал теорию атомизма и ничего не знал об энергии) применял свою доктрину также и к области физики, и, следовательно, к миру вообще. Все это ясно указывает на то, что в области общественных наук рассмотрение платонов­ской методологии даже сегодня является делом чрезвычайной важности.

Анализ платоновской социологии и того, как он применял в этой области свой методологический эссенциализм, я хотел бы предварить замечанием, что моя интерпретация учения Платона ограничивается рассмотрением только его истори­цизма и теории «наилучшего государства». Поэтому я хочу предупредить читателя, чтобы он не ждал здесь полной реконструкции платоновской философии, т. е. того, что мо­жет быть названо «справедливой и непредвзятой» интерпре­тацией платонизма. Признаюсь честно, что к историцизму я отношусь враждебно и считаю его в лучшем случае бесплод­ным. Поэтому, анализируя историцистские черты платониз­ма, я настроен чрезвычайно критически. Несмотря на то, что я восхищаюсь многим у Платона даже в тех местах его философии, которые, по моему мнению, не были вдохновле­ны Сократом, я не считаю необходимым добавлять свои комплименты в поток славословия в адрес его гения. Напро­тив, я буду пытаться развенчивать то, что мне кажется в его философии пагубным. Мой анализ и моя критика будут направлены против тоталитаристских тенденций политичес­кой философии Платона31.


ДЕСКРИПТИВНАЯ СОЦИОЛОГИЯ ПЛАТОНА

Глава 4. ИЗМЕНЕНИЕ И ПОКОЙ

Платон был одним из первых социальных философов и до сих пор, без сомнения, остается самым влиятельным из них. Он был социологом именно в том смысле, в каком понимали термин «социология» Конт, Милль и Спенсер. Иначе говоря, он успешно применял свой идеалистический метод к анализу общественной жизни человека, законов ее развития, а также законов и условий сохранения ее стабиль­ности. Несмотря на огромное влияние платоновских идей, на эту сторону его учения до сих пор обращали мало внимания. Мне кажется, что это обусловлено двумя факторами. Во-пер­вых, большая часть платоновской социологии представлена в такой тесной связи с этическими и политическими вопросами, что ее дескриптивных элементов часто просто не замечали. Во-вторых, многие из его идей часто воспринимались как нечто настолько само собой разумеющееся, что люди усва­ивали их бессознательно и некритически. В этом главным образом и состоит причина того, что его социологические теории приобрели такое влияние.

Платоновская социология представляет собой своеобраз­ную смесь теоретических спекуляций с острым видением фактов. Ее спекулятивным фоном является теория форм и всеобщей текучести и деградации, возникновения и вырож­дения. И на этой идеалистической основе Платон строит поразительно реалистичную теорию общества, способную объяснить основные тенденции исторического развития не только греческих городов-государств, но и природу социаль­но-политических сил, действовавших в его время.

I

Спекулятивной, или метафизической основы платонов­ской теории социальных изменений я уже касался. Это — мир неизменных форм или идей, отблеском которого является мир изменяющихся в пространстве и времени вещей. Формы и идеи — не только неизменны, неуничтожимы и не подвер­жены пагубному воздействию, они совершенны, истинны, реальны и благи. В «Государстве» Платон определил «благое» как «все хранительное», а «зло» как «все губительное и




ДЕСКРИПТИВНАЯ СОЦИОЛОГИЯ ПЛАТОНА


ГЛАВА 4. ИЗМЕНЕНИЕ И ПОКОЙ


 


разрушительное»1. Совершенные и благие формы или идеи предшествуют копиям, чувственным вещам, являясь началь­ным пунктом всех изменений текучего мира2. Такое понима­ние используется Платоном для оценки общей тенденции, главного направления изменений в мире чувственных вещей. Ведь если начальный пункт всех изменений совершенен и благ, то изменения могут происходить лишь в направлении, уводящем от совершенства и блага и приводящем к несовер­шенству и злу, т. е. к разложению.

Эта теория может быть развита подробнее. Чувственная вещь тем менее подвержена разложению, чем более она напоминает свою форму или идею, ведь сами формы нераз­ложимы. Однако чувственные или созданные вещи не явля­ются совершенными копиями идей. Ни одна копия не может быть совершенной, поскольку она только подражает подлин­ной реальности, она есть только видимость, иллюзия, ложь. Поэтому никакие чувственные вещи (за исключением, быть может, совершеннейших) не напоминают свои формы на­столько, чтобы стать неизменными. «Оставаться вечно неиз­менными и тождественными самим себе подобает лишь бо-жественнейшим существам, природа же тела устроена ина­че», — говорит Платон3. Если чувственная, созданная вещь — как, например, физическое тело или человеческая душа — является хорошей копией соответствующей идеи, то сначала она может изменяться лишь незначительно. Так, древней­шие, первичные изменения и движения — движения челове­ческой души — все еще «божественны» (в отличие от вто­ричных и третичных изменений). Однако всякое изменение, сколь бы малым оно ни было, снижая меру сходства вещи с ее формой, делает вещь другой, а потому и менее совершен­ной. Таким образом, вещь становится все более подверженной изменениям и разложению с каждым новым изменением, которое все более удаляет ее от ее формы, являющейся ее «причиной неподвижности и пребывания в покое», как гово­рит Аристотель, пересказывающий Платона еще и таким образом: вещь «возникает, когда она сопричастна идее, и уничтожается, когда она утрачивает ее». Этот процесс вы­рождения, поначалу медленный, а затем все убыстряющийся, этот закон падения и разложения был красочно описан Платоном в «Законах», последнем из его великих диалогов. Цитируемый далее отрывок касается прежде всего предназ­начения человеческой души, но Платон ясно дает понять, что сказанное относится также и ко всем вещам, «сопричастным душам», каковыми для него являются все живые существа. «Итак, все, что причастно душе, изменяется ... при этом все


перемещается согласно закону и распорядку судьбы. То, что меньше изменяет свой нрав, движется по плоской поверхно­сти; то же, что изменяется больше, и притом в сторону несправедливости, падает в бездну и попадает в те места, о которых говорят, что они находятся внизу». (Далее в этом фрагменте Платон говорит о следующей возможности: «Если же душа, по своей ли собственной воле или под сильным чужим влиянием, изменяется в сторону большей добродете­ли, то, слившись с божественной добродетелью, она стано­вится особенно добродетельной и переносится на новое, луч­шее и совершенно святое место». Проблему исключительной души, которая может спастись и, возможно, спасти других от действия закона предопределения, мы обсудим в главе 8.) Несколько ранее в тех же «Законах» Платон так выражает свое учение об изменениях: «Перемены во всем, за исключе­нием злых бедствий, — это самое ненадежное дело: это касается и смены всех времен года, и смены ветров, и перемен в укладе телесной жизни, в характере — словом, изменение не в чем-то одном, но решительно во всем, исключая, как я сейчас сказал, лишь злых бедствий». Короче говоря, Платон учит нас тому, что всякое изменение есть зло и что покой божественен.

Теперь мы видим, что платоновская теория форм или идей указывает определенное направление в развитии текучего мира. Она подводит нас к закону, согласно которому привер­женность вещей к разложению в этом мире непрерывно возрастает. Это не жесткий закон универсально возрастаю­щего процесса разложения. Правильнее было бы сказать, что это — закон возрастания склонности к разложению. Иначе говоря, опасность или вероятность разложения возрастает, но не исключается возможность и чрезвычайно редких движений в обратном направлении. Как показывает только что приве­денный отрывок из Платона, очень хорошая душа может преодолеть изменчивость и разрушение, а очень дурная вещь — например, очень дурной город — может быть улуч­шен путем изменения. (Для того, чтобы такое улучшение приобрело хоть какой-то смысл, нам следует увековечить его, т. е. остановить все дальнейшие изменения.)

В полном согласии с этой теорией находится и изложенная Платоном в «Тимее» картина происхождения видов. В соот­ветствии с ней, человек, высочайшее из животных, создан богами, а другие животные произошли от него в процессе вырождения и разложения. Сначала некоторые мужчины — трусы и жулики — выродились в женщин. Те, кому недоста­вало мудрости, постепенно выродились в более низких жи-




ДЕСКРИПТИВНАЯ СОЦИОЛОГИЯ ПЛАТОНА


ГЛАВА 4. ИЗМЕНЕНИЕ И ПОКОЙ


 


вотных. Птицы, говорит он нам, произошли от безвредных, но легкомысленных людей, слишком доверявших своим чув­ствам, «племя сухопутных животных произошло из тех, кто был вовсе чужд философии», а рыбы — «от самых скудоум­ных неучей, души которых были так нечисты из-за всевоз­можных заблуждений»4.

Эту теорию можно применить и к описанию человеческо­го общества, и к описанию его истории. Она может объяснить пессимистический закон развития Гесиода5 — закон исто­рического разложения. Если можно доверять историческому свидетельству Аристотеля (которое было приведено в преды­дущей главе), то теория форм или идей сначала была предло­жена как отклик на методологическую потребность в чис­том и рациональном знании, невозможном в мире теку­чих чувственных вещей. Теперь мы видим, что эта теория гораздо шире. Помимо выполнения чисто методологических функций, она представляет собой теорию изменчивости. Она описывает общее направление развития всех текучих вещей, указывая тем самым на историческую тенденцию вырождения, свойственную человеку и человеческому обще­ству. (Вместе с тем она не ограничивается и этим; как мы увидим в главе 6, теория форм определяет характер полити­ческих требований Платона и даже средств их реализации). Если, как я полагаю, философские учения и Гераклита и Платона коренились в их социальном опыте — в особенности в опыте классовых войн и в гнетущем чувстве распадающе­гося на части социального мира, — то можно понять, отчего Платон, осознав, что теория форм может объяснить тенден­цию к вырождению, уделял ей так много внимания. Он приветствовал ее как решение самой глубокой мистической загадки. Гераклит не сумел с этических позиций прямо осудить тенденцию политического развития; Платон же в своей теории форм создал теоретическую основу для песси­мистических суждений в духе Гесиода.

Однако величие Платона-социолога заключается, конеч­но, не в общих абстрактных спекуляциях о законе обществен­ной деградации. Напротив, оно коренится в ценности и тщательности его наблюдений, в удивительной остроте его социологической интуиции. Он видел то, что до него никто еще не видел и что было заново открыто только в наше время. В качестве примера можно упомянуть его теорию предысто­рии человечества, истории племенного патриархата и вообще его попытку выделить типичные периоды в развитии обще­ственной жизни. Другой пример — это платоновский соци­ологический и экономический историцизм, его внимание к


экономической подоплеке политической жизни и историчес­кого развития. Эту теорию возродил Маркс под именем «исторический материализм». Третьим примером является интереснейший платоновский закон политических револю­ций, в соответствии с которым всякая революция вытекает из разногласий в стане правящего класса (или «элиты»). Этот закон служил у него основой анализа средств задержки политических изменений и создания социального равновесия, и он недавно был переоткрыт теоретиками тоталитаризма, в частности, В. Парето.

Теперь я перехожу к более подробному обсуждению названных вопросов. В особенности меня будет занимать третий вопрос — теория революции и равновесия.

II

Диалогами, в которых Платон обсуждает эти вопросы, являются в хронологическом порядке — «Государство», го­раздо более поздний диалог под названием «Политик» и «Законы», самая большая и самая поздняя из всех его работ. Несмотря на некоторые незначительные различия, эти диа­логи, местами повторяя, местами дополняя друг друга, весьма сходны между собой. В «Законах»6, например, изложен рас­сказ о закате и упадке человеческого общества, который помогает Платону дать описание предыстории, плавно пере­ходящее в описание истории греческого общества. В «Госу­дарстве» имеются сходные идеи, которые более абстрактно и систематически описывают развитие государственного управ­ления. В «Политике», носящем еще более абстрактный ха­рактер, дана логическая классификация типов государствен­ного управления с редкими ссылками на исторические собы­тия. В «Законах» историцистский аспект исследований Пла­тона сформулирован наиболее отчетливо. «Что послужи­ло началом государственного устройства?» —спрашивает он здесь, связывая этот вопрос с другим: «Как должно в каждом отдельном случае рассматривать постепенное уклонение го­сударства то в сторону добродетели, то порока?». В рамках социологических доктрин, разрабатывавшихся Платоном, су­ществует одно важное различие, обусловленное чисто спеку­лятивными трудностями, которые, по-видимому, беспокоили Платона. Предположив, что начальной точкой развития было совершенное, а потому и не подверженное разложению госу­дарство, он испытывал затруднение объяснить причину пер­вого изменения — Падения человека, которое и запустило часы истории7. В следующей главе мы узнаем о попытке



ДЕСКРИПТИВНАЯ СОЦИОЛОГИЯ ПЛАТОНА


ГЛАВА 4. ИЗМЕНЕНИЕ И ПОКОЙ

 


 


Платона решить эту проблему, однако сначала я попытаюсь дать общий обзор его теории социального развития.

Согласно тому, что сказано в «Государстве», первона­чальной, или исходной формой общества, которая в то же время в наибольшей степени была подобной форме или идее государства — «наилучшим государством» — было царство мудрейших и богоподобных людей. Этот идеальный город-го­сударство был настолько совершенен, что трудно даже пред­ставить, как он мог вообще изменяться. И все же он изме­нялся, а вместе с изменениями началась и гераклитова распря — движущая сила всех перемен. Согласно Платону, внутренняя распря, классовая война, подпитываемая эгоисти­ческими, главным образом, материальными и экономически­ми интересами, является главной силой «социальной динами­ки». Формула Маркса «история всех до сих пор существовав­ших обществ была историей борьбы классов»8 подходит для описания платоновского историцизма так же, как и для ис­торицизма Маркса. Четыре наиболее характерных периода или «вех в истории политического вырождения», которые одновременно являются «важнейшими... разновидностями су­ществующих государств»9, описываются Платоном следую­щим образом. Первой на смену совершенному государству приходит «тимархия», или «тимократия» — господство бла­городных воинов, сражающихся за честь и славу. За ней идет олигархия — правление богатых семейств. «Из нее возникает отличная от нее демократия» — царство свободы, следствием которой является беззаконие, а «четвертым и крайним забо­леванием государства» является тирания10.

Как видно из только что приведенного отрывка из сочи­нений Платона, история социального разложения является для него историей болезни: болеет общество, а политик, как мы увидим позже, должен стать врачом, избавителем (и наоборот — врач также должен быть политиком). Подобно тому, как описание типичного течения болезни не всегда применимо к каждому отдельному больному, так и платонов­ская теория социального разложения не претендует на при­менимость к каждому отдельному городу-государству. Однако она претендует на описание как первоначального направле­ния социального развития, породившего основные формы конституционного упадка, так и типичного хода социальных изменений11. Таким образом, Платон стремился выделить эволюционную последовательность смены исторических пе­риодов, т. е. создать историцистскую теорию общества. Эта попытка была возобновлена Руссо, а Конт, Милль, Гегель и Маркс сделали это занятие модным. Если учесть небольшой


объем исторических сведений, доступных Платону, то его система исторических периодов окажется ничем не хуже теорий современных историцистов. (Основное различие меж­ду ними состоит в оценке направления движения истории. Если аристократически настроенный Платон проклинал ис­следованное им историческое развитие, то современные ис­торицисты приветствуют его, уверовав в закон исторического прогресса.)

Перед тем, как перейти к подробному обсуждению кон­цепции совершенного государства Платона, я хотел бы оста­новиться на кратком анализе той роли, которую играют в его теории экономические интересы и классовая борьба в процессе перехода общества от одной из только что перечисленных платоновских четырех форм государственного устройства к другой. Платон говорит, что первая форма вырождения совер­шенного государства — тимократия, т. е. господство честолю­бивых воинов, почти во всех отношениях близка к совершен ному государству. Важно отметить, что Платон открыто отож­дествляет это наилучшее и древнейшее из всех существовав­ших государств с дорийским государственным устройством Спарты и Крита и утверждает, что оба эти аристократические государства на самом деле представляли собой самые ранние формы политической жизни в Греции. То, что Платон говорит нам о государственном устройстве Спарты и Крита, содержит­ся главным образом в его блестящих описаниях наилучшего или совершенного государства, подобием которого является тимократия. (Защищая идею сходства Спарты и совершенного государства, Платон стал одним из наиболее успешных про­пагандистов того, что я назвал бы «Великим мифом Спар­ты» — древнейшего, получившего широкое распространение мифа о превосходстве спартанского государственного устрой­ства и образа жизни.)

Основное различие между наилучшим, или идеальным, государством и тимократией состоит в том, что последняя содержит некоторый элемент нестабильности. Когда-то еди­ный патриархальный правящий класс теперь оказывается разъединенным, а эта разъединенность низводит государство на следующую ступень, и тимократия вырождается в олигар­хию. Разъединенность порождается честолюбием. «Прежде всего тот слышит, — пишет Платон о молодом тимократе, — как сокрушается его мать: ее муж не принадлежит к прави­телям»12. Так он становится честолюбивым и жаждет отли­чий. Однако решающим фактором при переходе от тимокра тии к олигархии становтяся конкуренция и собственнические интересы. «Надо сперва остановиться на том, — говорит



ДЕСКРИПТИВНАЯ СОЦИОЛОГИЯ ПЛАТОНА


ГЛАВА 4. ИЗМЕНЕНИЕ И ПОКОЙ

 


 


Платон, — как тимократия переходит в олигархию... И слепому ясно, как совершается этот переход... Скопление золота в кладовых у частных лиц губит тимократию; они прежде всего выискивают, на что бы его употребить, и для этого перетолковывают законы, мало считаясь с ними: так поступают и сами богачи, и их жены... Затем, наблюдая, кто в чем преуспевает и соревнуясь друг с другом, они уподобля­ют себе и все население». Так возникает первый классовый конфликт: между добродетелью и деньгами или между тра­диционной феодальной суровостью и новыми причудами бо­гатых. Переход к олигархии завершается тогда, когда богатые устанавливают законы, согласно которым «к власти не допус­каются те, у кого нет установленного имущественного ценза. Такого рода государственный строй держится применением вооруженной силы или же был еще прежде установлен путем запугивания».

Установление олигархии грозит началом гражданской войны между олигархами и беднейшими классами: «Подобно тому как для нарушения равновесия болезненного тела до­статочно малейшего толчка извне, чтобы ему расхвораться,... так и государство, находящееся в подобном состоянии, забо­левает и воюет само с собой по малейшему поводу, причем некоторые его граждане опираются на помощь со стороны какого-либо олигархического государства, а другие — на помощь демократического; впрочем, иной раз междоусобица возникает и без постороннего вмешательства»13. Гражданская война приводит к установлению демократии: «Демократия ... возникает тогда, когда бедняки, одержав победу, некоторых из своих противников уничтожат, иных изгонят, а остальных уравняют в гражданских правах и в замещении государствен­ных должностей...».

Платоновское описание демократии является живой, но глубоко враждебной и несправедливой пародией на полити­ческую жизнь Афин и на демократические убеждения, пре­красно сформулированные Периклом примерно за три года до рождения Платона. (Программа Перикла14 будет рассмот­рена нами позднее — в главе 10.) Платоновская характери­стика демократии — блестящий образец политической про­паганды, и можно представить себе, сколько вреда она при­несла, если даже такой человек, как Дж. Адам, выдающийся ученый и издатель «Государства», оказался неспособным противостоять красноречивому обличению Платоном своего родного города Афин. «Платоновское описание человека де­мократического, — пишет Адам, — является одним из наи­более выдающихся и величественных примеров политическо-


го памфлета, известных в истории литературы». И когда он далее говорит, что «описание демократа как человекообраз­ного хамелеона прославило Платона на все времена»15, то становится понятно, что Платон преуспел хотя бы в том, чтобы сделать из Адама врага демократии, и мы можем только догадываться, сколько вреда принесли писания Платона ме­нее искушенным и неопытным умам...

Иногда кажется, что, когда Платон, говоря словами Ада­ма16, «источает заманчивые мысли, образы и слова», он испытывает потребность в куске материи, чтобы прикрыть дыры в аргументации или даже, как в рассматриваемом случае, полное отсутствие рациональных аргументов. Аргу­менты он заменяет инвективами, отождествляя свободу с беззаконием, вольность со вседозволенностью и равенство перед законом с безначалием. Демократов он называет рас­путниками, скупердяями, наглецами и бесстыдниками, сви­репыми дикими зверями, рабами любого своего каприза, живущими исключительно ради удовольствий и удовлетворе­ния нечистых желаний. («Они обжираются как скоты», — так говорил об этом Гераклит.) Платон обвиняет демократов в том, что они «стыдливость обзывают глупостью, а рассуди­тельность — недостатком мужества»17, и т. п. «А кроме то­го, — говорит Платон, когда поток его красноречия начинает иссякать, — разные другие мелочи: при таком порядке вещей учитель боится школьников и заискивает перед ними... а старшие, приспособляясь к молодым и подражая им, то и дело острят и балагурят, чтобы не казаться неприятными и власт­ными». (И эти слова Платон в роли главы Академии вклады­вает в уста Сократа, забывая о том, что Сократ никогда не был учителем и что даже в последние годы своей жизни он никогда не казался раздражительным и властным. Он никог­да не «снисходил» к молодежи, а обращался с нею, например с молодым Платоном, как с товарищами и друзьями. Сам же Платон, надо полагать, действительно «снисходил» до обсуж­дения важных вопросов со своими учениками.) «Но крайняя свобода для народа такого государства, — продолжает Пла­тон, — состоит в том, что купленные рабы и рабыни ничуть не менее свободны, чем их покупатели... Если собрать все это вместе, самым главным будет то... что душа делается крайне чувствительной, даже по мелочам: все принудительное вызы­вает у них возмущение как нечто недопустимое. А кон­чат они... тем, что перестанут считаться даже с законами... чтобы уже вообще ни у кого и ни в чем не было над ними власти». Здесь Платон все же отдает дань своему родному городу, хотя и помимо своей воли. Величайшей победой


ДЕСКРИПТИВНАЯ СОЦИОЛОГИЯ ПЛАТОНА


ГЛАВА 4. ИЗМЕНЕНИЕ И ПОКОЙ

 


 


афинской демократии навсегда останется гуманное отноше­ние к рабам, сохранившееся несмотря на антигуманную пропаганду, которую вели такие философы, как Платон и Аристотель: ведь, по признанию самого Платона, афинская демократия вплотную подошла к уничтожению рабства18.

Гораздо более ценным, хотя и оно продиктовано нена­вистью, является платоновское описание тирании и особенно перехода к ней. Рассуждая о тирании, Платон подчеркивает, что он говорит о предмете, который хорошо узнал на личном опыте19. Несомненно, что при этом он имеет в виду сира-кузского тирана Дионисия Старшего. Переход от демократии к тирании, говорит Платон, может быть легко осуществлен народным вождем, который знает, как использовать сущест­вующий в демократическом обществе классовый антагонизм между бедными и богатыми, и которому удается собрать достаточное число телохранителей или создать собственную армию. Люди, которые сначала приветствовали его как борца за свободу, вскоре оказываются порабощенными. Теперь «его первой задачей будет постоянно вовлекать граждан в какие-то войны, чтобы народ испытывал нужду в предводителе»20. При тирании создается самое презренное государство.

Очень похожее описание различных форм государствен­ного управления можно найти в «Политике», где Платон обсуждает, как «появились на свет тиран и царь, олигархия, аристократия и демократия»21. Различные формы существую­щих государственных устройств и здесь истолковываются в качестве неточных копий истинной модели или истинной формы государства, т. е. совершенного государства, образца для подражания, существовавшего, как утверждает Платон, во времена Кроноса — отца Зевса. В отличие от «Государства» Платон выделяет в «Политике» шесть типов вырожденных государств. Однако это различие несущественно, если мы вспомним, что в «Государстве» Платон говорит, что четыре выделенных там типа не исчерпывают списка возможных государственных устройств и что возможны некоторые проме­жуточные формы22. Шесть типов получаются в «Политике» путем первоначального выделения трех форм правления: вла­сти одного, власти немногих и власти многих. Каждая из этих форм разбивается затем на два типа, один из которых является сравнительно хорошим, а другой — плохим, в зависимости от того, насколько хорошо они подражают «единственно пра­вильному государственному устройству», копируя и сохраняя древние законы23. В результате Платон выделяет три консер­вативные, или законные формы государства и три совершенно испорченные, или беззаконные государственные формы. Мо-


нархия, аристократия и консервативная форма демократии являются в порядке убывания их ценности законными подра­жаниями совершенному государству. Однако демократия мо­жет перейти в беззаконную форму и продолжать деградиро­вать дальше, впадая в олигархию — беззаконную власть немногих, а затем в тиранию — беззаконную власть одного. Тирания, как говорит Платон в «Государстве», есть наихуд­шая форма государственного правления.

Наступление тирании, наихудшего государственного уст­ройства, не обязательно означает, по Платону, конец всякого развития; это можно видеть из цитируемого далее отрывка из «Законов»24, частично повторяющего, а частично дополня­ющего рассказ, приведенный в «Политике»: «Дайте мне государство с тираническим строем. Пусть тиран будет молод, памятлив, способен к учению, мужествен и от природы великодушен... Только тогда от остальных его свойств будет польза». Именно таким образом может быть реформирована тирания — наихудшая форма государства. (Эта мысль Пла­тона соответствует приведенному ранее его замечанию из «Законов» о том, что всякое изменение есть зло, «помимо изменения злых бедствий». Можно не сомневаться, что Пла­тон, говоря о великом законоучителе и молодом тиране, имел в виду себя и свои многочисленные эксперименты с молодыми тиранами — в особенности свои попытки реформировать тиранию Дионисия Младшего в Сиракузах. Об этих неудав­шихся экспериментах мы поговорим позже.)

Одна из главных целей платоновского анализа характера политического развития состояла в определении движущей силы любых исторических изменений. О том, что историчес­кий обзор в «Законах» предпринят именно с этой целью, Платон говорит открыто: «Не правда ли, тысячи государств возникали в этот промежуток времени ... и проходили через самые различные формы государственного устройства? ... Не сможем ли мы вскрыть причину этих перемен? Быть может, тогда мы скорее получим указание относительно возникно­вения государственного устройства и происходящих в нем перемен»25. В итоге этих рассуждений он открывает закон, в соответствии с которым движущей силой всех политических революций является внутренняя разобщенность, классовая война, подпитываемая антагонизмом классовых интересов. Платон еще раз уточняет формулировку этого фундаменталь­ного закона. Он настаивает на том, что только внутренний разлад правящего класса может ослабить его настолько, чтобы допустить его свержение. «Изменения в государстве обязаны своим происхождением той его части, которая обла-




ДЕСКРИПТИВНАЯ СОЦИОЛОГИЯ ПЛАТОНА


ГЛАВА 4. ИЗМЕНЕНИЕ И ПОКОЙ


 


дает властью, когда внутри нее возникают раздоры»26, — говорит Платон в «Государстве» и повторяет в «Законах» (возможно, по поводу этого фрагмента из «Государства»): «Царская же, клянусь Зевсом, и вообще всякая власть раз­рушается разве не самими ее носителями?». Этот социологи­ческий закон, а также наблюдение, что различия экономи­ческих интересов чаще всего оказываются причиной разоб­щенности, — ключ к философии истории Платона. Более того, это также ключ к анализу Платоном условий, необхо­димых для установления политического равновесия, т. е. для приостановки политических изменений. Платон утверждает, что эти условия были налицо в наилучшем и совершенном государстве древности.

III

Платоновское описание совершенного или наилучшего государства обычно интерпретируют как утопическую про-грессистскую программу. Вопреки многочисленным утвер­ждениям в «Государстве», «Тимее» и «Критии» о том, что Платон описывает далекое прошлое, и вопреки соответствую­щим отрывкам из «Законов», где платоновские исторические намерения выражаются открыто, часто можно услышать за­явление, будто в намерения Платона входило мифологизиро­ванное описание будущего. Я полагаю, однако, что Платон имел в виду то, что он говорил, и что многое из того, что он говорил о своем совершенном государстве, — в особенности в книгах II, III и IV «Государства», носило исторический27 или даже предысторический характер (подобно его описаниям древнего общества в «Политике» и «Законах»), Это, конечно, не относится ко всем платоновским характеристикам наилуч­шего государства. В случае, например, царства философов (описанного в книгах V, VI и VII «Государства») Платон сам говорит, что оно реализовано только в вечном мире форм или идей, т. е. в «Небесном граде». Эти намеренно не историчес­кие черты платоновских описаний государственных устройств мы обсудим далее, когда будем анализировать этико-полити-ческие воззрения Платона. Конечно, Платон, рассматривая примитивные или древние государственные устройства, не имел намерения быть исторически точным. Без сомнения, он знал, что не располагает для этого необходимыми данными. Тем не менее, я полагаю, что он серьезно пытался воспроиз­вести древние племенные формы общественной жизни с доступной ему точностью. Вряд ли стоит сомневаться в этом, особенно если принять во внимание то, что его попытка во


многом оказалась успешной. Иначе и не могло быть, посколь­ку картина, нарисованная Платоном, является идеализиро­ванным описанием воззрений критской и спартанской ари­стократии. Острая социологическая интуиция позволила ему понять, что государственное устройство Спарты и Крита было не только древним, но и окаменелым, приостановленным, что оно представляло собой остаток еще более древних государ­ственных форм. И Платон решил, что эти древнейшие формы были также и более стабильными, не столь подверженными изменениям, как современные государственные устройства. Платон пытался реконструировать это очень древнее и, сле­довательно, очень хорошее и чрезвычайно стабильное госу­дарство таким образом, чтобы показать, как оно могло быть свободным от разобщенности, как можно было избежать в нем классовой борьбы и как влияние экономических интере­сов было сведено там до минимума и держалось под контро­лем. Вот основные задачи платоновской реконструкции наи­лучшего государства.

Как решает Платон проблему предотвращения классовой войны? Будь он прогрессивным мыслителем, ему, наверное, пришла бы в голову идея бесклассового, эгалитарного общест­ва, — ведь, как показывает его собственная пародия на афинскую демократию, в Афинах существовали мощные эгалитарные тенденции. Однако его цель состояла не в том, чтобы реконструировать возможное будущее государство, а в том, чтобы описать прошлое государство, а именно — госу­дарство предка Спарты, которое, конечно же, не было бес­классовым. Это было рабовладельческое государство, и оно — в соответствии с представлением Платона о наилучшем госу­дарстве — было основано на жестких классовых различиях. Оно являлось кастовым государством. Поэтому проблема предотвращения классовой войны решается Платоном не путем ликвидации классов, а путем придания правящему классу непререкаемого превосходства. В совершенном госу­дарстве все должно быть, как в Спарте: только представите­лям правящего класса позволено здесь иметь оружие, обла­дать всей полнотой политических и иных прав, иметь доступ к образованию, т. е. к специальному обучению искусству присматривать за человеческим стадом. (На самом деле, подавляющее превосходство правящего класса слегка беспо­коит Платона; он боится, что его представители «станут по дурной привычке причинять овцам зло и будут похожи не на собак, а на волков»28. Эту проблему мы рассмотрим позже в этой главе.) Пока правящий класс один, его власти никто не может противостоять, и потому классовая война невозможна.



ДЕСКРИПТИВНАЯ СОЦИОЛОГИЯ ПЛАТОНА


ГЛАВА 4. ИЗМЕНЕНИЕ И ПОКОЙ

 


 


Платон выделяет три класса, существующих в наилучшем государстве: правители, их вооруженные помощники, или воины, и работники. Однако на самом же деле здесь только два класса: военная каста — вооруженные и образованные правители — и безоружное и необразованное управляемое стадо, поскольку правители являются не отдельной кастой, а лишь старыми и умудренными воинами, вышедшими из ря­дов помощников. Тот факт, что Платон подразделяет правя­щую касту на два класса — вождей и помощников, не делая этого же для класса работников, обусловлен, главным обра­зом, тем, что интерес для Платона представляли только правители. Работники, торговцы и т. п. Платона совершенно не интересовали, они были для него лишь человеческим стадом, существующим для удовлетворения материальных потребностей правящего класса. Причем Платон заходит так далеко, что запрещает правителям творить суд над людьми из этого класса и вникать в их мелкие проблемы29. Вот почему так отрывочна имеющаяся у нас информация о платоновских низших классах. Однако некоторые замечания о них Платон все же делает: «Духовный склад их таков, что с ними не очень-то стоит общаться, но они обладают телесной силой, достаточной для тяжелых работ». Это некрасивое замечание иногда утешительно трактуют так, будто Платон не видел места для рабов в своем городе-государстве, но я вынужден показать здесь, что это не так. Действительно, Платон нигде открыто не обсуждает вопрос о статусе рабов в его наилучшем государстве. Правда и то, что Платон предложил избегать слова «раб» и считал, что работников лучше называть «плательщиками» или даже «кормильцами». Однако делал он это в пропагандистских целях. Нигде у Платона мы не найдем ни малейшего намека на то, что рабство следует отменить или хотя бы смягчить. Напротив, Платон только насмехается над «нежными» афинскими демократами, сто­ронниками аболиционизма. Он делает это совершенно откры­то при описании тимократии, которая, напомним, представ­ляла собой, по Платону, вторую после наилучшего государ­ства форму государственного устройства. Вот что он говорит о тимократическом человеке: «С рабами такой человек жес­ток, хотя их и не презирает, так как достаточно воспитан». Поскольку же только в наилучшем государстве качество образования превосходит тимократическое, то с высокой степенью вероятности можно заключить, что в платоновском наилучшем городе-государстве были рабы, которых не истя­зали, а просто презирали. Закономерно презирая рабов, Платон согласно своей теории, не считает необходимым


распространяться на тему рабства. Этот вывод полностью подтверждается отрывком из «Государства», в котором Пла­тон, критикуя практику порабощения греками греков, дает описание преимуществ порабощения варваров и даже призы­вает «наших граждан», т. е. граждан наилучшего города-го­сударства, «относиться к своим противникам именно таким образом, а к варварам — так, как теперь относятся друг к другу эллины». Эта мысль подтверждается также и содержа­нием «Законов», где Платон выказывает самое антигуманное отношение к рабам.

Поскольку только один правящий класс обладает полити­ческой властью, с помощью которой человеческое стадо заключается в такие рамки, которые не позволили бы ему выйти из-под контроля, то проблема сохранения государства целиком сводится к проблеме сохранения единства правящего класса. Как сохранить единство правителей? Путем обучения и разнообразных форм психологического воздействия, а так­же путем подавления экономических интересов, способных повлечь за собой разобщенность. Экономическая воздержан­ность достигалась и контролировалась в результате введения коммунизма, т. е. отмены частной собственности, особенно на драгоценные металлы. (Запрет на обладание драгоценны­ми металлами существовал и в Спарте.) Коммунизм рас­пространялся только на правящий класс, единство которо­го следовало обязательно сохранить; ссоры внутри низшего класса не заслуживали внимания. Поскольку всякая соб­ственность являлась общественной, то право общего облада­ния относилось также к женщинам и детям. Ни один пред­ставитель правящего класса не должен был знать ни своих детей, ни своих родителей. Семью следовало уничтожить или, точнее, расширить ее до размера всего класса воинов. В противном случае семейные обязанности могли стать источ­ником разобщения. Таким образом, «каждый должен почи­тать каждого родным себе»30. (Это предложение не было ни новым, ни революционным, как это может показаться. Вспом­ним спартанские ограничения на частную семейную жизнь, например запрет на отдельные трапезы, который Платон часто называл институтом «совместных трапез».) Вместе с тем даже общее обладание женщинами и детьми Платон не считал достаточным для защиты правящего класса от эконо­мических опасностей. Для него важно было избежать не только бедности, но и процветания. И то, и другое таило угрозу единству: бедность потому, что она заставляет людей применять отчаянные усилия для удовлетворения своих по­требностей, а процветание потому, что причиной больший-




ДЕСКРИПТИВНАЯ СОЦИОЛОГИЯ ПЛАТОНА


ГЛАВА 4. ИЗМЕНЕНИЕ И ПОКОЙ


 


ства изменений являются изобилие, богатство, делающие возможными опасные эксперименты. Только при коммуни­стической системе, сводящей экономические интересы до минимума и гарантирующей единство правящего класса, не может быть ни большой нужды, ни большого богатства.

Таким образом, коммунистическое устройство правящего класса платоновского совершенного города-государства выте­кает из его фундаментального закона социальных изменений. Оно — необходимое условие политической стабильности, важнейшей характеристики такого города-государства. Одна­ко при всей важности этого условия его одного недостаточно. Для того, чтобы правящий класс мог чувствовать себя дей­ствительно объединенным в одно племя, т. е. в одну большую семью, необходимо не только наличие связей между предста­вителями класса, но и давление, оказываемое на него извне. Это давление может быть создано путем расширения пропа­сти между правителями и управляемыми. Чем глубже пра­вители будут чувствовать принадлежность управляемых к низшему сословию, тем больше будет укрепляться чувство единения между ними. Так, Платон после некоторых коле­баний приходит к фундаментальному принципу, гласящему, что между представителями разных классов не должно быть никаких отношений: «Вмешательство этих трех сословий в чужие дела, — говорит Платон, — и переход из одного сословия в другое — величайший вред для государства и с полным правом может считаться высшим преступлением»31. Однако такое жесткое разделение на классы следовало как-то оправдать, а это оправдание могло состоять только в том, что правители являются высшими по сравнению с управляемыми существами. Поэтому Платон оправдывает предложенное им разделение классов, утверждая, что правители значительно превосходят управляемых в трех аспектах: породой, образо­ванием и своей шкалой ценностей. Моральные ценности Платона, которые, конечно же, совпадают с ценностями правителей наиболее совершенного государства, будут рас­смотрены в главах 6, 7 и 8. Здесь же я хотел бы ограничиться описанием некоторых идей Платона, касающихся происхож­дения, воспитания и образования представителей правящего класса. (Прежде чем приступить к такому описанию, я хочу высказать свое убеждение, что личное превосходство, будь оно расовым, интеллектуальным, моральным или превосход­ством в образовании, даже если оно может быть доказано, не должно, тем не менее, служить основанием установления политических прерогатив. Большинство населения цивилизо­ванных стран сегодня считает теорию расового превосходства


мифом. Однако даже если бы эта теория была доказана, она не должна приводить к каким-то политическим последстви­ям, хотя могла бы накладывать особую моральную ответ­ственность на представителей высшей расы. Аналогичные требования следует предъявлять также тем, кто превосходит других интеллектуально, морально или уровнем образования. Я глубоко убежден, что некоторые интеллектуалы, высказы­вая противоположное мнение, показывают только то, сколь ущербным было их образование, раз оно не помогло им осознать свою ограниченность и свое фарисейство.)

IV

Для того, чтобы понять суть воззрений Платона на про­исхождение, воспитание и образование представителей пра­вящего класса, особое внимание следует обратить на два важных момента нашего анализа. Во-первых, следует иметь в виду, что Платон описывает город-государство, которое существовало в прошлом, но которое связано с настоящим таким образом, что некоторые его черты все еще можно различить в существующих государствах, например в Спар­те. Во-вторых, Платон, описывая свой идеальный город-госу­дарство, имеет в виду условия его стабильности и пытается обнаружить гарантии этой стабильности внутри самого пра­вящего класса, а точнее — в его единстве и силе.

Что касается происхождения правящего класса, следует заметить, что в «Политике» Платон говорит о времени, предшествовавшем появлению наилучшего государства, ког­да «бог сам пестовал людей и ими руководил, подобно тому как сейчас люди ... пасут другие, низшие, породы... Не было также в собственности женщин и детей»32. В этом отрывке Платон имеет в виду не просто хорошего пастуха. В свете того, что Платон говорит по этому поводу в «Законах», мы можем интерпретировать его слова почти буквально, т. е. в том смысле, что древнее общество, существовавшее еще до появления первого наилучшего города-государства, было просто семьей кочующих в горах пастухов, руководимых патриархом: «Государственное устройство возникло, — гово­рит Платон о периоде, предшествующем первому поселе­нию, — как господство старейшего, получившего эту власть от отца и матери; за ним следовали остальные, составляя, точно птицы, одну стаю, и они находились под управлением законов наших дедов и наиболее справедливой из всех цар­ской власти». Эти кочевые племена, называвшие себя «до­рийцами», говорит Платон, поселились в пелопоннесских




ДЕСКРИПТИВНАЯ СОЦИОЛОГИЯ ПЛАТОНА


ГЛАВА 4. ИЗМЕНЕНИЕ И ПОКОЙ


 


городах — прежде всего в Спарте. Как это произошло, Платоном объясняется весьма смутно, однако его нереши­тельность в этом вопросе становится понятной, как только он намекает нам на то, что это «поселение» на самом деле было жестоким порабощением. Насколько нам известно, Платон излагает правдивую историю дорического поселения на Пе­лопоннесе. Поэтому у нас есть все основания полагать, что Платон в своем рассказе предпринял серьезную попытку описать события греческой предыстории — описать не только происхождение дорического высшего сословия, но и проис­хождение человеческого стада, т. е. коренного греческого населения. В похожем отрывке из «Государства» Платон дает нам мифологическое, но очень точное описание самого за­воевания, говоря о происхождении «земнородных», т. е. пра­вящего класса наилучшего города. (Миф о земнородных в другом аспекте будет рассмотрен в главе 8.) Их победоносное вступление в город, основанный ранее крестьянами и ре­месленниками, описано так: «Мы же, снабдив этих наших земнородных людей оружием, двинемся с ними вперед под руководством правителей. Придя на место, пусть они осмот­рятся, где им всего лучше раскинуть в городе лагерь, чтобы удобнее было держать жителей в повиновении в случае, если кто не пожелает подчиняться законам, и отражать внешних врагов, если неприятель нападет, как волк на стадо». Этот короткий, но исполненный триумфального пафоса рассказ о порабощении коренного населения воинственной ордой (ко­торую в «Политике» Платон отождествлял с пастухами, кочевавшими в горах в период, предшествовавший возникно­вению поселений) следует вспомнить при истолковании на­стойчиво повторявшегося Платоном утверждения о том, что хорошие правители, будь то боги, полубоги или цари, явля­ются патриархальными пастырями людей и что искусство политической власти подобно пастушескому искусству, т. е. является искусством управления и усмирения человеческого стада. Именно в этом свете и нужно рассматривать данное им описание воспитания, т. е. обучения «защитников служить как сторожевым собакам, а правителей — как пастухам». Воспитание и обучение помощников, а значит и представи­телей правящего класса платоновского наилучшего государ­ства является, подобно ношению оружия, классовым отличи­ем и потому классовой прерогативой33. При этом воспитание и обучение — это не пустые символы. Подобно оружию, они представляют собой инструменты классового господства, не­обходимые для поддержания стабильности такого господства. Платон рассматривает их исключительно с этой точки зре-


ния, т. е. в качестве мощного политического орудия, средства управления человеческим стадом и объединения правящего класса.

Для достижения этой цели важно, чтобы правящий класс чувствовал себя принадлежащим к высшему господствующе­му сословию. «Сословие стражей должно быть чистым»34, — говорит Платон (в защиту инфантицида, т. е. ритуала убий­ства физически слабых младенцев) и в связи с этим выдвигает расистский аргумент, что мы, тщательно производя селекцию скота, вместе с тем с пренебрежением относимся к человече­скому роду. Этот аргумент с тех пор повторялся много раз. (В Афинах инфантицид не был принят. Платон, видя, что в целях евгеники он практикуется в Спарте, решил, что этот обычай хорош в силу своей древности.) Платон требует, чтобы те же принципы, которые опытный селекционер при­меняет к собакам, кошкам или птицам, применялись также и для селекции господствующего сословия: «А если этого не соблюдать, то как ты считаешь — намного ли ухудшится порода птиц и собак?» — спрашивает Платон и приходит к выводу, что «с человеческим родом дело обстоит так же». Сословные качества, которые должны были воспитывать в себе правители, — это качества сторожевого пса. «Военные атлеты должны быть чуткими, как собаки», — требует Пла­тон и спрашивает: «В деле охраны есть ли разница между природными свойствами породистого щенка и юношей хоро­шего происхождения?». Восхищение Платона собаками захо­дит так далеко, что он различает в них «подлинную фило­софскую природу», так как собаке «присуще стремление познавать».

Трудность, расстраивавшая Платона более всего, состояла в том, что правители и помощники должны обладать харак­тером одновременно неистовым и мягким. Понятно, что в них следует воспитывать неистовство, раз они должны «обладать неодолимым и непобедимым яростным духом». Однако, «если стражи таковы по своей природе, не будут ли они свирепыми и друг с другом, и с остальными гражданами»35. В самом деле, «самое ужасное и безобразное — если собаки причиняют овцам зло и похожи не на собак, а на волков». Эта проблема важна с точки зрения сохранения равновесия или, точнее, стабильности государства, потому что Платон не надеялся на равновесие сил разных классов, так как оно было бы неста­бильным. Контроль за правящим классом, его деспотической властью и неистовством со стороны управляемых, по мнению Платона, недопустим, ибо превосходство господствующего класса не должно подвергаться сомнению. Единственной фор-




ДЕСКРИПТИВНАЯ СОЦИОЛОГИЯ ПЛАТОНА


ГЛАВА 4. ИЗМЕНЕНИЕ И ПОКОЙ


 


мой контроля за правящим классом является, поэтому, само­контроль. Правящий класс должен быть экономически воздер­жанным, т. е. избегать чрезмерной эксплуатации управляе­мых, но он должен также избегать и чрезмерных проявлений неистовства в общении с управляемыми. Однако этого мож­но добиться, лишь уравновесив природное неистовство мяг­костью. Платон полагал, что это весьма серьезная проблема, поскольку «кроткий нрав противоположен ярости духа». Ус­тами Сократа он признается, что эта проблема его сильно занимает, — до тех пор, пока он снова не вспомнил о собаках: «Их свойство — быть как нельзя более кроткими с теми, к кому они привыкли и кого знают, но с незнакомыми — как раз наоборот», — говорит он. А потому доказано, что «поиски таких свойств в страже не противоречат природе». В резуль­тате Платоном была поставлена задача воспитания господ­ствующего сословия и были указаны пути ее решения на основе анализа условий сохранения стабильного государства. Поставленные Платоном задачи в области образования совершенно те же самые. Здесь он преследует чисто полити­ческую цель стабилизации государства путем смешивания в характере правителей элементов неистовства и мягкости. Две дисциплины, изучавшиеся детьми представителей греческих высших классов, — гимнастика и музыка (последняя пони­малась в широком смысле и включала в себя изучение всей литературы), Платон соотносит с двумя элементами харак­тера — неистовством и мягкостью. «Разве ты не замечал, — спрашивает Платон36, — каким бывает духовный склад у тех, кто всю жизнь посвятил гимнастике и вовсе не касался мусического искусства? И каков он у людей, им противопо­ложных? Занимающиеся только гимнастикой становятся гру­бее, чем следует, а занимающиеся одним только мусическим искусством — настолько мягкими, что это их не украшает... А наши стражи должны обладать обоими этими природными свойствами... Я бы сказал, бог даровал людям два искусства: мусическое искусство и гимнастику, но не ради души и тела, а ради яростного и философского начал в человеке... Главные образцы воспитания и обучения пусть будут у нас таки­ми», — заключает Платон.

Хотя Платон отождествляет душевную мягкость с пред­расположенностью к философии и хотя в завершающих частях «Государства» философия занимает доминирующее положение, он вовсе не склоняется в пользу душевной мяг­кости или музыкального, т. е. литературного образования. Его беспристрастность в уравновешивании двух душевных элементов особенно очевидна, когда он призывает к серьез-


нейшим ограничениям литературного образования по сравне­нию с тем, что в его годы было принято в Афинах. Это, конечно, отражает его общее предпочтение Спарты Афинам. (Крит, его другая модель, был настроен против музыки еще более решительно, чем Спарта37.) Политические принципы литературного образования Платона основаны на простом сравнении Афин и Спарты. Он видел, что Спарта обращалась со своим человеческим стадом излишне жестоко, что, по его мнению, являлось симптомом или даже признанием слабо­сти38, а потому и симптомом начинающегося вырождения господствующего класса. Афины, наоборот, обращались с рабами слишком либерально и расслабленно. Платон решил, что это является доказательством того, что спартанцы чрез­мерно увлекались гимнастикой, а афиняне — музыкой. Эта простая оценка помогла ему легко определить то, что, по его мнению, являлось подлинной мерой или подлинной смесью двух элементов в системе образования наилучшего государ­ства и сформулировать принципы политики в области обра­зования. С точки зрения афинян это не могло означать ничего, кроме требования удушить литературное образование по примеру Спарты с ее жестким контролем литературы39. Суровой цензурой контролировалась не только поэзия, но и музыка как таковая, которые, внушая молодежи понятие о классовой дисциплине и классовых интересах40, должны были укреплять стабильность государства. Платон даже забывает о том, что функция музыки состоит в том, чтобы смягчать нравы молодежи, требуя, чтобы музыка делала их храбрее, т. е. неистовее. (Принимая во внимание, что Платон был афинянином, его аргументы, касающиеся собственно музыки, кажутся мне почти невероятными в их суеверной нетерпимо­сти, особенно при сравнении с более просвещенной современ­ной ему критикой41. Однако даже теперь многие музыканты на его стороне, возможно потому, что им льстит его высокое мнение о вечности музыки, т. е. о ее политическом значении. То же самое можно сказать о педагогах и даже о многих философах, поскольку Платон требовал, чтобы они управля­ли государством. Это требование мы рассмотрим в главе 8.) Политический принцип Платона, определяющий харак­тер духовного образования, т. е. сохранение стабильности государства, определяет также и характер образования фи­зического. Цель физического образования у Платона — ти­пично спартанская. Если афинский гражданин получал общее всестороннее образование, то Платон требует, чтобы пред­ставители правящего класса обучались как профессиональ­ные воины, готовые сражаться против внутренних и внешних




ДЕСКРИПТИВНАЯ СОЦИОЛОГИЯ ПЛАТОНА


ГЛАВА 4. ИЗМЕНЕНИЕ И ПОКОЙ


 


врагов. Детей обоих полов, повторяет он дважды, «надо брать и на войну — конечно, зрителями, на конях, а где безопасно, так и поближе; пусть они отведают крови, словно щенки»42. Формула одного современного писателя, назвавшего тотали­тарную систему образования «интенсивной и непрерывной формой мобилизации», хорошо описывает всю платоновскую теорию обучения.

Таков набросок платоновской теории наилучшего, или древнейшего, города-государства, обращавшегося со своим человеческим стадом так, как мудрый, но жестокосердный пастух обращается со своими овцами: не слишком жестоко, но с подобающим презрением... Платоновское описание та­кого города-государства действительно превосходно и в каче­стве анализа спартанских социальных институтов и условий их стабильности или нестабильности, и в качестве попытки реконструировать жесткие древние формы племенной жизни. (В этой главе я рассматриваю только дескриптивные аспекты этого анализа. Этические аспекты будут рассмотрены позд­нее.) Я полагаю, что многое из того, что исследователи относят к мифологическим или утопическим спекуляциям Платона, следует истолковывать в качестве данного им со­циологического описания и анализа. Если, например, мы вспомним его миф о триумфальном шествии военной орды, поработившей оседлое население, то вынуждены будем отме­тить, что с точки зрения дескриптивной социологии он очень удачен. На самом деле, его можно даже понять в качестве интересной (хотя, вероятно, слишком общей) современной теории происхождения государства, в соответствии с которой централизованная и организованная политическая власть обычно появляется в результате такого завоевания43. Описа­ний подобного рода в платоновских работах, по-видимому, даже больше, чем мы можем предположить.

Подведем итоги. Пытаясь понять и истолковать пережи­ваемую им изменчивость социального мира, Платон сумел чрезвычайно подробно развить систематическую историцист­скую социологию. Существующие государства он считал вы­рождающимися копиями неизменной формы или идеи госу­дарства. Он сделал попытку реконструировать эту форму или идею или, по крайней мере, описать общество, которое похо­дило бы на нее возможно больше. Материалом для такой реконструкции послужили, наряду с историческими сведени­ями, результаты его анализа социальных институтов Спарты


и Крита, представлявших древнейшие из известных ему форм общественной жизни в Греции, в которых он сумел распознать задержанные формы еще более старых племенных сообществ. Однако для того, чтобы использование этого материала было успешным, ему потребовался принцип различения между хо­рошими, древними, или первоначальными, чертами сущест­вующих институтов и симптомами их распада. Этот принцип он вывел из предложенного им закона политических револю­ций, в соответствии с которым источником всех социальных изменений является разобщенность правящего класса и его заинтересованность только экономическими проблемами. По­этому для реконструкции наилучшего государства потребова­лось самым радикальным образом устранить все источники и элементы разобщенности и распада. Иначе говоря, спартан­ское общество, служившее основой реконструкции, следовало рассматривать с точки зрения условий, необходимых для сохранения нерушимого единства господствующего класса, гарантией чему должны были быть экономическая воздержан­ность, воспитание и обучение правящего класса.

Истолковывая современные ему общества как искажен­ные копии идеального государства, Платон оснастил доста­точно грубые представления Г

– Конец работы –

Эта тема принадлежит разделу:

Политическая программа Платона

Письмо моим русским читателям... Предисловие редактора русского перевода... Предисловие к первому изданию...

Если Вам нужно дополнительный материал на эту тему, или Вы не нашли то, что искали, рекомендуем воспользоваться поиском по нашей базе работ: МИФ О ПРОИСХОЖДЕНИИ И ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИИ

Что будем делать с полученным материалом:

Если этот материал оказался полезным ля Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях:

Все темы данного раздела:

ПИСЬМО МОИМ РУССКИМ ЧИТАТЕЛЯМ
(1992) Эту книгу об открытом обществе я написал в период между 1938 и 1943 годами в Новой Зеландии. Я защищаю в ней скромную форму демократического («буржуазного») об­щества, в котором ряд

Слуги закона
Воплотить в жизнь хорошее законодательство, превратить его в высшую власть в стране еще сложнее, чем его создать. Особенно трудна эта задача для России, которая на бумаге уже имела хорошие законы,

БЛАГОДАРНОСТИ
Я хотел бы выразить благодарность всем моим друзьям, которые сделали возможным написание этой книги. Профессор К. Симкин помог мне написать первый вариант книги и прояснить многие проблемы благодар

ОТКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО И ЕГО ВРАГИ
ВВЕДЕНИЕ Я вовсе не скрываю, что смотрю с отвра­щением... на напыщенную претенциозность целых томов, наполненных такими воззре­ниями, какие в ходу в настоящее время. При этом я убежден, чт

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПРОГРАММА ПЛАТОНА
Глава 6. ТОТАЛИТАРИСТСКАЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ Проанализировав платоновскую социологию, нетрудно представить его политическую программу. Основные требо­вания Платона можно выраз

Хотите получать на электронную почту самые свежие новости?
Education Insider Sample
Подпишитесь на Нашу рассылку
Наша политика приватности обеспечивает 100% безопасность и анонимность Ваших E-Mail
Реклама
Соответствующий теме материал
  • Похожее
  • Популярное
  • Облако тегов
  • Здесь
  • Временно
  • Пусто
Теги