Богословские взгляды св. Григория

Учение о богопознании

В вопросе о богопознании Григорий, вместе со свв. Василием Ве­ликим и Григорием Нисским, доказывал абсолютную недоступность

божественной сущности человеческому pa3y.vi>. Как уже обсуждалось выше. Евномий, представлявший крайнее арианство (аномейство). считал, что человеческий разум может познать Бога. Такой рациона­листический оптимизм был характерен для неоплатоников и оригени-стов. Сам Ориген тоже верил, что человеческий разум может созер­цать Бога и что божественное Слово, Христос, было единственным «тварным разумом», который не отвлекся от созерцания Бога и не пал грехом. В этом — две основные характеристики арианской мысли: до­ступность божественной сущности человеческому созерцанию и твар-ная природа Слова.

Этому еретическому учению )тцы-каппадокийиы противопоста­вили свое апофатическое (отрицательное) богословие и учение о три­едином Боге. Бог абсолютно непознаваем в своей сущности. Вот как говорит об этом св. Григорий (впрочем, без стеснения пользовав шийся неоплатоническими образами, которые от него перешли в ли­тургические тексты):

Но что со мною сделалось, друзья... и подобные мне люби­тели истины? Я шел с тем. чтобы постигнуть Бога; с этой мыслью, отрешившись от вещества и вещественного, собрав шись, сколько мог. сам в себя. восходил на гору. Но когда простер взор. едва увидел задняя Божия (Исх.33:22.23) и то покрытый Камнем (1 Кор.10:4). т.е. воплигившимся ради нас Словом. И приникнув несколько, созерцаю не первое и чистое . естество, познаваемое Им самим, т.е. самою Троицею, созер­цаю не то. что пребывает внутри первой завесы и закрывается херувимами, но одно крайнее, к нам простирающееся. А это. сколько знаю. есть то величие, или. как называет божествен­ный Давид, «великолепие» (Пс.8:2). которое видимо в тварях. Богом и созданных и управляемых. Ибо все то есть «задняя Божия». что после Бога доставляет нам познание о Нем. по­добно тому. как отображение и изображение солнца в волах показывает солнце слабым взорам, которые не могут смо­треть на него. потому что живость света поражает чувство. («Слово о богословии второе»)

Образом Моисея, восходящего на гору. как прототипом души. стре­мящейся к Богу. пользовались еще Филон Александрийский и Ориген. «Покрытый Камнем», человек не может видеть Бога телесными очами: иначе говоря, воплощенный Бог, Христос, Слово, ставшее пло­тью. не только являет нам Бога. но и как камень (имеется в виду скала

в эпизоде явления славы Господней Моисею /Исх.33:32/) укрывает нас о г всепоглощающего огня Его присутствия. Тело Христа — как бы темное стекло, через которое мы можем созерцать Бога. Сущность же Бога абсолютно недоступна человеческому разуму: все, что мы знаем о Боге, доступно нам лишь постольку, поскольку Бог сам про­являет себя: «созерцаю не первое и чистое естество, ...но одно крайнее, к нам простирающееся». Согласно неоплатоническим образам, в ко­торые Григорий облекает свою мысль, мы можем видеть только «спину» Бога, да и то спрятавшись за «камнем». Даже ангелы не видят сущности божества и, подобно нам. созерцает лишь Его славу, вели-чие_силу (св. Григорий Палама сказал бы «энергии»).~"*

Великий христианин и церковник, св. Григорий был взлелеян гре­ческой философией, и в некоторых его высказываниях проглядывает ученый платоник. Основная интуиция платонизма в очень упрощен­ном виде состоит в том, что Бог есть Дух и что в человеке заключена божественная искра, частица божественного Духа, посредством кото­рой возможно общение между человеком и Богом. Цель человеческой жизни — возвращение к Богу и единство с Ним. Это единство плато­низм рассматривает только на духовном уровне — материя не пред­ставляет никакой важности, так как над миром царит всеобъемлющая и всепроникающая духовная реальность, к которой все стремится и в которой все растворяется. Такое мировоззрение не оставляет места для личных различий: разнообразие материального мира есть резуль­тат греха и потому — зло, которое в конце концов будет преодолено. Поэтому платонизм просто не интересуется ни существованием от­дельных личностей, ни человеческой историей.

Все образованные люди того времени были воспитаны на плато­низме или неоплатонизме. Христианское богословие, провозгласив­шее. что Бог есть единая Личность, существующая в трех ипостасях, каждая из которых имеет личный характер, произвело коренной пере­ворот в духовном опыте греко-римской цивилизации. Потому так и трудна была задача отцов каппадокийцев, что им нужно было убеди­тельно и последовательно сформулировать христианское учение в ка­тегориях греческой философии, дабы произвести революцию в умах современной им интеллигенции.

^.Абсолютная трансцендентность и непознаваемость Бога выте­кает из Его личного характера. В сущности говоря, даже человече­скую личность нельзя понять до конца: по словам св. Григория, «нам лаже едва ли возможно и точное познание твари» — насколько же справедливо это утверждение для божественной Личности! В писа

ниях Григория Богослова очевидно намерение отстоять трансцен­дентность Бога, отмежеваться от платонизма:

«Уразуметь Бога трудно, а изречь невозможно», — так любо мудрствовал один из эллинских богословов. Но как я рассу ждаю, изречь невозможно, а_уразуметьеще ^юлееневозмож ^но. Обнять мыслию столь великий предмет не имеют ни сил~ ни средств не только люди оцепеневшие и преклоненные долу, но даже весьма возвышенные и боголюбивые, равно как и вся кое рожденное естество, для которого этот мрак, эта грубая плоть служит препятствием к уразумению истины. Нам даже едва ли возможно и точное познание твари. Но в сравнении с тварями гораздо несовместимее и непостижимее для ума то естество, которое выше их и от которого они произошли. («Слово о богословии второе»)

Здесь Григорий спорит с Платоном, который в диалоге «Тимей» в сущности утверждает, что Бога трудно постичь и невозможно выразить словами. Апофатическое богословие у Платона начиналось на словесном уровне.

Хотя Григорий изо всех сил старался избавиться от влияния пла­тонизма, иногда он делал ему уступку, говоря, что, может быть, когда-нибудь, в загробной жизни, мы сможем созерцать самое сущ­ность Бога. Эта мысль сохранилась в христианской традиции в виде средневекового учения о «блаженном видении» (visio hcalilica). Во­сточное христианство, начиная с IV века, твердо отрицало такую воз­можность. У св. Григория Богослова мы еще замечаем некоторую неясность по этому поводу, но уже св. Григорий Нисский, говоря о богопознании, всегда недвусмысленно утверждает абсолютную трансцендентность Бога: ни в этой жизни, ни в загробной исчерпать Его сущность мы не можем. Вместо этого Григорий Нисский гово­рит о бесконечном приближении к неисчерпаемой божественной жизни.

Опровергая учение ариан. отцы-каппадокийцы боролись с фило­софским пододом к тайне Божества. Для философов Бог — понятие, доступное человеческому разуму и потому определимое. Однако лю­бое положительное утверждение о Боге ограничивает Его и по сути дела ведет к идолопоклонству. Достижение каппадокийского богосло­вия состояло в безусловном отказе от такого подхода. Божественная сущность, усйя, абсолютно трансцендентна, совершенно недоступна человеческому разуму. Поэтому апофатическое, отрицательное (от греч. апофасис — отрицание) богословие каппадокийцев, особенно

четко высказанное св. Григорием Нисским, делает лишь отрицатель­ные утверждения о Боге, говорит, чем Бог не является-Лпимепы отри­цательного богословия мы находим в евхаристических молитвах ли­тургий свв. Иоанна Златоуста и Василия Великого: «Ибо Ты есть Бог неизреченный, неведомый, невидимый, непостижимый» — все, что мы знаем о Боге, может быть выражено лишь в терминах отрицания.

Сделав это очень важное утверждение, каппадокийцы на этом не остановились. Надлежало ответить на следующий вопрос: суще­ствует ли возможность положительного опыта Божества? На это кап-падокийское богословие отвечало утвердительно. Сущность Бога пре­восходит все наше понимание, но встреча с Ним возможна,_потому что Он — Личность и Его личное присутствие в мире и в нашей жизни мы ощущаем и признаем.

Иллюстрацией и доказательством возможности такого опыта служит разговор Христа с апостолом Петром на пути в Кесарию Фи­липпову (Матф.16). На вопрос Господа: «А вы за кого почитаете Меня?», Петр ответил: «Ты - Христос, Сын Бога живого». Петр понял, что он стоит перед Богом, разговагивает с Ним, что вот этот человек, Иисус, и есть Бог. Св. Петр был простым галилейским рыбаком и, конечно же, не знал о существовании Платона и Аристо­теля. Его опыт не укладывается в категории греческой философии, но он разговаривал с Сыном Божиим, и для него это была несомненная реальность, не требующая доказательств.

От утверждения реальности личного опыта Божества мы можем перейти к св. Троице. Сын Божий, Христос, говорил, что у Него есть Отец. Кроме того, в Новом Завете все время упоминается Св. Дух. Доказать троичную природу Бога в философских категориях нельзя, но и оспаривать ее тоже невозможно — это просто непреложный жиз­ненный факт, живая реальность человеческого опыта. Именно поэ­тому каппадокийцы так настаивали на троичности Бога — для них это была совершенно бесспорная истина, основанная на опыте и запе­чатленная новозаветным Откровением. Необходимость объяснить этот опыт грекам, привыкшим к философским идеям и рациональной аргументации, породила новоникейское богословие, объясняющее Бога как единство трех ипостасей. При этом приходилось пояснять, что термин «ипостась» употребляется в ином смысле, нежели у Ари­стотеля. В учении каппадокийцев ипостась означает не «первосущ-ность», а Лицо. собственно же «сущность» соответствует тому, что Аристотель называл «второй сущностью». Она едина для всех трех ипостасей и также имеет личный характер (см. также гл. о Василии Великом).

Следует особо подчеркнуть, что вся греческая свято-отеческая литература начинает разговор о природе Божества с утверждения су-ществованийтрех Лиц и лишь потом переходит к Их существенному -единству- Такая направленность логики их рассуждении вызвана тем. что для восточных отцов отправной точкой всех утверждений о Боге всегда служил личный опыт реальной встречи, вера св. Петра во Христа, Сына Бога живого. Сущность Бога трансцендентна по опре­делению, в каком то смысле ее утверждение всегда спекулятивно и есть плод наших размышлений, а не реального опыта. Однако сделать это утверждение необходимо, ибо мы веруем в единосущную Троицу;

которая есть единый Бог. Именно поэтому каппадокийцы и старались выработать сбалансированное учение об единосущии трех ипостасей. Термин единосущие правильно выражал «единство сущности», но был недостаточен, так как самое понятие «сущности» необъяснимо и трансцендентно. Следовательно, необходимо было говорить о трех ипостасях, трех божественных Лицах, как первооснове нашей веры.

Эта каппадокийская интуиция — от Троицы к единосущию. — унаследованная всей восточно христианской традицией, в корне отли­чается от современного западного понятия о Боге. Средний западный христианин (в особенности протестант) рассуждает как раз наоборот:

он верует в Бога вообще, но утверждение Его троичной природы как Отца, Сына и Духа считает ненужным умствованием и пережитком прошлого. Такое понимание Бога, как небесного Отца или «Бога вообще», называется деизмом, и оно зародилось на Западе в 111 веке с развитием рационалистической мысли и гуманизма. Различие ме­жду этими двумя подходами можно охарактеризовать как различие между рациональным, абстрактно-философским пониманием Бога и истинно-христианским, т.е. библейским, опытным, можно даже ска­зать мистическим (понимая «мистический» не как «иррациональный», но в том смысле, что Любая личная встреча в какой-то степени носит мистический характер).

Защищая троичную веру, отцам приходилось как можно больше пользоваться философскими категориями, потому что их объяснения были адресованы грекам, которые в других категориях мыслить не умели. Вот как говорит о св. Троице Григорий Назианзен в «Слове на святое крещение»:

Сие исповедание вверяю тебе ныне, с ним погружу в купель, с ним и изведу. Его даю тебе на всю жизнь товарищем и за­ступником — единое Божество и единую Силу. Которая обре­

тается в Трех единично, и объемлет Трех раздельно, без раз­личия в сущностях или естествах. не возрастает и не ума­ляется чрез прибавления и убавления, повсюду равна, пов­сюду та же, как единая красота и единое величие неба. Оно есть Трех Бесконечных бесконечная соестественность, где и каждый, умосозерцаемый сам по себе, есть Бог, как Отец и Сын, Сын и Дух Святой, с сохранением в каждом личного свойства, и Три, умопредставляемые вместе, — также Бог;

первое по причине единосущия, последнее по причине едино­началия. Не успею помыслить об Едином, как озаряюсь Тре­мя. Не успею разделить Трех, как возношусь к Единому. Когда представляется мне Единое из Трех, почитаю сие це­лым. Оно наполняет мое зрение, а большее убегает от взора. Не могу объять Его величия, чтобы к оставшемуся придать большее. Когда совокупляю в умосозерцании Трех. вижу еди ное светило, не умея разделить или измерить соединенного Света.

Для св. Григория наш личный опыт крещения — доказательство троичности Бога. Для него слова «Лицо» и «ипостась» — не философ­ские категории, а имена Бог?'

Когда же произношу слово «Бог», вы озаряйтесь единым и тройственным светом — тройственным в отношении к осо­бенным свойствам, или к ипостасям (если кому угодно назы­вать так), или к Лицам (ни мало не будем препираться об име­нах. пока слова ведут к одной и той же мысли), — единым же в отношении к понятию сущности и следственно Божества. Бог разделяется, так сказать, неразделимо, и сочетается не­раздельно, потому что Божество есть Единое в трех, и едино суть Три, в которых Божество или, точнее сказать, которые

суть Божество.

(Слово 39. «На святые светы явлений Господних»)

И здесь св. Григорий снова говорит о том. что три Лица — основная реальность, которую наша вера открывает в Боге. Эти три Лица «обладают» Божеством («в которых Божество») — опять логика рас­суждения от трех к единству. Ниже будет сказано о том. как в запад­ной христианской мысли с появлением на сцене бл. Августина возо­бладает философский подход: есть одинБог, в котором три лица