Христианство: Античность, Византия, Древняя Русь

Георгий Львович Курбатов Эдуард Давыдович Фролов Игорь Яковлевич Фроянов

Христианство: Античность, Византия, Древняя Русь

 

 

FineReader 11

«Христианство: Античность, Византия, Древняя Русь»: Лениздат; Ленинград; 1988

ISBN 5-289-00065-8

Аннотация

 

Книга посвящена возникновению и ранней истории христианства. Особое внимание к этой теме обусловлено приближающимся тысячелетним юбилеем так называемого «крещения Руси», которое идеологи русского православия рассматривают как событие, якобы ознаменовавшее решительный перелом в истории русского народа. Стремясь дать объективное и верное представление о сущности христианства вообще, о «крещении Руси» и его воздействии на древнерусское общество, авторы обращаются к истории вопроса — не только к обстоятельствам, обусловившим принятие Русью христианства, но и к истокам христианского движения в античном мире, к судьбам христианской религии в Византии, откуда она и была заимствована русскими людьми.

 

Г. Л. Курбатов, Э. Д. Фролов, И. Я. Фроянов

Христианство: Античность, Византия, Древняя Русь

Для Русской православной церкви 1988 год является юбилейным. Летом этого года она отмечает свое тысячелетие. Подготовка к юбилею идет полным ходом:… В современных условиях приготовление Русской церкви к юбилейным торжествам и,… Несколько лет назад была переиздана написанная в 30-х годах книга Н. М. Никольского «История русской церкви».…

Введение

 

Проблемы возникновения и ранней истории христианства имеют важное значение для познания социальной роли христианской религии и церкви не только у древних, но и у современных народов. Актуальность изучения этих проблем приобретает сейчас особую остроту в связи с наступающим тысячелетнем «крещения Руси», которое идеологи русского православия рассматривают как боговдохновенное событие, якобы ознаменовавшее решительный перелом в истории России, шагнувшей тогда из доисторического прозябания к подлинно историческому бытию. Тем самым утверждается мысль о чрезвычайно существенной миссии православной церкви в отечественной истории.

Вносит свою «лепту» в подобное истолкование роли христианства и церкви в истории России буржуазно-клерикальная пропаганда, начиная от эмигрантских церковно-политических кругов и кончая Ватиканом, который, стремясь извлечь собственную выгоду из этого события, пытается вопреки фактам подать раннюю историю христианства на Руси в прокатолическом духе. На все лады повторяется тезис о том, что Россия якобы «создана православием», что православие есть «основной элемент отечественного бытия», а церковь — «демиург русской истории».

Для того чтобы составить объективное и верное представление о сущности христианства вообще, о «крещении Руси» и его воздействии на древнерусское общество, необходимо обратиться не только к обстоятельствам, обусловившим принятие христианства Русью, но и к истокам христианского движения в античном мире, к судьбам христианской религии в Византии, откуда она была заимствована русскими людьми. Тогда как по цепочке можно будет проследить за развитием христианства в античности, раннесредневековой Византии и на Руси X–XII веков, выявить особенности этого процесса.

Христианство родилось в античном мире в ту пору, когда эта первая европейская цивилизация практически исчерпала возможности для дальнейшего прогрессивного развития, когда глубокий духовный кризис охватил все слои общества — от самых низов, подавленных и угнетенных рабов и жителей завоеванных окраин, до состоятельной и образованной верхушки. Разумеется, сущность стремлений и надежд, которые возлагались в античном мире на новую религию, существенно отличалась у разных слоев: у измученных гнетом низов — надежды на скорое пришествие божественного спасителя — мессии, на скорую и по возможности близкую реальности перемену, включая избавление от страданий и угнетения; у более обеспеченных и привилегированных групп — на утешение и успокоение чисто духовного свойства. Однако характерно было практически всеобщее обращение за мистическим, иллюзорным утешением в условиях, когда общество изверилось в возможностях реального переустройства.

Принятие во внимание столь отчетливой в христианстве мистико-этической стороны очень важно для понимания последующей живучести этого вероучения, той притягательной силы, которой оно долго обладало, а отчасти и обладает в глазах всех страдающих и сломленных духом. Вместе с тем важно и то, что, родившись в условиях античного общества, христианство усвоило целый ряд ценностей, созданных античной цивилизацией, как духовного плана (элементы этических представлений и философских учений, литературные формы и приемы и пр.), так и более осязаемого, так сказать институционного, и прежде всего саму общинную форму организации, постепенно развившуюся в церковь. Через эту общинную организацию христианство восприняло главнейший принцип социального устройства, выработанного древними народами еще в доклассовый период. Однако это наследие оказалось законсервировано христианством, более того, поставлено на службу реакционному началу, таившемуся в христианском мистицизме и полностью восторжествовавшему в нем после того, как в христианских общинах взяли верх состоятельные слои и вытравили из христианства его первоначальный демократически-революционный дух. Как бы то ни было, названные культурные ценности сообщили христианству дополнительную силу и жизнестойкость, благодаря которым оно долго, с успехом меняя свой лик, приспосабливалось к все новым и новым условиям.

Для раннеклассовых обществ христианство стало важным каналом приобщения к достижениям высокой античной культуры, а вместе с тем и к давним и притягательным принципам общинного демократизма. При этом, однако, для социальной верхушки, государственной власти, формирующейся в этих обществах, христианство могло стать образцовым институтом, на который следовало равняться и опираться при создании нового порядка. В этом плане велико было значение церковной организации, отличавшейся единством и иерархичностью, со строгим, граничившим с раболепием, почитанием высших сановников церкви низшими служителями и простыми прихожанами. Использование христианства эксплуататорским государством — а это стало правилом начиная с позднеантичной эпохи — было закономерным и естественным, так как основывалось на популярности заглавных христианских идей, и прежде всего идеи мистического утешения и спасения во Христе, особенно вредного вида религиозного дурмана, отвлекавшего людей от действительной революционной борьбы за переустройство мира.

Таким образом, обращение к античности дает возможность понять не только условия рождения христианства, но и его изначальную сущность, его сложную природу, обеспечившую этой религии особую жизнеспособность, непрерывную регенерацию в разных формах, с разной степенью реализации своих начал, но без утраты основного мистического и реакционного качества. В этом плане поучительны дальнейшие исторические судьбы христианства, прежде всего в Византии, а также в Киевской Руси.

Новые исследования в области социально-экономической и культурной истории Византии существенно корректируют сложившиеся представления о социальных условиях и основах эволюции византийского христианства и церкви. Учет этих данных позволяет внести уточнения в реальную историю православной церкви, в частности и русского православия, более отчетливо представить, что в ней действительно восходило к античной и византийской эпохам, а что представляло собой последующие наслоения и интерпретации, нередко старательно возводимые к «истокам». Такой историзм особенно необходим в связи с имеющими место тенденциями сводить едва ли не всю культуру средневекового общества к ее христианско-церковным аспектам.

На протяжении многих десятилетий византийское общество рассматривалось как своего рода царство глухой и всеобъемлющей церковности, как общество, в котором христианство едва ли не подчинило себе все стороны духовной жизни и идеологии. В настоящее время историки признают, что достаточных оснований чрезмерно преувеличивать значение церкви в жизни византийского общества, несомненно обладавшего высокой и богатой светской культурой, нет. Изучение византийского христианства в контексте общего культурного развития, а также социальных отношений, характеризовавшихся преемственными связями с античностью, по-новому ставит проблему сохранения античных языческих традиций. Она важна также для общего понимания места и роли язычества в формировании идеологии и культуры обществ, непосредственно переходивших от развитой первобытности к феодализму, минуя античность. Советские исследователи считают, что господство феодальных отношений установилось в Византии не ранее XII века. Византийское общество предшествующих столетий переживало генезис феодализма, и потому представляется ошибочным распространенное у многих историков Древней Руси и русского православия мнение о том, что Русь приняла христианство от уже феодальной Византии как форму феодальной идеологии. В византийском обществе с его богатой и яркой светской культурой, впитавшей в себя многие античные и языческие традиции, с его христианством и церковной организацией, освящавшими и закреплявшими скорее систему дофеодальных и раннеклассовых, чем зрелых феодальных, отношений, древнерусское общество объективно могло найти приемлемый для него вариант христианской идеологии и церковной организации.

Наконец, особенно хотелось бы затронуть два вопроса, имеющие, по нашему убеждению, принципиальное значение. Один из них касается общей оценки христианства, его места в социальной истории человечества. В исторической литературе, научной и популярной, широкое распространение получило мнение о христианстве как религии лишь классового общества. Оно стало аксиомой, неизменно повторяемой учеными. Более того, христианство служит как бы лакмусовой бумажкой для обнаружения классовой общественной организации: если то или иное общество принимает христианство, то оно автоматически объявляется классовым. Здесь происходит явная подмена понятий — возникновение христианского вероучения в условиях классового общества выдается за принадлежность христианства к классовой социальной системе. Однако известно немало примеров принятия христианства народами с доклассовой общественной структурой. Так было, например, в Исландии, где христианство и церковь утверждались в обстановке общинного народоправства. Поэтому, когда там был создан епископат, он «находился в ведении альтинга (народного собрания). Епископ избирался на альтинге, как и всякое другое доверенное лицо исландского народовластия»[2]. Аналогичная ситуация введения христианства при отсутствии классового устройства наблюдалась в Ирландии. Многие германские племена, вошедшие в соприкосновение с римской цивилизацией, принимали христианство, находясь на доклассовой ступени общественного развития[3]. Наконец, древнерусское общество обратилось к христианской вере, будучи еще в рамках первичной формации[4]. С другой стороны, язычество выступало в качестве религии классового общества, как, например, это было в классической Греции и Риме. Но означает ли это, что язычество не отличалось в своей сущности от христианства? Вот другой вопрос, относительно которого в литературе можно встретить мнения различного, более того, прямо противоположного характера.

Церковные историки проводили резкую грань между язычеством и христианством, усматривая в первом нечто примитивное, «косное» и «смрадное». По словам Б. А. Рыбакова, «невольно следуя за церковниками, мы нередко преувеличивали различие между христианством и язычеством и низводили последнее до уровня примитивного бытового суеверия»[5]. Правильно возражая против одной крайности, Б. А. Рыбаков впал в другую, сняв какие бы то ни было сущностные противопоставления язычества христианству. Он полагает, что «христианство нельзя противопоставлять язычеству, так как это только две формы, два различных по внешности проявления одной и той же первобытной идеологии». Согласно концепции Б. А. Рыбакова, «главное отличие христианства заключалось в том, что свой исторический путь оно проходило в условиях резко антагонистического классового рабовладельческого общества, а затем в трудной обстановке кризиса и перехода к феодализму»[6]. Подобный взгляд едва ли правомерен. Нельзя исключать некоторые важные черты сходства между языческими и христианскими верованиями, но вместе с тем нельзя затушевывать их принципиальное различие. Языческое мышление насквозь утилитарно: боги язычников существуют, чтобы помогать или вредить людям. Языческие моления — средство благорасположения богов, от которых ожидают непосредственной пользы на «этом свете». Христианство же уводит человека с земли в заоблачную высь, обещая воздаяние на «том свете». Если в язычестве главным является обряд, то в христианстве, в особенности на первых порах, главным было вероучение. Следовательно, язычество и христианство — мировоззрения разных ценностных ориентаций.

Задача настоящей книги — показать различие между язычеством и христианством, представлявшими разные уровни религиозного сознания, продемонстрировать столкновение и взаимодействие этих верований, проследить за развитием христианства на разных этапах жизни древних обществ, объективно оценить место и роль христианства в историческом процессе.

 

Часть I

Возникновение христианства

 

Глава 1

От критики к научному исследованию

Научное постижение христианства, правильная оценка его духовной и социальной природы, доктрины, роли в общественной жизни невозможны без обращения к… Христианская религия возникла в первые века нашей эры в рамках античного мира.… Отношение к христианству во все эпохи было достаточно противоречивым. И прежде всего противоречив принципиальный…

Глава 2

Исторические предпосылки христианства

 

 

Упадок язычества

Обращаясь к рассмотрению исторических предпосылок христианства, необходимо иметь в виду два аспекта этой проблемы. Во-первых, важно понять, в силу… Истоки античных языческих религий уходят в глубокую древность. В пору… Несколько позже Крита вступили в фазу цивилизации и греки. Возникшие во II тысячелетии до н. э. на юге Балканского…

Поворот к новой религии

К исходу старой эры крах античных языческих религий стал фактом. Но тогда же обнаружилась особенная тяга древнего общества к новой религии — религии… Кризис классических языческих религий был процессом длительным и сложным,… Понятно, какое большое значение имел этот факт для судеб античных религий. Римское завоевание и окончательная…

Глава 3

Идейные истоки христианства

 

 

Восточные культы и античная философия

Христианство родилось в античном мире, где основными народами были греки и римляне. Их своеобразное историческое сотрудничество составило основу… Восточные культы оказались, таким образом, естественным источником, откуда… Итак, в ряду идейных предпосылок христианства необходимо выделить два русла — восточные мистериальные культы и…

Иудейский мессианизм

Чтобы понять, каким образом на почве Древней Иудеи развилось мессианское религиозное движение и почему оно достигло такой силы и яркости выражения,… Окончательно евреи утвердились в Палестине к концу XIII века до н. э.… Разгром персидским царем Киром Старшим Нововавилонского царства и взятие им в 538 году Вавилона открыли некоторые…

Глава 4

Становление христианства

 

 

Новый завет

Рождение христианства запечатлено прежде всего и литературной традиции самих христиан. Их сочинения при всей тенденциозности являются важнейшим… Название «Новый завет» усвоено христианской традицией очень рано.… Новый завет — достаточно сложный литературный свод. В него входят 27 сочинений, приписываемых Матфею, Марку, Луке,…

Первоначальное христианство

Облик первоначальных христианских общин, как это подчеркивал Ф. Энгельс, лучше всего рисуется на основании Откровения Иоанна, но, разумеется, с… Возникшая первоначально в иудейской Палестине и ближайшей диаспоре Сирии,… Примечательно также и то, что христиане в Апокалипсисе являются не просто иудеями, но иудеями по преимуществу. В…

Творцы христианства

Обращаясь к проблеме исторического существования тех, кого само христианство считало своими создателями, и в первую очередь к проблеме историчности… Но, разумеется, вопрос о реальном существовании Иисуса Христа и других… Из персонажей, встречающихся в первоначальном христианстве, два безусловно представляют наибольший интерес — это Иоанн…

Исторические судьбы античного христианства

Зародившись в Палестине в качестве одной из иудейских религиозных сект, христианство очень скоро вышло за рамки первоначального русла и к исходу III… Заключая очерк о первоначальном христианстве, необходимо вкратце коснуться тех… В первую очередь, следует отметить решающую перемену в национальном и социальном составе христианских общин. Уже по…

Часть II

Византийская церковь IV–XII веков

 

Глава 1

От язычества к христианству

В предыдущих главах было рассмотрено зарождение и распространение христианства в Римской империи, начало становления христианской церкви. Далее мы… Христианская конфессия и поныне является самой крупной в современном мире —… В этот период образуются основные, существующие и поныне, церкви восточнохристианского мира, исторически связанные с…

Глава 2

Становление византийского христианства и церкви

В 395 году умер Феодосий I, последний император единой Римской империи. До него одновременно правили два императора — братья Валентиниан и Валент,… Историки спорят о том, с какого времени и события начинать историю Византии.… В течение IV века он постепенно стал «вторым Римом», «Римом Востока». Немногие государства не знают перемены своих…

Глава 3

Эпоха иконоборчества

 

 

Рождение раннесредневековой Византии

Бурное и богатое событиями VII столетие было переломным как в социальном, так и в духовном развитии Византии. В течение почти всего столетия в… Император Ираклий (610–641) познал и радость побед, и горечь поражений. В… Археологический материал последних десятилетий дает возможность более отчетливо представить не столько суть, сколько…

Иконоборцы и иконопочитатели

В 726 году император Лев III (717–741) обнародовал эдикт, объявлявший почитание икон и мощей идолопоклонством. Началась эпоха иконоборчества,… Иногда иконоборчество пытаются рассматривать как политику государства, а не… Иконопочитание начало распространяться в ранней Византии в IV–VI веках. Его стремительный расцвет приходится на VII…

Глава 4

Византия македонской эпохи

С середины IX века Византия превращается в одно из крупнейших и могущественных государств Европы. Подъем происходил в условиях сохранявшегося… Свободное крестьянство составляло основу благополучия общества. Оно платило… С упадком городов государство оказалось вынужденным развивать собственное необходимое производство, в результате чего…

Глава 5

От единства к расколу

Македонское возрождение, получившее свое название от Македонской династии (867–1056), на время которой оно пришлось, представляет сложное явление,… Многое унаследовавшая от античности, Византия и в начальный период… В обращении к античному прошлому была некая общая для этого времени основа: усложнение отношении, системы управления —…

Часть III

Начало христианства на Руси

 

Глава 1

Восточнославянское общество VIII–X веков и христианская религия

Давно отошли в область историографических легенд представления о восточных славянах как народе полукочевом, занимавшемся преимущественно охотой,… Восточные славяне, жившие в лесостепной зоне, выращивали твердую и мягкую… В северных лесных районах Восточной Европы заметную роль играло подсечное земледелие. Вплоть до XX века оно бытовало в…

Глава 2

„Крещение Руси“

 

Обстоятельства, при которых произошло «крещение Руси» князем Владимиром, были и остаются во многом загадочными. Источников, содержащих необходимую информацию, мало: несколько летописных преданий, скупые сведения житийной и панегирической литературы, единичные свидетельства иностранных авторов — вот, собственно, и все, чем располагает современный исследователь. И тем не менее научный поиск продолжается.

Привлекает внимание весьма красноречивое указание древнерусского летописца, создателя «Повести временных лет». Приведя версию о крещении князя Владимира в Корсуне, он замечал, что несведущие считают, будто Владимир крестился в Киеве, «иные же говорят в Васильеве, а другие и по-иному скажут». Не было известно в точности, где крестили киевлян — в Днепре или Почайне. Значит, прошло не более ста лет со времени крещения, а русские люди уже имели довольно смутное представление об этом событии. О чем это свидетельствует? Конечно же о том, что «крещение Руси» не запечатлелось в памяти народной, будучи в сознании современников событием почти рядовым. Однако впоследствии интерес у древних книжников к учреждению христианства на Руси возрос, что было вызвано утверждением христианской религии как господствующей идеологии.

Стремление средневековых писателей знать о крещении больше того, что давали их предшественники, породило фантастические построения: отсутствующие факты они стали восполнять всякого рода вымыслами. Появилась, например, легенда, по которой князя Владимира склонял к христианству сам Кирилл-философ, а патриарх Фотий направил к нему первого митрополита, тогда как Кирилл и Фотий жили столетием раньше Владимира. Средневековые идеологи православия рассматривали деяния Владимира, связанные с введением на Руси христианства, как богом вдохновенные, или «богодухновенные». И не случайно он был причислен к лику святых.

В дореволюционной историографии принятие христианства Русью всячески превозносилось и восхвалялось. Оно изображалось как великое свершение князя Владимира, приобщившего к истинной вере прозябавший в языческом невежестве народ, введшего его в семью христианских народов и открывшего ему путь к «спасению», к новой высокой культуре, просвещению. Сформулированная еще Н. М. Карамзиным идея о решительном превосходстве «Закона Христианского» над языческими верованиями превратится в аксиому и будет повторяться многими поколениями историков вплоть до Великого Октября.

Вполне понятна негативная реакция первых советских историков на такого рода оценки. М. Н. Покровский подчеркивал, что «христианская церковь обязана своим существованием и процветанию в России князьям и боярам. Когда у нас начал образовываться верхний слой общества, он гнушался старыми, славянскими религиозными обрядами и славянскими колдунами, «волхвами», а стал выписывать себе вместе с греческими шелковыми материями и золотыми украшениями и греческие обряды и греческих «волхвов», священников. Православная церковь, конечно, всячески раздувала значение этого события, так называемого «крещения Руси», по на самом деле перемена была чисто внешняя, и дело шло об изменении именно обрядов…» В существе же своем языческие верования не изменились. «Продолжались и жертвоприношения, только вместо того, чтобы непосредственно отдавать духу курицу, барана, лошадь или что другое, это отдавалось духовенству, которое, предполагалось, умеет как-то ублажить соответствующих духов святых или напугать соответствующих злых духов». Христианское духовенство, полагал М. Н. Покровский, заменило собой волхвов и кудесников[89].

Взгляды М. Н. Покровского и представителей его школы насчет «крещения Руси» знаменовали собой начало пересмотра укоренившихся в дворянско-буржуазной исторической науке представлений, что являлось, несомненно, позитивным фактом. Вместе с тем высказывания М. Н. Покровского страдали известным схематизмом и отчасти даже нигилизмом, а это едва ли могло способствовать правильному пониманию исторического значения принятия Русью христианства. Сложилось несколько упрощенное представление о введении христианства Владимиром, ставящее его в разряд случайностей. Такое представление нашло художественное воплощение в пьесе Д. Бедного «Богатыри».

13 ноября 1936 года было принято постановление Всесоюзного комитета по делам искусств при Совнаркоме Союза ССР «О пьесе «Богатыри» Демьяна Бедного», где отмечалось, что эта пьеса «дает антиисторическое и издевательское изображение крещения Руси, являвшегося в действительности положительным этапом в истории русского народа, так как оно способствовало сближению славянских народов с народами более высокой культуры»[90]. В статье П. Керженцева, появившейся в прессе 15 ноября 1936 года, мысль о приобщении к христианству как факторе сближения славян с «народами более высокой культуры» повторялась. Однако в ней содержалось и нечто другое: идея о массовом крещении Руси[91].

Следующий момент в истолковании принятия Русью христианства связан с постановлением жюри правительственной комиссии по конкурсу на лучший учебник для 3-х и 4-х классов средней школы по истории СССР. В постановлении подчеркивалось: «Отрыжки взглядов антиисторических, немарксистских встречаются у авторов учебников, представленных на конкурс, почти на каждом шагу при описании СССР до советского периода». К немарксистским и антиисторическим «отрыжкам» комиссия отнесла и то, что «авторы (учебников. — И. Ф. ) идеализируют дохристианское язычество, они не понимают при этом того простого факта, что введение христианства было прогрессом по сравнению с языческим варварством, что вместе с христианством славяне получили письменность и некоторые элементы более высокой византийской культуры»[92].

В названных документах были сформулированы положения, которые сыграли определяющую роль в дальнейшей разработке вопроса о «крещении Руси», а именно: введение христианства — прогрессивное явление; крещение имело массовый характер; вместе с христианством на Руси появилась письменность; христианство приобщило восточных славян к достижениям византийской культуры, содействовало их сближению с народами более высокой культуры, сближению с народами Западной Европы.

Яркой иллюстрацией преломления упомянутых положений служит статья С. В. Бахрушина, опубликованная в 1937 году в журнале «Историк-марксист» (№ 2). Автор поставил перед собой задачу «уяснить те прогрессивные моменты, которые заключало в себе принятие христианства на определенном этапе исторического развития, то есть в X–XI веках, в период установления феодализма в Киевской Руси». Коренная причина принятия Русью христианства открылась исследователю в социальных и культурных условиях, сложившихся в древнерусском обществе в X веке. В это время образуется слой феодальной знати, которая «торопилась освятить свои притязания на господствующее положение». Христианство стало «энергичным поборником» передового (по сравнению с первобытнообщинным строем) феодального способа производства, ускоряя процесс феодализма на Руси. Церковь также являлась активной проводницей феодализма в древнерусском обществе. Согласно взглядам С. В. Бахрушина, христианство боролось с остатками родового строя, стремилось ликвидировать элементы рабского труда. Вот почему «переход в христианство имел, объективно говоря, очень большое и, несомненно, прогрессивное для данного отрезка времени значение».

Заметное воздействие, считал С. В. Бахрушин, крещение «оказало на культурную жизнь страны». Оно простиралось и на материальную и духовную культуру: земледелие (огородничество), ремесло, строительную технику, архитектуру, изобразительное искусство. Сразу после крещения Русь получила письменность на славянском языке, что позволило начать организацию школьного дела, распространение книжности. Христианство стало «проводником в Киевской Руси высокой феодальной культуры Византии и содействовало установлению культурных связей с западноевропейскими феодальными государствами». Со времени «крещения Киевское княжество входило в состав католических государств Восточной Европы как равноправный и полноправный член христианского общества».

Итак, влияние нововведенного христианства на древнерусское общество, согласно С. В. Бахрушину, было, можно сказать, всеобъемлющим, распространяясь на экономику, социально-экономические отношения, политические связи, культуру и просвещение.

Прошло пятьдесят лет с момента публикации статьи С. В. Бахрушина, но до сих пор выводы, заключенные в ней, так или иначе варьируются нашими историками. Правда, кое-что все же было отвергнуто: с помощью археологии доказан высокий для тех времен уровень земледелия у восточных славян, самобытным и высокоразвитым предстало древнерусское ремесло; не нашла поддержки и мысль о появлении письменности на Руси лишь с принятием христианства. Но убеждение в том, что христианство утверждало новые феодальные порядки, открывало широкие возможности для развития русской культуры, ввело Киевскую Русь в семью передовых стран средневековой Европы, осталось неизменным.

С точки зрения потребностей феодализации рассматривал крещение Руси глава советских историков академик Б. Д. Греков, называвший принятие христианства фактом «первостепенной важности»[93]. Для академика М. Н. Тихомирова «установление христианства на Руси было крупнейшим историческим событием. Оно отметило важный этап в развитии феодальных отношений на Руси и победу новых феодальных отношений над отживающим родовым строем с его язычеством. В культурной жизни Древней Руси утверждение христианства обозначало присоединение ее к традициям Византии и эллинизма с их замечательной письменностью и искусством. Таковы громадные последствия утверждения христианства на Руси, ясные и заметные для историков»[94]. А вот мнение другого академика, Б. А. Рыбакова, у которого христианство выступает как чрезвычайно приспособленное к «нуждам феодального государства». Но поскольку «феодальная формация только начинала свой исторический путь» во времена крещения, будучи необходимой и прогрессивной, поскольку создание раннефеодальной монархии, завершившееся в период княжения Владимира, было «глубоко прогрессивным» явлением, постольку и христианская религия, призванная содействовать утверждению феодализма, должна рассматриваться как фактор прогресса в древнерусской истории. Сравнительно недавно в интервью корреспонденту газеты «Советская Россия» Б. А. Рыбаков заявил: «Тысячу лет тому назад принятие христианства для молодой державы было прогрессивным фактом…»[95].

В новейших исторических трудах можно прочитать и такое: «Преимущества христианской религии очень хорошо осознавались древнерусской феодальной правящей верхушкой. Христианство открывало перед Русью широкие перспективы экономического и культурного развития, приобщения ее к передовым достижениям византийской цивилизации»[96].

Но не только в научных исследованиях, написанных советскими историками, звучат чрезмерно восторженные оценки учреждения на Руси христианства князем Владимиром. Они содержатся и в статьях, имеющих публицистическую, программно-идеологическую направленность: «Не за горами 1000-летие принятия Древней Русью христианства — важного и противоречивого события, введшего нашу страну в круг передовых народов средневековой Европы, укрепившего ее политический авторитет и культурные связи и вместе с тем канонизировавшего власть феодалов». Член-корреспондент АН СССР В. Т. Пашуто, который является автором процитированного текста, призывает «достойно (?!) встретить… само событие»[97], то есть тысячелетие «крещения Руси». Следовательно, не исторические достижения предшествующих времен позволили нашей стране войти «в круг передовых народов средневековой Европы», а обращение к иноземной религии. Поверхностным рассуждениям такого рода должен быть противопоставлен другой, строго научный подход: «Не христианство „подключило“ Древнюю Русь к европейской цивилизации, а распространение христианства в Древней Руси и принятие его в качестве государственной религии идеологически завершили процесс формирования этой цивилизации»[98].

К сожалению, представление о принятии Русью христианства как чрезвычайно важном средстве преодоления национальной отсталости по сравнению с цивилизованными государствами Западной Европы и Византией легло в основу статьи академика Б. В. Раушенбаха «Сквозь глубь веков». Он пишет: «То, что произошло в конце X века в Древней Руси, было выдающимся событием в истории нашей Родины. Великий князь Владимир осуществил смелую государственную реформу, имевшую далеко идущие последствия. Я бы сравнил ее с реформой Петра I. Как и во времена Петра, тогда нужен был рывок в развитии страны, усвоение высших достижений передовых стран той эпохи. Владимир преследовал цель встать вровень с развитыми феодальными монархиями. Для этого надо было решиться на энергичное проведение феодальной реформы и связанные с ней глубокие преобразования». По словам Б. В. Раушенбаха, Руси «нужны были новое право, новые обычаи, новое общественное сознание, новые оценки событий. Старое язычество этого дать не могло. А «это» лежало по существу готовым в Византии». Автор полагает, что «Киевская Русь не могла стать в один ряд с передовыми странами Европы и Востока, не могла выйти, говоря нынешним языком, «на уровень мировых стандартов», не заимствовав у них ремесел, строительной техники, науки, культуры и многого другого. (Так позднее Петру понадобился опыт Западной Европы). Все это тоже можно было взять в Византии». И «все это» было взято вместе с христианством, сыгравшим «в период раннего средневековья прогрессивную роль»[99]. Таково благодатное значение «крещения Руси», которое Б. В. Раушенбах во избежание односторонности и ограниченности именует «государственной реформой Владимира». Теория заимствований, развиваемая Б. В. Раушенбахом, обедняет отечественную историю, лишая ее самобытности и национальных корней.

По мнению В. Т. Пашуто, высказанному в его упомянутой статье, для «достойной встречи» тысячелетия крещения Руси «нашим историкам и философам надо своевременно подготовить научные труды, чтобы дать в руки популяризаторам, пропагандистам добротный материал». Однако чем же располагают популяризаторы и пропагандисты в настоящий момент? У них в руках в основном исторические исследования, где постоянно и методично проводится мысль о прогрессивной роли христианства, благоприятствовавшего росту феодализма в древнерусском обществе, подъему культуры, укрепившего международное положение Киевского государства. В результате «крещение Руси» приобретает значение события огромной исторической важности. Таков главный, хотели бы мы того или нет, итог изучения нашими историками введения христианства на Руси. И он не теряет своей впечатляющей силы, несмотря на оговорки по поводу негативных для русского народа сторон принятой религии.

Подобное «понимание» исторического значения «крещения Руси» вполне устраивает современных специалистов-теологов. Так, В. А. Никитин, рассуждая о социальных причинах христианизации Руси, пишет о том, что у восточных славян в ходе борьбы с внешними врагами сложились «племенные союзы, и постепенно на их основе возникла феодальная государственность. Непосредственно от патриархально-общинной формации, минуя рабовладельческий строй, восточные славяне перешли к феодальному. Этот процесс, происходивший на огромной территории в течение VII–IX веков, был в значительной мере облегчен и ускорен благодаря принятию христианства» (ЖМП, 1983, № 1, с. 12–13). В другой своей работе В. А. Никитин, рассуждая об историческом значении крещения Руси, просто цитирует соответствующий текст «Истории Киева», изданной к 1500-летию города: «Введение христианства на Руси сыграло большую роль в укреплении единства древнерусского государства. Церковь содействовала упрочению иного, прогрессивного по сравнению с рабовладельческим феодального строя, брала под защиту моногамную семью, выступала против обычая кровной мести, способствовала развитию письменности, литературы, искусства и монументального строительства. Принятие христианства способствовало широкому проникновению на Русь достижений византийской культуры, развитию связей с Балканами и другими странами Европы». От «себя» В. А. Никитин лишь добавляет: «Киевская Русь отныне (со времени крещения. — И. Ф. ) приобщилась к христианской культуре и цивилизации, вошла в семью просвещенных европейских народов»[100]. Разумеется, для автора крещение — «великое в истории Руси событие».

Сложилась парадоксальная ситуация: мы сами даем в руки идеологов православия, всячески восхваляющих крещение, «добротный», по терминологии В. Т. Пашуто, пропагандистский материал. Есть ли возможность преодоления этой, скажем откровенно, ненормальной ситуации? Да, есть.

Подлинные причины введения христианства на Руси невозможно понять, отвлекаясь от предшествующих ему языческих преобразований. И здесь обращает внимание стремление киевской знати превратить свой город в религиозный центр восточного славянства. С этой целью языческое капище с изваянием Перуна, размещавшееся первоначально в черте древнейших укреплений Киева, выносится на новое место, доступное всем прибывающим в столицу полян. Источники позволяют установить примерное время, когда это произошло.

При заключении договора Олега с греками князь и «мужи его» клялись своими богами Перуном и Волосом. Как уже отмечалось, Перуну главным образом поклонялись в южных областях восточнославянского мира, а Волосу — в северных. Наличие в формуле присяги двух божеств (Перуна и Волоса) вполне естественно, поскольку в походе Олега на Царьград принимали участие как южные восточнославянские племена, так и северные. В походе на Константинополь преемника Олега князя Игоря состав участников почти не изменился. Но в тексте присяги нового соглашения назван лишь Перун, тогда как Волос не упомянут. Случайно ли это? Похоже, что нет. Здесь проглядывает желание киевских властителей утвердить приоритет Перуна над остальными богами восточных славян.

Следовательно, где-то в княжение Игоря (913–945), но до заключения его договора 944 года с Византией Полянский бог Перун был провозглашен верховным общеславянским богом. Это понадобилось для того, чтобы идеологически укрепить и обосновать господствующее положение Киева над остальными восточнославянскими племенами.

В середине X века отношения Киева с подвластными племенами резко обострились. Смерть Игоря послужила для них сигналом к восстанию. Киевские лидеры вынуждены были перейти к умиротворению «заратившихся» племен, для чего сбор дани посредством объезда данников, нередко сопровождавшийся насилиями со стороны киевского князя и его дружинников, был заменен «повозом», доставкой поборов в специально учрежденные для этого пункты — «повосты». Принятые меры распространялись не только на ближайших к Киеву соседей-данников, но и на тех, кто жил далеко на севере. Вместе с этим киевские правители отступили и в вопросе религиозном. Поэтому в договоре 971 года князя Святослава с византийским императором Цимисхием снова встречается Русь, которая клянется Перуном и Волосом.

Так неудачно закончилась попытка Киева придать Перуну статус всеславянского бога. Однако вскоре предпринимается новая языческая реформа, инициатором которой выступил князь Владимир. В 980 году он велел поставить «кумиры на холму вне двора теремного: Перуна древяна, а главу его сребрену, а ус злат, и Хърса, Дажбога, и Стрибога, и Симарьгла, и Мокошь. И жряху им, наричюще я богы» (ПВЛ, ч. 1, с. 56). Это была еще одна попытка возвеличить Перуна, но более осторожная и гибкая. Если раньше киевские политики поднимали только культ Перуна, то теперь он возглавил сообщество периферийных богов, которым поклонялись покоренные полянами племена. Отныне эти боги, подобно Перуну, должны были стать общеславянскими, но под его началом.

В исторической литературе нововведение Владимира издавна толкуется как проявление приверженности князя к язычеству, как торжество язычества над христианством. Но еще в дореволюционной науке было обращено внимание на политическую подкладку акции Владимира. Е. В. Аничков, написавший интересную книгу о язычестве в Древней Руси, усматривал в действиях Владимира свидетельство превращения князя и дружины в политическую власть, в результате чего Перун и приобрел «широкое государственное значение». Собранные же вокруг Перуна боги символизировали единение различных племен в рамках одного государства[101].

Отчетливую политическую направленность в языческой деятельности Владимира видел Б. Д. Греков. Князь «хотел собрать всех богов, которым поклонялись различные племена, и составить из них в Киеве пантеон, обязательный для всего государства. Владимир желал создать такую религию, которая могла бы крепче объединить все его государство»[102].

Идея о политической направленности языческой реформы Владимира — ценное достижение исторической науки. Она является первостепенной при рассмотрении вопроса о религиозной деятельности князя Владимира, включая и учреждение им христианства на Руси, поскольку существует несомненная логическая связь между его языческими преобразованиями и крещением.

«Поставление кумиров» — идеологическая мера, с помощью которой киевский князь надеялся удержать власть над покоренными племенами, остановить начавшийся распад грандиозного союза племен во главе с Киевом. Необходимо подчеркнуть, что это был именно межплеменной союз, характерный для завершающей стадии развития первичной формации, а не раннефеодальное государство. Поэтому Перун и предстал в окружении богов других племен, символизируя их единство. Столица полян опять была объявлена религиозным центром восточного славянства.

Таким образом, связь между перемещением периферийных божеств в Киев и притязаниями киевской знати, как, впрочем, и всей полянской общины в целом, на господствующую роль в общеславянском племенном союзе очевидна.

Языческая реформа Владимира, хотя и была более гибкой, все-таки оказалась неудачной, как и предшествующие ей попытки провозгласить Перуна верховным богом восточных славян. Главной причиной явилась историческая необратимость разложения родоплеменного строя, что делало неизбежным падение союза союзов племен под гегемонией Киева. К тому же и в самой реформе заключались изъяны, препятствовавшие достижению поставленной цели, в частности верховенство Перуна над остальными богами. В результате культ его пришлось опять навязывать силой союзным племенам. В некоторых случаях Перун вообще вытеснял местных богов. Так случилось в Новгороде, где Добрыня, посланный из Киева, «постави Перуна кумир над рекою Волховом, и жряху ему людие новгородстеи акы богу» (Новгородская первая летопись, с. 128. Далее — НПЛ). Вполне резонно предположить наличие у новгородцев до «поставления Перуна» своих кумиров, например Волоса. Следы почитания Волоса в Новгородской земле сохранились в личных именах, упоминаемых новгородскими летописями, и в новгородской топонимике. По догадке исследователей, идол Волоса стоял у южной окраины новгородского детинца на Волосовой улице. Не случайно здесь в XIV веке была поставлена церковь св. Власия. Известно, что после принятия христианства Власий Севастийский стал двойником языческого Волоса-Велеса.

Итак, проводимая исключительно по воле Киева (без совета с заинтересованными представителями других племен) языческая реформа выродилась в религиозное насилие южной приднепровской Руси над племенами словен, кривичей, радимичей, вятичей и прочих, что вызвало волну антикиевских восстаний. «Заратишася вятичи, — сообщает летопись под 982 годом, — и иде на ня Володимир и победи я второе» (ПВЛ, ч. 1, с. 58). В 984 году Владимир воюет с радимичами. Следовательно, реформа вместо единения привела к раздорам. Тогда Владимир, изыскивая новые средства для сплочения разрушающегося межплеменного союза, для удержания в нем господствующих позиций полян, и прежде всего киевской верхушки, обращается к христианству. В отличие от языческой реформы, задуманной в Киеве без участия представителей входящих в союзную организацию племен, вопрос о принятии христианства обсуждался со старцами градскими — старейшинами из племенных центров, подвластных Киеву. И только после этого Владимир возвестил о «крещении Руси».

Исторический смысл этого события теперь ясен. Нет оснований считать его прогрессивным, поскольку христианство вводилось не для утверждения новых, исторически прогрессивных институтов, а для сохранения старых родоплеменных порядков, консервации отношений, которые сложились в IX–X веках в процессе завоевания киевскими правителями восточнославянских племен.

В «Повести временных лет», к которой мы не раз обращались, крещение русских летописец предваряет «испытанием вер», желая, видимо, подчеркнуть, что Владимир, остановившись на христианстве византийского образца, сделал сознательный выбор. Перед князем прошла целая галерея проповедников, каждый из которых расхваливал свою религию. Сперва перед Владимиром появились приверженцы мусульманства, льстивыми словами убеждавшие князя принять их веру и поклониться Магомету. Но из всего, чему учил творец Корана, Владимиру импонировало одно: узаконенное многоженство. С явным неодобрением князь отнесся к обрезанию, воздержанию от свиного мяса и вина. «Руси есть веселие пить, не можем без того быть», — сказал Владимир мусульманам на прощание.

Потом прибыли миссионеры из Рима, направленные папой. «Земля твоя, — говорил Владимиру через своих посланцев папа, — такая же, как и наша, а вера наша не похожа на твою, так как наша вера — свет; кланяемся мы богу, сотворившему небо и землю, звезды, месяц и все, что дышит, а ваши боги — просто дерево». Князь полюбопытствовал: «В чем заповедь ваша?» Папские послы отвечали: «Пост по силе; если кто пьет или ест, то все это во славу божию, как сказал учитель наш Павел». Тогда Владимир молвил: «Идите откуда пришли, ибо и отцы наши не приняли этого».

После пришельцев из Рима появились хазарские иудеи со словами: «Слышали мы, что приходили болгары и христиане, уча тебя каждый своей вере. Христиане же веруют в того, кого мы распяли, а мы веруем в единого бога Авраама, Исаака и Иакова». Владимир спросил: «Что у вас за закон?» И те ответили: «Обрезываться, не есть свинины и заячины, хранить субботу». Последовал новый вопрос: «А где земля ваша?» И когда иудеи сказали, что земля их в Иерусалиме, князь ехидно вставил: «Точно ли она там?» Поклонники Авраама, Исаака и Иакова вынуждены были сознаться: «Разгневался бог на отцов наших и рассеял нас по различным странам за грехи наши, а землю нашу отдал христианам». Владимир назидательно произнес: «Как же вы иных учите, а сами отвергнуты богом и рассеяны: если бы бог любил вас и закон ваш, то не были бы вы рассеяны по чужим землям. Или и нам того же хотите?» Иудеи ушли ни с чем.

Наконец, греки прислали к Владимиру «философа», который начал свою речь так: «Слышали мы, что приходили болгары и учили тебя принять свою веру. Вера же их оскверняет небо и землю, и прокляты они сверх всех людей, уподобились жителям Содома и Гоморры, на которых напустил господь горящий камень и затопил их, и потонули. Так вот и этих ожидает день погибели их, когда придет бог судить народы и погубит всех, творящих беззакония и скверны. Ибо, подмывшись, вливают эту воду в рот, мажут его по бороде и поминают Магомета. Так же и жены их творят ту же скверну и еще даже большую…» Тут Владимир не выдержал, плюнул, на землю, сказав: «Нечисто это дело». «Философ» между тем продолжал: «Слышали мы и то, что приходили к вам из Рима проповедывать у вас веру свою. Вера нее их немного от нашей отличается: служат на опресноках, то есть на облатках, о которых бог не заповедал, повелев служить на хлебе, и поучал апостолов, взяв хлеб: «Се есть тело мое, ломимое за вас…» Так же и чашу взял и сказал: «Сия есть кровь моя нового завета». Те же, которые не творят этого, — неправильно веруют». Тут Владимир многозначительно заметил: «Пришли ко мне иудеи и сказали, что немцы и греки веруют в того, кого они распяли». «Философ», нимало не смущаясь, довольно бойко возгласил: «Воистину веруем в того! Их же самих пророки предсказывали, что родится бог, а другие, что распят будет и погребен, но в третий день воскреснет и взойдет на небеса. Они же одних из тех пророков избивали, а других истязали. Когда же сбылись пророчества их, когда сошел он на землю, был он распят, воскрес и поднялся на небеса. Ожидал бог покаяния от них 46 лет, но не покаялись, и тогда послал на них римлян, и римляне разбили их города, а самих рассеяли по иным землям, где и пребывают в рабстве». Князь поинтересовался: «Зачем же сошел бог на землю и принял такое страдание?» На что «философ» отвечал: «Если хочешь послушать, то скажу тебе по порядку с самого начала, зачем бог сошел на землю». — «Рад послушать», — сказал Владимир. «Философ» говорил долго, но живо и увлеченно. Речь его произвела сильное впечатление на Владимира (ПВЛ, ч. 1, с. 257–272); Так летописец повествует о беседах князя Владимира с представителями различных верований. Насколько достоверным является его повествование?

Большие сомнения вызывает подлинность речей проповедников и того, что говорил им Владимир. Профессор Е. Е. Голубинский имел все основания полагать, что летописцу, создававшему свой труд через сто с лишним лет после бесед князя с миссионерами, «не могло быть известным, что говорили Владимиру послы, к нему приходившие, что отвечал им он сам и вообще что было кем бы то ни было говорено». (История русской церкви, т. 1, с. 97–98). Но сам факт прихода послов к Владимиру исследователь не отрицал.

Исторические реалии видит в рассказе о приходе в Киев проповедников и Д. С. Лихачев. Он пишет: «Несмотря на то что весь рассказ об испытании Владимиром вер построен по схеме учительных произведений, имевших целью склонить читателей к принятию христианства примером их главы (в данном случае князя Владимира), это, однако, отнюдь не означает, что в основе летописного повествования не лежит никаких исторических фактов. Как это часто бывало в средневековье, в трафаретную форму церковной литературы могли заключаться рассказы о событиях, реально имевших место. В частности, в арабском «Сборнике анекдотов» XIII века, принадлежащем перу Мухоммеда аль-Ауфи, имеется рассказ о посольстве Буламира (Владимира) в Хорезм (Хвалиссы русской летописи) с целью «испытания» мусульманства и о посольстве на Русь мусульманского имама для обращения русских в магометанскую веру» (ПВЛ, ч. 2, с. 329).

Чрезмерная критика источника также противопоказана науке, как и бездумное доверие к нему. И здесь следует признать, что за поздними напластованиями и фантазиями в летописном рассказе о приходе к Владимиру представителей разных исповеданий скрываются фрагменты реальной жизни. Во всяком случае, на основании рассказа можно заключить, что в Киеве во времена княжения Владимира имелись различные религиозные общины и велась проповедь различных вероучений. А это лишний раз свидетельствует о веротерпимости древнерусского язычества.

Далее, по летописи, события разворачивались следующим образом. Князь Владимир созвал бояр и старейшин, объявив им: «Приходили ко мне болгары, говоря: «Прими закон наш». Затем приходили немцы и хвалили закон свой. За ними пришли евреи. После же всех пришли греки, браня все законы, а свой восхваляя… Что же вы посоветуете, что ответите?» Бояре и старейшины здраво заметили: «Знай, князь, что своего никто не бранит, но хвалит. Если хочешь в самом деле разузнать, то ведь имеешь у себя мужей: послав их, разузнай, какая у них служба, кто как служит богу». И вот тут летописец роняет фразу, чрезвычайно для историка важную: «И понравилась речь их князю и всем людям; избрали мужей славных и умных, числом десять…» Как бы невзначай летописец извещает, что обсуждение вопроса проходило при «всех людях», то есть на народном собрании — вече. То было, видимо, вечевое собрание Киева — верховный орган власти племенного союза полян. В нем принимали участие представители других племен в лице старейшин. Иначе быть не могло. Перемена религии затрагивала широкие массы, без согласия и одобрения которых князь не рискнул бы отрешиться от религии отцов и дедов. Таковой являлась социально-политическая действительность Руси, где все сколько-нибудь значительные проблемы общественной жизни обсуждались на вече[103]. Запомним, — что религиозный вопрос князь Владимир поднял на вечевом собрании жителей Киева — политического и административного центра полянской земли. Это существенно для понимания последующих событий, уже непосредственно связанных с крещением.

Избранные на вече десять «мудрых и славных» мужей побывали в разных странах и, вернувшись, рассказали князю и боярам: «Ходили-де к болгарам, смотрели, как они молятся в храме, то есть в мечети, стоят там без пояса; сделав поклон, сидит и глядит туда и сюда, как бешеный, и нет в них веселья, только печаль и смрад великий. Не добр закон их. И пришли мы к немцам, и видели в храмах их различную службу, но красоты не видели никакой. И пришли мы в Греческую землю, и ввели нас туда, где служат они богу своему, и не знали — на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой и не знаем, как и рассказать об этом. Знаем мы только, что пребывает там бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах. Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького; так и мы не можем здесь жить по-старому». Сказали бояре: «Если бы плох был закон греческий, то не приняла бы его баба твоя Ольга, а была она мудрейшей из всех людей» (ПВЛ, ч. 1, с. 273–274).

В этой летописной записи примечательна концовка: если слушание воротившихся из дальних странствий мужей Владимир начал вместе с боярами и старейшинами, о чем в летописи говорится недвусмысленно, то в заключительной сцене в роли советников выступают лишь бояре. Со старейшинами, представлявшими покоренные Киевом племена, по-видимому, не очень считались.

Церковный историк Е. Е. Голубинский, допускавший возможность посещения Владимира миссионерами, совершенно исключал посылку князем людей с целью смотра вер на местах. Для него была нелепой сама идея «испытания вер» с точки зрения служебной или обрядовой. Ближе к истине был А. Е. Пресняков, вдумчивый историк и тонкий источниковед. Он писал: «При международных отношениях Руси как отдельные факты разновременного миссионерства, так и народные рассказы на эту тему могли лечь в основу той эпической обобщенной формулы, какую с литературной точки зрения представляют летописные рассказы о беседах Владимира с представителями разных религий и о его посольствах для «испытания веры» в разные страны». А вот мнение крупного исследователя истории Киевской Руси В. В. Мавродина: «Я считаю возможным говорить о том, что в книжно-легендарном рассказе об испытании Владимиром веры… отразились обрывки воспоминаний о реальных исторических событиях, ярко отражающих Русь на перепутье, ее искания, ее борьбу за самостоятельность и борьбу нескольких центров цивилизации и религии за влияние на Руси…»

Конечно, рассказ Владимировых послов, внесенный в «Повесть временных лет», — продукт творчества позднего летописца. Но нельзя отрицать сам поиск новой религии, непосредственные наблюдения и впечатления русских людей, возникавшие при соприкосновении с той или иной верой. Нет ничего странного, а тем более противоестественного в том, что Владимир обращал внимание именно на внешнюю, обрядовую сторону при выборе религии. Это вполне соответствовало стилю языческого мышления, придающего большое значение внешнему эффекту.

Выслушав доводы бояр о предпочтительности христианства греков, Владимир якобы спросил: «Где примем крещение?» Бояре отвечали: «Где тебе любо». Казалось бы, теперь летописец должен был повествовать о крещении князя и его приближенных, но он заводит разговор о походе Владимира на Корсунь, византийский город в Крыму, и о крещении как следствии этого похода, причем мотивировка княжеского крещения оказалась уже другая, сугубо личная.

Выдающийся исследователь истории русского летописания академик А. А. Шахматов убедительно доказал, что известия о корсунском походе князя Владимира — позднейшая вставка, разорвавшая первоначальный летописный текст. По мнению А. А. Шахматова, в древнейшем «Киевском летописном своде», написанном ранее «Повести временных лет», за рассказом о проповеди «грека-философа» следовал «не дошедший до нас рассказ о крещении Владимира в Киеве». Эта вставка выдает определенную церковно-политическую тенденциозность позднего летописца — стремление приписать инициативу крещения русских не Владимиру, а грекам. Древнерусский летописец — это не пушкинский Пимен, «добру и злу внимавший равнодушно». Как превосходно показал А. А. Шахматов, рукой древнего летописца водили политические страсти и мирские интересы.

Наделяя греков активностью в деле «крещения Руси», летописец отдавал дань византийской концепции учреждения христианства в древнерусском обществе. Это легко обнаруживается при сравнении корсунской легенды с греческими источниками, в частности с известиями византийского писателя Яхьи Антиохийского о событиях 986–989 годов.

В конце 986 года командующий азиатской армией Византии Варда Склир поднял мятеж против императора Василия II. Император направил для подавления восстания Фоку, бывшего до того в опале и заточении в монастыре на острове Хиосе. Победив Склира в сентябре 987 года, Фока сам провозгласил себя императором и двинулся с войском на Константинополь. К исходу 987 года он был уже перед Хризополем, крепостью на Малоазийском берегу, расположенной напротив Константинополя. Положение Василия становилось чрезвычайно опасным. И тогда он посылает «к царю руссов, а они враги его, — чтобы просить их помочь ему в настоящем его положении; и согласился тот на это. И заключили они между собой договор о свойстве и женитьбе царя руссов на сестре царя Василия, после того как он поставил ему условие, чтоб он крестился и весь народ его страны, а они народ великий. И не причисляли себя руссы тогда ни к какому закону и не признавали никакой веры. И послал к нему царь Василий впоследствии митрополитов и епископов, а те окрестили царя и всех, кого обнимали его земли, и отправил к нему сестру свою, и она построила многие церкви в стране руссов. И когда было решено между ними дело о браке, прибыли войска руссов и соединились с войсками греков, какие были у царя Василия, и отправились все вместе на борьбу с Вардою Фокою морем и сушею к Хризополю. И победили они Фоку».

Итак, условием женитьбы Владимира на византийской царевне император поставил крещение князя вместе со всем народом. Получалось так, что у русских и помыслов не было о принятии христианства и только брачные обстоятельства, связанные с Владимиром, вынудили их креститься. При подобном ракурсе событий заслуга обращения русских в христианство всецело принадлежит грекам.

В аналогичном кругу понятий находится и летописец со своей корсунской легендой, которая, кстати заметить, южного, греческого происхождения. Это доказано исследователями.

Согласно летописной версии, Владимир, взяв после длительной и упорной осады Корсунь, отправил послов к императору Василию II и его брату-соправителю Константину VIII со следующим заявлением: «Вот взял уже ваш город славный. Слышал же, что имеете сестру девицу; если не отдадите ее за меня, то сделаю столице вашей то же, что и этому городу». Услышав это, порфирородные братья впали в уныние и послали к Владимиру своих людей сказать: «Не пристало христианам выдавать жен за язычников, если крестишься, то и ее получишь, и царство небесное восприимешь, и с нами единоверен будешь. Если же не сделаешь этого, то не сможем сестру выдать за тебя». Владимир дал согласие, но медлил. Тогда снова появились греки и от лица царьградских властителей говорили: «Крестись, и тогда пошлем сестру свою к тебе». Следовательно, в летописном повествовании, как и в рассказе Яхьи Антиохийского, Владимира побуждают креститься греки, а русские как бы уступают их настоянию. Но далее началось такое, чего «льстивые» (хитрые) греки не предугадали: царевну доставили в Корсунь, а Владимир не спешил креститься. Неизвестно, сколько бы времени это продолжалось, если бы князь вдруг не «разболеся очима», да так, что перестал видеть. Владимир страшно переживал «и не знал, что делать. И послала к нему царица сказать: «Если хочешь избавиться от болезни этой, то крестись поскорей; если же не крестишься, то не избудешь недуга своего». Услышав это, Владимир сказал: «Если вправду исполнится это, то поистине велик бог христианский». И повелел крестить себя. Епископ же корсунский с царицыными попами, огласив, крестил Владимира. И когда возложил руку на него, тотчас же прозрел Владимир. Владимир же, ощутив свое внезапное исцеление, прославил бога: «Теперь узнал я истинного бога». Многие из дружинников, «увидев это, крестились»» (ПВЛ, ч. 1, с. 274–276). Так совершенно неожиданно летописец выдвигает другую причину крещения русского князя, не связывая ее с женитьбой на греческой царевне. И в ней отчетливо видна языческая подкладка.

Язычник ждет от своих богов помощи, непосредственной пользы и жизненных благ. Именно с этой утилитарной, языческой в своей основе, точки зрения Владимир познает, по летописи, величие христианского бога. Подобный подход в рассказе летописца о корсунском походе киевского князя не единственный. Еще в период осады Корсуня, когда забрезжила надежда взять город, Владимир будто бы воскликнул: «Если сбудется это, — крещусь!» Перед нами чисто языческая манера обращения к богу: «Даю тебе, чтобы и ты мне дал, но не на «том свете», а на земле и не когда-нибудь, а сейчас».

Как можно убедиться, в корсунской легенде фигурируют три мотивировки крещения Владимира: женитьба на византийской царевне Анне, взятие Корсуня, исцеление от тяжелой болезни. Первая из них, будучи греческого происхождения, имеет определенную идейную направленность: выставить греков в качестве инициаторов «крещения Руси». Вторая и третья являются отголосками языческого мышления русичей и близки к фольклору. Но все они характеризуют крещение Владимира как его личное, частное дело, не обусловленное общественными потребностями. Аналогичным образом трактуется летописцем и крещение дружинников Владимира, пораженных свершившимся чудом исцеления князя: «Многие из дружинников, увидев это, крестились». Многие, но не все!

Летописный рассказ 988 года о походе Владимира на Корсунь, сбивчивый, содержащий различные мотивировки его крещения, пронизанный греческими церковно-политическими настроениями века и отмеченный языческим мироощущением, скорее затемняет, чем проясняет факты, связанные с учреждением христианства на Руси.

Существует более надежный и вразумительный источник — отрывок летописной записи, попавший в древнейшую редакцию Жития Владимира. Там о князе говорится: «На другое лето к порогом ходи по крещении; на третье лето взят Корсунь; на четвертое лето церковь камену святые богородици [Десятинную] заложи; на пятое лето Переяслав заложи, на девятое лето блаженный князь Владимир, христолюбивый, церкви святые богородици вдаде десятину от имения своего». Из Жития узнаем, что «по святом крещении поживе блаженной князь Владимир 28 лет». Владимир умер в 1015 году. Стало быть, согласно Житию, крещение князя произошло в 987 году. Заслуживают пристального внимания и другие хронологические указатели Жития. Последовавшие после крещения взятие Корсуня «на третье лето», закладка Десятинной церкви «на четвертое лето», учреждение церковной десятины «на девятое лето» ведут к 986 году, если учесть, что, по летописи, первое событие произошло в 988 году, второе — в 989 году, а третье — в 996 году. Крещение Владимира к 986 году относит и арабский автор Ибн-аль-Атира.

На основании отечественных и зарубежных источников можно реконструировать следующую, конечно же гипотетическую картину. В 986 или 987 году князь Владимир принял крещение. К Владимиру-христианину за военной помощью обращается византийский император Василий II, положение которого близко к критическому вследствие мятежа Варды Фоки. Князь Владимир в обмен на услугу потребовал выдачи за него сестры императора — царевны Анны. Василий согласился. Чтобы понять цену этой уступки, необходимо вспомнить, что незадолго перед тем было отказано императору Оттону Великому, сватавшему за сына дочь императора Романа II: «Неслыханная вещь, чтобы порфирородная, то есть дочь рожденного в пурпуре, рожденная в пурпуре, вступала в брак с варваром». Корпус русских воинов прибыл в Константинополь и совместно с войсками, верными императору Василию, разгромил Фоку. Избавившись от опасности, Василий медлил с выдачей невесты. Тогда киевский князь захватил Корсунь и этим вынудил греков исполнить обещанное.

Но как бы там ни было, ясно одно: мысль о крещении Владимира в Корсуне в 988 году весьма проблематична, ибо покоится на очень шатких основаниях. Корсунская легенда, дошедшая до нас в «Повести временных лет», требует осторожного и вдумчивого обращения. Нельзя целиком доверять летописцу и тогда, когда оп сообщает о крещении народа в Киеве. Его рассказ более занимательный, чем поучительный.

Согласно ему, вернувшись из похода с царевной и попами, князь Владимир «повелел опрокинуть идолы — одних изрубить, а других сжечь. Перуна же приказал привязать к хвосту коня и волочить его с горы по Боричеву взвозу к Ручью и приставил двенадцать мужей колотить его жезлами. Делалось это не потому, что дерево что-нибудь чувствует, но для поругания беса, который обманывал людей в этом образе, — чтобы принял он возмездие от людей… Когда влекли Перуна по Ручью к Днепру, оплакивали его неверные, так как не приняли еще они святого крещения. И, притащив, кинули его в Днепр. И приставил Владимир к нему людей, сказав им: «Если пристанет где к берегу, отпихивайте его. А когда пройдет пороги, тогда только оставьте его». Они же исполнили, что им было приказано. И когда пустили Перуна и прошел он пороги, выбросило его ветром на отмель, и оттого прослыло место то Перунья отмель».

Над Перуном был устроен своеобразный языческий суд, сопровождавшийся наказанием — волочением и битьем «жезлами». Этот суд выдают «двенадцать мужей», приставленных к Перуну, чтобы бить его. «Двенадцать мужей» — непременный атрибут архаического суда восточных славян, как, впрочем, и других древних народов. Летописец пытался затушевать языческую суть экзекуции, которой подвергли Перуна, но проделал это настолько неловко и простодушно, что хитрость его видна как на ладони. «Колотили Перуна не потому, что дерево чувствует», — убеждает он свою аудиторию и тем самым привлекает внимание к тому, что хотел скрыть: распространенное у язычников представление об одухотворенности неживых предметов. Возможно, со стороны летописца это был и полемический выпад (правда, неуклюжий) против языческих воззрений.

После расправы с Перуном и остальными кумирами Владимир послал слуг своих «по всему городу со словами: «Если не придет кто завтра на реку — будь то богатый, или бедный, или нищий, или раб — да будет мне враг». Услышав это, с радостью пошли люди, ликуя и говоря: «Если бы не было это хорошо, не приняли бы это наш князь и бояре». На следующий лее день вышел Владимир с попами царицыными и корсунскими на Днепр и сошлось там людей без числа. Вошли в воду там одни до шеи, другие по грудь, молодые же у берега по грудь, некоторые держали младенцев, а уже взрослые бродили, попы же совершали молитвы, стоя на месте. И была видна радость на небе и на земле по поводу стольких спасаемых душ; а дьявол говорил, стеная: «Увы мне! Прогоняют меня отсюда! Здесь думал я обрести себе жилище, ибо здесь не слышно было учения апостольского, не знали здесь бога, но радовался я служению тех, кто служил мне. И вот уже побежден я невеждой, а не апостолами и не мучениками; не буду уже царствовать более в этих странах». Люди же, крестившись, разошлись по домам».

Крестив киевлян, Владимир «поставил церковь во имя святого Василия на холме, где стоял идол Перуна и другие и где творили им требу князь и люди. И по другим городам стали ставить церкви, и определять в них попов, и приводить людей на крещение по всем городам и селам».

Не надо обладать особыми источниковедческими познаниями, чтобы уразуметь, насколько стилизован рассказ летописца и как далек он от исторической действительности. Для этого достаточно познакомиться со стенаниями беса, вылившимися в пространный монолог, пригодный более для средневековой мистерии, чем для исторического повествования.

Под пером летописца обращение к новой вере превратилось в триумфальное шествие христианства по градам и весям Руси. Это явно гиперболизированное представление перекочевало в дворянско-буржуазную историографию. Его отзвуки слышны и в современной научной исторической литературе, где можно прочитать о «массовом крещении киевлян», о «массовом крещении народа», о «всеобщем крещении Руси». Имеются и такие исследования, в которых говорится о «мирном шествии» христианства по просторам Киевской Руси[104]. Если такого рода высказывания встречаются у советских историков, то церковным историкам, как говорится, «сам бог велел» вести речь о «крещении всей Руси» при великом князе Владимире (Русская православная церковь, с. 9). Крещение киевлян в водах Днепра напоминает у них сцену из мелодрамы: люди со «слезами радости принимали крещение», они «все шли по зову своего вождя, ибо верили ему» (ЖМП, 1947, № 8, с. 12; 1954, № 7, с. 11). Народом «новая религия была воспринята сразу же» при всеобщей радости (Православный вестник, 1972, № 2, с. 22). Одним словом, введение христианства стало, так сказать, «праздником души» русского народа.

Внимательный анализ источников свидетельствует о том, что так называемое «крещение Руси» означало переход в христианство киевского князя с домочадцами, близко стоящей к нему знати и какой-то части (возможно, значительной) жителей Киева, а также населения близлежащих городов и сел. Обращение в новую веру этих людей было добровольным, что понять нетрудно: ведь христианство учреждалось для поддержания господства киевской верхушки и всей Полянской общины над «примученными» (покоренными) восточнославянскими племенами.

Мысль о добровольном крещении жителей Киева и. Киевской земли, казалось, противоречит рассказам древних писателей о якобы принудительном крещении. По свидетельству автора «Повести временных лет», Владимир объявил противником себе всякого, кто не придет креститься в назначенный час и в указанное место. В «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона (середина XI века) сказано, что Владимир будто бы «заповеда по всей земли своей креститися… и всем быти крестьяном, малым и великим, рабом и свободным, уным и старым, богатым и убогим; и не бысть ни единого же противящеся благочестивому его повелению; да аще кто и не любовию, но страхом повелевшаго крещахуся, понеже бе благоверие его с властию сопряжено» (Памятники древнерусской церковно-учительной литературы, вып. 1. СПб., 1894, с. 70–71).

Эту средневековую идею о крещении киевлян «под страхом» восприняли многие историки. Она представлена уже в «Истории Российской» В. Н. Татищева — родоначальника отечественной исторической науки. Он писал: «По опровержении идолов и крещении множества знатных людей митрополит и попы, ходящие по граду, учаху люди вере Христове. И хотя многие приимали, но множайшии, размышляя, отлагали день за день; инии же закоснелые сердцем ни слышати учения не хотели». Тогда Владимир приказал. И те, кто не хотел креститься, «нуждою последовали». Но были и «окаменелые сердцем, яко аспида, затыкаюсче уши своя, уходили в пустыни и леса»[105]. Точно такую ситуацию описывал и С. М. Соловьев — крупнейший русский историк прошлого века: «Некоторые шли к реке по принуждению, некоторые же ожесточенные приверженцы старой веры, слыша строгий приказ Владимира, бежали в степи и леса»[106]. Надо сказать, что и отдельные церковные историки XIX века, такие, скажем, как архиепископ Макарий и Е. Е. Голубинский, предполагали насильственное крещение части киевлян. О крещении в Киеве народа «под страхом» нередко говорят также современные исследователи. Более того, мысль о крещении строптивых с применением силы и угроз приобрела полемическую заостренность, направленную против идеологов русской православной церкви, разыгрывающих идиллические сцены обращения в христианство населения Киева[107]. Но нельзя забывать при этом, что помыслы древнерусских книжников имели определенную тенденцию. Им хотелось показать Владимира главным и единственным героем описываемых событий. Вот почему князь выступает наделенным почти безграничной властью, а народ — послушной или беспомощной толпой, которую крестили, «заганивая в реку, аки стада». Это — предвзятая точка зрения, обусловленная христианским учением о божественном происхождении власти, о беспрекословном ей подчинении. В том, что древнерусские писатели смотрели на Владимира через очки христианской доктрины о «властях предержащих», можно удостовериться по довольно характерной фразе Иларнона, поясняющей принудительность крещения: «Понеже бе благоверие его (Владимира) с властью сопряжено». Иларион верно уловил связь «благой веры» с теорией об авторитарной власти князя. Один летописец, живший веком позже создателя «Слова о законе и благодати», воспроизведет эту связь в универсальном варианте: «Всякая душа властителям да повинуется, ибо власти богом учинены; телом царь подобен всякому человеку, властью же богу подобен. Учил великий Златоуст, противящиеся власти — противятся божьему закону. Князь не зря меч носит, ибо есть божий слуга» (Полное собрание русских летописей, т. 1. М., 1962, стб. 370. Далее — ПСРЛ).

Эта умозрительная концепция не соответствовала политическому строю Киевской Руси, где княжеская власть еще не стала суверенной, поскольку рядом с ней существовала олицетворяемая вечем (народным собранием) общинная власть. Да и сам князь в некотором роде являлся носителем общинной власти[108]. Князь и тяготевшая к нему дружинная знать не располагали средствами для массовых насилий в обществе, где управляли. Они подчинялись вечу, в распоряжении которого была мощная военная организация — народное ополчение, превосходившее по силе княжескую дружину[109]. Вероятно, при крещении в Киеве имели место и отдельные факты принуждения, но вылиться в систему они не могли. Именно отсутствие массовых насилий и связанных с ними социальных потрясений объясняет забывчивость русских книжников относительно места крещения князя Владимира и жителей города, обнаружившаяся, как уже отмечалось, во второй половине XI века и вызвавшая жаркие споры.

От поспешных высказываний насчет крещения «под страхом» жителей Киева и прилежащей к нему области предостерегает и относительно медленное распространение христианства среди населения Киевской земли. Тот же самый Иларион, который изливал восторг по поводу всеобщего крещения при Владимире, сетовал на малочисленность своей паствы, подрывая собственное утверждение о торжестве христианства в эпоху «равноапостольного» князя. Свидетельство Илариона приобретает особый резонанс на фоне церковного устава, составленного Ярославом Мудрым, его современником и другом. Устав гласит: «Дал есмь митрополитом и епископом те суды, что писаны в правилах, в номоканоне, по всем городом и по всей области, где крестьянство есть» (Памятники русского права, вып. 1. М., 1952, с. 259). Следовательно, в «Русской земле» (понятие, включавшее прежде всего Киевщину) середины XI века имелись города и села, где христиан вовсе не было. Недаром летописец говорил, что только при Ярославе «нача вера хрестьяньска плодитися и раширяти, и черноризьцы почаша множитися, и монастыреве починаху быти» (ПВЛ, ч. 1, с. 102). Стало быть, в княжение Ярослава христианство только начало распространяться. А это значит, что оно еще далеко не восторжествовало окончательно. Но сдвиг, и, видимо, заметный, произошел. Поэтому при Ярославе происходит оформление древнерусской церкви как института. В 30-е годы XI века в Киеве организуется митрополия, появляется первый достоверный митрополит (Феопемпт, грек по национальности), строится митрополичий храм (киевская св. София), собирается первый церковный собор. Но и это не означало, что в Киеве не стало язычников. Они были здесь и во второй половине XI века. Правда, не случись в Киеве смуты, устроенной волхвом, служителем язычества, летописец не оставил бы о них никаких упоминаний. А дело было так. В Киеве объявился волхв и взбудоражил город пророчествами. Он уверял, будто «на пятое лето Днепру потещи вспять и землям преступати на ина места, яко стати Гречьскы земли на Русской, а Русьскей на Гречьской, и прочим землям изменитися» (ПВЛ, ч. 1, с. 116–117). Ему поверили «невегласи», то есть язычники, а «верные», верующие, или христиане, смеялись над ним. Однажды ночью волхв бесследно исчез. Но память о нем сохранил летописец, а вместе с ней — воспоминание о «невегласях» — язычниках. Язычники были в Киеве даже на исходе XII века. Ипатьевская летопись под 1194 годом сообщает о вокняжении на киевском столе князя Рюрика. Все ликовали по этому поводу: «И обрадовася вся Руская земля о княженьи Рюрикове, кияне, и крестьяни и погани, зане всих приимаше с любовью: и крестьяныя и поганыя. И не отгоняше никого же» (ПСРЛ, т. 2. М., 1962, стб. 681).

Чем же объяснить столь длительное существование язычников («поганых» на языке летописца) в самом, если можно так выразиться, церковном сердце Руси — Киеве? Здесь можно назвать две основные причины: преобладание добровольных методов обращения в христианство и известная терпимость византийского христианства к язычеству.

Необходимо заметить, что в литературе (и научной, и популярной) мало внимания обращается на факты, свидетельствующие о наличии язычников в Древней Руси столетиями позже крещения 988 года. А такие факты существуют. Они говорят о том, что людей продолжали крестить не только в XI, но и в XII столетии. При этом предписывалось перед крещением «словенина молитвы оглашеныя творити за 8 дней» (Памятники древнерусского канонического права, ч. 1, СПб, 1880, с. 33; Смирнов С. И. Материалы для истории древнерусской покаянной дисциплины. — ЧОИДР, кн. III, 1912, с. 26). Христианину возбранялось «ясти» с некрещеным до его крещения (Смирнов С. И. Материалы…, с. 52). Многие из русских не помнили, совершался ли над ними обряд крещения. И если оказывалось, что нет «послуха» — свидетеля крещения того или иного человека, то его крестили вновь (Памятники древнерусского канонического права, с. 62). Бывали случаи, и, видимо, нередкие, отступления от христианства и возвращения к нему. Обратившийся снова в христианство должен был при народе подвергнуть проклятию соблазнившую его веру и поститься 40 дней. Из источников узнаем, какую веру принимал такой богоотступник. Это — язычество и иудаизм (Смирнов С. И. Материалы…, с. 52, 126). Свобода перехода от одной религии к другой — показатель веротерпимости, присущей древнерусскому обществу. И наконец, последний пример, подтверждающий мысль о существовании язычников в Древней Руси. В церковном памятнике «Заповедь ко исповедующимся сыном и дщерем» читаем: «Аще в поганстве [язычестве] грех будет створил, разве [кроме] душегубства [убийства], и по крещении будет не согрешил, да станет [может стать] попомъ»[110]. Совершить «душегубство», будучи язычником, мог, конечно, лишь взрослый человек.

Введение христианства на Руси все же не являлось безболезненным и мирным. Только, собственно, в Киевской земле-волости оно проходило относительно спокойно, поскольку принятие новой веры отвечало политическим планам поляно-киевской общины, и она на вече санкционировала крещение. Что касается племен, подвластных Киеву, то к ним христианство входило с огнем и мечом. Насилием и жестокостью утверждала киевская знать, опиравшаяся на поддержку племенной группировки полян, свое господство среди прочих восточнославянских племен. Точно такими же средствами она насаждала в покоренных славянских и неславянских землях христианство, призванное укрепить и продлить это господство. Понятно, почему крещение встретило здесь отчаянное сопротивление. С христианством местное население ассоциировало тяжкую зависимость, идущую из Киева.

Распространение христианства за пределами Киевской земли прослеживается по историческим источникам фрагментарно и с большим трудом. Особенно скупы на рассказы о крещении подчиненных Киеву земель летописцы. Их молчание понятно: летописатели — люди, как правило, духовного звания, старались не говорить о темных сторонах христианизации Руси, а светлых было мало.

В этом коренная причина их немногословия. Контрастно в данном отношении выглядят летописные известия о крещении в Киеве: они сравнительно подробны. Почему? Да потому, что крещение киевлян, как отмечалось выше, прошло мирно. Но язык летописца деревенел и присыхал к гортани, когда обращение в христианскую веру сопровождалось пролитием крови и насилием. Следовательно, он скрывал невыгодные для древнерусского православия факты, в чем выразилась его определенная идеологическая позиция. Иное дело — предания и жития святых. Первые возникали в народной среде и хранились в памяти народа, которому незачем было утаивать правду о крещении. Вторые, описывая подвиги святых отцов на ниве христианизации, невольно обнажают приемы и методы насаждения христианства, к которым прибегали ревнители христовой веры. Что же это за приемы и методы?

Введение христианства в Туровской земле, соседствующей с Киевщиной, отразилось в местной легенде, говорящей о том, что к городу Турову по реке приплыли каменные кресты. Когда же они остановились напротив городских ворот, речная вода покрылась кровью. Легенда, несомненно, запечатлела отголосок кровавой борьбы в ходе христианизации Туровской земли.

«Повесть временных лет» сообщает о крещении двенадцати сыновей Владимира, после чего княжичей направили в качестве князей-посадников в различные города Руси. Владимир «посадил Вышеслава в Новгороде, Изяслава в Полоцке, Святополка в Турове, а Ярослава в Ростове. Когда же умер старший Вышеслав в Новгороде, посадил в нем Ярослава, а Бориса в Ростове, а Глеба в Муроме, Святослава в Древлянской земле, Всеволода во Владимире, Мстислава в Тмуторокани»[111]. Сообщение о разделе княжеских столов между сыновьями Владимира помещено вслед за рассказом летописца о крещении Киевской земли и как бы вытекает из него. Исследователи мало придают значения этому, однако здесь бесспорная связь между распределением княжеских столов, мерой по сути своей политической, и крещением поляно-киевской общины. Делегируя свою власть в лице сыновей в отдаленные от Киева городские центры, Владимир, по-видимому, физически устранял местных правителей там, где они еще сохранились. На новых властителей, прибывших из Киева, возлагалась обязанность утверждения христианства среди управляемого ими населения любыми мерами и средствами. Таким образом, христианство начинало свой путь в покоренных Киевом землях обрызганное кровью.

О том, что сыновья Владимира действовали как рьяные проводники христовой веры, свидетельствуют народные предания. По одному из них, первым просветителем Ростовской земли являлся князь Борис Владимирович, который, «благочестиво властвуя, обращал неверных к святой вере». Вместе с ним не покладая рук трудились и епископы. Но тщетно. Епископ Леонтий, деятельность которого в Ростовском крае падает на 70-е годы XI столетия, нашел в Ростове массу людей, «одержимых многым неверьством». Когда Леонтий начал проповедовать христианство, его выгнали «вон из града». Тогда он расположился за городом и поставил «церковь малу» и, взявшись снова за проповедь, сочетал ее с обильным угощением. Но к нему шли только младенцы и старцы. Как только проповедник опять попытался обосноваться в городе, на него язычники «устремишася»: одни «с оружием, а друзии с дреколием». В конце концов, «невегласи» убили Леонтия.

Способы воздействия на язычников при обращении в христианство, идущее из Киева, наглядно демонстрирует «Сказание о построении города Ярославля». До возникновения города на его месте располагалось селище, именуемое Медвежий угол, в котором жили люди «поганыя веры — языцы, зли суще». Они поклонялись Волосу, пока сюда не прибыл князь Ярослав Владимирович «с сильною и великою ратью». Ярослав взялся за наведение «порядка», повелев дружине своей «устрашити и разгнати шатание сих беззаконных… И дружина князя храбро приступи на врагов, яко сии окаяннии нача от страха трепетати и в велии ужасе скоро помчеся в ладиях по Волге реце. Дружина же князя и сам Ярослав погнася за неверными, да оружием бранным погубит сих».

Ярослав покорил население Медвежьего угла и обложил данью. Люди согласились «оброцы ему даяти, но точию не хотяху креститися». Вскоре Ярослав «умысли паки прибыти в Медвежий угол». На сей раз он явился сюда «со епископом, со пресвитеры, диаконы и церковники», а также, разумеется, «и с воины». Язычники напустили на князя и «сущих с ним» псов и «лютого зверя». Ярослав «секирою своею победи зверя», а псы, как агнцы, никого не тронули.

В поединке Ярослава с «лютым зверем» слышны отзвуки кровавых стычек киевских пришельцев с местным населением, отчаянно боровшимся за свою свободу. Несмотря на военную силу, Ярославу так и не удалось принудить «насельников» Медвежьего угла принять крещение. Они пока оставались в язычестве, поклоняясы своему Волосу (Лебедев А. Храмы Власьевского прихода г. Ярославля. Ярославль, 1877, с. 6–9).

Из «Повести о водворении христианства в Муроме» черпаем сведения о распространении христианства в Муромской земле князем Глебом Владимировичем. На требование принять его князем и креститься муромцы ответили решительным отказом… Глеб вынужден был расположиться в 12 «поприщах» от города на речке Ишне. Ему все-таки удалось приобщить к новой вере какую-то часть местных жителей, что породило жестокие кровопролития «поганых» с «верными» — христианами. Дальнейшие происшествия в Муромской области «Повесть» связывает с неким князем Константином (Ярославом Святославичем?). Они датируются, судя по всему, концом XI столетия. Муромцы, как сообщает «Повесть», вновь отказались принять святую веру, несмотря на обещание Константина облегчить их повинности, уменьшив дань. Посулы, стало быть, не подействовали. И только устрашенные войском, муромцы впустили князя в город, «точию не хотяще крестися». Тот упорно склонял горожан к христианству, угрожая им «муками и ранами». Наконец он сломил сопротивление язычников, но ценой больших усилий. Силой оружия князь «идолы попраша и сокрушиша и без вести сотвориша».

Иоакимовская летопись, дошедшая до нас в изложении В. Н. Татищева, повествуя о крещении русских людей «просветителями» из Киева, указывает на главное средство, с помощью которого они вершили свое дело: церковники, разошедшиеся по древнерусским землям «с вельможи и вой Владимировыми, учаху люди кресчаху всюду стами и тысячами, колико где прилучися, асче людие невернии вельми, о том скорбяху и роптаху, но отрицатися воев ради не смеяху»[112]. Красноречивое свидетельство: «люди» роптали, но, боясь «воев Владимировых», принимали крещение. На лезвии мечей несли христианство восточным славянам киевские крестители.

Та же Иоакимовская летопись запомнила (и здесь она представляет собой единственное, пожалуй, исключение среди прочих летописей) отдельные подробности крещения новгородцев в 989 году. Князь Владимир поручил крестить жителей города на Волхове епископу Иоакиму и Добрыие, который в свое время принудил Новгород поклоняться Перуну. Когда новгородцы узнали о приближении непрошеных гостей, то созвали вече и поклялись все не пускать их в город «и не дати идолы опровергнута». «Разметавше мост великий», соединяющий Софийскую и Торговую стороны Новгорода, они укрепились на Софийской стороне, превратив ее в оплот сопротивления. Миссионеры между тем появились на Торговой стороне и начали свое дело, обходя «торжища» и «улицы» и призывая людей креститься. Два дня трудились «крестители», но обратить в новую веру им удалось лишь «неколико сот». А на Софийской стороне кипели страсти. Народ, рассвирепев, «дом Добрыни разориша, имение разграбиша, жену и неких от сродник его избиша». И вот тогда тысяцкий Путята переправился ночью в ладьях с отрядом в 500 воинов на противоположный берег и высадился в Людином конце Софийской стороны. К нему устремилось 5 тысяч новгородцев. Они «оступиша Путяту, и бысть междо ими сеча зла». Когда одни новгородцы сражались с Путятой, другие — «церковь Преображения господня разметаша и домы христиан грабляху». На рассвете Путяте на помощь подоспел Добрыня. Чтобы отвлечь новгородцев от битвы, он повелел «у брега некие дома зажесчи». Люди кинулись тушить пожар, прекратив сражение. Устрашенные новгородцы «просиша мира». Добрыня «дал мир»: «…идолы сокруши, древянии сожгоша, а каменнии, изломав, в реку вергоша; и бысть нечестивым печаль велика». Затем он «посла всюду, объявляя, чтоб шли ко кресчению». Тех же, кто не хотел креститься, «вонни влачаху и кресчаху, мужи выше моста, а жеи ниже моста». Но «мнозии» некрещеные стали хитрить, объявляя себя крещеными. Однако хитрость не удалась: последовало распоряжение всем крещеным кресты «на выю возлагати, а иже того не имут, не верити и крестнти»[113].

Долгое время известия Иоакимовской летописи о крещении новгородцев возбуждали недоверие у исследователей. Но специальное источниковедческое изучение и особенно археологические раскопки в Новгороде, проведенные известным советским археологом и историком В. Л. Яниным, доказали их историческую достоверность, В ходе раскопок обнаружены следы пожара береговых кварталов Софийской стороны, который уничтожил все сооружения на большой площади, превышавшей только в пределах раскопа 9 тысяч квадратных метров. По ряду признаков пожар этот не был обычным. В. Л. Янин пришел к следующим выводам: «До 989 года в Новгороде существовала христианская община, территориально локализуемая близ церкви Спас-Преображения на Разваже улице. В 989 году в Новгороде, несомненно, был большой пожар, уничтоживший береговые кварталы в Неревском и, возможно, в Людином конце. События этого года не были бескровными, так как владельцы сокровищ, припрятанных на усадьбах близ Преображенской церкви, не смогли вернуться к пепелищам своих домов. Здесь следует пояснить, что оба клада были домашней казной, спрятанной непосредственно под полами домов, в удобном для многократного извлечения месте». В. Л. Янин резонно заключает: «Думаю, что эти наблюдения подтверждают реалистическое существо о насильственном крещении новгородцев»[114].

Рассказ Иоакимовской летописи о крещении новгородцев не оставляет никаких сомнений относительно того, что христианство в Новгороде вводилось Владимиром насильно, сопровождаясь кровавыми столкновениями. Недаром вскоре сложилась поговорка: «Путята крести мечом, а Добрыня огнем».

Ценность сведений Иоакимовской летописи этим не исчерпывается. Как явствует из них, в Новгороде до трагических событий 989 года имелись Преображенская церковь и христианская община. Значит, новгородцы терпимо относились к христианству до памятного 989 года. Отчего же так ожесточенно они воспротивились крещению? Конечно, оттого, что оно осуществлялось по приказу из Киева и, следовательно, являлось инструментом укрепления киевского господства, тягостного для новгородской общины. Нельзя, разумеется, не учитывать приверженность народных масс Новгорода язычеству. Но в данном случае эта приверженность приобрела особый накал потому, что оказалась в горниле политики. Борьба в Новгороде 989 года — это борьба не только религиозная, но и политическая и, быть может, не столько религиозная, сколько политическая.

Припоминается еще один эпизод из новгородской истории, свидетельствующий о политической сути конфликтов на религиозной почве. В 1071 году появился в Новгороде волхв. Он произносил речи, хулящие веру христианскую, пророчествовал, выдавая себя за бога. «И замутился весь город, и все поверили в него, и собирались убить епископа. Епископ же с крестом в руках и в облачении вышел и сказал: «Кто хочет верить волхву, пусть идет за ним, кто же истинно верует, пусть тот к кресту идет». И люди разделились надвое: князь Глеб и дружина его пошли и стали около епископа, а люди все пошли и стали за волхвом». Неизвестно, чем закончились бы волнения новгородцев для еппскопа и князя, если бы Глеб не проявил решительность и не убил волхва. Размежевание в Новгороде хотя и происходило на религиозном фоне, но по политическим соображениям. Князь Глеб с дружиной и епископ — пришлые люди, олицетворяющие собой власть Киева над Новгородом и потому противостоящие новгородской общине. Последнее обстоятельство и определило расстановку общественных сил в Новгороде во время языческих по форме, но политических по существу коллизий 1071 года.

Противодействие христианству в Новгороде ослабевало по мере того, как новгородская община завоевывала независимость от Киева. Интересные данные может дать динамика строительства церквей в волховской столице. Как показывают изыскания исследователей, в Новгороде было построено в X веке только 2 церкви, в XI — 5, а в XII — 75 церквей. Резкое увеличение количества церквей, построенных в Новгороде на протяжении XII века, вряд ли может быть случайным. Именно в XII, а точнее, в 30-х годах этого столетия Новгород приобретает полную независимость от киевских князей. Со времени падения власти Киева христианизация Новгородской земли теряет политическую остроту, что содействовало ее оживлению, а это, в свою очередь, нашло отражение в значительном расширении храмового строительства. Характерно и то, что исторические воспоминания о крещении Новгородской земли сами новгородцы порой связывали с концом XI — началом XII века. Новгородский архиепископ Илья, поучая в 1166 году попов своей епархии, говорил, что «наша земля недавна хрещена». Илья и его современники слышали о «первых попах», а некоторые и видели их грубые, нехристианские нравы, прививаемые прихожанам. Нет сомнения, что архиепископ Илья разумел поколение новгородского духовенства конца XI — начала XII века, которое с великим трудом продиралось сквозь дебри язычества, устраивая островки христианства в Новгородском крае. Затяжное распространение христианства в новгородском обществе объясняется политическими причинами, а отнюдь не мнимым отставанием Новгорода в социальном развитии от Южной Руси, как полагают некоторые историки[115].

Приведенные исторические данные убедительно свидетельствуют о том, что введение христианства на Руси осуществлялось по воле киевской знати и поляно-киевской общины в целом. Навязываемое подвластным восточнославянским и другим иноязычным племенам, оно насаждалось насильно с применением кровавых средств. Если крещение народа за пределами Киевской земли и вызывало слезы, то это были слезы не радости, а горя. Понятно, почему христианизация, проводимая Киевом, повсюду наталкивалась на упорное противодействие местного населения. В этом состояла одна из главных причин медленного распространения христианства в Древней Руси, растянувшегося на весь XI и часть XII столетия, а в некоторых случаях — на последующие века[116]. Само собой разумеется, что быстрым успехам христианства в древнерусском обществе препятствовала стойкость языческих нравов в русском народе. Но она во много крат усиливалась благодаря политической обстановке, характеризующейся стремлением Киева укрепить с помощью христианской религии свое господствующее положение на Руси, служившее источником обогащения для днепровской столицы.

Неприятие христианства народными массами подчиненных киевским князьям земель не единственная причина медленного его распространения в Древней Руси. Тому же содействовала привязанность социальных верхов, в том числе и киевских, к языческим традициям и нравам — даже в княжеской среде XI–XIII веков цепко держался культ рода и земли.

Все это, вместе взятое, указывает на узость социальной базы христианства в древнерусском обществе. Не имело оно поначалу и прочной политической основы. Общевосточнославянский межплеменной союз, для реанимации которого было принято в Киеве христианство, неудержимо рушился, и на смену ему пришли городские волости, города-государства[117]. Прежде чем слиться в единое могучее государство во главе с Москвой, Русь должна была пережить стадию автономных общественных союзов, принявших форму городов-государств, что означало новый, прогрессивный шаг в ее историческом развитии. Этой форме политической организации вполне соответствовало язычество, которое в рассматриваемое время еще не исчерпало своих социальных и политических возможностей. Поэтому христианство, привившееся к городским волостям, подверглось во многих отношениях языческому переосмыслению и напоминало собой подобие гибрида с ясно выраженной примесью язычества.

Таким образом, с точки зрения поступательного развития Руси введение христианства в конце X столетия являлось в некотором роде опережением событий, забеганием вперед. Не имея под собой твердой социальной почвы и ближайшей политической перспективы, оно скользило по поверхности древнерусского общества и значительно позднее (в XIV–XV веках, когда завершилось формирование классов) превратилось в орудие классового господства, а также в рычаг объединения русских земель вокруг Москвы.

Играя в момент крещения консервативную социально-политическую роль, христианство вскоре оказало и положительное воздействие на некоторые стороны древнерусской жизни, облегчив налаживание связей Руси с Византией, христианскими странами Центральной и Западной Европы, способствуя росту культуры, формированию древнерусской народности. Однако это не дает оснований считать «крещение Руси» поворотным в истории нашего Отечества событием.

Нет никаких оснований рассматривать церковь как ускоритель феодализации Древней Руси, а христианство — как классовую идеологию, освящавшую феодальное угнетение. Церковь в Византии отнюдь не была зрелым феодальным институтом, поскольку во времена Владимирова крещения феодальные отношения там находились еще в стадии становления. На Руси церковь встретилась с доклассовым обществом, к которому ей пришлось приспосабливаться.

 

Глава 3

Церковь в социальной системе Древней Руси XI–XII веков

Во второй половине X — начале XI века на Руси происходили глубокие социальные изменения: уходил в прошлое родовой строй, и на смену ему шла новая… Среди современных ученых, изучающих историю Киевской Руси, бытует мнение о… Выдающийся советский медиевист А. И. Неусыхин, рассматривая историю стран Западной Европы раннего средневековья,…

Глава 4

Христианство и язычество на Руси XI–XII веков

В современной богословской литературе обращение Руси в христианство толкуется как переход от заблуждения к истине, от языческой тьмы к свету новой… Древнерусский летописец, автор «Повести временных лет», замечал, что русские… Идея «двоеверия» вошла и в советскую историографию. С ней вынуждены сейчас считаться и новейшие идеологи православия…

Заключение

 

Родившаяся в недрах античного мира христианская религия с самого начала несла на себе печать упадка. Это было особенное порождение мистицизма: изверившиеся в возможностях реального переустройства общества, не видевшие ясной перспективы в будущем, широкие слои античного общества создали для себя иллюзию утешения в виде веры в пришествие божественного помазанника, мессии — Христа, который призван спасти людей, возродить их к новой жизни. По-своему, с точки зрения развития религиозного сознания, христианство было известным шагом вперед. На смену патриархальным верованиям и примитивным языческим обрядам пришла гораздо более утонченная форма религиозного сознания, делавшая упор не на внешней, обрядовой стороне, а на глубинной, духовной связи человека с богом; Важным было и то, что христианство на место опосредованной через общину связи человека с божеством поставило прямую личную связь человека с богом, таким образом, на свой лад, подчеркнув происходившую переориентацию общественного развития с общинно-патриархальных рельсов на новую, более высокую ступень. Наконец, рожденная массовым, стихийным движением народа, христианская религия вобрала в себя многие несомненные ценности, выработанные античным языческим обществом: некоторые, безусловно позитивные, нормы морали, отдельные элементы развитых философских систем, высокую литературную традицию. При этом, невзирая на всю индивидуализацию религиозного мышления и действия, христианство сохранило за собой испытанную веками общинную форму организации, что вполне соответствовало его первоначальному демократическому духу.

Однако довольно скоро, по мере того как в христианские общины все более и более вливались состоятельные слои населения, а под их воздействием преображались идеология и организация этих общин, Христианство стало менять свой лик. Подчинившая себе все движение, христианская церковь вытравила из религии Христа первоначальные демократически-революционные элементы, сколь бы мистифицированы они ни были с самого начала, и перенесла центр тяжести на проповедь смирения и долготерпения. Это открыло дорогу к примирению, а затем и к союзу христианской церкви с античным эксплуататорским государством. Позднее в Византии эта социально-политическая сущность христианской религии, практически ставшая инструментом государственной власти, выступила особенно ярко и последовательно. При всей относительной свободе религиозной жизни и внутрицерковной дисциплины византийское православие верой и правдой служило власти византийских императоров, обеспечивая своим духовным авторитетом единство обширной державы ромеев.

Если в раннесредневековой Византии христианство послужило прежде всего опорой императорской власти, то в Древней Руси на рубеже X и XI столетий оно было призвано способствовать сохранению власти киевской полянской общины, руководимой местной знатью, над остальными восточнославянскими племенами. В христианстве киевские правители усмотрели средство, с помощью которого они надеялись задержать начавшийся распад общевосточнославянского межплеменного объединения, созданного в результате завоевательной политики, проводимой Киевом. Политический консерватизм христианства здесь выражен со всей очевидностью. И только по прошествии нескольких веков, когда Русь приступила к строительству единого государства во главе с Москвой, христианство и церковь способствовали этому процессу, чтобы по завершении его стать оплотом самодержавия и крепостничества.

Изучение истории христианства на античном, византийском и древнерусском материалах позволяет ярко выявить ее общие и особенные черты. Во многом была своеобразной социальная и политическая роль христианства в античности, Византии и Киевской Руси. В античном мире христианство родилось сначала как религиозное движение протеста, стояло в оппозиции к государству, но затем под воздействием церкви существенно переродилось, пошло на сближение и встало на службу к этому государству. В Византии христианская религия с начала и до конца, была прежде всего орудием государственной, императорской власти. Наконец, в Киевской Руси христианство использовалось в качестве дополнительного инструмента, главным образом во внешнеполитической сфере, ради удержания за киевской общиной власти над объединением восточных славян. Вместе с тем во всех названных регионах и во все времена христианство культивировало в людях социальную пассивность, терпение, упование на лучшую жизнь в загробном мире, насаждая тем самым общественный индифферентизм, консерватизм и косность.

Содержащиеся в христианстве призывы к истинно человеческим отношениям, основанным на справедливости, равенстве, братстве, дружбе, любви и милосердии к ближнему, бескорыстной помощи, призывы, не подкрепленные установками на общественную активность, на борьбу за осуществление провозглашенных принципов, превращались в слащавые благие пожелания. Искусно спекулируя на них, церковь заманивала в свои «кущи» многие и многие поколения людей, в чем и состояло, по большому счету, то социальное зло, которое несло с собой утверждение христианства.

 

[1]Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 18, с. 578.

 

[2]Ольгейрсон Э. Из прошлого исландского народа. М., 1957, с. 192.

 

[3]См.: Корсунский А. Р., Гюнтер Р. Упадок и гибель Западной Римской империи и возникновение германских королевств. М., 1984.

 

[4]См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. Л., 1974; Он же. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. Л., 1980.

 

[5]Рыбаков Б. А. Языческое мировоззрение русского средневековья. — Вопросы истории, 1974, № 1, с. 3.

 

[6]Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества XII–XIII вв. М., 1982, с. 390.

 

[7]Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 39, с. 67.

 

[8]Цит. по кн.: Ранович А. Б. Первоисточники по истории раннего христианства. Материалы и документы. М., 1933, с. 166.

 

[9]Цит. по кн.: Ранович А. Б. Античные критики христианства, М., 1935, с. 42–43.

 

[10]Там же, с. 142–143.

 

[11]См.: Ранович А. Б. Первоисточники по истории раннего христианства, с. 153.

 

[12]Там же, с. 142.

 

[13]Цит. по кн.: Ранович А. Б. Античные критики христианства, с. 85–86.

 

[14]Гольбах П. Карманное богословие. М., 1961, с. 46–47.

 

[15]Мифологема — понятие, употребляемое в религиоведении для выражения основной идеи мифа.

 

[16]Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 7, с. 211.

 

[17]См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т, 23, с. 89.

 

[18]Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 18, с. 578.

 

[19]Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 19, с. 306.

 

[20]Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 19, с. 307.

 

[21]Цит. по Радциг С. И. Античная мифология. М.-Л., 1939, с. 44.

 

[22]Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 1, с. 99.

 

[23]Материалисты Древней Греции. М., 1955, с. 36.

 

[24]Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 3, с. 127.

 

[25]Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 22, с. 483.

 

[26]Цит. по кн.: Ранович А. Б. Первоисточники по истории раннего христианства, с. 118.

 

[27]Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 22, с. 478.

 

[28]См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т, 33, с. 43.

 

[29]Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 105.

 

[30]Ленцман Я. А. Происхождение христианства, М., 1958, с. 190, 191.

 

[31]См.: Гуревич А. Я. Проблемы средневековой народной культуры. М., 1981.

 

[32]См. Культура Византии IV–VII вв. М., 1984; Литаврин Г. Г. Как жили византийцы. М., 1973.

 

[33]См.: Свенцицкая И. С. От общины к церкви. М., 1985, с. 213.

 

[34]См.: Свенцицкая И. С. От общины к церкви, с. 213.

 

[35]Напомним, что дата рождения христова — 25 декабря — была установлена в день празднования рождения «непобедимого Солнца», а седьмой день недели, считавшийся астрологами днем Солнца, стал христианским воскресеньем.

 

[36]См.: Свенцицкая И. С. От общины к церкви, с. 213.

 

[37]Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 149.

 

[38]Уколова В. И. Особенности культурной жизни Запада. — В кн.: Культура Византии: IV — первая половина VII в. М., 1984, с, 85,

 

[39]С IV века начинается массовое развитие паломничества к «святым местам», составляются специальные путеводители.

 

[40]Культура Византии, с. 680.

 

[41]Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 314.

 

[42]Фемы — военно-административные округа, возглавляемые полководцами-стратигами — командирами фемного войска, комплектовавшегося на их территориях,

 

[43]Культура Византии, с. 85.

 

[44]См.: Сюзомов М. Я. Проблемы иконоборчества в Византии. — Уч. зап. Свердл. гос. пед. ин-та, вып. 4. Свердловск, 1948, с. 48–110.

 

[45]См.: Лихачева В. Д. Искусство Византии IV–XV веков. Л., 1981, с. 87–99.

 

[46]Лихачева В. Д. Искусство Византии IV–XV веков, с. 101, 106–109, 112–113.

 

[47]См: Гордиенко Н. С. «Крещение Руси»: факты против легенд и мифов. М., 1984, с. 59–60.

 

[48]См.: Ангелов Д. Бьлгарииът в средиовековието: Светоглед, идеология, душевност, Варна, 1985.

 

[49]См.: Кочев Н. Христианство и политика Византии в отношении балканских стран в эпоху образования раннефеодальных государств. — В кн.: Этносоциальная и политическая структура раннефеодальных славянских государств и народностей. М, 1987, с. 195–202.

 

[50]Бибиков М. В. Византийские источники по истории Руси, пародов Северного Причерноморья и Кавказа. — В кн.: Древнейшие государства на территории СССР, Материалы и исследования. М., 1981, с. 70.

 

[51]Церковь в истории России (IX в, — 1917 г.): Критические очерки, М., 1967, с. 28.

 

[52]См.: Кочев Н. Христианство и политика Византии, с. 195–203.

 

[53]Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 22, с. 306.

 

[54]См.: Заборов М. А. Крестоносцы на Востоке, М., 1980, с. 27, 197, 202.

 

[55]Византия как государство в эти годы не существовала,

 

[56]См.: Ангелов Д. Богомильство в Болгарии. М., 1954.

 

[57]В конце XIII века на значительно уменьшившейся территории Византии русские паломники насчитывали 14 тысяч монастырей и 40 тысяч иереев,

 

[58]Седов В. В. Восточные славяне в VI–XIII вв. М., 1982, с. 117.

 

[59]См.: Рыбаков Б. А. Ремесло Древней Руси. М., 1948, с. 119; Ляпушкин И. И. Славяне Восточной Европы накануне образования Древнерусского государства. Л., 1968, с. 149; Седов В. В. Восточные славяне в VI–XIII вв., с. 240–242.

 

[60]Массон В. М. Ремесленное производство в эпоху первобытного строя. — Вопросы истории, 1972, № 3, с. 110.

 

[61]Янин В. Л. Денежно-весовые системы русского средневековья: Домонгольский период. М., 1956, с. 87.

 

[62]Ляпушкин И. И. Славяне Восточной Европы, с. 149.

 

[63]Ляпушкин И. И. Славяне Восточной Европы…, с. 151.

 

[64]См.: Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. М., 1981.

 

[65]Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. М., 1982, с. 272–273.

 

[66]См.: Токарев С. А. Религия и истории народов мира. М., 1965, с. 226.

 

[67]Ключевский В. О. Соч., т. 1. М., 1956, с. 120.

 

[68]Церковь в истории России. М., 1967, с. 35.

 

[69]См.: Иванов В. В., Топоров В. Н. Исследования в области славянских древностей. М., 1974, с. 4–30.

 

[70]См.: Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славянских древностей. М., 1982, с. 32–33.

 

[71]См.: Иванов В. В., Топоров В. Н. Исследования в области славянских древностей, с. 55, 62; Успенский Б. А. Филологические разыскания…, с. 32–33.

 

[72]См.: Седов В. В. Восточные славяне в VI–XIII вв., с. 264.

 

[73]Там же, с. 266.

 

[74]Седов В. В. Восточные славяне в VI–XIII вв., с. 261.

 

[75]См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. Л., 1974, с. 30–32.

 

[76]Маркс К., Энгельс Ф. Соч, 2-е изд., т. 21, с. 164.

 

[77]Ляпушкин И. И. Славяне Восточной Европы…, с. 167.

 

[78]Седов В. В. Восточные славяне в VI–XIII вв., с. 244.

 

[79]Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 159.

 

[80]См.: Ляпушкин И. И. Славяне Восточной Европы…, с. 163.

 

[81]Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. Л., 1980, с. 67–68.

 

[82]Греков Б. Д. Киевская Русь. М., 1953, с. 388.

 

[83]Васильевский В. Г. Труды, т. III. Пг., 1915, с. CCXIII.

 

[84]Поссевино А. Исторические сочинения о России XVI в. М., 1983, с. 79.

 

[85]Цит. по кн.: Левченко М. В. Очерки по истории русско-византийских отношений. М., 1956, с. 77.

 

[86]Пархоменко В. А. Начало христианства Руси, Полтава, 1913, с. 145–146.

 

[87]Левченко М. В. Русско-византийские отношения…, с. 231–232.

 

[88]См., напр.: Сахаров А. Н. «Мы от рода русского…». Л., 1986, с. 234, 235.

 

[89]См.: Покровский М. Н. Избр. произв., кн. 3, М., 1967, с. 36, 37.

 

[90]Цит. по кн.: Против фальсификации народного прошлого. М.-Л., 1937, с. 4,

 

[91]См. там же, с. 12, 13.

 

[92]Цит. по кн.: К изучению истории. М., 1938, с. 38.

 

[93]См.: Греков Б. Д. Киевская Русь. М., 1953, с. 475–478.

 

[94]Тихомиров М. Н. , Древняя Русь. М., 1975, с. 261,

 

[95]См.: Рыбаков Б. А. Древняя Русь: Сказания, былинны, летописи. М., 1963, с. 59–62; Он же. Киевская Русь и русские княжества XII–XIII вв. М., 1982, с. 396; Он же. Живая сила веков. — Советская Россия, 1987, 10 июня.

 

[96]Толочко П. П. Древний Киев. Киев, 1983, с. 236.

 

[97]Пашуто В. Научный историзм и содружество муз. — Коммунист, 1984, № 5, с. 86–87.

 

[98]Клибанов А., Митрохин Л. История и религия. — Коммунист, 1987, № 12, с. 96.

 

[99]Раушенбах Б. Сквозь глубь веков. — Коммунист, 1987, № 12, с. 99, 101, 105.

 

[100]Никитин В. А. Слава и щит Руси. — В кн.: Богословские труды, сб. 25. М., 1984, с. 282–283; См. также: История Киева, т. 1; Древний и средневековый Киев, Киев, 1982, с. 126.

 

[101]См.: Аничков Е. В. Язычество и Древняя Русь, СПб., 1914, с. 320, 359.

 

[102]Греков Б. Д. Киевская Русь, с. 476.

 

[103]См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории, с, 130–132, 160–164.

 

[104]См.: Хорошев А. С. Церковь в социально-политической системе Новгородской феодальной республики. М., 1980, с. 13.

 

[105]Татищев В. Н. История Российская, т. 2. М.-Л., 1963, с. 63.

 

[106]Соловьев С. М. История России с древнейших времен, кн. 1, М., 1959, с. 185.

 

[107]См., напр.: Гордиенко Н. С. «Крещение Руси»: факты против легенд и мифов, с. 76.

 

[108]См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории, с. 43.

 

[109]См. там же, с. 188–191,

 

[110]Там же. с. 121.

 

[111]ПВЛ. ч.1. с. 282.

 

[112]Татищев В. Н. История Российская, т. 1. М.-Л., 1962, с. 112.

 

[113]Татищев В. Н. История Российская, т. 1. с. 112–113.

 

[114]Янин В. Л. Летописные рассказы о крещении новгородцев (о возможном источнике Иоакимовской летописи). — В кн. Русский город, вып. 7. М., 1984, с. 55–56.

 

[115]См.: Щапов Я. Н. Княжеские уставы и церковь в Древней Руси XI–XIV вв. М., 1972, с. 46.

 

[116]См: Гордиенко Н. С. «Крещение Руси»…, с. 82–90.

 

[117]См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории, с. 216–243; Фроянов И. Я., Дворниченко А. Ю. Города-государства в Древней Руси. — В кн.: Становление и развитие раннеклассовых обществ: Город и государство. Л., 1986, с. 198–311.

 

[118]См.: Проблемы истории докапиталистических обществ, кн. 1. М., 1968, с. 596–617.

 

[119]См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. Л., 1974; Он же. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории.

 

[120]Гривна — денежная единица, содержавшая 51,19 грамма серебра.

 

[121]Соро́чек — денежная единица, употреблявшаяся на севере. В сорочке было сорок шкурок: беличьих, куньих или собольих.

 

[122]Отношение золота к серебру тогда принималось как один к десяти. 5 гривен золота, следовательно, равнялись 50 гривнам серебра.

 

[123]Щапов Я. Н. Княжеские уставы в церковь в Древней Руси XI–XIV вв., с. 122.

 

[124]См.: Будовниц И. У. Монастыри на Руси и борьба с ними крестьян в XIV–XVI вв. (по «житиям святых»), М., 1966, с. 46–76.

 

[125]Ключевский В. О. Опыты и исследования, сб. 1. Пг., 1919, с. 294.

 

[126]Тихомиров М. Н. Крестьянские и городские восстания на Руси XI–XIII вв. М., 1955, с. 97.

 

[127]См.: Гуревич А. Я. Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе. М., 1970, с. 116–144.

 

[128]Фюстель де Куланж. История общественного строя древней Франции, т. IV. СПб., 1907, с. 369.

 

[129]Щапов А. П. Сочинения, т. 1. СПб., 1906, с. 4.

 

[130]Котляр М. Ф. Введення християнства в Київській Русі та його наслідки. Киiв, 1985. с. 44.

 

[131]Попович М. В. Мировоззрение древних славян. Киев, 1985, с. 151.

 

[132]Юшков С. В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. М.-Л. 1939, с. 53.

 

[133]История Киева, т. 1. Древний и средневековый Киев. Киев, 1982, с. 126.

 

[134]См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории, с. 150–184.

 

[135]Гордиенко Н. С. «Крещение Руси»…, с. 95.

 

[136]Гордиенко Н. С. «Крещение Руси»…, с. 99–100.

 

[137]Фюстель де Куланж. Гражданская община древнего мира. СПб., 1906, с. 34–35.

 

[138]См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории, с. 242; Фроянов И. Я., Дворниченко А. Ю. Города-государства в Древней Руси. — В кн.: Становление и развитие раннеклассовых обществ: Город и государство, с. 227–311.

 

[139]Фюстель де Куланж. Гражданская община древнего мира, с. 226–227.

 

[140]Гуревич А. Я. Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе, с. 65.

 

[141]Гордиенко Н. С. «Крещение Руси»…, с. 100–101.

 

[142]Рыбаков Б. А. Русское прикладное искусство X–XIII веков, Л., 1970, с. 75–78.

 

[143]См. там же, с. 79, 81.

 

[144]Фрэзер Дж. Золотая ветвь. М., 1980, с. 88–90.

 

[145]Фрэзер Дж. Золотая ветвь, с. 278.

 

[146]Фрэзер Дж. Золотая ветвь, с. 313.

 

[147]Фюстель де Куланж , Гражданская община древнего мира, с. 228.

 

[148]Рыбаков Б. А. Языческое мировоззрение русского средневековья. — Вопросы истории, 1974, № 1, с. 27.

 

[149]Рыбаков Б. А. Языческое мировоззрение русского средневековья. — Вопросы истории, 1974, № 1, с. 28.

 

[150]Фрэзер Дж. Золотая ветвь, с. 103.

 

[151]См.: Мельников-Печерский П. И. Полн. собр соч., т. 7. СПб., 1909, с. 439–440.

 

[152]См.: Мельников-Печерский П. И. Полн. собр соч., т. 7. с. 439–440.

 

[153]См.: Фрэзер Дж. Золотая ветвь, с. 264.

 

[154]Стурлусон Снорри. Круг земной. М., 1980, с, 15, 18, 34, 42.

 

[155]Фрэзер Дж. Золотая ветвь, с. 106–107.