Тысяча лет назад

 

Саня исчез. Исчезли и троянцы, и замороженные американцы, и яхта. На мгновение Михаил очутился в воздухе, между небом и морем, в том месте пространства, где он сидел за столиком и пытался попить сок. Но и море, и небо очень быстро сделались прозрачными. Прозрачность стремительно увеличивалась, становясь абсолютной. Сквозь планету под собой Беловский увидел звездное небо другого полушария. Но и оно очень быстро стало маленьким, близким и доступным. Или это он стал таким огромным? Все пространство вокруг, все галактики, звезды и планеты стремительно вошли в него, скручиваясь воронкой, одновременно все тело, каждая клеточка зазвенели неистовым зудом, и он влился в непроницаемость.

Где он? Что вокруг? Понять было совершенно невозможно. Ощущений не было, была дикая, паническая тревога и тоска. Видно тоже ничего не было, но совершенно явно вокруг ощущались тысячи, сотни тысяч каких-то страшных существ. Было понятно, что они пытаются его поймать, что им это сделать трудно, но они не оставляют попыток, они стараются! При наиболее удачном приближении одного из них Беловский инстинктивно отклонился, увернулся. И у него это получилось! Потом еще и еще. Постепенно он научился управлять собой в этом состоянии. Даже не в состоянии, а в отсутствии состояния. Он понял, что здесь управляет воля и желание. На земле, чтобы сделать движение, нужно сначала его пожелать, о нем подумать и лишь потом заставить, при помощи рук, ног или рукояти управления, двигаться себя или машину. А здесь двигала сама мысль, само желание не встретиться с вызывающими омерзительный трепет невидимками. Но вот количество атак резко увеличилось, ему уже с большим трудом и напряжением мысли удавалось от них уходить, резко шарахаясь в самые разные стороны, но тут же натыкаясь на атаку с другого направления. Хоть и направлений, в нашем понимании этого слова, не было. Была какая-то абстрактная травля тысячами сущностей в бесконечности, плотно набитой этими сущностями, его маленького, мечущегося в панике сознания.

Вдруг одновременно и резко появились звук и свет, которые дали увидеть и услышать тех, кто за ним гонялся. Ничего страшнее и омерзительнее он в жизни не видел! Голливуд хоть и приближался в некоторых лентах к правдивому отражению этой реальности, выдавая ее за каких-нибудь «чужих», но средствами кинематографа и компьютерной графики передать такое не смог! Свет состоял из тысяч каких-то светящихся то ли дымков, то ли облачков. От света голливудские сущности шарахнулись обратно во мрак, оставляя за собой оглушительный рев и застывшие в памяти Беловского взгляды их красных глаз, полных отсутствия какого-либо качества, кроме ненависти. Светлая масса оберегала. Он знал, чувствовал, что стоит этим дымкам исчезнуть, как омерзительная лава бросится на него и разорвет! Иногда он даже видел опять их страшные рожи в тех местах, где светлая масса иногда становилась тонкой и прозрачной. Но облачка, увидев этот непорядок, тут же устремлялись в это место, и рожи исчезали. При этом он чувствовал, что его изучают. Он не слышал речи, но понимал их разговор о том, что он понравился, что он хорошо прошел самый трудный участок, где они не могли помочь, что ему желают блага, прощаются с ним и ждут его на обратном пути. Потом так же стремительно из него вырвалась скрученная воронкой вселенная и разметалась вокруг галактиками, звездами и планетами. Каждая клетка его опять мучительно завибрировала, отдавая пространство. Он опять увидел прозрачную землю, которая быстро становилась мутнее и плотнее, пока совсем не налилась массой и тяжестью. Он повис между небом и водой на высоте нескольких метров, только это уже было не море, а большая река в предрассветных сумерках, в которую и упал Михаил.

Падая, он по привычке успел сориентироваться в пространстве, перевернуться и войти в воду гладко, не ударившись об нее.

Когда он вынырнул, то, прислушавшись к своим ощущениям, понял, что самочувствие его оставляет желать лучшего. Буквально все органы сигнализировали о серьезных расстройствах острыми болями. Система была серьезно разлажена. Но тем и отличается живой, молодой организм от машины, что он сам себя настраивает, сам, без слесаря, производит необходимые регулировки и балансировки. Поэтому, покачавшись на воде от полного бессилия и нежелания что-либо делать какое-то время, Беловский постепенно стал приходить в себя. Прохладные волны освежили его и придали некоторый заряд бодрости. Через несколько минут он уже потихоньку, преодолевая боль в суставах и мышцах, сплевывая и отрыгивая какие-то внутренние горечи, обильно и невпопад выделившиеся из всех его желез, плыл в сторону берега.

С каждой минутой становилось все легче и легче. Река была широкой, вдали, видимо, за заливными лугами, высился могучий откос, поросший лесом. Такие откосы имеют только великие реки, наверное, это Волга, подумал Беловский. Он уже достаточно близко подплыл к берегу, чтобы различить на песчаных отмелях обычный прибрежный мусор в виде старых стволов, палок, корней. Над невысоким обрывом утренний ветерок шевелил густые кусты и кроны редких деревьев. Хотя Михаила сносило течением, он не сопротивлялся и плыл – куда глаза глядят, в полном смысле слова.

Берег имел совершенно дикий вид, никаких признаков человека Беловский не видел. Он вспомнил, что должен попасть в плен к хазарам, но не знал, когда и как это произойдет. Почему Саня ему не рассказал подробности? Наверное, затем, чтобы не появилось желание избежать плена. Ведь это малоприятное занятие, должно быть. Как бы там ни было, желание не попадать в плен уже появилось, и Беловский поплыл очень тихо, внимательно всматриваясь в берег. По песку важно ходили цапли, в воде часто плескалась рыба. Сколько же ее тут? Как бы не хапнула какая-нибудь щучара или осетр за ногу!

Тихонько подплыв к берегу, не вставая на ноги до тех пор, пока грудь не уперлась в песок, он еще раз внимательно осмотрелся. Цапли, поначалу не обращавшие на него внимания, стали осторожно коситься на его торчащую из воды голову. Беловский заметил, что, пока он плыл максимально осторожно, стараясь не поднимать волны и не делать звуков, его унесло совсем далеко. Песчаный пляж чуть ниже по течению обрывался, наверное, там была заводь или устье какой-нибудь речки, впадающей в Волгу. Убедившись, что на берегу никого нет, Михаил осторожно привстал из воды, поискал глазами удобное для выхода место, и там, где песок кончался, увидел поваленное дерево, крона которого находилась в воде. Ничего лучшего поблизости не было. Он опять опустился в воду, чтобы тихонько отплыть к дереву, так как специально не стал выходить на берег сразу, чтобы не оставить на песке следы, по которым его могли обнаружить.

Не столько подплыв, сколько продрейфовав по течению к ветвям гигантского тополя осокоря, он уцепился за черные сучья и пополз по ним к могучему, в два обхвата, стволу. Соблюдая осторожность, долго выверяя каждое движение, чтобы не треснуть сучком, не качнуть ветку, Беловский добрался до ствола, по которому вылез сразу к траве на обрыве, минуя песчаный берег.

Перед ним и правда был заливной луг, заросший высокой, буйной травой. Заросли кустарника и деревьев тут и там были разбросаны по лугу островками вокруг небольших озер. В утреннем воздухе, пронизанном мягким солнцем, резвились и пели проснувшиеся птицы, время от времени налетал мягкий ветерок, шевеливший кусты и кроны деревьев. Беловский осторожно сполз с дерева в искрящуюся еще не обветренной росой траву и на четвереньках пополз к раскидистой черемухе, стоявшей на небольшом холмике недалеко от берега. Из-под черемухи хорошо просматривался и луг и река. Поэтому Михаил решил обсохнуть тут.

Только сейчас он заметил, что из всей одежды на нем были только одни штаны из грубой ткани, подпоясанные кожаным ремнем. На груди висел какой-то деревянный амулет, величиной с палец. Это был довольно толстый и плоский предмет, расширяющийся книзу. На нем довольно грубо было что-то вырезано, а вверху имелась небольшая бронзовая головка с отверстием для шнурка. Раздвинув траву перед глазами, вертя в руках амулет, он лег на живот и стал рассматривать окрестности.

Наступил день. Солнце встало совсем высоко и уже припекало так, что Беловский заполз в тень под черемуху. Теплый летний ветер нарушил зеркало воды, расшевелил и высушил от росы травы, поднял и закружил стрекоз, шмелей и бабочек. После долгого пребывания в казармах, в железной коробке авианосца, в пластике бота окружающая роскошь чистой природы показалась музеем. Он столько лет вот так не лежал на берегу реки посреди русской природы. Он мучительно страдал оттого, что ему не хватало России, что ему было душно везде, где бы он ни находился. Он так жадно мечтал о минуте, когда он ляжет в траву и будет вдыхать то влажный, жаркий настой разнотравья, то доносящийся с Волги ее ни с чем не сравнимый запах.

Все реки имеют свой запах. Он хорошо их знал и, стоя на берегах Миссисипи или Евфрата, всегда старался уловить свой, родной с детства, запах Волги. Старался насладиться запахом реки. Но другие реки пахли по-другому. Они лишь раздражали острым напоминанием Волги, обманчивой похожестью. Лишь заставляли жадно и глубоко вдыхать, ища то самое ощущение свежести, непередаваемой смеси запахов песка, рыбы и чего-то еще. Наверное, родины…

 

Пролежав так около часа, у Беловского затекло все тело. Лежать хорошо, но нужно что-то делать. Интересно, думал он, когда с ним выйдут на связь? Ведь обещали, что Изволь будет всегда с ним. Но как и куда прятать интернет-приемник? Как объяснять его предназначение древним людям? И когда его дадут? И задание никто не объяснил. Попасть в плен и все? Это дело нехитрое, а дальше что делать? От скуки он снял с шеи амулет, решил внимательно его изучить и разобраться в изображениях. Но тут же замер от решительного голоса Изволь:

– А вот этого делать никогда не следует!

Михаил вздрогнул от неожиданности. Откуда она говорит? Он осмотрелся вокруг, может, подкинули уже приемник? Но ничего не нашел.

– Ты не меня ли потерял?

– Тебя. Где ты есть-то, радость моя?

– У тебя в руках, в амулете. Не потеряй его, а то не сможешь выбраться из десятого века. Это приемник, закамуфлированный под оберег.

– Значит, ты теперь моя берегиня?

– Почему теперь, я уже давно твоя берегиня! Ты еще этого не понял?

– А чего же ты так долго не объявлялась, берегиня, я уже успел соскучиться по общению.

– Я специально молчала. Во-первых, ты и так пока все делал правильно, а во-вторых, мы решили дать тебе немного отдохнуть на природе.

– Где хоть и когда я оказался?

– Сейчас 963 год от Рождества Христова. Июнь месяц, день одиннадцатый. Ты заброшен на территорию нынешней Нижегородской губернии в район впадения речки Кудьмы в Волгу.

– Это Кудьма там, за поваленным деревом впадает?

– Да, это она.

– Не может быть! Ведь я хорошо знаю это место! Именно здесь я проводил каникулы в детстве! Тут будет село Кадницы. Правда, сейчас я это место почему-то не узнаю…

– Конечно, не узнаешь! В твое время гора будет лысой, а сейчас она покрыта лесом. А село Кадницы уже существует. Ты его увидишь. Это даже не село, а небольшой городок, стоянка проплывающих по Волге. Видишь: место это какое уютное и укромное? Кудьма течет, скрываясь в лесах и горах, а с откоса далеко просматривается Волга. В случае нежданных гостей, население своевременно могло скрыться как по Кудьме, так и по Волге. Ведь Кудьма впадает в нее дважды, образуя остров, который там, ниже. Да и в лесу затеряться несложно.

Все села и города на Руси, стоящие в таких примечательных местах, где есть излучины рек, тихие заводи, высокие берега, удобные для обороны, это все – самые древнейшие поселения. Они стоят с тех пор, как на этих берегах появились люди. Они просто не могли не заметить таких мест!

– И то, что я высажен именно в это место, конечно, случайность…

– Какая там случайность! Случайностей вообще не существует, как ты знаешь. Любая случайность это определенный проект развития твоей судьбы. В данном случае я специально постаралась изучить твою молодость и высадить тебя именно здесь, в Кадницах.

– Весьма благодарен…

– Что будет с тобой дальше, я не знаю. Ты сам будешь принимать все решения. Мне запрещено на чем-то настаивать. Ведь это экзамен. Хотя ты в любую минуту можешь обратиться с просьбой или за советом. Я всегда рядом. Это даже входит в твои обязанности, так как чрезмерная самостоятельность, как ты уже знаешь, не поощряется. Главное – не снимай оберег с шеи. Не потеряй меня!

– Хорошо, вопрос первый: что мне делать? С чего начать?

– Живи, Мишенька, просто поживи в десятом веке! Ты и в Америке неплохо жил, тоже вначале без языка, без знания культуры. Думаю, что и в родных Кадницах не пропадешь…

– Ну, посмотрим, посмотрим…