ОЖИДАНИЕ МЕССИИ

Еврейские общины жили в гетто под контролем талмудистского режима, действовавшего методами прямого террора: была выработана система наблюдения и доносчиков, проклятий, отлучения и смертной казни. Система тайной полиции и концлагерей, созданная впоследствии коммунистами, явно строилась по этой модели, хорошо знакомой ее талмудистским организаторам.

В течение долгих столетий правления терроризм и догматизм этой системы влекли за собой два серьезных последствия. С одной стороны, это были повторные вспышки мессианизма — выражение желания освободиться от духовного террора; с другой, имели место повторные протесты против догматизма в среде самих евреев. В этом можно усмотреть те самые чувства, которые заставляли в древности «народ плакать» во время первого оглашения закона. Талмуд фактически запрещал евреям любую деятельность, кроме наживания денег (по словам Кастейна «они разрешали людям лишь ту свободу, что была нужна для экономической деятельности») и изучения Талмуда («когда закон не давал ясных указаний на применение в практической жизни, они старались найти его подходящую интерпретацию»).

Энергия целого народа направлялась на все более тугое стягивание сети, которой он был опутан. «Они не только построили ограду вокруг Закона, но отделив себя от внешнего мира полнее, чем когда-либо раньше, и втиснув себя в рамки особых законов, возвели стены вокруг самих себя». При каждом вздохе и любом движении они должны были думать о том, «разрешает ли это Талмуд или запрещает», а решала этот вопрос правящая секта.

Даже у самых покорных со временем возникали сомнения в полномочности такого Закона : «может ли быть, чтобы каждое новое правило или запрещение действительно было дано Богом на горе Синай?» Правители безоговорочно настаивали на этом: «согласно еврейской догме, Бог дал Моисею на горе Сикай одновременно устный и писаный Закон, со всеми толкованиями и методами его применения», как пишет Альфред Эдерсгейм (см. библиографию). Народ внешне подчинялся, но внутренне часто не в состоянии был согласиться с таким чисто политическим требованием, что порой приводило к любопытным последствиям.

Так например португальский марран Уриель да Коста (марраны были принявшие христианство евреи, часто только по видимости) вернулся к иудаизму, но был затем поражен содержанием Талмуда. В 1616 г. он опубликовал в Гамбурге «Тезис против Традиции», в котором он обличал «фарисеев», утверждая, что законы Талмуда были делом их рук, а вовсе не исходили от Бога. Этот трактат был адресован евреям Венеции, и их раввин, некий Лео Молена, по приказанию сверху заклеймил да Коста грозным заклятием, отлучив его от иудейства. Однако, по смерти раввина Молены были найдены его записи, показавшие, что он полностью разделял взгляды да Коста, но не посмел этого высказать, и проклял да Коста за то, во что верил сам.

Лео Молена мог бы быть типичным коммунистом нашего времени, приговорив к гражданской смерти человека за взгляды, которые сам разделял, предпочитая однако скрывать их от других.

Да Коста не сдался. В 1624 г. он опубликовал «Исследование Фарисейского Учения Путем Сравнения Его с Писаным Законом». Талмудисты Амстердама, где проживал да Коста. подали жалобу в голландский суд, обвинив его в том, что его трактат якобы подрывает христианскую веру. Труд да Косты был сожжен по постановлению нееврейских властей, ставших, таким образом, послушным орудием Талмуда. Подобные примеры подчинения нееврейских правителей желаниям правящей иудейской секты повторяются в истории из века в век, от падения Вавилона до наших дней. Да Коста был буквально затравлен до смерти, и в 1640 году застрелился.

История еврейства знает много подобных эпизодов, и историки с ужасом переворачивают мрачные страницы иудейской истории. Так называемое «великое отлучение» было равнозначно смертному приговору и фактически эту цель и преследовало, призывая на голову жертвы проклятия, перечисленные во Второзаконии. Эти проклятия принимались буквально и всерьез, а для приверженцев секты это продолжается вплоть до настоящего времени.

В статье о проклятиях «Еврейская Энциклопедия» пишет: «Талмудистская литература обнаруживает веру в действенную силу слов, доходящую до явного суеверия ...проклятие, произнесенное ученым раввином неотвратимо, даже если оно незаслуженно... Иногда проклинали не произнося ни слова, а лишь фиксируя на жертве свой пристальный взгляд. Неизбежным последствием этого взгляда были-либо скоропостижная смерть,-либо обнищание».

Еще в наши дни эта практика известна, как «дурной взгляд», о чем в энциклопедии сказано: «Это древнее суеверие знали почти все расы, а среди неграмотных и дикарей оно живет и сейчас». Согласно «Еврейской Энциклопедии» такое проклятие равносильно, по иудейскому закону, судебному наказанию, поскольку «даже Библия» является подчиненной Талмуду. Переводчик Талмуда на английский язык, М.Л. Родкинсон, пишет, что «ни одна строчка в Талмуде» никогда не подвергалась изменению, а следовательно он лишь продолжает традицию и практику левитов, изложенную в свое время во Второзаконии.

Приведенные примеры показывают, что проклятие словами или «дурным глазом» до сих пор являются частью «Закона». Пример действия такого «враждебного пристального взгляда» приводит Уиттакер Чамберс (Whittaker Chambers), описывая встречу с еврейскими адвокатами обличенного им советского шпиона Альджера Хиcса. После одной из таких встреч, Чамберс был намерен покончить жизнь самоубийством, и только счастливая случайность спасла его, причем читателю предоставляется решить самому, были ли эти два события связаны между собой.

Отлучение было смертоносным оружием, о чем красноречиво свидетельствует М. Л. Родкинсон: «Легко понять, как ужасна была месть талмудистского раввината обыкновенному смертному или же ученому, посмевшему высказать мнение, хоть в чем то отличное от их собственного, или например нарушавшее закон Субботы применением носового платка или глотком нееврейского вина, что являлось, по их мнению, нарушением закона. Кто посмел бы воспротивиться их страшному оружию отлучения, превращавшему человека в загнанного волка, от которого, как от зачумленного сторонились все остальные? Многих пивших из этой горькой чаши, поглотила могила, другие же потеряли рассудок».

Такова была судьба ряда выдающихся ученых. Моисей Маймонид, родившийся в центре талмудизма, Кордове, в 1135 г., составитель знаменитого кодекса принципов Иудаизма, имел смелость написать: «При сделках запрещается обольщать и обманывать любого человека. К неиудею нужно относиться точно так же, как и к иудею... некоторые воображают, что неиудея разрешается обманывать; это — ошибка, основанная на невежестве... всякий обман, двуличие, хитрость и плутовство по отношению к неиудею — презренны в глазах Всемогущего, и все, поступающие неправедно, отвратительны Господу Богу».

Талмудисты донесли на Маймонида инквизиции. В их обвинении говорилось: «Среди нас есть еретики и неверные, совращенные Моше бен Маймоном... Вы очищаете ваши общины от еретиков, очистите нашу тоже». По этому требованию его книги были сожжет в Париже и Монпелье, чем был выполнен указ талмудистского закона о книгосожжении. На его могильном камне были высечены слова: «Здесь лежит отлученный еврей».

Инквизиция и нееврейские монархи прежних веков часто выполняли желания закоренелой секты, как это до сих пор делают политики наших дней. Однако, с помощью фальсификации истории, неевреям было внушено убеждение, будто главной целью инквизиции всегда было «преследование евреев».

Типичным в этой области представляется метод многократно цитированного нами Кастейна, который вначале пишет, что инквизиция преследовала «еретиков и людей чуждых верований», добавляя, «то есть преимущественно евреев», а после этого рисует картину, так, будто одни только евреи подвергались преследованию. (Подобно этому, и в наше время гитлеровские преследования прошли через четыре стадии пропагандного извращения: сначала речь шла о преследовании «политических противников», затем «политических противников и евреев», далее «евреев и политических противников» и, наконец, одних «евреев»).

Случалось, что инквизиция подвергала Талмуд сожжению, хотя разумнее, по нашему мнению, было бы сделать переводы и опубликовать наиболее показательные места в нем, что несомненно было бы полезно сделать и сейчас. Однако ею сжигались и книги, критиковавшие учение Талмуда, и делалось это по требованию правящей иудейской секты. Если в 1240 г. донесение на Талмуд принявшего христианство еврея, доминиканца Николая Донина, в Париже было оставлено инквизицией без последствий, то в 1232 году, по жалобе талмудистов, ею были публично сожжены анти-талмудистские труды Маймонида.

Другим, опасным критиком Талмуда был родившийся в Амстердаме в 1632 г. философ Барух Спиноза. Амстердамский раввинат отлучил его, произнеся над ним формулу проклятия, взятую непосредственно из Второзакония:

«По приговору ангелов, по приказанию святых мы предаем анафеме, отвергаем и проклинаем Баруха Спинозу перед лицом этих священных книг со всеми внесенными в них 613 предписаний, анафемой, которой Иисус Навин предал Иерихон; проклинаем его, как Елисей проклял детей; и всеми проклятиями вписанными в Тору: будь он проклят днем и ночью, проклят, когда он выходит и когда он возвращается; да не простит ему Господь вовек и да возгорится на этом человеке гнев и ярость Господня; и да постигнут его все проклятия, вписанные в Тору. Да вычеркнет Господь имя его из числа поднебесных. Да выделит его Господь для гибели из числа всех племен Израилевых, со всеми проклятиями свода небесного, вписанными в Тору. Пусть никто не говорит с ним, никто не напишет ему, никто не окажет ему милости, никто не пребудет с ним под одной кровлей, никто не подойдет к нему близко».

Спиноза был изгнан из Амстердама и, по словам энциклопедии, «подвергся преследованиям, грозившим ему смертью». Эти преследования действительно стоили ему жизни, по методу, описанному М. Л. Родкинсоном (см. выше). В глубокой нужде, оставленный всеми, он умер в возрасте 44 лет, живя в христианском городе, вдали от талмудистского центра, но недостаточно далеко, чтобы избежать уготовленной ему гибели.

Двести лет спустя, в эпоху эмансипации, немецкий еврей Моисей Мендельсон впал в ересь, заявив, что евреи должны, сохраняя свою веру, слиться с остальным человечеством, разделяя его судьбы. Это означало бы освобождение от оков Талмуда и возврат к древней религиозной идее, свет которой чувствовали уже древние израильские пророки. Главная его мысль была: «Братья мои, отныне следуйте примерам любви, как до сих пор Вы следовали примерам ненависти». Мендельсон вырос, изучая Талмуд; для своих детей он перевел Библию на немецкий язык, а позднее опубликовал этот перевод для употребления среди евреев. Талмудистский раввинат объявил, что «перевод Мендельсона может научить еврейскую молодежь немецкому языку, но не пониманию Торы», произнеся анафему: «Всем правоверным иудеям, под угрозой отлучения, запрещается пользоваться этим переводом»; после чего перевод был публично сожжен в Берлине. Попытки реформировать иудаизм всегда волновали еврейство, но никогда не достигали успеха: всегда превозмогала правящая секта. Этому было две причины; с одной стороны, нееврейские власти неизменно поддерживали секту с ее догмой, а другой, еврейские массы были приучены к слепому повиновению. В этом отношении еврейская масса, или попросту толпа, чернь, ничем не отличается от любой иной, во все периоды истории. Толпа пассивно подчинялась революционерам во Франции, коммунистам в России, национал-социалистам в Германии, ее привычная инерция всегда была сильнее воли и сопротивлению или страха перед надвигающейся опасностью. Так было всегда и с евреями и талмудистским террором.

В нашу эпоху еврейские реформаторы порой ошибались, думая, что этот террор утратил силу. Так например, в 1933 г. Бернард Браун (Bernard J. Brown) писал: «Угроза отлучения потеряла свое жало... раввины и священство потеряли свою власть над человеческими умами, и люди теперь могут беспрепятственно и свободно верить, во что хотят». В 1946 г. раввин Эльмер Бергер также полагал, что «рядовому еврею больше не грозит наказание отлучением». Оба эти заявления были весьма преждевременны. В последующие годы стало ясно, что верховная секта по-прежнему способна подчинять евреев своей воле в любой части земного шара.

В течение веков все же происходили кое-какие изменения, а строгость талмудистского режима в гетто порождала плач, стоны и звон цепей. Это. естественно, тревожило талмудистов, побуждая их к кажущимся послаблениям. Около 900 гола по Р.Х., как пишет Кастейн, «обсуждение Талмуда и религиозных догм стали допускаться». Внешне это выглядело, как нечто противоположное самой догме, которая, как известно, не разрешала изменять в писаниях раввинов ни одной запятой, а равно и не допускала ни малейших сомнений в ее божественном источнике на горе Синай.

Открытая дискуссия очистила бы гетто как свежий ветер, но если бы подобное намерение действительно существовало, то ни Маймонид, ни Спиноза не подверглись бы преследованию. Все ограничилось тем, что в синагогах и школах был разрешен особый вид диалектических прений, имевших целью еще больше укрепить здание Закона. Участникам диспута разрешалось доказывать, что в пределах Талмуда все было законно и разрешено. Один из спорщиков выдвигал один тезис, другой отстаивал прямо противоположный, оба доказывая правильность Закона в обоих случаях.

Такая система получила название пильпулизма. Она объясняет ту непонятную для нееврейских умов ловкость, с которой сионисты умеют, оправдывать у себя то, что они порицают у других. Спорщик, натасканный в пильпулизме. легко докажет справедливость иудейского закона, требующего превращения нееврейских слуг в рабов, в то время, как римские законы, запрещавшие порабощение христиан их еврейскими хозяевами, будут представлены, как «преследование» евреев. Таким же методом иудейское запрещение смешанных браков будет охарактеризовано, как «добровольное разобщение», а аналогичные запреты со стороны христиан превратятся в «дискриминацию, основанную на предубеждении» (по терминологии Кастейна): избиение арабов с точки зрения иудейского закона, разумеется, допустимо, а избиение евреев — преступление по любому закону.

Чистый пример пильпулизма представляет собой, например, сама характеристика этого понятия со стороны Кастейна: «образец умственной гимнастики, к которому нередко прибегают, когда давление внешнего мира грозит задушить человеческий интеллект, не давая ему творческого выхода в реальном мире». Слова, набранные курсивом, чисто пильпулистский подлог: на еврейский «интеллект» давил не внешний мир, а условия внутри собственной общины, абсолютно исключенной «законом» от всякого общения с внешним миром.

«Талмудистские дискуссии» пильпулистов преследовали еще и другую цель. Они создавали внутри замкнутых общин иллюзорное ощущение некоторого участия в правившем ими деспотизме, — как в наши дни ту же цель преследует голосование за единственного кандидата правящей партии в тоталитарных государствах. Стремление вырваться из талмудистского плена искало выход во вспышках мессианских мечтаний; для утоления этой жажды свободы и были разрешены «дискуссии о Талмуде».

Неоднократно в еврейских общинах, запертых наглухо за племенной оградой, слышались недоуменные жалобы: «Мы выполняем все законы и предписания, дайте же обещанное вами славное завершение». Так появились целые серии псевдо-мессий, каждый раз доводивших общины еврейства до безумия в предвкушении обещанного. Раввинат обличал их как «ложных мессий», что было, разумеется, необходимым, поскольку не в силах правителей секты было выполнить обещанное «законом» триумфальное воцарение евреев в Иерусалиме: пленникам гетто оставалось лишь ждать и надеяться.

Ранние мессии были: Абу-Иза из Исфагана в седьмом веке, Зонария-сириец в восьмом, и Саади бен Иосиф в десятом веках. Наибольшую известность приобрел Саббатай Цеви из Смирны, который в 1648 г. произнес запретное в синагоге грозное имя Бога, провозгласив этим что «Тысячелетие» стоит на пороге. Его отлучили, а «чтобы избежать последствий», он бежал и в течение ряда лет жил в неизвестности. Однако, его влияние на еврейские общины, не могшие дождаться обещанного славного «завершения», было громадным. Его признали мессией и он вернулся в Смирну в 1665 г., вопреки талмудистам, увидевшим в нем наибольшую за много веков угрозу их власти.

После этого Саббатай Цеви официально объявил себя Мессией. Желание сменить оковы Талмуда на победу в Иерусалиме было столь велико, что Смирнская община, за которой последовали массы евреев во всем мире, признала его, вопреки талмудистскому отлучению. Саббатай объявил, что 1666 г. будет годом Мессии, раздал своим друзьям короны всего мира и выступил в Константинополь, чтобы сместить турецкого султана, во владения которого входила Палестина. Евреи во всем мире распродавали дома, дела и все свое достояние, готовясь к «возвращению» и началу своего господства над миром. В Лондоне (согласно записи в дневнике Самуила Пеписа в феврале 1666 г.) среди евреев заключались пари, будет ли Саббатай Цеви провозглашен «Царем мира и истинным Мессией»?

Как и следовало ожидать, по прибытии в Иерусалим он был арестован и посажен в тюрьму, что только увеличило как число его последователей, так и его славу. Бушевавшие толпы осаждали тюрьму, и турецкие власти перевели его в крепость в Галлиполи, которая с помощью щедрых подарков от евреев превратилась в царский дворец. Массовая истерия овладела рассеянным по миру целым народом, для которого Саббатай Цеви был действительно Царем Мира, пришедшим освободить их и поставить выше остальных народов.

Саббатай Цеви сделал именно то, что всегда делали сионские мудрецы: он дал невыполнимые обещания, — основной порок доктрины, который в будущем ее неизбежно погубит. Однако, в отличие от осторожных старейшин, он сделал ошибку, указав срок: последний день 1666 гола. Когда год подходил к концу (к этому времени талмудистскому центру в Польше уже было ясно, чем кончится эта эпопея, и его эмиссары уведомили султана о «ложном Мессии») он нашел выход из опасного положения: в пышной церемонии в его тюремном дворце Саббатай перешел в Ислам и провел остаток жизни при дворе Султана. Талмудистское правительство было немало потрясено этой аферой, но вскоре оправилось, наложив «великое отлучение» на Саббатаевых последователей, остатки которых живут досих пор; они верят, что Саббатай вновь вернется, и что надо будет во всем подражать ему, включая и обращение в Ислам.

Сионизм нашего времени — несомненно новая форма мессианства, осужденная на столь же неизбежное разочарование. После исчезновения Саббатая Цеви и всех связанных с ним надежд, еврейские массы снова погрузились во тьму рабства внутри своих гетто. Лишенные надежды на освобождение и под строгим надзором своих господ, они вернулись к долбежке «Закона» и его разрушительных предписаний. Их стали теперь готовить к выполнению предстоящих им задач.