Мы с вами остановились в прошлый раз на четвертой молитве оглашения. После этой молитвы священник поворачивается к крещаемому или крещаемым и говорит: "Изжени из него (из них, из нея) всякаго лукаваго и нечистаго духа, сокрытаго и гнездящагося в сердце его". Эту молитву священник повторяет трижды и дует каждый раз на уста, на чело и на перси крещаемого. Затем говорит более подробно: " Изжени из него всякаго лукаваго инечистаго духа...", а дальше: "...духа прелести, духа лукавства, духа идолослужения и всякаго лихоимства, духа лжи и всякия нечистоты ... по наущению диаволю. И сотвори его оча словесныя..." (текст молитвы).
Здесь следует остановиться на моменте, который, может быть, внушает некоторые сомнения: почему так много раз нужно дуть или еще какие-то действия совершать? Разве сами по себе молитвы недостаточны? Зачем священнику нужно дуть и на чело, и на уста, и на перси?
Нужно помнить, что мы с вами всегда нуждаемся по самой природе своей в воплощении всего духовного. Мы не умеем воспринимать духовное только духовно, потому что сами имеем как бы двойную природу — духовную и телесную. Человек является воплощенным духом, поэтому всякая духовная энергия, духовное действие требуют воплощения, чтобы нам было легче их усвоить.
Сам Господь Иисус Христос, совершая чудеса, всегда прибегал к какому-то воплощению своих действий. Например, он делал брение из плюновения — брал землю, разводил ее слюной и помазывал такой мазью слепым очи, и они прозревали. В других местах он тоже совершал дуновения, иногда ударял, как сказано в Евангелии, слегка похлопывая, по какому-то члену, и брал за руку. Одним словом, Христос тоже прибегал к воплощению своего духовного действия. И все наши чинопоследования и обряды имеют ту же самую цель: нам нужно совершить некое духовное действие, но так, чтобы оно было воспринято телесными людьми. Поэтому мы прибегаем к разным символам, которые являются воплощением духовного действия, они помогают нам соединить мир духовный с миром телесным, в котором мы живем.
Это необходимо. И у нас это не вызывало никакого сомнения, если бы какие-то действия не были для нас в какой-то мере скомпрометированы. Собственно, не само воплощение того или иного момента нас смущает, мы всегда так делаем: молимся Богу — делаем поклоны, это то же самое. Или совершаем крестное знамение. Можно мысленно перекреститься, а нам нужно обязательно рукой перекреститься. Это то же самое.
Но то, к чему мы привыкли, что вошло в наш быт, — оно не вызывает сомнений. А есть моменты, которые как-то чем-то скомпрометированы, и их нам понять и принять труднее.
Этой компрометации очень содействовали всегда колдуны, которые используют тоже средства, у них тоже есть символика, только смысл у нее другой. Для нас символ нужен, чтобы помочь молитве, чтобы она была более доходчивой, более ясной, чтобы выразить и воплотить наши духовные усилия, духовные устремления. В колдовстве, в магии, как мы говорили много раз, символ употребляется как некая самодостаточная формула, там не требуется никаких усилий, никакой молитвы, никаких чувств или устремлений — ничего этого не требуется. Там требуется просто подтвердить как бы договор с темными силами посредством исполнения каких-то формальных моментов. Если я проговорю какую-то тарабарщину, значит я тебе послушен, значит я использую ту формулу, которую ты мне дал. Поэтому я твой, и ты исполняй свою часть договора, делай то, что обещал. Это магизм. Поскольку всякое колдовство, всякое волшебство вообще в истории человеческого рода и в русской истории, в русской жизни всегда оставалось очень распространенным и сильным (им полны и сказки, им полны до сих пор не только глухие деревни, но теперь даже и города столичные), поэтому очень часто у нас происходят какие-то неприятные ассоциации и нам бывает трудно воспринять тот или иной символ.
Нужно помнить, что всякий чин, который мы изучаем, имеет очень древнее происхождение. И тогда, когда он составлялся, символ, употребляемый в нем, был естественным, он воспринимался тогда легко и естественно — иначе, чем теперь. И в некоторых случаях мы даже можем как-то изменить эту символику, но по большей части стараемся сохранить древний обычай, древний чин. И нужно поэтому относиться ко всем этим моментам естественно.
Конечно, если мы будем думать, что дуновение священника или кого-то из нас — крещаемых, крестных, присутствующих, молящихся — имеет особенную силу, в нем какое-то святое дыхание, само по себе попаляющее всякую нечистую силу, то это гибельно для нас. Это опять-таки магизм, колдовство, усвоение себе какой-то особенной силы и святости, что, конечно, ведет к гордыне, прелести и превращает всю нашу духовную жизнь в язычество. Нужно всегда помнить, что всякое наше действие, всякое символическое движение священника или что-то другое выражает всегда действие Божественное, Божие действие. Это есть всегда символ того, что дает нам Бог. Мы должны возводить всякое свое слово и всякий символ к Богу и не себе усваивать силу Божественную, а помнить, что все — от Бога. Тогда никакого магизма здесь не будет, тогда будет понятно, что всё это будет происходить по вере Церкви, по любви Церкви, по ее молитве. Это то, что отличает подлинно православное христианское отношение и богослужение от всякого колдовства и магизма.
Я об этом говорю, может быть, на каждой лекции, но не боюсь, что вам это надоест, потому что такое твердое понимание, мне кажется, очень важным и необходимым. У нас сейчас практически в Церкви это различение утрачено, и куда ни посмотришь, везде сталкиваешься с элементами магического восприятия христианства и богослужения. А в католицизме оно уже узаконено. И это, если хотите, есть как бы не выявленная еще ересь, очень страшная. Это не я открыл, эта ересь была известна и в древности, с ней боролась Церковь всегда. Я вам уже говорил, что древние каноны об этом говоря очень ясно — скажем, каноны Василия Великого стоят на страже чистоты православия, чистоты православного восприятия веры. Василий Великий назначает даже тяжелое наказание — до отлучения от причастия и от Церкви за подмену духа, подмену правильного восприятия, чтобы оградить православие от язычества. Тогда это было не менее актуально, чем теперь. Мы теперь забыли эти каноны, забыли эту строгость и опять возвращаемся к языческому мироощущению, что особенно, конечно, страшно внутри Церкви.
Именно на этом основаны очень многие наши заблуждения, отсюда происходит очень часто совершенно неправильное истолкование даже и священниками своих действий в богослужении, и миряне очень часто не понимают, что такое служба, что такое таинство христианское православное. Для нас необходимо обязательно всегда помнить, чувствовать это очень важное, принципиальное различение, которое очень тонко, но его нужно всегда улавливать.
Не будем смущаться с этими дуновениями, плюновениями и т.п., не будем думать, что это какое-то колдовство. Это просто древние символы, которые для простого сознания древнего был естествен.
После той молитвы, которуя я прочитал, в требнике содержится следующее указание: "И совлечену и отрешенну крещаемому отвращает его священник на запад, горе руци имущего, и глаголет". "Совлечен и отрешен" — значит "раздет и распоясан" тот, кто будет креститься, с него снята одежда, снят пояс. Его священник поворачивает лицом на запад, и он должен поднять руки горе, и священник ему говорит: "Отрицаешься ли сатаны и всех дел его, И всех ангелов его, и всего служения его ...?" Что это такое? Это уже не молитва, не заклинание, не запрещение нечистым силам. Это вопрос, который требует ясного ответа. Речь идет о некотором исповедании отношения со стороны того, кто приходит и просит таинства, просит, чтобы над ним совершилась тайна Божия.
Этот момент очень принципиален, потому что во всех таинствах всегда, во всех чинопоследованиях в более или менее ясной форме присутствует этот момент — момент исповедания своей веры. И вполне естественно, потому что вы помните слова Христа: "По вере вашей будет вам". Все духовное совершается всегда по вере. Вера есть необходимое условие для того, чтобы совершилось какое-то духовное действие. Это настолько удивительно, что требует нашего особенного внимания.
Вспомним слова Евангелия о том, как Христос в Назарете не мог совершить никакого чуда "за неверствие их". Потому что Его соплеменники, те, кто жил вместе с Ним в этом городе, кто провел рядом с Ним детство и юность, — они не верили в Него. Они говорили: "Какие он может творить чудеса? Это же сын плотника. Все мы его знаем, знаем его братьев и сестер, откуда же у него такие силы, такие чудесные дарования?".
Они не верили в Него, и поэтому Евангелие говорит, что Христос не мог — я подчеркиваю эти очень странные для нас слова — не мог совершить никакого чуда. Как это увязать со всемогуществом Божиим, ведь Христос — Сын Божий, Ему все возможно. Но Христос Сам говорит в другом месте: "Все возможно верующему". Вы видите, вера каждый раз Самим Христом поставляется как некое необходимое условие, и даже не условие, а некая как бы сила, как бы сама возможность совершения духовного действия.
Почему же Христос, всемогущий Сын Божий, не мог сотворить чуда? А потому, что чудо творится для человека, который является образом Божиим. Одной из основных черт богоподобия человека является его свобода, его творческая способность, активность в духовном творчестве.
Эта свобода, эта творческая активность соединяются неразрывно с верой. Вера — это и есть творческая сила. Это не просто доверие, как мы часто думаем, упрощая для себя это понятие. Вера — это нечто другое, это какое-то особенное духовное состояние именно творческой возможности. Именно верой творятся духовные действия. И если бы Господь без веры
присутствующих совершал бы чудеса, то это было бы насилием, и здесь Бог Сам отказывается от Своего всемогущества для того, чтобы сохранить свободу человека. Чтобы не умалить человека, не уничтожить его в некотором смысле, потому что насилие духовное было бы упразднением человеческой богоподобной свободы. Так что Христос здесь Сам Себя ограничивает — до невозможности. Не может Он преступить то, что Сам сотворил: дал человеку богоподобие и никогда не хочет его отнять.
Вера, таким образом, является необходимым состоянием для того, чтобы совершилось любое духовное действие. "По вере вашей будет вам". Все возможно верующему, и только верующему. И всякое таинство, которое является всегда особенным духовным действием, чудом благодати Божией, — всякое таинство требует веры.
Что это значит? Вот, например, в церкви совершается какое-то таинство. Предположим, что там в это время есть какой-то неверующий человек. Совершится оно или нет? Да, оно совершится, если есть вера Церкви, если каким-то образом все-таки Церковь здесь выявляет свою веру. Если есть хоть один человек, через которого возможно выражение всей веры Церкви, всей церковной полноты. Может быть, это священник, а может, какие-то другие люди — словом, Церковь здесь имеет возможность во всей полноте эту веру явить. И тогда ради этой веры совершится таинство. Если не будет ни одного человека, если все присутствующие и священник не верят, то таинство не совершится. Нужно быть в этом совершенно убежденным.
Конечно, чрезвычайно трудная и конфликтная ситуация возникает, когда мы пытаемся совершать таинство, не имея свидетельства веры. Это бывает очень часто теперь, в особенности когда мы крестим. Сегодняшняя ситуация, когда стало как бы нормой крещение совершенно формальное, когда приносят детей неверующие родители и, можно сказать, неверующие крестные, когда священник не имеет возможности убедиться в их вере и совершает тем не менее крещение, — такое крещение действительно становится для нас некоей чрезвычайной коллизией, столкновением неких совершенно как бы противоположных явлений.
Что я имею в виду? Тут вполне законно поставить вопрос: а совершается ли тогда таинство? Такое крещение, которое я уже описывал не раз, когда огромное количество людей, все они какие-то маловерные в лучшем случае, а иногда просто неверующие, и священник ничего не может ни объяснить, ни сказать, ни спросить. Совершается ли тогда таинство вообще? Если каким-то образом к купели подошел человек, который вообще не верит, а решил креститься просто так, "на всякий случай"? Или прислала его жена крестить ребенка. Сама не пришла, ей нельзя — 40 дней не прошло. И вот он, неверующий, пришел и крестит. Совершится ли это таинство?
Здесь следует сказать: если священник крестит с верой, то, конечно, свершится. Но если крещаемый не верит, то он не воспримет благодать этого таинства, т.е. таинство совершится, но в сердце его эта тайна не войдет и благодати этой он не унесет с собой. Это относится к любому таинству. Можно так же точно исповедаться, и таинство будет совершаться. Но человек не почувствует облегчения, не почувствует, что благодать Божия подействовала в нем.
Что это значит, как это понять? Это требует простого анализа. Бог дает Свою благодать, а человек не в силах ее вместить. Если бы Бог не дал Своей благодати, то значит, таинство не совершилось. И так, конечно, будет, если, как я говорил, ни одного верующего человека нет. Но если кто-то есть, то Господь дает Свою благодать ради их веры. А воспринять эту благодать или нет — зависит от того человека, которому она дается. Если он верит, то примет, и примет столько, сколько верит. Поэтому-то здесь, может быть, в самой выпуклой форме по сравнению с другими чинопоследованиями содержится исповедание веры. Более того, не только исповедание веры, но и принесение крещальных обетов, т.е. принесение некой присяги. "Отрицаешься ли ты сатаны, и всех дел его, и всех ангелов его, и всего служения его и всея гордыни его?". И крещаемый должен сказать: "Отрицаюся". Священник спрашивает его второй и третий раз, и он говорит: "Отрицаюся". Тогда он спрашивает: "Отрекся ли еси ты сатаны?". Там было в несовершенной форме — здесь усиливается вопрос, уже в совершенной форме ставится вопрос: "Отрекся ли ты сатаны?".
Смысл этого усиления таков: со всей серьезностью ты должен понять, как важен этот момент, момент твоего самоопределения. Ты отвечаешь Богу и перед Богом выбираешь свой жизненный путь. Отрекся ли ты наконец навсегда? И он говорит: "Отрекохся". Трижды задается этот вопрос, и трижды приносится ответ. И вот после этого еще одного усиления требует священник. Он говорит: "И дуни и плюни на него (на сатану — о. Владимир)". То есть вырази свое отречение еще и действием. И дело тут опять не в магии, не в том, что именно плюнуть и дунуть на сатану надо, и тогда он исчезнет. Дело не в этом, конечно, а в том, чтобы ты выразил то, что говоришь, еще более ясно, еще более наглядно.
И вот если такое отречение от сатаны "и всех дел его, и всех ангелов его" (т.е. от всех духов тьмы, от всякого темного духа лжи) мы с вами стали бы дополнять и анализировать, то мы должны были бы сказать сегодня: "И от экстрасенсов, и от НЛО, и от космических пришельцев". От всего этого нужно отречься, это всё — разные ангелы сатаны, разные духи, всякие лживые учения. От всего этого требуется отречься, чтобы отныне свое сердце отдать только Богу.
После такого отречения священник поворачивает оглашенного лицом к востоку, т.е. к алтарю, и спрашивает: "Сочетаваешься ли Христу?" Смысл понятен, но скажу еще, что в греческом подлиннике стоит слово "синтаксис" — "соединение" ("Соединяешься ли со Христом?"). Не просто договариваешься и соглашаешься со Христом, а именно соединяешься с Ним. Оглашенный говорит: "Сочетаваюся". И также священник спрашивает его второй и третий раз, а потом усиливает этот вопрос в совершенной форме: "Сочетаешься ли еси Христу?". И оглашенный говорит: "Сочетахся".
Здесь тоже может возникнуть вопрос: как же сочетался, если он еще не крещен? Что здесь имеется в виду? Имеется в виду, конечно, что он окончательно решил соединиться со Христом. Не только хочет этого, но это уже его твердое окончательное решение, его присяга, его обещание отныне соединиться со Христом. И тогда священник спрашивает: "И веруеши ли ему?". Оглашенный должен ответить: "Верую яко Царю и Богу".
После этого он должен произнести Символ веры, исповедовать свою веру во всё учение Церкви. Не просто сказать "да" на вопрос "веруете ли вы в Бога?", как это делают теперь многие, когда мы спрашиваем крещаемых: "Вот вы желаете креститься, а верите ли вы в Бога?". И слышим в ответ: "Ну да, я не отрицаю, что-то там такое есть". Нет, не такая вера здесь необходима. Здесь требуется исповедовать Символ веры, т.е. веру во все церковные догматы.
Вы помните, в конце Символа веры есть: "Верую во едину святую соборную и апостольскую Церковь", т.е. в Церковь и во все то церковное учение, которое она содержит. То есть исповедание Символа веры означает принятие всей полноты церковной жизни, церковного учения, церковного сознания. Только тогда можно креститься. Никакая полувера, никакие сомнения здесь недопустимы. Если ты еще не стал православным, тогда не приходи в православную церковь креститься.
Может быть, вы заметили, что я сказал вам, что после трех вопросов "Сочетаваешься ли Христу?" и трех ответов "Сочетаваюся" следует один вопрос "Сочетавался ли еси Христу?" и один ответ: "Сочетахся". И потом — исповедание веры. Не думайте, что один. После того, как оглашенный произнесет Символ веры, священник снова его спрашивает: "Сочетавался ли еси Христу?". И он снова скажет: "Сочетахся". И священник снова скажет: "Веруеши ли Христу?", и снова он ответит: "Верую яко Царю и Богу". И второй раз повторит Символ веры, а потом то же самое повторяется в третий раз.
Конечно, после третьего раза опять "Сочетался еси Христу?" — "Сочетахся". "Сочетался еси Христу?" — "Сочетахся". И третий раз вопрос тот же. После этого говорится: "И поклонись Ему", и он поклоняется, говоря: "Поклоняюся Отцу и Сыну и Святому Духу, Троице Единосущней и Нераздельней".
Эта часть чина оглашения занимает наибольшее время, если исполнить ее по требнику и не сокращать. Таким образом, можно сказать, что главная часть чина оглашения — исповедание веры и принесение крещальных обетов. Это как раз то, что теперь проходит почти незамеченным во время массовых крестин, потому что если у священника могучий голос, тогда он может кричать с амвона: "Сочетаваешься ли Христу?". А они не знают, что отвечать. "Отрицаешься ли сатаны?" — "Ладно, отрицаюся, от всего отрицаюся". То есть момент исповедания веры отсутствует по существу, тем более что Символа веры не знает практически никто из тех, кто приходит креститься. С них никто не требует, чтобы они заранее выучили Символ веры, и они его не знают. Священник читает его сам или ставит какую-нибудь алтарницу, помощницу, чтобы она его прочитала, и она читает Символ веры себе под нос, а им невдомек, что это такое и зачем это нужно. Происходит все совершенно формально — не исповедание веры теми, кто пришел креститься, а просто вычитывание чина. Конечно, происходит именно магия какая-то, и это трагично для нас. Когда вот так профанируется совершение оглашения, то что же удивляться, когда наш крещеный народ представляет собой такое страшное зрелище? Среди этого крещеного народа настоящих христиан почти нет. И так много одержимых, так много всяких бесноватых людей, больных. И этому не приходится удивляться, потому что все то, что должно быть дано в таинстве крещения, в этом удивительном чине, не воспринимается людьми. Они ни во что не верят, ничего не понимают и ничего не могут воспринять. И всё идет как бы мимо них, они уходят из церкви не обогащенными.
И напрасно мы думаем, что все дело в том, чтобы над ними что-то совершить. Церковь так никогда не думала, она всегда считала, что самое главное — устроить сердце человека, наполнить это сердце верой, чтобы разум человека стал истинным, чтобы человек именно изнутри, в духе проникался Богом. Вот что важно, а вовсе не какие-то действия, совершенные над ним.
Так вот, нужно еще раз подчеркнуть, что обеты, данные в чине оглашения и крещения, являются необходимым условием для совершения крещения. Если бы, например, тот, кто желает креститься, сказал бы :"Нет, я не отрицаюсь", священник не имел бы права его крестить. Если он скажет: "Нет, я не сочетаюсь со Христом", то у кого поднимется рука его крестить? То есть принесение этих обетов есть необходимое условие для совершения таинства крещения, отсюда следует важность и ответственность этого момента.
И еще, конечно, нужно помнить, что эти обеты потом потребуют нашего ответа. На Страшном суде мы будем отвечать за то, соблюли ли мы верность этим обетам. Практически что это значит? Приходит креститься человек, до сих пор живший в каком-то грехе — например, как это часто бывает, в блуде. Он приходит, и священник должен обязательно его исповедать перед тем, как допустит к крещению. И когда он узнает, что человек этот живет в каком-то грехе, он должен объяснить, что это есть рабство — рабство греху, рабство сатане. Это несовместимое с православием, с церковной жизнью состояние. Если он хочет соединиться со Христом, то он должен покончить с этим рабством, прекратить свой грех. И когда он отрекается от сатаны, он отрекается от этого греха, обещает, что никогда в жизни больше такого греха не совершит. Это есть отречение от всякого смертного греха, того греха, который выводит человека из Церкви.
Недостаточность нашего оглашения проявляется как раз в том, что теперь все получается наоборот. Человек приходит креститься. Пытаешься его как-то приготовить, что-то объяснить, но, конечно, нет возможности, нет для этого нужного инструмента. И вот окрестил его и объяснил, и позвал его к церковной жизни. Показать ему хотя бы начало этой церковной жизни христианской, а человек после этого пропал. Церковь говорит: ты должен жить церковной жизнью, ты должен часто причащаться, должен молиться, должен войти в общину церковную. Все старое нужно забыть, к этому нет возврата.
А он пропал, и нет его день, нет его два, иногда он больше никогда не приходит, а часто приходит через полгода, через год и сообщает, что так случилось, что он не смог придти, и снова он блудит или снова он пьянствует, или снова кого-то обокрал. И это бывает удивительно больно священнику, потому что нет ничего больнее и страшнее, чем вот такое попрание благодати Святаго Духа. Какое кощунственное пренебрежение даром Божиим, какое отвержение Бога! Это самое страшное.
Можно понять, когда человек грешит, не зная Бога. Но вот теперь он Его узнал и может покаяться, может начать новую жизнь. Но когда он был сподоблен Богом этой новой жизни, когда ему были прощены всего его грехи в таинстве крещения, когда его уже ввели в Церковь и сподобили причастия Св.Христовых Таин и благодати и любови Христовой, он как бы уже рожден для новой жизни — и после этого он снова все это начинает попрать, совершает поругание святыни, самой большой, самой великой святыни. Это страшно. Может быть, это самое страшное.
Почему так происходит? Это происходит потому, что мы не совершаем своего долга. Мы не объясняем людям достаточно, как велико то событие, к которому они приходят, которого они ищут, как велико таинство крещения. Мы не даем им этого почувствовать, мы не вводим их туда, куда должны ввести.
После исповедания веры священник возглашает: "Благословен Бог...." и читает молитву (текст молитвы). На этом оканчивается чин оглашения. Вот теперь, прежде чем перейти к самому чину крещения, я очень кратко познакомлю вас с описанием того, как оглашение происходило в древности. Тогда это было так. Те, кто собирается креститься, приводились к священнику или епископу, чаще к епископу. Он знаменовал их, т.е. осенял крестным знамением, возлагал руку на голову их и говорил молитву: "Благословен ты, Господи Боже..." (текст молитвы). Здесь снова знаменует и записывает его имя среди оглашенных. И далее молится: "Ты, Владыко, послал миру святое Твое слово..." (текст молитвы).
Здесь есть еще одно удивительное описание, очень древнее, в чине оглашения. Это описание сохранилось от древней паломницы-француженки, некоей Сильвии Аквитанской. Ее рукопись найдена была в древних архивах и дала нам очень интересный материал.
Эта француженка была настоятельницей монастыря и поехала в Святую землю, где и прожила два года в Иерусалиме. Она очень интересовалась тем, как совершается богослужение, и вообще всей церковной жизнью в Иерусалиме. И оставила такое свидетельство: "И о том должна была я написать, как поучаются те, которые приемлют Святое Крещение на Пасху. Заявляют свое имя, делают это до дня Четыредесятницы (т.е. до Великого поста о. Владимир). Имена всех записывает пресвитер, это бывает за восемь недель, в течение которых, как я сказала, продолжается Четыредесятница. Когда пресвитер запишет имена всех, на другой день Четыредесятницы поставляется для епископа кафедра в большой церкви, т.е. в мортириуме. По ту и другую сторону садятся на кафедре пресвитеры и становятся все клирики (значит, целый собор: в середине кафедры епископ, а по бокам от него пресвитеры и клирики — о. Владимир). Затем приводятся по одному ... крещения. Если это мужи, то приходят со своими отцами, если жены, то со своими матерями крестными. Затем епископ поодиночке рассаживает ... вошедшего, говоря, доброй ли он жизни, почитает ли родителей, не пьяница, не хвастун. И рассказывает о тех пороках, которые более тяжки в человеке. И когда он убедится, что тот безупречен во всем, о чем спрашивал епископ в присутствии свидетелей, то он собственноручно записывает его имя. Если же тот в чем-нибудь обвиняется, то епископ велит ему выйти, говоря: пусть он исправится, и когда исправится, приступит к купели.
Так он говорит, спрашивая о мужах и женах. Если же кто чужестранец, то он не так легко приступает к крещению, если только не представит свидетельства лиц, его знающих". Эта последняя фраза должна нас особенно удивить, потому что то, что мы прочитали, это уже не так легко. По ее наблюдениям, это наиболее легкая форма крещения. Если придет какой-то человек не местный, которого не знают здесь, то ему доступ к крещению будет еще гораздо более затруднен. Потребуются свидетели, которые знают его жизнь.
И вот теперь сравните это с тем, что делается у нас. Когда каждый прохожий может войти в храм, ничего ни с кем не говоря, заплатить за ящиком какую-то сумму и требовать, чтобы его окрестили (или его ребенка). И если его спросят, верует ли он в Бога или где его крестный, он будет возмущаться: делайте, мол, что положено, и все.
Я, к сожалению, слышал ужасные случаи. Например, когда крестным становился мусульманин. Случай, конечно, абсурдный совершенно, но реальный. Очень часто крестный бывает некрещеным. То есть люди современные ничего не понимают. Да и откуда им что-то знать и понимать? Они не воспитывались в вере, ничего не могли прочесть, никто их ничему не научил. Они только слышали, что когда крестишь кого-нибудь, то нужен крестный. Так что их обвинить в этом нельзя.
Но здесь тем более велика ответственность священника и тех, кто какое-то отношение имеет к этим людям из нас, из верующих людей. Вот поэтому мы с вами и имеем факультет катехизаторский и курсы катехизаторские, необходимо сделать что-то, чтобы изменить эту страшную сегодняшнюю обстановку и, по существу говоря, профанацию величайшего таинства крещения. Нужно обязательно преодолеть это. В этом залог того, что Церковь наша будет жить. Если же будем профанировать величайшие свои таинства, то Церковь стоять так не может.
Мы заговорили о крестных, и здесь следует сказать несколько слов о том, для чего они нужны и как они появились. В этом свидетельстве вы слышали, что мужи приходят с отцами, а жены с матерями. Вполне естественно, что на крещение всегда человекам кто-то приводит. Бывает, что человек приходит сам, но чаще его приводит кто-то, кто ему что-то расскажет, как-то его подготовит. Вот такой человек называется крестным или восприемником. В древности было установлено, что должен быть один крестный. Для взрослого человека это не обязательно, и роль крестного не так велика при крещении взрослых. Другое дело, когда крестится младенцы.
Здесь нужно остановиться на этой проблеме вообще, потому что крещение младенцев признается вовсе не всеми. Вы знаете, что баптисты вообще отрицают возможность крестить младенца, и если, скажем, какой-то православный человек приходит к баптистам, то узнав, что он был крещен младенцем, баптисты будут крестить его снова, потому что не признают этого крещения.
Аргументируют они это тем, что в древности, в первых веках, младенцев не крестили вовсе. Это действительно так. Хотя они, вероятно, это утрируют, но все-таки младенцев в 1 веке не крестили, вероятно. Не крестили по вполне понятной причине. Во-первых, было немыслимо тогда вообще крещение младенцев, креститься в первое время — это был величайший подвиг. Это был подвиг веры, потому что вера христианская в глазах современников явилась какой-то новой сектой. Она была воспринята чрезвычайно враждебно не только теми, кто ненавидел Христа, но вообще всеми людьми, которые, по обычаю, консервативны. И вот появляется какое-то новое учение, причем учение, заявляющее о своей исключительности, которое говорит о том, что только оно одно спасительно, а все остальное — грех и заблуждение. С точки зрения язычников это была агрессивная секта. Христианство для язычников выглядело именно так, да и не только для язычников, но и для иудеев — в еще большей степени.
Поэтому креститься в тот момент, в то время было психологически очень трудно, почти невозможно. Это было большим подвигом. В последующее время, когда христианство стало распространяться и вроде бы стало креститься легче, стало уже много христиан и благодатные дары их были очевидны, в это время начинаются страшные гонения. И новокрещенный очень часто тут же бывает отведен на площадь и подвергается пыткам и казни. Так что креститься очень часто означало — подвергнуться мучениям и лютой смерти. Для того чтобы креститься, надо было иметь решимость за Христа умереть прямо вот теперь.
Из многочисленных мученических жизнеописаний мы знаем, как бывало: воины, призванные для того, чтобы казнить и пытать христиан, вдруг сами объявляли себя христианами и тут же становилиь в ряды мучеников, даже не успев покреститься. И тут же подвергались пыткам и казни за то, что они себя только объявили христианами. И таких случаев было очень много.
Но это означало, что принятие веры православной христианской требовало всегда очень большого подвига, оно никогда не могло совершиться формально. И, конечно, христиане не могли подвергать такой участи детей, которые не имеют сил для того, чтобы исповедовать свою веру перед лицом гонителей, которые не могут сознательно идти на смерть. У детей, конечно, восприятие совершенно иное, но и у христиан тогда не было мысли, что некрещеный ребенок обязательно погибнет, если он не крещен. Поэтому весьма поздняя интерпретация крещения, тоже, конечно, магического происхождения, была совершенно для христиан непонятной и чуждой. Естественно, что обречен на гибель тот, кто сознательно отрицает крещение, кто противится Богу. А ребенок, который просто не сознает всего, за это не может быть наказан. Поэтому крещение младенцев вовсе не воспринималось как нечто обязательное. Не было трагедией, если младенец не будет крещен, и не считалось, что он обречен на гибель. Не в этом дело. Очень скоро крестить младенцев начали. Почему? Не потому, что боялись их гибели, если они не покрестятся. А потому, что появились христианские семьи. И вот такая семья, скажем, родители и старшие дети, живет полноценной церковной, литургической жизнью, т.е. часто причащается, молится Богу, является членом общины, живет в полноте благодатных даров, и вдруг рождается младенец и оказывается выключенным из этой жизни, он не может жить вместе со всей своей семьей.
Вот это, конечно, чрезвычайно неестественная ситуация. Младенец, который имеет ангельскую душу, он-то как раз и лишен полноты благодатной жизни, которую имеет вся семья. Это совершенно противоестественная ситуация и поставила вопрос о крещении младенцев. То, что баптисты этого не чувствуют, не сознают и в их семьях живут некрещеные дети, указывает только на то, что они не знают благодатной жизни. Если бы они знали благодатную жизнь, то, конечно, и они не могли бы вынести, что у родителей это есть, а у детей нет. Именно потому, что и у родителей ее нет, потому они и спокойно всё это переживают. А древние христиане жили настоящей благодатной жизнью, т.е. они жили в Духе Святом. Это была жизнь, как мы говорили, харизматическая, постоянное присутствие благодати Божией ощущалось каждым христианином, и младенец, лишенный этой благодати, это было непредставимо.
Тогда Церковь решила, что можно крестить младенцев, можно дать им благодатную жизнь, но тогда, когда она им гарантирована. Когда ребенок рождается в христианской церковной семье и будет воспитан в вере, будет часто причащаться, будет жить благодатной жизнью. И без того, чтобы убедиться в такой гарантии, Церковь не довольствовалась, скажем, просьбами родителей, а требовала как бы еще одного независимого свидетеля, на которого возлагала ответственность за обеспечение церковной жизни младенца. Восприемник, крестный — это и есть такой человек, который берет на себя ответственность и перед Церковью обязуется, что ребенок будет жить церковной жизнью.
Одновременно он за младенца произносит крещальные обеты и исповедание веры, тем самым как бы принимая на себя обязательство воспитать младенца так, чтобы он, возрастая, подтвердил эти обеты и это исповедание веры. Здесь нужно отметить, что роль воспреемника-крестного у младенца совершенно иная, чем у взрослого. Восприемник, или крестный, взрослого человека ни за что особенно не отвечает. Он является просто помощником. Вся ответственность лежит на самом крещаемом, который сознательно приходит в Церковь к Св. Крещению, сам отрекается от зла, соединяется со Христом, исповедует веру, сам выбирает свой путь, и восприемник просто помогает ему. А у младенца это не так. Без восприемника вполне можно крестить взрослого человека, хотя лучше, если будет помощник. Но младенца крестить без восприемника нельзя, здесь совсем другая мера ответственности. И когда у нас это все забыто и младенцев крестят без всякого осознания ответственности, когда крестными становятся люди не церковные, которым вообще это все невдомек, которые сами не то что Символа веры не знают, но не причащаются, не молятся, а становятся кумовьями, празднуют, выпивают...
На таком уровне совершение крещения — это просто страшно, это трагедия, и каждый, кто так приходит к крещению, не должен удивляться, когда младенцы вырастают преступниками, или больными, или сумасшедшими — это вполне естественно. Потому что в начале их жизни совершилось нечто страшное — профанация величайшего таинства, попрание благодати Святаго Духа.
Лекция 14
Сегодня мы начинаем изучать последование святого крещения. В прошлый раз мы закончили чин оглашения. В древности чин оглашения совершался отдельно от крещения, поэтому чин крещения был гораздо короче и совершался совершенно самостоятельно. Теперь это не так. Теперь, как правило, оглашают и крестят подряд, так что под крещением, которое совершается теперь как треба, подразумевается сразу и оглашение, и крещение. Этим чин немного удлиняется и, конечно, комкается.
В требнике последование святого крещения начинается таким предисловием: "Входит священник и облачается в священническую одежду белую и нарукавницы. ...отходит к купели и кадит окрест и отдав кадильницу, поклоняется. Также глаголет диакон: "Благослови, владыко". Священник же возгласно: "Благословенно царство Отца и Сына и Святаго Духа ныне и присно и во веки веков".
Этот возглас начальный взят из чина литургии. Позднее мы узнаем, что еще только одно таинство начинается таким возгласом — таинство брака, чинопоследование брака. Сам по себе этот возглас указывает, во-первых, на значение совершаемого таинства. А оно имеет величайшее значение. А во-вторых, что еще более важно, указывает на то, что это таинство связано с литургией особенно тесно. Потом мы увидим, что оно совершалось просто как бы в составе литургии. Раньше крещение, как и другие таинства, были укоренены в литургии. Это не значит, что они не могли совершаться отдельно, но, как правило, Церковь мыслила таинства именно в составе литургии.
Конечно, это имеет для нас очень большое значение, потому что означает, что таинство крещения имеет всю полноту, всю особенную красоту и значимость, особенную благодатность, которую мы совсем теперь не чувствуем, когда крещение совершается где-то в углу храма, поспешно, как какая-то платная треба. Мы не понимаем, что здесь имеет место величайшее событие — рождение новых чад Церкви, что это действительно праздник всей Церкви. Это есть событие, которое невозможно оценить и описать, это как раз то, что свидетельствует о жизни Церкви: Церковь рождает новых чад своих. Подобно тому, как рождается в семье младенец, и это всегда бывает величайшим, огромнейшим событием в жизни семьи, вообще во всей ее истории. Точно так же и здесь: рождение новых чад церковных есть большой праздник, и такое рождение должно совершаться всей полнотой Церкви. Вот такая полнота, такое величие достигаются, конечно, во время литургии. Поэтому в древности и совершалось крещение в чине литургии.
После литургийного возгласа следует мирная ектения, которая бывает в начале всякого большого богослужебного чина. Но после прошений обычных, как во всякой мирной ектении, следуют прошения особенные (текст молитвы). Эти прошения известны нам из чина великого водоосвящения, которое совершается в день Богоявления, и относятся они к освящению воды. А дальше снова идут необычные прошения, которые уже относятся к крещаемым (текст молитвы). Среди этих прошений я прошу вас обратить внимание на одно, очень важное для нас прошение: "О еже быти ему...". Что это значит? Почему в чине крещения говорится о том, чтобы ему, крещаемому, как бы приобщиться смерти перед крещением Христу, Богу нашему. Здесь мы имеем как раз указание на тот величайший смысл крещения, о котором мы говорили: крещение есть таинство умирания, сораспятия Христу, таинство смерти для жизни прежней и воскресения в жизнь новую, в жизнь вечную.
Это есть именно рождение водой и Духом и в то же время смерть и воскресение. И сам обряд крещения, который является погружением в воду, имеет, конечно, специальный смысл. Если у ветхозаветных евреев, у Иоанна Крестителя крещение в воде означало омовение, символизировало духовное очищение, то здесь мы находим нечто большее. В соответствии с этим прошением мы понимаем под погружением в воду не просто омовение водой, но как бы погребение в недрах, а восхождение из воды символизирует воскресение из гроба, воскресение из мертвых. Как всегда, форма, обряд являются символом духовного содержания таинства.
Это очень важно понять. Тогда мы будем понимать и то, почему православная Церковь придает такое большое значение именно погружательному крещению. Многажды раз в истории приходилось отстаивать это погружательное крещение. И в древности была борьба за это, и в средние века перед католиками православная Церковь отстаивала это крещение через погружение, потому что католики давно уже крестят обливанием. И в наше время, когда по не зависящим от нас причинам русская Церковь перешла на обливание взрослых людей, все-таки оказалось, что ревность к сохранению таинства у нас не исчезла. И как только была дана свобода, во многих храмах нашей Церкви стали строить баптистерии, чтобы восстановить нужную форму крещения — крещение погружательное.
Заодно скажу сразу же: некоторые беспокоятся, что крещение обливательное не такое благодатное, не такое полное. И не нужно ли креститься заново тем, кто крещен был через обливание? Ответ на это однозначный: креститься заново не нужно, и крещение через обливание тоже является благодатным и полным. Но форма здесь ущербна. Святые обряды здесь как бы умаляются. В какой степени? Приведу вам интересный древний опыт. В древности бывали случаи, когда человек, желая креститься, принять христианскую веру, откладывал это крещение на самый конец жизни, потому что крещение было опасным: если ты крестился, то после этого можно было ожидать пыток и смерти, казни от язычников во времена гонений. И многие боялись креститься, хотя верили и желали присоединиться к Церкви и умереть крещеными.
Бывало так, что лишь на одре болезни или на смертном одре они призывали священника, чтобы принять святое крещение. Естественно, лежачего больного не погрузишь в воду, тем более что баптистериев тогда тоже не было, и на водоем его тоже не повезешь креститься. И приходилось пользоваться обливанием. Такие обливанцы тогда назывались иначе — клиниками. Отсюда, между прочим, и пошло название наших клиник. То есть, крещение больных называлось клиникой. Конечно, это крещение признавалось полным, идентичным обычному крещению. Но вместе с тем было введено ограничение, совершенно неожиданное. Если такой клиник после крещения выздоравливал, он не мог быть рукоположен в священный сан. Почему? Не потому, что крещение было неполным, а потому, что вера у него была слабая. Если он не крестился до тех пор, пока смерть к нему не подошла, а раньше боялся, значит священником он быть не может. Не крещение у него было недостаточным, а вера его была недостаточной.
Таким образом, нынешнее обливательное крещение, которое никак не свидетельствует о недостатке веры, а свидетельствует о недостатке баптистериев, никаких ограничений на нас не накладывает, но оно является ущербным по форме, в нем как бы утрачивается красота этого замечательного, чудного обряда крещения. А поскольку мы люди с вами плотяные, поскольку мы не имеем, к сожалению, достаточного духовного зрения, то очень часто, комкая обряд, теряя значимость формы, мы гораздо меньше можем усвоить в духовном содержании таинства. Чем менее величествен, чем менее красив, прекрасен обряд, тем труднее нам проникнуть в суть совершаемого события. И вот поэтому, конечно, следует везде и всюду, как всегда учила Церковь, стараться восстановить древний, освященный веками обряд крещения.
А теперь я возвращаюсь к последовательности крещального чина. После того как диакон скажет мирную ектению (а если диакона нет, то сам священник), обычно следует возглас: "Яко подобает Тебе всякая слава, честь и поклонение Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь". Мирная ектения всегда заканчивается таким образом. Но здесь такого возгласа нет. Недавно решил я с одним опытным регентом об этом поговорить и удивился. Регент этот очень давно регентует и хорошо знает службу, но тем не менее полагал, что этот возглас относится к самой ектении. Но это не так. На самом деле на литургии во время произнесения ектении священник читает молитву. И возглас является одновременно окончанием молитвы. Молитва читается тайно, в алтаре, а возглас, как всегда, говорится громко. То есть возглас связан не только с ектенией, но и с молитвой.
И вот здесь возгласа нет потому, что молитва здесь совершенно другая. Не та, которая бывает на литургии, а совершенно иная. Я вам сейчас ее прочитаю, а вы постарайтесь быть внимательными. Молитва эта читается тайно, хотя все другие молитвы из чина крещения читаются вслух (текст молитвы).
После этого священник громко возглашает: ".............." Этот возглас произносится трижды. Он напоминает нам опять-таки о чине великого освящения воды на праздник Богоявления. Но молитва, которую я прочитал, не имеет аналога в богослужении, кроме одного случая — во время пения Херувимской песни священник читает такую же молитву. Не именно эту, другую, но такого же смысла: молитву о себе самом, в которой он просит Господа простить его грехи и соделать его, недостойного и немощного, сильным, укрепить его Своей благодатью и через него совершить страшное и славное чудо — чудо рождения нового члена Церкви.
Эта умилительнейшая, трогательная, возвышенная молитва показывает отношение Православной Церкви к таинству крещения и вообще ко всякому таинству. Если вы помните, всякое магическое отношение подразумевает договор: ты мне — я тебе. Не важно, что и как я сделаю, важно, чтобы я произнес некую договорную формулу, и дальше все должно исполниться независимо от того, что у меня на сердце, чисто я живу или нет, грешен я или нет, достойный я или нет человек. Поскольку произнесен какой-то текст, пусть даже бессмысленный заговор, набор слогов каких-нибудь, тарабарщина, то автоматически должно все совершиться и исполниться. Это магическое действование, если оно основано на таком принципе.
В христианстве, в православной вере этого быть не может. Тут все зависит от веры, от любви, от устроения сердца человека. Поэтому-то здесь и молится священник, чтобы Господь его, недостойного, принял в смирении, очистил бы его сердце, дал бы ему веры, молитвы, укрепил бы его благодатной Своей силой, соделал бы его, недостойного и немощного, орудием Своего изволения, Своего творческого действия. Эта молитва в себе как бы являет учение о природе таинства. После того как священник таким образом приготовится, он приступает к дальнейшему чину освящения воды. Дальше читается молитва (текст молитвы): "...и освяти воду сию". Я думаю, эта молитва вам знакома. Недавно она громко читалась в храме при великом освящении воды на Богоявлении. Эта молитва полностью взята из того чина. Возглас "..." тоже повторяется трижды, как и в том чине.
И дальше продолжение (текст молитвы): "...да сокрушатся ...вся супротивные силы". Этого уже в чине освящения воды нет. Такое действие происходит трижды, и мы опять возвращаемся к тому, о чем говорили в прошлый раз: опять священник дует на воду и благословляет ее трижды рукой. Затем идет молитва, которой тоже нет в чине освящения воды на Богоявлении: "...вкупе с ... Твоим Отцем и пресвятым и благим Твоим Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь".
Эта длинная молитва имеет в себе как бы две части, и вторая часть — это молитва о том, чтобы крещаемый здесь сподобился обновлению и освящению, чтобы он стал общником воскресения: "..." (текст молитвы). "Общником воскресения будет" — то же самое, что было в особо прочитанном мною прошении мирной ектении, та же самая мысль. А в начале этой молитвы содержится несколько иная мысль, которая требует, мне кажется, специального объяснения потому именно, что, как показывает печальный опыт, эта мысль бывает непонятной даже священникам. Они считают ее архаизмом, пережитком язычества, потому что здесь говорится: "..." (текст молитвы). Молимся о том, чтобы в воде не было темного демона, чтобы не сошел лукавый дух вместе с крещающимся в воду, чтобы всякие неявленные воздушные привидения от нее отступили. То есть, как бы явные пережитки темного времени, когда боялись каждого сучка и каждой былинки и всюду мерещились темные силы, от которых надо было оберегаться, охраняться. Это в магизме, в колдовстве очень часто встречается. Такие вот "рудименты" языческого прошлого как бы проникли в эту молитву.
Думаю, что Церковь наша иначе мыслила, когда молитва эта составлялась. Что здесь имеется в виду? Вспомните о совсем другом моменте в жизни нашей Церкви. Вспомните, как в Евангелии в описании Тайной Вечери говорится о том, как Христос, преломив, давал хлеб апостолам и дал кусок хлеба и Иуде Искариотскому. И дальше в Евангелии сказано: "И по хлебе вниде в него сатана". И он, взяв этот хлеб и потребив его, пошел в Синедрион и сказал: "Что вы дадите мне, и я предам Его?".
То есть даже рядом со Христом, даже принимая из рук Христа хлеб, который не был еще евхаристией, как некоторые думают, но во всяком случае был не простым хлебом, это было особенное благословение Божие, это уже как бы прообразовало, готовило евхаристию. Я подчеркну этот момент. Есть разные толкования. Некоторые думают, что этот хлеб был хлебом причащения на Тайной Вечери, а по другим толкованиям это было не так, потому что пасхальный хлеб давался несколько раз. И вот евхаристическим хлебом был последний опреснок. А сначала это был простой хлеб. Но все равно, даже если Иуда и не причастился Тела Христова, а просто хлеб получил, то это тоже было необычным, потому что от Христа он получил хлеб, как и все апостолы.
И тем не менее здесь, рядом со Христом, в этой Сионской горнице, все же смог войти в него сатана. Подобно этому, мы знаем, можно и причаститься Тела и Крови Христовым в осуждение себе. Подобно этому и всякое таинство может быть нам в осуждение. Всякая святыня, всякое благодатное действие Божие может быть нам во спасение, а может быть в осуждение. И если в осуждение, то, конечно, это и означает, что может войти в нас злая темная сила и мы не освятимся, а станем еще большими причастниками греха.
Значит ли это, что сама по себе святыня может действовать пагубным образом для нас? То есть значит ли это, что всякая святыня может нас освящать, а может и сгубить? Конечно, нет. Благодатное действие Божие направлено всегда к нашему спасению и освящению. Но если мы принимаем этот благодатный дар Божий без благоговения, без веры, без любви, без смирения, без благодарности, то тогда наше сердце оказывается неспособным вместить в себя благодать Божию, тогда совершается нами кощунство, и это кощунство — неправильное наше отношение к святыне, к благодатному Божиему дару — оно-то и губит нас, оно и делается условием того, что может войти в нас сатана и злая сила. Наше сердце, которое попирает святыню, естественным образом делается обиталищем демона.
Таким образом, и крещальная купель тоже может быть для нас местом рождения духовного, а может быть и местом, где мы получим осуждение сугубое. Можно креститься тоже себе в суд и осуждение, как можно причаститься и исповедаться в осуждение себе. Может и здесь тоже войти в нас сатана, может и здесь оказаться, что наше сердце не способно принять благодатный Божий дар, но сделается открытым для злой, темной силы.
И вот молитва, которую мы читали, говорит именно об этом. Дело ведь не в том, что как язычники охраняются, оберегаются от всяких стихийных сил и окружающие предметов, дело в том, что мы молимся о том: "Молим Тебе Господи, да отступит от нас всевоздушное привидение, да не утаится в воде сей демон темный". Видите: пусть от нас отступит всякая злая сила, чтобы не получилось так, что в этой воде, к которой мы не сумеем правильно приблизиться, мы были осуждены; чтобы неблагоговейное наше отношение к ней соделало нас причастниками темной силы. Опять-таки это противоположно магизму, ибо речь идет о нашем сердечном устроении.
Эта молитва имеет очень большое значение для нас. И как пагубно то, что во время нашего богослужения вообще, и в частности во время крещения, мы так мало понимаем, так мало участвуем в этих молитвах. Мы не молимся об этом, мы не слышим голоса Церкви, мы не стараемся действительно устроить свое сердце так, как учит нас Церковь. Поэтому так часто и бывает, что человек, крестившись, уходит из Церкви навсегда. Это бывает теперь очень часто, когда крещение совершается неблагоговейно и самим священником, и тем, кто приходит ко крещению.
Но вот после того, как молитва прочитана, священник говорит: "Мир всем. Главы ваша Господеви преклоните". И дальше сказано: "И дунет трижды..." (текст молитвы).
Следует сказать, что помазание елеем — это очень древний чин. Как мы увидим дальше, помазание совершается не один раз в чине крещения. Вернее, в чине крещения один раз, а есть еще другой чин. Так вот, освятив таким образом елей и возгласив: "Вонмем", священник начинает петь трижды "Аллилуиа", и с ним поют все. Священник берет этот елей и совершает три крестных знамения в воде этим елеем, как бы помазывает этим елеем воду. Обычно это делалось перстами, теперь кисточкой мы берем елей и делаем крест на воде". ...Всякого идущего в мир ныне и присно и во веки веков. Аминь". И приносится крещаемый. "Священник же вземлет от елея ... и творит крестообразно на челе и в персях и на междорамии, глаголя: "Помазуется раб Божий (имя рек) елеем радования во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь." И назнаменует его перси и междорамие..., глаголя: "Во исцеление души и тела" ..."(молитва до конца).
Что значит "междорамие"? Это спина между лопатками. Теперь, ко сожалению, при крещении обычно не помазывают как полагается: лоб, грудь справа и слева, спину, уши, руки и ноги. Такой помазанный оглашенный полностью готов к совершению крещения. Теперь священник "крещает его, право его держа зряща на восток и глаголя: "Крещается раб Божий (имя рек) во имя Отца, аминь; и Сына, аминь; и Святаго Духа, аминь". ....низводя его и изводя". Это значит, что священник берет младенца, если это младенец, или взрослого за руку и лицом на восток (с младенцами это редко получается, обычно младенца лицом к себе держит священник) и погружает в воду трижды: "Крещается раб Божий, скажем, Иоанн во имя Отца, аминь (погружает крещаемого и поднимает над водой или выводит из воды), и Сына, аминь (то же самое), и Святаго Духа, аминь".
Эту тайносовершительную формулу следует вам всем хорошо знать, хотя мы говорили много раз о православном отношении к тайносовершительным формулам. Почему надо ее знать? Потому что крещение — это единственное таинство, которое может совершить всякий христианин, а не только священник. В некоторых особенных случаях и приходится иногда это таинство совершать. Например, раньше повивальных бабок учили совершать крещение. Если рождается младенец очень слабенький и видно, что он может умереть сразу же, то такая воспреемница тут же младенца крестила сама. Для этого надо иметь самую простую чистую воду (с ней ничего не надо делать) и в этой воде таким образом окрестить: "Крещается раб Божий ... во имя Отца, аминь; и Сына, аминь; и Святаго Духа, аминь". Такое крещение считается полным и не повторяется. Если такое крещение совершено православным христианином или христианкой, то его священник повторять уже не будет.
Что можно сказать об этой формуле? Это называется крещение во имя Святой Троицы, и оно признано Вселенским Собором единственно правильным. Если кто-то крещен во имя одного лица Св.Троицы, то это будет неправославное крещение. Предположим, получится так, что священник устал и почему-либо скажет: "Во имя Отца, аминь; и Сына, аминь", а "во имя Святаго Духа, аминь" не скажет. Что тогда будет? По католическому учению крещение недействительно, потому что формула нарушена. Но по православному учению, конечно, такое крещение будет вполне правомерно и ничего страшного не произойдет. Дело не в том, чтобы сказать волшебное "аминь", а в том, чтобы крестить во имя Св.Троицы и трижды погрузить в воду. Конечно, чтобы не было искушений, нужно говорить все правильно, так, как написано в требнике, но не нужно придавать магического значения разным формулам, потому что это грех. Нужно к этим формулам относиться с уважением, это формула, которая поставлена Церковью, Церковью же утверждена и имеет большое значение. Но не сакраментальное, не магическое значение. Поэтому если вдруг окажется, что какой-то батюшка перепутал, как это иногда бывает, то не нужно ужасаться и думать, что теперь крещение недействительно. Это не так. Но самим, конечно, нужно всегда стараться все делать правильно, как это предписывается Церковью.
Если мы начнем произвольно нарушать сначала одно, потом другое, третье, то от чина ничего не останется и наступит хаос. А то, что благословляется Церковью — святые, каноны, обряды, — все это освящено многовековым опытом, традицией церковной, разумом церковным, и для нас это свято. Но нужно понимать это не в смысле магического значения, а в смысле почитания церковного обряда.
Возвращаюсь к крещению, совершаемому не священником, скажу, что после чина крещения в требнике содержится сокращенный чин крещения страха ради смертного, который может служить и сам священник. И мне приходилось совершать такой чин, когда действительно есть угроза смерти и длинный чин вычитывать нельзя. Тогда берется простая вода, читается одна молитва, которая приводится в требнике, и священник совершает крещение. И такое крещение тоже будет действительным.
Если же крестит мирянин, то никаких молитв он не читает, потому что молитва эта предписывается священнику. Он просто крестит, погружая в воду с верой во имя Отцы и Сына и Святаго Духа, произнося крещальную формулу, и такое крещение тоже будет действительным.
Нужно ли его потом восполнять? Если мы возьмем "Настольную книгу для священнослужителей", скажем, Булгакова или какую-то другую (их было несколько), то мы найдем разное отношение к этому вопросу. Есть мнение, что нужно восполнять. То есть если повивальная бабка крестила младенца и он выжил, то нужно принести ребенка в церковь и священник должен прочитать все то, чего она не прочитала, задним числом. Но такая ревность о полноте чина вполне делает честь любому старообрядцу, но она вполне бессмысленна. Мы же признаем крещение, оно уже совершилось, так какой же смысл читать молитвы, в которых просят совершить это крещение? Зачем освящать воду, в которой мы не будем заново крестить? Это, конечно, усердие чрезмерное. Поэтому такое восполнение не обязательно, в нем нет нужды, прочитывать молитвы задним числом совершенно не обязательно. Это примерно то же, как некоторые священники рекомендуют прочитать последование ко святому причащению после причастия, если ты не успел это сделать до причастия. Это все равно что сначала пообедать, а потом сварить суп.
Так же и здесь. Можно прочитать другие молитвы, благодарственные, например, или благодарственный акафист, но зачем же читать то, что лишается смысла?
Но восполнить тем не менее такое крещение необходимо, и вот почему. После того как крещен младенец или взрослый, читается псалом 31: "Блажени имже оставишася беззакония и ихже прикрышася греси. Блажен муж, емуже не вменит Господь греха, ниже есть во устех его лесть. Яко умолчат, обветшаша кости моя, от еже звати ми весь день. Яко день и нощь отяготе на мне рука Твоя, возвратихся на страсть, егда унзе ми терн. Беззаконие мое познах и греха моего не покрых, рех: исповем на мя беззаконие мое Господеви, и Ты оставил еси нечестие сердца моего...".
Весь этот псалом имеет хвалебное, благодарственное звучание и должен был бы читаться трижды. Это показывает, что крещение совершалось неторопливо и, очень может быть, было много людей, которые крестились. Во время этого крещения, пока священник крестит, вероятно, читали этот псалом, даже не читали, а пели. После чтения этого псалма священник облачает новокрещенного со словами: "Облачается раб Божий (имя рек) в ризу правды, во имя Отцы и Сына и Святаго Духа. Аминь". И поется тропарь: "Ризу мне подаждь светлу...".
Священник облачает новокрещенного в "светлую ризу" — белую крестильную рубаху, в которой затем новокрещенный остается до конца чина, а раньше оставался и дальше. Эта одежда тоже символична — она символизирует чистоту, которую приобрел крещаемый. По церковной традиции, по древней вере в таинстве Св. Крещения человеку прощаются все его грехи, какие бы он ни совершил, все его проступки, все то, что он сделал в жизни плохого, — все это как бы ни во что вменяется. Все это отныне забыто Богом и должно быть забыто людьми. Он родился заново, а для прежней жизни умер. Это единственная и великая возможность помолиться и начать жизнь заново.
Некоторые скажут: крестился — значит тебе все прощено, и ты уже чистенький? Вообще, конечно, да. Но все-таки ты каялся или нет? Естественно, чтобы принять благодать Божию во всей полноте, нужно готовиться к крещению, нужно каяться, исповедоваться. Чин оглашения всегда подразумевал покаяние. Перед крещением взрослому человеку очень важно покаяться в своих грехах. Это не может быть обычной исповедью, которую мы рассматриваем как таинство покаяния, потому что до крещения к таинству никакой человек не допускается. Но придти к священнику и рассказать ему о своих грехах нужно обязательно. Зачем? По двум причинам.
Во-первых, священник объяснит, что целый ряд грехов с христианской жизнью вообще совершенно несовместим. Очень часто во время этой исповеди выясняется, что человек живет такой жизнью, при которой он не может быть крещен. Например, он живет в блуде, у него есть сожительница или сожитель. Если так, то крестить такого человека нельзя. Только при условии, что он тут же обещает такое блудное сожительство прекратить раз и навсегда и кается в этом. Если же он не предполагает прекратить беззаконную жизнь, то допускать его до святой купели нельзя.
Подобно этому, если он подвержен какой-то другой страсти и постоянно пребывает в смертном грехе: ворует постоянно или находится в постоянной страшной ссоре, где он виноват, и не хочет мириться. Конечно, такого человека допускать ко крещению нельзя. Чтобы все это выяснить, чтобы условия крещения были соблюдены, необходимо, чтобы человек исповедовал свои грехи. Но кроме того, гласная, вслух произнесенная перед священником исповедь более всего помогает человеку покаяться. Именно приходя и открывая свою душу, он легче всего может покаяться в своих грехах. Недаром эта исповедь назначена нам Церковью. Так что перед крещением нужно обязательно принести покаяние. И если оно искренне и от всего сердца принесено, то тогда мы с уверенностью можем сказать, что все грехи Господь нам прости в святой купели.
После того как совершилось облачение в белую ризу, совершается новый чин, который теперь совершается одновременно с крещением, в одном чинопоследовании, хотя на самом деле это другое таинство, тоже одно из семи величайших таинств — миропомазание. Раньше оно могло как-то отстоять от крещения, поэтому помазание елеем, которое совершалось до крещения было как бы именно крещением, и помазание елеем — это обряд, а не таинство. А вот миропомазание — это не обряд, а таинство.
Перед миропомазанием священник читает молитву: "Благословен еси Господи Вседержителю..." (текст молитвы). После этого священник берет святое миро и помазывает новокрещенного "на челе, и очесех, и ноздрех, и устех, и обоих ушесех, и персях, и руках, и ногах". И глаголет: "Печать Дара Духа Святаго, аминь". То есть на каждом указанном месте священник делает святым миром крест и произносит: "Печать Дара Духа Святаго, аминь". "Аминь" могут произносить крестные или сами крещаемые.
Святое миро есть великая святыня, которая обычно хранится на престоле. Оно освящается патриархом, обычно в Великий Четверток на Страстной седмице после литургии Тайной Вечери. Это святое миро потом раздается на разные епархии и приходы священникам. И священники тоже поставляют его на престол и охраняют как величайшую святыню. Большой грех это святое миро пролить или каплю его уронить на пол.
Освящение св. мира принадлежит только автокефальной, т.е. совершенно и вполне самостоятельной церкви, автономная церковь не имеет права освящать миро.
В древности это таинство совершалось иначе. Смысл его требует особого разъяснения. Для чего оно нужно, если уже совершилось Св. Крещение? Ведь крестили мы во имя Отца и Сына и Св. Духа, зачем же еще нужно помазывать и говорить: "Печать Дара Духа Святаго"? Чтобы понять смысл этого таинства, обратимся к Св. Писанию.
Вы помните, что апостолы после Вознесения Господня получили повеление вернуться в Иерусалим и там пребывать в ожидании, что они и сделали — до дня Пятидесятницы. В этот день, когда они вместе были собраны в горнице на Сионе, они были вместе, потому что Пятидесятница — это большой ветхозаветный праздник, на них внезапно сошел Дух Святый в виде огненных языков: на голове каждого из апостолов почил огненный язык, огненное пламя. И они внезапно получили удивительные благодатные дарования. Деяния св. апостолов повествуют об этом так: они исполнились такого внутреннего восторга и такой благодатной силы, что тут же вышли на крышу дома, как это принято на Востоке (там плоские крыши, как террасы). Вокруг было много народа, и