Венчание

До IX столетия Церковь не знала обряда брако­сочетания, независимого от Евхаристии на литургии [1]. Обычно христианская пара после ре­гистрации гражданского брака принимала участие в Евхаристии, и приобщение Святых Тайн, согласно Тертуллиану, было печатью брака, которая включа­ла в себя всю меру христианской ответственности, о которой мы говорили выше.

Однако начиная с IV века у восточных христиан­ских авторов находим упоминания о торжественном обряде, сопровождающем это таинство. Согласно свя­тому Иоанну Златоусту, венцы символизировали по­беду над страстями, так как христианский брак за­ключался не «по плоти» только, но был таинством вечной жизни, таинством для вечности. В послании святого Феодора Студита (828 г.) мы читаем, что вен­чание сопровождалось краткой молитвой епископа или священника «пред всем народом» за воскресной Литургией. Святой Феодор приводит следующий текст молитвы: Сам, о Владыко, ниспосли руку Твою от жилища Святаго Твоего и соедини Твоих рабов и создание Твое. Ниспосли им Твое единое сочетание умов; венчай их в плоть едину; сотвори их брак чес­тен; сохрани их ложе неоскверненным; благоволи, что­бы их совместная жизнь была безупречной (Письма, 1, 22, Р. 99, кол. 973). Литургические книги этой эпохи (например, известный «Кодекс Барберини») содержат несколько кратких молитв, подобных вышеприведен­ной. Все они предназначались для чтения во время литургии [2].

Однако появление обряда венчания еще не делало его обязательным для всех вступавших в брак христи­ан. Хорошо известный памятник византийского права - «Эпинагога», автором которого был, вероятно, зна­менитый патриарх Фотий (857-867, 877-886), - регули­рующий отношения между Церковью и государством, гласит, что христианам предоставляется три пути для заключения брака: «Брак, - пишет Фотий, - является союзом мужа и жены, единением, для достижения ими полноты жизни; он совершается посредством благо­словения, венчания или договора». (XVI, X). С VI до IX века законодатели империи позаботились об усиле­нии контроля Церкви над браками (см., например, 64-ю новеллу императора Юстиниана), но и это не делало венчание юридически обязательным [28].

Решительный шаг в этом направлении был сделан в^ начале Х века и совпал с появлением независимого от Евхаристии обряда венчания. Чем же была вызва­на эта перемена, основательно видоизменившая если не смысл брака, то по крайней мере понимание это­го смысла огромным большинством верующих?

Ответ легко найти в том же императорском указе, который провозглашал это изменение. В своей 89-й новелле византийский император Лев VI (912 г.) впер­вые подверг критике предыдущее законодательство за то, что такие юридические акты, как усыновление и брак, считались чисто гражданскими процедурами. Он провозгласил, что оба этих акта, поскольку они совершаются не рабами, а свободными людьми, долж­ны санкционироваться посредством определенной церковной церемонии. Брак, не получивший благо­словения Церкви, «не будет считаться браком», а станет незаконным конкубинатом [3].

Некоторые аспекты этого указа заслуживают особого внимания: например, параллель между браком и усыновлением [4], а также исключение рабов из сфе­ры действия нового закона. Но наибольшая путани­ца заключалась в том, что Церковь облекалась от­ветственностью за юридическое оформление брака. Не­смотря на очень тесные отношения Церкви и госу­дарства, существовавшие в ту эпоху во всех христи­анских странах, такая ответственность была не со­всем обычной для Церкви. Перемена была неожи­данной. До императора Льва VI любой гражданин мог вступать в брак, не одобряемый Церковью (вто­рой или третий, смешанный и т.п.), не выходя при этом из рамок закона. Если он был христианин, то подобный поступок навлекал на него епитимию и отлучение (о чем ниже), но перед гражданским зако­ном он оставался невиновным. По новому закону Льва VI Церковь должна была придавать юридичес­кий статус всем бракам, в том числе и противореча­щим христианским нормам. Конечно, теоретически новая обстановка давала Церкви возможность совер­шенствовать нравственность граждан, но практичес­ки эта нравственность была настолько далека от со­вершенства, что Церковь вынуждена была [29] не только благословлять браки, некоторые она смотре­ла неодобрительно, но и допускать разводы. Это при­вело к частичному стиранию различий между «мир­ским» и «священным», между падшим человеческим обществом и Царством Божиим, между браком как контрактом и браком-таинством.

Церковь заплатила дорогую цену за взятую на себя ответственность перед обществом: ей пришлось «секуляризировать» до того чисто пастырское отно­шение к браку и фактически оставить свою строгую покаянную дисциплину. Можно ли было, например, отказать в церковном благословении вновь вступающему в брак вдовцу, когда этот отказ влек за со­бой лишение его гражданских прав на один или два года? С превращением таинства брака в юридичес­кую формальность избежать компромиссов стало не­возможно. Это, в свою очередь, привело к искаже­нию пастырской практики Церкви, а в совести ве­рующих - глубокой идеи о браке как неповторимой и вечной связи людей, таинственно отражающей союз Христа и Церкви. Сам император Лев VI, ав­тор «Новеллы», навязал Церкви свой собственный - четвертый - брак с Зоей Карбонопсиной, заключенный в 903 году.

Но был компромисс, на который Церковь не мог­ла пойти ни при каких обстоятельствах: это умале­ние святости Евхаристии. Церковь, к примеру, не могла допустить к Святому Причастию неправослав­ного или же брачную пару, вступающую во второй брак. Это приводило к необходимости нового брач­ного обряда, независимого от Евхаристии. При сло­жившихся обстоятельствах - укрепления юридичес­кого значения церковного брака и ослабления связи между ним и Евхаристией - создание такого обряда сделалось вполне реальным.

Однако даже «Новелла» императора Льва VI ока­залась не в состоянии запретить определенной кате­гории христиан вступать в брак посредством обряда чисто литургического характера, т. е. через Евхари­стию, без совершения особого (часто очень дорого­го) обряда венчания. Новый закон не касался рабов, то есть более половины населения империи. Это про­тиворечие между брачным законодательством для ра­бов и для свободных было устранено императором Алексеем I Комниным (1081-1118), который издал другой закон, делавший венчание юридической обя­занностью и для рабов.

Установив независимый от Евхаристии обряд вен­чания, Церковь, однако, не забыла глубинной связи между браком и Евхаристией; например, это оче­видно из текста святого Симеона Фессалонитского, данного в приложениях. Древние формы венчания включали в себя причащение брачующихся - по вы­ражению церковного канона, «если они достойны». Причащению предшествовал возглас священника: «Преждеосвященная Святая Святым», а само Свя­тое Причащение сопровождалось запричастным сти­хом: «Чашу Господню прииму» [5]. Брачный обряд, включающий в себя Святое Причащение, бытовал вплоть до XV века; его находят в греческих служеб­никах XIII века и в славянских рукописях вплоть до XV века [6].

Если брачные пары не были «достойны», т. е. когда брак не соответствовал церковным канонам, они до­пускались не к таинству, а лишь к чаше вина, благо­словенной священником. Этот обычай, схожий с раз­дачей благословенного хлеба или антидора после литургии «недостойным причаститься», стал повсе­местным и бытует до сих пор. Но даже наш совре­менный обряд сохраняет некоторые особенности, сви­детельствующие о его первоначальной связи с Евха­ристией. Он начинается, как и Литургия, возгласом «Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа» и включает в себя приобщение к общей Чаше, предваряющееся пением молитвы Господней, как пе­ред причастием на Литургии.

Каноническая и обрядовая традиции Церкви от­разили и тот факт, что Евхаристия является «истин­ной печатью» брака. Брак, заключенный до креще­ния, т. е. вне связи с Литургией, не имеет сакраментального значения [7]. Отсюда новокрещеный мог всту­пить в повторный брак с христианкой, и тогда толь­ко он рассматривался как потенциальный кандидат для возведения в священный сан, причем этот по­вторный брак рассматривался в данном случае как первый (Апостольское правило 17). С другой сторо­ны, как говорилось выше, нехристианская пара, при­нятая в Церковь через крещение, миропомазание и причащение, не проходила через повторную брачную церемонию; общее участие супругов в Евхаристии являлось христианским восполнением «естественно­го» брака, заключенного вне Церкви. Связь между браком и Евхаристией должна быть - а это не так трудно - восстановлена в наши дни. Не является ли такой путь наилучшим для Церкви, желающей показать своим чадам истинное значение того таинства, в котором они участвуют?

1. Ср., например, А. Завьялов. Брак - статья в Православной Богословской Энциклопедии. Под ред. А. П. Лопухина, т. 2, 1903. С. 1029-1030, 1034.

2. См. Joar. Euchologion, repr. Jear, 1960. P. 321-322.

3. A. Dair. Les Novelles de Leon VI, le Sage Paris, 1944. P. 294-297.

4. Разве не было бы желательным, чтобы и теперь усыновление носило религиозный характер?

5. Ср. Эвхологион Х в., найденный в библиотеке Синайского монастыря; текст у А. А. Дмитровского «Описание литургических рукописей». Киев, 1901. С. 31. Это практика греческих церквей. И в наше время поют причастный стих в момент венчания.

6. А. Катанский. К истории о брачном праве. - «Христианское чтение», СПб., 1880. С. 112, 116.

7. Противоположное мнение выражено С. В. Троицким в его замечательной книге «Христианская философия брака», кажется, нуждающейся в более строгом богословском или каноническом обосновании.