ДОМОНГОЛЬСКИЙ ЭТАП В РАЗВИТИИ РУССКОЙ ПРОПОВЕДИ

(XI – середина ХIII вв.)

Поскольку одной из главных тем русской проповеди в XI-ХIII веках была борьба с язычеством и порожденными им явлениями духовной и материальной жизни, необходимо упомянуть о языческих верованиях славян.

В дохристианскую эпоху наши предки обоготворяли предметы и явления природы: солнце, молнию, ветер и т. д. Ими почитались соответствующие божества: Перун (бог молнии и грозы), Дажбог или Хорс (бог солнца), Волос (бог скота), Купало (бог света), Ярило (бог весны), Коляда (начало ее) и др. В честь этих богов совершались праздники. Самый шумный и беспутный праздник совершался в честь Купалы и Ярилы (23-24 июня), с зажиганием костров, прыганьем через огонь, купанием в реках и в чувственных наслаждениях. Все это связывалось с верой в чудодейственную, очищающую силу стихий. Второй праздник, в честь Коляды, совершался в конце декабря (начало усиления света солнца). Обряд праздника состоял в прославлении божества и собрании подаяния для жертвы. Третий праздник, совпадающий иногда с масленицей, – праздник весеннего света и поминовения умерших предков. В это время живые здоровались с умершими на могилах, плакали и веселились. Души умерших считались живыми покровителями дома и семьи. Земля, как ближайшая стихия и кормилица, была священной для нашего языческого предка. Он обращался к ней с молитвами, просьбами, как к живому существу, и боялся ее гнева. По мере развития сознания древних славян поклонение предметам и стихиям внешней природы все более и более заменялось поклонением духам этих предметов и стихий. Это свидетельствовало о наступлении второго этапа в развитии религиозного сознания славянина. Духи делились на добрых и злых, т.е. приносящих добро или зло людям. Соответственно месту своего пребывания, духи назывались домовыми, лешими, водяными.

В период, последовавший за Крещением Руси, языческие суеверия примешивались к христианским праздникам, к именам святых, ангелов, к обычаям, обрядам и пр. Так праздник Купалы придвинулся ко дню святого Иоанна Крестителя, праздник Коляды – к Рождеству Христову. Языческий Волос соединился со св. Власием, покровителем скота, Перун – с пророком Илией.

Языческие суеверия, опираясь более на чувства, чем на ум славянина, так укоренились в его нраве, что сделали русского человека двоеверным. Суеверие перешло на многие церковные предметы, приписав им (например, ладану, свечам, дыму) таинственную силу.

Из бытовых суеверий следует указать на встречи (встреча с чернецом, кошкой). Много и других суеверий хранилось и даже и доселе хранится в русском народе. О некоторых из них будет сказано ниже, при разборе отдельных поучений.

В поучениях домонгольского периода Х-ХIII вв. отражено и осуждение проповедниками языческих праздников, и преобладание в первое время языческих нравов и обычаев, и постепенное сближение в сознании людей того времени языческих праздников с христианскими, когда последние выступали на первый план, а первые стали подлаживаться под них.

В самых древних поучениях XI века упоминаются языческие празднества и бесчинства и осуждаются как дьявольское служение.

В поучениях ХII-ХIII вв. сопоставляются бесчинные языческие торжества со святостью христианских праздников, но они (эти поучения) не содержат в себе еще и намека о сближении языческих торжеств с праздниками христианскими.

«Многие невежды, – говорил безымянный проповедник ХII в. – скорее спешат на игры, нежели в церковь, и любят сквернословие и кощунство более книг... Многи козни лукавого диавола – иных устремляют на позорища и игры, иного на пляску, пьянство, блуд, иного на кощунство, рукоплескание, песни и гусли, а иных скрадывает леность, чтобы не приходили в церковь».

«Не слушают божественных слов, – говорит другой проповедник. – Но если плясуны и гудцы, или игрец позовут на игрища, или какое-либо идольское сборище, то все идут туда с радостью, и весь тот день проходит на позорищах... На позорищах нет покрова (крыши), ни затишья, а ветер шумит, но все переносят, радуясь. А в церкви покров и затишье, но не хотят идти на поучение».

Подобных поучений в то время было много: к этому разряду относится одно из лучших слов святителя Кирилла Туровского, в котором он жалуется на леность своих слушателей к церкви и поучениям. В более поздних проповедях отражено сближение языческих праздников с христианскими. В них обличаются обряды праздников Купалы, радуницы, семика (седьмой от Пасхи четверг), но уже подчеркивается преобладание христианства над язычеством и усилие язычества отстоять свою самобытность.

«Многие христиане, – говорит некий проповедник, – все еще приносят жертвы идолам и бесам... И примешивают к идольской жертве (радуницы) тропарь Богородицы».[2]

Как видим, язычество нехотя сдавало свои позиции христианской вере, стремясь прикрыться ее же щитом.

Однако отсюда не следует делать вывод, что в начале христианской эры (с 988 г.) на Руси положение язычества было господствующим. Следует помнить, что по проповедям трудно судить о подлинном уровне религиозности народа в ту или иную эпоху его жизни. В частности, сам жанр поучения подразумевает преобладание обличения недостатков общества по сравнению с указаниями на положительные стороны религиозной жизни народа. Поэтому следует привлечь иные документальные и фактические свидетельства. Показательной в этом смысле является личность самого князя Владимира и его ближайшего окружения. Князь Владимир как бы сконцентрировал в себе все те духовные изменения, которые принесла в душу славянина христианская вера. По свидетельству летописи, князь Владимир, приняв крещение, духовно переродился. Летописец Нестор так пишет об этом: «Аще прежде на скверную похоть желая, но после же прилежа к покаянию, якоже апостол вещевает: идеже умножится грех, ту изобилует благодать». Летописец отмечает милосердие князя Владимира, его личные заботы о неимущих и нуждающихся. Кротость его духа доходила до того, что он даже сомневался в том, может ли он, христианский князь, наказывать смертной казнью преступников. Он отпустил своих жен, прекратил кровопролитные походы, выкупил должников, освобождая содержащихся в рабстве. На смертном одре святой князь завещал свое личное имущество раздать нищим и слугам. Главное же его завещание – хранить всем святое крещение. Имея это в виду, преподобный Нестор говорит: «Сего в память держать рустии людие, поминающе святое крещение».

Велико было влияние «Красного Солнышка» (так в народе называли князя Владимира) на русский народ и окружающих людей. «Должно быть новая вера лучше, – говорили они, – недаром князь ее принял». Мы уже знаем, как горячо и энергично принялся великий князь за распространение веры Христовой, как строил храмы, школы, получал из Греции книги. В то время страна наша уже была в живом, плодотворном общении и с Западной Европой.

После крещения Руси оно особенно усилилось. По выражению митрополита Илариона (в «Слове о законе и благодати»), Киевская Русь «ведома и слышима есть всеми концы земли» и пользовалась большим весом в Европе.[3]

Надо думать, что домонгольское духовенство, князья и все приближенные их в первую очередь освоили воззрения греческих епископов и образ мышления, запечатленный в книгах. Около святого Владимира, а потом и Ярослава, группировался кружок настолько уже духовно образованных лиц, что к ним тот же Илларион (митрополит Киевский с 1051 г.) обращает свое знаменитое «Слово», называя их «преизлиха насытившимися сладости книжной». А сам он где мог получить высокое богословское образование? И как смог подняться на такую высоту духовных созерцаний и размышлений, что «Слово» его оказалось, по заключению митрополита Макария, «перлом всей нашей духовной литературы первого периода»?

При быстром распространении христианства в Киевской Руси и созидании храмов, даже в отдаленных от Киева городах и селениях, вскоре же организовалось и книжное учение. Так, в юные годы преподобный Феодосий (в начале XI века), живя в г. Курске, просвещался не только православным богослужением, но и изучением Священного Писания.

И вот, озаренные благодатным светом нового учения, стали вскоре появляться на Руси такие люди, как святые равноапостольные Ольга, Владимир, как преподобные Феодосий, Антоний, Нестор и многие другие неизвестные по именам подвижники благочестия.

Профессор Голубинский в своих суждениях о влиянии христианства на славян домонгольского периода приходит к выводу, что «о домонгольских предках наших необходимо думать, что в деле благочестия они были свободны от отрицательных крайностей позднейшего времени..., что они были выше, чем позднейшие наши предки».[4]

И это произошло потому, что при принятии христианства заявила о себе основная истина жизни: все новое духовно-высокое, жизнеутверждающее сразу же завоевывает жизнь, восходит звездой, вовлекающей на свою орбиту все честное, духовно-здоровое и жизнеспособное, что только есть в человеческой природе и обществе.

И вот, вчерашний язычник становится христианином: конечно, не все домонгольские предки наши сразу же в одинаковой степени прониклись истиной христианства и отрешились от чувственных удовольствий плоти и мира. Одни двинулись в духовный путь раньше, другие позже, одни прошли больше, а другие меньше, но, однако, пошли все...

В свете всего выше сказанного обратимся теперь к рассмотрению наследия наиболее крупных проповедников домонгольской эпохи: епископа Луки (Жидяты), преподобного Феодосия, митрополита Иллариона и святителя Кирилла Туровского.