Биографическая справка

 

 

Митрополит Волоколамский и Юрьевский Питирим (в миру Константин Владимирович Нечаев). Родился 8 января 1926 г. в городе Козлове Тамбовской области в традиционной священнической семье, принадлежавшей к духовному сословию с XVII в. Окончив среднюю школу в Москве, поступил в Московский Институт инженеров железнодорожного транспорта (МИИТ). После третьего курса ушел в Московский Православный Богословский институт, позже реформированный в Московскую духовную семинарию и Московскую Духовную Академию.

С 1945 г. Константин Нечаев — иподиакон патриаршего кафедрального собора.

В 1951 г. окончил Академию со степенью кандидата богословия, присужденной за работу, посвященную исследованию православной аскетической гносеологии по трудам преподобного Симеона Нового Богослова. Был оставлен профессорским стипендиатом по кафедрам патристики и истории западных вероисповеданий. С 1951 по 1993 год последовательно проходил должности преподавателя, доцента, профессора, заведующего кафедрой Священного Писания Нового Завета в Московской Духовной Академии. Доктор Богословия Московской Духовной Академии, Пражского Университета по Православному Богословскому факультету и факультету Яна Амоса Коменского и доктор Гиссенского Университета Германии. Научные интересы митрополита Питирима затрагивали области православной антропологии, мистического богословия и аскетического пути богопознания, — всего им было опубликовано более 100 богословских работ и статей в периодической печати.

15 февраля 1952 г. Святейшим Патриархом Алексием (Симанским) Константин Нечаев рукоположен во диакона, а 4 декабря 1954 г. — во священника (целибат). Проходил пастырское служение в крестовом патриаршем храме. 13 апреля 1959 г. пострижен в монашество с именем Питирим. 8 октября того же года Святейшим Патриархом Алексием <427> возведен в сан архимандрита и назначен инспектором Московских духовных школ.

23 мая 1963 г. (в праздник Вознесения Господня) архимандрит Питирим хиротонисан во епископа Волоколамского, викария Московской епархии. Хиротонию совершали: Святейший Патриарх Алексий, архиепископы: Ярославский и Ростовский Никодим, Можайский Леонид, Калужский и Боровский Леонид, Новгородский и Старорусский Сергий и епископы: Киприан Дмитровский и Донат (Щеголев). 9 сентября 1971 г. возведен в сан архиепископа, а 30 декабря 1986 г. — в сан митрополита с сохранением занимаемых им должностей и обязанностей; с титулом митрополита Волоколамского и Юрьевского. С 1972 г. по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Пимена местом постоянного служения архиепископа Питирима в Москве был определен храм Воскресения словущего на Успенском вражке.

С 1962 по 1994 год руководил Издательским Отделом Московского Патриархата. В годы жесточайших запретов и ограничений на издание литературы по церковной тематике Издательский Отдел обеспечивал Церковь богослужебной литературой. Под руководством митрополита Питирима подготовлен к изданию ряд уникальных древнерусских рукописей. В те же годы он был главным редактором журнала Московской Патриархии и Председателем Редакционной коллегии сборника «Богословские Труды», где публиковались выдающиеся работы православных богословов, как дореволюционные, так и созданные после 1917 года и либо изданные за рубежом, либо имевшиеся в рукописях на Родине. В декабре 1994 г. решением Архиерейского Собора Русской Православной Церкви митрополит Питирим был отстранен от должности председателя Издательского Отдела.

Как общественный деятель митрополит Питирим принимал активное участие в движении сторонников мира, в работе межконфессиональных организаций по линии христианской коммуникации, демонстрировал за рубежом фото–кино–и аудиоматериалы о жизни Русской Православной Церкви. В 1989 г. был избран народным депутатом <428> СССР от Советского фонда культуры, а в 1990 году — депутатом Московского областного совета народных депутатов. Представлял Русскую Православную Церковь в таких отечественных общественных организациях, как Фонд Славянской письменности и культуры, Славянский фонд России, Международный фонд за выживание и развитие человечества. В общественной деятельности митрополит Питирим выдвигал задачи духовного и патриотического познания отечественной истории, осознания роли Русской Православной Церкви во всех сферах жизни, включая экологию и межличностные отношения.

С 1989 г. митрополит Питирим являлся игуменом–наместником одной из древнейших русских обителей — ставропигиального Успенского Иосифо–Волоцкого мужского монастыря в Волоколамском районе Московской области. Годы его наместничества завершились обретением мощей преподобного Иосифа Волоцкого.

В последние годы жизни митрополит Питирим продолжал заниматься издательской деятельностью, а также преподавал в ряде светских вузов Москвы: был профессором кафедры ЮНЕСКО Российской международной академии туризма, профессором Славянского делового института, почетным профессором Академии труда и социальных отношений, академиком Академии реставрации, в 2002–2003 гг. заведовал кафедрой теологии Московского государственного университета путей сообщения.

Будучи викарием Московской епархии, митрополит Питирим выполнял многочисленные церковно–общественные поручения, последними из которых стали поездка в Иерусалим за святым огнем накануне Пасхи 2003 г. во главе делегации Русской Православной Церкви и пасхальная служба в Храме Христа Спасителя.

В июне 2003 г. митрополит Питирим перенес тяжелую операцию и после нескольких месяцев болезни скончался 4 ноября 2003 г. — в день празднования Казанской иконе Божией Матери и памяти семи отроков Эфесских.

 

 

[1]Несколькими годами позже Тамбовскую кафедру занимал известный епископ Феофан (Говоров), который тоже после нескольких лет управления епархией ушел в затвор, чтобы всю свою духовную энергию воплотить в книгу. Он жил в Вышенской пустыни, на границе Рязанской и Тамбовской областей, в отдельном домике, причем даже на улицу не выходил, — прогулки совершал на террасе, загороженной от посторонних глаз деревянной решеткой, и все свое время отдавал литературным трудам: переводил с греческого и латыни, множество произведений написал и сам.

 

[2]Я в свое время был знаком с известным танцовщиком Большого театра — Юрием Ждановым, партнером Лепешинской. Он говорил, что они, танцовщики, уезжая на спектакль, уже заготавливают наломанный зеленый чай, а когда возвращаются — заваривают и выпивают его не меньше литра — с молоком. Только после этого они в состоянии пойти в ванную, привести себя в порядок, а потом поесть. Он же говорил, что для того, чтобы держать себя в форме, нужно всю жизнь есть капусту.

 

[3]Шутили, например, что в Москве есть два парадоксальных явления: непьющий извозчик и непьющий дьякон. Извозчик — тот, который стоит на Большом театре, а дьякон — первопечатник Иван Федоров. (Имелся в виду, разумеется, памятник).

 

[4]быть (лат). — Концевая сноска 1 на с. 384.

 

[5]Снежноягодник. — Концевая сноска 2 на с. 384.

 

[6]Епископ Вассиан (Пятницкий) в миру, еще до революции, был адвокатом. Слышал я о нем такой рассказ: когда его постригли в монашество (в строгом лаврском скиту, на первой седмице Великого Поста), к нему приехали его прежние московские друзья–юристы и привезли торт со сливочным кремом. Вассиан, не зная, что ему делать, пошел за советом к старцу, и тот сказал: «Друзей обижать нельзя». Так и пришлось Великим постом есть торт.

 

[7]Действительно, когда мы потом на военной кафедре, готовясь быть офицерами–путейцами, проходили военную подготовку, самые большие успехи у нас были в штыковом бою. «Длинным, с выпадом, коли!» — была фраза, всем нам знакомая. Вообще русский воин — человек труда. Штык для него был продолжением тех вил, которыми он метал стога или той косы, которой косил траву. Наш национальный герой — пахарь Микула Селянинович, который в бою оказывается сильнее «профессионального воина». Если мы говорим о профессиональной армии, то в определенном смысле не соответствуем нашему национальному менталитету.

 

[8]Относительно недавно, уже после перестройки один бывший партийный деятель мне говорил: «Константин Владимирович! Вы совершили в жизни большую ошибку: вы не были комсомольцем!» — «Знаете, — сказал я, — я совершил даже две ошибки: я и пионером тоже не был». — «Как же это было возможно? — удивился он. — В те годы!» — «А вот так, по тамбовскому упрямству».

 

[9]Московский автомеханический институт. — Концевая сноска 3 на с. 384.

 

[10]Кстати, с селедкой был у меня такой случай. Покойный Патриарх Пимен был большой любитель и ценитель соленой рыбы, в том числе селедки, и на приемах тарелку с ней специально ставили перед ним. Как–то раз я сидел на приеме возле него, и он стал мне ее предлагать: «Владыка, что же вы не кушаете селедочку?» — «Спасибо, Ваше Святейшество!» Потом опять: «Нет, но вы посмотрите, какая жирненькая!» — «Спасибо, Ваше Святейшество!» — «И совсем не сильно соленая!» — «Спасибо, Ваше Святейшество!» — «Но что же вы все–таки не берете?» — с этими словами он подцепил кусок своей вилкой и — ах! — положил его мне в тарелку. Что было делать? Пришлось есть — за послушание. Подобная неприятность случилась у меня однажды в монастыре. Вижу: лежит передо мной на блюде что–то очень красивое, на мимозу похожее. Я — вот любопытство–то! — положил себе на тарелку. Взял в рот — аж небо свело — селедка! Но по монастырскому правилу что взял на тарелку — ешь. Выдохнул, зажмурился — и проглотил.

 

[11]Телефоны были далеко не у всех, а чтобы позвонить по телефону, нужно было соединиться с телефонисткой и сказать: «Девушка, пожалуйста, Миусы–10» или «Арбат–4». А после войны уже были только буквы: так, Арбат был «Г–4».

 

[12]Телега с плоским настилом для перевозки тяжестей. — Концевая сноска 4 на с. 384.

 

[13]Прошли годы. Я уже молодой священник, в Елоховском бываю реже, — однажды встречаю его на улице. Он привык относиться ко мне как к мальчику, юноше, а теперь я уже в ином качестве, но он по–прежнему обращается со мной патронажно, и говорит: «Ты знаешь, какое дело: иду я тут как–то раз, вдруг слышу — кто–то за мной идет. Я остановился — никого. Иду дальше — кто–то снова идет, шаркает ногами. Огляделся — никого. Так это… я!! Я — шаркаю ногами!!! Ну, вспомнил я нашего ротного, который говорил: «Ешь солому, а вида не теряй». Скомандовал себе под левую ногу и пошел. И хожу».

 

[14]Нынешние дети вообще обо всем очень хорошо осведомлены: пригласили меня как–то в один детский сад, «в славянской традиции», я спрашиваю ребятишек: «А вы знаете, что такое «бабки»»? Они отвечают: «Знаем. Это деньги». «Нет, — говорю, — это игра! А еще она называется «казанкú»».

 

[15]Есть что–то, что вне нас, помимо нас, но мы не приобщаемся к черной силе зла. Приведу, кстати, такой эпизод. Один иеромонах Киево–Печерской лавры рассказывал, что у них в духовном соборе был эконом или келарь, иеродьякон, который во время заседаний всегда что–то рисовал на листочке бумаги. Это было вполне обычно — кто–то пишет, кто–то записывает — но он рисовал, и, как выяснилось, рисовал бесенят. «Отец, — сказали ему — этого не надо делать! Ты плохо кончишь!» Он ответил: «Знаете, братия, я очень люблю рисовать, но если я буду рисовать ангелов, получится кощунство. А этих — чем хуже, тем лучше». Тем не менее, по словам этого моего знакомого иеромонаха, о. Кифы, жизнь этого дьякона закончилась вне монашества и драматически.

 

[16]Это сейчас бывает, что в подъезд недавно построенного, хорошего дома зайти страшно. Мне рассказали забавную историю или, может быть, анекдот. Объявление в подъезде: «Товарищи! (зачеркнуто) Граждане! (зачеркнуто) Господа! Пожалуйста не гадьте в подъезде!»

 

[17]Помню, например, как–то на Рождество или на Пасху после ночной службы ехали в машине, набитой до отказа. Там была Надежда Владимировна и целая куча «якиманских» девочек — из храма Иоанна Воина. Милиционер остановил — уж слишком много народу. Открыл дверцу, заглянул. «Да сколько ж тут вас, гавриков? А ну, проезжайте, чтобы я вас больше не видел».

 

[18]В этом доме жили С.А. Чаплыгин, А.Е. Чичибабин, Ю.В. Готье, Н.Ф. Гамалея и другие. — Концевая сноска 5 на с. 384.

 

[19]Храм Адриана и Наталии на Сухаревской был разрушен в 1935–36 гг. В свое время он принял в себя Животворящий Крест Господень из Страстного монастыря. Затем в этот храм пришла другая великая святыня — икона с мощами мученика Трифона с Напрудной. После разрушения этого храма святыни были переданы в храм Знамения напротив Рижского вокзала.

 

[20]Моя мама была на похоронах митрополита Трифона и там познакомилась с Еленой Ивановной Василевской. Когда внезапно пошел дождь, у одной из них — уже не помню, у кого — не было зонтика, а у другой был, а оказавшись под одним, они, естественно, разговорились. Елена Ивановна была, как тогда говорили, «обетная дева». Жениха ее убили на фронте в первую мировую войну, она осталась верна его памяти и замуж так и не вышла. Она была членом братства Святителей Московских, которое занималось помощью заключенным. При этом она была очень тихая, незаметная. Пела в хоре — сначала в Николо–Столпенской церкви, потом — у Петра и Павла в Лефортове. Умерла она от рака, умирала очень тяжело. Кстати, по поводу этой болезни о. Севастиан говорил, что рак — благословение Божие: те, кто им болеет, без мытарств попадают в рай — таково было мнение оптинских старцев. Могила Елены Ивановны находится на Немецком кладбище.

 

[21]Село Новлянское ныне вошло в состав районного центра г. Воскресенска — в 88 км. к юго–востоку от Москвы. — Концевая сноска 6 на с. 384.

 

[22]Районный центр в 68 км. к востоку от Москвы. — Концевая сноска 7 на с. 384.

 

[23]Основателем Всероссийского общества трезвости был священномученик митрополит Владимир (Богоявленский) — и, надо сказать, на этом он очень пострадал. Однажды во время приема у государя императора Николая Александровича вынесли поднос с маленькими рюмками вина и государь, взяв рюмку вина, поднес ее митрополиту, а тот почтительно поклонился и сказал: «Ваше Императорское Величество! Я председатель Всероссийского общества трезвости». На следующий день он должен был ехать в Киев, и туда была послана предварительная телеграмма: «Встречу не оказывать». Ему только выслали извозчика к поезду — так начался его тернистый путь на древнейшей российской кафедре.

 

[24]Этот тяжелый рок наследственной болезни висел над его семьей. В 16 лет умерла старшая дочка, Сонечка. Старший сын, Юрий, болел всю жизнь. Два другие его сына — Сергей и Вениамин умерли молодыми.

 

[25]История этого храма такова. Царь Петр, проплывая на барке по Москве–реке, увидел, что люди идут в храм Иоанна Воина, прыгая по дощечкам и с камушка на камушек, потому что вся площадь Бабьего городка во время разлива затапливалась водой. И царь сказал, что Иоанн Воин дал нам победу над шведами, а потому нельзя, чтобы храм его находился в таком пренебрежении. И что, хотя и запрещено сейчас строить в Москве каменные здания, он пришлет из Петербурга бригаду каменщиков, чтобы перенести этот храм на высокий берег. Что и было сделано.

 

[26]Одна наша знакомая в 6 часов утра поднимала двоих своих ребятишек и заставляла петь «Интернационал», чтобы соседи не подумали, что они молятся.

 

[27]Насчет усов приходилось временами слышать нечто забавное. Так в МИИТе однокурсница, Сонечка Дзюба, говорила: «Костя, пошевеляй усами!». А причина, что я их носил, была простая: отец в молодости носил такие же.

 

[28]Имеется в виду полная декомпенсация сердечной деятельности. — Концевая сноска 8 на с. 384.

 

[29]Имеется в виду, что рецепты хозяйки держали в секрете и гости, пробуя пасху, пытались сами их «вычислить». — Концевая сноска 9 на с. 384.

 

[30]«Площадь Борьбы» — остановка трамвая вблизи МИИТа. — Концевая сноска 10 на с. 384.

 

[31]Московский институт инженеров транспорта. — Концевая сноска 11 на с. 384.

 

[32]Умер он в должности руководителя одного из отделов БАМ–проекта.

 

[33]Этот обычай я впоследствии перенес в Московскую духовную семинарию: мы знакомили первокурсников с нашей школой, с Москвой, с ее святынями, и перед ними выступали старшие профессора, — с именем, стажем и богословскими исследованиями.

 

[34]Ленинградский институт инженеров транспорта. — Концевая сноска 12 на с. 384.

 

[35]Несколько лет спустя, когда уже была возобновлена Троице–Сергиева лавра, ее первым наместником стал архимандрит Гурий (Егоров). И вот там в церкви я однажды увидел Николая Михайловича Егорова. Я поздоровался, хотя он меня в лицо не помнил. «Молодой человек, — обратился он ко мне, — Передайте, пожалуйста, отцу наместнику, что к нему приходил брат».

 

[36]Когда я впервые появился в МИИТе после долгого перерыва, меня поразило количество окурков перед зданием. В наше время такого не было — во–первых, потому что мы докуривали все до самого основания, во–вторых, мы никогда не бросали окурки где ни попадя. Для человека настоящей нашей русской культуры это невозможно — русский мужик даже не плюнет на землю, потому что земля его кормилица, она ему мать. Это же все равно, что плюнуть матери в лицо, — кто может это сделать, если не подонок?!

 

[37]Несмотря на все трудности, в каком–то смысле нашему поколению повезло. Хотя бы в том, что нам было не до пороков, которыми нередко страдает молодежь в благополучные эпохи. Мы, например, не сталкивались с наркоманией. Сейчас мне приходится видеть наркоманов в разных ситуациях, а тогда это была крайняя редкость. Впрочем, один такой случай я знал. Мой двоюродный брат ушел на фронт и оставил нам «в наследство» своего школьного друга. Очень хороший молодой человек, но с трясущимися руками. Он потерял мать в младенчестве, маленьким мальчиком. Его отец был врач, а малыш страдал детским ревматизмом. Очень многие детишки тогда страдали этим: ноги болят, плачет малыш, хнычет. И отец, — представьте себе: врач! — стал колоть ему очень легкие болеутоляющие средства — сколько можно дать малышу для того, чтобы он спал и не плакал. Мать–то ведь может и утешить, и поцеловать, а отец — у него больница на плечах, бесконечные проблемы. Это было еще, естественно, до войны. И вот Владимир, мой двоюродный брат ушел на фронт, а этот Коля остался, и брат просил нас его поддерживать. Помню, Коля нам говорил: «Вы знаете, я несчастный человек, я не сволочь, я благодарю вас за помощь, но если бы вы знали, какую боль испытывает мой организм, когда идет ломка, когда каждая клеточка тела болит своей особой болью». Естественно, в нашей семье были врачи, которые поддерживали его, в конце концов мы поместили его на лечение, это был сорок второй год, но потом он бежал из больницы. Он скупал валерьянку, какие–то прочие капли и таблетки, все, что можно было проглотить. Потом, когда он в третий раз сбежал из этой больницы, мы уже потеряли его. Дело было зимой, он замерз и погиб.

 

[38]Московский электромеханический институт путей сообщения. — Концевая сноска 13 на с. 384.

 

[39]Станкоинструментальный институт. — Концевая сноска 14 на с. 384.

 

[40]О. Николай Колчицкий рассказывал, как однажды его пытались загипнотизировать, но он читал про себя молитву и на него ничего не подействовало. Вообще это лучший способ — при всех вынужденных и часто неприятных контактах читать молитву. Как–то давно — я тогда еще не был ни в каком сане — ехали мы с мамой на электричке к нам в Калистово, а по вагону ходила цыганка и предлагала всем погадать. Подошла и к нам, и стала настойчиво предлагать погадать мне. Я, естественно, отказывался. Я отказываюсь, — а она не отстает. Даже в вагоне уже стали обращать на нас внимание. Мама говорит: «Да дай ты ей деньги, пусть отстанет!» А я говорю: «Нет. С какой стати я ей буду деньги давать?» Так и не поддался.

 

[41]Потом, правда, когда те же Патриархи прибыли к нам в 1948 г. на 500–летие автокефалии Русской Церкви, восторга было меньше. Присмотрелись мы к ним… Сейчас, говоря о той эпохе, часто упоминают митрополита Гор Ливанских Илию Карама — что он был молитвенником, большим другом России и т. д. Может быть, конечно, и так, только у нас полушутя называли его «грабителем». Увидит икону на аналое: «О, Матерь Божия! Матерь Божия!» — бросается к ней, целует, что–то бормочет на своем языке, — содержание речи сводится к тому, чтобы ему отдали икону. И не откажешь… В Одессе митрополит Борис — уж на что умный человек — а имел неосторожность пригласить его к себе в келью — так потом пришлось чуть не все иконы со стенки дарить. Я все это увидел, когда был еще восторженным юношей, и впечатление осталось на всю жизнь. Потом, когда бывал на Востоке, видел там множество русских икон — в золотых окладах с драгоценными камнями. Еще бы! Колчицкий тогда с амвона вещал: «Православные! К нам прибывают восточные Патриархи, которые молятся за нас у своих древних святынь. Вы можете принести им в дар имеющиеся у вас иконы». И понесли, бедные, у кого что еще оставалось… Всегда говорю, что грехов у меня, конечно, много, но в одном я чист: никогда ни одному из них не подарил ни единой вещи. Конечно, и среди своих всякое бывало. Один священник в послевоенные годы принимал у себя архиерея. Старался принять изо всех сил, как только мог. Спать уложил в собственную постель и по наивности не снял висевшие у изголовья золотые часы. А утром смотрит — часов–то и нет! [Об Илии Караме см. также Именной указатель. — Примечание А. Дунаева для электронной версии.]

 

[42]Потом он служил в Спирове, я его отпевал.

 

[43]Имеется ввиду Афинагор, митрополит Севастийский, представитель Патриарха Иерусалимского на соборе 1945 г. — Концевая сноска 15 на с. 384.

 

[44]Аколуф — в переводе с греческого: «спутник», «провожатый», «слуга», во множественном числе — «челядь», «свита». — Концевая сноска 16 на с. 384.

 

[45]Кстати, крест на архиепископском клобуке долгое время был знаком отличия, который давался не сразу. Первым самочинно присвоил его Киприан, когда стал архиепископом Берлинским. Этому удивились, но никто ничего ему не сказал, а потом так и привилось уже для всех.

 

[46]Еще одна московская традиция: в старых храмах не был принят яркий белый цвет — ни в окраске стен, ни в облачениях. Известь и кирпич давали тона кремовый и терракотовый. Надо мной посмеиваются, что у меня клобуки желтые — как будто не стиранные, а между тем, это старая традиция, чтобы одежды были не белоснежные, а цвета слоновой кости. И в этом особый смысл: ведь про Преображение Господа сказано, что «одежды сделались белы, как ни один белильщик на земле не может убелить». Так как же можем мы белизной одежд со Христом тягаться? И стремиться к этому не стоит!

 

[47]Примерно та же история была у меня в советские годы. Собираются отпевать Брежнева. Звонит мне некто из ЦК, спрашивает: «Константин Владимирович, как же так? Брежнева отпевать будут, а как же его называть? Неужели «рабом Божиим»? — «Да нет, зачем же — говорю, — можно «воином», а хотите — «воеводой Леонидом»».

 

[48]Про Толстого рассказывали еще анекдот. Едет скорый поезд мимо Ясной Поляны. Пассажиры с любопытством толпятся у окон, а проводник говорит: «Успокойтесь, господа, их сиятельство пашет только перед курьерским!» Толстой, конечно, трагическая фигура. И трагизм его в том, что, порвав по совести с людьми своего круга, он так и остался барином. Под посконной рубахой носил голландское белье, воду пил только привозную. Но главное — Христос для него был словно бы партнером и соперником: как же — Христа каждый мужик знает, а его, графа Толстого — нет. Тем не менее, я помню отношение к Толстому моих старших. Они были более склонны винить в его драме Черткова и прочих подобных ему людей из окружения. Говорили также, что его, конечно же, Синод «упустил»: надо было учитывать, что он человек очень русский, и впав в крайность, на попятную не пойдет.

 

[49]В Переделкине, — точнее, в селе Лукине, находилась родовая усадьба бояр Колычевых. Этот род, в истории Церкви запечатлевшийся тем, что к нему принадлежал московский митрополит, святитель Филипп, был почти полностью вырезан Иваном Грозным, — во всяком случае, погибли почти все его мужчины. Митрополиту Филиппу была прислана отрубленная голова его племянника. В память об этом геноциде уцелевшие потомки рода Колычевых в своей усадьбе крышу красили в черный цвет, а в фамильной их церкви фрески окружены широкой черной каймой — хотя вообще черный цвет в русской иконописи не принят.

 

[50]Тогда коробки конфет продавались не запаянными в целлофан, а перевязанные разноцветными атласными ленточками и продавщицы в кондитерских очень ловко умели завязывать огромные пышные банты — «шу».

 

[51]Это тоже старая монашеская традиция — в прежнее время монахи считали неприличным носить вместе на левой руке часы и четки, и предпочтение, естественно, отдавалось четкам. — Концевая сноска 17 на с. 384.

 

[52]А патриарх Пимен уже смотрел на это по–другому. Как–то я спросил его: «Ваше святейшество! А вы как относитесь к часам на руке?» — «Очень хорошо, — ответил он, — Я сам ношу. Вот, у меня «Победа». Прекрасно ходят!» Так вслед за ним и мы все стали носить часы на руке.

 

[53]Церковно–археологический кабинет — музей при Московских духовных школах. — Концевая сноска 18 на с. 384.

 

[54]В среде традиционно верующей интеллигенции платки не были приняты — ни в храме, ни на улице. Другое дело, что до войны и по улице с покрытой головой ходили все — и женщины, и мужчины; носили обычно шляпы, береты или кепи. После войны, когда постепенно укоренилась мода ходить без головного убора, многие женщины, особенно молодые, и в храм приходили так же, или же покрывали волосы сеточкой–вуалью. — Концевая сноска 19 на с. 384.

 

[55]Парийский много лет был псаломщиком, и говорил с заметной артикуляцией, энергично двигая губами. Он вообще был человек грубый, нетактичный. Когда я начал участвовать в богослужении и увидел службу «изнутри», меня очень заинтересовал богослужебный устав. Оказавшись в алтаре впервые в 18 лет, я воспринимал все очень живо и остро. С другой стороны, для меня многое было внове из того, что большинству было привычно. Будучи студентом, я изучал в Ленинке одну рукопись устава и меня эта тема увлекала. (Помню, в то время там, чтобы листать раритетные книги, выдавались специальные костяные палочки, рукой страницы касаться было нельзя.) Однажды я стал было рассказывать обо всем этом Патриарху — его вообще забавляли мои претензии, — но присутствовавший при этом Парийский резко меня прервал, сказав: «Да кому все это нужно!» Я сразу и сник — как одуванчик. Заниматься этой темой, правда, не перестал, но прежнего энтузиазма уже не было. А сейчас я понимаю, что именно это–то и надо было делать.

 

[56]Я встречал эту историю в военных мемуарах, но слышал ее и от очевидцев. Дело в том, что я дружил с братом Василевского, полковником танковых войск. Дочь этого полковника вышла замуж за студента — будущего инженера–прибориста, а этот инженер впоследствии стал священником, моим воспитанником. Замечательный священник, отец Николай, огромного роста, и ребята у него такого же высокого роста, прямо русские богатыри. Так вот история гражданская и церковная тесно переплетаются.

 

[57]О. Сергий (Савельев) тоже был интересный человек. Аскетическая наружность: высокий рост, крупные черты лица, большая борода и — погромные речи. Я читал в рукописи его книгу — там даже есть специальный термин: «елоховщина».

 

[58]Правда, и борода привлекала внимание. Давно — это было еще, наверное, в пятидесятые годы — стоял я на автобусной остановке. Смотрю, возле меня крутится малыш. Серьезный такой. Обошел вокруг меня раз, два, изучающе заглядывая мне в лицо. А дело было зимой, на мне было пальто с поднятым барашковым воротником, и ему снизу видна была только моя борода, две дырки в носу и два глаза. Смотрел он на меня, смотрел, потом спрашивает с нескрываемым изумлением: «Дядя, а чем же вы ешьте?» Другой случай был: ехал я в поезде и там кто–то, увидев мою бороду, говорит: «Вон, Карл Маркс!» А какой–то ребенок тут же возражает: «Нет, это дедушка Ленин!»

 

[59]Можно себе представить, как горели купола Москвы в XVII веке, когда вся она была лесом крестов и главок! Распространенный у нас способ покрытия — лемехами из осины. Свежая осина выглядит как светлое золото, а старая — как серебро. Так что даже маленькая, бедная церковь смотрелась празднично. Москва была сказочным городом. Когда иностранцы подъезжали к Поклонной горе или из Замоскворечья к Зарядью, они буквально немели от той красоты, которую представлял наш город. Сейчас он резко изменился. Здания средней высоты и повышенной высотности заслонили его лицо и основное содержание, которое отличало Москву от всех городов.

 

[60]В ту поездку я впервые побывал на Мамаевом кургане. Один из моих родственников, землеустроитель, геодезист, работал там уже в феврале–марте 1943 г. на руинах Сталинграда, подготавливая восстановление города. Его впечатления, то, что он рассказывал, было для нас сенсацией. Но когда я сам побывал на этом месте, меня больше всего потрясло следующее: когда в состоянии душевного волнения я решил прикоснуться к этой земле, положил ладонь, а потом хотел стряхнуть с нее соринки — я взглянул и замер. Это была не грязь, не песок, а мелкие осколки человеческих костей. Вот он, апофеоз войны — подумал я. Уже не пирамида, сложенная из черепов, как на известной картине Верещагина, а кости, измельченные почти до состояния пыли…

 

[61]Архидиакон — это ступень сана черного духовенства, Г.К. Антоненко принадлежал к белому и должен был бы нахываться протодиаконом, тем не менее Владыка всегда называл его именно так. — Концевая сноска 20 на с. 384.

 

[62]Время, действительно, было опасное. Возвращение духовенства из эмиграции началось с визита в Европу митрополита Николая и закончилось печально. Людям было сказано: «Возвращайтесь!» Волна хлынула, но почти вся проследовала дальше. Это очень повредило репутации митрополита Николая, хотя никакой его вины в этом не было. Митрополит Евлогий (Георгиевский), который всегда был очень политизирован, тогда тоже принял советское гражданство. Он пришел в посольство оформлять паспорт. «Да, хорошо, хорошо… А это кто, чей портрет на стене?» — «Это товарищ Сталин!» — «Да… Хороший! И молодой какой!» Сталин на портрете был лет на двадцать моложе, чем в жизни. Случай этот тогда передавали из уст в уста и все очень смеялись. Митрополиту Евлогию выдали паспорт № 1, но вскоре он умер.

 

[63]К слову сказать, московская традиция ношения академического значка отличалась от других тем, что значок цеплялся не за петельку в воротнике рясы на левой стороне, а посередине груди, для чего нужно было пришивать отдельную петельку. Это было гораздо менее удобно, но москвичи считали, что пользоваться петелькой, которая употребляется походя для застежки рясы, и располагать значок сбоку, не по центру — унижение креста и Нерукотворного образа Спаса на нем.

 

[64]Рассказ воспроизведен так, как рассказывал Владыка, но, возможно, его сведения не совсем точны. О существовании Академии на Новой Басманной сведений нет, зато известно, что подобное учебное заведение существовало на Петровке в Высокопетровском монастыре. Ректором этой подпольной академии был архиепископ Варфоломей (Ремов) (1888–1935), до революции бывший профессором кафедры Ветхого Завета Московской Духовной Академии. — Концевая сноска 21 на с. 384.

 

[65]С Сергеем связан еще один забавный случай. Мы сняли дачу под Москвой. Нам говорили, что там в садах очень хорошие яблоки — но в тот год лето было дождливое, яблоки не уродились, а к тому же оказалось, что в этой местности водятся змеи. А еще нас предупредили, что по поселку ходит сумасшедший. Безобидный молодой человек, но все ходит и что–то бормочет про себя. А как увидел я этого молодого человека — узнал Сергея, с которым вместе поступали. Он, оказывается, таким образом зубрил катехизис — чтобы никто не мешал.

 

[66]Одна наша знакомая старушка говорила, что теперь люди стали намного сильнее и здоровее, чем были раньше. «Это все потому, что они спортом занимаются. Раньше я ходила так же как все — я и теперь хожу, как раньше, — но все почему–то меня обгоняют». О. Зосима на это ей отвечал: «Зато раньше таблетки гораздо сильнее действовали. Мне тогда хватало одной, а теперь и двух мало».

 

[67]Потом мы узнали, почти полное отсутствие бороды и странный цвет его лица, которое от мороза всегда шелушилось, — это результат плохой пластической операции, потому что он был отброшен взрывной волной, и лицо его было изуродовано. Впрочем, это его не безобразило, видно было только то, что это инородная ткань.

 

[68]Когда о. Николай умер, этот стимул ушел в прошлое, а со временем я понял, что апологетика — это совсем другое: это лучшее знание своего собственного образа мыслей и действий.

 

[69]Диплом у нас приравнивался к кандидатскому сочинению.

 

[70]Владыка всегда называл К.А. Виноградова именно так, поскольку он одним из первых поступил в Лавру после возобновления в качестве послушника и был первым из скончавшихся в этом звании. — Концевая сноска 22 на с. 385.

 

[71]Мое поколение в детстве учили писать по косой линейке 86–м пером, — Боже упаси, если возьмешь какое–нибудь другое перышко. Сознаюсь, что у меня по чистописанию выше тройки не было, — когда однажды получил четверку, это был праздник в семье.

 

[72]«Одна есть в мире красота…» — стихотворение К.Д. Бальмонта. — Концевая сноска 23 на с. 385.

 

[73]Мария Николаевна Ильченко жила в Кропоткинском переулке. Она была дочерью офицера царской армии и вдовой первой скрипки Большого театра. Была небольшого роста, хрупкая. Волосы у нее были очень тонкие, старческие, но пышные. Когда ее спрашивали, чем она их моет, отвечала: «Хозяйственным мылом».

Она всегда присутствовала на выступлениях мужа, и перед его выходом заботливо осматривала сцену, все ли в порядке. И вот как–то раз, на гастролях, по обыкновению, выглянула она на сцену и ахнула: рояль забыли убрать! Что было делать? Она с испугу разбежалась и одна отодвинула огромный концертный рояль в угол. Зал встал и зааплодировал.

 

[74]Нельзя отрицать, что славянский язык на службе далеко не всегда звучит понятно. Патриарх, к примеру, говорил, что в детстве недоумевал: почему в церкви неправильно читают по–русски: «Ослу козла не убоится» — «Никакого согласования в падежах!»

 

[75]Гнедич состоял в переписке с монахиней Серафимой, дочерью митрополита Серафима (Чичагова). Она писала письма размашистым, твердым, мужским почерком, и заканчивала их категорически: «Батюшка! Извольте молиться!» На что Гнедич, человек очень вежливый и утонченный, но с большим чувством юмора, писал ей в ответ своим тонким, мелким, бисерным почерком: «Матушка! Пожалуйста, спасайтесь!»

 

[76]Работа называлась «Значение христианской любви в аскетических творениях преподобного Симеона Нового Богослова». Но на самом деле ее основной темой было познание. Ведь существует три пути познания: дедуктивный, которым пользовался Шерлок Холмс, индуктивный, который нередко применяют философы, и интуитивный, наиболее употребительный в религии. Наше православное понимание: познание идет через любовь. Когда вы входите в идентичное состояние с объектом познания, то это и есть любовь.

 

[77]О. Александр, окончив Санкт–Петербургскую Духовную Академию, молодым священником был послан в Америку в помощь архиепископу Тихону, будущему Патриарху и нес миссионерские труды в Нью–Йорке, сопровождал Патриарха по многим другим городам, его трудами был построен собор святителя Николая на одной из центральных улиц города. Сейчас этот собор является представительством Святейшего Патриарха Московского при митрополите Американской Церкви. Потомки русских людей, выехавших туда сто и более лет тому назад уже в третьем–четвертом поколении ходят в этот собор, находя в нем кусочек родины: там звучит русская речь, слышатся молитвы на родном церковно–славянском языке, — хотя многие из них уже не знают русского языка. Мы регулярно посылаем туда священников для прохождения пастырской службы. Кстати, брат Ивана Семеновича Козловского долгие годы был там регентом.

Затем о. Александр был переведен в Хельсинки и несколько лет служил там в главном соборе, возвышающемся над городом и над морем. Когда произошла революция он вернулся опять–таки в помощь Патриарху Тихону, вместе с ним был арестован в первый раз. До ареста он служил ключарем, т. е. хранителем ценностей, храма Христа Спасителя. Несколько лет спустя он был освобожден и проходил свое служение в храме Ризположения на Донской улице. Старшее поколение москвичей хорошо помнило его — высокого, худощавого, доброго, чистого сердцем, приветливого батюшку.

 

[78]Михаил Денисенко, мой однокашник, шел на год позже меня. Мы с ним создавали нашу академическую церковь. Патриарх, глядя на нас, двух мальчишек, спрашивал: «Слушайте, сколько вам лет?» — «Двадцать…» — «Господи, когда же я вас епископами сделаю?!» Михаил был очень хороший малый, но послушный — до невозможности. И что же? Слушался одного, слушался другого, пришел Кравчук — Кравчука послушался. Кравчука нет — а вот теперь уже он, как упрямый хохол, держится своего направления…

 

[79]А за ним была такая слава. Студенты и аспиранты заявили протест директору Малого театра и директору Щепкинского училища: «Валентин Иванович с нами не занимается!» — «Как так?» (ему была назначена группа аспирантов) — «У нас никаких занятий нет, уроков нет». — «А что же он с вами делает?» — «Он просто разговаривает с нами». — «Так вот это и есть ваши занятия!».

 

[80]По старой традиции в славянском тексте всегда читали: «обожéние».

 

[81]Имеется ввиду песня Н.А. Некрасова «О двух великих грешниках», вошедшая в состав главы «Пир на весь мир» поэмы «Кому на Руси жить хорошо». В поэме она начинается следующими стихами:

Господу Богу помолимся,

Древнюю быль возвестим,

Мне в Соловках ее сказывал

Инок, отец Питирим.

Было двенадцать разбойников,

Был Кудеяр — атаман…

Песня положена на музыку и нередко исполняется в концертных программах. По сравнению с некрасовским оригиналом текст ее сокращен и несколько видоизменен: начинается она со второго куплета, а первый становится заключительным, в результате чего из контекста явствует, что инок Питирим и есть раскаявшийся разбойник Кудеяр. — Концевая сноска 24 на с. 385.

 

[82]От «Двенадцати разбойников» я за жизнь немало натерпелся. Однажды в Одессе проходило заседание ЦК ВСЦ. потом было выступление хора семинарии, пропели, в частности, и это произведение. Одесситы — народ голосистый, пели громко и не очень внятно, далеко не все присутствующие понимали по–русски, но, услышав в конце слово «Питирим», решили, что это песнь в честь меня, и устроили мне овацию.

 

[83]Кстати, в одном из монастырей Западной Европы был обычай: перед концом трапезы первый звонок давался на собирание крошек, а второй — к молитве. Потом монахи заелись и перестали собирать крошки. И вот, одному из монахов явился во сне сатана и сказал: «Вон, смотри: целый мешок набрал! Доложи настоятелю!»

 

[84]Глагол paideuo — «воспитывать» — в грамматиках древнегреческого языка обычно берется за образец. Аорист второй — одно из прошедших времен в системе греческого глагола. Точка зрения Владыки на преподавание классических языков не бесспорна (как и его отношение к греческой культуре в целом), но следует отметить, что противником серьезного изучения древнегреческого языка он не был, — напротив, сам очень интересовался его смысловыми тонкостями, особенно в соотношении с церковнославянским языком. Тем не менее он отдавал себе отчет в том, что в советской реальности преподавание древних языков нередко профанировалось: учащиеся тратили время и силы на освоение сложных грамматических систем, но не имели никакой возможности продвигаться в изучении дальше. — Концевая сноска 25 на с. 385.

 

[85]Интересно было и то, что при своем плохом зрении он не переносил, если кто–то ставил книгу на полку вверх ногами. Всегда замечал, когда так делали, и говорил: «Простите, но у меня от этого голова кружится».

 

[86]Хотя сама картина осталась неоконченной, в качестве эскизов к ней Корин создал целую галерею портретов церковных лидеров. Он обладал очень ярким талантом, в личности портретируемого выделял самые характерные и в то же время неожиданные черты. Так, митрополита Трифона (Туркестанова), он изобразил в состоянии напряженной сосредоточенности духа, какая была свойственна ему только во время богослужения и молитвы. А вот коринский набросок портрета Патриарха самому Патриарху не понравился — «одноглазый какой–то».

 

[87]Митрополит Филарет «Милостивый» (Амфитеатров) имел огромное келейное правило, — я по молодости попробовал вычитывать его, но не осилил. Однажды он, выезжая из Киево–Печерской Лавры, дочитывал правило в карете. Едет, читает, и вдруг видит: на дереве, на суку сидит юродивый Феофил с большой книгой и что–то читает. «Раб Божий, — окликнул его Филарет, — ты что там делаешь?» — «Да правило в келье вычитать не успел — вот на суку и дочитываю» — ответил Феофил. Мне тоже в силу занятости нередко приходится следовать этому совету — читать правило в машине или в самолете.

 

[88]Мои старшие друзья вспоминали, что тогда, в 20–е годы, он приходил читать лекции в рясе.

 

[89]Был еще один подобный случай — только без фототехники. Как–то я решил подсмотреть, как молится один старец. Мы с ним были в алтаре вдвоем и, казалось, ничто этому не препятствовало. Но как только началась служба, мне нестерпимо захотелось спать. Я и так–то всегда спать хочу, но это было что–то из ряда вон выходящее. Выйду я из алтаря, сделаю несколько «гимнастических упражнений» — поклонов, возвращаюсь — ничего, полегче. но только взгляну на него — и опять. Так за всю службу ничего и не увидел.

 

[90]В Серебряном Бору находилась резиденция ОВЦС. — Концевая сноска 26 на с. 385.

 

[91]Для сравнения: протестантский «гимн–бук» — это книга толщиной в два пальца, а католический Миссал — один увесистый том.

 

[92]Конечно, непонятность богослужебного языка — это наша трагедия. Поэтому народ любит то, что более понятно: акафисты, основная масса которых, к сожалению, ни по языку, ни по содержанию не соответствует лучшим образцам. Лучшие акафисты — Богоматери, Иисусу Сладчайшему, святителю Николаю. В прежнее время написание акафистов было любимым видом творчества в среде благочестивых людей. У моих старших братьев был друг — очень благочестивый человек, бывший козловский помещик со сложной фамилией Длугоканский. Его дом был одним из немногих (пожалуй, трех) домов в Козлове, где я, приезжая, мог остановиться. Однажды он сказал, что написал акафист, который его несказанно умиляет. Я не знал, что мне делать: отругать его сразу или все–таки ознакомиться с «произведением». Решил все–таки прочитать. И что же там было? «Радуйся, Нечаянная Радость! Радуйся Всех скорбящих радосте! Радуйся, Матерь Божия Казанская!» Он, оказывается, просто собрал все возможные припевы от разных акафистов — названия икон Божией Матери — и соединил их в одно.

 

[93]В отношении старообрядцев все действительно непросто. Мне приходилось общаться с ними и у нас, и за границей. Лично ко мне они относятся очень хорошо, но из достоверных источников знаю — кое–где лавки и миски после меня все же тщательно мыли.

Когда мы учились, нас всех очень интересовала личность патриарха Никона. В конце концов мы дерзновенно решили вопросить Бога. Наложили на себя посты, стали молиться. И вот Толя Мельников «в сонном видении» услышал строгий голос: «Стучишь, а куда — не знаешь!» Это было для всех нас знаком, что в эту тему углубляться не стоит.

 

[94]Сейчас мы прославляем многих священников. Но за что мы их прославляем? Менее всего вспоминают их приходскую и семейную жизнь, а главным образом вспоминают то, что их расстреляли — либо в 1917 г., либо в 1937, либо в 1940. Между тем, настоящий подвиг священника — это его приход и его семейная жизнь.

 

[95]Последним действующим епископом на Волоколамской кафедре был епископ Иоанн (Широков), арестованный в 1937 г. Потом, в 1959–60 гг. этот титул принадлежал архиепископу Василию (Кривошеину), проходившему церковное служение в Бельгии. Таким образом, в течение 25 лет кафедра находилась без действующего епископа. — Концевая сноска 27 на с. 385.

 

[96]Как–то раз мы с сестрой Ольгой Владимировной приехали в Спирово. А изображение святителя Николая всегда облачают в настоящее архиерейское облачение, — я свое тоже подарил для этих целей. Стою я перед этой иконой и слышу, бабки переговариваются: «Смотри–ка, он живой!» И непонятно, что их удивляет: живой архиерей, или они думают, что статуя ожила.

 

[97]Рассказ о преподобном Иосифе Волоцком и истории монастыря воспроизводится с аудио–и видеозаписей экскурсий, которые Владыка сам проводил по монастырю — в этом рассказе отражено его понимание исторической миссии Преподобного Иосифа и иосифлянства. — Концевая сноска 28 на с. 385.

 

[98]Это Владыкина личная трактовка данного эпизода жития: обычно говорят, что монастырь поставлен на том самом месте, где буря повалила лес. — Концевая сноска 29 на с. 385.

 

[99]Когда отмечали 520–летие монастыря, одновременно праздновали и 10–летие переезда Теряевской школы из монастыря в новое здание. И тогда говорили, что школе не 10 лет, а 520. Действительно, сначала она была монастырской, потом — земской, потом — советской, но то, что заложил Иосиф Преподобный, живо, и, надеюсь, будет жить и дальше.

 

[100]Спиридон Тримифунтский — это современник Николая Чудотворца, из простых пастушков с острова Кипр, отличавшийся высокими духовными качествами. Прямо с пастушеской должности он был избран епископом и сейчас это один из самых почитаемых в Греции святых. Его нетленное тело, совершенно высохшее, находится на острове Корфу, который известен в наших русско–греческих отношениях как успех действий русского флота под командованием адмирала Ушакова, и память о России там до сих пор жива.

 

[101]Из всех Успенских соборов, которые я знаю, это лучший и по архитектурной гармонии, и по своим акустическим данным. В нем не надо напрягать голос — у меня он очень слабый, а в соборе мне легко говорить. Напрягать голос даже нельзя: сразу звучит слишком громко.

 

[102]Ярополец был имением гетмана Дорошенко. Он не имел сыновей, а дочь свою выдал за Загряжского. Впоследствии Загряжские породнились с Гончаровыми. В Яропольце находятся усадьбы Гончаровых и Чернышовых, и два прекрасных усадебных храма. Как–то гостила у меня в монастыре группа молодежи из Западной Германии. Посмотрели: «Очень интересно, только очень бедно». Конечно, как восстанавливаются дворцы в Европе — не сравнить; состояние наших усадеб производит тяжелое впечатление.

 

[103]При составлении данной главы за основу взяты записи лекций по западному христианству, прочитанных в РМАТ и МИИТе. — Концевая сноска 30 на с. 385.

 

[104]Надо сказать, что в Церкви, как и в военной среде, очень четко соблюдается иерархический порядок, и когда два священника в одинаковом ранге начинают рассуждать, кому из них первое, а кому — второе место на службе, они начинают выяснять: «Тебя когда рукополагали?» — «15 февраля. А тебя?» — «25–го» — «Значит, я старше!». Подобным образом поделили и кафедры.

 

[105]Позднее, когда конфликтной ситуацией на Балканах воспользовалось окрепшее мусульманское государство — Османская империя, — Балканы окончательно превратились в «пороховой погреб Европы». Македония, например, официально освободилась от турецкого ига только в 1913 г., а столкновения с турками продолжались и позднее. «Служишь, бывало, — рассказывал мне один старый священник, — на престоле лежат: Евангелие, крест, браунинг. Только запоют «Иже херувимы тайно образующе…», стоишь с воздетыми руками и вдруг видишь: в окне физиономия в феске. Мало ли, что ему надо? На всякий случай хватаешь браунинг, выпалишь несколько раз в окно, а потом опять — «всякое ныне житейское отложим попечение…» Да и между собой не все у них гладко. Недаром говорят: «Где два серба, там три партии».

 

[106]Там русское кладбище, русский старческий дом. Очень интересно, что во время немецкой оккупации именно там был центр Сопротивления.

 

[107]В Англии до сих пор, если вы живете в старом доме, то никакого душа там нет, нужно умываться из тазика. Есть водопровод, но раковина такая маленькая, что в нее можно поместить только руки и потом обтереть лицо, — а чтобы по–русски попариться, а потом окатиться холодной водой, — такое можно найти только в современных саунах.

 

[108]В XVI в. существовала Священная Римская империя с центром в Вене, и австрийский король считал себя римским императором. Павлу I предлагали титул «кесаря» Священной Римской империи. В XX в. Гитлер создавал Третью Священную Римскую империю — «Третий Рейх». Но за этим фантомом не всегда были реалии. В настоящее время ООН выдвинула программу: «Глобализация и устойчивое развитие». Я на одном международном форуме спросил: «О какой глобализации вы мечтаете? Была глобальная по своему времени Римская империя, были попытки Бонапарта, Бисмарка и некоторых других деятелей, была Российская империя — отличная от западных, но все же глобальная, был Третий Рейх, были тоталитарные режимы — в том числе, у нас. Какую из форм глобализации вы предлагаете?» Никто мне не ответил и не ответит никогда.

 

[109]В советское время нашей политической дискуссии мы частенько говорили: «Ну, что вы так нервничаете по поводу разделения Германии? Никогда Германия объединенной не была. Кто ее объединил? Кайзер с Бисмарком, да Гитлер. А Германия всегда представляла собой союз свободных государств». Помню одну из забавных историй, происходивших лет 20 тому назад: Бундестаг вынес решение отменить пфенниг. Это была крохотная монетка, покрытая легкой бронзовой амальгамой, стиравшейся через несколько дней. Производство этой монеты было дороже, чем ее покупательная способность. И вот, в Швабии (город Штутгардт, один из культурных центров, кстати, с огромными подземными архивами, ни пулей, ни бомбой не пробиваемыми) швабы заявили: «Как это так — жить без копейки? Это же невозможно! Это же целый пфенниг!» И что если Бундестаг примет такое решение, они выйдут из федерации. Тем не менее, Германия объединилась.

 

[110]Самая первая моя лекция в Московской Духовной Академии была посвящена Яну Гусу. Позднее именно в Пражском университете я получил вторую свою докторскую степень.

 

[111]В католическом храме, конечно, чувствуешь себя, как в храме, — особенно где–нибудь в маленькой тихой церквушке. Но что мне органически чуждо — это баварские церкви, с их невероятной пышностью и обилием тяжелой плоти. Не знаешь, то ли ты в храме, то ли на балу каких–то роскошных, упитанных людей: такие разрумяненные мученики, что любо–дорого посмотреть, многопудовые «бесплотные ангелы», царственные дородные подвижницы, не совсем плотно одетые в свои одежды. Впрочем это можно встретить не только в Баварии. Был я недавно в Малаге, в Испании, — там это свойство достигло апогея: не знаешь, то ли молиться, то ли уйти от греха подальше, чтобы не искушаться.

 

[112]Манерой он очень похож на нашего преподобного Андрея Рублева, без того, что раздражает в более поздней возрожденческой, ренесссансной живописи Запада.

 

[113]Еще в советское время нашему знаменитому пианисту, Святославу Рихтеру, во время гастролей в Америке предложили остаться на Западе. При любом ответе это была очень опасная для него ситуация, но он легко вышел из положения. «Вы знаете, — сказал он, — я сегодня на завтрак попросил яйцо всмятку. Мне ответили, что не могут его сварить, потому что на кухне сломался компьютер. Извините меня, но я не могу жить в стране, где без компьютера не умеют сварить яйцо». И не обидел никого, и в то же время отказался.

 

[114]В прежнее время советский человек страшно удивлялся, находя у себя в тумбочке Библию. Вывезти ее, к сожалению, было нельзя: за это можно было получить срок. Некоторые просили нас, священнослужителей — благо нас на этот предмет таможня не обыскивала, — что мы и делали. Наши советские работники, дипломаты, находясь там за границей, среди обилия изданий Библии, не имели возможности ее купить. Поэтому нам приходилось ее им дарить — и там, и здесь, когда они уже пересекали границу. Были случаи в моей практике, когда рассказывал какой–нибудь ответственный торговый работник, что там за границей держал дома Библию по секрету от всех, а возвращаясь обратно, думал: взять, не взять? А вдруг досмотрят багаж? Лучше не буду рисковать, оставлю.

 

[115]Покойный Андрей Алексеевич Борисяк говорил о журналистах: «Да что им надо? Обедом их накормили, да еще и на извозчика дали». Средства массовой информации вечно ищут «жареного». Говорят: написать, что собака укусила священника — никому не интересно, а вот если священник укусил собаку!…

 

[116]В один из моих первых визитов в США я спросил у своего хозяина: «Скажите, что такое «дискотека»? У нас в СССР сейчас обсуждается этот вопрос». «Ну, — ответил он — молодежь танцует, развлекается.» — «А можно мне посмотреть, что это такое?» Он взглянул на меня с изумлением: «Епископ, да вы представляете, о чем вы говорите?»

 

[117]До второй мировой войны в Америке католики были на положении почти что гонимых, а вот к концу войны, когда и во главе ЦРУ, и во главе Католической Церкви в Америке стояли два человека по фамилии Даллес, — католичество расцвело. Надо сказать, что ЦРУ немало позаимствовало у Ватикана в смысле организации разведывательных структур.

 

[118]«Послание Патриархов Восточно–Кафолическия Церкве» (1723) — документ, в котором единение с Англиканской Церковью <386> рассматривается как желательное при условии принятия ею догматов православной веры, которые излагаются в послании. — Концевая сноска 31 на с. 385–386.

 

[119]Ламбертские конференции — координационный совет разбросанных по всему миру Англиканских Церквей, созывается каждые 10 лет. — Концевая сноска 32 на с. 386.

 

[120]ИМКА (YMCA — Yong Men's Christian Association) — Ассоциация молодых мужчин–христиан, существует с 1854 г. В 1855 г. по ее образцу создана ИВКА (YWCA — Yong Women's Christian Association) — Ассоциация молодых женщин–христианок. — Концевая сноска 33 на с. 386.

 

[121]Генеральный секретарь ВСЦ, — если читать, как пишется, Виссерт–Хоуфт, но в нашем просторечии он звался «Виссертуфт», — был человек замечательный. Я помню его внешность — облик рафинированного интеллектуала. Ему принадлежит такая крылатая фраза: «Человечество прошло три этапа своего становления: сначала был матриархат, потом — патриархат, ныне — секретариат».

 

[122]Тогда и среди нашей, только что вступившей в Церковь молодежи поднялась волна обвинений, что мы, дескать, искажаем Православие, идем на сближение с инославными и тем самым наносим ущерб нашей Церкви. Не они на нас, а мы на них влияли! И Всемирный Совет Церквей на каждой своей сессии получал уроки Православия, которые приносила им не Зарубежная Церковь, а богословы, приезжавшие из Советского Союза.

 

[123]Помню, я стыдил своих студентов: «Как вы можете выходить на улицу с непокрытой головой и без галстука? Это же неприлично!» — а потом и сам — без галстука я, конечно, не ходил, но с непокрытой головой иногда за границей появлялся на улице. Как–то идем мы с переводчиком, а нам вслед кричат: мне — «Хомейни», а ему — «Брежнев».

 

[124]Некоторые мои знакомые пасторы перед Пасхой несколько дней не курят.

 

[125]Другое дело евреи или армяне. Те легко себя чувствуют за границей. Армянин, например, приезжая куда–нибудь на Запад, первым делом открывает телефонный справочник, находит фамилию, оканчивающуюся на–ян, и через пару часов у него в номере уже толпа родственников.

У грузин не совсем так. Были мы в США с одним грузинским иерархом. Тот решил поступить подобным образом: нашел одну фамилию на –дзе, позвонил. Оказалось — член дашнакской партии. Так что никакой радости он с этого знакомства не получил.

 

[126]В принципе это старая традиция. Монастыри на Руси всегда были и крепостями, были и монахи–воины. Были и монахи с высшим военным образованием, — например, святой епископ Игнатий (Брянчанинов) имел высшее артиллеристское образование.

 

[127]Изложение истории может показаться слишком схематичным и упрощенным, но следует учитывать аудиторию, которой была адресована лекция: студенты светского вуза. Догматические вопросы Владыка считал раз и навсегда решенными и, как правило, даже не поднимал их в разговоре с людьми, у которых тонкости могли вызвать недоумение. — Концевая сноска 34 на с. 386.

 

[128]У армян, коптов сохранился обычай креститься одним пальцем — как символ Единого Бога.

 

[129]Греки — народ зажиточный, их довольно сильно теребили на таможне, они пускались на разные хитрости, чтобы увезти свои драгоценности, которых у них было довольно много. Например, такая сценка. Пароход уже отходит, вдруг — бежит полная женщина: «Ай–ай–ай, мой дорогой, ты забыл курицу себе на дорогу!» Кидает эту курицу на палубу, таможенник хватает ее, разрывает, и оттуда сыплются драгоценные камешки. Или старый человек говорит: «Знаете, я очень привык к своему креслу, не могу без него» — «Конечно, пожалуйста, пожалуйста!» Ломают ножку кресла, а оттуда тоже сыплются камешки.

 

[130]Полностью титул Патриарха Александрийского звучит так: «Блаженнейший, Божественнейший и Святейший Отец и Пастыреначальник, Папа и Патриарх Великого Града Александрии, Ливии, Пентаполя, Эфиопии, всего Египта и всей Африки, Отец Отцов, Пастырь Пастырей, Архиерей Архиереев, Тринадцатый Апостол, Судья Вселенной». — Концевая сноска 35 на с. 386.

 

[131]Когда в Армении в 1989 году случилось землетрясение, я поехал туда, и меня нередко спрашивали: «За что Господь так наказал армян?» Я отвечал: «Не «за что», а «зачем» — <287> для того, чтобы явилась наша солидарность». Господь ничего не делает просто так и никакого наказания не посылает без смысла. Об этом прекрасно сказано в книге Иова. Для чего испытывал Иова Господь? — Чтобы явилась его вера, чтобы он проявил свою верность.

 

[132]Поставщик идей «свободы, равенства и братства» — французская культура. Сейчас там рассматривается как вполне нормальное явление обмен супругами. Есть в Париже недалеко от триумфальной арки, но на другом берегу Сены, небольшая улочка, где и происходит этот обмен. Ближе к вечеру идут «добродетельные горожане», парами — муж и жена, иногда с собачкой, и прогуливаются вдоль улицы. После нескольких таких променадов кто–то из них приглашает другую пару на чашечку кофе. Они сидят в кафе, а потом расходятся, уже в иной комбинации. За столом они заключают контракт: на неделю или больше. Обменялись супругами, не понравилось — разошлись. Какая уж тут может быть речь об исконных ценностях — дом, семья, дети — которые скрепляли человеческое общество?

 

[133]Меня однажды тоже «подловили»: сфотографировали на приеме со стаканом в руках: дескать, водку пьет. Я посмотрел и говорю: «Ну конечно: все знают, что водку пьют — стаканáми». На самом–то деле понятно, что стакан используют только когда «принимают на троих», а на приемах из него пьют минеральную воду, так что шока ни в ком эта фотография не вызвала.

 

[134]Мы потом смеялись: сколько же он должен употреблять каждый день за литургией, если на заседание ВСЦ привез целый ящик. В Москву он обычно привозил чачу в большом количестве, в каких–то невероятных бурдюках, которые укладывал в чемоданы. В гостинице искал повсюду пустые бутылки из–под «Боржоми», ночью разливал чачу и потом раздавал всем в патриархии, а бурдюки всегда увозил с собой.

 

[135]К лаптям у нас отношение пренебрежительное, а это великолепнейшая обувь, на все сезоны. Лапоть, как правило, надевался на онучу — обертку из шерстяной ткани, а сам он был из липового лыка. Связать лапоть не так–то просто. В этой обуви нога дышит, и они практически невесомы. Лапоть гнется, но не так, как резина. Ходить в лаптях можно было быстро и долго. А корме того, есть даже присловье такое: «Что–то скучно стало, что ли переобуться?» Путники, садились, развязывали шнурки, тоже лыковые, разматывали онучу, шевелили пальцами, обсуждали, сколько кто верст отмахал, потом зашнуровывали вновь и шли дальше.

 

[136]Воспоминания относятся к периоду до последнего посещения Иерусалима на Страстной седмице 2003 г. — Концевая сноска 36 на с. 386.

 

[137]В Греции есть еще особое место — Метеоры. На вершинах огромных отвесных скал, возвышающихся среди равнины, приютились небольшие монастырьки. Внешне эти скалы напоминают наши Красноярские столбы — останки не выветрившихся пород. В Армении, в нескольких десятках километров от Еревана, тоже есть скальный монастырь. Он вырублен в скале — вертикально. «Входили» с поверхности и убирали все лишнее. Смотрятся просто как здания, но они не сложены из камней, а вырублены в породе. Ерарт называется.

 

[138]Обычно мы возили туда чемодан черной икры, два чемодана черного хлеба и чемодана три сушеных грибов — это был обязательный набор. Но бывало и то, что привозили по просьбе афонской братии. Как–то попросили привезти «селедочки». «Разве у вас ее нет?» — спросил я. «Есть, но то голландская, сладкая, а нам бы нашей, солененькой!»

 

[139]У нас «сволочь» — ругательное слово, а изначально это был дипломатический термин, обозначавший свиту. Являлся русский посол к иностранному двору и заявлял: «Я — посол государя Московского, а это моя сволочь». На дармовом угощении эта публика вела себя соответственно — так и появилось современное значение.

 

[140]И с Горбачевым, и с Лигачевым я в свое время спорил, что надо восстанавливать рюмочные. Хочет человек выпить — пусть выпьет, но пусть и закусит. В старину говорили: беда не в том, что много пьют, а в том, что мало закусывают.

 

[141]Владыка всегда рассказывал историю храма именно так, хотя по документам хронологически возникновение Елисеевской церкви четко привязывается к возвращению Патриарха Филарета из польского плена, а храм Воскресения словущего существовал ранее — как сказано в летописи, «на монастыре». В 80–е — начале 90–х гг. по благословению Владыки история храма изучалась по архивным документам. Владыка внимательно читал подготовленные материалы, тем не менее оставался верен своей версии. — Концевая сноска 37 на с. 386.

 

[142]Мнение о том, что храм не был закрыт благодаря заступничеству Станиславского и других артистов, широко распространено, однако по свидетельству Е.Н. Оранской, дочери о. Николая Поспелова, бывшего настоятелем с 1907 по 1940 г., никаких действий ими не предпринималось — во всяком случае, клиру храма об этом ничего не было известно. — Концевая сноска 38 на с. 386.

 

[143]Несколько лет мы с ним сосуществовали, а затем Господу было угодно вмешаться: в храме случился пожар. Пожар случился днем, а загорелось от свечи. Одна женщина, у которой сын куда–то сдавал экзамены, наставила целый подсвечник свечей перед «Вз