МАГИЯ И РЕЛИГИЯ

Примеров, приведенных в предыдущей главе, достаточно, чтобы проиллюстрировать общие принципы работы двух ответвлений симпатической магии: магии гомеопатической и магии контагиозной. В некоторых из приведенных примеров, как мы видели, предполагается вмешательство духов и предпринимается попытка завоевать их благосклонность с помощью молитвы и жертвоприношения. Но в общем такие случаи исключительны. В них магия выступает в сплаве с религией. Магия – там, где она встречается в чистом виде, – предполагает, что одно природное событие с необходимостью неизменно следует за другим без вмешательства духовного или личного агента. Фундаментальное допущение магии тождественно, таким образом, воззрению современной науки: в основе как магии, так и науки лежит твердая вера в порядок и единообразие природных явлений. У мага нет сомнения в том, что одни и те же причины всегда будут порождать одни и те же следствия, что свершение нужного обряда, сопровождаемое определенными заклинаниями, неизбежно приведет к желаемому результату, если только колдовство не будет сведено на нет более сильными чарами другого колдуна. Маг не упрашивает высшую силу, не ищет благорасположения переменчивого и своевольного сверхъестественного существа, не унижается перед грозным божеством. Но власть его, сколь бы великой он ее ни считал, никоим образом не является властью произвольной и безграничной. Он располагает ею лишь постольку, поскольку строго следует правилам своего искусства или природным законам, как он их понимает. Пренебрегать этими правилами, преступать эти законы (пусть даже в самом малом) значит навлекать на себя неудачу и даже подвергать крайней опасности свою жизнь. Если маг и претендует на верховную впасть над природой, то это власть конституционная, ограниченная в своих полномочиях и осуществляемая в точном соответствии с древним обычаем. Так что аналогия между магическим и научным мировоззрением является обоснованной. В обоих случаях допускается, что последовательность событий совершенно определенная, повторяемая и подчиняется действую неизменных законов, проявление которых можно точно вычислить и предвидеть. Из хода природных процессов изгоняются изменчивость, непостоянство и случайность. Как магия, так и наука открывают перед тем, кто знает причины вещей и может прикоснуться к тайным пружинам, приводящим в движение огромный и сложный механизм природы, перспективы, кажущиеся безграничными. Отсюда та притягательность, которой обе обладали для человеческого ума, и тот мощный стимул, который они дали накоплению знаний. Через пустыню разочарований в настоящем они манят усталого исследователя вперед к бесконечным свершениям в будущем. Магия и наука как бы поднимают человека на вершину высокой-высокой горы, где за густыми облаками и туманами возникает видение небесного града, далекого, но сияющего неземным великолепием, утопающего в свете мечты.

Роковой порок магии заключается не в общем допущении законосообразной последовательности событий, а в совершенно неверном представлении о природе частных законов, которые этой последовательностью управляют. Если подвергнуть анализу немногие примеры симпатической магии, которые мы рассмотрели на предыдущих страницах, то, как я уже отметил, обнаружится, что они являются неправильными применениями одного из двух фундаментальных законов мышления, а именно ассоциации идей по сходству и ассоциации идей по смежности в пространстве и во времени. Гомеопатическую, или имитативную, магию вызывает к жизни ошибочное ассоциирование идей сходных, а магию контагиозную – ошибочное ассоциирование идей смежных. Сами по себе эти принципы ассоциации безупречны и абсолютно необходимы для функционирования человеческого интеллекта. Их правильное применение дает науку; их неправильное применение дает незаконнорожденную сестру науки – магию. Поэтому утверждать, что всякая магия по необходимости ложна и бесплодна, банально и едва ли не тавтологично: ведь будь она истинной и эффективной, это была бы уже не магия, а наука. Человек был с самого раннего периода своей истории вовлечен в поиск общих принципов, с помощью которых можно обратить себе на пользу порядок природных явлений. В процессе многовекового исследования он накопил великое множество такого рода принципов, одни из которых являются эффективными, а другие – простым шлаком. Истинные принципы входят в состав прикладных наук, которые мы называем "искусствами"; магия же состоит из ложных принципов.

Итак, магия, как оказалось, близкая родственница науки, Остается выяснить, в каком отношении она находится к религии. В ответах на этот вопрос, несомненно, найдут отражение наши взгляды на природу религии. Поэтому от автора можно ожидать определения понятия религии до того, как он приступит к исследованию ее отношения к магии. Нет такого предмета, в отношении которого мнения расходились бы так сильно, как в отношении природы религии. Невозможно дать определение религии, которое удовлетворило бы всех. Автор может лишь, во-первых, выразить, что он понимает под религией, и, во-вторых, во всей работе последовательно употреблять этот термин в указанном смысле. Так вот, под религией я понимаю умилостивление и умиротворение сил, стоящих выше человека, сил, которые, как считается, направляют и контролируют ход природных явлений и человеческой жизни. Религия в таком понимании состоит из теоретического и практического элементов, а именно из веры в существование высших сил и из стремления умилостивить их и угодить им. На первом месте, конечно, стоит вера, потому что, прежде чем угождать божеству, надо верить в его существование. Но если религия не ведет к религиозному образу действий, это уже не религия, а просто теология, так как, по выражению святого Иакова, "одна вера без дел мертва". Другими словами, тот, кто не руководствуется хоть в какой-то мере в своем поведении страхом перед богом или любовью к нему, тот не религиозен. С другой стороны, нельзя назвать религиозным и поведение, не подкрепленное религиозной верой. Два человека могут вести себя одинаково, и тем не менее один из них будет человеком религиозным, а другой – нет. Если человек действует из любви к богу или из страха перед ним, он религиозен. Если же он действует из любви или страха перед человеком, он является человеком моральным или аморальным в зависимости от того, согласуется его поведение с общим благом или находится в противоречии с ним. Поэтому верование и действие или, говоря языком теологии, вера и "дела" равно важны для религии, которая не может существовать без того и другого. Но не обязательно и не всегда религиозное действие принимает форму ритуала, то есть состоит в произнесении молитв, совершении жертвоприношений и других внешних обрядовых действий. Цель их – угодить божеству. Но если божество, по мнению его приверженцев, находит удовольствие в милосердии, прощении и чистоте, а не в кровавых жертвах, пении гимнов и курении фимиама, то угодить ему лучше всего можно, не простираясь перед ним ниц, не воспевая хвалы и не наполняя храмы дорогими приношениями, а исполнившись чистотой, милосердием и состраданием к людям. Ведь, поступая таким образом, они подражают, насколько позволяет им их человеческая слабость, совершенству божественной природы. Такова этическая сторона религии, которую неустанно внедряли иудейские пророки, вдохновленные благородными идеалами божественной святости и доброты. Например, пророк Михей восклицает: "О, человек, сказано тебе, что – добро и чего требует от тебя Господь: действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренномудренно ходить пред Богом твоим" (Мих. 6; 8). И в позднейшие времена христианство черпало силу, с помощью которой оно завоевало мир, из того же высокого представления о моральной природе бога и возложенной на людей обязанности сообразоваться с ней, "Чистое и непорочное благочестие пред Богом и Отцем, -говорит святой Иаков, – есть то, чтобы призирать сирот и вдов в их скорбях и хранить себя неоскверненным от мира" (Иак. 1; 27).

Но если в религии заложена, во-первых, вера в существование сверхъестественных существ, во-вторых, стремление снискать их благосклонность, это предполагает, что ход природных событий в какой-то мере эластичен и изменчив и что можно уговорить или побудить всемогущие сверхъестественные существа для нашей пользы вывести его из русла, в котором он обычно протекает. Предположение об эластичности и изменяемости природы прямо противоречит принципам магии и науки, которые считают, что природные процессы жестки и неизменны в своем течении, поэтому их невозможно вывести из своего русла ни уговорами и мольбами, ни угрозами и запугиванием. Различие между этими двумя соперничающими мировоззрениями зависит от ответа на следующий принципиально важный вопрос: носят ли управляющие миром силы сознательный и личный или бессознательный и безличный характер? Стремясь к умиротворению сверхъестественных сил, религия признает за богами сознательный и личный характер. Всякое умиротворение подразумевает, что умиротворяемое существо является сознательным и личным, что его поведение несет в себе какую-то долю неопределенности и что рассудительным обращением к его интересам, склонностям и эмоциям его можно убедить изменить свое поведение. Умиротворение никогда не применяется к вещам, которые считаются неодушевленными, и к лицам, поведение которых в конкретных обстоятельствах известно с абсолютной точностью. Так что религия – поскольку она предполагает, что миром управляют сознательные агенты, которых можно отвратить от их намерений путем убеждения,фундаментально противоположна магии и науке. Для последних само собой разумеется, что ход природных процессов определяют не страсти или причуды личных сверхъестественных существ, а действие неизменных механических законов. Правда, в магии это допущение содержится имплицитно, зато наука его эксплицирует. Магия часто имеет дело с духами, то есть с личными агентами, что роднит ее с религией. Но магия обращается с ними точно так же, как она обращается с неодушевленными силами, то есть, вместо того чтобы, подобно религии, умилостивлять и умиротворять их, она их принуждает и заставляет.* Магия исходит из предположения, что все личные существа, будь они людьми или богами, в конечном итоге подчинены безличным силам, которые контролируют все. но из которых тем не менее может извлечь выгоду тот, кто знает, как ими манипулировать с помощью обрядов и колдовских чар. Например, в Древнем Египте колдуны считали, что они могут принуждать даже высших богов выполнять их приказания, и в случае неповиновения грозили им гибелью. Иногда колдун, не доходя до таких крайностей, заявлял в подобных случаях, что разбросает на все четыре стороны кости Осириса или, если тот будет упрямиться, разгласит посвященный ему священный миф. В Индии до настоящего времени великая троица индуизма – Брахма, Вишну и Шива – "подчиняется" брахманам, которые с помощью своих чар оказывают на самые могучие божества такое воздействие, что те вынуждены на небе и на земле смиренно выполнять приказания, которые их хозяевам-колдунам заблагорассудится отдать. В Индии имеет хождение поговорка: "Весь мир подчинен богам; боги подчинены чарам (мантрам); а чары – брахманам; поэтому брахманы – наши боги".

* Заклинание духов с целью заставить их служить человеку иногда обозначается термином "экзоркизм" (в отличие от собственно магии и от умилостивительного культа).

Радикальной противоположностью магии и религии объясняется та непреклонная враждебность, с которой священнослужители на всем протяжении истории относились к колдунам. Священника не могла не возмущать высокомерная самонадеянность колдуна, его надменность в отношении к высшим силам, бесстыдное притязание на обладание равной с ними властью. Жрецу какого-либо бога с его благоговейным ощущением божественного величия и смиренным преклонением перед ним такие притязания должны были казаться неблагочестивой, богохульной узурпацией прерогатив, принадлежащих одному богу. Иногда обострению этой враждебности способствовали более низменные побуждения. Жрец провозглашал себя единственным подлинным заступником и истинным посредником между богом и человеком, и его интересы, равно как и чувства, часто шли вразрез с интересами соперника, который проповедовал более верную и гладкую дорогу к счастью, нежели тернистый и скользкий путь снискания божественной милости.

Но этот антагонизм, каким бы привычным он нам ни казался, по-видимому, появляется на сравнительно поздней стадии религии. На более ранних стадиях функции колдуна и священника часто сочетались или, вернее, не разделялись. Человек добивался благосклонности богов и духов с помощью молитв и жертвоприношений и одновременно с этим прибегал к чарам и заклинаниям, которые могли возыметь желаемое действие сами по себе, без помощи бога или дьявола. Короче говоря, человек совершал религиозные и магические обряды, произносил молитвы и заклинания на едином дыхании, при этом он не обращал внимания на теоретическую непоследовательность своего поведения, если всеми правдами и неправдами умудрялся достичь желаемого. С примерами такого слияния или смешения магии и религии мы уже сталкивались у меланезийцев и у других народностей.

У народов, поднявшихся на более высокую ступень культуры, смешение магии и религии сохранилось в качестве пережитка. Оно наблюдалось в Древней Индии и Древнем Египте и поныне еще встречается в среде европейского крестьянства. Один выдающийся специалист по санскриту сообщает, "что в самый ранний период, о котором у нас имеются подробные сведения, обряд жертвоприношения изобилует приемами, от которых веет дыханием самой примитивной магии". Говоря о роли магии на Востоке, особенно в Египте, профессор Масперо отмечает, что "нам не следует связывать со словом "магия" тот уничижительный смысл, который почта неизбежно всплывает в уме современного человека. Древняя магия лежала в основании самой религии. Верующему, если он желал добиться расположения бога, ничего другого не оставалось, как прибрать его к рукам с помощью обрядов, жертвоприношений, молитв и песнопений, которые открыл ему сам бог и которыми этого последнего принуждают сделать то, что от него требуется".

В необразованных слоях современной Европы продолжают оставаться в силе различные формы смешения магии и религии. Так, согласно одному сообщению, во Франции большинство крестьян продолжает верить в то, что священник обладает тайной и неодолимой властью над природными стихиями. В случае крайней опасности посредством прочтения молитв, которые знает и имеет право произносить он один, но за произнесение которых он впоследствии должен будет просить отпущение грехов, он может на время приостановить или обратить вспять действие вечных законов природы. Его воле подчиняются будто бы ветры, бури, град и дождь. Подвластна ему и стихия огня: по одному его слову угасает пламя. Французские крестьяне были убеждены (а может быть, убеждены и поныне) в том, что с помощью особых обрядов священники могут отслужить Святому духу обедню, которая оказывает на волю бога столь чудесное воздействие, что никогда не встречает противодействия с его стороны: бог вынужден пожаловать все, что от него требуют, сколь бы назойливым и опрометчивым ни было это требование. Люди, которые в крайних жизненных ситуациях пытались с помощью такого рода обрядов взять штурмом царство небесное, не считали, что ведут себя непочтительно или неблагочестиво. Белое духовенство, как правило, отказывалось служить обедню Святому духу, но о монахах, особенно о капуцинах, шла слава, что они уступают мольбам страждущих и несчастных с меньшими угрызениями совести, Способность принудить к чему-либо божество, которую крестьянство в католических странах приписывает священникам, является, по всей видимости, точным слепком с той способности, которую приписывали своим колдунам древние египтяне.

Приведем другой пример. Во многих деревнях Прованса бытует поверье, что священник обладает способностью отвращать бури. Такая слава утверждается не за всяким священником, так что, когда в деревне сменяется пастор, прихожане жаждут узнать, обладает ли новый священник этой способностью. Они подвергают его испытанию при первых признаках сильной бури: заставляют заклинать грозовые тучи, и, если результат оправдывает ожидание, новому священнику обеспечены симпатия и уважение паствы. В приходах, где репутация помощника приходского священника стояла в этом отношении выше репутации самого священника, и отношения между ними вследствие этого становились чрезвычайно натянутыми, епископ иногда был вынужден перевести священника в другой приход. Гасконские крестьяне также верят, что, для того чтобы отомстить своим врагам, злые люди иногда склоняют священника отслужить обедню, называемую обедней святого Секария. Знают эту обедню очень немногие, и три четверти из них ни за что на свете не согласились бы ее отслужить. Только недобрый священник отважится исполнить этот отвратительный обряд, и можете быть уверены, что на страшном суде он дорого за это заплатит. Викарий, епископ и даже архиепископ города Оша не имеет права отпустить такой грех. Одному лишь папе римскому принадлежит это право. Служить обедню святого Секария можно только в разрушенной и запущенной церкви, где ухают ко всему безучастные совы, где в сумерках бесшумно летают летучие мыши, где по ночам останавливаются на ночлег цыгане и где под оскверненным алтарем притаились жабы. Сюда-то и приходит ночью недобрый священник со своей возлюбленной. Ровно в одиннадцать часов он начинает задом наперед бормотать обедню и заканчивает ее, как только часы зловеще пробьют полночь. Священнику помогает его возлюбленная. Гостия, которую он благословляет, черна и имеет форму треугольника. Вместо того чтобы причаститься освященным вином, он пьет воду из колодца, в который было брошено тело некрещеного младенца. Знак креста он чертит на земле, и притом левой ногой. Делает он также много других вещей, на которые ни один добрый христианин не мог бы даже взглянуть без того, чтобы его до конца жизни не поразила слепота, глухота и немота. А тот, по чьей душе отслужили такую обедню, мало-помалу усыхает. Никто не может сказать, что с ним. Врачи и те ничего не могут понять. Им и невдомек, что его медленно губит обедня святого Секария.

Слияние и соединение магии и религии в разные эпохи встречается у многих народов. Но есть основания полагать, что такое слияние не является изначальным и что было время, когда в удовлетворении желаний, которые выходят за пределы непосредственных животных вожделений, человек полагался единственно на магию. Во-первых, к предположению, что в истории человечества магия древнее религии, нас может склонить Рассмотрение самых фундаментальных понятий магии и религии. Мы убедились, что магия является не более как ошибочным применением простейших интеллектуальных операций, а именно ассоциации идей по сходству и ассоциации идей по смежности. Религия же за видимой завесой природы предполагает действие стоящих над человеком сознательных или личных сил. Допущение личных агентов, очевидно, сложнее, чем простое признание сходства или смежности идей, а теория, ставящая ход природных явлений в зависимость от сознательно действующих сил, труднее для понимания. Для ее постижения требуется куда более высокий интеллектуальный уровень, чем для понимания того, что события и предметы следуют друг за другом по причине смежности или сходства. Даже животные ассоциируют идеи предметов, которые похожи друг на друга или встречались рядом друг с другом в их опыте. В противном случае они не прожили бы и дня. Но кто решится приписать животным веру в то, что природные явления находятся во власти множества невидимых животных или одного огромного, необычайно сильного животного, находящегося вне пределов видимого мира? Мы не будем, вероятно, несправедливы по. отношению к бессловесным тварям, если оставим честь изобретения религиозной доктрины за человеческим разумом. Если магия выводится непосредственно из элементарных процессов мышления и является, по существу, ошибкой, в которую человеческий ум впадает почти спонтанно, то религия покоится на понятиях, которые едва ли по плечу интеллекту животного. На этом основании можно предположить, что в эволюции человеческого рода магия возникла раньше религии; что человек стремился подчинить природу своим желаниям силою чар и заклинаний до того, как стал предпринимать попытки задобрить и смягчить замкнутое, капризное и гневное божество нежной, вкрадчивой молитвой и жертвоприношениями.

Вывод, к которому мы пришли дедуктивным путем, рассматривая фундаментальные идеи магии и религии, находит индуктивное подтверждение: например, аборигены Австралии, которые являются наиболее отсталыми из всех известных нам племен дикарей, повсеместно прибегают к магии, тогда как религия в смысле умилостивления и умиротворения высших сил им, по-видимому, почти неизвестна. Проще говоря, каждый австралиец является магом, и ни один из них не является жрецом, каждый воображает, что с помощью симпатической магии он может оказать влияние на своих соплеменников и на протекание природных процессов, но никто и не помышляет об умиротворении богов путем молитвы и жертвоприношений.

Если в этом наиболее отсталом из человеческих обществ мы обнаруживаем столь явное использование магии при полном отсутствии религии, то не логично ли предположить, что в какой-то период своей истории все цивилизованные народы мира прошли через подобную стадию интеллектуального развития, что они также пытались принудить великие стихии природы выполнять свои желания, прежде чем подумали о снискании их милости через приношения и молитвы? Короче говоря, не прошло ли все человечество через эпоху магии, подобно тому как в области материальной культуры оно прошло через каменный век? Есть веские основания для положительного ответа на этот вопрос. Обозревая зону обитания человечества от Гренландии до Огненной Земли и от Шотландии до Сингапура, мы замечаем, что религиозные воззрения разделяют не только народы и расы. Они оказывают свое воздействие на людей и на уровне более мелких социальных единиц, например на уровне государств и республик. Мало того, они расщепляют города, селения и даже семьи. Поверхность всех обществ мира изборождена и подточена расщелинами и зияющими трещинами, которые образовались под разлагающим влиянием религиозных распрей. Но если выйти за пределы различий религиозных систем, которые затрагивают в основном интеллигентную, мыслящую общественную прослойку, то мы обнаружим полную гармонию в вопросах веры среди глупых, слабых, невежественных и суеверных людей, которые, к сожалению, составляют огромное большинство человеческого рода... Этой поистине всеобщей, вселенской верой является вера в действенность магии. В то время как религиозные системы различны не только в разных странах, но и в одной стране в разные эпохи, симпатическая магия всегда и везде в своей теории и практике остается, по существу, одинаковой. У невежественных и суеверных прослоек современной Европы система магии во многом та же, что существовала тысячелетия назад в Индии и Египте и продолжает существовать у самых диких племен, сохранившихся до настоящего времени в отдаленных уголках мира. Если видеть критерий истинности в численном преобладании, то магия с куда большим правом, чем католическая церковь, может начертать на своем знамени девиз: "Quod semper, quod ubique, quod ab omnibus".*

* Всегда, везде, всеми [признается] (лат.).

В нашу задачу не входит рассмотрение того, какое воздействие оказывает на будущее человечества наличие в жизни каждого общества глубинного пласта дикости, не затрагиваемого поверхностными изменениями религии и культуры. Проникнув в глубины магии, беспристрастный наблюдатель увидел бы в ней не что иное, как постоянную угрозу цивилизации. Мы, как видно, движемся по тонкой корке, которая может в любой момент треснуть под воздействием дремлющих подземных сил. Время от времени глухой рокот или неожиданно вырвавшийся на поверхность язык пламени указывают на то, что происходит под нашими ногами. Время от времени просвещенную часть человечества поражает заметка в газете, в которой рассказывается о том, что в Шотландии было найдено истыканное булавками чучело, изготовленное с целью убить несносного помещика или священника; что в Ирландии женщина была поджарена на медленном огне по обвинению в колдовстве; что в России ради изготовления свечей из человеческого жира, при свете которых воры надеются незаметно обделывать свои ночные делишки, была убита и разрезана на куски девочка, тело которой пошло на изготовление свечей. Возобладают ли те влияния, которые способствуют прогрессу, или те, которые угрожают разрушить все, что достигнуто? Окажется ли сильнее импульсивная энергия меньшинства, влекущая человечество к новым вершинам, или мертвый груз предрассудков большинства, погружающий его во мрак? Вопросы эти входят в компетенцию мудреца, моралиста и государственного деятеля, чей орлиный взгляд пронзает будущее, а не в компетенцию скромного ученого, изучающего прошлое и настоящее человечества. Нас интересует другой вопрос: в какой мере единообразие, всеобщность и постоянство веры в магию, по сравнению с бесконечным разнообразием и текучестью религиозных учений, дает основание полагать, что первая представляет собой более грубую и раннюю фазу в развитии человеческого интеллекта, через которую на пути к религии и к науке прошли (или проходят) все расы?

Если предположить, что эпоха магии повсеместно предшествовала эпохе религии, то, естественно, подлежат исследованию причины, которые побудили человечество (или его часть) оставить теорию и практику магии и перейти к религии. Если взять в расчет количество, разнообразие и сложность подлежащих объяснению фактов и скудность наших сведений, то едва ли можно надеяться на совершенно удовлетворительное разрешение столь глубокой проблемы. Самое большее, чего можно достичь при нынешнем состоянии наших знаний, – это выдвижение более или менее правдоподобной гипотезы. Со всей надлежащей скромностью я бы предложил следующую гипотезу: признание присущей магии ложности и бесплодности побудило мыслящую часть человечества заняться поисками более истинной теории природных явлений и более плодотворного метода использования природных ресурсов. Со временем проницательные люди, должно быть, заметили, что в действительности магические обряды и заклинания не приносят результатов, на которые они рассчитаны. Великое открытие недейственности магических процедур произвело, вероятно, радикальный, хотя и медленный, переворот в умах тех, у кого достало сообразительности его сделать. Открытие это привело к тому, что люди впервые признали свою неспособность по собственному произволу манипулировать силами природы, которые до того времени считались полностью находящимися в их власти. Это было признанием своего невежества и слабости. Люди увидели, что принимали за причины то, что таковыми не являлось, поэтому все их старания действовать с помощью этих воображаемых причин оказались тщетными. Мучительный труд затрачивался даром, пытливая изобретательность расточалась бесцельно. Люди дергали нити, к которым ничего не было при вязано. Им казалось, что они шли прямо к цели, тогда как в действительности они блуждали по кругу. Природные явления, которые люди с помощью магии старались вызвать, происходили, но совершалось это без вмешательства человека: дождь все так же падал на иссохшую почву, солнце все так же совершало свое дневное, а луна ночное круговращение, молчаливая процессия времен года все так же двигалась по земле в любую погоду. На свет по-прежнему рождались люди для трудов и страданий, и по-прежнему после короткого пребывания на земле они навечно уходили к праотцам в заоблачную обитель. Все шло своим обычным ходом, но для того, с чьих глаз спала пелена, это теперь выглядело иначе. Он не мог более тешить себя приятной иллюзией, что руководит движениями земли и неба, что стоит ему убрать с рулевого колеса свою слабую руку, и светила прекратят свои великие круговращения. Он более не видел в смерти своих врагов или друзей доказательство неодолимой силы своих собственных или вражеских заклинаний. Теперь он знал, что как друзья, так и враги пали жертвами силы более могущественной, чем та, которой обладал он сам: они подчинялись судьбе, перед которой и он бессилен.

Итак, наш примитивный философ, оторвавшийся от прежних якорных цепей, носимый по бурному морю сомнения и неопределенности, жестоко поколебленный в своей прежней вере в себя и свои силы, должно быть, был совершенно сбит с толку и выведен из равновесия, пока, подобно кораблю, который после бурного путешествия прибывает в тихую гавань, не остановился на новой системе веры и действия, разрешившей его тревожные сомнения и давшей замену (пусть непрочную) верховной власти над природой, от которой он был вынужден отречься. Если весь огромный мир продолжал идти своим ходом без помощи его и ему подобных, то происходило это, конечно, потому, что имелись другие существа, похожие на него, но куда более могущественные, направлявшие, будучи сами невидимыми, течение природы и порождавшие разнообразные серии явлений, которые человек до сих пор ставил в зависимость от совершаемых им магических обрядов. Теперь он понял, что эти высшие существа заставляли дуть штормовой ветер, блистать молнию и громыхать гром. Это они заложили основание земной тверди и положили пределы беспокойному морю. Это они заставили сиять славные небесные светила, дали пищу птицам небесным и добычу диким зверям пустыни, приказали плодородной земле рожать в изобилии, высоким холмом – одеться лесами, кипящим источникам – бить из-под скал в долинах, а зеленым пастбищам – раскинуться на берегах спокойных вод. Это они вдохнули в человека дыхание жизни и насылали на него голод, чуму и войны. Человек обращался теперь к этим могущественным существам, униженно прося в своей зависимости от их незримой силы, умоляя даровать ему всевозможные блага, защитить от опасностей, которыми со всех сторон окружена жизнь смертного, привести его бессмертный дух, освобожденный от телесного бремени, в счастливый мир, недосягаемый для боли и тревог, в мир, где он мог бы навечно успокоиться в блаженстве и радости вместе с душами других благочестивых людей.

Можно предположить, что так, или примерно так, самые прозорливые из людей совершили великий переход от магии к религии. Но даже в них подобная перемена не могла произойти внезапно. Совершалась она, вероятно, очень постепенно и для своего более или менее полного завершения потребовала многих лет. Признание человеком того, что он бессилен оказать существенное влияние на ход природных процессов, пришло, должно быть, постепенно: он не мог сразу, одним махом отказаться от своего воображаемого господства. Шаг за шагом освобождался человек от своей гордыни, пядь за пядью со вздохом сожаления сдавал свои позиции. То он признавал себя неспособным подчинить своей воле ветер, то дождь, то солнце, то гром. Природные стихии одна за другой выпадали из-под его влияния до тех пор, пока то, что когда-то казалось царством, не сжалось до размеров тюрьмы. Человек все более проникался чувством собственной беспомощности и сознанием могущества невидимых существ, которые его окружали. Религия начинается со слабого, частичного признания существования сверхличных существ, но с накоплением знаний человек приходит к признанию своей полной и абсолютной зависимости от божественного начала. Его в прошлом непринужденная манера держать себя с богом сменяется глубочайшей прострацией перед таинственными, невидимыми силами, и подчинение их воле становится величайшей добродетелью. In la sua volontate e nostra pace.* Но это углубление религиозного чувства и прогрессирующее подчинение божественной воле во всех вопросах касается только людей высокого ума, чей кругозор достаточно широк, чтобы постичь громадность мира и незначительность места человека в нем. Люди же недалекого ума не в состоянии постичь великих идей: их слабому зрению ничто, кроме них самих, не представляется действительно великим и важным. Они вообще едва ли поднимаются до религиозных воззрений. Их, правда, обучают внешнему соблюдению религиозных предписаний и исповеданию религиозных учений, но в глубине души они цепляются за старые магические суеверия, которые религия может отвергать и осуждать, но искоренить которые она не властна, поскольку своими корнями они глубоко уходят в ментальную (психическую) структуру огромного большинства рода человеческого.

* Наше успокоение – в его воле (мал.).

У читателя может возникнуть соблазн спросить: "Почему же умные люди не могли раньше обнаружить ошибочность магии? Как могли они продолжать питать иллюзии, которые неизменно приносили разочарование? Почему они упорно разыгрывали освященные веками пантомимы, бормотали торжественный вздор, который не приносил никакой пользы? Почему они цеплялись за верования, которые столь явно противоречили опыту? Как решались они повторять эксперименты, которые столь часто оканчивались неудачей?" Дело в том, что ошибку здесь было далеко не так просто обнаружить, неудача ни в коем разе не была очевидной, потому что во многих случаях – возможно даже, в большинстве их – желаемое событие по истечении какого-то времени после совершения обряда, направленного на то, чтобы его вызвать, действительно наступало. Для понимания того, что его причиной не обязательно был обряд, требовался необычайно проницательный ум. За обрядом, с помощью которого хотели вызвать ветер или дождь или наслать смерть на врага, всегда рано или поздно следовало желаемое событие, и первобытного человека можно извинить за то, что он рассматривал это событие как прямой результат обряда и как лучшее доказательство его эффективности. Точно так же обряды, отправляемые утром, чтобы помочь солнцу взойти, и весной, чтобы разбудить дремлющую землю от зимнего сна, по крайней мере в зонах умеренного климата, будут неизбежно увенчиваться успехом. Ведь в этих зонах солнце каждое утро зажигает на востоке свой золотой светильник, а весенняя земля из года в год одевается богатым зеленым нарядом. Поэтому практичный дикарь с его консервативными инстинктами мог остаться глух к словам радикального философа, который позволил себе намекнуть на то, что в конце концов восход солнца и приход весны могут не быть прямыми следствиями пунктуального исполнения тех или иных ежедневных или ежегодных обрядов и что, возможно, деревья будут расцветать, а солнце всходить и без исполнения обрядов. Естественно, что эти скептические предположения были отвергнуты соплеменниками с негодованием и презрением, как пустые фантазии, губительные для веры и разительно противоречащие опыту. "Что может быть понятнее того, – отвечали ему, – что солнце зажигает в небе свой великий огонь, потому что я на земле зажигаю свечку за два пенса? А когда я весной надеваю свой зеленый наряд, как могут деревья не сделать того же?! Это всем известные факты, и на них я опираюсь. Я просто практик, а не ваш брат теоретик, ловец блох и резонер. Вероятно, теории и спекуляции – дело по-своему неплохое, и я не имею ни малейшего возражения против того, чтобы вы ему предавались. Но позвольте мне придерживаться фактов; тогда, по крайней мере, я буду знать, на каком я свете". Ошибочность этого рассуждения для нас очевидна потому, что оно построено на фактах, относительно ложности которых у нас давно нет никакого сомнения. Но если аргумент подобного рода выдвигается применительно к вопросам, находящимся в процессе обсуждения, то не станет ли английская аудитория аплодировать ему как здравому и не сочтет ли она его автора человеком осторожным, может быть, не блестящим и не эффектным, но абсолютно здравомыслящим и практичным. Если такие аргументы считаются здравыми в нашем обществе, то стоит ли удивляться тому, что в течение долгого времени не удавалось обнаружить их ложность дикарю?

8) «Заупокойный культ» и его влияние на жизнь древнеегипетского общества.

Важнейшей чертой религии и культуры Древнего Египта был протест против смерти, которую считали “ненормальностью”. Египтяне верили в бессмертие души – это было главной доктриной египетской религии. Страстное желание бессмертия определило все мировоззрение египтян, всю религиозную мысль египетского общества. Стремление к бессмертию и стало основой для возникновения заупокойного культа, который сыграл чрезвычайно большую роль в истории Древнего Египта.

В основе культа лежали представления о том, что умерший после погребения продолжает жизнь, аналогичную земной, т. е. нуждается в жилище, еде, напитках и т. п., поэтому заупокойный культ прежде всего состоял в обеспечении умершим необходимых жизненных благ. В начальный период Древнего царства умершего, обитавшего в гробнице, одаривали подношениями либо за счет его самого, либо за счет короны. Для материального обеспечения культа умерших были отведены специальные земельные участки, предназначенные для "кормления" умершего, а лица, выполнявшие функции "кормления", назывались "хем-ка" ("рабы ка"). Но очень скоро эта практика оказалась весьма убыточной и фактически дары в пользу умершего были заменены магической фикцией. В мастаба[1] сановников времени Древнего царства обнаружены тексты, приглашающие посетителей некрополя воздержаться от нарушения ритуальной чистоты и активно помочь умершему заклинаниями и молитвами. Обобщенно содержание этих "обращений к живым", дошедших до нас от времени V и VI династий, сводится к перечисленным ниже пунктам:

1) посетитель некрополя не имеет права приближаться к гробнице, если он ритуально не чист - если он ел, например, запрещенную пищу;
2) посетитель не должен осквернять гробницу ритуально - в противном случае ему адресовывались угрозы умершего;
3) посетитель не должен наносить ущерб зданию гробницы, чтобы не навлечь на себя гнев умершего;
4) к посетителю было обращено увещевание прочесть текст жертвенной молитвы в пользу умершего; это магическое действо заменяло материальное подношение.

Согласно религиозным представлениям египтян, каждый человек обладал несколькими важнейшими характеристиками, в числе которых назывались Сах – тело человека, Шунт – его тень, Рен – его имя, Ах – его привидение, Ба – проявление сущности. Ведущую роль играла Ка – душа человека, являющаяся его бессмертным двойником. Именно Ка предстояло вновь соединиться со своим телом для того, чтобы умершего ожидало воскрешение. Через семьдесят дней после смерти при условии, что его правильно похоронили, с соблюдением всех предписанных обрядов, покойник восставал к новой жизни и мог отправиться в Страну вечности. Но, хотя и всякий человек обладал жизненной силой – Ка, то есть бессмертием, при условии, что будет полностью соблюдён ритуал погребения, тела бедняков не бальзамировались – это было слишком дорого, а просто заворачивались в циновки и сваливались в рвы на окраинах кладбищ. Пирамиды, таким образом, свидетельствовали о чрезвычайно сильном неравенстве людей в древнеегипетском обществе.

Путь на тот свет представлялся египтянам настоящей полосой препятствий, где на каждом шагу подстерегала опасность второй смерти. Подробные сведения об этом пути содержатся в "Книге мертвых", "Книге о вратах", "Книге о подземных пещерах", "Книге о том, что есть в другом мире", в которых перечисляются коварные ловушки, ожидавшие мертвых, и даются подробные советы, как их избежать. В этих книгах приведены гимны, которые следовало исполнять перед богами, чтобы снискать их расположение, даются указания, как убивать подземных крокодилов и змей, как не попасть в сети подземных рыбаков. Там были и магические заклинания, с помощью которых умерший мог обезвредить своих врагов. Предполагалось, что если этот путь был успешно пройден, то египтянин попадал в чертог Обеих истин, посреди которого на троне сидел сам Осирис[2], окруженный другими богами. Здесь происходил суд над умершим.

«Прежде чем переступить порог Великого Чертога, умерший обращался к солнечному богу Ра:

- Слава тебе, великий бог, Владыка Двух Истин! Я пришёл к тебе, о господин мой! Меня привели, дабы я мог узреть твоё совершенство. Я знаю тебя, знаю имя твоё, знаю имена 42 богов, которые находятся с тобой в Чертоге Двух Истин, которые живут как стражи грешников, которые пьют кровь в этот день испытания (людей) в присутствии Ушифера.»[3]

Взвесив все “за” и “против”, Осирис выносил приговор. В случае неблагоприятного решения умерший должен был закончить свое существование в утробе страшного чудовища Амелит[4]. Если же решение было благоприятным, умерший мог вступить в царство Осириса, которое по представлением древних египтян, вовсе не было раем: там обитали страшные львы, змеи, скорпионы, крокодилы; кроме того, царство Осириса не освобождало от необходимости работать. Правда, работу за умершего мог выполнить его раб или слуга — их функции выполняли статуэтки, которые клали в могилу. Но если умершему не удавалось счастливо избежать опасностей и он умирал, то эта вторичная смерть была в глазах египтян уже окончательной — следствием ее становилось полное небытие человека.

Существенный момент заупокойного культа – создание скульптурных портретов умерших и размещение их в сердабе. Делалось это, как уже отмечалось, на случай непредвиденного разрушения мумии – считалось, что в статуи могло переселиться Ка умершего. Так «в Древнем Царстве возникает одно из важнейших достижений древнеегипетского искусства – скульптурный портрет».

Власть в Древнем Египте. Пантеон богов.

Древний Египет - первое государство на Земле, первая и великая могущественная держава, первая империя, претендовавшая на мировое господство. Это было сильное государство, в котором народ был полностью подчинен правящему классу. Основными принципами, на которых строилась верховная власть Египта, были ее незыблемость и непостижимость.

Централизация власти в Древнем Египте породила специфические формы общественного сознания, отраженные в культе фараона. Он опирался на родовые представления о фараоне как родоначальнике всех египтян. Если сопоставить статус фараона со статусом царя в типологически близкой Египту Месопотамии, то можно увидеть как определенное сходство, так и достаточно важные различия. По аналогии с месопотамской традицией фараон мыслился как верховный земной правитель и сила, отвечающая за плодородие производительных сил природы. Однако степень "обожествления" фараона в Египте была значительно выше и поддерживалась гораздо более длительной традицией, чем в любом из государств, существовавших на территории Древней Месопотамии.

Культ фараона проявлялся в Египте во множестве обрядов: так, когда наступало время разлива Нила, фараон бросал в реку свиток, в котором содержался приказ начать разлив, он же срезал первый сноп на древнеегипетском празднике жатвы и приносил благодарственную жертву богине урожая Рененут в конце сезона полевых работ. Хотя наиболее ярко культ фараона выражен в погребальном обряде. Пирамида, воздвигнутая над могилой фараона — не только грандиозный памятник, но и символ многоступенчатой поминальной скамьи, на которой есть место для каждого египтянина — члена общины. Сама пирамида символизирует собой лестницу к солнцу, да и само солнце: треугольниками в древности обозначали солнечные лучи (вершинами примыкающими к кругу). Пирамиды были завершающим звеном погребального обряда, который начинался на пристани, куда выносили тело фараона, привезенное по Нилу.

Сам погребальный обряд — последний путь умершего фараона, в точности повторял путь солнца по небосводу — с востока на запад. Обряды очищения и мумификацию фараона совершали в нижнем храме на востоке: это ворота в начале его пути. Далее вела дорога восхождения к заупокойному храму находящемуся на западе, где проходила церемония обожествления фараона. После проведения этого главного ритуала гроб с мумией помещали в саркофаг.

Как и во многих древних культурах, в додинастическом Египте практически в каждой деревне существовал свой пантеон богов. Египетские боги отличаются необычным, порой весьма причудливым видом. Это связано с тем, что религия Египта складывалась из множества локальных верований. Со временем некоторые боги приобрели аспекты, а некоторые сливались друг с другом, например, Амон и Ра образовали единого бога Амона-Ра. Всего египетская мифология насчитывает около 700 богов, хотя большинство из них почитались лишь в определенных местностях.

Родоначальником всего живого и божественного в египетской религии считается бог Атум. Согласно легенде он появился из хаоса. Затем он создал первую божественную пару бога Шу и богиню Тефнут. Шу - бог, олицетворяющий пространство между небом и землей, разделяющий небо и землю. Тефнут - женское дополнение Шу. Эта пара родила бога Геба и богиню Нут. Геб - это бог Земли, или по сути сама Земля. Нут - богиня Неба, или также само Небо. По представлению древних египтян вверху находится Нут, внизу Геб, а между ними Шу и Тефнут. От Геба и Нут произошли две пары - Осирис и Исида, Сетх и Нефтида.

Осирис и его жена Исида являются самыми важными фигурами египетского пантеона. Осирис являлся богом растительности. По легенде он родился первым из пяти божеств, за ним родились Хор Старший, Сетх, Исида и Нефтида. Еще в утробе своей матери Нут Осирис и Исида полюбили друг друга. Когда Осирис подрос, то он стал справедливо править своим народом, заботился о его культуре. Он много странствовал, а во время его отсутствия страной правила его жена Исида. Его брат Сетх завидовал Осирису, и он решил убить своего брата. Он обманом заманил Осириса в сундук и забив его гвоздями, выбросил его в море. После Сетх разбросал куски тела Осириса по всему Египту. Исида нашла все эти куски и похоронила.

Вскоре она родила сына Осириса - Хора, который начал войну против убийцы отца Сетха и победил его. Осирис стал символом умирающей и воскресающей природы. Исида - великая богиня - мать, символ материнства, супружеской верности. Сетх - это бог зла. Когда на плодородные земли у реки Нил налетал сухой, песчанный ветер из пустыни, то считалось, что это злобствует Сетх.

Важное место в египетском пантеоне занимал бог Ра. Он являлся богом солнца, богом света. Каждый день он подымался по небу на свой лодке, освещая всю землю, а вечером он опускался в подземный мир, где вел борьбу с силами тьмы. Он всегда побеждал и вновь каждое утро подымался на небесный свод. Он боролся с силами хаоса. Символом его неизменного возрождения являлся знак анх - это крест, у которого вместо верхней палочки находиться круг . В средневековой алхимии анх являлся символом бессмертия.

Бог Амон считался всесущим божеством воздуха и ветра, которое наполняет весь видимый мир, дает жизнь всему живущему. Амон считался божественным отцом египетских фараонов. Его называют великой живой душой, которая стоит над всеми богами. Как воздух и ветер душа невидима. Амон считался также духом оживляющим. Кроме того, Амон был защитником угнетенных и обездоленных. Его женой и женским воплощением души была богиня Амаунет. Идеалом высшей мудрости и правды, олицетворением лучших сторон человеческой природы, воплощением ума у египтян являлся бог Тот. Он помогал богу Ра в его борьбе с силами тьмы. Его символом была Луна.

Бог Пта был одним из главных богов. Его называют владыкой истины, божеством справедливости. О Пта говорят, что он - это солнце и луна одновременно. Он считался покровителем ремесел. Иногда он считался верховным богом, творцом всех богов и мира.

Сын Осириса - бог Хор (или Гор) также входил в состав главных египетских богов. Его олицетворением являлся божественный орел. Он борется с убийцей отца - Сетхом, а также является спутником Ра и Тота. Иногда его символом был солнечный диск. Хор считался родоначальником всех египетских фараонов. В имени почти каждого фараона присутствовало имя Хора. Его женой и женским воплощением была богиня Хатхор, которая была богиней любви, веселья, пляски и музыки. Греки отождествляли ее с Афродитой.

Богом потустороннего мира считался бог Анубис. Он изображался обычно в виде человека с головой шакала. К нему обращались родственники умершего с просьбой о покровительстве в потустороннем мире.

Бог Себек, который изображался часто в образе крокодила, был также в пантеоне египетских богов одним из главных божеств. К Себеку обращались с молитвами об излечении болезней, о помощи в трудных жизненных положениях. Считалось также, что Себек заботится об участи умершего в потустороннем мире. Иногда Себек считался спутником Ра, а иногда его противником. Его женой и женским воплощением являлась богиня Себекет, которая изображалась в облике женщины с головой льва.

Но все эти боги - это только малая часть египетского пантеона. Кроме того существовали местные божества, а также домашние боги, что-то вроде славянских домовых, леших, водяных. Это такие божества, как Аха, Хит, Патэки, Бес. Часто они изображались в виде карликов, кривых, бородатых человечков, которые защищают дом и проживающих в нем людей и животных от зла, болезней, опасных животных.
Аменхотеп
IV
(Эхнатон) – фараон реформатор, цель религиозной реформы.

Аменхоте́п IV (позднее Эхнато́н) — фараон Древнего Египта, правивший приблизительно в 1351 — 1334 годах до н. э., из XVIII династии, выдающийся политик, знаменитый религиозный реформатор, во время правления которого произошли значительные изменения в египетской жизни - в политике и религии.

«Аменхотеп IV происходили линии правителей, слишком мощных и славных, чтобы его могло сместить даже самое могущественное жречество в стране; кроме того, он лично обладал безграничной силой характера, и его поддерживали в его оппозиции Амону древнейшие жреческие корпорации в Мемфисе и Гелиополе, давно завидовавшие узурпатору, неизвестному фиванскому богу, о котором на Севере ничего не было слышно вплоть до начала Среднего царства. В результате произошёл конфликт, окончившийся весьма плачевно и имевший самые бедственные последствия для жречества Амона. Фивы стали в оппозицию к юном царю, и вскоре после того, как он окончил постройку нового храма, он решил принять крутые меры. Он хотел порвать со жреческими корпорациями и сделать Атона единым богом не только в своих мыслях, но и фактически; Амон же должен был очутится в положении нисколько не лучшем,чем все остальные боги его отцов.

Аменхотеп IV сменил свое тронное имя - «Амон доволен» наЭхнатон - «слуга Атону», он уничтожил имя «Аменхотеп» на памятниках своего отца и разрушил связанные с ним скульптуры сфинксов, сбросив их с обрыва в окрестностях Фив.»[6]

Однако реформы Эхнатона вызвали сильное сопротивление фиванских жрецов, которые стали настолько сильны, что диктовали свою волю даже фараонам. Жрецы Египта считали себя единственными посредниками между людьми и Богами, все от фараона до крестьянина должны были нести часть своего дохода в казну фиванских жрецов. Преемники Эхнатона вскоре вынуждены были пойти на перемирие с ними. Культы старых богов были восстановлены, позиции местного жречества вновь усилились.

10) Культ Осириса связан с распространением земледелия в Египте. Он бог производительных сил природы (в «Книге мертвых» он назван зерном, в «Текстах пирамид» - богом виноградной лозы), увядающей и воскресающей растительности. Так, сев считался похоронами зерна - Осириса, появление всходов воспринималось как его возрождение, а срезание колосьев во время жатвы - как умерщвление бога. Эти функции Осириса отразились в чрезвычайно распространенном сказании, описывающем его смерть и возрождение. Осириса, счастливо царствовавшего в Египте, коварно убил его младший брат, злой Сет. Сестры Осириса Исида (в то же время являющаяся его женой) и Нефтида долго ищут тело убитого, а найдя, оплакивают. Исида зачинает от мертвого мужа сына Гора. Возмужав, Гор вступает в борьбу с Сетом, на суде богов он с помощью Исиды добивается признания себя единственным правомочным наследником Осириса. Победив Сета, Гор воскрешает отца. Однако Осирис, не желая оставаться на земле, становится царем загробного мира и верховным судьей над умершими. Трон Осириса на земле переходит к Гору.

Связанные с Осирисом мифы нашли отражение в многочисленных обрядах. В конце последнего зимнего месяца «хойяк» - начале первого месяца весны «тиби» совершались мистерии Осириса, во время которых в драматической форме воспроизводились основные эпизоды мифа о нем. Жрицы в образах Исиды и Нефтиды изображали поиски, оплакивание и погребение бога. Затем происходил «великий бой» между Гором и Сетом. Драма завершалась водружением посвященного Осирису столба «джед», символизировавшего возрождение бога и, опосредствованно, - всей природы. В додинастический период праздник заканчивался борьбой двух групп участников мистерий: одна из них представляла лето, а другая - зиму. Победу всегда одерживало лето (воскрешение природы). После объединения страны под властью правителей Верхнего Египта характер мистерий меняется. Теперь борются две группы, одна из которых в одеждах верхнего Египта, а другая - Нижнего. Победа, естественно, остается за группой, символизирующей Верхний Египет. В дни мистерий Осириса справлялись также драматизированные обряды коронации фараонов. Во время мистерии молодой фараон выступал в роли Гора - сына Исиды, а умерший царь изображался Осирисом, сидящим на троне. Связанные с Осирисом мифы нашли отражение в многочисленных обрядах. В конце последнего зимнего месяца «хойяк» - начале первого месяца весны «тиби» совершались мистерии Осириса, во время которых в драматической форме воспроизводились основные эпизоды мифа о нем. Жрицы в образах Исиды и Нефтиды изображали поиски, оплакивание и погребение бога. Затем происходил «великий бой» между Гором и Сетом. Драма завершалась водружением посвященного Осирису столба «джед», символизировавшего возрождение бога и, опосредствованно, - всей природы. В додинастический период праздник заканчивался борьбой двух групп участников мистерий: одна из них представляла лето, а другая - зиму. Победу всегда одерживало лето (воскрешение природы). После объединения страны под властью правителей Верхнего Египта характер мистерий меняется. Теперь борются две группы, одна из которых в одеждах верхнего Египта, а другая - Нижнего. Победа, естественно, остается за группой, символизирующей Верхний Египет. В дни мистерий Осириса справлялись также драматизированные обряды коронации фараонов. Во время мистерии молодой фараон выступал в роли Гора - сына Исиды, а умерший царь изображался Осирисом, сидящим на троне. Большую роль в египетской мифологии играли представления о загробной жизни как непосредственном продолжении земной, но только в могиле. Ее необходимые условия - сохранение тела умершего (отсюда обычай мумифицировать трупы), обеспечение жилища для него (гробницы), пищи (приносимые живыми заупокойные дары и жертвы). Позднее возникают представления о том, что умершие (т. е. их ба, душа) днем выходят на солнечный свет, взлетают на небо к богам, странствуют по подземному царству (дуат). Сущность человека мыслилась в неразрывном единстве его тела, душ (их, считалось, было несколько: ка, ба; русское слово «душа», однако, не является точным соответствием египетского понятия), имени, тени. Странствующую по подземному царству душу подстерегают всевозможные чудовища, спастись от которых можно при помощи специальных заклинаний и молитв. Над покойным Осирис вместе с другими богами вершит загробный суд (ему специально посвящена 125-я глава «Книги мертвых»). Перед лицом Осириса происходит психостасия : взвешивание сердца умершего на весах, уравновешенных истиной (изображением богини Маат или ее символами). Грешника пожирало страшное чудовище Амт (лев с головой крокодила), праведник оживал для счастливой жизни на полях иару. Оправдан на суде Осириса мог быть только покорный и терпеливый в земной жизни, тот, что не крал, не посягал на храмовое имущество, не восставал, не говорил зла против царя и т. д., а также «чистый сердцем» ( «Я чист, чист, чист» - утверждает умерший на суде).

Большую роль в египетской мифологии играли представления о загробной жизни как непосредственном продолжении земной, но только в могиле. Ее необходимые условия - сохранение тела умершего (отсюда обычай мумифицировать трупы), обеспечение жилища для него (гробницы), пищи (приносимые живыми заупокойные дары и жертвы). Позднее возникают представления о том, что умершие (т. е. их ба, душа) днем выходят на солнечный свет, взлетают на небо к богам, странствуют по подземному царству (дуат). Сущность человека мыслилась в неразрывном единстве его тела, душ (их, считалось, было несколько: ка, ба; русское слово «душа», однако, не является точным соответствием египетского понятия), имени, тени. Странствующую по подземному царству душу подстерегают всевозможные чудовища, спастись от которых можно при помощи специальных заклинаний и молитв. Над покойным Осирис вместе с другими богами вершит загробный суд (ему специально посвящена 125-я глава «Книги мертвых»). Перед лицом Осириса происходит психостасия : взвешивание сердца умершего на весах, уравновешенных истиной (изображением богини Маат или ее символами). Грешника пожирало страшное чудовище Амт (лев с головой крокодила), праведник оживал для счастливой жизни на полях иару. Оправдан на суде Осириса мог быть только покорный и терпеливый в земной жизни, тот, что не крал, не посягал на храмовое имущество, не восставал, не говорил зла против царя и т. д., а также «чистый сердцем» ( «Я чист, чист, чист» - утверждает умерший на суде).

Анубис - бог-защитник и покровитель умерших; его зооморфное воплощение - распластавшийся на брюхе шакал черного цвета или собака, а также человек с головой шакала или собаки. В эпоху Древнего царства («Тексты пирамид») Анубис почитался как главный бог царства мертвых, однако в период Среднего и Нового царств он уступил свое место Осирису, а сам стал богом из окружения Осириса. В царстве мертвых Анубис вводит душу умершего в Зал Двух Истин, где происходит суд над ней, взвешивает его сердце на весах. Анубис играет важную роль при осуществлении погребального ритуала, в процессах бальзамирования и мумифицирования. Культовый центр - г. Кинополь.

11)

Религиозная система древнего Двуречья Страница 1

 

На протяжении долгих веков в культуре Двуречья шел процесс ликвидации одних божеств и культов и возвеличивания других, обработки и слияния мифологических сюжетов, изменения характера и облика тех богов, которым предстояло возвыситься и стать всеобщими (как правило, им приписывались деяния и заслуги тех, что оставались в тени или умирали в памяти поколений). Результатом этого процесса было сложение религиозной системы в той ее форме, как она дошла до наших дней по сохранившимся текстам и данным археологических раскопок. Религиозная система несла на себе заметный отпечаток реально существовавшей в этом регионе социально-политической структуры. В Месопотамии с ее множеством сменявших друг друга государственных образований (Шумер, Аккад, Ассирия, Вавилония) не было сильной стабильной государственной власти. Поэтому, хотя временами отдельные удачливые правители (Саргон Аккадский, Хаммурапи) достигали немалой власти и признанного могущества, централизованных деспотий в этом регионе, как правило, не было. Видимо, это сказалось и на фиксируемом религиозной системой статусе месопотамских правителей. Обычно они не именовали себя (и их не именовали другие) сыновьями богов, а сакрализация их практически ограничивалась предоставлением им прерогатив первосвященника или признаваемым за ними правом на непосредственный контакт с богом (сохранился обелиск с изображением бога солнца Шамаша, вручающего Хаммурапи свиток с законами, которые вошли в историю как законы Хаммурапи). Эта сравнительно невысокая степень централизации политической власти и соответственно обожествления правителя способствовала тому, что в Двуречье достаточно легко, без ожесточенного соперничества (что имело место в Египте) уживались друг с другом многие боги с посвященными им храмами и обслуживавшими их жрецами. Мифология сохранила сведения о шумерском пантеоне, существовавшем уже на ранних ступенях цивилизации и государственности в Двуречье. Главными считались бог неба Ан и богиня земли Ки, которые породили могущественного бога воздуха Энлиля, бога воды Эа (Энки), нередко изображавшегося в виде человека-рыбы и сотворившего первых людей. Все эти и многие другие боги и богини вступали друг с другом в сложные взаимоотношения, трактовка которых изменялась со временем и в зависимости от смены династий и этносов (семитские племена аккадцев, смешавшиеся с древними шумерами, принесли с собой новых богов, новые мифологические сюжеты). Большинство шумеро-аккадо-вавилонских богов имели антропоморфный облик и лишь немногие, как Эа или Нергал, несли на себе зооморфные черты, своеобразное воспоминание о тотемистических представлениях далекого прошлого. К числу священных животных месопотамцев относились бык и змея: в мифах нередко богов именовали «могущественными быками», а змея почиталась как олицетворение женского начала. Уже из древних шумерских мифов вытекает, что первым среди богов считался Энлиль. Однако власть его в пантеоне далеко не была абсолютной: семь пар великих богов, его родственников, временами оспаривали его власть и даже смещали с должности, низвергая в подземное царство за провинности. Подземное царство – это царство мертвых, где всевластно распоряжалась жестокая и мстительная богиня Эрешкигаль, которую смог усмирить лишь бог войны Нергал, ставший ее супругом. Энлиль и другие боги и богини были бессмертными, поэтому они, даже если попадали в подземное царство, возвращались оттуда после ряда приключений. Но люди, в отличие от них, смертны, так что их удел после смерти – вечное пребывание в сумрачном царстве мертвых. Границей этого царства считалась река, через которую души погребенных переправлял в царство мертвых специальный перевозчик (души непогребенных оставались на земле и могли причинить немало бед людям).

Жизнь и смерть, царство неба и земли и подземное царство мертвых – эти два начала отчетливо противопоставлялись в религиозной системе Двуречья. И не только противопоставлялись. Реальное бытие земледельцев с их культом плодородия и регулярной смены времен года, пробуждавшейся и умиравшей природы не могло не привести к представлению о тесной и взаимообусловленной связи между жизнью и смертью, умиранием и воскресением. Пусть люди смертны и никогда не возвращаются из подземного царства. Но природа бессмертна! Она ежегодно рождает новую жизнь, как бы воскрешая ее после мертвой зимней спячки. Эту-то закономерность природы и должны были отразить бессмертные боги. Неудивительно поэтому, что одно из центральных мест в мифологии месопотамцев заняла история о смерти и воскресении Думузи (Таммуза).

Богиней любви и плодородия в Двуречье была красавица Инанна (Иштар), богиня-покровительница города Урука, где в ее честь был построен храм (нечто вроде храма любви) со жрицами и храмовыми прислужницами, дарившими любому свои ласки (храмовая проституция). Как и они, любвеобильная богиня одаривала своими ласками многих – и богов и людей, но наибольшую известность получила история ее любви к Думузи. Эта история имела свое развитие. Вначале (шумерская версия мифа) Инанна, выйдя замуж за пастуха Думузи, принесла его в жертву богине Эрешкигаль в качестве платы за свое освобождение из подземного царства. Позже (вавилонская версия) все стало выглядеть иначе. Думузи, оказавшийся уже не только супругом, но и братом Иштар, погиб на охоте. Богиня отправилась в подземное царство за ним. Злобная Эрешкигаль оставила Иштар у себя. В результате жизнь на земле прекратилась: животные и люди перестали размножаться. Встревоженные боги потребовали от Эрешкигаль возвращения Иштар, которая и вышла на землю с сосудом живой воды, позволившей ей воскресить умершего Думузи.

История говорит сама за себя: Думузи, олицетворявший плодородие природы, погибает и воскресает при помощи богини плодородия, побеждающей смерть. Символика вполне очевидна, хотя появилась она далеко не сразу, а лишь в результате постепенной трансформации первоначального мифологического сюжета.

Мифология Двуречья богата и весьма разнообразна. В ней можно встретить и космогонические сюжеты, истории о создании земли и ее обитателей, в том числе вылепленных из глины людей, и легенды о подвигах великих героев, прежде всего Гильгамеша, и, наконец, рассказ о великом потопе. Знаменитая легенда о великом потопе, впоследствии столь широко распространившаяся среди разных народов, вошедшая в Библию и принятая христианским учением, не праздная выдумка. Жители Двуречья, особо выделявшие среди прочих богов бога южного ветра, гнавшего воды Тигра и Евфрата против течения и грозившего катастрофическими наводнениями, не могли воспринимать такого рода наводнения (особенно наиболее разрушительные из них) иначе как великий потоп. В том же, что такого рода катастрофическое нав