Очевидно, что именно с разрушением многообразия этого языка и когнитивных форм происходит утрата опыта откровения, способности воспринимать нуминозное. Кризис религии – кризис её языка, связан с нарушением действия религиозных символов: утрата их полисемии и, соответственно, «оборотности»; сведение к буквальному понятию, знаку, сравнению, «плоской» метафоре. Именно с этими явлениями разрушения языка религиозных символов связан распад мифологии и религии античности, а также появление первых известных нам «методологических учений», десакрализующих символ (эвгемеризм и пр.). На излёте Античности нуминозное понимание символа продолжают развивать мистически настроенные круги неоплатоников, влияющих уже, в свою очередь, на становление новой религиозной концепции – христианства.
Утрата религиозным символом нуминозного содержания характерно и для развивающейся христианской религии: со временем количество понятийных форм постоянно возрастает, а количество нуминозно-символических уменьшается; рационализм доминирует, мистические же учения теряют связь с реальными вещами-символами. Объясняется это также постоянным сознательным дистанцированием от религиозного опыта языческих культур, «основанного» целиком на иерофаниях и теофаниях в конкретных вещах и природных объектах.
Нуминозное действие вещных религиозных символов устойчиво сохраняется в рамках «народных религий», например, в «народном православии» – здесь религия всё ещё устойчиво живёт не только в книгах, но и в окружающем ландшафте. Однако в последние сто лет темпы разрушения традиционных культур увеличились в геометрической прогрессии. С утратой множества локальных вариаций обрядов и верований, мы теряем богатство языка религиозных символов, богатство бесчисленных нюансов форм взаимодействия с Иным миром, получая «взамен» суррогат официально закреплённых, а потому абстрактных, рационалистических форм. Требуется значительное усилие личной или коллективной (например, в общине монастыря, «домашней церкви» протестантов и пр.) мистики, чтобы экзистенциально наполнить предлагаемые формы и, тем более, испытать посредством них нуминозный опыт.
Как пишет об этих явлениях Мел Томпсон, «в западной культуре, особенно в сфере науки, преобладает буквальный язык. В силу этого религиозные верования иногда понимают буквально и рассматривают их как высказывания, которые можно доказать эмпирически…» [10, с. 99]. Однако, «если воспринимать язык религии в буквальном смысле, это неизменно порождает проблемы» [10, с. 83].
Образно говоря, быть религиозным человеку в древнем мире было легче, чем нашему современнику-христианину. Язычнику или магу эпохи Возрождения религиозным быть проще, поскольку в их случае боги и духи были нужны в реальной проблемной ситуации и для конкретной помощи, в рамках этой практики «на правах монополиста» сохранялся и развивался религиозный язык и, в частности, его разновидность – язык магии. Подобно этому учёный нуждается в помощи нового методологического приёма или способа (получения эффекта, его исследования, понимания, дальнейшей интерпретации) и так развивает язык своей концепции.
С развитием европейской науки выяснилось, что множество проблемных ситуаций гораздо эффективнее решать средствами науки, выражая их при этом максимально просто, в однозначной понятийной форме. Эффективность средств религии, в том числе её языка, способов познания и ориентации в мире, всё чаще ставилась под сомнение.