Подвижный миф»: специфика шаманского знания

Как уже говорилось выше, современные традиционные культуры – кладезь материала для «неклассической» методологии религиозного знания. В этих культурах имеются целые «профессиональные касты» людей (священники, жрецы, шаманы, сказители, гадатели, целители, духовидцы, провидцы, колдуны и пр.) социальной ролью которых является те или иные способы и формы общения с Иным миром. Отправляясь странствовать в Нижний или Верхний мир, шаман, в зависимости от возникающей там ситуации, реализует те или иные (или создаёт новые) стратегии ориентации в неизвестном и опасном пространстве, сталкивается с новым, непонятным, пугающим знанием, осознавая и моделируя его с помощью наличных когнитивных средств и т.д.

Шаманы, эпические герои и простые люди, поднимаясь на гору, на перевалах и в других особых, «пограничных» природных местах проделывают некий путь между мирами, преодолевают границу Своего и Иного миров. Говоря о таких людях в Иных природных мирах, новосибирские исследователи алтае-тюркской культуры заключают: «Эти миры, существующие в неопределённом множестве, почти не соотнесены один с другим. Таким образом, путь сводится к пересечению границы между мирами. Сам путь в большинстве случаев описывается как набор или череда границ: "без счёта горы переваливали, без счёта реки переезжали". …Миры, в которые попадает герой, находятся одновременно и далеко, и очень близко. Несколько упрощая картину, можно сказать, что они везде» [6, с. 77-78].

Ритуально-магические действия пути шамана при его восхождении на сакральную гору имеет когнитивный аспект: новые знания, новые действия в неизвестности появляются здесь при преодолении границ. Границы – обязательное условие оборотности, активности вещных религиозных символов. Действия человека в нуминозном пространстве, как и мышление вообще, моделируется архетипическим образом пути.

«Небесный мир… тюрков Южной Сибири выглядит как слоёный пирог: небо разделено на горизонтальные ярусы (слои), густо населённые звёздами, духами, светилами. …Мифологическая стратиграфия пространства довольно проста и естественна: небо расслаивается, делается умопостигаемым. То, что нельзя охватить целиком, предстаёт в частных проявлениях. Деление неба на слои – это способ описания небесного мира, так же как выделение «слоёв земли» - членение пространства нижнего мира», - [6, с. 92-93] - и Нижний, и Верхний небесный миры прежде всего являются Иным пространством, - непредсказуемым, изменчивым, случайным и неизвестно-безграничным в своих характеристиках. Но поскольку Иное естественно присутствует в жизни человека, его (Иное) требуется как-то описать, понять, т.е. как-то задействовать в деятельности человека. Иное, благодаря человеческому описанию, предстаёт хоть в каком-то явленном, доступном для человеческой природы виде. Представления о строении и облике Верхнего или Нижнего мира, несмотря на их подробность, являются всего лишь частными, относительными описаниями Иного в рамках данной культуры (рода, народа) или практики какого-то кама, о чём свидетельствует, например, вариативность материала таких представлений или заявления самих рассказчиков о незнании истинной природы существ Иного мира.

Мифология шаманов-камов наиболее глубоко, полно и обширно объемлет устройство Вселенной. Именно камы и подобные им люди, по нашему опыту, являются в наши дни сосредоточением, хранителями традиционного знания о природе. В их рассказах проступают мотивы архаичных космогонических, этиологических мифов. Практика и мифология камов в максимальной степени проникнута опытом иерофаний. Именно шаманы являются своего рода силой изменчивости, обновления традиции. «Надо иметь в виду, что именно шаманы очень быстро и продуктивно впитывают любые влияния со стороны, включая их в уже сложившуюся картину мира, в поле своей деятельности, таким образом, усиливая себя, расширяя свои возможности» [2, с. 129]. Шаман – наиболее мобильный структурный элемент в системе живого традиционного знания, и, нам думается, это функционально оправданно – мир Иного никогда не может быть абсолютно предсказуем, то есть описан в виде стройной неизменной системы традиционных верований.

Рассматривая «отсутствие жёсткого дуализма в понимании мира и человека» мифологического мышления традиционных культур, исследователи-мифологи считают прямым следствием этого существование «фигуры посредника, медиатора» - человека-шамана: «Он связывает воедино все области Вселенной, регулирует процессы «взаимообмена», движения жизни. Шаманы и всевозможные сакральные лица взяли на себя тяжкий труд. Мыслью, словом и делом они отрицали однозначность окружающего мира, проникая в своих полётах-фантазиях в сферы зыбкого, вероятностного» [8, с. 187-188].

В шаманских путях, в посещении сакральных мест, в прецедентах быличек (рассказы о встрече с непознанным или нечистой силой) человек сталкивается с «пучками откровений», с последовательными вспышками иерофаний, иными словами, его посещают озарения (как в пророческих сновидениях), в которых он получает новое знание, необходимое для действий в очень опасной ситуации.

Таким образом, сакральный путь – это действия в опасности и неизвестности. Это проблемная ситуация с очень высокой степенью риска. Даже самая малая ошибка (когнитивно-деятельностное несоответствие) тут недопустима. Это одновременно и очень жёсткая (т.к. угроза гибели – отсюда требование определённости действий), и открытая (т.к. неизвестность – неопределённость контекста) ситуация. Сбор фольклорного материала о таких ситуаций, анализ этих текстов, выявление содержащихся в них когнитивных сценариев – возможный подход в изучении когнитивного аспекта иерофаний.

Даже сами нуминозные существа, угрожающие или помогающие попадающему в Иной мир человеку, обладают отчётливым когнитивным аспектом. «Неразвитой душе мысль является; она не есть продукт, создаваемый ею», – пишет К.Г. Юнг о явлении духов человеку, имея в виду под «неразвитостью» архаичность [9, с. 32]. Также и славянские рассказы, например, о встрече с лешим – не выдумка, не сказка, а частный случай мифологического мышления, сам же леший и его взаимодействия с миром людей – религиозные вещные символы, коллективные представления, своего рода «категории» этого мышления.

Анализируя подобный нуминозный опыт (опыт шаманов, взаимодействие с существами низшей демонологии) Рудольф Отто, называет его «нуминозным моментом грубого», полагая обязательным основанием любого религиозного опыта [см. 7, с. 204].

О методологической ошибке буквального логического понимания мифа и о несомненной эвристической пользе мифологических представлений Р. Отто высказывается следующим образом: «Насквозь схематизированный миф, равно как и доведённая до логического конца схоластика, чеканятся из материала религии, но делают её саму плоской и, в конечном счёте, способствуют её вытеснению.

Даже на самой нижней ступени религии свойственным для неё является своеобразный чувственный момент, а именно ступор перед чем-то «совершенно Иным», как бы потом такое «Иное» ни называли – духом, демоном, дивом, или вообще никак не называли…» [7, с. 45].

* * *

Историческое развитие познающих средств в рамках парадигмального сдвига «от Мифа к Логосу» несёт для нас, безусловно, не только позитивные последствия. В одном из своих выступлений Карл Густав Юнг говорил о «колоссальной жертве», которую пришлось понести человечеству, когда оно пошло по пути развития современного понятийного сознания. Эффективность понятийного мышления привела, с одной стороны к расцвету и прогрессу научного познания, однако, с другой стороны, были «отменены» все прочие возможные пути развития. Одним из негативных эффектов этих процессов явилась утрата человеком опыта откровения.

Современная проблема религиозного откровения для многих из нас подобна трагическому мотиву из «Соляриса» Станислава Лема. Астронавт и инопланетный, непонятным образом разумный океан – это человек и Бог, вступающие в диалог. Словно бы сообразно древней мифологической идее подобия океан создаёт, «лепит», одушевляет образы из сокровенно-сакральных глубин оказавшегося рядом человека – это иерофания, откровение, разговор Бога с человеком. Трагичный, надломленный, в отсутствии языка проходящий сквозь смерть и животное чувство.