Заслуженное уважение

 

На траве, опустив подбородок на сложенные руки, растянулся мальчишка. В переплетении стеблей и корней ему неожиданно открылись удивительные миниатюрные джунгли, населённые муравьями, жуками и даже – хотя в то время он ещё этого не знал – миллиардами почвенных бактерий, беззвучно и незаметно питающих экономику микромира. Любознательный ум мальчика силился постигнуть сущность скрытого в траве крошечного леса, растущего, казалось, на глазах, готового сравняться со Вселенной. Это переживание пробудило в ребёнке религиозные чувства, и со временем он стал священником. Получив сан в англиканской церкви, он работал капелланом в моей школе и был одним из моих любимых учителей. И если сегодня никто не может сказать, что меня насильно пичкали религией, то это благодаря таким, как он, просвещённым, либеральным священникам.[6]

В другое время и в другом месте я сам был таким же мальчишкой: меня потрясало созерцание Ориона, Кассиопеи и Большой Медведицы, до слёз трогала беззвучная музыка Млечного Пути, кружили голову ароматы африканских плюмарий и бьюмонтий. Трудно сказать, почему одни и те же эмоции увлекли нашего школьного капеллана в одну сторону, а меня – совершенно в другую. Среди учёных и рационалистов нередко встречаешь полумистические чувства по отношению к природе и Вселенной, но они никоим образом не связаны с верованиями в сверхъестественное. Думаю, что в детстве нашему капеллану (так же, как и мне) не были известны заключительные строки «Происхождения видов» – знаменитый фрагмент о «густо заросшем береге, покрытом многочисленными, разнообразными растениями», «с поющими в кустах птицами, порхающими вокруг насекомыми и копошащимися в мокрой земле червями». Попадись они ему на глаза, непременно запали бы в душу, и, возможно, вместо библейских объяснений, мальчик вслед за Дарвином убедился бы в том, что всё возникло «благодаря господствующим вокруг законам»:

 

Так вот, из происходящей в природе борьбы, из голода и смерти, непосредственно возникает величайший результат, какой ум в состоянии представить: появление высших животных. Какое величие в этом взгляде на жизнь, которая во всём своём многообразии первоначально затеплилась в одной или нескольких формах; между тем как наша планета продолжает вращаться согласно неизменным законам тяготения, из такого простого начала развилось и продолжает развиваться бесконечное число самых прекрасных и самых изумительных форм.

 

В книге «Голубое пятнышко» Карл Саган писал:

 

Как получилось, что ни в одной из популярных религий её последователи, попристальней присмотревшись к науке, не заметили: «Так всё, оказывается, гораздо лучше, чем мы думали! Вселенная намного больше, чем утверждали наши пророки, – величественнее, элегантнее, сложнее»? Вместо этого они бубнят: «Нет, нет и нет! Пусть мой бог и невелик – меня он и таким устраивает». Религия – неважно, старая или новая, – прославляющая открытое современной наукой величие Вселенной, вызывала бы восторг и почтение, которое и не снилось традиционным культам.

 

Все труды Сагана – о монополизированном религией в течение последних столетий чувстве удивления. Я в своих книгах пытаюсь добиться того же. И по этой причине меня часто называют глубоко религиозным человеком. Я получил письмо от одной американской студентки, спросившей своего профессора, что он обо мне думает. Тот ответил: «Его позитивистская наука с религией несовместима, но он самозабвенно поёт дифирамбы природе и Вселенной. Я считаю, что это – религия!» Однако прав ли он? Вряд ли. Нобелевский лауреат, физик (и атеист) Стивен Вайнберг в книге «Мечты об окончательной теории» высказался об этом как нельзя лучше:

 

Некоторые используют слово «бог» настолько широко и щедро, что неизбежно находят бога везде, куда бы ни взглянули. Нередко слышишь фразы: «Бог – совокупность всего», «Бог – лучшая часть человеческой природы», «Бог – это Вселенная». Безусловно, слову «бог», как и всякому другому, можно придать любое желаемое значение. Если вам угодно провозгласить, что бог – это энергия, вы найдёте бога и в куске угля.

 

Разумеется, Вайнберг прав, и, чтобы слово «бог» не утратило полностью своего значения, необходимо использовать его лишь в том смысле, в каком люди обычно его понимают: для обозначения сверхъестественного создателя, которого «можно превозносить».

К сожалению, возникает много недоразумений, когда веру в сверхъестественное существо путают с тем, что можно определить, как «эйнштейновская» религия. Эйнштейн время от времени говорил о боге (и он не единственный из учёных‑атеистов, кто делал это); его высказывания подвергаются неверному толкованию сторонниками сверхъестественного, жаждущими принять желаемое за действительное и залучить в свой лагерь такого выдающегося мыслителя. Широко известно ложное толкование торжественной (или лукавой?) заключительной фразы из книги Стивена Хокинга «Краткая история времени»: «И тогда мы прочтём мысли бога». Некоторые – ошибочно, конечно, – поверили, что Хокинг верит в бога. Биолог Урсула Гуденоу в книге «Священные загадки природы» использует ещё более религиозные метафоры, чем Хокинг или Эйнштейн. Ей импонируют церкви, мечети, храмы, и многие цитаты из её книги, использованные вне контекста, легко могут быть взяты на вооружение адептами веры в сверхъестественное. Гуденоу даже называет себя «верующим натуралистом». Однако при внимательном прочтении книги выясняется, что она не менее убеждённый атеист, чем я сам.

«Натуралист» – понятие расплывчатое. У меня оно вызывает в памяти любимого детского героя доктора Дулитла из книжки Хью Лофтинга (который, кстати, имеет довольно много общего с «философствующим» натуралистом, который путешествует на корабле её величества «Бигль»[7]). В восемнадцатом и девятнадцатом столетиях слово «натуралист» означало то же, что оно означает для нас и сегодня: человек, изучающий естественные науки. Такими натуралистами, начиная с Гилберта Уайта и далее, часто были служители религии. И сам Дарвин в молодости собирался стать священником, полагая, что необременительная жизнь сельского пастора позволит ему беспрепятственно предаться страсти к изучению жуков. Философы, однако, используют термин «натуралист» в совершенно ином смысле, а именно – как противоположность «стороннику сверхъестественного». Джулиан Баггини в книге «Атеизм. Краткое введение» так объясняет склонность атеистов к натурализму: «Большинство атеистов полагает, что, хотя во Вселенной присутствует только одна имеющая физическую природу субстанция, она порождает мысли, чувство прекрасного, эмоции, моральные ценности – в общем, всю сумму обогащающих человеческую жизнь явлений».

Мысли и эмоции людей возникают из невероятно сложных взаимодействий физических элементов мозга. По философскому определению атеист – это человек, считающий, что за границами естественного, физического мира ничего не существует; за кулисами обозреваемой Вселенной нет никакого сверхъестественного разумного творца, душа не переживает тело, и чудеса – помимо ещё не объяснённых природных явлений – не происходят сами собой. Если случается событие, выходящее, казалось бы, в нашем теперешнем, ограниченном понимании мира за рамки естественного, мы надеемся со временем найти разгадку и включить его в ряд природных явлений. Радуга не теряет своей прелести от того, что мы научаемся разделять её на цвета спектра.[8]

Великие учёные нашего времени, верующие на первый взгляд, оказываются, как правило, далеко не религиозными, стоит пристальней рассмотреть их убеждения. Это, без сомнения, можно сказать об Эйнштейне и Хокинге. Нынешний Королевский астроном и президент Королевского общества Мартин Риз сказал мне, что ходит в церковь как «неверующий англиканец… чтобы не отрываться от общества». В бога он не верит, но, подобно многим учёным, исповедует уже упоминавшийся мною поэтический натурализм. Недавно во время телевизионных дебатов я призвал своего друга, почтенного представителя британского еврейства, гинеколога Роберта Уинстона признать, что его иудаизм носит именно такой характер и что на самом деле он не верит ни во что сверхъестественное. Он почти сознался, но увернулся в последний момент (честно говоря, это он должен был интервьюировать меня, а не наоборот).[9]Я продолжал настаивать, и он сказал, что иудаизм помогает ему дисциплинировать себя, организовывать распорядок жизни и стремиться к добру. Может быть и так, но это, конечно, никоим образом не оправдывает религиозные заявления сверхъестественного плана. В мире есть множество интеллектуалов‑атеистов, продолжающих гордо именовать себя иудеями и соблюдать иудейские обычаи; некоторые делают это из уважения к древним традициям, некоторые – в память о погибших предках, а многие с готовностью называют «религией» испытываемый ими – вспомним известнейший пример Альберта Эйнштейна – пантеистический восторг, и это серьёзно запутывает ситуацию. Они не верят в бога, но, говоря словами Дэна Деннета, «верят в веру».[10]

Наиболее часто цитируют следующую фразу Эйнштейна: «Наука без религии хрома, религия без науки слепа». Но Эйнштейн также сказал:

 

То, что вы читали о моих религиозных убеждениях, – это, конечно, ложь; ложь, которая навязчиво повторяется. Я не верю в персонифицированное божество и никогда этого не отрицал, а всегда ясно об этом говорил. Если во мне и есть что‑то, что можно назвать религиозным, то это – безграничное восхищение структурой мироздания, насколько наша наука может её постичь.

 

Не кажется ли вам, что Эйнштейн противоречит себе? Что из его высказываний можно надёргать цитат в поддержку обеих сторон дискуссии? Нет. Под «религией» Эйнштейн подразумевал не совсем то, что обычно обозначается этим словом. И если продолжить мои пояснения относительно различий между сверхъестественными религиями с одной стороны и эйнштейновской религией с другой, то, пожалуйста, имейте в виду, что я считаю заблуждением только сверхъестественных богов.

Приведу ещё несколько цитат из Эйнштейна, чтобы лучше показать, в чём заключается его религия:

 

Я – глубоко религиозный безбожник. Можно сказать, что это своего рода новая религия.

 

 

Я никогда не приписывал Природе никакой цели, преднамеренного стремления или чего‑либо, чему можно дать антропоморфическое толкование. Природа – величественное здание, которое мы в состоянии постичь очень неполно и которое возбуждает в душе мыслящего человека чувство скромного смирения. Это поистине благоговейное чувство с мистицизмом ничего общего не имеет.

 

 

Идея персонифицированного божества никогда не была мне близка и кажется довольно наивной.

 

После смерти Эйнштейна апологеты религии по понятным причинам пытаются залучить его в свой лагерь. Однако верующие современники воспринимали его совсем по‑другому. В 1940 году Эйнштейн опубликовал знаменитую статью, в которой разъяснял своё заявление: «Я не верю в персонифицированное божество». Это и аналогичные утверждения вызвали шквал писем от сторонников традиционных верований, многие из которых взывали к еврейскому происхождению Эйнштейна. Приводимые ниже цитаты взяты из книги Макса Джаммера «Эйнштейн и религия» (по которой я также в основном цитирую слова самого Эйнштейна, отражающие его взгляды на религию).

Католический епископ из Канзаса заявляет: «Очень грустно видеть, как человек, принадлежащий к народу Ветхого Завета и его учений, отрицает великую традицию своей нации».

Его поддерживает другой католический священник: «Нет никакого другого бога, кроме персонифицированного бога… Эйнштейн не понимает того, о чём говорит. Он целиком и полностью заблуждается. Некоторые думают, что, достигнув учёных высот в какой‑либо науке, они получают право высказывать мнение по всем вопросам». Здесь нужно рассмотреть, действительно ли религия является такой сферой, в которой можно претендовать на обладание экспертным мнением. Ведь данный священник вряд ли стал бы считаться с мнением учёного‑«фейолога» – специалиста по точной форме и цвету крылышек фей. И он и епископ решили, что, поскольку Эйнштейн не получил богословского образования, он неверно понял природу бога; но Эйнштейн, наоборот, отлично сознавал, что именно он отрицает.

Представляющий некий экуменический союз американский юрист‑католик написал Эйнштейну:

 

Мы глубоко сожалеем, что Вы сделали подобное заявление… высмеивающее идею персонифицированного бога. За последние десять лет не появилось ничего более изощрённого, чем Ваше заявление, убеждающее людей в том, что у Гитлера имелись определённые причины высылать евреев из Германии. Даже принимая во внимание Ваше право на свободу слова, я тем не менее утверждаю, что Ваше заявление делает Вас одним из самых серьёзных источников раздоров в Америке.

 

Нью‑йоркский рабби сказал: «Безусловно, Эйнштейн является великим учёным, но его взгляды диаметрально противоположны иудаизму».

«Но»? Почему «но»? Почему не «и»?

Президент Исторического общества Нью‑Джерси написал письмо, настолько очевидно обнаруживающее слабость религиозного ума, что его стоит перечитать дважды:

 

Мы уважаем Ваши познания, д‑р Эйнштейн, однако Вы, по‑видимому, не постигли одного, а именно, что Бог – это дух, и его так же невозможно обнаружить при помощи телескопа или микроскопа, как невозможно, анализируя мозг, найти человеческие мысли или эмоции. Широко известно, что религия основана на Вере, а не на знаниях. Возможно, у каждого думающего человека возникают порой минутные сомнения в существовании Бога. Моя собственная вера смущалась не однажды. Но я никогда, никому не рассказывал о своих духовных колебаниях по двум причинам: 1) я боялся, что, возможно, самим фактом высказывания своих сомнений я нарушу и погублю жизнь и надежды другого человеческого существа; 2) потому что я согласен с писателем, который сказал: «В человеке, разрушающем веру другого, есть что‑то злое»… Я надеюсь, д‑р Эйнштейн, что Вас просто неправильно процитировали и что Вы скажете что‑либо более приятное огромному количеству горячо почитающих Вас американцев.

 

Как откровенно разоблачает себя здесь автор! Каждая фраза пропитана интеллектуальной и моральной трусостью.

Менее жалким, но более шокирующим было письмо основателя Ассоциации молельного дома Голгофы из Оклахомы:

 

Профессор Эйнштейн, я верю, что каждый американский христианин ответит Вам: «Мы не откажемся от своей веры в нашего Бога и Сына Его Иисуса Христа, а если Вы не разделяете вероисповедание народа этой страны, то можете убираться, откуда приехали». Я делал всё возможное, восхваляя Израиль, а тут появились Вы и одной‑единственной фразой из своих богохульных уст сумели свести на нет все попытки любящих Израиль христиан избавиться в нашей стране от антисемитизма. Профессор Эйнштейн, каждый американский христианин немедленно ответит Вам: «Либо отправляйтесь вместе со своей идиотской, лживой теорией эволюции обратно в Германию, откуда Вы приехали, либо прекратите попытки лишить веры людей, приютивших Вас, когда Вам пришлось бежать из родной страны».

 

Все эти религиозные критики верно поняли одну вещь: Эйнштейн не был одним из них. Он неоднократно возмущался, когда его зачисляли в теисты. Может, он был деистом, как Вольтер и Дидро? Или пантеистом, как Спиноза, философией которого он восхищался: «Я верю в бога Спинозы, проявляющего себя в упорядоченной гармонии окружающего мира, а не в бога, занимающегося судьбами и делами отдельных людей»?

Уточним ещё раз терминологию. Теист верит в сверхъестественный разум, который, помимо своей главной работы по первоначальному творению Вселенной, продолжает находиться в ней, чтобы наблюдать за дальнейшей судьбой своего творения и оказывать на неё воздействие. Во многих теистических системах божество глубоко вовлечено в людские деяния. Оно отвечает на молитвы, прощает или наказывает грехи, совершая чудеса, вмешивается в ход событий, печётся о хороших и дурных деяниях и знает, когда мы их совершаем (или даже помышляем совершить). Деист также верит в сверхъестественный разум, но деятельность этого разума ограничена созданием законов, определяющих развитие и работу Вселенной. Далее деистический бог в ход мироздания не вмешивается, и уж конечно он не заинтересован в делах людей. Пантеисты совсем не верят в сверхъестественного бога; они используют термин «бог» в качестве не имеющего сверхъестественной нагрузки синонима природы, или Вселенной, или проявляющейся в её работе гармонии. Деисты отличаются от теистов тем, что их бог не отвечает на молитвы, не интересуется грехами и исповедями, не читает наши мысли и не вмешивается в жизнь, совершая по своему усмотрению чудеса. Деисты отличаются от пантеистов тем, что деистический бог представляет собой своего рода космический разум, а не метафорический или поэтический синоним вселенской гармонии. Пантеизм – это приукрашенный атеизм. Деизм – сильно разжижённый теизм.

Имеются все основания считать, что знаменитые изречения Эйнштейна типа «Бог изощрён, но не зловреден», или «Бог не играет в кости», или «Был ли у бога выбор, когда он создавал Вселенную?» являются пантеистическими, а не деистическими и уж никак не теистическими. «Бог не играет в кости» нужно понимать как: «Сущность мироздания не базируется на случайности». «Был ли у бога выбор, когда он создавал Вселенную?» подразумевает: «Могла ли Вселенная образоваться каким‑либо другим путём?» Эйнштейн использовал термин «бог» чисто в метафорическом, поэтическом смысле. Так же, как Стивен Хокинг и большая часть других физиков, время от времени прибегающих к языку религиозных метафор. Книга Пола Дэвиса «Рассудок бога» обитает где‑то посередине между пантеизмом Эйнштейна и сложной формой деизма – и за неё он получил премию Темплтона (очень крупный денежный приз, ежегодно присуждаемый Фондом Темплтона учёному, готовому, как правило, сказать что‑нибудь приятное о религии).

Давайте подведём итог эйнштейновской религии ещё одной цитатой из самого Эйнштейна: «Способность воспринимать то непостижимое для нашего разума, что скрыто под непосредственными переживаниями, чьи красота и совершенство доходят до нас лишь в виде отражённого слабого отзвука, – это и есть религиозность. В этом смысле я религиозен». В этом смысле я тоже религиозен, с той поправкой, что «непостижимое» не означает «закрытое для постижения». Но я предпочитаю не называть себя религиозным, ибо это приводит к неправильному пониманию. Такое неверное понимание вредно, ибо для большинства людей «религия» означает веру в сверхъестественное. Об этом хорошо сказал Карл Саган: «…если под “богом” подразумеваются физические законы Вселенной, то, безусловно, такой бог есть. Этот бог не удовлетворяет человеческие эмоциональные потребности… молиться закону всемирного тяготения глупо».

Интересно, что последнее замечание Сагана в 1940 году предвосхитил профессор Американского католического университета его преподобие доктор Фултон Дж. Шин в своих яростных нападках на Эйнштейна за его отказ от персонифицированного бога. Шин саркастически вопрошал, найдутся ли желающие отдать жизнь за Млечный Путь. По‑видимому, он полагал, что приводит аргумент против позиции Эйнштейна, а не в её поддержку, поскольку далее следует: «В его космической религии есть одна ошибка – попавшая в название лишняя буква “с”». Трудно найти в убеждениях Эйнштейна комическое, однако мне хотелось бы, чтобы физики перестали использовать термин «бог» в метафорическом смысле. Метафорический или пантеистический бог физиков колоссально далёк от вездесущего, чудотворного, читающего мысли, наказывающего за грехи и внимающего молитвам бога Библии, священников, мулл, рабби и простых прихожан. По‑моему, смешение этих двух понятий аналогично интеллектуальной измене.