Послание 2, к Нектарию, епископу Константинопольскому

По-видимому, настоящая жизнь наша во всем оставлена без Божия попечения, которое охраняло Церкви во времена, нам предшествовавшие. И у меня до того упал дух от бедствия, что я не считаю несчастьями собственных скорбен в жизни своей, хотя они весьма тяжки и многочисленны и, приключившись кому иному, показались бы неудобовыносимыми, но смотрю на одни общие стра­дания Церквей, об уврачевании которых если не заботиться в настоящее время, то, дело дойдет постепенно до совершенной без­надежности. Еретики Ариане и Евдоксиане, не знаю кем подвигну­тые к безумию, как будто получив на то свободу, выставляют напоказ свой недуг, собирая Церкви, как будто делают сие по праву. А спорливые последователи Македония дошли до такого безумия, что, присвоив себе имя епископов, появляются в наших местах, называя рукоположителем своим Елевая. Домашнее же наше зло—Евномий не довольствуется чем-нибудь обыкновенным, но считает для себя потерею, если не всех увлек с собою в погибель. Но это еще сносно; всего же тягостнее в церковных бедствиях дерзость Аполлинаристов, которым, не знаю как, твоя святость попустила присвоить себе наравне с нами власть иметь свои собрания. Без сомнения ты, по Божьей благо­дати, весьма сведущ в божественных таинствах, не только можешь защитить правое учение, но знаешь и то, что выдумано ере­тиками против здравой веры.— Впрочем и от нашего может быть смирения не безвременно будет твоей пречестности услы­шать, что в руках у меня есть Аполлинариево сочинение, в котором излагаемое превосходит всякое еретическое учение. Ибо в нем утверждается, что плоть, принятая Единородным Сыном Божиим в деле домостроительства для обновления естества нашего, не в последствии приобщена, но от начала было в Сыне сие телесное естество, и в доказательство таковой нелепости, худо воспользовавшись одним изречением Евангельским,. Аполлинарий приводит: «никто же взыде на небо, токмо сшедый с небесе Сын человеческий» (Иоан. 3, 13),—как будто Он был уже Сы­ном человеческим еще до снисшествия на землю, и снисшел, принеся с Собою собственную плоть, ту, которую имел на небе, предвечную и принадлежащую к сущности. Приводит еще и Апостольское одно изречение, оторвав оное от целого состава речи; «вторый человек с небесе» (1 Кор. 15, 47). Потом дока­зывает, что сей приходящий свыше человек не имеет ума, и Божество Единородного, восполняющее в Нем место ума, соста­вляет часть человеческого состава и именно третью; потому что в Нем есть душа и тело по человечеству, а ума нет, но место ума восполняет Божие Слово. И это еще не самое худшее; напротив того, всего нестерпимее, что, по рассуждению Аполлинария, сам Единородный Бог, Судия всех, Начальник жизни и Истребитель смерти, смертен, приял страдание собственным Божеством Своим, и во время тридневного умерщвления плоти, соумерщвлялось и Божество, и таким образом воскрешено опять от смерти Отцем. Долго было бы пересказывать все прочее, что еще присовокупляет он к таковым нелепостям. Посему, если так умствующие имеют право иметь свои собрания, да рассудит твоя испытанная во Христе мудрость, что, когда мы не согласны с ними в образе мыслей, дать им право иметь свои собрания значит не иное что, как признать, что учение их истиннее нашего. Ибо, если дозволяется им, как благочестивым, учить сообразно с их образом мыслей и свободно проповедовать содержимое ими учение, то не явно ли сим осуждается учение Церкви, как будто истина на их стороне? Ибо не естественно быть истинными двум противным учениям об одном и том же. Как же твой велико-даровитый и высокий ум потерпел, чтобы не воспользоваться обычною свободою к уврачеванию такого зла? Но если прежде не было сделано сего, по крайней мере теперь да восстанет твое не укоризненное в добродетели совершенство и внушит благочести­вейшему Царю, что не будет никакой пользы от всей заботли­вости его о Церквах, если такое зло, стремящееся к ниспровержению здравой веры, усилится по причине данной им свободы.