ОБЩЕСТВО КАК ВОПЛОЩЕНИЕ БОГА

Все эти факты, особенно последний, говорят о том, что религия есть дело племенное, и напоминают нам известное изречение Робертсона-Смита о том, что примитивная религия — скорее забота об­щества, нежели забота индивида. Эта экстравагантная фраза содер­жит изрядную долю истины; впрочем, в науке понять, где скрыва­ется истина, и полностью раскрыть ее — отнюдь не одно и то же. Фактически Робертсон-Смит только сформулировал проблему: по­чему примитивный человек проводит свои церемонии публично? Какова связь между обществом и истиной, откровением и поклоне­нием которой и является религия?

На эти вопросы некоторые современные антропологи, как мы знаем, дают четкий, вроде бы убедительный и чрезвычайно простой ответ. Проф. Дюркгейм и его последователи утверждают, что рели­гия социальна, ибо все ее Истины, ее Бог или Боги, сам Материал, из которого она создается — все это не что иное, как обожествленное общество.

Кажется, что эта теория очень хорошо объясняет и публичный характер культа, и вдохновение и утешение, которые человек — со­циальное животное — находит в религиозном братстве, и отсутствие толерантности у религии, особенно в ее ранних формах, и непрелож­ность ее моральных принципов, и прочие подобные факты. Эта теория также отвечает нашей современной склонности к демократизму, кото­рая в социальной науке проявляется как тенденция объяснить все ско­рее "коллективными", чем "индивидуальными" факторами. Vox роpuli, vox Dei* — это выглядит как трезвая научная истина и конечно же не может не импонировать современному читателю.

Однако если поразмыслить, возникает ряд возражений, причем довольно серьезных. Каждый, кто глубоко и искренне уходил в религию, знает, что самые сильные религиозные чувства пережива­ются в уединении, в отрешенности от мира, в сосредоточенности мыслей и духовной изоляции, а не в сумятице толпы. Неужели примитивной религии абсолютно неведомо одиночество? Всякий, кто либо непосредственно общался с дикарями, либо знает их бла­годаря тщательному изучению литературы, вряд ли усомнится в обратном; такие факты, как изоляция посвящаемых во время ини­циации, их индивидуальное, личное самоутверждение в ходе испы­таний, их приобщение к миру духов, божеств и сверхъестественных сил в уединенных местах — все это указывает на то, что примитив­ному человеку часто приходится оставаться один на один с религией. И как мы уже видели ранее, веру в бессмертие нельзя объяснить, не обращаясь к предпосылкам религиозности в душевном складе индивида, с его страхом и отчаянием перед лицом неминуемой смер­ти. Нельзя сказать, что примитивная религия совсем лишена своих пророков, провидцев, прорицателей и толкователей веры. Все эти факты, хотя, конечно же, и не доказывают, что религия обусловлена сугубо индивидуальными переживаниями, все же вряд ли позволя­ют рассматривать ее как просто и чисто Социальное явление.

И кроме того, сущность морали, в противоположность закону и обычному праву, заключается в том, что соблюдение ее норм осно-

* Глас народа — глас Божий (лат.). — Прим. пер.

вано на совести. Дикарь соблюдает свои табу не из-за страха перед общественным наказанием и порицанием. Он воздерживается от их нарушения отчасти потому, что боится дурных последствий, непос­редственно проистекающих из божественной воли или действия свя­щенных сил, но главным образом потому, что его личная ответст­венность и совесть не позволяют ему делать это. Табуированное тотемическое животное, кровосмесительная или недозволенная пол­овая связь, запретные действия или пища ему в самом деле отвра­тительны. Я видел и чувствовал, как дикари избегают недозволен­ных поступков с тем же ужасом и омерзением, с каким религиозный христианин избегает совершать то, что считает грехом. Такие духов­ные установки, несомненно, отчасти обусловлены влиянием общес­тва, постольку, поскольку традиция клеймит определенные поступ­ки как ужасные и отвратительные. Но эти установки вырабатыва­ются самим индивидом и задействуют силы индивидуальной психи­ки. Следовательно, они не являются ни исключительно социальны­ми, ни исключительно индивидуальными, а являются соединением того и другого.

Проф. Дюркгейм пытается обосновать свою поразительную тео­рию о том, что Общество является сырым материалом Божественной сущности, с помощью анализа примитивных племенных празднеств. В частности, с этой целью он исследует сезонные торжества абори­генов Центральной Австралии и приходит к выводу, что "величай­ший коллективный подъем в периоды, когда они собираются вмес­те", обусловливает все феномены их религии, и что "религиозная идея зарождается из этого подъема". Таким образом, проф. Дюрк­гейм делает упор на эмоциональном возбуждении, экзальтации, на том приливе сил, который ощущает каждый индивид, становясь участником такого собрания. Однако не требуется большого умст­венного напряжения, чтобы заметить, что даже в примитивных об­ществах моменты эмоционального подъема, когда индивид "возно­сится над самим собой", отнюдь не приурочены исключительно к подобным собраниям и не связаны только с феноменом толпы. Лю­бящий рядом со своей любимой, отважный путешественник, преодо­левающий страх перед реальной опасностью, охотник в схватке с диким зверем, искусный мастер, создающий шедевр, будь то дикарь или цивилизованный человек, в таких ситуациях всегда ощущает внутреннее преображение, приподнятое состояние духа, вдохнове­ние, ниспосланное свыше. И вне всяких сомнений, эти переживания в уединении, когда человек "слышит дыхание смерти", мучим тре­вогой или вкушает восторг и блаженство, рождают немалую часть ре­лигиозных настроений. Хотя большинство церемоний проводится пуб­лично, религиозные откровения чаще всего переживаются в одиночестве.

С другой стороны, в примитивных обществах порой совершаются коллективные действия, отмеченные не меньшими накалом страстей и возбуждением, чем те, что могут испытываться во время религи­озных церемоний, но не имеющие ни малейшей религиозной окрас­ки. Коллективная работа на огородах, которую мне доводилось на­блюдать в Меланезии, когда мужчины охвачены страстью соревно­вания и трудовым азартом, поют ритмичные песни, издают радост­ные крики и призывают друг друга к состязанию, также исполнена духом коллективного подъема, но совершенно лишена религиозного подтекста. И общество, которое "раскрывает себя в этом", как и в любом другом публичном действе, не приобретает при этом ни бо­жественного величия, ни богоподобного облика. Сражение, гонки на каноэ, большое общеплеменное собрание с целью торговли, ав­стралийское развлекательное корробори, деревенская ссора — все это по своей социальной и психологической сути примеры коллек­тивного возбуждения, феномена толпы. Однако ни одно из этих действ не порождает какой бы то ни было религии. Таким образом, "коллективное" и "религиозное", хотя и тесно связаны друг с дру­гом, ни в коем случае не совпадают; в вере и религиозном вдохно­вении многое восходит к индивидуальным переживаниям человека, и существует немело ситуаций скопления народа и коллективного возбуждения, которые не имеют никакого религиозного смысла и не стимулируют религиозности.

А если мы расширим определение "общества" и будем рассмат­ривать его как некий континуум, непрерывный в силу преемствен­ности традиций и культуры, континуум, в котором каждое новое поколение взращивается и моделируется прежним по своему образу и подобию посредством точной трансформации социального насле­дия цивилизации? Сможем ли тогда мы по-прежнему утверждать, что Общество не является прототипом всего Божественного? Даже и в этом случае останутся факты в жизни человека примитивной культуры, явно противоречащие такой гипотезе. Ибо традиции включают всю сумму социальных норм и обычаев, знаний и навы­ков, предписаний, наставлений, легенд и мифов, и лишь часть всего этого принадлежит к сфере религии, в то время как остальное в сущности явления светские, мирские. Как мы уже убедились во втором разделе этой статьи, у человека примитивного общества эмлирические и рациональные знания, составляющие основу его ис­кусств и ремесел, его хозяйственных занятий и строительных спо­собностей, формируют самостоятельную область традиций. Общест­во, являющееся хранителем светских традиций, мирского, не может быть воплощенной религиозностью, или Божеством, ибо место пос­леднего исключительно в сфере сакрального. Кроме того, мы выяс­нили, что одной из основных функций примитивной религии — особенно это касается обрядов инициации и племенных мистерий — является сакрализация религиозной части традиций. Ясно поэтому, что религия не может черпать свою святость из источника, который ею же и освящается.

В сущности лишь хитроумная игра слов и изощренные софизмы противоречивых утверждений позволяют отождествлять "общество" с Божественным и Священным. В самом деле, если мы приравняем социальное к моральному, а понятие морали расширим так, чтобы оно охватывало все убеждения, все правила поведения, все веления совести; если, далее, мы персонифицируем Силу Морали и будем именовать ее Коллективной Душой, то, пожалуй, для отождествле­ния Общества с Богом не потребуется большого диалектического искусства. Но поскольку правила морали составляют лишь часть передаваемого из поколения в поколение культурного наследия, поскольку Мораль не идентична Силам Бытия, от которых, как считается, она исходит, и, наконец, поскольку метафизическая кон­цепция "Коллективной Души" бессодержательна с точки зрения ан­тропологии, постольку нам остается только отвергнуть социологи­ческую теорию религии.

Резюмируя, можно сказать, что взгляды Дюркгейма и его школы для нас неприемлемы. В первую очередь потому, что в примитивных обществах религия в значительной мере исходит из сугубо индиви­дуальных источников. Во-вторых, общество, порождающее фено­мен толпы, отнюдь не всегда тем самым порождает и религиозные верования или хотя бы религиозные состояния духа, коллективный эмоциональный подъем часто носит совершенно нерелигиозный ха­рактер. В-третьих, традиции — вся сумма обязательных правил и культурных достижений — включают в примитивных обществах как Мирское, так и Сакральное. И наконец, персонификация общества и концепция "Коллективной Души" не имеют под собой никаких оснований и противоречат строгим методам социальной науки.