П. МИФЫ О ПРОИСХОЖДЕНИИ

Лучше всего нам начать с начала начал и рассмотреть некоторые из мифов о происхождении. Туземцы говорят, что мир был заселен из-под земли. Человечество первоначально обитало под землей и вело там существование, во всех отношениях подобное теперешней жизни на земле. Под землей люди были также организованы: у них имелись деревни, кланы и районы; они различались по социальному рангу, у них были привилегии, права и обязанности, они владели собственностью и были сведущи в магии. Обладая всем этим, они вышли на поверхность земли, заняли свои теперешние территории и продолжили свои хозяйственные и магические занятия. Они при­несли с собой всю свою культуру, чтобы она существовала дальше на земле.

Есть особые места — гроты, группы деревьев, нагромождения камней, бьющие из-под земли источники, обнажения кораллов, устья ручьев — называемые туземцами "дырами", "норами" или "домами". Из таких "дыр" вышли первые пары (сестра как глава семьи и брат как ее защитник) и завладели землями, задав тотемические, хозяйственные, магические и социальные характеристики зародившимся таким образом сообществам.

Проблема социального ранга, играющая большую роль в социо­логии тробрианцев, решилась теми, кто вышел на свет из особой дыры, называемой Обукула; она находится около деревни Лаба-и. Это событие отличалось тем, что в противоположность обычному ходу вещей (обычно одна "дыра" является местом выхода прароди­телей одного линиджа*), из этой дыры близь Лаба-и последователь­но вышли прародители четырех основных кланов**. Более того, их

 

* Линидж — группа родственников, ведущих свое происхождение от общего предка по женской или мужской линии. У тробрианцев линиджи были матрилинейными, т.е. в них входили только потомки женщин — матрили-нейный, или женский, счет родства.

** Клан — тоже группа родственников, ведущих свое происхождение от общего предка по одной линии (у тробрианцев опять же по женской линии), но, как правило более крупная, чем линидж. Клан может состоять из линиджей, но в отличие от членов одного лнниджа члены одного клана не могут проследить все свои генеалогические связи вплоть до прародительни­цы. Клан также делится на субкланы.

 

появление сопровождалось событием на первый взгляд тривиаль­ным, но для мифической реальности в высшей степени важным. Вначале вышла Кайлаваси (игуана), животное клана Лукулабута;

она выбралась из-под земли, как все игуаны вылезают, из своих нор; затем она взобралась на дерево и оставалась там в качестве наблю­дателя, не участвуя в последующих событиях. Вскоре появилась Собака, тотем клана Лукуба; этот клан первоначально обладал на­иболее высоким рангом. Третьей вышла Свинья, представляющая клан Маласи, который сейчас занимает самое высокое положение. Последним вышел тотем Луквасисига, по одним версиям это Кро­кодил, по другим — Змея, по третьим — Опоссум. В некоторых же версиях тотемический аналог просто не упоминается. Собака и Свинья бегали вокруг, и Собака, увидев плод ноку, обнюхала его и съела. И тогда свинья сказала: "Ты ешь ноку, ты ешь грязь, ты груба и неотесана, главной здесь, гушу, буду я". И с тех пор, Табалу, высший субклан клана Маласи, является субкланом вождей.

Чтобы понять этот миф, недостаточно проследить за диалогом собаки и свиньи, который может показаться беспредметным или незначительным. Но если вы узнаете туземную социологию, оцените исключительное значение для нее социального ранга и осознаете тот факт, то пища и ограничения на нее (табу социальной группы или клана) являются основным показателем социального происхожде­ния человека, если вы, наконец, постигнете психологию тотемичес-кой идентификации, — то вы начнете понимать, что это событие, случившееся in stau nascendi*, раз и навсегда определило отношения между двумя соперничающими кланами. Чтобы понять этот миф, вы должны хорошо знать социологию, религию, обычаи и мировоз­зрение создателей. Тогда и только тогда вы сможете понять, что значит эта история для туземцев и как она может функционировать в их жизни. Если вы живете среди них и знаете их язык, вы посто­янно сталкиваетесь с отголосками ее в их спорах относительно пре­восходства того или иного из кланов и в обсуждениях различных табу на еду, которые часто открывают поистине казуистические дис­куссии. Если же вы вступите в контакт с общинами, где процесс распространения влияния клана Маласи все еще развивается, то вы лицом к лицу встретитесь с мифом как с действенной силой.

Достаточно любопытно, что вышедшие первым и последним то­темы игуана и тотем Луквасисига с самого начала остались в сторо­не: таким образом, порядковый принцип и логика событий, похоже, не слишком влияют на аргументацию мифа.

*В состоянии зарождения, возникновения (лат.). — Науч. ред.

 

Если основной миф, связанный с лаба-и и посвященный иерархии четырех кланов, очень часто упоминается в племени, то не менее живыми и действенными, каждый в своей общине, являются мифы местного значения. Когда новые люди приходят в какую-то отда­ленную деревню, им обычно рассказывают не только легендарные исторические предания, но прежде всего сообщают мифологические сведения о происхождении этой общины, о ее магической и хозяй­ственной специализации, о ее положении и месте в тотемической организации. Если возникают споры о принадлежности земли, раз­ногласия относительно вопросов магии, прав на рыболовные угодья или других привилегий, всегда обращаются к свидетельствам мифа.

Позвольте мне показать конкретно, каким образом типичный миф о происхождении местных людей пересказывается в повседневной жизни туземцев. Давайте понаблюдаем за группой гостей, прибыва­ющих в ту или иную из тробрианских деревень. Они рассядутся перед домом главы общины в центре селения. По всей вероятности, рядом будет располагаться "место рождения" этой общины, отме­ченное выходом кораллов на поверхность или грудой камней. На это место гостям будет указано, будут упомянуты имена брата и сестры, родоначальников общины, и, возможно, будет сказано, что первый мужчина построил свой дом как раз в том месте, где сейчас стоит хижина вождя. Туземные слушатели, конечно же, знают, что сестра жила в другом доме, расположенном рядом, ибо она никогда бы не поселилась в тех же стенах, что и ее брат.

В качестве дополнительной информации посетителям могут сооб­щить, что предки принесли с собой материалы, орудия и все навыки местных ремесел. В деревне Йалака, к примеру, это будет процесс получения извести посредством сжигания раковин. В Окобобо, 06вериа и Обоваду предки принесли с собой навыки и орудия для полировки твердого камня. В Бвойталу первопредки принесли с собой из-под земли инструмент резчика, акулий зуб и мастерство в этом ремесле. Таким образом, в большинстве случаев хозяйственные монополии прослеживаются до локальных истоков. В деревню более высокого ранга родоначальники принесли с собой знаки наследст венного статуса; в других случаях на поверхность вышло какое-то животное, связанное с местным субкланом. Некоторые сообщества изначально были поставлены во враждебные отношения с другими. Самым же важным даром из доставленных в этот мир из мира под­земного всегда была магия; но об этом более подробно мы скажем позднее.

Если бы европеец, случайно оказавшись рядом, услышал только ту информацию, что туземцы сообщают друг другу, то почти ничего бы не понял. И более того, услышанное могло бы привести его к серьезным заблуждениям. Так, указание на одновременное появле­ние брата и сестры может натолкнуть его на мысль об инцесте или о каком-то неупомянутом персонаже, который был мужем прароди­тельницы. Первое предположение было бы совершенно ошибочным и бросало бы ложную тень на специфические отношения между братом и сестрой, в которых первый неизменно является опекуном, а вторая, столь же неизменно, — ответственной за продолжение родственной линии. Лишь знание принципов матрилинейного счета родства и соответствующих институтов делает понятным упомина­ние имен двух предков, столь значимое для туземного слушателя. Если европеец станет интересоваться, кто был мужем сестры и каким образом у нее появились дети, он вскоре снова столкнется с набором совершенно незнакомых идей: проблема отцовства нереле­вантна с социологической точки зрения ; представление о физиоло­гической роли мужчины в зачатии отсутствует**; действует странная и сложная система брака, матрилинейиого и патрилокального*** од­новременно .

* Имя, статус, принадлежность к клану, субклану, линиджу, собственность, наконец, наследуются по женской линии: мужчине наследуют не его собст­венные дети, а дети его сестры; в жизни человека мать и ее брат, или братья, играют более значительную роль, чем отец и его родня.

** Б.Малиновский был убежден, что меланезийцам неизвестна биологическая роль мужчины в продолжении рода, впоследствии эта точка зрения была оспорена (скорее всего, справедливо) другими исследователями Меланезии.

*** При строгом подходе к терминологии брак не может быть матрилинейным, матрилинейность (патрилинейность) — характеристика организации родст­венных групп и системы наследования. В данном контексте Б.Малиновский имеет в виду, что муж женщины не передает свой статус и собственность своим детям, но передает их своим младшим братьям и детям сестры, хотя женщина, являющаяся его женой, он сам и его дети (до совершеннолетия) живут в его семье и в его общине, что в этнологии именуется патрилокаль-ным браком.

 

Социальный смысл этих сказаний о происхождении станет ясен только тому европейскому исследователю, который сумеет разо­браться в туземных правовых представлениях о принадлежности к социальным объединениям, о наследовании прав на территорию, на рыболовные угодья, и на местные ремесла и прочие занятия. Ибо в соответствии с племенными правовыми принципами все такие права являются монополией местной общины и только потомков первона­чальной прародительницы по женской линии. Если бы далее евро­пейцу сказали, что, кроме главного места выхода предков из-под земли, в одной и той же деревне имеется еще несколько других "дыр", то он был бы еще более озадачен, и только внимательное изучение конкретных деталей и принципов туземной социологии открыло бы ему систему организации сложносоставной общины в рамках одной деревни, т.е. общины, в которой соединяются несколь­ко субкланов.

Таким образом, понятно, что миф "говорит" туземцу гораздо больше, чем реально говорится при его пересказе; в рассказе содер­жатся лишь конкретные сведения о характерных обстоятельствах мифологической истории данной местности; истинный смысл мифа, фактически вся его суть, заключены не в рассказе, а в принципах социальной организации, которые туземец усваивает не тогда, когда прослушивает фрагментарные пересказы мифов, а непосредственно в процессе социальной жизни, постепенно постигая свое социальное окружение и устройство своего племени. Другими словами, именно контекст социальной жизни, а также последовательное постижение того, что все, что велят ему делать, имеет свой прецедент и образец в ушедших временах, ставит в его сознании на свои места содержа­щиеся в мифе сведения, именно это позволяет ему понять суть пле­менных мифов о происхождении.

Поэтому наблюдателю необходимо детально ознакомиться с со­циальной организацией туземцев, если он действительно хочет вник­нуть в существо ее мифологических традиций. Тогда короткие ис­тории, рассказываемые о происхождении людей той или иной мес­тности, станут для него совершенно понятными. Он ясно увидит, что каждая из этих историй является только частью, и довольно скромной, гораздо более крупной истории, которую можно воссо­здать лишь на основе самой жизни туземцев. И что действительно важно в такой истории, так это ее социальная функция. Такая ис­тория передает, выражает и укрепляет фундаментальный факт тер­риториального и родственного единства группы людей, являющихся потомками общих прародителей. В сочетании с убеждением, что только общее происхождение и некогда состоявшийся здесь выход предков из-под земли дают полное право на эту землю, миф о про­исхождении в буквальном смысле является правовой верительной грамотой общины. Поэтому даже когда люди какой-то общины тер­пели поражение в борьбе с враждебными соседями и изгонялись со своей земли, они все равно сохраняли глубокую духовную связь с этой землей, и по истечении некоторого бремени, или же после це­ремонии заключения мира, им всегда разрешалось вернуться на свое первоначальное место жительства, восстановить деревню и снова возделывать свои огороды². Коренящееся в традиции чувство реаль­ной и интимной связи с землей; постоянная возможность видеть "на сцене повседневной жизни" то самое место, откуда "все пошло"; историческая преемственность привилегий, занятий и характерных социальных различий, восходящих к мифологическим первонача­лам, — все это, несомненно, обусловливает сплоченность, местный патриотизм, чувство единства и родства в общине. Но помимо того, что каждое сказание о появлении на свет связывает воедино исто­рическую традицию, правовые принципы и различные обычаи, не­обходимо также четко представлять себе, что оно составляет не более, чем малую часть традиционной мифологии в целом. Таким образом, с одной стороны, сущность мифа заключается в его соци­альной функции; с другой стороны, начав изучение социальной функции мифологии и воссоздание ее полного значения, мы посте­пенно подходим к построению целостной теории туземной социаль­ной организации.

Одним из самых интересных явлений, связанных с традиционным уставом и прецедентом, является адаптация мифа и мифологичес­кого принципа к тем случаям, в которых сама основа мифологии вопиющим образом попирается. Это те случаи, когда территориаль­ные права автохтонного клана, то есть клана, появившегося в этом месте, попираются кланом пришельцев. При этом создается конф­ликт принципов, так как принцип, согласно которому земля и права на нее принадлежит тем, кто буквально вышел из нее, несомненно не оставляет места никаким пришельцам. Но вместе с тем автохто­ны — опять же в буквальном мифологическом смысле — не могут эффективно противостоять людям суб клана высокого ранга, решив­шим поселиться в новом месте. В результате появляется особый класс мифологических рассказов, которые оправдывают аномальное положение вещей. Сила различных мифологических и нормативных принципов проявляется в том, что такие "оправдывающие" мифы все же содержат противоречивые и логически несовместимые утвер­ждения и положения, которые лишь поверхностно примиряются между собой в завершающем эпизоде, явно изобретенным ad hoc. Изучение таких историй исключительно интересно как потому, что оно дает нам глубокое понимание психологии туземцев, отражаю­щейся в их традиции, так и потому, что искушает реконструировать реальное прошлое племени. Однако, уступая этому искушению, мы должны проявлять крайние осторожность и скептицизм.

У тробрианцев мы находим, что чем выше статус тотемического субклана, тем больше у него возможностей для территориальной экспансии. Сначала изложим факты, а затем перейдем к их интер­претации. Люди субклана самого высокого ранга, субклана Табалу, клана Маласи, управляют рядом деревень: деревней, Омаракана, самой главной в районе; деревней Касанайи, двойником Омараканы, и деревней Оливилеви, основанной примерно три "правления" спус­тя после поражения главной деревни. Еще две деревни — Омлам-валува, на данный момент уже прекратившая свое существование, и Дайагила, уже больше не управляемая Табалу, раньше также при­надлежали им. Такой же субклан, носящий такое же название и претендующий на такое же происхождение, но не соблюдающий всех табу, удостоверяющих статус, и не обладающий всеми регали­ями, соответствующими рангу, правит в деревнях Ойвейова, Гуми-лабаба, Каватариа и Кадавага, расположенных в западной части архипелага. Последняя из названных деревень находится на малень­ком островке Кайлеула. Деревня Туква-уква лишь недавно, пример­но пять "правлений" тому назад, вошла во владения Табалу. И наконец, субклан, имеющий то же название и претендующий на родство с первыми двумя, правит в двух больших и могущественных общинах юга, Синакета и Вакута.

Вторым важным обстоятельством, касающимся этих деревень и их правителей, является то, что правящий клан не претендует на появление (выход предков из-под земли) в пределах территории какой-либо из этих общин, где его члены владеют землями, прак­тикуют местную магию и держат власть. Все люди этого клана ут­верждают, что появились вместе с первой свиньей из исторической дыры Обукула на северо-западном побережье острова, у деревни Лаба-и. Оттуда, согласно их преданию, они распространились по всему этому району*.

* Для данного случая (лат.). — Прим. пер.

 

 

Мифологическая традиция этого клана содержит определенные, не­сомненно исторические, факты, которые следует четко выделить и отметить; основание деревни Оливилеви три "правления" тому назад, поселение Табалу в Туква-уква пять "правлений" тому назад, присо­единение к своим владениям Вакуты примерно семь или восемь "прав­лений" тому назад. Под "правлением" имеется в виду период жизни и владычества одного отдельного вождя. Поскольку у тробрианцев, как, без сомнения, и у большинства матрилинейных племен, на смену вождю приходит его младший брат, постольку в среднем "правление" очевидно оказывается много короче, чем период жизни одного поко­ления, и является, поэтому, гораздо менее ненадежной мерой времени, ибо во многих случаях оно может и не быть короче. Те особые исто­рические рассказы, которые подробно излагают когда, кем и каким образом было основано поселение, являются трезвым, лишенным фан­тазии изложением фактов. Например, от независимых информаторов можно получить подробный рассказ о том, как во времена их отцов и дедов Бугвабвага, вождь Омараканы, после неудачной войны вынуж­ден был бежать вместе со всей своей общиной далеко на юг, в некое место, где имели обыкновение устраивать временные поселения. Спус­тя пару лет он вернулся, чтобы совершить церемонию примирения и восстановить Омаракану. Однако его младший брат не вернулся с ним, а основал постоянную деревню, Оливилеви, и остался в ней. Этот рассказ, который до мельчайшей детали может быть подтвержден лю­бым просвещенным взрослым туземцем этого района, несомненно яв­ляется самым надежным историческим преданием, какое только мож­но получить в общине дикарей. Сведения о Туква-укве, Вакуте и т.д. носят гакой же достоверный характер.

Что ставит достоверность таких сказаний выше всяких сомнений, так это их социологические основания. Бегство после поражения является общим правилом в племенной практике. Характерны также способы приведения деревень под власть людей высокого статуса — например, брак между женщинами Табалу и главами подчиняемых деревень. Техника этого процесса имеет огромное значение и должна быть описана подробно. Брак у тробрианцев патрилокальный, поэ­тому женщина всегда переходит в общину мужа. В хозяйственном отношении брак влечет за собой постоянный обмен пищи, поставля­емой семьей жены, на ценности, которые дает муж. Наиболее изобилуют пищей центральные равнины Киривины*, где правят вожди

* Киривина — один из округов на главном острове Тробрианского архипела­га — Бойове.

 

высшего ранга из Омараканы. Ценные украшения из раковин, ре­галии вождей, изготовляются в прибрежных районах, расположен­ных к западу и югу. Поэтому всегда существовала и до сих пор наблюдается тенденция, обусловленная экономическими фактора­ми, выдавать женщин из высокоранговых кланов или субкланов замуж за влиятельных глав таких деревень, как Гумилабаба, Кава-тариа, Туква-уква, Синакета и Вакута.

Пока все идет строго в соответствии с буквой племенного закона. Но как только женщина Табалу поселяется в деревне мужа, она затмевает его своим статусом и очень часто — влиятельностью. Если у нее есть сын или сыновья, то до наступления половой зрелости они являются законными членами общины своего отца. Они стано­вятся самыми важными особами мужского пола в этой общине. И как это водится у тробрианцев, даже после их возмужания отец хочет оставить их при себе в силу привязанности; община же чув­ствует, что, благодаря их пребыванию в ней, поднимается ее общий статус. Большинство хочет, чтобы они остались, а меньшинство — законные наследники главы общины, его братья и сыновья его сес­тры — не осмеливаются противиться этому. Поэтому, если эти вы­сокоранговые сыновья не имеют особо важных причин выполнить предписываемое нормами — вернуться в свою деревню, т. е. в де­ревню своей матери — они остаются в общине отца и правят ею. Если у них есть сестры, они также могут остаться, выйти замуж в этой же деревне и таким образом положить начало новой династии. Постепенно, не сразу, эти пришлые люди присваивают все приви­легии, регалии и функции, до этого по праву принадлежавшие мес­тным лидерам. Их величают "хозяевами" деревни и ее земель, они заседают во главе официальных советов, решают все важные дела, требующие решений, и, что существеннее всего, берут в свои руки контроль над местными монополиями и местной магией.

Все, только что изложенное мной, — результат тщательных эм­пирических наблюдений; теперь давайте рассмотрим легенды, при­званные увязать все это с ми4юлогической традицией. Согласно од­ному сказанию, из первичной дыры у Лаба-и вышли две сестры, Ботабалу и Бонумакала. Они сразу же отправились в Киривину, в ее центральный район, и поселились в Омаракане. Там они были радушно приняты местной женщиной, в ведении которой находи­лись магия и все другие права; таким образом появилась мифоло­гическая санкция на их пребывание в главной деревне. (К этому мы позднее еще вернемся.) Спустя некоторое время между сестрами возникла ссора из-за банановых листьев, используемых для изго­товления красивых женских одеяний. Старшая сестра приказала младшей уходить прочь, что у туземцев является большим оскорб­лением. Она сказала: "Я останусь здесь и буду строго придержи­ваться всех табу. А ты иди и ешь кустарниковую свинью и рыбу катакайлува. Вот почему вожди прибрежного района, фактически имея тот же статус, не соблюдают те же табу. Подобная история рассказывается также туземцами из прибрежных деревень, с той, однако, разницей, что это не старшая сестра приказывает младшей уходить, а младшая велит старшей оставаться в Омаракане и соблю­дать все табу, а сама отправляется на запад.

Согласно версии обитателей деревни Синакета, было три первых женщины субклана Табалу: старшая осталась в Кириване, средняя обосновалась в Кубоме, а младшая пришла в Синакету и принесла с собой диски из раковин каломп, что положило начало соответст­вующему местному ремеслу.

Все сказанное относится лишь к одному субклану клана Маласи. Все другие субкланы этого клана, которых я насчитал около дюжи­ны, имеют более низкие статусы; все они автохтоны своих мест, т.е. не иммигранты на своей теперешней территории; некоторые из них, в частности Бвойталу, — это вообще парии, т.е. категория людей презираемых. Хотя все они носят то же родовое имя, обла­дают тем же тотемом и во время проведения церемоний находятся бок о бок с людьми самого высокого ранга, туземцы относят их к совершенно иному классу.

Прежде чем перейти к реинтерпретации, или исторической рекон­струкции фактов, я представлю сведения о других кланах. Следу­ющим по значимости, пожалуй, является клан Лукуба. Среди его суб кланов есть два или три, которые по своему статусу следуют непосредственно за Табалу из Омараканы. Прародителями этих суб­кланов называют Мваури, Мулобваиму и Тудаву; все они вышли из одной и той же основной дыры у Лаба-и, из которой появились и четыре тотемических животных. Впоследствии они мигрировали и обосновались в определенных важных центрах округа Киривина и близлежащих островов, Китава и Вакута. Как мы видели, согласно основному мифу о происхождении, вначале самый высокий статус имел клан Лукуба, до того, как эпизод с собакой и свиньей не из­менил соотношение статусов. Более того, большинство мифологи­ческих персонажей или животных относятся к клану Лукуба. Вели­кий мифический культурный герой Тудава, известный также как прародитель субклана, носящего это имя, является Лукуба. Боль­шинство мифических героев, ассоциируемых с межплеменными от­ношениями и ритуальными формами торговли, также относятся к этому же клану . Большинство обрядов хозяйственной магии пле­мени также принадлежит людям этого клана. На острове Вакута, где их недавно затмили, если вовсе не лишили влияния, Табалу, они все еще способны постоять за себя; они все еще сохранили за собой монополию на магию, и, опираясь на мифологическое пред­ание, Лукуба все еще заявляют о своем действительном превосход­стве над узурпаторами. Среди них и гораздо меньше субкланов низ­кого ранга, чем у Маласи.

Мало что известно мне о мифологии и культурной или истори­ческой роли третьего крупного тотемического подразделения, Лук-васисига. В основном мифе о происхождении его прародитель или вовсе не упоминается, или же соответствующему животному — пер­сонажу-предку — отводится совершенно незначительная роль. Представители этого клана не владеют ни одной из особо важных форм магии и подозрительно отсутствуют в каких-либо мифологи­ческих аллюзиях. Единственным, где они играют значительную роль, является обширный цикл сказаний о Тудаве, в которых вели­кан-людоед Доконикан представлен как вступающий в обладание тотемом Луквасисига. К этому клану относится глава деревни Кабваку, который также является вождем района Тилатаула. Этот район всегда находился в состоянии потенциальной вражды с рай­оном собственно Киривины, и вожди Тилатаула были политически­ми соперниками Табалу, людей высшего ранга. Время от времени между этими двумя районами развязывались войны. И независимо от того, какая сторона терпела поражение и вынуждена была бе­жать, последующие ритуалы примирения всегда приводили к миру, и две провинции снова восстанавливали прежнее соотношение ста­тусов. Вожди Омараканы всегда сохраняли свое превосходство по рангу и что-то вроде общего контроля над враждебно настроенным районом, даже если победа была на стороне последнего. Вожди Кабваку до определенной степени должны были подчиняться их при­казам; в частности, когда в древние времена выносился смертный приговор, вождь Омараканы поручал привести его в исполнение своему потенциальному врагу. Реальное главенство вождей Омара­каны было обусловлено их статусом. Но в значительной степени их власть и тот страх, что они вселяли во всех остальных туземцев, имели своим источником практикуемую ими важнейшую магию — магию солнца и дождя. Таким образом, члены суб клана Луквасисига были и потенциальными врагами, и исполнительными вассалами во­ждей высшего статуса, но превосходили Табалу в военном деле. Ибо, если в мирное время главенство Табалу оставалось непререкаемым, то считалось, что во время войны Толивага из Кабваку обычно более умелы и достойны уважения. Люди клана Луквасисига, вместе с тем, слыли неискушенными в морском деле (.Кулигпаодила). Один или два других суб клана этого клана имели довольно высокий статус, и их члены часто вступали в браки с людьми Табалу из Омараканы.

Четвертый клан, Лукулабута, включает в себя субкланы только низкого статуса. Это самый малочисленный клан, и единственная магия, с которой знакомы его члены, — это колдовство.

Когда мы подходим к исторической интерпретации этих мифов, перед нами с самого начала встает фундаментальный вопрос: долж­ны ли мы рассматривать субкланы, фигурирующие в легенде и мифе, только как локальные разветвления однородной культуры, или мы можем приписать им более амбициозную историческую роль носителей разных культур, т. е. считать их объединениями, пред­ставлявшими различные миграционные волны. Если принять пер­вую альтернативу, тогда все мифы, исторические данные и социаль­ные реалии будут относиться только к незначительным внутренним передвижкам и переменам, и нам будет нечего добавить к уже ска­занному.

Однако в поддержку более смелой гипотезы можно подчеркнуть, что основная легенда о происхождении помещает исток, "выход", всех четырех кланов в весьма подозрительное место. Лаба-и распо­ложена на северо-западном побережье, единственном участке побе­режья, куда преобладающие муссонные ветры могли прибить стран­ствующих мореплавателей. Более того, во всех мифах миграцион­ные подвижки, пути культурных влияний и маршруты культурных героев идут с севера на юг и обычно, хотя и не обязательно, с запада на восток. Эти направления обнаруживаются в великом цикле ска­заний о Тудаве; эти направления мы находим в мифах о миграциях;

эти направления обнаруживаются в большинстве легенд, связанных с кула*. Таким образом, правомерно предположить, что культурное влияние распространялось с севера архипелага, — влияние это можно проследить на восток, вплоть до острова Вудларк, и на юг, вплоть до архипелага Д'Антрекасто. Косвенным подтверждением

* Кула — знаменитый церемониальный обмен жителей Тробрианских о-вов, открытый и изученный Б.Малиновским.

 

этой гипотезы, возможно, могли бы быть некоторые мифологичес­кие конфликты, вроде конфликта между Собакой и Свиньей, между Тудавой и Докониканом, между двумя братьями, один из которых был каннибалом. Таким образом, если мы допустим, что эта гипо­теза верна, то складывается следующая схема. Самый древний слой будут представлять кланы Луквасисига и Лукулабута. Последний, согласно мифу, появился первым; оба они являются "относитель­ными автохтонами", ибо и тот и другой — не мореплаватели, их поселения обычно расположены в удалении от моря, а их основным занятием является земледелие. Традиционно враждебное отношение основного субклана Луквасисига — Толивага — к Табалу, которые, по-видимому, иммигрировали последними, также можно объяснить этой гипотезой. И опять же, вполне согласуется с ней то обстоятель­ство, что чудовище-каннибал, с которым борется инноватор и куль­турный герой Тудава, относится к клану Луквасисига.

Таким образом, становится ясно, что миграционными единицами следует считать не кланы, а субкланы. Ибо неопровержимым фак­том является то, что большой клан, который включает ряд субкла­нов, представляет собой не более, чем рыхлую аморфную социаль­ную структуру, расколотую значительными культурными трещина­ми. Клан Маласи, например, включает как суб клан самого высокого статуса, Табалу, так и самые презираемые субкланы, Вабуа и Гум-сосопа из Бвойталу. Историческая гипотеза миграционных единиц должна объяснить соотношение субкланов и кланов. Мне кажется, что второстепенные субкланы, скорее всего, относятся к ранее при­бывшим и что их тотемическая ассимиляция является побочным результатом общего процесса социальной реорганизации, которая произошла после того, как прибыли сильные и влиятельные иммиг­ранты, типа Тудава и Табалу.

Таким образом, историческая реконструкция требует ряда допол­нительных гипотез, каждая из которых должна считаться правдо­подобной, будучи при том произвольной; а каждое новое допущение привносит свой элемент неопределенности. Вся же реконструк­ция — это интеллектуальная игра, заманчивая и увлекательная — исследователь втягивается в нее часто, казалось бы, совершенно спонтанно — но всегда остающаяся за пределами доступного про­верке наблюдением, за пределами строгого научного вывода — если, конечно, полевой исследователь удерживает под контролем свою способность к наблюдению и чувство реальности. В разработанную мной схему как бы естественно встраиваются факты социологии, мифов и обычаев тробрианцев. Тем не менее, я не придаю ей слиш­ком серьезного значения и не думаю, что даже самое исчерпывающее знание изучаемого района дает этнографу право на что-либо, кроме пробных и очень осторожных реконструкций. Возможно, подобные схемы гораздо более широкого охвата, будучи сопоставлены, могли бы показать свою ценность или же, наоборот, — полную несостоя­тельность. Скорее же всего, такие схемы, имеют какое-то значение только в качестве рабочих гипотез, побуждающих к более тщатель­ным и детальным сбору и фиксации легенд, преданий и социологи­ческих особенностей.

Историческая реконструкция абсолютно ничего не дает для пос­тижения социологии этих легенд. Какова бы ни была скрытая ре­альность незасвидетельствованного прошлого, мифы служат, ско­рее, для того, чтобы сгладить противоречия, создаваемые истори­ческими событиями, чем для того, чтобы точно эти события зафик­сировать. Мифы, рассказывающие о распространении сильных суб­кланов, в некоторых отношениях проявляют верность правде жизни — содержат сведения, не согласующиеся друг с другом. Эпи­зоды, с помощью которых эти несоответствия если не скрываются, то сглаживаются, скорее всего специально придуманы; мы видели, как некоторые мифы различаются в деталях таких эпизодов — в зависимости от места, где их рассказывают. В других случаях эти эпизоды как раз подкрепляют новые притязания и не существовав­шие ранее права.

Таким образом, анализ мифа в историческом аспекте интересен тем, что показывает, что взятый как целое миф не может быть бес­пристрастной, трезвой историей, потому что он всегда создается ad hoc, для выполнения определенной социальной функции, для про­славления определенной группы или для оправдания сомнительного статуса. Этот анализ показывает нам также, что в восприятии ту­земца собственно история, полуисторическая легенда и чистый миф плавно переходят друг в друга, образуя непрерывную последова­тельность, и что в действительности они выполняют одну и ту же социологическую функцию.

И это снова приводит нас к нашему первоначальному утвержде­нию: истинная значимость мифа объясняется тем, что он имеет ха­рактер ретроспективной, вездесущей, живой реальности. Для тузем­ца он не является ни вымышленной историей, ни рассказом о мер­твом прошлом; это — утверждение некоей сверхреальности, все еще отчасти живой. Она жива постольку, поскольку созданные в мифе

прецедент, его принцип и его мораль по-прежнему управляют соци­альной жизнью туземцев. Ясно, что функция мифа особенно выра­жена там, где существует социальное напряжение, как, например, в случае значительных различий в статусе и власти, в вопросах старшинства и субординации и, несомненно, там, где происходят сущностные исторические перемены. Это мы можем утверждать с определенностью, но всегда будут оставаться сомнения в том, на­сколько далеко мы можем продвигаться в нашей исторической ре­конструкции, основываясь на мифе.

Мы безусловно вправе отбросить все объяснительные и символи­ческие интерпретации мифов о происхождении. Персонажи и су­щества, которых мы находим в них, есть то, чем они представляются с первого взгляда, а не символы скрытых реальностей. Что же ка­сается объясняющей функции этих мифов, то здесь нет той пробле­мы, которую они бы разрешали, нет странности, которую они бы объясняли, и нет теории, которую они бы предлагали.

1 Более подробное изложение психологии и социологии родства и преем­ственности содержится в моих статьях, которые были опубликованы в психологическом журнале: The Psychology of Sex and the Foundations of Kinship in Primitive Societies, in: Psyche, Oct., 1923; Psychoanalysis and Anthropology, in: Ibid., April, 1924; Complex and Myth in Mother Right, in: Ibid., Jan., 1925; первая статья вошла в книгу: The Father in Primitive Psychology (Psyche Miniature, 1926).

2 Об этих фактах можно прочитать в моей статье: War and Weapons among the Trobriand Islanders, in: Man, Jan., 1918; см. также работу проф. Зелигмана: C.G. Seligman, Melanesians, pp.663-68.

3 Читатель, желающий подробнее ознакомиться с этими историческими и географическими деталями, может обратиться к карте, приведенной в моей работе. См.: Argonauts of the Western Pacific, p.51.

4 См.: Argonauts of the Western Pacific, p.321.