Клод Леви-Строс

БРОНИСЛАВ МАЛИНОВСКИЙ*

Малиновский, бесспорно, был великим этнологом и великим со­циологом. Его творчество, удивительное по своему разнообразию и богатству, хотя он основывался исключительно на изучении огра­ниченного региона в Меланезии, не может не производить неизгла­димое впечатление на всякого, кто исповедует свободу научного по­иска. В социальных науках он совершил величайшей важности шаг вперед. В известном смысле не будет преувеличением сказать, что с появлением трудов Малиновского этнология вступила на путь сво­боды. Он был первым антропологом, который после пророческих, несмотря на все последующие разочарования, открытий Фрейда и его последователей сумел связать воедино две самые революцион­ные области современной науки — этнологию и психоанализ. Что касается фактов и их интерпретации, Малиновский, вне сомнения, сумел отрешиться от безосновательных установок ортодоксального фрейдизма. Сами фрейдисты в один прекрасный день должны осоз­нать, что подчиняя психологическую биографию индивида стерео­типам культуры, которая его формировала, вместо того, чтобы вы­водить его воображаемую эволюцию из какого-то универсального психического начала, одному Богу ведомого, Малиновский придал новый импульс психоанализу — в той сфере, где сами психоанали­тики оказались совершенно некомпетентны — причем импульс, аутентичный для этого научного направления как такового. Он также был первым, кто выработал особый, сугубо индивидуальный, подход к примитивному обществу — подход, в основу которого положены не отвлеченные чисто научные интересы, но прежде всего — подлинные человеческие симпатия и понимание. Он без­оговорочно принял туземцев, чьим гостем он был, возложив на ал-

* C.Levi-Strauss, Bronislav Malinowski (VVV, No 1, June 1942, p.36-37).

тарь понимания запреты и табу своего собственного общества, эмис­саром которого он не пожелал служить. После Малиновского этно­логия уже не может быть только ремеслом или профессией, но до­лжна быть истинным призванием. Чтобы стать этнологом, отныне требуются изрядная независимость мысли и великая любовь. Нельзя отрицать, что в своей позиции он не был чужд известной аффекта­ции и желания шокировать академическую публику (что, кстати, вовсе не требует больших усилий). Но несмотря на это, его влияние было столь глубоко и столь плодотворно, что в будущем труды этнологов можно будет, пожалуй, относить к разным направлени­ям — "премалиновскому" и "постмалиновскому" - в зависимости от степени личностной вовлеченности и самоотдачи автора.

Собственно теоретические сюжеты в работах Малиновского дают повод для серьезной критики. Этот замечательный в своей конкрет­ности ум отличался неустранимым и почти абсолютным пренебре­жением и к исторической перспективе и к артефактам материальной культуры. Его отказ видеть в культуре нечто большее, чем только актуальные и виртуальные психологические состояния, привел к построению своеобразной системы интерпретации — функциона­лизма* — позволяющей с опасной легкостью оправдать любой су­ществующий режим.

Зачарованный высоким полетом его мысли, ее утонченными хо­дами и силой жизненной убедительности, испытываешь искушение не замечать очевидные иной раз несогласованности и даже проти­воречия. Но и будучи явно не прав, Малиновский всегда с удиви­тельным мастерством пробуждает научную рефлексию ученого-со­циолога. Его наследие, безусловно, не избежит периодов критичес­кого неприятия и даже забвения. Однако для тех, кто будет откры­вать его заново после провалов небытия, от коих не застрахован ни один из когда-либо живших мыслителей, его творения будут всегда нести новизну и трепетную свежесть.

Здесь имеется ввиду не научная методология функционализма, но ее идеологические коннотации. (Здесь и далее звездочками помечены приме­чания научного редактора, цифрами — примечания автора, особо оговорены в скобках примечания переводчика).

Клод Леви-Строс БРОНИСЛАВ МАЛИНОВСКИЙ*

Малиновский, бесспорно, был великим этнологом и великим со­циологом. Его творчество, удивительное по своему разнообразию и богатству, хотя он основывался исключительно на изучении огра­ниченного региона в Меланезии, не может не производить неизгла­димое впечатление на всякого, кто исповедует свободу научного по­иска. В социальных науках он совершил величайшей важности шаг вперед. В известном смысле не будет преувеличением сказать, что с появлением трудов Малиновского этнология вступила на путь сво­боды. Он был первым антропологом, который после пророческих, несмотря на все последующие разочарования, открытий Фрейда и его последователей сумел связать воедино две самые революцион­ные области современной науки — этнологию и психоанализ. Что касается фактов и их интерпретации, Малиновский, вне сомнения, сумел отрешиться от безосновательных установок ортодоксального фрейдизма. Сами фрейдисты в один прекрасный день должны осоз­нать, что подчиняя психологическую биографию индивида стерео­типам культуры, которая его формировала, вместо того, чтобы вы­водить его воображаемую эволюцию из какого-то универсального психического начала, одному Богу ведомого, Малиновский придал новый импульс психоанализу — в той сфере, где сами психоанали­тики оказались совершенно некомпетентны — причем импульс, аутентичный для этого научного направления как такового. Он также был первым, кто выработал особый, сугубо индивидуальный, подход к примитивному обществу — подход, в основу которого положены не отвлеченные чисто научные интересы, но прежде всего — подлинные человеческие симпатия и понимание. Он без­оговорочно принял туземцев, чьим гостем он был, возложив на ал-

* C.Levi-Strauss, Bronislav Malinowski (VVV, No 1, June 1942, p.36-37).

тарь понимания запреты и табу своего собственного общества, эмис­саром которого он не пожелал служить. После Малиновского этно­логия уже не может быть только ремеслом или профессией, но до­лжна быть истинным призванием. Чтобы стать этнологом, отныне требуются изрядная независимость мысли и великая любовь. Нельзя отрицать, что в своей позиции он не был чужд известной аффекта­ции и желания шокировать академическую публику (что, кстати, вовсе не требует больших усилий).Но несмотря на это, его влияние было столь глубоко и столь плодотворно, что в будущем труды .угнологов можно будет, пожалуй, относить к разным направлени­ям — "премалиновскому" и "постмалиновскому" в зависимости от степени личностной вовлеченности и самоотдачи автора.

Собственно теоретические сюжеты в работах Малиновского дают повод для серьезной критики. Этот замечательный в своей конкрет­ности ум отличался неустранимым и почти абсолютным пренебре­жением и к исторической перспективе и к артефактам материальной культуры. Его отказ видеть в культуре нечто большее, чем только актуальные и виртуальные психологические состояния, привел к построению своеобразной системы интерпретации — функциона­лизма* — позволяющей с опасной легкостью оправдать любой су­ществующий режим.

Зачарованный высоким полетом его мысли, ее утонченными хо­дами и силой жизненной убедительности, испытываешь искушение не замечать очевидные иной раз несогласованности и даже проти­воречия. Но и будучи явно не прав, Малиновский всегда с удиви­тельным мастерством пробуждает научную рефлексию ученого-со­циолога. Его наследие, безусловно, не избежит периодов критичес­кого неприятия и даже забвения. Однако для тех, кто будет откры­вать его заново после провалов небытия, от коих не застрахован ни один из когда-либо живших мыслителей, его творения будут всегда нести новизну и трепетную свежесть.

* Здесь имеется ввиду не научная методология функционализма, но ее идеологические коннотации. (Здесь и далее звездочками помечены приме­чания научного редактора, цифрами — примечания автора, особо оговорены в скобках примечания переводчика).