Аналогичный спор о природе имени известен из истории древнегреческой философии. Согласно теории фюсей (от греч. physis — природа), имя вещи соответствует ее природе. Так считали Гераклит (ок. 520 г. — ок. 460 г. до н.э.), позже — стоики, отчасти — гностики и пифагорейцы. Сторонники противоположной концепции, известной как теория тесей (от греч. thesis — положение, установление), видели в именах условное установление, сознательно принятое людьми. Так понимали природу имени Демокрит (460—370), Аристотель (384—322), отчасти Платон (428—348).
Сторонники теории фюсей связывали «природную» мотивированность имени, во‑первых, с «изобразительностью» звуков речи по отношению к внеязыковому миру и, во‑вторых, с обусловленностью звуков речи физиологическими ощущениями человека. Св. Августин (354—430) следующим образом представлял доводы стоиков. «Природность» названий доказывается, во‑первых, звукоподражаниями (т.е. словами, с помощью которых мы говорим о звоне меди, ржании лошадей или скрипе цепей); во‑вторых, — сходством между воздействием вещи на человека и его ощущениями от этой вещи: «Сами вещи воздействуют так, как ощущаются слова: mel (мед) — как сладостно воздействует на вкус сама вещь, так и именем она мягко действует на слух; acre (острое) в обоих отношениях жестко; lana (шерсть) и vepres (терн) — каковы для слуха слова, таковы сами предметы для осязания. Это согласие ощущения вещи с ощущением звука стоики считают как бы колыбелью слов» (Античные теории, 1936, 72).
Спор о природе названий вызвал самое знаменитое сочинение древнегреческой философии о языке — диалог Платона «Кратил, или О правильности имен». Обсуждают проблему трое: Кратил, защитник правильности «подлинных» имен (тех, которые присущи вещам от природы), Гермоген, уверенный в том, что «никакое имя никому не врождено от природы, но принадлежит на основании закона и обычая тех, которые этот обычай установили и так называют», и мудрейший арбитр Сократ, ищущий «третий берег». Это, очевидно, и точка зрения самого Платона. Сложность, требующая компромисса, связана с и с т о р и е й названий: при возникновении слова между его звуковой оболочкой и называемой вещью существовала та или иная внутренняя связь (звуко— или образоподражательного характера), но потом возникает такое множество производных слов, с так далеко разошедшимися значениями, что первоначальная мотивированность забывается, и связь имени и вещи держится традицией, договором, а не природой.
Размышляя над природой названий, Платон в «Кратиле» высказывает замечательные и до сих вполне актуальные семиотические идеи. Например, такие[210]:
— мотивированность слова может быть различной природы (разного характера); «<…> одни имена составлены из более первичных, а другие являются первыми» (с. 55—56);
— мотивированность может быть присуща имени в разной (большей или меньшей) степени: «Итак, мой славный, смело признавай, что и имя одно назначено хорошо, а другое — нет, и не заставляй его иметь все буквы, чтобы быть совершенно такими же, как то, чьим именем оно является, но позволь вносить в него и неподходящую букву» (с. 55);
— принятие имени людьми зависит не от «правильности» имени (его адекватной мотивированности), но от «договоренности», т.е. конвенции, условленности между людьми: «Мне и самому нравится, чтобы имена в пределах возможности были сходны с вещами. Однако в самом деле, как бы это стремление к сходству не оказалось, как говорит Гермоген, слишком стеснительным и не пришлось бы привлекать к вопросу о правильности имен грубое соображение о договоре» (с. 57).
Последующее языкознание и, в частности, семасиология и теория номинации — это, по сути, развитие и конкретизация семиотических идей Платона.