ОСНОВНЫЕ ВОЗЗРЕНИЯ СОВРЕМЕННОЙ ФИЗИКИ

(Речь, читанная в торжественном годовом собрании Академии Наук СССР 2 фе­враля 1933 года).

1. Основные воззрения научной дисциплины представляют глу­бокий интерес как с чисто философской точки зрения, так и в отно­шении перспектив, открывающихся на пути дальнейшего развития этой дисциплины. Некоторый анализ господствующих воззрений можно признать особенно целесообразным при обозрении наук, которые достигли уже высокой степени развития благодаря боль­шому накопленному материалу, но в то же время встречают какие-либо затруднения в его надлежащем освоении и теоретическом сведении в стройное целое. Современная физика, являясь основной, ведущей наукой о природе в самом широком смысле этого слова, располагает по истине гигантским материалом опытного и теорети­ческого характера. Вместе с тем, однако, быть может, именно благо­даря обширности и универсальности современной физики и ее проникновению во все другие теоретические и практические ди­сциплины, ведущие человечество к овладению силами природы, в значительной степени остро ощущаются: недостаток общих, при­знанных всеми руководящих идей, которые могли бы способство­вать созиданию единой стройной картины физических явлений, и желательность более или менее отчетливого освещения элементов противоречия, повидимому, обнаруживающегося в некоторых случаях. На этой почве возникло не очень, однако, ясно оформившееся тревожное настроение, выразившееся, между прочим, в указаниях на симптомы кризиса, признаки которого усматриваются в совре­менной физике. Я полагаю, что было бы правильнее говорить о несколько своеобразных и вряд ли обоснованных уклонах в со­временной физической мысли.

2. Времена великих физиков-натурфилософов —-времена Галилея, Декарта, Ньютона, Фарадея, Максвелла, Гельмгольца, Кельвина — уже прошли, но тем не менее каждый современный физик должен Стремиться быть хоть до некоторой степени натурфилософом. Без определенного философского подхода к исследованию природы фи-

 

зических явлений трудно избегнуть односторонности и, в отдельных по крайней мере случаях, ошибочности наших физических предста­влений. И вместе с тем, говоря о физике в мировом масштабе, нельзя не признать, что современная физическая мысль, устремляясь в большинстве случаев в область частных, подчас узких, групп явлений, в общем не очень культивирует проведение строго обо­снованных с философской точки зрения исходных положений. В этом отношении весьма характерными представляются соображения, высказанные проф. Эренфестом, который занимает в Лейденском университете кафедру Лоренца и является одним из высокоавтори­тетных европейских представителей современной физики. Вот, что он сказал в 1930 г. (цитирую по опубликованной) стенограмме одного из его выступлений):... хороший физик философствует очень редко и только, если ему уже не остается ничего другого, и, если не ошибаюсь, он это делает всегда чрезвычайно плохо. И вот этого то я и боюсь, прямо как огня...". К сожалению, при­ходится согласиться с проф. Эренфестом в том, что хороший физик в настоящее время действительно философствует очень редко и очень боится это делать, а если уже ему приходится так или иначе прибегнуть к философии, то он использует ее, быть может, недостаточно хорошо. Не подлежит сомнению, что дело обстоит именно так. Но из этого отнюдь не следует, что физик должен, вообще говоря, бояться философствовать. Соприкасаясь с вопросами физики, мы обязаны, я полагаю, хоть в какой-либо степени фило­софствовать. Что же делать, если мы будем выполнять это не совсем хорошо! Лучше так, чем никак! Начав „философствовать чрезвы­чайно плохо", мы мало-по-малу научимся делать это лучше. Но без какого бы то ни было философского обследования частных и общих проблем физики можно уподобиться тому, кто строит здание, не имея надежного фундамента.

3. В настоящем докладе я поставил своею целью рассмотрение основных воззрений современной физики с точки зрения некоторых условий их возникновения, а также с точки зрения их вероятного соответствия реальному содержанию изучаемых явлений. В связи со сказанным, необходимо прежде всего отметить, что физические представления, долженствующие отображать в нашем сознании, во-первых, объективные реальности, принимающие участие в фи­зических процессах, и, во-вторых, соотношения этих реальностей, создавались в условиях определенной исторической обстановки и, до известной степени, вытекали из методов, которыми пользо­вались исследователи, анализировавшие физические явления. В этом отношении особенно сильное влияние оказали приемы и методы математики. Понятия и образы, возникавшие на математической почве и являвшиеся весьма полезными и ценными в процессе ана­лиза, нередко трактовались затем в виде каких-то реальностей или в виде неотъемлемых свойств, присущих данным реальностям по самой природе вещей. Таким образом, в физическое мышление

 

проникли представления, которые можно назвать объективированными математическими абстракциями. И все это иногда допу­скалось без достаточного обследования новых представлений применительно к выяснению их физического значения и к их сообразованию с тем, что может происходить в действительности. Упускалось из вида, в отдельных случаях, и то исключительно важное обстоятельство, что изучение некоторой физической проблемы может допускать использование весьма разнообразных методов математического анализа, каждый из которых требует введения своих особых вспомогательных понятий.

В связи со всем вышеизложенным мы до последнего времени встречаемся с физическими воззрениями, в отношении которых не имеется объективных оснований для того, чтобы их можно было признать адэкватными реальному содержанию тех или иных физи­ческих явлений.

4. Итак) следует чрезвычайно строго различать символы и вспо­могательные понятия, которыми мы пользуемся в процессе матема­тического анализа физических явлений, с одной стороны, и реальное содержание этих явлений, с другой стороны. Конечно, необходимо принять во внимание, что весьма трудно на практике провести указанное разграничение, так как мы познаем природу только через посредство наших ощущений путем эксперимента, лишь в некоторых случаях имеющего дело непосредственно с ближайшими проявлениями чего-то, реально существующего и нами обследуемого. Обычно же в большинстве случаев современный утонченный и сложный физи­ческий эксперимент предоставляет нам возможность судить только о каких-либо отдаленных проявлениях предполагаемой объективной реальности, и притом нередко свое окончательное заключение мы обосновываем на математическом анализе результатов опыта с из­вестной лишь долей вероятности, используя иногда статистические методы. Все это совершенно справедливо, но тем не менее исследо­ватель, изучающий физические явления, на какой бы принципиаль­ной позиции он ни стоял, располагает, как физик, единственной возможностью: последовательно и без всяких отступлений прово­дить то положение, что предмет его изысканий объективно су­ществует вне нашего сознания и независимо от нашего сознания и что в действительности происходит не то или иное в зави­симости от нашей точки зрения, а нечто совершенно определен­ное и, во всяком случае, совершенно неподчиненное нашим точкам зрения. Несмотря на все трудности, сопряженные с разделением мира на „субъект" и „объект", одна из основных задач физики заключается именно в проведении возможно более четкой границы между этими двумя областями познания.

5. Проблема пространства и времени издавна занимала умы всех натурфилософов. Последние десятилетия ознаменовались возобно­влением углубленной критики наших представлений, относящихся к этой области, и ряд новых идей непосредственно коснулся физики. Эйнштейн в связи с разработкой общей теории относительности пришел к заключению, что пространственно-временная непрерыв-

 

ность, в которой совершаются физические явления, не есть эвкли­дова непрерывность и что из этого вытекает ряд следствий, имею­щих существенное значение и выражающихся в ощутимых на опыте уклонениях от установленных ранее физических закономерностей, по крайней мере в условиях космических масштабов. Но, во всяком случае, идея о той или иной пространственно-временной характе­ристике процессов природы составляет основной фон всякого фи­зического мышления. Вне времени и трехмерного пространства мы не можем себе представить каких-либо физических явлений. Но я позволяю себе утверждать более того. Каковы бы ни были ваши представления о пространстве, в котором протекают во вре­мени различные физические процессы, будет ли это пространство Эвклида, или пространство Лобачевского, или пространство Эйн­штейна, или же, наконец, любое иное пространство, хотя бы под­чиненное закону квантования, совершенно независимо от всего этого сколь угодно малым объективно существующим элементам, участвующим в каком-либо физическом процессе, мы обязательно должны приписывать некоторые соответствующие им, не равные нулю, объемы нашего трехмерного пространства.

В дальнейшем, ради краткости, я буду называть физическою реальностью всякую объективную реальность, участвующую в каком-либо физическом явлении в качестве носителя свойств, обнаружи­ваемых в этом явлении. Таким образом, я утверждаю, что всякая физическая реальность в целом или сколь угодно малая ее часть обязательно занимает некоторый объем нашего трехмерного пространства.

Настоящее утверждение, по существу, вытекает из всего опыт­ного и теоретического материала, накопленного в области физики.

Еще Декарт положил в основание своих рассуждений предста­вление о принципиальной объемной протяженности физических тел и физической субстанции вообще. Он выдвинул положение о немыслимости пространства, не заполненного вечно движущейся материей. До последнего времени физика не рассматривала каких-либо иных физических реальностей. Физика не имеет дела с такими реальностями, о которых можно было бы предположить, что они существуют в некотором пространстве, в число измерений которого не входили бы все три измерения нашего физического пространства. Трудно допустить, чтобы таковое особенное пространство вообще реально существовало. Вполне признавая большую ценность и целе­сообразность использования идеи о пространствах высших измере­ний в математических операциях, например, современной квантовой теории волн, признавая полную закономерность этих операций с математическими символами, мы должны строго различать подоб­ные символы от могущих иметь к ним отношение физических реальностей, которые мы обязательно ассоциируем с некоторым конечным объемом трехмерного физического пространства.

Выдвигаемая мною на первый план объемная характеристика физической реальности, как я указал, по существу более или менее явно принимается во всех физических рассуждениях и построениях,

 

но только без достаточной четкости и без надлежащего признания» совершенной категоричности тех директив, которые отсюда выте­кают. Может показаться, что я, выступая с требованием обязатель­ности объемной характеристики, стучусь в открытую дверь. К со­жалению, дело обстоит не так, и на этой почве наблюдаются некоторые нежелательные уклонения как в нашем научном языке, так и в нашем физическом мышлении.

6. Наши физические представления изобилуют образами, являю­щимися объективированными математическими абстракциями и сим­волами, которые без должных оснований стоят в нашем мышлении рядом с физическими реальностями и весьма часто рассматриваются как нечто эквивалентное физическим реальностям или их подлинным взаимоотношениям.

Остановимся для начала на нескольких простейших примерах. Такие чисто геометрические понятия, как точка, линия, поверхность л объем, как таковой, не могут быть относимы к категории физических реальностей, несмотря на их безусловную полезность и даже абсолютную необходимость при общем и математическом рассмотрении физических процессов. Некоторый вполне определен­ный объем нашего трехмерного пространства, ничем не заполненный, представляет собою пример чистой абстракции, не имеющей никакого физического содержания. То же необходимо признать и в отноше­нии геометрической поверхности, линии и точки, каждая из которых сверх того не обладает никаким объемом и, следовательно, не удо­влетворяет требованиям объемной характеристики физической реальности.

Материальная точка, являющаяся объектом изучения в области теоретической механики, есть не что иное, как математическая абстракция, совершенно необходимая при анализе законов движения, но ни в коем случае не могущая быть рассматриваемой в качестве некоторого реального объекта физического эксперимента, так как объем, занимаемый материальною точкою, равен нулю. Все это, повидимому, элементарно ясно, а между тем приходится встречаться с противоположными утверждениями и с мнением, что реальное физическое тело можно вообразить состоящим из совокупности определенного количества материальных точек, надлежащим образом распределенных в некотором объеме и, конечно, находящихся в каком-то движении.

Вследствие глубоко вкоренившейся всеобщей привычки к объективированию математических абстракций я несомненно встречу немало возражений против утверждения, что центр тяжести неко­торого тела во всяком случае не есть такая реальность, с которою мы можем непосредственно иметь дело в каком-либо физическом эксперименте. Мне скажут, что ведь можем же мы непосредственно как бы осязать центр тяжести тела, можем подвесить тело за его центр тяжести и наблюдать таким образом равновесное состояние тела. На все возражения такого рода я, чтобы не отвлекаться подробным рассмотрением этого специального случая, отвечу весьма кратко: попробуйте подвесить кольцо за его центр тяжести!

 

 

В качестве следующего примера объективирования представле­ний, возникших на почве математического анализа физических явлений, я назову всякого рода векторы. Мы привыкли опериро­вать с векторами механической силы, силы тяготения, электриче­ских и магнитных сил и т. д., рассматривая их как некоторые физические реальности. Математические теории различных силовых полей составляют один из наиболее замечательных и разработан­ных отделов современной физики. А между тем все эти векторы являются не чем другим, как только известными математическими абстракциями, облегчающими нам описание и исследование взаимо­отношений между несколькими физическими реальностями. Равно­действующая двух векторов есть такая же абстракция, как и исход­ные векторы или как любые составляющие, на которые данный вектор может быть разложен. Для выяснения этого вопроса пред­ставим себе, например, тяжелый шар, подвешенный на длинной тонкой нити в открытом пространстве при наличии горизонтального ветра. Мы знаем, что в этом случае нить подвеса отклонится от вертикали. С целью решения задачи об угле отклонения и в пред­положении, что давлением ветра на самую нить и ее весом можно пренебречь, а также можно пренебречь и расстоянием точки закре­пления нити на поверхности шара от его центра тяжести, мы должны сложить по правилу параллелограма вертикальный вектор силы тяжести, равный весу данного шара, и горизонтальный вектор силы давления ветра на его поверхность. Равнодействующая этих двух сил своим направлением и определит угол отклонения нити подвеса от вертикали. Спрашивается: существует ли равнодействующая двух рассмотренных сил объективно, т. е. вне нашего сознания? Конечно нет. Ведь если бы она существовала объективно, то, следовательно, она действовала бы на шар одновременно с весом шара и давлением ветра на его поверхность, каковые две силы мы во всяком случае с большим правом могли бы считать объективно существующими, чем их равнодействующую. Таким образом получилось бы, что к шару одновременно приложены три силы и натяжение нити подвеса ока­залось бы вдвое больше, чем это есть в действительности. Следо­вательно, равнодействующая сила существует только в нашем во­ображении. Все происходит не так, как если бы она существовала объективно, т. е. вне нашего сознания. Но ведь и вертикальный вектор силы тяжести есть в свою очередь равнодействующая большого коли­чества элементарных сил тяжести, приложенных к отдельным мате­риальным частицам шара. Аналогично и горизонтальная сила давле­ния ветра есть лишь равнодействующая элементарных сил, происте­кающих от удара отдельных частиц воздуха о поверхность шара. Наконец, и упомянутые элементарные силы, к которым можно свести все равнодействующие, являются лишь представлениями, символи­зирующими в нашем сознании тенденции к движению отдельных частей шара, возникающие под влиянием некоторых отчасти изве­стных, отчасти же мало изученных физических процессов.

Ближайшее рассмотрение всех других видов векторов сил, а также вообще других групп векторов (скорости, ускорения, век-

 

тор Пойнтинга и т. д.) позволяет вскрыть их происхождение как математических абстракций и в то же время, конечно, выяснить, с какими именно проявлениями тех или иных физических процессов их необходимо ассоциировать. Если же, говоря о природе явлений, мы попытаемся вложить в представление о векторе некоторое со­держание, выходящее из рамок чисто математической абстракции, обычно весьма необходимой, то мы несомненно пойдем по ложному пути, который может привести нас и в отдельных случаях приводит к отнесению к категории физических реальностей или их физиче­ских же соотношений того, что является лишь вспомогательным понятием, вполне законным в процессе математического анализа, но не при рассмотрении сущности явлений.

Итак, на почве объективирования математических абстракций и символов мы иногда вводим в круг наших физических представле­ний воображаемые образы или фикции. Оперирование с подобными фикциями нередко имеет следствием возникновение ошибочных воз­зрений, относящихся к природе того или иного физического явления.

7. Я подробнее остановлюсь на особенно ярком и оставившем наиболее глубокий след в развитии физической науки случае объек­тивирования математических абстракций. Я имею в виду actio in distans, т. е. действие на расстоянии. Представления, вытекающие из этой точки зрения, доминируют в настоящее время и составляют, вообще говоря, неизменный основной фон физической мысли.

Известно, что идея о действии на расстоянии, рассматриваемом в качестве первичного физического явления, возникла в связи с работами Ньютона, который дал математическую формулировку открытого им закона всемирного тяготения. Сам Ньютон совершенно неповинен в приписываемом ему некоторыми учеными введении в науку идеи о „физическом" действии на расстоянии. Он ясно понимал, что область применения представлений, казалось бы, дик­туемых законом всемирного тяготения, ограничивается рамками математического анализа проявлений тяготения и ни в коем случае не должна быть распространяема на вопросы, касающиеся самой сущности тяготения. Великий математик, показавший весьма совер­шенные образцы надлежащего использования формулированного им закона к тем положивший основание всей небесной механике, Ньютон, будучи одновременно и великим физиком, вполне отчет­ливо и достаточно категорически высказал свое мнение о природе тяготения. По этому поводу он писал (в третьем письме к Бентли): „Что тяготение должно быть врожденным, присущим и необходимым свойством материи, так что одно тело может взаимодействовать с другим на расстоянии через пустоту без участия чего-то посто­роннего, при посредстве чего и через что их действие и сила могут быть передаваемы от одного к другому, это мне кажется столь большим абсурдом, что я не представляю себе, чтобы кто-либо, владеющий способностью компетентно мыслить в области вопросов философского характера, мог к этому притти. Тяготение должно обусловливаться каким-то агентом, действующим непре­рывно согласно известным законам”.

 

В развитии математической теории электрических и магнитных явлений роль закона Ньютона сыграли аналогичные, всем извест­ные законы Кулона, относящиеся к электрическим и магнитным взаимодействиям. На почве законов Кулона и их применений со­здались представления, которые мало-по-малу начали внедряться в наше физическое мышление, вообще говоря, без достаточных оснований. Возникло представление о магнитных массах, которые стали трактоваться как некоторые физические реальности. Взаимо­действия же этих масс, а также электрических зарядов на расстоя­нии начали рассматриваться в качестве первичных свойств, прису­щих им по самой природе вещей. Что касается электрических зарядов, то еще до работ Кулона они получили всеобщее признание в качестве физических реальностей. В какой мере Кулон может считаться причастным к введению в область физики новых пред­ставлений, которые совершенно не соответствуют действительности, явствует из следующего. В одном из своих мемуаров, посвященных магнитизму, он говорит: „Из этих экспериментов следует, что, какова бы ни была причина магнитных явлений, все эти явления могли бы быть истолкованы и подвергнуты анализу при посред­стве допущения, что в стальных пластинках или в их молекулах находятся две магнитных жидкости, причем частицы каждой такой жидкости взаимно отталкиваются пропорционально их плотности и обратно пропорционально квадрату их расстояния и притягивают частицы другой жидкости в том же отношении..."

Фиктивность магнитных масс вскрылась благодаря исследова­ниям Фарадея, и это признается в современной физике, хотя иногда и высказываются противоположные суждения.

Работы Максвелла поколебали было обычное представление об электрических зарядах как о чем-то, не зависящем от процессов, происходящих в окружающем пространстве, но развитие электрон­ной теории отодвинуло на задний план идеи Максвелла, и до по­следних лет не было, казалось, сомнения в том, что электрический заряд, как таковой, есть нечто, самостоятельно существующее.

В самое последнее время, однако, в связи с развитием волновой механики наши представления об элементарном электрическом заряде, т. е. об электроне, приобрели новый характер. Электрон перестает мыслиться в виде обособленной физической реальности, занимаю­щей строго определенный объем. В наших современных предста­влениях электрон некоторым образом расплывается в окружающем пространстве, теряет свои резкие границы. Сохраняя все же при­знаки физического индивидуума, электрон как бы обобщается с со­ответствующим физическим процессом, происходящим вокруг него, и является только своего рода специфическим гребнем на фоне интерферирующих волн, что на языке квантовой теории волн на­зывается волновым пакетом. Таким образом, намечается сближение с основными воззрениями Максвелла с учетом, конечно, того бога­того материала, которым располагает современная физика в связи

 

с развитием мысли о квантовании в области электромагнитных процессов.

Что же касается самой идеи действия на расстоянии, то необ­ходимо со всею определенностью констатировать необычайную стой­кость этой псевдофизической идеи. До самых последних дней со­временная физика в лице многих своих представителей трактует действие на расстоянии как нечто, вполне отвечающее природе вещей, как первичное физическое явление. И это наблюдается не­смотря на глубоко философское содержание всех трудов Фарадея, Максвелла, Герца. Объяснение нужно искать в чрезмерном влиянии на наше физическое мышление методов математического анализа. Широкое и плодотворное использование высшего анализа при изучении физических явлений, необычайная утонченность и, я бы сказал, изящество многих методов этого анализа естественно при­водят к тому, что ученые, работающие в области физики и, вообще говоря, весьма совершенно владеющие всем аппаратом высшего анализа, до известной степени непроизвольно объективируют формы и образы, являющиеся чистыми математическими абстракциями. Форма выдвигается на первый план, заслоняя собою содержание. В этом отношении мы имеем дело с чем-то аналогичным наблюдае­мому в литературе и в изобразительных искусствах, где время от времени возникают течения, ставящие форму выше содержания.

Как всем хорошо известно, точке зрения действия на расстоя­нии противопоставляется фарадее-максвелловская точка зрения, утверждающая, что все взаимодействия в природе осуществляются не иначе, как через посредство физических процессов, которые происходят в пространстве, окружающем взаимодействующие физи­ческие центры. Так как пространство не может быть физически мыслимо без заполняющей его какой-то среды, то, следовательно, фарадее-максвелловская точка зрения считается с участием среды во всех физических взаимодействиях. Возникновение этой точки зрения становится вполне понятным с психологической стороны, если вспомнить, что гениальный Фарадей не обладал математиче­ским образованием и своих идей никогда не выражал в математи­ческой форме. Его физическое мышление, таким образом, было совершенно свободно от какого бы то ни было влияния или гипно­тизирующего воздействия со стороны математической символики. Фарадей оперировал непосредственно с конкретными физическими образами и представлениями, подвергая их всесторонней критике в процессе экспериментального обследования. Вместе с тем он не боялся философствовать и уделял большое внимание общему рас­смотрению природы вещей и их соотношений. В частности, он вы­сказал много глубоких по своему содержанию соображений по по­воду роли среды, в противовес точке зрения действия на расстоянии, и при этом имел обыкновение ссылаться на авторитет Ньютона, напоминая цитированные выше слова из его переписки с Бентли. Нельзя не признать, что отмеченное выше устремление Фарадея в сторону содержания, а не формы, явилось одним из очень серьез­ных моментов, содействовавших развитию в нем способности дать

 

намвысокие, никем непревзойденные образцы подлинно физиче­ской мысли.

Максвелл, полностью разделявший с Фарадеем его основные воззрения и явившийся их интерпретатором, используя для этой цели язык математики, принял, если можно так выразиться, специ­альные меры к тому, чтобы в его мышлении форма не заслонила содержания. В предисловии к своему „Трактату об электричестве

 

и магнитизме" Максвелл касается вопроса об особенном характере этого труда, отличающем его от других трудов того же рода, опу­бликованных, главным образом, в Германии, и приводит по данному поводу следующее разъяснение: „Одна из причин этого состоит в том, что, прежде чем я начал изучать электричество, я принял решение не читать никаких мате­матических сочинений, посвященных настоящему вопросу, до прочтения фарадеевских „Опытных исследований по электричеству" от начала до конца".

Можно выразить сожаление, что пример Максвелла находит мало подражателе ', а между тем это был бы один из лучших путей раз­вития в нашем подрастающем поколении молодых физиков наклон­ности к физическому мышлению, возможно более свободному от влияния математических абстракций.

8. Современная физическая мысль, как было не раз отмечено выше, может быть охарактеризована отрицательным отношением к непременному участию среды во всякого рода физических взаимо­действиях. Я позволю себе разобрать два примера, которые осо­бенно наглядно иллюстрируют на конкретных случаях принципиальные расхождения точки зрения действия на расстоянии и противоположной точки зрения. Представим себе два электрических заряда q₁ и q₂, расположенные на определенном расстоянии один от другого (рис. 1).

Допустим, что некоторые две замкнутые поверхности S₁ и S₂ окру­жают со всех сторон заряд q₁, нигде не касаясь одна другой и не пересекаясь. Спрашивается:

Могут ли заряды q₁ и q₂ взаимодействовать друг с другом так, чтобы при этом в слое, ограниченном поверхностями S₁ и S₂, не происходило какого бы то ни было физического процесса?

С точки зрения действия на расстоянии на этот вопрос необ­ходимо ответить „да".

С точки зрения Ньютона, Фарадея и Максвелла единственным правильным ответом будет самое категорическое „нет".

Ответ „да", казалось бы, заключает в себе нарушение основных геометрических свойств физического трехмерного пространства. Объяснить действие на расстоянии можно было бы только путем допущения обязательной связи физических реальностей, в данном случае зарядов q₁ и q₂, с какими-то процессами, происходящими

 

 

где-то за пределами нашего трехмерного пространства. Но такого рода объяснения мы не называем физическими, и рассмотрение их лежит вне темы настоящего доклада.

Ответ "нет" представляется совершенно естественным с физиче­ской точки зрения и по существу вытекает из закона причинности и объемной характеристики всякой физической реальности. Строго говоря, ответ „нет" можно было бы обосновывать одной только обяза­тельностью этой объемной характеристики, так как самый закон причинности в том виде, как мы его понимаем при изучении физических явлений, теряет всякий смысл, если мы допустим существо­вание физической реальности, не занимающей в нашем трехмерном пространстве никакого объема, т. е. являющейся одновременно фи­зическим „ничто".

Цитированные выше слова профессора Эренфеста были сказаны именно по поводу вопроса, подобного тому, который мы теперь разбираем. Он кроме того выражал мнение, что спор между фарадее-максвелловским взглядом и точкой зрения действия на расстоянии должен быть раз­решен при помощи какого-либо специального experimentum crucis. Мне же предста­вляется, что этот спор может и должен быть разрешен пу­тем простого логического рассмотрения простейших случаев. Какой бы experimentum crucis мы ни поставили, результаты его всегда можно пытаться трактовать мате­матически н с той и с другой точки зрения. Подтверждение сказан­ному можно найти в истории вопроса о распространении электро­магнитных возмущений.

В качестве второго примера рассмотрим случай беспроволочной передачи электромагнитной энергии от некоторой радиостанции А (рис. 2), сигналы которой получаются приемной станцией В.

Предположим, что расстояние между этими станциями очень велико и равно, например, десяти световым годам. В то время, когда станция А посылает свои радиосигналы, приемная станция В, до­пустим, еще не существует. После того, как станция A послала свою радиотелеграмму в окружающее пространство, мы можем ее совершенно разрушить, так что она больше не существует. Затем, по прошествии девяти лет приступим к сооружению приемной станции В и закончим ее до истечения десяти лет. Ясно, что ровно через десять лет с момента посылки радиосигналов станцией А мы примем эти сигналы станцией В.

Как необходимо понимать рассматриваемое явление с точки зрения Фарадея и Максвелла и с точки зрения действия на рас­стоянии, на почве которой стоит современная электронная теория?

Фарадее-максвелловская точка зрения учит нас, что электро­магнитная энергия, излученная радиостанцией А и являющаяся энер­гией какого-то специфического сложного движения среды, вместе

 

 

с этим движением распространяется при ближайшем участии среды в более и более удаленных районах, и, в конце концов, некоторая доля первоначально излученной энергии достигнет приемной станции В, возбудив в ее антенне электрические колебания, усиливаемые далее надлежащим образом и воспринимаемые в качестве сигналов, по­сланных станцией А.

Точка зрения действия на расстоянии, сильно поколебленная в своих позициях открытиями Герца, выходит из затруднений при объяснении рассматриваемого явления введением в физическую науку представления о так называемом запаздывающем действии на расстоянии. Таким образом, с этой точки зрения электроны, колеблющиеся вперед и назад вдоль антенны отправительной радио­станции А, действием на расстоянии приводят в соответствующее колебание электроны в приемной антенне станции В, но только это действие на расстоянии запаздывает ровно на десять лет.

Внешне все как будто обстоит совершенно благополучно, и не может возникнуть никаких возражений с чисто формальной стороны. Однако, дело принимает совсем иной оборот, если мы попытаемся задать вопрос: а где в течение десяти лет пребывала излученная радиостанцией Л электромагнитная энергия? Ответ с фарадее-макс­велловской точки зрения не нуждается в пояснениях. Позиция же современной электронной теории приводит к ряду безысходных противоречий. Действительно, если среда не принимает никакого участия в процессе передачи электромагнитной энергии от станции А до станции В, то необходимо утверждать, следовательно, что эта энергия, как таковая, вообще нигде не существует в течение десяти лет, другими словами, совершенно исчезает из нашего трехмерного пространства. Но в таком случае, по какой причине некоторая не­значительная доля ее внезапно рождается в антенне станции В ровно через десять лет? Где даются директивы, во исполнение которых энергия вдруг появляется в физическом трехмерном пространстве в точно указанный момент? Здесь мы имеем дело с несомненным нарушением закона сохранения энергии и закона причинности.

Необходимо отметить, что в современной квантовой теории волн приходится встречаться с указаниями на необходимость от­каза от закона причинности в применении к явлениям, протекаю­щим в микрокосмических условиях. Разобранный пример показывает, что уклонения от фарадее-максвелловской точки зрения приводят нас к отказу не только от закона причинности, но и от закона сохранения энергии даже в масштабах макрокосмоса.

С точки зрения действия на расстоянии необходимо считать в высокой степени непоследовательным, что электронная теория, чтобы как-либо избавиться от явных противоречий в отношении излученной электромагнитной энергии, в конце концов вынуждена прибегнуть к указанному Максвеллом объемному интегрированию, дающему количество энергии электромагнитного поля и имеющему физический смысл только с фарадее-максвелловской точки зрения, откоторой современная электронная теория четко отмежевывается. В таком же затруднительном положении эта теория оказывается

 

 

и в ряде других случаев, между прочим, при решении вопроса о самом простом и самом важном случае проводимости, именно при рассмотрении сверхпроводимости, которая принципиально не может быть описываема на языке электронной теории, пока последняя будет игнорировать участие среды.

После всего изложенного выше можно в полной мере оценить глубокое значение слов О. Д. Хвольсона, который в своем „Курсе Физики" говорит: „Термином actio in distans, т. е. действие на рас­стоянии, обозначается одно из наиболее вредных учений, когда-либо господствовавших в физике и тормозивших ее развитие....

9. В последнее время приходится иногда встречать указания, что физик должен синтезировать такие две противоположности, как точку зрения действия на расстоянии и фарадее-максвелловскую точку зрения. Не отрицая большого значения синтеза противопо­ложностей как мощного средства, которым мы должны пользоваться в научной работе, я все же полагаю, что, прежде чем обращаться к синтезу, необходимо предварительно подвергнуть тщательному анализу самые противоположности с точки зрения их совместимости в данной области и соответствия природе вещей. Может оказаться, что некоторые две противоположности совершенно непримиримы. Например, вряд ли можно синтезировать в области тригонометрии два противоположных утверждения: cosj<1 и cosj>1. Но может случиться, что данные противоположности, не примиримые в одной области, могут быть синтезированы в другой. Это именно и имеет место в отношении точек зрения действия на расстоянии и фарадее-максвелловской. Они вполне примиримы, и их можно синтезировать в качестве методов математического анализа явлений природы. Как известно, Максвелл дал их математический синтез в своем " Трактате об электричестве и магнитизме" и показал, что обе точки зрения в ряде случаев математически совершенно экви­валенты и приводят к одним и тем же результатам, хотя практи­чески они и не во всех случаях одинаково удобны. Путем простых математических преобразований легко можно перейти от символов, определяемых одной точкой зрения, к символам, соответствующим другой. Но совершенно иначе обстоит дело, если мы будем пы­таться синтезировать эти точки зрения в области физического мы­шления в связи с вопросом о природе явлений. В этом случае они совершенно непримиримы и взаимно исключают одна другую. Одна, повидимому, соответствует природе вещей, а другая пред­ставляет собою математическую абстракцию, не имеющую физи­ческого смысла. Ведь в действительности имеет место некоторое совершенно определенное первичное физическое явление, которое не может быть либо тем, либо другим (в зависимости от нашей точки зрения), либо одновременно и тем и другим. Как можно синтезировать ответы „да" и „нет" на вопрос, относящийся к рис. 1? Мыслимо ли построить такую физическую теорию, чтобы можно было утверждать, что в слое между поверхностями S₁ и S₂ в одно

 

 

и то же время и происходит какой-то физический процесс и реши­тельно ничего не происходит? Направляя нашу мысль на развитие обоснований такого утверждения, мы делали бы нечто подобное тому, как если бы мы, например, в области математики, стремились доказать одновременную справедливость двух положений: 2X2=5 и 2X2¹5. Что либо одно: либо „да", либо „нет", в зависимости, так сказать, от „точки зрения". Никакой синтез противоположностей в рассматриваемом случае неприменим. Допуская противное, мы вступаем на очень опасный путь, чреватый весьма печальными по­следствиями.

10. Перейдем теперь к рассмотрению одного из самых важных представлений, с которыми оперирует современная физика. Речь идет об идее квантования во всех физических процессах, вообще, и в области электромагнитных процессов, в частности. При этом термин „квантование" я понимаю в самом широком смысле. Трудно подыскать достаточно яркие слова для того, чтобы с необходимою отчетливостью выявить громадное значение этого основного воз­зрения, которое должно признать поистине величайшим достиже­нием современней физики, дающим нам ключ к углубленному пониманию явлений природы.

Сущность общего представления о квантовании заключается в признания того, что во всех наблюдаемых нами явлениях природы мы встречаемся с некоторыми элементарными реальностями, каждая из которых может быть рассматриваема в известном смысле как нечто самостоятельное целое. Так, мы имеем дело с молекулами и атомами материальных тел, с электронами и протонами, входя­щими в состав материального атома, с определенными порциями лучистой энергии, применительно к которым и был впервые введен термин „квант". В волновой механике своего рода квантом является волновой пакет. С представлением о квантовании мы встречаемся в современной физике повсюду, в особенности при изучении микро­физических явлений, к каковой области относятся и вопросы, касающиеся строения атома. Вне этого представления современная физическая мысль совершенно не может работать и развиваться.

Как известно, истоки идеи о квантовании надо искать в глубо­кой древности в форме представления об атомах, из которых состоят все тела. Основные черты атомистического учения имеются в некоторых системах древнейшей индийской философии. У фило­софов древней Греции — у Левкиппа, Демокрита, Эпикура — атом играет существенную роль в их представлениях о природе. Римский поэт и философ Лукреций пропагандирует атомистическое учение. В позднейшие времена идея об атоме, между прочим, весьма свое­образно отразившаяся в натурфилософских построениях Декарта, мало-по-малу начинает приобретать все больше и больше сторон­ников, и в конце концов теперь, после ряда великих открытий в области физики и химии, мы уже перестали говорить об атоме, как о некоторой гипотезе. Несомненно, современной физике мы обязаны последними, самыми трудными этапами на этом долгом и, подчас, извилистом пути.

 

 

Представление об элементарном количестве электричества пре­емственно связано с атомистическим учением в области материи. Уже Фарадей, открывший законы электролиза, совершенно отчет­ливо понял, что эти законы требуют для своего объяснения, с одной стороны, признания интимной связи между материей и электричеством и, с другой стороны, существования некоторого минимального количества электричества, которое должно быть ассоциировано с зарядом самого легкого, т. е. водородного, иона и кратные которого являются зарядами всех без исключения дру­гих ионов. В связи с этим Фарадей определенно говорит об „абсо­лютном количестве электричества" именно в том смысле, в каком мы теперь говорим о зарядах электрона и протона, и даже объясняет, по каким мотивам он избегает применять в отношении элементарного количества электричества термин „атом". После Фарадея те же законы электролиза дают повод Веберу, Максвеллу, Гельмгольцу и другим ученым высказывать свои соображения по во­просу об атомной структуре электричества, и, таким образом, идея об элементарном количестве электричества в значительной степени созрела к моменту, когда ряд открытий из различных областей — проводимость газов, явление Зеемана, радиоактивность — позволил современной физике выполнить важнейшую, заключительную часть работы и создать представление об электроне, безусловно отвечаю­щее определенной физической реальности.

С именем Планка мы связываем введение в круг физики пред­ставления о квантах лучистой энергии. Можно, конечно, усматривать преемственную связь между современной корпускулярной теорией излучения и ньютоновой теорией истечения, зерно истины в кото­рой на долгие годы было заслонено классической волновой теорией света. Величайшая заслуга современной физики состоит в том, что она выявила это зерно истины и взрастила его, облекши в формы квантовой теории, которая, непрерывно развиваясь, привела к кван­товой теории волн и, можно надеяться, закончит намечающийся уже теперь синтез корпускулярных и волновых представлений, обычно рассматриваемых в качестве некоторых противоположностей. Современная квантовая теория волн, по существу, подготавливает почву для этого синтеза не только в отношении электромагнитного излучения, но и в связи с нашими представлениями об элементах материального атома, каковыми являются электроны и протоны. Трудным местом в физическом освоении некоторых представлений этой теории является пока то обстоятельство, что она лишь в про­стейших случаях оперирует с волновыми процессами, интерпре­тируемыми как некоторые волны в пределах нашего трехмерного пространства, в общем же случае ее математические операции относятся к пространствам высших измерений. Но, конечно, кван­товая теория волн является еще очень молодым, хотя и многообе­щающим, детищем современной физики, и можно далеко итти в своих ожиданиях в связи с несомненным ее дальнейшим развитием.

 

Наконец, идея о квантовании сыграла очень большую роль в разработке современного учения о строении атома. Квантовым условиям подчиняются орбиты, по которым движутся электроны, входящие в состав атома. Надо полагать, что это должно будет найти себе объяснение в свойстве самих электронов претерпевать какие-то специфические изменения в пределах некоторых квантовых условий. Это тем более вероятно, что электрон теперь мыслится в качестве, недостаточно хотя еще изученного, сложного комплекса электромагнитного характера. Физически понять квантование орбит внутриатомных электронов иначе невозможно, так как орбиты, сами по себе, являются чисто геометрическими представлениями, при помощи которых мы лишь описываем поведение физических реаль­ностей, образующих в совокупности атом. Но выяснение физиче­ского смысла принципиально необходимых постулатов Бора есть дело будущего.

В ряде отделов квантовой теории остается еще, само собою разумеется, очень много весьма ответственной работы, однако, во вся­ком случае то, что уже сделано, представляет собою одну из бле­стящих страниц в истории физики вообще.

Так как, по существу, электромагнитная концепция физических явлений все более и более укрепляется, так как квантовая теория в конце концов всегда имеет дело с каким-то электромагнитным комплексом той или иной сложности, то будет уместно отметить истории вопроса о квантах, что первые указания на квантование в области процессов электромагнитного характера можно и, по моему мнению, необходимо усмотреть не только в соображениях Фарадея по поводу законов электролиза, но и в его идеях о физи­чески существующих элементах магнитного потока. Хотя физиче­ская наука нашего времени в большинстве случаев не оперирует с этим представлением Фарадея, играющим столь важную роль в практическом использовании магнитного потока, однако, общий ход развития этой науки позволяет думать, что она к нему так или иначе вернется, подобно тому, что мы можем уже констати­ровать в отношении ньютоновой корпускулярной теории света, т. е. теории истечения.

11. Математический аппарат квантовой волновой теории изоби­лует применением абстракций, многие из которых вряд ли могут претендовать на то, чтобы получить какое-либо физическое содер­жание. Не говоря уже о том, что некоторые математические абстрак­ции этой теории явно выходят за пределы нашего трехмерного пространства, возбуждает тревогу определенная тенденция к отрицанию грани между объектом и субъектом. Это замечание в осо­бенности касается так называемого соотношения неопределенности, которое может служить наиболее современным примером объективирования представлений, возникающих на почве математического анализа данных физического опыта. Не подлежит ни малейшему сомнению, что делается большой шаг вперед благодаря установле­нию пределов точности опытного определения отдельных положений электрона или какого-либо иного кванта, с которым мы встречаемся

 

 

в области микрофизики. Весьма важно знать пределы, которых нельзя перейти по соображениям принципиального характера и на­ичие которых вносит известную неопределенность в наши сужде­ния о результатах опыта. Все это завершает многолетнюю работу в области анализа и критики данных физического опыта и в указанном смысле является очень значительным достижением. Но, по моему мнению, необходимо отнестись весьма отрицательно к склон­ности современной физической мысли объективировать соотношение неопределенности, играющее сравнительно большую роль в микро­физических, явлениях. Почему, например, выдвигается положение, согласно которому понятие „траектория движущегося электрона" должно терять свой смысл для области малых квантовых чисел? Из того, что на опыте в этом случае мы можем определить, допу­стим, одну единственную точку и то лишь с известной долей вероятности, отнюдь не вытекает отсутствие какого бы то ни было движения электрона в физическом трехмерном пространстве, если только представление об электроне соответствует некоторой физи­ческой реальности. Ведь, если нам удастся определить только одно положение какой-либо впервые открытой малой планеты, и затем она по той или иной причине сделается недоступной для наблюдения, мы никак не можем лишить себя права рассуждать о вероятной траектории движения этой планеты или, в случае распадения ее на части, о вероятных траекториях движения отдель­ных ее частей.

Можно было бы, конечно, говорить о том, что в области малых квантовых чисел или в каких-либо других условиях электрон лишь внезапно возникает в известном месте, а до этого момента и после него электрон, как таковой, вовсе не существует. Быть может, это иногда имеет место, в особенности, например, после момента наблюдения, когда мы воздействуем на электрон со стороны наблю­дающей системы. Однако, в таком случае периоду небытия электрона, как такового, должен соответствовать некоторый процесс (волно­вого, допустим, характера), и данный процесс должен иметь место не в области какого-то особого пространства высших измерений, вне пределов физического трехмерного пространства, а обязательно должен протекать именно в этом трехмерном пространстве, будучи надлежащим образом координирован относительно места последнего наблюдения электрона. Мы опять же будем иметь право говорить о траектории распространяющегося в пространстве процесса, пони­мая все это в более общем смысле.

Отказываясь от какого бы то ни было прямого или распростра­нительного представления о траектории электрона, объективируя соотношение неопределенности в этом и в ряде других случаев, а также, конечно, обязательно принимая все вытекающие отсюда последствия, физик рискует выйти весьма далеко за пределы физики и, в первую очередь, приходит к конфликту с законом причинности, о чем было упомянуто выше.

12. Представление о квантовании в самом широком его пони­мании заключает в себе идею о пространственной прерывности

27

всех вообще физических процессов. И вместе с тем, оставаясь в области физической мысли и стремясь по возможности освобо­диться от чисто математических абстракций, мы должны совер­шенно отбросить какое бы то ни было оперирование с простран­ством, абсолютно пустым, в полном смысле этого слова. Следова­тельно, прерывность физических процессов мы не можем мыслить в связи с абсолютно пустыми промежутками между отдельными элементами — квантами, на которые мы расчленяем физическое содержание того, что происходит в природе. Подобные абсолютно пустые промежутки физически недопустимы. О них можно говорить только в пределах математического анализа. Таким образом, пре­рывности физически мыслимы только на фоне физической же непрерывности.

Мы никак не можем ограничиться констатированием сосуще­ствования прерывности и непрерывности, приняв его просто как основное положение, не требующее дальнейшего развития. Физиче­ская мысль не может на этом успокоиться, а, наоборот, она должна стремиться и действительно стихийно стремится к синтезу этих противоположностей, каждая из которых несомненно выражает собою нечто объективно реальное. Должно признать, что на пути решения рассматриваемого, по существу, очень старого вопроса встречается много затруднений, кажущихся почти непреодолимыми. Но как раз именно развитие квантовой теории волн, которым современная физика может по справедливости гордиться, явно ведет к тому, чтобы был, наконец, выполнен физический синтез прерыв­ности и непрерывности.

Собственно говоря, для простейшего случая, когда можно гово­рить о пакете максвелловских волн, математический аппарат этой теории с формальной стороны уже выявил искомый синтез. Остается только задать вопрос: что именно колеблется в связи с волновым процессом? При этом, конечно, мы должны отрешиться от представления о простом колебательном движении, составлявшем предмет изучения в области классической волновой теории света, а иметь в виду колебательный характер какого-то специфического состояния той физической реальности, которой свойственно при­обретать это состояние и которую мы на обычном нашем физиче­ском же языке не умеем называть иначе, как некоторой средой. Помимо указанного пути трудно представить себе какой-либо иной метод физической трактовки понятий, вытекающих из квантовой теории волн. Необходимо подчеркнуть, что математик имеет полное основание не интересоваться тем, что именно колеблется, но для физика вопрос этот имеет принципиальное значение. Абсолютно пустое пространство, лишенное всякого физического содержания, не может служить ареной для распространения каких бы то ни было волн.

Развивая мысли в намеченном направлении и стремясь исполь­зовать представление о волнах в трехмерном пространстве также в отношении самого общего случая, чего мы пока не умеем осуще­ствить путем операций с уравнением Шредингера, мы можем

 

 

надеяться притти в конце концов к полному физическому синтезу указанных выше противоположностей—прерывности и непрерывно­сти. При этом все прерывности представятся в форме каких-то, более или менее ярко выраженных пучностей в процессе, который про­исходит на фоне физической непрерывности, заполняющей все трехмерное пространство, т. е. на фоне некоторой среды.

13. Мы подошли, наконец, к самому существенному вопросу, когда-либо занимавшему физическую мысль, — к вопросу о физиче­ской среде, без которой наше трехмерное пространство являлось бы только какой-то чисто математической абстракцией.

Современная физика, склонная усматривать в действии на рас­стоянии первичное физическое явление, относится отрицательно к этому вопросу. Представление о среде, заполняющей все про­странство и непосредственно участвующей во всех физических процессах в качестве передатчика всякого рода взаимодействий, рассматривается теперь как некоторые, так сказать, леса, которые необходимы были при возведении здания современной физической теории. Когда сооружение здания закончено, леса могут быть разобраны и отброшены прочь, как нечто ненужное и уже оконча­тельно сыгравшее свою подсобную роль. Все это совершенно верно с точки зрения формально-математического понимания того, чем должна быть физическая теория. В этом отношении не может быть никаких возражений. Но дело представляется совсем в другом виде, если под физической -теорией разуметь строго обоснованную и не содержащую внутренних противоречий систему взаимно согласованных физических представлений. В этом случае роли меняются. Методы и язык математического анализа необходимо рассматривать только в качестве лесов, облегчающих возведение здания физической теории путем выявления количественных соотно­шений и характеристик физических реальностей. С развиваемой мною точки зрения, леса, облегчавшие построение физической теории, по окончании этой работы мы разбираем, но не отбрасы­ваем прочь, и в дальнейшем пользуемся материалом этих бывших лесов, т. е. приемами математического анализа, при некоторых ча­стичных надстройках, могущих потребоваться в связи с новыми открытиями, а также при всякого рода описании и практическом использовании физической теории. Таким образом, с точки зрения природы вещей математические построения и формулировки не составляют сущности физической теории, а играют в ней лишь подсобную, хотя и весьма важную роль.

По целому ряду причин, о которых я уже достаточно говорил, построение физической теории, охватывающей весь материал, на­копленный наукою, немыслимо без признания особенного значения среды, заполняющей все трехмерное пространство. На языке про­шлых эпох, пережитых физикою, эта универсальная среда назы­вается эфиром. За неимением другого, быть может, более под­ходящего термина мы будем продолжать пользоваться словом „эфир" в смысле какой-то основной среды, непрерывно запол­няющей пространство, хотя современная физика весьма тщательно

 

 

избегает представления об эфире, как бы совершенно в нем не нуждаясь.

Специальная и общая теории относительности отвергают эфир, и вместе с тем, однако, Эйнштейн признает, что геометрические свойства пространства не самостоятельны, а обусловлены материей. Казалось бы, что это утверждение Эйнштейна влечет за собою отрицание физического смысла в представлении о каком-либо объеме пространства, абсолютно свободном от материи. Тем не менее, из хода рассуждений общей теории относительности следует, что здесь речь идет лишь о гравитационной материи, а не о материи в более общей смысле некоторой физической среды, непрерывно заполняющей пространство. Такая универсальная среда нe требуется согласно теории относительности, которая допускает существование областей трехмерного пространства, абсолютно ничем не заполнен­ных. Все это, конечно, указывает на абстрактно-математический характер этой теории.

Теория относительности оперирует с полем тяготения. Совре­менная теория электромагнитных явлений основана на развитии учения о полях электрических и магнитных. Но математическая теория силового поля, по существу, теснейшим образом связана с идеей действия на расстоянии, простого или запаздывающего. Поэтому современное представление о каком-либо силовом поле является такой же математической абстракцией, как и действие на расстоянии, и точно так же обычно объективируется без достаточ­ных оснований. Вложить физическое содержание в учение о сило­вых полях можно, только вернувшись к основным фарадее-максвелловским воззрениям, касающимся обязательного участия некоторой среды во всех взаимодействиях, и тогда современное учение о сило­вом поле необходимо будет рассматривать в качестве весьма ценной математической характеристики физического силового поля. Итак, признание какой-то универсальной среды, скажем эфира, безусловно необходимо для развития физической мысли, которая в противном случае приходит к ряду существенных противоречий.

В настоящее время мы не располагаем достаточными материа­лами для построения физической теории эфира. В этом отношении наибольшие затруднения возникают при рассмотрении вопроса о непрерывности эфира, который необходимо трактовать в качестве какой-то основной среды, являющейся первичной физической реаль­ностью и не оставляющей абсолютно незаполненными сколь угодно малые объемные участки нашего трехмерного пространства. Быть может, однако, мы никогда не будем в состоянии „понять" непре­рывности эфира по чисто принципиальным причинам. Дело в том, что обычное „понимание" чего бы то ни было всегда так или иначе сопряжено с подчинением содержания данного объекта более обшей категории объектов. Так, например, понимание того, что представляет собою материальное тело, сводится к идее об атомах и об атомной структуре. Атомы мы понимаем как определенные комплексы электронов и протонов, а последние мы теперь стре­мимся понять, хотя бы, как некоторые волновые пакеты. Мысля

 

 

о предельной физической субстанции, об эфире, мы не можем, повидимому, итти по этому проторенному пути, так как мы не можем себе представить существования сверхпредельной физической суб­станции, некоторого над-эфира. Эфир, по моему мнению, является в отношении его непрерывности своего рода „непознаваемым". В этом, вероятно, кроется основная причина затруднений в по­строении физической теории эфира, и я полагаю, ,что если это будет, наконец, когда-либо выполнено, то лишь на базе постулата о не­прерывности эфира. Данный постулат несомненно должен быть внутренне связан с положением о физической немыслимости, о фик­тивности абсолютно пустого пространства.

14. Из всего предыдущего вытекает, что создание физической теории, охватывающей самый широкий круг явлений, затруднительно и, вероятно, совершенно невозможно на почве отрицания первен­ствующего значения среды и на основе объективирования действия, на расстоянии в качестве первичного физического явления. До настоящего времени общей физической теории еще не существует в законченном виде. Но можно с полным правом высказать уверен­ность, что в будущем физическая мысль возвратится к принци­пиальным воззрениям Фарадея и Максвелла, разовьет их путем учета всех новейших достижений и завершит построение общей физической теории. Действительно, уже намечается определенный, еще недостаточно осознанный, сдвиг в этом направлении. В под­тверждение сказанного достаточно напомнить хотя бы только о квантовой теории волн, о метаморфозе ваших представлений об электроне и о диффракции материальных лучей. Но во всяком случае фарадее-максвелловская точка зрения по вопросу о непре­менном участии среды во всех физических процессах представляется единственной мыслимой путеводной нитью для дальнейшего успеш­ного развития современной физики, так много сделавшей и так. много обещающей сделать.