Совершенно ясно, что жестко оторвать аксиологическое измерение бытия от онтологического и гносеологического можно лишь в философской рефлексии, ибо в повседневном существовании человека они спаяны воедино.
Так, ценности и ценностные акты всегда обладают некоторым бытием и имеют вполне конкретное материальное воплощение (на этих моментах мы еще остановимся ниже), а любое, даже самое незаинтересованное, постижение бытия (скажем, в математике и в физике) является, как выясняется, ценностно нагруженным.
Однако есть одна существенная разница: при онтологическом ракурсе постижения предмета, особенно зримо это проявляется в естественных науках, мы традиционно всегда заключаем в скобки (или по крайней мере стремимся заключить) свои собственные человеческие предпочтения, оценки и пристрастия. В вышеприведенном примере с березой при попытках познания ее происхождения и существенных свойств мы должны постараться абстрагироваться от своих этических установок, эстетических симпатий или чувственно-телесных ассоциаций. Это справедливо также при познании любых разновидностей социального и психического, а не только природного бытия.
При аксиологической же установке сознания – именно человеческие цели, предпочтения и антипатии играют ключевую роль. Здесь даже свойства самой реальной березы, как мы выясним ниже[947], не являются определяющими для ценностного отношения. Важно именно человеческое, субъективное измерение бытия. Впрочем, существует целый спектр аксиологических доктрин, тяготеющих к платонической линии философствования и утверждающих, что бытие Космоса само по себе имеет ценностное измерение и иерархию, а человеческие представления и ценностные акты - объективно укоренены в структуре мирового целого[948]. Анализ разнообразных подходов к проблеме природы ценностей мы дадим в рамках следующей темы.
Что касается взаимоотношений ценностного и познавательного аспектов исследования, то разорвать их еще труднее, чем онтологические и аксиологические аспекты.
Во-первых, - и мы об этом уже писали в предыдущем разделе книги, - гуманитарное рациональное познание не может быть жестко отделено от ценностного измерения бытия в принципе. Познание любого историка или литературоведа, а тем более художника, всегда осуществляется сквозь призму тех или иных ценностей, начиная с отбора фактов и их теоретической интерпретации и заканчивая стилистическими особенностями письма. Весь вопрос состоит только в том, чтобы исследователь, равно как и художник по возможности критически осознавали свои ценностные предрассудки и не выдавали их за абсолютные.
Во-вторых, в рамках современной науки ценностные проблемы вышли на первый план. Это касается и проблем манипулирования сознанием человека через электронные СМИ, и экспериментов над его геномом, и границ допустимого практического изменения жизненных форм в биосфере (проблема так называемых генетически модифицированных объектов - ГМО).
Еще 30-40 лет назад казавшаяся в основном теоретической проблема допустимости или, наоборот, недопустимости практического использования последних научных достижений в политических или коммерческих целях - трансформировалась ныне в витально значимый вопрос о моральной и юридической ответственности самого ученого за характер своей научной деятельности и возможные практические следствия, получаемые из его открытий[949]. Еще более серьезные аксиологические дилеммы встают сегодня перед техническим знанием и инженерной деятельностью[950].
В-третьих, сама научная истина и ее поиск обладают безусловной ценностью для ученых и общества в целом, воплощая дух интеллектуальной открытости и бесстрашного дерзания человеческого разума [951].
Однако при внимательном рассмотрении в оппозиции истины и ценности есть глубокий смысл, о чем мы говорили в рамках теории познания, рассматривая взаимоотношения логико-понятийной и ценностной сфер сознания. В самом деле, если истинное знание в науке подразумевает посильное устранение субъективной составляющей, то ценность без ее субъективного переживания и акта субъективной оценки существовать не может в принципе. Если наука ориентирована на рациональное интерсубъективное доказательство, то из ценностного отношения к миру невозможно устранить факт личного приятия или неприятия чего-либо. И, наконец, самое главное: если истина[952] есть по преимуществу форма согласования мысли с предметом, то ценность, напротив, есть форма согласования предметности любой природы с идеальным содержанием нашей мысли.
Благодаря истинному знанию мы знаем о существенных свойствах и закономерностях бытия, разумное согласование с которыми обеспечивает успех в нашей практической деятельности. С этих позиций, совершенно справедливо понимание “свободы как познанной необходимости”, ибо здесь схвачена гносеологическая сторона свободы. Но посредством ценностей реализуется ее другая, и столь же необходимая, сторона – возможность свободного изменения человеком мира и самого себя в соответствии с эталонными представлениями о полезном, справедливом, добром или прекрасном.
Как верно замечает Э. Агацци “мы имеем основания назвать ценностью некоторое совершенство, идеальную модель, некое “как должно быть”, то, что направляет любое человеческое действие…”[953]. В самом деле, благодаря представлениям о ценности пищи и тепла мы растим хлеб, шьем одежду и создаем строительные материалы. Исходя из этических ценностей, мы оцениваем поведение окружающих и влияем на них, а также оцениваем и изменяем самих себя. Руководствуясь эстетическими представлениями о прекрасном, возвышенном и гармоничном, мы создаем и воспринимаем произведения искусства, украшаем быт и меняем свою внешность. Наконец, на основании правовых и политических ценностей мы строим правовое государство, требуем соблюдения его законов, награждаем заслуженных людей, преследуем и караем нарушителей.
Во всех приведенных выше примерах ценность является необходимым условием активного преобразования себя и мира. Она несет в себе осознаваемый или неосознаваемый, явный или неявный, проективный и оценочный потенциал. Исходя их этого, можно дать следующее определение ценности.
Ценности есть идеально-эталонные побуждения, цели и нормы деятельности человека, в соответствии с которыми он оценивает (выражает субъективное отношение), а также практически преобразует себя и мир.
Ясно, что над многими ценностями, определяющими его бытие, человек часто не задумывается в своем повседневном существовании. Так, витальные потребности своего организма он воспринимает как нечто само собой разумеющееся, и, скажем, ценность воды или воздуха для нормальной жизнедеятельности организма часто осознает лишь в условиях их острой нехватки. Какие-то этические или политические ценности становятся для него предметом размышлений только в ситуации столкновения с ценностями иных социальных групп или культурно-национальных общностей и т.д. Зачастую же ложную ценностную мотивацию своего поведения человек осознает лишь тогда, когда общество уже применило к нему соответствующие юридические санкции. Это особенно часто случается с молодыми людьми, еще не обладающими жизненным опытом и навыками ценностной рефлексии.
Поэтому - возвращаясь к проблеме соотношения истины и ценности - всегда желательно, чтобы наши ценности, которыми мы руководствуемся в своей жизнедеятельности, были ясно осознаны и по возможности четко обоснованы разумом, а поиск истины, в свою очередь, имел твердые ценностные основания.
В идеале же должны совпадать истинное знание, подлинное бытие и ценность, где гармоничное, нравственное и творческое существование отдельной личности может быть наглядным и зримым подтверждением единства всех аспектов.
Именно к такому истинно знающему и воплощающему высшие ценности личному бытию всегда, в сущности, призывали и призывают все наиболее глубокие философские и религиозные учения – будь то платоновский образ Сократа, образы Иисуса Христа или Будды. Показательно, что связь между совершенным личным бытием и достижением высот в познании и творчестве подтверждается жизнями по-настоящему выдающихся деятелей мировой культуры. В рамках европейской культурной традиции это фигуры Николая Кузанского и Леонардо да Винчи; Лейбница и Гете. В России - это жизненные пути и открытия М.В. Ломоносова и Ф.М. Достоевского, Д.М. Менделеева и Н.К. Рериха, В.И. Вернадского и П.А. Флоренского.
Глубоко прав был А.С. Пушкин: “Гений и злодейство – две вещи несовместные!”. Частные истины, грозящие разрушением и хаосом, типа водородной бомбы или PR-овских информационных технологий, гениями не создаются. Это - в лучшем случае удел талантливых людей. Гений же - всегда талант+нравственная ответственность. Отсюда становится понятным воспитательное значение святыни и ценностного идеала в культуре, о чем мы еще поговорим ниже.
Однако в окружающей нас жизни гармоничное совпадение истины и ценности, а тем более их слияние в жизненном пути и облике отдельного человека происходит, увы, довольно редко. Гораздо чаще мы сталкиваемся с ситуациями даже не рассогласования, а прямой оппозиции истинного и ценностного измерений бытия.
Так, какое-то истинное знание лишь после своего разрушительного практического приложения может получать адекватное ценностное осмысление и соответствующую моральную оценку. Типичные примеры – негативное ценностное отношение к ядерному оружию после бомбардировок Хиросимы и Нагасаки; сегодня - осторожное отношение к перспективам развития ядерной энергетики, разрушительные экологические и антропологические последствия которой стали получать правильную критическую оценку лишь после чернобыльской катастрофы.
Может быть и обратная ситуация: человек (и общество в целом) выносят ценностное суждение относительно какого-то явления или процесса еще до того, как последние подверглись всестороннему научному осмыслению. Здесь всегда есть как опасность бездумной ценностной эйфории (“Ах! Как это прекрасно, полезно и прогрессивно!”)[954], так и инерционного ценностного отторжения типа “зачем нам нужны сомнительные новации – жили и проживем без них”.[955]
Наконец, разительным примером повседневного расхождения истинного и ценностного знания служит ситуация, когда человек держится своих ценностных предпочтений и предрассудков вопреки, казалось бы, самым неопровержимым логическим аргументам и очевидным эмпирическим фактам. “У каждого своя правда” - этот релятивистский ценностный принцип, который мы еще проанализируем в дальнейшем, касается именно таких случаев. Весьма распространенная ошибка здесь – пытаться и дальше убеждать упрямца, а тем более - насиловать его свободную волю. В лучшем случае это вызовет в человеке озлобление – “Да пропадите вы все пропадом вместе с вашими прописными истинами”; в худшем –– спровоцирует его на неверный жизненный шаг из чистого чувства самоутверждения. В подобных случаях следует твердо, но мудро - по сознанию - сказать человеку правду, пробуждая в нем желание самому критически и творчески осмыслить свои жизненные ценности, а дальше - пусть уж сама жизнь продолжает преподносить ему ценностные уроки.
Мир истинных ценностей и гармоничное ценностное бытие в мире, с одной стороны, исключают подавление свободной воли человека; а, с другой, подразумевают опору не только на разум, но также на жизненный опыт и ценностную интуицию, позволяющих принимать единственно правильное - мудрое - решение в каждой конкретной жизненной ситуации.