Начнем с того, что сразу зафиксируем абсолютную ложность жесткой, рассудочной дихотомии “объективное-субъективное” применительно к сфере ценностей и ценностного бытия человека. Эта искусственная дихотомия, доходящая до антиномичности в ряде философских программ[1121], является главным препятствием для содержательной аксиологической интерпретации этих категорий. В ней явно или неявно подразумевается, что, с одной стороны, существуют объективные ценности, независимые от воли и сознания конкретных людей, от их психологических и прочих особенностей. А с другой – в противовес первым, имеются сугубо субъективные ценностные содержания и установки, отличающиеся случайностью, спонтанностью и не подлежащей никаким объективациям психологичностью.
При такой наивно рационалистической позиции в разряд объективных ценностей попадают чаще всего типичные исторические, национально-культурные или социально-ролевые предрассудки, абсолютно формальные, бесконечно субъективно и произвольно толкуемые и индифферентные относительно самых важных и действенных ценностных максим человеческого бытия. Проще говоря - это общественные нравы, профессиональные кодексы, расхожие моральные сентенции типа “ уважай старших”, “будь честным”, а также религиозные заповеди. В разряд же субъективных и нетипических, наоборот, попадают суждения и поступки высочайших человеческих индивидуальностей, утверждающих самые объективные и значимые ценности человеческого бытия.
В результате, и это часто приобретает трагикомичный характер, носителем «объективных ценностей» становится безликий средний обыватель, а субъективных - подлинно творческая личность. На самом-то деле никакого жесткого противополагания объективного содержания ценностей их субъективно-психологической форме осуществления и кристаллизации нет и быть не может. Особенно это касается высших, духовных ценностей.
Таким образом, наш центральный тезис таков: чем субъективно более развит, а значит и психологичен индивид, тем более объективные, высокие и глубокие идеальные ценностные содержания открываются его сознанию и тем гармоничнее он воплощает эти объективные ценности в своем индивидуальном облике и в неповторимых творческих актах.
Попробуем это обосновать более детально.
Из повседневной жизненной практики известно, что ни одна ситуация выбора не повторяется буквально, и вся мудрость человека заключается как раз в том, чтобы суметь принять единственно правильное, а значит и объективное, решение (оценочное, целевое, творческое) именно в этом неповторимом контексте. Соответственно, и объективность (в смысле общезначимости и действенности) исповедуемых им ценностных максим, т.е. его личного ordo amoris, подтверждается не иначе как через череду актов точного и ответственного субъективно-личностного выбора.
Как заключить о человеке, что он мудрец, если его мудрость не явлена в конкретных жизненных поступках и советах? Сократ он потому и Сократ, что каждодневно подтверждает свою мудрость в общении с афинянами. В Троице-Сергиев монастырь в конце 14 века потому и идут толпы богомольцев со всей России, что игумен Сергий всегда даст мудрый жизненный совет и поможет найти выход из экзистенциального тупика. Почему в лабораторию к Резерфорду ехали физики со всего света? Да потому, что он воплощал лучшие качества учителя, способного найти проблему или научное направление по способностям и интересам ученика. Почему талантливый ученик, далеко превзошедший в знаниях и ученых званиях своего старого школьного учителя, все равно упорно ходит к нему в гости, причем чаще в период неурядиц, а не во времена успехов и побед? Да потому, что тому ведомо нечто высшее в ценностных отношениях между людьми, и потому он способен дать мудрый и сердечный совет в конкретной жизненной ситуации, где порой буксует абстрактный ум и кропотливый рассудочный анализ[1122]. Объективные ценности не могут быть оторваны от своего созидательного и действенного субъективно-психологического приложения, ибо никак иначе, в качестве объективных, удостоверены быть не могут.
Но верно и обратное: чем более человек внимателен к своим внутренним психологическим переживаниям, чем раньше он приучается анализировать свои душевные движения и моральную мотивацию, успехи или, наоборот, неуспехи в актах оценки и самооценки, - тем более объективные и глубокие ценностные содержания открываются его сознанию. Без опыта внутренней духовной работы, без привычки к постоянному и трезвому самоанализу невозможно ни понять, ни тем более сформулировать какие-то объективные ценности.
Часто такие ценностные прозрения обретаются личностью через преодоление жизненных препятствий, страдания и большие потрясения. Последние закаляют и просветляют душу, позволяют открыть в ней такие ценностные глубины, о которых раньше человек и не подозревал. Именно такой личностный ценностный опыт, добытый сознательными душевными усилиями и борьбой, отливается в общезначимую этическую проповедь[1123], великий исповедально-философский аксиологический трактат[1124], глубокое религиозно-психологическое наставление в подвижнической жизни[1125] или бессмертный художественно-психологический документ типа “Записок из мертвого дома “ Ф.М. Достоевкого. Все объективное в сфере ценностей - это всегда откристаллизовавшийся опыт развитой, внимательной к себе и закалившей свою волю человеческой субъективности.
Ценностную объективность, как плод творчества развитой духовной субъективности, следует отличать от субъективистских душевных копаний, которыми переполнена интеллектуалистская литература ХХ века. Критерий отличия здесь очевиден: в одном случае - внимание к глубинам духа ради обретения твердых ценностных опор и выхода к миру[1126]; в другом - нарциссическое закукливание в себе, самоценная центрация на сугубо личных и частных проблемах, болях и переживаниях, принимающие подчас болезненный и даже патологический характер[1127]. В первом случае познанные объективные ценности претворяются в живое личное действие, в потребность изменить себя в лучшую сторону; во втором - зачастую выступают в роли своеобразного болеутоляющего наркотика, оправдывающего паралич ценностной воли.
Подлинно развитая субъективность - это всегда тонкое знание не только себя, но и “другого”. Здесь важны дар эмпатии, о чем речь у нас шла в разделе о внерациональных видах познания, а также опыт живого действенного сострадания и сопереживания, проницательности и наблюдательности. Человек, лишенный этих важнейших форм постижения “потемок чужой души”, лишен доступа к важнейшим объективным пластам ценностного знания, и уж тем более не способен доходчиво донести эти ценности до другого “я”, ориентируясь на уровень его сознания. Достоевский не раз признавался, что самое интересное для него занятие - попытаться проникнуть в самые темные закоулки чужой человеческой души. И кто как не он обнаружил умение увидеть в этом “другом”, подчас совершенно нравственно изломанном и озлобившемся человеке, нечто по-настоящему важное, живое и совершенно объективное? Более того, увидеть в этой душе не сплошной мрак и ненависть (не чистые антиценности), а глубокое страдание и томление о высшем и праведном?