Кратко проследив пути развития европейской метафизики[195], мы постарались показать, что главной целью философии всегда являлось целостное осмысление мира и человека, где спекулятивная и натурфилософская направленность на поиск первооснов бытия, задающих прочные основания наукам и социальному существованию человека, неотделима от исканий смысла жизни отдельным человеком. В конечном счете, даже самые умозрительные и сложные философские системы, типа гегелевской, всегда стремятся дать ответы на ключевые мировоззренческие вопросы типа кантовских “что я должен делать?” и “на что я могу надеяться?”. Отсюда важнейшей особенностью философии выступает двойственность ее предмета.
Она находится вне крайностей узкого предметного познания науки и религиозной веры, выступая своеобразным интегративным образованием, в котором органично сочетаются рационально-теоретические и ценностно-мировоззренческие компоненты. Философия опирается на все формы сознания от науки до религии, от обыденного до развитого теоретического мышления, когда осуществляет свои обобщения, когда дает универсальную картину бытия. Однако со второй половины 19 века связь философии с наукой становится особенно тесной и неоднозначной, порождая крайние позиции в трактовке их взаимоотношений, что было видно уже на примере гегелевской философии. Поэтому необходим обстоятельный анализ этой темы. Что касается взаимосвязей между философией и религией, то мы уделим этому внимание в рамках следующей лекции.
Ясно, что связи между наукой и философией фундаментальны, а многие крупнейшие философы были одновременно и выдающимися учеными. Достаточно будет вспомнить имена Пифагора и Фалеса, Декарта и Лейбница, Флоренского и Рассела. Науку и философию роднит то, что они являются сферами рациональной и доказательной духовной деятельности, ориентированными на достижение истины, которая в ее классическом понимании есть “форма согласования мысли с действительностью”. Однако между ними есть по меньшей мере два серьезных различия, которые сразу бросаются в глаза.
Первое различие состоит в том, что любая наука имеет дело с фиксированной предметной областью и никогда не претендует на формулировку универсальных закономерностей бытия. Так, физика открывает законы физической реальности; химия - химической, психология- психологической. При этом законы физики весьма опосредствованно связаны с психической жизнью, а законы психической жизни, в свою очередь, не работают в сфере физических взаимодействий. Философия же, в отличие от науки, выносит универсальные суждения и стремится открыть метафизические законы всего мирового целого.Но даже если какая-нибудь философская школа и отказывается от такой задачи (от построения универсальных миросхематик) - она все равно должна привести универсальное обоснование своего нежелания заниматься подобными проблемами;
Второе отличие науки от философии заключается в том, что наука традиционно абстрагируется от проблемы ценностей и от вынесения ценностных суждений. Она ищет истину - то, что есть в самих вещах, не желая обсуждать хорошим или плохим является то, что она нашла, и есть ли во всем этом какой-то смысл. Иными словами, наука отвечает преимущественно на вопросы “почему?,” “как?” и “откуда?”, но предпочитает не задаваться метафизическими вопросами типа “зачем?” и “для чего?”.
В отличие от науки, ценностная компонента знания неустранима из философии. Она, претендуя на решение вечных проблем бытия, ориентирована не только на поиск истины, как формы согласования мысли с бытием; но также на познание и утверждение ценностей, как форм согласования бытия с человеческой мыслью. В самом деле, имея представления о добре, мы стараемся перестроить в соответствии с ними как свое собственное поведение, так и окружающие обстоятельства жизни. Зная, что в мире есть нечто прекрасное и сформировав систему соответствующих идеальных представлений, мы творим в соответствии с ним прекрасное художественное произведение, изменяем в лучшую сторону социальную действительность или устраняем безобразные вещи.
В трактовке взаимоотношений с наукой у философии есть две тупиковых крайности, своеобразные Сцилла и Харибда. Это, с одной стороны, спекулятивная натурфилософия гегелевского типа, как попытка строить универсальные картины мира без опоры на данные науки, а, с другой, позитивизм, призывающий философию отказаться от обсуждения метафизической (прежде всего ценностной) проблематики и сосредоточиться исключительно на обобщении положительных фактов науки. Прохождение между Сциллой умозрительной натурфилософии и Харибдой позитивизма подразумевает постоянный творческий и взаимообогащающий диалог между наукой и философией: внимание конкретных наук к универсальным философским моделям и схемам объяснения и, обратно, учет философской мыслью теоретических и экспериментальных результатов, полученных в современных научных исследованиях.
Натурфилософскую (или космологическую) компоненту, как мы помним, из онтологии устранить невозможно в принципе, но для того, чтобы она была рациональной, а не спекулятивно-умозрительной, для философии наука должна выступать важнейшим фактором приращения объективного (пусть и предметного) знания, на основании которого все время уточняется общая картина мира, происходит открытие все новых структур и форм его существования, требующее новых философских обобщений. Часть понятий естественных наук, после определенной философской переработки может стать философскими категориями, уточнять общеметодологические подходы философии. Так, например, разработка понятий "система", "элемент", "структура" в системном подходе в биологии, позволили уточнить исконно философскую проблему соотношения части и целого. Эйнштейновское понимание пространственно-временных закономерностей в значительной степени подтвердило философские представления о взаимосвязи пространства и времени. Синергетика во многом уточняет общие философские представления о соотношении хаоса и порядка, их роли в процессах развития. В такой ситуации философия должна ясно осознавать естественность и правомерность все более частого выхода самих ученых на уровень глобальных натурфилософских обобщений.
Но кроме этой взаимосвязи, есть еще и сущностное родство между наукой и философией. Философия, выступая как теоретическое сознание, сама стремится быть наукой и по многим параметрам, действительно, отвечает общенаучным критериям. Однако, если и говорить о философии как о науке, то требуется целый ряд серьезных уточнений специфики ее предмета, метода, системы обоснования и т.д.
Если рассматривать познание в общем смысле как «деятельность по получению, хранению, переработке и систематизации информации об объектах"[196], то философия, безусловно, может быть отнесена к такого рода деятельности. И, поскольку результатам познавательной деятельности является достижение некоторой совокупности знания, то философия также производит знания при всех оговорках относительно его специфичности. Однако, такое определение знания слишком абстрактно и и ничего не говорит нам о степени его научности. В этом смысле совокупность религиозных знаний также относится к сфере познавательной деятельности.
Гораздо более четким критерием научности выступает принцип объективности. То есть полученное знание должно быть максимально отвлечено от субъективных характеристик, которые привносятся в него исследователем. Наука должна описывать объект таковым, каким он есть на самом деле, а результаты объективного познания должны быть общезначимыми, то есть признаваться всеми.
Отвечает ли данному критерию философия? Ответ на этот вопрос очень сложен и связан с различным пониманием объективности и его соотношения с истиной. Например, насколько верным будет критерий общезначимости? Да, безусловно, ряд научных истин ему отвечают и «2 Х 2» для всех четыре. Но всегда ли это осуществляется в самой науке. Конечно нет. Долго время все считали, что существует лишь евклидова геометрия с ее аксиомой о непересекаемости прямых. Однако, с развитием познания, оказалось, что существует несколько геометрий (Минковского, Лобачевского и т.д.).
Кроме этого, принцип объективности формулируется в каждой науке в зависимости от ее предметной области. Но сама эта область может быть слишком узкой и описывать объективно лишь какую-то одну сторону предмета, объекта или явления. Можно ли считать такое узкое описание предмета в собственном смысле слова объективным описанием объекта как такового? Удовлетворит ли нас определение человека, как, например, совокупности механических рычагов, или его сведение только к протеканию в нем биологических процессов? И, наконец, может ли сам по себе критерий объективности и общезначимости, т.е. признания всеми, иметь прямое отношение к истине? Всегда ли большинство право? И сколько мы знаем случаев (тот же пример с Лобачевским), когда к истине оказывались ближе, напротив, единицы, а не большинство.
Таким образом, можно сделать вывод, что принцип объективности весьма относителен, и в философии он тем более работает с серьезнейшими уточнениями. Философия исследует бытие как таковое, поэтому объективность здесь носит всеобщий характер. Однако, предельность исследуемых объектов и анализируемых проблем не позволяет философии в каждом отдельном случае говорить о достижении некой абсолютной объективности, как это возможно сделать в науках. Само различие, порой противоположность, фундаментальных ходов философской мысли, как это хорошо видно из нашего предыдущего историко-теоретического обзора - лучшее подтверждение этого тезиса.
Более того. Наука вправе отбросить (или, более мягко, на время отложить) исследование некого феномена, если в ее арсенале нет соответствующих объективных методологических средств его познания. В противном случае сам феномен будет интерпретироваться и исследоваться не сам по себе, а предстанет в субъективно проинтерпретированном и препарированном виде. Так, например, феномен веры может быть исследован любой наукой, но вряд ли математик достигнет здесь серьезных количественных результатов, а физик - удовлетворительного качественного объяснения. Безусловно, что уже много более определенно о природе веры скажут психолог или социолог. Но целостность такого феномена может описать лишь философия, которая не только сопоставит и обобщит результаты различных научных способов изучения феномена веры, но и попытается проникнуть в метафизическую (предельную) сущность объекта, включая ответ на главный вопрос, до ответа на который никогда не дойдет ни одна наука - а какова общая роль веры в человеческом бытии и познании? Может ли человек жить, не веруя? Круг подобных проблем и вызывают к жизни самостоятельную отрасль философского знания, которая называется философией религии.
И, наконец, философия как высшая форма самосознания, на уровне исследования предельных оснований знания может поставить под сомнение само понятие «критерий объективности» и показать, в частности, что оно подвержено сильным изменениям и что субъективный фактор в науках также полностью неустраним.
Следующий критерий, которому должно отвечать научное знание – это критерий рациональной обоснованности или доказательности.Философия, безусловно, форма рационально-теоретического постижения бытия. Она является системой доказательного знания и выражается в рационально-понятийной системе, даже в своих самых иррационалистических вариантах. Но, одновременно, философия не сводит понятие рациональности только к научной рациональности и показывает, что черты рациональности, можно обнаружить в любой форме сознания, так же, как ценностно-мировоззренческие аспекты присущи не только религии или искусству.
Философия здесь вновь выступает как метадисциплина, которая как раз и исследует сочетание данных компонентов в разных формах знания и постижения бытия. Понятно, что в религии на первый план выходит момент ценности, веры, а рациональность отходит на второй план, в науках, напротив, на первый план выходит рациональность, выраженная в форме научности, а ценностные аспекты являются вторичными. А вот в философии как раз осуществляется наиболее сбалансированный вариант такого сочетания, причем ту или иную систему ценностей философ пытается рационально обосновать (в отличие от верующего человека), а рациональные построения и доказательства сознательно развивать исходя из каких-то общих ценностных представлений(в отличие от ученого). Знаменитый тезис Сократа “я знаю только то, что ничего не знаю” носит не рационально-познавательный, а ценностно-регулятивный характер.
Соотношение логических и ценностно-смысловых компонентов в мышлении - будет объектом нашего особого внимания в рамках гносеологического раздела лекционного курса.
Безусловно, что философия отвечает и критерию, связанному с нацеленностью на постижение сущности объекта (эссенциалистский критерий). Но и здесь имеются существенные отличия от наук. В науках познание сущности осуществляется относительно “просто” - за счет сильного огрубления предмета, это всегда “концептуально препарированная” сущность, сущность в каком-то одном отношении. Для философа сущность - это понимание исследуемого объекта как такового, т.е. во всех его связях и опосредствованиях, хотя понятно, что абсолютного понимания сущности достичь нельзя.
Философия является формой упорядоченного, системно организованного знания, однако и здесь упорядоченность может носить как наукообразный, так и символически-поэтический характер. Известно, что осевой философский текст индийской традиции - “Бхагавадгита” - написана в стихотворной форме и является частью классического эпоса “Махабхараты”; а тексты ницшевских произведений, отличающихся выдающимися художественными достоинствами, на самом деле довольно тщательно логически и системно выстроены.
Наконец, в философии есть свои стандарты аргументации и организации философского текста. Абсурдно подходить, скажем, гегелевскому триадическому развертыванию и обоснованию его “Энциклопедии философских наук” с традиционными стандартами построения научных энциклопедий. Романы Ф.М. Достоевского являются глубоко философскими по своему содержанию, и им присуще свое художественно-философское обоснование, не укладывающееся в прокрустово ложе научных стандартов системности и аргументированности.
Критерий проверяемости, так же часто называется в качестве основного для характеристики любой науки. Но здесь все зависит от его трактовки. Если это чисто эмпирическая проверяемость, то вновь большая масса наук, типа истории, части психологии его не выполняют. К тому же, то, что непроверяемо сегодня, может оказаться проверяемым завтра. И можно ли с этих позиций вообще говорить о какой-то эмпирической проверяемости философских утверждений? Они ведь по определению носят бесконечный и универсальный характер и, значит, не могут быть ни подтверждены, ни опровергнуты ни в каком возможном опыте, который всегда конечен.