Научный метод

Содержание Введение 1. Научный метод 1. Уровни или стороны естествознания 2. Функции эмпирической, теоретической и прикладной сторон естествознания 3. Общие, особенные и частные методы естествознания 4. Истина – предмет познания 5. Принципы научного познания 6. Антинаучные тенденции в развитии науки 7. Рациональная и реальная картины мира и познаваемость природы 17 Заключение 2. Задача 21 Список литературы 22 Введение Наука явилась главной причиной столь бурно протекающей НТР, перехода к постиндустриальному обществу, повсеместному внедрению информационных технологий, появления «новой экономики», для которой не действуют законы классической экономической теории, начала переноса знаний человечества в электронную форму, столь удобную для хранения, систематизации, поиска и обработки, и мн.др. Все это убедительно доказывает, что основная форма человеческого познания – наука в наши дни становиться все более и более значимой и существенной частью реальности.

Однако наука не была бы столь продуктивной, если бы не имела столь присущую ей развитую систему методов, принципов и императивов познания.

Именно правильно выбранный метод наряду с талантом ученого помогает ему познавать глубинную связь явлений, вскрывать их сущность, открывать законы и закономерности. Количество методов, которые разрабатывает наука для познания действительности постоянно увеличивается.

Точное их количество, пожалуй, трудно определить. Ведь в мире существует около 15000 наук и каждая из них имеет свои специфические методы и предмет исследования. Цель данной работы – рассмотреть основы методов научного познания. Для достижения поставленной цели, будут решены следующие задачи: - Рассмотреть структуру и функции естествознания; - Рассмотреть общие, особенные и частные методы научного познания; - Рассмотреть предмет и принципы научного познания; - Рассмотреть антинаучные тенденции в развитии науки и современные картины мира. 1.

Научный метод

Научный метод 1. Уровни или стороны естествознания Основными элементами естествознания являются: • твердо установленные факты; • закономерности, обобщающие группы фактов; • теории, как правило, представляющие собой системы за¬кономерностей, в совокупности описывающих некий фрагмент реальности; • научные картины мира, рисующие обобщенные образы всей реальности, в которых сведены в некое системное единство все теории, допускающие взаимное согласова¬ние. Проблема различия теоретического и эмпирического уровней научного познания коренится в разнице способов иде¬ального воспроизведения объективной реальности, подходов к построению системного знания.

Отсюда вытекают и другие, уже производные отличия этих двух уровней.

За эмпирическим знанием, в частности, исторически и логически закрепилась функция сбора, накопления и первичной рациональной обра¬ботки данных опыта.

Его главная Задача — фиксация фактов. Объяснение же, интерпретация их — дело теории. [4, с.56] Методологические программы сыграли свою важную историческую роль. Во-первых, они стимулирова¬ли огромное множество конкретных научных исследований, а во-вторых, «высекли искру» некоторого понимания структуры научного познания. Выяснилось, что оно как бы «двухэтажно». И хотя занятый теорией «верхний этаж» вроде бы надстроен над «нижним» (эмпирией) и без последнего должен рассыпать¬ся, но между ними почему-то нет прямой и удобной лестницы.

Из нижнего этажа на верхний можно попасть только «скачком» в прямом и переносном смысле. При этом, как бы ни была важна база, основа (нижний эмпирический этаж нашего зна¬ния), решения, определяющие судьбу постройки, принимаются все-таки наверху, во владениях теории. В наше время стандартная модель строения научного знания выглядит примерно так. Познание начинается с установления путем наблюдения или экспериментов различных фактов. Если среди этих фактов обнаруживается некая регулярность, повторяемость, то в принципе можно утверждать, что найден эмпи¬рический закон, первичное эмпирическое обобщение.

И все бы хорошо, но, как правило, рано или поздно отыскиваются такие факты, которые никак не встраиваются в обнаруженную регу¬лярность. Тут на помощь призывается творческий интеллект ученого, его умение мысленно перестроить известную реаль¬ность так, чтобы выпадающие из общего ряда факты вписа¬лись, наконец, в некую единую схему и перестали противоре¬чить найденной эмпирической закономерности.

Обнаружить эту новую схему наблюдением уже нельзя, ее нужно придумать, сотворить умозрительно, представив перво¬начально в виде теоретической гипотезы. Если гипотеза удачна и снимает найденное между фактами противоречие, а еще лучше — позволяет предсказывать получение новых, нетриви¬альных фактов, это значит, что родилась новая теория, найден теоретический закон. Известно, к примеру, что эволюционная теория Ч. Дарвина долгое время находилась под угрозой краха из-за распростра¬ненных в XIX в. представлений о наследственности.

Считалось, что передача наследственных признаков происходит по прин¬ципу «смешивания», т.е. родительские признаки переходят к потомству в некоем промежуточном варианте. Если скрестить, допустим, растения с белыми и красными цветками, то у полу¬ченного гибрида цветки должны быть розовыми. В большинст¬ве случаев так оно и есть. Это эмпирически установленное обобщение на основе множества совершенно достоверных эм¬пирических фактов. [4, с.58] Но из этого, между прочим, следовало, что все наследуемые признаки при скрещивании должны усредняться.

Значит, лю¬бой, даже самый выгодный для организма признак, появив¬шийся в результате мутации (внезапного изменения наследст¬венных структур), со временем должен исчезнуть, раствориться в популяции. А это в свою очередь доказывало, что естествен¬ный отбор работать не должен! Британский инженер Ф. Дженкин доказал это строго математически.

Ч. Дарвину данный «кошмар Дженкина» отравлял жизнь с 1867 г но убедитель¬ного ответа он так и не нашел. (Хотя ответ уже был найден. Дарвин просто о нем не знал.) Дело в том, что из стройного ряда эмпирических фактов, рисующих убедительную в целом картину усреднения наследуемых признаков, упорно выбивались не менее четко фикси¬руемые эмпирические факты иного порядка. При скрещивании растений с красными и белыми цветками, пусть не часто, но все равно будут появляться гибриды с чисто белыми или крас¬ными цветками.

Однако при усредняющем наследовании при¬знаков такого просто не может быть — смешав кофе с моло¬ком, нельзя получить черную или белую жидкость! Обрати Ч. Дарвин внимание на это противоречие, наверняка, к его славе прибавилась бы еще и слава создателя генетики. Но не обратил. Как, впрочем, и большинство его современников, считавших это противоречие несущественным. И зря. Ведь такие «выпирающие» факты портили всю убедитель¬ность эмпирического правила промежуточного характера на¬следования признаков.

Чтобы эти факты вписать в общую кар¬тину, нужна была какая-то иная схема механизма наследова¬ния. Она не обнаруживалась прямым индуктивным обобщени¬ем фактов, не давалась непосредственному наблюдению. Ее нужно было «узреть умом», угадать, вообразить и соответствен¬но сформулировать в виде теоретической гипотезы. [4, с.60] Эту задачу, как известно, блестяще решил Г. Мендель. Суть предложенной им гипотезы можно выразить так: наследование носит не промежуточный, а дискретный характер.

Наследуемые признаки передаются дискретными частицами (сегодня мы на¬зываем их генами). Поэтому при передаче факторов наследст¬венности от поколения к поколению идет их расщепление, а не смешивание. Эта гениально простая схема, развившаяся впо¬следствии в стройную теорию, объяснила разом все эмпириче¬ские факты. Наследование признаков идет в режиме расщепле¬ния, и поэтому возможно появление гибридов с «несмеши¬вающимися» признаками.

А наблюдаемое в большинстве случа¬ев «смешивание» вызвано тем, что за наследование признака отвечает, как правило, не один, а множество генов, что и «сма¬зывает» менделевское расщепление. Принцип естественного отбора был спасен, «кошмар Дженкина» рассеялся. Таким образом, традиционная модель строения научного знания предполагает движение по цепочке: установление эмпи¬рических фактов — первичное эмпирическое обобщение — об¬наружение отклоняющихся от правила фактов — изобретение теоретической гипотезы с новой схемой объяснения — логический вывод (дедукция) из гипотезы всех наблюдаемых фактов, что и является ее проверкой на истинность.

Подтверждение гипотезы конституирует ее в теоретический закон. Такая мо¬дель научного знания называется гипотетико-дедуктивной. Счи¬тается, что большая часть современного научного знания по¬строена именно таким способом. [4, с.61] 1.2. Функции эмпирической, теоретической и прикладной сторон естествознания Главная опора, фундамент науки — это, конечно, установ¬ленные факты.

Если они установлены правильно (подтвер¬ждены многочисленными свидетельствами наблюдений, экспе¬риментов, проверок и т.д.), то считаются бесспорными и обяза¬тельными. Это эмпирический, т.е. опытный базис науки. Коли¬чество накопленных наукой фактов непрерывно возрастает. Ес¬тественно, они подвергаются первичному эмпирическому обоб¬щению, приводятся в различные системы и классификации. Обнаруженные в опыте общность фактов, их единообразие свидетельствуют о том, что найден некий эмпирический закон, общее правило, которому подчиняются непосредственно на¬блюдаемые явления. Но значит ли это, что наука выполнила свою главную зада¬чу, состоящую, как известно, в установлении законов? К сожа¬лению, нет. Ведь фиксируемые на эмпирическом уровне зако¬номерности, как правило, мало что объясняют.

Обнаружили, к примеру, древние наблюдатели, что большинство светящихся объектов на ночном небе движется по четким кругообразным траекториям, а несколько других совершают какие-то петлеоб¬разные движения.

Общее правило для тех и других, стало быть, есть, только как его объяснить? А объяснить непросто, если не знать, что первые — это звезды, а вторые — планеты, и их «неправильное» поведение в небе вызвано совместным с Зем¬лей вращением вокруг Солнца. Кроме того, эмпирические закономерности обычно малоэвристичны, т.е. не открывают дальнейших направлений науч¬ного поиска. Эти задачи решаются уже на другом уровне по¬знания — теоретическом.

Проблема различения двух уровней научного познания — теоретического и эмпирического (опытного) — вытекает из од¬ной специфической особенности его организации. Суть этой особенности заключается в существовании различных типов обобщения доступного изучению материала. Наука ведь уста¬навливает законы. А закон — есть существенная, необходимая, устойчивая, повторяющаяся связь явлений, т.е. нечто общее, а если строже — то и всеобщее для того или иного фрагмента реальности. [1, с.34] Общее же (или всеобщее) в вещах устанавливается путем абстрагирования, отвлечения от них тех свойств, признаков, характеристик, которые повторяются, являются сходными, одинаковыми во множестве вещей одного класса.

Суть формально-логического обобщения как раз и заключается в отвле¬чении от предметов такой «одинаковости», инвариантности. Данный способ обобщения называют «абстрактно-всеобщим». Это связано с тем, что выделяемый общий признак может быть взят совершенно произвольно, случайно и никак не выражать сути изучаемого явления.

Например, известное античное определение человека как существа «двуногого и без перьев» в принципе применимо к любому индивиду и, следовательно, является абстрактно-общей его характеристикой. Но разве оно что-нибудь дает для пони¬мания сущности человека и его истории? Определение же, гла¬сящее, что человек — это существо, производящее орудия тру¬да, напротив, формально к большинству людей неприменимо. Однако именно оно позволяет построить некую теоретическую конструкцию, в общем удовлетворительно объясняющую исто¬рию становления и развития человека. Здесь мы имеем дело уже с принципиально иным видом обобщения, позволяющим выделять всеобщее в предметах не номинально, а по существу.

В этом случае всеобщее понимает¬ся не как простая одинаковость предметов, многократный по¬втор в них одного и того же признака, а как закономерная связь многих предметов, превращающая их в моменты, сторо¬ны единой целостности, системы.

А внутри этой системы все¬общность, т.е. принадлежность к системе, включает не только одинаковость, но и различия, и даже противоположности. Общ¬ность предметов реализуется здесь не во внешней похожести, а в единстве генезиса, общем принципе их связи и развития. Именно эта разница в способах отыскания общего в вещах, т.е. установления закономерностей, и разводит эмпирический и теоретический уровни познания. На уровне чувственно-практи¬ческого опыта (эмпирическом) возможно фиксирование только внешних общих признаков вещей и явлений. Существенные же внутренние их признаки здесь можно только угадать, схватить случайно.

Объяснить же их и обосновать позволяет лишь тео¬ретический уровень познания. [1, с.36] В теории происходит переорганизация или переструктури¬зация добытого эмпирического материала на основе некоторых исходных принципов. Это вроде игры в детские кубики с фраг¬ментами разных картинок. Для того чтобы беспорядочно раз¬бросанные кубики сложились в единую картинку, нужен некий общий замысел, принцип их сложения.

В детской игре этот принцип задан в виде готовой картинки-трафаретки. А вот как такие исходные принципы организации построения научного знания отыскиваются в теории — великая тайна научного твор¬чества. Наука потому и считается делом сложным и творческим, что от эмпирии к теории нет прямого перехода. Теория не строится путем непосредственного индуктивного обобщения опыта. Это, конечно, не означает, что теория вообще не связа¬на с опытом. Изначальный толчок к созданию любой теорети¬ческой конструкции дает как раз практический опыт. И прове¬ряется истинность теоретических выводов опять-таки их прак¬тическими приложениями.

Однако сам процесс построения теории и ее дальнейшее развитие осуществляется от практики относительно независимо. 1.3. Общие, особенные и частные методы естествознания Различаются рассматриваемые уровни познания и по объек¬там исследования. Проводя исследование на эмпирическом уровне, ученый имеет дело непосредственно с природными и социальными объектами.

Теория же оперирует исключительно с идеализированными объектами (материальная точка, идеаль¬ный газ, абсолютно твердое тело и пр.). Все это обусловливает и существенную разницу в применяемых методах исследования. Для эмпирического уровня обычны такие методы, как наблю¬дение, описание, измерение, эксперимент и др. Теория же предпочитает пользоваться аксиоматическим методом, систем¬ным, структурно-функциональным анализом, математическим моделированием и т.д. Существуют, конечно, и методы, применяемые на всех уровнях научного познания: абстрагирование, обобщение, ана¬логия, анализ и синтез и др. Но все же разница в методах, применяемых на теоретическом и эмпирическом уровнях, не случайна. [3, с.67] Более того, именно проблема метода была исходной в процес¬се осознания особенностей теоретического знания.

В XVII в в эпоху зарождения классического естествознания, Ф. Бэкон и Р. Декарт сформулировали две разнонаправленные методо¬логические программы развития науки: эмпирическую (индукционистскую) и рационалистическую (дедукционистскую). Под индукцией принято понимать такой способ рассужде¬ния, при котором общий вывод делается на основе обобщения частных посылок.

Проще говоря, это движение познания от частного к общему. Движение в противоположном направле¬нии, от общего к частному, получило название дедукции. Логика противостояния эмпиризма и рационализма в во¬просе о ведущем методе получения нового знания в общем проста.

Эмпиризм. Действительное и хоть сколько-нибудь практич¬ное знание о мире можно получить только из опыта, т.е. на ос¬новании наблюдений и экспериментов. А всякое наблюдение или эксперимент — единичны. Поэтому единственно возмож¬ный путь познания природы — движение от частных случаев ко все более широким обобщениям, т.е. индукция. Другой способ отыскания законов природы, когда сначала строят самые об¬щие основания, а потом к ним приспосабливаются и посредст¬вом их проверяют частные выводы, есть, по Ф. Бэкону, «матерь заблуждений и бедствие всех наук». Рационализм.

До сих пор самыми надежными и успешными были математические науки. А таковыми они стали истому, что применяют самые эффективные и достоверные ме¬тоды дознания: интеллектуальную интуицию и дедукцию. Ин¬туиция позволяет усмотреть в реальности такие простые и са¬моочевидные истины, что усомниться в них невозможно. Де¬дукция же обеспечивает выведение из этих простых истин бо¬лее сложного знания.

И если она проводится по строгим пра¬вилам, то всегда будет приводить только к истине, и никогда — к заблуждениям. Индуктивные же рассуждения, конечно, тоже бывают хороши, но они не могут приводить ко всеобщим суж¬дениям, в которых выражаются законы. Эти методологические программы ныне считаются устарев¬шими и неадекватными. Эмпиризм недостаточен потому, что индукция и в самом деле никогда не приведет к универсальным суждениям, поскольку в большинстве ситуаций принципиально невозможно охватить все бесконечное множество частных слу¬чаев, на основе которых делаются общие выводы.

И ни одна крупная современная теория не построена путем прямого ин¬дуктивного обобщения. Рационализм же оказался исчерпан¬ным, поскольку современная наука занялась такими областями реальности (в микро- и мегамире), в которых требуемая «само¬очевидность» простых истин исчезла окончательно. Да и роль опытных методов познания оказалась здесь недооцененной. [3, с.69] 1.4. Истина – предмет познания Теория является высшей формой организации научного знания, дающей целостное представление о существенных свя¬зях и отношениях в какой-либо области реальности. Разработка теории сопровождается, как правило, введением понятий, фик¬сирующих непосредственно не наблюдаемые стороны объек¬тивной реальности.

Поэтому проверка истинности теории не может быть непосредственно осуществлена прямым наблюде¬нием и экспериментом. Такой «отрыв» теории от непосредст¬венно наблюдаемой реальности породил в XX в. немало дис¬куссий на тему о том, какое же знание можно и нужно при¬знать научным, а какому в этом статусе отказать.

Проблема за¬ключалась в том, что относительная независимость теоретиче¬ского знания от его эмпирического базиса, свобода построения различных теоретических конструкций невольно создают иллю¬зию немыслимой легкости изобретения универсальных объяс¬нительных схем и полной научной безнаказанности авторов за свои сногсшибательные идеи. Заслуженный авторитет науки зачастую используется для придания большего веса откровени¬ям всякого рода пророков, целителей, исследователей «астраль¬ных сущностей», следов внеземных пришельцев и т.п. Внешняя наукообразная форма и использование полунаучной термино¬логии создают впечатление причастности к достижениям боль¬шой науки и еще непознанным тайнам Вселенной одновре¬менно.

Критические же замечания в адрес «нетрадиционных» воз¬зрений отбиваются нехитрым, но надежным способом: тради¬ционная наука по природе своей консервативна и склонна уст¬раивать гонения на все новое и необычное — и Джордано Бру¬но ведь сожгли, и Менделя не поняли и пр. Возникает вопрос: можно ли четко отграничить псевдонаучные идеи от идей соб¬ственно науки? При этом можно отметить, что сами работающие в науке ученые считают вопрос о разграничении науки и ненауки не слишком сложным.

Дело в том, что они интуитивно чувствуют подлинно и псевдонаучный характер знания, так как ориенти¬руются на определенные нормы и идеалы научности, некие эталоны исследовательской работы.

В этих идеалах и нормах науки выражены представления о целях научной деятельности и способах их достижения. Хотя они исторически изменчивы, ко все же во все эпохи сохраняется некий инвариант таких норм, обуслоапенный единством стиля мышления, сформиро¬ванного еще в Древней Греции. Его принято называть рацио¬нальным. Этот стиль мышления основан по сути на двух фун¬даментальных идеях: • природной упорядоченности, т.е. признании существова¬ния универсальных, закономерных и доступных разуму причинных связей; • формального доказательства как главного средства обос¬нованности знания.

В рамках рационального стиля мышления научное знание характеризуют следующие методологические критерии: • универсальность, т.е. исключение любой конкретики — места, времени, субъекта и т.п.; • согласованность или непротиворечивость, обеспечивае¬мая дедуктивным способом развертывания системы зна¬ния; • простота; хорошей считается та теория, которая объясня¬ет максимально широкий круг явлений, опираясь на ми¬нимальное количество научных принципов; • объяснительный потенциал; • наличие предсказательной силы. Эти общие критерии, или нормы научности, входят в эта¬лон научного знания постоянно.

Более же конкретные нормы, определяющие схемы исследовательской деятельности, зависят от предметных областей науки и от социально-культурного контекста рождения той или иной теории. [6, с.107] 1.5. Принципы научного познания Для этих целей разными направлениями методологии науки сформулировано несколько принципов.

Один из них получил название принципа верификации: какое-либо понятие или суж¬дение имеет значение, если оно сводимо к непосредственному опыту или высказываниям о нем, т.е. эмпирически проверяемо. Если же найти нечто эмпирически фиксируемое для такого су¬ждения не удается, то оно либо представляет собой тавтологию, либо лишено смысла. Поскольку понятия развитой теории, как правило, не сводимы к данным опыта, то для них сделано по¬слабление: возможна и косвенная верификация. Скажем, ука¬зать опытный аналог понятию «кварк» невозможно.

Но кварковая теория предсказывает ряд явлений, которые уже можно за¬фиксировать опытным путем, экспериментально. И тем самым косвенно верифицировать саму теорию. Принцип верификации позволяет в первом приближении отграничить научное знание от явно вненаучного. Однако он не может помочь там, где система идей скроена так, что реши¬тельно все возможные эмпирические факты в состоянии истол¬ковать в свою пользу — идеология, религия, астрология и т.п. В таких случаях полезно прибегнуть еще к одному принципу разграничения науки и ненауки, предложенному крупнейшим философом XX в. К. Поппером, — принципу фальсификации.

Он гласит: критерием научного статуса теории является ее фальсифицируемость или опровержимость. Иначе говоря, только то знание может претендовать на звание «научного», которое в принципе опровержимо. Несмотря на внешне парадоксальную форму, а, может быть, и благодаря ей, этот принцип имеет простой и глубокий смысл.

К. Поппер обратил внимание на значительную асимметрию процедур подтверждения и опровержения в познании. Никакое количество падающих яблок не является достаточным для окончательного подтверждения истинности закона всемирного тяготения. Однако достаточно всего лишь одного яблока, поле¬тевшего прочь от Земли, чтобы этот закон признать ложным. Поэтому именно попытки фальсифицировать, т.е. опровергнуть теорию, должны быть наиболее эффективны в плане подтвер¬ждения ее истинности и научности.

Теория, неопровержимая в принципе, не может быть науч¬ной. Идея божественного творения мира в принципе неопро¬вержима. Ибо любую попытку ее опровержения можно пред¬ставить как результат действия все того же божественного за¬мысла, вся сложность и непредсказуемость которого нам про¬сто не по зубам. Но раз эта идея неопровержима, значит, она вне науки. Можно, правда, заметить, что последовательно проведен¬ный принцип фальсификации делает любое знание гипотетич¬ным, т.е. лишает его законченности, абсолютности, неизменно¬сти. Но это, наверное, и неплохо: именно постоянная угроза фальсификации держит науку «в тонусе», не дает ей застояться, почить на лаврах.

Критицизм является важнейшим источником роста науки и неотъемлемой чертой ее имиджа. [7, с.97] 1.6. Антинаучные тенденции в развитии науки Достижения научного метода огромны и неоспоримы. С его помощью человечество не без комфорта обустроилось на всей планете, поставило себе на службу энергию воды, пара, элек¬тричества, атома, начало осваивать околоземное космическое пространство и т.п. Если к тому же не забывать, что подав¬ляющая часть всех достижений науки получена за последние полторы сотни лет, то эффект получается колоссальный — че¬ловечество самым очевидным образом ускоряет свое развитие с помощью науки.

И это, возможно, только начало. Если наука и дальше будет развиваться с таким ускорением, какие удиви¬тельные перспективы ожидают человечество! Примерно такие настроения владели цивилизованным миром в 60-70-е гг. на¬шего века. Однако ближе к его концу блистательные перспек¬тивы немножко потускнели, восторженных ожиданий поубави¬лось и даже появилось некоторое разочарование: с обеспечени¬ем всеобщего благополучия наука явно не справлялась.

Сегодня общество смотрит на науку куда более трезво. Оно начинает постепенно осознавать, что у научного метода есть свои издержки, область действия и границы применимости. Самой науке это было ясно уже давно.

В методологии науки вопрос о границах научного метода дебатируется по крайней мере со времен И. Канта. То, что развитие науки непрерывно наталкивается на всевозможные преграды и границы, — естест¬венно. На то и разрабатываются научные методы, чтобы их преодолевать. Но, к сожалению, некоторые из этих границ пришлось признать фундаментальными. Преодолеть их, веро¬ятно, не удастся никогда. Одну из таких границ очерчивает наш опыт. Как ни крити¬куй эмпиризм за неполноту или односторонность, исходная его посылка все-таки верна: конечным источником любого челове¬ческого знания является опыт (во всех возможных формах). А опыт наш, хоть и велик, но неизбежно ограничен.

Хотя бы временем существования человечества. Десятки тысяч лет об¬щественно-исторической практики — это, конечно, немало, но что это по сравнению с вечностью? И можно ли закономерно¬сти, подтверждаемые лишь ограниченным человеческим опы¬том, распространять на всю безграничную Вселенную? Распро¬странять-то, конечно, можно, только вот истинность конечных выводов в приложении к тому, что находится за пределами опыта, всегда останется не более чем вероятностной.

Причем и с противником эмпиризма — рационализмом, от¬стаивающим дедуктивную модель развертывания знания, поло¬жение не лучше. Ведь в этом случае все частные утверждения и законы теории выводятся из общих первичных допущений, по¬стулатов, аксиом и пр. Однако эти первичные постулаты и ак¬сиомы, не выводимые и, следовательно, не доказуемые в рам¬ках данной теории, всегда чреваты возможностью опроверже¬ния. Это относится и ко всем фундаментальным, т.е. наиболее общим теориям.

Таковы, в частности, постулаты бесконечности мира, его материальности, симметричности и пр. Нельзя ска¬зать, что эти утверждения вовсе бездоказательны. Они доказы¬ваются хотя бы тем, что все выводимые из них следствия не противоречат друг другу и реальности. Но ведь речь может идти только об изученной нами реальности. За ее пределами истин¬ность таких постулатов из однозначной превращается опять-таки в вероятностную.

Так что сами основания науки не имеют абсолютного характера и в.