Когда спрашивают, чем люди стягиваются в народ, то самый краткий ответ гласит: общей мировоззренческой матрицей. То есть общим воззрением на мир. Особое место в этой матрице занимает образ своей страны и всех ее ипостасей – родной земли, живущего на ней и созидающего ее народа, его символов и святынь, ее государства и личности.
Собирание племен в русский народ означало и строительство в общем народном сознании образа Руси, а собирание множества народов вокруг русского ядра – общего образа России. Расчленение России, стравливание ее народов и рассыпание русского народа включает в себя большую операцию информационно‑психологической войны, специально направленную на разрушение образа России. Это разновидность «войны цивилизаций», и Запад ведет ее против России с XVI века, с Ливонской войны, когда сложилась особая идеологическая программа – русофобия. Последние двадцать лет мы переживаем «горячий» этап этой войны, несем большие потери, но в целом выстояли. Во всяком случае, блицкриг не удался, война стала позиционной.
Заметим, что травмы, которые нам наносит такая война, в то же время необходимы для нашего национального самосознания – под ее ударами образ России очищается и закаляется, мы начинаем не только чувствовать, но и понимать свои сокровенные ценности. Кстати, Запад, вылепливая свой образ России как «варвара на пороге», тоже формировал свою мировоззренческую матрицу, и русофобия была важным инструментом сплочения современных больших наций Запада. Мы для себя такой инструмент не стали готовить, что имело свои большие преимущества, но и породило известные слабости.
Одной из наших слабостей как раз является наивная вера в то, что наш собственный образ России есть что‑то «объективное», как таблица умножения. Столкнувшись с русофобией, мы удивляемся, обижаемся, пытаемся «устранить недоразумение». Из‑за этого перестройка привела к такому конфузу – мы поверили Горбачеву, позвавшему нас в «лоно цивилизации». Как ядовито пишет один наш политолог, это помешало нашим «идеологам общечеловечества видеть, что все мы скопом уже давно зачислены в разряд нечистых и что неожиданное появление из‑за забора бедного дальнего родственника с атомным топором не вызовет сильной радости у родственников богатых».
Но сначала надо разобраться с образом России у нас самих, у жителей России. И, прежде всего, – с образом России у русских. Затем надо будет перейти к больной теме – о том, как в момент кризиса деформируются и расходятся образы России в сознании разных ее народов. Начнем с понятий.
Ясно, что образ такой сложной и большой системы, как Россия, является многомерным. Работа по его реконструкции требует вглядеться в каждый отдельный срез системы, а затем объединить все эти частные образы в один интегральный. Чем больше срезов, тем более верным и насыщенным станет наша многомерная картина. Методологически работа эта сложная на всех ее этапах, тем более, что каждый частный образ имеет свою динамику и во время кризисов преломляется в сознании разных людей по‑разному. Всю нашу мировоззренческую матрицу лихорадит. Вот, например, важный срез образа России – образ ее народного хозяйства. Тут даже слова сейчас трудно подобрать, жестами и восклицаниями изъясняемся – одни кулаками трясут, другие ручки потирают.
Так что начнем с более устойчивого образа – Россия на «карте человечества». Как мы видим свою землю и свое небо? В первых дошедших до нас источниках мы видим Русь как «путь из варяг в греки». Некоторые историки даже говорят о Руси Скандовизантия (в 1995 г. был введен и второй важный для становления Руси образ – Славотюркика). В этих образах выражается самоосознание русских как народа, соединяющего миры, а страны русских, как страны‑моста. За тысячу лет этот образ не выпал из нашей матрицы: и Волга, и Транссибирский путь, и Северный морской путь остаются «осями» образа России, а землепроходцы остаются частью образа русских («Россия – избяной обоз», – писал поэт Клюев).
Объединяющее народ географическое видение мира – это «сплав поэзии и мифа». Отправляясь из Вены в Прагу, Моцарт считал, что едет на Восток, к славянам (хотя Прага находится западнее Вены). Большое значение люди придают такому условному понятию, как континент. Мы, мол – европейцы, а там, за рекой – азиаты. За определение таких признаков ведется ожесточенная идеологическая борьба. Австрийский канцлер Меттерних говорил: «Азия начинается за Ландштрассе», то есть австрийцы живут в прифронтовой полосе Европы.
Как страна, соединяющая народы, Россия быстро осознала себя континентом – землепроходцы, казаки и мореходы прошли огромные расстояния объединяя земли. Но и Запад так ее видит. Немец Вальтер Шубарт в книге «Европа и душа Востока» пишет в 1938 г. о грядущей войне: «Вопрос ставится не в форме: Третий рейх или Третий Интернационал, и не фашизм или большевизм. Дело идето мировом историческом столкновении между континентом Европы и континентом России ».
В 20‑30‑е годы XX века русские ученые в эмиграции, размышляя о судьбах России уже в облике СССР, создали целостный и хорошо проработанный образ Евразии – особого континента, в котором закономерно уместились русские и связанные с ними общей судьбой народы. При этом народы азиатской части России становились и европейцами, через русских подключались к большой мировой культуре.
Образ России‑Евразии обладал мощным духовным и творческим потенциалом и сыграл важную роль в сборке советского народа. Новые возможности включения этого образа в мировоззренческую матрицу наших народов для их объединения в преодолении кризиса, изучаются сейчас и в РФ, и в азиатских республиках. Он же лежит в основе ряда больших проектов, внешне очищенных от мировоззрения – транспортных и экономических.
Образ страны отражает и космогонические представления – взгляд на нее «с неба». Неосознанно мы верим, что земное (социальное) пространство отражает строение космоса. Устройство города красноречиво говорит о мировоззрении народа. Например, христианский город представляет микрокосм с центром, в котором находится храм, соединяющий его с небом. Один из крупнейших антропологов (А.Леруа‑Гуран) помещает в своей книге план Москвы как города, отражающего облик всего мира.
Так Москва и воспринималась, она была мистической точкой в образе России (то‑то сюда рвался Наполеон). На шоссе за Волгой на указателе читаем: «Москва – 2372 км», такое в США написать о Вашингтоне никому в голову не придет. Сейчас Москву не любят не потому, что слишком жирует, а потому, что это свое место она продала за чечевичную похлебку. Одумается – снова о ней будут петь «золотая моя Москва».
Редко‑редко поэты, говоря о том, как видится Россия с небес, касаются главного. Тютчев написал:
Удрученный ношей крестной, Всю тебя, земля родная, В рабском виде царь небесный Исходил, благославляя.
Этот образ – именно обобщенный, в нем соединяются небо и земля (перед этим говорится: «Край родной долготерпенья, / Край ты русского народа»). Может быть, из стихов русских поэтов и надо было бы составлять действенный образ России. Впрочем, и ученые применяют по этические выражения. Менделеев, предвидя великие противостояния XX века, говорил, что Россия живет «между молотом Запада и наковальней Востока».
К нашей теме надо подходить через главное нынешнее противостояние в России, через ядро нашего кризиса. Большую роль в его развитии сыграл за последние два века образ России‑как‑Европы созданный «западниками». Он заключает в себе сильную идеологическую и политическую концепцию, которая не раз была (и сегодня является) предметом острых общественных конфликтов. Это представление Запада, ставшее официальным во время перестройки, было большой акцией психологической войны, подрывающей образ России. Она отрицала сам статус России как самобытной цивилизации, ее видение в человечестве как системы культур и цивилизаций. Люди чувствовали себя русскими, потому что «с небес» было видно: вот Запад, а вот Россия (СССР).
Эту акцию начали уже «шестидесятники». В книге П. Вайля и А. Гениса «60‑е. Мир советского человека», которая публиковалась с начала перестройки в журналах, пересказываются мысли И. Эренбурга, которого авторы уподобляют апостолу Павлу. «Спор об отношении к западному влиянию стал войной за ценности мировой цивилизации. Речь шла уже не об историческом месте России на карте человечества… Эренбург страстно доказывал, что русские не хуже и не лучше Запада – просто потому, что русские и есть Запад… То, что хотел сказать и сказал Эренбург, очень просто: Россия – часть Европы… Ну что может разделять такие замечательные народы? Пустяки», – пишут Вайль и Генис и приводят слова Эренбурга. – «Их разделяют не мысли, а слова, не чувства, а форма выражения этих чувств: нравы, детали быта».
Итак, русским навязывается совершенно новое основание для самоосознания – из него удаляется стержневое положение о самобытности русской культуры. Дескать, между мыслями и чувствами русских и немцев, православных и протестантов, советского и буржуазного мировоззрения нет никакой существенной разницы – так, детали быта (чуть позже скажут, что и быт наш недостойный). Не занимает Россия и никакого особого места «на карте человечества». Когда подобные утверждения стали литься на головы людей в тысячах разных словесных и художественных форм, был ослаблен или разрушен целый важный пучок связей народа и национального сознания. Была разрушена часть фундамента этого сознания, выстроенная с огромными трудами в советский период, о чем писал А.С. Панарин: «В формационных сопоставлениях Россия впервые осознавала себя как самая передовая страна и при этом – без всяких изъянов и фобий, свойственных чисто националистическому сознанию».
Мощная атака была направлена и на образ России как континент Евразии. Вот, в журнале «Вопросы философии» излагается эта навязчивая идея 90‑х годов: «Россия не Евразия, она принадлежит Европе и не может служить мостом между Европой и Азией, Евразией была Российская империя, а не Россия». Как это должны понимать русские – Сибирь не Россия, а часть Российской империи? А Приморье чье будет? Как это должны понимать якуты – они из России изгоняются и места в Европе лишаются? Это типичная идеологическая диверсия, одна из множества бомб психологической войны против России. Устойчивое восприятие пространства, одна из важнейших «сил созидания» народа, подтачивается.
Образ России как части Запада (явно периферийной), означал разрыв генетической связи с русской культурой начала XX века, разрушал историческую память не только советского периода, но и времен Российской империи Ее евразийство было принято всеми культурными течениями, кроме либералов‑западников. Достоевский в «Дневнике писателя» (1881) писал: «Россия не в одной только Европе, но и в Азии; потому что русский не только европеец, но и азиат. Мало того: в Азии, может быть, еще больше наших надежд, чем в Европе. Мало того: в грядущих судьбах наших, может быть, Азия‑то и есть наш главный исход!»
Уже на революционной волне обнародовал свой поэтический манифест евразийства Александр Блок – свою поэму «Скифы». Напротив, либералы, беря за идеал устройство Запада, вели к разрушению России как евразийской державы. В случае их успеха (как это и случилось в феврале 1917 г.) их программа обрекала Россию на распад.
Это предвидел П.А. Столыпин и в 1908 г. предупреждал: «Не забывайте, господа, что русский народ всегда сознавал, что он осел и окреп на грани двух частей света, что он отразил монгольское нашествие и что ему дорог и люб Восток; это его сознание выражалось всегда и в стремлении к переселению, и в народных преданиях, оно выражается и в государственных эмблемах. Наш орел, наследие Византии – орел двуглавый. Конечно, сильны и могущественны и одноглавые орлы, но, отсекая нашему русскому орлу одну голову, обращенную на восток, вы не превратите его в одноглавого орла, вы заставите его только истечь кровью».
Критический момент образ России пережил в момент политических игр правящей верхушки РФ с НАТО. В массовом сознании НАТО воспринимался как военный союз Запада в его холодной войне против России (СССР). НАТО объединил огромные ресурсы и заставил нас втянуться в тяжелую гонку вооружений. От НАТО исходила постоянная угроза для русского народа как ядра СССР. Советских людей соединяло возмущение несправедливостью и тупостью этой политики с позиции силы, что усиливало и образ России как общемирового препятствия этой тупости.
В Москве «демократы» заговорили о «европейской цивилизационной идентичности» России, взяли курс на выталкивание из союза среднеазиатских республик, выступали в тесном альянсе с «народными фронтами» Прибалтики. Стали говорить о вступлении в НАТО и его расширении до границ Ирана и Китая как общего у Запада с Россией противника. Как только был ликвидирован СССР, Ельцин в первом же своем послании Совету НАТО 20 декабря 1991 г. заявил; «Сегодня мы ставим вопрос о вступлении России в НАТО, однако готовы рассматривать это как долговременную политическую цель».
Влиятельный политик С. Караганов в статье «У дверей НАТО мы должны оказаться первыми» (1994) доказывал, что РФ надо бороться с Польшей, Чехией и Венгрией за право вступить в НАТО первой. А. Козырев представлял РФ как союзника Запада в назревающем столкновении с исламом, в «совместной защите ценностей» при «продвижении на восток». Он выражался ясно: «Здесь основное бремя ложится на плечи России». При этом НАТО вовсе не стал для русского народа мировоззренчески и нравственно близкой организацией. Сама мысль отдать российскую армию и российское оружие под команду американских генералов разрушала образ России.
Те же самые силы в России, которые тащили ее в НАТО, стали и пропагандистами программы мироустройства, которую США пытаются реализовать под названием глобализации. Это очередная программа ослабления и расчленения незападных национальных государств и втягивания их кусков в периферию Запада. В России большинство населения относится к доктрине глобализации отрицательно, но голос его не слышен, поскольку оно лишено доступа к СМИ.
Каков же исход этого столкновения образов России? В своих главных чертах традиционный образ выдержал удар и снова набирает силу. Ни рвать историческую связь народов, ни пытаться встроиться поодиночке в «Европу» на правах бедного родственника никто из народов России и больших социальных групп не собирается. Представление о России и о самих себе стало жестче. На все попытки заставить русских принять Запад за духовный образец дан ответ в большом опросе 2001 г. Вот как видят люди главные характеристики русского народа (в % от числа опрошенных в каждой возрастной группе):
Русский народ – защитник народов! Народ‑освободитель! Вот что думают о себе русские, сравнивая себя с Западом. И какое единодушие всех поколений! Это и есть образ России и ее исторической роли в человечестве. На этом направлении ударов психологической войны оборона русских устояла.