Иллюзия экономической доминанты

 

Сегодня бытует мнение, что экономика все решает и все определяет. Сегодняшний политик, менеджер, бизнесмен – стихийный марксист или как минимум «смитовец». Под мощью государства подразумевается экономическая мощь – то есть выход валового продукта и соответствующий ему финансовый ресурс. Богатое государство – развитое, мощное, цивилизованное, передовое, хорошее. Бедное – наоборот.

Под целью государства понимается создание и преумножение богатства – и максимально высокое обеспечение своих граждан всевозможными благами. Под целью человека – жить богато самому и давать жить богато другим. А всевозможные свободы личности и обеспечения ее прав – также определяются уровнем богатства государства.

Самое богатое сегодня государство – США: оно же, естественно, и самое мощное. И все должны стремиться жить так же хорошо. А самое бедное – допустим, какое-нибудь Буркина-Фасо – оно самое слабое, плохое, ничего не может, просит милостыню у больших белых дядей.

Поскольку еды, одежды, самолетов, домов и прочего добра США имеют достаточно и больше не надо – основной вес экономики переносится с создания товаров на создание услуг. Три четверти американской экономики работает на услуги, и большинство трудящихся занято в этой сфере: химчистят друг другу штаны, заправляют автомобили, возят пиццу и промакивают друг другу носы. И это расценивается как показатель высокоразвитой, очень здоровой и правильной экономики.

Но мы никуда не денемся от законного вопроса: почему всегда в истории высокоцивилизованные государства с развитой экономикой, богатые и культурные, благополучно погибали под натиском варваров – бедных, экономически неразвитых и некультурных? Персы уступали в цивилизованности и богатстве египтянам, македоняне – грекам, германцы – римлянам, турки – византийцам, монголы – китайцам, русским и вообще всем, кого покорили и смели. Сегодня, когда XXI век начался с того, что террористы из «третьего мира» ввергли в шок взрывом небоскребов богатейшую страну мира, – эта проблема из чисто теоретической превратилась во вполне и животрепещуще практическую.

Ответы всегда давались при видимом разнообразии одни и те же. 1. Народы богатых стран развратились, расслабились, утеряли бойцовские качества. 2. Забыли Бога за распутством и корыстолюбием, вот он и покарал. 3. Богатые и мощные впали в экономический кризис, похужали экономически, вот и кончились. 4. Старые народы сходили со сцены под натиском молодых, чья история была еще впереди. 5. А также растеряли свой начальный заряд пассионарности – что иными словами то же ослабление от старости нации. 6. А также бывает наоборот, и это экономически объясняется с чудной ясностью – испанцы, скажем, покорили инков и прочих, потому что были более передовой и мощной экономической формацией. Но мы говорим сейчас не о колониальных захватах мощными слабых, а как раз об экономически бессмысленном разрушении отсталыми передовых, развитых. Рим покоряет варваров – понятно. А варвары сносят Рим – не вовсе понятно.

Но одно уже следует констатировать: мощная экономика и высокий уровень цивилизации отнюдь не гарантируют в конечном итоге от гибели под бедными варварами.

Какова конечная, итоговая, объективная цель существования государства, этой системной целостности людей, и какова итоговая цель человека? Одна и та же: максимальное переделывание окружающей среды, совершение максимальных действий, максимальное потребление и выделение – преобразование – энергии досягаемого Бытия. И этой задаче цивилизованное, экономически мощное государство отвечает куда полнее, чем слабое и малоразвитое.

Но. Но. Человек, эта подсистема государства, самоуправляется на уровне чувств. Субъективно его жизнь – это сумма максимальных ощущений, а действует он уже опосредованно, через чувства и посредством разума в действия. Он ведь не «выполняет долг перед природой», а руководствуется своими чувствами прежде всего, своими интересами на психологическом уровне.

Что же имеет человек в государстве по сравнению с сугубо «единоличным» житьем? Он имеет больше ощущений – и положительных, и отрицательных. Сыт, здоров, в тепле – и все равно не может расслабиться, переживает из-за массы условных вещей, пашет как карла, лезет наверх, пашет за излишние модные тряпки и т. д. Ночами не спит, научные теории создает. В солдатах мучится, на войне гибнет, зато победе своей футбольной команды радуется, как щенок конфете.

Государство (и вообще общество) дает человеку не просто максимальные ощущения в количестве большем, чем «условно-одинокому хуторянину» – оно дает ему надличностные ценности. То, ради чего он, сытый-здоровый, все равно может надрываться в максимальных усилиях и даже жертвовать ради них жизнью. Не только когда враг напал на твой очаг и все равно от смертельной схватки никуда не денешься – но смерть в первых кругосветных экспедициях и «необязательных» колониальных войнах, на костре за веру, от перенапряжения в творчестве и спорте, из чести и из верности сюзерену и т. д. Рискует жизнью ради богатства (излишнего) и карьеры (условной) – лишь бы выложиться за предел всех возможностей и подняться на ступеньку в иерархии. Ну, а тем временем государство богатеет и крепчает, все больше дел воротит в результате его стремления к максимальным ощущениям и через них – к максимальным действиям.

Максимальные ощущения и максимальные действия соответствуют друг другу. В государстве. Но только до поры до времени.

И вот – все, в общем, сделано. Создано. Эффективная из актуально возможных структура управления. Мощная экономика. Груды добра. Чудеса техники (свои для эпохи). Благополучие, благосостояние, права и свободы в актуально возможных пределах. Устаканилось все. Более или менее стабильный мир и благосостояние на актуально высоком уровне.

Одновременно государство бюрократизируется. Одновременно появляются официальные нахлебники, дармоеды. Одновременно права личности блюдутся законом. Одновременно множатся инструкции и предписания, часто бессмысленные и противоречащие друг другу. По мере развития любая система входит в стадию дегенерации, и государство не составляет исключения.

И вдруг оказывается, что в этом государстве исчезают надличностные ценности. Если жизнь личности, ее права и свободы (это для нашей цивилизации) превыше всего – то чего ради идти на костер? Чего ради изнемогать в работе за кусок хлеба, если и бездельником с голоду не подохнешь? Чего ради рисковать жизнью в экспедиции за сокровищами, если лучше стать биржевым брокером?

Идеалы снижаются. Культ героя-воителя исчезает. Место великих владык занимает временная шелупонь. Почитается набитый карман, способ набивания не имеет значения. Личная доблесть заменяется законопослушанием.

По достижении государством определенной высокой стадии общественного благополучия – оно начинает уже в меньшей степени удовлетворять потребности человека в максимальных ощущениях, как положительных, так и отрицательных. И в этом – его ослабление. Ослабление основной системообразующей функции. Ибо люди самоорганизуются в государство не для того, чтобы производить больше – а, на базовом уровне, уровне ощущений личности – для того, чтобы получать больше упомянутых ощущений: и через то и тем самым полнее реализовать свои возможности (возможности своей личности как психической совокупности).

Государство-то еще продолжает пахать во всю силу. Производить горы добра и дребедени. Количественно все в порядке, энергопреобразуем среду. Но качественный, принципиальный характер производства меняется. Поясняю. Вот пришел пионер-первопроходец с фургоном. Истребил индейцев и бизонов. Распахал землю, поставил дом, нарожал семью. Образовалось то, чего раньше не было – а из Англии он свои кости унес, там стало им меньше. А вот его правнук. Пашет на тракторе, вносит удобрения, пшеницы собирает с прадедовского участка в семь раз больше, положим. Производство выросло. Но принципиальных действий больше не произведено, качественно мир больше не изменяется.

А вот его уже внук открыл сеть закусочных. Рабочие места, все пашут, деньги зарабатывают, хозяин богатеет. Но жрать-то люди больше не стали! Пшеницы для этого больше не надо! Производятся услуги. Но мир перелопачиваться перестал. (Конечно, образуется и производство «обслуживания услуг», но основная часть человеческой энергии идет уже не на переделывание мира, а на «перекрестные обслуживающие действия», мир как таковой не меняющие.)

«Обслуживающая экономика» есть снижение основной объективной сущности государства – энергопреобразовывать окружающее бытие. С точки зрения Вселенной экономика начинает работать вхолостую. Разделение труда, резко повышавшее продуктивную производительность, за определенным пределом начинает снижать КПД человеческой деятельности: вроде и трудится, а вроде ни фига Вселенной нет с этого толку.

То есть. Человек как «система ощущений» начинает менее эффективно функционировать – меньше получает максимальных положительных и отрицательных ощущений. А как «система действий» – тоже: все меньшую часть энергии пускает собственно в действия, т. е. в энергопреобразование окружающего мира. Суета вместо работы.

А государство при этом уже выполнило свою историческую функцию – принципиально переделать в этом мире все, что могло. Машина сконструирована, создана, опробована, на ходу, едет – а дальше ей уже осталось только ехать и ехать: чуть быстрее или чуть иногда медленнее, чуть ближе доехать или дальше – это уже непринципиально.

И разбухает индустрия развлечений – будь то цирки с гладиаторами или хоккейные игры. И люди ищут острых ощущений – будь то в поединках или в наркотиках. И в поисках «чего-то» падают нравы – будь то бордели Калигулы или розовые кварталы Амстердама. И корыстолюбцы и жулики всего мира устремляются в очаги цивилизации – будь то США или Рим.

И цивилизации буквально «кончают жизнь самоубийством», принимая самоубийственные законы. Логичные по логике отдельных людей и политических систем – но явственно самоубийственные для народа и государства. Это может быть эдикт Каракаллы, по которому все обитатели империи получили права римских граждан, растворили в себе римлян и стали уже другим народом с потребительской психологией. Или современные соглашения Стокгольма, Хельсинки, Гааги, по которым узаконено дармоедство и открыты двери для всего мира, который стремительно растворяет в себе «атлантическую цивилизацию».

Сверхмощная экономика работает, но счастья ведь от этого больше не становится. И смысла жизни становится не больше, а меньше. И собой, самостоятельно и добровольно, жертвовать больше никто не хочет (а чего ради?).

Исчезает историческая перспектива конкретного цивилизованного постиндустриального государства.

И человеку оно тоже ничего больше не может дать сверх того, что уже дало – в чисто материальном смысле. Автомобиль или пиджак моднее, спутниковый телефон вместо обычного и т. д. – это все ерунда, за это никто на смерть не пойдет.

А если: государство перестало выполнять свои основные объективные функции по отношению ко Вселенной и к личности; а человек в нем также перестал выполнять на прежнем уровне свою основную объективную функцию переделывателя и перестал удовлетворять на прежнем уровне свою основную потребность в максимальных ощущениях; – то на кой черт природе этот динозавр?

По природе, по истории – уже требуется другое. Чтобы человек максимально напрягал чувства и вламывал, и жертвовал собой. Чтобы государство это ему обеспечило – и чтобы максимально переделывало мир.

И вот в этих условиях сытости и стабильности, бессмысленности производства и сенсорного недоедания – человек перестает на деле отождествлять себя с государством. «Дай мне» – это понимает, а «жертвуй для него» ему уже не в кайф. Он может даже думать, что еще готов – но уже обстроил себя системой запретов и поправок, направленных на личное благополучие. Слабеет вкус к жизни, воля к борьбе, размываются критерии и цели – а попросту говоря зажрался, ожирел, обдряб. Сыт, не жесток, не решителен до посинения, и говорение предпочитает делу и борьбе. И полагает, что цель государства – чтобы ему было сытно и хорошо. Сытно есть, почему не так уж хорошо – не понимает.

А здорово и перспективно государство до тех пор, пока люди его в напряге и собою жертвовать готовы – и пока оно прямой продукт производит, мир изменяет принципиально.

Поэтому мощная экономика постиндустриального государства – это признак мощи, да, но не здоровья и не перспективы. Постиндустриальная экономика означает: перегрелись, делать больше нечего, мощности прокручиваются вхолостую, ибо здорова машина, а ехать больше незачем, вот и жжем бензин и подпрыгиваем, воображая себе важность процесса.

Постиндустриальная экономика вкупе с «гуманитарными» перегибами означает – ребята, кажется, мы приехали. Дошедший близко к ограничителю маятник еще движется по инерции, но готовится качнуться в другую сторону. Логика развития бывает и печальна.

Есть противоядие? От развития до старости и смерти нет противоядия. Что делаем – от того в результате и кончаемся. Получше-то жить всем хочется. Ну и – вот в конце концов.

Для долгожительства цивилизации полезнее подтягивать ремни и бухать все силы в создание кораблей для экспедиции на Марс – чем в производство услуг друг другу. Большая цель и свершения нужны. Хоть египетские пирамиды! Не то сгнием в сладкой сытости и падем жертвой очередных варваров.

Так каким же все-таки образом более мощное может являться менее мощным?! В чем тут причина противоречия?..

Развитое государство мощнее как материальная система.

Ставим «чистый опыт». Вынимаем всю государственную структуру из производственной сферы. Рассматриваем формально – систему как таковую. Осталась система как совокупность людей в их отношениях. Структурирована система сложно – то есть уровень энергетики должен быть высок.

Но. Но. Индивидуальные энергетические векторы направлены кто в лес, кто по дрова. Все больше каждый для себя, а свобод много, «монадный люфт» большой. И на каждый активный порыв уже придуман и создан противовес. Разветвленнейший закон и разросшийся аппарат юристов. Нити для Гулливеров.

Растет энтропия системы, если рассматривать ее как систему межчеловеческих связей. Все равны, всем все можно, у всех равные права, делай что хочешь. Способность системы обеспечивать людям сильнейшие ощущения и порывы снижается.

А человек создан не для благоденствия, а для максимальных ощущений и максимальных действий.

И оказывается, что бедное и агрессивное варварское государство эффективнее – в том плане, что человек в нем больше напрягает свои чувства, оно дает больше места подвигам и великим делам.

Построим прямоугольную систему координат и отложим на ней все размахи и пики ощущений – суммарный график для всего населения государства. И вот в этой системе координат график получится мощнее, даст большие значения, не для постиндустриального государства, а для варварского (сравнительно варварского, варварство вообще относительно).

А делается все в государстве человеческой энергией. А она прежде всего являет себя в силе ощущений. И получается, что потенция варварского государства выше.

А эти ощущения, эта потенция, в конечном счете стремятся реализоваться в максимальные действия.

А построить город и разрушить город – это равновеликие действия с противоположным знаком. И, стремясь к максимальным действиям, построить варвар не может, но может снести. И уничтожение развитой цивилизации для него – дает максимальные ощущения, в этой борьбе он максимально самореализуется, это слава и честь, подвиг и миф, вклад его в мировую историю и нанесение максимального изменения на лик мира, каким он его застал.

В постиндустриальном государстве профессионализация переходит в распыление человеческой энергии: пластиковая одноразовая посуда и бесчисленные ансамбли. Упор на комфорт. А варвар суммирует усилия на направлении главного удара. Повышение энтропии – и повышение энергии.

Одни создают сложнейшую и дорогую военную технику и содержат ее высокооплачиваемую обслугу, одновременно тратясь на самоограничительные институты комитетов и комиссий по праву и гуманизму. Другие подбираются с. ножами воткнуть их под лопатку. Эффективность затрат на результаты несоизмерима. Сила и агрессивность духа приобретают материальный эквивалент.

То есть. Имея дело не с автоматами, а с людьми, ошибочно будет абсолютизировать уровень материального производства как доминанту, относительно которой и оценивается все прочее. Нельзя забывать о той старой системе измерений, где «мера всех вещей – человек». Не барахла единого ради. Когда материальное производство превосходит диалектическую меру – система начинает слабеть. Это элементарно, и странно, если кому не понятно.