Т р у д н о с т и п р и м е н е н и я

 

Исследователи предостерегают от попыток упрощенного понимания ненасилия. Для восприятия самой идеи ненасилия необходима глубокая внутренняя работа и убежденность в правоте своего дела. Иначе не преодолеть неуверенность и страх. Заблуждаются те, кто полагает, что ненасилие легко осуществимо, поскольку не предполагает использования вооруженных средств.

 

«Ненасильственная борьба - многократно сложнее, ибо ненасилие требует дисциплины и творческой организованности в процессе самой борьбы. В вооруженной борьбе организованность и слаженность действий выражается в первую очередь в подчиненности единой внешней воле и в эффективном взаимодействии индивидов как частиц единого целого. Психологическая же трудность ненасильственных акций обусловлена тем, что в них, по определению, каждый участник акции сохраняет свою автономию. Он самостоятельно принял решение включиться в борьбу ради высоких целей справедливости, но он также волен покинуть движение тогда, когда сочтет свое участие в нем неуместным либо противоречащим своим убеждениям. Это делает саму организацию групп ненасильственного действия довольно аморфной, однако гибкость и целеустремленность таких групп обеспечиваются именно тем, что в их деятельности проявляется синергетический эффект сложения различных, но объединенных высокой идеей общественного блага индивидуальных воль»1.

 

При всех этих условиях насильственный конфликт может быть трансформирован в ненасильственный. Для определения успеха или неуспеха этого вида сопротивлений недостаточно «технологической» оценки. Важно понять, что всякого рода глобальные опасности (экологические, ядерные, демографические, ресурсные и др.) поставили народы перед выбором: либо сменить парадигму вражды с применением насилия, либо погибнуть. Именно поэтому в перспективе этика и стратегия ненасильственного поведения безальтернативны.

 

§ 10. Эмпатия

 

Ведя себя агрессивно во время конфликта по отношению к другим людям, человек зачастую становится свидетелем боли и страданий -своего противника. Какие чувства испытывают при этом сами агрессоры? Вполне возможно, что они переживают эмпатию, т.е. испытывают чувства, аналогичные испытываемым жертвой. В зависимости от степени эмпатии агрессора уровень агрессии в последующих актах может меняться. Иными словами, в тех случаях, когда жертва агрессии демонстрирует признаки негативных эмоциональных реакций, уровень последующих проявлений агрессии может снизиться. Результаты многих экспериментов, проводившихся как с детьми, так и со взрослыми, подтверждают это. Эмпатия как реакция на ситуацию, порождающую эмоции, определялась путем заполнения опросных листов или путем регистрации мимики и жестикуляции, свидетельствующих о наличии эмпатических реакций. Полученные результаты дали один и тот же ответ — чем выше уровень эмпатии, переживаемой участниками эксперимента, тем ниже уровень агрессии в последующих актах насилия.

Однако замечено, что боль и страдание жертвы не всегда вызывают эмпатию. Если агрессор раздражен или уверен в правильности своих действий, то демонстрация боли со стороны жертвы (сигнал о боли) может доставлять ему даже удовольствие и вызывать скорее положительные, нежели отрицательные эмоции. Другими словами, страдания врага могут выступать в качестве своеобразной формы подкрепления.

По мнению некоторых исследователей, большинству убийц эмпатия абсолютно не свойственна. Особенно это касается профессиональных киллеров и так называемых некрофилов — людей, испытывающих неудержимое стремление к чужой смерти. Как правило, это люди, которые не видят иного выхода из своей жизненной ситуации, кроме убийства и разрушения, постоянно прибегают к ним, даже невзирая на то, что ранее уже наказывались за это.

В данном смысле рецидивы насильственных преступлений весьма показательны, особенно если в их цепи присутствует убийство. Если уместно говорить об уровнях некрофилии, то наивысший из них представлен теми, кто убивает детей или совершенно незнакомых людей, не сводя личные счеты и не испытывая ненависти или вражды (например, стреляя по толпе или убивая при разбое случайного прохожего), наемными убийцами, которым все равно, кого убивать, лишь бы за это платили и была удовлетворена жажда разрушения, наемниками-авантюристами в войнах и в межнациональных конфликтах, политическими и религиозными террористами, среди которых много фанатиков, наконец, сексуальными убийцами, наиболее ярко представленными такими фигурами, как Чикатило1.

Не всякий насильник движим ненавистью к своей жертве. Часто социальное окружение создает обстановку при которой чувство вообще не играет какой-либо значимой роли (Э. Фромм).

 

«Он был (немецко-фашистский преступник Эйхман. — А.Д.) очарован бюрократическим порядком и всем мертвым. Его высшими ценностями были повиновение и упорядоченное функционирование организации. Он транспортировал евреев так же, как транспортировал уголь. Он едва ли воспринимал, что речь в данном случае идет о живых существах. Поэтому вопрос, ненавидел ли он свои жертвы, не имеет значения»2.

 

История свидетельствует, что многие государства, преследуя политические цели, применяют репрессии и пытки. Они готовят людей (солдат, полицейских, «омоновцев», «национальных гвардейцев» и т.д.), уставная роль которых предполагает следование, иногда слепое, приказам, способным, как они сами знают, причинять боль и страдание другим людям. Они это делают, не особенно обращая внимание на переживания других. Почему они так поступают? Немногочисленные исследователи (Д. Гибсон и др.) считают, что, если предрасположенный к исполнению приказов человек попадает в ситуацию необходимости совершить жестокий поступок, эмпатия снижается тренировкой. Именно поэтому кажущиеся нормальными люди способны на зверства по приказу. Более того, некоторые «положительные» личностные характеристики — боязливость и добродетельность — упрощает обучение, возбуждая агрессию и убеждение в своем превосходстве.

Разумеется, виновники чужих страданий часто испытывали психологическое напряжение, особенно если совершали свои действия в контакте с жертвами. Некоторые затем часто заболевали психически3

Довольно своеобразны переживания у хирургов. В экстремальных условиях они могут вообще утратить эмпатию.

 

В майские дни 1999 г. хирург в Приштине (Югославия), проводя журналиста по палатам клиники, комментировал: «Серб. Девятнадцать лет. Рядовой ЮНА. Тяжелое ранение. В коме...»

«Албанец. Сорок лет. Бизнесмен. Пострадал от взрыва. Ранение брюшной полости. Второй день не приходит в сознание...»

Ничего не выражающее, кроме предельной усталости, лицо. Ровный, начисто лишенный эмоций голос. Неужели к смерти можно настолько привыкнуть? Я очень хотел спросить об этом югославского доктора, но тот, опережая мои вопросы, обронил фразу, которая многое прояснила:

- Мы делаем все возможное, но смерть часто оказывается сильнее. В Косово все только начинается. Смертей здесь будет еще много...

В сказанном не было ни фатальной безысходности, ни леденящего ужаса. Было лишь свое профессиональное понимание того, что подразумевается под емким словом «война»1.

 

Если общество стремится к уменьшению страданий и сочувствию к боли и переживаниям, то перед конфликтологом возникает вопрос: как обучать солдат, полицейских, следователей, хирургов и представителей других профессиональных групп, чье назначение несколько расходится с этой благородной целью?

Однозначного ответа на этот вопрос нет. Установлено, однако, что большую готовность к насилию, к причинению страданий другим проявляют люди с установками типа «жизнь полна опасностей», «некоторые люди выше остальных», «индивидуальная свобода выше традиций» и т.д. (Б. Альтемеер).

Предлагается также использовать такие методы воспитания (начиная с семейного и школьного и заканчивая профессиональной подготовкой), которые бы снизили способность бездумного и беспрекословного подчинения власти. Методы, использующие гуманные принципы, самоуважение, воспитанность, уважение к свободе, могут применяться сначала в семье, оформляться в процессе социализации через религиозные и образовательные институты, средства массовой информации.

В отношении деятельности военных и полицейских следует отметить, что, несмотря на заявления политиков и правозащитников о долге солдата уклоняться от исполнения аморальных (преступных) приказов, они не дают ни практического руководства к подобным действиям, ни навыка различения «морального» и «аморального» признаков, так же как не разграничивают ситуации по приемлемости применения насилия. Представление о важности власти для склонных к послушанию индивидов предполагает, что на ранних этапах обучения необходимо специально приказывать солдатам не выполнять аморальные указания1.

Итак, данные многих исследований показывают, что сигналы о боли жертвы и эмпатия, возникающая в результате их появления, все же иногда могут, быть эффективным средством для снижения уровня открытой агрессии. Жертвы, плачущие от боли, умоляющие о пощаде или посылающие сигналы о своем страдании другим способом, зачастую добиваются прекращения агрессивных действий по отношению к себе. Но, по всей видимости, этот метод оправдывает себя в тех случаях, когда агрессоры до этого не подвергались сильному раздражению. Если же агрессоры перед этим подвергались сильным провокациям, попытки ослабить агрессию таким образом могут сыграть противоположную роль и только усилить интенсивность действий, которые пытались предотвратить2.

 

§ 11. Юмор

 

Роль юмора в качестве способа предупреждения и ослабления конфликта также общепризнанна. В своем учебнике по социологии Н. Смелзер, касаясь ролевых конфликтов в семье, создающих напряженность, с уверенностью назвал любую шутку реальной возможностью «выпустить пар»3. В рамках же модели межличностного взаимодействия юмору и смеху многими приписывается набор таких целительных средств, которому мог бы позавидовать любой фармацевт.

З.Фрейд был одним из первых исследователей, рассмотревших юмор в качестве защитного средства.

 

«Защитные процессы, - писал он, - являются психологическими коррелятивами рефлекса бегства и преследуют цель предупредить возникновение неудовольствия. Затем они служат для душевной жизни автоматическим регулятором, который, в конце концов, оказывается, конечно, в чем-то ущербным для нас и должен поэтому подвергнуться подавлению со стороны сознательного мышления... Юмор может быть понят как высшая из этих защитных функций»1.

 

Объясняя место шутки, каламбура в логике неврозов, Фрейд считал, что вызываемый ими смех разряжает напряженность, созданную ограничениями со стороны социальных норм. Такая разрядка порождает чувство удовлетворенности, хотя бы и временное, у участников конфликта и способствует разрешению проблем.

Любой человек, контактируя с другими, как правило, стремится сохранить свой образ, поддержать свой престиж. Потребность в признании другими стимулирует активность поведения. Человек, не лишенный юмора, имеет реальную возможность разрядить напряженность в межличностных отношениях. «У всякого глупца хватает причин для уныния, и только мудрец разрывает смехом завесу бытия» (И. Бабель).

Исследователи считают, что смех не только целесообразен, но и крайне необходим в вопросах видового выживания3.

Чувство смешного свойственно всем психически здоровым людям. «Иногда надо рассмешить людей, чтобы отвлечь их от желания Вас повесить», — замечал Б. Шоу. Юмор и смех, как правило, ведут к сублимации конфликта. Разумеется, сублимация — не решение конфликта, поэтому риск его эскалации остается. Но острота ситуации, несомненно, ослабевает.

Эмоциональная солидарность с другими способствует усвоению моделей социального поведения, осуществляемого группой, принятию ее норм и ценностей. Шутки и остроты внутри группы обычно способствуют ее сплочению. В профессиональных группах идентификация происходит не только по вертикали (начальник — подчиненный), но и по горизонтали (большинство—меньшинство, инженеры — служащие, квалифицированные — неквалифицированные рабочие и т.д.). При напряженных отношениях между отдельными людьми, принадлежащими к разным группам, а также между самими группами официальные (формальные) отношения могут быть изменены. Юмор помогает переосмыслить отношения, навести «мосты» между соперничающими группами. Однако в условиях открытого конфликта стороны обычно страшатся юмора и сатирических интенций, видя в них для себя угрозу или оскорбление.

При напряженности, не приводящей к конфликту, функции юмора более разнообразны и расплывчаты. В иерархических структурах работники, стоящие на верху служебной лестницы, используют его для доказательства превосходства. Юмор подчиненных более асимметричен. Его критичность по отношению к начальству очевидна; в то же время он служит препятствием для агрессивного поведения и представляет собой отдушину для накопившегося раздражения. Иллюстрацией «управленческого юмора» служат известные «законы» Мерфи, Паркинсона, Питера.

Шутки «по вертикали» «снизу — вверх» фиксируют внимание на глупости начальника, его необразованности, низкой культуре. Начальники используют юмор «по вертикали» с целью осуждения промахов подчиненных. Такого рода остроты и шутки обычно не только интегрируют группы, но и устанавливают их границы. Обмен ролями между представителями групп может носить гротескный характер.

Двойственную функцию играют юмор и смех в необходимой смене политических лидеров. Принижение их роли всегда было целью таких проявлений юмора, как политические карикатура, анекдот, сатира. Именно по этой причине в тоталитарных обществах на подобное творчество существует безусловный запрет, подкрепляемый даже уголовной ответственностью. В переходных или демократических обществах ситуация складывается несколько иначе.

Обычно на смену политикам, играющим на классовой или национальной нетерпимости, как правило, приходят лидеры согласия. Это происходит чаще всего на фазе «затухания» конфликта. И процесс этот можно ускорять: смена политиков так же необходима, как и круговорот в природе. Старающегося удержаться у власти не стоит свергать (как говорится, себе дороже), достаточно изучить некоторые его черты, а заодно и «свиту короля». Обнаруживаемые при этом паранойя и нарциссизм, столь характерные для подобного рода лидеров, — излюбленная тема юмористов.

Замечено, что люди с насмешкой реагируют на получение лидером незаслуженной награды. С общесоциологических позиций это вполне объяснимо. Каждая группа, каждый человек получает определенное вознаграждение в обмен на участие в социальном процессе. Рабочий и служащий получают зарплату, домовладелец — аренду, бизнесмен — прибыль, автор — гонорар. В особых случаях общество выделяет специальную премию, подарок или орден. И проблема заключается в том, кто определяет награду и кто, соответственно, награжден. И есть ли ныне более убийственная тема для анекдотов о нынешних политиках, чем получение всякого рода незаслуженных, с точки зрения населения, премий, наград и привилегий?

Напомним, к примеру, насколько широко в 70-80-е гг. были распространены анекдоты о Л.И. Брежневе. В любом демократическом обществе это обычная практика. Личность лидера в этом случае становится более ясной, а склонность к самовлюбленности, самолюбованию находит всеобщее осуждение. Любовь к наградам и прочим символам власти союзного лидера обыгрывалась в любых компаниях, на вечеринках, в обеденных перерывах.

Циркуляция огромного количества анекдотов, шуток настолько изменила привычку играть символами власти и почета, что последующие лидеры демонстративно воздерживались от получения несомненно желаемых ими наград. Президент М.С. Горбачев явно предпочитал международное признание, на что реакция публики была также довольно противоречивой.

Скрытый конфликт между лидером и массой может быть предупрежден или разрешен на ранних стадиях путем обычных процедур, главная из которых — свобода слова и печати. Параноидальные отклонения, характерные для многих крупных лидеров, всякое уважающее себя демократическое общество может контролировать с достаточной надежностью.

Высмеивание какого-либо влиятельного лидера всегда было орудием оппозиции. Известный психолог А. Бэн, а вслед за ним и Е. Амбарцумов с достаточным основанием считают, что само принижение лидера порождается современным сочетанием двух противоположных тенденций — к персонализации власти и к усилению роли общественного мнения, когда рядовой гражданин говорит вслух то, что раньше не позволял себе и думать. «Особого вреда это не приносит, — пишет С.Н. Паркинсон, — и те, кто склонен к высокомерию, вынуждены смеяться над собой»1.

Конечно, было бы неверным, оценивать юмор в качестве исключительного средства, смягчающего конфликт. Это заметно на этнических шутках, подчас обостряющих отношения; они встречаются в разных странах, но, как правило, имеют сходное содержание. Они обычно выражают: воображаемую глупость осмеиваемой этнической группы; ее скупость; ее сверхсексуальность или, напротив, импотентность.

Некоторые исследователи считают наши шутки своеобразной реакций на сближение и перемешивание этнических групп в индустриальных обществах. В этих обществах социальные, моральные и географические границы становятся не так заметными, и этнические шутки, анекдоты призваны восстановить необходимую дистанцию, создав элементы контроля над национальным меньшинством (или большинством) населения. Таким образом поддерживается дистанция между «нами» и «ими». В подобных шутках в той или иной мере проявляются плохо скрываемые националистические чувства, ненависть и злоба, а также сознание собственного превосходства.

Агрессивная направленность такого рода юмора бывает не всегда очевидна. Многие анекдоты, в частности, оставляют возможность для различного их толкования. Более того, «межнациональные» шутки чаще всего перефразируются и используются национальными меньшинствами с новым, противоположным смыслом.

При отсутствии эффективных социальных амортизаторов юмор также может служить признаком дискомфорта в отдельных социальных группах. Кроме того, в конфликтующем обществе, переживающем период кризиса, государство особенно рьяно борется доступными ему средствами с тем юмором, который подрывает господствующую идеологию, высмеивает его лидеров. В этом проявляется двойственность отношения к юмору и смеху как одному из средств предупреждения и разрешения конфликтов.

В целом, существующие данные свидетельствуют о том, что в некоторых случаях смех действительно может быть «лучшим из лекарств», когда дело касается агрессии. Однако, чтобы произвести такой благоприятный эффект, сюжеты юмористических материалов не должны своей основой иметь враждебность или агрессию. В противном случае влияние юмора как способа подавить агрессию и смягчить конфликт может быть полностью элиминировано1.