ОБЩАЯ СОЦИОЛОГИЯ

 

ВЫСШЕЕ ОБРАЗОВАНИЕ серия основана в 1 996 г.

ОБЩАЯ СОЦИОЛОГИЯ

УЧЕБНОЕ ПОСОБИЕ Под общ. редакцией д.ф.н., проф. Л.Г. Эфендиева

Рекомендовано

Министерством образования

Российской Федерации

в качестве учебного пособия для студентов

высших учебных заведений

Москва

ИНФРА-М

УДК 316(075.8) ББК 60.5я73 О 28

Рецензенты: Отделение социологии Российского государственного гу­манитарного университета, член-корр. РАН Ж Г. Тощенко;

д.ф.п., проф., зав. отделом истории социологии Института социально-политических исследований РАН В.П. Култыгии

Учебное пособие подготовлено авторским коллективом:

раздел I, гл. I, III; разделы I!—VII — д.ф.н. Эфендиев А.Г.*;

раздел I, гл. II — к.и.н. Кравченко Е.И.;

разделы VIII, IX; раздел X, гл. XXVII — к.и.н. Пушкарева Г.В.*;

раздел X, гл. XXV — д.с.н. Щербина В.В.*;

раздел X, гл. XXVI —д.с.н. Верховин В.И.

* Главы, написанные данными авторами, подготовлены при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований. Грант РФФИ № 99-06-80513

Общая социология:Учебное пособие/Под общ. ред. проф. О 28 А.Г. Эфсндиева. — М.: ИНФРА-М,2000. — 654 с. — (Серия «Выс­шее образование»).

' ISBN 5-16-000176-Х

В учебном пособии дается последовательное описание проблемного поля современной социологической науки — базовой отрасли обще-ствозпания. Большое внимание уделено пониманию исходных элементов социальной реальности, принципам и формам социальных взаимо­действий, социальным институтам, общностям и группам, социаль­ной стратификации, социологическому анализу культуры, личности, организации, экономики, политики. Узловые вопросы рассматрива­ются сквозь призму исторического развития.

Фундаментальность анализа сочетается с доступностью изложения.

Для студентов, преподавателей и аспирантов социологических, социально-гуманитарных, юридических факультетов, факультетов эко­номики и менеджмента, а также для всех интересующихся вопросами социологии.

ББК 60.5я73

ISBN 5-16-000176-Х

© Коллектив авторов, 2000 © ИНФРА-М, 2000

ОГЛАВЛЕНИЕ

Предисловие....................................................................................................... 9

Раздел I. ВВОДНЫЙ

ГЛАВА I. СОЦИОЛОГИЯ КАК НАУКА ............................................................. 15

§ 1. Метод социологии: его возникновение

и становление.......................................................................................... 1 5

§ 2. Основные принципы научного исследования,

реализуемые в социологии.................................................................. 26

§ 3. Предмет социологии. Социология в системе наук......................... 42

ГЛАВА II. ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ ЗАПАДА:

ОЧЕРК ИСТОРИИ И МЕТОДОЛОГИИ ..................................... 51

§ 1. О риске социологического поиска....................................................... 51

§ 2. История социологии или история социологии?............................. 54

§ 3. Модель общества и модель человека: грани единого.................. 69

§ 4. Когда познание социального становится

самопознанием ...................................................................................... 74

ГЛАВА III. ПРИРОДНЫЕ ПРЕДПОСЫЛКИ СОЦИАЛЬНОЙ

ЖИЗНИ. СОЦИАЛЬНОЕ ............................................................. 78

§ 1. Постановка проблемы............................................................................ 78

§ 2. Основные социологические традиции решения вопроса о
соотношении природного
и социального.......................................................................................... 80

§ 3. Природно-географические условия социальной жизни............... 85

§ 4. Особенности биологии человека как предпосылка

социальной жизни ................................................................................. 91

§ 5. Начала социальной жизни ................................................................... 93

§ 6. Социальное............................................................................................... 99

Раздел II. ИСХОДНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ СОЦИАЛЬНОЙ ЖИЗНИ

ГЛАВА IV. СОЦИАЛЬНОЕ ДЕЙСТВИЕ КАК РОДОВОЕ ПОНЯТИЕ

СОЦИОЛОГИИ ............................................................................. 109

§ 1. Проблема родового понятия в социологии .................................. 109

§ 2. [Единичное действие........................................................................... 114

§ 3. Специфика социального действия ................................................. 120

ГЛАВА V. СОЦИАЛЬНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ ................................................... 126

§ 1. Что такое социальная реальность?................................................ 126

§ 2. Социальная реальность — «парадоксальная» реальность.... 129

§ 3. Что и в какой степени обусловливает социальные явления?
Взаимодействие социальной реальности и внесоциальных
условий, сил........................................................................................... 131

ГЛАВА VI. СОЦИАЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКИЕ ТИПЫ

ОРГАНИЗАЦИИ СОЦИАЛЬНОЙ ЖИЗНИ............................. 141

§ 1. Постановка проблемы........................................................................ 141

§ 2. От «общины» к «обществу», от механической солидарности к

органической ........................................................................................ 143

§ 3. М. Вебер: от мира традиций

к миру рациональных действий....................................................... 147

§ 4. Типовые переменные Т. Парсонса:

к универсалистски-достиженческому обществу.......................... 154

Раздел III. СОЦИАЛЬНЫЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ: ФОРМЫ, ТИПЫ И ПРИНЦИПЫ РЕГУЛЯЦИИ

ГЛАВА VII. СОЦИАЛЬНЫЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ:

ИХ РАЗНОВИДНОСТИ И ПРИНЦИПЫ РЕГУЛЯЦИИ.... 165

§ 1. Социальная связь................................................................................. 165

§ 2. Разновидности социальных взаимодействий.............................. 171

§ 3. Принципы регуляции социальных

взаимодействий ................................................................................... 174

§ 4. Социальная регуляция поведения личности в обществе......... 184

ГЛАВА VIII. СОЦИАЛЬНЫЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ: СРЕДСТВА ОБМЕНА, ВСЕОБЩИЕ ВИДЫ И ФОРМЫ ВЗАИМОДЕЙСТВИЙ.................................................................. 187

§ 1. Средства обмена и их иерархия...................................................... 187

§ 2. Сотрудничество и соперничество как типы социальных

взаимодействий .................................................................................. 195

§ 3. Формы социальных взаимодействий. Власть............................... 204

Раздел IV. СОЦИАЛЬНЫЕ ИНСТИТУТЫ: СТРУКТУРЫ ПОВСЕДНЕВНОСТИ

ГЛАВА IX. СОЦИАЛЬНЫЕ ИНСТИТУТЫ: СУЩНОСТЬ

И СОЦИАЛЬНЫЕ ЭФФЕКТЫ (ПОСЛЕДСТВИЯ).............. 214

§ 1. Институты: их роль в обществе и значение для социологии.

Постановка проблемы........................................................................ 214

§ 2. Основные признаки институтов ....................................................... 215

§ 3. Социальные последствия (эффекты) институализации........... 220

ГЛАВА X. СИСТЕМА СОЦИАЛЬНЫХ ИНСТИТУТОВ .............................. 231

§ 1. Многообразие институтов.................................................................. 231

§ 2. Основные принципы функционирования системы

социальных институтов ..................................................................... 232

§ 3. Анализ социальных институтов:

основные принципы ........................................................................... 236

ГЛАВА XI. ИЗМЕНЕНИЕ СОЦИАЛЬНЫХ

ИНСТИТУТОВ .............................................................................. 243

§ 1. Проблема устойчивости-изменчивости социальных

институтов.............................................................................................. 243

§ 2. Основные варианты институциональных изменений ............... 248

§ 3. Социально-исторические типы социальных институтов .......... 251

§ 4. Особенности становления институтов российского

общества (наброски социологического анализа)........................ 261

Раздел V. ЧЕЛОВЕК В ОКРУЖЕНИИ СЕБЕ ПОДОБНЫХ: СОЦИАЛЬНЫЕ ОБЩНОСТИ

ГЛАВА XII. МНОГООБРАЗИЕ СОЦИАЛЬНЫХ

ОБЩНОСТЕЙ................................................................................ 272

§ 1. Солидаризация (интеграция) как способ
повышения эффективности социальных
взаимодействий. Постановка проблемы ...................................... 272

§ 2. Проблема общностей в социальной науке.................................... 273

§ 3. Социальная общность как феномен.

Разновидности общностей............................................................... 276

§ 4. Множества............................................................................................... 280

§ 5. Контактные социальные общности................................................. 285

ГЛАВА XIII. СОЦИАЛЬНЫЕ ГРУППЫ:

ИХ СУЩНОСТЬ И РАЗНОВИДНОСТИ.................................. 291

§ 1. Социальные группы в жизни людей ................................................ 291

§ 2. Основные признаки групповой общности;

специфика групповых целей и духовно-культурной жизни ... 295

§ 3. Основные признаки групповой общности:

специфика солидарных взаимодействий в группе .................... 302

§ 4. Внутренние и внешние факторы

интеграции группы............................................................................... 314

§ 5. Многообразие социальных групп..................................................... 317

Раздел VI. КУЛЬТУРА: СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ

ГЛАВА XIV. КУЛЬТУРА КАК ЯВЛЕНИЕ: СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ

АНАЛИЗ ......................................................................................... 330

§ 1. Культура и природа.............................................................................. 331

§ 2. Культура — сознание — деятельность.......................................... 336

§ 3. Культура и общество: социальные свойства

и функции культуры ............................................................................ 339

§ 4. Культура: преемственность и социализация................................ 342

ГЛАВА XV. ОСНОВНЫЕ СТРУКТУРНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ

КУЛЬТУРЫ: ЯЗЫК. ТИПЫ СОЦИОКУЛЬТУРНОЙ РЕГУЛЯЦИИ ................................................................................ 344

§ 1. Язык ......................................................................................................... 344

§ 2. Основные социально-исторические типы

социокультурной регуляции.............................................................. 350

§ 3. Традиционная регуляция в современном обществе ................. 355 *

ГЛАВА XVI. ОСНОВНЫЕ СТРУКТУРНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ КУЛЬТУРЫ. СОЦИАЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКИЕ СИСТЕМЫ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О МИРЕ: МИФ - РЕЛИГИЯ - ИДЕОЛОГИЯ .................................... 360

§ 1. Специфика мифологического обоснования

социального поведения..................................................................... 361

§ 2. Особенности и социально-историческая

роль религии ........................................................................................ 365

§ 3. Идеология............................................................................................... 381

ГЛАВА XVII. ОСНОВНЫЕ СТРУКТУРНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ КУЛЬТУРЫ.
ЦЕННОСТНО-НОРМАТИВНАЯ
РЕГУЛЯЦИЯ СОЦИАЛЬНОГО ПОВЕДЕНИЯ
В СОВРЕМЕННОМ ОБЩЕСТВЕ ............................................387

§ 1. Ценности................................................................................................. 387

§ 2. Ценностно-нормативный механизм социальной регуляции... 403

§ 3. Порядок. Отклоняющееся (девиантное)

поведение.............................................................................................. 410

ГЛАВА XVIII. СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ ПРОЦЕСС....................................... 418

§ 1. Целостность культуры и механизмы

ее воспроизводства............................................................................ 418

§ 2. Изменения в культуре ........................................................................ 426

§ 3. Многообразие культур......................................................................... 444

Раздел VII. ЛИЧНОСТЬ

ГЛАВА XIX.

ЛИЧНОСТЬ В СИСТЕМЕ СОЦИАЛЬНЫХ ВЗАИМОДЕЙСТВИЙ. СТАТУСЫ ........................................... 455

§ 1. Личность в социологии: социальный робот или автономный
субъект социальной жизни.
Постановка проблемы........................................................................ 455

§ 2. Мир социальных статусов .................................................................. 459

§ 3. Иерархия статусов. Статусные коллизии ..................................... 465

ГЛАВА XX. ЛИЧНОСТЬ И ЕЕ РОЛИ ............................................................. 470

§ 1. Социальная роль как поведенческая характеристика............... 470

§ 2. Социальные роли и поведение личности ..................................... 475

§ 3. Автономия личности. Ролевое поведение —

это притворство?.................................................................................. 485

§ 4. Социализация ....................................................................................... 492

Раздел VIII. ОБЩЕСТВО

ГЛАВА XXI. ОБЩЕСТВО КАК ЦЕЛОСТНОСТЬ........................................... 504

§ 1. Признаки общества ............................................................................. 504

§ 2. Структурная композиция общества................................................ 507

§ 3. Общество как система......................................................................... 513

ГЛАВА XXII. ОБЩЕСТВО: МЕХАНИЗМЫ РАЗВИТИЯ

И РАЗРУШЕНИЯ ........................................................................ 517

§ 1. Механизмы функционирования общества

как целостности.................................................................................... 517

§ 2. Разрушение общества. Аномия........................................................ 523

§ 3. Развитие общества............................................................................... 526

§ 4. Типология общества............................................................................. 532

Раздел IX. СОЦИАЛЬНАЯ СТРАТИФИКАЦИЯ

ГЛАВА XXIII. СТРАТИФИКАЦИЯ:

ОБЩЕСТВО В РАЗРЕЗЕ........................................................... 537

§ 1. Социальная дифференциация и социальное неравенство ....537

§ 2. Социальное пространство ................................................................ 541

§ 3. Основания социальной стратификации......................................... 543

§ 4. Профиль стратификации.................................................................... 549

ГЛАВА XXIV. ДИНАМИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ

СТРАТИФИКАЦИИ......................................................................555

§ 1. Социальные механизмы воспроизводства

стратификационной структуры общества.................................... 555

§ 2. Социальная мобильность................................................................... 560

§ 3. Индивидуальная социальная мобильность ................................. 562

§ 4. Маргинальность .................................................................................... 564

РАЗДЕЛ X. СОЦИОЛОГИЯ ВАЖНЕЙШИХ ЯВЛЕНИЙ ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ

ГЛАВА XXV. СОЦИОЛОГИЯ ОРГАНИЗАЦИЙ И ОРГАНИЗАЦИЯ КАК ПРЕДМЕТ СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО АНАЛИЗА......................................... 567

§ 1. Социология организаций как специальная

социолого-управленческая теория ............................................... 568

§ 2. Условия и предпосылки возникновения

организации.......................................................................................... 575

§ 3. Внутренняя среда организации........................................................ 587

§ 4. Внешняя среда организации и ее модели.................................... 597

ГЛАВА XXVI. ЭКОНОМИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ

И ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ ..................................... 607

§ 1. Основные характеристики экономического поведения:

социологический анализ.................................................................... 607

§ 2. Типы и виды экономического поведения

и их особенности.................................................................................. 613

§ 3. Модели экономического поведения................................................. 628

ГЛАВА XXVII. СОЦИОЛОГИЯ ПОЛИТИКИ................................................... 631

§ 1. Институализация политической жизни ......................................... 631

§ 2. Политическая власть и общество.................................................... 636

§ 3. Дифференциация политической власти ...................................... 639

§ 4. Легитимность власти........................................................................... 646

Список литературы.......................................................................................... 649

ПРЕДИСЛОВИЕ

Среди наук, призванных дать нашему современнику глубокое рационалистическое понимание общественной жизни, социология имеет основополагающее значение. Общепризнанно ее место как ведущей, базовой отрасли современного обществознания.

Огромными интеллектуальными усилиями плеяды выдающихся ученых за относительно небольшой срок (полтора столетия) было создано впечатляющее здание социологической науки, поражаю­щей разнообразием концепций, подходов, направлений, ярких самобытных имен.

По известным причинам наука, составляющая фундамент со­временного социального знания, стала доступна широким слоям отечественной общественности лишь в последние годы. Первые учеб­ники по социологии появились только пять-семь лет назад, накоп­лен первый опыт (в том числе опыт наивных ошибок примитивиз­ма и чрезмерного упрощения сложных социологических идей и подходов). Введение нового учебного предмета во всех случаях про­цесс не простой. В наших условиях он существенно осложнен и тем, что и в сугубо научном плане лишь в последние годы началось глу­бокое позитивное осмысление богатства, накопленного мировой социологией.

Предлагаемый курс социологии, несомненно, опирается на по­лученный за последние годы опыт исследования и преподавания социологии в нашей стране и в то же время стремится избежать ошибок, упущений предыдущего этапа. Не нам судить, насколько удалось соединить доступность, популярность изложения с научной глубиной, теоретической основательностью и содержательностью, не допустив при этом вульгаризации, примитивизма в трактовке слож­нейших проблем современного социологического знания.

Современная социология, адекватно отражая многообразие ме­ханизмов соорганизации людей в социуме, разнообразие факто­ров, участвующих в социальных сцеплениях, взаимодействиях ин­дивидов, представляет собой многообразие теорий, концепций, дающее плюралистическую интерпретацию социальной жизни, в рамках которого не оказывается предпочтений ни одной теории как единственно правильной.

Многообразные социологические концепции лишь на первый взгляд несовместимы. Мы осознанно стремились делать акцент не на том, что разъединяет различные концепции и школы мировой социологии, а на том, что их объединяет, взаимно дополняет, обо­гащает, углубляет.

Акцент на синтез социологических теорий и подходов сделан во имя главной цели, которую мы перед собой ставили, — дать более или менее доступное, популярное (в лучшем смысле этого слова) и в то же время глубокое, научно последовательное описание про­блемного поля современной социологии, структурировав его по­средством системы основных понятий, категорий, их логических связей и взаимодействий в единую понятийную сеть, «паутину» описания социальной реальности. Именно овладение проблемным полем социологии, ее понятийной сеткой, на наш взгляд, должно помочь читателю обрести социологическое видение социальной реальности, сформировать социологическое воображение, пони­мание процессов, происходящих в обществе. Пожалуй, ничто так не важно для нас, как формирование у читателя существенно отли­чающегося как от обывательского, так и от умозрительно-спекуля­тивного, подлинно социологическо-рационалистического видения социальной жизни.

Вынося на суд читателя свой труд, коллектив авторов испыты­вает двойственное чувство: удовлетворенность проведенной рабо­той и естественное беспокойство о том, насколько удалось реали­зовать этот непростой замысел. В ходе написания учебного посо­бия авторы вели невидимый диалог с теми, кому адресовали свой труд, — читателями, желающими глубже узнать себя и общество, в котором живут. Этот диалог будет еще успешнее, если читатель будет знать, какие идеи, подходы, принципы мы стремились ре­ализовать в данном учебном пособии.

Мы ставили перед собой задачу написать именно учебное посо­бие, учебник, а не «зубрильник», не некий набор тезисно изло­женных понятий, категорий, схем, который необходимо запом­нить («вызубрить») перед экзаменами. Не ради экзамена (зачета) мы писали эту книгу, хотя наверняка она должна быть использова­на и в этих прагматических целях, а ради того, чтобы с помощью социологической науки объяснить читателю общество, социальную жизнь, в которую он вовлечен. Акцент делается на аналитически-разъяснительном, объясняющем подходе, мы стремились увлечь читателя, сделать его соучастником нашего анализа, размышлений. И это делалось не только в учебных целях, а для того, чтобы обес­печить внутреннее усвоение, переживание социологического ана­лиза читателем, выработать у него социологическое воображение, мышление, которое, надеемся, так или иначе проявится в его пос­ледующей конкретной деятельности. Акцент на аналитическо-разъяс-нительном подходе (а не на «описательно-запоминательном») обу­словил сам «дух» нашей книги, сказался на стиле изложения боль­шинства разделов и на объеме учебного пособия, который благода­ря пониманию издательства «ИНФРА-М» позволил более или ме-

нее точно реализовать этот подход (за что авторский коллектив при­знателен издательству).

Далее. Это российский учебник социологии, что имеет свое про­явление во многих аспектах. Отметим лишь некоторые из них.

Прежде всего мы стремились с помощью научно-социологичес­кого анализа помочь нашему соотечественнику понять наше обще­ство, социально-исторические корни его своеобразия, специфики мы (где явно, а где неявно) обращаемся к истории нашего обще­ства и к проблемам, которые возникли сегодня, в один из самых острых периодов развития нашего народа не только в его новей­шей, но, может быть, и всей многовековой истории. И более ши­роко — мы стремились научно-социологически проанализировать историю возникновения и развития основных социальных форм и институтов. Во многом такой социолого-исторический подход, ко­торый прослеживается во многих главах данного учебного посо­бия, осуществлен для того, чтобы читатель в ракурсе социологи­ческого анализа постиг прошлое и настоящее (и прежде всего про­шлое и настоящее нашего общества) смог оценить ступени, этапы развития его институтов, культуры и благодаря этому глубже по­нять сущность происходящих сегодня событий.

Наше учебное пособие — российское еще и потому, что мы считаем необходимым сохранить присущую российскому обществоз-нанию выработанную в предыдущие годы традицию теоретической культуры, стремление основывать анализ важнейших проблем со­циальной жизни на глубоком теоретико-понятийном фундаменте. Мы не хотели бы превращать учебное пособие по социологической науке в нечто околонаучное, а еще хуже — мнимонаучное. Мы не стремились избегать изложения трудных социологический идей, категорий («социальное действие», «социальная реальность», «со­циальная система», «социальная структура» и др.) — без них не может быть воссоздана подлинно социологическая картина соци­ального мира; но мы старались изложить самые трудные социоло­гические идеи, категории в ясной, образной и доступной форме.

Отметим и еще один важный для нас момент. Логика изложения основ социологической науки воспроизводит один из главных прин­ципов современного социологического понимания общественной жизни, общественно-исторического процесса: социальная жизнь есть не что иное, как активное и целенаправленное созидание людьми социальных отношений, форм жизни, но в определенных рамках, которые налагают определенные ограничения на эту активность, ее направленность, содержание. Акцент на активность людей, са­модетерминацию социальной жизни способствует преодолению фатализма в понимании общественной жизни, ее предопределен­ности, что достаточно глубоко укоренилось в сознании нашего на-

рода. В этом свете судьба того или иного общества фатально не пред­определена, не предписана, а зависит в решающей степени от того, вокруг каких идей, каких целей объединилось это общество, на­сколько оно сумело найти эффективный ответ на вызовы истории и природы.

Активистское понимание социальных процессов, к чему подво­дит нас вся современная социологическая наука, — это, если так можно сказать, теоретический и нравственный «нерв» нашей кни­ги. И в этом есть своя неизбежная логика, к тому нас подводит непредвзятый научно-социологический анализ как всего мирового исторического процесса, так и развития нашего общества, особен­но за последние 10 лет. Поскольку на изломе истории внутренние пружины, тенденции общественного развития всегда проявляются в наиболее неприкрытой, яркой форме, так и взлеты и падения нашего народа, в особенности в последние годы, годы тяжелых и непростых испытаний, со всей очевидностью обнажили ответствен­ность самого общества, самих людей за свою историю, настоящее и будущее.

Предлагаемое учебное пособие — результат коллективных уси­лий. Авторский коллектив стремился к достижению единства как общенаучных, так и методических подходов. Вместе с тем это един­ство не исключает определенного различия — и не только стиля, но и некоторых акцентов, научных подходов и идей.

Мы стремились сохранить в учебном пособии по социологии присущую нашей науке эмпирическую операциональность, факту-альность. Там, где это возможно и необходимо, общие рассужде­ния подкрепляются данными конкретно-социологических, этно­графических исследований, историческими фактами и примерами и т.д. Надеемся, что это не только углубит понимание соответству­ющих проблем, но и позволит лучше ощутить своеобразие социо­логии как науки, тяготеющей к фактуальному анализу социальных явлений. Как правило, подобный материал выделен шрифтом.

Акцент на описание сердцевины единого проблемного поля со­циологии привел к тому, что вне нашего внимания, к сожалению, осталось немало увлекательных тем, а многих мы лишь коснулись, не подвергая специальному анализу. Думается, предложенный курс социологической науки в реальной практике преподавания может и должен быть откорректирован в зависимости от профиля подго­товки студентов, их познавательных интересов, возможностей учеб­ного процесса. Какие-то главы, параграфы составят основу изучае­мого курса, другие могут быть изучены факультативно, третьи ос­тавлены без внимания.

Научный аппарат ввиду ориентированности учебного пособия на массового читателя, прежде всего студентов, аспирантов, пре-

подавателей, преследует преимущественно учебные цели. В конце книги дан список литературы, которую мы рекомендуем студен­там для подготовки к занятиям по этому курсу. В него вошли глав­ным образом работы ведущих представителей мировой и отече­ственной социологической мысли, опубликованные в нашей стране в последние годы и поэтому более или менее доступные для чита­теля.

Д-р ф. п., проф. А. Г. Эфепдиев

Раздел I.

ВВОДНЫЙ

Термин «социология» (от франц. sociologie), впервые употреб­ленный О. Контом и буквально означающий «наука об обществе, социальной жизни», дает нам… Во все времена стремление понять механизмы социальных про­цессов, найти ответы… См : Сорокин П. Человек Цивилизация Общество. — М , 1992, с. 534

Социальные условия

Социология возникла в ответ на потребности формирующегося гражданского общества. Привычный порядок феодально-абсолю­тистского строя с его… Качественное расширение границ свободы человека, существен­ное увеличение… С другой стороны, свободная конкуренция в экономике, поли­тике, духовной сфере поставила результативность деятельности…

Научно-теоретические предпосылки

К 30-м гг. XIX в. естественные науки, и прежде всего физика, выработали целый ряд требований, процедур, которые обеспечи­вали достоверность… Следует назвать и предпосылки, которые возникли в рамках соб­ственно философии… ВОЗНИКНОВЕНИЕ К 30—40-м гг. XIX в. формирующееся в Западной

Идеологическая нейтральность

тип знания,идеологически нейтрального знания, незави- добываемогосимого от социальной позиции исследователя. социологическогоС°ЦИОЛОГ' ставящий перед собой чисто науч- методаные задачи, должен уклоняться от оценки. Если

Конкретный, дифференцированный анализ социальной жизни

С одной стороны, социология не столь уж заземлена, для нее характерен достаточно широкий взгляд на человека и общество, глубокий уровень обобщений.… чески значимые связи и перспективы. По выражению О. Конта, социология должна… Рассматривая мотивацию трудовой деятельности, социолог пытает­ся доказательно выявить, какую роль играют материальные…

Принцип общезначимости

жет быть реализован в полной мере при анализе социальных явле­ний, поскольку этому препятствуют исторические и социокультур­ные особенности… В этом отношении показательны успехи и неудачи российского общества в освоении… Общезначимыми являются лишь самые общие принципы, мо­дели, которые мы аналитически вычленяем, чтобы непротиворе­чиво…

Принцип квантификации

С одной стороны, количественное выражение качественных яв­лений делает возможным их измерение, доказательное сопоставле­ние и т.д. Применение… аппарата является важнейшим вкладом социологии в развитие всех общественных… Количественные методы существенно повышают надежность и достоверность выводов, так как предъявляют повышенные…

Теория и эмпирия как основные элементы СПОСОБЫ ПОЛУЧЕНИЯ современного социологического знания

(способ получения конкретных фактов о со­циальной действительности) и теоретический (способ описания и анализа полученных фактов). Один из парадоксов развития социологии как науки в том и заключается, что… 2 Общая социоло! ия

Ведущая роль теории

• Факты, даже тщательно отобранные, самые яркие и неожи­данные, сами по себе бессмысленны; они не более чем статистика. Лишь теоретическая модель… • Теория всегда является своеобразным маяком эмпирических исследований.… Для социологии эмпирическое исследование лишь средство (а не самоцель), призванное обеспечить фактуальную базу, основу…

Единство теоретического и эмпирического в социологии. Схема научного исследования в социологии

Признание ведущей роли теории не должно вести к другой край­ности — пренебрежению, недооценке эмпирических исследований. А ведь уже долгие десятилетия, фактически на протяжении всей истории социологии, осуществляются попытки «очистить» социо­логию от эмпирических методов исследования социальных явле­ний. Несмотря на многие огрехи, упущения эмпирических иссле­дований (которые вполне естественны для еще молодой науки), надо признать, что критики эмпирической составляющей социо­логии сыграли в целом положительную роль в совершенствовании и отборе наиболее эффективных методов и приемов конкретных исследований.

Критики многое ставили под сомнение в эмпирической социо­логии — и стремление сблизить общественную науку с естествен­ными науками на основе логической требовательности к доказа­тельности выводов и идей, и формализацию изучаемых явлений, и стремление выразить количественно многое из того, о чем ученые привыкли рассуждать абстрактно, и т.д. К 70-м гг. подобная крити­ка перестала быть активной, она не смогла отбросить эмпиричес­кое начало в социологии, но помогла уточнить его роль, возмож­ности как важнейшего средства познания социальных явлений.

Вместе с тем, как отмечал Р. Мертон, выдающийся американс­кий социолог, счастливо сочетавший в своей научной деятельнос­ти эмпирические и теоретические исследования, эмпирическое исследование выходит далеко за рамки пассивной роли верифика­ции и проверки теории — оно не только подтверждает или опро­вергает теорию, а выявляет непреднамеренные, неожиданные для исследователя данные, связи. Последние могут стать отправными точками в создании абсолютно новой теоретической модели, гипо­тезы, которая может значительно отойти от исходной теоретичес­кой модели. Более того, нескончаемость теоретического поиска в социологии (как, впрочем, и в физике, химии и других опытных науках) нередко основывается на необходимости объяснения не­преднамеренных, неожиданных эмпирических результатов.

Одним из распространенных критических замечаний, которое и сегодня приходится часто слышать социологам, занимающимся эмпирическими исследованиями, является следующее: «А что но­вого дают эмпирические исследования?»

«Иногда утверждается, что результаты эмпирического анализа в большинстве своем тривиальны, что он может фиксировать лишь то, что для каждого и так очевидно... Во время второй мировой войны в американской армии проводилось большое число обследований солдат как в условиях боевой обстановки, так и в лагерях подготов-

ки дома, в США... В нижеследующих абзацах приводится несколько примеров количественного анализа, а затем объясняется, почему они могут казаться некоторым читателям очевидными.

1. Солдаты с более высоким уровнем образования проявляли боль­
ше психоневротических симптомов, чем их менее образованные
товарищи. (Психическая нестабильность интеллектуала в сравне­
нии с более инертной психологией «человека с улицы» часто яв­
ляется предметом обсуждения.)

2. Солдаты — выходцы из сельских районов обычно находились в
хорошем настроении чаще, чем солдаты — выходцы из городов
(в конце концов, первые более привычны к трудностям).

3. Солдаты-южане лучше переносили жаркий климат, чем солдаты-
северяне (естественно, ведь южане привычны к жаркой погоде).

4. Рядовые-белые больше стремились стать унтер-офицерами, чем
рядовые-негры (отсутствие у негров честолюбия вошло в поговорку).

5. Негры-южане предпочитали находиться под командованием белых
офицеров-южан, а не северян (разве не известно, что у белых-южан
больше отцовских чувств к их «черненьким», чем у белых-северян?).

6. Во время войны солдаты сильнее стремились вернуться домой в
США, чем после капитуляции Германии (нельзя винить людей за то,
что они не хотят быть убитыми).

...Почему для установления подобных данных тратится так много средств и энергии, ведь они столь очевидны? Не лучше ли прини­мать их без доказательств и сразу переходить к более углубленно­му уровню анализа? Возможно, это и было бы лучше, если бы не одно «но», касающееся приведенных выше примеров. Каждое из этих утверждений прямо противоположно тому, что было обнару­жено в действительности. Солдаты с низким уровнем образования более невротичны, чем их более образованные товарищи; южане не обнаружили по сравнению с северянами большей адаптации к тропическому климату; негры больше стремились к повышению, чем белые, и т.д. Если бы мы с самого начала привели подлинные ре­зультаты исследования, читатель и их назвал бы "очевидными"»*.

Мы привели пространную выдержку из работы П. Лазерсфель-да, американского социолога, внесшего весомый вклад в разработ­ку методологических и методических проблем эмпирических соци­ологических исследований. Она освобождает нас от долгих рассуж­дений о значимости эмпирических исследований и позволяет дать ответ на вопрос, зачем нужны эмпирические исследования — они предоставляют нам факты (а не предположения), на основе кото­рых могут строиться научное понимание, анализ изучаемого соци­ального явления.

Социологическая теория выступает как реальное знание о том или ином явлении прежде всего в том случае, когда получает фак-туальную интерпретацию, обоснование. Соответствие эмпиричес­ким данным есть опытное доказательство состоятельности теории, опытное свидетельство ее объяснительных возможностей. Именно

* Американская социология. Перспективы, проблемы, методы / Под ред. Т. Пар-сонса. — М., 1972, с. 146—147.

 

внутренняяИтак, социология как наука представляет собой

организация_ органическое единство, взаимодействие теоре-и?^1|?^{Л ГИ СК} тических и эмпирических методов. Данное един-

НАУКИ

ство, в котором эмпирическое является сред­ством обоснования теоретических идей, — идеальная модель соци­ологии как науки в целом.

Но в социологической практике в зависимости от отрасли соци­ологической науки, конкретных задач, решаемых в данном иссле­довании, и индивидуальных склонностей самого исследователя, характера его профессиональной подготовки пропорции между те­оретическими и эмпирическими началами могут быть различными. Эти пропорции служат основанием для одной из наиболее попу­лярных (в том числе и в нашей стране) классификаций социологи­ческого знания по его уровням (в основе этой классификации в определенной степени воспроизводятся (но не совсем точно) идеи Р. Мертона):

1) в одних случаях эмпирия превалирует, а теоретические идеи
проявляются лишь в постановке проблем эмпирического исследо­
вания, его гипотез и т.д. Это уровень эмпирических социологических
(или конкретно-социологических) исследований, главная научная
цель которых — добыча конкретных фактов, их описание, класси­
фикация, интерпретация;

2) в других случаях, опираясь на различные конкретно-социо­
логические исследования того или иного социального института,
социального явления (образования или религии, политики или куль­
туры), социолог ставит задачу теоретически осмыслить данную со­
циальную подсистему, понять ее внутренние и внешние связи и
зависимости. Это социологические теории среднего уровня, играющие
в современной социологической науке особую роль, которые весь­
ма многообразны. Фактически все более или менее значимые соци­
альные подсистемы описываются соответствующей социологичес­
кой теорией. Социология семьи, социология религии, социология
образования, социология организации — вот лишь некоторые из
социальных подсистем.

Для всех социологических теорий среднего уровня характерны:

а) широкая опора на эмпирическую базу по соответствующей
проблеме;

б) теоретическое описание изучаемой социальной подсистемы
на основе обобщения эмпирических данных;

в) описание теоретической модели изучаемой подсистемы в
рамках той или иной всеохватывающей теории общества. Иначе
говоря, специальные социологические теории должны черпать в
теоретических разработках более высокого уровня общие подходы
к анализу соответствующей подсистемы;

г) теории среднего уровня являются теоретической базой соот­ветствующих социологических исследований. Трудно себе предста­вить автора эмпирических исследований рекламы (например, эф­фективности рекламы шоколадных батончиков «Сникерс»), не ори­ентирующегося на положения социологии рекламы при подготов­ке этих исследований.

Таким образом, в социологических теориях среднего уровня ус­танавливается эффективное взаимодействие теоретических и эм­пирических методов. Они тесно связаны как с конкретно-социоло­гическими исследованиями, так и со всеохватывающими теорети­ческими конструкциями;

3) всеохватывающие теоретические конструкции образуют выс­ший уровень социологического знания — общесоциологические тео­рии, исследующие общество как единую систему, взаимодействие ее основных элементов, основы функционирования и развития общества как социального организма.

Особое значение этих теорий в том, что они определяют:

а) общий подход исследователя-социолога к изучению и ос­
мыслению социальных явлений;

б) направленность научного поиска;

в) интерпретацию эмпирических фактов.

Иными словами, общесоциологические теории пронизывают единым теоретическим видением как эмпирическое исследование, так и анализ социальных явлений на уровне теории среднего уров­ня. Это достигается благодаря тому, что именно в рамках общесо­циологических доктрин описывается теоретическая модель обще­ственной жизни как целостности.

В современной социологии существуют несколько доктрин, тео­рий, пытающихся дать целостное описание социальной жизни, но нередко с принципиально разных позиций (о них будет рассказано в следующей главе).

Единство теории и эмпирии в общесоциологических теориях носит сложный и преимущественно опосредованный характер. Речь идет прежде всего о широком использовании этими теориями ос­новных выводов, полученных в том числе в теориях среднего уров­ня, которые, в свою очередь, базируются на широкой эмпиричес­кой основе.

* * *

Говоря о внутренней организации социологического знания, выделим прикладные и фундаментальные исследования, цели ко­торых различны.

Как правило, цель прикладных исследований — дать конкретное знание о состоянии дел в той или иной отрасли промышленности, на предприятии, разработать конкретные рекомендации, выяснить рейтинг популярности политика и т.д.

Цель фундаментальных исследований — выявить важнейшие тен­денции в развитии социальной жизни, отдельных ее сфер (эконо­мика, политика, молодежь, семья и т.п.). Так, «фундаментала» мо­жет не интересовать, сколько человек проголосуют за того или иного кандидата. Главным для него может быть выяснение закономернос­тей поведения населения стран с зарождающимися демократичес­кими традициями, анализ факторов, влияющих на формирование политических симпатий или антипатий, и т.п.

Неверно было бы чрезмерно разводить эти виды социологичес­ких исследований. В идеале прикладные исследования (например, эффективности рекламы жевательной резинки «Дирол») разраба­тываются на основе исходных понятий и идей, выдвигаемых соци­ологией рекламы.

И наоборот, очень часто те, кто решает прикладные задачи, опережают соответствующие фундаментальные исследования (или не осведомлены о них). Нередко, особенно в условиях нехватки средств на фундаментальные исследования, «прикладники» в сво­их работах накапливают серьезный материал для фундаментальных поисков и обобщений.

В структуре социологического знания важно выделить общую со­циологию. Какими же проблемами она занимается, что является предметом изучения курса «Общая социология»?

Общая социология исследует прежде всего:

1) родовые свойства всех базовых социокультурных явлений, форм
взаимодействий, идет ли речь о социальных группах или институтах,
культуре личности или обществе;

2) основные связи между этими базовыми социокультурными явле­
ниями, формами взаимодействий;

3) основные связи между обществом как целостной системой со­
циальных взаимодействий и каждым из базовых социокультурных яв­
лений, форм (т.е. роль этих явлений, форм в обществе как системе).

Итак, современная социология представляет собой многоуров­невый комплекс теорий, типов знания, которые тесно взаимосвя­заны друг с другом и образуют единую целостность — современную социологическую науку.

§ 3. Предмет социологии. Социология в системе наук

МЕСТО СОЦИОЛОГИИ В СИСТЕМЕ СОЦИАЛЬНОГО ЗНАНИЯ, ЕЕ ПРЕДМЕТ И ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ

Социальные явления, человек в системе об­щественных связей являются предметом изу­чения двух комплексов наук — гуманитар­ных и социальных. Термин «гуманитарные науки» еще не имеет точного определения. По нашему мнению, они характеризуются тем, что:

а) изучают основные, смыслообразующие идеи о человеке
(в том числе и всеобщие основания существования человека в сис­
теме социальных связей);

б) носят аксиологический (ценностный, т.е. оценивающий яв­
ления как положительные или отрицательные, полезные или вред­
ные и т.п.) характер.

Это прежде всего философия и такие философские дисципли­ны, как этика, эстетика.

Социальные науки изучают различные формы социальной жиз­ни, принципы функционирования экономических, политических и других явлений и представляют собой неаксиологические науки (или, во всяком случае, стремятся быть ими). Именно к таким на­укам относится социоло'гия.

Современное обществознание представляет собой сложную ши­роко разветвленную систему знаний: юридическая наука соседствует с политической экономией, этнография — с демографией и т.д. Для всех этих наук характерно достаточно конкретное (не фило­софское) осмысление исследуемых проблем социальной жизни. Чем же отличается социология от родственных ей социальных наук? Анализ этих отличий позволяет обратить внимание на ряд особен­ностей и достоинств социологического знания.

Прежде всего социология (как и любая другая наука) осуществ­ляет упорядоченный поиск (термин Р. Мертона) среди огромного многообразия единичных фактов, событий, явлений, их связей, того, что многократно повторяется, носит для данного разряда еди­ничных явлений типичный характер.

Поиск многократно повторяющегося, пробивающегося сквозь многообразие единичных явлений, неодолимого — великая миссия науки. Физика изучает инвариантное, повторяющееся в природных фактах, явлениях, связях между физическими объектами; биоло­гия — инвариантное в живом организме, социология — инвариан­тное в социальной жизни.

Какова предметная область социологии, какие аспекты обще­ственной жизни она изучает? Существует несколько мнений.

1. Начиная с О. Конта, Г. Спенсера и до раннего Э. Дюркгейма
социологию стремились истолковать как интегральную, универсаль­
ную науку об обществе. Такие «имперские», «захватнические» ам­
биции молодой науки были, с одной стороны, понятны (так как ее
главной миссией, по мнению первых социологов, был анализ глу­
бинных основ всей социальной жизни), а с другой стороны, бес­
почвенны и чрезмерны. Неоправданное расширение предметной
области науки попросту означало бы утрату самого предмета иссле­
дования. Ни одна наука не в состоянии охватить объект целиком и
полностью, во всех его проявлениях.

2. Другие исследователи (в свое время и Г. Зиммель) придержи­
вались мнения о том, что социология изучает социальные общнос­
ти, группы, классы, нации, социальную сферу и т.д. Забытая се­
годня на Западе, у нас в стране эта точка зрения достаточно широ­
ко распространена. К перечисленным объектам добавляются часто
образование, материальное благосостояние и т.п. Иными словами,
социологию трактуют не предметно, а объектно, как науку о соци­
альной среде. Данная точка зрения является односторонней, не учи­
тывает мирового опыта развития социологической науки и черес­
чур сужает область исследования социологии, лишает ее фунда­
ментальности.

3. М. Вебер (а в какой-то степени и его немецкие предшествен­
ники Ф. Теннис, Г. Зиммель) формирует, с одной стороны, более
скромное, а с другой стороны, более фундаментальное представ­
ление о предметной области социологии. Оно было развито затем
Т. Парсонсом и сегодня, по сути, является решающим и общеприз­
нанным.

Сторонники этого взгляда утверждают, что социология не имеет специально отведенной сферы социальных явлений в отличие от поли­тической, юридической, экономической науки. Но она все же не является всеохватывающей наукой об обществе. Как согласовать эти два на первый взгляд противоречивые утверждения?

Для социологии нет специально отведенной области, она не изучает какие-либо специфические, характерные лишь для конк­ретной сферы общественной жизни явления. Данное обстоятель­ство определяет не только широту охвата, объем социологического видения, но и его глубину. Ведь социологическому познанию при­суще стремление постичь природу социальных связей между людь­ми, законов приспособления людей друг к другу, отношений, про­являющихся в любых областях социальной жизни, возникающих как спонтанно, так и преднамеренно. Речь идет об изучении свое­образных «первокирпичиков» социальной жизни, из которых фор­мируются отдельные общественные строения, каждое из которых имеет специфические конфигурацию и функции — политические,

экономические и другие явления. Эти «первокирпичики», по выра­жению Г. Зиммеля, — «различные всеобщие социальные формы, ис­пользуемые людьми для построения и поддержания общества».

Г. Зиммель подчеркивает слово «формы». Содержание может быть различным — экономическим, политическим. Например, мы мо­жем изучать шар как форму безотносительно от того, какого он цвета, чем заполнена его емкость.

В современной социологии слово «форма» нередко заменяется словом «модель». Модель — наглядный аналог, в котором социаль­ное явление представлено схематически, чтобы показать его ос­новные свойства и взаимосвязи. Социолог может моделировать кон­кретное явление (например, модель функционирования рекламы Инкомбанка — это прикладная задача), а может описать общую модель функционирования рекламы.

Приведем пример общей модели. Мы можем рассматривать кон­фликт, возникающий между товарищами, можем рассматривать кон­фликт политический, экономический, а можем рассматривать кон­фликт как определенный тип социального взаимодействия.

Это и есть в данном случае главная цель социологии — выявить на основе эмпирических фактов основные инварианты, типичные, повторяющиеся, универсальные признаки, координаты, важней­шие связи, которыми характеризуется любой конфликт. Подобные инварианты являются ключом к пониманию любого конфликта. Ко­нечно, каждый вид конфликта тем более каждый конкретный кон­фликт имеет своеобразные черты и функцию. Но это своеобразие есть преломление общих, инвариантных связей, тенденций, харак­терных для любого конфликта. Вот почему социология конфликта занимает ключевое положение во всей конфликтологии, которая включает и другие аспекты (не только социологические).

Аналогичным образом социология занимает ключевое положе­ние среди социальных наук. Изучаем ли мы политику, государство, власть, экономику, рынок, спрос и предложение, право, — мы должны глубоко понимать сущность власти как таковой, социальных институтов вообще, основные принципы взаимодействия и обме­на, основы регулирования общественной жизни в целом. Именно социология, обращаясь к всеобщим формам социальной жизни, отвлекаясь от случайного, выявляет наиболее существенное, без чего невозможно анализировать власть в политологии, обмен в эко­номике, закон в правоведении.

Проанализировав термин «всеобщие формы», обратимся ко вто­рой части определения, данного Зиммелем: «...для построения и поддержания общества». Социология изучает именно формы и спо­собы взаимодействия людей. В этом еще одна специфическая чер­та социологического подхода. И экономика, и политика, и конф-

44

ликт — все это виды взаимодействия. Но именно социология об­ращает внимание на различные социальные системы (группы, орга­низации, партии, общество в целом) как особые конструкции вза­имодействия. Согласно Т. Парсонсу, социология «изучает структу­ры и процессы, имеющие отношение к интеграции этих систем... равно как и силы, благоприятствующие интеграции или же пре­пятствующие ей»*. Нигде более само это сцепление, взаимодей­ствие, его механизмы, варианты, системы не становятся объек­том специального анализа безотносительно к их конкретному со­держанию, виду.

С этой характеристикой связан и еще один существенный ас­пект социологического анализа: все, что подвергается исследова­нию, исследуется с точки зрения интегрированное™, включенно­сти в общество как целое. Говоря о духовном мире личности, мы описываем его посредством понятий, которые несут скрытую ин­формацию о включении данного индивида в определенное взаимо­действие с другими, о том, что его культура, принятые им нормы поведения принимаются или не принимаются другими участника­ми социальных взаимодействий; говоря об экономике, мы рассмат­риваем экономику как подсистему общества, выявляя «каналы» включения экономики в целостную систему.

Благодаря этому общество, а также акцент на интеграции при­сутствуют в социологическом анализе и непосредственно, и опос­редованно, как определитель смысла происходящего в отдельных социальных процессах.

Целостно-интеграционный подход социологии к социальным явлениям, при котором анализ функционирования общества, при­сущих ему норм, ценностей, стандартов взаимоотношений между людьми становится ключом к пониманию отдельных явлений, пред­ставляет собой огромное преимущество социологии не только с точки зрения адекватности реальной жизни («жизнеподобия»), но и с точки зрения прогноза, предупреждения отрицательных по­следствий осуществления тех или иных решений (в сфере экономи­ки, политики).

На преимущества целостно-интеграционного подхода социоло­гии к явлениям сообществленной («социальной») жизни людей неоднократно указывали классики мировой науки, в том числе П. Сорокин: «В медицине существует процедура, которую обычно проделывает каждый компетентный врач: перед тем как диагнос­тировать болезнь пациента, он исследует весь организм в целом и знакомится с историей его жизни. В социальных науках эта проце­дура, к сожалению, почти отсутствует, ибо ее необходимость еще

* Американская социология. Перспективы. Проблемы. Методы, с. 364.

не осознана. Как и в медицине, (узко) специализированный под­ход здесь становится плодотворным и разумным, лишь когда во внимание принимается все социокультурное пространство. В про­тивном случае науке уготована судьба быть неадекватной и ложной. В большой семье общественных наук социология играет именно эту роль»*.

Итак, целостно-интеграционный подход социологии к отдель­ным социальным явлениям дает ей огромное преимущество перед другими социальными науками.

Экономическая наука, изучая специфические законы экономи­ческой жизни, вынуждена оперировать понятием homo economicus, обозначающим чисто экономическое существо, деятельность кото­рого мотивирована сугубо рациональными утилитарными ориента-циями на получение экономического эффекта, прибыли. Homo economicus — это существо, лишенное антиэкономических религи­озных убеждений («давать деньги в рост грешно»), альтруизма, со­борности, эстетических вкусов и т.д., им движет только лишь ра­циональный расчет, только прибыль. Но homo economicus может су­ществовать лишь в воображении ученого-экономиста. Как только он ступит на грешную землю социальной жизни, он сразу столк­нется с неодолимым воздействием силы традиций, принятых стан­дартов поведения — всем социокультурным контекстом. Окажется, что люди вынуждены в экономике совершать не самые прибыль­ные, но зато приемлемые с точки зрения других людей действия. В абсолютизации homo economicus одна из причин трудностей про­хождения либеральных реформ в России.

Homo economicus, как и homo religiosus (существо, отрицающее мирское, телесное, утилитарное) и homo politicus — односторон­ние, нежизненные символы, абстракция. Homo socius «социологией рассматривается как одновременно и нераздельно экономический, политический, религиозный, этический, художественный, часто рациональный и утилитарный, часто нерациональный и даже ир­рациональный... В этом смысле социология изучает человека и со­циокультурное пространство такими, какими они есть на самом деле. В отличие от других наук, которые в целях аналитики рассмат­ривают явления искусственно, выделяя их и полностью изолируя от остальных»**.

Анализируя конкретную сферу жизни общества, например по­литику, социолог прежде всего изучает, как преломляются обще­социальные свойства, связи, механизмы. Социальные действия и

* Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество, с. 170; См. также с. 162—163, 173—178; 188—189 ** Там же, с. 162—163.

46

взаимодействия, социальные институты, группы, социальные ста­тусы и роли, ценности, нормы, санкции — вот лишь некоторые своеобразные «хрусталики», сквозь призму которых социолог стре­мится осмыслить процессы, происходящие в политике или образо­вании, в семье или экономике.

С этим обстоятельством тесно связано и еще одно свойство со­циологического видения. Социолог все анализирует с точки зрения интересов людей, их потребностей, ожиданий, предпочтений и на­строений. Например, для правоведа проблема легитимности (закон­ности) власти — это проблема соблюдения закона, законности в той форме, в которой она возникла исторически (обычное право, конституционное право и т.д.). Он анализирует внутреннюю логику эволюции форм законности, наличие противоречий в законах, их совершенство и т.д. Для социолога же проблема легитимности — это прежде всего проблема признания людьми власти. Иначе гово­ря, изучая проблемы политики или образования, демографии, со­циолог всегда учитывает интересы людей как общественных су­ществ, их мотивы и ожидания, борьбу идей и судеб. Социология во всех случаях стремится прежде всего найти смысл, контекст, по­рожденный общественной, социальной природой существования человека.

На наш взгляд, положение социологии в системе социальных наук в какой-то мере аналогично месту физики в системе естественных наук. Думается, отнюдь не случаен тот факт, что О. Конт, выдвигая идеи о новой науке об обществе, на первых порах использовал тер­мин, введенный еще Т. Гоббсом, — «социальная физика».

Итак, социология изучает общие принципы воспроизводства (фун­кционирования) и изменения основных (простых и сложных) форм социальных взаимодействий, в том числе общество как целостную систему социальных взаимодействий на основе широкого привлече­ния эмпирических данных, фактов реальной жизни, выделяя повто­ряющееся, устойчивое в этих взаимодействиях в различных сферах общественной жизни.

Базовые категории как раз и призваны дать описание основных простых и сложных форм социального взаимодействия, тех эле­ментов, которые обеспечивают интеграцию людей в единое целое: социальное, социальное действие, социальная реальность, соци­альное взаимодействие, социальный институт, социальный статус, социальная роль, социальная структура, социальная общность, социальная группа, ценности, нормы, порядок.

Рассмотрим соотношение социологии и таких,
СОЦИОЛОГИЯ ипожалуй, наиболее близких к ней наук, как ис-
историятория и психология.

Социологию и историю объединяет опора на факты. Социология, и это убедительно показал М. Вебер в своих работах по истории хо­зяйства, религии и ее влиянии на тип хозяйственной деятельности, как и история, может базироваться на исторических фактах.

Опара на исторический факт имеет как преимущества, так и ограничения. Одним из преимуществ является то, что исторический факт — это состоявшееся событие, в котором вполне проявились определенные социальные силы, механизма, социальные взаимо­действия. Другое преимущество — возможность наблюдать (а не пред­полагать) определенные следствия, тем самым выявляя законо­мерное, повторяющееся. Это в особенности касается не какого-то одного события, а больших исторических периодов, социальных циклов и т.д. Так, мы можем всесторонне проанализировать причи­ны Великой французской революции, а также выявить ее соци­альные-, экономические, духовные последствия как для Франции, так и для Европы в целом.

Ограничением является то, что наука, в том числе и социологи­ческая, вынуждена подчас опираться не на систему исторических фактов, а на отдельные, иногда разрозненные свидетельства. Под­линная картина происходившего нередко трудно поддается рекон­струкции из-за недостатка свидетельств, архивных материалов.

Например, из-за неоднократных пожаров, уничтоживших главные архивы в средневековой Москве, трудно поддаются реконструкции многие важные события тогдашней Руси, что усложняет понимание процесса формирования русской государственности, культуры, вза­имодействия азиатских и европейских элементов, традиций повсед­невной экономической, политической жизни и постоянно порожда­ет острейшие дискуссии по этому поводу в современной публици­стической и научной литературе.

Вместе с тем имеются существенные различил в том, как анали­зируется и интерпретируется исторический факт в социологичес­кой и исторической науках. Эти различия обусловлены различиями наук номотетических и идиографических. Номотетические науки (от греч. nomos — закон) ищут в познании социума общее — зако­ны функционирования и изменения общества, исследуют неизмен­ное, повторяющееся в реальном течении событий — это науки о законах. Идиографические науки (от греч. idios — своеобразный, особый и grapho — пишу) описывают единичное в его конкретно-исторической форме, изучают однократное содержание явления — это науки о событиях.

Социология, политология, экономические науки относятся к но-мотетическим наукам, история, этнография — к идиографическим.

Коренное отличие социологии от истории в том, что ее цель — объяснение повторяющегося, регулярного, типического, законо­мерного в истории основных форм социальной жизни. Однако сле-

дует учитывать, что любая номотетическая наука содержит в себе описательный элемент, а любая идиографическая наука так или иначе основывается на знании законов изучаемого объекта.

Метод социологии, который стремится объяснить повторяюще­еся, регулярное, — генерализирующий метод, т.е. обобщающий, отыскивающий главные, генеральные тенденции. Так, Э. Дюркгей-му пришлось проанализировать и обобщить огромный фактичес­кий материал, касающийся суицидальных явлений в различных обществах, культурных и социальных средах, демографических груп­пах, чтобы выявить связь между увеличением числа самоубийств и «атомизацией» индивидов, нарушением социальных связей.

Метод истории — это метод, преимущественно индивидуализи­рующий, рассматривающий социальное явление с точки зрения его неповторимых, индивидуальных характеристик.

Социология и история — науки, взаимно обогащающие друг друга, совместными усилиями дающие более полную, глубокую и всестороннюю картину социальной реальности. Вместе с тем суще­ствует определенная опасность социологизации истории. Это про­исходит в том случае, когда исторически своеобразное явление пытаются подвести под заранее подготовленную жесткую (а иногда и неадекватную) схему, социологическую конструкцию. Так, не всегда закономерности, выявленные при изучении западной куль­туры и западного общества в целом, приемлемы для иных культур и обществ.

социология и психология

Сделав центром своих исследований взаимодей­ствие между людьми, социология должна тща­тельно и глубоко изучать духовную жизнь, ожи­дания, установки, мотивы, переживания, предпочтения действу­ющих субъектов. И здесь возникает проблема различения социоло­гического и психологического подходов к изучению духовной жиз­ни людей.

Можно согласиться с П. Сорокиным, утверждавшим, что когда в исследовании основными показателями (переменными) счита­ются инстинкты, желания, воля, темперамент человека и на их осно­ве анализируют его поступки, то в этом случае проводится психо­логическое исследование.

Когда же ученый считает отправной точкой социальное положе­ние человека, его статус, традиции, обычаи, он проводит социологи­ческое исследование.

Проанализируем, например, такое социальное явление, как взятка. Конкретный работник конкретного учреждения получил взятку. При изучении этого события можно предпочесть психологический ана­лиз: определить силу воли этого человека, тип его темперамента, степень устойчивости психики. Это может объяснить, почему дан-

49

ный человек потребовал взятку или как он поддался на уговоры взяткодателя и т.д.

Можно провести и социологический анализ: попытаться опреде­лить, в какой социокультурной среде вырос и работает этот чело­век, на каких традициях воспитан, проследить его жизненный путь, общую социальную атмосферу и т.д. В данном случае мы выясним, какие социальные факторы могут способствовать появлению фе­номена взятки.

Итак, первое отличие социологии от психологии: социология изучает не индивидуально-психические особенности человека, а социокультурные причины, последствия, меры предупреждения его поступков. Иными словами, социология объясняет явление не осо­бенностями психики конкретного человека, а спецификой его ста­туса, места в социальных взаимодействиях, нормами, которые ут­вердились в данной среде, данном обществе.

Второе отличие (которое обусловлено первым): для психолога психика конкретного человека — это всегда неповторимый, уни­кальный мир, социолог же рассматривает индивидуальную пси­хику человека как стандартную способность понимать, восприни­мать, желать и взаимодействовать с себе подобными. Социолог чаще всего отвлекается от индивидуальных особенностей воспри­ятия, желаний, энергии данного человека. И в этом смысле пси­хика для социолога — это типичная способность, присущая лю­бому человеку.

Третье отличие: для социолога человек интересен в первую оче­редь с точки зрения его рациональной составляющей, т.е. социоло­гия не изучает бессознательное, иррациональное.

В истории науки были (и есть) попытки свести социологию к психологии, объяснить социальные явления особенностями чело­веческой психики (бихевиоризм, этнометодология и др.). Однако «объяснение социальной жизни нужно искать в природе самого общества»*, а не в природе индивида.

Важнейшие законы развития духовных феноменов могут быть поняты лишь исходя из познания логики социальных связей и вза­имодействий, а не из познания темперамента, механизмов воспри­ятия, памяти человека.

Чем вызваны основные различия духовного мира американских и российских студентов (соответствующие данные приведены в разделе «Культура»). Чем они объясняются — врожденным тем­пераментом или тем, что студенты живут в разных обществах, в которых приняты другие нормы, ценности, взаимодействия между людьми?

* Дюркгейм Э О разделении общественного труда. Метод социологии, 1991, с. 492.

50

Этим и объясняется особое значение социологии в осмыслении духовной жизни людей. Она изучает, каким образом в ходе соци­альных взаимодействий создаются и меняются принятые и одоб­ренные идеи, ценности, нормы, которые определяют поведение отдельных людей, а психология изучает, как индивидуальные осо­бенности психики, восприятия сказываются на усвоении людьми этих идей и мотивов.

Глава II. Теоретическая социология Запада: очерк истории и методологии

...Не существует критериев,

которые позволили бы окончательно доказать

превосходство одного из направлений социологии над остальными,

поскольку вопрос о том, к какому знанию мы стремимся и до какой

степени это знание применимо, есть экзистенциальный выбор.

Пер Монсон,

современный шведский социолог

§1.0 риске социологического поиска

История социологии по жанру близка к трагикомедии. Попытки познать природу общества и законы его жизни соседствуют здесь с добродушной улыбкой, иногда самоиронией, а порой откровен­ным разочарованием в своем творчестве.

Однако сколь бы ни были различны и противоречивы взгляды ученых, это постоянный поиск исследовательских приемов и вы­разительных средств, с помощью которых общественное бытие может быть понято и описано. А сделать это не так просто. Первое, счем сталкивается социолог, — это особая, труднодоступная и труд­новыразимая словами природа социального.

«Социальное» дословно означает «межтелесное», «межчелове­ческое». Это все, что связано с совместной жизнью людей, их со­принадлежностью друг другу, взаимной сопричастностью. Оно не подвластно восприятию физическими органами.

Социальная реальность символична. По сути своей она сфера смыслов и значений, рожденных внутри человеческого общения, в диалоге между людьми. Чтобы ее «увидеть», необходимо обрести социальное зрение. А даруется оно лишь тем, кто погружается в мир социальных символов, активно пользуется ими. И тут возника-

ет второе (не менее сложное) препятствие на пути к постижению общества: человек стремится понять то, неотъемлемой частью которого является сам. Он воспитывается и формируется (в той или иной степени) социальной средой, которая, в свою очередь, является результатом его общения с себе подобными.

Что здесь первично, а что вторично? С чего начать объяснение социальной жизни? Сосредоточиться ли на изучении социальных максим и правил или начать с изучения самих людей, наделенных волей, воображением, страстями, их природы и многообразия?

Социологическая традиция ограждает нас от поспешных реше­ний. С одной стороны, можно рискнуть и мысленно представить со­циум овеществленным. Явная измерительная (какой бы смысл мы ни вкладывали в это слово) направленность социологических мето­дов свидетельствует об этом. Кредо социологов, отстаивающих «строго научные» подходы к изучению общества («понять — значит изме­рить»), и по сей день имеет своих сторонников.

Действительно, общество воздействует на своих граждан: люди учитывают мнения и поступки других, но само общество — это их совместное творчество. Этим объясняется уникальное свойство со­циальной материи терять свою одушевленность, рассыпаясь в не­ловких руках исследователя, как только он пытается свести ее к вне­шним, «проявленным» и застывшим формам. Остаются схемы — исчисляемые, но безжизненные. Вспоминается тонкое наблюдение отечественного философа Э.В. Ильенкова о сходстве специфики «из­мерения» социокультурного пространства,с законами квантовой физики: чем точнее измерительная процедура, тем сильнее дефор­мируется объект исследования. «Звуки умертвив», социальная наука вольна поверить алгеброй гармонию, но воссоздать гармонию с по­мощью алгебры ей не удавалось никогда.

С другой стороны, существует опасность, что эти абстрактные схемы полностью поглотят живого человека. В то же время желание воссоздать смысловое единство социального, а в нем — человечес­кую индивидуальность чревато размыванием границ социологии. Наука об устойчивых и повторяющихся формах совместной жизни людей подменяется размышлениями о душевном, что характерно для психологии, или философским поиском конечных смыслов существования мира и себя в нем.

Итак, лишая очеловеченное пространство его надэмпирическо-го, метафизического измерения, мы умышленно или по неведе­нию лишаем его и подлинного смысла. Если же этого не делать, то само существование социологии как стремящейся к строгим дока­зательствам науки окажется под угрозой. •

Дерзкое желание описать рациональными средствами столь тре­петное, эфемерное вещество социального вот уже полтора века за-

52

ставляет социологов мучительно биться над решением одной и той же задачи: как, не впадая ни в одну, ни в другую крайность, пред­ложить миру эмпирически обоснованную интеллектуальную модель социума?

История социологии свидетельствует, что это зависит от самого мыслителя, дерзнувшего проникнуть в тайны социального, глубины, целостности его личности и, конечно же, его профессионализма.

Мечта об «абсолютном наблюдателе» лукава, предостерегает нас французский философ экзистенциально-феноменологической ори­ентации, один из основоположников феноменологической социо­логии М. Мерло-Понти. Любой социальный факт предстает перед нами «как один из вариантов жизни, частью которой является наша жизнь»*.

Хотим мы того или нет, мы придаем социальной реальности в нашем воображении ту форму, которой обладаем сами, те пропор­ции, которыми сами наделены. Социологическое видение немыс­лимо за пределами нашего ощущения мира и человека в нем. На­ука, как резонно утверждал выдающийся современный немецкий социальный философ М. Хайдеггер, — это «способ, притом реша­ющий, каким для нас предстает все, что есть»**.

Социальное — не просто объект, а скорее опыт наших взаимо­отношений с ним, осмысленный и потому значимый. Запечатлеть социальное можно только благодаря кому-то, через кого-то. Пренеб-регнуть этим соображением — значит не заметить третью чрезвы­чайно коварную особенность развития теоретической социологии. Ис­следователь фокусирует собою потоки реальности, преобразуя и осмысливая их в своей теории, которая всегда бывает не простым отражением изучаемого, а творческим воспроизведением действи­тельности человеком.

Наука всегда предполагает определенные взаимоотношения ис­следователя с изучаемой действительностью: она видится им так, как он можетее увидеть. «В какой бы «момент» мы ни взяли эволю­цию социологической теории, мы неизменно сталкиваемся с обра­зом ее конкретного носителя: теоретика, вынашивающего собствен­ное видение науки об обществе в лоне своего общего мировоззре­ния (и как неотъемлемую составную часть)»***.

Речь в данном случае идет не столько об индивидуальных харак­теристиках ученого (хотя они очень важны), сколько о понимании им возможностей и задач науки. Очевидно, что ученый описывает

* Мерло-Понти М. В защиту философии. — М , 1996, с. 88.

** Хайдеггер М. Наука и осмысление/Время и бытие. — М , 1993, с 239

*** Очерки по истории и теории социологии XIX — начала XX века/Отв. ред.

Ю.Н. Давыдов — М., 1994, с. 3.

тот тип общества, в котором живет, в русле того мировоззрения, которое исповедует, и теми методами, которые может предоста­вить ему наука. Именно на этом настаивает социолог Ю.Н. Давы­дов, подчеркивая относительность, конкретно-исторический ха­рактер социологической научности, ее культурно-историческую обусловленность и современным теоретику обществом, и его неиз­бежно ограниченными познавательными средствами.

Все это свидетельствует только об одном: не существует и не может существовать единого, общепринятого научного «отпечатка» социальной действительности. Каждая авторская перспектива хоро­ша и интересна по-своему, каждая содержит в себе проблеск исти­ны, являет смысл, содержание социального в отпущенных ему пре­делах. Но только в совокупности, искусно дополняя друг друга, они могут вернуть нас к первооснове всех научных воззрений. «...В известном смысле история социологии — это сама социология»*. Впрочем, и история авторских социальных учений— это социология как таковая.

Тем не менее право войти в эту историю получают далеко не все исследователи. В большинстве своем это люди, которые осмелились пренебречь ироничным отношением к себе со стороны «профессио­нально опытных» коллег и по-детски бесхитростно усомниться, ка­залось бы, в очевидном: что такое общество, насколько доступно нам его изучение, и, если доступно, то как мы можем это сделать?

Существо этой трогательной «наивности», характерной для всех выдающихся социальных теоретиков, в способности к предельно откровенному диалогу с самим собой: «А для чего я занимаюсь социологией? Зачем мне это нужно и что на деле я могу предло­жить людям?»

Почему бы и нам не взглянуть на наследие западных теоретиков с этой точки зрения? Ведь эти вопросы, обращенные к себе, и составляют сердцевину творческого поиска, в которой наука и жизнь обретают полноту и цельность.

§ 2. История социологии или история социологии?

/. Дух естествознанияв социологии

Оставив в стороне дискуссии о времени возникновения социо­логии, напомним, что название новой сферы познания — «пози­тивная» система знания — дал французский философ О. Копт**.

* Гоффман А.Б. Семь лекций по истории социологии: Учебное пособие для вузов. — М., 1997, с. 17.

** См. подробнее: История социологии и история социальной мысли: Общее и особенное (материалы «круглого стола»)//Социологические исследования. 1996. — № 10, с. 77—78; № 11, с. 56—59.

Зиждилась она, помысли Конта,на достижениях позитивного, или истинно положительного (т.е. достоверного, полезного, сози­дающего), мышления, способного «видеть, чтобы предвидеть, изу­чать то, что есть, и отсюда заключать о том, что должно произойти согласно общему положению о неизменности естественных зако­нов»*.

Очевидно, что такой образ науки соответствует новоевропейс­кому миропониманию с его критикой средневекового аскетизма и апологией здравого смысла. В эпоху Просвещения представление о науке как выходе к Свету из «пещеры теней» Платона сменяется зрелищем «расколдовывания мира» в духе естествознания. Это уже не наука о мире (Studium generate), а рассудочная схема, выверен­ная формальной логикой и эмпирически достоверная. Она реши­тельно сокращает сферу научного опыта, выводя за его предел и интуицию, и религиозное созерцание, и «логику сердца», по выра­жению Б. Паскаля. Более того, определение разума как высшей позна­вательной способности человека, духовной по своей природе, ут­верждает самоценность познания. Дух естествознания овладевает знанием гуманитарным. Критерием истинности становится «науч­ность» как достоверное знание об объективном порядке вещей, свободных от ценностей и всего надэмпирического.

Дань своей эпохе О. Конт отдает сполна, и это неизменно отме­чают его историографы. Гораздо реже внимание обращают на те моменты, которые несколько искажают портрет создателя науки об обществе по образу наук о природе.

Традиционно суть позитивного подхода усматривают в отказе человеческого разума от поиска первопричин и смысла существо­вания мира, человеческого бытия ради обнаружения наличных свя-, зей и закономерностей. «Мы... признаем абсолютно недоступными и бессмысленными поиски первых или последних причин, — пояс­няет Конт. — ...Мы ограничиваемся точным анализом обстоятельств возникновения явлений и связываем их друг с другом естественны­ми отношениями последовательности и подобия»**.

Тем не менее не следует забывать, что, рассуждая о «социаль­ной физике» (т.е. социологии), Конт отнюдь не считал ее всецело подвластной естественнонаучным методам и процедурам. Он реши­тельно возражал против «математизации» социологии, с чем абсо­лютно не считаются неопозитивисты XX в.

Более того, при ближайшем рассмотрении механистическому миру новой философии оказывается не чуждой метафизика. Своим открытием «чистой научности» Конт провозглашает начало «под-

Конт О. Дух позитивной философии. — СПб., 1910, с. 19. * Конт О. Курс положительной философии. — СПб., 1899—1900, с. 4.

линной человеческой истории». Ее содержание раскрывается в идее прогресса как беспрерывного улучшения человеческой природы, и прежде всего разума, ибо социальные беспорядки видятся Контом следствием нестроений интеллектуальных*.

Согласно Конту, эволюционное развитие человечества прохо­дит три стадии: теологическую (от поклонения фетишам к призна­нию Творца), метафизическую, или разрушительную (подчиненная разного рода идеям, абстрактным сущностям) и позитивную (прин­ципы которой рождают гармонию в обществе). Неким образом об­новленное сознание делает возможным позитивную науку, кото­рая призвана изучать позитивно мыслящих граждан.

Интеллектуальная эволюция, по Конту, тождественна духовно­му возрастанию. Он считает для себя невозможным «рассматривать систему развития, присущую каждой науке, изолированно от все­общего поступательного развития человеческого духа»**. Постепенно эта мысль полностью овладевает сознанием ученого. Социология становится все менее похожей на «социальную физику» и все бо­лее — на «позитивную веру». Конт объявляет себя первосвященни­ком новой религии***.

Конечно, можно отмахнуться от странностей французского мыслителя, тем более что ряд фактов его биографии, мягко гово­ря, смущает****. Но кто знает, где проходит грань между эмоцио­нальной неустойчивостью и душевной неуспокоенностью, нерав­нодушием к тому, что ты делаешь?

* Откровение Конта о зависимости социального естества от определенного, существующего в данной среде умозрения оказало серьезное влияние на судь­бы социологической теории Интересную попытку противопоставить типы со­циального устройства в зависимости от этого предпринимают многие запад­ные социологи, противопоставляя Gememschaft (общину) и Gesellschaft (обще­ство). Эмоциональные, тесные связи в общине и рациональные, механические в обществе описаны Тонье, Теннисом, а затем как механическая (в общине) и органическая (в обществе) солидарность Дюркгеймом. ** Compte A. Cours de philosophie positive. Т. IV - Paris, 1864. P. 377-378 *** Быть может, это простое совпадение, но социология рождается именно тог­да, когда, по словам немецкого философа второй половины XIX в Ф. Ницше, умирает Бог. Взгляд рационального человека обращается к миру видимому. Однако потребность в поиске высшего смысла жизни не становится от этого менее ощутимой. И, возложив на себя бремя миссии, позитивная социология сразу забывает о хрупкости той предельной черты, за которой научное творче­ство перестает быть таковым по причине излишней самонадеянности и не­правомерности своих притязаний.

**** В 1842 г. он признается, что уже 20 лет придерживается режима так назы­ваемой мозговой гигиены, т.е. не читает произведения, затрагивающие сферу его научных интересов, чтобы не утерять оригинальность собственных сужде­ний. В 1826 г., в возрасте 28 лет, Конт переживает серьезный нервный срыв, из-за которого прерывает чтение публичных лекций по философии. Годом позже он пытается покончить с собой, бросившись в Сену, но, оставшись в живых, с удвоенной энергией берется за реализацию своих научных замыслов. В 1842 г выходит в свет его 6-томный «Курс позитивной философии», а в 1851 г. он завершает работу над 4-томной «Системой позитивной политики».

О. Конт не в состоянии представить науку о людях без обраще­ния в конечном счете к этике, высшим человеческим ценностям. Он жаждет кружным путем позитивной науки, а затем и «научно обо­снованной» религии призвать человечество к духовному пробужде­нию. Впрочем, в этом стремлении Конт не одинок. О чрезвычайной важности общих ценностных ориентиров, а в ряде случаев и рели­гии упоминали впоследствии Э. Дюркгейм и Т. Парсонс, Дж. Гер­берт Мид и П. Сорокин, Г. Зиммель и многие другие известные социологи.

Характер взаимоотношений людей в обществе, социальных свя­зей, по зрелым раздумьям Конта, —лишь отражение господствующего типа мышления, а не автоматическое воспроизведение действитель­ности. Так и природа научного поиска во многом обусловлена внут­ренним настроем, образными предпочтениями ее обладателя.

Упустив это из виду, немудрено поразиться множеству внешне исключающих друг друга вариантов позитивного толкования мира. Если социология О. Конта — это духовная миссия, то в конце XIX — начале XX в., так называемые школы одного фактора сводят глуби­ну и многообразие социальной жизни к действию какого-либо од­ного существенного обстоятельства. Для одних это причины психо­логического свойства (Л. Уорд, А. Смолл), для других — географи­ческого (Ф. Ратцель, Э. Хантингтон), для третьих — расово-антропо-логического (Ж. Ляпуж, X. Чемберлен) и т.д. Соблазн свести сложность целого к простоте его части —- незатейливая предыстория утонченных попыток современной социологии упростить человека, а вместе с ним всю социальную среду, до внешне обнаруживаемых характеристик.

Особое место в ряду позитивистов занимает Г. Спенсер (1820— 1903), английский последователь Конта,„ориентированный на со­циал-дарвинизм. Он приложил немало усилий для высвобождения социологии из плена утопий и превращения ее в общую теорию систем. Проводя условную параллель между социумом и биологи­ческим организмом, Спенсер отрабатывает целый ряд принципи­ально важных для науки понятий: «структура», «социальная функ­ция», процессы «интеграции и дифференциации». Однако все его умозаключения покоятся на легко узнаваемой идее жизнеспособ­ности наиболее приспособленных. Смысл человеческого существо­вания, таким образом, усматривается в целесообразных по отно­шению к окружающей среде поступках — не более того.

Очевидно, что столь упрощенное восприятие действительности не могло просуществовать долго. «Социология была обречена... вновь и вновь отыскивать предмет, который удовлетворял бы — заранее постулированным ею... — критериям научности. Эти критерии фор­мулировались и утверждались, становясь достоянием «сообщества

57

социологов», в ходе не теоретического (и экспериментального) освоения предмета, а наоборот...»* Желаемое выдавалось за дей­ствительное, ложась тяжким бременем на плечи первого поколе­ния социологов.

Подобное понимание сущности научных построений беспокои­ло многих. Э. Гуссерль с тревогой писал о возрастающем влиянии «системосозидающего мышления», в соответствии с которым на основе умозрительных посылок реальность всего лишь имитирует­ся, оставаясь непознанной. А необходимость ее познания возраста­ла, требуя ответа на неизбывные вопросы: какова социальная дей­ствительность и что значит ее научное изучение?

Истоки современного социологического многоголосия

Они крайне скептически относились к возможности истолко­вать социальный мир в духе натурализма, классической механики Ньютона. Для Э. Дюркгейма и М.… Поэтому и Дюркгейм, и Вебер, как уже упоминалось, ратуют за обращение к… Как уже упоминалось в гл. I, исходная посылка рассуждений Э. Дюркгейма — способность ученого к объективному наблюдению…

XX век: вслед за ускользающей реальностью

Пожалуй, впервые после Спенсера внимание акцентировано на преимуществах и плодотворности системного подхода в социоло­гии*. "Общество, по Парсонсу, — это самодостаточная, самовоспро­изводящаяся… Норма у Парсонса пронизывает всю социальную сферу, вплоть до ее мельчайшей аналитической единицы — социального…

I

Таких функций немало: способность соотносить полезность для себя и для других тех или иных явлений (действий, обстоятельств) путем умозаключения, не прибегая к пробным действиям, произ­водимым наугад; умение различать общее и специфическое, что очень важно в дальнейшем для выделения своего «Я» из общности, и, наоборот, включения своего «Я» в общность, и т.д.

Но для понимания того, что же порождает социальную форму регуляции жизни, мы хотели бы сделать акцент на следующих фун­кциях сознания.

1. Реализуя свои опережающие способности путем мысленного
преобразования реальности, воображения, сознание позволяет про­
гнозировать непосредственные и отдаленные последствия для себя
и других предполагаемых действий.

2. Сознание способно (посредством биохимических механизмов)
идеально побуждать к практическим действиям в соответствии с про­
гнозируемым, проектированным, предвиденным. Благодаря этому:

 

• возникает мотивационная сфера человеческой целенаправ­
ленной деятельности;

• формируется способность стимулировать себя к совершению
определенных действий или, наоборот, сдерживать себя, т.е.
способность осмысленной регламентации и регуляции сво­
ей деятельности на основе запретов и поощрений.

3. Сознание посредством различных форм кодирования позволяет:

• аккумулировать накопленный опыт в виде информации и
передавать ее другому человеку, поколению;

• передавать партнеру свой замысел, свои ожидания от его
деятельности в виде просьб, предложений, приказов (ком­
муникация).

Данные функциональные возможности сознания (это, конеч­но, далеко не полный их перечень) как особого метода ориента­ции в окружающей среде являются решающей предпосылкой фор­мирования и особого состояния жизни — социальной жизни.

§ 6. Социальное

Что отличает любое человеческое взаимодействие, любую чело­веческую форму коллективности от других сложных систем, от животной стаи в том числе? Чем отличается любое социальное де­яние человека от любого действия животного? В данном параграфе мы постараемся разъяснить и по возможности описать понятие «со­циальное» — то, что является первопричиной, постоянно присут­ствующей в каждой клеточке, фрагменте социальной жизни.

Проблема социального проходит через всю историю социаль­ной мысли. При ее рассмотрении чаще всего делается акцент на

том, что социальное — это эффект, возникающий в результате вза­имодействия индивидов. Но, как мы уже упоминали, совместные действия присущи и стадным сообществам животных. По этой же причине можно усомниться в корректности и другого мнения, со­гласно которому социальное обусловлено природой человека, яв­ляется своеобразным эквивалентом проявления чувства привязан­ности, притяжения. В этом случае, к тому же, размывается разли­чие между социальным и животно-инстинктивным. Справедливо усматривая серьезные упущения, некорректность предыдущих под­ходов, представители «социологизма» (прежде всего Э. Дюркгейм) трактовали социальное как особую суть, особую внеживую реаль­ность.

Как видим, описать социальное полно и точно — задача слож­ная. Сознание, как отмечалось, способствует формированию соци­альной формы регуляции жизни благодаря способности человека про­гнозировать последствия для себя и других планируемых действий, способности побуждать себя к действиям или воздерживаться от них и т.д. Что же дает синтез этих эффектов, пронизывающий, как всепроникающий эфир, всю социальную жизнь?

На наш взгляд, М. Вебер, выделив в качестве квинтэссенции социальной жизни «ожидание» (т.е. ориентацию на ответную реак­цию), а еще точнее, «ожидание ожидания ожидания», в большей мере, чем другие, приблизился к пониманию социального как не­кого эмерджентного (т.е. внезапно возникающего) эффекта «маг­нитного поля».

Что же такое «ожидание ожидания ожидания» и что оно порож­дает?

Ежедневно, входя в различные взаимодействия с людьми, мы осознанно или неосознанно постоянно реализуем собственные ожидания того, что другие люди будут выполнять определенные обязательства и соответствующие действия. А они, в свою очередь, ожидают, что от них ожидают выполнения данных действий. Идя на работу, мы надеемся (точнее, настолько уверены, что даже не задумываемся над этим), что работники общественного транспор­та выполнят свои профессиональные обязанности. Ученый, созда­вая книгу или проводя эксперименты, ожидает, что его усилия будут оценены коллегами по достоинству. Более или менее значи­мое действие не может состояться, если человек не ожидает (пер­вое ожидание) с достаточной уверенностью, что другие люди ожи­дают (второе ожидание) от него подобного действия и готовы от­реагировать на его действия так, как ожидает (третье ожидание) сам человек. Именно сопряженность взаимных ожиданий как свое­образных обязательств порождает «магнитное поле», особый «эфир», который обеспечивает конкретной личности предсказуемость по-

100

ведения окружающих, партнеров по социуму. Тем самым создают­ся необходимые стабильные, надежные условия для его существо­вания и развития в социуме.

Именно в сети таких сопряженных взаимных ожиданий можно строить и реализовывать реальные планы, не ожидая ни от кого подвоха или неожиданностей, поскольку реакции, действия окру­жающих индивида людей ожидаемы, предсказуемы.

• Итак, благодаря регуляции жизнедеятельности на основе вза­
имных (многократных) ожиданий-обязательств возникают: а) пред­
сказуемость, прогнозируемость; б) стабильность, надежность по­
ложения субъекта в среде себе подобных. И наоборот, при отсут­
ствии предсказуемости утрачиваются те преимущества, на которые
рассчитывает индивид в социуме. Люди чувствуют себя неуверен­
но, теряя стимулы к активной деятельности, им трудно планиро­
вать свои действия, на что-то рассчитывать, они ощущают упадок
моральных и творческих сил.

Конечно, даже в достаточно стабильной сети взаимных ожида­ний-обязательств возникают причины для неуверенности, беспо­койства, тревоги. Но мера непредсказуемости зависит от того, на­сколько велика «брешь» в данной сети. Социальные потрясения общества (революции, глубокие реформы), сопровождающиеся изменением сети взаимных ожиданий-обязательств, влекут за со­бой массовую непредсказуемость, неуверенность. Человеку трудно найти социальную поддержку. То же происходит и с отдельными людьми, которые разрывают систему своих ожиданий-обязательств по отношению к близким, сослуживцам и т.д. Подобные люди рез­ко дестабилизируют свою социальную ситуацию, лишаются тех преимуществ, на которые могли бы рассчитывать. Образно говоря, результаты реализации преимуществ социального — это не беспо­койный взгляд в неизведанное, а уверенность в предсказуемом, договоренном, отрегулированном.

• Каким же образом социум создает такую сеть взаимных ожи­
даний-обязательств, делающих возможными вероятностные про­
гнозы поведения партнеров? Что такое мораль, закон? Это, по сути,
правила игры в социуме, которые представляют собой своеобраз­
ные договоренности, разделяемые всеми взаимные обязательства,
в соответствии с которыми люди строят свою жизнь. Их наличие, с
одной стороны, направляет деяния человека в определенное рус­
ло, а с другой стороны, позволяет ему делать вероятностные про­
гнозы по поводу того, как оценят его поведение окружающие его
люди. Иначе говоря, мораль, закон, традиции и т.д. — это своеоб­
разные узлы систем взаимных ожиданий, взаимных обязательств,
благодаря которым жизнь среди себе подобных становится пред­
сказуемой и надежной.

101

Что еще важнее в данном случае, социальное — это особый тип, форма регуляции поведения на основе опережающего прогноза поведе­ния окружающих (в том числе по отношению к самому субъекту дей­ствия), который возмомсен благодаря взаимным обязательствам, дого­воренностям.

Это суть социального.

• Взаимность ожиданий-обязательств составляет своеобразное невидимое «магнитное поле» социальной действительности, без которого невозможна экономика, политика и т.д. Деньги превра­щаются в простые бумажки, не имеющие никакой ценности. Ведь, по словам М. Вебера, человек принимает деньги потому, «что ори­ентирует свои действия на ожидания готовности со стороны мно­гочисленных незнакомых и неопределенных «других» в свою оче­редь принять их впоследствии в процессе обмена»*.

Итак, мы в экономику «впускаем» сознание, хотя еще недавно у нас не было сомнений, что в нее не может проникнуть что-то духовное, осмысленное, преднамеренное, т.е. ожидания, обязатель­ства и т.д. Но приглядимся повнимательнее. Казалось бы, отноше­ния собственности не зависят от сознания и сами определяют по­ведение людей. Однако все оказывается гораздо сложнее.

Рассмотрим собственность на землю — здесь никак не связана с сознанием лишь сама земля. Но в ней нет ни грана социального, поэтому она не интересует социологов, а является скорее предме­том исследования биологов, почвоведов и т.д. Что же касается соб­ственности по поводу земли, то это своеобразная система взаим­ных ожиданий, воплощающая признание другими людьми прав на эту землю, взаимно согласованных, регламентированных правил, ко­торые люди сами разработали и обязались соблюдать. Собствен­ность придает человеку уверенность, что он может ею распорядиться, порождает ожидания, что другие люди защитят его от посягательств на его землю.

«Ожидание ожидания ожидания», или сознательная регуляция поведения людей на основе взаимных обязательств, делающих воз­можными взаимные вероятностные прогнозы поведения окружаю­щих, — казалось бы, незначительная, неприметная особенность человеческой жизни. А между тем именно она оказалась тем «золот­ником» («мал золотник, да дорог»), который породил эффект пред­сказуемости, прогнозируемое™, что сделало возможным упорядо­ченность, интегрированность, сплоченность и т.д., т.е. новое со­стояние жизни — социальную жизнь. Именно взаимные ожидания-обязательства создали стабильную основу для личного творчества, сделали возможными целеполагание, а вместе с ним деятельность человека. Все эти свойства развивались, закреплялись, удержива-

* Вебер М. Избранные произведения, с. 625. 102

лись, передавались и могли быть востребованы лишь в «магнитном поле» взаимного притяжения людей и лишь на основе взаимных ожиданий-обязательств. Человек не сделал бы ни шага на пути сво­его развития, оставшись в плену инстинктов, если бы не возникло «магнитное поле» социального — система взаимных ожиданий-обя­зательств. На нем основаны социальные связи, государство, обра­зование, культура и экономика. Человеческая цивилизация, наука, искусство, техника, способы и навыки теоретической деятельнос­ти — все это было выработано, приобретено, передано одним по­колением другому благодаря этому незатейливому «золотнику».

* * *

Социальное качественно преобразует общие начала жизни че­ловека — они социализируются.

• Социализируется система потребностей человека, у которо­го природная программа жизнедеятельности (программа обмена ве­ществ, сохранения и продолжения рода и т.д.) дополняется социо­культурной программой, обеспечивающей включение индивида в социум и его развитие в социуме, которая тоже жизненно неотвра­тима, т.е. формируется более богатая в качественном отношении система потребностей.

Потребности, порожденные социокультурной программой, ни­чуть не менее жизненны, естественны, чем витальные. Чувство го­лода по своим естественным механизмам побуждения к действию в общем мало отличается от чувства стыда, угрызений совести, ущем­ленного достоинства — все эти чувства имеют и материальное про­явление: начинается активное поступление адреналина в кровь, в результате чего мы испытываем раздражение, и т.д.

Существенные изменения претерпевают и материально-виталь­ные потребности, которые также социализируются, содержатель­но меняются (например, современный человек предпочитает есть не сырое мясо, а подвергнутое кулинарной обработке). При этом витальные потребности в определенной степени становятся под­властными моральным, эстетическим регуляторам. К тому же воз­никают материальные потребности, возможные лишь в социуме (приобретение телевизора, книг и др.).

Потребности человека многообразны, одна из лучших их клас­сификаций принадлежит А. Маслоу, известному американскому социальному психологу, который разделил потребности на базис­ные и производные (метапотребности). К числу последних он отнес потребность в справедливости, порядке и т.п. Метапотребности цен­ностно равны (т.е. не подвержены иерархии). Базисные потребнос­ти, напротив, располагаются, по убеждению А. Маслоу, в соответ­ствии с определенной иерархией: 1) физиологические (потребнос­ти в продолжении рода, пище, дыхании, одежде, жилище, отды-

103

хе); 2) потребности безопасности и качества жизни — так называ­емые экзистенциальные (в стабильности условий своего существо­вания, уверенности в завтрашнем дне, безопасности своего суще­ствования, гарантированной занятости и т.д.); 3) социальные по­требности (в привязанностях, принадлежности к коллективу, об­щении, заботе о других и внимании к себе, в участии в совместной трудовой деятельности); 4) потребности престижа (в уважении со стороны «значимых других», служебном росте, статусе, признании и в высокой оценке); 5) потребности самореализации, творческо­го самовыражения.

Однако «пирамида потребностей» А. Маслоу подвергается серь­езной критике — в основном в силу того, что она пытается предло­жить универсальную иерархию потребностей, при которой выше­стоящая потребность во всех случаях не может стать актуальной, пока не удовлетворена предыдущая. Между тем данные социологи­ческих исследований свидетельствуют о том, что, к примеру, на­учными работниками потребность в самореализации рассматрива­ется как приоритетная, другим же потребностям может придавать­ся различное значение, а некоторые из них вообще на время могут выпасть из числа значимых ценностей.

Кроме того, многие другие вопросы могут быть объяснены лишь в том случае, если признать, что действия человека реализуют сра­зу несколько его потребностей. Следует также учесть, что иерархия потребностей определяется как культурой общества, так и конк­ретной социальной ситуацией, в которую вовлечена личность, и, наконец, типом личности, ее приоритетами.

Становление системы потребностей современного человека — процесс длительный. В ходе эволюции поэтапно происходит пере­ход от безусловного доминирования витальных потребностей, при­сущего дикарю, к целостной многомерной системе потребностей современного человека. Личность все чаще не может, да и не хочет пренебрегать ни одной из своих потребностей в угоду другой. П. Сорокин усматривал в этом признаки становления новой циви­лизации, социокультурной суперсистемы.

Между тем формирование целостной многомерной системы по­требностей — это общая тенденция, которая довольно настойчиво пробивает себе путь, но проявляется сложно и противоречиво.

Так, на разных этапах развития личности степень ее ориентиро­ванности на удовлетворение материальных потребностей различна. Очень многое зависит, как уже отмечалось, от конкретной соци­альной ситуации, в которую вовлечена личность.

Своеобразным доказательством того, что в определенных соци­альных ситуациях люди определенного возраста вынуждены уде­лять первоочередное внимание удовлетворению материальных по-

104

требностей, являются результаты проведенных нами в 1997 г. со­циологических исследований московских учителей и преподавате­лей вузов. При опросе 1300 учителей (всех типов государственных школ) выявлено существенное различие в уровне их жизни в зави­симости от их возраста. Наиболее низкие показатели уровня жиз­ни семей опрошенных были выявлены у учителей в возрасте 31 года — 55 лет: 20,2% из них отметили, что им «часто не хватает средств на самое необходимое, даже на нормальное питание», а 51% — что питаются нормально, но могут приобрести только самую необходимую одежду, а приобретение бытовой техники уже ставит семью в достаточно затруднительное положение. Тем самым сум­марный показатель неудовлетворительного уровня жизни в этой возрастной категории составил 71,2% (среди учителей в возрасте до 25 лет — 47,6%, в возрасте от 25 до 30 лет — 57,2%). При этом углубленный анализ показал*, что именно учителя в возрасте 31 года — 55 лет имеют самую большую учебную нагрузку, получают более высокую зарплату, больше всех устают за рабочую неделю (60% отметили, что за неделю они так устают, что им ме всегда в выходные дни удается восстанавливать силы, —сравним: среди тех, кому до 30 лет, так ответили до 40%).

Почему же у учителей этой возрастной категории, которые больше всех работают и имеют самые высокие заработки, отмечаются са­мые низкие показатели уровня жизни? Дело в том, что, как показал дополнительный анализ полученных данных, именно у учителей эгого возраста постоянно нарастают затраты на детей. Подобная карти­на была выявлена и при опросе преподавателей московских ву­зов**.

Проведенные социологические исследования показывают, что материальное положение людей, создающих и содержащих семью, достаточно напряженно, поэтому у людей данного возраста можно ожидать повышенную ориентацию на удовлетворение материаль­ных потребностей. Сама социальная ситуация обусловливает подоб­ное положение.

Особую значимость приобретает влияние, которое оказывает культура общества на реализацию потребностей человека. Потреб­ности должны быть осознанны и осмысленны как цели деятельно­сти. На процесс осмысления потребностей решающее влияние ока­зывает принятая в данном обществе иерархия ценностей.

Известно, что бедность в рамках европейской культуры — это чаще всего признак жизненных неудач, вызывающий презрение, однако в рамках многих восточных культур бедность истолковывается иначе и вызывает сожаление. В современном мире все сильнее проявля­ется тенденция к целостной многомерности системы потребнос­тей личности. Но влияние базовой культуры (к примеру, западной

* См : Эфендиев А.Г. Московский учитель' штрихи социологического портре­та. — М., 1997 ** См/ Эфендиев А.Г. Преподаватель московского вуза. — М., 1996, с. 25—26.

или восточной) весьма ощутимо, особенно в ситуации конфликта ценностей, конфликта потребностей. В рамках культуры российского общества вполне естественное желание материального благополучия в течение многих десятиле-i тий рассматривалось как классовый пережиток. Сегодня, когда идет! становление новой системы ценностей, подчас происходит абсо-1 лютизация другой крайности — ориентации на материальное бла-1 гополучие на фоне нарастания бездуховности, неустроенности, ни­щеты и преступности. Причем наша культура как целостность еще не создала соответствующих балансов и противовесов.

• Формируется новый тип усилий по удовлетворению потреб­
ностей — целенаправленная деятельность во имя цели, которая пред­
ставляет собой осознанную потребность.

• Возникает новый тип скоординированных усилий индиви­
дов — социальное сообщество, которое характеризуется осмыс­
ленной координацией, регламентацией поведения. Каждый член
сообщества, осуществляя свои действия, учитывает реакцию дру­
гих, сознательно ориентируясь на принятые в сообществе ценно­
сти, нормы, принципы, законы.

Благодаря этому развитая форма социального сообщества обла­дает уникальной целостностью, интегрированностью, устойчивос­тью и вместе с тем мобильностью, потенцией к саморазвитию. Та­кое сообщество способно адаптироваться к самым сложным усло­виям, мобилизоваться для решения жизненно важных для сообще­ства проблем, предотвращать внутренние раздоры, регулировать взаимоотношения внутри сообщества, преодолевая конфликты, а каждое новое поколение благодаря наличию уникального механиз­ма передачи накопленного опыта избегает необходимости начи­нать все сначала.

* * *

Проделанный нами анализ позволяет уточнить базовый термин «социальное», который мы будем использовать в дальнейшем. «Со­циальное» в отечественной социологии имеет несколько значений. Во-первых, им обозначают определенную сферу общественной жизни, в рамках которой удовлетворяются необходимые жизнен­ные потребности членов общества, происходит взаимодействие различных общностей людей, различающихся по возрастному, иму­щественному, национальному и другим признакам.

Данное определение социального основано на соответствующих научных традициях и используется в документах, юридических ак­тах, названиях учреждений и т.д.

Когда говорят о явлениях, связанных с социальной сферой, имеют в виду проблемы заработной платы и социальной защиты, национальные и классовые отношения, проблемы здравоохране­ния, образования, пенсионного обеспечения и т.д. Однако при та-

ком употреблении термина «социальное» многие явления социаль­ной жизни (в частности, политика, экономические отношения, институты) не рассматриваются как формы социальных связей и выходят за рамки социальной жизни.

В этом контексте термин «социальное» мы в данной работе не используем.

Во-вторых, термины «социальное» и «общественное» зачастую используются как полностью идентичные. При такой трактовке со­циальное корреспондируется лишь с общественным. Конечно, об­щество — высшее образование, детище социального. Только в об­ществе как целостности социальное как особое свойство приобре­тает наиболее развитые формы. Но социальное шире общественно­го, оно может характеризовать и межгрупповое взаимодействие, взаимодействие в малых группах и т.д. Поэтому для обозначения процессов, явления, эффектов, возникающих лишь в рамках всего общества, мы используем термин «общественный» (в научной ли­тературе есть его аналог — «социетальный»).

Мы рассматриваем термин «социальное» в третьем — самом широком — смысле, как качественно новую, особую, специфи­ческую для человека форму регуляции поведения и порождаемые ею свойства человеческой жизни. Социальное пронизывает все яв­ления особого (социального) состояния жизни — как его элемен­тарные формы, так и сложные образования и системы.

Раздел II.

ИСХОДНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ СОЦИАЛЬНОЙ ЖИЗНИ

Тайна, которую пытаются раскрыть социологи, — это обще­ство, в котором мы живем, которое нас повседневно окружает и которое мы, казалось бы, должны… Видный английский социальный мыслитель XVII в. Т. Гоббс сфор­мулировал главную… «Расколдовывание» проблемы общества — задача не из легких. Все ли ясно отдают себе отчет в том, что значит для каждого…

I

ценностей, благополучия, туземцы Амазонки основной своей целью считают согласие с природой, а материальное благополучие под­чинено этот основной цели. Вполне возможно, сделав такой исто­рический выбор, туземцы достигли куда большего на своем пути, чем так называемые цивилизованные народы — на своем*.

Данный пример демонстрирует еще один нюанс изучения соци­альной реальности.

Культурно-исторический выбор «втягивает» социального субъекта (личность, социальную группу или общество) в новый социальный континуум. Он сталкивается с теми обстоятельствами, теми функ­циональными целесообразностями, с которыми вряд ли столкнет­ся тот, кто сделал иной выбор.

Возникает эффект, который мы называем «ветвями» развития социальной реальности — у каждой из этих ветвей возникают (по­мимо всеобщих) собственные ограничения и содействия, функци­ональные целесообразности, которые обусловливаются данными специфическими условиями.

Можно ли сказать, что у народов Амазонки будут те же законы, тенденции организации социальной жизни? Обязательно ли воз­никнут развитые отношения власти, господства—подчинения, го­сударство или, провозглашая другие ценности, данная ветвь раз­вития социальной жизни порождает и иную фундаментальную ло­гику? Возможно, социальное неравенство, власть, отношение гос­подства—подчинения, государство возникают в том случае, если народы избирают приоритеты, связанные с подчинением, приспо­соблением и преобразованием природы, т.е. избирают путь циви­лизованного развития. А не ведет ли этот цивилизованный путь к экологической катастрофе, которая уничтожит подобную органи­зацию общественной жизни? Не является ли данный путь в свете вероятных экологических катастроф тупиковым? Может быть, ра­зумнее было пойти по пути народов Амазонки? Наверное, "были народы, решившие сделать это, но они оказались порабощенными народами, которые выбрали путь цивилизованного развития, т.е. развития, связанного с вычленением человеческого сообщества из природы, ее подчинением и приспособлением. Мы не имеем достаточных эмпирических наблюдений, фактов для подобного вывода, но пример, приведенный К. Леви-Строссом, явно свидетельствует о том, что выбор различных «ветвей» развития может породить различия (и достаточно ощутимые) самой логики органи­зации социальной жизни.

Не может ли быть такого, что различие вариантов развития и, соответственно, возникновение различных социальных континуу­мов приводит к такому положению, при котором то, что признает­ся эффективным, целесообразным в одном обществе, не признает-

* См.: Леви-Стросс К. Первобытное мышление. — М. 1994, с. 338—348.

139

ся таковым в другом обществе? Можно ли образцы, рецепты, вы­работанные для общества со своими традициями, логикой разви­тия, использовать в обществах с другой логикой развития? Причем речь идет не просто о культурных особенностях того или иного общества. Выбор социально-исторического пути обусловливает боль­шее — определенную (иную) логику социальных процессов, эф­фективных социальных процедур и т.д.

Последние размышления из области дискуссий, сомнений, ко­торые движут современной наукой. Имея большое значение для понимания фундаментальных программ социальной жизни, они

заслуживают того, чтоб стать предметом исследований.

* * *

Нет гарантий того, что каждое общество найдет адекватный от­вет на требования природы и истории. Согласно социологическому пониманию в истории успех, процветание или возникновение ту­пиковых ситуаций не запрограммированы, не предопределены фа­тально. История знает все — и тупики, и гибель, и процветание. Позитивная реакция на внешние условия может соседствовать с менее позитивной или вообще вызывающей губительные послед­ствия.

В истории человечества народы, которые не смогли организо­вать сеть социальных взаимодействий достаточно эффективно, за­частую оказывались вытесненными с исторической арены народа­ми-конкурентами, лишь оставляя не всегда величественные памят­ники — свидетельства своего бывшего существования; другие на­роды «топчутся на месте», с завистью взирая на успех своих более удачливых и разумных соседей.

Завершая анализ связи социальной реальности и внешних усло­вий, подчеркнем, что история — это живое творчество людей. Но для социолога это не просто тривиальное признание того, что без усилий людей история вообще не состоялась бы. Люди живут в пред­лагаемых обстоятельствах, которые налагают на них определенные требования, ограничения. Но все, что пережило человечество, что создали, достигли, утратили народы, обусловлено не только и не столько этими ограничениями, сколько тем, что они сумели выбрать, изобрести, уразуметь, какие цели и идеи смогли выдвинуть, вокруг каких идей объединиться, какую степень настойчивости в их достижении сумели проявить, а чем они сами себе навредили.

140

I

Глава VI. Социально-исторические типы организации социальной жизни

§ 1. Постановка проблемы

Социальные мыслители на протяжении многих веков стремятся установить способ определения основного своеобразия того или иного обустройства социальной действительности, сути организации со­циальной жизни того или иного народа на данном историческом отрезке его развития. Это позволило бы докопаться до сути любого общества на любом историческом отрезке его развития, сопоста­вить, сравнить на самом фундаментальном уровне различные наро­ды в различные исторические эпохи.

Среди множества исследований были и достаточно зрелые, кон­цептуально цельные — например, учение К. Маркса об обществен­но-экономической формации, основанное на принципе соответ­ствия производительных сил и производственных отношений. Но по мере развития социологии все больше авторитетных исследова­телей склонялись к тому, что за основу понимания исторического своеобразия организации социальной жизни необходимо прини­мать, во-первых, те показатели, свойства, которые непосредствен­но связаны с социальной реальностью, а не технологические или дру­гие внесоциальные факторы — ведь необходимо понять своеобра­зие не уровня и объема материальных благ и т.п., а собственно социальной жизни. Во-вторых, надо исследовать самое элементар­ное, повседневно воспроизводимое в социальной жизни, а потому определяющее — наиболее устойчивые характеристики (типы) со­циальных связей, социальных действий и взаимодействий (Конеч­но, понятие социальных действий возникло лишь у М. Вебера, но стремление выявить наиболее устойчивое в повседневной жизни того или иного общества характеризовало поиски и его непосред­ственных предшественников.)

При таком подходе исследователь как бы докапывается до пер­вооснов, «первокирпичиков» организации социальной жизни, из которых соткана вся ткань социальной реальности, воплощенная как в простых формах, так и в сложных социальных образованиях. Выявленные особенности носят общесоциальный характер, при­обретая значение базовой характеристики организации как эко­номической, так и политической жизни, становясь основой по­нимания как иерархически-стратификационной организации об­щества, так и норм взаимоотношений в малых группах, коллек­тивах и т.д.

Итак, для того, чтобы понять ту или иную социальную реальность, основные принципы, правила игры организации социальной жизни у опре­деленного народа на определенном историческом отрезке его развития, следует изучить наиболее устойчивые характеристики социальных дей­ствий индивидов, из которых соткана ткань социальной реальности.

Учитывая, что творцом социального действия, его смыслообра-зующей и смыслонаполняющей основой является мотивация, изу­чение мотивации каждодневных действий становится ключом к пониманию социально-исторического своеобразия той или иной социальной действительности.

Мотивации людей крайне многообразны, их варианты и нюан­сы весьма многочисленны. Наука не может, да и не должна изучать все это многообразие. Она стремится определить наиболее устойчи­вые, неизменные в данном обществе типы, модели мотивации со­циальных действий, которые и представляют собой своеобразный общий знаменатель всего многообразия мотиваций социальных дей­ствий членов данного общества. Самая трудная задача исследовате­ля — найти в этом предельном многообразии мотиваций, разнооб­разных по форме, конфигурациям, смыслу социальных действий, этот общий знаменатель, который и позволит выявить сущность той или иной социально-исторической реальности.

Прежде чем приступить к анализу различных типологий органи­зации социальной жизни, необходимо сделать ряд уточнений от­носительно применения термина «социально-исторический тип».

1. Употребляя данное понятие, мы имеем в виду такие модели, повторяющиеся формы (типы) социальных явлений, которые ис­торически (хронологически) возникли на определенном этапе раз­вития социальной жизни. Следует сделать несколько замечаний от­носительно термина «исторический».

• Он не подразумевает смыслового оттенка «...и исторически отживший». В социальной жизни когда-то возникшее затем удержи­вается, сохраняется. Вновь исторически возникшее полностью не вытесняет ранее функционировавшее, или сосуществуя одновре­менно с ним, или включая его в свой состав.

Иными словами, говоря о социально-исторических типах, мы ведем речь не об их смене с полным вытеснением предыдущего, а об историческом пути дополнения, обогащения и доминирования (как более адекватного новым условиям) последующего. Таким образом, в живой социальной реальности сохраняются самые раз­личные социально-исторические типы форм, возникшие как дав­но, так и сравнительно недавно. Существенно меняется их удель­ный вес, новые социально-исторические типы приобретают доми­нирующее значение и начинают определять сущность той или иной социальной реальности.

• Используя термин «исторический», мы далеки от мысли при­писать тем самым истории обязательное поступательное движение вперед с нетерпеливым ожиданием счастливого конца. Иными сло­вами, мы далеки от прямого оценочного подхода к историческим явлениям. Для нас все исторически новое — это не столько оцени­ваемое как обязательно положительное, сколько оцениваемое су­губо хронологически как последующее.

2. Несколько замечаний об употреблении термина «тип». Типо­логия — это научная процедура, позволяющая разработать основ­ные обобщенные координаты анализа реальной жизни, но это не сама жизнь, а некая абстракция, схема, которая облегчает изуче­ние, понимание реальной жизни. Она как бы фокусирует наш взгляд на определенных явлениях, связях, интерпретациях этих связей, помогая тем самым более точно интерпретировать в том числе и нашу действительность, нашу историю.

Мы предложим читателю различные подходы разных авторов к определению типов организации социальной жизни. Между ними нетрудно уловить преемственность и ощутимое различие. Но глав­ное, эти подходы позволяют нашему современнику более точно и глубоко оценивать нашу жизнь.

§ 2. От «общины» к «обществу», от механической солидарности к органической

Первую довольно удачную попытку предложить подобный об­щий знаменатель социальных связей, социальных действий (это понятие вошло в научный оборот позже) и на основе этого выде­лить социально-исторические типы организации социальной жиз­ни общества предпринял Ф. Теннис в своем классическом труде «Община и общество». Выдвинутые им принципиальные положе­ния (несмотря на их некоторую противоречивость и умозритель­ность) стали импульсом к осмыслению важных проблем типоло­гии организации социальной жизни, поискам упомянутого общего знаменателя. Идеи Ф. Тенниса способствовали возникновению ги­потез, множества конкретно-социологических исследований, ко­торые в целом подтвердили эти идеи.

Основная идея Ф. Тенниса отражена в самом названии его кни­ги — противопоставление общины и общества, общинного типа социальных действий и связей и типа социальных действий, харак­терного для современного общества.

Ф. Теннис выделяет два типа воли (и соответственно два типа регуляции социальных связей):

• инстинктивная (сущностная) воля, которая как бы подтал­кивает человека к действиям на основе эмоциональной бли-

143

зости (материнская любовь, семейно-родственные отноше­ния, дружба, любовь к родине и т.д.);

• рассудочная (избирательная) воля, которая предполагает воз­можность рационального выбора и наличие специально по­ставленной цели действий (торговая деятельность, государ­ство, рациональный обмен и т.д.).

На основе этого устанавливаются два типа социальных взаимо­действий: общинные (которые Ф. Теннис несколько романтизиро­вал) и общественные (ассоциативные). По мнению Ф. Тенниса, в обществе каждый человек испытывает напряженное негативное и даже враждебное отношение к другому и делает что-то для друго­го, только рассчитывая на выгоду. Достаточно точно уловив про­цесс перехода от характерной для общины эмоционально-персо-нифицированой ориентации на другого к рационально-деиндиви-дуализированной регуляции, характерной для общества, Ф. Тен­нис глубоко вскрыл основную проблему, во многом определив логику дальнейших исследований типологии социальных взаимо­действий. Конечно, многое в этой работе спорно, неубедительно и даже наивно. Но важно другое — в ней были определены основные пути дальнейшего поиска.

Свой вклад в разъяснение фундаментальных принципов органи­зации социальной жизни в различные исторические эпохи внес и Э. Дюркгейм, проанализировавший природу тех связей, которые объединяют людей, создают общество как целостность. Так же как и Ф. Теннис, он пытается сравнить два типа организации социаль­ной реальности, но приходит по существу к противоположным ре­зультатам. Если Ф. Теннис считал, что общество в отличие от об­щины не имеет внутренних источников солидарности, взаимной связи и взаимозависимости людей друг от друга (последние, по его мнению, в «обществе» сохраняются лишь благодаря силе государ­ства), то Э. Дюркгейм придерживается совершенно иного взгляда.

Определяя связь между людьми как солидарность, он делает ос­новной проблемой своего классического исследования («Разделе­ние общественного труда») различия между солидарностью (а со­ответственно, и организацией социальной жизни) в примитивных обществах и солидарностью, возникающей в развитых обществах на основе разделения труда, социальной дифференциации. Благо­даря последним факторам формируются иная по своей природе социальная связь, иные ориентации на другого и, соответственно, иная организация социальной жизни.

Коренную сущность этих различий Э. Дюркгейм выразил следу­ющим образом: «Социальная жизнь проистекает из двойного ис­точника: из сходства сознаний, а также из разделения труда. В пер­вом случае индивид социализирован потому, что, не имея соб-

Г44

ственной индивидуальности, он сливается вместе с себе подобны­ми в одном и том же коллективном типе; во втором — потому, что, имея личный облик и особую деятельность, отличающие его от других, он зависит от них в той же мере, в какой отличается, и следовательно зависит от общества, возникшего из их объедине­ния»*.

Первый тип солидарности, названный Э. Дюркгеймом механи­ческой солидарностью, возникает благодаря тому, что «все члены группы индивидуально притягиваются друг к другу потому, что они сходны...». Это «психический тип общества». Он проявляется в том, в частности, что граждане «любят друг друга и предпочитают друг друга иностранцам»**.

«Совсем иначе обстоит дело с солидарностью, производимой разделением труда. В то время как первая требует, чтобы индивиды походили друг на друга, последняя предполагает, что они друг от друга отличаются... Действительно, с одной стороны каждый тем все теснее зависит от общества, чем более разделен труд, а с дру­гой стороны — деятельность каждого тем личностнее, чем она бо­лее специализирована...» Эта солидарность напоминает связь от­дельных органов организма. «На основании этой аналогии мы пред­лагаем называть органической (курсив наш. — А.Э.) солидарность, вызываемую разделением труда»***.

Основа механической солидарности — неразвитость специали­зированных социальных функций, выполняемых индивидом. Этот тип солидарности доминирует в архаических обществах, возникая вначале на общинно-клановой, а затем на территориальной основе. Механическая солидарность существует в условиях малого объема и плотности населения, слабой функциональной взаимозависимо­сти индивидов — их связывают преимущественно кровно-родствен­ные узы, территория, этническое сходство, но не специализиро­ванные функции, делающие их ощутимо зависимыми друг от друга в повседневной жизни.

Регуляция социальных связей в обществах механической соли­дарности осуществляется на основе конкретной адресности, детали-зированности. Люди взаимодействуют не с функцией другого (для них незначимо, что он делает, чем он для него и других незаме­ним) — связь осуществляется преимущественно на эмоционально-нравственной основе, поскольку в основном это сородичи, сосе­ди, люди одной крови. Здесь нет серьезной зависимости, а значит,

* Дюркгейм Э.О Разделение общественного труда. Метод социологии, с. 213-

214.

** Там же, с. 103.

*** Там же, с. 127—128.

145

эмоции и соответствующие принципы регуляции, которые умест­ны в дружбе, семье, любви, преобладают во всех социальных свя­зях, основывающихся на механической солидарности.

Механическая солидарность, доминируя в архаических обще­ствах, вместе с тем никогда полностью не вытесняется, не исче­зает. В социально-дифференцированных обществах она проявляет­ся в виде любви к Родине, своим национальным обычаям, при­сутствует в уголовном праве, поскольку оно предусматривает реп­рессивные наказания, являющиеся трансформированной формой мести.

Органическая солидарность основана на разделении общественно­го труда, социальной, профессиональной дифференциации. Она преобладает в более развитых обществах, объединяющих людей, не просто проживающих на одной территории и объединяемых эт­ническим сходством, а взаимозависимых друг от друга в экономи­ческом, политическом, культурном отношении.

Людей связывает друг с другом взаимозависимость, взаимодо­полняемость функций, профессий, умений. Соответственно, отно­шения между людьми строятся прежде всего с учетом их соци­альных функций, умений, способностей, а не на эмоциональной основе, т.е. являются деиндивидуализированными (а не эмоцио­нально-персонифицированными), носят абстрактный характер. Эти функции выполняются независимо от того, к какой этнической группе принадлежит исполнитель этой функции, чей он родствен­ник, какова его профессия.

Тем самым (и в этом основной пафос работы Э. Дюркгейма) органическая солидарность создает такой тип организации соци­альной жизни, в котором высшая ценность — индивид, выполня­ющий свои функциональные обязанности перед другими и приоб­ретающий тем самым свободу от произвола, независимость от дру­гих. Каждый зависит от каждого, а поэтому уважает его свободу и индивидуальность.

Идеи Ф. Тенниса и (особенно) Э. Дюркгейма наметили основ­ную генеральную линию исследования типов организации соци­альной жизни: путь развития социальной реальности — это эволю­ция от преимущественно эмоционально-персонифицированных отношений к рационально-деиндивидуализированным. Эти идеи получили развитие в работах М. Вебера и Т. Парсонса, чьи типоло­гии мотивации социальных действий сыграли и во многом продол­жают играть основополагающую роль в общесоциологическом ана­лизе как социально-исторических типов социальных действий от­дельных индивидов, так и (что более важно), социально-истори­ческих типов социальной реальности, порождаемой подобными действиями.

146

§ 3. М. Вебер: от мира традиций к миру рациональных действий

М. Вебер, сделавший существенный акцент на социологическом анализе мотивации социального действия, сфокусировал свое вни­мание на степени участия рациональных элементов в процессе мо­тивации социального действия.

Он классифицировал социальные действия (их мотивации) на основе целерационального действия. «Целерационально действует тот индивид, чье поведение ориентировано на цель, средства и побоч­ные результаты его действия, кто рационально рассматривает от­ношение средств к цели и побочным результатам... то есть действу­ет, во всяком случае, не аффективно (прежде всего не эмоцио­нально) и не традиционно»*.

Иначе говоря, целерациональное действие характеризуется яс­ным пониманием Деятелем своей цели и средств, которые для это­го наиболее пригодны, эффективны. Все составляющие целерацио­нального действия основаны на глубокой рефлексии сознания. Де­ятель рассчитывает потенциальные реакции окружающих, возмож­ность их использования для достижения своей цели и т.д.

Возникающее иногда противоречие между индивидуальной це­лью и ориентацией на другого может быть разрешено самим Деяте­лем — он "соотносит цель и средства, просчитывает положительные или отрицательные последствия своих действий и находит разум­ную меру сочетания личной цели и социальных обязательств.

Преимущества полностью осмысленных, просчитанных действий очевидны. В подобной мотивации в наиболее концентрированном виде проявляется все, на что способен разум человека, освобож­денного от эмоций, предрассудков, внешнего произвола, собствен­ных привычек, слабостей. И в этом просматривается мощный гума­нистический потенциал идей М. Вебера.

Вместе с тем это лишь идеальная модель, некий образец, по степени приближения к которому можно судить о разумности дей­ствий и поступков. В реальной жизни, на наш взгляд, такого рода действия отнюдь не часты.

Более распространенным является ценностно-рациональное дей­ствие, подчиненное определенным требованиям, учитывающее принятые в этом обществе ценности. Индивид в этом случае не имеет какой-либо внешней, рационально понятой цели, он строго ориентирован на выполнение своих убеждений о долге, достоин­стве, красоте. Ценностно-рациональное действие, по словам М. Вебера, всегда подчинено «заповедям» или «требованиям», по­виновение которым человек считает своим долгом.

Вебер М., Избранные произведения, с. 629.

147

В этом случае сознание Деятеля не полностью раскрепощено, поскольку, принимая решения, разрешая противоречия между лич­ной целью и ориентацией на другого, он строго ориентируется на ценности, принятые в обществе.

Два других вида социальных действий — аффективное и тради­ционное — находятся, по выражению М. Вебера, на самой границе, а часто даже за пределом того, что «осмысленно», т.е. на границе действий, подлежащих социологическому анализу.

Аффективное действие обусловлено чисто эмоциональным со­стоянием и осуществляется в состоянии аффекта, при котором роль сознания минимизирована. Человек, находящийся в подобном со­стоянии, стремится немедленно удовлетворить испытываемые им чувства (жажда мести, гнев, ненависть и др.). Это, конечно, не инстинктивное, а преднамеренное действие. Но основанием такого мотива является не рациональный расчет, не «служение» ценнос­ти, а чувство, аффект, который ставит цель и вырабатывает сред­ства ее достижения.

В традиционном действии также предельно минимизирована са­мостоятельная роль сознания. Такое действие осуществляется на основе глубоко усвоенных социальных образцов поведения, норм, ставших привычными, традиционными, не подверженными про­верке на истинность. И в этом случае самостоятельное моральное сознание данного человека «не включено», он поступает «как все»,

«как принято испокон веков».

* * *

В реальной х<изни причудливо переплетаются все перечислен­ные виды социальных действий.

Например, приобретая телевизор или видеомагнитофон, вы рацио­нально взвешиваете их достоинства, недостатки и цену. При этом вы учитываете свои материальные возможности, веяния моды, пре­стиж, насколько приобретение данного товара по данной цене и уровню престижа «приличествует» для вас, и т.д. Конечно, в данном потребительско-экономическом социальном дей­ствии (покупка товара) доминирует рациональная мотивация. Во­обще экономическое поведение в условиях рынка, свободы выбора и конкуренции считается в какой-то мере образчиком целерацио-нальной мотивации. Вы взвешиваете, соотносите различные обсто­ятельства, условия, хотя и к этому рациональному выбору примеши­ваются отнюдь не сугубо рациональные элементы: престиж, прили­чия, а может быть, и чаевые. С точки зрения рациональной логики надо платить лишь за работу, но чаевые — это традиция, поэтому вы их даете — таксисту, грузчику и т.д. Чаевых ожидают даже в самом рационально организованном обществе, и ваш рационализм будет воспринят как нечто неприличное, как жадность и т.д.

Следовательно, в экономическом поведении переплетаются це-лерациональный момент и традиции, обычаи, ценности культуры,

148

которые нельзя не учитывать при анализе, прогнозировании эф­фективности того или иного экономического плана, проекта. Эко­номику, эффективные варианты ее развития нельзя рассчитать су­губо рационально, поскольку это сфера социальных действий с ориентацией на другого. Экономика ежедневно, ежечасно погру­жена в культурный контекст. Важно учитывать, как в той или иной культуре принято работать, распределять доходы, расходовать их, а не только руководствоваться чисто рациональными (математи­ческими) расчетами прибыли, схемами ее распределения, расхо­дования. Пренебрежение социокультурным контекстом, традиция­ми экономического поведения очень опасно для тех, кто осуществ­ляет экономическую политику в той или иной стране — будь то члены правительства или руководители фирм.

В этом отношении примечательна история Волховского алюмини­евого завода. В 1995 г. американский капиталист—владелец 50% акций назначил нового директора из-за рубежа, который прибыл в Волхов со своей командой менеджеров. Жить в провинции они не захотели и снимали номера в знаменитой петербургской гостини­це «Астория». Иногда и в рабочий перерыв ездили обедать за 120 км в северную столицу. От приглашений же порыбачить, поси­деть у костра директор отказывался. Скоро стало ясно, что главная проблема нового директора в том, что он отвергал систему комп­ромиссов, на которой основана российская экономика (отказывал­ся от бартера, не соглашался на взаимозачеты и т.д.) и не хотел учитывать российские традиции в социальной сфере. Директор мог без всяких объяснений уволить рабочего, в течение года своей ра­боты ни разу не созвал профсоюзное собрание, закрыл заводскую газету, а тех, кто приходил к нему за пособием на похороны, просто выставлял за дверь.

Американский владелец акций сменил директора, ориентированно­го на западную систему рационального управления, на российско­го, имеющего опыт управления российскими предприятиями. И дела пошли в гору.

Новый директор вернул все социальные гарантии, возродил газету, договорился с партнерами о взаимозачетах и уступках и даже орга­низовал продажу свиней по низкой цене своим работникам и парт­нерам... Прощаясь с журналистом, который брал у него интервью, новый директор сказал: «А рыбалка здесь, чувствую, замечательная. Время бы выкроить»*.

Еще один пример. У вашего соседа случилось несчастье — в его доме произошел пожар. Вы пришли на помощь, потратили свои силы, время, помогли вынести мебель, одолжили денег для покупки новой мебели, хотя они вам были нужны самому. С точки зрения рациональной вы нанесли себе ущерб. Но с точки зрения ценнос­тно-рациональной — понятий товарищества, взаимопомощи, чело­веческого долга — вы поступили разумно и оправданно.

См. «Известия» от 16 ноября 1996 г.

149

Аффективных действий в нашей жизни немало: драка ребят во дворе, бурная радость футбольного болельщика и т.д. Даже самый образованный, «рациональный» человек может совершить аффек­тивное действие — так же как и традиционное, когда выполняется обычай, обряд, ритуал: празднование («обмывание») нового на­значения, покупка невесте обручального кольца и т.д. Но традици­онное действие является для некоторых людей, не отличающихся развитым социальным мышлением, достаточно типичным, и не только в быту, где это оправдано, но и в общественно-политичес­кой жизни — например, сегодня, как и в советское время, избира­тели голосуют за того кандидата, за которого «посоветовал» голо­совать председатель (раньше — колхоза, а сейчас — товарищества). Так было заведено раньше, так происходит и теперь... Кстати, су­ществует проблема совместимости (или несовместимости) демок­ратической процедуры выборов и традиционализма избирателей.

Предложенная М. Вебером типология социальных действий по степени участия в их мотивации сознательных, рациональных эле­ментов стала основой для понимания им социально-исторических типов организации социальной жизни. Согласно Веберу, основу ис­торического процесса составляет процесс нарастающей рациона­лизации социальной жизни. По мере увеличения доли рационализ­ма изменяются системы социальных действий, социально-истори­ческие типы социальной реальности. Соответственно, выделены два основных типа организации социальной жизни.

Тип организации социальной жизни, в которой доминирует тра­диционное действие, в науке принято называть традиционным об­ществом. В таком обществе доминирующим регулятором социаль­ной жизни является обычай, традиция. Человек шаблонно, по тра­диции повторяет образцы поведения, не вдаваясь в смысл своих действий. Господствует принцип «так принято», а не принцип «это эффективнее, целесообразнее».

Поэтому для традиционной мотивации затруднено восприятие нового, характерны консерватизм как идей, так и норм, на основе которых организуется система социальных взаимодействий, что ведет к консервации социальных порядков. Власть в таком обществе осу­ществляется на основе пиетета, наследуемого из поколения в по­коление. Содержание распоряжений властелина также определяет­ся традицией, которая налагает обязанности и на господина, и на его подданных. «Если господа неосторожно ее нарушают, их гос­подство находится под угрозой. Правовые новшества, расходящие­ся с традиционными нормами, принципиально не возможны... Од­нако в тех случаях, когда традиционные нормы не работают... гос-

150

Г

подин действует по собственному произволу, то есть по настрое­нию, капризу, личным склонностям»*. Соответственно, в социаль­ной жизни царят «священная» традиция и произвол. А это, в свою очередь, заставляет простолюдина опасаться всего необычного и еще более ревностно сохранять верность привычному, традицион­ному.

Конечно, нельзя упрощать проблему, абсолютизируя консер­ватизм, невосприимчивость нового в традиционном обществе. Ис­точником изменений в социальной жизни (и не только традици­онного общества) становится, в том числе, харизма вождя, лиде­ра, который предлагает что-то новое, небывалое, непривычное. Эмоциональное, аффективное поклонение особому дару, благо­дати вождя преодолевает (на время) привычку жить так, как при­нято издавна. Но «харизматическое» господство — это отноше­ния, имеющие сугубо личную и нерутинную окраску. Когда эти отношения длятся долго, то в поздней стадии харизма как бы истощается... возникает тенденция к рутинизации (опривычива-нию, укоренению — А.Э.) харизмы (порядков, которые введены благодаря харизме — А.Э.). Устанавливается авторитет прецеден­тов**. В результате вновь все возвращается на круги своя, устанав­ливается порядок, базирующийся на новой укоренившейся при­вычке, которая была привнесена благодаря харизме инноватора.

Понятие «традиционное общество» охватывает огромную исто­рическую эпоху — от (условно) патриархально-родового общества с господствующим мифологическим сознанием до (так же услов­но) окончания феодального периода, для которого были характер­ными господство натурального хозяйства, деление общества на сословия с их привилегиями, с достаточно жесткими, в том числе юридическими, межсословными перегородками, монархическая наследственная власть.

Согласно М. Веберу, особое значение имеет мир рациональных действий, в котором господствуют не чувства родства, общины, традиции (как в традиционном «сельском» укладе жизни), а внут­ренняя убежденность в принятых ценностях, принципах и расчет, взвешивание убытка и прибыли — это становится возможным в городской системе социальных взаимосвязей, в которой люди, как правило, не имеют с большинством своих партнеров родственных связей и живут за счет продажи своих изделий на рынке. Формиру­ется новый тип социальной реальности: помимо ценностно-рацио­нальных действий все большее значение начинает приобретать ори-

* Вебер М. Три типа господства//Двадцать два: М — Иерусалим, 1990. — № 72,

июль—август.

** Там же, с 190, 192

151

ентация, признающая за человеком право (и обязывающая его к этому) действовать во имя жизненной цели, быть свободным и независимым в своей жизни, надеяться на свои знания, умения, отвечать за свои поступки, получать по заслугам, достижениям. Это мотивация по-иному организует социальную реальность, придает ей иные черты. Данный тип общества принято называть современ­ным (модерным) или индустриальным обществом.

На основе такой рациональной мотивации, корни которой в протестантизме, формируется тот тип капитализма, который воз­ник в Европе в XVI — XVIII вв.

Вне определенного типа «ориентации на другого», типа социально­го действия, нет европейского капитализма. Хотя капитализм с другими типами взаимосвязей между людьми возник гораздо рань­ше и в различных странах: предприятия, имеющие целью извлече­ние максимальной прибыли и всемерное увеличение капитала, име­лись даже во времена поздней античности в Древнем Риме, Древ­нем Китае, Древней Индии и даже Вавилоне. Отсюда следует вы­вод о существовании не одного, а нескольких видов капитализма, существенно отличающихся друг от друга, — это, по определению М. Вебера, «авантюрный капитализм» (мы называем его сегодня «криминально-мафиозным»), «ростовщически-посреднический» (куп­ля-продажа самих денег, напоминающий наш банковский капита­лизм, который играл с народом, создавая пирамиду государствен­ных краткосрочных финансовых обязательств, но не вкладывая сред­ства в производство), «бюрократически-чиновнический» (создание крупных капиталов с помощью различных способов использования финансовых средств, номинальным собственником которых явля­ется государство, олицетворяемое верховной властью, — наподо­бие наших «олигархов») и т.д.

Однако все эти типы «капиталистической деятельности» обладают общей особенностью, отличающей их от того типа капитализма, ко­торый, согласно Веберу, мог возникнуть (или мог быть изобретен) лишь в Европе и только в XVI — XVII вв.* Европейский капитализм отличается от иных видов продуктивностью, стремлением извлечь прибыль путем создания промышленных предприятий, ориентиро­ванных на массовое производство товаров, необходимых всему на­селению страны. Иные формы капитализма могут остаться в сфе­ре распределения и перераспределения уже добытой продукции. Причем М. Вебер специально подчеркивает, что этот тип капитализ­ма возник не потому, что лишь к этому времени произошло, в частно­сти, накопление капитала — это происходило и раньше и в других странах (например, богатые восточные купцы давали в рост деньги королям, царям, султанам). Именно Реформация обеспечила появле­ние совершенно нового типа «капиталистической деятельности», ко­торый возможен, как утверждал Вебер, возражая полумарксисту Зом-барту, «не от притока новых денег, а от внедрения нового духа»**.

* См.: Давыдов Ю.Н. Особенности методологического кризиса в исторической науке// Вопросы истории. — 1994. — № 6. с. 60. ** Там же

152

Проведенный М. Вебером анализ обусловленности типа капиталис­тической деятельности типом социальных действий в обществе, орга­низации социальной реальности не теряет своей научной и практи­ческой актуальности. Согласитесь, что архаические типы капитализма, о которых говорит М. Вебер, поразительно напоминают бизнес в со­временной России. Фундаментальная причина подобного состояния российского капитализма в ракурсе веберовского подхода становит­ся понятной: она в мотивации каждодневной предпринимательской деятельности, характере социальных действий, «ориентации на друго­го» типичных для современного российского общества.

Итак, главное в учении М. Вебера о мотивации социальных дей­ствий — это идея о ее нарастающей рационализации, которая во многом достигается путем рационализации в том числе религии (см. об этом в разделе VI), являющейся источником формирования мотивации единичных людей, их «рутинных», повседневных соци­альных действий. По мере утверждения все более рациональных критериев система действия приобретает все большую гибкость, способность к изменению и восприимчивости к новому.

Вместе с тем нельзя не отметить следующее. Критерий рациона­лизма не в полной мере может быть отнесен к числу социальных, т.е. раскрывающих особенность собственно социальной ориентации на другого. Он скорее носит познавательно-интеллектуальный ха­рактер. И это следует иметь в виду. В результате, хотя сам М. Вебер уделял огромное значение ценностям, определяющим смысл со­циальных действий, в его критериях типологии социального дей­ствия именно содержательная сторона «ориентации на другого» не нашла достаточно полного выражения.

И еще на одно обстоятельство мы хотели бы обратить внимание. Акцентировав внимание на проблеме рационализма, М. Вебер во­лей-неволей построил европоцентристскую систему типов соци­альных действий и, соответственно, типов организации социальной жизни. Ведь приоритет рационального есть специфика западноев­ропейской цивилизации. Можно ли по этому критерию оценивать социальную действительность, формирующуюся на Востоке, где приоритет отдан чувственно-практическому и, соответственно, мо­тивации, нормы поведения в меньшей степени базируются на ра­ционально-теоретических доводах? На это, в частности, обращают внимание ряд исследователей. Так, А.А. Ицхокин указывает на то, что современная социальная наука в ее «систематической» части, и прежде всего теоретическая социология, есть максимально концен­трированное и догматическое выражение западной и только за­падной мировоззренческой парадигмы, и считает, что «нужна тео­рия, в рамках которой «нормальны» обе модели миропорядка»*. Не

* Ицхокин А.А Релятивистская теория социальной ценности и «свободная от ценности» теория социальной организации//Социологический журнал. — 1995. — № 3, с. 100, 101; см также: Ицхокин А А. О системной природе ди­леммы «Восток — Запад»//Социологические исследования. — 1992 — № 8

153

является ли некоторая европоцентричность проблемой всей соци­ологической науки, ее теоретических моделей? Удалось ли социо­логии добиться «общезначимости» своих подходов, принципов орга­низации социальной жизни?

§ 4. Типовые переменные Т. Парсонса:

к универсалистски-достиженческому обществу

Достаточно комплексную и емкую систему критериев социальных действий, их мотиваций предложил классик мировой социологии Т. Парсонс, который, по его собственному признанию, разрабаты­вая типовые переменные ценностных ориентации действий, обоб­щил идеи своих ранее упомянутых предшественников*. К сожале­нию, в отечественной социологии идея Т. Парсонса (на наш взгляд, наиболее в содержательном отношении плодотворная из всех его гипотез, теоретических схем) не получила серьезного осмысления. Между тем сам Т. Парсонс утверждает: «Я думаю, что самой важ­ной нитью, поддерживающей преемственность в моей научно-тео­ретической деятельности, была так называемая схема переменных образцов ценностной ориентации, которая выступала в качестве главного теоретического каркаса для анализа социальных систем»**.

В науке принят термин «типовые переменные социального дей­ствия», которые позволяют вскрыть (под определенным углом зре­ния, конечно) существенные, содержательные характеристики мотивов, имеющих принципиальное, фундаментальное значение для понимания организации социальной жизни у того или иного народа, позволяют уловить сущность социально-исторической ре­альности в ту или иную эпоху.

Основу этой системы мотивационных показателей составляет анализ способов ориентации Актора на другого: на что (какие свой­ства, принципы, критерии) он ориентируется, строя свои отно­шения с другими (в ситуациях, требующих выбора). Эти способы представлены как альтернативы.

Соответственно, система данных альтернатив позволяет не только более многосторонне охватить единичное действие Актора, но и глубже уяснить специфику организации социальной жизни.

Эти пары характеризуют возможности альтернативы:

1) ориентация индивида при оценке поведения другого на ка­кое-то общее универсальное правило или на некие партикулярные (частные, обособленные, неофициальные, субъективно-произволь­ные) критерии, являющиеся неким исключением из этих общих правил («универсализм — партикуляризм»);

* См : Парсонс Т. Система современных обществ — М., 1997, с 210, 227. ** Там же, с. 227, 229.

154

2) ориентация индивида при оценке поведения другого на дос­
тижения, квалификацию, профессионализм последнего или при­
обретенное им от рождения (пол, нация, возраст, положение в се­
мье), приобретенное недостиженческими путями — связи, дружес­
кие отношения («достижения — приписывания»; вслед за Р. Линто-
ном, который ввел в научный оборот понятия «приписанный» (от
рождения) или «достигаемый» статус, Т. Парсонс называет припи­
сывание «аскриптивностыо», и ныне это понятие широко исполь­
зуется в социологии);

3) ориентация Актора в своих действиях на личную выгоду, лич­
ный интерес или на интересы коллектива, членом которого он яв­
ляется («ориентация на себя — ориентация на коллектив»). В даль­
нейшем, кстати, Т. Парсонс эту альтернативу исключил;

4) принятие Актором на себя широких (диффузных) обязаннос­
тей в данной ситуации или выполнение специфических, специализи­
рованных обязанностей («диффузность — специфичность»);

5) использование Актором в своих действиях по отношению к
другому эмоциональных (аффективных) или рациональных (аффек­
тивно нейтральных) критериев, оценок («аффективность — аф­
фективная нейтральность»).

Достаточно скрупулезно выделенные Т. Парсонсом основные альтернативы (в реальной жизни их гораздо больше) свидетель­ствуют о предельной многомерности мотивации конкретного со­циального действия.

Представим, что молодой талантливый ученый обратился к дирек­тору своего НИИ с просьбой выделить ему средства для продол­жения перспективных исследований. Сегодня финансирование на­уки резко ограничено. На всех денег не хватает. Нужен выбор. Как будет рассуждать директор? Из каких критериев, аргументов будет исходить? «Да, у данного ученого неплохие показатели в разработ­ке крайне нужной темы (достиженческие критерии), и по всем об­щим правилам именно его следовало бы поддержать (критерий уни­версализма). Но вышестоящий руководитель просил выделить сред­ства на проект, разрабатываемый его сыном (аскриптивный крите­рий), который работает в этом же институте и у которого, если су­дить по общим правилам, мало шансов получить без директорской поддержки эти средства (партикуляризм). А мне очень нужна под­держка этого руководителя в ходе выборов в академики («ориен­тация на себя»). Да и молод этот «гений» (аскриптивный критерий), дерзок, независим, поэтому не очень мне симпатичен (аффектив­ный критерий). Но все-таки, может быть, не стоит обращать внима­ние на личную неприязнь, обиду, возраст, другие «нюансы», если эти исследования наверняка принесут успех, весомый результат («ори­ентация на достижения»)?

Какие из этих ориентации возьмут верх? Каждая из предложенных альтернатив, как видим, вносит свою лепту в выбор мотива.

155

Борьба мотивов — так называют социологи ситуацию, анало­гичную этой, — порождает довольно мучительные, чаще всего не­видимые со стороны, внутренние переживания. На выбор Актором конкретного варианта мотивации влияет ряд обстоятельств: ситуа­ция, собственная нравственная культура и, что самое главное, при­нятая в данном институте (или еще шире — в данном обществе) система ценностей, приоритетов. Последнее обстоятельство во мно­гом определяет (предопределяет) наиболее вероятный, типичный для данной системы социальных взаимодействий выбор.

Временно отклонимся от темы, чтобы сделать некоторые уточ­нения, разъяснения.

Первое. «Аскриптивность — достиженчество», как и «универса­лизм — партикуляризм», — это крайние позиции различных векто­ров социального континуума. Они имеют множество промежуточ­ных форм, исторических вариаций.

В своей крайней, исторически ранней форме аскриптивность проявляется в предпочтении, которое отдается родственнику, со­седу, земляку, человеку той же национальности и т.д.

В процессе социального развития возникают иные варианты ас-криптивности: предоставление привилегий, наследуемых детьми (сословная организация общества, престолонаследие монаршей власти и т.д.). Аскриптивность приобретает все более яркий отте­нок, который и ранее в ней присутствовал, — оттенок «близости к тебе, верности», предоставление привилегий людям, продемонст­рировавшим личную преданность (принцип личного служения), и др. Приобретают новый оттенок и вариации проявления аскрип-тивности: ориентация на связи, кумовство, а не на способности, квалификацию.

Современные вариации аскриптивности препятствуют успеху дела, достижениям — это подбор и выдвижение кадров по крите­риям не профессионализма, а личной преданности, родственных, дружеских связей, стремление окружить себя не профессионалами, а верными «слугами». Часто употребляемое ныне слово «команда» в одном обществе воспринимается как группа проверенных в деле, морально честных и порядочных профессионалов, а в другом — как несколько особо доверенных людей, которые не выдадут, ко­торые служат не делу, а «хозяину», которые дружат домами и т.д.

Универсализм прежде всего предполагает применение единого (универсального) критерия при оценке деятельности любого чело­века, при его нравственной (все должны быть честными, порядоч­ными) и юридически-правовой оценке (все должны подчиняться закону и нести одинаковую ответственность).

156

В современной жизни партикуляризм проявляется в наличии двойной морали (к подчиненным одни требования, к начальни­ку — другие), в предоставлении исключений, привилегий, экск­люзивных прав своим приближенным и т.д.

Аскриптивность тесно связана с партикуляризмом. Соответствен­но универсализм чаще всего тяготеет к ориентации на достижения.

Второе. Сами по себе альтернативы нейтральны, ни один из ■)тих вариантов не является безусловно хорошим или безусловно плохим — все зависит от конкретных условий, ситуации.

Так, есть обоснованный партикуляризм — предоставление льгот инвалидам, ветеранам, пенсионерам. Ориентация на такие аск-риптивные свойства, как детский или, наоборот, преклонный возраст партнера, плохое состояние его здоровья, является безус-иовным основанием для социальной поддержки больных, инва­лидов, детей, молодежи, стариков, предоставления им социальных льгот. Поэтому абсолютизация универсалистски-достиженческих критериев, полное пренебрежение аскриптивными началами мо-1 ут стать причинами цинизма и «бездушия» общества. В то же вре­мя безусловного порицания заслуживает практика, когда аскрип-гивные свойства (близкий родственник, знакомый) становятся основанием для приема на работу, выдвижения на ответственный пост и т.д.

Не может быть однозначно положительно или негативно оце­нена и ориентация на достижение. Конечно, исторически именно данная ориентация в своей неотвратимости оказалась способной уничтожить кровно-родственные, клановые предрассудки. В цент­ре ее находится индивид, способный и желающий достигнуть в жизни многого своими руками. Идеологическое выражение дости-женческой ориентации приобрело в США статус «американской мечты». Т. Парсонс, пытаясь найти «господствующую ценность», которая могла бы рассматриваться в качестве идейно-нравствен­ной основы существующей социальной системы, указывал (как и многие другие -социологи, политологи, философы, журналисты, политики) на стремление к достижению успеха. Американская культура характеризуется упором на достижение личного успеха. В США стал традиционным и приобрел большую популярность и идеологическую значимость образ-символ «человека, сделавшего самого себя».

Но подобная ориентация таит и серьезные нравственные и со­циальные негативные последствия.

Так, М. Мид, известный американский социальный антрополог, пос­ле многолетних исследований пришла к выводу, что стыд, пожалуй, сильнее всего ощущается в связи с неудачей... родителей, кото­рые не преуспели. Жизненная неудача осуждается нами как не-

простительный грех. Осуждение этого «греха» у нас сильнее, чем осуждение нарушения десяти заповедей. Неудача становится без­жалостным социальным прессом. Конечно, американское общество оказывает разностороннюю поддержку тем, кто аскриптивно не может достигнуть равного с другими успеха — инвалидам, больным и т.д.

Но вместе с тем осуждение жизненной неудачи очень ощутимо давит на человека. Страх получить «клеймо» неудачника становит­ся одной из наиболее распространенных причин девиантного (от­клоняющегося) поведения, в том числе преступности. Автор одной из самых известных концепций девиантного поведения Р. Мертон считает, что причиной девиации является расхождение между на­вязываемой обществом цели достижения личного успеха и тех воз­можностей, средств, которыми могут воспользоваться люди раз­личных слоев общества. Моральный мандат на достижение успеха осуществляет давление, принуждающее к тому, чтобы всячески до­биваться успеха, побуждает к использованию не только честных, но, если необходимо, и нечестных средств*.

Или другой пример. Патернализм, безусловно, является вариа­цией кровно-родственной аскриптивности по отношению к тем, кто служит тебе верой и правдой. На нем, в частности, организова­но (и достаточно эффективно) производство в Японии. Патерна­лизм рождает во многом бескорыстную заинтересованность хозяина в благополучии своих работников и заинтересованность работни­ков в успехах хозяина. Не патернализмом ли объясняется японское качество, для достижения которого, как показал опыт, необходи­мы особая моральная ответственность, чувство профессионально­го или иного долга?

Этот пример не только еще раз подтверждает идеологическую нейтральность рассматриваемых критериев, но и свидетельствует об относительности дихотомии, противопоставления аскриптив­ности и достижения. В определенных ситуациях ориентация на аск-риптивность является достаточно приемлемым средством для полу­чения высоких достижений. Опыт Японии позволяет выдвинуть предположение, что клановость, общинность подчас могут удачно соответствовать требованиям достиженческой ориентации.

Тем самым эффективная адаптация аскриптивных форм к инду­стриальному и постиндустриальному развитию позволяет предпо­ложить, что в некоторых ситуациях и некоторых культурах аскрип-тивность и достиженчество могут дополнять друг друга.

То же касается и альтернативы «эффективность — аффективная нейтральность». Казалось бы, желательно, чтобы Актор принимал решения аффективно нейтрально. Но зачастую чувства (гордость за

* См. подробнее¹ Мертон Р. Социальная теория и социальная структура// СОЦИС. — 1992. — № 2—4

158

свою профессию, чувство долга, призвания и. др.), т.е. аффекты, становятся основой высокозначимых действий подлинных профес­сионалов. Включая в систему альтернатив пару «эффективность — аффективная нейтральность», Т. Парсонс, по его собственному признанию, руководствовался стремлением оценить профессиональ­ную ориентацию, которая была бы «незаинтересованной», беско­рыстной (исключающей, например, рациональные расчеты врача относительно богатства пациента), желанием уместить в «одной аналитической схеме» и рационализм, и свойственные человеку нерациональные эмоции или аффект*.

Идеологическую нейтральность этой альтернативы следует рассмат­ривать и в более широком контексте. Так, известно, что у народов Востока считается приоритетным эмоционально-чувственное отно­шение к объекту. Это отнюдь не значит, что Восток лишен рациона­лизма, однако он не является приоритетным. И подобное отноше­ние к объекту в реальной практике нередко может быть более эф­фективным, целесообразным (пример, приведенный Т. Парсонсом, — тому подтверждение).

* * *

Вернемся к директору НИИ. Мы оставили его в раздумьях. Если для него важнее всего достиженческие и универсальные ха­рактеристики, то способный (хотя и не очень симпатичный дирек­тору) молодой ученый может надеяться на поддержку. Более того, все работники этого НИИ будут ориентированы на развитие своих профессиональных качеств, стремясь завоевать признание среди коллег, руководства благодаря не знакомствам, подхалимажу, а сво­им профессиональным успехам. Иначе говоря, утверждение дости-женческих и универсалистских критериев стимулирует профессио­нальную активность, инициативу, уверенность в наличии равных уни­версальных условий.

Если же в данном НИИ (или более широко — в обществе) процве­тает кумовство, отсутствуют единые универсальные требования, то такой нравственный климат вряд ли будет способствовать росту профессиональной активности и инициативы...

Подобные выводы вполне правомерны применительно и ко все­му оба1еству.

Тем самым мы получаем возможность начать анализ типов со­циально-исторической реальности на основе переменной мотива­ции социального действия Т. Парсонса. Определяющими, решаю­щими для выявления собственно социального содержания действий Т. Парсонс считал первые две из перечисленных альтернатив: «уни­версализм — партикуляризм»; «достижения — приписывания». Имен­но их вариации и сочетания позволяют вскрыть наиболее важные черты организации социальной жизни на том или ином историчес­ком отрезке времени.

* Парсонс Т. Система современных обществ, с. 227, 228.

159

В качестве базовых имеются два типа социально-исторической реальности.

Первый тип характеризуется доминированием партикуляристс-ки-аскриптивной мотивации социальных действий. Это, как пра­вило (по европейским меркам), традиционное общество (родовая община, раннефеодальное общество и т.п.). В центре ее биологи­ческая (кровно-родственная) и территориальная связь (совместное проживание родовой общины). Ведущая ориентация — принадлеж­ность человека к группе «своих» людей (а не его навыки, умения) и, соответственно, различные требования к «своим» и к чужакам.

Второй (идеальный) тип социально-исторической реальности характеризуется доминированием «универсализма» и «достижения». Это, по мнению Т. Парсонса, характерно для организации соци­альной жизни в современных западных странах.

Этот тип социально-исторической реальности формируется на основе признания всеобщего значения этических ценностей (хрис­тианства). Данные ценности и, что не менее важно, закон имеют универсальный характер, любые проявления партикуляризма, как правило, исключаются, и никто на них, как правило, не рассчи­тывает.

Этический и правовой универсализм тесно связан с достижен-ческой ориентацией, которая формирует деловитость, инициатив­ность, надежду на собственные силы, успех, а с другой стороны, уважение к людям, проявляющим инициативу, их поддержку или (по крайней мере) толерантное к ним отношение. Формируется здоровый индивидуализм (расчет на собственные силы, личная от­ветственность за себя, отсутствие социального иждивенчества). Ут­верждается идеология хшзненного успеха. Но достиженческая ори­ентация должна быть вписана в рамки строгих морально-этических и правовых норм, приоритетов в целях предотвращения игнориро­вания интересов других, проявления открытого воинствующего эгоизма.

Партикуляристско-аскриптивная мотивация не исчезает, но об- ласть ее распространения резко сужается, она вытесняется в сферу] малой семьи (значения более широких структур родства приобре- ^: тают преимущественно символический характер), проявляется в социальной благотворительности.

Рассмотренные два базовых типа социально-исторической ре­альности — это идеальные типы, в которых сконцентрированы лишь наиболее важные переменные, признаки. В реальной социальной жизни они наполняются многими новыми краскам и оттенками, существуют как в более совершенных, так и в переходных формах.

160

Как видим, по мнению Т. Парсонса, партикуляризм и аскрип-гивность представляют собой архаичные, а достиженчество и уни­версализм — более развитые, современные (модерные) способы «ориентации на другого». Но реальная жизнь намного противоречи­вее, чем идеальные схемы, которыми пользуется ученый.

И еще несколько слов. Аскриптивно-партикуляристский тип со­циальных действий и соответствующая организация общественной жизни в наибольшей мере характерна для традиционного общества как на Востоке, так и на Западе, т.е. характерна для всех стран на определенной ступени их развития. Вот почему не совсем правы те, кто приписывают черты традиционного общества (общинность, к примеру) только Востоку. Это общечеловеческая форма истори­ческого развития организации социальной жизни. В странах Даль­него, Среднего и Ближнего Востока, Латинской Америки она со­хранилась, но надолго ли — это еще вопрос.

Некоторые элементы аскриптивности эффективно приспосаб­ливаются (по крайней мере пока) к новым условиям и развивают­ся (например, патернализм в японском обществе). Однако во мно­гих странах на фоне современных промышленных технологий зри­мо проявляются клановость, отсутствие универсализма в примене­нии закона, льготы, исключения для приближенных к власть пре­держащим, подбор и выдвижение кадров не по профессиональным и деловым качествам, а по степени знакомства, родства, личной преданности и т.д.

Каково же российское общество с этой точки зрения? Одно­значно ответить крайне сложно.

В проведенном нами социологическом исследовании «Московс­кий студент: проблемы и настроения» (опрошено более 1300 сту­дентов 2-х и 4-х курсов всех типов вузов Москвы) изучалась, в час­тности, мотивация учебной деятельности студентов. Базовым был вопрос: «Что, по вашему мнению, более всего необходимо сегодня молодому человеку для жизненного успеха? Подчеркните не более трех ответов». Ответы представлены в табл. 1.

Анализируя результаты, мы сделали следующие выводы: «Сле­дует учесть, что мотивация достаточно сложное и, самое главное, чуткое духовное образование. Она аккумулирует жизненные наблю­дения человека, его размышления, как живут люди, что сегодня важнее, а что отступает на задний план. Являясь же побудительной силой деятельности человека, его конкретных социальных действий, мотивация определяет устремления человека, смысл его активнос­ти, практических выборов.

Данные, приведенные в таблице, есть своеобразный результат нашей современной жизни, ее изгибов, тенденций, прокладываю­щих себе путь через зигзаги, отступления и т.п. Не является ли тот факт, что безусловным лидером среди условий жизненного успеха

6 Об

щля социоло!ия

161

 

давляющее большинство американских богачей (сейчас в США насчитывается 3,5 млн. миллионеров) закончили обычные государ­ственные (бесплатные) школы и заработали свои миллионы тяж­ким и честным трудом, работая по 55 часов в неделю*.

Согласитесь, по общему признанию, провалы в экономике, политике за последние годы во многом были вызваны предостав­лением льгот, привилегий фирмам, банкам, которые имели дос­туп к верхам (вспомните альтернативу «партикуляризм — универ­сализм»). И если задуматься, в чем природа тех неимоверных труд­ностей преобразований в нашей стране, то мы вынуждены будем признать, что главная сложность, главная проблема — сами стан­дарты, образцы социальных действий, в которых велико влияние аскриптивно-партикуляристской ориентации. Вспомним звучащее как предупреждение высказывание М. Вебера о том, что капита­лизм возникал много раз и в разных местах планеты; каким он становился — авантюристическим, бюрократическим и т.д., — зависело от типа социальных действий, «ориентации на другого», из которых «соткана» социальная жизнь того или иного общества.

И последнее. Социально-исторические типы мотивации соци­ального действия, предложенные классиками мировой социологии, дают лишь общие ориентиры для понимания особенностей органи­зации социальной жизни у того или иного народа на определенном отрезке его истории. Специфика общества, в частности российско­го, не всегда может точно и корректно соответствовать этой выра­ботанной на основе западноевропейского исторического опыта клас­сификации. На наш взгляд, самая ответственная и важная задача нашей социологической науки — разработка на основе опыта ми­ровой социологии более гибкой, точной системы признаков соци­альных действий, которая давала бы более точное понимание орга­низации социальной жизни в России. Но есть ли у нас свои веберы, парсонсы?..

Мы закончили анализ исходных элементов социальной жизни... Реальную социальную жизнь можно сравнить со своеобразным жи­вым ковром, в котором сплетаются узоры и фрагменты, состоя­щие, в свою очередь, из элементарных узоров, в основе которых — нити. Мы попытались изучить первооснову «ковра», понять, что, как и в какой степени может оказать воздействие на него.

Особое внимание мы уделили социальному действию, своеоб­разному элементарному «узлу» этого ковра, в котором, образно говоря, сплелись нити, начала социальной жизни. Теперь становит­ся ясным и путь дальнейшего анализа:

^: См.: АиФ, 1997, № 24.

163

а) взаимодействие как сцепление социальных действий; систе­
мы социальных действий (социальные системы).

Мы постараемся изучить выработанные и отобранные обществен- ■ но-исторической практикой функционально целесообразные прин­ципы, тенденции интеграции людей в простые и сложные соци­альные формы;

б) культура — с одной стороны, как система «изобретений»,
способствующих удовлетворению потребностей людей, с другой
стороны, как символическое средство интеграции, объединения J
людей на основе разделяемых стандартов поведения;

в) личность как единственное реальное действующее лицо со­
циальных процессов, вдыхающее жизнь в социальные структуры.

Раздел III.

СОЦИАЛЬНЫЕ

ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ: ФОРМЫ, ТИПЫ И ПРИНЦИПЫ РЕГУЛЯЦИИ

Глава VII. Социальные взаимодействия: их разновидности и принципы регуляции § 1. Социальная связь

I

I

действий обоих партнеров по отношению друг к другу, возобновля-смость (и не только действий, но и их координации), устойчивый интерес к ответным действиям своего партнера отличают социаль­ное взаимодействие от единичного социального контакта, делают его главным предметом социологического анализа.

Яркий пример взаимодействия —учебный процесс. Преподаватель, готовясь к лекции, отбирает материал с учетом интересов студен­тов. Он мысленно прогнозирует их реакцию, анализирует, позволит ли предложенный материал глубже освоить изучаемую науку и т.д. В ходе лекции студенты воспринимают материал в зависимости от того, насколько они считают данную науку важной для своей подго­товки, насколько материал логичен, убедителен, доходчив; одни ув­леченно работают, другие записывают объяснения преподавателя лишь в силу того, что это необходимо делать, а третьи не испытыва­ют никакого интереса и не считают нужным это скрывать... Гото­вясь к новой встрече со студентами, преподаватель корректирует свою программу действий с учетом результатов предыдущего за­нятия (углубляет одни разделы, облегчает другие, уясняет, какой стиль взаимоотношений целесообразно избрать, и т.д.).

В приведенном примере присутствует основной элемент соци­ального взаимодействия — глубокая и тесная координация системы действий партнеров.

Как и всякая связь, взаимодействие может быть прямым (как в приведенном примере) и опосредованным.

Ректор вуза взаимодействует со студентами чаще всего опосредо­ванно, вырабатывая стратегию развития вуза, совершенствуя учеб­ную деятельность, подбирая ведущие кадры вуза и т.д., — все это сказывается на качестве подготовки студентов, конкурентоспособ­ности выпускников вуза, престиже института.

В целях удовлетворения своих решающих потребностей человек входит в глубокое, возобновляемое взаимодействие с другими людь­ми, обществом в целом. И труд, и образование, и здравоохране­ние, и многое другое, без чего мы не можем жить, базируются на скоординированных, взаимообязывающих, надежных и устойчи­вых связях — взаимодействиях. Происходит глубокое, образно го­воря, социальное взаимопроникновение, которым индивид в сво­их же интересах не может пренебречь, от которого он, по сути, не может уклониться. Пытаясь найти поддержку у других, желая, что­бы эта поддержка была устойчивой, надежной, человек берет на

себя немалые обязательства.

* * *

Социальное взаимодействие (интеракция) как регулярный, ус­тойчивый взаимообмен Акторов социальными действиями — глав­ный, приоритетный предмет социологического анализа.

Социологи не ограничиваются констатацией важности изуче­ния взаимодействий, стремясь обнаружить первичный, скрытый от

169

глаз механизм социальных взаимодействий, докопаться до осязае­мых его «винтиков» и «сцеплений».

Первую такую попытку сделал Э. Дюркгейм в ходе анализа со-циального разделения труда, которое возникает как средство пре­одоления конкуренции, средство избежания конфликта между про­изводителями одинаковой продукции, услуг и т.д. М. Вебер с уди- { вительной точностью, социологической однозначностью описал суть многих социальных феноменов, и прежде всего механизма осуще­ствления власти. Учитывая традиции классиков социологии, следуя одному из основополагающих требований социологии — использо­вать не общие размытые рассуждения, а конкретный анализ реаль­но обнаруживаемых социальных явлений, мы постараемся вскрыть

механизмы социальных взаимодействий. 1

* * * .1

Актор и его партнер, вступая в социальную связь, стремятся 1 удовлетворить свои потребности. Следовательно, социальная связь предполагает взаимные ожидания каких-то услуг, ресурсов, кото­рые каждому из партнеров необходимы. Иными словами, социальную связь можно представить себе как обмен материальными, мораль­ными, эмоциональными и т.п. услугами, ресурсами.

Не случайно ученые, стремившиеся установить элементарные, осязаемые основы социальных взаимоотношений, проанализиро­вать их на «молекулярном» уровне, основывали свои исследования на обменном подходе.

В той или иной форме это характеризовало некоторые идеи Г. Зиммеля и Т. Парсонса. Центром своего понимания социальной жизни сделали социальный обмен Д. Хоманс, П. Блау и их последо­ватели.

Использование этого подхода способствует достаточно убеди­тельной, ясной трактовке не только самых элементарных взаимо- ; связей между Акторами, но и складывающихся на их основе, но к ним не сводимых сложных социальных взаимоотношений. Хотя у : некоторых авторов использование обмена в качестве основы своих исследований сводится нередко к банальностям.

Некоторую антитезу теории социального обмена в трактовке природы взаимодействий представляли идеи Д. Мида и других представителей символического интеракционизма. Они делали акцент на том, что любое устойчивое взаимодействие возможно лишь на основе взаимного признания партнерами единых крите­риев, ценностей, норм, символов. Данное очень существенное уточнение, бесспорно, углубляет понимание механизмов взаи­модействия.

Анализируя механизмы социальных взаимодействий, мы будем опираться на многие идеи, выработанные как в теории социально-

го обмена, символическом интеракционизме, так и в работах Э. Дюркгейма, М. Вебера и др.

Мы остановимся на основных разновидностях взаимодействий, проанализируем ведущие принципы регуляции любых социальных интеракций, которые составляют основу всей системы социальных взаимодействий, проанализируем средства обмена, их иерархию, логику применения. И наконец, мы попытаемся проанализировать основные конфигурации взаимодействий (конфликт, сотрудниче­ство, власть и др.).

§ 2. Разновидности социальных взаимодействий

Представляя социальную жизнь как социальный обмен, следует сделать ряд существенных уточнений.

Принципы, которые мы собираемся анализировать, регулиру­ют обмен в процессе самовозобновляемых, регулярных социальных связей — взаимодействий. В ходе социального контакта эти прин­ципы могут и не действовать: Актор может мало заботиться о том, будет ли его поведение вызывать желание у его партнера возобнов­лять связь, не нанесет ли подобный обмен ущерб ему самому, мо­жет проявлять или излишнее великодушие, или излишнюю ску­пость и т.д. При наличии одноразовых, несистематических контак­тов люди иногда ведут себя совершенно иначе, чем при наличии устойчивых взаимоотношений, имеющих к тому же определяющий характер.

Все отношения обмена предполагают получение вознаграждения в обмен на плату — издержки. Необходимость компенсировать по­лучение благ, чтобы по-прежнему получать их, и является «пуско­вым механизмом» социального взаимодействия (или, по выраже­нию П. Блау, «социального притяжения»). Именно то, что взаимно вознаграждается, имеет тенденцию к регулярности, самовозобнов-ляемости. На этой основе возникают взаимные ожидания того, что эффект нового акта взаимодействия будет таким же. Любой регу­лярный социальный обмен тем самым стремится к гарантиям вза­имности. Но в одном случае эти гарантии могут быть оговорены заранее, а в другом строятся на доверии.

Соответственно, социальные взаимодействия как обмен могут иметь несколько разновидностей.

Обмен на основе определенных договоренностей, которые могут быть оформлены в виде договора, контракта, устава, закона, скреп­лены печатью, а могут и не иметь формализованного характера (ус­тная договоренность), предполагает, что обязательства сторон,

171

объем услуг, сроки оказания ожидаемой услуги, форма возврата ; и т.д. строго оговорены.

При наиболее распространенном диффузном (нежестком) обме- < яе точная плата за услугу, форма и сроки оплаты могут не оговари- ■* ваться. Человек предоставляет услугу, приходит на выручку по соб­ственной инициативе. Главным при этом является как ожидание взаимности (в перспективе), так и доверие Актора к получателю услуги, который сам принимает решение, как, когда и в какой форме расплатиться, вознаградить за услугу. Он имеет свободу вы­бора, но во многом иллюзорную — ведь если расплата оказывается явно ниже приемлемой или вообще не наступает, партнер лишает­ся доверия и обмен с ним прекращается. Восстановить доверие на­много труднее, чем возобновить оговоренные формы взаимодей­ствия. Как отметил П. Блау, типы обмена, предполагающие добро­вольное и инициативное предоставление выгод и услуг другому, вовлекают «факторы, создающие диффузные» (жестко не обозна­ченные ни по срокам, ни по форме услуги) будущие обязатель­ства, не специфицированные четко, при которых природа возврата не может оговариваться, и по большей части оставлена на усмотре­ние того, кто его осуществляет»*.

Социальная жизнь представляет собой постоянное переплете­ние, взаимодополнение договорных и диффузных форм социаль­ного обмена.

Договорные формы наиболее отчетливо проявляются в экономи­ческой сфере; социальный обмен здесь приобретает форму сделки, в которой строго оговорены объем услуг, сроки их возмещения, стоимость и т.д. Ценник на сыре — это не что иное, как открыто заявленная цена услуги, при соблюдении которой владелец готов произвести с вами обмен; договорная форма пронизывает соци­альный обмен в организации между руководителем и подчиненны­ми (контракт) и т.д. Широко развиты договорные формы взаимо­действия в политической жизни (договоры между (Государствами, партиями, договор о коалиционном правительстве, договоры меж­ду политическими деятелями о координации деятельности и др.).

По существу и взаимодействия между государством и граждана­ми также носят договорный характер (в качестве договора может рассматриваться конституция).

Диффузность (нежесткость) в чистом виде проявляется в обме­нах, имеющих прежде всего, если так можно выразиться, мораль­но-этическое содержание: дружба, соседство, взаимоотношения родителей и детей, партнерство. Мы не согласны с авторами, ут-

* См.: Култыгин В.П Концепция социального обмена в современной социоло­гии// СОЦИС. — 1997. — № 5, с. 95.

— 172

верждающими, что социальный обмен — это только диффузный обмен. В этом случае из социального обмена выпадают экономичес­кий обмен, обмен в политической сфере жизни общества, взаимо­действия в организации. Однако именно диффузный обмен являет­ся наиболее массовым. Как экономическая сделка, так и полити­ческий договор, контракт сотканы из общесоциальной ткани, в которой стороны добровольно предоставляют услугу на основе ожи­даний взаимности и доверия к партнеру.

Вы покупаете в магазине сыр и надеетесь, что вас не обманут, т.е. качество сыра будет соответствовать указанной цене. А если вас обманут? Вряд ли вы станете обращаться в суд — скорее всего, вы перестанете доверять этому магазину, этому производителю. Вы слушаете предвыборные речи кандидата в депутаты или в пре­зиденты, который клянется, что выполнит свои обещания, а в про­тивном случае «готов лечь на рельсы»... Доверяя ему, ожидая вы­полнения обещаний, вы добровольно голосуете за него. И лишь через определенное время, убедившись в тщетности своих ожида­ний, вы откажете ему в доверии.

Сколь бы ни были жесткими договорные формы социального обмена, они базируются на таких нежестких материях, как ожида­ние, доверие и т.п. Можно сказать, что система социальных взаи­модействий пронизана доверием, ожиданием взаимности. По каж­дому поводу не станешь обращаться в суд, надеяться на каратель­ные органы. Основная масса обменов между людьми в обществе осуществляется в кредит, на основе риска, ожидания взаимности, на основе доверия.

Диффузный социальный обмен, предполагающий доброволь­ность, доверие к партнеру, является фундаментальной основой повседневной жизни. Одаривать других и не ждать тотчас ответного вознаграждения, оставив его на совести получателя услуги, дове­рившись его такту, обязательности, — именно это составляет ос­нову социальных взаимодействий.

Вот почему роль таких факторов, как честность, верность дан-I ному слову, является главным гарантом эффективности всей сис-: темы социальных взаимоотношений, взаимодействий. Если в об­ществе нет «климата ответственности», любые договоры, угроза санкций будут бесполезными.

«Диффузность — жесткость» — это лишь один из векторов ог­ромного многообразия взаимодействий. Другой вектор — «прямые-косвенные интеракции».

Чтобы точнее понять, как организуется социальная жизнь, как она регулируется, нельзя ограничиваться изучением лишь прямых (простых) интеракций между индивидами (хотя они и наиболее наглядны). Взаимодействия (и, соответственно, обмен вознаграж­дениями) могут быть как простыми, непосредственно-двусторон-

ними, так и сложными, опосредованно-косвенными, когда взаи­модействия осуществляются через три-четыре лица и т.п.

Так, между учителем и учеником (его семьей) может осуществлять­ся простой, прямой обмен (плата за репетиторство и т.п.) или слож­ный, опосредованно-косвенный обмен (учитель преподает в госу­дарственной школе, но государство выплачивает ему зарплату из суммы налогов, в которую входят и налоги, выплаченные родителя­ми учеников).

В современном обществе доля косвенных интеракций очень боль­шая, если не доминирующая. Актор, как правило, вознаграждает одних, а расплачиваются другие.

В этом случае речь идет скорее о взаимодействии индивида с социальной группой, социальными организациями, обществом.

Другой вектор: обмен осуществляется на уровне как индивидов, так и социальных групп, общностей.

Преподаватели вузов как социально-профессиональная группа мо­гут высказать неудовлетворенность той платой, которую общество в лице государства предоставляет им за их высококвалифицирован­ный труд. Демонстрации, митинги, забастовки есть не что иное, как проявление неудовлетворенности данных социально-профессиональ­ных групп вознаграждением, получаемым ими за свой труд.

Принципы регуляции взаимодействий, которые мы будем рас­сматривать, на наш взгляд, носят всеобщий характер. Они реализу­ются как в индивидуальном, так и в групповом обмене, касаются как прямых, так и косвенных интеракций, проявляются как в же­стких, так и в диффузных социальных взаимодействиях.

§ 3. Принципы регуляции социальных взаимодействий

/. Принцип личностной целесообразности (так называемый прин­цип «минимакса»): Актор (индивидуальный или групповой) в ходе взаимодействия стремится максимизировать вознаграждение и ми­нимизировать затраты, издержки. Максимизация вознаграждения может ожидаться как тотчас, так и в будущем. При этом важно учитывать два обстоятельства. Первое: вознаграждение (и затраты) могут быть и материальными, и моральными (одобрение, поощре­ния, поддержка, уважение и т.п.), и интеллектуальными (знания, квалификация) и т.д. Второе: человек измеряет пользу или вред от обмена, используя определенные социокультурные критерии — ценности, которые становятся мерилом. То, что в одном обществе может считаться выгодным, в другой системе ценностей теряет значение выгоды...

Далее. Предположим, взаимодействия с каким-то человеком в ос­новном вызывают у вас беспокойство, раздражение, неудовлетво-

174

ренность, т.е. наносят вам ущерб. Вполне естественно, что вы пыта­етесь прекратить взаимодействие с ним. Однако вполне возможно, что этот человек—ваш руководитель, который, несмотря на ущерб, приносимый вам, обеспечивает вас выгодными заказами, работой. Другой вариант: несмотря на неудовлетворенность взаимодействи­ями с руководителем, вы не рискуете увольняться, поскольку не уверены, что в силу возраста или квалификации сможете найти другое место работы. Или вас удерживает тот факт, что вы работа­ете в престижном учреждении, что придает вам дополнительные преимущества, вызывает уважение со стороны окружающих и т.д.

Как видите, человеку приходится «взвешивать» совокупное воз­награждение и затраты. Взаимодействие продолжается, пока сово­купное вознаграждение перевешивает затраты, т.е. цена (если мож­но использовать этот экономический термин), которую платят это­му человеку в этой системе взаимодействия, достаточно высока и устраивает его.

Далее. Надо помнить, что люди в зависимости от их способнос­тей, возможностей могут соглашаться на разную цену. Кроме того, в разных системах взаимодействия эта цена различна: если на перифе­рии кандидат наук — это значимая фигура, то в ведущих московских вузах и научно-исследовательских институтах его статус гораздо ниже.

Следовательно, согласно первому принципу регуляции соци­альных взаимодействий социальная связь приобретает устойчивый, возобновляемый характер, т.е. приобретает качество взаимодействия, лишь в том случае, если соответствуетушчнооинои (слово «личность» здесь употребляется условно — это может быть индивидуальный или групповой субъект) целесообразности, т.е. затраты не превыша­ют вознаграждения. Из принципа личностной целесообразности следуют еще два побочных вывода:

• чем большую выгоду ожидает Деятель от взаимодействия с
другим субъектом (другими субъектами), тем более вероят­
но, что он предпочтет взаимодействие именно с этим субъек­
том (этими субъектами);

• люди склонны выбирать те линии взаимодействий, которые
предвещают им наибольшую выгоду в данной ситуации,
данной сети взаимодействий.

Принцип целесообразности в более сложной форме пробивает себе путь и в опосредованных связях, например «личность — обще­ство», «личность — государство».

Социальная среда, конкретная сеть социальных связей и зави­симостей может быть признана Деятелем разумной, целесообраз­ной в том случае, если издержки, которые он несет за такие эф­фекты социального, как «порядок», «сложение и координация сил и умений», «разделение труда и функций», дают достаточное воз­награждение, возможности для удовлетворения собственных жиз-

175

ненных целей. На уровне социума люди постоянно находятся в по­иске этой меры, идет переустройство этих связей на основе изме­нения механизма регуляции.

Общество может быть организовано таким образом, чтобы обеспе­чить оборону от внешнего врага, что требует серьезных жертв от каждого (удлинение рабочего дня, снижение уровня материального благосостояния и т.д.). Ожидаемое вознаграждение, несомненно, превышает затраты. Но в мирное время (когда отпала вражеская угроза) затраты явно превышают положительный эффект. Люди начинают испытывать желание изменить этот порядок социальных взаимоотношений (именно поэтому тоталитарный режим так упор­но пугал население военной угрозой).

Или рассмотрим взаимоотношения гражданина с государством: если государство не способно защитить его от насилия, дезоргани­зации экономической жизни, если в своем государстве человек стал беженцем, признание им государства, уважение к нему резко сни­жается.

//. Принцип взаимной эффективности интеракций. Деятель оце­нивает разумность, эффективность взаимодействий, как прямых, так и опосредованных с точки зрения личностной целесообразнос­ти. Но ведь и его партнер по связям также пытается определить, насколько вознаграждение превышает его затраты. Вполне возмож­но, что оценка эффективности социальной связи будет различной: то, что для одного «дешево», для другого может быть «дорого».

Предположим, вы являетесь участником карточной игры. После не­скольких крупных выигрышей вы собираетесь выйти из нее — ведь вряд ли такие подарки судьбы будут бесконечными. Но компаньо­ны по игре возражают: они в проигрыше, вы забрали значительную часть их средств и, выйдя из игры, не оставите им шансов хотя бы на возврат средств. Следовательно, у вас одни критерии, у них — другие. Возникает необходимость поиска компромиссного вариан­та, который устроил бы всех.

Другой пример. Предположим, вы талантливый актер, вам дают луч­шие роли, вы постоянно заняты в спектаклях. Вас это вполне уст­раивает: вы развиваете свой талант, ваша известность растет. Воз­награждение велико, и вы считаете это справедливым. А как счита­ют менее талантливые члены труппы? Какие у них в этом случае пропорции затрат и вознаграждения? Годы уходят, а им приходит­ся по-прежнему исполнять второстепенные роли, которые не дают им возможности проявить свои способности, и т.д. Зреет недо­вольство, конфликт. Необходимо найти компромисс, дать возмож­ность и другим актерам, пусть и не столь блистательным, получать первые роли,

«Поступай по отношению к другим так, как ты желал бы, что­бы они поступали по отношению к тебе» — великая, простая исти­на, ставшая нравственным правилом человеческого общежития.

Г. Зиммель считал конституирующим следующий принцип об­щения: «Каждый должен иметь столько возможностей удовлетво-

176

рять свое влечение к общению, насколько это совместимо с точно такой же степенью удовлетворения этого влечения всеми другими... Каждый должен дать другим такой же максимум ценностей... кото­рый совместим с максимумом этих ценностей, полученных им са­мим...»*

Какие выводы мы можем сделать?

Связь должна быть взаимно эффективной и для Деятеля, и для его партнеров. Это залог ее устойчивости, регулярности, признак социального равновесия, достигнутого в системе социальных свя­зей. Если интересы одной из сторон ущемляются, она будет стре­миться пересмотреть эти связи, по-новому их отрегулировать.

Начиная анализ социального действия, мы подчеркивали, что импульс желаний, исходящий от самой личности (группы, нации и т.д.), преломляется через барьеры, ограничения, которые дикту­ет ситуация. Требования взаимной эффективности, взаимной целе­сообразности социальных взаимодействий партнеров могут суще­ственно ограничить «аппетит» Актора. Если он заинтересован в во­зобновлении взаимодействия с конкретным партнером, он вынуж­ден считаться с его интересами. Конечно, если претензии партнера не устраивают Актора, он будет искать другого партнера. Но если партнер обладает уникальными способностями, свойствами, имеет доступ к уникальной информации и т.д., Актор вынужден будет существенно ограничить свои запросы, чтобы любыми способами заполучить этого партнера.

Принцип взаимной эффективности порождает два важных вы­вода:

• социальное взаимодействие всегда предусматривает некий
компромисс, т.е. каждый партнер вынужден считаться с
интересами напарника и при необходимости ограничивать
свои притязания;

• партнеры чаще всего обладают различными по ценности
способностями, ресурсами, и, соответственно, претендуют
на различное вознаграждение со стороны своего напарника.
В этом случае взаимодействие как регулярная, возобновляе­
мая связь осуществляется в том случае, если оба партнера
согласны, чтобы вознаграждение было несимметричным: один,
обладающий большими способностями, получает больше
материальных вознаграждений, прав, привилегий, чем дру­
гой. Но и менее способный тоже должен получать вознаг­
раждение, которое хотя бы немного превышало его затраты
в этом социальном обмене.

Зиммель Г. Избранное. Т. 2. — М., 1996, с. 492—493.

177

Иначе говоря, эквивалентность обмена между партнерами, пре­доставляющими неравные по ценности и сложности услуги, вос­станавливается посредством неэквивалентности вознаграждений.

///. Принцип взаимного признания критериев обмена обоснованны­ми (легитимными) — принцип единого критерия. Для того чтобы вза­имодействие состоялось, участники социальных связей (системы) должны руководствоваться едиными критериями оценки вознаг­раждения. Состоится ли ваша покупка (обмен), если за не очень качественный, по вашему мнению, продукт продавец на рынке потребует от вас высокую (на ваш взгляд) цену?

Если два завода не договорятся о приемлемой для обеих сторон цене, взаимодействие не будет налажено. Если преподаватель бу­дет руководствоваться одними посылками (например, студенты дол­жны выполнять требования преподавателя готовиться ко всем за­нятиям независимо от того, насколько преподаватель сумел увлечь студентов своим предметом), а студенты — другими (например, не­обходимо изучать лишь то, что наверняка пригодится в будущем, и то, что интересно), то между ними не будет достигнуто взаимодей­ствия, что приведет к конфликту.

Применяя единый критерий (взаимно признаваемый обоснован­ным, разумным), единые «правила игры», ценности, шкалу их при­оритетов, партнеры, доверяя друг другу, спокойно и уверенно во­зобновляют свои связи, придают им устойчивый, регулярный ха­рактер. Наличие единых взаимно признаваемых обоснованными, ле­гитимными правил игры, норм, ценностей является условием со­гласия, стабильности взаимодействия двух партнеров. Кроме того, находясь в непосредственном контакте, используя метод дискуссий, проб и ошибок, партнеры могут и сами выработать единые крите­рии (вспомните пример с карточной игрой). Когда же речь идет о групповых взаимодействиях, опосредованных социальных взаимо­действиях, системах, комплексах взаимодействий Актора с обезли­ченными социальными образованиями, системами (государство, народ, коллектив и т.д.), наличие единых критериев становится ос­новой налаживания социальных обменов, согласия во всей системе социальных взаимодействий, обществе. Эти единые разделяемые кри­терии становятся своеобразными символически-культурными скре­пами (особое значение данного принципа обосновано символичес­кими интеракционистами), которые соединяют людей. Отсутствие же единых критериев порождает отсутствие согласия, стабильности.

Согласованность, сопряженность, единство регуляторов соци­альных связей — это важнейшее условие развития как отдельных линий взаимодействия, так и функционирования всего общества в целом. Одна из самых сложных и драматичных проблем социальной жизни — это выработка единства в понимании «правил игры», все­общая легитимация тех или иных идей, ценностей.

178

Отсутствие в обществе, социальной группе, организации объе­диняющих (разделяемых) жизненных ценностей, идеалов, норм имеет опасные последствия. В подобной ситуации невозможна ус­тойчивая система возобновляемых взаимодействий. Конечно, дос­тичь полной гармонии в понимании ценностей вряд ли когда-ни­будь удастся. Но чем шире область сопряжения, единства ценнос­тей, тем прочнее и мобильнее общество.

IV. Принцип социальной дифференциации. Мы уже подчеркивали, что взаимодействующие партнеры обладают разными способностя­ми, и, соответственно, обмен между ними носит несимметричный характер.

Люди, обладающие большими ресурсами, признаваемыми в дан­ной системе взаимодействий дефицитными (знаниями, имуществом, силой, способностями, связями и т.п.), вызывают желание взаи­модействовать с ними у большого числа партнеров, для которых эти ресурсы представляются важными. Взамен люди, обладающие «дефицитом», могут потребовать определенных преимуществ — как материальных, так и моральных (уважение, признание, привиле­гии и т.д.).

Здесь важны два побочных момента:

• заинтересованность многих в установлении регулярных свя­
зей с людьми, способными предоставить значительное число
ресурсов, особенно ценных в данном обществе. Подобные
люди становятся центром целой сети взаимодействий и
способны не только оказывать влияние на многих, но и
сохранять эту сеть как целое, как систему — это является
своеобразным прообразом таких централизованных сис­
тем взаимодействий, как государство, организация, се­
мья и т.д.;

• готовность этих многих людей признать за лицами, облада­
ющими «дефицитом», особые привилегии, права, что яв­
ляется элементарным проявлением социального преимуще­
ства, неравенства.

Связь особого социального положения с обладанием особо ценны­ми ресурсами подтверждена эмпирически. Причем подобное поло­жение характерно даже для общинного уклада социальной жизни. Исследование общественной жизни папуасов Кивай (Новая Гви­нея), проведенное Г. Ландтманом, подтвердило, что зачатки соци­альной дифференциации в зависимости от способности предос­тавлять важные услуги наблюдаются уже в примитивном обществе. Он обнаружил, что, несмотря на видимость всеобщего равенства (все мужчины выполняли одинаковую работу, никто не имел ни слуг, ни рабов, ни у кого не было собственного дома), некоторые папуа­сы имели возможность принимать большее количество гостей, чем другие, поэтому занимали несколько более высокое положение и

179

пользовались уважением. Воины, гарпунеры и колдуны также име­ли более высокий статус. В то же время слепые, больные и другие неполноценные люди имели более низкий статус и вынуждены были в определенной степени поддерживать мнения других по общим вопросам.

В исследовании «Общество на углу улицы» У. Уайта лидер шайки Док обладал такими ресурсами, как сила, сообразительность, вер­ность данному слову. Это поставило его в положение лидера, снис­кало уважение: большое число участников шайки ощущали потреб­ность в его услугах.

Кстати, что такое лидер? Часто при определении этого понятия внимание акцентируют на особенностях темперамента, стиля по­ведения. Не отрицая значения этих факторов, следует определять это понятие в базисном, социологическом ракурсе — это облада­ние способностями стратегического мышления, квалификацией, способностями генератора идей, организатора, наличие связей и т.д. Эти дефицитные ресурсы и ставят человека в положение, при котором многие участники группы начинают зависеть от него, ува­жать его, подчиняться ему, предоставлять определенные привиле­гии (право выступать от имени группы, принимать решения, обя­зывающие других к определенному поведению, и т.д.). Причем по­нятие об особо ценных, дефицитных ресурсах в научных учрежде­ниях и, предположим, в промышленных фирмах различно. Иными словами, в разных обществах, культурах, ситуациях ценным ресур­сом будут считаться различные способности, свойства и т.д. В од­ном случае это обусловлено спецификой деятельности (в научном коллективе, конечно, генерирование новых крупных исследователь­ских идей будет признано особо ценным ресурсом), в другом слу­чае — традицией, культурными нормами.

Приведем любопытный пример Д. Фрезер предложил следующее объяснение феномена кроскузенного брака (запрет прямого брака и разрешение перекрестного брака) у австралийских аборигенов: не имея возможности предоставить равноценный по значимости эквивалент за женщину-работницу, хранительницу очага (женщина была главным богатством, самым ценным ресурсом), туземец был обязан отдать в качестве компенсации свою сестру или дочь В результате у аборигенов тот из мужчин, у кого было много сестер, жен, считался богачом, к нему относились с уважением, предостав­ляли привилегии, полномочия при решении общих дел, его мнение было особенно важным. Тот, кто не имел сестер, считался бедняком и был обречен остаться холостяком.

Как видим, доступ к признаваемым в данном обществе особо ценным (как материальным, так и нематериальным) ресурсам, об­ладание ими становится фактором, существенно воздействующим

* См : Смелзер Н Социология — М , 1994, с. 275 180

I

на организацию социальных взаимодействий между социальными субъектами, одним из важных системообразующих элементов соци­альной реальности. Один из участников обмена получает преимуще­ства перед другим: или большее материальное вознаграждение, или большая престижность, или большая степень уважения, а в особых случаях — прямое подчинение партнера его распоряжениям.

Обладание особо ценными ресурсами может быть достигнуто благодаря собственным усилиям (квалификация, профессионализм, моральные качества) или получено по наследству (богатство, род­ственные связи с высшими кругами общества). Соответственно, те или иные привилегии могут быть получены в ходе, например, за­воевания должности (человек, назначенный руководителем пред­приятия начальником отдела, получает право распоряжаться под­чиненными) или аскриптивно (престолонаследие, права отца или матери по отношению к детям).

Организация социальной жизни существенно зависит от того, доступ к какого вида привилегиям, правам в данном обществе да­ется от рождения (аскриптивно) или достигается.

В первом случае для обретения привилегий, особых прав чело­век (царь, король, владелец унаследованной личной фирмы и др.) не обязательно должен обладать необходимыми ресурсами, квали­фикацией, талантом, что так или иначе сказывается на качестве осуществления привилегий и полномочий.

В заключение сделаем одну существенную оговорку. Во всех из­ложенных сюжетах процесс получения привилегий людьми, обла­давшими особо ценными ресурсами, рождался как бы «на наших глазах». Это сделано с целью возможно глубже понять суть подоб­ных процессов. Между тем в более или менее развитом обществе значимая часть привилегий, прав, престижа уже закреплена за оп­ределенными профессиями, должностями, общественными пози­циями (ученый, президент, староста группы, начальник отдела, заведующий кафедрой и др.), что является следствием закрепле­ния, укоренения определенных взаимодействий, правил игры, норм, в соответствии с которыми происходит взаимообмен услуга­ми в развитом обществе. Но и в развитых обществах привилегии могут рождаться «на наших глазах». Яркое доказательство этого — образование неформальной группы, точнее, завоевание в ней мес­та лидера человеком, проявившим наиболее ценные для задач, ре­шаемых данной группой, способности, умения, связи и т.д.

V. Принцип равновесия в системе социальных взаимодействий. Этот принцип как бы результирует все рассмотренные нами принципы: принцип личностной целесообразности, принцип взаимной эффек­тивности интеракций, принцип единого критерия и принцип со­циальной дифференциации в зависимости от обладания дефицит-

181

ным ресурсом. Именно взаимоувязанность, совокупность этих прин­ципов дает нам представление о равновесной стабильной системе социальных взаимодействий как непосредственных, так (что еще важнее) опосредованных, как межличностных, так и групповых.

Обеспечение равновесия в системе социальных взаимодейст­вий — важнейший принцип организации не только (и не столько) межличностных интеракций, а всей системы социальных взаи­мозависимостей и отношений.

К равновесию стремится социум во взаимоотношениях с при­родой. Различные отрасли промышленности, как показал К. Маркс, строят свои отношения по принципу равновесия.

По своей сути равновесие — это признак отрегулированности отношений между субъектами взаимодействий в соответствии с критериями, ценностями, нормами, принятыми в данной системе социальных взаимодействий.

А что такое по своей сути затраты и вознаграждение?

Если затраты и вознаграждение наполнить реальным содержа­нием, т.е. определить, какие действия, услуги, ресурсы требуются от Деятеля в качестве затрат и какие услуги, права, привилегии и в каком объеме будут получены в качестве вознаграждения, то затра­ты предстанут как функциональные обязанности Деятеля, а воз­награждение — как его функциональные права.

Иначе говоря, права и обязанности Деятеля (в дальнейшем бу­дет показано, что права, привилегии, обязанности определяют социальную позицию Деятеля в системе социальных взаимодей­ствий — его социальный статус) есть не что иное, как конкрет­ное воплощение того, какие услуги, ресурсы Деятель должен пре­доставить системе социальных взаимодействий и на какое вознаг­раждение он твердо может рассчитывать.

Социальные позиции в системе социальных взаимодействий фик­сируют в себе не просто права и обязанности Деятеля, выполняю­щего те или иные функции, но и уравновешенность этих прав и обя­занностей в соответствии с едиными критериями, приоритетами, принятыми в данной системе взаимодействий. Работа чиновников (работников государственного аппарата) требует особой подготов­ки, степень ее ответственности очень высока, поэтому то, что их зарплата превышает зарплату, предположим, учителя школы, впол­не обоснованно. Мы называем это явление равновесием статусов.

Но следует иметь в виду несколько существенных моментов.

Первый. Равновесие устанавливается между людьми, предлагаю­щими к обмену различные по дефицитности ценности, ресурсы и, соответственно, осуществляющими различные виды социально раз­деленного, социально (в том числе профессионально) дифферен­цированного труда.

182

Не следует путать равновесие и равенство. Равновесие в обмене, как мы отметили (см. принцип взаимной эффективности), между неравными партнерами устанавливается посредством неэквивален­тности их вознаграждений. Равновесие есть уравнивание неравного; допустим, 1 кг золота и 1 кг хлопка по объему несопоставимы, а по весу нам удастся их уравнять.

Итак, равновесие предполагает, что в рамках применения еди­ного критерия (вес или объем) каждому Деятелю воздают эквива­лентно тому, что он предоставил системе социального взаимодей­ствия, следовательно, равновесие в каждой системе социальных взаимодействий, общества устанавливается в зависимости от при­нятого в этой системе, этом обществе критерия — это второй су­щественный момент.

Не стоит думать, что тоталитаризм не имел своего равновесия: низкий жизненный уровень трудящихся уравновешивался гаранти­ей работы, более или менее сносного существования. Свое равно­весие имело и крепостничество: большинство крестьян сами пред­почитали зависеть от сильных феодалов, чтобы получить защиту от набегов, произвола. Свобода обходилась гораздо дороже, чем польза от нее. Но прошло время, плата за «крепость» в условиях развитого государства, способного обеспечить всех защитой, становилась все более несоизмеримой вознаграждению. Требовалось установить но­вый единый критерий.

Отсюда следует, что равновесие — это явление исторически из­менчивое. Конфликты, требования одной из сторон взаимодействия или пересмотреть соотношения затрат и вознаграждения, или при­менить другой критерий к оценке услуг, их дефицитности и т.д. порождают изменения равновесия.

Иллюстрацией нарушения равновесия статусов является случай, проанализированный Дж. Хомансом*. Бухгалтеры отдела были не­довольны тем, что оплата их труда, несмотря на большую сложность и интеллектуальную загруженность, не превышала оплату труда учет­чиц оплаченных счетов, чей труд не требует специальных знаний, а предполагает лишь физическую подвижность. Данная обида была усугублена еще тем обстоятельством, что бухгалтеров нередко пе­рекидывали на другой фронт работы, ограничивали возможности их карьерного роста и т.д. Бухгалтеры жаловались руководству, представителям профсоюзов, но изменений не произошло, так как, по мнению бухгалтеров, «начальство не защищает нас».

В достаточно простом эмпирическом исследовании Дж. Хоманса нашли воплощение и обоснование важнейшие теоретические идеи — в частности, значимость установления разделяемых критериев для определения того, кто чего стоит, положение о комплексном харак-

См : Хоманс Д. Статус конторских служащих// СОЦИС — 1993. — № 2.

183

тере, взаимодополняемости средств обмена в ходе взаимодействия (об этом речь пойдет в следующей главе) и многое другое.

Равновесие существенно зависит от традиционной для данного общества культуры, иерархии ценностей, связанной с ней иерар­хии в том числе видов профессиональной деятельности. Известно, что в странах, в которых приоритетны либеральные ценности, про­фессии, непосредственно обеспечивающие развитие, образование человека, защиту его прав, охрану его здоровья, ценятся очень вы­соко, у представителей этих профессий высокий престиж, одно из самых высоких вознаграждений за услуги. В странах же, в которых исторически приоритет отдан не личности, а государству, власти, вооруженным силам и в которых финансирование образования, здра­воохранения в течение многих десятилетий ведется по остаточному принципу, иные приоритеты, критерии — и, следовательно, иное равновесие.

Мы Завершили анализ основных принципов социального взаи­модействия как обмена. Конечно, данный перечень принципов не является исчерпывающим, но эти принципы становятся организу­ющим началом социальной жизни, определяют основные рамки, «ритмы» ее функционирования. Именно в них заложены основы социальной жизни — социальное неравенство и иерархия, роль ценностей как критериев обмена, легитимация как признание вза­имодействия обоснованным, законным, разумным, социальное равновесие как уравнивание неравного и т.д.

§ 4. Социальная регуляция поведения личности в обществе

Рассматривая проблемы социальной регуляции, нельзя не ви­деть и тех существенных различий, которые обнаруживаются при сопоставлении механизмов социальной регуляции на микро- и мак­роуровне, прямой и опосредованных форм социальных взаимодей­ствий.

Мы подчеркивали, что наличие единого критерия, совпадение ценностей представляет собой основу любых социальных связей и взаимодействия. Но определение единого критерия на микроуров­не происходит по элементарному сценарию. Каждый оценивает эффективность социальной связи в соответствии со своими нужда­ми, потребностями, соотносит затраты и вознаграждение со свои­ми личными возможностями.

Известно, что туземцы с радостью меняли меха на побрякушки, предлагаемые европейцами. Европейцы недоумевали, считая, что вознаграждение несоизмеримо с затратами. Но, вероятно, такого же мнения придерживались и туземцы: мехов у них было немало,

184

добыть их не так уж трудно, а вот зеркало или стеклянные бусы приобрести негде.

Но как регулировать опосредованные связи, процессы на мак­роуровне? В соответствии с каким критерием будут строить отно­шения друг с другом два завода, находящиеся на разных концах страны, президент страны и работница молочно-товарной фермы уральского села? Как любого человека, невзирая на его индивиду­альные особенности, склонности, надежно включить в систему общественных связей таким образом, чтобы его поведение для не­знакомых с ним было предсказуемо, понятно; как включиться каж­дому в систему опосредованных общественных связей, где трудно, да и невозможно договариваться каждый раз о новых критериях, новых нормах взаимосвязей?

Это возможно лишь на основе выработки единых критериев, стандартов поведения, которые как своеобразные посредники де­лают возможным взаимодействие между людьми независимо от их статуса, характера сотрудничества (случайное или регулярное), ха­рактера связей (прямых или опосредованных).

Идет ли речь о взаимодействии индивидов, или заводов, фирм, государственных учреждений или общественных организаций, идет ли речь о жителях отдаленного края, о поведении в экономической сфере или в политике, в кругу близких или на совещании, — во всем и везде нужен своеобразный язык, который был бы понятен всем участникам данной системы социальных связей. Т. Парсонс назвал символическими посредниками подобные критерии, кото­рые понятны всем и которыми готовы пользоваться все. К их числу он отнес прежде всего систему ценностей, деньги, власть (закон), которые предоставляют возможность регулировать любые соци­альные связи (независимо от их сложности и опосредованности) на основе социокультурных, экономических и политических кри­териев.

Единая система нравственных ценностей вооружает нас мораль­ными критериями (что такое добро и что такое зло; за что человека могут помиловать, а за что наказать), скрепляет общество, делает возможным устойчивое взаимодействие его участников в любых ситуациях.

Благодаря деньгам и рынку вклад любого члена данного обще­ства может быть оценен любым другим. И не прибегая к прямому контакту, товарообмену, каждый из нас благодаря деньгам (ко­нечно, если они надежно функционируют) легко может вступить в любую экономическую сделку на любом конце страны.

Власть (и закон) уравнивает всех членов общества, заставляя не­сти определенные обязательства перед ним, сохраняя основные усло­вия существования как каждого индивида, так и общества в целом.

I

185

Именно ценности, деньги, власть в совокупности отграничива­ют данное общество как относительно замкнутую, самодостаточ­ную систему социальных взаимодействий от других обществ, имею­щих своих символических посредников. Общества обособляются друг от друга как особые системы социальных связей, регулируемых осо­быми нравственными, экономическими, политическими критери­ями. В данной системе связей человек действует в соответствии с понятными для него и других нравственными нормами, получает вознаграждение в соответствии с размером трудового вклада вдела всего сообщества, обязуется выполнять указания власти и надеется получать от нее защиту.

Как же общество выработало эти единые стандарты поведения, единые нормы, по которым определяется, что такое добро и~что такое зло?

Любой стандарт поведения, нормы, принципы, регулирующие взаимоотношения индивидов в обществе, опосредованно выража­ют связь между людьми. Типовой стандарт поведения человека в данном обществе был определен на основе различных реальных вариантов, личностных образцов поведения на микроуровне. Мож­но согласиться с Э. Дюркгеймом, который в характерной для него образной форме писал, что «коллективные представления — про­дукт обширной, почти необъятной кооперации, которая развива­ется не только в пространстве, но и во времени. Для их создания множество различных умов сравнивали между собой, сближали и соединяли свои идеи и свои чувства, и длинные ряды поколений накапливали свой опыт и свои знания»*.

На первых порах границы определенной системы социальных связей почти совпадали с семьей, общиной.

Готтентоты, жившие в Капской провинции (в нынешней ЮАР), про­славилась как невероятные разбойники и похитители крупного ро­гатого скота. Когда один миссионер, обративший готтентота в хри­стианство, спросил: «Ты знаешь, что такое зло?» —тот ответил: «Знаю, это если зулусы уводят моих быков».— «А что такое добро?» — «Это если я у зулусов угоню быков».

По мере расширения системы социальных связей не только рас­ширялся круг людей, которым было «разрешено» считаться равны­ми с членами семьи, общины, племени, но и изменялись крите­рии отбора; стандарты поведения адаптировались к обслуживанию более сложной системы отношении. Оказалось, что отношения «доб­рых родственников», связанных кровно-родственной, эмоциональ­ной общностью, не во всем пригодны для регулярных связей с другими людьми, людьми из других родов и т.д.

* Дюркгейм Э. Социология и теория познания. Хрестоматия по истории пси­хологии. — М., 1980, с. 218.

186

Расширение системы социальных связей, а с другой стороны, необходимость обеспечить их регулярность, самовозобновляемость (особенно если речь идет об институализированных связях) деин-дивидуализировали стандарты поведения. Деиндивидуализированный образец — это исторически отобранный тип поведения, обеспечи­вающий эффективное выполнение той или иной функции незави­симо от того, какой человек будет ее выполнять (т.е. независимо от его психологических и физических особенностей).

Высшая степень деиндивидуализации — образец человека вооб­ще как элементарной единицы системы социальной связи. Обще­ство, устанавливая нормы, ценности, как бы устанавливает набор социальных характеристик, которыми должен обладать любой уча­стник социальных связей, независимо от его индивидуальных осо­бенностей и т.д.

«Возлюби ближнего своего, как самого себя». Любовь к чело­веку — это высшее проявление человеческого духа, отобранный в этом реальном мире образец поведения. Возникает особое цен­ностное отношение — человечность, человеколюбие. Вглядыва­ясь в другого, индивид ищет уже не прямую пользу — он заду­мывается о величии человека, его разума, его «божественного» начала. Чисто практическая основа взаимодействия порождает уникальный мир ценностей человека, который живет во многом сам по себе, руководствуясь нередко собственной логикой. Пря­мая выгода здесь проявляется лишь в самой опосредованной, трудно уловимой форме.

Глава VIII. Социальные взаимодействия: средства обмена, всеобщие виды и формы взаимодействий

§ 1. Средства обмена и их иерархия

Рассматривая социальные взаимодействия как обмен услугами, ресурсами, мы уже указывали, что в качестве затрат, или платы (со стороны того, кому оказана услуга), или вознаграждения (тому, кто оказал услугу) могут быть использованы (предложены и вос­требованы) различные социальные ценности — средства обмена.

Обмен ресурсами, услугами в современном обществе носит ус­тоявшийся, укорененный характер. В подавляющем числе случаев заранее известно (ожидается), кто какую плату должен вносить в систему общественных взаимодействий, на какое вознаграждение

он может рассчитывать. Мы указывали, что затраты — это обязан­ность, а вознаграждение — право, что в совокупности определяет статусную позицию Деятеля в данном обществе: от хлебороба ждут хлеба, он, в свою очередь, ожидает денежного вознаграждения, а если достиг особых успехов, — уважения, почета; от профессора ждут разработки новых научных идей, их передачу студентам, вза­мен он ожидает материального вознаграждения, добросовестного отношения студентов к занятиям и т.д.

Все это приобрело сложившийся самовозобновляющийся (по вы­ражению социологов — институализированный) характер. Но в этой будничной суете нам не всегда раскрывается суть взаимодействий: почему кто-то пользуется почетом, признанием, поклонением, другой получает власть и мы соглашаемся с этим?

Социология пытается объяснить эти явления повседневности.

Классификация средств обмена, перечень ценностей, использу­емых в ходе обмена, и, что особенно важно, их иерархия — одна из наименее разработанных проблем социологии.

К средствам обмена, на наш взгляд, можно отнести материаль­ные ценности (деньги, товары, даже силу и т.д.), социальные цен­ности (безопасность, стабильность условий существования и т.д.); интеллектуальные ресурсы (знания, профессиональные навыки, опыт в виде пережитого знания и др.), моральные ценности (сим­патия, привязанность, любовь, дружба и др.), уважение (призна­ние заслуг, престиж, поклонение, слава), уступки (изменение по­ведения, господство — подчинение).

Трудно сказать, какое из этих средств обмена социально более важно. Ведь нередко преуспевающий человек, обладающий прести­жем, богатством, но ощущающий одиночество, превыше всего ценит дружеское расположение со стороны ближнего. Тот, кто пре­доставит ему такую ценность, может приобрести над ним огром­ную власть.

Но нас интересуют не отдельные фрагменты, а устойчивые са­мовозобновляющиеся явления.

По мнению П. Блау, существуют лишь четыре основных вида вознаграждений: деньги, социальное одобрение, уважение и ус­тупки. Поскольку Блау исследует проблему власти, он делает ак­цент лишь на одной стороне взаимодействия: какое вознагражде­ние может потребовать тот, кто оказывает услугу. Соответственно, мы предлагаем выделить те средства обмена, которые используют­ся преимущественно только как вознаграждения (со стороны полу­чателя услуг) и фиксируют определенное подчинение одного из парт­неров другому, которое может быть слабым (признание, уваже­ние), более ощутимым (способность влиять на решения получателя услуг), достаточно жестким (прямое подчинение распоряжениям того, кто предоставляет услугу).

188

Нельзя не согласиться с П. Блау (и эту точку зрения разделяют большинство социологов) в том, что наиболее ценное средство вознаграждения — это уступки, изменение поведения со стороны по­лучателя услуги, в результате чего тот, кто оказывает услугу, мо­жет получить фактически все, что ему необходимо.

И наоборот, самыми ничтожными средствами обмена, как это ни странно, на первый взгляд, являются деньги. Ведь для тех, кто расплачивается, это возобновляемые ресурсы. В то же время они исчерпаемы, их можно легко истратить (интеллектуальные ресур­сы, например, как средство обмена тоже можно использовать, но нельзя полностью отнять — они все равно остаются у того, кто предложил их для обмена).

Вместе с тем деньги — наиболее элементарное «демократичное» средство обмена. Их заработать может любой (т.е. они доступны), их можно аккумулировать, количественно выразить и обменивать. Надо различать деньги, богатство как средство и предпосылку индивиду­ального развития личности, более свободного доступа к достиже­ниям культуры, науки, образованию, комфорту (в этом смысле деньги, казалось бы, всемогущи, так как обладают уникальной способностью превращения, метаморфозы) и как средство распла­ты, после которой к тому, кто расплатился, не может быть предъяв­лено никаких требований.

Не случайно социологи, проводя исследования, неоднократно об­наруживали, что чем ниже профессиональная квалификация, об­разованность человека, тем большее значение имеет для него материальная (денежная) компенсация его услуг, а роль прести­жа, удовлетворенности трудом, уважительного отношения к себе не столь велика, как для людей высокой квалификации. Почему? Может быть, услуги, оказываемые ими, настолько элементарны, что они вынуждены согласиться на самую элементарную форму вознаграждения?

Или другой пример. Социологическое исследование «Преподава­тель московского вуза» выявило, что при более или менее равной для преподавателей всех вузов оплате труда (кстати, весьма низ­кой) качество работы преподавателей престижных вузов (МГУ, МИФИ и др.) было значительно выше, чем качество работы препо­давателей остальных вузов. Помимо других причин (традиции на­учных школ и т.д.), очевидно, огромное значение имели уважение, престиж преподавания в этих знаменитых вузах, что существенно компенсировало низкую оплату за работу высокого качества*.

Сделаем ряд промежуточных обобщений.

• В процессе социального взаимодействия может быть предло­жено и востребовано множество средств обмена, наиболее весомое

* См. подробнее: Эфендиев А.Г Преподаватель московского вуза, гл

189

w

из которых — уступки, предполагающие подчинение получателя услуги распоряжениям того, кто оказывает услугу.

• В процессе обмена реализуется целый комплекс средств обме­
на, чтобы разными средствами поощрить партнера к взаимодей­
ствию, дать ему дополнительные гарантии. Материальный обмен
может подкрепляться товарищеской верностью, симпатией, ува­
жением друг к другу.

• В процессе комплексного обмена использование одного сред­
ства обмена (в данном примере престиж, признание обществом
заслуг таких вузов, как МГУ, МИФИ) способно компенсировать
недостаток другого (например, престиж работы в таких вузах, как
МГУ, МИФИ, компенсирует недостаток денежного вознагражде­
ния). Ведь, как мы уже отмечали, люди оценивают совокупное воз­
награждение, т.е. все виды вознаграждения, предоставляемые по­
лучателями услуги.

Из всего этого следуют важные практические выводы: взаимо­действуя с партнером, в услугах которого нуждаетесь, вы:

во-первых, в качестве вознаграждения должны использовать ком­плекс ценностей — средств обмена;

во-вторых, что особенно важно, недостаток одних видов воз­награждений (например, необоснованно низкая зарплата) следует компенсировать другими видами вознаграждения (престиж, предо­ставление материальных льгот, уважение и т.п.).

* * *

Переходим к более высокому уровню анализа средств обмена. Средства обмена, как уже упоминалось, имеют различную соци­альную значимость, весомость. Но какова логика выбора приемле­мого средства обмена в тех или иных интеракциях, логика предос­тавления одним партнером другому преимуществ, превосходства, подчинения?

Мы не затрагиваем чисто количественную сторону проблемы (количество денег, степень уважения и т.д.), хотя и это важно, а лишь напомним, что уравнивание неравных услуг происходит че­рез неэквивалентный обмен. Эта неэквивалентность выражается как количественно (один человек за один час своей работы получает больше, чем другой), так и качественно. В последнем случае важно, какое по значимости средство обмена будет предложено — востре­бовано в качестве вознаграждения. На этой качественной стороне мы и остановимся.

Напомним два обстоятельства.

Первое. Мы анализируем не единичные фрагментарные контакты между социальными субъектами, а регулярные, самовозобновляю­щиеся интеракции. Соответственно, превосходство, подчинение или зависимость, уважение и т.д. являются не фрагментарным, а устой-

чивым элементом, характеризующим социальные связи Акторов. Вот почему хирург, сделавший разовую уникальную операцию, может рассчитывать лишь на денежное вознаграждение, благодарность, признательность, а начальник отдела, ежедневно осуществляющий управление вашей деятельностью, обеспечивающий отдел выгодными тказами, отстаивающий его интересы и т.д., оказывает отделу, мо­жет быть, не столь уникальную, но регулярную, самовозобновляю­щуюся услугу, которая «взвешивается» на совсем иных весах соци­альной значимости, он получает право на власть над вами.

Второе. Когда речь идет об экономической сделке — понятно, что здесь имеет место взаимный обмен материально-финансовыми ценностями, которые могут подкрепляться симпатией, уважением и т.д. Причем последние средства обмена в ходе экономической сделки возникают диффузно, непредвиденно, они не оговарива­ются в предварительной сделке. Когда же речь идет о диффузных социальных интеракциях, то выбирает средство обмена и устанав­ливает сроки расплаты тот, кто получил услугу...

•Понятно, что получатель самовозобновляемой услуги всегда заинтересован в том, чтобы заплатить меньше, а получить поболь­ше (пресловутый принцип минимакса). Но если речь идет о регу­лярном получении особо ценной, дефицитной* услуги (т.е. число людей, имеющих доступ к ней, ограничено, а желающих получить гакую услугу много), то цена вознаграждения должна быть велика.

• Чем менее ценна и дефицитна для получателя услуга, тем
меньшую стоимость он заплатит — это очевидно из первого прин­
ципа регуляции социальных взаимодействий.

• Менее очевидно другое: чем более ценна услуга, которой
расплачивается реципиент (получатель) дефицитной услуги, тем
меньше его зависимость от донора (благодетеля). В любом коллек­
тиве отношение к наиболее квалифицированным специалистам со
стороны руководства («благодетелей») несколько иное, чем к дру­
гим. Нередко создается ситуация, когда видный ученый (услуги его
дефицитны и особо ценны) держится достаточно независимо от
администрации, руководства.

Итак, люди обмениваются различными по дефицитности и цен­ности услугами, ресурсами. Какова же логика выбора приемлемого средства обмена?

* Как правило, «особый ценный» — это синоним «дефицитного» (потому и це­нят, что дефицитен, и наоборот). Но отнюдь не всегда Бывают случаи, когда услуга дефицитна (мало, кто готов ее оказать), но не престижна (так как обще­ство не относит ее к особо ценной услуге — например, труд уборщицы, ассени­затора и тд ) Исполнитель дефицитной, но не ценной услуги не может рас­считывать на признание. Или, наоборот, высшее образование всегда ценится в цивилизованных странах, но оно не является дефицитным.

191

Люди могут обмениваться примерно равными по качеству, уров­ню социальной значимости, ценности и дефицитности услугами. В этом случае они находят денежную, материальную, эмоциональ­ную, нравственную и т.п. форму расчетов. Чем устойчивее эти типы взаиморасчетов, тем чаще они сопровождаются, подкрепляются чувством привязанности, верности, дружбы, товарищества. Здесь нет еще ощутимого намека на подчинение одной стороны другой. Качество предоставляемых — востребованных услуг в ходе обмена в целом эквивалентно.

Люди могут обмениваться различными по качеству, уровню со­циальной значимости, ценности и дефицитности услугами (взаи­модействие уборщицы вуза и профессора, рядового профессора и крупного ученого). В этом случае тоже может быть использована денежная, материальная, эмоциональная и другая форма расчетов.

Но в качестве вознаграждения работник, например, физичес­кого труда вынужден расплачиваться не только деньгами, матери­альными ресурсами, но и признанием заслуг, признанием престиж­ности деятельности работников умственного труда. Это признание может исходить от самого работника физического труда или — в ситуации опосредованных связей — от всего общества, признаю­щего труд ученого, врача, юриста более престижным. Возникает некоторое признаваемое обеими сторонами, всем обществом леги­тимное преимущество, которое наряду с неэквивалентным матери­альным обменом уравнивает неравных. Это преимущество может проявляться как в межличностных, так и в межгрупповых интерак­циях (взаимодействия работников физического и умственного тру­да и т.п.).

Существует ряд услуг, которые могут быть предоставлены очень небольшим числом партнеров, — например, уникальное мастер­ство дрессировщика. Но, к сожалению, в этих услугах остро нужда­ется относительно небольшое количество людей, и степень жиз­ненной важности этих услуг даже для любителей цирка не достига­ет тех значений, которые могут заставлять Актора идти на регуляр­ные уступки.

Когда же речь идет об услугах, удовлетворяющих жизненно важ­ные потребности (защита, безопасность, гарантии от произвола, обеспечение порядка, удовлетворение насущных материальных по­требностей и т.д.), их получатель готов выразить по отношению к своему «благодетелю» гораздо большие благодарность, признатель­ность, почитание.

Но сочтет ли достаточным подобное вознаграждение тот, кто регулярно оказывает (или берется оказывать) подобную жизненно важную услугу? Это зависит в конечном счете от самого благодете­ля: его может не удовлетворить такая плата, как большая сумма

192

денег, почет, уважение. Он может потребовать от получателя услу­ги готовности идти на уступки, регулярно подчиняться его требо­ваниям. Опять возникает проблема легитимности — признания сто­ронами интеракции обмена разумным. Можно отказаться от посе­щения цирка, если дрессировщик вдруг потребует не только денег, признания, почета, но и подчинения его требованиям. Но можно ли с такой же беспечностью отказаться от услуги, обеспечиваю­щей безопасность, защиту от произвола и т.п.?

Итак, «благодетель», оказывающий дефицитную услугу, приоб­ретает власть над ее получателем или ограничивается иным, менее обязывающим вознаграждением в зависимости:

• от того, насколько жизненно важна для получателя эта ус­
луга;

• от того, насколько трудно «благодетелю» оказать эту услугу
и насколько редко он ее оказывает. Услугу, которая не тре­
бует от него больших усилий, ресурсов, «благодетель» мо­
жет в конце концов согласиться оказывать не за самую вы­
сокую цену (хотя в это верится с трудом);

• от желаний, «требований того кому должен, т.е. поставщи­
ка первичной услуги... Односторонняя зависимость перено­
сит власть усмотрения по поводу возмещения с должника
на кредитора и преобразует отношения между равными в
отношения власти между вышестоящим и подчиненным»*.

Например, очевидна важность для человека сохранения личной бе­зопасности, порядка. Для этого государство вынуждено содержать правоохранительные органы. За эту услугу государство требует от гражданина не только уплаты налогов, признательности (уважения к государственным органам), но и подчинения власти государства, обязанности всегда и во всем следовать букве закона. Станет ли платить эту высокую цену гражданин, если государство окажется не способным обеспечить его безопасность и покой? Если обещанная необходимая услуга не оказывается или оказывается не в полной мере, вознаграждение в виде законопослушания, уважения к госу­дарственным органам, выплаты налогов может и не последовать.

* * *

Дефицитность, значимость услуги есть основание для получе­ния власти. Следовательно, монополизация услуги усиливает власть, а возникновение конкурентов ее расшатывает. Таким образом, цен­ность услуги, а значит, и обязывающая сила зависимости, подчи­нения определяется рядом условий типа «монополия — конкурен­ция».

* Култыгин В.П. Концепция социального обмена в современной социологии, с. 97.

193

7 Общая социолот ия

1. Чем меньше «благодетелей», чем выше монополизация оказа­
ния жизненно важных услуг, тем интенсивнее сила подчинения
получателя услуги. Поэтому субъект, желающий усилить свои од­
носторонние преимущества, стремится монополизировать жизнен­
но важные для других услуги. И наоборот, чем больше «благодете­
лей», готовых предоставить услугу, тем меньшую по социальной
значимости цену заплатит получатель услуги.

Вернемся к гражданину, который ищет гарантий безопасности у государства. Как известно, сегодня помимо государственных орга­нов внутренних дел существуют еще несколько источников обес­печения безопасности, например частные службы безопасности, т.е. в обществе возникла конкуренция источников силы, обеспечиваю­щей безопасность. Вследствие этого обязанность гражданина под­чиняться силе власти одного из этих источников — государства — может быть существенно снижена.

Приведем еще более простой пример. В семье сформировались два источника власти — отец и мать. Причем очень часто мнения, распо­ряжения отца и матери диаметрально противоположны. Играя на противоречиях между родителями, ребенок чаще всего будет делать то, что сочтет нужным, не слушая ни одного из родителей.

Вот почему так нежелательна и опасна конкуренция, дробление власти как источника дефицитного ресурса. Вот почему любое го­сударство должно бороться против возникновения негосударствен­ной военной силы — всевозможных войск самообороны, казачьих войск и т.д.

2. Чем выше степень монополизации «благодетелем» дефицит­
ных услуг в данном социальном пространстве, тем большее число
получателей этих услуг вынуждены будут признавать его власть над
собой. Такой монополист становится управляющим центром дан­
ной системы взаимодействий. Все его партнеры обязаны уступать
его распоряжениям.

3. Чем шире, разнообразнее перечень монополизированных ус­
луг, оказываемых одним субъектом, тем тотальнее его власть над
получателями услуги. И наоборот, чем более специализированы,
дифференцированы услуги, оказываемые «благодетелем» (или раз­
ными «благодетелями»), тем более специализирована власть каж­
дого «благодетеля». Этим объясняется принципиальное различие
между всеохватывающей властью помещика над своими крепост­
ными, абсолютного монарха над своими подданными и системой
дифференцированной, специализированной власти демократичес­
ких режимов.

Итак, чтобы получить превосходство над другими, власть, не­обходимо выполнить следующее условие:

субъект должен иметь в своем распоряжении ресурсы, призна­ваемые в данной сети взаимодействий особо важными, жизненно

194

необходимыми для других, — назовем это принципом легитимной обоснованности власти. К этому исходному условию Р. Эмерсон до­бавляет еще четыре*:

• благодетель не должен испытывать зависимости от своих
подопечных, быть объектом торга, т.е. люди не должны иметь
ресурсов, которых не хватает самому «благодетелю». В про­
тивном случае они могут получить -его жизненно важные
услуги с помощью прямого обмена — принцип независимо­
сти власти;

• подопечные не должны иметь возможности получить жела­
емые жизненно важные услуги, блага из альтернативного
источника, иначе они не будут ощущать свою зависимость
от «благодетеля» — принцип монополизации власти;

• подопечные не должны иметь возможности получить от «бла­
годетеля» желаемые услуги с помощью силы — принцип
неодолимости власти;

• подопечные должны безоговорочно считать ценными те блага,
которыми монопольно владеет и предоставляет им «благо­
детель», и не производить переоценку ценностей — прин­
цип легитимной устойчивости власти.

§ 2. Сотрудничество и соперничество как типы социальных взаимодействий

Взаимодействия между людьми весьма различны, подчас при­чудливы.

Стремление приоткрыть завесу над будничными, но в то же вре­мя не всегда осознаваемыми повседневными взаимоотношениями между людьми побуждает нас разобраться в видах и формах соци­альных взаимодействий, к которым, в частности, относятся со­трудничество и конкуренция, власть и конфликт и др. Изученные нами принципы взаимодействия, средства обмена всегда воплоща­ются в жизнь в каких-либо конкретных формах взаимоотношений.

Поскольку существует многообразие форм взаимодействий, мы сделаем акцент на базовых образцах взаимоотношений, к которым так или иначе может быть сведено это многообразие. При таком подходе дружба, любовь, партнерство и т.д. могут быть отнесены к формам сотрудничества, а воспитание ребенка выявляет много об­щего с влиянием морального авторитета на сограждан, средств массовой информации на аудиторию и т.д.

I

* См.: Култыгин В П. Концепция социального обмена в современной социоло­гии, с. 96—97.

195

Средства обмена могут быть использованы самые разные, но это может не менять самого механизма взаимоотношений, их типа или формы. Кстати, некоторые авторы не учитывают того обстоя­тельства, что реальное взаимодействие есть единство формы (образ­ца взаимоотношений) и содержания (средств обмена). Иначе они не утверждали бы, как это делает 3. Бауман, что дружба, любовь не есть одна из форм социального обмена. Сам 3. Бауман, завершая анализ этих явлений, признает, что «любовь и обмен — это две крайности континуума, на котором можно расположить все чело­веческие отношения»*. При этом любовь — это форма, в которой в идеале полностью отсутствуют корысть, расчет, а экономическая сделка строится лишь на расчете; первое основано наличном отно­шении, второе — на безличном. Казалось бы, все верно, но верно^ только в том случае, если ограничиться одним средством обмена — материальным. Если же признать весь набор средств обмена соци­ально значимым и необходимым, то данное утверждение покажет­ся не совсем обоснованным в социологическом (но не в этичес­ком) смысле.

Мы не хотели бы лишать романтического ореола таких поня­тий, как «любовь» и «дружба». Тот факт, что в отличие от многих других конкретных форм взаимодействий основу дружбы, любви составляют прежде всего эмоциональные и нравственные ценности (симпатия, влечение, верность, искренность и т.д.), не означает, что обмен этими ценностями не следует общей логике человечес­ких отношений. Ведь дружба не может быть односторонней, а бе­зответная любовь предполагает другие сатисфакции, которые мо­гут быть признаны достаточными или недостаточными.

Рассмотрим конкретные образцы социальных взаимоотношений. Выделим среди их многообразия два основных типа: сотрудниче­ство и соперничество («ассоциация — диссоциация»).

Сотрудничество как вид взаимодействия проявляется во множе­стве конкретных взаимоотношений между людьми: деловое парт­нерство, дружба, солидарность, политический союз между парти­ями, государствами, сотрудничество между фирмами и др. Оно яв­ляется основой объединения людей в организации или фуппы, проявления взаимопомощи, взаимоподдержки, любви.

Отличительные черты взаимодействий типа сотрудничества:

• обоюдная заинтересованность, выгодность взаимодействия для обеих сторон, при котором ни одна из них не ущемлена в той степени, которую сама сочтет неразумной, неприем­лемой, т.е. каждая сторона получает то, что признает при­емлемым, обоснованным;

* Бауман 3 Мыслить социологически — М , 1996, с 112 196

• возможна направленность этого взаимодействия на дости­
жение возникающей совместной цели (но не аналогичной),
что содействует также укреплению гарантий сотрудничества,
дружбы, партнерства;

• подкрепление длительного взаимовыгодного сотрудничества
такими средствами обмена, как верность, признательность,
уважение, поддержка.

Соперничество как тип взаимодействия предполагает в качестве предпосылок наличие единого неделимого объекта притязаний обе­их сторон (голоса избирателей, авторитет, территория, властные права, полномочия и др.).

Если сотрудничество строится на основе взаимоподдержки, стремлении учесть интересы партнера, чтобы упрочить, стабили­зировать взаимодействие, то основу соперничества составляют:

• стремление опередить, отстранить, подчинить или уничто­
жить соперника, т.е. ущемить его в неприемлемой для него
степени, форме;

• отсутствие общих, совместных целей, но обязательное на­
личие аналогичных целей относительно неделимого объекта:
оба хотят овладеть кошельком покупателя (экономическая
конкуренция), властью (политическая конкуренция) и т.д.
Каждая сторона считает соперника, его социальные пози­
ции, действия препятствием на пути достижения цели;

• подкрепление длительного соперничества негативными сред­
ствами обмена (зависть, хитрость, неприязнь, озлобление,
неискренность, скрытность), сила проявлений которых за­
висит от формы соперничества.

Соперничество может принимать вид конкуренции и конфликта.

При наличии конкуренции соперники пытаются просто опере­дить друг друга (предложить более качественный или более деше­вый товар, убедить избирателей, что предлагаемая им политичес­кая программа более соответствует их интересам и т.д.). При нали­чии конфликта предпринимаются более жесткие, агрессивные по­пытки заставить соперника отказаться от притязаний на недели­мый объект, навязать свою волю, изменить поведение соперника, отстранить его от неделимого объекта, а может быть, и вообще социально-статусно или даже физически устранить его.

Существуют и другие различия.

Конкуренция — это соперничество двух социальных субъектов или более за что-то находящееся вне этих субъектов (чаще всего соперничество за признание кем-то третьим): конкуренция пре­тендентов на определенную должность, политических партий на власть в государстве и т.д. Конкуренция не обязательно предполага­ет знание конкретного соперника (например, конкурс при приеме

197

в вуз, участие в творческом соревновании пианистов и т.д.). Даже если соперник известен, то главное, на что направлены действия в условиях конкуренции, — добиться признания третьими своих уси­лий, возможностей, т.е. добиться предпочтения. Иными словами, конкуренция предполагает не прямое воздействие на соперника (может быть, кроме конкуренции в таких видах спорта, как борь­ба, спортивная игра и др.), а демонстрацию перед третьими своих возможностей.

Однако некоторые конкуренты могут пренебречь правилами конкуренции и прибегнуть к прямому воздействию на конкурента, чтобы оттеснить его от объекта конкурентной борьбы (экономи­ческая война, прямое столкновение политических сил, гражданс­кая война, физическое устранение соперника).

В этом случае конкуренция перерастает в конфликт. Конфликт — это всегда прямое столкновение соперников. В отличие от конку­ренции для конфликта характерны знание соперника, причин кон­фликта и ожидание ответных действий, противоборства. По мне­нию Л. Крисберга, «социальный конфликт существует в том слу­чае, когда две или большее количество сторон убеждены в том, что цели их несовместимы»*.

Не всякая конкуренция перерастает в конфликт, и, что еще важнее, не всякий конфликт есть порождение конкуренции.

Так, иногда конфликты возникают внутри системы взаимодей­ствующих субъектов (назовем это внутрисистемным, внутренним конфликтом).

Мы отмечали, что сотрудничество как вид взаимодействий стро­ится на признании обоими партнерами разумных правил обмена. Такое сотрудничество характеризует отношения как между людь­ми, предлагающими к обмену равные по дефицитности и ценнос­ти ресурсы, так и между работником и хозяином, крепостным и помещиком, начальником и подчиненным. Однако со временем одна из сторон взаимодействия может потребовать новых правил игры: рабочий — иного вознаграждения, подчиненный — учета его мне­ния при решении производственных вопросов и т.д. Речь идет о перераспределении ресурсов, полномочий одного в пользу другого. Участники связи не могут разойтись, эта связь неделима, и в то же время их не устраивают старые правила игры.

Как видим, причины внутреннего (возникшего внутри данной системы взаимодействий) конфликта — это несогласие одной сто­роны (или обеих сторон) взаимодействия с правилами игры, кри­териями, по которым оценивается значимость, весомость их услу­ги, и в конечном счете ценностями.

* См : Здравомыслов А Г Социология конфликта. — М., 1994, с 86. 198

* Из этого можно сделать два промежуточных, но очень важных

для понимания природы конфликтов вывода.

1. Конфликт — явление историческое и социокультурное: одни и
те же правила игры, критерии в одной исторической или социо­
культурной ситуации могут стать яблоком раздора, порождая не­
примиримый конфликт, а в другой исторической или социокуль­
турной ситуации конфликт может и не возникнуть. В средневековом
обществе сословные привилегии феодалов на владение землей очень
долго никем не оспаривались; главенство мужчины в семье, на про­
изводстве, в политической жизни в одной социокультурной среде
воспринимается как нормальное, разумное, а в другой — порожда­
ет конфликт.

2. В конечном счете внутрисистемные конфликты — это столкно­
вение, противоборство идей, критериев приемлемости ценностей.

Проблема конфликтов весьма многообразна. Существует огром­ное количество видов конфликтов, их форм, причин возникнове­ния и т.д., что крайне затрудняет их систематизацию и выявление общесоциологических аспектов анализа конфликтов.

На наш взгляд, систематизация конфликтов затруднительна по той причине, что основания для их типологии взаимопересекаются. Мы уже указывали, что главной причиной внутреннего (внутрисис­темного) конфликта могут быть пересмотр одной из сторон норм, ценностей, ее несогласие со старыми правилами игры, т.е. в основе лежит конфликт ценностей. Но конфликт ценностей (на наш взгляд, решающий вид конфликта) может быть не только внутрисистем­ным, но и межсистемным, когда два государства или две группиров­ки государств, имеющих различные системы ценностей, по-разному оценивают те или иные события (например, «холодная война» меж­ду СССР и США). Нередко такие конфликты возникают и между странами одной религии, одной системы ценностей (пример — пер­вая мировая война).

В то же время и внутренний (внутрисистемный) конфликт не обязательно представляет собой конфликт ценностей. Вполне воз­можно, что два конкурента конфликтуют в борьбе за должность начальника. Оба молоды, оба имеют одну и ту же шкалу ценнос­тей, оба имеют равные притязания. Здесь уже имеет место конф­ликт притязаний.

Во многом схожи с конкурентными, хотя имеют существенные отличия, «экспансионистские» конфликты, сопровождающиеся зах­ватом чужой территории, чужих зон влияния, чужой собственнос­ти, зон компетентности.

Но при всем разнообразии конфликтов можно констатировать, что любой «конфликт... есть одновременно развертывание действия и контрдействия. Это реализация намерений и вместе с тем преодо-

199

ление сопротивления, которое неизбежно встречается в ходе этой* реализации. Это исключительно сложное совместное действие по"' меньшей мере двух сторон, объединенных противостоянием»*.

Современная социология далека от идиллического умиления сотрудничеством и негативного отношения к соперничеству. Идео­логическая нейтральность, непредвзятость современной социоло­гии позволили ей выработать объективное отношение к этим видам взаимодействия, отрицающее однозначную похвалу или однознач­ное осуждение того или иного их вида, оценить их внутреннюю сложность и многозначность.

Прежде всего отметим, что в реальной жизни дружба может со­четаться с элементами внутренней конкуренции и, более того, иметь некоторый элемент статусного неравенства, статусного превосход­ства одного из партнеров, а сотрудничество со временем может перерасти в конфликт. Стремление же любой ценой сохранить со­трудничество, согласие, стабильность может привести к тому, что будет законсервировано такое сотрудничество, в котором одна из сторон чувствует себя несправедливо обделенной, а другая откро­венно паразитирует на активности, энергичности партнера. Подоб­ное сотрудничество чревато неприятными последствиями — может произойти внезапный крах всей системы взаимодействий ввиду наличия скрытого конфликта. Поэтому нельзя однозначно пози­тивно оценивать любое сотрудничество, стремясь сохранить его любой ценой.

Также нельзя однозначно негативно оценивать и соперничество. Общепризнанна польза конкуренции для общества, если она ве­дется по определенным правилам. Чем шире область социальных взаимодействий, в которых установлены конкурентные связи, тем выше вероятность того, что наиболее подготовленные, конкурен­тоспособные люди, организации будут востребованы в этом обще­стве. Достаточное развитие конкурентных начал означает, что мы имеем дело с развитой в обществе достиженческой мотивацией (в противовес аскриптивной).

Сложнее обстоит дело с конфликтами, особенно с их крайними формами, характеризующимися высокой интенсивностью соци­альных столкновений, в результате которых в короткий промежу­ток времени расходуется большое количество психологических ре­сурсов.

Некоторые (например, К. Маркс) считали конфликты локомо­тивами истории, «повивальной бабкой истории», решительно раз­решающей противоречия социальной жизни, осуществляющей ко­ренные преобразования социальных связей и тем самым открыва-

* Здравомыслов А.Г. Социология конфликта, с. 101. 200

ющей путь быстрому развитию производительных сил и обществен­ных отношений. При этом чем решительнее форма разрешения клас­сового конфликта, порождением которого и является социальная революция, в ходе которой конфликт достигает своего апогея, чем последовательнее уничтожаются старые традиции в ходе револю­ции, тем быстрее идет общество вперед.

Другие, подводя итоги череды французских революций XVIII— XIX вв., русских революций XX в. и анализируя более свежие собы-1ия (социалистические революции в странах Восточной Европы после второй мировой войны, исламская революция в Иране и т.д.), усматривают в любых революциях преимущественно деструктивное начало, что приводит к неправильной оценке конфликтов вообще.

Утверх<дается, что история социальной эволюции свидетельствует о том, что все фундаментальные и по-настоящему прогрессивные процессы — результат развития знания, солидарности, концепции и мотива (т.е. ассоциаций), а не ненависти, зверства, сумасшедшей борьбы — неизбежных атрибутов любой великой революции. «Рево­люция есть худший способ улучшения политических и духовных условий жизни масс... Революции скорее... не увеличивают, а сокра­щают все базовые свободы, не улучшая, а скорее ухудшая эконо­мическое и культурное положение рабочего класса. Чего бы она ни добивалась, достигается это чудовищной и непропорционально великой ценой»*.

Как уже отмечалось, любое сотрудничество может со временем не устроить одну из сторон и перерасти в конфликт. Следователь­но, возникновение конфликта — это свидетельство не патологии той или иной системы социальных взаимодействий, а ее естествен­ного развития, источник новых качественных изменений.

Конфликты возникают неизбежно, являясь свидетельством рос­та социального организма. Именно конфликты несут в себе заряд обновления системы социальных взаимодействий. В этом кредо так называемого конфликтологического направления в современной социологической мысли. Ее наиболее известные представители (Р. Дарендорф, Л. Козер), восприняв у своих предшественников мно­гие идеи о роли и природе конфликтов, в то же время предложили более зрелую (на наш взгляд), лишенную политической ангажиро­ванности концепцию. Признавая естественную неизбежность кон­фликта, американский социолог Л. Козер использует своеобразную метафору: конфликт, по его мнению, выполняет функцию страху­ющего клапана, который позволяет своевременно произвести не­обходимые реформы, преобразования, повышающие адаптацион­ные способности социального организма к окружающей среде. Тем

Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество, с. 270—271.

самым за счет определенных преобразований сохраняется целост­ность социальной системы.

Но конфликт — это очень острое оружие. В умелых руках оно лечит, развивает, а в неумелых — скорее разрушает, дезорганизует. На наш взгляд, суть современного отношения к конфликтам выра­зил Р. Дарендорф, который указывал, что конфликт «является от­цом всех вещей, т.е. движущей силой изменений, но конфликт не должен быть войной. Пожалуй, в рациональном обуздании соци­альных конфликтов заключается одна из центральных задач поли­тики»*.

Весь исторический опыт свидетельствует: если обе стороны кон­фликта проявляют терпимость, готовность к разумным компромис­сам, именно конфликт становится фактором, как правило, конст­руктивных изменений систем социальных интеракций, способствует установлению новых норм, критериев взаимоотношений, зон ком­петентности, которые (в той или иной степени) устраивают обе стороны, повышают эффективность социальных взаимодействий, укрепляют, стабилизируют социальную систему.

Если же конфликтующие стороны идут на обострение своих от­ношений, рассматривая друг друга как непримиримых антагонис­тов, придавая конфликту черты «непримиримой классовой борь­бы», то подобные конфликты имеют, как правило, огромные раз­рушительные последствия (разрушается семья, в пожаре гражданс­ких войн уничтожаются накопленные обществом ресурсы, вымы­ваются целые социальные слои, утрачивается их культура и т.д.).

Правда, истории известны случаи, когда разрешение конфлик­та, приобретшего разрушительные формы, приводил к созданию благоприятных условий для быстрого развития всего общества, в частности война между Севером и Югом в США. В целом в этом случае созидательный потенциал конфликта, несмотря на жерт­вы, все-таки превысил его разрушительные последствия. Но го­раздо чаще гражданские войны, смуты, сопровождавшиеся каз­нями, «экспроприацией экспроприаторов», отбрасывали общество назад.

Никто не может предсказать, что перевесит — созидательный импульс или разрушительное начало конфликта. Это обнаруживает­ся, как правило, постфактум. Политики, призывая к «решительному бою», всегда рисуют заманчивые картины быстрого развития страны. Но все здравые люди должны понимать: конфликт — настолько слож­ное явление, что рационально просчитать все его последствия и уп­равлять им в соответствии со своими планами невозможно.

* Дарендорф Р Элементы теории социального конфликта// СОЦИС. — 1994. — №5, с. 147.

202

В нашу задачу не входит подробное описание условий и техно­логий мирного разрешения конфликта. Опираясь на опыт и мнения социологов, мы хотели бы обратить внимание на то, что для ком­промиссного разрешения конфликта необходимы две основные фуппы условий: ценностные условия и институализация процесса предупреждения и разрешения конфликта (институализация конф­ликта).

Первое, Если конфликтующие стороны считают высшей ценно­стью, приоритетом избежание острых форм разрешения конфликта: сохранение мира на земле, неприемлемость гражданской войны в обществе, процветание организации, единство семьи и т.д., — то, каким бы острым ни был конфликт, он, как правило, может избежать той формы, которая приводит к разрушительным по­следствиям.

Как видим, и в этом-случае проблема конфликта, форм и мето­дов разрешения связана с проблемой ценностей.

Есть и другие ценностные условия: признание другой стороны правомочной, имеющей право на существование, отстаивание своих интересов. И вообще признание конфликта как такового. Пока не признано наличие конфликта (хотя бы одной из сторон), невоз­можно вести переговоры о его разрешении.

Второе. Конкуренция, конфликты неизбежны. Это часть соци­альной жизни, которую также можно и нужно упорядочить, ин-ституализировать. Конкуренция должна протекать в рамках зако­нов, правил конкурентной борьбы, которая направляет конкурен­цию (политическую, экономическую, творческую) в определен­ное русло. Закон, корпоративные правила, инструкции должны пресекать попытки нечестной конкуренции, ведущей к перераста­нию в конфликт.

Что касается конфликтов внутри социальных систем (семьи, организации, общества и т.д.), то должны быть выработаны опре­деленные процедуры, которые помогают их разрешению.

Так, в некоторых семьях не принято вмешивать детей в конфликт родителей Или рассмотрим роль партий, парламента в упорядочи­вании общественно-политической борьбы в обществе. Наличие хорошо организованных партий позволяет рядовым членам обще­ства, придерживающимся тех или иных взглядов на общественное устройство, проявлять несогласие с режимом, отдавая на выборах голоса той партии, которая этот протест наиболее точно сумела выразить. Вместо стихийных, неосознаваемых форм несогласия, протеста (которые зачастую заканчивались, как известно из исто­рии, бунтами, восстаниями, крестьянскими войнами) формируется иной механизм выражения протеста, предъявления претензий. В тех странах, в которых успешно действует парламент, исчезают гражданские войны. Ибо парламентская форма борьбы, предпола-

203

тающая как заявления протеста, несогласия, требования изменений, так и союз фракций, блоки, переговоры, согласительные комиссии, компромиссы, позволяет социальным конфликтам найти конструк­тивную форму выражения и разрешения.

По мнению Р. Дарендорфа, одним из важнейших обстоятельств, ме­няющих картину общественной жизни на Западе (ранее потрясае­мом классовыми выступлениями рабочих), явилась институализация конфликтов между рабочими и предпринимателями, вызванных рас­пределением прибыли и заработной платы. Была выработана сис­тема, элементами которой стали отраслевые профсоюзы, законода­тельство, государственная политика регулирования заработной пла­ты и т.д. Другими элементами институализации конфликта являют­ся законы о забастовках, устанавливающие сроки предупреждения о забастовке, процедуру согласительных комиссий и т.д.

§ 3. Формы социальных взаимодействий. Власть

«Ассоциация— диссоциация» как основной тип социальных взаи­модействий воплощается в конкретных формах интеракций. Рас­смотрим наиболее важные из них, представив формы социальных взаимодействий в виде своеобразной цепочки, логика и последова­тельность которой в какой-то степени воспроизводит историю воз­никновения и развития основных форм социальных взаимодействий (рис. 1). При этом мы, как и другие исследователи этих проблем, будем частично основываться на классических положениях Э. Дюр-кгейма и идеях М. Вебера (в первую очередь о власти, ее легитим­ности и т.п.).

На самых ранних этапах развития социума сотрудничество (I на рис. 1) между людьми носило достаточно широкий неспециализиро­ванный характер, чем-то напоминая взаимоотношения между со­седями в современной деревне, где принят обмен продуктами в случае необходимости. Соседи равны, ни один из них не обладает монополией на какую-либо услугу, ресурс. По Э. Дюркгейму, по­добные взаимоотношения характерны для обществ с относительно небольшими объемом и плотностью населения, ведущим натураль­ное хозяйство. Возникающие взаимодействия с другими носят спо­радический и неспециализированный характер.

Но уплотнение массы людей, порожденное ростом населения, неизбежно ведет к взаимодействию с нарастающим числом парт­неров, которые предлагают широкий набор неспециализирован­ных услуг.

Возникает конкуренция (II) между теми, кто предлагает третьему одинаковые услуги. Обострение конкуренции чревато возникнове­нием прямого противоборства, конфликтов между конкурентами.

С целью снижения конкуренции и избежания разрушительных конфликтов развивается специализация предоставляемых услуг (не

204

 

г

только материально-хозяйственных, но и интеллектуальных, обра-; зовательных, оборонно-силовых, управленчески-координационных, художественно-эстетических и др.), что приводит к социальному разделению труда. По выражению Э. Дюркгейма, «разделение труда есть борьба за существование, но оно представляет ее смягченную развязку. Благодаря ему соперники (конкуренты) не вынуждены истреблять друг друга, но могут сосуществовать бок о бок»*.

Специализация, разделение труда закрепляется, утверждается, приобретает самовозобновляемый характер. Возникают специаль­ности, профессии. Закрепленная специализация обеспечивает пред­сказуемость характера услуги, ее качества, количества, ее оплаты с учетом ценности и дефицитности предоставляемой специализиро­ванной услуги. Тем самым обеспечивается регулярность, возобнов-ляемость интеракций субъектов, предоставляющих специализиро­ванные услуги.

Возникает социальная кооперация (III), особая форма сотрудниче­ства, в основе которой — социальный обмен (чаще не непосредствен­но-двусторонний, а опосредованный, многоступенчатый) между субъектами, обменивающимися специализированными услугами. Спе­циализируются все социально значимые услуги — от производства сельскохозяйственной продукции до оказания интеллектуальных, обо­ронно-силовых, управленчески-координационных услуг и т.д.

Вместе с тем специализированные услуги начинают разделяться не только по конкретному содержанию, но и по ценности, дефи­цитности, рангу.

Соответственно, социальная кооперация приобретает как гори­зонтальные измерения (IV), так и вертикальное (иерархическое — V, VI). В иерархических формах взаимодействий на одном полюсе находится благодетель, наставник, правитель, на другом — опека­емый, ученик, управляемый.

Проанализируем иерархизированные формы взаимодействия.

Как уже отмечалось, способность отдельных людей, групп пре­доставлять особо ценные, дефицитные услуги ведет к тому, что те, кому предоставляются эти услуги, вынуждены расплачиваться дос­таточно дорого: ува>кением, признанием особых заслуг и даже ус­тупками, подчинением своим «благодетелям». Соответственно, глав­ным проявлением иерархических взаимодействий является оказа-, ние одним из участников взаимодействия (предоставляющим осо-| бо важные услуги) воздействия на поведение другого.

Сделаем одно уточнение. Мы рассматриваем иерархические вза-| имодействия (да и все формы взаимодействия), которые как бы!

* Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии, с. 253.| 206

«рождаются» на наших глазах. Конечно, очень часто и сегодня про­исходит становление неформальных групп, завоевание человеком лидерства в силу особых способностей, связей, умений и т.д. Но основную роль играют другие формы иерархии, в которых истори­чески возникшее сегодня функционирует как уже ставшее, в «сня­той» форме. Эти формы иерархической кооперации заранее огово­рены должностью, рангом, степенью, званием и т.д., за которыми закреплены определенные функции, права, обязанности.

Итак, основной признак иерархических взаимодействий — спо­собность оказывать воздействие на поведение другого.

В более слабом виде — это влияние (V), предполагающее учет (но не обязательно полное принятие) одним человеком мнения другого при выработке собственных решений на основе уважения, признания заслуг, ума, таланта, а значит, признания значимым для себя мнения этого человека, этой профессии, занимающего ;ту должность (вспомним пример с профессором и уборщицей). Влияние — переходная к власти форма взаимодействия. С одной стороны, есть воздействие (и это роднит влияние и власть), а с другой стороны, не пастырь, а сама паства принимает решение о юм, прислушиваться ли к мнению «благодетеля».

На наш взгляд, примером такой переходной иерархизированной формы взаимодействия является феномен морального авторитета известных писателей, общественных деятелей, научного авторитета крупных ученых — создателей известных научных школ. Ярким при­мером является влияние средств массовой информации, которые в силу огромных возможностей воздействия на слушателей получи­ли название «четвертая власть».

Конечно, здесь еще нет полного подчинения, принуждения Обязы­вающая сила уважения, престижа еще не гарантирует, что во всех случаях мнения морального, научного авторитета будут учтены. Но так или иначе влияние уже содержит намек на господство, подчи­нение.

Высшая форма иерархизированных социальных взаимодей­ствий — социальная власть (VI), не только политическая, но и власть родителей, начальника над подчиненными и т.д. Нас ин­тересует прежде всего механизм фактической власти, т.е. власти, способной настоять на своем.

Основой власти как формы взаимоотношений является такое средство обмена (вознаграждения), как уступка: получатель жиз­ненно важной и дефицитной услуги (или надеющийся получить гакую услугу) обрекает себя на повиновение, т.е. на то, что его деятельность будут контролировать, координировать, программи­ровать и преобразовывать.

Наиболее точно определил это понятие М. Вебер, подчеркивав­ший, что власть означает способность настоять на своем даже при

207

I

наличии сопротивления, независимо от того, в чем эта способ-' ность выражается. Иными словами, власть — это такое взаимоотно­шение, при котором один субъект способен тем или иным образом, вызвать в поведении других изменения (уступки), желательные для него, даже в тех случаях, когда этого не желают те, кто должен изменить свое поведение.

Данное социологическое понимание власти фактически в тех или иных вариациях было воспринято всеми социологами, каждый из которых вносит новые нюансы, аспекты анализа власти как обя­зывающего воздействия на другого.

Интересную и логически связанную с веберовской трактовку j власти как степени свободы («властителя») дает 3. Бауман, фикси- ^! руя еще один аспект данного феномена. «Чем больше у человека власти, тем... большее количество решений может считаться для него реалистичным, тем шире круг целей, которые он может пре- < следовать вполне обоснованно, тем больше гарантий, что он полу- ; чит (от тех, кто ему обязан уступить — подчиняться его воле. — А.Г.) то, чего хочет... Таким образом, власть заключается в способ­ности пользоваться действиями других людей как средствами для j достижения собственных целей (курсив наш. —А.Э.)»*.

Власть как процедура, как механизм взаимодействия — явление * сложное, многослойное.

О том, что и как порождает такое вознаграждение, как уступка, мы говорили в § 1 данной главы. Но выявление причин готовности (вынужденной?) подчиненного идти на уступки позволяет осмыс­лить глубинный механизм власти, который, однако, еще не исчер­пывает задачу постижения основных социологических ракурсов понимания власти.

Власть — это форма социальных взаимодействий и в то же время инструмент, обеспечивающий упорядоченный характер этих взаи­модействий. В последнем случае мы особо подчеркиваем главную социальную функцию власти. Власть имеет место именно в систе­мах взаимодействий (в группах, партиях, организациях, обществе, наконец) прежде всего как решающий инструмент, обеспечиваю-' щий, гарантирующий соблюдение принятых правил игры, норм, координированность, соорганизованность, упорядоченность дей­ствий отдельных индивидов; инструмент — препятствующий про­изволу и анархии, которые способны разрушить системы взаимо­действия, породить беспорядок, непредсказуемость. В этих целях-власть наделяется правом ограничения свободы действий отдель­ных индивидов, обладает силой принуждения.

* Бауман 3. Мыслить социологически, с. 121, 122. 208

Вместе с тем власть — это сложный механизм социального вза­имодействия. Он включает не только властные воздействия, волю, последовательность со стороны властителя, но и признание обо­снованным доверия к властным действиям и ко всему порядку, системе отправления власти со стороны опекаемых. Социология делает особый акцент не на деятельности властителя, а на леги­тимности — массовой поддержке, признании власти опекаемыми. «Господство, то есть реальная способность подчинить себе других, покоится на готовности тех, кому приказывают, слушаться прика­заний»*.

Главное не столько и не только в том, почему люди борются за власть, упиваются властью (это как раз и понятно), а в том, по­чему люди подчиняются, исполняют распоряжения других — это и есть центральный пункт социологического анализа механизмов власти.

Анализ власти как формы социального обмена способствует дос­таточно ясному пониманию природы легитимности, ее критериев: человек ожидает, что положительный эффект услуги, которую ока­зывает ему властитель, превысит те издержки, которые он несет, подчинясь распоряжениям властителя. На чем основано доверие подчиненных к властителю, что признается приемлемым, разум­ным во властных деяниях, до каких пределов власти позволительно вмешиваться в личную жизнь, приказывать, ошибаться, наконец?

Это объясняется проблемой легитимности. М. Вебер выделил три разновидности «легитимных оснований господства»: харизматичес­кое господство-подчинение; традиционное господство-подчинение; легальное господство-подчинение, — которые представляют собой вариант веберовского континуума мотивации социального действия (аффективное действие — традиционное действие — целерацио-нальное действие).

Харизматическое господство-подчинение основано на эмоцио­нальной, аффективной реакции поклонения особому дару лидера, вождя в силу его уникальных интеллектуальных, этических и дру­гих способностей и качеств. Люди подчиняются вождю не потому, что так принято, не потому, что этого требует закон, а потому, что они очарованы его обаянием.

«Харизматическое господство основано на аффективной предан­ности вождю и на дарованной ему благодати (харизме). Харизму могут обеспечить магические способности, откровение, героичес­кие деяния, сила духа или зажигательность речи... Наиболее чистые типы — господство пророков, военных героев, великих демагогов. Тот, кто распоряжается, — вождь. Те, кто подчиняются, — «учени-

Вебер М. Три типа господства, с. 185.

209

ки». Они подчиняются вождю исключительно на основании его небывалых свойств; не по своему уставному положению и не в силу традиционной почтительности*.

Харизматически обоснованное господство-подчинение играет огромную роль в изменениях общества. Можно согласиться с П. Бергером: «возможность прорыва сквозь социально «принятый мир как данность», разработаны Вебером в тезисах харизмы... Не­смотря на ясное понимание недолговечности харизмы, Вебер рас­сматривал ее как главную движущую силу истории... харизма несет в высшей степени страстный вызов или предопределение. Она за­меняет старые смыслы новыми и радикально переопределяет ос­новные посылки, касающиеся человеческого существования»**.

Но харизма быстро увядает, поэтому она выступает как некая историческая увертюра, пусковой механизм установления новых социальных порядков, социальных нововведений. В любом обще­стве — основанном или на традиционной, или на рациональной мотивации социальных действий, — преодоление устоявшегося, привычного требует особых усилий, которые возможны лишь на основе особого эмоционального порыва, доверия, создающего не только рассудочное, но и чувственно практические основания для признания, легитимации нового, его утверждения на практике. Харизма нужна новому властителю, устанавливающему новые по­рядки, законы, уставы, иначе говоря, харизма является фактором преобразования.

Если человек обладает харизмой, его господство (на производ­стве, в семье и т.д.) будет более эффективным, распоряжения бу­дут обладать большей обязывающей силой, безотлагательностью. При отсутствии у начальника харизмы его подчиненные, ориентируясь на устав, конечно, будут исполнять свои обязанности, но, воз­можно, не с таким рвением, которое могло быть при наличии у него харизмы.

Итак, харизма необходима для серьезных изменений социальных порядков, деятельности фирмы, кафедры и т.д. Для обеспечения же простого воспроизводства, функционирования общества, кол­лектива, предприятия харизма желательна, но не обязательна.

Традиционное господство-подчинение основано на вере в священ­ное происхождение существующих порядков. Человек покоряется властителю (государю, хозяину), его приказу, требованиям не по­тому, что тот имеет на это право по конституции, закону, догово­ру найма и т.д., а потому; что так принято. Но и властители долж-

* См.: Вебер М. Три типа государства//Двадцать два, № 72, июль—август, М

1990.

** Бергер П Приглашение в социологию, с. 118, 119.

210

Г

ны отдавать лишь определенные, освященные традицией распоря­жения, традиционно заботиться о своих подчиненных. Традиция достаточно надежно регулирует взаимоотношения между властите­лем и подчиненным (например, подчинение распоряжениям стар­шего в семье, традиционное подчинение аксакалу и т.д.)- Традици-: онный тип легитимности при всей своей недостаточно рациональ-| но-логической обоснованности, осмысленности обладает достаточно (сильными ресурсами принуждения.

Легальное господство-подчинение, или господство на основании устава (договора, контракта, закона) осуществляется «в силу веры в обязательность легального установления власти, обоснованной рационально созданными правилами, т.е. ориентации на подчине­ние при выполнении установленных правил — господство в том виде, в каком его осуществляет современный государственный слу­жащий и все те носители власти, которые похожи на него в этом отношении»*.

На легальном господстве основаны современные государство, предприятие, фирма и т.д. Главный признак легальной легитимно­сти — признание властных распоряжений разумными, обоснован­ными, так как они соответствуют установленным правилам, зако­ну, другим рационально выверенным, оформленным установлени­ям. Закон, должность, контракт, соответствующие права и обязан­ности — вот что прежде всего регулирует взаимоотношения влас­тителя и опекаемого в этом случае, а не поклонение, симпатия или традиция.

Хотя

Власть осуществляется благодаря таким средствам, как автори­тет и насилие (рис. 1, VI-1 и VI-2). Некоторые авторы, в том числе Ч. Миллс, утверждают, что существуют три, а не два основных сред­ства осуществления власти. «Безусловно, — пишет он, — в наше время нет нужды доказывать, что насилие представляет собой «ре­шающее» средство власти. Но мы далеко не всегда испытываем на себе насилие. Вместе с насилием нужно рассматривать и авторитет (власть, которой сознательно и добровольно подчиняются) и ма­нипулирование (власть, о механизме действия которой подчинен­ные ничего не знают). Фактически, рассуждая о природе власти,

мы должны постоянно различать эти три вида ее действия»

сам Ч. Миллс не дает определение третьего средства — манипули­рования, можно предположить, что речь идет об управлении людь­ми в выгодных для властителя целях, но неприемлемых для подчи­ненных и скрываемых от них. Манипуляция так или иначе подразу­мевает неискренность, обман, наличие тайного умысла. Но и ма-

Вебер М Избранные произведения, с. 647. * Миллс Ч. Социологическое воображение. -

М., 1998, с. 54.

211

нипулирование должно базироваться на способности власти хотя бы обманом подчинить людей, создать интригу. Иными словами, манипуляция — это не равноценное авторитету и насилию сред­ство реализации власти, а скорее метод, форма использования этих средств.

Авторитет как средство власти основан на признании подчи­ненными этой власти разумной, обоснованной, его использование предполагает уважение к власти, ее целям, методам реализации. При этом властный авторитет, хотя и имеет много общего с мо­ральным авторитетом (о нем шла речь, когда мы анализировали влияние как форму социальных интеракций), качественно отлича­ется от него по степени обязывающей, принуждающей силы. Влас­тный авторитет повелевает, распоряжается со всей присущей при­нуждению силой и безапелляционностью, и у паствы нет выбора, выполнять или не выполнять эти распоряжения, основанные на авторитете.

Чем же объясняется такая обязывающая сила авторитета? Она обусловлена легитимностью, признанием подчиненными власти обоснованной, разумной.

Отец одним словом может остановить конфликт между детьми; ко­роль, чей сан освящен «божественным светом», одним взглядом подчинял себе непокорных вельмож (таков обычай); вождь, всего лишь произнеся зажигательную речь, мог повести в бой горстку плохо вооруженных, но ослепленных харизмой своего вождя бой­цов; начальник письменным распоряжением увольняет одного че­ловека, а другого повышает в должности — его распоряжение ле­гально, оно регулируется законом, уставом, который вызывает ува­жение.

Авторитет, позволяющий властителю без физического насилия распоряжаться людьми, незыблемо покоится на легитимности, признании власти — или по традиции священных, законных или основанных на эмоциональном поклонении — харизматических

Авторитет может быть формальным (авторитет короля, началь­ника, родителя и т.д.) или неформальным — им в настоящее время обладают, как правило, харизматические лидеры.

Примеры — Дэн Сяопин, который в последние десять лет своей жизни не занимал никакого поста, но сумел обеспечить модерниза­цию Китая, аятолла Хомейни, который в первые годы революции в Иране не занимал никакой должности, но властно определил путь развития исламской республики Иран.

Второе средство власти — это насилие. Без права и возможности осуществлять насилие власть лишается одного из главных своих признаков — гарантии неодолимости своих распоряжений. Насилие может быть психологическим (постоянные придирки, гонения и др.), административно-юридическим (административные запре-

212

ты, взыскания, выговоры), физическим (физическое прямое при­менение силы или угроза применения силы).

Существуют два варианта насилия: легитимное и нелегитимное. Легитимное насилие подразумевает применение силы (или предуп­реждение о возможном применении силы) к тем, кто нарушает закон, права людей, общественный порядок и т.д. Данный вид на­силия одобряется, признается легитимным подавляющим большин­ством граждан (порой даже теми, кто нарушает закон).

Нелегитимное насилие — это осуществление властью насилия в целях, не признаваемых большинством граждан обоснованными. Это могут быть отдельные легальные (законные) акции государства (типа наведения конституционного порядка в одной из областей, рес­публик, страны), но не признаваемые обществом разумными (хотя в целом власть еще может признаваться легитимной). Это может быть деятельность всей власти, которая (независимо от того, при­шла ли она к власти легально или путем незаконного захвата влас­ти, а также оккупации) не воспринимается населением обосно­ванной, легитимной. В последних случаях любые распоряжения вла­сти лишены возможности реализации на основе авторитета. Остает­ся только одно — угроза силы или прямое применение силы.

Как правило, рано или поздно нелегитимная власть разрушает­ся. Но следует помнить, что долговечность нелегитимной власти зависит от многих условий, в том числе от позиции, энергии, ак­тивности населения. Если оно не проявляет организованности, ак­тивности с целью смены власти, возникает промежуточное состо­яние, которое может затянуться на долгие годы. Происходит при­выкание к нелегитимной, малоавторитетной власти, сила которой лишь в готовности осуществить насилие или реально осуществляе­мом насилии.

Поведение подчиненных в этой ситуации характеризуется нео-добряемым, но добровольным исполнением властных распоряже­ний, покорностью (формальной дисциплинированностью) власти. Это касается не только государства, но и учреждения, семьи и др.

Раздел IV.

СОЦИАЛЬНЫЕ ИНСТИТУТЫ: СТРУКТУРЫ ПОВСЕДНЕВНОСТИ

и социальные эффекты (последствия) § 1. Институты: их роль в обществе и значение для социологии. Постановка… Социология — наука рациональная, лишенная мистики и чуждая фантастики, но чаще всего она призвана распознавать,…

II

227

ко сложностей политических преобразований, но главным образом не считался со сложившимися стереотипами восприятия власти массовым сознанием»*.

Вот почему, говоря о преобразованиях структуры общества, го­сударства, социологи имеют в виду не только (и не столько) пере­тасовку крупных государственных учреждений, преобразования министерств, введение таких позиций, как «президент», «депутат» и т.д. (это во многом внешняя сторона вопроса), а изменения базо­вых, устойчивых поведенческих комплексов социальных действий, взаимосвязь которых и представляет общество.

Социальная структура общества — это система наиболее ус­тойчивых позиций, базисных (статусно-ролевых), независимых от конкретных людей, связей, взаимоотношений; по сути это невидимый, аналитически вычленяемый фундамент (скелет) об­щества. Чтобы понять общество, организацию социальной жизни у того или иного народа на том или ином отрезке его истории, следует изучить систему статусно-ролевых стандартов поведения, связей, мотивации каждодневной деятельности людей, нормы и матрицы их взаимоотношений, иными словами, изучить инсти­туты общества, их первоосновы, «ячейки».

Институализация социальных взаимодействий,
структура иналичие предуказывающих социальных структур

личность(статусов, ролей) обусловливают проблему «лич-

ность и общество», «личность и социальный поря­док». Именно в социальных институтах личность вынуждена под­страиваться под статусно-ролевой стандарт, «уместиться» в ячей­ку, не ею созданную, вести себя не так, как хочется, а так, как предуказанно, т.е. во многом стандартно.

Следовательно, желая получить гарантию регулярности, само-возобновляемости, предсказуемости поведения партнеров, удов­летворения своих потребностей, люди расплачиваются своей сво­бодой.

Однако для социологов романтически-идиллическое умиление безбрежной свободой кажется наивным: в социальном простран­стве не существует, не может и не должна существовать «интуи­тивно-животная», безбрежная свобода индивида. Ясно и четко пред­ставляя механизмы организации людей в устойчивые, предсказуе­мые связи, мы понимаем, что институализация как бы создает два мира: мир институализированных взаимодействий (где индивид постоянно взаимодействует с другими партнерами) и мир индиви­дуальной жизни (где личность сама принимает решения, творит).

* Здравомыслов А.Г. Проблема власти в современной социологии. В кн • Про­блемы теоретической социологии. — СПб., с. 211.

228

Однако свобода в мире индивидуальной жизни строится на фун­даменте, создаваемом миром институализированных взаимодействий. Вступая во взаимодействие с другими, желая получить от этого немалую прибыль, прирост в удовлетворении своих личных потреб­ностей, человек в первую очередь заинтересован в четкости и яс­ности этих правил взаимодействий и предсказуемости поведения партнеров. Радость предсказуемости, удовольствие от надежности другого, удовлетворенность порядком — это своеобразные эмоцио­нальные симптомы, индикаторы такой организации социального мира, в котором создан фундамент для личного спокойствия и лич­ной свободы. Свобода личности начинается вместе с получением индивидом от социального мира свободы (гарантии) от произвола партнеров по взаимодействию, свободы (гарантии) от непредска­зуемости, свободы (гарантии) от невыплаты зарплаты за свой труд и т.д.

Может ли человек быть подлинно свободным в выборе жизненно важных решений в условиях хаоса, беспорядка? Не порождает ли непредсказуемость общественной жизни в современной России чув­ство неуверенности, опасности? Свобода, обретаемая в условиях ха­оса, анархии, — это свобода испытывать страх, неуверенность, уяз­вимость и т.д. Подлинная свобода, демократия всегда строится на высокой дисциплинированности, законопослушании, предсказуемо­сти поведения индивидов по отношению друг к другу.

Ролевое стандартизированное поведение личности — это не просто плата индивида за предсказуемость, самовозобновляемость своих взаимодействий с другими, а своеобразное «отступное» миру социальных связей за получение спокойствия, внутренней свобо­ды в выборе жизненного пути, свободы от страха, произвола.

Мы не затрагивали проблему прав человека в системе соци­альных взаимодействий, в данном случае нас интересовал лишь общесоциологический аспект проблемы: превращает ли институа-лизация личность в некий робот-автомат, выполняющий заложен­ную в него структурой роль, или, предотвращая ее взаимодей­ствия с другими от хаоса, произвола, непредсказуемости, создает уверенность, надежность, которые прочно охраняют внутреннюю свободу личности? Что касается того, какими будут правила игры в социальных институтах — правилами тоталитарного или демок­ратического общества, — это зависит от самого общества.

ЭФФВСГЫ СТРАТИФИКАЦИИ

Третья группа последствий институализации социальных связей — эффекты стратификации. Статусно-ролевое размежевание, порожденное в том числе четким распределением в социальных институтах фун­кций, прав и обязанностей, ведет к устойчивому разделению труда и профессионализации выполнения функций. Именно в институ-

229

ализированных взаимодействиях случайное, экспериментальное, не­регулярное разделение функций, нерегулярные отношения зави­симости укореняются и приобретают самовоспроизводящийся ха­рактер, что ведет к серьезным социальным последствиям для ис­полнителя — агента функции.

Различие между способностями, умениями людей, решаемы­ми ими функциями, задачами приобретает в условиях социальных институтов характер устойчивой социальной дифференциации по горизонтали и по вертикали. Возникает не только профессиональ­ное размежевание статусно-ролевых позиций, ячеек (дифферен­циация по горизонтали), но и социально-иерархическое разделе­ние статусно-ролевых позиций (дифференциация по вертикали, т.е. социальная стратификация). Социальная стратификация, рас­полагающая людей по разным ступеням общественной лестницы в зависимости от занимаемой социальной позиции, — это одно из наиболее значимых социальных последствий процесса инсти-туализации.

Спорадически возникающее зыбкое преимущество людей той или иной специальности, выполняющих ту или иную функцию, приобретает характер устойчивого, предсказуемого, признавае­мого всеми преимущества. Это преимущество (или, наоборот, под­чиненность) закрепляется за любым, кто занял определенную позицию в обществе. Само же общество предстает как иерархизи-рованная, многообразная, сложно организованная самовозобнов­ляемая система статусно-ролевых позиций.

* * *

Мы рассмотрели основные, решающие последствия, эффекты институализации социальных взаимодействий и тем самым объяс­нили, почему все крупнейшие социологи считают ключевой для понимания социальной жизни именно проблему институциаль-ных, повседневных, рутинных связей. Чтобы понять общество, глубинный характер социальных связей в нем, надо изучить ме­ханизмы регулирования социальных институтов, их нормы, пра­вила. Именно привычное, будничное и рутинное (а не яркие, неповторимые события), как оказалось, навязывают нам опреде­ленный порядок мыслей, предпочтений. Именно институциональ­ные взаимодействия составляют ядро социальной практики лю­дей.

230

Глава X. Система социальных институтов

§ 1. Многообразие институтов

Институализированные социальные связи могут быть формаль­ными (оформленными, т.е. регулируемыми законами, инструк­циями) и неформальными.

Примером неформальных социальных институтов может быть дружба — один из элементов, который характеризует жизнь лю­бого общества, обязательное устойчивое явление человеческого сообщества. Регламентация в дружбе достаточно полная, четкая и подчас даже жестокая. Обида, ссора, прекращение дружеских связей — своеобразные формы социального контроля и санкции в этом социальном институте. Но эта регламентация не оформле­на в виде законов, административных уложений. У дружбы есть ресурсы (доверие, симпатия, длительность знакомства и т.д.), но нет учреждении Она имеет четкое отграничение (от любви, взаимоотношений с коллегами по службе, братских отношении), но не имеет четкого профессионального закрепления статуса, прав и обязанностей партнеров. Другой пример неформальных социальных институтов — соседство, которое у многих народов является значимым элементом социальной жизни.

Формальные социальные институты имеют общий признак — взаимодействие между субъектами на основе формально огово­ренных правил, законов, регламентов, положений. Как правило, те институциональные связи, которые играют особо важную роль в жизни людей, регулируются законами, положениями, инст­рукциями. Их функционирование контролирует государство, ко­торое охраняет силой своей власти принятый порядок вещей. Фор­мальные социальные институты определяют прочность общества. Но неверно было бы думать, что они регулируются только писа­ными правилами — чаще всего речь идет о переплетении писаных и неписаных норм.

Например, экономические социальные институты функционируют на основе не только закона, инструкции, приказа, но и такой не­писаной нормы, как верность данному слову, которая зачастую ока­зывается сильнее десятков законов или постановлений; в неко­торых странах взяточничество стало неписаной нормой, настоль­ко распространенной, что является достаточно устойчивым (струк­турным) элементом организации экономической деятельности, хотя оно преследуется законом.

Анализируя любой формальный социальный институт, необходи­мо исследовать не только формально зафиксированные нормы, пра­вила, но и всю систему стандартов, в том числе морально-нравствен-

231

ных эталонов, обычаев, традиций, которые устойчиво, неизменно участвуют в регулировании институализированных взаимодействий. Правоведы не случайно разводят право и правоприменительную прак­тику — нередко применение закона блокируется нормами морали, обычаями, традициями. Поэтому социолог (в отличие от юриста), анализируя те или иные социальные институты, обязан акцентиро­вать внимание на критерии устойчивости, неизменности нормы, не­зависимо от того, зафиксирована ли она формально.

Социальные институты различаются не только степени их фор­мализованное™, но и функциями, которые они осуществляют.

Экономические институты, т.е. наиболее устойчивые, подле­жащие строгой регламентации социальные связи в сфере хозяй­ственной деятельности, — это все макроинституты, которые за­нимаются производством и распределением благ и услуг, регули­рованием денежного обращения, организацией и разделением труда (промышленность, сельское хозяйство, финансы, торговля); можно выделить и институционально-нормативные комплексы — инсти­туции, своеобразные институциональные «первокирпичики», из которых строятся макроинституты (собственность, управление, конкуренция, ценообразование, банкротство и т.д.).

Политические институты, т.е. институты, связанные прежде всего с борьбой за власть, ее осуществление и распределение, нацелены на мобилизацию возможностей, обеспечивающих фун­кционирование общества как целостности. Это государство, ар­мия, полиция, суд, различные партии. К этим политическим ин­ститутам примыкают общественные движения, объединения, где распространены строго определенные институализированные формы деятельности (институции) — митинги, демонстрации, выборы, предвыборные кампании.

Институты культуры и социализации — это наиболее устойчи­вые, четко регламентированные формы взаимодействия с целью укрепления, создания и распространения культуры (системы цен­ностей), научных знаний, социализации молодого поколения, ов­ладения ими научными знаниями, культурными ценностями об­щества. К таким институтам относятся образование, наука, ис­кусство, религия.

Институт семьи в настоящее время примыкает к институтам социализации, но имеет и другие функции.

§ 2. Основные принципы функционирования сис­темы социальных институтов

Очевидно, что учреждения социального института образования предназначены для обучения, института здравоохранения — для

232

заботы о нашем здоровье и т.п. Но это лишь поверхностное пред­ставление о деятельности институтов. Научно-социологический ана­лиз позволяет углубить это представление. Для этого, в частности, был выработан структурно-функциональный анализ, основу кото­рого составляет изучение общества как структурно-расчлененной целостности, в которой каждый структурный элемент (статусно-ролевая позиция как первичный элемент, институт как вторич­ный) выполняет свою функцию, т.е. удовлетворяет определенную потребность, приносит «пользу».

Крупнейшие представители структурного функционализма — выдающиеся американские социологи Т. Парсонс, Р. Мертон, про­должившие традиции функционализма Э. Дюркгейма.

В данном параграфе мы проанализируем основные принципы функционирования системы институтов — принцип взаимосвязи и совместимости институтов и принцип автономности и специфич­ности институтов.

В следующем параграфе мы рассмотрим основные подходы, прин­ципы изучения системы социальных институтов, используя идеи Р. Мертона изложенных им в знаменитой статье «Явные и латент­ные функции»*.

Общество представляет собой целостную систему взаимосвя­занных институтов. Вместе с тем каждый институт обладает авто­номией, относительной независимостью, т.е. социальные инсти­туты общества, с одной стороны, тесно взаимосвязаны, образуя некую социально-функциональную целостность, а с другой сто­роны, автономны.

ВЗАИМОСВЯЗЬ И СОВМЕСТИМОСТЬ СОЦИАЛЬНЫХ ИНСТИТУТОВ ОБЩЕСТВА

Существуют очевидные и скрытые проявле­ния взаимосвязи институтов, целостности их сис­темы.

Известно, как взаимосвязаны, например, экономикам образование: чем выше уровень развития экономики, ее эффективности, тем выше уровень налоговых по­ступлений в бюджет, тем больше государство сможет выделить средств на бесплатное всеобщее образование населения, тем выше будет качество получаемого образования и т.д. — и наоборот, чем выше уровень образования населения, подрастающего поколения, тем выше квалификация работников народного хозяйства, тем с более сложной и производительной техникой они смогут работать, что повысит эффективность экономики.

* См : Американская социологическая мысль. — М , 1994, с. 379—447.

233

Но данная взаимосвязь предусматривает решение сложнейшей фундаментальной задами — совместимости норм, регуляторов, пра-ви^ игры в этих разных социальных институтах.

Ведь одна и та же личность в одно и то же время включена и в институты семьи (отец, мать), и в политические институты (изби­ратель, активист какого-либо общественно-политического движе­ния), и в экономические институты (работник предприятия, руко­водитель отдела, фирмы). Усвоенные им нормы, принципы поведе­ния, например, на работе должны быть совместимы с признанны­ми нормами его поведения в семье, теми идеалами, представлени­ями, которые он внушает своему сыну, и т.д. Совместимость глав­ных, исходных идей, принципов, представлений, которыми руко­водствуются люди в различных сферах жизни общества, является главным условием духовно-моральной целостности личности. Имен­но подобная моральная целостность вооружает человека общим видением окружающего мира, единым моральным кодексом, ко­торым можно руководствоваться в любой жизненной ситуации.

Наличие такого морального компаса удобно не только для са­мого индивида, поскольку предохраняет его от внутренних про­тиворечий, конфликтов, раздвоения, но и для его партнеров по взаимодействию, поскольку поведение личности становится це­лостным, обретает предсказуемость, прогнозируемость, надеж­ность. И наоборот, несовместимость иерархии принципов, норм, регулирующих различные институциональные взаимодействия, в которых участвует индивид, порождает его нескончаемые внут­ренние конфликты, раздвоенность, непоследовательность, не­предсказуемость, что дестабилизирует его семью или коллек­тив, в котором он работает.

Не менее (если не более) важно рассмотреть эту проблему при­менительно к обществу. В результате рассогласования, несовмес­тимости исходных принципов, норм регуляции основных соци­альных институтов они начинают блокировать развитие друг дру­га. Так, система образования, которая воспитывает в духе начет­ничества, послушания, безынициативности, не может не затруд­нять развитие демократических политических институтов.

Иначе говоря, функционально социальные институты в рамках одного общества должны основываться на единых коренных исход­ных принципах, ценностных приоритетах, что обеспечивает совме­стимость и целостность системы институтов данного общества.

Да и историческая логика развития институтов обусловливает подобную целостность — ведь новые институты, как правило, вы­ходят из недр уже сложившихся в процессе дифференциации опре­деленных видов человеческой деятельности, поэтому не могут не перенять исходные принципы у институтов-метрополий.

234

Исходные принципы, ценностные приоритеты, которые едины для всего общества, являются регулятивным, идейным стержнем деятельности всех социальных институтов данного общества, что и обеспечивает целостность, высокую интегрированность обще­ства. Эти исходные принципы могут иметь вид религиозных норм («Десять заповедей»), а в современном обществе могут быть за­фиксированы в конституции, которая затем конкретизируется в законах, регулирующих деятельность отдельных социальных ин­ститутов.

АВТОНОМНОСТЬ И СПЕЦИФИЧНОСТЬ СОЦИАЛЬНЫХ ИНСТИТУТОВ

Автономия, относительная независимость социальных институтов объясняется тем, что каждый из них решает специальные задачи, специфические проблемы, удовлетворяет опре­деленные потребности людей. Автономия прояв­ляется как внешнеорганизационно, так и внут-реннерегулятивно.

Внешняя (организационная) автономия институ­тов выражается прежде всего в наличии отдельных профессий, от­дельных учреждений здравоохранения, образования, материального производства, банковской деятельности и др. У каждого учреждения свой интерес, он предписывает личности — участнику социального института — особые обязанности, ждет серьезного отношения и ло­яльности к этим обязательствам. Поэтому ввиду участия одних и тех же людей в ряде коллективов фундаментальной чертой всех челове­ческих обществ является ролевой плюрализм. Будучи включенной в различные институты, личность может столкнуться с ситуацией кон­фликта в системе своих обязательств перед различными институтами (ролевой конфликт). Наличие подобного конфликта есть одно из сви­детельств автономии, относительной независимости институтов.

Более сложно обнаружить внутреннюю (регулятивную) автоно­мию социальных институтов. Речь идет о том, что нормы, регулиру­ющие деятельность различных социальных институтов, обладают существенным своеобразием, спецификой, призванной обеспечить наиболее эффективное выполнение задач, решаемых данным ин­ститутом.

Взаимоотношения в производственном коллективе, на работе с коллегами, руководителем, как известно, существенно отличаются от взаимоотношений в семье. Там одни нормы, правила — здесь совершенно иные. Как вы посмотрите на перенесение норм се­мейной жизни в производственный коллектив⁹ Что из этого вый­дет? Велика специфика нормативно-регулятивного механизма ар­мейской жизни — ее ни с чем не спутаешь, и, к счастью, нигде бо­лее не применишь. В экономических социальных институтах, все подчинено получению высокой экономической эффективности — прибыли, но эта задача не столь важна для деятельности, например, институтов культуры, образования.

235

Подобная автономия является огромным преимуществом и ха­рактерна для развитых обществ. Она отгораживает каждый инсти­тут от применения в его деятельности функционально нецелесо­образных для его задач и целей, правил игры, норм. Функциони­рование институтов как относительно независимых специальных форм социальных взаимодействий, в которых применяются спе­цифические нормы регуляций, есть важное завоевание (мы хоро­шо помним время, когда, например, экономические институты руководствовались чисто идеологическими политическими целя­ми, пренебрегая понятиями прибыльности, рентабельности и т.д.). Специализация институтов органически связана со специализа­цией норм, писаных и неписаных законов, их регулирующих. При­мерами этого являются воинские и другие уставы, профессио­нальная этика врачей и юристов, которые существенно отлича­ются друг от друга. Подобная специализация позволила добиться высокой эффективности организации социальной жизни. Учет осо­бенностей регуляции социальных взаимодействий в сфере эконо­мики или образования, недопустимость перенесения в сферу по­литики, производства норм семейно-товарищеских отношений, отягощения экономики религиозно-нравственными представлени­ями о соборности, бескорыстии — все это, как показывает исто­рический опыт, эффективно способствует развитию как отдель­ных сфер, так и всей социальной жизни в целом. Чем яснее и четче осознается обществом, его отдельными гражданами необ­ходимость учета специфики регуляции того или иного института, тем общество мобильнее, адаптированнее к историческим усло­виям.

Вместе с тем специфические моменты регулятивных механиз­мов отдельных институтов находятся в-органическом единстве с принципом совместимости исходных принципов, ценностных при­оритетов идеалов, норм деятельности всех институтов общества. С одной стороны, это способствует целостности, единству системы социальных институтов, общества в целом, а с другой стороны, его внутреннему разнообразию.

§ 3. Анализ социальных институтов: основные принципы

О функциях того или иного социального института, как указы­вает вслед за Э. Дюркгеймом Р. Мертон, судят не по тому, какие цели преследуют люди, взаимодействуя с партнерами, а по тому, какие последствия, реальную пользу это взаимодействи-е имеет для общества. Изучение реальных последствий, а не предназначений, намерений позволяет не только однозначно эмпирически факту-

236

ально проанализировать функции институтов, но и существенно расширить саму область подобного анализа.

ЯВНЫЕ - ЛАТЕНТНЫЕ ФУНКЦИИ

Существуют последствия, которые никто не мог предположить, к которым никто не стремился и не ставил их своей целью, — это так называемые ла­тентные функции института, которые существуют наряду с явными, преднамеренными, ожидаемыми функциями (по­следствиями), ради которых и организуется институт как система самовозобновляемых взаимодействий.

Явные функции непосредственно связаны с удовлетворением тех или иных потребностей людей: институт образования суще­ствует для обучения и воспитания, экономические институты — для производства и распределения материальных благ, семья — для продолжения рода и воспитания подрастающего поколения и т.д.

Значительную же часть функциональных результатов, послед­ствий деятельности того или иного института люди не осознают и не предполагают (до поры до времени или не осознают вообще). Но значение латентных функций в жизни людей огромно. Их анализ позволяет получить полную картину взаимозависимости, взаимо­увязанное™ различных институтов, их способности выполнять «нео­жиданную» для общества в целом, для других институтов роль. Без анализа латентных функций наши представления о роли того или иного института в социальных процессах всегда прямолинейны, в чем-то примитивны и поэтому неточны.

Мы различаем два типа латентных функций: всеобщие и специ­фические.

Говоря о всеобщих латентных функциях, в данном случае мы имеем в виду, что все институты играют огромную роль в социали­зации личности. Становясь участником экономических или полити­ческих институтов, личность должна соответствовать определенно­му набору статусно-ролевых предуказаний. В системе институцио­нальных взаимодействий; учитывая жесткость норм, наличие сан­кций, значимость институтов для решения социальных проблем, индивид получает главные жизненные уроки, хотя ни его партне­ры по взаимодействию, ни он сам могут не ставить никаких специ­альных воспитательных задач. Его формирует сама процедура, сами регулятивные механизмы, будничная и ежедневная «шлифовка», которую он получает в ходе рутинных институциональных взаимо­действий. И значение подобной «шлифовки» в формировании ду­ховного облика личности не менее (если не более) важно, чем значение лекций, телепередач и т.д.

Необходимо назвать и другие всеобщие латентные функции ин­ститутов. Так, институциональные взаимодействия, «заведенный

237

порядок вещей» с их ясными нормативными указаниями и санкци­ями выполняют огромную контрольную функцию

Куда многообразнее специфические латентные функции Здесь у каждого социального института могут быть свои особые «сюрпри­зы»

Например, явная функция системы высшего образования для всех очевидна — подготовка специалистов высшей квалификации различных профессий Но есть и другая, подчас малозаметная, но очень важная функция Высшее образование играет огромное зна­чение в воспроизводстве социальных различии в обществе между высшими и средними классами, с одной стороны, и низшими классами — с другой стороны Иначе говоря, латентные функции высшего образования связаны с воспроизводством социальной стратификации

Теория воспроизводственной функции образования была пред­ложена в 60-е гг П Бурдье, который констатировал, что во Фран­ции сын высшего чиновника имеет в 24 раза больше шансов по­ступить в университет, чем сын сельскохозяйственного рабочего, в 40 раз больше, чем сын промышленного рабочего, и его шансы вдвое выше, чем у сына среднего чиновника

Конечно, высшее образование является одним из средств для восходящей социальной мобильности, своего рода «социальным лифтом»* Но этот «лифт» предназначен лишь для индивидуаль­ной социально-стратификационной мобильности Если же рассмат­ривать значение высшего образования в макрогрупповои соци­альной динамике, то здесь очевидна его функция воспроизвод­ства высшего и среднего классов

Причем, несмотря на то что в последние три десятилетия выс­шее образование в странах Запада стало массовым и доступным, социальный состав студенчества в них изменился мало Это дока­зывает, что социальная структура высшего образования обуслов­лена не запретами и ограничениями на получение высшего обра­зования представителями низших слоев Причины сложнее Стрем­ление молодого человека получить высшее образование обуслов­лено не только материальными возможностями его семьи, но и рядом более скрытых причин, в частности социокультурным ас­пектом в какой социальной среде имеются оптимальные культур­ные условия для формирования комплекса личностных качеств, требуемых для получения высшего образования⁹ Ведь для успеш­ного прохождения конкурса, стремления глубоко изучать препода­ваемые предметы, необходимо вырасти и жить в среде, где уважа-

* См Сорокин П Социальная мобильность В кн Человек Цивилизация Об­щество

238

ют интеллектуальный труд, считают его приоритетным, где роди­тели создают необходимую культурную атмосферу уважения к зна­нию, утверждают ценности профессионализма, мотивацию на до­стижение в учебе как средство достижении в обществе Поэтому представители разных социальных слоев испытывают разное стрем­ление получить высшее образование

Латентные функции высшего образования в деле воспроизвод­ства социальных различии, социальной стратификации были об­наружены и в проведенных нами социологических исследованиях московского студенчества*

Вузы более явственно, чем средняя школа ощущают на себе влия­ние преобразований социальной стратификации российского об­щества, происшедших в последние годы В отличие от среднего образования которое выполняет в основном функции общеграж­данской социализации (и носит всеобщий характер), высшее об­разование выполняет функции профессиональной социализации личности Иными словами, в вузах идет непосредственная подго­товка людей для тех или иных престижных, приоритетных «пчели­ных сот» в системе социальных институтов

Отказ от специальной государственной регламентации социаль­ного состава студенчества привел к тому, что он формируется под влиянием механизмов саморегуляции В результате коренные пре­образования произошедшие в нашем обществе за последние годы привели к серьезным изменениям в социальной стратифи­кации студенчества

Так, среди московских студентов значительно уменьшилась доля детей рабочих, которая составляет, по нашим данным, 19,3% Для сравнения к 80 м гг , т е в «доперестроечную» эпоху, когда госу­дарство поддерживало определенный баланс социальных слоев в составе студенчества, дети рабочих составляли примерно 35— 45% от общей численности студентов (данные по СССР) Сегодня же вузы Москвы интенсивно пополняются за счет выходцев из средних и высших слоев, социальный состав студенчества при­ближается к «западному» типу — типу, характерному для индуст­риально развитых стран Внутри московского студенчества непро­порционально велика доля детей из семей предпринимателей, лиц, занятых в негосударственном секторе И это понятно ведь для «средних классов» и особенно для «новых средних классов», вклю­чающих в себя представителей среднего и малого бизнеса, выс­шее образование — это крайне необходимое средство удержать и передать детям свой статус, социальные позиции Причем в разных институтах доля детей владельцев или руководи телей фирм, банков различна в юридических, стоматологических, коммерческих вузах она составляла от 7 до 20%, в педагогических, сельскохозяйственных, технических — до 2%

* См подробнее Эфендиев А Г Московский студент проблемы и настрое­ния — М , 1996 Эфендиев А Г Дуди на О М Московское студенчество в пери­од реформирования российского общества// СОЦИС — 1997 — № 9

239

Изучение латентных эффектов, результатов деятельности тех или иных институтов является важнейшей задачей социологической науки, в том числе конкретно-социологических исследований. Не­редко те последствия, которые казались очевидными при эмпири­ческой проверке, оказываются малозначимыми, несущественны­ми, и наоборот.

Люди, осуществляющие управление, будь то политики, руково­дители страны или руководители предприятий, фирм, всегда дол­жны помнить о латентных последствиях.

К примеру, сколько было «нарублено дров» в последние годы ввиду недостаточного анализа возможных социальных (непредвиденных экономистами) последствий того или иного сценария реформ. Дру­гой пример. Сокращение количества государственных (бесплатных) вузов ввиду скудости бюджета может иметь латентные последствия: сокращение доступа к высшему образованию детей из малоиму­щих семей, снижение интеллектуально-образовательного уровня новых поколений, что сильнейшим образом скажется на возможно­стях нашего общества в технотронную эпоху, возможный рост нар­комании, преступности и т.д.

Итак, увидеть латентные последствия деятельности того или иного института, правильно представить их роль и значение для интеграции, стабильности и развития общества в целом — важное условие современного анализа сложных социальных явлений.

ФУНКЦИЯ -ДИСФУНКЦИЯ

Р. Мертон предложил разделить последствия дея­тельности социального института, которые спо­собствуют упрочению, выживанию, процветанию, саморегуляции данной системы (функции), и последствия, которые ведут к дезорганизации данной системы, изменениям ее структуры (дисфункции). Сразу оговоримся: будучи идеологически-нейтральной наукой, социология не дает никаких оценок, поэтому дисфункция не является синонимом зла, а функция — синонимом добра.

То, что распад СССР произошел в результате реализации многих дисфункций («парад» суверенитетов союзных республик, рост их национального самосознания и т.д.), — бесспорно, но оценка этих дисфункций зависит от идеологической позиции индивида; сило­вое подавление различных эксцессов в союзных республиках, на­правленных на распад СССР, — это функция, способствующая ук­реплению СССР, но вместе с тем, как оказалось, не были учтены возможные латентные последствия применения силы — оно при­обрело латентно дисфункциональное значение, став катализатором роста национального сепаратизма.

Таким образом, одни и те же действия социального института могут быть одновременно функциональными и дисфункциональ­ными.

РЕЗУЛЬТАТ

Поскольку тот или иной институт полифункцио-нален (имеет много последствии), совмещая яв-

I

ные и литентные функции, функции и дисфункции для того, что­бы адекватно оценить функцию того или иного социального ин­ститута, элемента социальной структуры, необходимо проанали­зировать агрегированный результат его деятельности в конкретной ситуации.

Прежде чем закрывать вузы, сокращать численность бесплатных сту­денческих мест, надо серьезно взвесить, оценить агрегированный ре­зультат подобных действий: прежде чем использовать вооруженные силы в подавлении социальных конфликтов, необходимо оценить аг­регированный результат таких действий. Всегда надо помнить о воз­можных латентных последствиях, в том числе дисфункций.

Имеет место разнообразие исторических и социо-
ФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ культурных вариантов выполнения общественных
эквиваленты, функций.

функциональные Один социальный институт выполняет mho-

альтернативы _го фу_НКц_Ий; несколько институтов могут вы-

полнять одну и туже функцию. Полирезульта­тивность, многофункциональность институтов приводит к тому, что функции многих институтов пересекаются, а иногда парал­лельны. Поэтому нельзя считать незаменимым тот или иной соци­альный институт. Существуют функциональные заменители, эк­виваленты, функциональные альтернативы, порождающие сход­ные, близкие следствия. Например, обучающие функции выпол­няют школа и телевидение, в то же время они выполняют и вос­питательные функции наряду с семьей, армией, религией и т.д. Конечно, каждый из этих институтов имеет свои функциональ­ные возможности в деле воспитания, с какими-то задачами луч­ше справляются одни институты, с какими-то — другие.

Вследствие этого надо иметь в виду следующее.

Во-первых, в различных обществах различные институты могут выполнять воспитательную, к примеру, функцию — такую функ­цию в нашей стране в советские времена выполняли трудовой кол­лектив, армия, школа, детский сад, семья и т.д. При этом воспита­тельная функция семьи снижалась, но все большее значение при­обретало общественное воспитание. В других странах в силу истори­ческих и других причин в области воспитания особую роль играли церковь и семья. Иначе говоря, в одних обществах воспитательную функцию выполняют один набор институтов, в других — другой.

Главное, чтобы воспитательная функция выполнялась не теми, так другими (альтернативными) институтами, осуществлялось эф­фективное формирование и усвоение вырабатываемых культурных ценностей, норм, правил поведения.

Во-вторых, очень важно, чтобы в случае выхода из строя одного из социальных институтов его воспитательную (в нашем примере)

241

функцию эквивалентно выполняли другие институты. Однако гак происходит не всегда.

Так, в ходе преобразований, происходящих в последние годы в на­шем обществе, многие институты (точнее, их учреждения), активно выполнявшие воспитательную функцию, устранились от этого. Боль­шую роль в воспитании играли трудовые коллективы, конкретнее — партийные и комсомольские организации. Происшедшие обще­ственно-политические изменения (в частности, обоснованный зап­рет деятельности политических организаций по месту трудовой деятельности и др.) привели к тому, что трудовой коллектив во многом перестал выполнять эту функцию.

Отстранилась от воспитательной работы и школа, где за последние годы сформировалось устойчивое мнение, что школа должна преж­де всего обучать, а воспитание —дело второстепенное. Это привело к тому, что лишь 20,7% опрошенных учителей московских средних школ оценили на «отлично» свою деятельность в области воспита­ния; для сравнения: 77,7% учителей оценили на «отлично» свою деятельность по параметрам соблюдения расписания, выполнения своей педагогической нагрузки, 57,9% — по параметрам выполне­ния основных задач учебной программы, 31,5% — по параметрам методической отработанности проводимых занятий*.

Итак, в системе воспитания молодежи в последние годы про­изошли значительные негативные изменения: фактически устраня­ется от воспитания молодежи трудовой коллектив; подчас не воспи­тывает, а калечит духовный мир молодежи армия; резко снизили свои воспитательные функции школа, вуз. В советские времена пос­ледовательно снижалась роль семьи в воспитании детей (послеродо­вой отпуск для ухода за ребенком составлял лишь 3 года).

Возникли ли за эти годы функциональные эквиваленты в обла­сти воспитания молодежи? Скорее всего — нет. Религиозное воспи­тание, работа с молодежью по месту жительства носят еще эпизо­дический характер.

В результате в системе воспитания образовался институциональ­но-функциональный вакуум. Система целенаправленных обществен­ных воспитательных воздействий на молодежь распалась, фрагмен-тировалась, и общество не нашло соответствующих функциональ­ных эквивалентов. Резко увеличилась доля стихийных форм духов­ного развития, где очень многое зависит от собственного выбора молодого человека, неформальной микрогруппы, в которую он вов­лечен. Рост общественно неприемлемых типов поведения среди мо­лодежи, который нередко проявляется в нашей жизни, связан не только с теми противоречиями, конфликтами, характеризующими духовную жизнь современного российского общества на этапе ре­форм, но и с тем, что система целенаправленного (институциональ-

* См : Эфендиев А.Г. Московский учитель штрихи социологического портрета, с. 92—118.

242

но закрепленного) воспитания молодежи по сути развалилась. Воз­ник институционально-функциональный вакуум; общество не на­шло соответствующих функциональных эквивалентов, альтернатив.

I

Глава XI. Изменение социальных институтов

§ 1. Проблема устойчивости-изменчивости социальных институтов

Благодаря наличию социальных институтов будничная жизнь приобретает вид своеобразной «машины», в которой все функции расчленены, предуказаны обязанности, права, поведение, а успех общего дела зависит от того, как каждый на своем месте выпол­няет определенную задачу. В результате институализация суще­ственно усиливает взаимозависимость участников социальных свя­зей, которая охраняется санкциями.

Хорошо отлаженные институализированные взаимодействия — это прочная система рутинных социальных взаимодействий.

Ее прочность обеспечивается следующим.

Во-первых, каждый агент выполняет определенную функцию, которая взаимодействует с функциями другого. Причем подобная взаимозависимость не только характеризует взаимоотношения двух партнеров, непосредственно взаимодействующих друг с другом, но и распространяется на длинную цепь институализированных связей, воплощающихся в системе взаимозависимых организа­ций, учреждений.

Во-вторых, взаимозависимость всех участников институтов объясняется и тем, что каждый, работая за себя, выполняя сугубо индивидуальную задачу, в то же время работает (даже не всегда осознанно) на общее благо. Некачественная работа, неполадки в одном из «притертых» звеньев сказываются так или иначе не только на работе партнеров, но и на эффективности деятельности всего института.

В-третьих, прочность, спаянность институализированных вза­имодействий объясняется не только функциональной взаимоза­висимостью. Особое значение играет легитимация социального института, точнее, норм, ценностей, регулирующих взаимодей­ствия в нем. Нормы поведения участников института, заведенный порядок вещей, действий, отношений, сложившаяся практика вза­имодействий признаются «священными» участниками института,

243

всем обществом. Отношение к ним — как к священным, непрере­каемым, неприкосновенным. Легитимация норм, заведенного по­рядка становится важным средством, обеспечивающим выполне­ние каждым своих функций, а значит, и слаженность социальных институтов.

В-четвертых, невиданную прочность, незыблемость придают социальным институтам неодолимость, независимость, «бессмер­тность» институциональных элементов от «вновь пришедшего», о чем уже говорилось.

Итак, социальный институт принимает вид высокоинтегриро-ванной, освященной признанием общества мощной непробивае­мой машины (стены), хорошо защищенной «притертостыо» фун­кций и непререкаемостью заведенного порядка от случайных и непродуманных реформ или авантюр.

Эта «непробиваемость», «отлаженность» вызывает чувство спо­койствия, стабильности, уверенности в завтрашнем дне, но имеет и негативную сторону: социальным институтам в отличие от спо­радических, экспериментальных присущи инерция, консерватизм.

В любом социальном институте (а отсюда и в обществе!) тяга к устойчивости безусловно превалирует над тягой и способностью к переменам. Более или менее значимое социальное изменение в процедурах взаимодействий, правах и обязанностях партнеров, их иерархии всегда является непростой проблемой. Почему?

Во-первых, изменения в социальных институтах ввиду спаян­ности, слитности «ячеек», функций, невозможно проводить то­чечно, лишь в одной данной ячейке: любое изменение прав, обя­занностей одного агента неминуемо затрагивает права, полномо­чия другого агента. Возникает цепная реакция — так называемый «эффект домино», что ведет к деорганизации всей цепочки соци­ального института, а это резко снижает уровень предсказуемости, увеличивает элемент риска. Любое изменение в социальном ин­ституте, таким образом, требует в той или иной степени измене­ния всей (или по крайней мере значительной части) цепи инсти­тута. А это всегда нелегко, непросто сделать.

Во-вторых, изменения в социальных институтах необходимо проводить относительно синхронно: нельзя допустить, чтобы одни участники институциальных взаимодействий уже начали работать по новым правилам, нормам, законам, а их партнеры, коллеги придерживались бы старых правил, норм, законов. Возникнет раз­рыв «полей ответственности», разрыв взаимодействий, чреватый распадом социального института.

В-третьих (и это, пожалуй, самое главное), необходимо, чтобы эти изменения признали легитимными (разумными, обоснованны­ми) все участники институциональных взаимодействий или (если

244

речь идет о локальном изменении в одном из частных звеньев цепи институциональных связей) те, кого эти изменения непосредственно затрагивают. Этого добиться очень нелегко: изменения, как прави­ло, ведут к перераспределению прав и обязанностей, льгот и при­вилегий агентов, т.е. затрагивают их интересы, таят в себе риск непредсказуемости, неизвестности, возможного ухудшения поло­жения вещей. Поэтому люди редко соглашаются на серьезные из­менения социальных институтов, пока принятый порядок вещей способен в целом удовлетворить их потребности. В социальной жиз­ни по этой причине изменения не происходят «при первой подвер­нувшейся возможности». Если даже какой-то новатор проявит же­лание сделать это, другие участники социальных институтов позво­лят ему осуществить это желание лишь в условиях ощутимой необ­ходимости.

В обществе предсказуемость, надежность старого порядка ве­щей до поры до времени перевешивают возможные выгоды ново­го, но связанные с риском и непредсказуемостью. Далее. В обще­стве выбирают не всегда самое лучшее, а то, которое приемлемо, легитимно для участников институализированных взаимодействий.

Итак, изменения социальных институтов таят в себе риск раз­лада социальной машины, дезорганизованности, непредсказуе­мых последствий, утраты стабильности. Существует даже пого­ворка: «Не дай Бог жить в эпоху перемен».

Поддаются ли изменениям институты, сложившийся порядок вещей? Весь исторический опыт свидетельствует: подвижки, ко­торые претерпела за многие тысячелетия организация социальной жизни, произошли в результате серьезных изменений социальных институтов.

Например, динамика высшей должности в государстве — от главы родовой общины до Президента Российской Федерации — свиде­тельствует об огромных изменениях в политических институтах; в последние десятилетия отчетливо видны изменения в решающих социальных институтах российского общества: возникновение час­тной собственности, конкуренции между производителями, свобо­ды ценообразования и т.д.

Социологический реализм, его последователи абсолютизирова­ли «непробиваемость» социальных институтов, их независимость от воли и желаний простых людей. Однако социальный институт — это всего лишь процедура взаимодействий людей. Как мы отмеча­ли, объективность институционального мира — сколь бы неодоли­мой она ни казалась — созданная людьми объективность.

Социальный институт, созданный сообществом людей, ока­зывает огромное воздействие на них, но в то же время только его создатели способны оказать воздействие на свое детище. Ведь имен-

245

но люди, используя метод проб и ошибок или осмысленно проек­тируя (используя закон, инструкции, программы и т.д.), отобра­ли и сделали привычными те или иные процедуры, придав им статус легитимных, именно люди сочли целесообразным предъя­вить (и предъявляют) любому «вновь входящему» деиндивидуали-зированные требования как нормы, именно люди подкрепляют обязывающие требования санкциями. Социальные институты, ста­тусно-ролевые комплексы — все это изобретение людей, в конеч­ном счете им подвластное.

Но подвластное не отдельному индивиду. Как показывает ис­торический опыт и логический анализ, чтобы пробить «непроби­ваемую стену» институализированных взаимодействий, необхо­димо использовать как минимум две самые мощные силы соци­ального преобразования (или разрушения).

Первая (главная) сила — это сила заинтересованности людей, признания ими необходимости изменения социального института и согласия (пассивного или активного) на утверждение новых норм. Так как любой институт сохраняется и воспроизводится на основе легитимации его правил, норм как разумных, «священ­ных», то изменение института предполагает изменение легитима­ции и признания легитимными новых устоев.

Мы не затрагиваем подробно вопрос о том, как происходит изменение легитимности — здесь имеет значение и глубина разо­чарования в старых порядках, и притягательность новых идей, новых норм, и умение эти идеи выдвинуть, обосновать и пропа­гандировать, и авторитет, харизма «новаторов»; одно лишь по­нятно: без готовности к изменениям, признания обществом пред­лагаемых путей разумными, желательными изменения социальных институтов невозможны. Никакие усилия царей, президента, груп­пы «столичных реформаторов» без легитимации не могут привес­ти к устойчивым изменениям глубинных структур общества, ста­тусно-ролевых стандартов поведения, норм взаимоотношений меж­ду участниками института.

Вторая сила — это сила власти. Именно власть обладает функ­цией нормотворчества, помноженной на невиданную силу, обя­зывающую людей делать то, что не хочется, включая ресурсы принуждения.

Власть может не только предложить новые нормы, правила игры для всех вовлеченных в институализированные взаимодей­ствия, перераспределить права и обязанности, привилегии между агентами, их иерархию, не только относительно синхронно изме­нить поведение основных участников, но и, подкрепив свои пред­ложения силой авторитета или насилия, реализовать (реально обес­печить, применяя санкции) новый порядок институциональных

246

взаимодействий. При этом власть сама по себе не может обеспечить признание этих изменений необходимыми, т.е. обеспечить их леги­тимацию, но может использовать свои ресурсы убеждения, подав­ления сопротивления инакомыслящих, поддержать своей мощью, предоставлением привилегий, льгот новые образцы статусно-роле­вого поведения. Сила власти здесь не безгранична, но достаточно велика.

Речь идет не только о государственной власти, но и о власти роди­телей, определяющих правила поведения своего ребенка; власти начальника, стремящегося по-иному распределить обязанности среди сотрудников, власти «пророка» над людьми и т.д. При этом легитимация нового порядка будет вынужденной (к примеру, ра­ботник предпенсионного возраста, которому нелегко найти новое место работы, вынужден признать новый порядок в учреждении, в котором работает), или харизматической (вера в талант нового ли­дера), или ценностно-рациональной (изменение представлений работника о том, как следует работать, что является главным в ра­боте), или традиционной («начальник всегда прав»). Но во всех слу­чаях без легитимации новых порядков, норм изменение институци­ональных взаимодействий невозможно.

Мы привели лишь общую схему механизма изменений институ­циональных взаимодействий. В реальности все гораздо сложнее, противоречивее, таит в себе много проблем.

Так, надо решить, все ли агенты должны признавать необхо­димость введения новых норм или достаточно того, чтобы ее при­знали лишь самые активные и авторитетные из них? Или возни­кает проблема соотношения идеала, желательного и реальной го­товности осуществлять конкретный нормативный порядок. Часто люди согласны с необходимостью серьезных изменений в своих взаимодействиях с другими, но сами в конкретной рутинной де­ятельности не способны жить и работать по-новому.

Существует и другая проблема — проблема «шага» реформ, изме­нений институтов. Насколько общество готово к радикальным изме­нениям в своей жизни? Можно ли высчитать формулу «приемлемой» радикальности? И этот вопрос нельзя решать абстрактно.

Так, Германия после второй мировой войны принесла извинения человечеству за злодеяния фашизма, т.е. произошло радикаль­ное изменение легитимации (в виде искреннего, как показала послевоенная история, покаяния), которая получила подкрепление законами. Это нашло свое отражение в установлении подлинной демократии, запрете нацизма как идеологии и политики и т.д. И уже через десять лет человечество стало свидетелем «германско­го чуда» — бурного роста всех сторон общественной жизни, всех социальных институтов германского общества на основе демокра­тии, либерализма и т.д. Германия справилась с радикальностью изменений. Возможно, решающую роль сыграли глубина раскаяния, или наличие поколения, жившего до фашизма и имевшего конкрет-

247

ные навыки деятельности в демократическом обществе, рыночной! экономике, или присущая германскому народу деловитость, орга-| низованность, дисциплинированность.

Но всякое ли общество может справиться с радикальностью ре-| форм? Можно ли любому обществу предписывать такие одинако­вые рецепты? Или надо учитывать и степень покаяния, и общие особенности базисных норм взаимоотношений, менталитета, и предшествующий исторический опыт живущих поколений и т.д.?

Есть и другие трудности осуществления институциональных из­менений. Так, известно, что основные институты находятся в по­стоянном самовозобновляемом (функциональном) процессе. Эко­номику, сельскохозяйственное производство, образование на год-два не остановишь для осуществления «ремонта» и изменений. Их надо производить, не прекращая процесса функционирования со­циальных институтов — образно говоря, не останавливая поезда, нам иногда требуется заменить его колеса.

§ 2. Основные варианты институциональных изменений

Развитие социальных институтов осуществляется по двум вза-имнопереплетающимся векторам, которые выражают два основ­ных элемента любой социальной связи: предмет связи, диффе­ренциация предметной области институциональных функциональ­ных связей (назовем это предметно-технологическим вариантом институциональных изменений) и, самое важное, изменение пра­вил игры, принципов, регуляции институциональных связей, ис­ходных принципов «ориентации на другого», мотивации соци­альных действий (назовем это регулятивно-нормативным вариан­том институциональных изменений).

1. Дифференциация, специализация предметной области инсти­туциональных связей — это дифференциация социальных инсти­тутов (так, из социального института образования на определен­ном этапе вычленяется институт высшего образования). Причем дифференциация институтов сопровождается не только специа­лизацией предметной области, созданием специальных учрежде­ний (вузов), специальных технологий (в нашем примере вместо уроков проводятся лекции, семинары, лабораторные занятия), но и специализацией норм, правил игры, по которым организуются взаимодействия. Меняется характер взаимоотношений (в нашем при­мере — преподавателя и ученика), меняется форма контроля (за­четно-экзаменационная сессия), норма регуляции взаимоотноше­ний (организация кафедр, ученых советов), возникают иные ста­тусно-ролевые позиции, квалификационные требования.

248

И сегодня мы являемся свидетелями рождения новых социальных институтов путем дифференциации старых, уже сложившихся: из общесудебной системы был дифференцирован Конституционный Суд как самостоятельный институт, может быть выделено в само­стоятельный правоохранительный институт следствие, нарколо­гия в рамках института здравоохранения имеет тенденцию к пре­вращению в самостоятельный социальный институт.

Подобная дифференциация и специализация — один из важ­нейших признаков эволюционного развития общества, его соци­альных институтов. Эволюционный развивающий эффект дости­гается за счет более конкретного, профессионального исполнения тех или иных функций, более точной и конкретной регламента­ции, учитывающей специфику данного вида деятельности. Воз­никновение нового социального института делает обслуживаемую им связь более независимой, самостоятельной и равновесной с другими связями. Дифференциация происходит в том случае, когда в рамках сложившихся институтов не удается качественно удов­летворять какие-либо конкретные социальные потребности —- как правило, дифференциация социального института создает необ­ходимые условия для более полного их удовлетворения.

Но дифференциация социального института не бесконечна; не­редко она переходит разумные границы, вызывая негативные по­следствия.

В свое время многие отечественные технические вузы чрезмер­но углубляли специализацию подготовки будущих инженеров; в ущерб приносились широта кругозора, а подчас и фундаменталь­ность подготовки. Будущий выпускник планово готовился под «плановое» конкретное место, для выполнения узкой функции. Иногда ему удавалось получить соответствующую работу по уз­кой специальности, но если он не мог этого сделать (а сегодня, в условиях рынка, свободного трудоустройства выпускников найти такую работу весьма трудно), у него возникали очень непростые проблемы. Вот почему многие иностранные учебные заведения предпочитают широкую фундаментальную подготовку, обеспечи­вающую будущему специалисту высокие адаптационные способ­ности к широкому набору функций, способность переключаться с одного профиля на другой в зависимости от конкретного спроса.

Итак, дифференциация социальных институтов как один из ва­риантов их развития подразумевает выделение более специализи­рованной предметной области институализированных связей и спе­циализацию принципов регуляции статусно-ролевых стандартов поведения участников вновь созданных институтов. Тем самым диф­ференциация способствует дальнейшей автономизации институтов.

2. Особое значение имеет перерегуляция институциональных со­циальных связей, изменение исходных принципов «ориентации на другого». В этом случае основные участники этих связей стремятся

249

при сохранении института (потребность в нем остается) к карди нальным изменениям их регуляции, базисных норм взаимодействий По мнению одной (или обеих) сторон, вознаграждение не соот­ветствует ее (их) затратам.

Так, в частности, произошло у нас с институтом собственности Людей не устраивает моральное, материальное, юридическое ре гулирование их обязанностей и прав, связанных с собственнос­тью Если раньше наши граждане не владели, не распоряжалиа собственностью, были подконтрольны, но получали право на га рантированный минимум уровня жизни, то сегодня многие хотят владеть, распоряжаться собственностью, рисковать, имея лиил шанс жить зажиточно и независимо Естественно, многие дру­гие удовлетворены сложившейся за годы Советской власти сис­темой регуляции — этим объясняются препоны, препятствия на пути становления новых форм собственности, которые еще не получили необходимой легитимации, признания обоснованны­ми во всех слоях общества

Перерегулирование социальных институтов — процесс слож­ный, драматичный, сопровождающийся противоборством сил. И это естественно, поскольку речь идет об изменении исходных, ценностных основ регуляции взаимодействия людей, что всегда сопровождается смятением душ, умов, нарастанием конфликтов. Социальные институты, находящиеся в состоянии перерегуля­ции, с трудом справляются со своими функциями, падает ответ­ственность работников учреждений данного социального инсти­тута, растет нестабильность, непредсказуемость — неминуемая плата за развитие общества, перестройку социальных институтов.

Особенно драматичными бывают периоды в развитии обще­ства, связанные с переналадкой основных систем социальных ин­ститутов общества: экономических, политических и др. В этом случае происходит достаточно широкий и глубокий пересмотр ос­новных систем ценностей, исходных принципов регулирования всех сфер жизни общества, идет смена всей системы институтов, т.е. смена общественного строя. Выдвигаются по сути новые кри­терии того, что такое добро и что такое зло, новые исходные принципы организации всей социальной жизни. Общество, систе­ма социальных институтов, исходные ценности и нормы, правила игры проходят процесс обновления.

Итак, оценивая уровень развития социальных институтов как системы мы должны применить два критерия:

• критерий специализированности, автономности социального
института (институтов);

• регулятивно-нормативный критерий, который предпола­
гает анализ наиболее устойчивых, обобщенных показате-

250

лей мотиваций социальных действий, «ориентации на дру­гого».

Опираясь на идеи классиков мировой социологии (см. раздел II, 1лаву III), можно определить основную направленность эволюции социальных институтов (западноевропейского общества) следую­щим образом: от институтов общинного типа (механической соли­дарности, традиционного общества) с присущими им малой диф-ференцированностью, аскриптивностью, чувственно-индивидуаль­ным (а не универсалистским) отношением к партнеру — к совре­менным (модерным) институтам (с органической солидарностью, рациональным действием) с присущим им дифференцированнос-тью, доминированием достиженческих универсалистских норм, пра­вил игры.

§ 3. Социально-исторические типы социальных институтов

Современная социология, продолжая терминологическую тра­дицию, заложенную М. Вебером и Т. Парсонсом, выделяет два основных типа социальных институтов: традиционные (образую­щие традиционное общество) и модерные (образующие современ­ное индустриальное общество).

Традиционные институты возникли в древнем обществе и су­ществовали, в частности, в Западной Европе вплоть до становле­ния индустриального общества в XVI — XVII вв. В процессе разви­тия традиционные институты претерпели существенные измене­ния, сохранив при этом основные признаки: доминирование партикуляристски-аскриптивной ориентации «на другого» и сла­бая специализированностъ.

РАННИЕ ТРАДИЦИОННЫЕ СОЦИАЛЬНЫЕ ИНСТИТУТЫ

Рассматривая первобытное общество как крайне функционально-недифференцированное, лишен­ное специализированных институтов, Р. Макай-вер отмечает, что «первобытное общество может иметь достаточно совершенную систему церемо­ниальных служб и более совершенную систему родственных разли­чий, чем это характерно для развитого общества. Но здесь мало группирований или разрядов, в которые члены сообщества зачис­ляются исходя из практических целей кооперативной жизни. Груп­пирование по признаку родства является преобладающим и все­объемлющим... Имеются, конечно, и определенные «естественные» группирования, в особенности возрастные и половые... имеется лишь очень незначительная специализация производственной деятельно­сти и обмена...

Даже те права, которые для нас являются интимными, были то время правами, принадлежащими кровному братству Предос! тавление жен гостям племени, общее для американских индейце! и многих племен Африки, Полинезии и Азии, может рассматри! ваться как допуск к племенной «свободе» дескать «гость вступа! ет в обладание всеми правами членов племени » Освященная^ традицией вседозволенность на первобытных свадебных торже] ствах, существование среди некоторых африканских племен ин| ститута «невестиной хижины», где невеста была доступна для все?| мужчин племени, добрачная проституция, ставшая вавилонскш храмовым обрядом, могут истолковываться как пережитки сексу-| ального коммунизма или по крайней мере как утверждение перед их отчуждением браком — тех прав, которые считалис!) исконной принадлежностью всего племени»*

Доминирующие социальные институты — это сначала слабораз-| витый институт кровного родства, а затем (с целью привязки ре- бенка к родителям, что обеспечивало успешную социализацию! семья, в рамках которой осуществлялись воспроизводство рода! обучение накопленному опыту (социализация), хозяйственно-эко­номическая деятельность (охота, бортничество, собирательство, позже земледелие, скотоводство), управленчески-политическая деятельность, распределение власти В семье существовали нормы,д статусно-ролевые кровно-родственные предуказания, адекватные для выполнения основных функции семьи (деторождение, опека и воспитание детей) Поэтому использовались матрицы «родитель-ребенок», «брат—брат», «родственник—родственник» и тд

Аскриптивность и партикуляризм ранних традиционных ин­ститутов сочетаются с их малой автономностью, слабой диффе-ренцированностью Разделение труда носит половозрастной ха­рактер Не существует специальных людей, которые занимались бы дифференцированно, автономно от кровно-родственных, по­ловозрастных отношении специальными функциями (например, глава рода не только обеспечивает опеку, передачу опыта, но и является верховным правителем, который может заставить, при­нудить к определенным действиям) Не существует особых норм, правил, которые регулировали бы взаимоотношения между людь­ми в области хозяйственной деятельности, управления делами рода, семьи Все регулируется на основе единой матрицы кров­но-родственных отношении — один и тот же человек занимается и охотой, и строительством дома, является и воином-защитни­ком, и воспитателем

* Макайвер Р Реальность социальной эволюции В кн Американская социоло­гическая мысль —М 1994 с 85 86

252

По мере расширения семей, родов, возникновения необходи­мости контактировать, конкурировать, взаимодействовать с дру­гими родами, семьями, племенами ранние традиционно-аскрип-тивные институты изменяются Устанавливаются нормы, которые регулируют некоторые аспекты повседневной жизнедеятельности и приобретают в определенной степени более рационально-дости-женческии характер

Прежде всего речь идет об отделении (конечно, относитель­ном) управленчески-политической функции По мере усиления кон­тактов, конкуренции, противоборства с другими родами перед главой рода со всей остротой встает проблема обеспечения инте­ресов, процветания, стабильности своего рода, семьи в целом Интересы целого (рода, племени) приходится ставить выше норм, интересов семьи, своих ближних

Формирование племени племенных союзов, возникновение со вета старейшин вождей, дружин, других зачатков государства спо собствуют возникновению проблемы вычленения функции управ­ления обществом (и соответствующих властных статусов) из фун­кций и статусно-ролевой структуры семьи Чтобы охранять свою территорию вождь обязан создать сильную боевую дружину и по­ставить во главе ее прежде всего храброго талантливого воина, а не обязательно близкого родственника Выделяются специаль­ные должности позиции (статусы) вождей, князей, воинов и др

Организация политической власти приобретает во многом соб­ственную логику, происходит некоторая рационализация норма­тивной регуляции данного социального института Но аскриптив-ность хотя и ослабевает в какой-то мере, но не исчезает, домини­руя в течение еще многих столетии, как непосредственно в се-меино-родственнои форме, так и опосредованно в форме личного служения и верности владыке, а не делу

Проявлением непосредственной семейно-родственной аскрип-тивности является, например, престолонаследие, формирование родовой знати (элиты) по семейно родственным критериям и т д Даже в раннефеодальном обществе отношения сеньора с васса­лом строились на основе личных связей, личной преданности (т е аскриптивно-партикуляристски а не достиженчески-универсалист-ски) вассального договора по которому «вассал влагал свои сомк нутые руки в руки сеньора который должен был сжать их, и выра­жал волю препоручить себя сеньору примерно по следующей фор­муле «Сир я становлюсь вашим человеком» (Франция, XIII в )»* Позднее личные связи трансформировались в аскриптивно-наслед-ственные (сословные), чтобы преодолеть произвол сеньора обес­печить определенные гарантии вассалу, его семье против капризов хозяина

' Ле Гофф Ж Цивилизация средневекового Запада —М 1992 с 90

253

Во многом сходные процессы происходили и в хозяйственной жизни. Полностью натуральное хозяйство охотников и собирате­лей плодов сменяет специализированное хозяйство скотоводов и земледельцев; происходит дифференциация многих видов хозяй­ственной деятельности (ремесло, строительство, разделение ум­ственного и физического труда и т.д.); возникают города как принципиально новый вид поселений и организации социальной жизни; возникает обмен между родами, племенами, городом и селом, работниками умственного и физического труда; появляет­ся торговля как специализированная система хозяйственной дея­тельности, подчиняющаяся уже не семейным, а собственным (в основном рационально-рыночным) нормам, и, соответственно, люди, работающие на торговлю, рынок, ремесла.

Ремесленники, купцы, ростовщики, пастухи, виноделы, корч­мари — вот только несколько статусно-ролевых позиций, возни­кающих экономических институтов. Однако доминирует натураль­ное внутрисемейное хозяйство; роль специализированных эконо­мических институтов еще невелика.

поздние Характерные черты поздних традиционных инсти-

ТРАДИЦИОННЫЕ тутов (существовавших в эпоху феодализма) —
социальные относительно малая дифференцированность,

институты. ощутимая аскриптивность и партикуляризм. Ко-

зарождение нечно, возникают и развиваются социальная диф-

«2^Г^Е1^^Е^^НЫХ ференциация, иерархия сословий, власть феода-

СОЦИАЛЬНЫХ

аскриптивно-партикуляристские нормы сначала личного служения, затем предоставления сословиям привилегий, исключительных прав (на владение землей и… Яркий пример функциональной недифференцированности феодаль­ных институтов —… Традиционные институты с их малой дифференцированностью, доминированием аскриптивной и п арти куля р и стекой…

I

260

ности сфер общественной жизни, общества в целом к новым вызовам истории, внешней среды, обеспечивает высокую дина­мичность, новаторство, отзывчивость на новое, большую эф­фективность и стабильность, устойчивость институциональной структуры общества;

• в усилении автономии социальных институтов, которая про­
является не только в относительной независимости органи­
заций, учреждений данного социального института, специ­
фичности его правил, норм, но и в способности института
к саморазвитию, инновациям в целях повышения эффекта
(так, из общего образования развился социальный инсти­
тут высшего образования);

• в усилении взаимозависимости сфер общественной жиз­
ни, которая проявляется тем сильнее, чем глубже специа­
лизация и автономия институтов. Возникает эффект нара­
стания целостности общества, его системности по мере внут­
реннего усложнения его основной структуры.

§ 4. Особенности становления институтов российского общества (наброски социологического анализа)

Какова специфика российских институтов? Какие институ­ционально-нормативные «мостики» использовало наше общество в своем продвижении от традиционно-патриархального состоя­ния до современного?

Этот вопрос имеет большое значение для понимания судеб нашей страны, ее особенностей, проблем и достижений. Но ответ на него затруднен, по крайней мере не является однозначным — в частности, потому, что если западноевропейское общество, ис­тория его институциональных основ, становления и развития его нормативно-регулятивных устоев повседневной жизни составля­ли предмет исследований многих поколений социологов (от Г. Спен­сера, Э. Дюркгейма, М. Вебера до Т. Парсонса и Р. Мертона, а сегодня П. Бурдье, И. Валлерстайна и др.), то история же отече­ственных социальных институтов, их своеобразие фактически мало подвергались серьезному научно-доказательному анализу социо­логов.

Мы не претендуем на анализ, тем более решение этой, безу­словно, одной из важнейших проблем отечественной социологии, а ограничимся лишь обозначением некоторых пунктиров.

Как и во всех феодальных странах, в России были явно выраже­ны черты аскриптивно-партикуляристской организации: престоло­наследие монаршей власти, принципы личного служения, сослов-

26 7

ные привилегии, передаваемые по наследству, крепостной строи и т.д. Но мы не будем останавливаться на этих всеобщих аспектах, а сфокусируем внимание на исторических особенностях становления социальной организации российского общества.

Прежде всего огромное значение имела эпоха объединения рус­ских земель после татаро-монгольского нашествия, эпоха форми­рования и укрепления централизованного российского государ­ства (XV—XVIII вв.), когда во многом были заложены основные нормативно-регулятивные устои российского общества, его веду­щих институтов: государства, религии, экономики.

Как уже упоминалось, формирование западноевропейских го­сударств в постфеодальную эпоху происходило на основе греко-римского государственно-правового наследия. Своеобразные ос­колки греко-римской цивилизации существовали не только в виде буквальных развалин римских «акведуков», крепостей. Речь идет прежде всего о нормативно-институциональном наследии, суще­ствовавшем наяву, в практике повседневных взаимоотношений людей, заселявших Западную Европу в виде определенных пра­вовых традиций, обычаев ведения хозяйства, заведенного поряд­ка вещей, которые во многом послужили своеобразным катализа­тором, зачатком западноевропейских модерных нетрадиционных институтов.

Россия была лишена подобного наследия и если и могла заим­ствовать у римского общества какие-либо устои (используя вос­точно-римское, византийское наследие), то это заимствование но­сило преимущественно «книжно-умозрительный» характер, так как на российской территории никогда не было византийских городов, население никогда не жило по византийским законам, нормам, обычаям (хотя священнослужители давали некоторые зна­ния, которые служили возможными ориентирами).

В течение нескольких веков институциональный порядок рос­сийского общества в той или иной степени находился под влия­нием устоев Золотой Орды.

ОСОБЕННОСТИ СТАНОВЛЕНИЯ ГОСУДАРСТВА КАК РЕШАЮЩЕГО ИНСТИТУТА РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА

П.Н. Милюков, один из самых тонких и наблю­дательных российских историков, тяготевших к масштабному осмыслению отечественной исто­рии, отмечал, что, «изучая культуру любого за­падноевропейского государства, мы должны от экономического строя переходить сначала к со­циальной структуре, а затем уже к государствен­ной организации. Применительно же к России удобнее использовать обратный порядок, т.е. прежде ознакомиться с развитием государственности, а затем с развитием социального строя, поскольку в России государство обусловило общественную

организацию, тогда как на Западе, наоборот, общественная орга­низация обусловила государственный строй»*.

Последуем его совету. Каковы же были закладывавшиеся осно­вы государства как решающего института российского общества?

Византийская (восточно-римская) традиция имперской власти, как считают современные исследователи**, была унаследована от Рима, где государство считалось высшей и незыблемой ценностью, а император господином, неограниченным правителем, но обязан­ным подчиняться универсальным законам. Сильное централизован­ное государство в римском варианте всегда основано на универ­сальном, едином для всех законе. Как неоспоримая обязанность, повинность признавалось византийскими императорами служение народу на основе закона, на основе справедливости.

Еще одно своеобразие византийского порядка государственно­го устройства: византийский император считался господином го­сударства, но (в отличие от восточных деспотий) не собственни­ком государства. Он не воспринимал государство св*оей вотчиной, собственностью, которой мог бы распоряжаться произвольно, по своему усмотрению.

Далее. Своей идеологической основой Византийское государ­ство признавало христианство, поэтому светская и духовная власть были слиты, а император считался не только мирским правите­лем, но и фактически высшим Главой церкви, имеющим право смещать и назначать ее предводителей. В отличие от Восточной Римской империи в Западной Европе признание христианства основой государства делало церковь и организационно, и полити­чески, и экономически ощутимо независимой от королевской вла­сти.

Отметим и другое обстоятельство. В Византии феодалы не обла­дали юридически закрепленными привилегиями — они определя­лись на основе личной верности и службы императору, который мог менять эти привилегии по своему усмотрению. Не были зак­реплены и сословные привилегии купцов, ремесленников. Как и в Риме, в Византии поощрялись торговля и ремесло. Но и куп­цов, и ремесленников контролировали и опекали — они получа­ли гарантированные заказы от армии, двора, но и подвергались произволу чиновников.

Теперь о России. В период объединения русских земель, форми­рования московского государства очень многое было заимствовано у Византии, преемницей которой считала себя Москва («Третий Рим»). И это проявлялось не только во внешне ритуальном осуще-

* Милюков П Н Очерки по истории русской культуры. — М , 1992, с. 23. **См , например' Хачатурян В М История мировых цивилизаций — М., 1998.

263

ствлении государственной власти, но и в духовной жизни — Мос­ква переняла православную (византийскую) версию христианства. Из рук византийских священнослужителей Россия получила догма­ты христианства, его письменную культуру, религиозные ритуалы, обряды.

Вместе с тем в результате многих иных воздействий, и прежде всего практики золотоордынской организации власти, с которой непосредственно (а не умозрительно) сталкивалось российское общество, были сформированы стандарты, нормы, ощутимо от­личавшиеся от римско-византийских обычаев устройства государ­ственной власти.

Если византийский император служил народу на основе зако­на, обязан был подчиняться универсальным законам, то в Рос­сии легитимация норм, традиций власти протекала в духе восточ­ных деспотий. Формировалось представление о власти самодерж­ца, который не ограничен никакими законами, произволен в своем властвовании.

Василий III, заложивший во многом фундамент царской власти, свя­зывал с титулом «государь» представление о неограниченной влас­ти в своей земле: «Чи ни волен яз князь великий в своем княже­нии?» По словам австрийского посла Герберштейна, Василий III пре­восходил властью всех монархов в мире: «Всех одинаково гнетет он жестоким рабством». Иван Грозный, внук Василия III, закрепляет по­рядок о том, что основным свойством самодержавной власти явля­ется ее неограниченность. В переписке с бежавшим в Литву князем Курбским Иван Грозный утверждал: «А российское самодержство изначала сами владеют всеми государствами, а жаловати если сво­их холопей вольны, а и казнити вольны же есмы».

Ничем не ограниченная, никакими законами не регулируемая власть самодержца — такова нормативно-регулятивная основа фун­кционирования государства. Это государство произвола. И в этом коренное институциональное отличие российской государствен­ной традиции от греко-римской, которая как в западно-римской, так и в восточно-римской (византийской) версии всегда призна­вала единство сильного государства и законности. В Западной Ев­ропе именно опора на римскую государственную традицию, рим­ское право становилась одним из главных средств борьбы против произвола удельных феодалов. Сильная королевская власть вела к утверждению универсальных норм и стандартов социальной регу­ляции. Король подчинялся и уважал свой закон так же, как и любой его подданный. (Вспомним хотя бы тяжбу судьи Коука про­тив английского короля Якова I — представить себе такое для Рос­сии даже в XX в. — невозможно.)

В России усиление государства вело к усилению не универсализ­ма, а произвола. В.О. Ключевский вслед за СМ. Соловьевым отме-

264

чал, что московские самодержцы управляли своим государством, как вотчиной; они считались собственниками всей земли, могли лишить земли, средств к существованию, жизни любого; могли сбри­вать бороды, заставлять своих поданных разучивать европейские танцы и т.д. Именно выбор восточно-деспотического варианта вла­сти, согласно которому государь — это собственник, владелец го­сударства, судеб людей, во многом, как мы предполагаем, опреде­лил многие особенности развития социальных институтов россий­ского общества.

Так, в России гораздо медленнее, чем на Западе, законода­тельно оформлялись сословные права основных слоев населе­ния, которые могли бы гарантировать представителям этих со­словий определенные привилегии и обязанности, переходящие по наследству. Подобный наследственный (аскриптивный), но универсалистский принцип мог бы противостоять произволу са­модержца, который был заинтересован в более примитивном ас-криптивном принципе — принципе личного служения, личной преданности. Укоренение норм личной преданности в течение многих столетий создавало незащищенность даже вьйсших слоев общества перед произволом самодержца. Вместе с тем это зак­репляло и определенную культурную традицию власти, соглас­но которой верность, близость к государю, властелину, руково­дителю становилась главным условием личных достижений.

Например, служилое дворянство, казалось бы, являлось привилеги­рованным сословием. Но земля, права передавались представите­лям этого сословия условно, на основе принципа личного служе­ния. Царь мог забрать землю, лишить наследников прав на нее. Только Петр I в 1714 г. предоставил помещикам право переда­вать по наследству поместье, которое до тех пор принадлежало им условно. Окончательно право собственности дворян на вот­чинные земли и другие их сословные права и обязанности были законодательно оформлены в 40—80-х гг. XVIII в. Городские жители, так называемое третье сословие, фактически вплоть до «Грамоты городам» (1775 г.) не имели ясно очерченных прав, привилегий, а значит, определенных гарантий от произвола власти, ее представителей. Жесткая централизованная власть, имев­шая право контролировать все и вся, мешала созданию мощных коммунальных движений, которые в Западной Европе завершились оформлением городских хартий, юридически закрепляющих их сво­боду.

Неограниченная власть самодержца, произвол власти, отсут­ствие законных гарантий, прав и обязанностей существенно сни­жают уровень организованности общества, предсказуемости со­циальной жизни, усиливают хаос. Люди лишаются тех преиму­ществ, которыми обладает социальное, организованное, упоря­доченное. Все это тормозит развитие процесса институализации

265

социальных связей. Социальные институты как гаранты предска­зуемости, гарантированности, а вместе с ними и все общество, на протяжении столетий имеют примитивные, элементарные фор­мы. Личность, ее права мало что значат как для государства, так и для самой личности. Не создает ли такая практика социальных взаимодействий неуверенность в завтрашнем дне, стремление жить одним днем, невостребованность рационального планирования своей деятельности, надежду на «авось», социальную пассивность, упование на доброго и мудрого царя, а не на себя, свою энергию, рассудок?

Формируется снисходительное отношение к высшему регуля­тивному механизму социальной жизни — закону, который не уважает даже сам властелин, а ведь хорошо организованное об­щество базируется на законе как неоспоримой святыне. Мощь и сила государства направляется не на эффективную организацию людей по определенным правилам, а на принуждение людей к поведению, желательному для государя, власти. Власть рассмат­ривается не как высшая ответственность, а как возможность подчинять себе людей.

РОССИЙСКИЙ Теперь несколько слов о городе, который на За-

город паде был главным источником развития дости-

женческой ориентации, нового типа институци­ональных норм. Город — это объединение чуждых по крови людей, в основе взаимодействия которых рациональные критерии пользы, успеха, качества и т.д. Центром города является рынок, на котором горожане обменивали произведенную продукцию между собой, между городом и деревней, данным городом и другими городами, областями. Не случайно в городах-полисах Древней Греции зарож­дались юридические институты и поведенческие комплексы, став­шие нормативно-регулятивной основой современных (модерных) институтов. Именно в городах средневековой Европы возникли го­родские рынки и университеты — «рассадники» знаний, профес­сионализма и компетентности...

В 1630 г. в России горожане составляли лишь 2,5% населения, в 1724 г. — 3, в 1897 г. — 13%. Сравните с Голландией: 50% горожан в 1515 г.; 65% — в 1795 г., или с Японией: 22% горожан в 1750 г.*

Но каковы по своему качеству русские города? (Хотя и количе­ство горожан, т.е. носителей иных, не аскриптивно-родовых стан-

* Бродель Ф Материальная цивилизация: экономика и капитализм, XV— XVIII вв. Т I 1986, с. 514.

266

дартов, во многом определяет процессы эволюции традиционных институтов к современным (модерным) устоям повседневности.)

М. Вебер и Ф. Бродель разработали взаимодополняющие друг друга типологии городов. По мнению Ф. Броделя, существуют следующие типы городов:

• открытые города, которые не отличаются от своей округи
и даже смешиваются с ней, — это города античного об­
разца, открытые в сторону своих деревень и равные им,
индустрия в них только зарождалась. Это исторически ранние
города (тип А);

• замкнутые города, которые закрыты в буквальном смысле
этого слова; их стены в гораздо большей степени определя­
ли границы сущности, нежели владений — это средневеко­
вые города Западной Европы. Пройти за их крепостные сте­
ны — это было то же, что пересечь государственную грани­
цу. Это был иной мир, с иными стандартами, нормами по­
ведения, и пришелец долго мог оставаться в этом мире чу­
жаком, деревенщиной. Здесь правили купцы, ремесленни­
ки, точнее, цехи, гильдии. Ощутимо было развито незави­
симое от феодала, князя самоуправление, в котором зада­
вали тон известные горожане (тип В);

• города, находившиеся под опекой, подчинявшиеся государю и
государству, — это города современного типа, где сильное
централизованное государство установило свою власть, сделало
независимые города частью единого государства, привело
их к покорности, сохранив, если город прошел этап второ­
го типа, его самоуправление и т.д. (тип С)*.

Ф. Бродель, размышляя о том, к какому типу отнести русские города, приходит к выводу: «Мы могли бы сказать о промежу­точном положении между А и С, когда не сложился средний этап эволюции. И государь оказался тут как тут наподобие молодца из сказки»**.

М. Вебер, идеи которого, по признанию Ф. Броделя, и были положены в основу его анализа, выделяя «княжеские города» (или княжеские и вотчинные города), отмечает, что такой город базируется на патриархальных и политических доходах как осно­ве покупательной способности крупных потребителей, которые могут быть: 1) должностными лицами, обладающие законными или незаконными доходами, или 2) вотчинниками и носителя­ми политической власти, расходующими ренту с внегородских земель или иные... доходы (примером чиновничьего города мо-

Бродель Ф Указ соч , с 547—558 ** Там же.

267

жет служить Пекин, вотчинного города — Москва до отмены крепостного права)*.

Итак, судьба средневекового русского города существенно от­личается от судьбы средневекового западноевропейского города — русский город не испытал в своем развитии тех свобод, комму­нальных сообщностей, цехов, гильдий, присущих городам-комму­нам, торговым городам Северной Италии, Западной Европы меж­ду Луарой и Рейном и т.д.

П.Н. Милюков отмечал, что русский город не был естествен­ным продуктом внутреннего экономического развития страны. Промыслы и торговля из-за своего незначительного развития впол­не могли пока обходиться и сельским укладом жизни — город нужен был государству. Это было место, «огороженное», укреп­ленное, военный оборонительный пункт. Здесь находились на­чальство — стояла воеводина изба — тюрьма для «колодников», в городе жили приказные люди для управления и ратные люди для обороны в случае осады. Дома, которые находились внутри горо­да, назывались осадными. Вне города, на «посаде», жило торгово-промышленное население. Позднее возле посада появляются и сло­боды.

Итак, «русский город был прежде всего правительственным и военным центром. В целой половине России, на юг от Оки все без исключения города... появлялись именно как оборонительные пун­кты...»**.

Историческое своеобразие русских городов оказало значитель­ное влияние на эволюцию социальных институтов российского общества. Ведь городской тип организации социальной жизни, основанный на рациональном расчете, качестве, умении, про­фессионализме, тип хозяйствования, присущий городу, ориенти­рованный на рынок, товарно-денежный обмен, специализиро­ванное производство на заказ, слой людей, который эти нормы, стандарты жизни, хозяйствования воплощает, и являлись глав­ными носителями нетрадиционных институциональных порядков. Судьба русских городов и вместе с этим судьба русской индуст­риальной экономики во многом определяли характер, глубину пре­образования традиционных институтов.

Итак, город был детищем государства, а не внутренней логики развития хозяйственной жизни, глубокого разделения ремесла, тор­говли, с одной стороны, и земледелия — с другой. В России на протяжении столетий ремесло институционально нередко было

* Вебер М. Город, с. 312.

** Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры.

268

соединено с земледелием. Крепостной безземельный крестьянин мог оставаться дома, став кузнецом, заниматься извозом, торговать в разнос, уходить на заработки, но не становиться при этом городс­ким жителем. Чаще же всего речь шла о сочетании сельскохозяй­ственного производства с каким-либо промыслом (особенно в зим­нее время).

Но государство само создавало для своих нужд не только города, но и промышленность, индустрию, которая «кормила» эти города. Развитие экономики, ее новых институционально-нормативных форм не столько подготавливалось изнутри, сколько организовывалось го­сударством. Но на свой лад. Задачи обороны, внешней политики чаще всего были основным фактором развития экономики.

В годы правления Петра I развитие промышленности преимуще­ственно осуществлялось не за счет свободного рыночного товаро­оборота, купли-продажи, наема свободных работников, а сверху. Российская промышленность, мануфактуры, заводы и т.д. еще очень долго не являли собой новый тип нормативно-институцио­нальной регуляции. Это был по сути не городской, а вотчинно-феодальный тип промышленности с приписанными крепостны­ми, внерыночной ценовой регуляцией, льготами от государства и т.д. Соответственно в этой промышленности слабо проявлялись достиженчески-конкурентные нормы, стандарты: казенная промыш­ленность, опекаемая государством, живущая на государственный заказ, без конкуренции на рынке труда и капитала.

Подобное развитие экономики подчиняло ее государству; по­литические институты оказались слиты и господствовали над эко­номическими, нормы политических институтов определяли целе­сообразность, эффективность экономических. Нет ни свободной конкуренции, ни свободного ценообразования — есть политичес­кий контроль и опека.

Зародышевый характер городского рынка, рыночного обмена, собственно рыночных институциональных норм, господство го­сударства, его опека и контроль — все это во многом предопреде­лило тип хозяйствования, нормы предпринимательского поведе­ния, упование на государство, его защиту, опеку, а не на соб­ственную предприимчивость, инициативу и активность. Все это закладывало определенные нормы, стандарты взаимоотношений предпринимателей, купцов с государством, формировало безыни­циативность, боязнь политической самостоятельности. Так было в XVIII в., так было в начале XX в., так есть и в конце XX в.

Город, созданный и опекаемый государством, созданная и опе­каемая государством промышленность не могли не породить пас­сивное в социальном смысле городское население. Яркой чертой средневекового западноевропейского города является самоуправ-

269

ление, готовность отстоять свои интересы в борьбе с удельными баронами, феодалами, королями. Российское же городское сосло­вие фактически было выпестовано, создано государством. Даже са­мим выделением в особую общественную группу и своим корпора­тивным устройством оно было целиком обязано правительству. Правительство хотело дать городскому сословию те элементы само­стоятельности, которых не выработала русская история, для чего, используя формы средневековой европейской свободы, поделило его на гильдии и цехи. Но городское корпоративное устройство в России в гораздо большей степени, чем дворянское, по оценке П.Н. Милюкова, оказалось мертвой формой.

Российские города ни по своему количеству, ни по своему качеству вплоть до 1861 г. не были носителями эффективных мо­дерных достиженчески-универсальных норм институциональных

взаимодействий.

* * *

Подведем некоторые итоги. Итак, доминирование государствен­ного произвола над обществом обусловило существенное своеоб­разие развития российских социальных институтов, которое мы ощущаем и поныне, — это и тип политического властвования, принятый в нашем обществе и в годы самодержавия, и в советс­кое время, и сохранившийся во многом до сих пор; и неуважение к личности, ее правам со стороны власти; и неразвитость граж­данского общества, способности и готовности социальных слоев граждан заявить и отстоять свои права; и ориентация на государ­ственный контроль за экономикой и т.д.

На первый взгляд, поражает, что данный способ организации общественной жизни легитимен, т.е. признан обоснованным как властителем, так и опекаемыми. Однако это вполне объяснимо: неуважение личности со стороны властей возможно лишь при ус­ловии неуважения самой личностью своих прав, своего достоин­ства. Значение анализа истории социальных институтов в том, что он приоткрывает завесу над тайной становления норм, стандартов взаимодействия людей в повседневной жизни.

Раздел V.

ЧЕЛОВЕК В ОКРУЖЕНИИ СЕБЕ ПОДОБНЫХ: СОЦИАЛЬНЫЕ ОБЩНОСТИ

Было установлено, что в течение 30 минут, отводимых испытуемым для поиска решения, ни один из них, работая индивидуально, не мог самостоятельно… Известный американский социолог Э. Мэйо вместе с сотрудни­ками в 20-х гг. XX… Вначале была поставлена цель выяснить, как влияет на произво­дительность труда такой фактор, как освещенность рабочего…

I

традиции, обычаи, и всякий вовлекаемый в нее должен принимать эти нормы как должное.

Единые нормы, правила, ценности должны определять как пути, средства, правила достижения каждым участником совпа­дающей цели, так и взаимоотношения между партнерами — учас­тниками общности.

Переменная солидарных социальных действий Реально общ­ность возникает не при наличии совпадающих целей и единых представлении о приличиях, нравственности, а при возникнове­нии на основе совпадающих целей и разделяемых норм системы солидарных социальных взаимодействий партнеров.

Общность — это комплекс социальных действий, ориентиро­ванных на оказание помощи, содействия, поддержки друг другу. Эти действия могут быть кратковременными или длительными, поверхностными или играть решающую роль в жизнедеятельнос­ти личности.

Как видим, общность — явление многомерное и в то же время целостное. Чтобы общность стала реальной, необходимо выпол­нить множество условии Вместе с тем рассмотренные три ее эле­мента позволяют выявить особенности, недостатки или преиму­щества различных видов социальных общностей. В зависимости от того, каковы цели (совпадают они или едины), насколько парт­неры признают для себя обязательными выработанные в общнос­ти правила игры, насколько систематически, регулярно осуще­ствляются солидарные взаимодействия, зависят тип, форма общ­ности. При этом последний элемент — характер солидарных соци­альных взаимодействии — играет особую роль

Основу нашей классификации типов социальных общностей составило солидарное социальное действие как родовое понятие социологии. Солидарные социальные действия воплощаются в оп­ределенном типе социальной связи, который определяет тип со­циальных общностей.

В предложенной схеме выделены три разновидности социальных общностей, мнимые (множества), контактные, групповые.

Во множествах воплощаются мнимые солидарные социальные действия, в контактных общностях —- контактные солидарные со­циальные действия, в групповых общностях — институализиро-ванные солидарные взаимодействия. В центре схемы — солидарное действие и солидарная социальная связь как взаимно направлен­ные социальные действия. Над социальными действиями партне­ров надстраиваются мнимые социальные действия, которые не имеют никакой связи с социальными действиями: мнимые соци­альные действия создают видимость социальных связей, предна­меренная взаимная ориентация партнеров друг на друга отсут-

278

 

ствует. Разнообразных форм мнимых социальных общностей (мно­жеств) немало, и мы ежедневно вовлечены в них.

I

§ 4. Множества

На улице, в транспорте, на работе — везде человек ощущает присутствие других людей, что нередко создает впечатление общ­ности. И первый образ коллективности, сообщности, который предстает в нашем воображении, — это нередко образ совместно­сти, «неодиночности» нашей повседневной жизни. Однако общ­ность не всегда есть признак коллективности, за ней нередко скрываются изолированность индивида, отсутствие его ориента­ции на другого, соучастия, сопереживания, глубокое одиноче­ство. В этом случае речь идет о множествах, мнимой общности. Главный признак различных ее форм — отсутствие взаимных со­циальных действий, солидарной социальной связи при наличии совпадающих целей, интересов (примеры — очередь в магазине, пассажиры в автобусе и др.).

Рассмотрим некоторые формы множеств.

КАТЕГОРИИ

Регулярно в газетах публикуются статистические данные о том, что в нашей стране, насчитывается столько-то рабочих, учащейся молодежи, среди них сголько-то школьников, студентов и т.п. Нередко эти данные выдаются за численность такой-то социальной общности, профессиональной группы. Не стоит спешить с такими утверждениями. Факт, что в нашей стране насчитывается столько-то людей, обладающих схо­жими признаками (например, учащихся, рабочих, пенсионеров и т.д.), не дает социологу оснований для выделения той или иной социальной общности (группы) и определения ее числен­ности.

Категории (а также массы, о которых будем говорить позже) часто выдаются за истинные социальные общности. Но тот факт, что в России имеется определенное количество студентов, вовсе не означает, что эти студенты объединены в единый социальный организм, способный выступить как единое целое за свои инте­ресы, повышение качества учебы, своевременность выплаты дос­тойной стипендии и т.д.

Скорее, можно говорить о том, что статистика определила не­кое формально-статистическое множество, т.е. выделила людей по какому-то общему признаку (но не по признаку наличия между людьми социальных связей). Этих людей объединяет то, что они одинаковы, имеют общий признак, но они совершенно изолиро­ваны друг от друга. На основе формально-статистического принци па можно выделить лишь различные социальные категории: про-

280

фессиональные, возрастные, половые, имущественные и др. Как правило, в статистических сводках и представлены социальные ка­тегории, выделенные на основе принципа множества; этими дан­ными нельзя пренебрегать — они важны для разработки государ­ственных решений о повышении зарплаты, стипендии и т.д.

Агрегация — это объединение людей, простран-
агрегацияственно находящихся в одном месте, иными сло-

вами, локализованное множество (пассажиры одного поезда, пешеходы на конкретной улице и т.д.). Каждый озабочен своими делами, хотя, казалось бы, есть внешний при­знак общности — совпадающие цели (скорее, совпадающее мес­тоположение). Здесь уже есть некое ощущение «неодиночности», но это мнимая коллективность: есть единство местоположения, но нет взаимной направленности действий, солидарных отноше­ний друг с другом. Однако они довольно легко могут возникнуть.

Например, если поезд попадает в аварию, то пассажиры могут на­чать самоорганизовываться, оказывать помощь друг другу, выдвигать лидеров, разделять функции' организация питания, налаживание связи с железнодорожной станцией и т.д. Пешеходы тоже могут легко вступить в определенные связи друг с другом, если произошел несчастный случай' кто-то берется вызвать милицию, скорую по­мощь, другие ему советуют, как это сделать, где найти телефон, и т.д. Еще несколько минут назад эти люди не знали, да и не хотели знать друг друга — но вот они вошли в социальный контакт, и мни­мая коллективность внезапно переросла в коллективность подлин­ную, множество преобразовалось в общность, хотя и хрупкую.

Особое внимание социологов, психологов, фило-
МАССЫ . ■

софов, да и политологов привлекает другая форма

множества — массы. Пожалуй, анализ именно этого вида мнимых общностей имеет наибольшее значение для социологического по­нимания общественных процессов. В отличие от категории и агрега­ции, которые бездейственны, массы уже характеризуются действи­ем, но не социальным. М. Вебер отмечал, что «общностным дей­ствием не является реакция прохожих на ливень (они открывают зонт), это не совместные действия, а массово-однотипные, тако­выми не являются также и действия, вызванные простым влияни­ем поведения других... например, при общей панике и т.д.»*. Реша­ющий признак массы, точнее, объединения людей, имеющих мас-совидно-типичное поведение, — не только однородность социаль­ного положения или места положения, но и однородность реакции на внешний объект, ответных действий, ориентации, ожиданий.

На данный признак как отличительный для масс и массовид-ного поведения обращал внимание Г. Блумер: «Масса... не являет-

* Вебер М Избранные произведения — М , 1990, с. 524.

281

ся формой общности, так как у нее никакой социальной органи­зации... Она просто состоит из некоего конгломерата индивидов, которые сами по себе изолированы, анонимны... индивиды отде­лены друг от друга и неизвестны друг другу... Вместо того чтобы действовать, откликаясь на внушение и взволнованное возбужде­ние со стороны тех, с кем он состоит в контакте, он действует, откликаясь на тот объект, который привлек его внимание, и на основании пробужденных им порывов»*.

Массовидная коллективность проявляется в очень большом спек­тре форм социальной жизни: паника в горящем кинотеатре, по­вальное бегство беженцев, масса зрителей телевизионной рекла­мы, масса избирателей, слушающих по радио выступление кан­дидата в депутаты, и т.д. Масса может расчленяться по статусам (пролетарская масса, крестьянская масса), функциям (масса из­бирателей), но может объединять представителей самых разных слоев (масса слушателей, масса покупателей и т.д.). Однако глав­ным признаком остается однородность реакции изолированных индивидов, их ответных действий на какой-то внешний объект, раздражитель, а не на тех, кто рядом.

«Каждый массовизированный индивид делает самостоятельный выбор. Совпадение их выборов сделало массу могучей силой»**. Именно такой могучей силой были пролетарские массы, когда пролетарии, одинаково отражая условия своей жизни, несли в себе скрытый протест, который внезапно, под влиянием случай­ных обстоятельств, мог привести сначала к неорганизованным, но совместным действиям толпы протестующих рабочих, а потом к организованным действиям рабочего класса.

Могучая сила масс (массовизированных индивидов) проявля­ется и в ходе избирательного процесса. Совпадение политических симпатий у людей, не знающих друг друга и живущих в разных концах огромной России, приводит к власти одних людей и обре­кает на политическое забвение других.

Массы гораздо легче обмануть, чем людей организованных, обсуждающих друг с другом проблемы, имеющих лидеров, но массы способны учиться на собственных ошибках, хотя эти ошибки могут дорого стоить — например, вторично голосовать за челове­ка, который оказался неспособным выполнить обещанное, инди­вид вряд ли станет, так же как вряд ли станет вторично покупать товар, качество которого оказалось весьма далеким от указанного в рекламе.

* Блумер Г. Теория коллективного поведения. В кн.: Американская социологи­ческая мысль —М., 1994, с 185. ** Там же, с. 186.

282

Но есть сферы, в которых масса легко обманывается, ждет одобрения своих не всегда развитых вкусов и т.д. Речь идет о массовой культуре, которая чаще всего спекулирует на непритя­зательности, необработанности вкусов «человека с улицы». Кроме того, она убеждает массовизированного индивида в том, что его эстетические представления (нередко довольно убогие, прими­тивные) являются образцом подлинной культуры человечества.

Мы подошли к очень важной проблеме.

Люди выступают в массе как разрозненные индивиды, не отя­гощенные общими правилами, культурно-нравственными норма­ми, обязательствами перед другими. Каждый индивид действует по своему усмотрению, не заботясь о том, насколько это способ­ствует решению общих интересов, насколько это соответствует выработанным в обществе (городе, коллективе и т.д.) представ­лениям о должном, приличном, приемлемом. Ничто его не стес­няет в его реакциях на внешний источник. «Каждый сам за себя, сам себе судия».

Это таит множество проблем, в том числе и негативных, на что обращали внимание многие социологи, психологи, философы. Дан­ная проблема актуализировалась особенно в XX в., когда благодаря развитию средств массовой информации, рекламы, установлению всеобщего избирательного права и т.д. произошла резкая массови-зация социальной жизни. Благодаря активному развитию СМИ фор­мы прямого аудиовизуального получения информации вытесняют общение с друзьями, во время которого под влиянием более раз­витых партнеров вырабатывались коллективные (разделяемые) пред­ставления, оценки, и индивид вынужден был придерживаться их, так как существовал определенный групповой контроль со сторо­ны друзей. В результате такого вытеснения имеет место активиза­ция усредненного человека; по меткому выражению X. Ортеги-и-Гассета, произошло восстание масс, «масса захватила авансцену социальной жизни», «герои исчезли, остался хор»*. По этой причи­не, отмечает Ортега-и-Гассет, происходит игнорирование основ­ных принципов разума, гражданской законности, общепризнан­ных норм культуры. Если культура все-таки есть, то это «массовая культура — вульгарная и примитивная, откликающаяся не на об­щественные, групповые идеалы, вкусы, вырабатываемые коллек­тивно под решающим вниманием аристократов духа, а на прими­тивные, стандартные представления, вкусы, прихоти людей без особых способностей... В результате безнравственность обрела статус некоего щегольства, массовая посредственность, отвергнув мораль,

* Ортега-и-Гассет X. Восстание масс// Вопросы философии. — 1989. — № 3, • с. 120, 122.

283

К

идею подчинения и служения общественно признанным идеалам, избавляется от чувства долга»*.

Конечно, анализ последствий массовизации, выполненный Ор-тегой-и-Гассетом, во многом справедлив, но он в какой-то мере упрощает последствия изменений, особенно в сфере средств мас­совой информации, которые произошли за последнее столетие и, • видимо, будут происходить и в нынешнем столетии.

Да, «пресса быстро научила, как массивизировать человека. Она сумела найти его, когда он один, дома, на работе, на улице. С тех пор радио и телевидение пошли дальше. Они приносят ему до­мой, воссоздают специально для него в четырех стенах то, за чем ему раньше нужно было идти в кафе, на площадь, в клуб»**.

Да, «организация поднимает интеллектуальный уровень людей, на­ходящихся в массе, так как формирует благодаря взаимообога­щению мнений, предложений лидеров — «аристократов духа» наи­более тонкие и глубокие идеи, коммуникация (массовая — А.Э.) понижает его, погружая их в толпы на дому»***.

Но нельзя, упрощая проблему, считать, что рост массовизации во всех случаях ведет к нарастанию пошлости, глупости, проявляющихся в решении важнейших социальных процессов «человеком с улицы».

Прежде всего классические социальные исследования механиз­мов влияния средств массовой информации, проведенные П. Ла-зерсфельдом, показали, что средства информации чаще всего воз­действуют на индивида не напрямую, а опосредованно — через лидеров общественного мнения, которые всегда имеются в брига­де рабочих, семье и т.д. Иными словами, и в век средств массовой информации индивид в конечном счете вырабатывает культур­ную, политическую позицию в групповой дискуссии, а не при непосредственном просмотре телепередач, чтении газет или про­слушивании радиопередач.

Далее. Мы забываем о тех, кто передает информацию. Разве они не выразители чьих-то социально-групповых идей, интере­сов? В конечном счете то, что будет передано массовизированному индивиду, слушателю или зрителю, зависит от того, какие груп­пы людей, достаточно ярких и ловких, сумеют найти доступ к средствам массовой информации, какие идеи они сочтут нужным внушать массовизированному индивиду. Распространяемые идеи, следовательно, есть результат не массовизации, а хорошо проду­манных групповых целей и интересов.

Еще один момент. Разве возможности внушения этой группой людей беспредельны? Ведь нельзя же полностью оглуплять массови-

 

I

* Ортега-и Гассет X Указ. соч. — № 4, с. 136, 153. ** Московичи С. Век толп, с. 249. *** Там же, с. 241.

284

зированного человека, лишать его элементарной способности анали­зировать. Как уже отмечалось, массовизированного человека легко обмануть, но он умеет учиться на собственных ошибках. Итак, мас-совизация социальной жизни — это, видимо, неодолимая тенден­ция современной социальной жизни, но ее отрицательное воздей­ствие нельзя абсолютизировать. Механизмы массовизации индивида могут органично включать в себя групповое воздействие, группо­вую обработку и выработку распространяемых, внушаемых идей.

§ 5. Контактные социальные общности

Представьте себе, что вас пригласили на вечеринку, где вы познакомились с приятными людьми, с которыми вам было ве­село, приятно общаться. Но со многими участниками этой компа­нии вы уже никогда не встретитесь. Общность была хотя и прият­ной, но кратковременной, узконаправленной.

Таковы контактные общности. В отличие от множеств здесь обязательно присутствуют «ориентация на другого», социальное действие, устанавливается социальная связь. Но эти связи носят контактный характер, т.е. они неустойчивы, узконаправленны, случайны, не являются самовозобновляемыми.

Рассмотрим несколько видов контактных общностей; некото­рые из них малоприметны, а другие невозможно не заметить. Аудитория — это одноразовое кратковременное, как правило, уз­конаправленное взаимодействие лектора (певца, актера и т.д.) и слушателей. Аудитория напоми­нает рассеянную массу слушателей радиопередачи, читателей той или иной газеты — и в том и в другом случае индивиды реагируют на внешний источник информации. Но в отличие от массы аудито­рия — это не изолированные, а находящиеся в прямом или мыс­ленном контакте друг с другом индивиды. В аудитории возникает два вектора связей: от слушателя к исполнителю (лектору) и от слушателя к слушателю. Именно наличие последнего вектора со­здает общность всех слушателей, зрителей в зале, аудитории, на стадионе и т.д. Но общность эта контактна, ибо ориентация на другого слушателя носит кратковременный поверхностный харак­тер, хотя обязательно имеет место. Так, находясь в кинотеатре или в концертном зале, мы видим, как люди реагируют на выступле­ние исполнителя, и нам неудобно сохранять индифферентность.

Любопытный факт: фильмы с участием Чарли Чаплина вызывают куда больший смех при просмотре их в кинотеатре, чем при про­смотре их дома, в одиночестве.

Но аудитория как общность принципиально отличается от учеб­ной группы. Связи, которые возникают между лектором и ауди-

285

I

торией, между слушателями при публичной (но одноразовой) лек­ции, кардинально отличаются от связей, возникающих в учебном процессе. Последний, как мы отмечали, является видом взаимо­действий, т.е. самовозобновляющихся социальных действий, и предъявляет совершенно другие требования к логике построения, точности и ясности изложения, организации и научному уровню лекций и др.

Трудно, пожалуй, найти такой вид контакт­ных общностей, который привлекал бы столь пристальное внимание политиков, ученых, простых смертных, как толпа. Сколько исторических событий связано с образом толпы разгневанных людей, готовых, как стихия, смести все на своем пути! Память об этих событиях заставляет нас быть осмотрительнее, осторожнее, политиков — быть благоразум­ными, вождей — задуматься, как овладеть силой толпы, под­чинив ее своим задачам.

Как и все формы контактных общностей, толпа — это спон­танная, временная общность людей, определяемая сиюминутным настоящим. Толпа, как и агрегация, всегда территориально лока­лизована, и, как всем общностям, толпе присуще совпадение це­лей. Но в отличие от агрегации между участниками толпы возни­кают определенная «ориентация на другого», социальные связи: обмен мнениями, содействие, выработка общих планов действий, а также подражание и другие формы быстродействия и неосмыс­ленной взаимной отзывчивости.

Анализируя толпу как сложный и любопытный для научного исследования вид социальных контактных общностей, мы будем опираться на исследования Г. Лебона, Г. Тарда, Г. Блумера, С. Мос-ковичи, которые придерживались во многом сходных взглядов.

Существует несколько разновидностей толпы:

• случайная толпа — это, например, толпа «зевак», наблю­
дающих за тушением пожара, и т.д.;

• обусловленная толпа — это, например, очередь (толчея)
за билетами на концерт популярного исполнителя (люди
общаются, беспокоятся, хватит ли им билетов, организу­
ют контроль за тем, чтобы никто не получил билеты без
очереди, и т.д.);

• действующая толпа привлекает наибольшее внимание ис­
следователей — это сборище, восставшая толпа, мятеж.

Социологический анализ выделяет следующие особенности тол­пы как социальной общности.

«Толпы суть ассоциации спонтанные и преходящие, которые не могут бесконечно оставаться в состоянии волнения. Им пред­начертано... распадаться, исчезать так же быстро, как и появлять-

286

ся, не оставляя следов»*. Здесь нет и не ожидается (пока толпа существует как спонтанное стихийное соединение людей) ника­кой организованности, делающей взаимоотношения людей в тол­пе упорядоченными, самовозобновляющимися; нет четких и ус­тойчивых норм, культурных традиций — ведь это спонтанное и временное сборище; правила игры если и устанавливаются, то кратковременно; нет устойчивого разделения труда, устойчивой иерархии и т.д. Итак, хотя социальные действия между участни­ками толпы осуществляются, но они плохо организованы, носят неукорененный, несамовозобновляющийся характер.

Конечно, нельзя утверждать, что в толпе вообще нет никакого намека на упорядоченность взаимоотношений соучастников, ско-ординированность их действий. Наш опыт изучения толпы, иссле­дования Р. Тернера и других показывают, что представлять толпу как некое однообразное месиво гнева, эмоций и т.д. примитивно и не совсем точно. В толпе возникает определенная координация, на­ходится вожак, инициатор, который предлагает определенный план действий и отличается, как правило, эмоциональностью, импуль­сивностью, находчивостью. У такого импульсивного вожака сразу находятся несколько помощников (тоже эмоциональных), кото­рые вместе с вожаком составляют некое ядро толпы, остальные более пассивны и послушно следуют установкам вожака и актива. Тот факт, что все находятся в замкнутом пространстве, имеют совпадающие цели (которые и объединили их в толпу), убыстряет процесс принятия целей и выработки плана действий.

Однако все меры по координации, упорядочению взаимоотно­шений участников толпы носят спонтанный и преходящий харак­тер. Поэтому разделение функций, иерархия не имеет последствий вне этой толпы, т.е. разделение функций, обретение каких-то обя­занностей, прав (например, лидерства) в толпе не порождают социального статуса, признаваемого вне толпы в обществе в це­лом. И это очень важный, осязаемый критерий различения толпы и организованных устойчивых видов общностей.

Полуорганизованные виды действующей толпы (митинг, демонст­рация и т.д.) характеризуются большей организованностью. Нормы, разделение функций, иерархия в этих общностях носят более ус­тойчивый характер, хотя они, как правило, возникают не на самом митинге, демонстрации, а до них и помимо них. Это вид специально организованной действующей толпы. Костяк ее участников хорошо организован; эта организованность закладывается вне данного ми­тинга, продолжая действовать устойчиво. Можно сказать, что ми­тинги, демонстрации, манифестации, шествия специально органи-

Московичи С Век толп, с. 207.

287

I

зуются, чтобы использовать эмоциональную энергию, силу, прису­щую действующей толпе, но в контролируемых рамках.

Г. Лебон и другие классики социологии, психо­
личности логии и социальной психологии отмечают, что
в толпе ^в «толпе индивиды утрачивают свое собствен­
ное мнение, свои интеллектуальные способнос­
ти»*. У индивидуального участника толпы происходит «потеря им
самоконтроля и способности к критическому суждению, наплыв
порывов и эмоций, многие из которых обычно подавлены»**.
В результате в толпе «интеллектуальные способности индивидов и,
следовательно, их индивидуальность исчезает; разнородное утопа­
ет в однородном, и берут верх бессознательные качества»***.

Как же это происходит⁹

Первое. Поведение личности в толпе характеризуется повышен­ной аффективностыо (эмоциональной возбудимостью). Проника­ясь коллективным возбуждением, человек, как правило, перестает рационально-критически воспринимать ситуацию, теряет само­контроль. Причины этого, в частности, в чрезвычайной насыщен­ности аффективных контактов, взаимных реакции на предельно малом замкнутом пространстве. В этих условиях человек, как пра­вило, bje способен анализировать поступки, высказывания дру­гих, прежде чем реагировать на них. Иными словами, человек отказывается от присущих ему в обычной обстановке процедур принятия решения.

Второе. Это порождает чрезмерную внушаемость индивида. Вви­ду повышенной эффективности он сразу откликается на предло­жения, порой самые сумасбродные, порывы, побуждения чаще всего получают немедленное воплощение. В толпе эффект внуше­ния очень высок, что делает ее высокореферентной для индиви­да, вовлеченного в нее. В то же время внушаемость распространя­ется только на цель, которая объединила людей в действующую толпу, и только на участников толпы (посторонние люди зачас­тую иронизируют над участниками толпы).

Третье. Потеря способности рационально-критически оцени­вать ситуацию и повышенная внушаемость деиндивидуализируют людей, превращая их в «стадо баранов» — ведь именно в рацио­нальном обдумывании, взвешивании альтернатив сильнее всего проявляются особенности, склонности, способности, жизненный опыт личности. Повышенная аффективность и внушаемость смы­вает черты индивидуальности.

* Московичи С Указ соч , с 290

** Блумер Г Коллективное поведение Американская социологическая мысль,

с 180

*** Лебон Г. Психология народов и масс, с 161

288

Если индивидуальность проявляется, то только в эмоциональ­но-импульсивном аспекте (один кричит громче, чем другой), но смысл социальных действий остается у всех одинаковым.

Очень часто человек, попав в агрессивную толпу, меняется до неузнаваемости, порой сам себя не узнавая. Опасность толпы в том, что она «открыта» для агрессивных, низменных, бездумных действии.

Это круг профессионалов, друзей, знакомых, людей одного социального положения и т.д., со­бравшихся вместе, чтобы удовлетворить свои со­циальные потребности, потребности в общении, заботе о других, внимании к себе, признании, престиже. Социальные круги — это и блистательный аристократический бал, и салон мадам Шерер из «Войны и мира», и встречи приятелей, и конференция ученых, и студенческий поход и др. Для всех этих встреч характерно одно: в этих контактных общностях происходит довольно малообязываю-щии, поверхностный обмен эмоциональными ресурсами, общени­ем, информацией.

Круги могут быть достаточно устойчивыми или одноразовыми, но от этого социальная суть взаимоотношений существенно не ме­няется. Обмен информацией, симпатией, эмоциями не порождает серьезных взаимных обязательств людей по отношению друг к дру­гу. Они не связаны глубинными взаимодействиями, которые вы­нуждают человека учесть мнение партнера, проникнуться его ин­тересами и т.д. Это не соратники по работе, не члены семьи, с которыми человек связан институциональными связями — в отли­чие от них знакомые по компании не могут высказать серьезный упрек, являющийся видом контроля. Поэтому не следует переоце­нивать значение контактов в компании приятелей, искать в соци­альных кругах глубокое социальное содержание.

Пригласили бы вы человека, с которым часто встречаетесь в компании, к себе на работу? Уверены ли вы, что ваши встречи в течение 5—10 лет на отдыхе, в гостях и т.д. дали вам возможность считать его надежным человеком? Тот уровень нравственных ка­честв человека, который достаточен для таких встреч, недостато­чен для совместной работы*.

* Часто задается вопрос где граница между дружбой и приятельскими отноше­ниями'' Попробуем провести эту границу на основе социологии Друг — это человек, с которым вы находитесь в институализированном, эмоциональном, нравственном, интеллектуальном обмене, постоянных и взаимообязывающих вза­имодействиях Приятель же — это знакомый, контакты с которым (на вечерин­ках, на отдыхе) приятны, но не порождают серьезных обязательств друг к другу

289

10 Общая социология *

Но не следует и пренебрегать ролью социальных кругов в обще­ственной жизни.

Общности типа социальных кругов немало способствуют со­зданию сети таких контактных социальных связей, как зна­комства, деловые связи, что существенно сказывается на ут­верждении авторитета личности, признании ее заслуг, особых дарований.

Социальные круги дополняют каркас общественных связей, являются достаточно важным элементом социальной системы. Бла­годаря им личность с разной силой обязательств может стать уча­стником различных видов коллективов. Например, ученый может быть членом экспертного совета и редколлегии, встречаться с коллегами на симпозиумах и конференциях, выезжать для чтения лекций, проведения научного семинара. Все перечисленные фор­мы коллективов являются дополняющими общностями, носят ма-лоукорененный и слабообязывающий характер, но вместе с тем они играют существенную роль в науке.

Следует учесть также, что в социальных кругах зарождается, преобразуется общественное мнение, которое именно здесь обре­тает силу. Кроме того, социальные круги — это основа для обра­зования активно действующих социальных групп. Особенно ярко такие действия наблюдаются в политике, при образовании поли­тических партий...*

Таким образом, социальные круги, являясь, как и все кон­тактные общности, поверхностными, неукорененными соци­альными образованиями, в то же время могут стать ядром, точ­кой кристаллизации формирования групповых общностей, для чего у них существует много предпосылок. Именно в социальных кругах, как правило, возникают некоторое ощущение своей при­надлежности к кругу людей (начинает складываться слабообя-зывающее «Мы»), чувство престижности принадлежать к опре­деленному кругу, некоторые проблески лидерства, а также кон­троля («человеку нашего круга не пристало так себя вести»; «его не следует впускать в наш круг» и т.д.). Конечно, лидерство в компании не порождает серьезных социально-статусных послед­ствий. Тамада, избранный за праздничным столом, только в этой компании найдет признание благодаря своему организаторскому и ораторскому таланту. Но если эти предпосылки разовьются и приобретут свойства регулярности, организованности, социальные круги начинают перерастать в социальные группы — устойчи­вый комплекс солидарных взаимодействий.

* Фролов С С. Социология. — М , 1994, с 203. 290

Глава XIII. Социальные группы:

их сущность и разновидности

§ 1. Социальные группы в жизни людей

В целях повышения эффективности своих действий человек стремится вступить в сеть отношений, которая объединяет усилия людей, делает их способными выступать как единое целое — такое устойчивое, четко налаженное, предсказуемое (в смысле поддер­жки, помощи, содействия) для Актора единство (единение) дос­тигается в социальных группах — устойчивых, самовозобновляю­щихся комплексах солидарных взаимодействий.

К сожалению, термин «группа» в быту, да и в науке трактует­ся довольно противоречиво. Поэтому сразу оговоримся: под соци­альной группой мы имеем в виду только нечто устойчивое и, что самое главное, имеющее надежно налаженную систему солидар­ных взаимодействий, образующую единое целое.

Употребляемый в этом смысле термин «социальная группа» в корне отличается от термина «группа», употребляемого в качестве простой, формальной группировки людей, имеющих схожие чер­ты (группы любителей бокса), или оказавшихся в одном месте (группа пассажиров, группа прохожих), или сидящих в одной аудитории (группа студентов), или специально организованных для проведения научных экспериментов (лабораторная группа, эк­спериментальная группа).

В смысле множества в демографии, статистике употребляется термин «группа» (в социологии — «категория»). Именно это име­ется в виду, когда говорится о группе людей с высшим образова­нием, о студенчестве как социально-демографической группе (не­зависимо от организованности студенчества).

Кстати, это касается и употребления термина «социальный класс». Например, когда мы имеем в виду совокупность, категорию лю­дей, имеющих схожее социально-экономическое положение, то мы говорим о рабочем классе как о категории населения; когда мы имеем в виду однородные реакции рабочих на какое-либо собы­тие, экономическое явление, мы можем говорить о рабочем классе как о массе рабочих; когда же мы воспринимаем рабочий класс как хорошо организованную большую общность, целое — мы го­ворим о рабочем классе как большой социальной группе.

Группа, способная выступать как единое целое — это одно из сложнейших и удивительнейших социальных образований; раз­личные, изолированные друг от друга индивиды образуют такую

291

сеть взаимоотношении друг с другом, что становятся по сути единым целом.

В чем секрет образования подобного социального организма? Что заставляет людей так тесно координировать свои усилия, стать социальным организмом со своими нравами, традициями? Мож­но ответить: просто люди так устроены. Но почему не всегда и не всем это удается? Какая-то студенческая группа, например, мо­жет быть не только формально, но и фактически социальной группой. Ребята часто собираются вместе, ходят в походы, посе­щают театры; они готовы отстаивать свои групповые интересы перед кафедрой, деканатом, способны «пропесочить» своего то­варища, если он повел себя не так, как принято в группе, и т.д. По всему чувствуется, что это не просто группа студентов, кото­рых расписание занятий сводит вместе в одной аудитории, а со­циальный организм.

КОМУ И ЗАЧЕМ НЕОБХОДИМЫ СОЦИАЛЬНЫЕ ГРУППЫ?

Для ответа на данный вопрос необходимо раз­делить его на два подвопроса: • Каков критерий эффективности социаль­ной группы, в каком случае она привлекатель­на для Актора, а значит, и устойчива?

• Нужно ли Актору стремиться участвовать в группе как
устойчивом объединении людей, чем он должен посту­
питься ради этого?

Начнем с ответа на первый подвопрос.

1. Устойчивость связей в группе в конечном счете зависит от эффекта, вознаграждения*, который предоставляет индивиду груп­повая солидарность. Этот эффект может иметь явный, очевидный или латентный для индивида характер, может проявляться доста­точно быстро или через определенный промежуток времени. В од­них случаях индивид сам получает поддержку в трудную минуту, в других случаях наблюдает, как такая поддержка оказывается другим, что порождает у него обоснованную надежду на получе­ние такой поддержки в случае необходимости.

В групповых общностях Актор как минимум надеется на полу­чение следующей выгоды:

• объединяясь с другими, координируя свои усилия, идя на
жертвы ради общего дела, он надеется решить те свои
личные проблемы, которые в одиночку решить невозмож­
но или крайне рискованно;

I

* Напомним, что вознаграждение может быть и материальным, и моральным (престиж данной группы, уважение к Актору со стороны членов этой группы, перспективы профессионального, должностного роста и т д.)

292

• объединяясь с другими, проявляя готовность к взаимопо­
мощи он надеется получить в тяжелую минуту поддерж­
ку, помощь от многих других, увеличить силу и гарантию
ответной помощи;

• отстаивая авторитет и престиж группы, Актор надеется,
что достигнутый группой престиж повысит и его автори­
тет, престиж, значимость со всеми вытекающими отсюда
последствиями.

Все это подчеркивает главное: критерием эффективности лю­бой групповой общности и залогом ее устойчивости является то, насколько вознаграждения, получаемые от группы, превышают затраты, плату за координацию усилий индивидов, готовность жер­твовать (в отдельных случаях) своими прямыми интересами; на­сколько соотношение вознаграждения и затрат, т.е. мера, которая устанавливается в данной групповой общности, выше (или ниже) той меры, которая установилась в аналогичных общностях.

В чем загадка долголетия одних народов, сумевших, несмотря на гонения, сохранить свой язык, культуру, сформировавшиеся 2—3 тысячелетия назад, и неспособности выжить других народов, которые ассимилировались с иными культурами?

Народы, которые демонстрируют удивительное долголетие, вы­живаемость даже в условиях диаспоры, сумели выработать такие нормы солидарных взаимодействий, при которых кахедый мог по­лучить от своих соплеменников, в том числе своей общины, се­рьезную помощь и поддержку — материальную, социальную, мо­ральную (община содействует обустройству на новом месте, обес­печивает переподготовку, образование, предоставляет на первое время пособия, льготы, помогает в трудоустройстве, в устройстве будущего детей). Личностная эффективность подобных общностей обусловливает ответную реакцию со стороны Актора: верность на­циональным обычаям, чувство гордости за свой народ, стремле­ние приумножить его достоинство, славу.

Если участники группы не смогли выработать такие нормы, правила организации солидарных связей, которые обеспечивали бы личностную целесообразность участия Актора в групповых вза­имодействиях, то устойчивость подобной группы невелика. Члены этой группы будут мало дорожить ею, слабо откликаться на ее призывы, избегать участия в солидарных действиях, пренебрегать обычаями, утратят чувство верности этой общности. Они способны на переход в другие, более эффективные с точки зрения личност­ной целесообразности групповые общности (на ассимиляцию).

И наоборот, если групповая общность предоставляет или обе­щает многие преимущества, человек будет стремиться к укрепле­нию ее позиций, авторитетности, престижности, свято блюсти ее

293

I

нормы, традиции, выполнять ее требования, идти на определен­ные личные жертвы ради процветания этой общности.

2. Отвечая на второй подвопрос, подчеркнем, что история дав­но подтвердила высокую значимость социальных групп, солидар­ности. Человек должен стремиться участвовать в дееспособных со­циальных группах — в противном случае он вряд ли достигнет особых успехов в области личной карьеры, личного благополу­чия, безопасности и т.д.

Но развитие группы может потребовать от людей определен­ных действий, непосредственно не связанных с личными интере­сами, но укрепляющих их групповую общность, повышающих ее престиж, признание в обществе. Для эффективного функциони­рования группы могут возникнуть потребности в формировании органов управления сообщества, которые, более эффективно ко­ординируя усилия членов группы, в то же время потребуют опре­деленных затрат на свое содержание и т.д. Иначе говоря, у инди­вида в рамках групповой общности возникает целый круг намере­ний, идей, ориентации, ожиданий, действий, которые впрямую с его личными потребностями не связаны, но выражают те мо­менты, которые обеспечивают более эффективное функциониро­вание групповой общности как ассоциации. Кроме «Я» в духов­ном мире личности формируется «Мы».

ГРУППА КАК СУБЪЕКТ ИСТОРИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА

Именно общности, и прежде всего групповые, являются основными субъектами исторического процесса и «виновниками» крупных социальных изменений. Мы отмечали, что социальные ин­ституты представляют собой настолько жестко отлаженный механизм, его элементы настолько взаимосвязаны (как в пространственном, так и временном измерении), что изме­нения в процедуре взаимодействий, введение новых норм, пра­вил без хорошо организованной, массовой поддержки невозмож­но.

Историю делают общности — прежде всего хорошо организо­ванные общности — группы. Лишь групповые солидарные скоор­динированные действия могут содействовать изменению (или со­хранению) коренных институциональных основ развития отдель­ной личности. Именно солидарные действия, солидарные согла­сие и поддержка могут изменить нормы, законы, которые регу­лируют жизнедеятельность отдельных индивидов.

РОЛЬ ГРУППЫ В ОРГАНИЗАЦИИ СОЦИАЛЬНОЙ ЖИЗНИ

Чем эффективнее индивиды решают свои лич­ные проблемы с помощью общностей, чем бо­гаче палитра общностно-групповых объединений, в которых личность может получить поддержку в решении своих многообразных интересов, тем

 

I

лучше организовано общество, тем эффективнее путем перегово­ров между лидерами групповых объединений, т.е. бесконфликт­но, в этом обществе решаются самые непростые проблемы, тем точнее выражаются интересы отдельных личностей, тем точнее может быть найден общественный компромисс, тем лучше и на­дежнее защищена личность от произвола других индивидов, госу­дарства. И наоборот, чем хуже организована общностно-группо-вая жизнь людей, тем хаотичнее общественная жизнь, тем боль­ше в ней алогичного, случайного, непредсказуемого.

Люди объединяются в общности как для отстаивания насущных социально-экономических, политических интересов, так и для ре­ализации культурных, социально-демографических интересов, по­требностей. Правозащитные организации, женское движение, со­вет школы, наблюдательные советы в средствах массовой инфор­мации, правление жилищного кооператива, профсоюзные органи­зации, политические партии, движения — вот только некоторые примеры общностно-групповых форм реализации интересов людей. Гражданское общество — это хорошо организованное в общност-но-групповом отношении общество. Люди объединены в группы для удовлетворения своих интересов, противостояния произволу власти, государства. Пользуется авторитетом, достигает желаемых целей тот социальный слой, представители которого смогли сфор­мироваться, проявить боеспособную солидарность.

§ 2. Основные признаки групповой общности: специфика групповых целей и духовно-культурной жизни

Способность группы выступать как единое целое достигается благодаря тому, что основные атрибутивные свойства социальной общности (целевая, духовно-культурная, солидарно-интеракцио-нистская) в ней проявляются качественно более высокой интен­сивностью, глубиной.

Для группы (в общих чертах) характерны следующие атрибу­тивные свойства:

• наличие (помимо совпадающих целей) единой общегруп­
повой цели;

• принятие членами группы основных ценностей, норм, раз­
деляемых группой, формирование «Мы-сознания»;

• устойчивая, самовозобновляющаяся система солидарных вза­
имодействий членов группы, институализация групповых
взаимоотношений (это свойство будет рассмотрено в § 3).

Все эти три атрибутивных свойства групповой общности нахо­дятся в постоянном сопряжении. Если один из этих параметров

295

менее выражен, рано или поздно он должен достигнуть степени развития параметров других атрибутивных свойств — в против­ном случае начнется распад группы. Так, устойчивые взаимодей­ствия могут возникнуть лишь на основе принятия всеми членами групповых норм поведения, системы ценностей. Но если нормы еще сохранились (как более инерционные явления), а взаимодей­ствия уже рассыпаются, так как отсутствует хорошая организа­ция, координация внутри группы, то рано или поздно рассыпа­ются и нормы.

Не случайно у высокоинтегрированных групп все три показа­теля, как правило, достаточно развиты. Отставание или опереже­ние каких-либо параметров — признаки позитивного или нега­тивного развития, становления или разрушения, процессов уси­ления, интеграции или дезинтеграции группы.

Проанализируем атрибутивные свойства социальных групп, сде­лав акцент на тех чертах, свойствах, которые не встречаются в иных типах общностей.

НАЛИЧИЕ ЕДИНОЙ ОБЩЕГРУППОВОЙ ЦЕЛИ

Поясним это на примере воображаемого клуба бо­лельщиков «Спартака». Участников этого клуба со­единила в одну общность приверженность любимой футбольной команде. Объединившись, они создали свою организацию, выбрали руководящие органы, казначея, секретаря и т.д. У этой организации воз­никли собственные интересы и цели — предположим, найти сред­ства для поездок делегации болельщиков на матчи в другие го­рода, заставить руководство команды «Спартака» прислушиваться к мнению клуба болельщиков «Спартака», отстаивать интересы клуба болельщиков перед другими подразделениями, созданны­ми при команде «Спартак», право делегировать своих представи­телей на собрание акционеров команды «Спартак» и т.д.

Это примерьГ общеколлективных, общегрупповых целей, кото­рые непосредственно не связаны с личными целями болельщиков.

Примеров общегрупповых целей, ради реализации которых мы поступаемся своими интересами, множество — например, ради благополучия, престижа своей семьи каждый из нас готов чем-то пожертвовать (покупка новой престижной мебели заставляет нас отказаться от реализации каких-то личных планов и т.д.).

Наличие единой общегрупповой цели и принятие ее участни­ками группы — важнейший признак и условие функционирова­ния групповой общности.

СВОЕОБРАЗИЕ ДУХОВНО-КУЛЬТУРНОЙ ЖИЗНИ СОЦИАЛЬНОЙ ГРУППЫ

Духовно-культурная жизнь социальной группы характеризуется рядом особенностей.

1. Люди, объединенные в социальные груп­пы, характеризуются единством ведущих духов­ных регуляторов: ценностей, норм, принципов поведения.

296

Так, члены социальной группы в сфере производства (бригады, фирмы, отдела) руководствуются едиными принципами трудо­вой морали. Челорек, не разделяющий этих принципов, не мо­жет рассчитывать на значительную поддержку, не получает всех преимуществ, которые имеют остальные члены группы (за него не «встанут горой», его не защитят и т.д.).

Общности, возникающие на основе совместного проведения досуга, предполагают единство общих представлений о содержа­нии досуга, стиле поведения, вкусах, привязанностях.

Совпадение, схожесть системы ценностей, норм поведения ста­новится условием и (в то же время) результатом устойчивости, прочности внутренних связей между членами социальной группы. Человек не может ощущать себя частью группы, если придержи­вается иных принципов, разделяет иные (чем у группы) нормы, ценности. Он должен или подчиниться принятым в групповой общности нормам, представлениям, или выйти из группы, утра­тив соответствующие преимущества.

2. Другой отличительной чертой духовной жизни высокоинтег-
рированной группы является формирование у ее членов солидари-
стских ориентации, направленных на данную группу. Это выра­
жается в:

• признании индивидом значимыми для себя успехов груп­
пы, необходимости укрепления ее авторитета, позиций,
устойчивости (назовем это условно «авторитетностью»
группы в глазах ее членов);

• признании индивидом значимым для себя мнения груп­
пы, желании соответствовать образцам поведения, приня­
тым в данной группе (назовем это «референтностью» группы)*.
Конечно, иногда для человека более значимы нормы, цен­
ности другой, более престижной группы, что естествен­
но, поскольку человек стремится к новым достижениям и
продвижению. Но определенная референтность необходи­
ма во всех случаях для успешного функционирования группы.
Если группа не обладает достаточной референтностью, она
распадается.

3. Синтез перечисленных (и других) особенностей духовно-
культурной регуляции связей в социальных группах способствует
формированию чувства принадлежности к группе, причисления
себя к группе — «Мы». Эффект идентификации индивида с общ­
ностью, т.е. «Мы-сознание» (иногда говорят «Мы — чувство»), —
важнейший признак наличия социальной группы, а причисление

* См подробнее о феномене референтности групп: Келли Г. Две функции ре­ферентных групп. В кн.: Современная зарубежная социальная психология. — М., 1984, с 197—203

297

себя к какой-либо группе — признак вашей принадлежности к этой группе*.

«Мы-сознание» — это самый точный и легко обнаруживаемый признак групповой ориентированности мотивационной сферы лич­ности. При этом следует иметь в виду следующее:

• как правило, «Мы» не поглощает личность полностью. Чем
уже спектр ролей, функций, которые явились основанием
для объединения, тем тоньше нить, которая объединяет
личность с группой. Группа совместного проведения досу­
га предполагает одну степень поглощения личности, на­
ция — другую, профессиональное объединение — третью;

• «Мы» может обладать различной обязывающей силой:
можно говорить о формальной идентификации личности с ка­
кой-нибудь категорией граждан («Мы-студенты», когда речь идет
просто о студенчестве как социальной категории молодых людей,
обучающихся в вузах или техникумах; «Мы-инженсры» и т.д.);

«Мы», конечно, возникает и в социальных кругах, толпе, но в этих контактных общностях оно слабо обязывающе, неустойчи­во, кратковременно. Вы не будете сильно переживать по поводу успехов или неуспехов такой общности, ее авторитета, отноше­ния ее участников к вам;

«Мы» в высокоразвитой социальной группе сильно обязываю­щее, переживания за успехи, неудачи «Мы», готовность идти на уступки ради «Мы» весьма ощутимы.

Какая группа людей вызывает у вас эффект «Мы»? Наверня­ка, ваша семья. А можете ли вы то же сказать о своей студенчес­кой группе? Можно ли говорить о современном российском сту­денчестве не как о социальной категории людей, обучающихся в вузах, а именно как о социальной группе?

4. Тем самым, возникает еще один аспект —- «Я» как член «Мы». Индивид начинает оценивать свои возможные поступки с точки зрения группы, предполагая ее возможные реакции.

Отметим особенности духовной регуляции «Я» в социальной группе, в «Мы»:

• тот, кто включает свое «Я» в какое-либо «Мы», сам берет
на себя определенные солидарные обязательства по отно­
шению к «Мы», членам этого «Мы», готов в чем-то под­
чиниться «Мы» «ради общего дела;

• причисление себя к «Мы» вызывает желание, обязывает
перенимать нормы отношений, традиций, специфику куль-

* См. о сложности и противоречивости идентификации личности в современ­ной России: Ядов В.А Символические и примордиальные солидарности (соци­альная идентификация личности) в условиях быстрых социальных перемен. В кн ■ Проблемы теоретической социологии. — СПб., 1994, с. 169—183.

298

туры, присущей именно данной социальной группе. Груп­па благодаря механизмам причисления «Я» к «Мы» опре­деляет, а подчас и навязывает определенные нравствен­ные эталоны поведения своим членам;

• индивид начинает анализировать, оценивать свое «Я» с точки зрения «Мы». В этом случае самооценка основывает­ся на ценностях, нормах, принципах, которые индивид усмотрел в поведении тех, к которым он себя хотел бы причислить или уже причислил. Без внутреннего контроля (типа «что скажут обо мне мои коллеги»?) невозможно не только органичное включение личности в группу, но и (опосредованно) признание ее членом данной группы со стороны партнеров.

5. Яркой чертой (во многом интегральной) духовной жизни в группе является конформизм — коррекция ценностей, поведения отдельных членов группы в соответствии с нормами, традиция­ми, требованиями группы.

Ввиду многозначности трактовок понятия «конформизм» уточним его. Мы понимаем конформизм как вынужденное или добровольное усвоение индивидом принятых в группе оценок, идей, норм, ценностей. Соответственно, конформизм может про­являться в тех случаях, когда индивид в угоду группе меняет свою точку зрения, свои стандарты поведения, и в тех случа­ях, когда человек, не имевший своей точки зрения на то или иное событие, своего мнения, перенимает позицию, сложив­шуюся в группе, и в тех случаях, когда личность, отдавая приоритет групповым интересам, стремясь укрепить группу, в знак солидарности осознанно принимает мнение группы, ее нормы. В последнем случае речь идет о добровольном, сознатель­ном изменении своей точки зрения, а не под давлением груп­пы или из-за опасения такого давления*.

Конформизм порождается и авторитетностью группы, и ее ре-ферентностыо, и идентификацией личности с группой. В отдель­ных случаях он невозможен без группового давления, группового контроля за поведением человека (см. § 3 данной главы).

Конформизм обеспечивает ощутимое единообразие мыслей, отношения членов группы к решению важнейших проблем ее раз­вития, ее отношений с конкурирующими группами, норм пове­дения в группе. Конформизм является необходимым условием обес­печения целостности группы, ее способности выступать как еди­ное целое.

* См.: Петровский А.В. Опыт построения социально-психологической концеп­ции групповой активности// Вопросы психологии — 1973. — № 5.

299

Ряд научных экспериментов показал, что личность под давле­нием группы может согласиться с ее мнением, если даже оно не совпадает с его собственным мнением.

Так, С. Аш в своем классическом исследовании конформизма предложил восьми испытуемым сравнить отрезок, изображенный на одном куске картона, с тремя отрезками, изображенными на другом листе, и определить, какой из последних трех отрезков равен первому по длине. «Неосведомленным» был лишь один, остальные находились в сговоре с экспериментатором и давали то правильные, то неправильные ответы. С. Эш установил, что 77% испытуемых по меньшей мере однажды соглашались с очевидно неправильными утверждениями других и из каждых трех испыту­емых один систематически давал ответ, совпадающий с ответами остальных членов группы, даже если это противоречило собствен­ному восприятию испытуемого.

Кстати, оказалось, что столь выраженное давление конформ­ности проявляется главным образом в тех случаях, когда испыту­емый лишен какой-либо социальной поддержки. Достаточно ввес­ти в группу человека, ознакомленного с сутью опыта и система­тически разделяющего мнение испытуемого, как тот сразу же приобретает уверенность и начинает высказывать собственную точку зрения. Иначе говоря, конформизм усиливается в сильно спло­ченных группах, где все выражают единое мнение, и существен­но снижается там, где есть «раскол»*.

Как видим, стремление высказывать такое же мнение, вести себя так же, как другие (большинство), даже если это не соответ­ствует собственным представлениям, проявляется даже в экспери­ментальной группе. Что же касается реальной социальной группы, участники которой объединены подлинными целями, интересами, то в этом случае сила конформного склонения (конечно, при усло­вии авторитетности и референтности группы, самоидентификации личности с группой, включения «Я» в «Мы») существенно увели­чивается.

Конформизм имеет как положительные, так и отрицательные стороны. С одной стороны, конформизм усиливает целостность, интегрированность группы.

С другой стороны, он таит в себе немало опасностей, посколь­ку сложившееся ошибочное мнение группы, ее лидеров, инициа­тивных членов приобретает статус «священной коровы». Может ли ошибаться коллектив, класс, народ? Учитывая, что выработка коллективного мнения включает и механизмы конформизма, мож­но ответить утвердительно.

* См. подробнее: Аш С. Влияние группового давления на модификацию и ис­кажение суждений. В кн.: Практикум по социальной психологии. —Спб , 2000, с 210—224.

300

О конкретных аспектах формирования коллективных ошибок сви­детельствуют исследования американских специалистов. В част­ности, И. Дженис заинтересовался тем, в какой степени «Мы-чув-ство» вызывает конформизм и отказ от разногласий, насколько эти феномены помогут объяснить удачные и неудачные группо­вые решения, принятые американскими президентами и их со­ветниками, — имелись в виду Перл-Харбор (декабрь 1941 г.), втор­жение на Кубу (1961 г.), война во Вьетнаме (1964—1967 гг.). И. Дженис предположил (и в ходе исследования это подтверди­лось), что столь грубые ошибки были вызваны стремлением групп, принимающих решения, подавить свое несогласие в интересах групповой гармонии. Он назвал этот феномен «огрупплением мышления» — ему способствуют дружеская сплоченность группы, сравнительная изоляция группы от противоречащих мнений и директивный лидер, дающий понять, какое решение ему по душе. И. Дженис выявил и внешние симптомы огруппления мышле­ния: групповая иллюзия о неуязвимости, неоспоримая вера в этич­ность группы, давление конформизма, самоцензура и в результа­те — «иллюзия единомыслия»*.

6. Рассматривая «Мы», хотелось бы отметить еще одну специфи­ку духовной регуляции связей в социальной группе — наличие у членов группы чувства собственного отличия, а подчас и преиму­щества над другими. Определенная притягательность, привлека­тельность «Мы» для обеспечения устойчивой связи индивидов в общности всегда необходима. Но выбор способа достижения этой привлекательности зависит от общей культуры, типа связей общ­ности, ее целей, остроты конкуренции с другими общностями. Одни могут подчеркивать богоизбранность своего народа, другие — ве­личие народа — строителя коммунизма, третьи — говорить об ин­теллектуальной элите нации и т.д. Вполне естественна гордость всей группы за успехи одного из ее членов, которая усиливает гордость и за всю группу, усиливает чувство «Мы» со всеми вытекающими отсюда последствиями — этим чувством объясняется и стремление отпраздновать какой-то успех члена своей семьи, что сплачивает всех ее участников, и ношение футболок с эмблемой того или иного вуза, галстуков с эмблемой своей фирмы и т.д.

Итак, наличие общегрупповых целей, стремление укрепить ав­торитет и позиции группы в конкуренции с другими группами, принятие индивидом групповых норм (благодаря авторитетности, референтности группы, конформизму), формирование «Мы» как особого пласта сознания личности, ее мотиваций, ожиданий, свя­занных с интересами группы как целого, стремление подчерк­нуть, выделить свою особость — вот, вероятно, главные черты общегруппового солидарного сознания.

* См. подробнее Дженис И Огрупление мышления. В кн.: Практикум по соци­альной психологии, с. 243—255

301

§ 3. Основные признаки групповой общности: специфика солидарных взаимодействий в группе

Как вычленить в многообразии отношений между людьми те, которые являются групповыми (а не межличностными и т.д.)?

Конечно, объединение в группу не исключает индивидуаль­ную личную жизнь, межличностные отношения, иными слова­ми, в реальной жизни индивидуальное, межличностное и груп­повое переплетается. Но объединение в группу не только дает надежду на поддержку, защиту со стороны других членов груп­пы, но и формирует новый пласт практики социальных взаимо­отношений — групповые взаимодействия, общими признаками которых являются:

• непосредственная их мотивированность не личными потреб­
ностями, а интересами всей группы; т.е. ориентация не на
«другого», а на «нас». «Другой» представляет интерес лишь
как наш представитель, или как наш союзник, или как
наш конкурент (назовем это «Мы-действие»);

• систематический, самовозобновляемый характер действия,
ориентированного на «нас» (группу). Иными словами, со­
лидарные связи между Акторами (взаимная поддержка,
координация действий, координация целей и др.) приоб­
ретают упорядоченный, институализированный характер.

Если мы хотим понять, способна ли группа выступать как еди­ное целое, давать устойчивый эффект солидарных действий, за­щищать, приумножить усилия и т.д., надо определить, присут­ствует ли в этом сообществе этот «групповой пласт» практики вза­имодействий, насколько он эффективен и институализирован.

Проанализируем первый признак групповых

«мы — ДЕЙСТВИЯ» взаимодействий — их мотивированность не

личными потребностями, а интересами всей

группы («Мы-действия»), — сопоставляя его с простыми меж-

личностыми (парными) интеракциями.

К примеру, проследим связи индивида в рамках своего трудо­вого коллектива (бригады, кафедры, отдела и др.):

• парная, личная связь с партнерами, отдельными членами
коллектива, которая обусловлена взаимной зависимостью друг
от друга. В этом случае индивид оценивает значимость этой
связи, поступка, действия партнера с точки зрения того,
как они сказываются на решении его личных проблем;
• внешне парная, личная связь с партнером по коллекти­
ву, в том числе оказание ему помощи, оценка его дей­
ствий с точки зрения укрепления престижа коллектива,

302

позиций последнего. Хотя тот или иной поступок партне­ра может никак и не сказаться на решении личных целей индивида, он оценивает его поступок с точки зрения «нас», оказывает ему помощь, ориентируясь на пользу (или вред), которую приобретет коллектив («Надо ему помочь, а то он нас всех подведет», «Ты подвел коллек­тив», «Ты выручил всех нас» и т.д.); • оценка индивидом взаимодействия между двумя другими членами коллекти­ва с точки зрения того, как эти отношения отразятся на решении лишь его личных проблем. Если они никак не влияют на его интересы, он безразличен к ним; • оцен­ка индивидом взаимодействий коллег между собой с точ­ки зрения функционирования коллектива, укрепления его позиций («Не выполнив обещания, ты подвел не только своего напарника, но и всех нас»); • заимоотношения ин­дивида с членами конкурирующих («союзнических») об­щностей с точки зрения возможности достижения своих личных целей («Мало ли что он из дружественной фир­мы, — зачем я должен ему помогать?»); • взаимоотноше­ния индивида с членами «конкурирующих» («союзничес­ких») общностей с учетом интересов своего коллектива («Для работников фирмы, с которой мы сотрудничаем, мы сделаем исключение»); • взаимоотношения с членами своего коллектива в условиях противостояния «конкури­рующей» общности («Мы должны забыть о наших проти­воречиях и помогать друг другу в конкурентной борьбе»). Это только некоторые связи, в которые вступает индивид в группе и посредством группы, — и парные (межличностные) связи, и ряд связей и взаимодействий, которые реализуются и развиваются лишь в группе. Своеобразие последних связей в том, что они ориентированы не на другого, а на нас, на группу в целом. «Мы — действия» осуществляются и развиваются с целью сохранения тех условий, тех преимуществ, которые заложены в координации, взаимопомощи, получаемой от значительного числа людей (а не одного партнера).

Конечно, при этом в групповой общности возникает сложное переплетение связей: человек, который никак вам не навредил, вами осуждается с точки зрения интересов группы, к которой вы принадлежите; в условиях конкуренции с другой фирмой, ее пред­ставителями вы готовы простить своему коллеге все обиды и т.д. Более того, целый ряд действий ориентирован исключитель­но на группу как социальный субъект: организация какого-то коллективного праздника, мероприятия, с целью поддержать коллективный дух, сформировать чувство коллективизма, хотя

303

каждому в отдельности это никакой сугубо личной пользы не принесет, и т.д.

Взаимодействия в групповой общности многослойны, парные связи опосредуются интересами группы, связи внутри группы — конкуренцией с другой общностью, личное входит в сложное и противоречивое взаимодействие с общим, групповым.

ИНСТИТУАЛИЗАЦИЯ СОЛИДАРНЫХ ВЗАИМОДЕЙСТВИЙ В ГРУППЕ

Проанализируем второй признак групповых взаимодействий — институализацию солидар­ных взаимодействий в группе. Связи взаимной помощи, координации, солидарности именно в группах институализируются, т.е. приобрета­ют предсказуемый, самовозобновляемый характер, становятся не произвольными, не хаотичными, а регулярными, во многом га­рантированными.

Уровень институализации солидарных связей определяет эф­фективность группы, надежность помощи, взаимовыручки, ко­ординации действий Акторов, их сплоченность. Устойчивые со­лидарные взаимоотношения благодаря основным эффектам ин­ституализации (возникновению четких норм солидарного пове­дения, санкций, статусов, ролей, структуры групп и т.д.) ста­новятся не просто желательными, возможными, а обязатель­ными, неизбежными.

Именно процесс институализации солидарных взаимодействий приобретает основное значение в перерастании контактных общно­стей в группу, является решающим фактором ее становления и развития. Уровень институализации солидарных связей определяет эффективность групповых взаимодействий для личности, ее спо­собность дать своим участникам больше, чем конкурирующая груп­па, поэтому институализация становится предпосылкой, основой авторитетности группы, конформизма, единства норм группово­го поведения и т.д.

Существует несколько признаков институализации солидар­ных связей:

• Статусно-ролевое размежевание в целях обеспечения вы­сокой эффективности и самовозобновляемости солидарных от­ношений. Происходит выделение и разделение функций по обес­печению координации, взаимопомощи, решению общегруппо­вых целей, отстаиванию интересов группы в целом, ее престижа и авторитета, — в результате чего появляются статусные «гнез­да», «ячейки», которые предуказывают участникам группы оп­ределенный порядок солидарных действий, обязанностей. За этими «гнездами» закрепляется деиндевидуализированный набор ожи­даемых действий (роль), обязывающий к определенному пове­дению.

304

Вгруппе формируются лидеры, идеологи и т.д., прямая обя­занность которых — выполнение определенных функций, осуще­ствление практик, связанных с организацией солидарных взаи­модействий между членами группы (оказание помощи, коорди­нация, налаживание связей с «союзническими» группами и т.д.), т.е. возникают статусы, роли, которые непосредственно отвечают за дееспособность группы как единого целого.

• Формируется определенная структура групповой общности как устойчивая, относительно неизменная система связей между членами группы, обеспечивающая эффективное функционирова­ние солидарных взаимодействий. Отработанность, отрегулирован-ность этой структуры является залогом дееспособности группы.

Статусно-ролевые позиции этой структуры наделяются опреде­ленными правами, привилегиями, обязанностями: лидер — власт­ными полномочиями (но в то же время и ответственностью за груп­пу), «идеолог» — признанием, уважением (но он обязан и продуци­ровать» новые идеи, приводить аргументы в их пользу, давать свое­временную идейно-нравственную оценку поведения отдельных ин­дивидов и т.д.), «лидер общественного мнения» призван своевре­менно формировать оценки тех или иных поступков, отвергать вред­ные инициативы и т.д. Конечно, в зависимости от целей группы в ней возникают свои названия статусов и соответствующих ролей.

Солидарными статусно-ролевыми предуказаниями должны быть наделены все, включая рядовых членов группы, — они обязаны выполнять требования, указания, которые необходимы для фун­кционирования группы, проявлять лояльность к общегрупповым целям, помогать своим товарищам, и т.д. и в¹ то же время имеют основание твердо рассчитывать на такую же поддержку при необ­ходимости.

Благодаря статусно-ролевому размежеванию,.-структуре соли­дарные взаимодействия в группе приобретают надежность, обяза­тельность. Есть люди, которые отвечают за это, получив необхо­димые права и полномочия. Вероятность получения эффектов со­лидарности ввиду этого значительно повышается.

В неформальных группах статусно-ролевая структура может со­здаваться методом дискуссии (явной или латентной), методом проб и ошибок исходя из целей, культуры, способностей, амбиций участников этой группы.

В формальных группах, а также в больших группах каждый вновь приходящий застает уже сформировавшуюся статусно-ролевую

* В момент создания, в течение первых лет существования организации ее структура, особенно нормы, стандарты, традиции, также формируются во многом «на наших глазах», методом проб и ошибок и т.д.

305

структуру, уже распределенную по вертикали и горизонтали систе­му солидарных взаимодействий*. Одно поколение участников груп­пы сменяет другое, а группа, ее структура, нормы, традиции ввиду их институализированности продолжают существовать. Конечно, по­добное «бессмертие» — удел прежде всего больших групп. Так, на­ция как этническая группа воспроизводится несмотря на то, что одно поколение сменяет другое; сохраняются язык, традиции, нор­мы взаимоподдержки, и т.д.

Следовательно, институализация групповых связей порождает еще один важный феномен групповой общности; воспроизводи­мость групповых норм, стандартов от поколения к поколению.

• Формальные — неформальные отношения

• Наряду с формальной (официальной) статусно-ролевой си­
стемой отношений в организациях возникают неофициальные вза­
имоотношения, которые строятся на неформализованных социо­
культурных элементах — традициях, обычаях, моральных нормах
и санкциях, симпатиях, антипатиях и т.д.

К сожалению, в науке существует путаница по поводу нефор­мального пласта отношений. На наш взгляд, в пласте неформаль­ных отношений можно условно выделить три слоя:

1) неформализованные нормы, традиции осуществления офици­
альных функций лицами различных официальных статусов.

Например, ни в одном законе или инструкции не регламентиро­ваны взаимоотношения студента и ректора (преподавателя), но принято, что стиль этих взаимоотношений предполагает учиты­вать со стороны студента. Такова неписаная традиция взаимоот­ношений;

2) неформальная структура социальных взаимодействий, кото­
рая может дополнять официальную структуру, а иногда и проти­
востоять ей. Речь,дцет о тех аспектах, когда по поводу общегруппо­
вых целей возникают неофициальные статусы и роли (неформаль­
ный лидер, эмоциональный лидер и др.). Данная неформальная
структура может в чем-то совпадать с официальной (начальник-
лидер), может существовать параллельно, изредка оппонируя офи­
циальной структуре, а может и противостоять ей. Наличие нефор­
мальной структуры организации жизни группы существенно до­
полняет групповые взаимодействия — она играет немалую роль в
групповом контроле, создает систему защиты от административно­
го произвола официальной структуры, позволяет выражать и от­
стаивать интересы членов группы перед официальным руковод­
ством, создает возможность участия неофициальных статусов в ре­
альном управлении организацией. Взаимодействие официальной и
неофициальной структуры организации — закон эффективного
развития организации, хотя они и различаются характером задач,

306

степенью ответственности перед внешними органами, ресурсами влияния, уровнем развитости группового «эгоизма»;

3) неформальные взаимоотношения между участниками групп, которые в отличие от первых двух слоев неформальных отноше­ний никак не связаны с групповыми целями. Речь идет о совмес­тном проведении свободного времени, отдыхе, спортивных заня­тиях, развлечениях, учебе и т.д. В результате внутри организации могут быть созданы неформальные микрогруппы, которые (в от­личие от первых двух слоев) не связаны с решением проблем группы. Однако эти неформальные микрогруппы эмоционально особо близких, доверяющих друг другу работников вполне могут превратиться (а могут и не превратиться) в элемент неформаль­ной структуры организации, оказывающий существенное влия­ние на работу организации в целом.

В хотторнском эксперименте была выявлена и особая роль неболь­ших групп работников, которые совместно проводили свободное от работы время. Но эти микрогруппы оказались способными оказы­вать влияние на производственную деятельность всего завода. Несмотря на попытки руководства контролировать выработку пу­тем установления норм, эти группы сами неофициально регулиро­вали темп работы. Те, у кого темп работы был слишком высок (их называли «выскочками»), подвергались социальному давлению со стороны группы, которое, по свидетельству Ф. Ретлисбергера и У. Диксона, зачастую оказывалось столь сильным, что рабочие специ­ально работали медленнее и отказывались от премий за превыше­ние норм выработки.

Исследования П. Блау, проведенные в 1963 г., показали, что не­формальные отношения развиваются на всех уровнях организа­ции, а наверху пирамиды личные неформальные связи могут иг­рать даже более важную роль в реальной структуре власти и при принятии решений, чем формальные.

«Встречи без галстуков» могут быть гораздо эффективнее, чем офи­циальные переговоры. Например, личная встреча директоров и пред­принимателей часто определяет политику деловых корпораций. Ру­ководители крупных фирм зачастую консультируют друг друга не­формальным путем, совместно проводя досуг. Несколько членов правления корпорации нередко руководят ее деятельностью, при­нимая неформальные решения.

Эффективность неформальных связей зависит от направлен­ности принимаемых неформальных решений. Если они исходят из приоритета интересов коллектива (фирмы, государства и т.д.), то неформальные связи содействуют решению проблем; если же превалируют личные интересы, выгода, то неформальные контакты могут стать причиной ухудшения положения фирмы, государства и т.д.

В реальной группе тесно переплетаются формальные и много­образные неформальные отношения. Дружба, личная привязан-

307

ность может стать основой создания прочных отношений, влияю­щих (как позитивно, так и негативно) на реальный ход дел в организации.

ЛИДЕР ГРУППЫ

Важнейшим фактором, обеспечивающим эффек­тивную деятельность группы как целого, явля­ется деятельность лидера и (более широко) ор­ганов управления групповой деятельности. Лидер группы необхо­дим не только для координации деятельности отдельных членов группы и контроля.

Лидер есть личностно-ролевое воплощение и олицетворение интересов группы как социального субъекта, ее целостности. Фун­кция лидера — это постоянное, регулярное осуществление и от­слеживание задач, интересов группы как единого целого. Он не­посредственно несет ответственность за престиж, сплоченность, интегрированность группы. Его деятельность, полномочия, права и обязанности в первую очередь выражают именно эту группо­вую солидарную задачу, функцию. Синтез этих компонентов (ко­ординация, контроль, выражение интересов группы как целост­ности) дает эффект «лидер — творец «группы».

Не имея лидера, группа представляет собой лишь объединение людей с совпадающими целями, нормами, критериями, которое обречено на распад.

Лидер наделяется властью, которая существует везде, где есть совместная деятельность, это необходимый атрибут обществен­ных отношений, «суть которого заключается в переводе матери­альных и духовных интересов и сил в совместное действие»*.

Ранее мы рассматривали лишь механизм власти, отвлекаясь от ее содержания, выполняемых задач, — при рассмотрении группо­вых взаимодействий мы подходим к этой задаче вплотную. Уступ­ки, на которые идет каждый участник группы, подчиняясь влас­тным решениям лидера (органов управления), имеют смысл, бу­дут им признаны обоснованными в тех случаях, когда эта власть обеспечивает индивидам возможность выступать как единое целое и получать от этого ожидаемое вознаграждение. Раз участие в груп­пе Актору необходимо, значит, он должен подчиниться требова­ниям, распоряжениям, обеспечивающим скоординированность действий отдельных индивидов (во избежания хаоса), подчинять­ся рациональным решениям, принимаемым в интересах всей груп­пы как системы. И при этом Актор должен поступиться своими правами, свободой, суверенитетом. Следовательно, власть — это выработанное и отобранное людьми средство наиболее эффектив-

* Здравомыслов А.Г. Проблема власти в современной социологии. В кн.: Про­блемы теоретической социологии. — СПб., 1994, с. 200.

308

ного решения вопросов координации, организованности социаль­ной группы, обеспечивающих способность разрозненных людей выступать как единое целое и получать благодаря этому соответ­ствующее вознаграждение.

В соответствии с выделением двух сфер утверждения групповых интересов (внешняя — утверждение авторитета, позиций групп в противоборстве с конкурирующими и в единстве с союзнически­ми группами; внутренняя — организация наиболее эффективной системы солидарных взаимодействий между членами группы) можно выделить следующие направления деятельности лидера*:

• осуществление внешних контактов, сотрудничество и про­
тивоборство с другими группами, поиск наиболее выгод­
ных внешних связей, отстаивание интересов группы перед
вышестоящими организациями, т.е. обеспечение наилуч­
ших внешних условий для деятельности групп;

• реагирование на вызовы внешней среды и выдвижение
соответствующих новых идей, целей развития группы в
изменившихся внешних условиях, реорганизация внутренней
структуры группы, норм, стандартов солидарных отноше­
ний в соответствии с внешними требованиями;

• программирование, координация деятельности членов груп­
пы с целью эффективного решения задач внутригруппового
развития, ее отдельных участников, усиления сплоченнос­
ти, солидарности группы, преодоления конфликтов и т.д.

Для осуществления этих функций лидеру необходимы опреде­ленные интеллектуальные, психо-волевые, нравственно-эмоциональ­ные, физически-имидживые ресурсы, он наделяется определенны­ми правами, привилегиями (властью) и немалыми обязанностями. • Формальный— неформальный лидер.

В неформальной (малой) группе лидер, естественно, нефор­мальный. Его полномочия, форма реализации привилегий, власти, носит, как правило, достаточно диффузный, расплывчатый ха­рактер (например, лидер компании друзей).

В формальной группе зачастую существует проблема соотноше­ния формального, официально наделенного властью руководите­ля и неформального авторитета, выразителя групповых мнений, интересов.

Не всегда отношения формального и неформального лидера строятся по схеме конкуренции. Во-первых, подчас неформаль­ным лидером является лидер «эмоциональных симпатий», лидер общественного мнения, которые не являются конкурентами ру-

* См.: ШутцУ. Комплементарная функция лидера. В кн.: Современная зарубеж­ная социальная психология. — М., 1984, с. 162—168.

309

I

ководителя (и, как правило, не претендуют на эту роль), хотя и могут оказать на него серьезное воздействие, заставить корректи­ровать свое поведение.

Иногда неформальный лидер (к примеру, крупный ученый) фактически сохраняет за собой лидерские позиции, но формаль­но они отходят к его ученику — при решении всех важных вопро­сов он ориентируется на мнение своего учителя.

Иногда (в редких счастливых случаях) одно и то же лицо является формальным и неформальным лидером.

Мы хотели бы обратить внимание не столько на психологичес­кую драму, которая характеризует конкуренцию, а может быть, и конфликт между формальным и неформальным лидерами, сколь­ко на разный объем задач, ответственности, обусловленный раз­личным видом лидерства.

Неформальное и формальное лидерство — это два разных со­циальных явления. Прежде всего неформальный лидер опирается на неформальную структуру отношений между людьми, его зада­чи воздействия на ситуацию диффузны; он выражает преимуще­ственно интересы самих участников группы изнутри («групповой эгоизм»), а ответственность за последствия действий снижена.

Формальный руководитель всегда вырабатывает цель, прини­мает решения, сообразуясь со множеством различных обстоя­тельств, далеко выходящих за рамки данной группы. Руководи­тель всегда осмысливает группу в более широком макроконтек­сте, осуществляет свои полномочия, опираясь на официальные нормативы, организует официальную структуру взаимоотноше­ний между сотрудниками.

Каким должен быть эффективный лидер?

Для социологии нет изначально негодных или изначально эф­фективных методов управления. Лидер прежде всего должен соот­ветствовать типу социальной реальности, типу организации со­циальных взаимодействий.

Известны основные стили лидерства, которые мы представим как некие «идеальные» типы:

• авторитарный, который строится на безусловном автори­
тете лидера, принимающего единоличные решения, по­
давляющего инициативу других, абсолютизирующего кон­
троль над подчиненными. Авторитарный тип лидерства может
быть и вынужденным, когда члены группы малоинициа­
тивны, а степень самоорганизации и ответственности низ­
кая;

• демократический — стремление вовлечь участников груп­
пы в управление, поощрение инициативы, совместного
обсуждения и принятия решений, контроль присутствует,

но неприоритетен. Демократический тип целесообразен и возможен в условиях высокоразвитого личностного разви­тия, высокой организованности индивидов; • попустительский стиль не является стилем руководства в полном смысле слова, роль лидера крайне снижена — он ограничивается тем, что подписывает документы и при­сутствует на заседаниях. Группа же фактически остается без руководства. Солидарные связи снижены, фактически имеется не гругта, а агрегация людей.

Общесоциологический анализ эффективного стиля лидерства прежде всего разводит индивидуально-психологические, функ­циональные и социально-типические особенности лидерства. Но во всех случаях необходимо учитывать, что выбор приемлемого варианта лидерства определяется не только и не столько личнос­тью лидера, особенностями его характера, сколько готовностью членов группы признать приемлемыми тот или иной тип взаи­моотношений лидера с ними.

Функциональные особенности лидера в разных группах раз­личны. В неформальной группе друзей лидер не может быть авто­ритарным, тем более деспотичным в отличие от формального ли­дера — руководителя; лидер научного коллектива по определе­нию не может вести себя со своими подопечными так, как это позволено начальнику коллектива малоквалифицированных ра­ботников; лидерство в военном коллективе по определению будет отличаться от лидерства в группе актеров и т.п.

Особо важно разводить индивидуально-психологические и социально-типические аспекты. Царь может быть «жестоким и грозным», а может быть «тишайшим», но независимо от лич-ностно-индивидуальных особенностей царствующей особы власть царя как социально-типический тип лидерства чаще всего ос­тавалась неизменной. Общесоциологический подход исходит из того, что социально-типический аспект лидерства определяется прежде всего типом социальной мотивации, приемлемой в дан­ном обществе, в данной среде.

Традиционной мотивации будет соответствовать вполне опре­деленный тип организации руководства и власти. Лидер и его опекаемые будут считать приемлемыми и разумными скорее авто­ритарную форму взаимоотношений с безусловным единоначали­ем, заботой об опекаемых и т.д. Попытка внедрить демократичес­кий тип лидерства в среде, где превалируют традиционалистски-патриархальные устои, наивна и утопична.

Демократический тип лидерства возможен и уместен как для руководителя, так и для подчиненных в той среде, где приорите­том является личность, ее независимость, самостоятельность и

311

ответственность. Наивно внедрять демократический стиль руковод­ства, если у членов группы недостаточно развито чувство личной ответственности, самостоятельности, если они постоянно ждут от своего руководителя указаний, если низок уровень самоорганиза­ции, самоконтроля.

Иными словами, тип лидерства должен быть адекватен доми­нирующим типам социальной мотивации, принятой в данной среде, т.е. должен соответствовать социально-исторической, социокуль­турной ситуации.

Еще одно обстоятельство важно для понимания проблемы эф­фективного лидерства.

Согласно одному из наиболее существенных положений Дж. Хоманса, выдвинутого им на основе анализа результатов хот-торнского эксперимента, чем выше социальный ранг в группе, тем в большей степени его действия согласуются с нормами этой груп­пы, и наоборот, т.е. лишь работники третьего ранга (непризнан­ные, неуважаемые в группе лица) могут быть нонконформиста­ми. Они потому и не признаны группой, что не приняли группо­вых норм, так как группа для них не авторитетна, а группа в ответ на их нонконформизм лишает их своего доверия, уважения и т.д. Казалось бы, все ясно — лидер должен быть образцом вы­полнения групповых норм.

Однако на основе других исследований Дж. Хоманс установил в дальнейшем следующую эмпирическую закономерность: члены социальных групп, имеющие высокий ранг (лидеры) и низкий ранг (неуважаемые, непризнанные), наименее склонны к кон­формности, а члены группы среднего ранга в наибольшей степе­ни склонны к конформности*.

Итак, от эффективного лидера надо ждать готовности (смело­сти) к нововведениям, неконформного поведения, оригинально­сти в оценках, подходах. Он более чутко реагирует на внешние угрозы, новые предложения и возможности. Лидер, склонный к конформизму, не способен предложить и поддержать с помощью своего авторитета новые, более адекватные складывающейся си­туации образцы поведения. В этом смысле (а не только в интел­лектуальном, эмоционально-харизматическом) лидер несколько противостоит основной массе членов группы.

Обладая властью, авторитетом, лидер в немалой степени спо­собен сформировать новые образцы поведения в группе, создать определенную культуру организации общества. Поддерживая лю­дей, поведение которых пусть в чем-то непривычно для группы,

I

* См. подробнее: Тернер Дж. Структура социологической теории, с. 309—313. 312

но более адекватно новым условиям, формируя во многом культу­ру группы, лидер тем самым формирует «дух группы, деловую и организационную культуру ее членов».

ГРУППОВОЙ КОНТРОЛЬ

Важное условие функционирования группы как системы институализированных солидарных свя­зей — формирование групповых деиндивидуа-лизированных норм солидарных отношений и группового контро­ля за их осуществлением.

В различных группах формируются различные нормы солидар­ного поведения. Степень реализации взаимопомощи, взаимной под­держки, готовности руководителя защитить своего работника, го­товности быть верным своим обычаям и т.д. в решающей степени зависит от уровня группового контроля за личностью, соответ­ствием ее поведения определенным нормам, стандартам.

Таким образом, для функционирования устойчивой системы солидарных взаимодействий нужен групповой контроль в различ­ных его видах, который с помощью группового «надзора» за по­ведением членов группы, а также позитивных или негативных санкций становится дополнительным гарантом внутригрупповой солидарности, выполнения групповых норм и стандартов поведе­ния; препятствует действиям, разрушающим единство, солидар­ность участников групп.

Не случайно самый высокий уровень групповой интеграции достигается при очень высоком уровне контроля (секты, касты, воинские коллективы, формальная организация).

Групповой контроль оказывается главным условием развития конформизма (добровольного или принудительного). Групповой контроль на время способен преодолеть дезинтеграционное воз­действие малой авторитетности группы для некоторых ее участ­ников.

Этот контроль может осуществляться в виде внешнего контро­ля группы за личностью (общественное мнение): одобрение или неприятие (критика), уклонение от сотрудничества или порщре-ние. Он может быть выражен слабо или сильно (остракизм, выго­вор, увольнение с работы). Наличие внешнего контроля, его сво­евременность, функциональная точность — важнейшее условие и свидетельство развитости группы как целостного социального орга­низма.

Особую роль играет самоконтроль — видоизмененная форма внешнего контроля группы, ее лидеров, общественного мнения за своими членами. Основной механизм самоконтроля — это вклю­чение своего «Я» в «Мы». Ведущие формы самоконтроля — это чувства совести, вины и стыда перед товарищами, внутреннее раскаяние и т.д.

313

Важным индикатором отношения личности к группе (насколь­ко она авторитетна для нее, насколько она идентифицирует себя с группой) является глубина ее переживаний и раскаяния за свои проступки перед «Мы».

Однако люди могут стремиться избегать нареканий со стороны группы не только потому, что группа для них высокореферентна, высокозначима. Между восторженным отношением к группе и пол­ным пренебрежением ею существует множество промежуточных состояний.

Вполне возможно (особенно в формальных и больших груп­пах), что для человека более референтна другая группа, но он не уверен, что будет принят в нее, поэтому остается в прежней группе, где гарантированы определенные вознаграждения (может, и не очень высокие). В результате возникает и определенный уровень самоконтроля — обусловленный скорее не столько чувством сове­сти, а опасением быть выдворенным из группы и лишиться пусть и не самой эффективной, но гарантированной поддержки своих сотрудников (назовем это формой вынужденного самоконтроля).

Завершая описание основных признаков социальной группы, отметим:

• все перечисленные признаки сопряжены, взаимозависи­
мы; при этом основная роль принадлежит институализа-
ции солидарных взаимодействий;

• способность группы выступать как единое целое обуслов­
лена существенным усложнением внутренней организации
групповой деятельности. Группа — это сложно организо­
ванная общность независимо от ее размера и области фун­
кционирования.

§ 4. Внутренние и внешние

факторы интеграции группы*

Группа развивается как живой организм: взрослеет, крепнет, бо­леет, деградирует, рассыпается.

К примеру, семья во всех учебниках рассматривается как высоко-интегрированная групповая общность. Но семья на пороге раз­вода являет собой пример деградирующей группы; чувство «Мы» хотя и существует, но мало обязывающее; взаимоподдержка, вза-

* Как правило, при изучении групповой динамики исследователи ограничивают­ся анализом уровня референтности, конформизма в группе, «Мы — сознание», наличия лидерства, группового контроля Об этих показателях зрелости группы мы вели речь выше В данном параграфе мы обратим внимание на внутренние и внешние факторы интеграции группы.

314

имопомощь имеют примитивно-элементарные формы. Семья как группа мало авторитетна в представлении ее членов: мало кто думает о ее престиже, мало кто стремится к усилению ее един­ства.

Проблема факторов интеграции группы всегда представляла ин­терес для исследователей. Как, почему сплачивается группа и что разрушает ее?

Обозначим две исходные точки, которые послужат нам в ка­кой-то мере ориентиром для понимания внутренних движущих сил интеграции:

1) группа не может возникнуть при отсутствии у людей об­
щих целей;

2) верность группе, готовность следовать групповым нормам,
требованиям, идти на жертвы ради коллектива возникают
в том случае, если люди получают или обоснованно ожи­
дают от группы определенных вознаграждений, поддерж­
ки, помощи, престижа.

Причем если вознаграждения*, получаемые в данной группе, ощутимо ниже вознаграждений в соседних конкурирующих груп­пах, то уровень приверженности Актора данной группе, ее лиде­рам, традициям снижается — иногда настолько, что он переходит в другую группу.

Это внутренние причины, движущие силы интеграции группы. Поэтому рост интеграции группы предполагает:

• обеспечение благоприятных (в данной ситуации, в данной
шкале ценностей) для отдельных участников правил игры, по­
зволяющих им надеяться на пристойное вознаграждение. Это не­
обходимое, но недостаточное условие;

• обеспечение регулярности, гарантированности эффекта воз­
награждения, что определяется уровнем институализации
солидарных взаимодействий. В этом случае речь идет о на­
личии зрелой статусно-ролевой структуры группы, лиде­
ра, об эффективности его деятельности, социальном кон­
троле, референтности группы.

Лишь объединение этих внутренних условий дает необходимый интеграционный эффект.

Групповой контроль, групповое давление на личность без надеж­ды на помощь, вознаграждение, защиту не создает устойчивых интенций к интеграции, самоидентификации с группой, форми­рования «Мы» и т.д. И наоборот, наличие гуманистических норм взаимоотношений в группе, способных одарить личность матери­альными, эмоциональными, нравственными вознаграждениями, мо-

* Еще раз напомним, это вознаграждение может быть как материальным, так и моральным

315

жет остаться нереализованным, если не будет лидера, группово­го контроля за выполнением этих норм, традиций. В результате может произойти саморазрушение группы, ибо потенциально воз­можный эффект так и не стал (из-за слабой институализации) реальностью.

* * *

На практике судьба социальных групп так или иначе зависит от взаимодействия внутренних и внешних движущих сил, при­чин. Конечно, группы могут и саморазрушаться, но толчок, про­воцирующий разрушение (или интеграцию) групп, чаще всего возникает извне.

Внешние факторы — это природные условия, которые застав­ляют людей объединяться в борьбе со стихией, конкуренция, конфликт с другими общностями, представителями других соци­альных групп, другими людьми, обладающими большими ресур­сами. Причинами подобной конкуренции, конфликтов могут быть активность, амбиции как других групп (фирм, наций), так и активность вашей группы.

Внешняя угроза может носить открыто враждебный характер или проявляться в завуалированной форме, в виде неявной кон­куренции между общностями (в сознании рядовых работников наличие более успешной фирмы — это фактически внешний кон­курирующий фактор, который влияет на состояние группы).

Внешние и внутренние факторы групповой динамики в реаль­ной жизни переплетаются, причем подчас причудливо, крайне противоречиво.

Прежде всего отметим, что под воздействием внешних сил, пре­пятствий и ограничений (природные катаклизмы, конкуренция, конфликт с другими общностями, аннексионистские попытки зах­вата зон влияния и т.д.) условием личной выживаемости индиви­дов становится интеграция, объединение усилий, обеспечение вы­сокой организованности солидарных взаимодействий. Необходимость сплочения становится прозрачной, легко осознается.

Не случайно в истории человечества наличие внешней угрозы всегда становилось серьезным толчком к интеграции в социальную группу. Не случайно правители, не справлявшиеся со своими фун­кциями, всегда придумывали повод для «победоносной войны», которая сплачивает общество. Поиски внешнего врага очень час­то выступают средством консолидации нации.

Однако эффект внешнего воздействия в решающей степени зависит от уровня внутренней организованности, интегрированнос-ти группы.

Плохо организованная группа, в которой ослаб групповой контроль, не надлежащим образом реализуются статусно-роле­вые предуказания и т.д., под воздействием внешних угроз мо-

316

жет быстро разрушиться. (В этом смысле внешние воздействия являются лучшим средством проверки уровня сплоченности группы.) В другой же слабоинтегрированной социальной груп­пе могут найтись силы, лидеры, которые в условиях опасности распада группы смогут взять на себя функцию и властные при­вилегии лидера с целью интеграции общности для отпора вне­шних сил — история знает немало тому примеров (Жанна д'Арк, К. Минин и Д. Пожарский и др.).

Как видим, внешние и внутренние факторы групповой дина­мики причудливо взаимодействуют друг с другом. В одном слу­чае внешние воздействия становятся причиной формирования группы или приводят к усилению интеграционных процессов в группе, группового контроля, конформизма, более четкому вы­полнению статусно-ролевых предуказаний, в другом —- к разва­лу групповой общности. Причем нередко одинаково дезинтегри­рованные общности могут по-разному реагировать на внешнюю угрозу, препятствия, конкуренцию. Это зависит от того, смогли ли члены группы выдвинуть лидера, объединиться вокруг него, пойти на жертвы ради возможных успехов — от этого, казалось бы, исторически случайного, зависит нередко судьба личности (организации, народов).

Всегда есть этап, когда групповая система взаимодействий лишь начинает складываться. Это хорошо знакомо первокурсникам Смо­гут ли они стать групповой общностью, единым целым? Начинают определяться основные связи, взаимодействия, возможные буду­щие лидеры... Только-только начинает формироваться чувство еди­ного «Мы» со всеми вытекающими последствиями. Долог и не прост путь от суммы людей, имеющих совпадающие цели, к группе, и не всякая группа может стать общностью, пользующейся авторитетом у своих членов, способной контролировать их поведение, имею­щей ярко выраженного лидера — инициатора идей и дел и тд.

§ 5. Многообразие социальных групп

Многообразие социальных групп обусловлено прежде всего раз­нообразием задач, для решения которых образовались эти группы. Что объединило, обособило членов этой групповой общности — профессиональные интересы, общая идеология, этнические при­знаки?

На этом основании можно выделить три вида групп (см. рис. 1, с. 279):

• социальные группы, которые образованы, так сказать, по аскриптивному (приписанному от рождения) признаку: ра­совые, этнические группы, территориальные, группы на ос­новании родства, социально-демографические группы и т.п.;

317

• статусные (и профессиональные) группы, возникшие в ре­
зультате социального разделения труда, институализации
социальных связей, т.е. группы, образованные на основа­
нии сходства социального положения, позиций в обще­
стве: рабочий класс, крестьянство, инх<енерно-техничес-
кие работники, учительство, чиновничество, предприни­
матели и т.д.;

• целевые группы (организации), т.е. группы, организованные
для решения тех или иных задач — хозяйственных, науч­
но-исследовательских, политических, просветительских
и т.д. Преднамеренность создания этих групп обусловлива­
ет, как правило, наличие более или менее жесткой форма­
лизованной системы взаимных прав и обязательств участ­
ников группы, контроля за выполнением этих обязательств,
наличие официальной структуры, разделения функций,
статусов и ролей работников организации, наличие лиде­
ра-руководителя и т.д. Взаимодействия в целевых группах
высокоинституализированы, что повышает надежность
получения групповых эффектов.

Приведенный перечень групп свидетельствует об огромном мно­гообразии задач, интересов, целей, ради которых люди могут объе­диняться в группы. Это особенно необходимо учитывать при изу­чении конкретных социальных проблем, роли социальных групп в их решении. Иначе говоря, эта классификация групп основана на содержательных аспектах социальных процессов.

В то же время существует и другая классификация групп — на основе тех свойств, которые характеризуют социальные группы независимо от того, идет ли речь о рабочем классе, предпринима­телях, молодежи, пенсионерах и т.д. В этом случае социальные группы различаются на основании того, как взаимодействуют уча­стники группы — непосредственно или опосредованно.

Так, для некоторых социальных групп характерно наличие не­посредственных личных солидарных взаимодействий, которые, ес­тественно, могут сложиться лишь среди небольшого числа парт­неров. Соответственно, они называются малыми группами. Нали­чие прямого общения сказывается на внутригрупповых взаимо­действиях — их персонифицированном характере, возможности более полной идентификации индивида с «Мы».

Большие группы — это многотысячные группы людей, разбро­санные на обширных пространствах, ввиду чего для них харак­терны опосредованные солидарные взаимодействия. Большая группа (а это прежде всего классовые, территориальные, национальные общности), как правило, включает малые группы (бригада рабо­чих, национально-культурная община и др.).

318

Группы могут быть формальными и неформальными, что особен­но важно для малых групп. В больших группах, которые имеют сложную макроструктуру, формализованные подгруппы (профсо­юзы, партии) могут составлять лишь своеобразный костяк общ­ности.

МАЛАЯ ГРУППА

Роль малых групп в жизни простого человека, да и всего общества трудно переоценить.

Как и всякая социальная группа, малая группа — это посто­янная, самовозобновляющаяся система взаимодействий между ее участниками, не случайный набор людей, а устойчивое объе­динение.

Основные черты социальных групп характерны и для малых групп. Но существует и ряд специфических особенностей, на ко­торые единодушно указывают Дж. Хоманс, Р. Мертон, Р. Бейлз, Г.М. Андреева, М.С. Комаров, А.И. Кравченко, С.С. Фролов и др.

Во-первых, в малых группах обязательно прямое взаимодей­ствие, хорошее знакомство партнеров друг с другом.

Во-вторых, в малой группе относительно небольшое число участ­ников (это и позволяет им знать друг друга и находиться в опреде­ленной возобновляемой системе непосредственных связей) — от 2—3 до 20—25 человек. По мнению ряда авторов, максимальная численность составляет 10 — 15 человек, а оптимальная — 7— 9 человек.

Эти особенности обусловливают ряд отличительных черт внут-ригрупповых взаимодействий в малой группе:

• они носят персонифицированный характер;

• у участника группы легко формируется «Мы-сознание», ибо
«Мы» легко и персонально осязаемо. Любой участник группы
легко соотносит себя с ней;

• в малой группе эффективно может осуществляться груп­
повой контроль (и самоконтроль). Человек постоянно на
виду, он постоянно мысленно проигрывает вероятную ре­
акцию на свои поступки со стороны партнеров, имеет до­
стоверные ожидания относительно возможной реакции
каждого партнера;

• структура малой группы, выработанные в ней статусно-
ролевые стандарты поведения, традиции, групповые нор­
мы в значительной мере неповторимо индивидуализирова­
ны, т.е. адекватны конкретному составу участников, их
психологическим, нравственным, профессиональным осо­
бенностям. Это характерно и для неформальной малой группы,
и формальной (в меньшей степени). Но в любых малых
группах групповые нормы и стандарты поведения в зна­
чительной части формируются методом проб и ошибок,

319

«подгоняются» под индивидуально-личностные особеннос­ти конкретных индивидов. Поэтому групповые нормы име­ют низкую способность к самовоспроизводству (особенно в неформальной малой группе).

Синтез данных особенностей составляет неповторимость атмос­феры малой группы. Здесь кипят истинные страсти и предпочте­ния, нормы поведения здесь не воображаемые, а ощутимые. Это реальная, легко воспринимаемая и глубоко переживаемая среда 1 социальных действий. Этим объясняется особая роль малых групп .| в формировании личности, ее социализации: именно в малых груп­пах человек получает наиболее впечатляющие жизненные уроки, индивидуальный опыт, приобщается к коллективному опыту по­колений.

Связь «личность — общество» осуществляется преимуществен­но через десятки малых групп, в которые вовлечен индивид. Ре­альное, эмпирически осязаемое общество обязательно репрезен­тируется через малые группы, предстает в связях, нормах поведе­ния ее членов. Любые макропроцессы реализуются в той мере, в какой в них оказались вовлечены малые группы, т.е. прокладыва­ют себе путь через процессы, происходящие в малых группах.

Способность малой группы выступать посредником во взаимо­отношениях отдельной личности и предприятия, социального слоя (класса), общества в целом было подтверждено рядом социологи­ческих исследований*.

Хотторнский эксперимент, в частности, показал, что идентифика­ция рядовых работников с компанией зависит от степени уваже­ния и общности между доверенными лицами компании и малой группой.

Исследования, проводившиеся во время второй мировой войны, показали, что боеспособность зависит от сети накладывающихся друг на друга связей в малой группе, лояльности бойца по отно­шению к товарищам: он не должен подводить своих парней.

Значение малой группы во взаимодействии индивида с макро­процессами, нацией, обществом в целом облегчает понимание про­цессов интеграции больших социальных групп.

Но важен и более масштабный аспект осмысления роли малой группы в общественной жизни. Можно ли говорить, например, о благополучии в армии, если в ее микрогруппах массовый масштаб принимают дедовщина, дезертирство? Можно ли говорить о мо-

I

 

* См.: Миллз Г. О социологии малых групп. В кн.: Американская социология.
Перспективы, проблемы, методы. — М., 1972.

* См. адаптированный перевод текста Ч. Кули «Первичные группы» В кн.:
Кравченко А.И. Основы социологии. — М., 1997, с. 261—265.

320

 

рально здоровом обществе, если в нем нередко процветают кумов­ство, интриги и т.д.?

* # #

Среди малых групп принято выделять первичные и вторичные (что, по нашему мнению, соответствует первичным и вторичным социальным взаимодействиям, связям, отношениям).

Первым на наличие первичных малых групп указал американ­ский социолог Ч. Кули. Подчеркивая значение первичных отно­шений между людьми, в которых реализуется подлинная челове­ческая природа (речь идет о таких чувствах, как любовь, негодо­вание, тщеславие, привязанность, честолюбие и т.д.), Ч. Кули впервые обратил внимание на роль тех социальных групп, кото­рые строятся на основе межличностной интеграции**.

Между тем идеи Ч. Кули и проделанный им анализ довольно противоречивы, а подчас просто нелогичны. Фактически, говоря о первичных группах, он имеет в виду любые малые группы, выд­вигая в качестве признака первичных отношений наличие непос­редственного межличностного контакта. В другом месте главным признаком первичных групп он называет доверительные, интим­ные отношения, противопоставляя их формальным отношениям. Но не всякие неформальные отношения носят доверительный, интимный характер. Поведение студента по отношению к ректо­ру, как мы уже говорили, согласно неписаному правилу будет под­черкнуто уважительным, даже с некоторыми элементами заиски­вания, почтения, но отнюдь не доверительным. Можно согласиться с Г.М. Андреевой, что предложенные Ч Кули основания для выделения первичных групп привели к серьезным, довольно драматическим противоречиям*. Поэтому современные социологи, признавая «авторские права» Ч. Кули на термин «пер­вичная группа», этот термин фактически толкуют иначе.

Под первичной группой (точнее, группой, основанной на пер­вичных отношениях) принято подразумевать малую группу, ин­тегрированную на основе таких исходных (первичных) призна­ков, как родственно-семейная близость, симпатия, эмоциональ­ная привязанность, доверительность. Отношения в первичных груп­пах (семья, сверстники, друзья и др.) наиболее эмоционально окрашены и, как правило, не имеют для их участников какой-либо утилитарной ценности, чем и привлекательны. Взаимодей­ствия в первичных группах в наименьшей степени «огрублены», обусловлены социально-рациональными соображениями выгоды, корысти, карьеры. Большинство первичных групп создается на основе добровольного согласия, личной привязанности.

Вследствие этого первичная группа характеризуется:

• эффектом нерасторжимости «Я» и «Мы»;

* См.: Андреева Г М. Социальная психология. — М., 1980, с. 242—243.

11 Общая социология

• достаточно высоким уровнем признания каждым ее участ­
ником мнения членов группы (родителей, друзей), их глу­
боким переживанием;

• высоким уровнем признания принятых в группе норм,
правил, стиля поведения, моды, вкусов.

В результате первичная группа играет огромную роль в форми­ровании у личности базовых ценностных ориентации, нравствен­ных принципов, вкусов, предпочтений и т.д. и осуществляет соот­ветствующий социальный контроль, который носит хотя и нефор­мальный, но достаточно глубокий характер.

Вторичные группы возникают на основе вторичных социальных отношений. Если первичные группы в современном обществе су­ществуют лишь в виде малой группы, сформированной на основе межличностных взаимоотношений, то вторичная группа может быть и большой, и средней (ЗИЛ, МГУ и др.), и малой (кафед­ра, отдел, бригада).

Трудности выявления и определения вторичной группы свя­заны с определением вторичных отношений. Вторичные отноше­ния — это отнюдь не синоним формальных отношений (вспом­ним пример про отношения между студентом и ректором, регу­лируемые неписаными нормами, — это вторичные отношения, но неформальные).

Нам представляется, что разделение групп на первичные и вто­ричные аналогично классификации взаимодействий людей, пред­ложенной Ф. Теннисом: община с ее инстинктивной волей и обще­ство с его рациональной (избирательной) волей. В первичных груп­пах отношения между людьми индивидуально-адресные, партику-ляристские (к одному из друзей человек может испытывать боль­шую симпатию, чем к другому), а вторичные группы объединяют людей, связанных «поневоле», в силу исполнения определенных функций, статусов, ролей, а не наличия симпатии или антипатии. Основу вторичных групп составляет рациональный расчет, соци­альные контакты здесь носят безличный, односторонний и утили­тарный характер*. Отношения между участниками вторичных групп являются как формальными, так и неформальными (например, заведующий отделом руководствуется в своих отношениях с под­чиненными как законом, инструкциями, так и неписаными пра­вилами, принятыми в данном сообществе).

Вторичная группа организуется в основных социальных инсти­тутах (экономических, политических, образования) на базе раз­личных учреждений, предприятий, школ, партийных организаций и т.д.

* Фролов С.С Социология, с 160. 322

Следует сделать два специальных пояснения.

1. Вторичные малые группы, как и все малые группы, харак­
теризуются эмоциональной полнокровностью, осязаемостью, эм­
пирической, практической достоверностью. Но эта эмоциональ­
ность вторична, опосредована функциональными соображения­
ми, нормами. Эмоциональность чаще всего выступает фоном для
реализации прагматичных, функционально целесообразных рас­
четов.

Во вторичных группах могут образовываться первичные отно­шения между партнерами, возникать параллельные первичные группы, объединяющие людей по признаку симпатии, совмест­ного проведения свободного времени. Здесь уже иной мир, иная логика отношений.

Анализ вторичных отношений и, соответственно, вторичных групп имеет существенное значение как для социальной науки, так и для социальной практики. В реальности в малой группе тесно переплетены первичные и вторичные (служебно-функцио-нальные) межличностные отношения. Но их необходимо четко разделять: первые ориентированы на «другого», на его индиви­дуально-личностные качества, симпатии, а вторые — на цель, ради которой существует организация. Без подобного разделения первичные отношения могут нанести вред делу (например, дру­жеские отношения между руководителем и одним из работников создают особые возможности для продвижения этого работника по служебной лестнице). Традиция смешивать первичные и вто­ричные отношения, подчинять вторые первым является призна­ком аскриптивно-партикуляристской мотивации, вредит делу и в конечном счете функционированию социальных институтов, в рамках которых возникли данные учреждения, организации. Со­вмещение вторичных (служебно-функциональных) и первичных (эмоционально-аскриптивных) отношений, подчинение первых вторым есть признак неразвитости, незрелости достиженчески-универсалистской мотивации, незрелости социальной организа­ции общественной жизни. В ней еще сильно проявляются «об­щинные» черты.

2. Зачастую особо подчеркивается роль первичных групп в про­
цессе социализации личности и недооценивается роль вторичных
групп. Не принижая роли первичных групп, мы можем утверж­
дать, что именно вторичные отношения, для которых характерны
деиндивидуализированные, служебно-функциональные требова­
ния и неукоснительный контроль за их выполнением, формиру­
ют трудовую мораль, дисциплинированность, ответственность,
многие другие важнейшие черты современного работника, граж­
данина. Учитель в школе, командир в армии, бригадир, коллега

323

на работе — все они связаны с нами вторичными (хотя эмоцио­
нально окрашенными) отношениями, и многое определяется тем,
какими деловыми и общечеловеческими качествами, какой куль­
турой обладает этот учитель, командир, бригадир и т.д.
большие группыГоворя об основной роли социальных групп в
и специфика ихвозникновении общественных макропроцессов и
интеграцииизменений, мы, конечно же, имели в виду боль-

шие многотысячные социальные группы, кото­рые во многом являются основными субъектами истории. Хотим обратить внимание на следующее.

1. Большая группа является носителем и хранителем основных социально-типических характеристик культуры. Содержание соци­ально-значимых черт человеческой психики, как справедливо под­черкивает Г.Г. Дилигенский, формируется Именно на макросоциаль-ном уровне. Как бы ни была велика роль малых групп и непосред­ственного межличностного общения в процессах формирования лич­ности, сами по себе эти группы не создают исторически конкрет­ных исходных социальных норм, ценностей, установок, потребнос­тей. Все эти и иные смыслообразующие элементы возникают на основе исторического опыта, носителем которого являются не от­дельные индивиды, не малые группы в 10—20 человек, а большие группы. Круг интересов, зависимостей, реализуемых в малой груп­пе, настолько узок, что установление норм, стандартов поведения, уникальных для данной малой группы, бессмысленно. Каково при­дется человеку, вовлеченному в десятки малых групп, если в каж­дой из них будут приняты уникальная система норм, ценностей, особый язык? Именно в больших социальных группах (этническая, профессиональная, городская и др.) человек оказывается в про­странстве, социальные масштабы которого достаточны для суще­ствования особенной системы норм, ценностей, стандартов поведе­ния, культурного опыта. По выражению Г.Г. Дилигенского, этот опыт лишь «доведен» до индивида через посредство малой группы и межличностного общения*. Именно большая группа отбирает, се­лекционирует, утверждает как приемлемое, передает от поколения к поколению основные обычаи, традиции, ценности и т.д.

В этом отношении показательна роль этнической общности, прежде всего нации, в формировании, сохранении, развитии и трансляции культуры. Может ли быть свой язык у каждой малой группы как общности? Что делать с традициями, обычаями, нор­мами, если они не носят массового характера, не признаны в других малых группах данной этнической общности?

* См ■ Дилигенский Г.Г Массовое политическое сознание...//Вопросы психо­логии. — 1991. — № 9.

324

При этом неверно было бы вообще отрицать наличие специфи­ческих моментов культуры в той или иной малой группе. Компания молодежи придерживается определенного стиля одежды, исполь­зует определенный сленг, но это, как правило, малозначимые ва­риации в рамках молодежи как большой социально-демографичес­кой группы; каждая бригада рабочих может иметь свои особеннос­ти, но они не выходят за рамки единства поведения, культуры ра­бочего класса.

2. Достаточно сложной проблемой является интеграция боль­ших групп.

Зачастую принято считать, что массовые большие общности, как правило, слабо интегрированы, а малые группы высокоин-тегрированы. Но, например, семья (малая группа) накануне раз­вода отнюдь не представляет собой образчик высокоинтегриро-ванной общности.

С другой стороны, можно привести множество примеров высо-коинтегрированных больших социальных групп, в частности, на­ций, представители которых готовы пожертвовать своими личны­ми интересами во имя своего народа.

Например, рабочий класс России в 1917 г. представлял собой хорошо организованную на территории всей Российской Импе­рии общность, способную выступать как единое целое, а не как масса разрозненных пролетариев.

Как удается объединить в одном порыве огромные массы ни­когда не видевших друг друга людей, разбросанных на огромной территории?

Конечно, интеграция больших общностей подчиняется обще­социологическим тенденциям интеграции групповых общностей: формирование структуры группы, появление эффективного ли­дера, органов управления, эффективный групповой контроль, конформизм, подчинение групповым целям и т.д., превращение совпадающей цели в общегрупповую цель и т.д. Вместе с тем малая группа интегрируется по одной схеме, а большая — по более сложной, многоступенчатой.

Есть два момента, которые, на наш взгляд, отличают интегра­ционные процессы в больших группах от аналогичных процессов в малых группах.

Первый. Особая роль идеологии в сплочении, интеграции масс в большую, многотысячную социальную группу, способную выс­тупить как единое целое. Именно идеология, идеологическая ра­бота во многом обеспечивает сплочение, солидаризацию, само­идентификацию с «Мы», которые в малой группе достигаются благодаря прямому чувственному контакту, облегчающему осоз­нание участниками малой группы своей общности, единства.

325

Разрозненные представители той или иной массы, имея совпа­дающие социально-статусные позиции, воспроизводят¹ некоторые стандарты поведения, этого достаточно, чтобы организовать кон­тактную общность. Но при этом еще отсутствуют единые ясные и точные представления о том, как достичь индивидуальных целей, что главное и второстепенное в жизни, кто является союзником, а кто соперником и т.д. Люди, не имеющие единых ценностей, норм, единых представлений о путях решения проблем, не могут сплотиться в единую боеспособную силу.

Поэтому, чтобы объединить разрозненные многотысячные мас­сы, наделить их способностью выступать как единое целое на огромной территории, необходимо внедрить единые представле­ния о целях, путях развития и т.д. Эту функцию и выполняет идеологическая работа. Без объединяющей идеологии деятельность лидера, партии не мохсет быть эффективной. Более того, в боль­ших группах лидер во многом сам является идеологом, т.е. челове­ком, способным выработать единую программу действий и спло­тить на ее основе многотысячные массы.

Причем идеология должна объяснять не только сложившуюся ситуацию, пути и методы ее преодоления и т.д., но и важность и необходимость объединения, солидарности. Именно эту функцию во многом выполняли лозунги типа «Пролетарии всех стран, объе­диняйтесь!». Солидаристский импульс идеологии, способствую­щий выделению данной группы из общества, может быть связан и с признанием особой роли данной группы, что делает притяга­тельным «Мы» для «Я» (такую роль играли идеи о всемирно-исторической роли пролетариата как гегемона социалистической революции).

Все идеологии, сыгравшие роль эффективного катализатора объединения масс в боеспособную социальную группу, сочетают в себе объяснительно-оценочную, программно-ориентирующую и солидаристски-сплачивающую компоненту. Благодаря единой идеологии, осуществлению разнообразной по форме идеологи­ческой работы разрозненные, разбросанные на огромной террито­рии индивиды со схожими статусно-ролевыми позициями оказы­ваются готовыми к солидарным групповым действиям.

Примерами идеологий больших групп, которые стали символи­ческими, идейными интеграторами разрозненных на огромной тер­ритории масс, являются идеология французской буржуазии в виде учения французских материалистов XVIII в., пролетарская идеоло­гия (марксизм-ленинизм) в России, сионизм, палестинская нацио­нальная идеология и др.

Второй. Существует мнение, что большая группа не может обес­печить хорошего эффективного группового контроля за выпол-

326

нением всеми ее участниками общегрупповых целей, принятых в группе норм, стандартов поведения, следовательно, и конформ­ного поведение и т.д.

Но опыт успешных, эффективных больших групп свидетель­ствует: такой контроль может быть в той или иной степени дос­тигнут в больших группах в многоступенчатой форме. На обще­групповом уровне в виде идеологии закладываются основные кри­терии, требования к поведению отдельных участников группы. Контроль же может достаточно эффективно осуществляться через малые группы (бригаду, церковную общину, семью и др.). В этом случае малая группа выступает своеобразным транслятором обще­национальных, общеклассовых и т.п. целей, мнения всего народа, класса. Таким образом, интеграция большой группы во многом зависит и от того, насколько внутри нее обеспечивается обще­групповая (общеклассовая, общенациональная и т.д.) направлен­ность малой группы.

Так, жизнеспособность той или иной этнической группы в реша­ющей степени определяется тем, насколько в семье чтут нацио­нальный язык и национальные обычаи, контролируют соблюде­ние национальных традиций, участвуют в работе общины и т.д.

Тем самым малая группа поддерживает и сохраняет жизнеспо­собность большой группы, ее способность выступать как единое целое.

Советско-партийная система функционировала благодаря четкой вертикали, в основании которой находилась жестко контролируе­мая сверху первичная партийная организация. Все процессы, зат­рагивавшие интересы большой группы (КПСС), успешно, своевре­менно и, как правило, на надлежащем уровне решались благодаря тому, что первичные партийные организации активно проводили решения руководящих органов, его идеологов и лидеров, контро­лировали деятельность руководителей на местах, рядовых членов партии, выполнение ими основных идеологических установок.

Приведенные примеры свидетельствуют: организованность, бо­еспособность большой группы зависит помимо того, о чем гово­рилось в предыдущих разделах (институализация, лидерство, ав­торитетность группы, личностная эффективность и т.д.), и от организованности малых групп вокруг целей, идеалов, ценностей и норм больших групп.

* * *

Трудно логически строго анализировать солидарные отноше­ния, объединяющие людей в самые разные общности (веселая компания друзей, многотысячная демонстрация, семья и др.). Мы лишь стремились определить общую логику анализа общностей, в которые вовлечен человек с первых лет своей жизни.

327

Раздел VI.

КУЛЬТУРА: СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ

Рассматривая, в частности, «Исходные элементы социальной жизни», мы неоднократно подчеркивали роль, которую отводит социология ценностям, нормам,… Фактически для всех социологических школ, направлений ха­рактерно признание… Картина общественной жизни, которую воссоздает социоло­гия, — рациональная, доказательная, опирающаяся на факты, не…

I

P. Тернер, американский социолог, пытаясь проанализировать, как и за что награждают в США и Великобритании, разослал за­просы 53 ведущим американским корпорациям и 51 британской корпорации с просьбой выслать служебные биографии с указани­ем наград своих сотрудников.

Всего было проанализировано более 750 таких биографий. Иссле­дование подтвердило предположение автора, что английское об­щество стремится поощрить успех посредством поручительства и поддержки, а вознаграждения и поощрения исходят от центрально­го вышестоящего учреждения; для американского общества харак­терно соревнование в открытой борьбе со своими коллегами, а вознаграждения и поощрения исходят от отдельных учреждений, обществ профессионалов и т.д. Оказалось, что в Англии 53% со­ставляют правительственные награды, в США —только 11%. Зато в США награды, присуждаемые колледжами и университетами, состав­ляют 42%, а в Англии — 13%, В США 14% наград присуждены за спортивную, религиозную, патриотическую деятельность, обществен­ные заслуги, в Англии — ни одной. Все это является убедительным, на наш взгляд, свидетельством двух различных культур продвиже­ния по службе, которые поддерживают и ориентируют индивида на вполне определенный алгоритм поведения для достижения успеха, продвижения по службе...*

..... Индийца удивляет, что жена европейца называет мужа по име­
ни, обращаясь к нему в присутствии его матери и без ее разреше­
ния. Японцы, рассказывая о печальном событии, улыбаются, чтобы
не огорчить слушателя. Мусульманин будет поражен, увидев алко­
гольные напитки на христианских поминках за столом. Латиноаме­
риканцы часто сетуют на холодность и отчужденность североаме­
риканцев, поскольку североамериканцы не любят, чтобы до них дот­
рагивались во время разговора, и считают, что наиболее приемле­
мое расстояние между собеседниками — 75 см. Житель США счи­
тает себя обязанным улыбаться человеку, с которым случайно пе­
ресекся взглядом — иначе могут решить, что он плохо воспитан. Но
улыбка не может служить поводом для контакта, потому что контакт
без должной причины рассматривается как вмешательство в част­
ную жизнь или как угроза сексуального домогательства. Всего лишь
подозрение в этом может стать основанием для обращения к пра­
вовой защите. В контактах с собеседником требуются терпимость
и снисходительность, сдержанность в выражении удовольствия и
сожаления: не принято желать здоровья чихающему и желать при­
ятного аппетита.

Как мы думаем, примеров достаточно. О чем они? Почему люди ведут себя по-разному, оценивают по-разному одну и ту же ситуа­цию? Первое, что приходит на ум, — они считают, что так и сле­дует себя вести; каждый оценивает чужие поступки, действия, мысли

* См.: Тернер Р. Сравнительный контент-анализ биографий//Вопросы социо­логии. — 1992 — № 1, с. 121—128.

329

с точки зрения того, как принято в его среде, обществе, в котором он живет.

Иными словами, каждое общество обладает определенной сис­темой образцов поведения, традиций, ценностей, критериев, пред­ставлений о мире, о том, как следует себя вести, что такое добро и зло, т.е. каждое общество обладает своей культурой*.

Глава XIV. Культура как явление: социологический анализ

Когда заходит разговор о культуре, ее роли в нашей жизни, чаще всего упоминают художественную литературу, изобразитель­ное искусство, а также образование, культуру поведения. Но все это — лишь небольшая, хотя и очень важная часть культуры.

Культура — это прежде всего характерный для членов данного общества образ мыслей и образ действий. В социологическом пони­мании культура, и в первую очередь ценности, нормы, традиции, критерии, оценки регулируют взаимоотношения людей, обьединя-ют людей в единую целостность — общество.

Это сделало возможным переход от регуляции на основе реф­лексов, инстинктов, т.е. жестких врожденных шаблонов, к соци­альной регуляции на основе «ожидания — ожидания — ожидания». Люди создали своеобразную надстройку из символических фено­менов в виде норм, обычаев, правил игры, оценок, что позволило им вести предсказуемую скоординированную жизнь. Следователь­но, культура — важнейшая субстанция социальной жизни, а соци­альная реальность, как уже упоминалось, — социокультурная ре­альность. Благодаря тому, что человек изобрел символически-куль­турную связь, наполненную моральными нормами, ценностями, законами, критериями добра и зла, и стала возможна социальная жизнь.

Мы постараемся хотя бы вкратце проанализировать культуру как социальный феномен, раскрыть многообразие проблем, которые обнаруживает социологический анализ этого уникального творе­ния человеческого сообщества.

* * *

В науке, да и в обыденной жизни трудно найти термин, кото­рый мог бы сравниться с термином «культура» по частоте употреб-

* Достаточно подробно и всесторонне проблема определения культуры, осо­бенностей аспектов изучения культуры в различных науках проанализированы Иониным Л.Г. (см.: Ионин Л.Г. Социология культуры. — М , 1996, гл. I, II)

330

Г

ления и многозначности толкования. Дать этому термину однознач­ную трактовку чрезвычайно трудно именно по причине того, что он употребляется во всех областях нашей жизни, приобретая в каж­дом случае особый оттенок.

Попытаемся социологически описать культуру, указав ее основ­ные признаки.

§ 1. Культура и природа

Термин «культура» произошел от латинского слова cultura и пер­воначально означал возделывание, облагораживание земли. Слова «возделанное человеком», «облагораживание» определяют один из главных смыслов культуры и породили, видимо, тот широкий круг явлений, свойств, объединенных словом «культура».

Изучение соотношения культуры и природы (как вне человека, так и естественно-биологической природы самого человека) — первый этап социологического анализа культуры, но в ходе этого изучения обнаруживается, что данное соотношение носит неодно­значный многоплановый характер.

Итак, говоря о культуре, мы имеем в виду те яв-

КУЛЬТУРА КАК

которые качественно отличают человека от при­роды. • Прежде всего к числу этих явлений относятся феномены, воз­ никающие лишь в… • В круг явлений, обьединяемый словом «культура», входят такие качества людей, которые не могут быть отнесены к…

KyJ ID I УННЫС

Чем можно обьяснить подобное единообразие культурных форм? Учитывая, что большинство народов изолированы друг от друга, всемирное заимствование этих… Есть более убедительное обоснование наличия культурных уни­версалий. И здесь… • Культура представляет собой символическую адаптацию лю­дей к окружающим условиям, обстоятельствам среды и…

I

Любой социокультурный феномен должен быть функционально целесообразен, обеспечивать удовлетворение определенных биоло­гических, психических и социальных нужд. Все культуры имеют природные отпечатки той среды, в которой они развивались. Как уже отмечалось, необходимость продолжения рода требует созда­ния семьи, защита от неприятеля — создания армии, необходи­мость приема пищи — развития кулинарного искусства и т.д. Но вариантов организации семейно-брачной жизни, организации ар­мейской службы, национальной кухни — огромное множество.

Универсальное, функционально необходимое проявится в потреб­лении пищи с определенной калорийностью: она должна быть вы­сококалорийной в условиях холода, больших физических нагрузок, а весной — насыщенной витаминами. Вариативно-культурное про­явится в убранстве стола, красоте и удобстве посуды, в том, будет ли человек есть за столом или сядет на ковер, скрестив ноги. Спо­соб приготовления блюд, сочетание приправ отражают кулинарные традиции народа. Во всем проявится единство функционально-це­лесообразного и культурно-вариативного, даже в сексе: «Напри­мер, на Западе является вполне нормальным и приемлемым поло­жение, когда женщина лежит на спине, а мужчина — на ней. Для других культур это является абсурдным, для них приемлемы другие позы»*. Но это свидетельствует о вариативно-культурных различи­ях, а не о разном биологическом строении людей.

Вариативность исчезает только в тех случаях, когда обстоятель­ства, природа оставляют один выбор. Люди способны изобрести множество вариантов достижения своих потребностей. Культурное многообразие — многобразие вариантов действий, принятых в раз­личных культурах по одному и тому же поводу, — пожалуй, самая яркая особенность человеческих сообществ.

• Культура — это результат социального творчества сообществ. Каждое из сообществ в меру своей фантазии, изобретательности смогло придумать различные варианты решения проблем. Поэтому вариант, изобретенный в одной культуре, может быть более эф­фективным, другие могут довольствоваться меньшим, третьи — дол­го и безрезультатно пытаться найти более или менее приемлемое решение, четвертые вообще могут не придать этому значения.

Достижения или неудачи сообщества, группы, организации дол­
жны быть поняты с учетом того, какую культуру «сотворило» дан­
ное сообщество, что оно сумело изобрести, вокруг каких идей, цен­
ностей обьединиться, что сочло более, а что менее желательным.
ЦИВИЛИЗАЦИЯ: Есть еще один ракурс рассмотрения соотно-

МИР, СОЗДАННЫЙ шения природы и культуры. Речь идет о выделе-
культурой нии человека, человеческого сообщества из при-

* Гидценс Э. Социология, с. 48. 334

роды благодаря культуре, ее изобретениями. Произошло это не сразу. Предки современных людей многие тысячелетия занима­лись присваивающей экономикой (основанной на собирательстве, рыболовстве, охоте). Регуляция взаимоотношений между индиви­дами носила полуинстинктивный характер, основываясь на чув­стве родства, близости. Разделение общественного труда происхо­дило на основе половозрастных признаков. Собирательство, охота не предполагали отграничения собственности: и леса, и ягоды, и рыба принадлежали природе. Отдельные элементы собственно куль­туры (жилье, одежда, орудия труда, охота, речь) были еще фраг­ментарны, эпизодичны. Культура, ее плоды не охватывали всю жизнь людей как система. Общество как система еще не выдели­лось из природы, являясь его частью.

• Цивилизованная жизнь людей возникает в том случае, когда люди и в духовном, и в материальном, и в социально-организаци­онном смысле начинают жить преимущественно благодаря культу­ре, собственным человеческим изобретениям.

Слова «цивилизация», «цивилизованный» имеют много оттен­ков, однако главный их смысл — оккультуренный, развитый. Для общесоциологического понимания цивилизации этот смысл очень важен. Вслед за Л. Морганом и Ф. Энгельсом определим цивили­зацию как ступень развития человеческого сообщества, следую­щую за дикостью и варварством и характеризующуюся, в част­ности, возникновением классов, государства, частной собствен­ности.

На ступени цивилизации решающее значение приобретают те формы духовной, экономической, общественно-политической жизни, которые изобретены самим человеком, его культурой, а не даны ему от природы. С этой точки зрения мы можем сказать, что цивилизация — это практически осуществленная культура. Обще­ство людей начинает жить по собственным, а не природным зако­нам. Люди регулируют свои отношения на основе закона, норм, обычаев, а не рефлексов или инстинктов. Основные стороны чело­веческой жизни приобретают институализированный характер: воз­никают институты частной собственности, государства; институа-лизируется социальная иерархия (возникают социальная стратифи­кация), институализируется процесс социализации (возникают письменность, образование, наука и т.д.).

Тем самым появляется особый мир социальной реальности как социокультурной реальности, несводимый и невыводимый из при­родной реальности, возникают «знаменитые» парадоксы социаль­ной реальности, социальная обьективность, неодолимость инсти-туализированных связей, статусы и роли.

335

Очагом нового окультуренного мира становятся города. Пере­фразируя слова Ф. Броделя о средневековом городе, можно ска­зать, что стены первых городов ранних цивилизаций были грани­цами нового образа жизни, новой социальной реальности, отлич­ной (и отделенной городскими стенами) от природы, природной аргументации и детерминации*.

• Но выходя из природы, вставая на путь социокультурной ре­гуляции всех основных сторон и аспектов своей жизни, человек делает еще один шаг — к многообразию придумок, изобретений по поводу того, как жить, что главное, а что второстепенное в жизни, что считать добром, а что злом и т.д. Возможность различных куль­турных вариантов ответов на вызовы природы, социальной исто­рии «обрекают» человечество на вариативность, многообразие ци­вилизаций, многообразие путей социокультурного развития.

Взойдя на ступень окультуренного мира, человек предопреде­лил многообразие цивилизаций, многообразие социокультурных миров. Делая первые шаги по пути цивилизованного развития, об­щество отбирает нормы, изобретает основные смыслы, приорите­ты, которые затем институализируются и приобретают силу соци­альной объективности, традиций, неодолимых особенностей вос­приятия жизни, отношения к другим и т.д.

Тем самым цивилизации древности (древнеегипетская, вавилон­ская, греко-римская, древнеиндийская, древнекитайская), их раз­нообразие, различия во многом и предопределили социокультур­ное многообразие и различие современного мира.

§ 2. Культура — сознание — деятельность

КУЛЬТУРА И СОЗНАНИЕ: МЕНТАЛИТЕТ

Что же является источником внеприродного, что в действительности делает возможным надын-стинктивное в жизни людей? Все, что связано с «возделанным» в человеческой жизни, так или иначе порождено сознанием. Идет ли речь о хозяйственной деятель­ности людей или политике, применении совершенных технологий или нравственных поисках людей, поведении в быту или восприя­тии художественных ценностей, — везде мы имеем дело со знани­ями, навыками людей, их ценностями, предпочтениями, традици­ями, приверженностями и т.д.

Но культура — это не вообще сознание, не отдельные его эле­менты, а символический способ, метод оценочного освоения действи­тельности и ориентации в ней.

* Бродель Ф Материальная цивилизация экономики и капитализм XV—XVIII вв Т I, с. 511.

336

• В поисках путей и вариантов удовлетворения своих потребно­
стей (материальных, социальных, духовных и т.д.) человек чаще
всего сталкивается с необходимостью оценить явления, средства
их достижения с точки зрения пользы и вреда, добра и зла, допу­
стимого или запретного и т.д. Другими словами, активная, практи­
чески осмысленная деятельность сразу заставляет человека опреде­
лить (или хотя бы предположить) значимость, приемлемость, пред­
почтительность для себя, для других тех обьектов, тех действий,
которые ему необходимы. Без этого нет мотива, сознательного дей­
ствия. Культура — это восприятие, взгляд на мир сквозь призму
добра и зла, полезного и вредного, умного и глупого, прекрасного
и безобразного, приемлемого и незначительного и т.д. «Другими
словами, это те идеи, представления и т.д., которые в совокупно­
сти составляют генеральное определение ситуации нашей жизни»*.

• Как способ символического освоения действительности и ори­
ентации в пей культура — это не отдельные оценки, нормы, не их
хаотичный набор, произвольная сумма, а лишь оценочные элемен­
ты, взятые как в значительной степени упорядоченная целостность.
Это проявляется во многом. Остановимся на главном.

Говоря о культуре, мы прежде всего имеем в виду разнообраз­
ные варианты культур как вариативные системы знаний, ценнос­
тей, предпочтений, норм поведения, согласованных, сопряжен­
ных друг с другом. Внутреннее сопряжение различных элементов
культуры, хотя и не абсолютно, но проявляется в виде достаточно
устойчивой, логически прослеживаемой специфической определен­
ности восприятия (в том числе оценки) мира и практической дея­
тельности в нем — ментальности. Логически прослеживаемая спе­
цифика может характеризовать духовный мир конкретного обще­
ства (американского, российского и др.), представителей той или
иной социальной общности: территориальной (москвичи, одесси­
ты, перербуржцы и т.д.), этнической (русские, казахи и т.д.).
культура И Культура как способ оценочного освоения дей-

ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ствительности воплощается в практической дея­тельности людей — производственной, бытовой, художественной, политической, научной, учебной и т.д. Известно, что в любой практической деятельности относительно независимо взаимодействуют внутренняя и процессуально-внешняя деятельность. В ходе внутренней деятельности формируются мотивы, смысл, ко­торые придают люди своим поступкам, отбираются цели действий, разрабатываются схемы, проекты, технологии будущих деяний. Культура как менталитет наполняет внутреннюю деятельность впол-

^: Ионин Л.Г. Социология культуры. — М., 1996, с. 76.

337

не определенной системой традиций, оценок, обычаев, ценнос­тей, предлагает более или менее сопряженные с ней практические выборы, предпочтения и т.д. В этом проявляется еще одна характе­ристика культуры — она организует, определяет содержание, на­правленность, и даже технологию (если учесть приемы, навыки, умения) практической деятельности людей.

Во взаимосвязи культуры и деятельности сделаем акцент на сле­дующих моментах:

• культура и детерминация деятельности;

• деятельность как показатель культуры.

Значимость культуры как социального феномена обьясняется прежде всего тем, что это непосредственный, актуальный «винов­ник» стиля практической жизни людей. Естественно, сама культура не развивается изолированно, а реагирует на импульсы, происте­кающие от природных условий жизни данной группы людей, со­циально-экономических обстоятельств, в которых они осуществ­ляют свою деятельность. Но на пути импульсов внешней среды к конкретному человеку, его поступкам, действиям культура — это отнюдь не неприметный «полустанок», который можно легко про­скочить, а сложная духовная система, в которой осмысливается, оценивается, переопределяется внешняя информация. Именно куль­тура непосредственно определяет реакцию человека на внешние импульсы, его действия. Как мы отмечали в ходе анализа факторов обусловливания (детерминации) явлений социальной жизни, вне­шние условия, факторы, процессы не определяют сами по себе конкретного содержания событий, действий, которые осуществля­ют люди, но «некоторым образом приводят социальные субьекты к возбуждению, которое затем внутренним образом приводится в форму, с которой система может работать»*. Реакция субъектов на данное возбуждение зависит от культурных традиций, от того, ка­кой тип реакции в данной культуре приемлем, от норм, ценнос­тей, правил приличий, выработанных в этой культуре.

Здесь и таится ответ на вопрос, почему представители разных народов по-разному реагируют и действуют в аналогичных ситуа­циях, почему, например, у англичан одна система поощрений, стимулов к продвижению, а у американцев — другая. Другими сло­вами, импульсы, идущие от внешнего мира, проходят через «чис­тилище» культуры.

И наоборот, все действия людей несут на себе мощный отпеча­ток культуры данного общества.

* Луман Н. Понятие общества, с. 36. 338

Например, советских людей всегда поражала четкость и размерен­ность работы рабочих из ГДР. В качестве другого примера можно привести различную манеру исполнения одного и того же пейзажа одними и теми же красками, на одном и том же холсте двумя ху­дожниками — японцем и европейцем.

Культура стремится самореализоваться в практике. Нацеленно­стью на практику и определяется особая значимость культуры в социальной жизни. То, что стало ее достоянием, культура обяза­тельно воплощает прямо или опосредованно на практике. Желая познать культуру другого человека, мы должны судить о ней не столько по его высказываниям, словам, заявлениям о намерениях или целях, а по его действиям. Реальная практическая деятель­ность — это и реальное воплощение культуры, и ее показатель.

§ 3. Культура и общество: социальные свойства и функции культуры

Культуру изучают многие науки — философия, культурология, история, политология, и другие, поскольку это высший продукт человеческой деятельности, высшее проявление сознания, челове­ческого творчества.

Но у социологии существует свой ракурс изучения — исследо­вание роли культуры, ее функций в формировании и развитии со­циальных систем (систем социальных взаимодействий) — соци­альных институтов, групп, общества в целом. Социолога интересу­ет, каким образом культура, те или иные ее элементы, историчес­кие типы влияют на развитие социальных сообществ, определяют их особенности.

Вот почему социология акцентирует внимание прежде всего на тех свойствах, элементах культуры, которые реализуются в соци­альных взаимодействиях, выступают как символические механизмы обеспечения ^организованности физически изолированных друг от друга индивидов. При этом социология выявляет новые возможно­сти, аспекты культуры, делает акценты на том, что ускользает от внимания иных исследователей.

социальныеЛюбая социальная связь Актора с другими Акто-

СВОЙСТВА рами может осуществляться лишь в том случае,

культурыесли они имеют символических посредников в

виде норм, правил игры, представлений о при­личиях. Без этих символических элементов невозможны социальная связь, социальное взаимодействие. Но общественная «погружен­ность» культуры, ее функция интеграции социальных систем при­дают культурным феноменам ряд особенностей. Как уже говори­лось, для того, чтобы действия партнеров были взаимоожидаемы-

339

ми, взаимопредсказуемыми, партнеры должны руководствоваться правилами, критериями, выработанными в этом обществе, стан­дартами, нормами, традициями, которые разделяемы в данной сре­де, т.е. культурой.

Из этого следует ряд новых характеристик культурных явлений.

• Культура — это символы, знаки, идеи, которые разделяет не
один человек, а которые понятны и приняты всеми — это всегда
детище коллективности, не бывает культуры одиночек. Чтобы стать
элементом культуры, личная выдумка, фантазия должна быть кол­
лективно понята и воспринята. Культура — это всегда социальный
феномен (по крайней мере для социологов), обеспечивающий взаи­
модействие людей. Культурные привычки, по утверждению
Дж. Мердока, социальны; иначе говоря, они разделяются людьми,
живущими в организованных коллективах или обществах, и сохра­
няют относительное единообразие под воздействием социальных фак­
торов, т.е. это групповые привычки. «Привычки, общие для членов
социальной группы, образуют культуру этой группы... Отрицать это
означает... отречься оттого существеннейшего взгляда, который был
внесен в антропологию социологией»*. Очевидное для социологов
утверждение поддерживают и другие антропологи (Р. Линтон, Б. Ма­
линовский, К. Уисслер и др.). Хотя следует отметить, что подобная
точка зрения не разделяется Л. Уайтом, К. Лоуком** и др.

• Социальная (а не индивидуальная) природа культуры обу­
словливает и еще один существенный момент. Культура — это все­
гда стандарт, образец, принятый в группе, коллективе, обществе,
благодаря которому создается возможность предсказуемости соци­
ального поведения Актора.

Систематические, самовозобновляемые (институализирован-ные) взаимодействия в отличие от случайных, одноразовых, экс­периментальных действий предполагают возобновляемость, стан­дартность (институализированность) культурных символов, идей, мотивов Акторов. Это, возможно, вызовет протест: ведь культу­ра — это прежде всего синоним возвышенного, творческого нача­ла в человеке. Однако надо снять идиллический налет с понятия «культура» — да, это творчество, но творчество не единиц, а об­щности.

• Напомним, что культура находит свое проявление и вопло­
щение в деятельности, в устойчивых, повторяющихся образцах
(стандартах) деятельности. Нередко утверждают еще более кате-

* Мердок Дж. Фундаментальные характеристики культуры, с 50, 51

** См.^р Уайт Л. Понятие культуры. В кн. Антология исследований культуры

Т. I. —M., 1997, с. 37—39, 50.

340

горично: культура — это образцы поведения, деятельности, есте­ственно, основанные на устойчивых стандартных мотивах, пред­почтениях.

Этот аспект проблемы имеет особое значение для социологи­ческого анализа культуры как явления. Спорадические, случайные действия к культуре относить не следует. Если тот или иной эле­мент жизнедеятельности начинает превращаться из спорадическо­го, нерегулярного в достаточно устойчивое, повторяющееся, зна­чит, произошли определенные изменения в культуре данной груп­пы людей, общества.

Следовательно, из круга явлений, описываемых понятием «куль­тура», при социологическом рассмотрении выпадают не только инстинктивные действия людей, но и те моменты, аспекты, кото­рые носят сугубо индивидуальный, а потому случайный, неустой­чивый характер, т.е. не ставшие образцом деятельности.

Образцы деятельности обнаруживают себя в производственной сфере, быту, науке, отдыхе и т.д. Они проявляются как в смысловом содержательном отношении, так и в технологии действий, стиле, манере действий. У всех народов храмы служат сходным целям, но готический храм отличается от православного или мечети. Или вспомним о различной манере выполнения одного и того же пей­зажа европейским и японским художниками.

Способ строгания дерева рубанком (представители многих на­родов это делают движением к себе, а не от себя), организация выборов, проведение заседаний парламента, манера пения, поря­док подачи блюд и т.д. — эти образцы деятельности есть воплоще­ние культуры, реально осуществляемая культура.

Итак, анализ социальной природы культуры делает акцент на несколько «неожиданных» ее свойствах, лишает ее некоего идил­лического налета. Культура предстает как важнейший механизм со­циальной машины повседневности, выполняющий важнейшие со­циальные функции.

социальные Интегративпая социальная функция культуры. Бла-

ФУНКЦИИ годаря культуре, ее символическим феноменам

КУЛЬТУРЫ (идеям, оценкам, нормам, ценностям) возмож-

ны интеграция физически изолированных людей в некие системы взаимодействий. Культура — это скрепы, которые обьединяют людей, делают возможным надежные, самовозобнов­ляемые взаимоотношения.

Единые стандарты поведения, нормы, ценности, традиции де­лают возможным сорганизацию людей на огромных территориях, объединяют людей в единое общество, отделяя их от групп людей, руководствующихся иной системой норм, ценностей. Следователь­но, культура отличает одно общество от другого.

Регулятивная социальная функция культуры. Культура — это нор­мативная система, это то, что считается разумным, обоснован­ным в данном сообществе. С помощью норм, ценностей, обычаев культура упорядочивает, направляет, ориентирует действия лю­дей, благодаря культуре люди оценивают пользу или вред, добро или зло и т.д.

Следовательно, культура как нормативная система регулирует поведение:

• во-первых, она информирует Актора о том, на что можно
рассчитывать, надеяться, как себя вести, чтобы быть при­
нятым, одобренным другими, и о том, что будет сочтено
нежелательным;

• во-вторых, она побуждает, мотивирует человека к поведе­
нию, одобряемому в данной группе, сообщности;

• в-третьих, она налагает ограничения, контролирует поведе­
ние людей, которые должны вести себя так, как считается
принятым, приемлемым. Культура способна отслеживать и
наказывать, поощрять, удерживать от поступка и потвор­
ствовать.

§ 4. Культура: преемственность и социализация

В мировой социологии, антропологии еще в первой половине XX в. было введено трехчастное деление культуры: материальная, социальная и духовная культура. Под материальной культурой по­нимается все, что относится к взаимоотношениям человека с ма­териальной средой его обитания (в том числе с природой), к удов­летворению потребностей его дальнейшего материального суще­ствования. Под социальной культурой понимаются правила, нормы взаимоотношений людей, институциональные нормы повседнев­ности, традиции группового поведения и т.д. Под духовной культу­рой понимаются субъективные аспекты жизни, идеи, ценности*.

Культура воплощается в стандартах социального поведения, обьективируется в вещественно-предметных (одежда, здания, стан­ки) и знаково-символических формах (под последними имеются в виду те продукты культуры, которые передают свою информацию через слово, символы, знаки, изображения: научные статьи, уст­ное народное творчество, научно-популярные книги, художествен­ная литература, картины, фрески, ноты, схемы, чертежи и т.д.). Благодаря этой объективации происходит определенная фиксация исторического опыта данного народа, общности, семьи, а поэтому

* См : Ионин Л.Г. Социология культуры, с 28. 342

культура, ее смыслы и значения могут быть переданы другому чело­веку, другому поколению.

• Тем самым выявляется еще один штрих социологического
осмысления культуры — как средства формирования с помощью
прошлого, накопленного опыта, традиций сегодняшних представ­
лений и сегодняшней жизнедеятельности.

Культура — это то своеобразное, специфичное в нравах, уста­новках людей, которое, как правило, воспроизводится из истори­ческого прошлого и перешло, будучи закрепленным в институтах, по наследству от предыдущих поколений. Говоря о культуре того или иного народа, мы всегда хотим понять его настоящее или даже приоткрыть завесу над его будущим, как бы заглядывая в прошлое. Культура — это историческое наследие, которое «обрекает» нас на определенный тип поведения в настоящем и будущем.

Подчеркивая преемственность, мы отнюдь не абсолютиризуем устойчивость и неизменность культуры. Способность к саморазви­тию, изменчивости — это важнейший признак социокультурного процесса.

• Культура выполняет в социальной жизни ту же функцию,
что и ген в жизни животных, — функцию воспроизводства от по­
коления к поколению определенного типа социального поведения
человека.

Преемственность культуры осуществляется в процессе социали­зации личности, в том числе в процессе воспитания и образования. Культура как внебиологическое, благоприобретенное не подчиня­ется в целом законам генетической наследственности — ею можно овладеть лишь в ходе социального наследования. Поэтому, говоря о воспитании и образовании личности, мы имеем в виду процесс формирования личности прежде всего как носителя, воспреемника и продолжателя культуры.

Механизмы социализации обеспечивают самовозобновляемость общества, духовное замещение одного поколения другим. Человек с рождения с помощью слов, книг, фильмов, наставлений науча­ется строить отношения с другими, пользоваться материально-ве­щественными предметами, которые его окружают, наблюдая за по­ведением других (образцами деятельности, принятыми в обществе) и, самое главное, осуществляя собственную практическую деятель­ность; вырабатывая в процессе включения в социальные институ­ты собственный опыт, получая порицание и одобрение от старших носителей исторического наследия, он делает своим достоянием культуру семьи, общности, человечества. Следовательно, еще одна социальная функция культуры — приобщение к накопленному исто­рическому наследию, воспроизводство определенных порядков, т.е. фун­кция социализации.

343

Глава XV. Основные структурные элементы

культуры. Язык, типы социокультурной регуляции

Культура любого народа — это целостная сложноорганизован-ная система, основу которой составляют неизменные и воспроиз­водимые структурные элементы. Каждый элемент играет свою роль, выполняет свою функцию. Оттого, насколько зрелы, развиты струк­турные элементы, из которых состоит данная культура, зависит ее способность выполнять более (или менее) эффективно свои соци­альные функции, сравнимость ее или с симфоническим оркест­ром, способным исполнять любую по сложности мелодию, или с небольшим домашним оркестриком с примитивным и однослож­ным звучанием. Следовательно, культура может различаться не толь­ко содержанием, стилистикой, но и зрелостью своей структуры, богатством и развитостью форм, разнообразием регулятивных ин­струментов, а значит, и характером функционирования в обществе. Рассмотрим основные, наиболее устойчивые элементы культуры как системы.

§ 1. Язык

Язык — код, шифр, которым пользуются люди для передачи важной информации, а также для выделения «своих» из окружаю­щего мира.

Благодаря языку как общепринятой в данном сообществе систе­ме кодов (сигналов, знаков), имеющих определенные смысл, зна­чения, партнеры достигают надежного взаимопонимания, являю­щегося основой, предпосылкой любого социального взаимодей­ствия, передачи опыта новым поколениям «своих», которые тоже должны понимать ту же систему кодов, сигналов, знаков.

Язык играет и другую функцию — выделение «нас» из «других», но мы не будем акцентировать на этом внимание. Также отметим, что создание особого языка, особого шифра, понятного только «своим», но тайного для «чужих», характерно не только для этнических общ­ностей, но и для молодежных, профессиональных, криминальных групп, элиты и т.д.

Так, учащиеся одной из английских привилегированных школ ис­пользуют совершенно непонятный для непосвященных язык, состав­ленный из средневековой латыни и напластований сленгов многих поколений. Российская молодежь 90-х гг. тоже использовала опре­деленный сленг, не всегда понятный старшему поколению Высшее общество Англии подчеркивает свою обособленность, особость, опуская «дг» в конце слова.

344

Язык как система кодов, обеспечивающая взаимопонимание, является исходным условием образования любых сообществ.

Становится понятным, почему любое государство как система власти того или иного общества уделяет огромное значение про­блеме национального или государственного языка, оказывает ему всемерную властную поддержку.

Воспевание национального языка как «великого», «могучего» эмоционально подкрепляет социальную значимость языка как сис­темы общепринятых шифров, обеспечивающей взаимопонимание участников данной системы социальных взаимодействий. Уважитель­ное отношение к родному языку, обучение ему своих детей, охрана чистоты языка и т.д. — все это важнейшие условия воспроизводства общества, его целостности, устойчивости и мобильности.

Функция взаимопонимания индивидов, являющаяся основной
функцией языка, достигается в ходе реализации трех основных его
подфункций, которые взаимосвязаны и в то же время относительно
независимы друг от друга.
„,,,„ „.„ Первое условие взаимопониания (и соответствен-

ЛоЫК КАК

• Даже звуковой сигнал (и соответствующий письменный знак) «мама» может идентифицироваться с разными обьектами: есть на­ роды, у которых он… • Система кодов-идентификаторов в существенной степени за­ висит от… Например, у малых народов Севера, занимающихся охотой, сбором ягод, свое название имеет каждое особое состояние…

I

ную интерпретацию, приписывает определенный смысл, значение этому объекту.

Механизм реализации интерпретационной функции в какой-то
мере двусторонен. С одной стороны, та или иная контекстуальная
трактовка, смысловая дешифровка вырабатывается в ходе социаль­
но-исторической практики,есть результат социально-исторической
аккумуляции; с другой стороны, интерпретация определяет поня­
тийно-логическую основу восприятия вновь открывающегося мира,
мировосприятия новых поколений носителей данного языка.
ЯЗЫК КАК Через смысловые нюансы и контексты, смысло-

ретранслятор вые трактовки и дешифровки воспроизводится,
культуры поддерживается и передается своеобразие, непов-

торимость культуры, характерные для нее стили­стика, акценты, приоритеты.

Тем самым язык является ретранслятором данной культуры. Оче­видно, что культура распространяется и с помощью жестов, обря­дов, мимики, танцев. Однако вряд ли что-нибудь может конкури­ровать с таким наиболее емким, доступным, точным ретранслято­ром культуры, каким является язык. Существуют две точки зрения на оценку языка как ретранслятора культуры.

1. По мнению одних исследователей, в передаче национального
своеобразия роль языка незначима. Поэтому вытеснение родного
языка языком, имеющим международный статус, — явление впол­
не допустимое, не наносящее вред развитию национальной куль­
туры. Думается, приведенные выше эмпирические сведения об ин­
терпретационной подфункции языка содержат в себе в явном или
неявном виде достаточные убедительные аргументы против подоб­
ных легковесных утверждений.

2. Вместе с тем нельзя абсолютизировать роль языка в качестве
чуть ли не единственного носителя культуры, как это пытаются
сделать некоторые исследователи и особенно политики. Очень час­
то язык исполняет лишь преимущественно идентификационную
подфункцию. Как показал опыт СССР, где в городах национальных
республик возникали русские школы (национальная по содержа­
нию литература писалась, издавалась на русском языке), на рус­
ском языке в той или иной мере передавалась нерусская культура с
ее нормами и традициями (хотя нельзя сказать, что передаваемая
посредством русского языка национальная культура не имела оп­
ределенного своеобразия, отличия от исходной национальной).

В конце 80-х гг. автор данного раздела книги попросил группу мос­ковских студентов и бакинских студентов коренной национально­сти, но обучающихся на русском языке, дать нравственные характе­ристики слову «деловой человек». Среди ответов московских сту­дентов превалировали такие характеристики, как «способный лю-

349

бым способом добиться своего», «пробивной», «наглый» и т.д. Сре­ди ответов их сверстников из Баку— «активный», «энергичный», «прак­тичный».

Своеобразным аргументом против абсолютизации роли языка как решающего носителя национальной культуры являются и резуль­таты исследования московских ассирийцев: наиболее сильным фактором поддержания их этнокультурной идентичности оказался не язык, а стойкая и достаточно богатая историческая память, пере­дающаяся из поколение в поколение и удерживающая имена мно­гих древних царей, полулегендарных персонажей, вошедших в ми­ровую культурную традицию, т е. сохранившееся представление об Ассирийском царстве (сущестовавшем три-четыре тысячелетия назад!). Еще более ярко и непосредственно переживают ассирий­цы события относительно недавнего времени (начала XX в.): 84% опрошенных смогли даже точно указать название местности и се­ления, где родились их предки*.

§ 2. Основные социально-исторические типы социокультурной регуляции

Культура по своей структуре — крайне сложная и многообраз­ная система. Но нас интересуют лишь те структурные элементы, которые непосредственно участвуют в реализации основных соци­альных функций культуры: интегративной, регулятивной, социа-лизационной.

Ежедневно совершая те или иные поступки, действия мы ори­ентируемся на те или иные доводы, идеи, правила, шаблоны и т.д.: в знак расположения мы пожимаем руку коллеге, улыбаемся, похлопываем по плечу — так это принято; к Пасхе печем куличи, красим яйца, готовим яства — так требует обычай; стремимся оде­ваться по моде; на работе выполняем определенные обязанности, соблюдаем правила распорядка, нормы и т.д. В сложной ситуации, когда необходимо принять непростое решение, мы стремимся ра­зобраться, что для нас важнее, ценнее — честь, достоинство или материальное благополучие, свобода, возможность проявить свою независимость или карьера?

Как видим, современная культура имеет много инстументов, средств регулирования поведения — от самых элементарных, мало-осознаваемых, осуществляемых чисто автоматически до сложней­ших, предполагающих осмысленность выбора, апеллирующих к глу­бинным пластам духовного мира, вызывающих глубокое внутрен­нее сопереживание. Эти инструменты дополняют друг друга, обес­печивают регуляцию поведения в самых разнообразных ситуациях.

* Титов В Н Этнокультурная характеристика московских ассирийцев (опыт эт-носоциологического опроса)//Этнографическое обозрение. — 1992 — № 5, с 47—54).

350

Вместе с тем они в разной степени способны задействовать личную ответственность, личное социальное творчество Актора.

Соответственно, одна из главных характеристик организации общества — определение, каково соотношение различных типов социальной регуляции в данном обществе, насколько важнейшие сферы общественной жизни регулируются социокультурными ме­ханизмами, предполагающими осмысленный выбор индивида, за который он несет личную ответственность.

И это, пожалуй, может быть рассмотрено социологией в каче­стве одного из самых главных критериев классификации социаль­но-регулятивных инструментов, используемых в культуре.

В ходе культурно-исторического развития человечество вырабо­тало два основных типа регуляции: на основе малоосмысленного традиционного* шаблона поведения (это, пожалуй, наиболее ран­няя форма социальной регуляции) и на основе личностно-избира-емой и осмысливаемой ценностной позиции (ценностно-норматив­ный вид регуляции — более современная, посттрадиционная фор­ма социальной регуляции).

При использовании традиционного шаблона поведения человек осуществляет свои действия потому, что так принято, не размыш­ляя, не оценивая, не взвешивая, не будет ли другое действие более целесообразным. «Психологический механизм подобной регуляции в том, что способ и нормы деятельности не фиксируются отдельно от самой деятельности»**. Мысль вплетена в деятельность и не вы­делена из нее.

В современной жизни подобными шаблонами являются и эле­ментарные привычки (здороваться правой рукой, писать слева на­право, а у некоторых народов — справа налево), и определенные обычаи, обряды, ритуалы и т.д.

В традиционном (в абсолютном смысле — в раннетрадицион-ном, в меньшей степени в позднетрадиционном) обществе подоб­ная регуляция играла исключительно важную роль.

* Слово «традиция» широко распространено, что сделало его многозначным Поэтому следует разделять традицию, традиционное как тип (механизм) соци­ального мышления, поведения и традицию, традиционное как нечто устойчи­вое, как преемственность. В первом случае мы имеем дело с определенным типом регуляции социального поведения — малоосмысленным, автоматичес­ким (традиционалистским) повторением того, что было принято предками Во втором случае подчеркивается, что данные правила, в том числе нормы, ценно­сти (т.е осознанные формы регуляции) для данной культуры традиционны и переходят от поколения к поколению. В данном разделе мы будем использо­вать слово «традиция» преимущественно в первом смысле этого слова ** Левкович В П. Обычай и ритуал как способы социальной регуляции. В кн ■ Психологические проблемы социальной регуляции поведения — М., 1976, с 213

351

Все носило шаблонный характер. «Способ, каким человек дол­жен питаться, одеваться в конкретных обстоятельствах, жесты, которые он должен делать, формулы, которые он должен произно­сить, точно определены»*. Шаблонный тип регуляции обеспечивал высокий уровень предсказуемости поведения, социальной интерак­ции. В этом смысле все было достаточно надежно, даже жестко пред­сказуемо, чего нельзя сказать о способности к изменениям, эф­фективности, результативности.

При использовании ценностной (ценностно-нормативной) регу­ляции человек принимает решения, ориентируясь прежде всего на критерии — ценности и нормы, которые в данном обществе при­знаны разумными, обоснованными. Отличительной чертой психо­логического механизма ценностно-нормативной регуляции являет­ся то, что «принципы деятельности выделены из процесса деятель­ности и воплощены в культуре особыми средствами... в которых сформулированы лишь общие правила и принципы, рассчитанные на их творческую реализацию в виде некоторых критериев, оце­нок, абстрактных принципов»**.

Но эти критерии, абстрактные принципы, с одной стороны, приняты в данном сообществе, которое придало им определенный пафос, почитание, а с другой стороны, обязательно должны быть осмыслены, переопределены, переработаны каждой личностью, каждым новым поколением. Ценность, почитаемая в данном обще­стве, входит в духовный мир личности, как будто ее вновь создали, становясь глубоко интимным ее внутренним достоянием (человек может и не отдавать в отдельных случаях себе отчет в том, что воспринятые им критерии, абстрактные принципы общеприняты, почитаемы в той или иной общности).

Иными словами, общество и здесь контролирует предсказуемость поведения человека, наделяя его выработанными стандартными критериями оценки. Но этот контроль осуществляется опосредо­ванно, неявно, апеллируя к интеллекту личности, ее личностному выбору, убеждениям. Ценность усваивается каждой личностью по-новому, требует ее личностного переосмысления, переработки.

Как видим, предсказуемость поведения, ориентация на стан­дарты социального поведения обеспечивается и существует в двух социально-исторических типах — шаблонной и ценностной регу­ляции.

Конкретные социокультурные различия между ними следующие.

* Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии, 1991,

с 271.

** Левкович В.П. Указ. соч., с. 213, 215.

352

Обобщенность — конкретность. Шаблон — ситуативно-конкре­тизированный регулятор. Он указывает, как себя вести в аналогич­ных, схожих ситуациях. В результате поведение человека регулиру­ется набором конкретных шаблонов, инструкций. Если же человек сталкивается с непредвиденными обстоятельствами, его поведение грозит стать непредсказуемым, произвольным, или у человека фор­мируется боязнь перед новизной, боязнь риска. Традиция, повтор, неизменность того, что делали предки, — яркий результат подоб­ной регуляции.

Ф. Кэшинг, долгое время проживший в племени зуньи, сообщал, что это племя при изготовлении оружия и предметов домашнего оби­хода тщательно сохраняет традиционную форму этих предметов вплоть до мельчайших деталей орнамента. Аналогичные данные приводит Д. Бернау: индейцы Британской Гвианы «обнаруживает поразительную ловкость в изготовлении некоторых предметов: они, однако, никогда их не улучшают. Они делают их точно так же, как делали их предки до них»*.

Ценность же (а также норма) — это обобщенный (а не ситуа­тивно-конкретный) критерий, который может быть применен при оценке любой конкретной ситуации. Можно ситуативно знать, что нельзя лгать (конкретно) родителям, нельзя лгать (конкретно) на­чальнику и т.д. Обобщенная же, ценностно-нормативная регуля­ция будет регулировать поведение иначе: «Всякая ложь безнрав­ственна». Такая регуляция гарантирует, что не только в «давно за-инструктированных», но даже в непредвиденных ситуациях (в от­ношении которых еще не выработано «инструкций») человек по­ведет себя надежно, предсказуемо. Выйдя за рамки «привычного», но, будучи вооруженным обобщенным критерием — ценностью, он не подведет и будет вести себя в пределах договоренного. Стано­вятся возможными социальный риск вхокдения в непредвиденное, социальное творчество, инициатива при сохранении предсказуе­мости поведения человека по принципиальным вопросам.

Внешнее-внутреннее. Индивид воспринимает шаблон как непре­рекаемое, не требующее доказательств, а значит, не связанное с личными размышлениями, логикой и практической проверкой, внешнее требование.

Следовательно, шаблон, во-первых, как правило, малоосознава-ем. Человек выступает как своеобразный «автомат», выполняющий набор инструкций, не подлежащих обсуждению и размышлению. Поступки и действия (как других лиц, так и свои собственные) оце­ниваются по критерию «можно — нельзя», «разрешено — не разре­шено». Если поступки и действия не соответствуют этому критерию, индивид испытывает чувство стыда перед другими, боязнь.

* См : Леви-Брюль Л Первобытное мышление. — М., 1930, с. 24

353

12 Общая социоло! ия

Кроме того, шаблон —деиндивидуализированная регуляция. Че­ловек не выделяет себя из общности, он действует и мыслит так, как принято в общности, и стыдится, что сделал что-то не так.

Выработанные в общности правила, шаблоны воспринимаются как непререкаемые мотивы личного поведения. Внутриличностная регуляция поведения фактически еще отсутствует.

Наоборот, ценностно-нормативная регуляция предполагает лич­ное восприятие, оценку, размышление о том, что более важно, более правильно. Ценность нельзя запомнить, заучить, ее следует осознать и принять как ценное, желательное. Поэтому ценностная регуляция — это внутренняя регуляция социального поведения.

Следовательно, во-первых, ценностная регуляция — это осоз­нанная, основанная на личной оценке, размышлениях регуляция социального поведения. Из бездушного робота-автомата человек преобразуется в самостоятельно мыслящего субъекта, ответствен­ного за собственное решение, прогнозы, предвидения.

Духовно-интеллектуальное богатство такого человека не сравни­мо с шаблонным миром «духовного робота». Человек осознает, что ценно для него, более значимо, и мыслит понятиями «добро — зло», «полезно — бесполезно». Особое значение приобретают чувства вины, совести, но и ощущение стыда по-прежнему сохраняется*.

Во-вторых, в центре размышлений индивида стоит его «Я» (что я хочу? что я считаю правильным и желательным?). Ценностная регуляция предполагает выделение личности из общества, возни­кает личностное восприятие мира.

В то же время ценности, нормы выработаны не индивидом, а обществом, что сохраняет предсказуемость поведения личности для других. Робот-автомат преобразуется в самостоятельного, но пред­сказуемого по принципиальным параметрам поведения деяте­ля. Это создает интеллектуально-нравственные и социальные усло­вия для развития социального творчества, социальной фантазии.

* В мировой философско-этической, социологической, психологической лите­ратуре проблема страха — стыда — вины рассматривается как проблема исто­рического развития индивидуального контроля: от животно-инстинктивного страха за свою жизнь, через стыд перед своей общиной, стыд за свою репута­цию, к вине, которая выражает озабоченность, ответственность индивида перед самим собой за свои личные качества. На основании этого деления выделяет­ся культура стыда, мораль которой является неиндивидуалистической. Она призывает индивида к тому, чтобы без особых размышлений выполнять свои конкретные обязанности. Для нее решающее значение имеет не мотив по­ступка, а правилен ли поступок с точки зрения принятых в обществе правил приличий. Культура же «вины» призывает индивида следовать голосу собствен­ной совести, за которой предполагается универсальный нравственный закон (См. об этом работы Бенедикта Р , Лотмана Ю М., а также¹ Кон И.С Моральное социальное и регулятивное механизмы культуры В кн.: Социальная психоло­гия личности. — М., 1979, с. 86—91.)

354

• Есть и другие различия между традиционно-шаблонным ти­пом регуляции и ценностно-нормативным. Ценности благодаря бо­лее высокому уровню интеллектуально-логического обоснования иерархизированы. В процессе шаблонной регуляции нет иерархии (нет понимания, где причина, а где следствия, что важно, а что менее важно).

Благодаря этому возникает еще одно различие. Шаблонно-тра­диционный тип регуляции основан на системе прямых, неаргумен­тированных запретов и других санкций. Нарушение любого шабло­на воспринимается как одинаково опасное, что обусловливает жес­ткость и неиерархизированность санкций (любой проступок кара­ется одинаково жестоко). Иерархизированность же ценностей и норм порождает «гибкость» и иерархизированность санкций (за более общественно опасный проступок — более жесткая, за менее опас­ный — менее жесткая санкция). Кстати, так как традиционно-шаб­лонная регуляция в современном обществе, как правило, осуще­ствляется в малоответственных сферах поведения, то кардинально меняется и характер санкций за несоблюдение обычая, ритуала, этикета — они лишаются жесткости.

§ 3. Традиционная регуляция в современном обществе

Шаблонный тип социокультурной регуляции не случайно на­зван нами социально-историческим, — он возник на раннем этапе развития общества, но широко используется и современным обще­ством. Современный человек использует достаточно широкий арсе­нал социокультурных регуляторов, что делает его жизнь многооб­разной, его поведение гибким при сохранении целостности, ду­ховного единства, задаваемого системой ценностей.

Рассмотрим основные проявления традиционно-шаблонной ре­
гуляции в современной жизни (следует оговориться: в современной
науке нет единства относительно того, что считать привычками, а
что — манерами, являются ли привычки, ритуалы обычаем и т.д.).
привычкиПривычки — это самые элементарные составляю-

ОБЫЧАИ, ритуалыщие повседневного поведения, которые выпол-в нашей жизниняются человеком в полуавтоматическом режи­ме: протягивание правой рукой для рукопожатия, ношение часов на левой руке, использование в процессе еды лож­ки, вилки и т.д. Существуют привычки традиционно-шаблонного типа — никто не может объяснить, почему что-то надо делать так, а не иначе. Некоторые привычки возникают вполне осознанно, но затем закрепляются и доводятся до автоматизма — например, чис­тка зубов утром и вечером. Привычки человека, отличающиеся от

355

общепринятых, могут вызвать в современном обществе слабую сан­кцию: недоумение и т.п.

Обычай — это «традиционно установившийся порядок поведе­ния. Это одобренные обществом массовые образцы действий, ко­торые рекомендуется выполнять»*. Множество шаблонов может быть отнесено к обычаям: традиционное питание, бытовые обычаи (на­пример, празднование Нового года, обычай гостеприимства у на­родов Кавказа), санитарно-гигиенические обычаи (баня с парной, или просто душ, или баня в бочке) и т.д.

Одни обычаи имеют древнюю историю, другие возникли и зак­репились всего лишь несколько десятилетий назад. Но во всех слу­чаях под обычаем мы имеем в виду закрепившийся, устойчивый порядок действий, поведения. Другие отличительные черты обыча­ев — выработка их несколькими поколениями и малоосмысленное, преимущественно аффективное следование им.

Никто не может объяснить, например, почему у представителей не­которых народов на употребление свинины наложено табу.

Конечно, не исключено, что в момент укоренения тот или иной порядок действий имел логическое или практическое обоснова­ние.

Так, мусульмане нередко заявляют, что и запрет употребления сви­нины, и обычай обрезания имеют медицинское обоснование. Воз­можно, это действительно так. Но в современном обществе цель обряда обрезания — подтвердить личную приверженность челове­ка своей культуре, своему народу.

Следовательно, можно выделить обычаи особого рода — обря­ды, ритуалы, которые представляют собой стандартизованный на­бор действий, не порождающих нового в материальном смысле сло­ва, но имеющих огромное символическое значение.

Ритуал бракосочетания (обмен колец, кое-где «выкуп невесты» и т.д.), траур в дни похорон (черный цвет одежды, задрапирован­ные зеркала и т.д.) — это символы уважения, верности, радости или скорби, соблюдение которых оказывают огромное эмоциональное воздействие на участников и зрителей данного ритуала. В свое время значение обрядов, ритуалов в жизни людей было очень важным. Известны ритуалы инициации — перехода в статус пол­ноправного члена клана или племени; они отождествляются со смертью и новым рождением. Без этого ритуала мужчина не мог рассчитывать на права, привилегии и обязанности, которые ему были бы положены по статусу. Как правило, ритуалы инициации являлись и «концентрированной школой», и экзаменом на зрелость. У многих племен ритуал инициации продолжается несколько месяцев; мо­лодых кандидатов поселяют в специально построенный лагерь вдали от деревни, заставляют голодать, подвергают жесточайшей порке,

* Кравченко А.И. Введение в социологию. — М., 1995, с. 62—63. 356

делают обрезание и тотчас же заставляют танцевать, несмотря на то, что они истекают кровью. Все это время им нельзя издать ни звука — иначе они обречены на пожизненный позор. Затем им чи­тают «краткий курс» (семья, гражданские обязанности, мораль, ре­месла). После этого каждый из молодых людей получает новое имя*. В настоящее время своеобразным ритуалом инициации является церемония вручения паспорта в торжественной обстановке, в за­падных странах существуют обряды конфирмации — совершенно­летия, которые проводятся торжественно, празднично и запомина­ются на всю жизнь.

Обряды, ритуалы (выпускной бал в школе, свадьба, юбилей и т.д.) освещают все более или менее значимые вехи жизни, придают ей особую эмоциональную окраску. Правда, в отличие от традицион­ного общества, в котором обычаи регулировали все основные сфе­ры человеческого поведения, сегодня их роль не является осново­полагающей, хотя и достаточно приметна. Люди по-прежнему стре­мятся соблюдать их, воспитывать новые поколения в соответствии с обычаями.

...Вокруг «гуляла масленица». Все были приятно возбуждены, кто пел, кто плясал, а кто с интересом наблюдал за всеобщим весель­ем. Но безразличных не было. Кто-то вспоминал свое детство, мас­леницу в своей деревне, отдельные ее эпизоды. Кто-то, впервые попав на масленицу, вспоминал живописные рассказы своей ба­бушки о праздновании масленицы в ее деревне, но всех объединя­ло одно: чувство единения народа, имеющего единые корни, свиде­тельством которых являются обычаи, обряды, ритуалы...

В современной жизни эти преимущественно аффективные, ма-лоосмысливаемые шаблоны поведения выполняют огромную ин-тегративную, социализационную роль, определяют культурное свое­образие стиля, образа жизни народа, общности.

Однако нельзя однозначно утверждать, что регулятивная функ­ция обычаев в современном обществе снижена. Например, немалая часть жителей (как правило, сельских), как и в былые годы, голо­суют на выборах так, как им посоветовал начальник. Вряд ли при такой традиционно-шаблонной регуляции будут реализованы пре­имущества всеобщего избирательного права.

Среди регуляторов социального поведения особняком стоит мода.

Как и обычай, мода является преимуще-

социологический^{ственно} аффективно-малоосмысленной формой
анализрегуляции; как и обычай, мода регулируется

слабыми санкциями, так как не распространя­ется (как и обычай) на важные сферы современной общественной жизни, а затрагивает лишь чисто стилистические особенности со­циальных порядков, стандартов поведения.

' См : Оля Б. Боги тропической Африки. — М., 1986, с. 119—122.

357

Но есть и существенное различие между обычаем и модой: обы­чай делает акцент на устойчивости, преемственности, а мода — на новизне, изменчивости. Конечно, мода тоже является стандартом поведения (одежды, быта, архитектурного стиля, стиля поведения и т.д.), но это относительно подвижный, периодически изменяю­щийся стандарт поведения.

Социология моды — одно из увлекательных направлений нашей науки. Г. Спенсер еще на первых этапах развития социологической науки на основе анализа большого этнографического и культурно-исторического материала выделил два вида подражательных действий:

• мотивированные желанием выразить уважение лицам с бо­
лее высоким статусом;

• стимулируемые стремлением подчеркнуть свое равенство с
ними.

Данные мотивы и являются основой возникновения моды. Мода — это прежде всего новые образцы поведения, применяе­мые престижными слоями для того, чтобы выделиться из обще­ства, и перенимаемые другими членами общества с тем, чтобы выглядеть как представители преуспевающих, престижных слоев.

Пока существуют социальные сословия, не может быть и еди­ной моды. На это обратил внимание Г. Зиммель, внесший особо заметный вклад в социологическое осмысление феномена моды. Подчеркивая роль престижных слоев в формировании моды, он вместе с тем углубил понимание механизма развития моды. Мода, согласно его взглядам, удовлетворяет двойственную потребность человека: отличаться от других и быть похожим на других. Развитие ее происходит следующим образом: высшие классы стремятся по­средством внешних хорошо различимых признаков продемонстри­ровать свое отличие от низших; последние же, стремясь к более высокому статусу, овладевают этими признаками, после чего выс­шие классы вынуждены вводить новые отличительные знаки (но­вые моды), которые вновь заимствуются и т.д.

В продолжение и развитие этих идей Г. Блумер называет две фазы развития моды: инновация и отбор. При этом он в какой-то мере заглушает стратификационный аспект анализа моды (пре­стижные слои — низшие слои, которые стремятся быть похожими на престижные слои). Видимо, сказывается ощутимый рост сред­него класса в структуре индустриально развитых стран, что в оп­ределенной степени изменило стратификационный аспект инно­ваций в моде, выдвинуло на первый план эгалитарные факторы. Согласно взглядам Г. Блумера, на первой фазе (инновация) про­исходит предложение соперничающих между собой культурных образцов; на второй фазе все социальные группы осуществляют отбор, в результате которого одобренный образец становится об-

358

щепринятой нормой. Благодаря этому мода, во-первых, создает определенную меру единообразия, необходимую для нормально-ю функционирования общества; во-вторых, облегчает возможность разрыва с ближайшим прошлым и подготовку к ближайшему бу-лущему; в-третьих, воспитывает и формирует общность, стандарт восприятия и вкуса.

Социологический анализ моды позволяет по-новому увидеть этот будничный, постоянно напоминающий нам о себе регулятор соци­альной жизни*.

Прежде всего, говоря о моде, мы подчеркиваем изменчивость, динамичность внешних и стилистических аспектов социального поведения. Изменение глубинных аспектов не относится к области моды. Поэтому, когда говорится «сейчас это модно», — подчерки­вается, что это не затрагивает глубинные аспекты, а лишь вне­шнюю сторону.

Обобщая научно-социологический анализ и практику моды, можно выделить следующие аспекты понимания, исследования моды.

• Мода как свидетельство социального престижа. Приобрете­
ние модной вещи, следование модному стилю поведения, обще­
ния осуществляется не столько ради утилитарно-практической,
сколько ради социально-престижной задачи (в некоторых случаях
обе задачи могут совпадать). Следуя моде, одни слои стремятся под­
держать свой престиж, другие — угнаться за престижными слоями
путем приобретения присущей последним одежды, домов, стиля
поведения.

• ' Мода как стремление подчеркнуть свою социально-страти­
фикационную принадлежность, создать дополнительные механиз­
мы, способствующие идентификации с определенными слоями.

• Мода как способ приобретения индивидуальной специфики,
самобытности. И в этом еще одно ее важное отличие от обычая.
Мода как социальный регулятор более гуманистична, она удиви­
тельным образом сочетает в себе способ престижной идентифика­
ции и способ выражения индивидуальной неповторимости, дает
достаточный простор индивидуальности, который расширяется по
мере развития духовного мира личности.

Итак, мода является:

• своеобразным регулятором стилистики социального пове­
дения;

• интегратором посредством механизма идентификации;

* Несколько работ отечественных ученых посвящено социологии моды: Тол­стых В.И. Мода как социальный феномен. В кн ■ Мода: за и против. — М , 1973; Гофман А Б Мода и люди. — М., 1994.

359

• средством поддержания социального престижа;

• средством достижения социального престижа;

• средством проявления индивидуальности.

Мода существует не только на одежду, но и на стиль поведения, социальные предпочтения, манеры и т.д. Изменение моды отнюдь не всегда является изменением в нужном направлении.

Например, сегодня зачастую российские мужчины придерживаются направления моды, которое подчеркивает грубую силу, атлетизм и предпочитают темную цветовую гамму. А ведь это стиль, которого придерживаются мафиозные круги Не является ли подобная мода своеобразным свидетельством того, кто сегодня в нашей стране пользуется наибольшим престижем?

Глава XVI. Основные структурные элементы культуры. Социально-исторические системы представлений о мире: миф — религия — идеология

Итак, человечество исторически выработало и сегодня исполь­зует традиционно-шаблонный и ценностно-нормативный тип со­циальной регуляции. Но как регулирует свое поведение человек, что он принимает во внимание, из чего исходит, как обосновывает свои намерения, мотивы и т.д. — все это зависит от сложившегося у него мироощущения, мировоззрения, которое позволяет ему по­знавать, осмысливать мир. Мир может восприниматься зеркально-эмоционально, как своеобразный «сон наяву» (так назвал миф из­вестный социолог религии Р. Белла), чувственно насыщенный, фрагментарный, скользящий по поверхности взгляд на окружаю­щую действительность. В другом случае человек стремится проник­нуть за внешнюю оболочку событий, явлений, определить главное и второстепенное, установить, что он может и не может изменить. Формируются соответствующие типы регуляции поведения. Так, «сон наяву» вынуждает действовать шаблонно, мало осознавая, почему надо делать так, а не иначе.

Человечество исторически выработало и использует сегодня сле­дующие системы (картины) представлений о мире, его восприя­тия и объяснения: миф, религия и идеология.

Анализ этих систем обоснования социального поведения позво­ляет углубить понимание социокультурной организации социаль­ной жизни.

360

§ 1. Специфика мифологического обоснования социального поведения

МИФ как Первой собственно человеческой формой ори-

социальное ентации человека среди себе подобных была ми-

ЯВЛЕНИЕ фология. Она представляет интерес для многих

наук — философии, истории, этнографии, куль­турологии, психологии, эстетики и др. Социология изучает миф с учетом своих научно-познавательных интересов — понять, как ре­гулируется общество.

Мифы, легенды, сказания, былины — это памятники мифоло­гического восприятия и объяснения мира. Этот мир удивительно полнокровен, осязаем, возвышен и в то же время привычен; он наполнен героями и злыми духами, элементы будничной реально­сти здесь сочетаются с необычным, сверхъестественным, магичес­ким волшебством.

Общепризнанно (начиная, пожалуй, с В. Вундта), что мифы создаются на основе аффектации. А.Ф. Лосев, один из самых глубо­ких исследователей духовной культуры, подчеркивает, продолжая эту мысль: «Чтобы создать миф, меньше всего надо употреблять интеллектуальные усилия»*.

Рационально-интеллектуальные усилия в мифе минимизирова­ны, носят элементарный характер. «Общая черта этого (мифологи­ческого. — А.Э.) мышления — значение для него аналогии в ее наи­более действенной форме, в форме уподобления... Источник мифо­логического мышления — символически рационализированная ма­гия, полностью основанная на применении этого метода»**. В этой «наивысшей по своей полнокровности и эмоциональной напряжен­ности реальности», по выражению А.Ф. Лосева, понимание мира конкретно, фрагментарно-ситуативно.

Минимизированность рационально-интеллектуальной составля­ющей не дает мифологии возможность сделать главной опорой мышления анализ всеобщих, неодолимых социальных связей. Ми­фология апеллирует не к выявлению общих тенденций, закона, общих правил, господствующих в природе и обществе, не к причине, а к конкретно-образному, конкретно-чувственному, эмоциональному восприятию. Причинно-следственные связи еще не улавливаются. В мифах, сказаниях, легендах пересказывается череда событии — не более; непонятно, что от чего зависит, что на что способно

* Лосев А Ф. Диалектика мифа В кн Философия Мифология Культура. — М , 1991, с 25

** Вебер М. Социология религии (типы религиозных сообществ) В кн ■ Из­бранное Образ общества — М , 1994, с 84—85.

влиять, нет деления на зависимое и независимое, неодолимое. Все, что непонятно в пределах подобной картины мира, что не может быть осмыслено, усмотрено сразу же в личном опыте, личных на­блюдениях, приобретает сверхъестественное, фантастическое опи­сание. В этой ситуации вполне естественна шаблонно-автоматичес­кая ориентация и регуляция. Человек, не понимая сути происходя­щего, вынужден повторять те процедуры, которые были отобраны и проверены предками как безопасные, надежные (хотя, может быть, и не самые эффективные).

Преимущественно аффективное восприятие и объяснение мира, при котором главная интеллектуальная процедура — аналогия, по­рождает еще одну специфику мифологии — неумение выделить глав­ное, важное и менее важное. Нет иерархии значений, деления на то, что не зависит от человека (потусторонний мир), и на мир, с кото­рым он реально сталкивается. Точнее, существует лишь «посюсто­ронний» мир. Люди, черти, демоны, духи — все живут и действуют в этом мире, они такие же, как и люди.

«Антропоморфизированные боги и демоны обладают лишь отно­сительным качественным превосходством по сравнению с челове­ком. Их страсти так же безмерны, как страсти сильных людей, и так же безмерна их жажда наслаждений. Но они не всеведущи и не все­могущи — в противном случае их не могло бы быть много — и не обязательно вечны (в Вавилоне, у древних германцев), они только могут продлить свое славное существование магической едой или напитком... подобно тому, как волшебное снадобье лекаря может продлить человеческую жизнь»*. Не случайно, сверхъестественное (боги, духи, демоны) наделяется гиперболизированными челове­ческими способностями: это супергерой, суперчеловек. Сверхъесте­ственное в мифологии оказывается всего лишь гиперчеловеческим.

Миф — это социокультурный феномен, выполняющий регуля­тивную, интегративную и социализационную функции в обществе, в том числе и современном.

Еще Э. Дюркгейм, анализируя тотемизм, распространенный у авст­ралийских аборигенов, отмечал, что тотемный медведь, волк и т.д. — это выраженный в сверхъестественной форме символ самой соци­альной общности, средство объединения всех членов общины в еди­ное целое. Наличие обожествленного общего предка, наделенного мифопоэтизированными способностями, становится исходным и решающим средством выделения этой общины, формирования соб­ственного отличия, «Мы — сознания»**.

* Вебер М. Социология религии (типы религиозных сообществ), с 102. ** См/ Дюркгейм Э Элементарные формы религиозной жизни Тотемическая система в Австралии. В кн ■ Социология религии: классические подходы Хре­стоматия.— М., 1994

362

Итак, миф — это яркая, чувственно насыщенная картина мира, способствующая очень ограниченному, неглубокому его понима­нию, но характеризующаяся высокой эмоциональной достоверно­стью, правдоподобием.

_МИф В современном обществе миф, соседствуя с бо-

в современном^лее рационализированными, осмысленными кар-
обществетинами мира, продолжает играть немалое значе-

ние в жизни людей. В каждом обществе существу­ет своя мифологически-эмоциональная картина мира, которая со­ставляет образно-мифологическую основу его духовной жизни.

Миф о героическом советском народе — это был не просто лозунг, но определенное видение своего народа, его истории, миссии. И, надо сказать, этот мифологический образ «работал», и довольно успешно, сплачивая советских людей, вызывая у них чувство эти­ческого превосходства, уважение к собственной истории.

В создании мифопоэтического восприятия в современном мире большую роль играют искусство, средства массовой информации, в особенности кино и телевидение.

Воздействуя на эмоциональный мир людей, формируя у них сугубо чувственное восприятие, современное кино, телевидение, литерату­ра руководствуются достаточно осмысленными целями и задача­ми. Поэтому миф в современном обществе, воплощенный в кино­фильм или книгу, всегда содержит те или иные рациональные (по­литические, нравственные и др.) установки и расчеты.

Нельзя забывать и о рекламе, которая стала сегодня одним из главных средств формирования мифологического восприятия жиз­ни, в частности материальных стандартов потребления. В этом слу­чае реализуются экономические установки и расчеты. Тем самым выявляется существенное обстоятельство: миф в современном об­ществе лишь внешне слаборационализирован — по сути он реали­зует определенные экономические, политические, нравственные установки, интересы.

Вместе с тем употребление слова «миф» в современном обще­стве нередко означает ложную, правдоподобную, но не истинную картину мира. С этим можно согласиться, если речь идет о мифах, «рассыпающихся в прах» при их рационально-интеллектуальной проверке на достоверность. Но нельзя считать, что мифология в современном обществе объединяет лишь надуманные, ложные мифы. Признавая особую роль эмоционально-чувственного (а не только рационального) восприятия мира, мы не можем не осознавать роль мифопоэтического, может быть, несколько возвышенного, воспри­ятия в жизнедеятельности современного общества.

Современный человек, наделенный не только разумом, но и чувствами и эмоциями, не может (и не должен) быть лишенным

363

мифопоэтического осознания мира. Однако главное в том, являет­ся ли мифологическое восприятие мира дополняющим моментом в его ориентации в современном обществе или доминирующим, по­скольку стратегически важная линия поведения человека должна быть рациональной и осмысленной.

Мифологическое сознание — колыбель духовной жизни челове­чества. Это прекрасный, но все-таки «сон наяву». И судьба челове­чества коренным образом зависела оттого, сможет ли оно развеять этот сон, сформировать иную картину восприятия и обьяснения мира.

Миф разрушался под натиском нескольких основных факторов. Во-первых, под воздействием интеллектуально-логических способ­ностей человека — развития письменности, возникновения науч­ных знаний (астрономии, медицины, математики), которые ранее были аккумулированы в храмах и составляли, как правило, моно­полию жрецов.

Во-вторых (и это особо важно), в результате усложнения соци­альной жизни: усложнялись взаимодействия людей, что требовало перехода от шаблонной малоосмысленной, автоматической регу­ляции к регуляции осмысленной, ориентирующей на всеобщие (эти­ческие) принципы.

М. Вебер очень точно заметил, что в греческой мифологии богиня правосудия Фемида, как и подобные боги в мифологических пред­ставлениях других народов, не была самой сильной и важной. «Эти­ческие притязания к богам растут со следующими моментами:

1) с ростом власти, с ростом притязаний к качеству правосудия;

2) с ростом рационального постижения мировых процессов...;

3) с ростом регламентации все новых типов человеческих отноше­
ний посредством... правил и зависимости людей от их соблюде­
ния;

4) особенно с ростом социального и экономического значения
надежности слова, данного другом, вассалом, должностным лицом,
партнером по обмену...*

Кроме того, и это в-третьих, в результате усложнения социаль­ной жизни углублялась социальная дифференциация, которая усиливала социальное различие между людьми, а это вело к иерар­хии, неравенству, а также к индивидуальному различению людей в общине, выделению личности, имеющей особые, дифференциро­ванные интересы, из общины.

Таким образом, человек и интеллектуально был готов жить бо­лее разумно, рационально. И реальная практика социальных взаи-

* Вебер М. Социология религии (типы религиозных сообществ), с 104. 364

модействий наталкивалась на бредовость, «иллюзорность» подоб­ных регуляторов поведения.

§ 2. Особенности и социально-историческая роль религии

Примерно с VIII по II в. до н.э. произошел важнейший перево­рот в духовной жизни человечества* — формирование качественно иной, религиозной системы представлений о мире.

Это не только предопределило магистральные пути развития отдельных народов, цивилизаций — думается, формирование у не­которых народов (но не у всех) религиозных представлений сдела­ло возможным то развитие человечества, его цивилизации, кото­рого оно достигло. Иными словами, не изобретя религию, человек не достиг бы высших ступеней общественного развития. религия и МИФ Рассмотрим особенности зрелой религии, ее от­личие от мифологических представлений о мире.

Общий знаменатель отличий и всего развития социально-исто­рических систем представлений о мире впервые сформулировали в социологии О. Конт и Э. Дюркгейм. Так, Э. Дюркгейм отмечает, что «цивилизация имеет тенденцию стать рациональнее и логичнее»**. М. Вебер превращает этот тезис в важнейшее положение своей со­циологической концепции — учение о нарастающей рационально­сти. Религия представляет собой важнейший, если не решающий, этап рационализации человеческих представлений о мире, а зна­чит, и рационализации человеческих взаимоотношений в мире. «Ра­ционализация проявляется в том, что деятельность индивидов ха­рактеризуется выбором все более адекватных методов, средств, путей достижения определенных целей и знаменует тем самым новую сту­пень свободы человека — свободы от мистики случая, от магии, т.е. нефункциональных средств в стремлении к целям»***. Религия — это этап на пути человека от «сна наяву» к целерациональной сис­теме представлений о мире, его «расколдовыванию», по выраже­нию М. Вебера, к рационализации мира.

Рационализация религией человеческих представлений о мире проявляется в следующем.

• Не умея еще обьяснить казуально доподлинно мир, обще­ство, его основные связи, иерархии, принципы взаимодействия, но осознавая их неодолимость, необходимость, независимость от

* Вслед за К Ясперсом этот период в современной социальной науке называ­ют осевым временем.

** Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии, с 271. *** Гараджа В.И. Социология религии. — М., 1996, с. 36

365

конкретных людей, религия четко делит мир на посюсторонний, зависимый от людей, данный им непосредственно в их ощущени­ях, и потусторонний, божественный, священный, где господству­ют независимые от людей Бог, Закон. Происходит раздвоение мира, придание потустороннему миру силы священного, требующего не­пререкаемого поклонения. Боги из мифологических сверхчелове-ков в религии преобразуются в идеальных, непогрешимых, обла­дающих пререгативой на абсолютную истину, святость логические (неодушевленные) конструкции, воплощающие в себе неодоли­мую логику явлений. Они вершители судеб, они судьи, наставники. Независимое от конкретных людей в религии нередко выступает в виде сверхъестественного, получает непререкаемый статус высше­го поклонения — «священного», «сакрального».

• Религия особым образом организует взаимодействие отдель­
ного человека с Богом и Святым Законом, Высшим Разумом. Ос­
лабляется его связь не только с природой, но и с общиной, инди­
вид превращается из автомата, повторявшего общинные шаблоны,
в человека, самостоятельно и ответственно регулирующего свое по­
ведение, апеллируя к Богу.

Религия предлагает каждому глубоко личностную регуляцию по­ведения через спасение души как следование особым всеобщим (ценностным) принципам этого священного мира.

Человек сам организует свою жизнь, благодаря чему достигает этического совершенства и благополучия. Он сам принимает реше­ние, осмысливает его, сопоставляет. Главное во взаимоотношении с Богом — этическое воздаяние, главный регулятивный механизм религии: через этические, признаваемые каждым как божествен­ные, священные требования линностно регулировать социальное поведение каждого, регулировать посредством совести, понятий долга, чести, ответственности.

И в этом великий смысл религии. Освятив, назвав божествен­ным то, что носит необходимый, независимый от людей и пока необъяснимый характер, религия обеспечивает личностную регу­ляцию поведения в социуме, преодолевает принцип полуживотной «стадности», преимущественно аффективно-малоосмысленной ре­гуляции на основе шаблонов.

• Религия организует жизнь не ситуативно-конкретно, а на ос­
нове устойчивых критериев, всеобщих (абстрактных) принципов о
должном, благе. Основу религиозной мотивации составляют обоб­
щенные понятия, формулы взаимодействия человека с другими
людьми. Религия связана с объяснением и регулированием поведе­
ния человека на основе трактовки «предельных конечных условий
человеческого существования» (термин, употребляемый М. Вебе-
ром, Т. Парсонсом и др.) — жизнь, смерть, смысл жизни. Эта ори-

366

 

енТация не конкретная, не ситуативная, а ценностно-этическая, обобщенно-абстрактная. Религия наделила жизнь человека ценнос­тями как всеобщими критериями, породила ценностно-осмыслен­ную регуляцию поведения.

Итак, религия, во-первых, «оторвала» проявлявшиеся в тысячах ситуациях определенные предпочтительные варианты связей от ситуации и конкретики, придав им характер абстрактных, обоб­щенных представлений о том, как следует жить, что ценить в жиз­ни; во-вторых, «освятила» эти обобщенные представления, заста­вив людей выполнять их не под страхом мести со стороны духов, а в силу совести, чувства долга; в-третьих, религия тем самым дала индивиду шанс самостоятельно соотносить себя с этими священ­ными ценностями, сопоставлять, взвешивать, выбирать.

• Существенным моментом является иерархия ценностей, норм регуляции поведения. Религия вырабатывает представления об осо­бо ценном и менее важном. Это придает социальной регуляции поведения достаточную гибкость, преодолевает однозначность, прямолинейность поведения «мифологического» человека, приво­дит к иерархизации санкций — возникает система санкций, разли­чающихся по интенсивности своего карательного и поощрительно­го воздействия*.

Эти черты, на наш взгляд, дают представление о религиозной системе представлений как идеальном типе, знаменующем важный этап процесса рационализации мотивационной деятельности чело­века**.

Конечно, данная рационализация носит исторический харак­тер, она не абсолютна, но религия более рационально, чем мифо­логия, организует духовную жизнь общества, личности.

Ориентация на обобщенные, абстрактные (а не конкретно-си­туативные) принципы, предполагающие активную мыслительно-интеллектуальную деятельность индивида, его личный, осознан­ный выбор, иерархизация значений, ценностей и санкций — все это крупный шаг вперед не только в области интеллектуального развития духовной жизни личности и общества, но и в области совершенствования практики социальных взаимодействий, пере­хода к ценностно-осмысленной регуляции поведения со всеми ее преимуществами.

* Подобная иерархизация в значительной степени плод интеллектуальных уп­ражнений священников, богословов, специально занимавшихся подобной ум­ственной деятельностью

** Вот почему не совсем верно было бы мифиологические верования называть религиозными, хотя подобное смешение носит постоянный характер, в том числе в науке Нередко мифологические верования называют архаическими религи­ями, элементарными формами-религии

367

Если бы человечество не придумало религию, оно вряд ли выш­ло из своего первобытного состояния. Благодаря религии был со­здан удивительно гибкий для своего времени механизм социальной регуляции.

Однако религия сохраняет необъяснимое, иррациональное, по­
тому что, как и мифология, неспособна эмпирически достоверно
доказать, обосновать необходимость следовать определенной логи­
ке социальных взаимодействий. Поэтому она вынуждена прибег­
нуть к утверждению священного как высшего, принимаего на веру.
К тому же религия во многом представляет собой качественное
развитие мифологического (мистицизм, ритуалы, обрядность, жер­
твоприношения и т.д.). Очищение религии (в которой главное —
служение этическим принципам, этическое воздаяние за подобное
служение) от мифологического (языческого), от ритуально-чув­
ственной мишуры, обрядности, жертвоприношения, языческого
понимания греховного как некоего табу, представлений о Боге как
эмоционально-чувственно осязаемом живом существе является ос­
новным направлением развития самой религии.
РЕЛИГИЯ КАК Общесоциологический анализ религии пред-

социальное полагает анализ двух моментов:

ЯВЛЕНИЕ • выявление ее неизменной, инвариантной

сущности. В.М. Гараджа называет это субстанци­ональным определением религии, имея в виду, что субстан­ция в философском понимании — сущность, то, что со­ставляет основу*;

• выявление функции религии, ее последствий для социоло­га — функциональный анализ религии как социального фе­номена.

Попробуем вкратце рассмотреть субстанциональные и функци­ональные аспекты религии.

Прежде всего подчеркнем, что религия (если даже остановиться только на мировых религиях) — крайне многоликое явление. К ми­ровым религиям М. Вебер относил «пять религиозных или религи­озно обусловленных систем регламентации жизни, число сторон­ников которых особенно велико: религиозная этика конфуциан­ства, индуизма, буддизма, христианства и ислама. К ним следует отнести в качестве шестой религии иудаизм, потому что в нем со­держатся решающие исторические предпосылки для понимания двух последних из названных мировых религий...»**.

* Гараджа В.И. Социология религии, с. 36.

** Вебер М. Хозяйственная этика мировых религий. В кн.: Избранное. Образ

общества — М., 1994, с. 43.

368

Общепринято (в нашей стране) идентифицировать религию со сверхъестественным, фантастическим. Вера в сверхъестественное, мистическое, чудо ощутимо проявляется в христианстве (непороч­ное зачатие, Воскресение, Богоявление и т.д.). «Однако на протя­жении веков в нем была выработана изощренная система рацио­нального обоснования веры, что сильно уменьшала объем допус­каемого сверхъестественного начала»*. Сверхъестественное в буд­дизме же проявляется гораздо слабее, лишь на низшем уровне мас­сового культа. Что же касается конфуцианства, то оно в принципе требует отказа, недопущения необъяснимых чудес и разумного обо­снования социальных порядков и морали.

Если в христианстве и исламе есть Бог как некое сверхъесте­ственное явление, то буддизм — это религия без Бога, Будда — это реальное историческое лицо. Конфуцианство создано конкретным ученым.

Единобожие тоже не является особенностью мировых религий.

Так, в странах Дальнего Востока, особенно в Японии, отмечается переплетение религий — конфуцианства, буддизма и даосизма, — которое на протяжении веков сложилось в органичную систему, отводящую каждому компоненту соответствующее место. Так, в Японии свадьбу могут праздновать под сводом храма одной ре­лигии, а инициацию мужчин — в рамках другой религиозной тра­диции.

Общим для всех мировых религий, т.е. субстанционными черта­ми религии, является следующее:

• утверждение конечных смыслов человеческого существова­
ния как системы иерархизированных ценностей;

• утверждение их как священных, непререкаемых, требующих
эмоционального (харизматического) поклонения, подчинения;

' • утверждение, что человек получает этическое воздаяние, суть которого в психологическом поощрении и спасении (все мировые религии — религии спасения). «Спасение выступа­ет как конечная цель религиозных усилий человека и выс­шее дарение со стороны Бога»**.

Если проанализировать эти общие моменты, можно обнаружить, что собственно религиозное заключается в признании священного и спасения как механизма религиозной регуляции социального пове­дения личности. Иначе говоря, религия — это система ценностно обоснованной регуляции личности (посредством утверждения ко­нечных истин бытия), признаваемая священной и выступающая в форме спасения (как самосовершенствования) личности.

* Ерасов Б С Социальная культурология Ч. 1. — М., 1994, с. 178—179.

** См.- Ерасов Б.С Указ, соч., с. 184—186; Ч. И, с. 28—41, а также¹ Аверинцев С.

Спасение. В кн.: Философская энциклопедия. — М., 1970. Т. 5, с. 107.

369

религия КАК Но религия существует не только как система

СОЦИАЛЬНЫЙ представлений, восприятия и объяснения мира.

ИНСТИТУТ

Основными элементами религии как институализированной си­стемы являются: • религиозные символы, идеи, трактаты, догматы, учения, зафиксированные в… • культ, эмоционально поддерживающий привязанность ве­ рующего к данной религии, вырабатывающий в нем рели­ гиозные…

Г

Неслучайно, поданным Я.И. Гилинского, повышенная девиан-тность в большей мере присуща представителям определенных со­циальных групп, имеющих определенные социальные возможнос­ти, перспективы, а также маргинальным социальным слоям, мо­лодежи в целом (маргиналам по определению).

Так, в Ленинграде коэффициент «криминальной активности» (частное от деления обследуемой социальной группы среди пре­ступников на ее долю в населении) оказался по убийствам следую­щим: 1,9 — рабочие; 0,17 — служащие; 0,28 — учащиеся; по тяж­ким преступлениям — соответственно 1,97; 0,16; 0,39; по кражам личного имущества — 1,06; 0,04; 0,66*. Причем по мере усиления опасности социально-классовая зависимость девиации возрастает, и наоборот. Так, воруют по мелочи (в магазинах) представители всех слоев; делают махинации с налогами представители высших слоев, а вот разбойное нападение, крупные кражи — это уже пре-раготива выходцев из низших слоев.

Итак, индивид, решающий, как достигнуть жизненного успе­ха, выбирает средства, которые ему доступны. Выбор одобряемых или неодобряемых средств зависит, во-первых, от доступности за­конных средств достижения целей (социальное положение, мате­риальное положение родителей, их связи и т.д.) и, во-вторых, от степени усвоения личностью одобряемых ценностей и норм пове­дения.

В соответствии с дихотомией «цели — средства» Р. Мертон выде­ляет формы адаптации индивида к социальной структуре (табл. 3).

Таблица 3

Типология девиации Р. Мертона

 

Способ адаптации	Одобряемые обществом цели	Одобряемые обществом средства
1. Конформизм	+	+
2. Инновация	+	—
3. Ритуализм	—	+
4. Ретритизм (бегство от действительности)	________	_________
5 Мятеж (бунт)	+(-)

Плюс — согласие, минус — отрицание.

* Гилинский Я.И. Социология девиантного поведения//СОЦИС. — 1991. — № 4, с. 76.

414

Конформизм предполагает добропорядочное поведение челове­ка, ориентированного на достижение жизненного успеха с помо­щью одобряемых средств (хорошее образование, престижная рабо­та, добросовестное исполнение своих профессиональных обязан­ностей — все это открывает путь к карьере, личному успеху).

Конформизм, по сути, не является девиацией. На тотальном конформизме подавляющего большинства граждан и основано ста­бильное общество. Но подобный жизненный путь реалистичен от­нюдь не для всех.

Индивиды, которые глубоко усвоили (и привержены им эмоцио­нально) одобряемые обществом цели в виде «жизненного успеха», но не имеют для их достижения необходимых условий (или считают их неэффективными), прибегают к различным инновациям.

В разряд инноваторов входят множество носителей девиантного поведения, в том числе нарушители закона, которые во имя жиз­ненного успеха нарушают одобряемые нормы поведения (вор, мо­шенник, взяточник, расхититель государственного имущества и т.д.).

Вместе с тем Р. Мертон обращает внимание на одно важное об­стоятельство социологического свойства. Подобные инновации для представителей низших слоев нередко являются единственным спо­собом достижения акцентируемых обществом целей. Их инновации сопряжены с крайними формами антиобщественного поведения, насилием, продажей наркотиков и т.д. Общество легко распознает подобные девиации и осуждает их. Другое дело — инноваторы-преступники «белые воротнички». Они, как правило, хорошо обра­зованны, воспитанны, их девиации трудно распознаваемы (напри­мер, уклонение от налогов). Как справедливо отмечает Р. Мертон, история крупных американских состояний переполнена весьма со­мнительными инновациями.

Говоря о «инновационной» девиации, следует иметь в виду, что социальные отклонения могут иметь для общества различные зна­чения. «Позитивные служат средством прогрессивного развития системы, повышения уровня ее организованности, преодоления устаревших, консервативных или реакционных стандартов поведе­ния. Это социальное творчество: научное, техническое, художествен­ное, общественно-политическое. Негативные дисфункциональны, дезорганизуют систему, подрывая подчас ее основы. Это социальная патология: преступность...»*

Позитивная девиация является необходимым условием измене­ния общества. Устаревшие нормы могут сдерживать развитие; по словам Я.И. Гилинского, в таком случае анормальной становится

* Гилинский Я.И. Указ. соч., с. 74.

«норма», «нормальны» же отклонения от нее (примеры подобной анормальности норм — законы, запрещавшие частную инициати­ву, предпринимательство, бытующее недоверие к частной собствен­ности на землю, фермерству).

Признаком анормальности нормы и нормальности отклонения от нее отнюдь не является распространенность подобных отклоне­ний (как сегодня распространено, к примеру, взяточничество чи­новников), а их негативный характер (несмотря на их распростра­ненность), дезорганизующий, разрушающий общество.

Ритуализм в полном смысле слова девиацией не является. К ри-туалистам относятся те, кто или отказались от целей жизненного успеха, или существенно снизили свои притязания, но не вышли за рамки дозволенных норм поведения. Как правило, это предста­вители тех слоев общества, для которых недостижим жизненный успех без инноваций. Данные люди должны или отказаться от цели, но не нарушать дозволенный порядок (это и есть ритуалисты), или решиться на инновации ради достижения целей.

Фактически в любом обществе конформисты и ритуалисты со­ставляют опору стабильности, порядка, противостоят хаосу непред­сказуемости. Но если конформисты активно утверждают цели и нормы данного общества, то ритуалисты представляют образчик покорности, вынужденного смирения, сверхуступчивости, дисцип­линированности.

Ретритизм — это бегство от действительности; представители данной девиации отказались как от общественно одобряемых це­лей, так и от одобряемых норм поведения. Они во всех отношениях ведут себя вне приличий, принятых в данном обществе. Есть вы­нужденные ретристы (психические больные), но социологов они мало интересует. Ретристы — это представители так называемого социального дна: бродяги, беспризорники, бомжи, нищие, алко­голики и наркоманы. Полностью выпадая из социальной системы (так как они не приемлют ни общественно одобряемых целей, ни одобряемых норм поведения), они попадают в этот разряд чаще всего поневоле. Постоянные поражения, жизненные неудачи в битве за «жизненный успех» приводят к пораженческим настроениям, полному отказу и от успеха, и от приличий. «Бегство завершено, конфликт устранен, индивид выключен из общества»*.

Социальное «дно» состоит из двух основных социальных типов: бывшие ритуалисты, которые в конце концов отказываются от норм приличного поведения, и те, кто стремился к жизненному успеху и даже чего-то достиг, но потерпел поражение.

* Мертон Р. Социальная структура и аномия//СОЦИС. — 1992 — № 5, с. 92. 416

Особую распространенность ретритизм получает в обществе, в котором в существенной степени нарушена устойчивость, интег-рированность социальных систем, произошло размывание ценнос­тей, норм, представлений о дозволенном. Ценностно-нормативная неопределенность, хаос провоцирует, облегчает отказ как от об­щественно приемлемых целей (которых нет в подобном обществе), так и от приемлемых норм поведения.

Выключение из общества становится более массовым и под вли­янием социальных, национальных, региональных катастроф (при­мер — беженцы).

Мятеж прямо противоположен ретритизму. Это отказ от целей, норм, одобряемых данным обществом, но предлагаются новые цели и нормы и идет борьба за их утверждение. Иначе говоря,,это разру­шение старой социальной системы и установление новой. Данная девиация, с одной стороны, дисфункциональна по отношению к данной социальной системе, а с другой стороны, конструктивна, так как стремится к утверждению новой системы.

В этом ее отличие от бунта — мятежа, который «притворен». Цели в принципе не достижимы, но желанны, что порождает: «1) смешанное чувство ненависти, злобы и враждебности; 2) ощу­щение собственного бессилия... 3) периодически возобновляющее­ся переживание беспорядочной враждебности»*.

Бунтарь выступает не против нынешней социальной системы, а против нынешних ее «кормчих». В этой борьбе за кресло он при­творно отвергает цели, нарушает нормы поведения (бунтует), но стремится лишь к установлению своего господства, не меняя соци­альной системы...

Социологи стремятся увидеть в бомже и добропорядочной се­мье, толпе бунтарей, сметающих все на своем пути, и непристой­ных делишках уклоняющихся от налогов нуворишей не просто всплески индивидуальных особенностей психики отдельных людей. Перед нами болезнь социальной системы общества, ценностно-нормативного механизма регуляции поведения. Именно противо­речия, сбои, неполадки в функционировании этого механизма выбрасывают на поверхность социальной жизни неудачников и во­ров, мошенников и наркоманов. Социология безжалостна в своем анализе общества. Общество лишь в воображении ученого идеально интегрировано, в реальности же даже относительно устойчивое, стабильное общество не лишено проблем, не говоря уже об обще­стве, которое переживает кризис.

Мертон Р Указ соч., с. 93.

417

0Щ<1Я СОЦИОЛОГИЯ

СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ

РЕГУЛЯЦИЯ

СОЦИАЛЬНОГО

ПОВЕДЕНИЯ В

СОВРЕМЕННОМ

ОБЩЕСТВЕ

Завершая анализ социокультурной регуляции по­ведения в современном обществе, предложим схе­му, в которой систематизированы все основные культурные инструменты организации социаль­ной жизни в современном обществе (рис. 1).

Глава XVIII. Социокультурный процесс

Фактически всем народам присущи определенные формы куль­туры, характеризующиеся самобытностью и специфичностью. Одна из поразительных черт культуры как явления — способность разви­ваться, изменяться и при этом сохранять свои особенности.

Никто не станет отрицать, что, например, мусульманская культура претерпела ощутимые изменения за последние десятилетия: те­перь в мусульманских странах не все женщины носят чадру; появи­лось светское образование, включая и высшее, во многих странах — государственное устройство с существенными элементами парла­ментаризма и т.д. Вместе с тем никто не станет отрицать и того, что для всех мусульманских стран характерны особые нормы взаи­моотношений, т.е. все нововведения, как правило, не выходят за рамки мусульманской культуры, сохраняя присущую ей самобыт­ность и целостность.

О чем это свидетельствует? Прежде всего о том, что социокуль­турный процесс, т.е. функционирование культуры как социального явления, представляет собой переплетение двух основных противо­речивых тенденций: тенденцию к сохранению, устойчивости, пре­емственности культуры и тенденцию к ее изменениям. Постижение основных механизмов функционирования культуры — одно из глав­ных условий понимания современного человека и общества. Ос­мысление культурного процесса предполагает анализ каждой из названных тенденций.

§ 1. Целостность культуры и механизмы ее воспроизводства

Термин «варвар», который широко использовался еще в Древней Греции, для греков и римлян имел как бы двойной смысл: чужезе­мец и дикарь, невежественный человек. Совпадение этих двух смыс­лов и значений отнюдь не случайно. Используя этот термин, греко-римляне оценили носителей иной культуры как представителей бо­лее низкой, по их мнению, ступени культурного развития. Этот, ка­залось бы, сугубо лингвистический факт можно рассматривать в дру­гом аспекте, имеющем серьезное социальное значение.

418

 

1. Греко-римляне оценивают то, что не соответствует их ценно­
стям и нормам, преимущественно как явления, свидетельствую­
щее о более низком уровне развития.

Причем это характерно не только для греко-римлян, но и для всех народов: по мнению мусульман, жители стран, в которых запреще­но многоженство, испытывают большие неудобства; обряд обреза­ния, по мнению людей, исповедующих христианскую культуру, явля­ется еще одним доказательством безжалостности, жестокости, при­сущей якобы мусульманам, и т д.

2. Все народы стремятся измерить культуру других народов, их
достижения «своим аршином»*, считая свой культурно-историчес­
кий путь и вариант развития единственно верным.

Отмеченные выше два момента остро проявлялись как два тыся­челетия назад, так и сегодня: согласитесь, что нас нередко удивля­ет или даже раздражает поведение людей иной культуры, их обы­чаи, стиль жизни и т.д. То, что не соответствует нашим нормам поведения, нашим ценностям, мы пытаемся оценить как неразум­ное, нецивилизованное, как признак отсталости.

ЭТНОЦЕНТРИЗМ, ЕГО ФУНКЦИОНАЛЬНО ЦЕЛЕСООБРАЗНЫЕ И ДИСФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ ФОРМЫ

Тенденция оценивать обычаи, ценности, нормы других культур с позиции воспри­ятия своей собственной культуры как цен­тральной называется этноцентризмом. Этот термин впервые ввел в научный оборот американский социологу. Самнер.

Этноцентризм может быть не только этническим (хотя чаще всего мы сталкиваемся с этой формой), но и групповым (например, упо­минавшийся возможный этноцентризм военных).

Очевидно, что этноцентризм порождается достаточно ощути­мыми различиями между культурами. Социологический анализ, стре­мящийся к идеологической нейтральности, выявляет глубинный характер этноцентризма. Ни один народ не может развиваться ус­тойчиво и стабильно, если не будет привержен принятым в дан­ной культуре нормам, ценностям, обычаям, т.е. с точки зрения социологии этноцентризм функционально целесообразен, поскольку содействует стабильности общности, ее развитию; вместе с тем в определенных условиях этноцентризм может быть дисфункциональ­ным, т.е. оказывать дестабилизирующее воздействие на развитие данного общества, общности.

Рассмотрим функционально целесообразные свойства этноцен­тризма. Исторический опыт показал, что народы, социальные груп­пы, которые обладают достаточно развитым этноцентризмом, от-

* Да и не только народы — например, нередко военные стремятся использо­вать нормы воинской службы и принятые там ценности в оценке деятельности научных коллективов, гражданских организаций

420

личаются устойчивостью, высокой сплоченностью, патриотизмом, способностью сохранять себя как общность, не поддаваясь асси­миляции. И наоборот, народы, социальные группы, которые не испытывают чувство гордости, эмоциональной приверженности своему языку, обычаям, традициям, своей истории, легко усту­пают в конкуренции, ассимилируют и т.д. Все это свидетельству­ет, что приверженность своей культуре, своей истории, тради­ции, языку является основополагающим условием интеграции народа, группы, формирования «Мы-сознания» и т.д. Поэтому не следует уклоняться от проявлений этноцентризма (в его разум­ных, функционально целесообразных формах) в реальной, по­вседневной жизни.

Вместе с тем этноцентризм может принимать такие деструктив­ные формы, как ксенофобия (страх и неприязнь к чужим обычаям, нравам), шовинизм (признание превосходства своей культуры, на­рода над другими культурами и народами). Подобные формы этно­центризма порождают целый ряд проблем, которые могут принес­ти вред самому народу, его интересам.

Во-первых, подобная абсолютизация этноцентризма лишает на­род необходимой доли самокритичности: чрезмерно восторженная оценка своей культуры не позволяет увидеть положительные сто­роны другой культуры, воспринимать и упущения в культуре свое­го народа.

Во-вторых (и это следует из первого), культура оказывается не­способной к преодолению своих несовершенств за счет, в том чис­ле, заимствования у других народов более эффективных образцов поведения. При чрезмерном этноцентризме такие качества других народов, как, например, деловитость, изобретательность, энер­гичность, предприимчивость, могут восприниматься как воровство, прохиндейство, торгашество и т.д.

В-третьих, крайний этноцентризм неминуемо порождает враж­дебность, конфликты с другими народами, группами в силу стрем­ления навязать им свои, «более передовые» нормы и ценности, что ведет к открытому протесту со стороны представителей других на­родов.

Итак, этноцентризм — явление для культуры неизбежное, но его формы существенно влияют на судьбу данной культуры, наро­да, социальной общности. Недостаточное развитие этноцентризма ведет к размыванию культуры, таит в себе опасность ассимиляции культуры в более устойчивую, интегрированную. Абсолютизация тормозит развитие культуры, делает ее невосприимчивой к ново­му, чревато конфликтами с другими народами, общностями.

Опираясь на исторический опыт и исследования социологов, антропологов, этнологов, сформулируем основные постулаты фун-

421

кционально целесообразного этноцентризма: «Я люблю и берегу ценности, нормы, обычаи моей культуры. Я им отдаю предпочте­ние, но считаю, что любая культура имеет право на существование и для ее представителей она самая лучшая в мире и они должны быть верны ей. Оставаясь безусловным приверженцем своей культу­ры, я признаю за другой культурой не только право на существова­ние, но и способность находить при решении каких-то вопросов более оптимальные решения. Сохраняя свою культуру, нам, воз­можно, следует что-то изменить в ней, что-то перенять у других». Функционально целесообразный этноцентризм оказывается орга­нично связанным с толерантным, уважительным, непредвзятым от­ношением к другой культуре, что является признаком развитости, уверенности в себе, открытости культуры. Благодаря этому культура становится восприимчивой к тому, что выработано в другой культу­ре. И наоборот неуважительное отношение к другой культуре, явля­ясь элементом дисфункциональных форм этноцентризма (шовиниз­ма, ксенофобии), делает ее малоподвижной, заскорузлой.

ЦЕЛОСТНОСТЬ КУЛЬТУРЫ И КУЛЬТУРНЫЙ РЕЛЯТИВИЗМ

Толерантное, т.е. уважительное, терпимое отно­шение к другим культурам утверждалось по мере углубленного изучения других культур как цело­стности, как упорядоченной системы обычаев, норм, ценностей. Анализу культуры как целостности посвящены работы видных социологов и социальных антропологов XX в. — Б. Малиновского, У. Самнера, Р. Бенедикт и др.

Отметим особую роль выдающегося исследователя, социального антрополога (в нашей стране эта область знания раньше называ­лась этнографией) Б. Малиновского, польского ученого, написав­шего основные работы в Англии.

Ранее исследователи рассматривали культуру как совокупность отдельных элементов, которые могут и должны быть объяснены, поняты исторически, т.е. как ступень, стадия развития общества. Причем эти отдельные элементы оценивались не с учетом той роли, функции, которую они играют в рамках данной культуры, а в контек­сте, относящемся ко всему человечеству (критерием же общечело­веческого чаще всего считался путь развития западной цивилиза­ции).

Б. Малиновский, одним из первых отвергнув такие принципы ана­лиза культуры, при котором ее элементы изымаются из конкретно­го контекста, настаивает на признании целостности культуры и вза­имозависимости, сопряженности элементов культуры, требует ин­терпретации той или иной культуры на основе анализа факторов, поддающихся наблюдению и синхронно согласующихся между со­бой*. Реализация данного замысла потребовала разработки и при-

* См ■ Малиновский Б Научная теория культуры Фрагменты // Вопросы фило­софии. — 1983. — № 2

422

менения соответствующих методов исследования, которые позво­ляли исследователю понять ментальность изучаемого народа, вос­принять характерную для него логику культурных форм и образова­ний, т.е. методов глубокого погружения.

Признание культуры как целостности является важнейшим ис­следовательским принципом для большинства современных социо­логов. В рамках целостного подхода к культуре становятся затрудни­тельными, если не полностью научно несостоятельными: а) по­пытка вырвать тот или иной элемент для анализа его роли и функ­ции из целостной системы данной культуры; б) сравнение и оцен­ка элементов той или иной культуры на основе критериев, ценно­стей и норм, выработанных в рамках другой культуры.

Например, кровная месть еще встречается у народов, для которых характерны определенный темперамент, эмоциональная возбуди­мость, а обязательной нормой поведения являются готовность по­стоять за свою честь, гордость, независимость. Учтем достаточную вероятность невысокого уровня раскрываемости преступлений, эле­ментов халатности, коррупции, непрофессионализма в деятельности органов охраны порядка, прокуратуры, суда неразвитых государств. В результате мы можем обнаружить, что обычай кровной мести ста­новится сильным элементом сдерживания от тяжких преступлений, и прежде всего убийств Иначе говоря, одни элементы уравновешены другими. По этой причине кровная месть сохранилась даже у многих народов Запада (вендетта на Корсике и Сардинии).

Признание целостности культуры, ее внутренней сопряженнос­ти делает необходимым при оценке тех или иных социокультурных явлений осуществление принципа культурного релятивизма, т.е. со­отнесения образцов поведения, нравов, присущих тому или иному народу, с типом культуры, ее внутренней логикой. Оценка отдель­ного элемента культуры (обычая или нормы, ценности или обря­да) возможна только в рамках данной культуры (например, много­женство не может быть понято, оценено в рамках христианства). Думается, культурный релятивизм должен найти применение как в процессе научного анализа, так и в ходе повседневных взаимных контактов представителей различных культур.

Вместе с тем нельзя считать культуру абсолютно целостной, по­лагать, что все ее элементы причинносвязаны, что, кстати, было характерно для Б. Малиновского. По утверждению П. Сорокина, «для этого надо еще доказать, что национализм не может существовать без всеобщего образования, Библия — без механических изобрете­нии, милитаризм — без всеобщего избирательного права и т.д.... Вся­кое логическое единство охватывает не всю культуру, а остается не­которое количество нейтральных или противоречащих ей систем»*.

Сорокин П Социологические теории современности —М., 1992, с 68—69.

423

Безусловным является причинно-логическое единство ядра куль­туры, определяющего ее своеобразие, менталитет, при наличии большей или меньшей свободы, нелогичности, случайности на периферии. И даже близкие культуры, например развивающиеся и активно взаимодействующие в рамках общеевропейской культур­ной традиции, долгие столетия удерживают характерные для них основные свойства.

Например, своеобразием германской культуры на протяжении мно­гих лет являются дисциплина и идеализм. Методом контент-анали­за было проанализировано 45 пьес немецких и американских ав­торов. Обнаружились поразительные национальные различия меж­ду прагматическим, индивидуалистическим, оптимистическим аме­риканским видением мира и более идеалистическим, абсолютистс­ким и пессимистическим — немецким*.

СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ Рассматривая проблему изменчивости-устойчи-
СЕЛЕКЦИЯ и вости социальных институтов, мы специально

иммунитет подчеркивали: общество как система предска-

зуемых самовозобновляемых взаимодействий — явление достаточно консервативное, незыблемое. И главным га-, рантом незыблемости общественных устоев, норм являются куль­турные механизмы, средства, оберегающие от чуждых проникно­вений, способных внести сумятицу, дезорганизовать жизнь обще­ства. Все, что несет в себе риск непредсказуемости, культурой воспринимается как непривычное, неприличное, ненормальное, ненадежное.

Сопряженность, целостность'культуры обеспечивается не «хит­ростью мирового разума» (Гегель), не «невидимой рукой истории» (А. Смит), а социокультурным отбором, селекцией. Любая культура стремится сохранить лишь то, что в целом соответствует ее общей логике, менталитету. Даже новые свои «приобретения», рождены ли они в недрах самой культуры или являются заимствованнными, с большой осторожностью отбираются с точки зрения совмести­мости с данной культурой.

Социокультурный иммунитет, или сопротивление культуры внут­ренне чуждым ей элементам, может проявляться в латентных и яв­ных формах.

Латентные формы — это наполнение заимствованных извне форм традиционным для данной социокультурной среды содер­жанием, например заимствованные (или навязанные) современ­ные формы политической организации общественной жизни, на­полненные традиционным содержанием родоплеменных отноше-

* См.: Тернер Р. Сравнительный контент-анализ биографий Вопросы социо­логии. Т. 1. № 1, 1992, с. 132.

424

ний, в результате чего демократическая фабула института прези-денства и самим главой государства, и народом воспринимаются как институт вождя — предводителя народа, обладающего непре­рекаемым пожизненным авторитетом; политические партии будут строиться по признаку землячества, кланов, являясь по существу родоплеменной организацией в борьбе за власть, парламент по сути является советом вождей и аксакалов племен и родов. Резуль­тат налицо: культура продолжает жить и воспроизводить традици­онные для себя модели политических институтов, но в причудли-' вых, заимствованных формах*. Весьма дискуссионен вопрос, спо­собствовало ли внедрение этих форм развитию культуры (в том числе политической) народа.

Явное, активное сопротивление культуры чуждым ей элемен­там — это проявление достаточно сильного социального иммуни­тета, защитной реакции. В этом случае восприятие новых явле­ний, их состыковка с устоявшимися элементами культуры — как правило, мучительный процесс, нередко сопровождающийся ос­трыми конфликтами, масштаб которых зависит от того, насколь­ко сильно эти нововведения затрагивают глубинные пласты куль­туры.

Относительно безболезненно обновляя свои периферийные эле­менты, культура демонстрирует достаточно сильную реакцию от­торжения, когда речь заходит о попытках изменить ее ядро (цен­ности, нормы, нравы), используя весь арсенал социальных санк­ций, вплоть до остракизма, моральной изоляции, превращения носителя подобных инноваций в изгоя. Забвение человеком наци­ональной культуры, ее обычаев, стремление пренебречь ими, живя по нормам другой культуры, которая для него может казаться бо­лее приемлемой, порождает недоверие к нему, отчуждение.

Во всех случаях общество сопротивляется вторжению в глубо­кие пласты своей культуры инородного элемента, непривычного, способного внести беспорядок. Данное сопротивление (причем не всегда адекватное реальной угрозе) — свидетельство особой забо­ты людей о культуре, сохранении ее самобытности, неповтори­мости, поскольку утрата культуры неминуемо ведет к распаду дан­ного социума, характеризующегося определенными традициями, своеобразием менталитета, норм и образцов поведения, т.е. тем, что выделяло данный социум из множества других, хотя террито­рия, люди, ее населяющие, их потомки сохраняются.

* Подобное является одним из примеров синкретической (эклектичной) фор­мы восприятия внешних образцов поведения, о чем речь пойдет в разделе, посвященном взаимодействию культур.

425

§ 2. Изменения в культуре

можно ли и стоит ли ОЦЕНИВАТЬ КУЛЬТУРНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ?

Социальный иммунитет, сопротивление культу­ры инновациям — для социолога факт неоспо­римый, как неоспоримо и то, что культура чело­веческого сообщества за многие тысячелетия сво­ей истории претерпела немалые изменения.

Но при этом обнаруживаются следующие про­блемы в социологическом осмыслении этих изменений.

Первое. Изменения в культуре бывают двоякого рода: а) изме­нения в развитии материальной культуры, технологиях (от колеса к ракете и от кольчуги до костюма), которые ощутимы, легко обнаруживаются и, как правило, однозначно толкуются; б) из­менения в развитии социальных норм, ценностей, традиций, ко­торыми люди руководствуются в своей жизни, которые для соци­олога представляют главный интерес. Но именно эти изменения, как правило, трудно поддаются однозначной оценке, проявляют­ся в неявной форме. Более того, социальные ценности, нормы особенно консервативны, что связано не столько с «отставанием сознания от бытия», сколько с самой функцией социальной куль­туры: обеспечить надежное, предсказуемое взаимодействие лю­дей друг с другом, устойчивость, стабильность социальных сис­тем. Ради предсказуемости и стабильности приходится жертвовать новыми идеями, которые вызовут неизвестную реакцию со сторо­ны партнеров.

Следовательно, изучая изменения в культуре, надо отдавать себе отчет в том, об изменениях какого сегмента культурных явлений идет речь.

Второе. Как интерпретировать изменения в культуре? Можно ли утверждать, что последующее в культуре всегда эффективнее, слож­нее, прогрессивнее, чем предыдущее?

Идея прогресса как позитивно направленной динамики социо­культурных процессов — одна из важнейших для человечества, по­скольку человек всегда совершает те или иные деяния, надеясь на улучшение своего положения.

Поэтому, начиная с древнегреческих мыслителей до Э. Дюрк-гейма, идея прогресса пронизывала труды всех известных соци­альных мыслителей. Первым, кто усомнился в ней, был Ф. Теннис, который отнюдь не восхищался современным обществом, сменив­шим общину.

Научно-фактуально (а не умозрительно) идея прогресса, эво­люции находит обоснование в трудах исследователей, которые ак­центируют внимание прежде всего на изменениях материальной культуры, технологии, уверенно утверждая, что в культуре суще-

426

ствует прогрессивная динамика — эволюция. Такова была пози­ция К. Маркса, который основой общественного развития считал развитие производительных сил. Близкую к этой идею высказывал У. Огборн (теория культурного лага), выделявший материальную и нематериальную (адаптивную) культуру, которая изменяется го­раздо медленнее, «запаздывает», но общее направление эволю­ции определяется развитием материальной культуры. Л. Уайт, дру­гой яркий представитель эволюционных идей, заявлял, что «тех­нология выступает как независимая переменная, социальная сис­тема — как зависимая переменная». На основе анализа развития материальной культуры он приходит к выводу о позитивной эво­люционной динамике изменений в культуре, общий знаменатель которых — более эффективное использование энергии*.

Подобная эволюционистски-прогрессистская точка зрения се­годня вызывает немало возражений. Оппоненты подтверждают, что современный человек живет материально богаче, комфортнее, чем 10—20 веков назад. Но сегодня даже этой, казалось бы, очевидной уверенности противостоит идея «пределов роста», основанная на данных о нарастающей экологической катастрофе, безудержной урбанизации и т.д. В социальной же культуре обнаружить явные при­знаки прогресса в XX в. крайне сложно, потому что именно к XX в. относятся сталинский ГУЛАГ, две мировые войны, использование атомной бомбы, более 100 миллионов убитых в глобальных конф­ликтах, тирания и диктатура всех видов и т.д.

* Можно привести и другие аргументы, опровергающие оптимизм эволюционно-прогрессистских взглядов. Анализируя историю раз­вития институтов, мы отмечали, что раннее средневековье в Запад­ной Европе являло собой (в том числе по признанию Т. Парсонса) безусловный шаг назад по сравнению с древнегреческой демок­ратией полиса и универсализмом государственного устройства Древнего Рима.

И. Уоллерстайн отмечает, что, как показывает история, социальные процессы поворачивают вспять, замедляются, приостанавливаются и даже останавливаются вовсе. Столь же далеко от истины опти­мистическое предположение о том, что процессы развития непре­менно приводят к последующим улучшениям. Во многих отношени­ях более поздние стадии развития человеческой истории вряд ли могут считаться лучшими, чем более ранние**. Более того, нередко продвижение по одному направлению порож­дает откат по другому. Так, демократизация в нашей стране, ликви­дация тоталитарного режима привела к росту бездуховности, кор­рупции, нестабильности.

* См.: подробнее' Уайт Л Энергия и эволюция в культурной антропологии:

В кн.: Антология исследований культуры. Т. 1. — СПб., 1997.

** Цит. по Штомпка П. Социология социальных изменений, с. 240—241.

427

Третье. Желая изменить социальные порядки, люди надеются улучшить их. Но всегда ли наступает улучшение? Превышает ли улучшение тот возможный вред, который принесло это измене­ние? Всегда ли новое проходит проверку временем, воспринимает­ся последующими поколениями как «улучшение, совершенное пред­ками»?

Иными словами, «прогресс всегда соотносится с ценностями,
т.е. это не чисто описательная, детальная, объективированная кон­
цепция, а скорее, ценностная категория. Один и тот же процесс
может квалифицироваться по-разному в зависимости от предпола­
гаемых ценностных предпочтений, которые совершенно различны
у разных индивидов, групп, классов, наций»*. Поэтому социолог
воздерживается от широкого использования оценочных по смыслу
слов «прогресс», «эволюция», используя (идеологически) нейтраль­
ные «социокультурное изменение», «динамика».
основанияИтак, человек, как правило, склонен восприни-

культурных^мать сложившийся мир, социальные явления и

измененийсобытия в фокусе уже усвоенной им культуры,

системы ценностей, как приемлемые, нормаль­ные. Но означает ли это, что люди во всех случаях, независимо от степени удовлетворенности сложившимися условиями, восприни­мают мир, господствующие в нем ценности, нормы, порядки как безусловные, не подлежащие пересмотру и изменению? Что спо­собствует изменениям в культуре и обществе, побуждает к выходу за рамки принятого, нормального в рамках данной культуры?

Основное внимание уделим изменениям принципов, норм, ре­гулирующих социальные отношения между людьми.

Реальным импульсом к культурным изменениям является не­удовлетворенность социального субъекта своим социальным поло­жением, теми или иными правилами игры, утвердившимися в об­ществе, которая может быть малоосознаваемой, а может приобре­тать форму решительного протеста. Но во всех случаях изменения в культуре небеспричинны.

Подобная неудовлетворенность возникает в силу разных обстоя­тельств: ощущение невозможности физически выжить в предлагае­мых условиях (экология и уровень жизни, интенсивность труда, психологические нагрузки и т.д.), сравнение своего нынешнего социального положения (социальной защищенности, престижнос­ти, уровня жизни) с прежним, с положением иных социальных слоев, иного народа и т.д.

Не случайно в изолированных обществах социальная жизнь мало­конфликтна — в частности, потому, что невозможно сравнить свою

* Штомпка П. Социология социальных изменений, с. 50—51. 428

жизнь, устройство общества с жизнью другого народа. Отсутствие внешнего примера, возможности сравнения укрепляет представле­ние о незаменимости сложившихся устоев, принципов, порождает смирение, пассивность. И наоборот, расширение межкультурных связей дает возможность сравнивать свое общество, свои нормы, свой уровень жизни с условиями жизни других людей, что повыша­ет критичность и создает ситуацию, способствующую развитию чув­ства неудовлетворенности.

В возникновении неудовлетворенности сложившейся системой норм, правил игры, огромную роль играет агитационно-пропаган­дистская деятельность пророков, духовных лидеров, политических деятелей, партийных вожаков, газет, телевидения, которые под­талкивают людей к сравнениям и интерпретируют результаты этих сравнений.

Но неудовлетворенность, хотя и необходимое побудительное, но недостаточное условие для культурных изменений. При отсутствии социокультурной идеи, проекта и социокультурной готовности субъек­тов к организации своей жизни на новых принципах, неудовлетво­ренность масс ограничивается протестом в разных его формах (в том числе в форме бунта). В этом случае культура воспроизводится, т.е. воспроизводятся модели деятельности (политической, экономичес­кой), регуляторы социальных связей, социальные институты.

Так, долгие столетия крестьянские войны не могли перешагнуть через идеи монархии, веру в доброго царя. Подобное характерно не только для российской истории. В Китае в XIV в. в результате всенародного восстания было свергнуто правление монгольской династии Юань, но предводитель восстания основал новую динас­тию китайских императоров Мин, которая правила страной вплоть до середины XVII в.' Налицо повторение политико-культурных форм, представлений о желательном способе организации политическо­го устройства. В данном случае мы не затрагиваем проблемы, по­чему не были преодолены традиционные представления о жела­тельном политическом устройстве.

Изменения в культуре, т.е. формирование новых для данного
общества идей, способов деятельности, норм поведения и ценнос­
тей, вызывается двумя взаимодействующими группами причин:
внутренними, возникающими и реализующимися в процессе само­
развития данного общества, его культуры, и внешними, возника­
ющими в процессе взаимодействия с другими культурами.
саморазвитиеОсобое значение имеет продуцирование новой
культурыкультуры (точнее, ее элементов) путем самораз-

вития. Этот вариант всегда имеет огромное значе­ние. Социальный иммунитет, этноцентризм обусловливают такое положение вещей, что именно имманентные изменения культуры в наименьшей степени дезорганизуют культуру, позволяют новому органично синтезироваться со сложившимся, упорядоченным.

429

Саморазвитие культуры осуществляется в нескольких формах.

1. Выход человека за рамки привычных, традиционных образцов
деятельности, норм и т.д. происходил и происходит нередко неосоз­
нанно, спорадически, стихийно.

Взять, к примеру, технологические изобретения. На протяжении длительного времени, когда наука была отделена от производства, совершенствование техники было вплетено в ткань самого про­цесса материального производства: случайное изменение угла че­канки неожиданно могло дать большую глубину и выразительность; случайная добавка в глину нового компонента могла улучшить ее прочность; случайно подобранный состав клея, внесение нового компонента могли сделать его более долговечным и т.д. Получен­ный эффект, к которому автор невольного изобретения, может быть, и не стремился, побуждал к закреплению соответствующего при­ема, метода, навыка; случайное превращается в регулярное, сис­тематическое.

Но могут ли быть стихийные самоизменения в социальных нормах, правилах игры и т.д.? На ранних этапах развития общества закреп­ление многих шаблонов поведения происходило, наверное, путем стихийного отбора приемлемого варианта отношений, связей (не всегда самого эффективного). Думается, что даже сегодня проис­ходит стихийное саморазвитие социальных правил, норм, традиций, моды. Ведь очень часто в моде утверждается не то, что задумал кутюрье, а то, что случайно было использовано человеком, а затем осмысленно закрепилось как образец.

Или возьмем сложившееся стихийно, но известное всем москви­чам правило: проходить в середину вагона метро, если не надо выходить на следующей остановке. Человек, нарушающий это пра­вило, наверняка приезжий.

В современном обществе, в котором социальное поведение ре­гулируется в основном ценностно-нормативным механизмом, пред­полагающим осознанный выбор, роль стихийных форм саморазви­тия ограничена.

2. Ведущее значение в развитии культуры приобретает сознатель­
ная деятельность по изменению культуры и общества, предполага­
ющая разработку принципиально новых проектов, подходов, ин­
новаций.

Особую роль в развитии науки, технологий сыграли великие ученые, конструкторы (Галилей, Ньютон, Эйнштейн, Циолковс­кий и др.), в искусстве, литературе — гениальные творцы (Фидий, Микеланджело, Рублев, Бетховен, Толстой и др.). В области мора­ли, политики, экономики, в выдвижении новых ценностей, норм социальных взаимоотношений аналогичную роль сыграли пророки. Употребляя вслед за М. Вебером слово «пророк», социолог не пы­тается ни иронизировать, ни выказывать трепетное благоговение перед известными личностями, чьи идеи и деятельность ускорили развитие общества, его культуры.

430

Пророчество представляет собой переход за границы привычно­го в самой сложной, но во многом решающей сфере культуры, в которой инновации даются с особым трудом, — регулировании социальных связей и отношений.

Обладая уникальным творческим даром, т.е. даром социальной фантазии, предвидения, предвосхищения возможных положитель­ных эффектов, пророки выдвигают идеи или в религиозной фор­ме, или в форме более или менее строгих логических теорети­ческих построений. Они предлагают новые пути решения самых сложных вопросов социальной жизни в виде как моральных за­поведей, проповедей, учений, так и манифестов, программ, трак­татов. Не все пророчества сбываются, не всегда наступает обе­щанный эффект — пророчество в этом случае становится лже­пророчеством.

Имена многих пророков вошли в сокровищницу мировой культуры: Будда, Моисей, Конфуций, Иисус, Магомед и др., — потому, что они заложили основы ведущих тенденций развития мирового социо­культурного процесса, предложили ценности, которые соотносят человека с конечными условиями его существования. Идеи каж­дого из них на многие столетия предначертали перспективы той или иной культуры, определили ее смысловое ядро, самобытность, «наделили человечество знаниями о высших ценностях и ориенти­рах исторического процесса», по выражению А. Тойнби.

Другие пророки — это люди, деятельность которых сыграла ог­ромную роль в решении отдельных вопросов общественной жизни, например Солон, Перикл, сыгравших решающую роль в становле­нии демократии в истории человечества, отработке ее основных механизмов и др.

Пророки и «национального» масштаба, и общечеловеческого, осознав реальные противоречия, с которыми столкнулось обще­ство, впервые не только предложили своему народу (а может быть, и группе народов) более совершенные методы регулирования со­циальных отношений, их организации, но и попытались внедрить, распространить свои идеи и убедить людей в их правоте, используя свою харизму, авторитет, а иногда и власть.

Р^ассматР^{ивая п}Р°б^лемы саморазвития культу-
и закреплениеР^Ы' ^ВЫД6^{ЛИМ еш}-^е одну проблему — распростра-
КУЛЬТУРНЫХнение культурных новшеств и их закрепление, в

ИННОВАЦИЙрезультате чего происходят культурные измене-

ния.

С этой целью воспользуемся моделью распространения культу­ры в современном обществе А. Моля* (рис. 1).

* См ■ Моль А Социодинамика культуры. — М., 1984, с. 94.

431

 

Основу данной модели составляют четыре основных фактора: личность — микросреда — средства массовой информации — мас­сы (макросреда). При функционировании культуры в обычном ре­жиме (на схеме этот вариант обозначен обычной линией, связыва­ющей все эти четыре фактора) основная задача всех элементов, функционирующих в данном режиме, — поддержание принятого образца.

При функционировании культуры в режиме инновации (на схе­ме этот вариант обозначен пунктирной линией) картина существен­но усложняется.

• Начинается процесс инновации с творческой личности, ко­
торая, являясь частицей общества, восприняв его культуру, благо­
даря своему интеллекту, индивидуальным особенностям, собствен­
ному опыту, умению видеть то, чего не заметили другие, выдвига­
ет инновацию, изобретает новый культурный образец.

• Творческая личность распространяет изобретение в своей бли­
жайшей микросреде — бригаде, семье и т.д. Микросреда придирчи­
во оценивает инновацию с точки зрения ее эффективности по срав­
нению с принятым образцом.

Таким образом, в микросреде происходят первое распростране­ние изобретения и первая конкуренция (с уже имеющимся образ­цом поведения). Если изобретение стоит того, чтобы идти на ломку старого порядка вещей, микросреда отбирает и закрепляет новый образец поведения. В принятии предлагаемого образца поведения как желательного большое значение имеет не только его сущность, но и степень неудовлетворенности микросреды старыми порядка­ми, а также авторитет инноватора в данной микросреде.

«В том случае, если образец устраивает членов малой группы, он принимается... На этом распространение культурной нормы или ценности может закончится»*. Очень часто можно наблюдать нор­мы, которые характерны только для определенной семьи или ка­кого-либо рабочего малого коллектива и не распространяются на большую социальную совокупность. Для дальнейшего распростра­нения культурного образца необходимо, чтобы он, во-первых, имел ценность и значимость в пределах большой группы или общества; во-вторых, он должен быть растиражирован и доведен до массовой аудитории с помощью средств массовой информации.

• Итак, судьба инновации теперь существенно зависит от того,
попадет ли она в макросреду, будучи растиражированной с помо­
щью средств массовой информации. Инновация сначала попадает в
банк идей, предлагаемых в обществе новых вариантов культурных
образцов, и в зависимости от того, сочтут ли владельцы и работни-

^: Фролов С С Социология, с 54

433

ки средств массовой информации данное культурное изобретение нужным и полезным для широкого круга людей (с точки зрения интересов держателей средств информации), она будет отобрана из банка идей в ходе новой, второй конкуренции с другими идеями, вариантами, имеющимися в этом банке.

Средства массовой информации «вбрасывают» инновацию в мак­росреду. Начинается второе распространение идеи. Различные сред­ства массовой информации продвигают чаще всего различные ин­новации. В макросреде происходит конкуренция различных предло­жений, культурных изобретений, идей. Отзывчивость масс на ту или иную инновацию (как и в микросреде) зависит как от степени неудовлетворенности масс старыми порядками, содержания само­го проекта, так и от авторитета инноватора, его харизмы, степени его поддержки со стороны авторитетных в массах деятелей, средств массовой информации (насколько последние сумели убедить, что данная инновация самая приемлемая, эффективная).

Став достоянием культуры масс, инновация обретает черты ус­тойчивого образца, который транслируется через механизмы соци­ализации личности. Круг замкнулся..

Сделаем ряд обобщений относительно всех этапов продвижения инновации от творческой личности к культуре масс.

Первое. Процесс распространения и принятия культурных изме­нений весьма сложный. На пути нового стоят такие социальные силы, как социальный иммунитет, многократная конкуренция с другими идеями, многократный отбор воспринимаемого как наи­более приемлемого. Лишь минуя все эти преграды, культурное изоб­ретение имеет шанс закрепиться, стать культурным образцом, стан­дартом.

Второе. Принятие микро- и макросредой нового изобретения не означает воплощения изобретения в том виде, как предложила твор­ческая личность. Микро- и макросреда, принимая эту идею, что-то перерабатывают, уточняют, делают новые акценты и т.д. Культур­ное изменение (как реально утвердившееся изобретение) всегда есть продукт коллективной творческой деятельности. Талантливый индивид придумывает образец, а общность (в одном случае микро­среда, в другом — макросреда) оценивает, примеривает, коррек­тирует, принимает, распространяет и утверждает его как стандарт поведения, т.е. как явление культуры.

Каждый новый образец сталкивается с определенной реакцией прежней, устоявшейся культуры: абсолютное отторжение (в этом случае изменения не происходят); синкретизм (т.е. эклектичное соединение, сочетание в рамках культуры абсолютно разнородных элементов, образцов); адаптация, при которой происходит орга­ничное (взаимное) приспособление инновации и системы ранее

434

сложившихся стандартов (для этого во многом и осуществляется корректировка предлагаемого новшества, сглаживание острых уг­лов, расстановка приемлемых акцентов и т.д.).

Поэтому конкретное изобретение, культурное новшество, вне­дряясь в одну культурную систему, может породить одни результа­ты, а внедряясь в другую — совсем иные.

В одной культуре внедрение свободного рынка может породить всплеск инициативы, самостоятельности и ответственности, в дру­гой — рост коррупции, злоупотреблений служебным положением. Ведь культурное новшество должно быть адаптировано в старую систему, которая, используя механизмы селекции, социального им­мунитета, этноцентризма, приспосабливает это новшество к себе, корректирует его. И это крайне важно иметь в виду реформаторам, планирующим изменения в обществе.

Третье. В процессе распространения и закрепления культурных изменений в современном обществе весьма велика роль случайно­сти. Творческая личность инициирует изменение, предлагая нов­шество, — но всегда ли находятся такие творческие личности? Мож­но ли сказать, что инициируемое новшество всегда является са­мым лучшим, самым эффективным вариантом? Можно ли утверж­дать, что в банке идей всегда содержатся все возможные варианты? Можно ли сказать, что средства массовой информации всегда вы­бирают наиболее эффективный вариант из этого банка идей? Мож­но ли утверждать, что наиболее эффективный вариант будет про­двигаться в массовую культуру наиболее авторитетными, харизма­тическими деятелями?

Конечно, нельзя рассматривать любое изменение культуры как чисто случайный процесс. Общество готово воспринять то или иное новшество лишь в условиях неудовлетворенности сложившимся положением вещей. В культуре сильно развит социальный иммуни­тет против необоснованных беспричинных изменений. Но в том, какие новшества внедряются и закрепляются в культуре масс, об­наруживается немалая доля случайности. Конечно, становясь впос­ледствии достоянием культуры как системы, новое институализи-руется, обретает характер утвержденного, разделяемого, непрере­каемого, нормального. И вряд ли кто-нибудь сумеет (или посмеет) это утвердившееся, закрепленное назвать случайным, неожидан­ным, недетерминированным (необусловленным).

Роль случайного, неожиданного в социокультурных изменениях нельзя недооценивать. В этом отношении интерееен анализ про­цесса возникновения капитализма, восходящего приблизительно к 1450 г. и охватывающего пространство Западной Европы, осуще­ствленный видным американским социологом И. Уоллерстайном*.

* См.: Уоллерстайн И. Социальное изменение вечно? Ничто никогда не изме­няется?//СОЦИС — 1997. — № 1, с 15—17.

435

Он отмечает, что к этому времени произошел коллапс трех основ­ных социальных институтов, на которых покоилась феодальная сис­тема: сеньориальной власти (ввиду демографического спада и не­хватки трудовых ресурсов крестьяне получили возможность требо­вать коренного улучшения экономических условий), государства (про­изошел резкий упадок доходов), церкви (в результате ослабления собственного экономического положения и всеобщего кризиса вла­сти). При таком глубоком кризисе обычно происходит обновление правящего слоя — как правило, благодаря вторжению извне (по­добное было не раз, в том числе в Китае). Но внешнего вторжения не произошло, и в Западной Европе события приняли другой обо­рот — появилась принципиально отличная от феодальной капита­листическая система.

Подобное развитие было непредвиденным. Но почему это произош­ло? Ведь предпринимательский слой существовал задолго до об­суждаемых событий, но никогда не допускалось, чтобы он стал ве­дущим. Капитализм выступал здесь, так же как и в других местах, полуподпольной (альтернативной во многом) культурой, которая не могла вдруг стать настолько сильной, чтобы приобрести доминиру­ющий характер. Однако в условиях, с одной стороны, глубочайшего кризиса общества, его основных институтов, а с другой стороны, невозможности обновления правящих элит путем внешнего втор­жения история «приоткрыла на мгновение (возможно, беспреце­дентно) «ворота», и капиталистическая сила быстро проскользнула через щель. И также быстро консолидировалась. Есть все основа­ния рассматривать произошедшее как нечто экстраординарное, неожиданное и, безусловно, недетерминированное»*.

Сделанные нами обобщения процесса распространения и зак­репления культурных изменений применимы как к процессам им­манентного саморазвития культуры, так и к изменениям культуры в результате взаимодействия с другими культурами. И в том и в другом случае культурные изменения происходят не беспричинно, а в силу неудовлетворенности людей сложившимся порядком ве­щей; и в том и в другом случае культура сопротивляется изменени­ям, призывая на помощь этноцентризм и социокультурный имму­нитет; и в том и в другом случае результаты внедрения новшества могут кардинально различаться.

изменения*" Заимствования в процессе развития культуры

культурмогут реализоваться как внутри определенной

в результате ихкультуры, обеспечивая распространение образ-ВЗАИМОДЕЙСТВИЯцов культуры среди данного народа, так и в ходе социального взаимодействия культур различных обществ, народов, т.е. кросс-культурного взаимодействия. Несмот­ря на отдельные различия реализации механизмов внутри- и кросс-культурного заимствования, между ними есть много общего.

* См : Уоллерстайн И. Указ. соч., с. 17. 436

При внутрикулыпурном развитии распространение новых ценно­стей образцов поведения, присущих одному слою общества, на другие социальные группы всегда является весьма важным факто­ром развития культуры социума. Рассматривая системы ценностей (гл. II, § 4), мы указывали на то, как прагматичные ценности пред­принимательского слоя России обогащали систему ценностей дво­рянства.

Заимствования в процессе кросс-культурных связей всегда играли большую роль, но в последние два столетия приобретают все воз­растающее значение в исторической эволюции многих культур. Труд­но представить развитие той или иной страны, ее науки, техники, социальных идей, политических институтов, исскусства и литера­туры (не говоря уже о моде) без фактора кросс-культурного заим­ствования.

Это дало основание некоторым социологам и антропологам счи­тать заимствование культур основой развития человечества. Причем чаще всего речь идет о нескольких центрах культуры, из которых волнами распространялись эти «базовые культуры».

2. Вместе с тем, не отрицая огромного значения заимствования (извне) культурных идей, норм поведения и т.д., следует учесть, что состоявшееся в результате заимствования изменение есть ре­зультат синтеза внешних идей, образцов и внутренних факторов раз­вития первоначальной культуры.

Социальный иммунитет, социокультурная селекция, с одной стороны, а с другой стороны, неудовлетворенность сложившейся культурой, признание необходимости изменений оказывают огром­ное влияние на степень восприятия внешних идей и образцов. «Про­никновение новых идей — это не автоматическое приложение к некоему типу культуры, но мощный стимул ее развития»*. Вне­шний пример, как правило, становится лишь мерилом того, «как можно было бы это сделать, который рождает сомнения в совер­шенстве и незаменимости тех или иных принципов организации общественной жизни, правил приличий, норм поведения»**. Во всех случаях подсмотренное еще не есть элемент культуры. Оно дол­жно быть освоено данной культурой, соответствовать ей (в той или иной мере), и лишь в этом случае оно может стать ее устойчивой и неотъемлемой составляющей.

С другой стороны, состоявшееся изменение в немалой степени зависит от того, принудительно, вынужденно или добровольно за­имствуется культурный элемент, т.е. от метода внешнего воздей­ствия на культуру.

* Боас Ф Эволюция или диффузия? В кн : Антология исследований культуры. Т. 1.—СПб., 1997, с. 344. ** Там же.

437

3. Заимствование культуры происходит в процессе социальных
связей. Поэтому следует говорить соответственно как о внутри-,
так и о кросс-культурных контактах и культурных взаимодействиях.
Культурные контакты, как правило, не обусловливают серьезные
культурные изменения. Культурные взаимодействия предполагают
иной тип культурных связей — сопряженная регуляция, система
обмена культурными ценностями и т.д. Примером такого взаимо­
действия являются (на кросс-культурном уровне) связи между на­
родами-соседями, а также народами, близкими этнически или
объединенными общей системой ценностей (славянские народы,
христианский мир). Примером внутри культурного взаимодействия
являются культурные связи между жителями города и села и т.д.

4. В современной науке существуют разночтения по поводу трак­
товки понятий «диффузия», «аккультурация», «ассимиляция», «адап­
тация» и др., описывающих основные процессы и результаты вне­
шних заимствований культуры*. Так, британские исследователи тя­
готеют к тому, чтобы все процессы культурных взаимодействий
называть аккультурацией, а диффузию — ее результатом. Амери­
канские же ученые стремятся рассматривать диффузию как взаи­
модействие преимущественно добровольное, отграниченное от ак­
культурации, «где явственно ощущается фактор насилия, включая
как непосредственное применение насилия, но также элементы
давления, связанные с угнетением, принудительным внедрением
новых целей, и психологический прессинг, вырастающий из вос­
приятия людьми своего угнетенного положения»**.

Не углубляясь в лабиринты научных дискуссий, будем в данной работе придерживаться следующего толкования соответствующих понятий.

Родовым понятием является взаимодействие культур, которое в случае добровольного протекания процесса целесообразно на­зывать диффузией. Если во взаимодействии есть элемент принуж­дения, его следует называть аккультурацией, которая предполага­ет неравноправие культур, одна из которых является донорской (доминирующая культура), а другая реципиентной (подчиненная культура).

Культурные взаимодействия могут породить различные резуль­таты:

• ассимиляция, т.е. полное принятие одной культуры другой, в результате чего происходит растворение одной из культур в другой;

* См.: Билз Р. Аккультурация. В кн.' Антология исследований культуры. Т 1. —

СПб , 1997.

** Там же, с. 350

438

• адаптация, т.е. соединение изначальных и заимствованных
элементов в гармоничное целое;

• нередко наблюдается синкретичный (эклектичный) резуль­
тат, т.е. сохранение противоречащих друг другу установок,
которые примиряются в повседневности сообразно с теми
или иными обстоятельствами;

• отторжение, т.е. неприятие идей, образцов поведения иной
культуры.

5. При любом виде культурного взаимодействия (в большей или меньшей степени) происходит сопряжение двух культур, взаим­ный обмен ценностями. По данным социологических исследова­ний, даже в условиях аккультурации (в частности, процесса влия­ния «белой» американской культуры на индейцев, чернокожих аме­риканцев) чаще всего имеет место взаимовлияние (транскультура-ция), причем донорская культура заимствует (как правило, не­осознанно) лишь то, что ей необходимо и целесообразно (в част­ности, негритянский джаз и т.п.).

В процессе глубокого взаимодействия Запада и Востока (которое происходит в форме как диффузии, так и аккультурации) в после­дние века не только Восток заимствовал многое у Запада, но и Запад, испытывающий серьезные моральные проблемы, многое за­имствовал у Востока, его морального опыта — например, идеи не­насилия, ненасильственного неповиновения, распространение вос­точных религий среди части молодежи западных стран и т.д. Чем регулярнее, глубже взаимодействие культур, тем ощутимее их взаимовлияние, которое наиболее явно проявляется в ходе куль­турного взаимодействия между народами-соседями (сходство тра­диций, обычаев, музыки, кухни, норм поведения и т.д.). Это взаимо­влияние может усиливаться при общности религии, близости этни­ческих корней, но и при отсутствии этих факторов оно проявляется достаточно зримо (например, у народов Закавказья, Северного Кав­каза, включая русских, там проживающих).

Таковы общие принципы культурных взаимодействий. Рассмот­рим их проявление в зависимости от добровольного, вынужденно­го или принудительного характера культурных взаимодействий.

добровольное Добровольное заимствование культуры — это за-
ЗАИМСТВОВАНИЕ имствование, побуждаемое внутренними интере-
культуры сами, желаниями самого субъекта. Так, сегодня

многие страны, порвав с тоталитаризмом, ищут пути своего дальнейшего развития, заимствуя отдельные идеи, цен­ности, принципы политического устройства, модели деятельнос­ти, примеряясь к ним, соотнося их с собственным историческим опытом. Внутрикультурные добровольные изменения имеют еще

439

более широкое распространение: сельская культура немало заим­ствует у городской, рабочая молодежь — у студенческой и т.д.

Добровольное заимствование имеет ряд особенностей.

Каждая культура в условия добровольных культурных взаимо­действий отбирает в другой культуре лишь те элементы, образцы, которые способствуют решению се собственных проблем, в чем есть необходимость, выявлена неудовлетворенность, и закрепляет лишь приемлемые для данной культуры образцы.

Благодаря этой избирательности (которая является проявлением механизмов социальной селекции культуры) «заменяются» элемен­ты, более не соответствующие тенденциям развития самой культу­ры, сдерживавшие ее эволюцию. В подобных условиях заимствова­ние способствует развитию общества. Вместе с тем, как правило, заимствованное адаптируется к данной культуре, минимизируя воз­можно наносимый ей ущерб, не деформируя грубо ее первооснов. Естественно, это отнюдь не означает, что данный процесс проис­ходит бесконфликтно, поскольку, как уже отмечалось, культура, как правило, обладает немалым социальным иммунитетом, защит­ными ресурсами, но конфликты в этом случае разрешаются внутри самой культуры путем органичной адаптации нового элемента к устоявшейся социокультурной системе.

Об избирательности процесса добровольного заимствования сви­детельствует следующее.

Фактически все страны мира заимствовали у Запада индустриаль­ные технологии и способы организации промышленности. Но от­нюдь не все заимствовали нормы и принципы западной морали. Особенно это относится к Японии, которая использует, с одной сто­роны, западные технологии, а с другой стороны — традиционную систему моральных ценностей, образцов поведения. Иначе говоря, заимствуется лишь то, в чем есть необходимость, что приемлемо. Приведем противоположный пример: попытки заимствования За­падом японского опыта. Япония отличается от Запада организаци­ей социальных связей на производстве, системой стимулирования труда, чему японцы приписывают немалое значение при объясне­нии моральной ответственности рядовых сотрудников, их вовлечен­ности, заинтересованности в делах фирмы и т.д., что приносит эф­фект в решении производственных дел, значительно повышает ка­чество производства. Это подтолкнуло западные страны к заим­ствованию японского опыта. По свидетельству Э. Гидденса, речь шла о следующих элементах: 1) система «принятия решения сни­зу». В японских фирмах работники могут консультироваться друг с другом, а также с вышестоящими руководителями, которые встре­чаются с рабочими и обсуждают политику правления (на Западе существует четкая иерархическая вертикаль, цепь команд, осуще­ствляемых сверху вниз); 2) более широкая специализация японс­ких служащих, которые могут, работая на одной и той же фирме, несколько раз менять направления своей деятельности (на Западе человек специализируется на одной специальности, профессии);

440

3) обеспечение японским служащим пожизненной трудовой заня­тости со стороны крупных корпораций; 4) разрешение не только производственных, но и непроизводственных проблем японских слу­жащих в корпорации, «в семье», ввиду чего нет четкого различия деятельности индивидов внутри и вне организации. Европейцы в «погоне» за повторением японского эффекта попыта­лись внедрить эти явления. Но в западной культуре, которая также обладает иммунитетом, избирательностью, большинство этих эле­ментов не дало эффекта. Однако исследования, проведенные на японских заводах в Британии и США, показали, что система «приня­тия решений снизу» действует и вне культурной среды Японии*, но, будучи включена в другую среду, культурную систему, наверняка приобретает определенные особенности.

Вынужденное заимствование культуры сочетает
вынужденное _{в ce}g_{e элементы} внешней добровольности и внут-
КУЛЬТУРЫ реннего принуждения. Этот вариант заимствова-

ния преимущественно возникает в тех ситуаци­ях, когда представители той или иной культуры (сегодня это чаще всего мигранты — как из одной страны в другую, так и из села в город) оказываются вынужденными принять другую культуру — не на основе добровольного выбора, а как условие включения в иную социокультурную среду, что делает вынужденное заимствование ак­культурацией.

В подобных случаях следует говорить о наличии донорской и реципиентной групп в культурном взаимодействии. Реципиентная группа вынуждена перенимать нормы и принципы поведения, ов­ладевать моделями деятельности, которые обеспечивают выживае­мость в новой среде. Насколько быстрым и глубоким будет заим­ствование, произойдет ли полная ассимиляция в новой культуре, зависит от ряда обстоятельств.

Культура — это «язык» социальных связей. И если нет общнос­ти, в рамках которой «старые» нормы, принципы могут воспроиз­водиться, то культура быстро распадается. Вот почему для сохране­ния культуры важное значение имеет сохранение общности (се­мья, землячество, община), в рамках которой данная культура могла бы выполнять свою роль как регулятора социальных связей.

Стремление к сохранению своей культуры, ее самобытности прояв­ляется и в том, что эмигранты одной национальности стремятся устроиться на работу к своим землякам, которые могут делать для них какие-то исключения, давать привилегии; это стремление мо­жет проявиться и в ориентации молодежи к вступлению в брак только с членами своего землячества, своей национальности. Все это проявления защитной реакции представителей данной культу­ры в условиях угрозы их ассимиляции, стремление сохранить объе­диненными усилиями свою культуру.

* См/ Гидценс Э Социология, с. 257—277.

441

Как показал опыт, в зависимости от степени развитости защит­ных способностей, соответствующих традиций той или иной куль­туры ассимиляция реципиента в рамках донорской культуры может быть полной или частичной. Но как бы прочно ни придерживалась семья своих национальных традиций, как бы сплоченно ни жили члены общины, они в главном подчиняются нормам, образцам по­ведения донорской культуры. Более того, могут возникнуть проти­воречия между стандартами, на которые ориентируется человек, работая на производстве, и нормами отношений с земляками, в семье. Иными словами, может возникнуть синкретичный (эклек­тичный) эффект.

Многое из того, что проявляется в ходе вынужденного кросс-культурного заимствования, характерно и для соответствующих внут-рикультурных процессов, например для аккультурации сельских жителей в городе. Конечно, тот факт, что заимствование происхо­дит в рамках одной культуры, делает его менее драматичным и конфликтным, однако селяне при установлении межличностных контактов все же тяготеют к людям, выросшим в аналогичной сель­ской среде (и не обязательно к землякам).

ПРИНУДИТЕЛЬНОЕ ВНЕДРЕНИЕ (НАВЯЗЫВАНИЕ) КУЛЬТУРЫ

Существует два варианта принудительного внедре­ния культуры: а) кросс-культурное — в результа­те порабощения (в том числе колониального) народа и стремления навязать ему чуждые куль­турные нормы, нравы, традиции; б) внутрикуль-турное — принудительное навязывание одной социальной группой людей, приобретших политическую власть, своей идеологии ос­тальной части общества.

Внешнее принуждение может и не сопровождаться навязывани­ем культуры. Угнетение народа может ограничиться выплатой дани, признанием политической и экономической зависимости, уста­новлением общего колониального управления страной, предо­ставлением колонизаторам заметных экономических и политичес­ких привилегий. В других случаях зависимость (политическая, эко­номическая) может сопровождаться принудительным навязыва­нием культуры поработителя, подавлением местной националь­ной культуры, принудительной ассимиляцией народа. Это навя­зывание может осуществляться как во внешне лояльных формах (поддержка миссионеров, предоставление привилегий для осуще­ствления ими своей деятельности, предоставление преимуществ тем, кто владеет языком, культурой нации угнетателя, ограниче­ние возможностей для развития национальной культуры и т.д.), так и в принудительных формах (переход системы образования на учебники, учебные программы, которые ретранслируют иную куль­туру, запрет на ведение делопроизводства на родном языке, ис-

442

кусственное внедрение правового регулирования там, где ранее царствовал обычай, адат и т.д.).

Во внутрикультурных взаимодействиях, как правило, захват вла­сти сопровождается принудительной обработкой умов в духе идео­логии, системы ценностей, выражающей интересы социального слоя, на который опирается группа людей, захватившая власть: запрет на распространение какой-либо другой идеологии, жесткая цензура, преследование диссидентства, возведение концлагерей, запреты на профессии для людей, разделяющих ценности иной культуры, и т.д.

Яркой чертой принудительного заимствования является заим­ствование не того, что считала необходимым культура реципиента (что характерно для добровольного заимствования), а того, что считает необходимым донор. Право выбора принадлежит домини­рующей культуре, которая для осуществления своих целей может принудить культуру перенять важнейшие элементы своей культуры. Конечно, и в этом случае реципиентная культура в чем-то по-сво­ему трансформирует внешнюю принудительную инновацию. Созда­ние полиции, уголовного права по образцу западноевропейских в реальности оказывается мало похожим на образцы, сохраняя ощу­тимые особенности реципиентной культуры.

Конечно, не все навязываемое донорской культурой оказывает­ся вредным для реципиентной культуры, кое-что подчиненная куль­тура может перенять у донора и добровольно, пытаясь решить свои проблемы. Но в данном случае мы хотели бы обратить внимание на следующее. Что касается ядра культуры (нравов, обычаев и т.д.), навязываемые донорской культурой образцы могут нарушить цело­стность культуры реципиента, его внутреннюю логику. Так, реши­тельное отбрасывание традиционно-аскриптивной регуляции, ис­кусственное внедрение регуляции, основывающейся на достижен-чески-универсалистских принципах не раз и не два приводили к серьезным деформациям реципиентной культуры. Искусственно внедряемые элементы, которые часто поддерживаются ресурсами власти, нарушают принятый порядок, в результате наблюдается рост аморальности, воровства, коррупции — ведь старые, понят­ные регуляторы «унижены» новой властью, а новые правила, нор­мы непонятны.

Эффект навязывания культуры, глубина принудительной асси­миляции народа зависит как от силы принуждения захватчика (в том числе физического насилия), культурного подавления, так и от способности порабощенного политически и экономически на­рода отстоять свою культуру, его сплоченности вокруг.националь-но-культурной идеи (Рим латинизировал почти все народы, во­шедшие в состав империи, но не смог культурно подавить еврейс-

443

Г

кий народ; известны безуспешные попытки «онемечивания» запад­ных славян, «отуречивания» юго-западных славян).

Современный мир, его культура, сформировались отнюдь не только мирным путем, но и огнем, и мечом. Так, во многом благодаря при­нуждению, навязыванию культуры распространилось мусульманство. Но сегодня даже потомки народов, которые до принудительного принятия мусульманства были христианами, вряд ли могут себя представить вне мусульманских ценностей, норм шариата и т.д. Мусульманство стало основой их восприятия мира, фундаментом культуры. Конкистадоры мечом и кровью утверждали католицизм в Центральной и Южной Америке.

Причем следует учесть, что даже в этих случаях порабощенная, умирающая культура способна оказать обратное влияние на куль­туру поработителя. Это влияние может проявиться достаточно быс­тро, а может оказать кумулятивный эффект, может ограничиться сугубо внешними изменениями, затронув лишь верхние слои об­щества, или распространиться на широкие массы. И нередко на­род, проигрывая в военно-техническом отношении, оказывается победителем в социокультурном. Варвары поработили и разрушили Рим, но использовали римское право и политический опыт при налаживании собственной политической организации обществен­ной жизни.

Во внутрикультурном взаимодействии подавление культуры преж­де всего связано с деятельностью тоталитарных режимов. В нашей стране в горниле гражданской войны, концлагерей, массовой эмиг­рации, цензуры, преследования инакомыслия были уничтожены целые пласты многообразной культуры — все принудительным об­разом было сведено к субкультуре городского пролетариата.

Современная культура человечества — результат функциониро­вания культуры как социального явления, взаимодействия, соци­альной селекции, социального иммунитета, с одной стороны, а с другой — развития культуры за счет как саморазвития, так и заим­ствований, взаимовлияния. Все это породило многообразие куль­тур, которое является важным фактором жизни современного че­ловека.

§ 3. Многообразие культур

Говоря о культуре, мы обращаем внимание прежде всего на многообразие ее конкретных вариантов. Человеку, наверное, про­ще было бы взаимодействовать с другими людьми, если бы в мире утвердилась одна культура: многих разногласий и конфликтов мож­но было бы избежать, — но почему-то не хочется жить в таком

444

скучном, унылом и однообразном мире. Ведь взаимодействуя с людьми другой культуры, человек невольно выявляет нечто новое для себя, обнаруживает удобства, преимущества норм, традиций, способов деятельности другой культуры, что способствует измене­ниям, улучшениям. Поэтому жить в условиях одной культуры не только скучно, но и нежелательно, даже опасно. Отсутствие внут­реннего многообразия, дифференциации — это свидетельство не­способности данной системы к развитию, застоя.

Чем богаче многообразие культур, тем богаче арсенал идей, представлений, норм, способов деятельности, культурных предло­жений, которые могут быть использованы. В этом отношении внут­реннее многообразие всегда признак развитой адаптационной спо­собности, способности к развитию той или иной системы, идет ли речь о человечестве в целом или об отдельном обществе. Вместе с тем нельзя и абсолютизировать принцип дифференциации, внут­реннего многообразия — оно не должно угрожать сохранению це­лостности системы.

Многообразие культур мы рассмотрим в двух аспектах:

• многообразие культур в масштабах человечества с акцентом
на социокультурных суперсистемах;

• внутреннее многообразие культур отдельного общества, народа
с акцентом на субкультуры.

социокультурныеА^нализ великих культур человечества (так их суперсистемы.называли О. Шпенглер и Н. Бердяев), или ло-запад и востоккальных цивилизаций (А. Тойнби), или боль­ших культурных систем и суперсистем (П. Со­рокин) всегда привлекал пристальное внимание философов и ис­ториков. Но с конца XIX в. он приобрел как бы «второе дыхание», будучи подкрепленным новыми наблюдениями, новой системой аргументации научных теорий. Большинство исследователей (преж­де всего О. Шпенглер, Н. Данилевский, А. Тойнби) особое внима­ние уделяли различиям между цивилизациями, определенным груп­пам народов, близких друг другу географически, стремились выде­лить повторяющиеся этапы, циклы развития подобных цивилиза­ций. Так, согласно А. Тойнби, динамика цивилизации (ее возник­новение, рост, «надлом», упадок и разложение) определяется за­коном вызова географической, исторической ситуации и ответа, который может дать данная цивилизация, прежде всего — ее твор­ческое меньшинство*.

В современном мире мы обнаруживаем две основные социокуль­турные тенденции, идущие из глубины истории, взаимодействую­щие, обогащающие друг друга, но вместе с тем сохраняющие свою

См ' Тойнби А. Постижение истории. — М., 1993.

445

целостность и самобытность: Запад и Восток. Объясняя своеобра­зие Запада, отметим особую роль христианства. К. Ясперс отмечал, что из иудейства были заимствованы религиозные импульсы и пред­посылки, от греков — философская широта, ясность и сила мысли; от римлян — организационная мудрость в сфере реального. Он так­же подчеркивал, что в отличие от Китая и Индии, которые в куль­турном отношении всегда были очень замкнуты и «продолжили в своей жизни собственное прошлое», Греция выходила за эти рам­ки, отправляясь от чуждого ей прошлого восточных народов. По­этому западный мир обеспечил непрерывность в формировании образованности*.

Считается, что Запад и Восток — эти две великие мировые тра­диции — выявляют свои различия при решении конечных вопро­сов бытия, что, соответственно, определяет основные акценты в понимании конкретных задач, путей их решения, иными словами, переопределения мира и себя в нем.

На основе работ современных философов, социологов, культу­рологов попытаемся хотя бы в общей форме обозначить эти две великие мировые культурные традиции ценностных приоритетов. Эти традиции прежде всего проявляются в следующем:

• Отношение к человеческой личности. В соответствии с запад­
ной традицией человек есть начало и творец мира, его «Я» является
центром мироздания. Соответственно, главная задача человека —
самовыражение и самореализация, приоритет личности как глав­
ного творца, уважение прав личности.

Восточные же религии основываются на идее ложности инди­видуальных форм духовной жизни, культивируют идею отказа от личного «Я» в пользу безличного абсолюта, подчинения личных интересов судьбе, абсолюту, государству, обществу.

• Отношение к миру, реальности. Западная традиция склонна под­
черкивать активное отношение человека к условиям своего суще­
ствования, внешнему миру, в том числе социальному. Западный
человек воспринимает мир как арену своей деятельности, ему свой­
ственна решительность во взаимоотношениях с внешним миром.
Ориентация на успех, достижение, предприимчивость — осново­
полагающие алгоритмы его жизни. Именно западному человеку из­
вестна идея и реальность политической свободы, демократии, воз­
никшая в Греции и более не возникавшая долгое время нигде.

Восток скорее предпочитает доктрину «недеяния» во внешнем мире, «вписывание» в естественный порядок вещей, уход в себя. В рамках восточной традиции возникает идея о поиске нирваны как подлинного смысла бытия человека, предполагающего, в частно-

* Ясперс К. Смысл и назначение истории —М., 1991, с. 82—84. 446

сти, абсолютную отрешенность от внешнего бытия, отсутствие стра­сти, жажды жизни, исключающую необходимость обращения к внешнему, утверждающую покорность. Для Востока в целом харак­терна не столько ориентация на внешнее обустройство жизни, сколь­ко на внутреннее духовное виртуозное (по словам М. Вебера) само­совершенствование.

• Отношение к возможностям разума. Для Запада характерны ни перед чем не останавливающаяся рациональность, которая от­крыта силе логической мысли и эмпирической данности, прагма­тизм.

Восток тяготеет к интуитивному познанию, чем и обусловлены традиционные для Востока медитация и самовнушение. Знание на Востоке носит скорее чувственно-практический характер, понима­ется как интуитивное овладение, интуитивная мудрость, а не как абстрактно-логическая доказательная система представлений.

Конечно, это лишь беглый и контурный абрис двух великих куль­турных традиций. Как мы уже отмечали, идет диалог, взаимодей­ствие между двумя великими культурными традициями, сохраняю­щими, тем не менее, ощутимые своеобразие, самобытность.

Нередко называют и другие различия двух традиций. В частно­сти, указывается на то, что Восток — традиционалистская культу­ра. Следование традициям жить так, как было принято, — важней­шая ценность для Востока, что, соответственно, предопределяет невысокую динамичность восточного общества. Но традиционализм может быть воспринят не как специфика (самобытность), отличи­тельная особенность восточной культуры, а как определенный этап социально-исторического развития Востока. Ведь традиционализм, как, кстати, и общинность (связанная с сельским укладом жизни), был характерен и для культуры Запада до периода Ренессанса, Ре­формации и индустриализации и т.д. Поэтому нельзя утверждать, что в рамках западной культуры вообще не может идти речь о тра­диционализме. Точнее было бы сказать, что в современной запад­ной культуре традиционалистская мотивация (да и общинная) пред­ставлена ощутимо слабее (поскольку во многом изжита), чем в во­сточной.

Анализируя различия между Востоком и Западом, мы постоян­но вынуждены решать, что является социально-историческими раз­личиями и что является различиями, порожденными собственной спецификой Запада или Востока, т.е. что является отсталостью, а что — самобытностью.

Приведем примеры из современной японской жизни — чем они порождены: социально-историческими особенностями современ­ного этапа развития японского общества или самобытностью япон­ской культуры?

447

1. «Японцы очень заботятся о произведенном на других впечатле­
нии. Они во многих случаях определяют свое поведение в зависи­
мости от того, что скажут окружающие: похвалят или будут ругать.
Поэтому в японском языке появилось такое трудно переводимое
слово «сэкэнтэй» — впечатление, производимое на людей, благо­
пристойность, репутация. Но японца интересует мнение не всех
людей, а лишь близкого круга лиц. В Японии очень большое значе­
ние придается разделению людей на знакомых и незнакомых. Счи­
тается, что в обществе незнакомых можно вести себя как угодно.
Не стыдно купить без очереди билет, если в этой очереди нет зна­
комых. Японцы не соблюдают чистоту в общественных местах, не
относятся бережно к общественной собственности, не являющейся
собственностью их групп. В человеческих отношениях они могут
обойтись очень невежливо с незнакомым человеком и причинить
ему неприятность»*. По признанию одного из японских исследова­
телей Ц. Кэндзо, характерная для японцев склонность разделять
«своих» и «чужих», «поступать как все», восходит к земледельческой
общине, к клановому характеру общества**.

2. Сотрудник Института культуры при Японской радиовещательной
корпорации И. Есихика, проведя социологическое обследование 3600
японцев, исследовал проявления национальной психологии в со­
временной речевой практике японцев. Респондентам было пред­
ложено назвать свои любимые слова. Самыми популярными оказа­
лись слова «усилие» и «терпение» (26,8% опрошенных), затем «спа­
сибо», «преданность», «характер» (натура)", «любовь», «согласие», «со­
чувствие», «дружба» и «доверие»***.

На наш взгляд, если в первом примере мы имеем дело с при­знаками традиционалистски-общинной организации социальной жизни, то во втором — со спецификой, самобытностью японской культуры. Причем (и это особенно следует подчеркнуть) в реаль­ной жизни эти две составляющие тесно переплетаются, взаимо­действуют, взаимодополняют и выступают в тесном и органичном единстве, предстают как единая целостная культура.

РОССИЯ В МИРОВОМ СОЦИОКУЛЬТУРНОМ ПРОСТРАНСТВЕ

Одной из наиболее актуальных проблем совре­менной отечественной социальной науки явля­ется осмысление культуры России в мировом социокультурном пространстве, в том числе в ракурсе двух великих мировых культурных тра­диций. Выявление сущностных составляющих феномена российс­кой культуры является важным условием формирования самосоз­нания россиян, определения особенностей социокультурной орга­низации российского общества и т.д.

^: См.: Социоку/ь.турные исследования о Японии — М., 1981, с. 118—124. ' Там же., с. 125 '**Тамже, с. 110.

448

Возникновение этой проблемы восходит к дискуссии «славяно­филов» и «западников». Начало научному изучению особенностей российского социокультурного пространства и российской циви­лизации положила книга Н.Я. Данилевского «Россия и Европа» (1869). Являясь одним из основоположников учения о глобальных цивили­зациях, Данилевский вводит термин «российская цивилизация», подчеркивая, что российская культура с присущими ей приорите­тами и стандартами является суперсистемой, что «Россия — это не просто страна, а часть света» (по выражению Николая II), культура которой и по масштабам распространения, и по глубине своеобра­зия, самобытности позволяет ей фактически выступать как особый культурный мир (цивилизация).

В 20—30-х гг. XX в. российские ученые-эмигранты выдвинули идею «евразийства». Обоснование «евразийства» с позиции концепции многовариантности (мультилинейности) исторического процесса было дано Н.С. Трубецким. Россия рассматривалась как особый зам­кнутый культурный регион — Евразия, пространственно, истори­чески и духовно слитый с азиатским ареалом.

Происходящие в нашем обществе реформы, идущие трудно и противоречиво, вновь остро ставят вопрос об особенностях рос­сийского общества, его культуры, которая во многом определяет пути и возможности нашего дальнейшего развития.

Для ответа на столь вахшые в научном, политическом и даже практическом отношении вопросы в науке пока не накоплен дос­таточный фактуальный и аналитический материал. Сегодня анализ российской цивилизации носит во многом умозрительно-философ­ский, в чем-то идеологический характер. В этих дискуссиях не всег­да разводятся социально-исторические особенности российской культуры и ее самобытность, специфичность. Сопоставление с дру­гими мирами (цивилизациями) носит нередко пропагандистский характер.

Существуют следующие позиции.

«Западническая». Российская цивилизация рассматривается как запаздывающая по отношению к Западу. Западный путь развития рассматривается как единственное и последовательное выражение общечеловеческих тенденций развития. Подобные взгляды объеди­няют «западников» XIX в. и реформаторов начала 90-х гг.

«Славянофильская». Отрицается отставание от Запада и отстаива­ется самобытность российской цивилизации — ее духовность, мо­ральная направленность, что выгодно отличают ее от западной куль­туры. В частности, указывается на такие самобытные черты, как общинность и соборность, способствующие преодолению индиви­дуализма. (Но где здесь самобытность, а где социально-историчес­кая особенность российской цивилизации?)

449

15 Общая социолси ия

«Антиномийнал» (условное название). Делается акцент на анали­зе внутренних «непримиримых» противоречий российской культу­ры, которые, как считают сторонники этой позиции, обрекают ее на аморфность и непоследовательность, а принадлежащую подоб­ной культуре систему социальных взаимодействий наделяют непред­сказуемостью, нестабильностью, господством произвола власти и т.д. По утверждению Н. Бердяева, Россия соединяет в себе Запад и Восток как два потока мировой истории, и это соединение пре­вращает ее отнюдь не в некий интегральный вариант, а в арену столкновения и взаимодействия двух потоков мировой истории — Востока и Запада*.

Представители «антиномийной» позиции отмечают, что исход­ная характеристика русской культуры состоит в том, что в ней от­ражается пограничное положение России между двумя континен­тами и цивилизациями — Европой и Азией, Западом и Востоком. Это промежуточное положение имеет не только исторический, но и социокультурный, этнический характер. На территории России с первых шагов становления российской культуры и государственно­сти шло глубокое взаимодействие славянских, тюркских, угрофин-ских народов, их культур и религий. При этом сам русский народ занимал огромную территорию, проживал в самых различных при­родно-климатических условиях, входил в контакт с народами, ис­поведующими самую различную культуру и веру. Это также способ­ствовало чрезмерной вариативности обычаев, обрядов, образцов поведения. Промежуточное положение между Западом и Востоком, взаимодействие с обоими этими началами в самых разных формах и противодействие им обусловили глубокую противоречивость рус­ской культуры, ее раздвоенность и внутренний раскол, постоян­ные перемены во внутренней (от реформ к консерватизму) и внеш­ней (от союза с Западом до противостояния ему) политике**.

Конечно, в любой культуре можно обнаружить противоречия, несостыкованности приоритетов, создающих разнообразие нацио­нально-духовной жизни: индивидуализм — коллективизм, смире­ние — бунт, галантность — мужественность, сентиментальность — жесткость***. Подобные противоречия вполне обоснованы — ведь в зависимости от ситуации, области деятельности мы можем делать акцент на досуге или работе, доброте или жестокости. Более того, наличие подобных противоречий, присущих любой сложной сис­теме ценностей, как уже отмечалось в предыдущих главах, позво-

* Бердяев Н.А. Русская идея//Вопросы философии. — 1990 — № 1, с. 78

** Проблемам раздвоенности русской культуры посвящены рыботы А С Ахие-

зера, Б.С Ерасова, Ю.М. Лотмана и др.

*** «Хризантема и меч» — таково название книги Р Бенедикт о Японии

450

ляет культуре проявлять большую гибкость, легче адаптироваться к ситуации. Это не непримиримые противоречия, а различные тен­денции, которые могут сочетаться в зависимости от ситуации и области применения. При этом в целом не нарушается соразмер­ность, целостность культуры и в то же время ее самобытность.

Но в русской культуре, по мнению Б.С. Ерасова, «наряду с эти­ми антиномиями постоянно присутствуют устойчивые черты прин­ципиального разрыва: между природно-языческим началом и высокой религиозностью; между культом материализма и привер­женностью к возвышенным духовным идеалам; между всеохватной государственностью и анархической вольницей, духом свободы и покорностью и т.д.»*. Наличие подобных непримиримых тенденций делает культуру неустойчивой, неспособной дать целостную, ин­тегрированную картину мира. Личность получает в подобной куль­туре противоречащие друг Другу, но считающиеся при этом одина­ково приемлемыми предуказания. Подобная «антиномийность» ве­дет к тому, что культура с трудом реализует одну из важнейших своих функций — интеграцию общества, несет в себе зримые зерна его раскола, перманентных конфликтов ценностей, атомизации, при которой автономия личности легко трансформируется в анар­хическую безответственность, сочетающуюся со страхом, неуве­ренностью в себе.

Проблема «российской цивилизации» требует серьезного и не­предвзятого исследования философов, социологов, культурологов. Лишь поняв свою культуру своей страны, ее традиции, ценност­ные приоритеты, стандарты поведения, мы можем анализировать пути развития российского общества, формулировать реалистичес­кие, выполнимые задачи, которые будут поняты и реализованы российским народом.

СУБКУЛЬТУРЫ

«Единство через многообразие» — вот краткое выражение сути культурной жизни общества. Куль­тура любого современного общества представляет собой совокуп­ность различных субкультур, которые взаимодействуют, сочетают­ся друг с другом, сохраняя вместе с тем свои особенности.

Основу культуры любого общества составляет общеразделяемая всеми членами общества система базовых ценностей, прежде всего «конечные истины бытия», исходные ценностные приоритеты, предпочтения. В то же время существуют модификации культуры общества в соответствии с возрастными, профессиональными, тер­риториальными, классовыми и другими особенностями той или иной группы людей. Речь идет именно о модификации, при кото-

* Ерасов Б.С Антиномии российской цивилизации В кн.: Российская цивили­зация. — М., 1998, с 44.

451

Г

рой, сохраняя характерный для данной культуры менталитет, иерар­хию ведущих ценностей, норм и образцов поведения, в рамках той или иной группы, возникают, во-первых, специфические, особые ценности, нормы, обычаи, обеспечивающие регулирование связей в соответствующих социальных институтах (воинская, врачебная субкультуры и др.), во-вторых, стилевые особенности, акценты, которые выражают особенности типа жизнедеятельности носите­лей субкультуры, их истории (городская субкультура, субкультура казаков и т.д.), в-третьих, определенные (идеолого-групповые) разли­чия в понимании путей развития общества (идеология рабочего класса и т.д.). «Следовательно, мы имеем дело с двумя уровнями ценностей, норм, обычаев: общеразделяемыми и специфически­ми... Безусловна зависимость второго локального уровня от фунда­ментальных ценностей общества, которые позволяют не только ин­тегрировать группы с самыми различными субкультурами, но и оп­ределенным образом осуществляют ценностный и нормативный кон­троль над ними...»*

Рассматривая субкультуры общества, необходимо отделить те субкультуры, которые противостоят культуре данного общества, являются ее антагонистами, нарушают социальный порядок, — это субкультура преступного, уголовного мира (делинкветная субкуль­тура), а также так называемая контркультура.

Делинкветная субкультура довольно многообразна, поскольку в зависимости от содержания закона в разряд делинкветной субкуль­туры еще 20—30 лет назад могли попасть как нарушители уголов­ного права (воры, бандиты), так и предприниматели (подпольные цеховщики), и представители диссидентствующей интеллигенции. (В результате коренных изменений, происшедших в России в про­шедшее десятилетие, последние два вида субкультур утратили де-линкветность.) Каждый из видов этой субкультуры существует как особый культурный «мирок», со своими нравами, правилами игры и даже языком.

Что касается контркультуры, то, на наш взгляд, это вид проте­ста, чаще всего части молодежи, которая не покушается на право­вые основы существующего общества, но бросает вызов его мора­ли, приличиям, принятым нормам поведения. Наиболее ярким об­разцом контркультуры в последние 20—30 лет были хиппи.

На Западе являясь формой протеста против «культуры отцов», дан­ная контркультура характеризовалась гипертрофированным непри­ятием западной культуры — такими элементами, как широкое упот­ребление наркотиков, отказ от традиционных христианских ценнос­тей семьи, возведение в культ бесцельного времяпрепровождения, попытки заимствовать мистические тенденции Востока и др.

* Комаров М.С. Введение в социологию, с 75

452

Следует иметь в виду, что наличие и распространение контр­культуры как целостного образования, а не как отдельных остаточ­ных явлений — признак довольно глубокого кризиса культуры об­щества, неудовлетворенности части людей (чаще всего молодежи) предлагаемой данной культурой системой ценностей, норм и об­разцов поведения.

Нельзя сказать, что общество ничего не может заимствовать у контркультуры. Обладая социальным иммунитетом и селективной способностью, культура общества, как показал опыт последних лет, восприняла те элементы контркультуры, которые могли бы помочь ответить на вопросы, имеющиеся у общества.

Осталось в прошлом движение хиппи, но не все их привычки исчезли вместе с ним. Отказ от консерватизма в одежде, большая искрен­ность в отношениях между людьми, уважение к личности, терпимость по отношению к представителям сексуальных меньшинств — эти черты культуры возникли в какой-то мере и под влиянием хиппи.

С позитивными субкультурами мы имеем дело повседневно — это субкультура военных, врачей, предпринимателей, интеллигенции, субкультура казачества, городская и сельская субкультура, субкуль­тура старообрядцев, молодежи и т.д.

Формирование подобных субкультур — процесс неизбежный. Они являются отражением в культуре таких глубинных процессов, как дифференциация и автономизация социальных институтов, вовле­чение личности в разнообразные социальные группы с целью по­лучения надежной солидарной поддержки, помощи. Отсутствие внутреннего многообразия, дифференциации характерно для при­митивных обществ. Единообразие, отсутствие альтернативных куль­турных образцов поведения является одной из причин малопод­вижности подобных обществ, их предельного консерватизма.

Наличие же развитых субкультур, их разнообразие — свидетель­ство не только внутреннего богатства данного общества, едва ли не более важно, что такое общество оказывается более способным к адаптации к новым условиям, готовым найти ответы на новые вы­зовы истории, т.е. способным к саморазвитию.

В этой связи хотелось бы отметить следующее.

Первое. Богатство и разнообразие субкультур, толерантное к ним отношение способствуют обогащению банка идей, культурных об­разцов общества. Нередко будущее народа во многом зависит от наличия в его структуре субкультуры, которая содержит довольно эффективный ответ на вызовы истории.

Какой бы была Западная Европа, если в эпоху феодализма в этих странах в рамках городской субкультуры не развилась бы капита­листическая этика предпринимательства, не вызрела субкультура протестантизма?

453

Г

Может быть, путь к реформам в нынешнем российском обще­стве осложнен тем обстоятельством, что в рамках советской куль­туры не было позитивной субкультуры предпринимательства, ко­торая существовала только в делинкветной форме? Не сказывается ли былая делинкветность предпринимательской субкультуры на ста­новлении норм, обычаев современной предпринимательской суб­культуры, сообщая ей склонность к коррупции, мафиозности, без­духовность, меркантилизм?

Второе. Тот факт, что эффективный ответ может быть найден внутри той же системы базовых ценностей, приоритетов, суще­ственно облегчает адаптацию к подобному новшеству. Мы получа­ем более или менее близкий нам «по духу» вариант инноваций. Одно дело заимствовать нормы предпринимательской деятельности у протестантского Запада, другое дело — заимствовать их у предпри­нимателей-старообрядцев. Перенимаемое у «соседней» субкульту­ры легко становится органичной частью культуры. Многие прагма­тические образцы поведения предпринимателей-протестантов со временем становятся нормой поведения представителей других слоев западноевропейского общества, в том числе католических. Черта поведения, специфичная для одной из субкультур, содержавшая эффективный ответ на вопросы, поставленные перед всем обще­ством, приобретает значение общеразделяемой ценности.

Раздел VII.

ЛИЧНОСТЬ

Глава XIX.

Личность в системе социальных взаимодействий. Статусы

Личность в социологии: социальный робот или автономный субъект социальной жизни. Постановка проблемы

1. Общественная жизнь — это контакты, взаимодействие наде­ленных энергией, разумом, эмоциями людей. До сих пор в центре нашего внимания был Актор —… Само общество, взаимодействия, социальные структуры — это не какие-то… 455

Г

разновидностиКаждый человек включен во множество соци-
социальныхальных институтов, взаимодействуя с другими

людьми по различному поводу, выполняя ках<-

дый раз различные функции.

Это свойство любого индивида — например, первоклассник имеет статус ребенка с определенными правами и обязанностями по отношению к своим близким, статус ученика — по отношению к школьному учителю, статус товарища по классу, вратаря дворовой футбольной команды; лидера неформальной группы товарищей и т.д. Иначе говоря, кажды-й человек выполняет множество функций в системе социальных связей и, соответственно, имеет множество статусов.

Мир статусов весьма многообразен, поэтому рассмотрим лишь их типологию.

• Статусы могут быть формализованными или неформализованны­
ми. Первые, как правило, лучше закреплены, защищены законом
(статус директора завода, губернатора области и др.). Человек, зани­
мающий подобный статус, обладает точно оговоренными правами,
привилегиями, преимуществами и обязанностями. Подобный статус
возникает в рамках формальных институтов, групп и имеет ощути­
мые преимущества над неформализованными статусами (статус ли­
дера компании друзей, неформального лидера коллектива и др.),
которые имеют, как правило, диффузный характер, они могут воз­
никнуть или не возникнуть. Права, обязанности, полномочия по­
добного статуса основаны не на законах, инструкциях, а на обще­
ственном мнении, что нередко их делает зыбкими. Поэтому люди
стремятся «защититься» формализованными статусами — так уче­
ный стремится подтвердить свою квалификацию научной степенью,
званием, что предоставляет ему законные привилегии и права.

• Статусы могут быть предписанными (аскриптивными) и дос­
тигаемыми, что имеет особое значение для понимания социальной
жизни.

Предписанный статус (вместе со всеми правами, обязанностя­ми и привилегиями), как правило, приобретается от рождения — национальность, пол, родственное положение, возрастные харак­теристики и др. Могут быть и другие предписанные статусы — ин­валид и т.д.

Статусы, для достижения которых необходимо приложить спе­циальные усилия, являются приобретенными, достигаемыми (ста­тус профессора, рабочего, депутата, учителя, офицера и т.д.).

В традиционном обществе, для социальных институтов которого характерна аскриптивность, основные статусы общества имеют ас-криптивный, наследуемый (а не достигаемый) характер.

В подобных обществах аскриптивность как исходный мотивацион-ный принцип признается всеми слоями общества как главное ос-

462

нование для социально-статусных притязаний. И король, и пастух, и пахарь, и кузнец считают свое положение обоснованным и гото­вят своих детей к тому, чтобы те заняли их место, т.е. стали короля­ми, пастухами, пахарями, кузнецами. Люди воспитываются в духе судьбы, покорности ей, воспроизводя родительский опыт, социальный статус, положение, и об ином не могут и мечтать.

По мере развития общества аскриптивные статусы вытесняются в сферу семейных отношений, отчасти сохраняясь в межнациональ­ной сфере. В современном обществе ведущее значение приобретают достигаемые статусы, овладение которыми не передается по на­следству, а требует наличия образования, победы над конкурента­ми. Увеличение роли достигаемых статусов в организации обще­ственной жизни — это увеличение спроса на энергичных, компе­тентных людей, повышение динамики социальных процессов.

Вместе с тем иногда человек добивается достигаемого статуса с помощью недостиженческих принципов; большое значение в этом случае придается не способностям, знаниям человека, а его верно­сти, личной преданности руководителю, наличию связей — это превращенная, латентная форма предписанного овладения статус­ной позицией.

Распространенность подобных форм является явным признаком пережитков традиционалистски-аскриптивной мотивации. Реальные механизмы, посредством которых утверждается в современном об­ществе традиционалистски-аскриптивная мотивация, — это соци­альный иммунитет, социальная селекция традиционной культуры, в которой доминирует аскриптивная (в различных ее формах) мо­тивация. Традиционалистски-аскриптивная культура сопротив­ляется, заставляет мимикрировать социальную жизнь, в результате чего по форме статусы являются достигаемыми, а ведущую роль в овладении ими играют аскриптивные мотивации.

• Из множества статусов, которые занимает человек, прежде всего необходимо определить главный статус. Это является доволь-. но сложной задачей, но именно главный статус прежде всего опре­деляет и, что не менее важно, самоопределяет человека социально («кто я такой, чего я достиг?»).

Безусловно, в большинстве случаев особое значение имеет ста­тус личности, связанный с работой, профессией, немалое значе­ние может иметь имущественное положение. Однако в условиях неформальной компании друзей эти признаки могут иметь второ­степенное значение — здесь решающую роль могут играть культур­ный уровень, образованность, общительность.

Следовательно, следует различать основную, общую иерархию статусов личности, которая срабатывает в большенстве ситуаций в данном обществе, и специфическую, использующуюся в особых условиях, для особых людей.

463

I

Г

Наличие специфической иерархии может привести к серьезным коллизиям. Не всегда статус человека, определяемый обществом как главный для данного человека, совпадает со статусом, кото­рый, ориентируясь на общепринятую иерархию, считает главным сам человек. Такое неадекватное понимание своего места в обще­стве может иметь драматические последствия для человека, порож­дая внутренние и внешние конфликты, противоречия.

Так, предприниматель может пребывать в уверенности, что главное в его социальной характеристике — имущественное, материальное положение, однако для высших кругов, куда он стремится попасть, решающее значение могут иметь его «родовитость», уровень обра­зования, культуры. Специалист—представитель национальных мень­шинств будет надеяться, что при решении вопроса о его продвиже­нии по службе в первую очередь будет оценен его профессиона­лизм, как это обычно бывает по отношению к другим специалистам, но внимание может быть обращено прежде всего на его нацио­нальность.

• Кроме главного статуса, связанного прежде всего с профес­сией, работой (точнее, ее престижем), допустимо говорить об обоб­щенном статусе, иначе называемом индексом социальной позиции, значение которого помогает произвести целостную оценку соци­альной позиции как своей, так и других в системе социальных ко­ординат.

Зачастую имущественное положение образованного человека, избранного на высокий политический пост, неизмеримо ниже иму­щественного положения тех, кто достаточно быстро сделал боль­шие деньги, занимаясь экономическими аферами, сделками и т.д. Чей статус, социальная позиция выше? Как соотнести имущество одного, высочайшее образование и квалификацию другого, инте­ресную и дефицитную профессию третьего?

Как отметил М. Вебер, если бы общество ранжировало позиции чисто рыночно-целерационально, то материально-имущественное преимущество любого человека (в том числе ассенизатора) вызы­вало бы к нему огромное уважение. Но речь идет о социальных (а не экономических) законах, которые учитывают гораздо более слож­ный и многообразный комплекс статусных условий*.

Индекс социальной позиции в какой-то мере позволяет более многосторонне, комплексно оценивать социальную позицию. Этот индекс включает в себя три-четыре основных признака: престиж профессии, уровень дохода и уровень образования (зачастую — на­личие властных полномочий, привилегий).

* См.: М.Вебер. Класс, статус и партия. В кн.: Социальная стратификация. Вып. 1. — М., 1992.

464

§ 3. Иерархия статусов. Статусные коллизии

социальныйСтатусы в обществе иерархизированы.

престиж статусаПринятая иерархия (ранжирование) статусов представляет собой основу социальной страти­фикации данного общества, о чем будет сказано в специальном разделе.

Социальный престиж (уважение, признание) статусов (точнее, престиж функций, закрепленных за конкретным статусом), по сути, и представляет собой иерархию статусов, разделяемую обществом и закрепленную в культуре, общественном мнении.

• Сам престиж, и, соответственно, иерархия статусов форми­руются под влиянием двух факторов: а) реальной функциональной значимости тех или иных функций для развития общества, воспро­изводства его структур (инвариантная сторона престижа статуса); б) системы ценностей, шкалы предпочтений исторических тради­ций, учитываемых в данной культуре (культурно-вариативная сто­рона престижа статуса).

В связи с этим иерархия, престижность статусов у различных народов имеет много общего, и в то же время весьма специфична.

Так, в любом обществе статусы, связанные с осуществлением вла­стных полномочий, являются одними из самых уважаемых, посколь­ку власть дает право распоряжаться наиболее ценными, дефицит­ными ресурсами, обеспечивает порядок в обществе и т.д. В любом обществе всячески стремятся поддержать и престиж армии-защит­ницы Отечества, гаранта его целостности и независимости. Высоким престижем обладают и статусы, связанные с высоким уров­нем образования, профессиональной подготовкой. В то же время в различных обществах имеются и существенные различия в определении престижности того или иного статуса, про­фессии. Так, пастух у одних народов — это малопривлекательный статус, ассоциируемый с малой образованностью, ограниченным кругозором, примитивным трудом, а у других народов это едва ли не героическая профессия, требующая мужества, отваги, доблести. Такое различие в оценке престижности одного и того же статуса объясняется культурой, принятыми в данном обществе приоритета­ми ценностей, традициями и обычаями. В достиженческих обществах всегда очень высоко ценятся образование, наука как условия высо­ких достижений, а приоритетной является личность. Синтез этих двух слагаемых приводит к тому, что в этих странах при достаточно высо­ком престиже статусов, связанных с властью (чиновник, руководи­тель и т.д.), наибольшим престижем пользуются статусы, сочетаю­щие высокую образованность и предусматривающие обслуживание интересов личности, а не государства — статусы ученого, профессо­ра, юриста, врача, социолога, психолога и др.

В обществах же бюрократизированных, где роль государства тра­диционно высока, статусы, связанные с властью (чиновник, руково­дитель и т.д.), всегда более значимы, чем в странах, где роль госу­дарства менее заметна.

465

• Престиж статуса разделяем обществом. Здесь не может быть «самозванства» самовосхваления. При этом иерархия статусов, их престижность утверждается, формируется в обществе под влияни­ем подчас трудноуловимых процессов, оценок, не всегда осознава­емых предпочтений. В каждом обществе существуют подчас пара­доксальные (не очень логичные), но очень тонкие «весы», которые в соответствии с традициями, ценностными приоритетами данно­го общества позволяют определить престижность.

Общество постоянно стремится поддержать принятую иерархию статусов — материально, морально и даже эмоционально-симво­лически (посредством ритуалов, обрядов, церемоний). Оно поощ­ряет престижные статусы, отдает им дань уважения. Так, матери­альное вознаграждение людей, занимающих престижный статус, не только имеет цель возместить их физические и интеллектуаль­ные затраты, но и выполняет латентную функцию — количествен­но выражает престижность данного статуса. (И низкая зарплата рос­сийского профессора, врача, учителя и т.д. вызывает протест не только по причине невозможности прожить на эту зарплату, но и потому, что является лучшим свидетельством того, как общество ценит этот труд, насколько он престижен.) За один и тот же объем усилий человек престижного статуса потребует одно вознагражде­ние, человек менее престижного статуса — другое.

Моральная поддержка статуса выражается в том, что люди, занимающие престижный статус, приобретают определенный ав­торитет, их выбирают в попечительские советы, приглашают на встречи с молодежью, о них пишут книги, снимают фильмы... Носители этого статуса сами уделяют большое внимание поддер­жанию его престижа. Корпоративная солидарность, понятие о «че­сти и достоинстве дворянина», «офицерской чести», «долге уче­ного, учителя» — все это своеобразные формы самоконтроля для поддержания престижности собственного статуса.

Не случайно социальный престиж статуса играет огромную роль в распределении социальных желаний, планов, энергии (в особен­ности молодежи). Престижный статус стремятся получить наиболее активные, подготовленные, амбициозные члены общества.

Престиж (иерархия) статусов, который охраняют культура, тра­диции, с одной стороны, явление довольно устойчивое и даже кон­сервативное, а с другой стороны, в нем происходят подвижки, под­час немалые, обусловленные изменением общественных связей, функций, которые в конечном счете порождены изменением цен­ностей, общественных приоритетов и целей.

В современном российском обществе буквально за одно десяти­летие произошло крушение престижности одних статусов и резкий взлет престижности других. Так, еще, казалось бы, недавно в нашей

466

стране высоким престижем пользовались военно-промышленный комплекс и, соответственно, технические вузы, а профессия бухгал­тера вызывала некоторое пренебрежение. Сегодня, наоборот, рез­ко повысился престиж экономических, в том числе бухгалтерских, специальностей, менеджеров, юристов и т.д., что связано с глубо­кими преобразованиями в нашем обществе.

Любая глубинная перестройка социальных институтов общества неминуемо связана с изменением иерархии статусов, их престижа. Статусная характеристика личности, казалось бы, СТАТУСНЫЕстатична — но только на первый взгляд. Статусы, ста-коллизиитусные притязания и разочарования, статусные шан­сы и несоответствия играют заметную роль в форми­ровании социального самочувствия человека. Ведь одна из главных социальных движущих сил — это стремление людей занять престиж­ный статус, который реализует их высокие притязания, дает шанс на жизненный успех. Человек социально оценивает себя (и других) во многом с точки зрения занимаемого социального статуса, пре­стижности социальной позиции, что вызывает у него или гордость, или глубокое разочарование, определенные умонастроения.

Завершая рассмотрение ориентации личности в мире социальных статусов, проанализируем статусные коллизии, с которыми стал­киваются люди, стремясь занять определенный статус, поддержать его престиж и т.д.

Вначале разъясним некоторые явления, как правило, составля­ющие основу статусных коллизий или сопутствующие им.

Статусные притязания (не путать с притязаниями отдельной личности на достижение престижного статуса) — это ожидания группы людей, занимающих тот или иной статус, определенных материальных, моральных, эмоциональных вознаграждений, ува­жения, прав, привилегий. Статусные притязания позволяют дан­ной статусной группе вести определенный образ жизни, соразмер­ный престижу данного статуса.

Чем выше престижность статуса (основой которой является при­знание обществом данной функции важной, значимой для его фун­кционирования), тем выше уровень притязаний — и наоборот.

Статусное несоответствие (рассогласование) — это несоответ­ствие материального, морального, экономического и другого вида вознаграждения как общественной значимости функций, выпол­няемых людьми данного статуса, так и статусным притязаниям носителей данного социального статуса. (Яркий пример статусного несоответствия — уровень материального обеспечения офицеров российской армии.)

Рассмотрим некоторые статусные коллизии личности.

1. Снижение занимаемого статуса, престижность прошлого ста­туса сохранена (понижение в должности). Это распространенная ста-

467

тусная коллизия. Статус (руководителя, начальника) остался неиз­менным, так же как и его престиж, но человек не справился со своей задачей, ему не хватило знаний, квалификации, или он не сработался с вышестоящим руководителем, с подчиненными, или сменил место жительства, место работы и т.д. Подобные коллизии приводят к серьезной личной драме человека, который глубоко пе­реживает свою неудачу. Ему приходится менять статусные притяза­ния, систему взаимоотношений, манеру поведения. Люди по-раз­ному выходят из этой коллизии, но она всегда драматична в психо­логическом отношении.

2. Статус сохранен, но снижена его престижность. Данная колли­зия задевает уже всех представителей данной статусной группы. Явными, зримыми признаками снижения престижности статуса является снижение уровня материального дохода, моральных, эмо­циональных знаков внимания и уважения («он всего лишь доцент»). В результате, в частности, снижается интерес молодежи к соответ­ствующему статусу.

Снижение престижности статуса — это серьезная и опасная для представителей данной статусной группы и для общества (если речь идет о необоснованном снижении общественно значимого стату­са) коллизия.

Ведь высокая престижность статуса (например, профессии, организации, учреждения, в котором работает человек), всегда является сильнейшим стимулом статусно-профессиональной де­ятельности. И вопрос не сводится лишь к получению высокого материального вознаграждения — большую стимулирующую роль играют и моральные, эмоциональные факторы поддержания вы­сокого престижа, то уважение, привилегии, которыми пользу­ются представители данной профессии, учреждения. Причем в престижной статусной группе, организации эффективно сраба­тывают не только внутренние стимулы; в них выше уровень груп­пового контроля, который ввиду авторитетности и референтнос-ти престижной группы (для ее членов) достаточно легко перехо­дит в самоконтроль. Коллеги постоянно стремятся поддерживать высокую репутацию, признание, уважение к своей престижной организации.

Снижение же престижа сопровождается глубокими внутренни­ми деформациями, демотивацией деятельности работников, кото­рые испытывают пессимизм, неуверенность в завтрашнем дне, без­различие к таким понятиям, как профессионализм, профессио­нальная честь, репутация.

В этом случае степень демотивации не менее ощутима, чем уро­вень падения материального вознаграждения. Снижение престижа статуса, социальных позиций группы, уважения к ней оказывает

468

огромное дополнительное, сугубо социальное (не сводимое лишь к материальному) депрессивное воздействие*.

При снижении престижа статуса возрастает текучесть кадров, наиболее амбициозные, энергичные люди стремятся занять более уважаемые статусно-профессиональные ниши.

Снижение престижности статуса приводит к существенному изменению положения представителей данной статусной группы в обществе. Ресурс, которым они обладают (контролируют), не при­знается дефицитным, поэтому снижаются авторитет этих людей, их способность оказывать влияние на представителей других ста­тусных групп, исчезают статусные привилегии и т.д. В результате меняется круг знакомых, приятелей, выгодных и престижных свя­зей. Человек перемещается в менее престижную нишу, где иные люди, иные возможности и иные социальные шансы.

3. Статусная дифракция (рассеивание) социальной реакции. Соци­альные притязания у представителей различных статусных групп различны. Один и тот же уровень материальных доходов, мораль­ных, эмоциональных знаков уважения, признания может вызвать различные реакции у представителей различающихся по престижу социальных групп: быть признан приемлемым представителями ме­нее престижной статусной группы, вызвать протест у представите­лей более престижной статусной группы.

Учителям московских школ и преподавателям московских вузов (показатели уровня материального положения у представителей обеих статусно-профессиональных групп были схожими) был задан вопрос: «С каким настроением вы смотрите в будущее?» Ответы «С тревогой и неуверенностью» или «Со страхом и отчаянием» были даны каждым третьим (35%) учителем, а среди преподавателей ву­зов они были более распространены — 46,6%, т.е. так ответил по­чти каждый второй опрошенный преподаватель вузов**.

Из этого следует, что, во-первых, социальная реакция может тесно увязываться не только (а может, и не столько) с самим уров­нем жизни, но и с уровнем статусных притязаний той или иной статусно-профессиональной группы.

Во-вторых, нельзя анализировать, прогнозировать социальные реакции людей, используя лишь данные об их уровне жизни, соци­альной обеспеченности, комфортности. Следует учесть, что непре­стижные статусные группы, имеющие невысокие социальные при­тязания, могут представлять собой наименее требовательную среду и, наоборот, представители более престижных статусных групп могут оказаться социально более требовательными.

* Поэтому, наверное, и опасно, рассматривая мотивацию профессионально-тру­довой деятельности, пренебрегать морально-престижными ее составляющими ** См ■ Эфендиев А.Г. Московский учитель: штрихи социологического портре­та, с. 18—26

469

Глава XX. Личность и ее роли

§ 1. Социальная роль как поведенческая характеристика

ПОНЯТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ РОЛИ

Зная социальный статус конкретного человека (сту­дент, преподаватель и т.д.), его социальные функ­ции, мы ожидаем от него типичного набора дей­ствий, типичного набора качеств, которые, как нам представляется, необходимы для осуществления этих функций.

Ожидаемое поведение, ассоциируемое со статусом, который имеет человек, — это, по определению Р. Линтона, социальная роль. Если статус — это сами права и обязанности, то социальная роль — это ожидание поведения, типичного для людей данного статуса в дан­ном обществе, данной системе социальных взаимодействий. Рассмотрим основные харатеристики социальной роли. • Социальная роль — это ожидание (экспектация), предъявля­емое обществом к личности, занимающей тот или иной статус. Она не зависит от самой личности, ее желаний и существует как бы помимо и до самой личности.

Мы уже отмечали ранее, что любой социальный институт как вид регулярных социальных взаимодействий предъявляет к поведению участников этих взаимодействий определенные стандартные де-индивидуализированные требования. Тем самым обеспечивается предсказуемость поведения любого, кто занимает определенную социальную позицию («ячейку») в данном социальном институте, что гарантирует нужный уровень деятельности института, его ус­тойчивость, самовозобновляемость, безболезненность замещения одного участника связей другим. Время и культура произвели от­бор наиболее целесообразных и приемлемых для данного статуса типичных образцов поведения личности и закрепили их в виде стан­дарта, нормы.

Как следует себя вести, каким образом действовать в той или иной ситуации человеку с определенным положением, социальным ста­тусом — все это в решающей степени предначертано обществом, выработано обществом, его культурой, его историей. Не первокурс­ник определяет, как он будет учиться, а задолго до его поступления в вуз общество «объявило», каким должен быть студент. Социальный институт высшего образования посредством своих норм, традиций во многом предопределил, как должен вести себя любой студент. В семье также существуют ролевые стандарты: отец должен забо­титься о материальном благополучии семьи, нести ответственность за ее стабильность, процветание; дети должны помогать родите­лям по хозяйству и т.д.

Основные требования вырабатывались, шлифовались обществом и существуют независимо от конкретных людей, вопреки их жела­ниям и представлениям. «Базовую типологию ролей заранее опре-

470

деляет общество. На языке театра, откуда и было заимствовано по­нятие роли, можно сказать, что общество расписывает роли всем драматическим персонам... Актерам нужно только войти в роли, расписанные им до поднятия занавеса. Пока роли играются по тек­сту, социальное действо идет как запланировано»*.

Роль — это деиндивидуализированный образец поведения челове­ка, занимающего определенный статус. Претендуя на данный ста­тус, человек должен выполнять все ролевые предуказания, кото­рые закреплены за этой социальной позицией. Не роль «подстраи­вается» под своего исполнителя, а исполнитель должен выполнять расписанную для него обществом, культурой, традициями роль.

И если работа требует сдержанности, а человек является весьма эмоциональным, вспыльчивым, он должен или отказаться от по­добной карьеры, или научиться контролировать себя.

Таким образом, роль, будучи независимым от личности, деин-дивидуализированным образцом поведения, является основным средством обеспечения эффективного, бесперебойного функцио­нирования первоосновы социальной жизни — социальных инсти­тутов. Именно посредством системы ролевых предуказаний люди включаются в институционализированные взаимодействия.

• Социальная роль органично соединяет в себе символически-
информационную и императивно-контрольную составляющие. Сим­
волически-информационная составляющая предоставляет личнос­
ти сценарий поведения, в котором достаточно подробно представ­
лен образец требуемого от человека данного статуса поведения,
вплоть до приемлемых жестов, походки, одежды, привычек. Роле­
вая экспектация (ожидание) существует в виде не только правил,
инструкций, норм поведения — эти разрозненные стандарты со­
здают некий целостный образ того, как следует себя вести, кото­
рый легко воспринимается человеком. В то же время этот целост­
ный образ воспринимается не просто как яркая картинка, а как
требование, повеление, предуказание. Человек, соотнося свое по­
ведение с подобным образом, не просто констатирует несоответ­
ствие или соответствие ему, но и прогнозирует возможные санк­
ции (позитивные или негативные), последствия для себя невыпол­
нения этого ожидания.

• Необходимо соотносить социальные роли с ценностями, нор­
мами поведения, традициями, обычаями.

Конечно, ценности, нормы и роли возникают и утверждаются в едином социокультурном пространстве. Реальное содержание роли в решающей степени определяется ценностными приоритетами, стандартами поведения, принятыми в данном обществе, культуре.

Бергер П Приглашение в социологию, с. 91.

471

Но в рамках социальной роли происходит определенная система­тизация норм поведения в единое целое в соответствии со специ­фикой функции, статуса, которую роль обслуживает. В результате в одной роли увязана не одна, а множество норм, причем у каждой роли могут быть специфическая цепочка норм, их особая иерархи-зация и систематизация, обеспечивающая эффективное выполне­ние данной конкретной функции. (Поведение начальника предпо­лагает одну систему норм, поведение подчиненного — несколько иную.)

Роль — это особый тип регуляции, — функциональной регуляции, призванной обеспечить выполнение определенных функций в рам­ках конкретного социального института. Соответственно, пролевом поведении человека особый акцент делается на функциональной направленности, статусной увязанности ожидаемого поведения. Отсюда возможны расхождения между ролевыми (функциональ­ными) предуказаниями и общечеловеческими требованиями: со­страдание не самый важный элемент ролевого поведения страж­ника, но представляет важную общечеловеческую добродетель; искренность, наверное, как ценность приоритетнее приветливос­ти, но в поведении гостя последняя важнее: гость не должен, про­являя искренность, признаваться в том, что ему не понравился обед, который ему предложили.

• Социальная роль — это достаточно полная, но не всеохваты­
вающая поведенческая характеристика. В ролевых ожиданиях содер­
жатся именно те предуказания, делается акцент на тех требуемых
действиях, которые гарантируют выполнение данных социальных
функций. Но не более того.

Ролевой стандарт, контролируя достаточно широкую область статусного поведения личности, затрагивая при этом достаточно глубокие пласты духовного мира, тем не менее оставляет опреде­ленный простор для индивидуальных особенностей личности, ее фантазии и т.д. Причем степень ролевой регламентированности за­висит как от культурно-исторических традиций общества (так, в кастовом обществе эта регламентация распространялась даже на цвет одежды), так и от функциональной необходимости. Некото­рые социальные институты (например, армия) предполагают до­вольно высокую гарантирован ность выполнения профессиональных обязанностей. В этих случаях степень ролевой регламентации доста­точно велика. Вместе с тем, как отмечает П. Бергер, среди профес­сиональных ролей минимально регламентируется роль мусорщика, труд котрого примитивен и не требует соблюдения жестких правил.

• Социальная роль органично объединяет в себе функциональ­
но-целесообразные (повторяющиеся, инвариантные) и культурно-
вариативные черты, характеристики, что дает нам образец ролевого

472

поведения (женщины, сына, учителя, начальника и т.п.) в данном обществе.

Функциональная целесообразность порождает много общих черт в ролевых образцах поведения у разных народов: независимо от принадлежности к той или иной нации офицеры должны уметь отдавать распоряжения, приказы, управлять подчиненными, ис­полнять приказы вышестоящего начальства (без управленческой вертикали армия в одночасье потеряет способность выполнять воз­ложенные на нее задачи); учителя должны быть интеллегентными людьми, проявлять доверительность, уважительное отношение к учащимся (без этого не может состояться процесс образования, воспитания) и т.д.

Применительно же к культурно-вариативной составляющей со­циальной роли в разных странах часто возникают различия, и довольно серьезные, обусловленные своеобразием культур, в кото­рых, к примеру, один и тот же статус может иметь разный пре­стиж.

Статус учителя в некоторых странах высок, престижен. Так, зарпла­та учителя общественнной школы США составляет до 30 долл. в час плюс оплаченная государством медицинская страховка, что для США немаловажно. Отпуск учителю полагается несколько раз в году. Последние опросы общественного мнения показали, что по пре­стижности эта работа занимает одно из первых пяти мест*.

В других же странах человек, занимающий должность учителя, воспринимается как неудачник.

Большую роль в формировании ролевого стандарта поведения играет и система ценностей, принятая в этом обществе, нормы взаимоотношений.

Ролевой стандарт поведения американского учителя несет зри­мые черты определенной системы ценностей, не терпящей автори­тарности, диктата, в том числе по отношению к ученикам. Амери­канский учитель не имеет права сделать ребенку замечание, он обя­зан записывать положительные и отрицательные поступки ученика. Учителю строго-настрого запрещено вести какие бы то ни было «душевные» разговоры с учениками и с их родителями — он дол­жен лишь преподавать свой предмет**. Подобные черты ролевого стандарта американского общества увязываются со всей системой социальных институтов, ориентацией на то, что люди должны же­лать учиться, иметь к этому мотивацию, с системой ценностей, моральных принципов американского общества.

См : «Известия» от 24 октября 1998 г. * Там же.

473

 

§ 2. Социальные роли и поведение личности

Одна из главных проблем социологии личности — определение степени влияния общества на личность, обусловливания ее внут­реннего мира, желании, стремлений и т.д. Может быть, справедли­во утверждение, что общество «продавливает» в личности незави­симо от ее желания то, что обществу необходимо? А может быть, правы те, кто считает, что личность выбирает те варианты ролево­го поведения, которые позволяют ей добиться преимуществ, успе­хов в данной социальной среде?

Попробуем ответить на вопрос, обусловливает ли общество лич­ность, ее поведение, нормы, и как обусловливает.

Филипп Зимбардо, известный американский исследователь, являет­ся автором знаменитого в социологии и социальной психологии «тюремного эксперимента». Однажды в газете г. Стэнфорда, в ко­тором расположен один из лучших американских университетов, появилось объявление: «Для психологического исследования тю­ремной жизни требуются мужчины-студенты. Продолжительность работы — 1—2 недели, плата — 15 долларов в день». С помощью тестов были отобраны 24 студента, здоровые, интеллектуально раз­витые, не имевшие преступного прошлого, не имеющие ни пристра­стия к наркотикам, ни психологических отклонений. С помощью жребия их поделили на «заключенных» и «тюремщи­ков». Стэнфордская полиция, согласившаяся помочь ученым, доста­вила «заключенных» в наручниках в «тюрьму», оборудованную в од­ном из помещений университета. «Тюремщики» раздели их догола, подвергли унизительной процедуре обыска, выдали тюремную одеж­ду и разместили по «камерам». «Тюремщики» не получали подоб­ных инструкций, им было лишь сказано, что они должны относится к делу серьезно, поддерживать порядок и добиваться послушания «заключенных».

В первый день опыта атмосфера была сравнительно веселая и дру­жеская, молодые люди только входили в свои роли и не принимали их всерьез. Но уже на второй день обстановка изменилась. «Зак­люченные» предприняли попытку бунта: сорвав с себя тюремные колпаки, они забаррикадировали двери и стали оскорблять охрану. «Тюремщики» применили силу, зачинщики были брошены в карцер. Это разобщило «заключенных» и сплотило «тюремщиков». Роли стали исполняться всерьез. «Заключенные» почувствовали себя оди­нокими, угнетенными, подавленными. Некоторые «тюремщики» на­чали не только наслаждаться властью, но и злоупотреблять ею. Их обращение с «заключенными» стало грубым, вызывающим. Один из «тюремщиков» на пятый день эксперимента швырнул тарелку с сосисками в лицо «заключенному», отказавшемуся есть. «Я ненави­дел себя за то, что заставляю его есть, но еще больше я ненавидел его за то, что он не ест», — сказал он позднее. На шестые сутки эксперимент был прекращен. Все были морально травмированы. Обобщая свои эксперименты, Зимбардо заявил, что индивидуаль­ное поведение гораздо больше зависит от внешних социальных

475

условий и сил, чем от таких расплывчатых понятий, как «Я», «черты личности», «сила воли»*.

Результаты этого оригинального и в чем-то даже печального (хо­роших парней удалось так быстро превратить в озлобленную массу, конфликтующую по всем законам традиционной тюрьмы) экспери­мента многозначны. Но бросается в глаза, что функциональная це­лесообразность (необходимость поддерживать порядок, добиваться послушания подчиненных) плюс социокультурные традиции (как следует вести себя тюремщику и заключенному), иначе говоря, ро­левые стандарты и ожидания обусловили вполне типичное и легко узнаваемое поведение сторон. Благодаря чему же это произошло?

МЕХАНИЗМЫ СТРУКТУРНО-РОЛЕВОГО ОБУСЛОВЛИВАНИЯ (ПРИНУЖДЕНИЯ) СОЦИАЛЬНОГО ПОВЕДЕНИЯ ЛИЧНОСТИ

Механизм отбора. Для осуществления тех или иных функций личность должна обладать опре­деленными способностями, уровнем подготов­ки, биопсихическими качествами. Не каждая личность может рассчитывать на определенную социальную роль. Общество, в котором сложи­лись элементы сословной организации (как в яв­ной, так и неявной форме), может предъявить требования и относительно социального происхождения или наци­ональности.

• Это ведет к тому, что еще до «воспитания» носителя роли
социальная среда отбирает в число исполнителей того или иного
статуса людей, имеющих определенные свойства, качества. (При­
мер — эмоциональность представителей артистической среды.)
Отбор свойств, в свою очередь, может оказывать обратное воздей­
ствие на саму трактовку данной социальной роли как нормы.

Офицерство в царской России формировалось в подавляющем большинстве из представителей дворянства, поэтому аристокра­тизм поведения, в том числе «рыцарство», становился нормой для социальной роли офицера, хотя функционально эта черта ролевого поведения не была остро необходимой. После революции принцип отбора в офицерский корпус стал прямо противоположным (пред­почтение отдавалось рабочим и крестьянам), соответственно изме­нились и нормы офицерского поведения.

• В различных ситуациях принципы отбора могут уточняться,
особенно когда речь идет об отборе для выдвижения на престиж­
ные статусы. Так, в условиях глубоких перемен общества требуются
люди прежде всего решительные, энергичные, способные идти на
обострение ситуации.

• Следует в этой связи обратить внимание и на эффект углуб­
ления качеств, которые позволили человеку занять ту или иную

* См. подробнее: Зимбардо Ф. Стэнфордский тюремный эксперимент. В кн/ Практикум по социальной психологии, с. 296—321.

476

статусную позицию. Систематическое выполнение социальной роли совершенствует соответствующие качества личности, поскольку ситуации, в которых они реализуются, регулярно повторяются.

Предположим, молодой человек выбрал себе стезю ученого, хотя его способности могли быть применены в других областях дея­тельности, например государственного управления. Но, сделав свой выбор, он углубил в себе имено те качества и способности, которые нужны ученому. Через несколько лет потребность в самореализа­ции станет для него важней, чем потребность в занятии определен­ной властной должности, постоянная неудовлетворенность, скорее всего, станет чертой характера, а инстинкт власти будет угасать.

Механизм «вживания» в роль. Характер ролевой деятельности, предуказания (профессиональные, нравственные), которые чело­век должен исполнять, социально-ролевые ситуации, которые еже­дневно повторяются, не только углубляют, но и могут формиро­вать определенные свойства, которых ранее не было, но которые требуются в данной социальной позиции.

Вовлечение в определенную ролевую деятельность формирует и необходимые навыки, и нравственные качества, свойства и даже чувства, манеру поведения, предуказанные данным статусом: во-первых, сам исполнитель новой роли оказывается в ситуации, ко­торая содействует активному принятию образцов нового ролевого поведения; во-вторых, социальная среда всячески внешне принуж­дает (посредством предуказания, поощрения, контроля) нового исполнителя роли к формированию необходимых качеств.

Рассмотрим первый из этих механизмов.

Человек в новом статусе оказывается включенным в определен­ную логику социальных взаимодействий: он вовлекается в выпол­нение определенных действий, несет ответственность, использует привилегии, полномочия. Тем самым формируются определенная (ролевая) мотивация, ролевые смыслы деятельности, которые до­вольно часто повторяются, приобретают устойчивость. Таким об­разом, индивид постепенно проникается новым для себя смыслом новой роли, осмысливает тонкости, подробности данной работы, которые открываются ему только в этой социальной позиции. •

Неопытный «либерально» ориентированный начальник начинает осознавать свою ответственность за результаты деятельности кол­лектива, понимать, что люди не всегда склонны выполнять свои обя­занности надлежащим образом. Это порождает у него (подчас неожиданно и для него, и для окружающих) определенную жест­кость, прагматизм и т.д. Вчитываясь в новые нормы, которые еще недавно казались ненужными, вызывали отторжение, человек, как правило, начинает осваивать все аспекты ролевого стандарта — от должностных до неформальных. Еще вчера казавшаяся ненужной «солидная осанка» незаметно становится неотъемлемой чертой облика нового начальника, который прибегает к этому и другим

477

средствам утверждения престижа должности, поддерживая «дис­танцию» с подчиненными.

Иными словами, сама логика ролевой деятельности, повторяю­щиеся мотивации создают смыслы, адекватные ролевым стандар­там. «Мы чувствуем себя пылкими, когда целуем; более смиренны­ми, когда стоим на коленях; более свирепыми, когда сотрясаем кулаками. Регламентированные действия привносят в роль соответ­ствующие эмоции и социальные установки. Профессор, изобража­ющий ум, сам начинает чувствовать себя умным. Проповедник вдруг замечает, что сам начинает верить в свои проповеди»*.

Механизм предписывания. Социальная среда, создав образец вы­полнения социальной роли, функционально и социокультурно предписывает личности тот стандартный набор моральных, трудо­вых и других качеств, которыми она должна обладать.

Данные предписания могут иметь вид как фиксированных тре­бований (воинский устав), так и своеобразных пожеланий, ожида­ний окружающих. В системе формализованных социальных инсти­тутов есть формальные требования, стандарты, следовать которым строго обязательно. Особенно жестко механизмы предписывания действуют в армии. Там шире и ролевой набор, подлежащий пред­писанию, и строже контроль за его выполнением. (Мы также зна­ем, какой должна быть хорошая хозяйка, хотя в этом случае меха­низмы предписывания действуют лишь на неформальном уровне.)

Механизм поощрения выполнения ролевых предписаний. Выполне­ние в полной мере этих предписаний обусловливает для личности достаточно высокую вероятность эффективного решения личных целей, повышает гарантии получения признания, материального вознаграждения, кадрового продвижения.

Каждый исполнитель той или иной социальной роли должен ясно осознавать, что условием его успеха на данной стезе является более или менее тщательное соблюдение ролевых предуказаний. И это касается не только инженера, военного, но и хозяйки, мате­ри: признание, отношение к ней со стороны супруга, детей обу­словлено не только эмоционально-психологическими, но и соци­ально-ролевыми механизмами — насколько ее поведение в семье соответствует принятым образцам поведения хозяйки, матери в данной культуре, среде.

Механизм контроля. Общество, социальная группа не только ог-бирают людей для выполнения определенных ролей, не только пред­писывают (предлагают) им образцы соответствующего ролевого поведения, но и контролируют исполнение роли в соответствии с

* Бергер П. Приглашение в социологию, с. 91 478

определенными ролевыми нормами. Жесткость социального роле­вого контроля зависит, в первую очередь, от следующих факторов:

• степень формализованности роли (военные, работники пра­
воохранительных органов). Например, дружба всегда реали­
зуется через неформализованные социальные роли, поэто­
му и санкции здесь достаточно условны, кроме одной —
резкий разрыв связи;

• важность того или иного компонента ролевого поведения;

• престижность статуса: роль, связанная с более престижным
статусом, подвергается более серьезному и тщательному внеш­
нему контролю и самоконтролю;

• сплоченность группы, в рамках которой осуществляется ро­
левое поведение, а значит, и силы группового контроля;

• степень референтное™ группы, ее авторитетности для ис­
полнителя роли.

Контроль осуществляется в самых разных формах — от воздей­ствия общественного мнения, проявления недоверия, избегания контактов до репрессий.

Послушание, подчинение внешним требованиям довольно разви­то у людей, что становится одним из важнейших механизмов обу­словливания поведения личности социальной средой. Обратим внимание на результаты эксперимента С. Милгрэма, который раз­делил испытуемых на «учителей» и «учеников» и исследовал, бу­дут ли «учителя» подчиняться требованию экспериментаторов, уси­ливать наказание «ученику», несмотря на страдания последнего (мнимые, о чем «учитель» не знал). Эксперимент был проведен в университетах разных стран. В США 60% «учителей» усиливали наказание «ученику», несмотря на его просьбы не делать этого, т.е. послушание оказалось значительно сильнее милосердия. В Риме, Австралии показатели оказались еще выше, а в Мюнхене составили 85% (!) испытуемых (что является своеобразным под­тверждением немецкой дисциплинированности как социокультур­ного явления).

Таким образом, отбирая, предписывая, поощряя и контроли­руя, социальная среда фактически «созидает» личность, ее знания, качества такими, как этого требует социальная роль. Благодаря этому личность вписывается в процесс функционирования социальных институтов, не нарушает заведенный, привычный порядок.

Социальная среда обусловливает прежде всего ролевое поведе­ние индивидов, т.е. социально повторяющееся, типичное.

РОЛЕВЫЕ КОНФЛИКТЫ ЛИЧНОСТИ

Можно объяснить внутренние переживания лю­дей, их душевную неустойчивость, столь возрос­шие в последнее время, преимущественно инди­видуально-психологическими причинами (особен­ностями темперамента, высокой тревожностью восприятия). На­верное, немало случаев, когда именно они являлись основанием

479

душевного разлада. Но социология стремится находить причины лич­ных потрясений, переживаний в конфликтах, несогласованностях тех требований, ожиданий, предуказаний, которые предъявляет к человеку социальная среда. Едва ли не большинство многих внут­ренних конфликтов личности, ее раздвоенность, непоследователь­ность объясняются ролевыми конфликтами, которые существуют независимо от данной личности. Устанавливая причины душевного разлада, надо помнить, что чаще всего именно несогласованность ролевых требований, которые человек должен выполнять, — одна из главных причин, определяющих драматизм, а подчас и трагизм жизни нашего современника, живущего в мире, который ставит его перед трудноразрешимыми дилеммами, предъявляя ему взаи­моисключающие требования и т.д.

Ролевые конфликты возникают в силу ряда конкретных причин и приобретают различную социальную и психологическую форму. Одну из таких причин мы уже упоминали — это внутренняя слож­ность самой роли, сочетающей в себе функционально-целесооб­разные и культурно-вариативные компоненты, между которыми может возникнуть несоответствие, что прождает «внутриролевой» конфликт.

Другая причина ролевых несоответствий — различия, несовпа­дения интерпретации, трактовки того, как должна выполняться одна и та же роль (конфликт экспектаций). На нашей схеме ролево­го поведения (рис. 1) «социальная роль» (Ша) выглядела очень абстрактно. Но при глубоком анализе обнаруживается, что в рамках одного общества при безусловном сохранении единства главных требований личность может столкнуться с достаточно различными экспектациями.

К примеру, можно выделить следующие образцы ожидаемого пове­дения студента:

принятый в обществе образец (студент должен систематически посещать занятия и готовиться к ним, посещать библиотеку, расши­рять свой научный и культурный кругозор и т.д.); на этот, может быть, не совсем реальный образец нас ориентируют законы, инст­рукции, правила, регламентирующие поведение студента в вузе; экспектаций тех, с кем непосредственно взаимодействует конкрет­ная личность (речь идет об образцах учебной деятельности, приня­тых в вузе, в котором обучается студент);

экспектаций референтной (для личности) группы, с которой она себя идентифицирует; здесь могут быть совершенно иные пред­ставления о поведении студента (появляться на занятиях лишь к концу семестра, начинать серьезно заниматься только в период сессии и т.д.).

480

Как видим, даже в рамках одного общества личность сталкива­ется с различными экспектациями ролевого поведения, что стано­вится одной из главных причин ролевых конфликтов.

Существует еще одна группа несоответствий, порождающих «меж­ролевой конфликт».

Следует иметь в виду, что каждый статус «обслуживается» мно­жеством ролей. Директор завода в одной роли выступает перед вы­шестоящими руководителями, в другой роли — перед своими кол­легами, в третьей роли — перед подчиненными, в четвертой — пе­ред родственниками. Главный его статус — директор завода, но во всех перечисленных ролях он выступает в новом ракурсе. Р. Мертон назвал совокупность ролей, обусловленную данным статусом, роле­вым набором. Процесс дифференциации социальных институтов (одна из ведущих тенденций социального развития) все время умножает число статусов, которыми обладает человек, и закрепленных за ними ролевых наборов. При этом каждый образец ролевого поведения, обслуживая конкретную функцию, приобретает в чем-то свой спе­цифический набор норм, образцов действий, ценностных приори­тетов. Происходит дальнейшая фрагментаризация социальной жиз­ни; личности все сложнее сохранить свою целостность. Все чаще воз­никают ситуации, при которых на личность оказывают давление раз­личные по содержанию ролевые предуказания.

На основе перечисленных причин выделим основные типы ро­левых конфликтов.

1. Внутриролевой конфликт между функциональной целесообраз­ностью ролевых предписаний и социокультурными особенностями ролевых стандартов.

Яркий пример внутриролевого конфликта — атмосфера, в которой работали поколения обществоведов советских лет. Для всякой на­уки функционально целесообразно, чтобы ученые занимали рацио­нально-критическую позицию по отношению к действительности. Но в условиях тоталитаризма от обществоведов ожидалось (и это ста­ло нормативным образцом, выполнение которого контролировалось) оправдание существующего положения вещей, одобрения и пропа­ганды результатов деятельности политической элиты, что наклады­вало на весь облик обществоведа определенный отпечаток.

Конфликт между функциональной целесообразностью и социо­культурными образцами социальной роли может быть решен по-разному. В нашем примере социокультурные ценности, требования, поддерживаемые всей мощью государственной машины, одержали безусловную победу, в результате чего за малым исключением об­щественная наука как средство рационально-критического позна­ния социальной жизни фактически в былые годы по сути была сведена на нет.

481

16 Общая социоло1ия

Сегодня аналогичный внутриролевой конфликт нередко проявля­ется у работников средств массовой информации (конфликт меж­ду необходимостью предоставлять обществу объективную инфор­мацию и обычаем выполнять чей-то заказ).

2. Конфликт экспектаций, т.е. конфликт, вызванный различиями
интерпретаций одной и той же роли, может проявляться в различ­
ных вариациях.

• Конфликт, вызванный тем, что различные субъекты предъяв­
ляют подчас противоположные требования к выполнению личнос­
тью одной и той же роли.

Нередко от женщины-работницы начальник ждет высокой самоот­дачи на работе, а ее муж и дети — низкой самоотдачи на работе, с тем, чтобы она могла больше сил и времени уделять семье. Вспомним пример о конфликте экспектаций по поводу поведения студента: его друзья могут предъявлять ему совершенно иные тре­бования, чем его родители и преподаватели.

• Пример с женщиной-работницей свидетельствует и о том,
что различные субъекты по-разному оценивают значимость одной
и той же роли (еще один вид ролевого конфликта): в семье счита­
ют, что главное — это роль матери, а ее начальник убежден, что
главное — это роль работницы.

Еще один вариант конфликта экспектаций — между ролевыми стандартами, выработанными в различных социальных общнос­тях, социальных средах, который особенно ярко проявляется при смене личностью социокультурной среды.

Даже смена кафедры, вуза преподавателем в границах одного и того же города может породить определенную напряженность, ощу­щение «чужака» и т.д. На одной кафедре ролевая матрица «руково­дитель — подчиненный» основана на демократических принципах: руководитель научно-педагогического коллектива — это не началь­ник воинского подразделения, он не столько диктует, навязывает коллегам свои решения, сколько координирует их деятельность, ч ' создавая простор для творчества. На другой кафедре эта матрица может строиться на авторитарных принципах. Человек, усвоивший ролевые экспектаций демократического руководства, будет фор­мировать линию поведения в духе соответствующих ожиданий, стол­кнувшись с авторитарностью, произволом, что как правило, создает основу для конфликта.

3. Традиционным для социологии является анализ межролевого
конфликта: очень часто возникает несоответствие между ролью
«заботливого отца, хорошего семьянина» и «влюбленного в свое
дело ученого, самоотверженного исследователя». Укажем, что и
та, и другая роль «выпестованы» обществом, столкновение про­
изошло по причине противоречий мех<ду самими стандартами,
которые не возникали до тех пор, пока не пересеклись в конкрет­
ной личности.

482

 

Ориентация на две при синхронизации противоречащие друг другу социальные роли приводит к внутренней борьбе личности, ее раздвоению и т.д.

Конкретно это раздвоение может проявляться по-разному: ученый стремится больше заниматься детьми, но реально не уделяет им должного внимания из-за занятости научными исследованиями. В этом случае конфликт ролей проявляется как противоречие меж­ду намерениями (а может быть, -и заявлениями, словами) и реаль­ным поведением. Межролевой конфликт может проявиться и в не­последовательности поведения личности. Когда наш герой не за­нят наукой, он заботливый отец; когда же он занят своими иссле­дованиями, он может проявить удивительное безразличие и бес­сердечие по отношению к своему ребенку.

_ Выполняя роли, человек, как правило, испытыва-

напряжения^ет эмоциональные и нравственные переживания,
и ПУТИ ихможет войти в конфликт с другими людьми, ис-

преодоленияпытывать моральный кризис, раздвоенность. Это порождает дискомфорт, неуверенность, психоло­гическое расстройство, являющееся признаками ролевого напря­жения. «Ролевое напряжение может повышаться в связи с неадек­ватной ролевой подготовкой, или ролевым конфликтом, или не­удачами, возникающими при исполнении данной роли»*.

Ролевые напряжения довольно многообразны. Они могут иметь преимущественно внутриличностный (внутреннее напряжение в ходе выполнения ролей, ролевых конфликтов) или внешний характер. К числу последних можно отнести виды напряжений, возникаю­щие между исполнителем данной роли и его партнерами, которые ожидают от него совершенно иного поведения.

Мы уже приводили пример конфликта экспектаций, связанный с ' переходом преподавателя с одной кафедры на другую в пределах того же города. Примером внешних ролевых напряжений могут быть и случаи, когда исполнитель одной роли использует ее нормы по­ведения при исполнении другой роли (офицер использует нормы армейской жизни в семье, что вызывает возражение близких, со­здает напряжение).

Основными причинами ролевых напряжений являются прежде всего ролевые конфликты, о которых речь шла выше. Широко рас­пространенной причиной ролевых напряжений является и неадек­ватная ролевая подготовка ввиду моральной и профессиональной неадаптированности исполнителя к требованиям той или иной роли.

Речь идет о трудностях, переживаниях в связи с необходимостью исполнения данной личностью нового статуса и, соответственно, незнакомой ему роли: овладение ролью студента, солдата, отца,

* Фролов С.С. Социология, с 74.

483

матери, деда, начальника и т.д. Это требует как приобретения но­вых знаний, навыков, так и формирования новых моральных качеств, свойств. Дед должен не только научиться укладывать внука спать, но и выработать в себе способность заботиться о нем, стать доб­рее, мягче. Ролевое напряжение, вызванное овладением новым ста­тусом, особенно ярко происходит в период так называемой адапта­ции к новой роли.

Не меньшая ролевая напряженность возникает и при существен­ном изменении ролевого стандарта поведения. Так, руководителю государственного предприятия, собирающемуся стать руководите­лем акционерного предприятия, требуется новая ролевая подго­товка, которая проходит довольно сложно, поскольку необходимо преодолеть уже сложившиеся, привычные для него и окружающих стандарты поведения руководителя государственного предприятия.

В некоторых случаях речь идет о физическом, интеллектуальном и другом несоответствии человека данному статусу и роли, что при­водит к систематическому психологическому напряжению, фор­мированию комплекса неполноценности, депрессии.

Как многообразны формы, причины, ситуации, порождающие ролевые напряжения, так многообразны и пути их преодоления. Мы не ведем речь о преодолении первооснов, первопричин психологи­ческого напряжения в ходе ролевого поведения — речь идет лишь о путях преодоления напряжений, возможной депрессии.

Очевидно, что напряжения, связанные с неадекватностью ро­левой подготовки, преодолеваются по мере преодоления этого не­соответствия в ходе получения необходимых знаний, жизненного опыта, наблюдений и т.д.

Если же напряжение вызвано физическим, интеллектуальным несоответствием личности статусу и роли, на которые она пре­тендует, то здесь могут быть предложены иные меры, смысл ко­торых — защитить психику личности от депрессии, вызванной неудачами. Для этого может быть применен метод рационализации ролевых ожиданий, создающий иллюзорные, но кажущиеся раци­ональными оправдания неудач.

Молодому человеку, который по состоянию здоровья не был при­нят в отряд космонавтов, внушается мысль, оправдывающая его неудачу: лучше заняться научно-исследовательской работой, где гораздо шире возможности самореализации; молодому певцу, ко­торому его природные задатки не дают надежд на блестящую ка­рьеру на этом поприще, внушается мысль, что горздо интереснее карьера композитора, дирижера и т д.

Рационализация ролевых ожиданий может снижать притязания, переносить притязания с одного престижного статуса на другой, но в другой области, сфере (к примеру, с производства на семью, и наоборот).

Суть принципа разделения ролей, как пути преодоления роле­вых напряжений, — осознанная дифференциация правил, приемов,

484

норм, присущих выполнению одной роли, от норм, образцов по­ведения, присущих другой роли.

Известно, как часто мать-учительница продолжает свою «педагоги­ческую» деятельность дома, подчас проявляя жесткость и лишая семью ласки. Зачастую офицер продолжает муштру и дома, в кругу знакомых, на отдыхе. Разделение ролевых ожиданий ни в коем слу­чае не предполагает ущемления, забвения одной из ролей во имя другой. В нем реализован известный принцип: «Богу — богово, Ке­сарю — кесарево».

Принцип иерархизации ролей также может сыграть огромную роль в преодолении серьезных психологических переживаний, порож­денных столкновением ролевых предуказаний.

«Что для меня важнее — дети, семья, или наука?» «Кто я прежде всего — мать или работница?» Каждый человек, столкнувшись с подобной дилеммой, оказывается в психологическом тупике, выход из которого — выбор самой личностью одной из этих ролей в каче­стве приоритетной. И в конфликтных ситуациях следует выполнять предуказания роли, которой отдано предпочтение.

Регулирование ролей — это сознательные, целенаправленные дей­ствия общества, нации, коллектива, семьи, цель которых — пре­одоление психологического напряжения личности, вызванного ро­левым конфликтом.

Например, конфликт между воинской присягой, которая повелевает выполнять приказы, в том числе связанные с уничтожением других людей и принципами человеколюбия, гуманизма. В результате воин, как правило, испытывает глубокое морально-психологическое пе­реживание, вводящее его в длительное депрессивное состояние (вьетнамский синдром в американской армии, афганский и чеченс­кий синдромы — в российской). В этом случае напряжение может быть преодолено, в том числе благодаря и тому, что общество, на­ция, семья берут на себя регулирование этого конфликта, рацио­нально обосновывают поведение воина, оправдывают его действия: «выполнение интернационального долга», «наведение конституци­онного порядка во имя сохранения целостности государства».

Другая форма регулирования ролей связана с утверждением (про­пагандой) властными органами, средствами массовой информа­ции новых стандартов ролевого поведения. (Подобное регулирова­ние ролей могло бы сыграть немалую роль в утверждении в нашем обществе образца предпринимателя, фермера и т.д., повышении их престижа.)

§ 3. Автономия личности.

Ролевое поведение — это притворство?

Итак, общество, социальная среда обладают достаточно ощути­мыми механизмами обусловливания ролевого поведения личности.

485

Но при этом личность сохраняет свою автономию, которая тем ощутимее, чем явственнее проявляются в той или иной ситуации структурно-ролевые альтернативы (в отличие от структурно-роле­вого принуждения, о котором речь шла в разделе, посвященном механизмам ролевого обусловливания поведения). Структурно-ро­левые альтернативы являются свидетельством того, насколько в данной среде широк выбор личностью варианта ролевого поведе­ния, что может зависеть от специфики статуса (ролевое поведение мусорщика слабее регламентируется, чем ролевое поведение воен­ного, врача и др.), престижности статуса (чем престижнее работа, тем сильнее групповой контроль за репутацией престижной фирмы и т.д.).

Следует также учесть, что-различные общества предоставляют личности различный по широте выбор ролевых альтернатив. Тота­литарные системы, как правило, существенно ограничивают сво­боду индивидов и, соответственно, автономию личности —- в це­лом происходит ее унификация, стандартизация.

ПРОИГРЫВАНИЕ РОЛЕЙ

Автономия личности прежде всего проявляется в ходе проигрывания ею ролей (см. рис. 1, Шб), процесса, в котором взаимодействуют несколько факторов:

• нравственный мир личности, ее идеалы, установки, притя­
зания (назовем это «Я» данной личности): что-то является
для нее приемлемым, желательным, что-то вызывает не­
приятие, а что-то воспринимается как вынужденное.

Конечно, при нормальном порядке вещей различные экспекта-ции ролевого поведения не могут иметь принципиальных расхож­дений — ведь и нравственный мир личности, и система экспекта-ций формируются в едином ценностно-нормативном пространстве данного общества, данной культуры.

Но личность (в частности, студент) оценивает, насколько те или иные аспекты ролевых предуказаний (учебной деятельности) желательны, приемлемы для нее (экспектации своей референтной группы, круга друзей или общественный образец ролевого поведе­ния студента), и осуществляет выбор из возможных вариантов;

• собственно проигрывание ролей зависит от способности лич­
ности предвидеть, рассчитать возможные последствия выбо­
ра того или иного варианта ролевого поведения.

В проигрывании ролей большое значение имеют не только ин­теллектуальные способности личности, но и опыт решения роле­вых проблем, отсутствие которого (например, «юношеский макси­мализм») может привести к серьезным ролевым конфликтам, выз­ванным бескомпромиссностью, завышенной интерпретацией об­разцов ролевого поведения и т.д.

486

ситуации Первое. В начале условной цепочки взаимодействия

ролевого личности и общества (поиск личности — предло-

n i^n-rAm-iv' жения общества — выбор личностью из предло-

D IU I UKDIA

личности пользовать его способности, реализовать его жиз- ненные планы, цели, идеалы. Система статусов и ролей, за исключением немногих (предпи­санных), предлагается личности. Выбирая статус и ролевой…

Раздел VIII.

ОБЩЕСТВО

Как было показано в предыдущих главах, люди связаны между собой бесчисленными нитями социальных взаимодействий и отно­шений. Некоторые… Проблема общества в социологии является одной из самых труд­ных. Как заметил… § 1. Признаки общества

Глава XXII. Общество: механизмы развития и разрушения

Механизмы функционирования общества как целостности

Аутопойетические системы — это такие системы, которые обла­дают способностью воспроизводить свои основные компоненты, обеспечивать их связанность,… Аутопойетические процессы впервые были описаны в живых сис­темах. Приведем… Позднее аутопойетическими стали называть и социальные сис­темы, поскольку они в отличие от неживой природы обладают…

Раздел IX.

СОЦИАЛЬНАЯ СТРАТИФИКАЦИЯ

§ 1. Социальная дифференциация и социальное неравенство Известно, что люди различаются по полу, возрасту, темпера­менту, росту, цвету… Естественные различия могут стать основой для возникновения неравных отношений между индивидами: сильные одерживают…

Раздел X.

СОЦИОЛОГИЯ ВАЖНЕЙШИХ ЯВЛЕНИЙ ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ

Как явствует из названия главы, предметом нашего рассмотре­ния являются: • организация как специфическое социальное образование, являющееся объектом… • специфика социологического взгляда на организацию;

ОБЪЕКТ ИЗУЧЕНИЯ _

оперированной деятельности. Она также может быть определена как целевой, жестко структурированный соци­альный институт, обеспечивающий соединение… Особенность организации как специфического социального объекта, изучаемого… * См.: Пригожий А И. Современная социология организаций. — М., 1995; Щер­бина В.В. Социология организаций. — М.,…

УПРАВЛЕНЧЕСКОЙ

УСЛОВИЕмирование многоэтажной управленческой иерар- развитияхии (построенной на принципах линейной струк- организациитуры управления) с проблемой возрастающей

Ubbul 1Ь*1ЬпИЬ

условий длязнания подчиненными сформированной систе-

признаниямы властных отношений как справедливых и за-

легитимнымиконных. Исследование этой проблемы восходит к

формируемыхработам М. Вебера по изучению легитимности и

иГ.'^лтылм!¹,-?.¹^ нашло продолжение в разработках таких специа-

НЫХ ОТНОШЕНИИ тл гг I гт xr r^ in

* См.: Вебер М. Три типа господства. 580 стных отношений. Основаниями для признания легитимности вла­стных отношений,… • признание подчиненными за лицом (лицами), претендую­ щим на власть, дефицитных или уникальных для данного социума…

Г

• систему социальных норм, предписаний и правил, регули­
рующих их взаимоотношения и деятельность; систему роле­
вых предписаний, задающих основу организационного по­
ведения людей и социальных групп.

Будучи связанной с системой установленных правил, формаль­ная организация стандартизирует и унифицирует отношения в сфе­ре деловых взаимодействий, существенно снижает роль личного фактора (позволяя не учитывать в управлении индивидуальные особенности его участников) в деятельности организаций; делает деловые отношения более определенными и предсказуемыми; сво­дит сложность и многофакторность человеческих отношений к уп­рощенным стандартизированным безличным деловым взаимодей­ствиям между позициями. Построенные на этом принципе отно­шения — это не отношения реальных людей, а отношения их по­зиций — например, директора магазина игрушек с заведующим секции мягких игрушек.

Сточки зрения обеспечения порядка и предсказуемости в сфере деловых отношений преимущества такой системы отношений оче­видны. Стремление же свести все организационные отношения орга­низации к деловым и формальным привело к появлению в теории организаций и управленческой практике одной из наиболее попу­лярных в первой половине XX в. моделей организации, именуемой моделью «идеальной бюрократии». Формирование последней связано с именем М. Вебера, хотя сам термин «формальная организация» был введен значительно позже Э. Мэйо. Рассматривая бюрократию как наиболее эффективную форму принципов легитимной власти (работа по правилам), Вебер трактовал последнюю как самый эф­фективный и технически чистый тип социальной организации из созданных человечеством и как единственный тип подлинно профессионального управления,-как машину по принятию рацио­нальных решений. Будучи направленной на рационализацию дело­вых взаимоотношений, построенных на власти универсальной и безличной нормы, она противостоит власти реального человека, поскольку та всегда предполагает произвол*.

Логика высокоформализованных бюрократических деловых от­ношений по Веберу предполагает, что:

• бюрократия представляет собой «штаб», состоящий из ве­
домств (специализированных социальных институтов) с четко
разделенной сферой полномочий;

• деятельность каждого ведомства специализирована, компе­
тенция каждого работника в ней четко определена и четко
обозначена;

* См Вебер М. Три типа господства.

583

• деятельность максимально дробится, упрощается и стандар­
тизируется, обязанности исполнителей просты и рутинны;

• все управление строится на принципах разделения компе­
тенции, иерархии и власти;

• каждый руководитель наделяется властью и формальным ав­
торитетом, в соответствии с иерархией;

• каждый подчиненный имеет руководителя;

• приказы отдаются сверху, но обжалуются снизу;

• власть любого руководителя строго нормирована и ограни­
чена рамками деятельности;

• деятельность максимально регламентирована системой еди­
нообразных и обязательных правил, причем и само управле­
ние строится в соответствии с установленными правилами;

• управленец — это чиновник, наемный работник, высоко­
квалифицированный профессионал, специализирующийся
на определенном виде управленческой деятельности;

• идеальный чиновник осуществляет обязанности в соответ­
ствии с инструкцией, строго по правилам, не проявляя
эмоций;

• карьера чиновника зависит от его стажа и квалификации;

• оплата труда зависит не от количества выполненной рабо­
ты, а от должности, которую человек занимает в организа­
ции.

Однако, как показывает практика, построить деятельность орга­низации целиком на принципах формализации отношений невоз­можно. Во-первых, реальная деятельность бюрократии не столь идил­лична, как ее описал М. Вебер. Как видно из работ авторитетных специалистов (П. Блау, А. Гоулднер, Р. Дабин, М. Крозье, Р. Лай-керт, Д. Макгрегор, Р. Мертон, Д. Сильверман, Н. Смелзер и др.), она порождает ряд дисфункций, из которых наиболее значимы иг­норирование внешнеориентированных целей, обслуживание кор­поративных интересов, отчуждение работника и др. Во-вторых, де­ятельность организации предполагает не только порядок, но и твор­ческую активность работника, что в данной модели практически не предусмотрено. В-третьих, существует множество ограничений на тотальную формализацию отношений:

• всю сферу человеческих взаимодействий в организации нельзя
свести к деловым;

• формализация деловых отношений возможна только в том
случае, если способы деятельности и задачи повторяются;

• в организации существует масса проблем, требующих ин­
новационных решений;

• высокий уровень формализации отношений возможен лишь
в той организации, ситуация в которой относительно ста-

584

бильна и определенна, что позволяет четко распределить, регламентировать и стандартизировать обязанности работ­ников;

• для установления и юридического оформления норм необ­ходимо, чтобы эти нормы соблюдались в неформализован­ной сфере.

Ряд специалистов (например, М. Крозье) утверждают, что даже организации, именующиеся бюрократическими, не представляют собой систем, в которых вся сфера деловых отношений формали­зована и упорядочена. Они представляют собой «островки упорядо­ченности и определенности в море неопределенности». В связи с этим возникает необходимость дать представление об альтернатив­ном типе социальной регуляции поведения, сосуществующем в формальной организации.

Неформальная организация — это во многом альтернативная, но не менее действенная подсистема социокультурной регуляции по­ведения, стихийно возникающая и действующая в организации на уровне малых групп. Этот тип социальной регуляции поведения ориентирован на реализацию групповых целей (зачастую не совпа­дающих с общими целями организации) и поддержание социаль­ного порядка в группе. Вектор ее воздействия часто не совпадает с вектором организационного воздействия формальной организации. Возникая в процессе деятельности, неформальная организация дей­ствует как в сфере деловых, так и неделовых отношений.

Неформальная организация может быть определена как естест­венно сформированная социокультурная подсистема регуляции поведе­ния людей, действующая в рамках малой группы и институционали­зирующая отношения между людьми, а не позициями. Эта подсис­тема направлена на обеспечение общих целей и общих интересов группы. Открытие этой подсистемы регуляции связано с разработ­ками представителей школы человеческих отношений (Э. Мэйо, Ф. Ротлисбергер, В.уДиксонс и др.), анализом итогов знаменитого хотторнского эксперимента, а в дальнейшем — с работами Ч. Бар­нарда, Р. Дабина, Р. Лайкерта, Г. Саймона, Дж. Хоманса, А. Этцио-ни и др.

В разработках Э. Мэйо механизм неформальной организации рас­сматривается как элемент процессов групповой динамики и оце­нивается как действенное средство регуляции поведения в группе. Оно связывается с появлением в группе воспроизводимых форм поведения — «рутин» и системы выработанных группой социальных норм, направляющих, контролирующих, регулирующих и коррек­тирующих межличностные взаимодействия в группе и поведение отдельных ее членов. Этот механизм дополняется формированием динамичной структуры групповых отношений, связанных с выде-

585

лением авторитетных членов группы — лидеров — основных аген­тов контроля за поведением группы, направленного на реализацию и защиту ее интересов.

Э. Мэйо правомочно отмечал, что роль этой системы столь силь­на, что любые акции, предпринимаемые руководством в организа­ции, имеют смысл только при одобрении группы, и указывал на действенность предпринимаемых группой санкций в ответ на от­клоняющееся поведение лидера. Поскольку структура формируе­мых здесь отношений более динамична, нормы более подвижны, чем в формальной организации, а более подвижные цели не совпа­дают с целями организации, по мнению некоторых специалистов, в частности Ч. Барнарда, неформальная организация хотя и являет­ся важным компонентом социальной организации, но может быть рассмотрена как бесструктурная система бессознательной регуля­ции, координации деятельности и поведения, проявляющейся на уровне группы. Однако большинство современных специалистов счи­тают неформальную организацию целенаправленной и достаточно структурированной системой регуляции, действующей на уровне группы*.

Взаимоотношения формальной и неформальной организаций слож­ны и диалектичны. С одной стороны, очевидное изначальное не­совпадение целей и их функций ведет к рассогласованию векто­ров их организационных воздействий и часто провоцирует конф­ликт между ними. С другой стороны, эти подсистемы социальной регуляции взаимодополняют друг друга. Если формальная органи­зация, объективно ориентированная на достижение общеоргани­зационных целей, часто провоцирует конфликт между участника­ми совместной деятельности, то неформальная организация сни­мает эти напряжения и укрепляет интеграцию социальной общ­ности, без чего деятельность организации невозможна. Кроме того, по утверждению Ч. Барнадра, связь этих систем регуляции очевид­на: во-первых, формальная организация возникает из неформаль­ной, т.е. образцы поведения и нормы, создаваемые в процессе неформальных взаимодействий, являются основой для конструи­рования формальной структуры; во-вторых, неформальная орга­низация — полигон для проверки создаваемых образцов, при от­сутствии которой юридическое закрепление социальных норм в формальной подсистеме регуляции ведет к их недействительнос­ти; в-третьих, формальная организация, заполняя собой лишь часть организационного пространства, неизбежно порождает неформаль­ную организацию.

* См ■ Эпштейн С. Индустриальная социология в США — М., 1972. 586

§ 3. Внутренняя среда организации

Весь перечень процессов формирования воспро-
ОРГАНИЗАЦИИ КАК^ИЗВ°Д^ИМЫХ> предсказуемых и устойчивых дело-
ВАЖНЕЙШАЯ^вых формальных отношений в организации на-

составляющаяходит отражение и закрепление в структуре уп-
внутреннейравления организацией, именуемой формальной

среды иили административной структурой организации.

организацииПоследняя в наиболее общем виде может быть

определена как принятый в организации способ разделения деятельностей, способ ее соединения, координации и конт­роля, закрепленный в системе взаимосвязанных безличных стату­сов (должностных и профессиональных), юридически закреплен­ных социальных норм и формально-ролевых предписаний подраз­делений, функций, закрепленных за каждым подразделением и ро­левых позиций, системе деловых коммуникаций между ними, форм и способ принятия решений. Совокупность этих элементов обеспе­чивает порядок в сфере деловых взаимодействий, что создает пред­посылки для эффективной совместной деятельности. Структура орга­низации, таким образом, является одной из главных характерис­тик внутренней среды и строения организаций.

Организационные структуры вариативны. Они различаются сте­пенью дифференциации и специализации видов деятельности и структурных подразделений; мерой централизации в принятии ре­шений; уровнем централизации власти, числом этажей иерархии и длиной скалярной цепи; степенью стандартизации и формали­зации деловых отношений; мерой автономии работников и струк­турных подразделений; принятыми формами и степенью жесткос­ти контроля, способами коммуникаций и др. Разные исследовате­ли (Дж. Вудворд, А. Чендлер-мл., Д. Пыо (Паг), Г. Саймон и др.) называют до 10—14 подобных признаков организационной струк­туры.

В ряде современных концепций организации, начиная с разра­боток представителей «эстонской группы», громадный перечень переменных, характеризующий параметры структуры, пытаются свести к более ограниченному перечню укрупненных параметров. Так, в концепции группы Д. Пью, Б. Хайниыгс, Д. Хиксона вводят­ся два укрупненных измерения организационной структуры: 1) го­ризонтальное, именуемое параметром «структурности деятельнос­ти» (последнее включает такие характеристики структуры, как сте­пень структурной дифференциации, степень формализации и стан­дартизации деятельности); 2) вертикальное, именуемое степенью концентрации власти (последнее включает такие характеристики структуры, как мера автономии организации в принятии решения

587

 

 

ВНУТРЕННИЕ Некоторые наиболее типичные структуры будут

ситуационные рассмотрены в дальнейшем. Формирование того или иного типа структур во многом зависит от ряда факторов, именуемых «ситуационными пе- j ременными» и относящихся как к внутренней, так и внешней сре­де организаций. Соответственно определяется набор переменных, характеризующих внутреннюю среду организации. Отметим, что к ситуационным переменным, относящимся к внутренней среде и ; влияющим на структуру организации, могут быть отнесены цели, стратегия, технология, размер организации, тип персонала, тип организационной культуры*.

Цели организации. Один из важнейших элементов внутренней среды и внутренних ситуационных переменных организации — орга­низационные цели. Важнейшую их роль в формировании организа­ционной структуры и функционировании организации отмечали практически все специалисты по организации управления, начи­ная с представителей классической школы. Так, А. Файоль, давая определение социальной составляющей процесса организации, свя­зывает этот процесс именно с формированием структур управле­ния под цель. Эта же точка зрения в той или иной форме просмат­ривается и в работах многих современных специалистов, особенно рационально дефпрагматической ориентации (Р. Дабин, П. Друкер, М. Крозье и др.).

Под целями организации обычно понимается идеальный образ .же­лаемого будущего или планируемый результат. Проблема целеполага-ния активно разрабатывается организационной и управленческой теорией, начиная с классической школы.

Управление современной организации предполагает наличие не одной цели, а их разветвленной системы, при этом работа с целя­ми — особая область деятельности управленца, который занимает­ся выбором приоритетных целей и их уравновешиванием в терми­нах «результат — цена». При этом именно оценка результатов реа­лизации широкого перечня целей сегодня часто рассматривается как основной способ оценки эффективности организации.

Например, П. Друкер, один из авторов популярной на Западе концепции «управления по целям», применительно к деловой ком­мерческой организации выделяет следующий примерный набор целей, ориентированных на реализацию в разных областях:

• определение секторов рынка, с которой организация рабо­
тает;

• цели, связанные с отношением к нововведениям и облас­
тям нововведений;

* См ■ Мескон М X., Альберт М., Хедоури М. Основы менеджмента. 590

• обеспечение продуктивности организации;

• обеспечение определенного уровня производительности;

• обеспечение материальных и финансовых ресурсов;

• достижение определенного уровня прибыли;

• развитие эффективности системы управления и развитие самих
менеджеров;

• обеспечение признания организации со стороны внешнего
окружения.

Оценивая функцию целей, Друкер связывает с их существова­нием возможность решения ряда управленческих проблем:

• оценка и интерпретация широкого спектра общественных
явлений;

• проверка истинности теоретических представлений, латен­
тно заложенных в целях;

• оценка и предсказание поведения людей, групп и других
организаций;

• оценка значимости тех или иных целей уже в процессе при­
нятия решения*.

Стратегия организации. Другим важным компонентом внутрен­ней среды, тесно связанным с понятием цели, является стратегия. Эта ситуационная переменная внутренней среды, интегрирующая осмысленную логику организационного развития. Под стратегией обычно понимается разновидность долгосрочного плана развития организации, ориентированного на перспективы взаимоотноше­ний с внешней средой с учетом реальных и потенциальных воз­можностей организации. По определению А. Чендлера, последняя включает перечень долгосрочных целей, краткосрочных и вспо­могательных целей, способы распределения и пользования ресур­сами, правила, регулирующие взаимоотношения персонала и осу­ществление деятельности. Стратегия всегда возникает по поводу и в связи с изменением состояния внешней среды и в той или иной степени учитывает актуальные и потенциальные возможности орга­низации.

В значительной мере определяя логику развития организации, стратегия в то же время влияет на формирование организационной структуры. Выявлению роли стратегии как одной из важных ситуа­ционных переменных посвящены разработки Дж. Чайлда. В ходе ре­ализации бирмингемского исследовательского проекта он пришел к выводу, что именно стратегический выбор, осуществляемый ме­неджером, предопределяет многие объективные факторы (размер, технологию, меру зависимости от других организаций, влияющих

* См ■ Пью Д.С, Хиксон Дж. Хрестоматия. Краткое изложение работ признан­ных авторитетов в теории и практике менеджмента. — М , 1992.

591

на формирование организационной структуры). При этом ранее сде­ланный стратегический выбор во многом ограничивает последую­щие выборы.

Важная роль стратегии в формировании организационной струк­туры отмечается и многими другими исследователями*. Так, А. Чен-длер и Г. Даймс, анализируя логику формирования структуры аме­риканских (а затем европейских) коммерческих организаций, по­казали, что каждому из двух выделенных ими типов противопо­ложных стратегий (оборонительная и позитивная) развития орга­низации соответствует свой тип организационной структуры. Так называемая оборонительная стратегия, ориентированная на удер­жание и укрепление уже завоеванных ранее фирмой позиций на рынке и предполагавшая ее развитие посредством слияния с орга­низациями-поставщиками и продавцами), приводила к созданию централизованной функционально-разделенной («линейно-штаб­ной, или неофункциональной) структуры». Позитивная стратегия, связанная с активным поиском новых рынков и созданием новых направлений деятельности (диверсификация), приводила к фор­мированию децентрализованной (так называемой дивизионной) структуры. Об этом же свидетельствуют и работы многих других авторов (И. Ансоффа, П. Лоуренса, Дж. Лорша, Дж. Пфеффера, Дж. Саланчика и др.).

Технология. Третий важный компонент внутренней среды орга­низации и одновременно ситуационная переменная — технология, один из мощных факторов, определяющих состояние структуры организации. В узкой трактовке технология, по определению Л. Дэ-виса и Ч. Перроу, — это совокупность средств деятельности (обору­дование, инфраструктура, инструменты, технические знания и навыки персонала и др.), позволяющих обеспечить переработку сырья в конечный продукт (услугу) с заданными свойствами.

Э. де Боно, А. Маккей, Дж. Томпсон и другие предлагают более широкую трактовку технологии — как алгоритма любой деятельно­сти, обеспечивающей достижение запланированного результата, что позволяет применить это понятие к процессам переработки инфор­мации и процессам управления.

Впервые проблема влияния технологии в ее традиционном по­нимании на социальные отношения (социальную организацию) и структуру организации исследована в работах представителей со-циотехнического подхода в социологии организации — Дж. Вуд-ворд, Р. Дабина, А. Раиса, Э. Триста, Н.И. Лапина, В.Г. Подмарко-ва, О.И. Шкаратана и др. Эти специалисты указали, во-первых, на

* См , Пью Д , Хиксон Д. Христоматия.. Ансофф И. Стратегия управления. — М , 1999.

592

то, что технико-технологический компонент организации форми­рует относительно самостоятельную подсистему регуляции поведе­ния людей, сосуществующую с подсистемой социальной регуля­ции, а во-вторых, на то, что эта подсистема, особенно в производ­ственных организациях, во многом предопределяет и ограничивает ряд черт собственно социальной организации и структуры.

Так, по Р. Дабину, именно технология задает систему социальных статусов, фиксируя место каждого работника в системе разделе­ния труда, создавая основания для возникновения определенной формы социальной организации. Исследования представителей со-циотехнического подхода показали, что технология — это не только мощное средство целедостижения, но и важный фактор, влияющий на изменение социальных отношений и структуры организации. В наиболее наглядной форме это удалось продемонстрировать Дж. Вудворд. Исследуя разнотипные производственные организа­ции в Британии, она разделила существующие технологии по сте­пени жесткости контроля и возможности осуществления планиро­вания деятельности на три типа: 1) технологии единичного и мел­косерийного производства (выпуск опытных и единичных образцов и мелких серий — уникальные турбины для электростанций, еди­ничные заказы на реактивные самолеты, космические корабли, вы­ставочные образцы и др.); 2) технологии массового и крупносе­рийного производства (машиностроение с применением конвей­ерной сборки); 3) технологии поточного производства (автомати­зированные химические и металлургические предприятия). Проанализировав влияние технологий на параметры социальных отношений, Вудворд сделала вывод, что жесткость и тип техноло­гий — мощный фактор, влияющий на жесткость и тип организаци­онного контроля и типы организационных структур, значимость уп­равленческих функций.

Так, описывая организационные структуры, характерные для исполь­зования первого, наименее'жесткого типа технологий (единичного и мелкосерийного производства), она в качестве их признаков на­звала малоэтажность управленческой пирамиды, слабую дифферен­циацию видов деятельности, отсутствие вспомогательных рабочих и функциональных специалистов, низкую формализацию и стандар­тизацию отношений. Для организаций, использующих второй тип технологий, были характерны многоэтажная иерархическая пира­мида с очень широким основанием (высокий уровень разделения труда), существенный процент вспомогательных рабочих и функци­ональных специалистов, высокий уровень формализации отноше­ний, длинная скалярная цепь прохождения приказов. Для организа­ций, использующих третий тип технологий (наиболее жесткие), были характерны высокая пирамида с более узким, чем в организациях второго типа, основанием, преобладание процента вспомогатель­ных рабочих и функциональных специалистов над основными ра­бочими и линейными специалистами, управление в режиме кон­сультаций.

Технологии осуществления базовой деятельности не исчерпы­вают всего перечня технологий, используемых в организации, и не

20 Общая социология

593

являются единственными переменными. Понятие «технология» при­меняется и к процессам управления. Например, Дж. Томпсон при­водит типологию технологий координации, которые он именует процедурами координации.

Размер организации. Четвертый компонент внутренней среды и ситуационная переменная, признаваемая практически всеми ис­следователями организации, — размер организации. Открытие зна­чимости размера как важнейшей ситуационной переменной орга­низации связано с разработками эстонской группы. Как показали исследования Д. Пью, Б. Хайнингса, Д. Диксона и др., сначала в Англии, а затем в рамках масштабного международного проекта, размер организации (ассоциирующийся в первую очередь с ее чис­ленностью) — один из важнейших факторов, предопределяю­щих такие переменные, как степень разделения труда в организа­ции, степень ее структурной дифференциации (число специализи­рованных подразделений), степень стандартизации и формализа­ции деятельности.

Тип персонала. Пятый компонент внутренней среды и в то же время один из первых по значимости — это тип персонала. Именно персонал, будучи субъектом деятельности, носителем навыков, знаний, культуры и объектом организационного воздействия, ока­зывает мощное воздействие на организационную структуру и фор­мы контроля. Под персоналом организации, в рамках данной гла­вы, мы будем понимать всю совокупность работников, выполняю­щих различные виды деятельности в организации.

Во многих концепциях, начиная с У. Тейлора (П. Друкер, Д. Макгрегор, Э. Шейн и др.), именно человек в организации рас­сматривается как наиболее ценный организационный ресурс (при этом единственный ресурс, стоимость которого увеличивается по мере эксплуатации) и важная ситуационная переменная. От мо­рального облика персонала, его ответственности и добросовестно­сти, способности к конструктивной активности, квалификации, грамотности, степени интернализации работником наличной орга­низационной культуры непосредственно зависит установление оп­тимальных форм организации, контроля и типа структур. Так, Г. Саймон именно с мерой и глубиной усвоения персоналом норм и ценностей, организационной культуры, которую он именует орга­низационной моралью, связывает степень демократизации систе­мы управления.

Представление о высокой значимости свойств персонала, для определения форм и методов управления и типов используемых организационных структур просматривается в теории организации на всех стадиях ее становления, начиная с классической школы и школы человеческих отношений. Именно противоположные пред-

594

ставления о свойствах рядового работника как объекта управления в производственных организациях Америки заставили Ф. Тейлора и Э. Мэйо предложить две противоположные модели управления.

Тейлор, апеллирующий к известной формуле, утверждающей, что «средний человек — глуп, ленив и жаден», предлагал соответ­ствующую модель управления: жесткое разделение интеллектуаль­ного и исполнительного труда, программирование исполнителя извне, жесткие формы внешнего контроля и экономические сти­мулы (такая модель в концепции Д. Макгрегора* позже получила наименование теории X).

Э. Мэйо апеллировал к представлению о рядовом работнике как творческом, социально,ориентированном, ответственном и кол­лективистском существе, стремящемся к осуществлению творчес­кой и сознательной деятельности, и соответственно предлагал мяг­кие формы контроля, использование творческого потенциала, са­морегуляции, самоконтроля, неформальных механизмов регуляции, апелляцию не к денежным мотиваторам. Модель Мэйо рассматри­вала управленца как специалиста главным образом в области нала­живания отношений в организации (теория Y).

Не вступая в спор об истинной природе человека, мы рассмат­риваем его качества как базовую ситуационную переменную (опре­деляемую рядом факторов, среди которых важнейшим является культурный), во многом обусловливающую степень жесткости кон­троля и ограничения активности работника и его свободы в орга­низации. В максимальной степени роль персонала как важнейшей ситуационной переменной была подчеркнута А. Этциони, сформу­лировавшим принцип «согласия», в соответствии с которым жест­кость организационной структуры обратно пропорциональна от­ветственности персонала.

Организационная и деловая культура. Наконец, шестой компо­нент, иногда выделяемый в качестве особого элемента внутренней среды, — организационная культура и деловая культура. В концеп­циях современных исследователей — представителей рационально прагматической традиции (И. Ансофф, Т. Питере, Р. Уоттерман, Э. Шейн и др.) организационная культура рассматривается как один из элементов внутренней среды организации, как формируемый и управляемый фактор, предопределяющий формы организационного поведения и, тем самым, способы организации деятельности. Со­гласно такому подходу, организационная культура — это созна­тельно формируемый руководством или селектируемый фактор, не­посредственно детерминирующий поведение человека. Согласно Э. Шейну, организационная культура вэтой концепции определя-

Макгрегор Д. Человеческий фактор и производство//СОЦИС. — 1995. — № 1.

595

ется как разделяемый большинством членов организации (или яд­ром организации), иногда плохо осознаваемый, интегрированный набор априорных базовых представлений (или культурная парадиг­ма), которые группа изобрела, позаимствовала или приобрела дру­гим путем в процессе решения проблем адаптации к внешней сре­де или проблем внутренней интеграции и которые признаны дос­тойными и действенными для того, чтобы быть переданным дру­гим поколениям.

В соответствии с такими представлениями культура обычно опи­сывается как многоуровневая система, имеющая иерархическое строение: 1) ядро культуры — это набор разделяемых большин­ством работников организации, но неосознаваемых ими априор­ных базовых представлений, предопределяющих восприятие ре­альности и детерминирующих их поведение; 2) более низкий уро­вень — это разделение ценности, прямо ненаблюдаемые, но про­являющиеся в сходстве интерпретации ситуации; 3) наконец, тре­тий уровень («уровень видимых артефактов») — это наблюдаемое поведение, воспроизводимые образцы поведения, организацион­ной структуры.

Содержание этих представлений определяется принятыми прин­ципами взаимодействия со средой, представлениями о повседнев­ной жизни, взаимоотношениях природы и человека, содержании человеческой деятельности, принципах человеческих взаимоотно­шений. При этом, имея в основе набор иногда плохо осознаваемых базовых представлений, организационная культура проявляется на двух уровнях — среднем уровне, «уровне декларируемых ценнос­тей», более осознаваемых членами группы, чем базовые представ­ления, и низшем уровне, именуемом «уровнем видимым культур­ных артефактов», который напрямую проявляется в типе реальной формально-иерархической структуры, системе лидерства, приня­тых формах деятельности и поведения и др.

Существует и другая парадигма организационной культуры, пред­ложенная исследователями, работающими в рамках феноменологи­ческой традиции (П. Бергером, М.Луи, С. Роббинсом, Д. Сильверма-ном и др.). Рассматривая единство организационной культуры как предпосылку коммуникаций и совместной деятельности и самого существования организации, они в то же время отрицают манипу-лятивную роль культуры и рассматривают человека не как «марио­нетку культуры», а как творца культуры. Суть этой концепции: прин­ципиальный отказ от рассмотрения культуры как элемента внут­ренней среды, но рассмотрение ее как самой природы организа­ции; отказ от рассмотрения культуры как управляемого или созна­тельно формируемого кем-либо фактора и ее трактовка как про­дукта уникальной истории организации; постулирование принци-

596

па «социальной определенности» (согласно которому именно в про­цессе и средствами совместной интерпретации реальной ситуации формируется социальная реальность); описание ее в терминах «на­личного репертуара смыслов» (с учетом того, что реальные смыс­лы не существуют, присваиваются людьми в интерсубъективном контексте, который формируется в процессе неповторимой исто­рии организации).

Следует также подчеркнуть, что организационная культура обыч­но не рассматривается вне контекста фоновой (общенациональной и национальной, деловой и профессиональной) культуры, кото­рая по отношению к организации является элементом внешней среды. На тесную связь организационной и деловой культуры ука­зывали многие авторы — например, представители эстонской группы (Б. Хайнингс, Д. Хиксон, Дж. Чайлд) и Г. Хофштед выявили прямую зависимость типа организации и форм управления от особенностей национальной деловой культуры.

§ 4. Внешняя среда организации и ее модели

представлениеОрганизация не может действовать изолирован-0 внешней средено от внешнего окружения, от характеристик которого во многом зависят ее структура, формы и направления деятельности. Организация получает от внешнего окружения разнообразные ресурсы и информацию; производит продукт (услуги) с учетом его потребностей; выполняет опреде­ленные функции по отношению к более широкому социуму; фор­мирует свое поведение с учетом правил, установленных внешним окружением. Рассмотрим внешнюю среду организации, или орга­низационное окружение.

На ранних стадиях развития теории организации (классическая школа, школа человеческих отношений) исследователи обращали основное внимание на внутренние факторы. Однако начиная с 50-х гг. на Западе термин «внешняя среда» прочно вошел в оби­ход организационной теории, а с середины 60-х гг. число исследо­ваний и значимость этой области исследования постоянно возрас­тали. Эта проблематика приобретает все большее значение в теории организации по мере нарастания нестабильности внешней органи­зационной среды (перенасыщенный рынок). В современной теории организаций сложилось целое направление (инвайронментальный подход), пытающееся определить основные свойства организации исходя из логики ее взаимодействия с внешней средой и свойств самой среды.

Интерес к изучению внешней среды организации обусловлен тем, что она создает условия и накладывает ограничения на суще-

597

ствование организации. Будучи элементом более широкого социу­ма, последняя находится от него и его элементов в высокой зави­симости: во-первых, жизнедеятельность организации тесно связа­на с выполнением ею функций по отношению к этой более ши­рокой системе; во-вторых, внешняя среда задает правила и огра­ничения, в которых организация вынуждена функционировать; в-третьих, она является необходимым источником ресурсов, вне которых организация не может осуществлять свою деятельность; в-четвертых, внешняя среда является сферой конкуренции для организаций, выполняющих сходную деятельность; в-пятых, она является ареной сотрудничества, кооперации и обмена деятель­ности между организациями (сама организация не является един­ственной сферой кооперации и обмена деятельности); в-шестых, внешняя среда — это источник замыслов менеджера и фактор, провоцирующий развитие организации.

МОДЕЛИ ВНЕШНЕЙ СРЕДЫ

Внешняя среда — это собирательное понятие. В современной теории и социологии организа­ций внешняя среда рассматривается как более широкая и значительно более сложная система, чем сама органи­зация. В широком смысле внешняя среда — это совокупность вне­шних по отношению к организации факторов, влияющих на процессы жизнедеятельности организации (природных, технологических, куль­турных, экономических, юридических и др.). Будучи адекватным отражением какой-то стороны внешнего окружения, такие модели среды правомочны, однако односторонни. Поэтому в ряде теорий предпринимаются попытки создать интегрированную модель среды. Одной из наиболее удачных синтетических моделей среды, описы­вающих организацию как систему разнородных ресурсов и пытаю­щихся совместить различные представления о внешней среде, яв­ляется представление о ней как о сверхсложной «гетерогенной си­стеме», — ситуационная модель среды, предложенная П. Лоурен-сом и Дж. Лоршем.

Эта модель, получившая достаточно широкое распространение в современной теории организаций, рассматривает внешнюю среду как совокупность разноприродных сегментов, предельное число ко­торых не определено и для каждой конкретной организации равно числу специализированных подразделений, существующих в орга­низации, вычленяющих свой тип ресурса. Здесь среда представлена как многослойное и разноприродное (гетерогенное) образование и каждый фрагмент организации имеет дело со своим подвижным фрагментом внешней среды, соответствующей определенному типу ресурса. Для отделов продаж и маркетинга внешней средой выступа­ет рынок в собственном смысле слова, для отдела финансов внеш­ней средой являются банки и акционеры, для отдела научно-техни-

598

ческих разработок — технологии и образцы новой продукции, для отдела кадров сегментом среды будет рынок рабочей силы и др. При этом каждый фрагмент среды, с которым данное подразделение стре­мится к балансу, предъявляет организации свою систему требова­ний, обладает различной степенью подвижности, отличной от нее природой. Сама же среда трактуется как более сложная при более сложном и дифференцированном строении организации.

В рамках социологической трактовки среды обычно выделяют «широкую» и «узкую» трактовку внешней среды. Широкая трактов­ка предполагает рассмотрение внешней среды в виде макро- и мик­роокружения (классификация М. Зей-Феррел). Макроокружение — это внешние характеристики культуры (ценности, нормы, инсти­туциональные образцы, в том числе и юридические нормы), язы­ковая среда и др., микроокружение — это другие субъекты дея­тельности, с которыми организация вступает во взаимодействие (другие организации).

Термин «внешняя среда организации» имеет и более узкую, соб­ственно социологическую трактовку. Будучи элементом более широ­кого социума, она вступает в многообразные отношения с его раз­личными подсистемами и элементами.

Наиболее популярной является узкая трактовка внешней среды как части микроокружения, как другие организации, с которыми данная организация вступает в отношения сотрудничества или кон­куренции и от которых непосредственно зависит ее эффективность и жизнеспособность. Наиболее последовательно эта модель пред­ставлена в работах Дж. Пфеффера и Дж. Саланчика, которые право­мочно рассматривают любую организацию как систему, зависящую от других организаций в части получения от них различных ресур­сов (сырья, продуктов, услуг, денег, информации и др.). Ими вы­делено два типа зависимости — прямые и опосредованные. Первый предполагает отношения сотрудничества и обмена деятельностями и ресурсами: «поставщик — продавец», т.е. в этом случае организа­ции вступают в прямые контакты; второй тип предполагает отно­шения конкуренции, при которых организации вступают в борьбу за дефицитный ресурс, прямо не контактируя между собой, но взаимодействуя на рынке через потребителя. Существуют и другие модели внешней среды.

ОСНОВНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ ВНЕШНЕЙ СРЕДЫ. ВНЕШНИЕ СИТУАЦИОННЫЕ ПЕРЕМЕННЫЕ

Степень предсказуемости, мера определенности и предсказуемости состояния среды — главные характеристики внешней среды, влияющие на поведение организации. Предсказуемость изме­нений внешней среды во многом предопределя­ет выбор стратегии, структуры, направления раз­вития организации, поведение организации.

599

К числу наиболее известных классификаций изменений внешней среды по уровню предсказуемости и неопределенности может быть отнесена классификация Р. Джарковича.

Она построена по двум основаниям: выраженности изменений и выраженности колебаний внешней среды в процессе изменений. По этим основаниям все изменения внешней среды могут быть раз­делены на четыре группы: 1) сильные изменения с незначительны­ми колебаниями; 2) слабые изменения с незначительными коле­баниями, 3) слабые изменения с высоким уровнем колебаний; 4) сильные изменения с высоким уровнем колебаний.

В современной теории организаций состояние внешней среды рассматривается как важнейший фактор и ситуационная перемен­ная, определяющая структуру, функции, логику развития организа­ции. Несмотря на различия представлений в инвайронментальных концепциях организации, состояние внешней среды рассматривает­ся как один из важнейших факторов организационной динамики, организационного функционирования и развития. Другими основ­ными характеристиками внешней среды являются также уровень ее предсказуемости и изменчивости, что во многом предопределяет степень определенности (неопределенности) ситуации, в которой работает организация, влияя на параметры структуры и способы организации деятельности. При этом в одних из инвайронменталь­ных моделей организация деятельности связывается с объективны­ми свойствами самой среды (степенью насыщенности рынка, поли­тической и экономической стабильностью общества и др.), а в дру­гих — с режимом работы самой организации. Например, Д. Кац и Р. Канн рассматривают характеристики среды как во многом произ­водные от изменения характеристик самой системы — функций «вхо­да» и «выхода».

Именно уровень определенности (неопределенности) и пред­сказуемости изменений как базовая характеристика среды рассмат­ривается обычно как задающий такие важнейшие параметры раз­вития организации, как степень функциональной и структурной дифференциации, а также используемые способы и формы коор­динации и контроля.

В концепции «комплексной организации» П. Лоуренса и Дж. Лор-ша, например, именно высокий уровень неопределенности внешней среды, с которой организация вступает во взаимодействие, застав­ляет менеджеров крупной деловой производственно-коммерчес­кой организации дифференцировать среду на составляющие (пос­ледняя теперь описывается в терминах гетерогенной системы), со­здавать новые специализированные функции и структурные под­разделения, что в конечном счете определяет контуры сложной ком­плексной организации. Последняя описывается Лоуренсом и Лоршем как состоящая из трех подразделений, относительно авто-

600

номных и разнородных по направлениям, способам деятельности, гипу персонала, технологии, стратегии и организационной культу­ре. 1) отдел научно-технических разработок; 2) отдел производ­ства; 3) отдел продаж. При этом степень дифференциации внутри этих подразделений будет тем выше, чем выше уровень неопреде­ленности внешнего окружения.

Другой внешней ситуационной переменной внешней среды, трактуемой как целевое окружение, являются типы и степени за­висимости одной организации от другой. Эта ситуационная пере­менная была впервые отмечена представителями эстонской груп­пы, в работах которых зависимость от других организаций опреде­ляла те характеристики структуры, которые были названы нами показателями «концентрации власти».

В работах П. Лоуренса, Дж. Лорша, Дж. Пфеффера, Дж. Салан-чика взаимоотношения организаций друг с другом описывались как отношения тотальной взаимной зависимости, объясняемой потребностью организации в различных ресурсах, которые конт­ролируются другими организациями. Как уже упоминалось, эти зависимости были прямыми или опосредованными. При этом то­тальная взаимозависимость организаций описывалась как всеоб­щие отношения, образующие единую «организационную сеть». Степень зависимости одной организации от другой во многом определяет и стратегию, и структуру организации. Согласно тези­су Пфеффера и Саланчика, любая организация, формируя свою стратегию развития, ориентирована на обеспечение надежности отношений с другими организациями, и в то же время — на сни­жение своей зависимости от этих организаций.

ВНЕШНЯЯ И ВНУТРЕННЯЯ СРЕДА ОРГАНИЗАЦИИ КАК ФАКТОРЫ ОРГАНИЗАЦИОННОГО РАЗВИТИЯ

Организационное развитие — это широко ис­пользуемый в теории организаций, но много­значный и до сих пор недостаточно четко оп­ределенный термин. Под организационным раз­витием мы будем понимать процесс направлен­ных качественных структурных изменений в организации, оцениваемых по их результатам как позитивные. Внешними признаками орга­низационного развития обычно считают увеличение размера орга­низации и ее структурную дифференциацию, усиление ее незави­симости от состояния внешней среды. Следует отметить, что ис­пользуемые критерии позитивности субъективны, различны и весьма разнообразны — в одних моделях это повышение способности орга­низации к выживанию, в других — достижение поставленной цели, в третьих — создание или освоение новых направлений и способов деятельности, в четвертых — удержание власти отдельными груп­пами и др.

Существует множество моделей организационного развития, различающихся по фактору, провоцирующему изменение (эндо­генные — внутрисредные и экзогенные — внешнесредные моде­ли), оценке роли менеджера в процессе развития (рациональные и естественные), характеру протекающих процессов и др.

В современной социологии и общей теории организаций орга­низационное развитие обычно связывается с воздействием как внешне- так и внутриорганизационных факторов. При этом ряд специалистов инвайронментальной ориентации (например, П. Ло-уренс, Дж. Лорш) рассматривают организацию как посредника между человеком и внешней средой, из которой они черпают раз­нообразные ресурсы. Логику развития организации они непосред­ственно объясняют ее взаимодействием с внешней средой, изме­нением ее состояния, поскольку от взаимодействия с последней напрямую зависит перспектива выживания и результаты деятель­ности организации. В то же время организационное развитие — это избирательная реакция организации на состояние среды с учетом состояния организации.

Что касается механизмов и логики протекания этих процессов, то и здесь в организационной теории не существует единства. Со­гласно концепции А. Гоулднера все модели организационного раз­вития условно можно разделить на две принципиально различных группы — «рациональные» и «естественные». Первые описывают процесс организационного развития как продукт сознательной де­ятельности менеджера, инициирующего изменения и определяю­щего стратегический выбор в соответствии с заранее выработан­ным планом (А. Файоль, М. Вебер, Дж. Чайлд, А. Чендлер, Дж. Пфеф-фер, Дж. Саланчик и др.). Вторые описывают их либо как итог раз­нородных и нескоординированных усилий менеджеров, неосознан­ных случайностных процессов (селекционные модели — Ч. Линдб-лом, М. Ханнон, Дж. Фримен, Дж. Кэррол и др.), либо в терминах закономерных, телеологически направленных процессов, протека­ющих в организации (теории жизненных циклов — А. Селзник, К. Боулдинг, И. Адизес и др.).

В большинстве современных моделей процесс развития описыва­ется на уровне единичной организации (фокусная перспектива). При этом взаимоотношения организации с внешней средой опи­сываются через механизм пассивной адаптации организации к сре­де, что предполагает рассмотрение организации как достаточно гибкой, пластичной и высокоадаптивной системы. В некоторых из естественно-адаптивных моделей этот процесс описывается как телеологически заданный, закономерный и естественный процесс приспособления организации к типу среды. При этом внешняя среда в этих моделях рассматривается обычно как фактор, напрямую за­дающий направления деятельности, типы структур и функции орга-

602

низации. Сам процесс развития организации здесь связывается со структурными изменениями, обеспечивающими повышение спо­собности организации к выживанию, за счет процесса автомати­ческого приспособления организации к среде, с которой она взаи­модействует. При этом тип формируемой организационной струк­туры, формы и направления деятельности организации должны в идеале точно соответствовать типу того фрагмента среды, с кото­рой она вступает во взаимодействие.

Ярким примером естественной модели организации, описывае­мой в такой логике, является модель поэтапного развития молодых организаций, предложенная в 60-е гг. основоположником органи­зационной экологии А. Хоули, который описывал внешнюю среду как совокупность экологических ниш.

Трактуя молодую организацию как естественную пластичную открытую систему, он рассматривает ее развитие как поэтапное приспособление к внешней среде на «принципе изоморфизма». Принцип формулируется в виде императива, предписывающего необходимость обеспечения соответствия между «организацион­ной формой» и типом экологической ниши, с которой взаимо­действует организация, как условия выживания организации. Ло­гика протекания этого процесса связывается им с индивидуаль­ной адаптацией организации к внешней среде. Сама же организа­ция трактуется им как форма существования социальной популя­ции (группы людей, эксплуатирующих один и тот же тип ресур­са), возникающая при соприкосновении со специфическим ти­пом внешнего окружения. При этом «разнообразие возможных организационных форм равно разнообразию организационных сред» (типов экологических ниш).

В рационально-адаптационных моделях (И. Ансофф, Дж. Чайлд, А. Чендлер, Дж. Пфеффер, Дж. Саланчик и др.) организационное развитие рассматривается как результат стратегического выбора — вариативной (ответной Или упреждающей) реакции менеджера на вызов среды, что связано с его выбором определенной стратегии развития организации. Например, согласно концепции А. Чендлера взаимодействие организации с внешней средой опосредовано со­знательным выбором менеджером стратегии в ответ на внешние изменения — «технологические и рыночные давления». Здесь, с одной стороны, подчеркиваются относительная свобода и разно­образие возможных реакций менеджеров на одни и те же условия внешнего окружения, а с другой стороны, вводится определенное ограничение на свободу стратегического выбора, которое связано со сделанными менеджером ранее стратегическими выборами.

Во многих рационально-адаптивных моделях тип стратегических реакций на внешние давления среды не только вариативен, но и обусловлен характеристиками самой организации. Так, Дж. Томп-

603

сон, рассматривая в качестве ориентира при формировании стра­тегии деловой организации снижение неопределенности во взаи­моотношениях с «целевым окружением», основой выбора страте­гии считает тип координационных технологий (технологии с длин­ными, средними и короткими связями), которые, в свою очередь, обусловлены типом зависимости между структурными подразделе­ниями (коллективные, последовательные, взаимные). По его пред­ставлению, развитие организации, всегда связанное с ее укрупне­нием и структурной дифференциацией, должно реализовываться с использованием трех версий стратегий:

• для организаций, в которых доминирует последовательный
тип зависимости между подразделениями и технологии с
длинными связями (производственная организация), наи­
лучшей стратегией будет присоединение к себе предприя­
тий-поставщиков и продавцов (пример — покупка нефте­
очистительным предприятием нефтескважин и бензоколо­
нок). Формируемая организационная структура — многосек­
ционная, иерархически построенная, с сильным центром,
координация строится по принципу «координации средствами
иерархии»;

• для организаций, в которых доминируют взаимозависимость
подразделений и технологии со среднесрочными связями
(банки, торговые конторы), лучшей стратегией будет рас­
ширение числа клиентов посредством формирования новых
филиалов;

• для организаций, в которых взаимоотношения подразделе­
ний строятся на принципах взаимозависимости и домини­
рует координационная технология с короткими связями (вуз,
больница), наилучшей стратегией развития будет расшире­
ние числа клиентов с одновременным навязыванием им
установленных в организации правил и норм.

В некоторых других рациональных моделях организационного развития (теория ресурсной зависимости), тоже акцентирующих внимание на взаимодействии организации с целевым окружением, логика пассивной рациональной адаптации организации к состоя­нию среды дополняется представлениями о возможности активно­го воздействия организации на состояние внешнего окружения, трактуемого как целевое окружение (адаптирующие воздействия).

Так, Дж. Пфеффер и Дж. Саланчик подробно рассматривают набор возможных стратегий, направленных, с одной стороны, на преодо­ление неопределенности в отношениях с организациями целевого окружения и повышением надежности в отношениях с ними, а с другой стороны, на снижение ресурсной зависимости от организа­ций целевого окружения:

604

1) стратегия, направленная на устранение препятствий, возникаю­
щих в сфере отношений с организациями-партнерами, поставляю­
щими необходимые организации ресурсы (накопление запаса ре­
сурсов, последовательная смена приоритетов, активная реклама и
реализация программ «паблик-рилейшнз», временные политичес­
кие коалиции против какой-либо организации);

2) стратегия укрупнения организации: а) диверсификация (созда­
ние новых направлений деятельности); б) слияние с другими орга­
низациями (организациями—поставщиками сырья и продавцами
произведенного товара или услуги);

3) стратегия, ориентированная на улаживание отношений с целе­
вым окружением посредством заключения торговых соглашений,
членства в торговых ассоциациях, создания союзов производите­
лей, совместных предприятий совместного руководства;

4) стратегия изменения правил, регулирующих взаимодействие с
другими организациями, в свою пользу(создание лобби в парла­
менте и групп, представляющих интересы данной организации, в
исполнительных муниципальных и государственных органах).

Существуют и другие модели развития организации, представ­ляющие развитие организации как ее индивидуальную адаптацию к внешней среде.

Однако часть современных специалистов трактуют организацию как довольно консервативную систему, развитие которой не связа­но с моделями индивидуальной адаптации к динамике внешней среды. Открытие феномена консерватизма связано с эмпирически­ми исследованиями А. Стинчкомба (середина 60-х гг.), сформули­ровавшего феномен «структурной инерции» (запаздывание и не­адекватность организационных реакций на флуктуации внешней среды). Он показал, что все обследуемые им американские деловые организации сохранили базовые черты, отражающие условия, ха­рактерные для периода их возникновения. В связи с этим домини­рующая роль менеджера в определении будущего организации была поставлена под сомнение.

Стремление объяснить логику развития организации, в контек­сте ее взаимоотношений с внешней средой и с учетом ее трактов­ки как консервативной системы, привело к появлению ряда попу-ляционных моделей организационного развития. Особую трактовку организационного развития предложили в конце 80-х гг. М. Хан-нон, Дж. Фримен и Дж. Кэррол. Их модель получила наименование популяционно-селекционной.

Основу этой модели составляют следующие представления. 1. Изменения состояния внешней среды в нормальных условиях жизнедеятельности организации не предполагают ее адекватных реакций, поскольку Дж. Кэррол отграничил возможные реакции так называемым социокультурным репертуаром организации — набо­ром выработанных в ходе истории организации (или организаци­онной популяции) социокультурных образцов, в рамках которых менеджер и осуществляет стратегический выбор.

605

606

2. Функционирование организации в режиме предъявления налич­ных социокультурных образцов не предполагает организационного развития. Пока наличного социокультурного репертуара достаточ­но для ответа на вызов внешней среды, организационного разви­тия не происходит. Основанием для начала процесса развития яв­ляются такие изменения во внешней среде, при которых ни один из социокультурных образцов организации не может быть применен в качестве реакции на эти изменения. Чаще всего это исчезновение старых или возникновение новых экологических ниш, которые сти­мулируют возникновение новых направлений деятельности и рос­та числа организаций, их реализующих, т.е. организационную попу­ляцию. Следовательно, процесс организационного развития — это эволюционно-скачкообразный процесс, описываемый в терминах «прерывающейся постепенности».

3 Организационное развитие описывается в этой модели как со­циокультурный процесс, спровоцированный качественными изме­нениями состояния внешней среды, а механизм его реализации обусловлен расширением социокультурного репертуара организа­ции (и популяции) в связи с освоением новых экологических ниш. Это в конечном счете повышает способность выживания организа­ции в динамичной среде и снижает ее зависимость от любой эко­логической ниши, что и является критерием организационного раз­вития.

4. Процесс организационного развития не может быть понят на
уровне единичной организации, поскольку последняя представляет
собой консервативную систему с весьма слабыми возможностями
индивидуальной адаптации. Этот процесс может быть объяснен
лишь процессами на уровне организационной популяции — сово­
купности организаций, выполняющих сходную деятельность на оп­
ределенном географически очерченном пространстве, эксплуати­
рующих один и тот же тип экологических ниш и конкурирующих за
ограниченные ресурсы.

5. Развитие организации — это двухфазовый процесс, имеющий
как инновационно-рациональный, так и случайностный компонент.
Первая фаза — радикальное изменение внешней среды — предпо­
лагает рациональную деятельность менеджеров на уровне единич­
ной организации и создание рационально обоснованного проекта
деятельности в новых условиях. Созданные в разных организациях
новые образцы деятельности образуют первоначальный «фонд бу­
дущих изменений» на уровне организационной популяции. Однако
инновационный проект — это лишь повод для реальных процессов
развития. Вторая фаза протекает на уровне организационной по­
пуляции и предполагает естественный отбор и селекцию внешней
средой различных образцов, созданных в разных организациях, по­
средством конкуренции организаций в рамках данной экологичес­
кой ниши. При этом часть организаций, совершивших инновации,
прекращает существование, другая часть не улучшает свои пози­
ции на рынке, а третья выигрывает в конкуренции. Зарекомендо­
вавшие себя с положительной стороны образцы быстро осваива­
ются всеми организациями популяции (посредством обмена пер­
соналом) и расширяют их социокультурный репертуар, повышая
способность к выживанию. Таким образом, развитие организаций

здесь представляет собой смешанный инновационно-селекцион­ный процесс, причем на уровне организационной популяции. Дея­тельность менеджера в таких моделях, являясь исходным пунктом и необходимым звеном организационного развития, не рассматри­вается, однако, как предопределяющая контуры будущего органи­зации.

Глава XXVI. Экономическая социология и экономическое поведение

§ 1. Основные характеристики экономического поведения: социологический анализ

Традиция социологического анализа экономических процессов общества базируется на поведенческом подходе. В центре исследова­тельской деятельности находится категория «экономическое поведе­ние» (проблема «homo economicus»), являющаяся основой как соци­ологического, так и экономического анализа.

Основоположником поведенческого подхода в области эконо­мической социологии по праву считается М. Вебер. Его теория со­циального действия является фундаментальной базой социологи­ческого анализа экономических процессов общества. М. Вебер под­робно исследовал одну из важнейших модификаций рационально­го (целерационального) дейртвия, т.е. поведения экономического, поставив задачу изучения «внутренних» элементов рационального действия: цель, средства, результат, планирование, калькуляция (расчет), максимизация выгоды (пользы), альтернативность и сво­бода выбора, а также тех институциональных, аксиологических (суб­стантивная рациональность) и ресурсно-функциональных условий (обмен, деньги, контракт, конкуренция), которые конкретизиру­ют, специализируют экономическое действие и делают его воз­можным в рамках определенной социокультурной матрицы.

Для М. Вебера, построившего типологию экономического дейст­вия, характерен рационалистический подход, дающий возможность сконструировать идеальный, феноменологически «чистый» обра­зец экономического поведения, характерный для определенной экономической культуры («дух капитализма»)*.

* Weber M Economy and Society An Online of Interpretive Sociology V 1 Berkely University California Press 1978

607

В. Парето, другой выдающийся аналитик экономического пове­дения, использовал иную парадигму исследования этого феномена. Относя экономическое действие к категории рационального (логи­ческого), он «вывел» целый класс (нелогических) моделей и форм социального поведения, базирующийся на социальных стандартах, привычках, стереотипах и традициях. Это обогатило научные пред­ставления о специфике социального поведения, в том числе эко­номического, в структуру которого были включены не только ра­циональные (логические), но и иррациональные (аффективные, нелогические) элементы. Анализ явлений и факторов «нелогичес­кого» поведения, обозначаемых терминами «осадки» и «деривации», открыл для социологов существенную роль иррациональных и эмо­циональных компонентов социального (экономического) поведе­ния, разного рода предрасположений, установок, предрассудков, стереотипов, сознательно или бессознательно маскируемых и реа­лизуемых в «идеологиях», «теориях» и верованиях*.

Важный вклад в прояснение социальной сущности и природы экономического поведения, репрезентативного периоду развиваю­щегося индустриального капитализма, внес Г. Зиммель. Он дал фун­даментальный анализ социального института денег как рацио­нально-калькулируемой основы большинства человеческих дей­ствий, которая координирует их и приводит к «общему знаменате­лю». Выделенный Г. Зиммелем денежный тип рационализации со­циальной жизни позволил ему раскрыть противоречивую природу универсальных критериев и форм социально-экономического об­мена, которые регулируют, рационализируют и рационируют по­ведение множества людей, являясь важной мерой их ценностных отношений**.

Н. Кондратьев в рамках своей вероятностно-статистической кон­цепции социальных наук сумел экстраполировать поведенческий подход в широкую область экономических явлений, творчески обо­гатив концепции социального действия М. Вебера и П. Сорокина. Наиболее существенный аспект его концепции — выделение в струк­туре экономических процессов того социального субстрата, кото­рый является областью исследования социологов. Это индивиду­альные, групповые и массовые акты поведения людей и их взаимо­действия, которые порождают такую относительно самостоятель­ную область, как экономика***.

* Гофман А. Социология В.Парето (Разумен ли Homo sapiens^/McTopna теоре­тической социологии. Т 2 — М., 1998, с 39. ** Simmel G. The Philosophy of Money. - Boston. 1978.

*** Кондратьев Н.Д. Основные проблемы экономической статики и динами­ки. — М., 1991, с. 117.

608

Поведенческий анализ экономических процессов современного общества получил продуктивное продолжение в структурно-функ­циональном подходе Т. Парсонса и его ученика Н. Смелзера. Они дали институциональную и социокультурную интерпретацию эко­номического действия как подсистемы действия социального*. Зас­лугой Т. Парсонса можно считать и то, что он отстаивал и обосно­вывал в полемике с институционалистами необходимость и авто­номность социологического анализа экономической жизни обще­ства и разработал оригинальную систему институциональной, со­циокультурной и функциональной детерминации рационального экономического действия, творчески синтезируя идеи М. Вебера, В. Парето, А. Маршала и Й. Шумпетера.

Социологический анализ экономического поведения, начатый классиками социологии, получил продолжение в ряде концепций зарубежных и отечественных специалистов середины и конца XX в., хотя в процессе анализа, что вполне естественно, намети­лись определенные конкурирующие тенденции. Эта ситуация на­блюдается как в США, так и в Западной Европе.

Анализируя различные точки зрения на предметную область эко­номической социологии, можно констатировать, что базовым пред­метом социологического анализа является категория «экономичес­кое поведение», которая, получив различную интерпретацию у раз­ных исследователей, у большинства из них занимает ведущее место.

Рассматривая эту категорию, мы ставим задачу ее социологи­ческой интерпретации, т.е., сохранив принципы экономического анализа, наполнить эту категорию (насколько это возможно) со­держанием, приближенным к реальному человеческому поведению со всеми противоречиями, 'проблемами и «иррациональными ос­татками», которые ему свойственны.

Можно констатировать, что экономическое поведение является «социальной субстанцией» всех процессов, которые в совокупнос­ти составляют то, что называется хозяйственной жизнью общества. Это связано с тем фактом, что основу оборота громадной массы экономических ценностей (благ, услуг, информации), их обмена составляют многочисленные и разнокачественные по характеру и содержанию, циклично возобновляющиеся индивидуальные, груп­повые и массовые акты поведения людей в целях удовлетворения своих потребностей или непосредственным, или в основном опос­редованным образом**.

* Parsons Т, Smelser N Economy and Society A Study in Integration of Economic and Social Theory. — L.: Rontledge and P. Kegan. 1984. ** Кондратьев Н Д. Указ. соч , с. 109—110.

609

Таким образом, экономическое поведение — это система соци­альных действий, которые, во-первых, связаны с использованием различных по функциям и по назначению экономических ценнос­тей (ресурсов), и, во-вторых, ориентированы на получение пользы (выгоды, вознаграждения, прибыли) от их обращения.

Дополним это определение определением Н. Кондратьева, ко­торое уже в своих формулировках содержит многозначные, нели­нейные трактовки социального поведения, реализуемого в раз­личных секторах экономики. В них заложена вероятностная версия экономических действий, как по сути, так и по форме: «Лица, выступающие на рынке... в конкретном своем виде обнаружива­ют, несомненно, всегда величайшее многообразие, какое только можно наблюдать среди людей развитого общества... но, отмечая разнообразие отдельных хозяйствующих лиц... нельзя забывать и обратной стороны вопроса. Все эти люди формируются в опреде­ленных и в основном сходных социально-экономических услови­ях... и поскольку в основном есть сходство и близость в объектив­ных социально-экономических условиях их жизни, не может не быть единообразия и в самих людях, и в их поведении»*. Исходя из этих предположений, Н. Кондратьев дает общую трактовку и характеристику социальных действий в системе хозяйственной жизни общества и тех субъектов (хозяйствующих лиц), которые их реализуют. Все хозяйствующие лица:

• различают ценные вещи от неценных;

• каких бы взглядов они ни придерживались и к каким бы
целям ни стремились, как правило, отстаивают личные хо­
зяйственные интересы или отстаивают как свои те интере­
сы, которые представляют;

• более или менее субъективно оценивают те товары, с кото­
рыми им приходится сталкиваться, но их субъективные оценки
всегда связаны с объективно существующей расценкой этих
товаров в обществе и находящей выражение в ценах;

• способны в большей или меньшей мере калькулировать, про­
изводить расчет и потому видеть, где их ожидает вероятная
выгода, а где — потери;

• хотят в зависимости от индивидуальных условий и способ­
ностей действовать с целью получения больших выгод и пре­
дупреждения потерь;

• фактически способны ошибаться в своих расчетах, а следо­
вательно, в своих действиях**.

* Кондратьев Н.Д Основные проблемы экономической статики и динамики, с. 355—356. ** Там же.

610

- Первое, что бросается в глаза при анализе и интерпретации это­го обширного определения, — констатация многомерности, мно­гозначности, многовариантности предпосылок и исходов поступ­ков и действий человека.

В этой стохастической реальности (где намерения и предпочте­ния многих действовать рационально не всегда совпадают с компе­тентностью доводить эти намерения до искомого результата) су­ществует определенный набор принципов и методов, которые, повторяясь многократно, часто методом проб и ошибок, сужают поле неоптимального выбора, определяя некоторый стандартный путь, по которому необходимо идти и который предполагает:

• ценностную направленность максимизационных намерений
и действий, без которой сам принцип превращается в три­
виальную формулу «максимизации чего угодно»;

• личный экономический интерес, в котором концентрирован­
но выражены смысл, предмет, направленность и результат
максимизирующего действия;

• взаимозависимость личностных оценок тех экономических благ,
на которые направлены максимизационные действия, и их
ценовых «аналогов», которые синхронизируют субъективно
несоизмеримые шкалы ценностей множества людей;

• определенную степень квалификации, связанную с расчетом
вероятных выгод и издержек;

• устойчивое стремление экономических субъектов действовать
в рамках приемлемого баланса выгод и издержек;

• неизбежную неточность, относительность калькулируемых
экономических действий, связанных с получением выгод,
и обусловленную этим вероятность ошибок и неправильных
действий.

Экономическое поведение как социальный феномен является предметом изучения как экономической науки, так и социологии.

Социология, выходя за рамки строго заданных категорий эко­номической теории, акцентирует свое внимание на факторах, ус­ловиях, социальных институтах, ситуациях, а также на действую­щих в их контексте различных социальных субъектах, которые реа­лизуют свои конкретные, в том числе экономические, интересы. Иначе говоря, предметом внимания социолога являются модели социального поведения в связи с применением и объяснением прин­ципа максимизации результатов и минимизации затрат, а также те социокультурные институты и сопутствующие им социальные сти­муляторы или ограничители, которые делают возможным или су­щественно лимитируют рациональное использование различных экономических ресурсов (личностных, технологических, органи­зационных, финансовых, информационных и др.).

611

Таким образом, ожидаемым результатом экономического пове­дения являются различные вознаграждения за те или иные дей­ствия, связанные с использованием и рекомбинацией экономи­ческих ресурсов.

Основу социального поведения экономического типа составля­ет многообразная система норм и правил, отражающих функцио­нальные и иные характеристики различных рыночных элементов. Эти нормы и правила являются обязательными для всех легально действующих субъектов экономического поведения и закреплены юридически на государственном уровне, в различных соглашениях между людьми, в традициях и нормах обыденной жизни, а также в функциональной программе экономических ресурсов (например, правила и нормы обращения с деньгами, купли-продажи, инвес­тирования, кредитования, собственности, обращения ценных бу­маг, ренты и т.п.).

Совокупность указанных норм и правил в одних случаях может быть закреплена во всей возможной полноте в специальных зако­нодательных актах, а в других случаях — в обычном, естественном праве, традициях, обычаях, социальных привычках или стереоти­пах. Однако независимо от этого она определяет исходный порядок и допустимые пределы социального поведения для абсолютного большинства действующих субъектов, желающих добиться реально возможных и легально допустимых выгод

Универсальным ядром мотивации субъектов экономического поведения является формула «максимум вознаграждения путем ми­нимума затрат». Очевидно, что любой субъект экономического поведения, мыслящий рационально, ориентирован на выгоды (воз­награждения) в процессе затрат собственных ресурсов и минималь­ные издержки, в противном случае инициация различных эконо­мических действий была бы маловероятна. Однако известно, что воплотить в жизнь эту формулу полностью невозможно. Тем не ме­нее абсолютное большинство субъектов экономического поведе­ния базируются в своих действиях на ее реализации, правда, часто с непредсказуемым и неясным исходом. Это объясняется тем, что любой из субъектов действует в определенной системе ограниче­ний (лимитов), которые вносят существенные коррективы в их планы и намерения — как в начале, так и в процессе реализации поставленных целей.

Специализация субъектов экономического поведения, функцио­нирующих даже в одной фазе воспроизводственного цикла, варьиру­ется в громадном диапазоне форм и возможностей, поскольку пара­метры экономического поведения существенным образом различают­ся в зависимости от различных факторов, и прежде всего от характера экономических ресурсов, запускаемых в рыночный оборот.

612

§ 2. Типы и виды экономического поведения и их особенности

В социологической науке отсутствует строгая классификация различных видов экономического поведения. Это объясняется, с нашей точки зрения, неразработанностью самой категории «эко­номическое поведение»; разнообразием теоретических макро- и микроподходов в анализе различных явлений и уровней экономи­ческой жизни общества, их многомерностью и структурной слож­ностью; наличием множества теоретических подходов в рамках тех или иных социологических и экономических концепций.

Утверждение о том, что экономическая социология стремится применить социологическую теорию и социологические исследо­вания к комплексу явлений, связанных с производством, распре­делением, обменом и потреблением экономических благ и услуг, является лишь общей предпосылкой теоретических рассуждений по интересующему нас вопросу. Тем не менее оно может быть принято как наиболее простая схема для социологического анализа эконо­мического поведения*.

Базируясь на этих предпосылках, можно выделить следующие основные виды экономического поведения, реализуемые в различ­ных фазах воспроизводственного цикла: дистрибутивное (распреде­лительное), производственное, обменное и потребительское. (Данная схема весьма условна, так как эти виды экономического поведения не проявляются в чистом виде.)

Рынок можно понимать как бесконечный ^пР°ч^есс перераспределения (редистрибу-

ПОВЕДЕНИЕ ции) о-громной массы экономических ре-

сурсов по сети обмена и обращения, где

множество субъектов перманентно получают и теряют право конт­роля над теми или иными благами. Фактически дистрибутивные модели— поведенческие элементы многоликого института собствен­ности, которые демонстрируют множество вариантов доступа к экономическим ресурсам, права контроля над ними. Все экономи­ческие ресурсы, находящиеся в обращении (рабочая сила, инфор­мация, капитал в различной форме, ноу-хау и др.), могут эффек­тивно использоваться в том случае, если кому-то принадлежат. В то же время они существуют и функционируют не абсолютно авто­номно, а приобретают определенный смысл, значение (ценность), если для кого-то являются предметом интереса.

Гарантом того, что экономические ресурсы различного назна­чения будут сохранены и приумножены, является институт соб-

* Смелзер Н Социология экономической жизни/Американская социология — М, 1972

613

ственности, который обеспечивает соединение субъектов с эконо­мическими ресурсами и защиту их прав.

Анализируя наиболее общие функциональные характеристики института собственности, можно отметить следующее. В собствен­ности может быть то, что полезно (ценно) для владельца экономи­ческих ресурсов в настоящем или будущем, что законно им при­своено и не может отчуждаться без его компетентного согласия. Если эти условия соблюдены, любой субъект экономического по­ведения может:

• извлекать пользу для себя в соответствии со своими интере­
сами и компетенцией (т.е. пользоваться предметом собствен­
ности);

• защищать, охранять кондиции экономических ресурсов, уп­
равлять их движением (т.е. распоряжаться ими);

• диктовать в процессе пользования и движения принадлежа­
щих ему ресурсов свою волю тем лицам, которые имеют к
ним доступ (т.е. владеть).

Таким образом, дистрибутивное (распределительное) поведе­ние отражает в своих основных компонентах функционально-нор­мативные предписания института собственности и тех конституци­онно закрепленных правовых режимов, которые задают принципы и рамки его реализации. Оно обеспечивает соединение различных субъектов с экономическими ресурсами, определяет норму и меру присвоения полезных свойств этих ресурсов, а также механизмы и способы их перераспределения от одного пользователя к другому.

В процессе социально-экономической эволюции сложилась и в настоящее время доминирует весьма эластичная матрица институ­циональных отношений собственности, основанная на индивидуа­лизированном (частном) интересе (Ф. Хайек). Она допускает гро­мадное разнообразие экономических (максимизирующих) действий как внутри различных собственнических «монад» (фирм, организа­ций), так и за их пределами.

Нам представляется, что спецификация полного права собствен­ности, предпринятая А. Оноре* на основе выделения 11 элементов (права владения, пользования, право на доход, капитальную сто­имость, безопасность владения и т.д.), дает возможность очертить идеальный набор экономических действий, которые должен совер­шать субъект, чтобы компетентно контролировать, сберегать и ум­ножать принадлежащие ему ресурсы.

В соответствии с мерой доступа к ресурсам и степенью контроля за получением выгоды от их оборота можно выделить три основные

* Honore A. Ownership/Oxford Essays in Jurisprudence. — Oxford, 1961, p. 112— 128.

614

модели дистрибутивного поведения: хозяйственную, агентскую, фун­кциональную.

Хозяйственная модель характеризует экономическое поведение субъектов, являющихся собственниками тех или иных экономи­ческих ресурсов. Очевидно, что преимущественное получение вы­годы собственниками может быть в полной мере реализовано толь­ко при определенных условиях. Во-первых, при наличии компетен­тности функционально-технологической, т.е. при умении обеспе­чивать сохранение физических и иных кондиций этих ресурсов; во-вторых, при наличии компетентности правовой, т.е. способности отстоять и сохранить в неприкосновенности номинальное и реаль­ное право собственности на данные ресурсы; в-третьих, компетен­тности экономической, т.е. способности сохранить, а при необхо­димости и увеличить товарную стоимость (ценность) этих ресурсов или рационально распорядиться выгодой от их оборота.

Агентская модель дистрибутивного поведения реализуется различ­ными субъектами экономического поведения, которые по поруче­нию владельцев обеспечивают правовой, экономический и орга­низационный контроль над действиями лиц, имеющих доступ к объекту чужой собственности с целью реализации прежде всего хозяйского интереса и, соответственно, эффективного оборота эко­номических ресурсов.

Например, функцией менеджеров является прежде всего интегра­ция личностных ресурсов и создание организационных форм, обес­печивающих оптимальный их оборот в рамках целевой функции фирмы (организации) и защиты хозяйского экономического инте­реса.

Функциональная модель дистрибутивного поведения свойственна субъектам, использующим и извлекающим на договорной или иной основе выгоду из полезных свойств экономических ресурсов, нахо­дящихся в собственности других лиц. Наиболее типичные, массо­вые модели дистрибутивного поведения подобного рода характер­ны для всех лиц, занятых по найму, и арендаторов. Разделение тру­да в системе общественного производства демонстрирует богатей­ший спектр действия важнейших правомочий — прав пользования экономическими ресурсами. Любой субъект, занятый по найму, независимо от того, какие функции он выполняет, в той или иной степени наделен этим правом, так как имеет непосредственный доступ к тем ресурсам, которые ему не принадлежат. Его экономи­ческий интерес и данные ему частичные правомочия «доступа» позволяют в определенных пределах (установленных контрактом между хозяином и пользователем) получать выгоду, соединяя свою компетентность с теми ресурсами (или их частью), которые он «по­требляет».

615

Очевидно, что перечень перечисленных моделей дистрибутив­ного поведения не является исчерпывающим. В экономике, особен­но в развитых рыночных условиях, действует масса социальных инвариантов, отражающих изменчивые и весьма сложные «пучки правомочий», наиболее эффективные комбинации которых для всех сфер еще не найдены*.

ПРОИЗВОДСТВЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ

Производственное поведение связано прежде всего с накоплением, концентрацией мате­риальных, технологических, интеллектуаль­ных, организационных и других ресурсов, их соединением и ком­бинированием с целью получения благ с фиксированными потре­бительскими свойствами и прибыли (дохода) от их обращения на рынке. Это весьма упрощенная трактовка сложнейшего комплекса факторов, характеризующих поведение различных экономических субъектов, выступающих в качестве товаропроизводителей (фирм, предприятий, организаций), лишь констатация некоторого общего принципа, воплощенного в функции максимизации выгоды (про­изводительности), которую реализуют различные субъекты, вклю­ченные в те или иные сектора экономики.

Следует отметить, что производятся прежде всего экономичес­кие ценности, которые в одном случае могут быть связаны с мате­риальным субстратом, а в другом — не связаны с ним. Таким обра­зом, в экономическом смысле ценно не то, что материально, а то, что является предметом экономического интереса. Производитель­ный труд является производительным потому, что создаваемые им продукты, «осязаемые» и «неосязаемые», являются специфичес­кой ценностью для различных экономических субъектов, т.е. пред­метом спроса**.

Производственное поведение, по определению В. Леонтьева, прежде всего основано на поиске и поддержании таких комбина­ций, как «затраты — выпуск», которые позволяют максимизиро­вать разницу между доходами и издержками. Это дает возможность оптимизировать прибыль в конкретный промежуток времени — ес­тественно, при условии определения величины и соотношения спро­са и предложения на выпускаемую продукцию.

Анализируя производственное поведение хозяйственных субъек­тов, следует учитывать, что последние не могут по причине огра­ниченных ресурсов увеличивать выпуск продукции до бесконечно­сти. Это объясняется прежде всего тем, что расходы и издержки, которые несет производитель, жестко связаны с доходом от реали-

* Хайек Ф. Пагубная самонадеянность. — М., 1992, с. 65

** Роббинс Л. Предмет экономической HayKn//THESIS. — 1993.

с 13—14.

-Т. 1. Вып. 1,

616

зации выпускаемой продукции, т.е. вся система организации про­изводства должна подчиняться этой формуле.

Весьма усложняется процесс рассмотрения производственного поведения и «заложенных» в нем (рационально и традиционно) принципов максимизации при выделении двух важнейших аспек­тов его реализации. Первый аспект касается объединения челове­ческих ресурсов и проявляется в функционировании институцио­нальных механизмов их интеграции. Эта проблематика рассматри­вается социологией организаций. Лишь предварительное и весьма краткое знакомство с ней «размывает» «фокус» экономического анализа и открывает огромное количество подходов, концепций в рамках различных школ и традиций*.

Второй аспект касается специфики профессиональных действий мнохсества людей, включенных по различным причинам в произ­водственный процесс и реализующих множество программ и моде­лей трудового поведения. Эта проблематика рассматривается соци­ологией труда, индустриальной социологией и т.д. Остановимся на этом аспекте подробнее.

Трудовое поведение — это специализированная профессиональ­ная активность, связанная преимущественно с использованием и применением исходных ресурсов (факторов производства), преоб­разующихся, трансформирующихся в конечные или промежуточ­ные продукты. Однако, реализуя эти функции, значительное боль­шинство занятых имеют весьма смутное, а часто вообще не имеют никакого представления о том кто, каким образом, какими сред­ствами и в какой степени обеспечивает целостность и конечную эффективность (прибыльность) производственного процесса. Сле­довательно, их ареал экономических интересов в основном кон­центрируется вокруг функций, заданных тем рабочим местом, ко­торые они занимают.

Эти особенности трудового поведения работников, занятых по найму, обусловливают нелинейную, полифункциональную связь их с процессом производства, многомерность и эластичность их тру­довой мотивации. Последняя не всегда и не обязательно синхронна конечным целям производственной организации.

Выделение специальной категории «трудовое поведение» объяс­няется тем, что человек, включенный в систему производства, не является жестким элементом производственной системы, но в боль­шей или меньшей степени сохраняет определенную дистанцию между трудовыми функциями, заданными на рабочих местах, и собственными способностями, возможностями, установками и на­мерениями по их реализации. Работник, как правило, относится к

* Щербина В.В. Социология организаций' Словарь-справочник. — М., 1996.

617

своим трудовым функциям как к средствам и условиям, которые обеспечивают прежде всего реализацию ее целей, интересов и по­требностей.

Таким образом, мера целевой и функциональной адекватности трудового поведения требованиям производства будет тем выше, чем больше индивидуальные интересы и цели работника соответ­ствуют целям той социальной организации, которая формируется на его (производства) основе. В этой связи можно говорить о степе­ни идентификации личности работника с процессом труда (в усло­виях конкретной производственной организации), которая может, как известно, варьироваться в очень широком диапазоне.

Трудовое поведение работника, с одной стороны, отражает объективную необходимость, заданность условий его функциони­рования и проявляет себя в рамках довольно жесткого контекста той или иной производственной ситуации. С другой стороны, в свя­зи с многоальтернативностью и возможностями выбора оно моти­вируется, что не одно и то же. Поэтому функциональная задача, которая задается (нормативно) конкретному носителю профессио­нальных способностей на конкретном рабочем месте, с одной сто­роны, осмысливается им в контексте своих экономических интере­сов, потребностей, профессионального опыта, а с другой сторо­ны, коррелируется уровнем (степенью) согласования этих интере­сов с интересами производственной организации. В известном смысле валентность достижения лично значимого результата определяется диапазоном возможностей, представленных в рамках социальной организации, социокультурной и профессиональной среды, в ко­торой этот процесс является допустимым и желательным.

Очевидно, что реальное применение профессиональных способ­ностей работников возможно именно в тех случаях, когда они ви­дят или предполагают конкретную пользу, выгоду от этого. В этой связи в зависимости от качества вознаграждения, его гарантиро­ванное™ и адекватности могут быть реализованы:

• форсированная модель затрат профессиональных способно­
стей, т.е. интенсивное их использование в надежде на мак­
симальное (в настоящем или в будущем) вознаграждение;

• оптимально-равновесная модель затрат профессиональных
способностей, т.е. регуляция работником своих затрат в со­
ответствии с ожидаемой долей вознаграждения;

• минимизационная модель затрат, которая выполняется на
«пороге» минимальной доли вознаграждения, за которым
затраты теряют всякий смысл;

• незатратная (нулевая) модель, при которой затраты профес­
сиональных способностей нецелесообразны и неприемлемы
для их носителя.

618

Очевидно, что когнитивно-смысловой компонент этих моделей трудового поведения зависит от критериев, положенных в их осно­ву. Это могут быть:

• затратно-потребительские модели (натуральные), ориенти­
рованные на компенсацию в виде определенных средств жиз­
необеспечения;

• затратно-экономические модели, связанные непосредствен­
но с первыми, но обеспечивающие более широкий диапа­
зон выбора элементов возмещений, так как они оценива­
ются в деньгах;

• затратно-стратификационные модели, предполагающие в
качестве компенсации определенные привилегии и престиж,
связанный с тем результирующим статусом, к которому стре­
мится индивид;

• затратно-креативные модели, осуществляемые ради реали­
зации творческих, инновационных целей;

• затратно-гедонистические модели, предполагающие вознаг­
раждение в самом процессе затрат;

• затратно-безвозмездные, т.е. альтруистические, модели и т.п.

Эти модели не проявляются в чистом виде, а представляют слож­нейшую комбинацию различных тактик и стратегий и соответству­ющих им средств и методов достижения различных целей, которые в зависимости от обстоятельств, субъективных и объективных ус­ловий могут изменяться по форме и содержанию. На различных стадиях жизненного и профессионального циклов индивидов могут доминировать различные приоритеты, влияющие на способ реали_г зации этих моделей поведения, а также на смысл, вкладываемый в достижение конкретного результата. Эти модификации обусловли­ваются качеством ресурсов, накопленных индивидом, уровнем и характером его социальных и профессиональных притязаний, ожи­даниями референтных групп, влиянием конкретной социальной среды и субкультуры и т.д.

Вообще факты минимизации затрат в структуре производства (ограничение производительности, нарушение обязательств) — весьма массовые, типичные случаи поведения работников всех ви­дов труда и всех категорий. Процесс труда в этом смысле можно рассматривать как полярную систему социально-экономического обмена, в которой имеются две стороны максимизации выгоды, противоположные по знаку экономических интересов. Если без со­гласия одной из сторон нарушается баланс их интересов (выгод и затрат), то в этой системе социально-экономического обмена воз­никает эффект минимизации, проявляющийся в различных психо­логических, социальных и экономических формах. Таким образом, оценка многочисленных фактов минимизации должна носить не

619

абсолютный, а относительный характер. Анализ конкретных ситуа­ций позволяет определить «виновника» нарушения контракта — максимизирующий свою выгоду работодатель, эксплуатирующий наемного работника, или работник, максимизирующий свою вы­году за счет работодателя, и т.п.

ОБМЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ

Обменное поведение обеспечивает движение раз­личных экономических благ (товаров, услуг, ин­формации) на рынке на основе учета и сравнения их ценности. Мера дефицитности обращающихся товаров проявля­ется в ценах. Она управляет действиями множества субъектов, явля­ющихся по отношению друг к другу продавцами и покупателями.

Можно выделить множество цепочек и схем социального обме­на, возникающих в системе человеческого взаимодействия, в ко­торых используются различные критерии обмена, способы оценки и измерители, позволяющие определить ценность, справедливость, эквивалентность и гарантированность распределения благ. Суще­ствуют разнообразные измерители социального обмена. Одни из них (например, деньги) универсальны и применимы в оценке множе­ства ситуаций и действий, другие действуют только в определен­ных групповых, социокультурных и личностных контекстах. Неко­торые формулы социального обмена мало понятны наблюдателям со стороны, не понимающим ценностно-смысловых программ, определяющих конкретные принципы обмена. Речь идет о тех акси-ологически ориентированных действиях, при которых обмен зада­ется определенной системой ценностей, приемлемых только для одних людей и неприемлемых для других.

Экономический обмен — одна из форм социального обмена, реализуемого в сфере хозяйственной жизни. Его основой является взаимодействие людей (экономических субъектов), перераспреде­ляющих различные экономические ресурсы в структуре рыночных отношений с целью получения выгоды (прибыли, дохода, вознаг­раждения). Методы и способы обмена зависят от множества факто­ров: экономических ресурсов, находящихся в обороте, механизмов ценообразования, компетентности действующих субъектов, их уме­ния предвидеть, учитывать рыночную конъюнктуру, принимать на этой основе рациональные решения и т.п. Формы экономического обмена чрезвычайно разнообразны, а обмен есть универсальный элемент всякого экономического действия, независимо от его спе­циализации.

Наиболее наглядные и эмпирически обозримые элементы эко­номического обмена демонстрирует коммерция (торговля), отно­сящаяся к самому древнему классу экономических действий*. В сво-

* Хайек Ф. Пагубная самонадеянность. — М., 1992, с. 65. 620

ем развитии она проходит ряд архаических фаз и промежуточных состояний, постепенно превращаясь в универсальный регулятор рыночного поведения на основе обмена различными предметами в пропорциях, определявшихся их относительной редкостью и меха­низмом ценообразования. В конечном итоге сама возможность ма­териального производства обусловлена торговлей, так как после­дняя дает ему толчок и управляет им, поставляя ценовую инфор­мацию об относительной редкости различных предметов в различ­ных местах*.

Экономический обмен — это массовый, вероятностный про­цесс, в котором действуют множество продавцов и покупателей, что способствует (или создает предпосылки) выравниванию шан­сов сторон в процессе реализации ими своих преимуществ. Цено­вые условия одних продавцов могут заменяться ценовыми условия­ми других, более выгодных покупателю. Это обеспечивает конку­ренция на рынке, которая способствует и понижению цен, и уве­личению предложения товаров, повышая не просто относитель­ный выигрыш покупателя, но и уровень его благосостояния при постоянном доходе.

Процесс выравнивания шансов в долгосрочной перспективе в связи с постоянным нарушением равновесия колеблется то в сто­рону продавца, то в сторону покупателя. В противоположность кон­куренции монопольные эффекты, постоянно возникающие на рынке продавцов, позволяют отдельным из них путем сохранения выгод­ных цен и объемов продаж принуждать покупателя соглашаться на их условия в связи с отсутствием других альтернатив.

Ситуации рыночного обмена в системе взаимодействия продав­цов и покупателей демонстрируют богатейший набор возможнос­тей, которые зависят от качества потребительских благ, их насы­щенности на рынке, отсутствия или наличия субститутов, уровня дохода потребителей, стабильности денежной системы и т.д.

Следует выделить наиболее существенные характеристики и функции коммерческого поведения. Оно обеспечивает предложе­ние и движение различных благ на основе поиска ценовой инфор­мации об их относительной полезности (ценности) и использова­ния этой информации для получения выгоды.

В условиях рыночной экономики движение товарных ресурсов возможно прежде всего в том случае, если издержки, связанные с их оборотом, окупаются. В противном случае процесс движения благ затормаживается, т.е. интенсивность движения благ прямо пропорци­ональна выгоде от их оборота. Эта формула является основой ком­мерческого поведения.

* * Хайек Ф. Указ. соч , с. 164.

Таким образом, традиционная схема экономического обмена «производство — потребление» явно недостаточна для объяснения движения экономических ресурсов от производителей к потребите­лям. Процесс предложения произведенных благ возможен только в том случае, если это выгодно тому, кто производит и продает. Имен­но выгодность человеческой деятельности, по словам Ф. Хайека, побуждает многих избирать такой род занятий, при котором их уси­лия оказываются более продуктивными и соответствующим обра­зом окупаются.

Оборот и обмен благ совершается (инициируется) продавцами и покупателями, которые мотивируют свои действия прежде все­го соображениями выгоды. Каждый продавец знает, что предлага­емые им товары являются предметом человеческих потребностей, однако он также знает, что процесс предложения и доведения этих благ до покупателей требует затрат, т.е. движение благ из того места, где они производятся, в то место, где они потребля­ются, предполагает наличие дополнительных усилий со стороны продавца (вложений, средств, времени). Эти затраты предполага­ется окупить путем увеличения ценности благ, прежде всего за счет того, что они приобретают новое качество, т.е. оказываются в нужном месте в нужное время. И чем оперативнее они доходят до покупателя (потребителя), тем ценность их возрастает. Таким образом, продавец, физически не изменяя кондиции товара, пу­тем их перекомбинации во времени и в пространстве, изменяет в нужную ему сторону их ценность. Это создает возможность извле­кать выгоду из разницы ценностей (цен) одного и того же блага. Естественно, чем выше разница ценностей (цен) одного и того же блага в разных местах и в разное время, тем выше в конечном итоге выгода от их обращения.

Спонтанный процесс информационно-поисковой активности коммерсантов, стремящихся получить прибыль, позволяет им, с одной стороны, реализовать собственные экономические интере­сы, а с другой — вносить в производство совокупного продукта вклад больший, чем в любом другом случае*.

В заключение перечислим объективные функции коммерческо­го поведения, включенного в процесс обмена экономическими ценностями:

• обеспечение поиска, координации и коммуникации произ­водителей и потребителей, а также включение новых благ и услуг в рыночный оборот (коммуникативно-поисковая фун­кция);

* Хайек Ф. Пагубная самонадеянность, с. 65. 622

• установление необходимых пропорций производства и по­
требления путем распределения ценовой информации меж­
ду производителями и потребителями благ (регулятивно-ин-
формационная функция);

• формирование инфраструктуры рыночного обмена, его спе­
циализации и сегментации (конструктивная функция, т.е.
создание и развитие рыночных структур);

• экономия средств и ресурсов производителей и потребите­
лей в процессе взаимоприспособления их экономических
интересов (посредническо-спекулятивная функция);

• обеспечение сохранения потребительских свойств экономи­
ческих ресурсов, их кондиций в процессе их передачи (рас­
пределения) от производителей к потребителям (консерва-
ционная функция, т.е. создание средств хранения товаров);

• передача прав собственности на те или иные блага в про­
цессе их перемещения по каналам рынка от одних пользо­
вателей (собственников) к другим (распределительная фун­
кция);

• предоставление гарантий и страхование рисков в процессе
движения товаров (страховая функция, т.е. защита прав соб­
ственности на товар, обращающийся на рынке).

Эти функции коммерческого поведения достигают своего пози­тивного апогея только в очень развитом, насыщенном рынке благ и услуг, т.е. в тех условиях, когда продавец находится в жесткой зависимости от покупателя.

ПОТРЕБИТЕЛЬСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ

Потребительское поведение обеспечивает извле­чение экономических благ из товарного оборота и присвоение их полезных свойств с целью удов­летворения многочисленных потребностей человека. Фаза потреб­ления характерна для большинства субъектов экономического по­ведения, использующих те или иные ресурсы для собственных нужд. Таким образом, процесс потребления в более строгом смысле — это извлечение и присвоение полезных свойств различных благ, связанные с выключением их (абсолютным или относительным) из экономического оборота.

Мы имеем в виду более узкое понимание потребления и соот­ветствующий ему тип экономической активности, которые связа­ны с процессом жизнеобеспечения домашних хозяйств (семей и отдельных индивидов). «Присвоение» же полезных свойств эконо­мических ресурсов в системе производства традиционно описыва­ется в социологии в терминах трудового поведения.

Рассматривая потребительское поведение в этом однозначном смысле и выделяя его центральный элемент — извлечение полезных свойств потребительских благ, мы не можем свести данный про-

623

цесс только к этому компоненту, поскольку последний неразрыв­но связан с другими относительно самостоятельными действиями, без которых его реализация невозможна. Например, можно выде­лить следующие процессы:

• приобретение потребительских благ;

• поиск их на рынке и вне его;

• рациональное их использование, хранение и распределение;

• выбор потребительских приоритетов и дозирование потреб­
ления во времени;

• ранжирование потребительских наборов и поиск средств,
обеспечивающих оптимальное потребление;

• накопление, сбережение, резервирование и трата ликвид­
ных средств и построение на этой основе оптимальных по­
требительских бюджетов и т.п.

Таким образом, потребительское поведение нельзя рассматри­вать линейно — это весьма сложная система социальных и эконо­мических действий, которая обеспечивает устойчивость, защиту, функциональную, экономическую и культурную целесообразность хозяйственного цикла любых потребительских ячеек. Внутри потре­бительского поведения можно выделить ряд фаз, которые отража­ют его особенности:

• собственно саму фазу потребления, внутри которой проис­
ходит изъятие потребительских свойств различных ресур­
сов, находящихся в распоряжении домашних хозяйств;

• покупательское поведение, относительно самостоятельный
элемент потребительского поведения, связанный с приоб­
ретением различных благ и их заменителей, включающихся
в хозяйственный оборот;

• информационно-поисковое поведение, ориентированное на
удовлетворение платежеспособного спроса потребительских
ячеек (поиск товара);

• информационно-поисковое поведение, связанное с обес­
печением и поддержанием определенного уровня благосос­
тояния (дохода) потребительских ячеек (поиск дохода);

• хозяйственное поведение, обеспечивающее координацию всех
потребительских действий в соответствии с задачами и це­
левыми функциями домашних хозяйств, а также реализа­
цию функций правовой и социальной их защиты;

• распределительное поведение, связанное с наделением членов
потребительской ячейки различными ресурсами, находящи­
мися в ее собственности;

• функциональное поведение, связанное с эксплуатацией ос­
новных и вспомогательных средств жизнеобеспечения до­
машних хозяйств;

624

• сберегательное поведение, направленное на резервирование ликвидных средств и иных активов, находящихся в собствен­ности потребителя.

В любом своем качестве непосредственный процесс потребле­ния связан с присвоением потребительских ценностей различного класса и порядка. Функционально и поведенчески непосредствен­ный процесс потребления обусловлен сложившейся на определен­ном этапе общественного развития структурой человеческих по­требностей, которая синхронна системам благ, предоставляемых обществом.

Непосредственный процесс потребления — сущностная сторо­на потребительского поведения. Он является результирующим эле­ментом всех других экономических и неэкономических действий, которые делают возможным сам процесс воспроизводства и жиз­необеспечения домашних хозяйств. Естественно, что структура и качество жизнеобеспечения могут быть весьма различны. Они име­ют два пограничных уровня: первый находится на границе физио­логического минимума, за которым начинается деградация, вто­рой — в зоне престижного (демонстративного) потребления, пре­вышая разумные рациональные нормы и стандарты.

Исходный баланс потребления определяется тремя составля­ющими: уровнем дохода, стандартом потребления и степенью компе­тентности субъектов калькулировать свои действия, не выходя за пределы тех ресурсов, которыми они обладают. Доход потребитель­ских ячеек (домашних хозяйств), независимо от того, как он полу­чается, есть основной фактор их обеспечения. Однако доход изме­няется во времени, служа своеобразным результатом процесса по­требления и являясь базовым элементом его насыщения. Если учесть, что доход — переменная величина, то очевидно, что количествен­ные и качественные характеристики процесса потребления могут изменяться в зависимости от ее колебаний.

Если отбросить этнические, регионально-культурные и другие различия, то можно сказать, что доходы и потребление растут в соответствии с ростом производительности труда и ВНП. Суще­ствуют и сосуществуют множество стран с различным средним уров­нем дохода и потребления. Если не учитывать самые бедные стра­ны, то следует отметить, что так называемые нормальные стандар­ты потребления существенно отличаются по количественным и качественным параметрам. Пропорционально различаются в этих странах и реальные стандарты потребления различных социальных групп. Средний стандарт потребления отвечает возможностям кон­кретных экономик, в условиях которых он достигает определенно­го фиксированного уровня и существенным образом колеблется в разных странах.

21 Общая социология

625

В свою очередь, объективные ограничения этого рода способ­ствуют минимизации притязаний потребителей в соответствии с определенными бюджетными ограничениями. Стандарты потреб­ления и их параметры лимитируются целым рядом факторов. Во-первых, конкретным уровнем производительности труда и эф­фективности экономик, которые обеспечивают наиболее вероят­ные (массовые) уровни дохода. Во-вторых, приоритетом в распре­делении национального дохода и т.п. Естественно, что доход зави­сит также от места занятых в системе экономической стратифика­ции, различные факторы которой демонстрируют дифференциа­цию потребительских возможностей занятого населения.

Ограничения в получении дохода и, соответственно, уровня потребления зависят не только от объективных факторов, но и от личных усилий субъектов, которые при прочих равных условиях должны форсировать свои ресурсы, чтобы обеспечить желаемый стандарт потребления.

Постоянный доход, обеспечивающий фиксированные стандар­ты потребления, является, как правило, пределом, который, с одной стороны, лимитируется уровнем благосостояния, достигну­тым в рамках конкретных экономик (для большинства занятых по найму он фиксируется в среднестатистической ставке заработной платы), а с другой стороны, определяется возможностями конк­ретных потребителей преодолевать эти ограничения за счет допол­нительных усилий или поддерживать благосостояние и потребле­ние на среднестатистическом уровне.

Говоря о специфике «потребительского поведения», можно вы­делить ряд факторов, которые существенно изменяют структуру (пропорции) потребления в сторону доминирования тех или иных потребительских предпочтений. Они демонстрируют объективные особенности функционирования домашних хозяйств и определяют конкретный баланс их потребления в зависимости от:

• образа жизни;

■• стадии развития, на которой они находятся;

• демографических характеристик, количества членов семьи;

• доминирующих социальных стандартов, отражающих их со­
циально-культурную специфику, и т.п.

Естественно, что структура потребительского поведения неот­делима от конкретных социокультурных матриц, которые опреде­ляют доминанты и приоритеты потребительского поведения, их функциональные и ритуально-символические характеристики. Этот аспект приобретается и усваивается традиционно-опытным путем. Таким образом, конкретные стандарты и соответствующие им струк­туры потребления являются в большей степени фактом социальных привычек, традиций и стереотипов, чем чисто рациональных дей-

626

ствий. Последние в значительной степени выступают производным элементом того, что приобретено и усвоено ранее в системе тради­ционного потребительского поведения. Тем не менее можно сфор­мулировать общие принципы и методы реализации рациональных моделей потребительского поведения, которые базируются на со­хранении равновесия дохода (бюджетных ограничений) и необхо­димых трат(потребления).

Рациональными моделями потребительского поведения можно признать те, которые:

• не выходят за границы реального дохода;

• способствуют созданию оптимального баланса трат и по­
ступлений в соответствии со сложившейся и рационально
дозируемой структурой потребления;

• обеспечивают контроль и нормирование структуры потреб­
ления и соответствующих им трат, не превышающих лими­
ты реального дохода;

• устанавливают равновесие статей дохода и расхода потре­
бительских бюджетов;

• способствуют резервированию части средств с целью стра­
хования от непредвиденных ситуаций и обстоятельств;

• обеспечивают оптимальный баланс насыщения потребнос­
тей в соответствии со сложившимися стандартами жизни и
кредитование потребительского бюджета за счет будущих
доходов.

Процесс потребления включает в себя некий аксиологический каркас, который делает возможным и целесообразным весь про­цесс потребления, в том числе и те рациональные схемы поведе­ния, которые реализуются внутри его. Это связано с тем, что сам по себе процесс потребления (в его рациональной части) не суще­ствует как автономный феномен, но всегда детерминируется набо­ром инструментальных и терминальных ценностей, которые доми­нируют в конкретной социальной среде и в конечном счете служат ориентиром потребительского выбора. Естественно, что эти стан­дарты и ориентиры могут быть различными, что указывает на мно­гообразие культурных форм потребления даже при условии оди­накового потребительского бюджета.

Рациональность моделей потребительского поведения опреде­ляется и тем, что они должны обеспечить защиту и воспроизвод­ство определенной системы ценностей, на основе которых функ­ционируют конкретные потребительские ячейки. Речь идет о систе­ме традиций и образцов поведения, которые репрезентируют со­циальную матрицу домашних хозяйств, делая ее конкретной и от­носительно самостоятельной культурной единицей. Последняя, ба­зируясь на определенных ценностях и предпочтениях, сохраняет и

627

транслирует конкретные модели потребительского выбора, пере­даваемые другим поколениям.

§ 3. Модели экономического поведения

Наряду с основными видами экономического поведения можно анализировать входящие в их структуру модели экономического поведения: монетарные, коммерческие, маркетинговые, посред­нические, предпринимательские (инновационные) и др. Рассмот­рим некоторые из них.

Монетарное поведение есть производное социального института денег, который обеспечивает распределение, дозирование и каль­куляцию экономических ресурсов в процессе обмена. Деньги наря­ду с механизмом цен являются расчетно-аналитическим базисом большинства человеческих действий. Они позволяют калькулиро­вать в сопоставимых показателях многочисленные социальные дей­ствия; координировать множество индивидуальных интересов и целей, которые не сопоставимы другим способом; измерять и оце­нивать эквивалентность обменных операций и т.д. Деньги являются предметом (объектом) как профессиональных, так и непрофесси­ональных действий, которые, в свою очередь, дифференцируются на несколько разновидностей в зависимости от того, какой мотив трат и накоплений ликвидных средств доминирует — рациональ­ный, традиционный, альтруистический или аффективно-иррацио­нальные мотивы.

Рациональные модели монетарного поведения базируются на стро­гом учете и расчете накоплений и трат независимо от того, какие цели преследуются — потребления, резервирования (сбережения), коммерции, производства или инвестирования.

Традиционные модели воспроизводят стереотипы и социальные привычки обращения с деньгами, которые приобретены традици­онно-опытным путем. Традиционные модели монетарного поведе­ния характерны для массовых пользователей денег, которые реали­зуют операции получения дохода, купли-продажи, трат-накопле­ний, примитивного баланса и учета. Структуру мотивации этих мо­делей могут составлять рациональные, аффективные, иррациональ­ные элементы в различных пропорциях и сочетаниях.

Альтруистические модели основаны на безвозмездной трате (пе­редаче) ликвидных средств с целью оказания помощи субъектам, нуждающимся в экономической и социальной поддержке. Основу мотиваций этих моделей поведения составляют сопереживание, моральные и религиозные соображения, ощущение социальной вины перед неимущими и нуждающимися.

628

Аффективно-иррациональные модели реализуются в случаях, ког­да субъекты экономического поведения находятся в состоянии аф­фекта, становятся по тем или иным причинам недееспособными, абсолютизируют объективные функции денег или подвержены вли­янию массовых психозов и групповых аффектов.

Существует целая цепочка заменителей, «менее совершенных де­нег» (различных ценных бумаг и иных инструментов), которые де­лают возможным существование сложнейшего социального фи­нансово-инвестиционного института (точнее, сети финансово-ин­вестиционных институтов), оперирующего различного рода обя­зательствами с целью постоянного перераспределения капиталов от тех, кто ими обладает, к тем, кто в них нуждается. Речь идет о специфической форме экономической активности — инвестици­онном поведении. Известно, что в инвестиционный цикл втянуто множество субъектов рынка. Одни из них профессионально заня­ты в этой области (активные инвесторы), другие реализуют инве­стиционные функции на непрофессиональной основе (пассивные инвесторы).

В первом случае инвестиционное поведение можно рассматри­вать как определенный вид трудового поведения различной спе­циализации и квалификации, которым занято множество людей: менеджеры банков, страховых обществ, инвестиционных компа­ний и фондов, функционеры фондовых рынков (брокеры, макле­ры и дилеры), лица, профессионально занимающиеся консалтин­гом инвестиционных потоков, прогнозом поведения ценных бу­маг, и др.

Многочисленная категория пассивных инвесторов, несмотря на дифференциацию, характеризуется одним общим признаком: они являются фидуциариями (доверителями), т.е. профессионально не осуществляют операции с инвестиционными активами, а переда­ют их на контрактной основе профессиональным инвесторам и пас­сивно ожидают выполнения обязательств. К ним относятся, напри­мер, и мелкие депозитарии банков, и крупные рантье, оперирую­щие большими свободными капиталами.

Таким образом, функционально инвестиционное поведение массовых сберегателей сводится в основном к выбору места и фор­мы аккумуляции ресурсов под эгидой профессиональных посред­ников, которые обеспечивают взаимовыгодное их обращение.

Особую роль в актуализации экономической активности играют инновационные модели экономического поведения — предприни­мательские. Сущность предпринимательского поведения определя­ется прежде всего инновационным компонентом, позволяющим тому или иному агенту рыночного процесса реализовать такие ре­шения и действия, которые обеспечивают так называемый пред-

629

принимательский доход. Таким образом, это специфический вид экономического поведения, ориентированного на определенную ве­роятность достижения предельной нормы прибыли, извлекаемой в системе рыночной неопределенности. Инновационный эффект пред­принимательского поведения складывается как минимум из трех составляющих:

• уникальные личностные качества и способности отдельных
индивидов;

• соответствующая рыночная среда, насыщенная огромным
разнообразием потенциальных и реальных комбинаций, яв­
ляющихся многоальтернативным полем предпринимательс­
кого выбора;

• предпринимательская культура, включающая в себя опре­
деленный набор инструментальных и терминальных ценно­
стей, стандартов и образцов поведения, которые иниции­
руют венчурный модус социальных действий различных
рыночных агентов. Данный тип культуры воспроизводит мас­
совые модели экономического поведения множества субъектов
независимо от того, какой результат достигается ими в фи­
нале. Он, в свою очередь, может коррелироваться в своем
положительном значении огромным числом факторов — от
наличия уникальных способностей до непредсказуемого слу­
чайного везения.

Наличие этих трех составляющих создает необходимые предпо­сылки для постоянного возобновления в различных комбинациях и сочетаниях социально-экономической матрицы массовых челове­ческих действий, ориентированных на предпринимательский успех. Причем постоянный риск неудачи, которая является уделом зна­чительного большинства, компенсируется перманентно появляю­щимися примерами уникальных результатов и достижений. После­дние, в свою очередь, стимулируют экономическую активность новых поколений, а также инициативу многих не потерявших на­дежду неудачников и банкротов (Й. Шумпетер). Очевидно, что так называемая предпринимательская функция объективируется толь­ко в случае соединения конкретных субъектов с теми возможнос­тями и ресурсами, которые они находят, интегрируют и запускают в оборот в определенной, ограниченной рамками конкретного вре­мени и пространства конъюнктурной ситуации. Причем неважно, что способствует интеграции редких ресурсов — личные качества индивида, ориентированного на экономический успех, или раз­личные, в том числе случайные, обстоятельства, способствующие объединению редких ресурсов, находящихся под контролем мно­гих пользователей.

630

Глава XXVII. Социология политики

Наши оценки современной политической жизни крайне проти­воречивы: то нам кажется, что в политике царит хаос, то начинают терзать сомнения, не разыгрывается ли перед нами очередной по­литический фарс. В условиях нестабильности, экономических труд­ностей мы надеемся, что политики смогут решить возникшие про­блемы, и быстро разочаровываемся в них, когда понимаем, что их действия не приносят желаемого результата.

За этими противоречивыми субъективными оценками скрыва­ются серьезные научные проблемы соотношения рационального и иррационального, случайного и определенного, изменчивого и ус­тойчивого в политике, решение которых может дать ответ на вол­нующие нас вопросы о стабильности политических режимов, ус­пехе демократических преобразований, повышении благосостоя­ния населения и др.

Рассмотрим эти проблемы с точки зрения социолога. Прежде всего рассмотрим процессы институализации политических отно­шений, так как именно социальные институты придают социальным взаимодействиям устойчивость, вносят элементы предсказуемости в поведение людей, и именно их разрушение провоцирует нараста­ние в стране хаоса и беспорядка.

§ 1. Институализация политической жизни

Становление политических институтов — процесс длительный. Его начало восходит к постепенному появлению качественно но­вого вида взаимодействия — политической власти, институализа­ция которой и положила начало созданию разветвленной сети со­временных политических институтов.

Напомним, что власть — это всегда взаимодействие, основан­ное на неравенстве индивидов. Индивид может понуждать другого или других к каким-либо действиям только при условии обладания такими ресурсами (сила, статус, интеллект, опыт и т.д.), которых нет у его партнеров по взаимодействию. Индивид, являющийся объектом власти, должен быть поставлен в такие условия, при ко­торых он не может не подчиниться. Властное взаимодействие не состоится, если один из его участников имеет возможность укло­ниться. Пресечение уклонения достигается тремя основными спо­собами:

• насилием, т.е. применением репрессивных мер;

• различными формами влияния-зависимости, т.е. требованием
каких-либо благ в обмен на подчинение;

• нормативным порядком, т.е. системой правил, законов.

631

Из всего многообразия властных отношений выделим те виды, которые предполагают вовлеченность в них буквально всех членов социума, — потестарную и политическую власть.

Потестарная власть была характерна для родоплеменной общи­ны, в которой для обладания властью над сородичами достаточно было быть старшим, иметь большой опыт, житейскую мудрость, знать обычаи и ритуалы.

Власть вождя над родоплеменной общиной, члены которой были связаны узами родства и соседства, не требовала использования особых механизмов — достаточно было жесткой системы социаль­ного контроля, которая применялась в общностях, характеризую­щихся непосредственным взаимодействием.

Численный рост племен способствовал расширению ареала их расселения. Борьба за жизненное пространство вынуждала племена объединяться в союзы. Эти два естественных процесса вызвали ка­чественный сдвиг в системе внутренних связей и взаимодействий: отношения родства и соседства перестали быть единственными свя­зующими структурами между людьми. Для обеспечения единства новых усложнившихся конгломератов требовались дополнительные мощные объединительные механизмы — важнейшим из них стала политическая власть, которая упрочивалась по мере усложнения и дифференциации системы социальных взаимодействий, по мере перехода от общинного, родоплеменного характера организации социальной жизни к социетальному. Политическая власть — это важнейший компонент общества: история свидетельствует, что смогли выжить и развиться лишь те общества, которые создали ус­тойчивые формы политической власти.

Устойчивость политической власти достигается в процессе ее институализации, которая начинается с выделения статусно-роле­вых групп, призванных управлять делами зарождающегося обще­ства.

Антропологи свидетельствуют, что только на стадии разложения родового строя появляется специализированный управленческий труд. Ранее вожди наравне со своими соплеменниками обрабаты­вали землю, занимались строительством, охотились и лишь эпизо­дически выполняли управленческие функции*. Усложнение струк­турных связей потребовало более квалифицированного управлен­ческого труда, к которому надо было готовиться, которому надо было обучаться, которым надо было заниматься профессионально.

Появление особых групп, которые освобождались от непосред­ственного участия в материальном производстве, отвечало потреб­ности социума в управленческом труде. Например, Русская Прав-

* Ранние формы политической организации: от первобытности к государствен­ности,—М., 1995, с. 28.

632

да, представлявшая собой первый свод законов древнерусского общества, фиксирует именно такое разделение людей. Указанные в ней служилые люди или княжьи мужи составляли слой, непосред­ственно участвовавший в управлении, помогающий князю в реше­нии таких задач, как оборона, сбор податей и т.д.*

Первоначально статусно-ролевое разделение сопровождалось созданием особых отличительных знаков, выделяющих правителей из общей массы. Вождь тхенду (Индия) «выделялся среди окружа­ющих своей внешностью и поведением: это и особый костюм с украшениями в виде черепа обезьяны или из крупных раковин и рогов, это и полное достоинства поведение. Люди приближались к нему в почтительной, полусогнутой позе, не поднимая на него глаз. В некоторых деревнях чистота вождя оберегалась настолько, что ему не давали касаться ногами земли и под его ноги, прежде чем сту­пить на землю, подстилали листья и ветви»**.

Цари Древнего Рима являлись перед народом в золотой короне, имитирующей венок из дубовых листьев. Они располагались на си­дении, украшенном слоновой костью, одетые в пурпурную туни­ку, расшитую золотом, и расписной плащ, держа в руках скипетр с орлом. Во время парадных выходов шедшие перед царем служите­ли-ликторы несли фасции — пучок розог с воткнутым в них бое­вым топором. Символы власти, создаваемые каждым народом, дол­жны были напоминать населению об особом статусе человека, ко­торый ими управляет,

В современных обществах, как правило, отсутствует нарочитая броскость одеяния, помпезность. Однако при всей демократичнос­ти нравов и сегодня старательно оберегается статус главы государ­ства, важнейших государственных органов. Их резиденции стано­вятся национальными символами, сами должностные лица полу­чают ряд льгот. И даже предвыборная борьба за обладание высши­ми государственными постами приобретает (по крайней мере внеш­не, для массовой аудитории) характер борьбы достойнейших из достойных.

Параллельно с выделением статусной управляющей группы шло создание нормативно-правовой системы, регулирующей степень от­ветственности этой группы, характер ее взаимодействия с осталь­ной частью населения.

Судебник Ярослава Мудрого, Соборное Уложение Алексея Михай­ловича, Конституция Российской Федерации — все это документы разных эпох, но они закрепляли принятые в свое время нормы вла­стных отношений. Устойчивость, самовозобновляемость любого

* Ключевский В.О. Сочинения. В 9 т. — М , 1987, т. 1 с 250. ** Ранние формы политической организации¹ от первобытности к государ­ственности, с. 91.

633

института обеспечивается именно сложившимися нормами и пра­вилам, которые рассматриваются индивидами как само собой ра­зумеющиеся, естественные и потому обязательные к исполнению. Институализация политической власти стала возможной именно благодаря созданию многими поколениями каждого общества та­ких норм.

Следует оговориться, что нормы политической власти подвиж­ны и изменяются с развитием общества. Каждая страна, каждая эпоха имеют конкретные формы выражения норм и правил, регу­лирующих отношение политической власти. Но при всем своем многообразии и изменчивости они определяют права и обязаннос­ти управляющих и управляемых, их взаимную ответственность.

Отношения управляющих и управляемых могут регламентиро­ваться на основе как закона, так и правил, формально нигде не зафиксированных, но, тем не менее, всеми соблюдаемых.

Регламентация отношений между управляющими и управляе­мыми сводится обычно к фиксации сферы компетенции управляю­щих, т.е. к уточнению тех вопросов, которые составляют предмет власти. Исторической тенденцией здесь является сужение границ произвола, защита прав населения. Современные правовые акты четко указывают пределы и возможности государственных органов, должностных лиц.

В странах складывается и система ответственности населения перед государством, определяемая как гражданская ответственность или гражданский долг. Для поддержания нормативного порядка создавался надежный механизм санкций, обеспечивающий выпол­нение индивидами предписываемых норм и правил.

Особенностью политической власти является воспроизведение ею самого противоречивого вида неравенства, при котором управляю­щая группа получает огромные преимущества перед группой уп­равляемых. Недовольство управляемых может многократно усили­ваться некомпетентностью, злоупотреблениями власть придержа-щих. Поэтому политическая власть нуждается в особом механизме санкций, предполагающем право на законное применение силы и принуждения или, по выражению М. Вебера, «на монополию леги­тимного физического насилия»*.

Складывающийся политический институциональный порядок постепенно становился привычкой. Люди усваивали в ходе обуче­ния, общения нормы политического властного взаимодействия, узнавали о возможных санкциях в случае несоблюдения правил и стремились избежать столкновения с силой. Механизмы «опривы-чивания» нормативного политического поведения принципиально не отличаются от «опривычивания» нормативных отношений, на­пример, в семье. Регулярно воспроизводимые в социуме действия

* Вебер М Избранные произведения, с. 645. 634

становятся настолько обычными, что люди даже не задумываются о наличии альтернатив.

Подчеркнем вместе с тем, что «опривычивание» норм полити­ческого властного взаимодействия (идет ли речь о тех, кто осуще­ствляет власть, или тех, кто подчиняется) не происходит автома­тически. Оно осуществляется в ходе научения этим нормам и под постоянным контролем как со стороны окружающих людей, так и особых органов, призванных корректировать их поведение, в том числе и при помощи соответствующих санкций. Кроме того, в со­знании людей должны направленно формироваться представления о целесообразности, необходимости, правомерности сложившихся отношений политической власти, об их легитимности.

Институализация политической власти — естественный процесс. Его основу составляет не воля рационально мыслящих людей, стре­мящихся к заключению некоего общественного договора, а результат действий людей, преследующих сиюминутные интересы, но вы­нужденных в своих поступках исходить из ожиданий других людей, ориентироваться на них, вырабатывать нормы совместной жизни. Институализация — это отбор правил взаимодействия из множе­ства других. Причем отбор, особенно на ранних этапах, скорее слу­чайный, чем всесторонне продуманный. Этим, в частности, объяс­няется многообразие форм политических институализированных отношений: нормы вырабатывались всегда в конкретной ситуации и конкретными людьми.

Главным итогом институализации является появление в обще­
стве устойчивого механизма, обеспечивающего постоянное воспро­
изводство политических властных отношений. Причина «незыбле­
мости» власти заключена в специфике механизма его институцио­
нального воспроизводства: люди в своих действиях «обречены» по­
стоянно ориентироваться на ценности и нормы, созданные пре­
дыдущими поколениями. Ожидания и суждения других людей все­
гда будут корректировать поведение тех, кто не следует принятым
правилам. В процессе институализации власть деперсонализирует­
ся, потому что вся система складывающихся норм, механизма сан­
кций ориентируется на обеспечение власти не конкретного челове­
ка, а определенной династии, статусной группы, членов прави­
тельства, президента и т.п. ,

Реальные политические взаимодействия, конечно, шире инсти­туциональных рамок. Человеку свойственна более широкая гамма действии, чем та, которая определена нормативными требования­ми и предписаниями. Однако в ходе институализации политичес­кая власть обретает четкие очертания. Властные отношения стано­вятся понятными, предсказуемыми, позволяющими каждому че­ловеку определить в них свое место.

635

 

затрат на обеспечение различных общественных работ, для созда­ния страхового фонда, персонального потребления правителей и их приближенных. Необходимость в централизованных фондах была очевидной. Но даже если она не осознавалась всеми членами соци­ума, то по мере выделения особой статусной группы, специализи­рующейся на управленческих функциях и не производящей мате­риальные блага, она превращалась в одно из условии существова­ния этой группы. Вот почему для создания централизованных мате­риальных и денежных фондов необходимы были властные отноше­ния, предполагающие, с одной стороны, наличие тех, кто будет собирать средства, распоряжаться ими, а с другой стороны, тех, кто будет эти средства добровольно или под принуждением отда­вать.

Подчеркнем еще раз: стремление людей иметь страховые фон­ды, возникающая необходимость перераспределения части произ­веденного валового общественного продукта вынуждали их воспро­изводить определенные устойчивые взаимодействия, что могло быть осуществлено только в рамках политических властеотношений, в которые вовлекается все население страны.

Вторая функция — поддержание социального мира в обществе. Социальные отношения в обществе не существуют в отрыве от лю­дей, воспроизводящих в своих действиях эти отношения. Но чело­веку свойственны поступки, способные привести к разрывам сло­жившихся связей. Примирить конфликтующих субъектов обычно может тот, кто обладает сильным влиянием на обоих. История сви­детельствует, что во всех странах люди искали приемлемые спосо­бы разрешения возникающих споров, и обычно в роли арбитров выступали те, кто был наделен властью. Обладание властью делало слово судьи весомым, обязательным к исполнению всеми участни­ками конфликта, более того, оно могло обретать силу закона. Та­ким образом, политические властеотношения становятся своеоб­разным полем, на котором разрешаются конфликты между инди­видами, группами, способные в противном случае привести к не­предсказуемым, разрушительным последствиям для общества в целом.

Третья функция — поддержание институционального единства общества, сохранение единого социокультурного пространства. Как из­вестно, общество в отличие от родоплеменной общины все более дифференцируется по мере своего развития. Люди, живущие в раз­ных городах, занимающиеся разными ремеслами, обычно замыка­ются на своих частных или групповых проблемах, у них возникают разные интересы, предпочтения, устремления. Удержать этих лю­дей в рамках единого территориального и социального простран­ства может только политическая власть, и ни только применяя на-

637

силие. Главное заключается в том, что субъект политической влас­ти обретает право формировать, изменять и поддерживать норма­тивный порядок в обществе.

Нормы, регулирующие поведение индивидов, возникают в об­ществе повсеместно в ходе взаимодействий индивидов и существу­ют в виде традиций, обычаев, обрядов, ритуалов, моральных зап­ретов и нравственных требований. Специфика всех этих норм зак­лючается в том, что они создаются самими участниками взаимо­действия и контроль за их выполнением осуществляется ими же.

В рамках политических властеотношений возникает особый вид нормотворчества — институт права, отличающийся предоставле­нием субъекту политической власти исключительных возможнос­тей создавать нормы; обязательным характером этих норм для всего населения; возможностью применения субъектом власти санкций в отношении тех, кто не соблюдает эти нормы.

Благодаря институту права создается единое нормативное про­странство, которое, не устраняя групповых различий, обеспечива­ет институциональное единство общества. Это достигается за счет ограничений на те или иные виды деятельности, законодательного закрепления за каждым социальным институтом, организацией, группой определенной ниши в социальном пространстве, опреде­ления единых функциональных требований, предъявляемых со сто­роны общества к институциональным образованиям. Отношения политической власти создают необходимые условия для эффектив­ного функционирования института права, а следовательно, для формирования единого нормативного порядка, скрепляющего мно­гообразные, разноплановые институционные образования.

Мобилизующая функция политической власти. Нередко люди на­чинают разрушать систему общественных отношений под влияни­ем чрезвычайных обстоятельств. Поэтому население любой страны нуждается в защите — от нападения извне, природных катаклиз­мов, голода, падения жизненного уровня, разгула преступности и т.д. Для этого необходимо объединить, скоординировать усилия всего или большинства населения. Эта задача может быть успешно решена только в рамках политических властеотношений, когда ре­шение субъекта власти, направленное на достижение определен­ной цели, не оспаривается населением и подлежит обязательному исполнению, в том числе под угрозой применения силы. Таким образом, мобилизующая функция политической власти проявляет­ся в ее способности организовывать и направлять массы на реше­ние вставших перед обществом проблем.

Мы перечислили позитивные функции политической власти, т.е. указали на виды зависимости, которые подчеркивают, во-пер­вых, что общество для сохранения своей целостности нуждается в

638

политической власти, и, во-вторых, сама политическая власть со­здает реальные возможности для поддержания этой целостности. Именно наличием этой сложной зависимости обусловлен сам факт неразрывности общества и политической власти.

Вместе с тем существует множество «подводных течений», ко­торые способны подчас до неузнаваемости изменить логику взаи­мозависимости — и тогда политическая власть демонстрирует свое бессилие, более того, может сама стать источником конфликтов, социальной нестабильности, привести к разрушению общества. Прежде чем ответить на вопрос, когда и почему это происходит, необходимо рассмотреть процессы, происходящие внутри полити­ческих властеотношений.

§ 3. Дифференциация политической власти

На ранних ступенях развития общества отношения политичес­кой власти были синкретичными, т.е. внутренне не разделялись на специфические сегменты, сферы управления.

Князья в Киевской Руси сами правили, сами вершили суд, сами возглавляли войско, сами отправлялись со своей дружиной за сбо­ром налогов, дани. И хотя правящие группы всегда были иерархич-ными, первоначально внутри их не существовало специализации по выполняемым функциям.

Главной тенденцией развития политических властеотношений в истории любого общества является их постепенная внутренняя диф-ферениация. Вначале образуются самостоятельные социальные ин­ституты, ответственные за выполнение той или иной функции по­литической власти в обществе: выделение армии в особый инсти­тут и особую организацию, отвечающую за безопасность сообще­ства, образование института судопроизводства, специализирующе­гося на разрешении споров и конфликтных ситуаций, института налогообложения.

Политическая власть постепенно обретает все более сложную конфигурацию. Ее дифференциация была обусловлена сложными коллизиями социальных взаимодействий, когда индивиды для ре­шения своих проблем бывали вынуждены прибегать к созданию различных политических институтов. Следовательно, можно гово­рить о социальной обусловленности процесса дифференциации политической власти.

Рассмотрим, к примеру, редистрибутивную функцию политической власти. Заинтересованность как плательщиков, так и собирателей дани в упорядоченности отношений заставляла их вырабатывать соответствующие нормы и правила, что и означало начало форми­рования института налогообложения. По мере увеличения поступ­лений в казну возникала необходимость эффективно распоряжать-

639

 

¹

ний возникают качественно новые социальные институты, пред­назначенные упорядочить, регламентировать воздействие масс на субъекта политической власти: институт всеобщего избирательного права, институт политических партий, институт общественных орга­низаций и групп давления и т.п. Назначение этих институтов — согласование без применения силы интересов различных социальных групп, упорядочивание взаимодействия по поводу их выражения, защиты и реализации. Некоторые институты (например, институт общественных организаций и групп давления) занимают погранич­ное положение, одновременно являясь и законодательно регулиру­емой системой отношений с субъектом политической власти, и сложившимися нормами и правилами неполитического взаимодей­ствия, поэтому мы назовем их социально-политическими.

Каждый новый политический институт возникал в ответ на сфор­мировавшуюся общественную потребность, которая всегда прояв­лялась как в целенаправленных действиях сторонников установле­ния и закрепления данного вида взаимодействия, так и в молчали­вом одобрении их действий устойчивым большинством, потенци­ально готовым включиться в создаваемые социальные и полити­ческие структуры.

Вызревание общественной потребности в новом политическом институте — это всегда длительный и сложный путь.

Так, введению в Англии всеобщего избирательного права предше­ствовала ожесточенная борьба. Английская буржуазия получила избирательное право в 1832 г., однако широкие городские слои ремесленников, квалифицированных рабочих требовали распрост­ранения этого права и на себя. В 1836 г. они создали Лондонскую ассоциацию рабочих для борьбы за всеобщее избирательное пра­во, а два года спустя сформулировали Хартию — программный до­кумент, предусматривающий введение всеобщего избирательного права, отмену имущественного ценза для депутатов парламента, его ежегодное переизбрание, тайное голосование, уравнение избира­тельных округов. Так началось чартистское движение в стране, со­провождавшееся столкновениями с силами порядка. Другой исторический пример — революционные выступления в России в 1905 г., одним из следствий которых стало провозглаше­ние Октябрьского Манифеста и объявление о созыве первого в России парламента. Однако в начале XX в. институт парламента­ризма не прижился в России в силу ряда причин, в том числе и из-за непоследовательности инициаторов этого начинания и факти­ческого безразличия со стороны населения — значит, в обществе отсутствовала ярко выраженная потребность в этом институте.

Политическая власть в современном обществе представлена не только множеством институтов, но и огромным количеством раз­личных организаций, учреждений, органов. Например, институт политических партий в обществе предполагает, как правило, фун-

641

кционирование нескольких партий; институт парламентаризма пред­ставлен не только законодательным собранием, но и многими фор­мальными и неформальными группами, объединениями, оказыва­ющими помощь и поддержку избранным депутатам. Особенно раз­ветвленную сеть различных органов и учреждений имеет инсти­тут исполнительной власти.

Итак, политическая власть по мере развития общества стано­вится внутренне крайне сложным образованием. В рамках полити­ческих властеотношений исчезает даже однозначность в определе­нии субъекта власти. Регулярные выборы, референдумы, узаконен­ная практика давления на государственные структуры деформиру­ют картину политической власти как особой формы взаимодей­ствия, при котором субъект, используя определенные ресурсы, может добиваться своей цели. В современном обществе субъект вла­сти оказывается функционально разделенным, находясь в зоне вли­яния различных сил, в том числе и тех, которые формально долж­ны ему подчиняться.

Процесс дифференциации политической власти нашел отраже­ние в философско-политических и правовых доктринах.

Наиболее известной из них является «теория разделения властей», возникшая в период кардинальных изменений в экономике запад­ноевропейских стран и укрепления позиций буржазии. Ее лейтмо­тивом стала борьба против абсолютной власти монарха, ее основ­ной смысл заключался в необходимости разделения единой госу­дарственной власти на законодательную, исполнительную и судеб­ную.

Сложность, запутанность политических властеотношений в со­временном обществе крайне затрудняют их анализ. Пользуясь тер­минологией американского политолога Р. Даля*, можно назвать современную политическую власть полиархичной (от греческого poly — много, archi — старший, главный), подчеркнув ее основную отличительную черту — наличие нескольких институтов, регулиру­ющих отдельные сегменты политических властеотношений, несколь­ких центров принятия самостоятельных управленческих решений, нескольких центров влияния на процесс принятия этих решений.

Сложность политики определяется не только многообразием социальных институтов и организаций, но и выполнением ими не только явных, но и латентных функций, что порождает более слож­ные внутренние зависимости как внутри поля политических влас­теотношений, так и при воздействии политической власти на об­щество.

* Даль Р. Полиархия, плюрализм и пространство // Вопросы философии — 1994. — № 3, с. 37—48.

642

Например, институт парламентаризма решает две основные зада­чи — законотворчество и представительство интересов различных слоев населения общества, которые фиксируются и регламентиру­ются в нормах государственного права, однако парламентарии за­частую занимаются саморекламой или рекламой деятельности своей партии.

Латентность не опасна, если не блокирует выполнение ин­ститутом своих основных функций. Однако при определенных об­стоятельствах возможно появление откровенно негативных ви­дов воздействия политических институтов на общество, т.е. дис­функций.

Например, если парламентарии начинают подменять исполнитель­ную власть или вмешиваться в судопроизводство, то сразу проис­ходит сбой в работе всего механизма политической власти, ибо нарушается ранее сложившееся функциональное равновесие меж­ду политическими институтами. Если парламентарии стремятся использовать предоставленное им право на законодательную дея­тельность в целях личной выгоды, это может привести к дискреди­тации самого института парламентаризма. Если взяточничество ста­новится обычным явлением среди государственных чиновников, то ни о какой эффективности работы правительства, всей системы государственной службы не может быть и речи. Коррумпированная власть вызывает брезгливые чувства у рядовых граждан, что уже само по себе лишает ее массовой поддержки и делает беспомощ­ной в решении сложных вопросов социального развития.

Дисфункции, таким образом, противоречат формальным ин­ституциональным требованиям и сложившимся в обществе офи­циально декларируемым представлениям о назначении и роли того или иного института. Они являются результатом непредвиденных последствий взаимодействий людей. Коррупция как дисфункция госаппарата складывается из многочисленных фактов взяточниче­ства чиновников, в результате чего деформируются, искажаются роль и назначение институтов исполнительной власти, призван­ных осуществлять оперативное управление страной в интересх всего общества.

Возможно ли предотвратить появление и развитие дисфункций политических институтов, угрожающих расбалансировкой и даже распадом всей системы власти в обществе?

В простых политических системах традиционного общества, ас-криптивного по способу формирования политических элит, глав­ным регулятором всегда выступала исполнительная власть. Опира­ясь на право легитимного насилия, она контролировала деятель­ность любого социального института, при необходимости вноси­ла в его работу необходимые коррективы, исходя прежде всего из собственного понимания принципа государственной целесообраз­ности.

643

Конечно, волюнтаризм и произвол исполнительной власти в традиционном обществе имел свои ограничения. Как только поли­тическая система переставала выполнять свою основную функцию по управлению делами общества, она начинала испытывать силь­ное давление со стороны различных социальных слоев в виде на­родных бунтов и восстаний, фрондистских движений высших со­словий. Однако давление извне не ставило под сомнение сам прин­цип единоличного права исполнительной власти на регуляцию по­литических институтов.

В сложных политических системах современных обществ, осно­ванных на глубокой дифференциации управленческих функций, тре­бовался иной механизм внутренней саморегуляции. Как бы ни была компетентна исполнительная власть, она не могла в силу сложно­сти самого общества непосредственно контролировать все полити­ческие институты, достигшие в своем развитии достаточно высо­кого уровня автономности. Сосредоточение в одних руках всех ры­чагов управления неизбежно приводило к консервации старого, неспособности к самообновлению.

Тоталитаризм как явление XX в. — наглядное тому подтвержде­ние: всеобщий контроль над политическими институтами и други­ми сферами социальной жизни приводил к застою, падению ини­циативы, интеллектуальной деградации. Главный урок тоталита­ризма — вывод о неэффективности контроля за политическими и социальными институтами из одного центра

Возможна ли децентрализованная политическая система? Есть мнение, что такая система развалится под влиянием собственных же социальных институтов, работающих на воспроизводство от­дельных сегментов политической жизни. А если учесть стремление каждого института, и без того монопольно контролирующего оп­ределенные виды политических связей и отношений, к распрост­ранению своего влияния, исполняя и латентные функции, то это мнение рождает вполне оправданные опасения: например, инсти­тут налогообложения, предоставленный самому себе, может пре­вратиться в гигантскую машину по выкачиванию из населения де­нег любой ценой, институт охраны правопорядка во имя стабиль­ности может превратить насилие в главный регулятор поведения населения, институт парламентаризма может взять на себя функ­ции исполнительной власти, а правительство начнет диктовать пра­вовые нормы и т.д. Вот почему в обществе так широко распростра­нено убеждение если не в необходимости сильной, авторитетной личности, то, по крайней мере, в полезности особого образова­ния, стоящего как бы над всеми политическими институтами в виде, например, института главы государства.

644

Хотелось бы отметить, что необходимость в таком социальном ин­ституте появляется, как правило, лишь в условиях нарастания неста­бильности, конфликтности в самой политической системе. К сожа­лению, в такой обстановке проявляются латентные функции самого института главы государства, когда намерение согласовывать фун­кционирование органов государственной власти трансформирует­ся в откровенное давление, порождая тем самым авторитаризм в различных его проявлениях.

Можно ли в условиях многообразия политических институтов современного общества обеспечить единство политической власти и избежать проявлений авторитаризма?

Историческая практика показывает, что децентрализованная система власти возможна — ее основу составляет чисто функцио­нальная зависимость политических институтов, исключающая ру­ководство из единого центра. В общественно-политической мысли такой способ зависимости политических институтов получил на­звание принципа разделения властей.

Что же обеспечивает функциональное единство и целостность децентрализованных систем политической власти? Во-первых, рав­новесие подобных систем поддерживается соответствующими нор­мами и ценностями, обеспечивающими воспроизводство таких структурных связей между институтами, которые исключают до­минирование одного из них, но при этом четко определяют функ­циональное назначение каждого.

Характер таких норм можно проиллюстрировать на примере взаи­модействия Конгресса и президента США. Законодательная и ис­полнительная ветви власти в этой стране имеют полную свободу действий в рамках своей компетенции, но при этом ни одна из них не может расширить зону своего влияния из-за системы взаимных сдержек и противовесов Нормативные ограничения, таким обра­зом, не позволяют ни Конгрессу, ни президенту США взять в свои руки всю полноту политической власти в обществе.

Во-вторых, нормы и правила, регламентирующие отношения между политическими институтами, должны стать неотъемлемой частью культуры общества. Иными словами, их надо не только про­возгласить, зафиксировать в каком-либо важном юридическом до­кументе (например, в конституции), но и сделать реальными об­разцами, стандартами, на которые ориентируются и политические деятели, и простые граждане. Интериоризация норм и ценностей децентрализованной политической системы, пожалуй, самый слож­ный и противоречивый процесс. Убедить людей в правомерности именно такого государственно-политического устройства, побудить их следовать установленным правилам, наконец превратить это побуждение в привычку необычайно сложно. Для этого требуются не только соответствующая идеологическая работа, но и постоян-

645

пая демонстрация способностей децентрализованной политичес­кой системы решать острые социальные проблемы.

Усвоение обществом нормативного порядка децентрализован­ной политической системы зависит от степени укорененности в политической культуре ценностей рационализма, законности и сво­боды. Рациональное поведение, как показал М. Вебер, порождает и требует определенного вида политического господства, при кото­ром главным регулятором является закон. Только освобождение от произвола может гарантировать индивиду право на свободный вы­бор, только последовательное соблюдение закона делает возмож­ным реализацию этого права всеми гражданами. Осознание важно­сти, значимости закона, а не воли правителя является основой для установления нормативного порядка децентрализованной полити­ческой системы.

В-третьих, достоянием общественности должны становиться все случаи нарушения нормативного порядка децентрализованной си­стемы политической власти — в этом важную роль должны сыграть средства массовой информации. Но их роль будет эффективной толь­ко при наличии нормативного порядка — в противном случае об­щественное мнение будет не в состоянии адекватно оценить опас­ность размывания норм и ценностей демократии.

§ 4. Легитимность власти

В политической истории можно наблюдать немало, на первый взгляд, парадоксальных явлений. Одним из них является покорность масс тираническим, тоталитарным режимам, которую трудно объяс­нить страхом перед вооруженной силой, тем более, что люди сами способствуют приходу к власти авторитарных правителей, требуют сильной власти, поощряют вмешательство государства во все сфе­ры общественной жизни. Есть также немало случаев отторжения массами демократических форм организации политической жиз­ни, недоверия к демократическим институтам, лидерам, отстаива­ющим либеральные принципы свободы личности (классическим примером этого является падение Веймарской республики в Гер­мании, приход к власти Гитлера).

Однако, с точки зрения социолога, эти явления нельзя назвать парадоксальными. Люди могут подчиняться власти в силу привыч­ки, симпатий и глубокой веры в истинность намерений правите­лей, своих убеждений и ценностных ориентации, расчета. Институ-ализация политической власти, таким образом, требует включения механизмов, обеспечивающих необходимую мотивацию поведения. Достигается это путем формирования соответствующих ценност-

646

ных образцов с последующим их внедрением в массовое сознание, в мотивационную структуру личности.

Укорененные в сознании масс образцы поведения обусловлива­ют легитимацию различных типов политического господства. Опре­деление М. Вебером основных типов социального действия позво­лило ему назвать и основные типы легитимности политической власти:

традиционный тип легитимности, в основе которого лежит «ав­торитет «вечно вчерашнего»: авторитет нравов, освященных искон­ной значимостью и привычной ориентацией на их соблюдение»*. Иными словами, у людей под воздействием традиции вырабатыва­ется определенный стереотип поведения в системе политических властеотношений, который они воспроизводят по привычке, по­тому что так поступали их предки.

В.О. Ключевский наглядно демонстрирует эту особенность отно­шения человека к политической жизни на примере Бориса Годуно­ва. Народ знал или догадывался о политической недееспособнос­ти Федора Иоановича, но не роптал и не выступал против него, так как в его представлении последний из Рюриковичей был «закон­ным царем». Восшествие на престол Годунова противоречило сло­жившейся традиции. Наделенный умом государственного деятеля, жаждущий осуществить реформы во благо Отечества, он так и не был понят и признан своим народом. Пресечение царской динас­тии, олицетворяющей привычное политическое правление, по мне­нию В.О.Ключевского, стало одной из важнейших причин великой смуты;

харизматический тип легитимности (от греческого charisma — при­звание, божественный дар), в основе которого лежит особое, эмо­ционально окрашенное отношение масс к своему лидеру. Такой тип легитимности свойствен обществам, в которых в силу опреде­ленных причин люди в своих поступках руководствуются скорее чувствами, чем привычкой или разумом. Они безгранично преданы своему лидеру, верят в его исключительность и готовы исполнять его волю, надеясь на его особый дар;

легальный, или рациональный, тип легитимности характерен для тех обществ, где доминирует целерациональный тип поведения. Рациональный человек готов подчиниться лишь такому политичес­кому порядку, который будет восприниматься им как необходимое условие достижения личных целей. А для достижения своих целей ему прежде всего необходима определенность, устойчивость вне­шних правил. Вот почему рационально действующий человек заин­тересован в наличии четких, эффективных законов и готов поддер­живать ту власть, которая гарантирует ему стабильность, не сковы-

Вебер М. Избранные произведения, с. 31.

647

вающую, однако, его личную инициативу. Легальный тип легитим­ности является, по мнению М. Вебера, исторически высшей фор­мой, он свойствен только современным обществам.

Человек формирует представления о политическом норматив­ном порядке под влиянием определенной социокультурной тради­ции, что в конечном итоге обусловливает легитимацию различных, а подчас и противоположных политических порядков. Либеральная социокультурная традиция способствует легитимации демократи­ческих институтов, авторитарная провоцирует недоверие к парла­ментаризму, принципу разделения властей, порождает благожела­тельное отношение к концентрации власти в одних руках.

Итак, легитимация является важным механизмом, обеспечива­ющим устойчивость, стабильность и эффективность работы поли­тических институтов и системы политической власти в целом. Ее основу составляет способность человека интериоризировать внешние нормы, превращать их в собственные установки, убеждения, что ведет к возможности воспроизводства институциональных связей без видимого принуждения. На процесс интериоризации институ­циональных норм оказывает огромное воздействие политическая культура, влияющая на формирование ценностных ориентации, убеждений, мировоззрения личности.

Список литературы'

Алмонд Г. Гражданская культура. Политические установки и демократия пяти наций. В кн.: Антология мировой политической мысли. Т. II. — М., 1997.

Американская социологическая мысль. Тексты. — М., 1994.

Американская социология. Перспективы. Проблемы. Методы/Под ред. Т. Парсонса. — М., 1972.

Андреева Г.М. Социальная психология. — М., 1997. Ансофф И. Стратегическое управление. — М., 1988. Антология исследований культуры. Т.1. — СПб., 1997. Арон Р. Демократия и тоталитаризм. — М., 1993. Арон Р. Этапы развития социологической мысли. — М., 1993.

Ахиезер А.С. Россия: критика политического опыта. Т. I. — Новосибирск, 1997.

Бауман 3. Мыслить социологически. — М., 1996.

Бергер П. Приглашение в социологию. — М., 1996.

Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. — М., 1995.

Блау П.М. Исследование формальных организаций/Американская социо­логия. Проблемы. Перспективы. Методы. — М., 1972.

Блок М. Апология истории. — М., 1973.

Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV— XVIII вв. Т. 1—3. — М., 1986—1992.

Бурдье П. Рынок символической продукции//Вопросы социологии. — 1994. — № 5.

Бурдье П. Социология политики. — М., 1993. Вебер М. Избранное. Образ общества. — М., 1994. Вебер М. Избранные произведения. — М., 1990.

Вебер М. Три типа господства. — Москва — Иерусалим//Двадцать два. — 1990. — № 72.

Вебер М. Харизматическое лидерство//СОЦИС. — 1988. — № 5. Верховин В.И. Экономическая социология. — М., 1998. Гараджа В.И. Социология религии. — М., 1996. Гвишиани Д.М. Организация и управление. — М., 1998.

* Учитывая учебный характер издания, в список включена лишь общедоступная литература.

649

Гидденс Э. Девять тезисов о будущем социологии//ТНЕ81Б. — Весна. —

1993. Т. 1, вып. 1.

Гидденс Э. Социальная стратификация//СОЦИС. — 1992. — № 7, 9, 11.

Гидценс Э Социология. — М., 1999.

Годфруа Ж. Что такое психология. Ч. 1,2. — М., 1992.

Гоулднер Э. Анализ организаций//Социология сегодня. Проблемы и пер­спективы. — М., 1967.

Громов И., Мацкевич А., Семенов В. Западная социология. — СПб., 1997. Гумилев Л.П. Этногенез и биосфера Земли. — М., 1994.

Давыдов Ю.Н. Веберовская социология капитализма//С0ЦИС. — 1994. — № 8—10.

Даль Р. Полиархия, плюрализм и пространство//Вопросы философии. —

1994. — № 3.

Дарендорф Р. Элементы теории социального конфликта//СОЦИС. — 1994. — № 5.

Де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики. — М., 1998. Друкер П.Ф. Эффективный управляющий. — М., 1994.

Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. — М., 1991.

Дюр^ейм Э. Самоубийство. — М., 1994. Ерасов Б.С. Социальная культурология. В 2 ч. — М., 1994. Жеманов О.Н. Буржуазная индустриальная социология. — М., 1974. Зайцев А.К. Социальный конфликт на предприятиии. — Калуга, 1993. Замошкин Ю.А. Вызовы цивилизации и опыт США. — М., 1991.

Зарубина Н.Н. Социокультурная основа хозяйства и предприниматель­ства. — М., 1998.

Здравомыслов А.Г. Социология конфликта. — М., 1994. Зиммель Г. Избранное. Т. II. — М., 1996.

Зиммель Г. Общение. Пример чистой или формальной социологии// СОЦИС. — 1984. — № 2.

Зиммель Г. Экскурс по проблеме: Как возникло общество?//Вопросы со­циологии. — 1993. — № 5.

Ионин Л.Г. Социология культуры. — М., 1996.

История теоретической социологии. В 4-х т/Отв. ред. Ю.Н. Давыдов. — М., 1995—1998.

Катц Д., Кан Р. Социальная психология организаций. — Киев, 1993.

650

Клакхон К. Зеркало для человека. Введение в антропологию. — СПб., 1998.

Козер Л. Функции социального конфликта: Завершение конфликта. В кн.: Современная зарубежная социология. — М., 1993.

Комаров М.С. Введение в социологию. — М., 1994.

Кон И.С. Открытие «Я». — М., 1978.

Кон И.С. Ребенок и общество. — М. 1991.

Кондратьев Н. Основные проблемы экономической статики и динами­ки.—М., 1991.

Кравченко А.И. Введение в социологию. — М., 1995.

Кравченко Е.И. Эрвин Гоффман. Социология лицедейства. — М., 1997.

Култыгин В.П. Концепции социального обмена в современной социоло-ГИИ//СОЦИС. — 1997. — № 5.

Лапин Н.И. Проблемы социального анализа организационных систем// Вопросы философии. — 1974. — № 7.

Ле Гофф. Цивилизация средневекового Запада. — М., 1992. Лебон Т. Психология народов и масс. — СПб., 1995. Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. — М., 1991.

Луман Н. Почему необходима системная теория. Понятие общества. В кн.: Проблемы теоретической социологии. —СПб., 1994.

Майерс Д. Социальная психология. — СПб., 1997.

Макгрегор. Человеческий фактор и производство//СОЦИС. — 1995. — № 1.

Манхейм К. Диагноз нашего времени. — М., 1994.

Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология. — М., Т. 3, изд. 2.

Маслоу А.Г. Мотивация и личность. — СПб., 1999.

Мертон Р.К. Социальная теория и социальная структура. Глава VI. Соци­альная структура и аномия//СОЦИС. — 1992. — № 2—4.

Мертон Р.К. Явные и латентные функции. В кн.: Американская социологи­ческая мысль. — М., 1994.

Миллс Ч. Социологическое воображение. — М., 1998.

Мильнер Б.З. Теория организаций. — М., 1998.

Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. — М., 1992.

Моль А. Социодинамика культуры. — М., 1973.

Монсон П. Лодка на аллеях парка: введение в социологию. — М., 1995.

Монсон П. Современная западная социология. — СПб., 1992.

651

Московичи С. Век толп. — М., 1996.

Московичи С. От коллективных представлений к социологии//Вопросы социологии. — 1992. — № 2. Т. 1.

Норт Д.К. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. 1997.

Основы социологии/Под ред А.Г. Эфендиева. — М., 1993.

Парк Р. Компромисс и конфликт//Вопросы социологии. — 1994. — № 5.

Парсонс Т. Общий обзор. В кн.: Американская социология. Перспективы. Проблемы. Методы. — М., 1972.

Парсонс Т. Понятие общества: компоненты и их взаимоотношения// THESIS. — Весна. — 1993. — Т. 1, вып. 2.

Парсонс Т. Система современных обществ. — М., 1997.

Парсонс Т. Современная западная теоретическая социология. Вып. II. — М., 1994.

Подмарков В.Г. Введение в промышленную социологию. — М., 1979.

Покровский Н.Е. Проблема аномии в современном обществе. — М., 1995.

Пригожий А.И. Современная социология организаций. — М., 1995.

Проблемы теоретической социологии. — СПб., 1994.

Радаев В.В. Экономическая социология. — М., 1997.

Радаев В.В., Шкаратан О.И. Социальная страцификация. — М., 1995.

Российская цивилизация. Этнокультурные и духовные аспекты. — М., 1998.

Смелзер Н. Социология. — М., 1994.

Современная американская социология. — М., 1994.

Современная западная социология: словарь. — М., 1990.

Современная зарубежная социальная психология. Тексты. — М., 1984.

Современная социальная теория: Бурдье, Гидденс, Хабермас. — Новоси­бирск, 1995.

Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. — М., 1992. Социальная стратификация. Вып. 1—3. — М., 1992. Социология / Под ред. Г.В. Осипова. — М., 1995.

Социология сегодня Проблемы, перспективы / Под ред. Р К. Мертона. — М., 1965.

Тернер Дж. Структура социологической теории. — М., 1985. Тойнби А. Постижение истории. — М., 1991. Тощенко Ж.Т. Социология. 2-е изд. — М., 1998.

652

Уоллерстайн И. Социальное изменение вечно? Ничто никогда не изменя-ется?//СОЦИС. — 1995. — № 1.

Фролов С.С. Социология. — М , 1994.

Хабермас Ю. Отношение между системой и жизненным mmpom//THESIS. — Весна. — 1993.—Т. 1, вып. 2.

Хачатурян В.М. История цивилизаций. — М., 1997.

Хоманс Дж. Социальное поведение как обмен/Современная зарубежная социальная психология. Тексты/Под ред. Г.М. Андреевой и др. — М., 1984.

Штомпка П. Социология социальных изменений. — М., 1996. Щепаньский Я. Элементарные понятия социологии. — М., 1969. Щербина В.В. Социология организаций: Словарь-справочник. — М., 1996. Щюц А. Структуры повседневного мышления//СОЦИС. — 1986. — № 1.

Щюц А. Формирование понятий и теории в общественных науках. В кн.: Американская социологическая мысль. — М., 1994.

Эпштейн С. Индустриальная социология в США. — М., 1972.

Ядов В.А. Стратегия социологического исследование. Описание, объяс­нения, понимание социальной реальности. — М., 1998.

ОБЩАЯ СОЦИОЛОГИЯ

Учебное пособое

Редактор Т.Г. Берзина Корректор Е.А. Морозова Компьютерная верстка СМ Майоров Художественное оформление «Ин-Арт»

ЛР № 070824 от 21 01 93

Подписано в печать 25 08 2000

Формат 60x90/16 Печать офсетная. Уел печ. л 41,0. Тираж 6000 экз Заказ № 5211

Издательский Дом «ИНФРА-М» 127214, Москва, Дмитровское ш , 107

Тел. (095) 485-70-63, 485-71-77

Факс (095) 485-53-18 Робофакс (095) 485-54-44

E-mail books@infia-m.ru

http //www infra-m ru

Отпечатано с готовых диапозитивов

в ГИПП «Нижполиграф». 603006, Нижний Новгород, ул Варварская, 32.

ISBN S-Lb-00DL7b-X

9 785160 001760

 

OCR: Мельников А.С. 2.08.06

ИНФРА-М

Книги рассылаются почтой по всей территории Россиии ближнего зарубежья.

Рассылка книг производится только по предоплате.

Для оформления заказа нужно воспользоваться прайс-листом Издательского Дома "ИНФРА-М"

Прайс-лист можно бесплатно заказать по почте,получить по факсус круглосуточного автоматического факс-аппарата, заказать по электронной почтеили найти на www-сервере http7/www.infra-m.ru

Заказчик самостоятельно подсчитывает по прайс-листу стоимость своего заказа.

Рекомендуемая к предоплате величина почтовых расходов составляет 40% от стоимости заказа. Это средняя величина почтовых расходов для России. Реальныепочтовые расходымогут быть больше или меньше оплаченной суммы.

При поступлении средств на расчетный счет Издательского Дома "ИНФРА-М" на каждого клиента открывается лицевой счет,на котором фиксируется движение средств клиента.

Цена заказанного товара может отличаться от указанной в прайс-листе. Цена,по которой производится отгрузка, назначается в момент регистрации заказа оператором. Это оптовая цена, действующая в день регистрации заказа.

При выполнении заказа с лицевого счета списываются стоимость книг и реальная сумма почтовых расходов, исчисленная по почтовым тарифам доставки на указанный клиентом адрес.

Остаток средствфиксируется на лицевом счете и может быть использован по усмотрению клиента для закупки литературы по прайс-листу или оплаты услуг Издательского Дома "ИНФРА-М". С каждой посылкой вы получаете свежий прайс-лист.

Теяефоиьг. ЩЩ 4Ш~7М7> 48&-7В1& _: Факт (ШЩ ■* Робофакс: >