У Андрея нашелся повод отложить хлопоты по восстановлению документов. Мариванне нужно было поехать домой договариваться с квартирантами.
Она задержалась, потому что на обратном пути затоваривалась в аптеке детскими мазями‑присыпками, а в магазине – свежими овощами (брокколи… как оно выглядит?), фруктами (чилийскими или аргентинскими, там сейчас лето) и баночками с детским пюре. Покупкам предшествовал акт, прежде Марией Ивановной никогда не совершавшийся, – обмена долларов на рубли. Она испуганно и долго топталась на крыльце обменного пункта, подошел молодой человек, спросил: «Покупаете или продаете валюту?» Мария Ивановна замотала головой, совершенно не представляя, что именно намерена сделать. Если у нее доллары, заплаченные квартирантами, а нужны рубли для аптеки и магазина, то она покупает или продает? Мария Ивановна из телевизионных передач знала, что обменные пункты – криминогенные точки. Похолодела, представив, что к этому молодому человеку сейчас подскочат сообщники, ограбят ее. И за полгода, которые в ее квартире будут находиться чужие люди, она не получит ни копейки.
Спас Марию Ивановну совершенно посторонний человек. Импозантный мужчина в норковой шубе (теперь и мужчины стали меха носить?), благоухающий одеколоном, поднимался по ступеньками на крыльцо. Мгновенно оценил ситуацию: тетка‑растяпа и валютный мошенник. Мария Ивановна, прижимавшая сумочку к груди, с мольбой посмотрела на парфюмерного богача.
– Брысь! Пошел прочь! – бросил он молодому человеку.
Взял Марию Ивановну под локоть, открыл дверь и пропустил вперед.
– У вас большая сумма?
– Очень!
– Сколько?
– Хочу поменять сто долларов.
– Серьезные деньги, – рассмеялся обладатель роскошной шубы.
– Но я первый раз, волнуюсь, не знаю…
– Трогательно. Я вас научу. Заходим. Видите окошко с лотком? Кладите в него купюру и паспорт.
Мария Ивановна выполнила инструкции. Через минуту лоток вернулся с рублями, паспортом и какой‑то бумажкой.
– Берите. Все понятно?
– А куда эту справку?
– На память. В ЖЭК нести не надо. Подождите меня минуточку.
Мария Ивановна деликатно отвернулась, чтобы не подсматривать, сколько он положил в лоток.
– Порядок, пойдемте!
Он снова взял ее под руку и вывел на улицу. Огляделся.
– Давайте‑ка я отвезу вас метров на пятьсот. Чем черт не шутит.
Машина у него была, наверное, очень дорогая. Но внешне, черная с квадратными формами, она напоминала усеченный катафалк или те автомобили, в которых американские бутлегеры времен сухого закона перевозили спиртное (фильм «В джазе только девушки»). Чтобы забраться в высокую машину, нужно было подняться по ступеньке. Мария Ивановна сидела рядом с водителем, и ей казалось несусветное – что сиденье под ней греется.
Они затормозили на светофоре. Мужчина спросил:
– Вы учительница? Очень похожи на мою школьную учительницу математики.
– Не учительница. А если бы была похожа на дворничиху, которую вы терпеть не могли, стали бы помогать?
– Хороший вопрос. Он показывает, что не такая уж вы и простофиля.
– Я вам искренне благодарна за помощь.
– В добрых поступках, которые тебе ничего не стоят, есть что‑то подленькое. Не находите?
– Нет. Доброта и подлость несоединяемы, как мед и бензин.
Зажегся зеленый свет, и они проехали несколько сот метров, прижались к обочине.
– Тут вас и высажу. Согласны?
– Еще раз большое спасибо! Как дверь открывается?
– Погодите. Мне хочется вам что‑нибудь подарить.
– Зачем же? Вы и так оказали мне большую услугу.
– Стих нашел. – Он перегнулся и достал с заднего сиденья пластиковый пакет. – Отличный коньяк, возьмите. Выпейте за здоровье…
– Доброго самаритянина?
– Правильно.
С пакетом в руках Мария Ивановна стояла на тротуаре и приходила в себя. Она даже не попыталась отказаться от подарка! Машины след простыл. Ничего себе закончилось приключение с обменом валюты!
Осмелевшая Мария Ивановна и в магазине храбро спрашивала продавцов: а где у вас брокколи? бананы чилийские? Растут ли в Чили бананы, похоже, не было известно ни Марии Ивановне, ни продавцу. Но обоих удовлетворил положительный ответ.
Андрей решил погулять с Петькой. Праздное сидение дома посреди рабочей недели воспринималось как плавание в болоте, которое все более затягивает. На улице потеплело, солнце периодически из‑за облаков выныривает. Ребенку полезен свежий воздух. И ему не противопоказан.
Он упаковал Петьку в космический комбинезон, положил в коляску, сам тепло оделся, и покатили на свободу.
На выходе из подъезда столкнулся с соседом, тот удивился:
– У тебя ребенок?
Как будто не видит!
– Это я бутылки везу сдавать.
– Ха‑ха! Поздравляю с наследником! Или девочка у тебя?
– Пингвин.
– Ага, уже небо в овчинку кажется? То ли еще будет! Начнет ходить – не набегаешься за ним.
– Спасибо на добром слове!
Андрей не расслышал ответа, открыл дверь парадного и выкатил коляску на улицу.
Ближайшим чистым воздухом подышать можно было в парке «Сокольники» – полчаса ходьбы от Андреева дома. По аллеям парка гуляли два часа. Петька вел себя идеально – спал. Не мешал Андрею обдумывать свалившееся. Но вместо того чтобы выработать план действий по поиску работы и восстановлению документов, Андрей все время мысленно возвращался к Маринке. Не пожар, не подброшенный ребенок, не кредиты в банке и не смутные перспективы с трудоустройством, оказывается, волновали его более всего, а терзало расставание с Мариной. Андрей вел с ней мысленные диалоги, клялся в любви, уговаривал, умасливал, лебезил. Итогом каждой гипотетической беседы становилась его полная победа и их воссоединение. И тут же Андрей вспоминал, что в реальной жизни все обстоит с точностью до наоборот. Но ничего не мог с собой поделать и начинал следующий внутренний диалог. Так повторялось много раз, пока он окончательно не замерз, вслух обругал себя:
– Кретин! Нищие неудачники принцесс не домогаются!
И покатил коляску к дому. Его даже не волновало, что опять встретится кто‑нибудь из знакомых, соседей и начнет песню про «у вас ребенок?». По сравнению с крахом любви это были бы лишь досадные мелочи. И Петьку он уже почему‑то не обвинял в своих бедах. Пацан не виноват, что на свет появился, не он подпалил фирму «Надежный дом» и не он советовал Андрею отнести на работу, спрятать в сейф важные документы.
Няня пришла, когда Андрей предпоследний раз (последний – перед сном, после купания) покормил Петьку, сменил памперс, пустил в свободное ползание по квартире и пресекал попытки затолкнуть пальчик в розетку или опробовать на вкус грязные Андреевы носки, вытащенные из‑под дивана.
Разбирая пакеты с покупками, Мария Ивановна чувствовала себя Дедом Морозом с подарками.
Андрей крутил в руках коробку с дорогущим коньяком. Однако Мариванне понравилось спиртное! Но сразу такие запросы? Могла бы и подешевле, водки, например, купить.
– Это мне подарили.
– Кто, если не секрет?
– Прохожий, вернее, проезжий.
Ей не хотелось омрачать момент и рассказывать, как была чуть не ограблена и спасена.
– Странные нынче проезжие.
– Мы столкнулись в обменном пункте, я поменяла сто долларов, остальные – вот, возьмите, Андрей. Потом он немного подвез меня, потому что… Так получилось, что я похожа на его учительницу… в ее честь… как бы… он и подарил. Мне показалось неделикатным отказываться от даров, продиктованных благородством души.
«При чем здесь благородство? – подумал Андрей. – Не представляю мужика, который стал бы заигрывать с Мариванной и разбрасываться бутылками стоимостью во все ее квартирантские деньги. Фантастика».
Он не хотел и не собирался брать деньги у Мариванны. Но получается – уже взял, ведь она накупила продуктов, градусник и какие‑то медицинские снадобья для Петьки.
– Верну вам с процентами. Могу написать расписку.
– Не будем формалистами. Ой, уже девятый час! Ужина нет, а Петечку надо подготовить к купанию и сну.
Они разделили обязанности. Андрей мыл ванну, Мариванна чистила картошку, обмазывала горчицей куриные окорочка и ставила в духовку. Андрей носил на руках Петьку, который отказывался сидеть в манеже и требовал соблюдения режима, Мариванна готовила кашку. Искупали, обмазали Петьку кремом (места опрелостей – специально купленным), одели, накормили, убаюкали. Сели сами ужинать.
Если бы на месте Мариванны была Маринка! Все то же самое: общие хлопоты, мелкая суета и ощущение родного плеча, подставляемого по первому зову. Мариванна ему не родная. И не женится он на ней никогда. А Марина… Где ты, Марина? Я отрепетировал семейные танцы, они не вызвали у меня отвращения. Вот только ты не желаешь ни репетировать со мной, ни нашу личную пьесу взаправду играть.
– Мариванна, хлопнем вашего коньячка?
– Вы – конечно. Я же не стану. Опять беспробудно засну, и у вас будут все основания уволить меня за алкоголизм.
– Уволить теперь никак не могу, потому как ваш должник, да и вообще… Что бы я без вас делал?
«В них, в мужчинах, есть непонятная слабость, – подумала Мария Ивановна. – И в Андрее, и в давешнем молодом человеке в мехах, подарившем коньяк. Не могу сформулировать, в чем эта слабость, но она определенно существует. При всей моей недоразвитости, комплексах и ущербности я все‑таки не чувствую за собой этой слабости. Потому что женщина? Но я ведь никогда не думала о себе как о женщине!»
– Выпейте, Андрей! Если вам… в нынешнем состоянии станет легче, то и выпейте!
– Благодарю! Постараюсь воздержаться. Если в моем, как вы выражаетесь, «состоянии» начать пить, то бутылкой коньяка не ограничиться. Стану пить до беспамятства, пойду в магазин за новыми бутылками… Пока где‑нибудь не рухну. Как же хочется надраться! Не смотрите на меня со страхом. Я не алкаш, а умеренный культурный поддавальщик.
– Вас забота о Петечке останавливает?
– Не стану врать. О Петечке, когда вы рядом, думаю в последнюю очередь.
– Спасибо!
– Не за что. Это вам – спасибо! Мариванна! Если мне позвонит девушка… конкретно – Марина… Запомнили? Ее Марина зовут. Скажите ей… передайте…
Нет, ничего передавать не надо, просто сообщите мне, что звонила.
– Марина ваша невеста?
– Термин смешной, старорежимный – невеста! Если бы! – Андрей поднялся. – Ужин как всегда удался, вы прекрасно готовите. Иду смотреть телевизор. Присоединитесь?
– Нет, благодарю. Надо вымыть посуду и погладить Петечке белье на завтра.
– Чувствую себя крепостником.
– Напрасно. Телевизора я насмотрелась на двадцать лет вперед. Лучше почитаю книги о воспитании ребенка.
– По‑моему, вы их наизусть уже выучили.
– И тем не менее каждый раз обнаруживаю что‑то новое.
Который день на молчаливый вопрос дочери, возвращавшейся с работы, Анна Дмитриевна качала головой: нет, Андрей не звонил. И на сотовом Марины среди пропущенных звонков Андреевых не было. Ни Марина, ни ее родители передачи с сюжетом о пожаре на строительной фирме не видели. К сожалению. Был бы отличный повод забыть гордость и самой позвонить. Гордость – основное препятствие на пути личной инициативы.
Папа, укрывшись за газетой, бурчит:
– На гордых воду возят.
– Не точно, – возражает мама. – Воду возят на сердитых и дураках.
– Это не одно и то же?
Родителям хочется, чтобы Марина помирилась с Андреем. Лучшего спутника жизни, по их мнению, дочери не сыскать. Да и сама она уже готова к выяснению ситуации. Но гордость! С другой стороны, Андрей почему‑то легко отступился, всего два дня атаковал. На него совершенно не похоже быстро пасовать, сдаваться, поднимать руки вверх.
Вначале у Марины был запас яростной обиды, которого бы хватило на две недели стойких отказов Андрею. Но для этого он должен – просто обязан! – проявлять активность. Андрей же как в воду канул. И обида уменьшалась в размерах с рекордной скоростью. И приходило горькое осознание собственной вздорности, горячности, непомерно раздутого самомнения, ощущение надвигающейся страшной потери.
Марина вела с Андреем мысленные диалоги. (На другом конце Москвы он занимался тем же. Обладай люди телепатическими способностями, избежали бы многих ссор и непонимания.) Их «виртуальная» беседа всегда оканчивалась бравурным примирением. Но в реальной жизни Андрей даже не звонил.
Хватит мечтать, терзаться, надо поставить перед собой правильные вопросы. Как в бизнесе – правильный вопрос бывает важнее ответа. Ее любовь не бизнес! И все‑таки спроси себя: чего ты хочешь? Ответ ясен и прост – Андрея! Что с ним произошло? Взыграло благородство, и решил остаться с матерью своего ребенка? Скажи мне об этом прямо. (Марина уже забыла, что никаких объяснений Андрея выслушивать не захотела.) Ты меня тренируешь, выдерживаешь паузу? Ждешь, что девушка созреет и сама бросится на шею? Подло! И помнишь, однажды я привела пушкинские строки: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей»? И ты ответил: «Мура! Чем меньше женщину мы любим, тем меньше она нам нужна. Ты мне очень нужна!»
А если он заболел, сломал ногу, попал в больницу? Я бы за ним ухаживала. Позвонить в больничную справочную, узнать, не поступал ли в московские стационары Доброкладов? Не сходи с ума! Ты еще в моргах поинтересуйся! О ужас! Вдруг он умер?
Марина подхватилась, быстро оделась и выскочила на улицу. Запрыгнула в машину и помчалась к дому Андрея. Через двадцать минут она знала – не умер. Во всех окнах свет – на кухне яркий и чья‑то тень мелькает, в маленькой комнате свет приглушенный, как от настольной лампы, окно большой комнаты светится голубым – телевизор работает. Покойники телевизор не смотрят. Злясь на свой идиотский порыв, Марина развернула машину и поехала обратно.
Есть еще один способ, сохраняя лицо и не травмируя гордость, выяснить ситуацию. Это из опыта ее подруги Наташи, которая несколько лет назад вдрызг поссорилась с женихом. Неделю они выдерживали паузу, не звонили друг другу и не виделись. Наталья сдалась первой, набрала номер и задала гениальный вопрос, тщательно стараясь говорить небрежно:
– Ты мне, кажется, звонил?
– Наташка! – простонал он в ответ. – Хватит нам дурью маяться! Я без тебя не могу…
Сейчас их сынишке три года и ждут второго. Наташа убеждена, что если бы тогда не позвонила, их судьбы разнесло бы в разные стороны, жизнь бы покатилась враскорячку. Она бы за нелюбимого вышла, он бы женился на каракатице, и до гробовой доски тосковали из‑за собственной глупости.
Повторить Наташин подвиг? Придержим его как последнее оружие.