К Ольгиной досаде, ей не удалось увидеть самое интересное. Свекор решительно потребовал ее возвращения, избавления его от хлопот при малолетних внуках. А посмотреть было на что.
Андрей пришел домой, снял куртку, расшнуровал один ботинок и замер с ним в руках. Ему предстало видение, о котором не грезил в самых смелых мечтах…
Маринка с Петькой на руках… Веселая, улыбающаяся, вышла из комнаты и стоит посреди прихожей…
– Привет! – поздоровалась Марина. – Петечка, скажи папе «здравствуй!».
– Ву! – Петька высунул язык и пустил слюнявые пузыри.
Андрей потерял дар речи, забыл русские слова и способ извлечения звуков из гортани. Хлопал глазами, шевелил беззвучно сухими губами, облизывал их и таращился на Марину.
Она снова рассмеялась – Андрей, растерявшийся до онемения, выглядел комично. И смотрел на нее с голодным обожанием, со страхом неверия, что она живая и настоящая, с робкой надеждой и боязнью неосторожным движением спугнуть видение. Его глаза в несколько секунд сказали то, на что потребовались бы долгие часы пламенных объяснений.
В горле у Андрея что‑то пробулькало, и он, прихрамывая, в одном ботинке, другой так и держал в руке, сомнамбулически потопал к Марине… Остановился, когда она заойкала от боли – Петька запустил ручку ей в волосы, сжал кулачок и потянул…
– Он обожает выдирать людям волосы, – хрипло проговорил Андрей. – В Петькином представлении народ обязан быть лысым, как он сам.
Андрей разжимал кулачок ребенка, высвобождая Маринин локон. А Петька уже заинтересовался ботинком, схватил его и потянул в рот.
– Петечка! – воскликнула Марина. – Нельзя есть уличную обувь! Андрей, что ты ему даешь!
Они суетливо и неловко кружили с ребенком в прихожей, даже не обнялись и не поцеловались.
Мария Ивановна вышла из кухни и не знала, что лучше: забрать у молодых ребенка, чтобы они могли пообщаться, или, напротив, оставить – Петечка поможет преодолеть неловкость первых минут встречи. А помощь Андрею, судя по всему, требовалась. Выглядел он неважно. Мария Ивановна за время их знакомства видела Андрея в злости и раздражении, в хмурой тревоге и в замаскированной панике, когда Петечка болел, и тень невольной улыбки пробегала по его лицу в ответ на трогательные гримасы ребенка. Но Андрей никогда не терялся! И не выглядел школьником, на которого негаданно свалилась победа в мировой олимпиаде по вышиванию крестиком.
На помощь пришла мысль, которая теперь выручала Марию Ивановну в затруднительной ситуации: поступать надо так, как будет лучше Петечке. По режиму его требовалось купать. О чем она и напомнила.
– А можно я помогу? – попросила Марина.
Андрей вернулся к вешалке, выуживал комнатные тапочки.
– Нашла себе игрушку, куклу‑пупсика? – спросил он Марину.
Ему нужно было, настоятельно требовалось произнести что‑то по‑мужски грубоватое и циничное. Потому что его переполняли елей, патока, сироп, мед и жидкий шоколад. Еще немного, и он засахарится от умиления.
Марина прекрасно поняла, чем вызвано его бурчание, и, хулигански посмеиваясь, показала ему язык.
Андрей подошел к входной двери и запер ее на все многочисленные запоры. Повертел в руках ключи, не повесил, как обычно, на специальный крючок, а засунул в карман.
– Воров боишься?
– Нет, тебя запираю. Ты отсюда не уйдешь. Привяжу, прикую, наручники надену! Но ты попалась, не уйдешь!
– Согласна, – просто ответила Марина и вслед за Мариванной пошла в ванную.
Ее легкое «согласна» Андрей мог расценить только как подарок его персонального ангела, который, паршивец, последнее время дрых, мышей не ловил, а теперь очнулся, взялся за службу и преподнес королевский презент.
Позвонила Ольга, которой не терпелось выяснить, чем дело закончилось.
– Марина у тебя? – спросила она брата.
– Ну.
– Баранки гну! Давай благодари!
– Кого?
– Нахал! Меня! Это я Марине глаза открыла.
– Кто тебя просил вмешиваться?! – возмутился Андрей.
– Он еще привередничает! Во‑первых, Маринина мама просила. Во‑вторых, если бы не я, вы бы до скончания века ногти грызли и в носу ковырялись. Скажешь, неправильно?
– Правильно, – признал Андрей. – Но это в первый и последний раз…
– Не учи плясать, я и сама скоморох.
Как и брат, Ольга хорошо помнила бабушкины поговорки.
Андрей в долгу не остался:
– Где бес не сможет, туда бабу пошлет.
За ужином Андрей, уже почти пришедший в себя, развлекал дам историями из своей таксистской практики и анекдотами, вычитанными из газет периода ожидания в очередях. Одни смешные истории были понятны Марии Ивановне, как про мужчину, которого (одного!) Андрей вез в роддом, а тот все время торопил:
– Быстрее, пожалуйста, быстрее! Мы рожаем!
– Кто это «мы»?
– Я и жена.
– А! Только ты у меня в машине не вздумай рожать! Гаси схватки!
Анекдот про слона («Звонят из зоопарка в милицию: у нас убежал слон, помогите поймать! – Хорошо, диктуйте приметы») Мария Ивановна не поняла, но засмеялась вместе с Мариной.
Иронично‑галантный, остроумный, сыплющий каламбурами и шутками, Андрей был привычен Марине. Но не Марии Ивановне! За последние два часа она увидела Андрея в совершенно новых ипостасях. Сколько обаяния! Блеска и остроумия! Он способен вскружить голову любой девушке! Даже такой, как Марина. В ней хоть и заметно стремление постичь мелкие земные премудрости (уход за младенцем, приготовление котлетного фарша и мытье специальным ершиком Петечкиных бутылочек), все‑таки Марина остается, на взгляд Марии Ивановны, небожительницей царских кровей. Кто, интересно, ее родители? Наверное, министры. Вот Ольга – совсем другая, простая и понятная. Марина же таит неведомые загадки и открытия. Андрею придется нелегко. Но он, похоже, и не ищет простых путей и ординарных спутниц. На глазах помолодел, точно изнутри осветился! Сама бы голову потеряла, не годись ей Андрюша в сыновья.
Когда пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по комнатам, Мария Ивановна продолжала испытывать непонятное волнение. Она очень хотела, чтобы у ребят все сложилось. Значит ли это, что сейчас услышит загадочные бравурные звуки ночи любви? Можно ли тихонько проскользнуть по коридору на кухню? И в туалет некстати хочется…
Никаких любовных стонов Мария Ивановна не услышала, на цыпочках прошмыгнув в туалет. Дверь к комнату Андрея имела стеклянную вставку, горел свет и доносились приглушенные звуки разговора.
Мария Ивановна еще более удивилась бы, узнай, что молодые люди не целуются, а обсуждают ее.
После разлуки и ссоры, после черного периода терзаний, который хотя и склеился в памяти, как соединяется почвенный разлом после землетрясения, но оставил большой шрам, трудно броситься друг другу в объятия. В каком‑то смысле надо начинать заново, будто в первый раз. Легко только из поезда выпорхнуть на перрон и повиснуть на шее любимого.
Андрей не трусил и был готов каждую секунду. Но понимал, что без разговоров и объяснений не обойтись. Вопрос: разговоры до или после? Решать Марине. И она пресекающими его порывы легкими качаниями головы, останавливающими взглядами, молчаливой просьбой, которую он легко угадывал, попросила: сначала поговорим. Так же бессловно Андрей подчинился, но предупредил: готов повременить, а потом своего не упущу.
– Мария Ивановна показалась мне странной женщиной, – сказала Марина.
– Абсолютная реликтовая, – подтвердил Андрей. – Мать Тереза в домашнем варианте.
– Ты как будто с насмешкой говоришь?
– Ни в коем случае. Насмешка возможна только в собственный адрес. Не поверил в фантастические достоинства Мариванны. Побоялся, что она сопрет мои миллионы и документы, отнес их на работу, где они благополучно сгорели.
– Кто? Мария Ивановна сопрет? Как тебе в голову могло прийти?
– Это было не самое страшное из того, что лезло в башку, когда в моем доме нарисовался Петька.
«О Пете потом, – сказал Маринин взгляд, – я еще не готова».
– У Марии Ивановны большая семья?
– Никого нет. Вообще жуткая судьба. Сначала парализовало ее бабушку… нет, прабабушку… Чего ты смеешься?
– У тебя такой заход получился, как будто сагу собираешься поведать. Так что с бабушкой?
Марину не покидало чувство куражного хмельного веселья, которое бывает у женщин, чувствующих свою абсолютную власть над мужчиной. Как умная женщина Марина знала, что власть эта не постоянна. Только глупышки полагают, что мужчина принадлежит им двадцать четыре часа в сутки, круглый год и до гробовой доски. Нет, как бы ни был он влюблен, веревки из себя позволит вить только в период неудовлетворенной страсти. А в остальное время ему нужно включать мозги и напрягать мышцы, чтобы охотиться на мамонта. Хотя сейчас эта охота выглядит как трудовые будни в офисе или вопли на трибуне стадиона, когда наши играют.
Но сладкий миг власти даже приятнее перманентного обладания. Да и не редки «миги» с Андреем, чья потенция неиссякаема.
Трагическая история жизни Марии Ивановны, накладываясь на ее, Маринино, внутреннее ликование, не вызывала ужаса и оторопи. Сочувствие, соболезнование – конечно. Но, в конце концов, сейчас все неплохо обстоит.
– Расскажи мне про Петину маму, – не дав Андрею передышки, потребовала Марина.
Андрей пожал плечами: нечего про нее сказать.
– Она красивая? – ревниво спросила Марина.
– Тупа, как бревно, и пуста, как вакуум.
– Почему же ты с ней…
Он мог только снова развести руками: ясно, почему, не заставляй озвучивать.
– Вакуум затягивает. Мы с тобой еще не были знакомы, правильно? – напомнил Андрей. – Все старое и прошлое не считается.
– Ты бросил женщину, зная, что она ждет ребенка?
– Ничего я не знал!
– Так просто оставил красивую женщину? – подозрительно спросила Марина.
– Красивые женщины, – не без досады буркнул Андрей, – для мужчин без воображения.
– Что? – возмутилась Марина. – Хочешь сказать, что я не красивая? Для воображения?
– Ты божественная! Просто я не подготовился к допросу. Последнюю фразу попрошу вычеркнуть из протокола. Мариш, хватит болтать! Давай делом заниматься!
– Почему ты не сделал генетический анализ, ведь рвался?
Ему надоело пожимать плечами и разводить руками. На каждый Маринин вопрос ответ заранее известен. Типично женская манера – требовать подтверждения очевидному. Видят табуретку, пальчиком тыкают: это ведь табуретка? Коню понятно… оговорка… мужчине понятно, а они хотят глупой словесной констатации. Какие, к лешему, табуретки, Лены‑балерины, анализы?! Разговоры затянулись, давно пора перейти к приятным занятиям.
– Если ты настаиваешь, – сдерживаясь, проговорил Андрей, – завтра же сделаю чертов анализ.
– Не настаиваю. Но хочешь, отвечу за тебя, почему заволокитил?
– Попробуй.
– Сначала ты боялся, что анализ подтвердит твое отцовство. А теперь боишься, что он покажет твое неотцовство. Верно?
– Ага, я трус, каких поискать. Мариш, хватит болтать, а? Иди ко мне или я к тебе…
– Нет, сиди! Как честный мужчина ты обязан сначала попросить меня! Давай проси!
О чем попросить? Разгадывать шарады Андрей уже был мало способен, его терзали совершенно иные желания. Но если девушка просит… Вспомнил, как несколько часов назад в телефонном разговоре Ольга тоже потребовала: давай благодари меня… Дубль два?
– Маришенька! Я тебе очень благодарен…
Андрей подсел к Марине на диван, обнял ее одной рукой, другой принялся расстегивать мелкие бусинки‑пуговички на блузке. Под дрожащими пальцами пуговички не слушались. Расстреливать модельеров, которые выдумывают такие застежки!
– …благодарен, что ты забыла все мои чудовищные прегрешения…
Порвать к чертовой матери эти пуговички‑петельки! Он наклонился и стал откусывать и выплевывать бусинки. Маринка довольно хихикала, загоревшаяся, в свою очередь, расстегивала ему сорочку, но несла отнюдь не любовную белиберду:
– Вот тебе, любителю анекдотов. Девушка говорит: меня попросили выйти замуж. Ее спрашивают: кто попросил? Она отвечает: родители. Андрей, погоди! Где твои рука и сердце? Ты мне их не предлагаешь?
Холодным душем окатило. Убрал руки и отстранился. Перед ним сидела расхристанная, в изуродованной распахнутой блузке любимая девушка. Стиснутые кружевным бюстгальтером груди смотрелись райскими яблоками, на которые он, недостойный, покушался.
– Андрей, что с тобой? Ведь сам… тогда… бежал за мной… предлагал… Не хочешь на мне жениться?
– Не могу.
– Почему? – прошептала Марина.
Хотела стянуть блузку на груди, но вспомнила об отсутствии пуговиц. Полуобнаженной и соблазнительной подобные диалоги вести предпочтительней. Даже в этот момент, когда уснувшая гордость вдруг подняла змеиную голову, приготовилась выплеснуть яд, когда начал подкатывать стыд, Марина осталась женщиной.
– Потому что неудачник, нищий бомбила с ребенком в придачу. Ты говорила, что с неудачником… никогда…
– Больше меня слушай! – облегченно перевела дух Марина и принялась расстегивать ремень на его брюках. – Если только это, – с напряжением, потому что не удавалось вытащить ремень из пряжки, проговорила она, – ух, растолстел, что ли… если только это, то я тебе сама предлагаю, то есть сама себе предлагаю твои руки и сердце… Андрей, да снимай же штаны!
– Серьезно? Выйдешь за меня?
– Беру с ребенком! – просипела Марина.
– Повтори еще раз!
Она наконец справилась с ремнем, расстегнула молнию и запустила внутрь руку:
– Ну, здрасьте! Что за безобразие!
– Чертовка! Ты меня с ума сведешь!
– Сумасшедший импотент мне точно не нужен. Займемся лечением?
– Погоди! Марина, ты женишься на мне?
– Нет, выйду замуж. Когда ты по‑русски правильно научишься говорить? О, оживает! Практически готов.
– Всегда готов!
– Надо же! – Она изуверски убрала руки и всплеснула ими. – Я еще об одной вещи забыла тебя спросить.
– Хватит вопросов, мучительница!
– У меня условие брачного контракта.
– Бери все.
– Не материальное, – уточняла Марина, помогая Андрею снять с нее юбку. – Я хочу девочку.
– Зачем? – глупо спросил Андрей, не вдаваясь в смысл и занятый стаскиванием с ее ног эластичных колготок.
– Чтобы у нас были мальчик и девочка. Ее мы назовем Ия. Правда, чудное имя?
– Угу!
Если бы в этот момент Марина заявила, что хочет стать матерью‑героиней, он бы не возражал. Скорей бы приступить к самому процессу воспроизводства!
Мария Ивановна благополучно уснула и не слышала, чем закончились диалоги в соседней комнате. А утром, за завтраком, глядя на усталых, почему‑то даже похудевших, хотя и веселых молодых людей – проболтавших, по ее пониманию, всю ночь, а потом прикорнувших, – наивно спросила:
– Не выспались? Диван такой узкий и неудобный. Вы совершенно не отдохнули. Может, перенести тахту из детской в комнату Андрея?
Он закашлялся и подтвердил:
– Точно. Отдохнуть не удалось. Правда, Мариночка?
Она уткнула нос в чашку с кофе и незаметно показала ему кулак.
Когда Мария Ивановна вышла из кухни, Марина, поставив руки на стол и глядя на сметающего с рекордной скоростью бутерброды Андрея, спросила:
– Ты помнишь, что вчера обещал мне?
– Разве я что‑то обещал?
– Жениться на мне!
– Не может быть!
– Под пытками вырвала у тебя обещание, предварительно сама его озвучив. Вот теперь думаю: не поторопилась ли?
– Дудки! – погрозил он рукой с недоеденным бутербродом. – Купленный товар обратно не принимается. Женимся, и никаких гвоздей!
– А еще ты обещал, что у нас будет девочка, которую мы назовем Ия.
– Как‑как? Это что за недоделанное имя?
– Прекрасное имя! В переводе с греческого обозначает Фиалка.
– Ия? Может, сразу Уе? Прикольно – не девочка, а условная единица.
– Сейчас запущу в тебя сахарницей!
– Не трать время на пустяки. У нас есть полчаса, чтобы предметно заняться девочкой.
– Не могу! Ты шумишь, и я верещу… Мариванна и Петя будут шокированы.
– Во жизнь! В собственной квартире не предаться удовольствиям! Тогда – в ванной, пустим воду, чтобы шумела.