Национальное государство разлагается или отмирает. Подтачивающие его силы имеют транснациональный характер. Поскольку национальные государства остаются единственным ориентиром для «подведения баланса» и единственными источниками эффективных политических инициатив, «транснациональность» сил разложения выводит эти силы за рамки сферы сознательного, целенаправленного и потенциального разумного действия. Поэтому эти силы, их характер и действие окружены завесой тайны, они – объект предположений, а не надежного анализа. Все это окружает идущий процесс «отмирания» национального государства аурой катастрофы. Его причины не совсем ясны, даже если бы эти причины и были известны, предсказать его ход невозможно, и уж точно, тоже предсказав, его нельзя предотвратить. Ощущение беспокойства - вполне естественную реакцию на отсутствие рычагов контроля над ситуацией в мире. В эпоху новой и новейшей истории мы привыкли отождествлять порядок с «контролем над ситуацией», обоснованного или чисто иллюзорного, нам больше всего не хватает.
Сегодняшний «новый мировой беспорядок» нельзя объяснить лишь ссылкой на обстоятельство, служащее непосредственной и наиболее очевидной причиной ощущения потерянности и потрясения: а именно «похмельную» растерянность после внезапного окончания «великого раскола мира» и мгновенного исчезновения привычной рутины блоковой политики - даже если это исчезновение действительно было сигналом тревоги, возвещающем о «новом беспорядке». В образе мирового беспорядка отразились скорее внезапное осознание (облегченное, но вовсе не обязательно вызванное, резким крушением блоковой политики) по сути стихийной и случайной природы вещей, которые раннее, казалось, находились под жестким контролем или хотя бы «технически поддавались контролю».
До краха коммунистического блока случайная, хаотичная и своенравная сущность международной обстановки просто заслонялась повседневным, поглощающим всю энергию и мысли воспроизводством баланса сил между мировыми державами. Разделяя мир, силовая политика создавала образ целостности. Наш общий мир скреплялся тем, что каждый уголок земли имел свое значение в «глобальном порядке»- то есть в конфликте «двух лагерей» и тщательно сохраняемом, хотя и неизменно хрупком, равновесии между ними. Мир был целостным, т.к. ему негде было укрыться от этого значения, а значит, в нем не было места безразличию с точки зрения баланса между двумя силами, присвоившими себе немалую часть этого мира и наложившими глубокий отпечаток на существование остальных. Все в мире имело свое значение, и это значение исходило из одного, пусть расколотого, центра-двух гигантских международных блоков, намертво сцепившихся в борьбе, прикованных и приклеенных друг к другу. Без Великого раскола мир уже не выглядит целостным, скорее он похож на поле деятельности разрозненных и разнокалиберных сил, входящих в соприкосновение в самых неожиданных местах и набирающих инерцию, кот. никто не знает. Именно это неуютное ощущение, что «все выходит из-под контроля» и выражено в концепции глобализации.
Глубочайший смысл идеи глобализации - это неопределенный, неуправляемый и самостоятельный характер всего, что происходит в мире, отсутствие центра, пульта . управления, совета директоров или головной конторы. Эта черта, неотделимая от образа глобализации, полностью отличает его от другой идеи, кот. она якобы пришла на смену, идеи «универсализации». Идея универсализации родилась на подъеме ресурсного потенциала государств и амбиций интеллекта нового времени, в них объявлялось о решимости сделать мир не таким, каков он есть, а лучше, чем он есть, а также поднять перемены и усовершенствования до глобального, общевидового уровня. Тем самым они служили и декларацией о намерении создать для всех жителей Земли похожие жизненные условия и возможности, а может быть – даже уравнять их.
Смысл глобализации связан с глобальными последствиями, абсолютно непреднамеренными и непредусмотренными, а не с глобальными инициативами и действиями. «Глобализация» касается не того, что все мы хотим или надеемся совершить. Она означает то, что со всеми нами происходит. Наиболее вероятное объяснение заключаются в том , что мы все чаще сталкиваемся со слабостью, даже бессилием привычных, воспринимаемых как должное институтов, призванных заниматься наведением порядка. Почетное место среди них принадлежало национальному государству, кот. претендующее на законное право и утверждающие, что оно обладает достаточными ресурсами, чтобы установить и обеспечить соблюдение правил и норм, определяющих ход событий на определенной территории. Образ «мирового порядка» свелся к совокупности ряда местных «порядков», каждый из кот. эффективно поддерживался и охранялся одним, и только одним, территориальным государством. Считалось, что все государства обязаны сплачиваться в защиту «охранных прав» друг друга. Постепенно, но неумолимо - причем в политической практике это происходило быстрее, чем в теории- утверждался новый принцип надгосударственной интеграции. «Мировая арена» все больше рассматривалась как театр, где существовали и соперничали группы государств, а не сами государства. Появились государства, кот.- без всякого принуждения со стороны- стремятся отказаться от своих суверенных прав, но умоляют, чтобы их суверенитет отняли и растворили в надгосударственных структурах. Никто уже не ожидает, что вновь возникшие государства , как и давно существующие смогут выполнять большинство функций, когда-то ставших главным смыслом существования центральной бюрократии. Традиционное государство отказалось от функции держания «динамического равновесия», задачи заставлявшей суверенные государства время от времени вводить запреты на импорт или экспорт, таможенные барьеры. Всякий контроль над этим «динамичным равновесием» сегодня находится за пределами возможностей. Национальные государства больше превращаются в исполнителей воли и полномочных представителей сил, кот. они не могут поставить под политический контроль.
Мировые финансовые рынки получили возможность «навязывать всей планете свои законы и предписания» Глобализация-это в значительной мере лишь тоталитарное внедрение их логики во все сферы жизни. В условиях глобализации государство исполняет лишь минимально необходимое: его репрессивные полномочия. Когда его материальная база уничтожена, суверенитет и независимость аннулированы, политический класс стерт с лица земли, национальное государство превращается в службу безопасности мегакорпораций. Особенно из-за свободы движения капиталов и финансов, «экономика» больше избавляется от политического контроля. То, что осталось политики считается компетенцией государства - но ко всему, что связано с экономической жизнью, ему не позволено прикасаться: любой шаг в этом направлении вызовет незамедлительные и жестокие карательные меры со стороны мировых рынков. Единственной задачей, кот. государству позволено и предписано выполнять, является обеспечение «сбалансированного бюджета» путем контроля и сдерживания требований с мест о более решительном государственном вмешательстве в сферу бизнеса. Чтобы обеспечить глобальным финансовым, торговым и информационно-промышленным кругам свободу передвижения и неограниченные возможности в осуществлении их целей, на мировой арене должна царить политическая раздробленность. Интеграция и раздробленность, глобализация и территориализация - это взаимодополняющие процессы. Это 2 стороны одного процесса: процесса перераспределения суверенитета, власти и свободы действий в мировом масштабе, катализатором. Именно из-за этого совпадения и переплетения двух, противоположных тенденций, «запущенных» благодаря решающему воздействию новой свободы передвижения, т.е. процессы «глобализации» оборачиваются перераспределением привилегий и лишений, богатства и бедности, ресурсов и бессилия, власти и безвластия.
Сегодня мы стали свидетелями процесса рестратификации в мировом масштабе, в ходе кот. формируется новая социокультурная иерархия, всемирная общественная лестница. То, что для одних- результат свободного выбора, на других обрушивается как жестокий удар судьбы. А поскольку число этих «других» неуклонно растет и они все глубже погружаются в отчаяние, порожденное бесперспективностью их существования, здесь уместно говорить о процессе «глокализации» (используя удачный термин Роланда Робертсона, раскрывающий неразрывное единство между тенденциями к «глобализации» и «локализации»- феномен, кот. скрывает односторонняя концепция глобализации), определяя его прежде всего как процесс концентрации капитала, финансов и других ресурсов, позволяющих делать и действовать эффективно, но также- и возможно это главное -концентрации свободы передвижения и действий.