Джон. А теперь опишите мистера - или мисс - Мазилу. Людей, не усвоивших нужных уроков. Что это за люди?
Робин. А Вам как они представляются?
Джон. Они в свое время плохо прыгали и не взяли расстояние между отметками «2» и «3», не достаточно отдалились от матери.
Робин. Но все-таки отделились. Они не льнут плющом, «не вянут» в депрессии. Они немного продвинулись в сторону самостоятельности.
Джон. Да, но не сыгрались в «тройке», не умеют выступать в команде.
Робин. Верно. Поэтому им, по-моему, прекрасно подходит прозвище «аутсайдер».
Джон. Подождите. Эти люди «аутсайдеры» - потому что они «со стороны»... крикунов или тихонь?
Робин. С обеих являются. Человек «со стороны», который кричит о своем «весе», явно «давит», он с первого взгляда несносен, но так же тяжело в команде и с тем, кто тише воды - »исподтишка» точит.
Джон. Упрям?
Робин. Просто не справляется на своем месте, а кажется - и не виноват.
Джон. Вредит делу, заставляя клиентов заполнять по шестнадцать бланков без единой ошибки.
Робин. Или вообще не дает бумагам хода, чтобы... дело «крутилось» с предельной скоростью.
Джон. В любом случае такой - не «свой» в деле.
Робин. Да. Для него присоединиться в команде - значит подчиниться, перемениться, претерпеть доводку до подходящего размера.
Джон. А разве он попал пальцем в небо?
Робин. Так ведь подходящий для команды - это верный размер. Впрочем, конечно, такому чувства лгут, такой сокрушается, что утратит нечто немалой важности.
Джон. А на самом деле в этом «нечто» ему никакой надобности. В этой иллюзии. В «Большущем-Я». В младенческом, фактически, «я», недостаточно «ужатом».
Робин. Да. В его семье ему не помогли «ужаться» - одновременно ведя наступление и оказывая поддержку. Поэтому у него не соответствующая реальности карта мира, на которой он сам не верной величины, на ложном пути.
Джон. Значит, он, скорее всего, просчитается. Оскорбит спутника. Или двинется войной на Россию. «Большущее-Я» ослабляет его, делает незащищенней.
Робин. Именно. Обычно трудно убедить такого, что «подгонка» пойдет ему на пользу, даст умение добиваться желаемого. Да, конечно же, процедура «подгонки», когда указывают «границы», кажется, «сводят на нет», болезненна: нам «я» никогда не «ужать» без боли. Но в итоге из нас получаются солидные люди. Я думаю, многие инстинктивно чувствуют, понимают, что у мягких, чересчур снисходительных родителей обычно вырастают дети слабые, с трудом «одолевающие» жизнь, цепляющиеся за представление о своей «самой самости».
Джон. Но все же они должны обойти мертвую зону депрессии.
Робин. Да, в них есть какая-то тяга к общению, к благу, даваемому группой. Им предстоит найти себе место, где бы они могли казаться нормальной частью целого - людьми, принимающими власть и правила группы,- хотя такие втайне хранят иллюзию, что они - центр вселенной.
Джон. И как «аутсайдеры» удерживают реальность от соприкосновения со своими иллюзиями?
Робин. Они не прорисовывают себя на своих мысленных картах. И вообще объекты у них на картах «набросаны», связи смазаны, собственная же персона в недосягаемости от остальной «топографии». Поэтому у таких представление о себе и представление о других не увязываются.
Джон. Иными словами, «аутсайдер» - »посторонний» на своей карте.
Робин. Потому-то мне и кажется словечко удачным. Он будто отвел для своего «лика» специальный массив памяти, он не хочет помещать его на карту среди всех прочих лиц.
Джон. Он не хочет замечать ничего, что укажет на несоответствие его карты реальности, на обыкновенность его... особы.
Робин. И, конечно же, он не хочет замечать, что ничего не замечает! Другие требуются для правил, но он - вера его крепка - он нужен для исключений. Поэтому он на самом деле никогда не станет частью группы, хотя будет делать вид, что он «свой». Кого-то, может, обманет, но большинство в группе будет чувствовать в нем чужака. Вместо согласованности действий, готовности что-то отдать, что-то взять, а главное, готовности к необходимому превращению, он всегда будет стремиться менять других.
Джон. Чтобы самому не менятья. Поразительно! Он должен менять других, потому что ему не вынести собственной перемены. Вероятно, «дотащившему» до взрослых лет свое непомерно громадное «я» человеку будет грозить такая страшная боль от процедуры «подгонки» этого «я» к реальности, что он - или она - не сможет ни на минуту расслабиться, защищая свою фантазию от сокрушительного удара реальности. Человек будет постоянно сигналить другим, чтобы не обронили и дурного словечка на него, а еще лучше, найдет себе окружение, в котором будет уверен, в котором никогда не услышит ничего противоречащего его карте - никакой критики.
Робин. Верно. Лестью, пресмыкательством, нажимом, упрямством он будет всегда достигать цели. Он всегда будет кукольником, для которого люди - марионетки, их надо заставить плясать под свою дудку. У такого нет стремления подладиться под других в большом хороводе.
Джон. Значит, люди, нуждающиеся во власти, тратящие жизнь на обретение власти, хотят одного: вынудить других подлаживать к себе. А тогда кто посмеет сказать, что у них «лики» раздуло, «фигуры» разнесло - никаких прокрустовых «шалостей» они с собой не позволят!
Робин. Именно.
Джон. Ну, а человеку с добротной, соответствующей реальности картой нет нужды контролировать других?
Робин. Нет. Он хорошо «знаком» со своей личностью и уверен в себе.
Джон. Подождите. Я не успел как следует усвоить подтекст - текст уж слишком захватывающий. Значит, властолюбец не способен по-настоящему «играть» в команде, ведь он не может взять и отдать. А значит, не способен быть действительно ответственным, по Вашим словам, потому что его первейшая забота всегда - защитить свое «я» от реальности, а не подходяще ответить на ситуацию.
Робин. Кроме того, его могущество зависит от группы.
Джон. Речь не просто о зависимости от «некритической массы»? О том, что он, в какой-то смысле, все еще маменькин сынок - да?
Робин. В каком-то смысле... Если вы можете сами застегнуть пуговицы, вам не нужна для этого мама. Вы - независимый человек. Но если вы сами не справляетесь, вам надо править другими и заставить их сделать для вас то, что не можете.
Джон. Заправила нуждается в «наемных руках», чтобы провернуть грязное дело. А промышленный магнат, являясь домой, заставляет жену отчитаться по статье «карманные деньги детишкам». Да, вам не обойтись без власти над ближними, если собой не владеете!
Робин. Именно! Если ваше «я» - ваш мысленный автопортрет - непомерной, нереальной величины, вы над собой не властны. «Аутсайдер» меняет жизнь на власть над другими, чтобы закрыть им рот... Сам-то он уже давно закрыл глаза на свой атавизм, на свое не выстрадавшее разумных размеров «я».
Семья «аутсайдеров»
Джон. Вы рассказали про «аутсайдера» - я хочу узнать и про семью, в которой такие растут. Ребенок, как следует из основного закона семейной «механики», не усвоит уроков ни одной из ступенек развития, пока уроки не усвоены родителями, только тогда и способными чему-то учить. В этой семье, наверное, неучи...
Робин. Это же очевидно.
Джон. О'кей, значит, я не ошибусь, если предположу, что в семье ребенка, не взявшего прыжком расстояние между «парой» и «тройкой», все - »аутсайдеры»?
Робин. Не ошибетесь. Если ребенок отстал, значит, его родители - из отстающих, «неуспевающих» с той же ступеньки. Значит, всем будет не по силам групповая задачка «отдаем - берем», все будут в какой-то степени манипулировать друг другом. В такой семье - постоянная скрытая борьба за власть. И настоящая путаница: каждый дергает каждого за ниточку, смешались кукловоды и куклы.
Джон. Понятно.
Робин. На самом деле понять картину очень непросто. Ведь речь о семье, о сложнейшей системе. Нам трудно, как бы ни напрягались, осмыслить все связи. Не только между «курицей» и «яйцом», то есть между поколениями, но - круговые, нелинейные связи каждого с каждым, одновременно контролирующего и контролируемого.
Джон. Так. Только почему об этом сейчас? Разве с самого начала мы не о семье завели речь?
Робин. О семье. Но когда разыгрывается «ходунковое» действие и отец выходит на сцену, связь «по кругу» становится доступнее для желающего в ней разобраться.
Джон. О'кей. Рассказывайте про связь «по кругу» в системе «семья».
Робин. Ребенок застрял, потому что папа застрял. Мама недаром такого в мужья выбрала, ведь сама из семьи застрявших. «Ходунка» не вытянуть, пока мама не вытянута папой, потянувшимся да как-то и вытянувшимся, чтобы взяться за «ходунка» и тоже вытянуть.
Джон. Мне кажется, я все понял, а это значит - что-то не уловил.
Робин. Сосредоточьтесь, расставьте по местам в голове мысли, протяните связи, может, и поймаете - не там, так тут... Значит, в семье «аутсайдеров» не будут отчаянно цепляться друг за друга, как в семье депрессивного образца. В этой - ценят независимость. По крайней мере, на словах.
Джон. А на деле никто из них не справился с прыжком от отметки «в парочке с мамочкой».
Робин. Да, прыгали, но недалеко оказались. По-настоящему не отдалились. Поэтому, хотя они и приветствуют самостоятельность и независимость, они совсем не так самостоятельны и независимы, как думают. Они, кажется, и подталкивают «ходунка» идти своим путем, но потихоньку тянут остаться «под одной крышей».
Джон. Противоречиво ориентируют «ходунка».
Робин. Да. «Уже большая девочка»,- говорят. Или: «Большой мальчик - большие не плачут». Пристыдят: «Один не может справиться!» Но уже через минуту слышно: «Ой, будет лучше, если я помогу».
Джон. Убеждают, в конце концов, ребенка, что он не способен справиться сам, и удерживают его в зависимости. «Ты такой беспомощный. Не можешь посмотреть за собой».
Робин. А если ребенок все же берется что-то сделать сам, тут слышится: «Забыл про меня? Ты не любишь мамочку?»
Джон. Или еще хуже: «Беги, беги, резвись, не о нас же тревожиться». И «ходунок» оказывается буквально в безвыходном положении, точнее, в двойственном, противоречивом положении «выйти не выходя». Как же, черт возьми, он поступит?
Робин. Ему надо отыскать способ оставаться «в двух шагах» от родителей, то есть зависимым, одновременно делая вид, что по указке он уже «вышел в люди» - независимые и самостоятельные, те, что сами себе голова.
Джон. Ничего не понимаю. Как он может и то, и это?
Робин. Ну, в действительности есть несколько ходов. Самый простой - ход «ходунком»: он растет, но продолжает быть капризным, непослушным, недисциплинированным, бунтует против порядка, всех в семье задевает и раздражает.
Джон. Простите, но мне неясно, как этот ход решает проблему.
Робин. Ну, смотрите: препираясь, воюя с кем-то, вы держитесь с людьми рядом и привлекаете к себе их внимание. А свое - отдаете им.
Джон. Ага! Ссорясь, вы оказываете им внимание!
Робин. В то же время, воюя, вы держите дистанцию между вами и ими, как на поле битвы - полоска ничейной земли. Вы чувствуете - и другим так кажется - будто ведете себя независимо, отстраняетесь от других.
Джон. Дошло. Значит, ребенок провоцирует родителей в ответ на их противоречивые указания.
Робин. Но не забывайте: мы идем «по кругу». Перед нами семья «кругового» порока... или поруки. Если ребенок не допускается до какого-нибудь фокуса, чтобы затеять стычку, мать выдумает, к чему придраться. А если они ладят, папа тут как тут - расшевелит, разозлит.
Джон. Они все в двойственном положении, поэтому все должны постоянно враждовать друг с другом, ведь это лучшее решение их дилеммы.
Робин. И эта система «крутится» в их семьях поколение за поколением.
Джон. Как обычно. При этом, конечно же, никто не подозревает, что происходит.
Робин. Да. Но родители, как правило, в одном согласны, несмотря на то, что постоянно меряются силами.
Джон. Что кто-то виноват!
Робин. Да, хотя все дело в системе. Ребенок же часто становится козлом отпущения.
Джон. Поразительно! Расскажите про какой-нибудь случай, то есть про какую-нибудь семью, которую вы наблюдали.
Робин. Ну, ко мне направили четырнадцатилетнего мальчика, вечно воевавшего с родителями и учителями, иначе говоря, все еще «ходунка» в четырнадцать лет. Я познакомился с ним и его семьей, с родителями, старшим братом восемнадцати и старшей сестрой шестнадцати лет. И не мог не заметить, что мальчик просто вынуждал родителей держать его в центре внимания, постоянно провоцировал их, раздражал, но при этом возмущался, что они вмешиваются в его жизнь, требовал «отвязаться» от него. Этим ходом он добивался того, что оставался «в связке», но вел себя вроде бы независимо.
Джон. Он выпутывался из своего двойственного положения. Ну, а родители?
Робин. Было ясно, что отец и мать остерегаются дарить друг другу внимание, они оба охотнее сосредоточивались на мальчике. Как и ему, им было бы неловко «играть» затянувшееся действие с «ненаглядным младенцем», но они могли оставаться в ролях «мамы» и «папы» - избегая более интимных ролей «мужа» и «жены» - пока их трудный ребенок все еще в «ходунках». Я отметил, что всякий раз, когда я подталкивал их взглянуть друг на друга, завести свой разговор, сынок принимался кричать им, чтобы оставили его в покое, что они как раз и делали в тот момент. Они сразу же забывали друг о друге и устремляли взгляд на него.
Джон. Вам пришлось указать «границы».
Робин. Не лишая поддержки, конечно же. Дружелюбие к детям, но мягкая просьба не шуметь, не мешать разговору родителей. Трудность была в том, что при детях родители очень смущались обнаруживать свою нужду во внимании, поэтому после двух общих встреч я дважды виделся отдельно с супружеской парой.
Джон. Еще провели «границу» - между родителями и детьми.
Робин. Да, каждому поколению - отдельное место. Конечно, указал родителям, как им самим «границы» указывать.
Джон. Беря в Вас пример...
Робин. И посоветовал заверить детей, что все нормально, объяснить, что родителям «тоже иногда нужно друг другу уделить немного внимания». Одни, они в конце концов признались: обоим хотелось бы чуточку больше любви, ласки, что я им и прописал. Удовольствие, включая секс, три раза в день! А также по временам детей не замечать!
Джон. У них на картах закрепилось правило, отрезавшее подступ к нужному, недостающему.
Робин. Да, вроде того, что родители всегда безупречны, без недостатков. Поэтому я постарался переписать это их правило, выступая для них в роли «заботливого родителя». Сам расшатывал эту их установку как только мог!
Джон. Каким образом?
Робин. Проявлял больше интереса к родителям - не к детям, демонстрировал, что я делаю то, что мне нужно, получаю удовольствие и тому подобное.
Джон. И что же произошло?
Робин. На пятую, последнюю беседу они опять собрались у меня все вместе. Родители, сияя, сидели рядышком на диване, мальчик больше им не мешал. Все его попытки заполучить родительское внимание были напрасны. Позже, я слышал, он постепенно угомонился, но симптомы, с которыми его направляли ко мне, более или менее прошли еще во время наших встреч. Он поднажал на учебу, стал успевать.
Джон. И Вы им не объясняли систему их семьи, просто поменяли ее, дали другую «картинку»...
Робин. В последнюю встречу я как раз объяснил каждому модель семьи, и, обсуждая услышанное, они обнаружили, что модель «появилась на свет» больше четырех поколений назад! Младший ребенок в семье всегда был трудным, по крайней мере, начиная с семьи прапрапрабабушки и прапрапрадедушки.
Джон. О'кей, это была семья с «ходунком-разбойником». А как работает система в семье с «ходунком», который и мухи не обидит?
Робин. То есть в той, где ярость загнали в подполье, потому что семья не умеет с ней справляться?
Джон. Да. Только тогда мне непонятно, может ли система работать. Если ярость держит каждого «в связке», одновременно позволяя ему удерживать дистанцию, он же потеряет дистанцию, подавив ярость.
Робин. Не потеряет. У него есть возможность вести пассивное сопротивление, устраивать что-то вроде сидячих забастовок.
Джон. А пример не приведете?
Робин. Примеров можно привести много, чаще всего я сталкивался с «необучаемостью» у детей, уже пошедших в школу. Ребенок пялится на доску, морщит лоб, глубокомысленно сосет карандаш, но в него ничего не проникло!
Джон. Да, помню, был у меня такой мальчуган в годы моего учительства. Он внимал с таким усердием, что на внимание растрачивались все его силы, на ответ сил уже не оставалось. Помню, я не смог ему втолковать, что река Нигер находится в государстве Нигерия, а река Конго - в Бразильском Конго. Когда я спрашивал его: где река Нигер, в Нигерии или в Бразильском Конго, он всегда затруднялся ответить. Я пробовал его ободрять, говорил, что не думаю путать, говорил, что мечтаю услышать правильный ответ,- все впустую, он просто не понимал связи между словами, хотя я «протягивал» ее с десяток раз... Нет, я не мог рассердиться, я испытывал какой-то благоговейный страх.
Робин. Рассердились бы, затянись эта пытка. Когда я встречался с учителями, они просто кипели возмущением, ведь ребенок - сама невинность, сама беспомощность - делал их в собственных глазах виноватыми за то раздражение, которое сам же и вызывал. Фактически их возмущение было вполне обоснованным, потому что такого сорта трудный ребенок, замаскировав, приносил свой бунт против родителей в школу - дома он не мог бунтовать открыто.
Джон. Из-за семейного табу.
Робин. Верно. Но мог повоевать - конечно, «под маской» - в школе с учителями, которые устойчивее родителей к ярости.
Джон. А разве дети не вытворяют подобного дома?
Робин. Дом не школа, дома забастовки принимают иные формы.
Джон. Рассеянность?
Робин. Откладывание дел на «вечное» завтра, медлительность, опоздания, туман во взгляде, когда от них требуется сосредоточенное внимание, решение чем-то заняться, тут же забываемое ради новой затеи, и так далее.
Джон. Просто «отсутствие».
Робин. Точно.
Джон. Значит, ребенок получает с избытком родительское внимание в виде замечаний, и дистанция сохраняется, они не жмутся друг к другу, то есть ребенок следует двойственному указанию «расти не вырастая», а также придерживается табу. Но ведь еще кое-что достигается - а? Я в детстве был «отсутствующим» и уверен, что это - хитрый путь завоевать какое-то пространство, «кусочек» уединения.
Робин. Сказав про «отсутствие», Вы попали в самую точку. Да, эти дети отсутствуют, они где-то, где могут обрести относительную свободу, свою собственную жизнь - подальше от всяких уловок, ловушек, мертвой хватки. Возможно, единственный путь к свободе - это уйти в себя, но внешне подчиниться родительской власти.
Джон. Хорошо, а почему они «бунтари» в школе? Потому что там ярость не воспрещается так строго, как дома?
Робин. Именно. Их ярость меньше страшит учителей.
Джон. Притом ребенок - ангел с виду.
Робин. Но он нуждается в головомойке за молчаливый бунт точно так же, как «ходунок», шаловливый, проказливый и нормальный, нуждается в указании «гриниц».
Джон. Значит, эта самая «необучаемость» - способ нащупать «границы»?
Робин. Верно.
Джон. И если учителя твердо укажут «границы», ну, потребуют взяться за ум...
Робин. ...тогда, как знаю по опыту, от «необучаемости» и следа не останется.
Джон. Правда?
Робин. Чистейшая. Как только учителя поймут, чего ребенок в действительности добивается, и отчитают, по-настоящему рассердившись, то есть отнесутся к нему как к явному бунтовщику, бунт обернется обыкновенным озорством, которое учителя прекрасно распознают и пресекают, а потом, со временем, ребенок, как и «ходунок» в хороших руках, исправляется. И конечно, легко предсказать, что произойдет дальше.
Джон. Что?
Робин. Родители начнут жаловаться, что ребенок стал вести себя воинственнее.
Джон. Он освободился от табу.
Робин. Именно. Но они не могут с этим мириться. Поэтому-то психотерапевту и важно видеть всю семью и каждому помочь справиться со страхом, вызываемым яростью.
Джон. А что на самом деле такой ребенок думает о своих действиях? Подозревает, что «играет» с яростью?
Робин. Нет, наверное. Нет - пока ему твердо не укажут, что мозги «засоряет» ярость. А тогда ребенок, кажется, начинает понимать, что был непокорным. Вел себя вызывающе.
Джон. Но прежде ребенку нужно понять, что люди, отвечающие за него, не боятся ярости и помогут ему обуздать ее.
Робин. Похоже, так. Узнав, что другие способны справиться с яростью, он свободен присвоить чувство ярости и больше не притворяться, что ее в нем нет, ему больше не нужно изолировать ее от тех, на кого она направлена.
Джон. Как это - »изолировать»?
Робин. Трудно найти подходящие слова, чтобы объяснить, как это. Я уже говорил: не в том дело, что чувства не испытываются - испытываются каким-то образом. Но существуют порознь. А поэтому бессмысленны. Различные чувства - ярость, страх и прочие - все тут, все «без изъяна», только в чем их неповрежденная суть, человеку неясно, потому что чувства изолированы одно от другого, разъединены. Такая же «прерванность» эмоциональных связей - корень, от которого целый букет душевных болезней, называемых «неврозами навязчивых состояний».