Марио Пьюзо, Эд Фалько Семья Корлеоне

Эд Фалько Марио Пьюзо

Семья Корлеоне

 

 

Марио Пьюзо, Эд Фалько

Семья Корлеоне

 

Посвящается моему отцу и его семье, шести братьям и двум сестрам, семейству Фалько с Энсли‑стрит, Бруклин, Нью‑Йорк, и моей матери и ее семье, семействам Катапано и Эспозито из того же района, – все они, дети иммигрантов‑итальянцев, обеспечили хорошую и достойную жизнь себе, своим семьям, своим детям и детям своих детей, среди которых есть врачи, юристы, учителя, спортсмены, художники и представители других почтенных профессий. Также хочу вспомнить добрым словом Пэта Франчезе, нашего семейного врача в сороковых и пятидесятых, который приходил к нам домой, когда мы болели, и лечил нас, нередко бесплатно или за те гроши, что мы могли ему предложить.

Позвольте выразить вам свою любовь и величайшее уважение и пожелать всего наилучшего.

 

Перечень имен собственных, встречающихся в книге

  Клан Вито Корлеоне:  

Слова благодарности

Спасибо Нилу Олсону за то, что предоставил мне возможность написать этот роман. Чем внимательнее я изучал героев и сюжеты Марио Пьюзо, тем более… Спасибо также Митчу Хоффману за его вдохновенную редактуру, поддержку, за его… Как всегда, я глубоко признателен своим друзьям и родным, а также всем тем замечательным писателям и художникам, с кем…

Книга первая

Mostro[1]

 

Осень 1933 года

 

Глава 1

 

Джузеппе Марипоза подбоченившись стоял у окна, уставившись на небоскреб «Эмпайр стейт билдинг». Чтобы увидеть верхушку огромного здания, остроконечную антенну, вонзившуюся в бледно‑голубое небо, ему пришлось облокотиться на подоконник и прижаться лицом к стеклу. Небоскреб возводился у него на глазах, этаж за этажом, и он любил повторять ребятам, что был в числе тех, кто последними ужинал в старом «Уолдорф‑Астории», роскошном отеле, который когда‑то стоял там, где сейчас уходило в небо самое высокое здание на земле. Отойдя от окна, Джузеппе смахнул несуществующую пылинку со своего пиджака.

На улице внизу здоровенный мужчина в рабочей одежде восседал на тележке с мусором, лениво катящейся к перекрестку. У него на коленях лежал черный котелок, в руках он держал потертые кожаные вожжи, которыми управлял горбатой клячей, впряженной в тележку. Проводив взглядом тележку, скрывшуюся за углом, Джузеппе взял с подоконника свою шляпу, прижал ее к сердцу и посмотрел на свое отражение в стекле. Его волосы, хотя уже и седые, оставались густыми и жесткими, и он смахнул их назад ладонью. Подтянув узел галстука, Джузеппе поправил узкую полоску материи там, где она чуть смялась, скрываясь под жилетом. У него за спиной в темном углу пустой квартиры Джейк Лаконти попытался что‑то сказать, но Джузеппе услышал лишь утробное бормотание. Обернувшись, он увидел Томазино, вошедшего в комнату с пакетом из плотной коричневой бумаги. Волосы Томазино, как всегда, были растрепаны, хотя Джузеппе и говорил ему сто раз, чтобы он причесывался, – и, как всегда, он был небрит. В Томазино все было неопрятно. Джузеппе смерил его презрительным взглядом, который Томазино, по обыкновению, не заметил. Галстук его был не затянут, воротник сорочки расстегнут, мятый пиджак перепачкан кровью. Из‑под расстегнутого воротника выбивались пучки черных курчавых волос.

– Он так ничего и не сказал? – Достав из пакета бутылку виски, Томазино отвинтил крышку и сделал глоток.

Джузеппе взглянул на часы. Было уже половина девятого утра.

– Томми, разве по нему не видно, что он больше ничего не скажет?

Лицо Джейка распухло от побоев. Выбитая нижняя челюсть свисала к груди.

– Я не собирался ломать ему челюсть, – смущенно пробормотал Томазино.

– Дай ему выпить, – распорядился Джузеппе. – Посмотрим, вдруг это поможет.

Джейк сидел, откинувшись к стене и подобрав под себя ноги. Томми вытащил его из кровати в гостинице сегодня в шесть утра, и тот по‑прежнему был в шелковой пижаме в черную и белую полоску, в которой ложился спать вчера вечером, но только теперь две верхних пуговицы были оторваны, обнажая мускулистую грудь мужчины лет тридцати, приблизительно вдвое моложе Джузеппе. Присев на корточки рядом с Джейком, Томми приподнял его голову так, чтобы можно было влить в глотку немного виски. Джузеппе с любопытством наблюдал за этим, гадая, будет ли от алкоголя какой‑нибудь прок. Он отправил Томми к машине за виски после того, как Джейк отключился. Парень закашлял, забрызгивая себе грудь кровью. Приоткрыв заплывшие глаза, он произнес три слова, которые невозможно было бы разобрать, если бы он не повторял их на протяжении всех побоев.

– Он мой отец, – выдавил Джейк, хотя у него получилось что‑то вроде «о мо тес».

– Да, знаем. – Томми оглянулся на Джузеппе. – Нужно отдать ему должное, – с уважением произнес он, – этот малыш предан до конца.

Джузеппе опустился на корточки рядом с Томазино.

– Джейк, – сказал он. – Джакомо, я все равно его разыщу. – Достав из кармана носовой платок, он воспользовался им, чтобы не испачкать руки в крови, и развернул парня лицом к себе. – Твой старик Розарио, – продолжал он, – его час пробил. И ты тут уже ничего не поделаешь. Розарио – его дни сочтены. Ты меня понимаешь, Джейк?

– Si, – ответил Джакомо, и этот единственный слог прозвучал достаточно отчетливо.

– Вот и хорошо, – сказал Джузеппе. – Где он? Где скрывается этот сукин сын?

Джакомо попытался было пошевелить правой рукой, которая была сломана, и застонал от боли.

– Джейк, говори, где он! – заорал Томми. – Черт побери, в чем дело?

Джакомо попробовал открыть глаза, словно стараясь разглядеть, кто на него кричит.

– О мо тес… – прошептал он.

– Che cazzo! – вскинул руки к небу Джузеппе.

Некоторое время он смотрел на Джейка, слушал его сдавленное дыхание. С улицы донеслись громкие крики детворы, быстро затихшие вдали. Перед тем как выйти из квартиры, Джузеппе многозначительно посмотрел на Томазино. Остановившись в коридоре за дверью, он дождался приглушенного выстрела из револьвера с глушителем, похожего на удар молотком по дереву. Когда Томми присоединился к нему, Джузеппе сказал:

– Ты точно его прикончил?

Надев шляпу, он поправил ее так, как ему нравилось, опустив спереди поля.

– Джо, за кого ты меня принимаешь? – обиженно спросил Томми. – Я что, не знаю, что делаю? – Увидев, что Джузеппе не отвечает, он закатил глаза. – У него снесено полчерепа. Его мозги разбрызганы по всему полу.

Когда они вышли на лестничную клетку, к одному пролету, ведущему на улицу, Джузеппе остановился и сказал:

– Он не предал своего отца. За это его можно только уважать.

– Крепкий оказался парень, – заметил Томми. – Я по‑прежнему считаю, что ты должен был разрешить мне поработать с его зубами. Уверяю, после такого говорить начинают все.

Джузеппе пожал плечами, признавая, что Томми, возможно, и прав.

– Остается еще и второй сын, – сказал он. – Тут есть какое‑нибудь продвижение?

– Пока что нет, – признал Томми. – Быть может, он прячется вместе с Розарио.

Джузеппе еще какое‑то мгновение думал о втором сыне Розарио, после чего вернулся мыслями к Джейку Лаконти и тому, что никакими побоями не удалось заставить парня предать своего отца.

– Знаешь что? – сказал он Томазино. – Позвони его матери и скажи, где его найти. – Помолчал, размышляя, и добавил: – Пусть обратится в хорошее похоронное бюро, там Джейка приведут в порядок, и можно будет устроить похороны по высшему классу.

– Джо, даже не знаю, можно ли привести Джейка в порядок, – неуверенно произнес Томми.

– Как там зовут того мастера, который так классно поработал над О’Брайаном? – спросил Джузеппе.

– Да, я понял, кого ты имеешь в виду.

– Разыщи его, – сказал Джузеппе, хлопнув Томми по груди. – Я сам всем займусь, оплачу расходы из своего кармана. Семья не должна ни о чем знать. Передай ему, пусть предложит свои услуги бесплатно, якобы он друг Джейка и все такое. Это ведь мы можем устроить, верно?

– Ну да, точно, – согласился Томми. – Это ты здорово придумал, Джо. – Он потрепал Джузеппе по плечу.

– Отлично, – сказал Джузеппе. – Пусть будет так.

И он сбежал вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, как мальчишка.

 

Глава 2

 

Сонни устроился в кабине грузовика и опустил поля мягкой фетровой шляпы. Этот грузовик принадлежал не ему, однако поблизости не было никого, кто стал бы задавать ненужные вопросы. В два часа ночи этот участок Одиннадцатой авеню оставался совершенно пустынным, если не считать редких пьянчуг, бредущих, шатаясь, по широкому тротуару. Где‑то должен был дежурить полицейский, но Сонни рассудил, что тот наверняка дрыхнет, вытянувшись на сиденье у себя в машине. Однако даже если бы полицейский его заметил, что было крайне маловероятно, он притворился бы пьяницей, отсыпающим хмель после бурного субботнего вечера, – что было бы не так уж далеко от истины, поскольку Сонни действительно выпил много. Однако он не был пьян. Он отличался крупными габаритами, в свои семнадцать уже шести футов росту, крепкий, широкоплечий, и алкоголь брал его с трудом. Сонни опустил боковое стекло, впуская в кабину холодный осенний ветер со стороны Гудзона, чтобы не заснуть. Он устал, и как только уютно устроился за большим рулевым колесом грузовика, его стала одолевать дремота.

Час назад Сонни был вместе с Корком и Нико в заведении Джука в Гарлеме. Еще за час до того Сонни был в одном подпольном баре в центре, где они на двоих с Корком проиграли в покер больше сотни долларов шайке поляков из Гринпойнта. Все расхохотались, когда Корк заявил, что им с Сонни нужно убираться отсюда, пока у них еще остались рубашки на теле. Сонни тоже рассмеялся, хотя за мгновение до того он уже был готов назвать одного верзилу‑поляка мошенником и проходимцем. Но Корк умел читать настроение своего приятеля, и ему удалось увести его оттуда до того, как Сонни совершил какую‑нибудь глупость. До Джука Сонни добрался если и не пьяный, то близкий к тому. После танцев и опять выпивки он уже решил, что на сегодня с него хватит, и собрался отправиться домой, но тут какой‑то приятель Корка остановил его в дверях и рассказал про Тома. Сонни готов был врезать щенку в морду, но вовремя остановился и вместо этого сунул ему несколько долларов. Парень назвал ему адрес, и вот теперь Сонни торчал в кабине этого древнего грузовика, судя по виду, оставшегося со времен Великой войны, и смотрел на игру теней на занавесках в комнате Келли О’Рурк.

Там, в комнате, Том как раз начал одеваться, а Келли расхаживала взад и вперед, прикрывшись простыней, поддерживая ее одной рукой под грудью. Простыня волочилась сзади по полу. Келли была бесстыжей девчонкой с выразительным красивым лицом – гладкая кожа, алые губы, голубовато‑зеленые глаза, обрамление огненно‑рыжих волос, – и было также что‑то выразительное в том, как она двигалась по комнате, словно разыгрывая сцену из фильма, а Том выступал в качестве ее партнера, Кэри Гранта или Рэндолфа Скотта.[2]

– Но почему ты должен уходить? – в который уже раз спросила Келли. Свободную руку она прижимала ко лбу, словно измеряя сама себе температуру. – На дворе ночь, Том. Ну почему ты хочешь сбежать от девушки?

Том натянул майку. Кровать, с которой он только что встал, была скорее койкой, а пол был завален иллюстрированными журналами. Прямо из‑под ног Тома ему соблазнительно строила глазки Глория Суонсон[3]с обложки прошлогоднего номера «Нового кино».

– Куколка, – сказал Том.

– Не называй меня куколкой, – отрезала Келли. – Все называют меня куколкой. – Прислонившись к стене у окна, она выронила простыню и приняла картинную позу, выставив бедро. – Том, ну почему ты не хочешь остаться у меня? Ты ведь мужчина, разве не так?

Надев рубашку, Том начал ее застегивать, не отрывая взгляда от Келли. В ее глазах было что‑то наэлектризованное и встревоженное, граничащее с испугом, словно она ждала, будто в любой момент начнется нечто удивительное.

– Возможно, ты самая красивая девушка из всех, кого я только видел, – сказал Том.

– У тебя были девушки красивее, чем я?

– У меня никогда не было никого красивее тебя, – решительно заявил Том. – Честное слово.

Тревога исчезла из глаз Келли.

– Том, останься со мной на ночь, – сказала она. – Не уходи.

Том присел на край ее кровати, подумал немного, затем надел ботинки.

Сонни смотрел на отблеск света чугунного фонаря от двух параллельных полос железнодорожных рельсов, разделяющих авеню пополам. Положив руку на черный бильярдный шар, навинченный на рычаг переключения передач, он вспоминал, как маленьким мальчишкой сидел на тротуаре и смотрел, как товарные составы с грохотом катятся по Одиннадцатой авеню, а конный полицейский едет впереди, разгоняя с путей пьяных и ребятишек. Однажды он увидел мужчину в чудном костюме, стоящего на грузовой платформе. Сонни помахал ему рукой, а мужчина скорчил рожу и сплюнул, словно вид мальчугана вызвал у него отвращение. Когда Сонни спросил у матери, почему мужчина так поступил, та всплеснула руками и воскликнула:

– Sta’zitt! Какой‑то cafon’ плюет на тротуар, и ты спрашиваешь у меня, в чем дело? Madon’!

После чего мать в гневе удалилась. Так она отвечала на большинство вопросов, которые ей задавал маленький Сонни. Ему казалось, что каждая ее фраза начинается со «Sta’zitt!», «V’a Napoli!» или «Madon’!». У себя дома он был «паразитом», «занудой» или «scucc’», поэтому он по возможности проводил все время на улице, в обществе других детей.

Вот и сейчас, находясь в Адской Кухне[4]и видя перед собой вереницу магазинчиков и лавок, увенчанных двумя‑тремя жилыми этажами, Сонни чувствовал, будто вернулся в детство, в те годы, когда его отец каждое утро вставал ни свет ни заря и ехал в центр на Хестер‑стрит, в свою контору на складе, где он работал и по сей день. Однако теперь, разумеется, когда Сонни вырос, все изменилось – то, что он думал о своем отце и о том, чем тот зарабатывал на жизнь. Но тогда отец был для него бизнесменом, владевшим вместе с Дженко Аббандандо компанией по продаже оливкового масла «Дженко пура». В те дни, увидев отца на улице, Сонни бросался к нему бегом, хватал за руку и торопливо выпаливал все свои детские мысли. Сонни замечал, как смотрят на его отца другие люди, и гордился этим, потому что отец был большой шишкой, владел собственным делом, и все – все относились к нему с уважением, поэтому Сонни еще с малых лет привык смотреть на себя как на принца. Сына большой шишки. Ему было одиннадцать лет, когда все это изменилось, или, наверное, лучше сказать, сместилось, поскольку он по‑прежнему считал себя принцем, хотя теперь, разумеется, принцем уже совершенно в другом смысле.

На противоположной стороне улицы в квартире Келли О’Рурк, над парикмахерской, за знакомыми черными кружевами пожарных лестниц чья‑то тень скользнула по занавескам, чуть раздвинув их, и Сонни успел разглядеть полоску яркого света, мелькнувшую бело‑розовую кожу и копну рыжих волос. И вдруг ему показалось, что он одновременно находится в двух разных местах: семнадцатилетний Сонни смотрит на зашторенное окно квартиры Келли О’Рурк на втором этаже, и в то же самое время одиннадцатилетний Сонни, забравшись на пожарную лестницу, заглядывает в служебное помещение бара «Мерфи». Воспоминания о той ночи в «Мерфи» местами были очень живыми. Было еще не очень поздно, девять вечера, самое большее – половина десятого. Сонни уже лег в кровать, но тут услышал, как отец и мать о чем‑то разговаривают друг с другом. Негромко – мама никогда не повышала голос, разговаривая с папой, – и слов Сонни разобрать не мог, однако ее тон прозвучал для ребенка безошибочно; этот тон красноречиво говорил, что мать чем‑то озабочена или встревожена. Затем отворилась и закрылась дверь, после чего послышались шаги отца на лестнице. В те времена еще никто не дежурил у входной двери, никто не ждал на улице в большом «паккарде» или черном восьмицилиндровом «Эссексе», готовый отвезти папу туда, куда он только пожелает. В тот вечер Сонни увидел из окна, как отец вышел за дверь, спустился с крыльца и направился к Одиннадцатой авеню. К тому времени как Сонни оделся и сбежал по пожарной лестнице, отец уже завернул за угол и скрылся из виду.

Сонни обнаружил отца в нескольких кварталах впереди себя и только тут задался вопросом, что он делает. Если отец его увидит, он хорошенько его выдерет, а почему бы и нет? Он бегал по улицам, в то время как должен был спать у себя в постели. Испугавшись, Сонни замедлил шаг и даже собрался было развернуться и поспешить назад – однако любопытство взяло верх, и он, натянув шерстяную шапку чуть ли не до переносицы, продолжил следить за отцом, стараясь держаться в тени, отпустив его вперед на целый квартал. Когда они добрались до квартала, где жили ирландцы, беспокойство Сонни резко возросло. Ему запрещалось играть в этом районе, да он и сам бы туда не пошел, даже если бы ему и разрешили, поскольку знал, что мальчишек‑итальянцев, заходивших сюда, жестоко били, и он слышал рассказы о ребятах, которые, случайно забредя в ирландский квартал, бесследно исчезали и объявлялись только через несколько недель плавающими в Гудзоне. В квартале впереди отец шел быстро и уверенно, сунув руки в карманы и подняв воротник пиджака, защищаясь от пронизывающего ветра, дующего со стороны реки. Сонни следовал за ним, пока они не оказались у самых причалов, и там отец остановился перед вывеской «Гриль‑бар Мерфи». Нырнув в подворотню, Сонни стал ждать. Когда его отец входил в бар, на улицу выплеснулись звуки песен и смеха, тотчас же затихшие, как только дверь закрылась снова, хотя Сонни по‑прежнему слышал их, только уже приглушенные. Он пересек улицу, держась в тени, от одной подворотни к другой; наконец оказался прямо напротив «Мерфи» и в узкое окно увидел темные силуэты мужчин, сидящих у барной стойки.

Поскольку отца не было видно, Сонни подкрался к окну, присел на корточки и стал ждать, но всего через какое‑то мгновение он снова пришел в движение, метнувшись через вымощенную булыжником улицу в заваленный мусором переулок. Сонни сам не мог сказать, о чем думал тогда, помимо того, что там может быть черный вход, и он, возможно, что‑нибудь там увидит, – и действительно, завернув за «Мерфи», Сонни обнаружил закрытую дверь, а над нею занавешенное окно, из которого на улицу пробивался желтоватый свет. Он ничего не смог рассмотреть в окно, поэтому забрался на большой железный мусорный бак на противоположной стороне переулка, а оттуда запрыгнул на последнюю ступень пожарной лестницы. Еще через мгновение Сонни уже лежал на животе и заглядывал в щель над занавеской в служебное помещение бара «Мерфи». Помещение было заставлено деревянными ящиками и картонными коробками, а отец Сонни, засунув руки в карманы, спокойно обращался к мужчине, привязанному к стулу с высокой спинкой. Сонни узнал сидящего на стуле мужчину. Он встречал его в районе, вместе с женой и детьми. Рук мужчины не было видно за спинкой стула, и Сонни предположил, что они связаны. Бельевая веревка, обмотанная вокруг груди, туго впивалась в помятый желтый пиджак. Из разбитой губы сочилась кровь, голова безвольно поникла набок, и мужчина мог сойти за пьяного или за спящего. Перед ним на ящике сидел с хмурым лицом дядя Сонни Питер, а другой его дядя, Сэл, стоял, угрюмо скрестив руки на груди. То, что дядя Сэл был угрюмый, ровным счетом ничего не значило, потому что у него всегда был такой вид, но вот хмурое лицо дяди Питера – это уже было что‑то другое. За всю свою жизнь Сонни видел его только улыбающимся, готовым рассказать какую‑нибудь смешную историю. Он зачарованно наблюдал со своего высокого насеста своих отца и дядьев, в складском помещении бара, вместе с человеком из их района, привязанным к стулу. Сонни представить себе не мог, что там происходит. Затем его отец присел на корточки и положил руку на колено связанному мужчине, и тот плюнул ему в лицо.

Вито Корлеоне достал из кармана платок и тщательно вытер лицо. У него за спиной Питер Клеменца поднял с пола гвоздодер и сказал:

– Ну, все! Этому подонку конец!

Вито поднял руку, приказывая тому подождать.

Клеменца побагровел.

– Вито! – воскликнул он. – V’fancul’! Мы только напрасно тратим время на этого тупого ирландца!

Посмотрев на связанного окровавленного мужчину, Вито поднял взгляд на окно, словно зная, что Сонни устроился на пожарной лестнице и подсматривает за ним, – однако на самом деле он ничего не знал. Он даже не видел окно и убогую занавеску на нем. Все его мысли были поглощены мужчиной, который только что плюнул ему в лицо, Клеменцей, пристально следившим за ним, и Тессио у него за спиной. Оба пристально следили за ним. Склад был ярко освещен голой лампочкой, свисающей с потолка прямо над головой Клеменцы. Из‑за запертой на засов двери из зала доносились пение и смех. Повернувшись к связанному мужчине, Вито сказал:

– Генри, ты вел себя неразумно. Мне пришлось просить Клеменцу, чтобы он сделал одолжение и не сломал тебе ноги.

Прежде чем Вито успел сказать что‑либо еще, Генри его перебил:

– Я ничего не должен вам, макаронникам! Долбанные итальяшки! – Даже несмотря на то, что он был пьяным, его голос прозвучал отчетливо, с той певучей мелодичностью, которой отличается речь ирландцев. – Вы все можете убираться восвояси на свою гребанную Сицилию и трахать своих долбанных сицилийских мамаш!

Клеменца отступил назад, не столько разъяренный, сколько удивленный.

– Вито, этот сукин сын безнадежен, – угрюмо произнес Тессио.

Клеменца снова взял гвоздодер, и снова Вито поднял руку. На этот раз Клеменца гневно сплюнул и, подняв лицо к потолку, издал длинное сочное итальянское ругательство. Вито подождал, пока он закончит, затем подождал еще, пока наконец Клеменца не посмотрел на него. Молча выдержав его взгляд, он повернулся к Генри.

Сонни, лежавший на пожарной лестнице, крепко обхватил себя руками, защищаясь от холода. Ветер усилился, угрожая принести дождь. Со стороны реки донесся долгий низкий рев корабельной сирены, разлившийся по улицам. Отец Сонни не отличался высоким ростом, но при этом обладал крепким телосложением. Годы работы грузчиком на железнодорожном складе оставили ему мускулистые руки и широкие плечи. Порой он вечером присаживался на край кровати сына и рассказывал о тех днях, когда он загружал и разгружал вагоны. Только сумасшедший мог плюнуть ему в лицо. У Сонни не было другого объяснения этому вопиющему поступку. Сидящий на стуле мужчина сошел с ума. Эта мысль несколько успокоила Сонни. Сперва ему было страшно, поскольку он не знал, как относиться к происходящему, но затем он увидел, как его отец снова присел на корточки и обратился к связанному мужчине, и он увидел такого отца, которого хорошо знал – спокойного, рассудительного, каким тот бывал, когда серьезно разговаривал с Сонни о чем‑то важном. Мальчишке стало легче от мысли, что этот связанный незнакомец сумасшедший, а отец пытается его урезонить. Он проникся уверенностью, что мужчина вот‑вот кивнет, и тогда отец его развяжет, и все недоразумения будут улажены, поскольку именно для этого, несомненно, его и позвали, чтобы он решил проблему, все уладил. Всем в районе было известно, что Вито Корлеоне умеет решать любые проблемы. Это было известно всем. Сонни наблюдал за зрелищем, которое разворачивалось перед ним, ожидая, когда же его отец все уладит. Однако вместо этого мужчина начал яростно дергаться на стуле, стараясь развязать веревки. Он был похож на животное, которое силится освободиться от пут; затем он выкрутил голову вбок и опять плюнул в отца Сонни; слюна была смешана с кровью, поэтому показалось, будто он каким‑то образом нанес ему рану. Однако это была его собственная кровь. Сонни видел, как кровавая харкотина вылетела изо рта связанного мужчины, видел, как она попала отцу в лицо.

То, что произошло дальше, стало последним, что Сонни помнил о событиях той ночи. Это было одним из тех воспоминаний, обычных для детских лет, которые сначала кажутся странными и таинственными, но с годами проясняются благодаря жизненному опыту. В тот момент Сонни был сбит с толку. Его отец встал и вытер лицо, посмотрел на связанного мужчину, затем развернулся к нему спиной и отошел, но всего на несколько шагов, к двери, и застыл там, совершенно неподвижно, в то время как дядя Сэл достал из кармана, подумать только, наволочку. Из всех троих дядя Сэл был самый высокий, но он сильно сутулился, его длинные руки болтались по сторонам, и он не знал, что с ними делать. «Наволочка». Сонни произнес это слово вслух, шепотом. Дядя Сэл обошел стул сзади и накинул наволочку мужчине на голову. Дядя Питер поднял гвоздодер и взмахнул им… и дальше все в сознании Сонни слилось в одно размазанное пятно. Некоторые моменты он запомнил отчетливо: дядя Сэл натягивает белую наволочку мужчине на голову, дядя Питер взмахивает гвоздодером, белая наволочка становится ярко‑красной, дядья склоняются над связанным мужчиной и возятся с веревками. Кроме этого, он больше абсолютно ничего не помнил. Наверное, он как‑то добрался назад до своего дома. Наверное, он лег в постель. Однако ничего этого Сонни не помнил, совершенно ничего. Все, что было до наволочки, отчетливо запечатлелось у него в сознании, затем следовал туман, до тех пор пока воспоминания не исчезали полностью.

Долго‑долго Сонни не понимал, свидетелем чего ему довелось стать. Потребовалось несколько лет, чтобы сложить детали воедино…

На противоположной стороне Одиннадцатой авеню в окне над парикмахерской занавески затрепетали, затем раздвинулись, и показалась Келли О’Рурк, смотрящая вниз на улицу, – волшебное зрелище, молодое женское тело, залитое светом уличного фонаря, окруженное черными пожарными лестницами, красными кирпичными стенами и черными окнами.

Уставившись в темноту, Келли потрогала свой живот, как непроизвольно делала на протяжении последних нескольких недель, стараясь почувствовать хоть какой‑нибудь трепет новой жизни, которая, как было ей известно, уже пустила там корни. Ее родители и братья уже давно отвернулись от нее, за исключением, быть может, Шона, так что какое ей было дело до того, что они о ней думали? В клубе Келли проглотила одну большую голубую таблетку, отчего ей стало легко и беззаботно. Теперь она никак не могла собраться с мыслями. Перед ней были лишь непроницаемый мрак и ее собственное отражение в оконном стекле. Было уже очень поздно, и все постоянно бросали ее одну. Келли положила ладонь на живот, пытаясь почувствовать хоть что‑нибудь. Однако сколько она ни старалась, ей никак не удавалось собрать свои мечущиеся мысли, обуздать, утихомирить их.

Отстранив Келли от окна, Том задернул занавески.

– Успокойся, милашка, – сказал он. – Зачем ты это делаешь?

– Что? – спросила Келли.

– Вот так вот стоишь перед окном.

– А что? Ты боишься, Том, что кто‑нибудь увидит тебя вместе со мной?

Положив было руку на бедро, Келли рассеянно уронила ее и снова принялась расхаживать по комнате, глядя то на пол, то на стены. Казалось, она не замечала Тома; мысли ее были где‑то в другом месте.

– Келли, послушай, – сказал Том. – Я проучился в колледже всего несколько недель, и если я не вернусь…

– О, только не хнычь, – перебила его Келли. – Ради всего святого.

– Я не хнычу, – обиделся Том. – Я просто хочу объяснить…

Келли остановилась.

– Знаю, – сказала она. – Ты еще ребенок. Я знала это, когда тебя подобрала. Кстати, сколько тебе лет? Восемнадцать? Девятнадцать?

– Восемнадцать, – сказал Том. – Я только хочу сказать, что мне нужно вернуться в общежитие. Если меня не будет там завтра утром, это заметят.

Подергав себя за ухо, Келли уставилась на Тома. Оба молчали, не сводя глаз друг с друга. Том гадал, что видит перед собой Келли. Он гадал об этом с тех самых пор, как она скучающей походкой приблизилась к его столику в баре Джука и пригласила его на танец таким томным голосом, словно приглашала его в постель. Та же самая мысль мелькнула у него в голове, когда после нескольких танцев и одного коктейля она попросила его проводить ее домой. Они почти ни о чем не говорили. Том рассказал, что недавно поступил в Нью‑Йоркский университет. Келли рассказала, что временно осталась без работы, что она из большой семьи, но не ладит с родственниками. Ей хотелось бы сниматься в кино. На ней было длинное синее платье, которое обтягивало ее тело от щиколоток до груди, с глубоким вырезом, обнажающим белизну ее кожи, резко контрастирующую с атласной тканью. Том сказал, что машины у него нет, что он здесь со своими друзьями. Келли ответила, что в этом нет ничего страшного, машина есть у нее, и он не стал у нее спрашивать, как у безработной девушки из большой семьи может быть машина. Том предположил, что, быть может, это не ее машина, а затем, когда Келли отвезла его на Одиннадцатую авеню, он не стал открывать ей, что сам родился и вырос в трущобах в нескольких кварталах отсюда. Увидев ее квартиру, Том понял, что машина чужая, однако у него не было времени задавать вопросы, так как они сразу же оказались в постели, после чего мысли его были уже заняты другим. События развивались стремительно, и в каком‑то смысле это было для Тома непривычным, и вот теперь он лихорадочно думал, глядя на Келли. Ее поведение менялось ежесекундно: сначала соблазнительница, затем беззащитная девочка, не желающая, чтобы он уходил, и вот теперь в ней начинало проявляться что‑то твердое, гневное. Келли смотрела на него, и у нее все напрягался подбородок, поджимались губы. У Тома внутри тоже что‑то переворачивалось. Он готовился к тому, что может сказать или сделать Келли, готовился к спору, заготавливал ответ.

– Так все‑таки, кто ты такой? – спросила Келли. Отступив к столику рядом с белой фарфоровой раковиной, она облокотилась на него и скрестила ноги. – Ирландско‑итальянская помесь?

Том взял со спинки кровати свой свитер. Накинув его на плечи, он завязал рукава на шее.

– Я ирландский немец, – сказал он. – С чего ты взяла, что во мне есть что‑то итальянское?

Взяв со столика пачку «Уингс», Келли вытряхнула одну сигарету и закурила.

– Потому что я знаю, кто ты такой, – сказала она. Она театрально помолчала, словно играя роль. – Ты Том Хаген. Приемный сын Вито Корлеоне.

Она сделала глубокую затяжку. За пеленой дыма ее глаза сверкнули загадочным блеском счастья и ярости.

Том огляделся вокруг, внимательно отмечая то, что увидел, – а увидел он лишь дешевую меблированную комнату, даже не квартиру, с раковиной и буфетом у двери в одном углу и кровать, больше похожую на койку, в другом. Пол был завален журналами, пивными бутылками, одеждой, фантиками от леденцов и пустыми пачками из‑под «Уингс» и «Честерфилда». Одежда для данной обстановки была чересчур дорогой. В одном углу Том заметил шелковую блузку, которая стоила больше, чем месячная плата за квартиру.

– Я не приемный сын, – сказал он. – Да, я вырос в семье Корлеоне, но никто меня не усыновлял.

– Без разницы, – сказала Келли. – Так кем же ты у нас получаешься? Ирландцем, макаронником или макаронно‑ирландской помесью?

Том присел на край кровати. Теперь они с Келли вели разговор. Причем по‑деловому серьезный.

– Итак, ты выбрала меня, поскольку тебе было кое‑что известно о моей семье, так?

– А ты что подумал, малыш? Что все дело в твоей физиономии? – Келли стряхнула пепел в раковину и открыла воду, смывая его.

– Какое отношение может иметь ко всему этому моя семья? – спросил Том.

– К чему «к этому»? – удивилась Келли, с искренней улыбкой на лице, словно она действительно наслаждалась происходящим.

– К тому, что я проводил тебя домой и трахнул, – сказал Том.

– Малыш, ты меня не трахал. Это я тебя трахнула. – Она умолкла, по‑прежнему усмехаясь, внимательно наблюдая за ним.

Том пнул ногой пачку «Честерфилда».

– А это кто курит?

– Я.

– Ты куришь и «Уингс», и «Честерфилд»?

– «Уингс» – когда развлекаюсь с мальчиками. А так – «Честерфилд». – Поскольку Том сразу ничего не ответил, Келли добавила: – Но уже теплее. Продолжай.

– Ладно, – сказал Том. – Итак, на чьей машине ты приехала сюда? Она не твоя. Тот, у кого есть машина, не живет в такой конуре.

– Отлично, малыш, – похвалила она. – Теперь ты задаешь правильные вопросы.

– И кто покупает тебе эти классные шмотки?

– В самую точку! – воскликнула Келли. – Ты совершенно прав. Одежду мне покупает любовник. Это его машина.

– Ты должна ему сказать, чтобы он подыскал тебе жилье получше. – Том обвел комнату взглядом, словно поражаясь ее убогости.

– Знаю! – Вслед за Томом она оглядела свою комнату, казалось, разделяя его удивление. – Тебе нравится эта дыра? Вот где я должна жить!

– Ты должна поговорить с ним, – сказал Том, – с этим своим любовником.

Казалось, Келли его не услышала. Она продолжала осматривать комнату, словно видела ее впервые в жизни.

– Наверное, он меня ненавидит, да? – спросила она. – Раз заставляет жить в такой дыре?

– Ты должна с ним поговорить, – повторил Том.

– Убирайся, – приказала Келли. Спрыгнув со столика, она обмоталась простыней. – Уходи. Я устала играть с тобой.

Том направился к двери, где повесил на крючок свою шляпу.

– Я слышала, твоя семья стоит миллионы, – сказала Келли, обращаясь к его спине. – Вито Корлеоне и его банда.

Нахлобучив шляпу на затылок, Том расправил поля.

– В чем дело, Келли? Почему ты просто не выложишь все начистоту?

Келли помахала сигаретой, предлагая ему уйти.

– Уходи, сейчас же, – сказала она. – До свидания, Том Хаген.

Вежливо попрощавшись, Том вышел в коридор, однако не успел он сделать и несколько шагов, как дверь распахнулась и Келли шагнула следом за ним, кутаясь в простыню.

– Ты не такой уж и крутой парень, – сказала она, – как и вы все, Корлеоне.

Том прикоснулся к полям шляпы, поправляя ее. Он смерил взглядом Келли, дерзко застывшую на пороге своей комнаты.

– Едва ли меня можно считать истинным представителем своей семьи.

– Ха! – презрительно бросила Келли. Она провела пальцами по своим волнистым волосам, кажется, озадаченная ответом Тома, после чего скрылась у себя в комнате, не потрудившись плотно закрыть дверь.

Сдвинув шляпу на лоб, Том спустился по лестнице и вышел на улицу.

Как только он появился на крыльце, Сонни выскочил из машины и бросился к нему через улицу. Том взялся было за дверь, словно намереваясь юркнуть обратно в подъезд, но Сонни подбежал к нему, обвил рукой за плечо и рывком толкнул на тротуар, увлекая за угол.

– Эй, idiota! – сказал Сонни. – Ты скажи мне одну вещь, приятель, хорошо? Ты нарочно делаешь все так, чтобы тебя пришили, или ты просто stronz’? Ты хоть знаешь, с чьей девчонкой только что закатил номер? Ты знаешь, где находишься?

Его голос становился все громче с каждой фразой, затем он снова толкнул Тома в переулок. Ему пришлось сжать кулак и стиснуть зубы, чтобы не швырнуть Тома в стену.

– Ты понятия не имеешь, в какое дерьмо вляпался, да? – Сонни угрожающе надвинулся на Тома, словно собираясь наброситься на него. – И вообще, что ты делаешь с какой‑то ирландской шлюхой? – Вскинув руки вверх, он описал маленький круг, подняв лицо к небу, будто взывая к богам, и крикнул: – Cazzo! Мне следовало бы пнуть тебя по заднице и сбросить в сточную канаву!

– Сонни, – сказал Том, – пожалуйста, успокойся. – Разгладив рубашку, он поправил свитер, перекинутый за спину.

– Ты говоришь мне успокоиться? – бушевал Сонни. – Позволь спросить еще раз: ты знаешь, чью девчонку только что трахнул?

– Нет, не знаю, – сказал Тони. – И чью же девчонку я только что трахнул?

– Ты не знаешь, – сказал Сонни.

– Понятия не имею, Сонни. Почему бы тебе меня не просветить?

Сонни недоуменно уставился на Тома, затем, как это нередко с ним бывало, его гнев бесследно испарился. Он рассмеялся.

– Это телка Луки Брази, идиот. И ты не знаешь!

– Я понятия не имел, – сказал Том. – А кто такой Лука Брази?

– Кто такой Лука Брази, – повторил Сонни. – Тебе лучше не знать, кто такой Лука Брази. Лука вырвет тебе руку и забьет тебя до смерти обрубком только за то, что ты на него косо посмотрел. Я знаю очень крутых ребят, которые до смерти боятся Луку Брази. А ты только что отколол номер с его девчонкой!

Том принял информацию спокойно, словно оценивая ее возможные последствия.

– Ну хорошо, – сказал он, – итак, теперь твой черед ответить на вопрос. Какого черта ты здесь делаешь?

– Пошли сюда! – сказал Сонни. Обхватив Тома удушающими объятиями, он отодвинулся от него, чтобы лучше видеть. – И как она? – Он махнул рукой. – Madon’! Она просто конфетка!

Том высвободился из объятий брата. По улице тощая чалая лошадка тащила вдоль железнодорожных путей тележку со свежим хлебом. Жирный возница бросил на Тома скучающий взгляд, и тот прикоснулся к шляпе, прежде чем повернуться к Сонни.

– А почему ты одет так, словно только что провел вечер с Голландцем Шульцем?[5] – Том прикоснулся к лацкану двубортного пиджака Сонни и потрогал дорогую ткань жилета. – Откуда у парня, работающего в гараже, такой костюм?

– Послушай, – остановил его Сонни, – здесь вопросы задаю я. – Снова обхватив Тома за плечо, он увлек его обратно на улицу. – Серьезно, Томми, ты хоть представляешь, в какие неприятности ты мог впутаться?

– Я не знал, что она подружка Луки Брази, – сказал Том. – Она мне ничего не сказала. – Он указал на улицу. – Куда мы идем? Обратно на Десятую авеню?

– Зачем ты торчал у Джука? – спросил Сонни.

– Откуда ты узнал, что я был у Джука?

– Потому что я побывал там после тебя.

– Ну, а ты зачем торчал у Джука?

– Заткнись, пока я тебе не врезал! – Сонни пожал Тому плечо, показывая, что на самом деле он на него вовсе не злится. – Это не я поступил в колледж и должен грызть учебники.

– Сегодня суббота, – напомнил Том.

– Уже нет, – поправил Сонни. – Сейчас уже утро воскресенья. Господи, – добавил он, словно только что сам вспомнив, как же сейчас поздно. – Будь я проклят!

Том сбросил с плеча руку Сонни; сняв шляпу, пригладил волосы и снова надел шляпу, низко надвинув ее на лоб. В мыслях он вернулся к Келли, которая расхаживала по крохотной комнате, таская за собой простыню, словно сознавая, что ей следует прикрыться, но в то же время не находя для этого сил. От нее исходил аромат, который Том не мог описать. Он поджал верхнюю губу, что делал, когда напряженно размышлял, и понюхал свои пальцы, наслаждаясь запахом Келли. Это был сложный запах, терпкий, естественный. Том был ошеломлен тем, что с ним произошло. Казалось, это была чья‑то чужая жизнь. Больше подходящей такому человеку, как Сонни. По Одиннадцатой авеню прогрохотала машина, следом за гужевой повозкой. Машина притормозила, водитель быстро оглянулся на тротуар, затем обогнал повозку и устремился вперед.

– Куда мы идем? – спросил Том. – Для прогулки уже поздновато.

– У меня есть машина, – сказал Сонни.

– У тебя есть машина?

– Машина из гаража. Мне разрешают ее брать.

– Черт побери, где ты ее оставил?

– Еще несколько кварталов.

– Почему ты оставил машину там, если знал, что я…

– Che cazzo! – Сонни развел руками, показывая, что поражается наивностью брата. – Потому что это территория Луки Брази, – сказал он. – Луки Брази, семейства О’Рурков и банды сумасшедших ирландцев.

– А тебе‑то что до этого? – спросил Том. Остановившись перед Сонни, он развернулся к нему. – Какое дело парню, работающему в гараже, чья это территория?

Сонни отстранил Тома с дороги. В этом движении не было ничего вежливого, однако Сонни улыбался.

– В этих краях опасно, – сказал он. – Я не такой бесшабашный, как ты.

Как только эти слова сорвались с его уст, он рассмеялся, словно только что себя удивил.

– Ну хорошо, смотри, – сказал Том, снова двигаясь вперед. – Я отправился к Джуку со знакомыми ребятами из общаги. Мы собирались потанцевать, немного выпить и вернуться назад. И тут эта куколка приглашает меня на танец, и прежде чем я успеваю опомниться, я уже лежу с ней в кровати. Я не знал, что она подружка Луки Брази. Клянусь.

– Madon’! – Сонни указал на черный «Паккард», стоящий под фонарем. – Вот моя машина.

– Ты хочешь сказать, машина из гаража.

– Верно, – согласился Сонни. – Заткнись и забирайся в нее.

Усевшись в машину, Том закинул руки на спинку сиденья. Сонни снял шляпу, положил ее на сиденье рядом с собой и достал из кармана жилета ключи. Как только двигатель заработал, затрясся длинный рычаг переключения передач, торчащий из пола. Сонни достал из кармана пиджака пачку «Лаки страйк», прикурил и положил сигарету в пепельницу, встроенную в полированное дерево приборной панели. Струйка дыма поднялась к ветровому стеклу. Открыв бардачок, Том нашел там пачку «Троянс».

– И тебе разрешают брать такую машину в субботу вечером? – спросил он у Сонни.

Ничего не ответив, тот выехал на авеню.

Несмотря на усталость, Тому совершенно не хотелось спать, и он рассудил, что ему еще нескоро удастся добраться до кровати. Мимо мелькали улицы. Сонни направлялся в центр.

– Ты везешь меня в общагу? – спросил Том.

– К себе домой, – ответил Сонни. – Останешься на ночь у меня. – Он посмотрел на Тома. – Ты хорошенько обо всем подумал? – спросил он. – У тебя есть какие‑нибудь мысли насчет того, что ты будешь делать?

– Ты хочешь сказать, если этот тип Брази все узнает?

– Да, – подтвердил Сонни. – Именно это я и имел в виду.

Том уставился на пробегающие за окном улицы. Мимо тянулись жилые дома, ряды темных окон над пятнами света фонарей.

– Откуда он может узнать? – наконец сказал Том. – Келли ему ничего не скажет. – Он покачал головой, словно отрицая возможность того, что Лука Брази узнает правду. – По‑моему, у нее не все дома. Весь вечер она вела себя как чокнутая.

– Понимаешь, Том, тут дело не в тебе, – сказал Сонни. – Лука узнает правду и тебя прикончит. Тогда папа прикончит его. Начнется самая настоящая война. И все только из‑за того, что ты не сумел держать свою ширинку застегнутой.

– О, ну пожалуйста! – воскликнул Том. – Ты еще будешь читать мне лекции о том, чтобы держать ширинку застегнутой!

Сонни сбил шляпу у него с головы.

– Келли ему ничего не скажет, – уверенно заявил Том. – Можно не опасаться никаких осложнений.

– Осложнений! – передразнил Сонни. – А ты откуда знаешь? Почему ты думаешь, что ей не вздумалось заставить Луку поревновать? Ты об этом не думал? Быть может, она хочет заставить его поревновать.

– Но это же полное безумие, ты не согласен?

– Да, – согласился Сонни, – но ты ведь сам только что говорил, что она чокнутая. К тому же она баба, а бабы все тронутые. Особенно ирландки. Все они помешанные.

Том задумчиво помолчал, затем заговорил так, словно для себя решил этот вопрос:

– Я не думаю, что Келли ему скажет. Но если она ему скажет, мне не останется ничего другого, кроме как обратиться к папе.

– Какая разница, убьет тебя Лука или папа?

– А что мне еще остается делать? – сказал Том. Помолчав, он добавил, высказывая вслух только что осенившую его мысль: – Быть может, мне следует обзавестись пистолетом?

– И что дальше? Ты отстрелишь себе ногу?

– А у тебя есть какие‑нибудь мысли?

– Никаких, – усмехнулся Сонни. – Хотя было приятно познакомиться с тобой, Том. Ты был мне хорошим братом. – Откинувшись назад, он заполнил машину своим хохотом.

– Очень смешно, – обиженно заметил Том. – Послушай, я готов поспорить, что Келли ему ничего не скажет.

– Ага, – сжалился Сонни. Стряхнув пепел с сигареты, он затянулся и заговорил, выпуская дым: – Ну, а если скажет, папа придумает, как это уладить. Какое‑то время он будет на тебя злиться, но он не даст Луке тебя убить. – Помолчав еще немного, он добавил: – Разумеется, братья Келли… – Не договорив, он снова разразился хохотом.

– Хорошо повеселился? – спросил Том. – Умник!

– Извини, – сквозь смех проговорил Сонни, – но это круто. Наш Идеал оказался не таким уж и идеальным. В Хорошем Мальчике есть кое‑что плохое. Я просто тащусь. – Протянув руку, он взъерошил Тому волосы.

Тот отстранил его руку.

– Мама тревожится насчет тебя, – сказал он. – Она нашла пятидесятидолларовую бумажку в кармане брюк, которые ты отдал ей постирать.

Сонни с силой хлопнул пястью по рулевому колесу.

– Так вот куда она подевалась! Мама ничего не сказала папе?

– Нет. Пока что ничего не сказала. Но она волнуется.

– Как она поступила с деньгами?

– Отдала мне.

Сонни вопросительно посмотрел на брата.

– Не беспокойся, – сказал тот, – они у меня.

– Так что же мама волнуется? Я работаю. Скажи ей, я отложил эти деньги.

– Ну же, Сонни, мама не глупая. Речь идет о пятидесятидолларовой банкноте.

– Если она волнуется, почему не спросит у меня?

Том откинулся на спинку сиденья, словно его утомил один лишь разговор с братом. Опустив до конца стекло, он подставил лицо набегающему ветру.

– Мама не спрашивает у тебя, – сказал он, – по той же самой причине, по которой не спрашивает у папы, почему нам сейчас принадлежит целый дом в Бронксе, хотя не так давно мы вшестером ютились в двухкомнатной квартире на Десятой авеню. По той же самой причине, по которой не спрашивает у папы, как получилось так, что все, кто живет в этом доме, работают на него и почему у крыльца постоянно торчат два типа, следящих за всеми, кто проходит и проезжает мимо.

Зевнув, Сонни провел пальцами по густой копне черных вьющихся волос, рассыпавшихся на лоб чуть ли не до самых глаз.

– Ну как же, – усмехнулся он, – торговля оливковым маслом – очень опасное занятие.

– Сонни, – сказал Том, – откуда у тебя в кармане оказалась пятидесятидолларовая бумажка? Почему на тебе двубортный костюм в полоску, в котором ты похож на гангстера? И почему, – спросил он, быстро просунув руку за пазуху пиджака Сонни к плечу, – ты носишь пистолет?

– Послушай, Том, – сказал Сонни, убирая его руку, – ты мне вот что скажи. Мама вправду верит, что папа занимается торговлей оливковым маслом?

Том ничего не ответил. Он ждал, молча глядя на Сонни.

– Я ношу с собой «пугач», – сказал Сонни, – потому что мой брат может попасть в беду, и тогда ему понадобится тот, кто его из беды вытащит.

– Но где ты раздобыл пистолет? – продолжал Том. – Что с тобой происходит, Сонни? Папа тебя убьет, если ты действительно занимаешься тем, чем, судя по всему, ты занимаешься. Что случилось?

– Ответь на мой вопрос, – настаивал Сонни. – Я говорю серьезно. Как ты думаешь, мама правда верит, что папа торгует оливковым маслом?

– Папа действительно занимается торговлей оливковым маслом. А что? Чем же он, по‑твоему, занимается?

Сонни посмотрел на брата так, словно хотел сказать: «Не говори так, будто ты полный кретин».

– Я не знаю, во что верит мама, – продолжал Том. – Я только знаю, что она попросила меня поговорить с тобой насчет денег.

– Вот и скажи ей, что я отложил их, работая в гараже.

– Ты по‑прежнему работаешь в гараже?

– Да, – подтвердил Сонни. – Работаю.

– Господи Иисусе, Сонни…

Том потер глаза ладонями. Машина свернула на Канал‑стрит, вдоль тротуаров по обеим сторонам тянулись пустые торговые палатки. Сейчас здесь все было тихо, но через несколько часов улица будет запружена гуляющими толпами в воскресных нарядах, спешащих насладиться погожим осенним деньком.

– Сонни, – сказал Том, – послушай меня. Всю свою жизнь мама тревожится о папе – но, Сонни, она не должна тревожиться о своих детях. Ты меня слышишь, умник? – Он повысил голос, подчеркивая свою мысль. – Я поступил в колледж. У тебя хорошая работа в гараже. Фредо, Майкл, Конни – они еще малыши. Мама спокойно спит по ночам, потому что может не беспокоиться о своих детях, так, как она беспокоится каждое бодрствующее мгновение своей жизни о папе. Подумай, Сонни. – Том взял пальцами лацкан пиджака брата. – Какую тяжесть ты собираешься взвалить на мамины плечи? Во сколько тебе обошелся этот сшитый на заказ костюм?

Сонни остановился у тротуара перед гаражом. Вид у него был сонный и скучающий.

– Вот мы и приехали, – сказал он. – Сходи, открой ворота, хорошо, приятель?

– И это все? – спросил Том. – Это все, что ты хочешь мне сказать?

Закинув руку на спинку сиденья, Сонни закрыл глаза.

– Господи, как же я устал.

– Ты устал, – повторил Том.

– Ей‑богу, – пробормотал Сонни, – мне кажется, я на ногах уже целую вечность.

Том подождал, глядя на брата, и тут до него дошло, что Сонни уже засыпает.

– Mammalucc’! – пробормотал он, нежно взяв брата за волосы и встряхнув его.

– В чем дело? – спросил Сонни, не открывая глаза. – Ты уже отпер гараж?

– А у тебя есть ключи?

Открыв бардачок, Сонни достал ключ и протянул его Тому. Он поставил машину прямо напротив ворот.

– Добро пожаловать, – сказал Том.

Он вышел из машины. Они были на Мотт‑стрит, в квартале от дома, где жил Сонни. Том хотел было спросить у брата, почему тот держит машину в гараже в квартале от своего дома, вместо того чтобы просто оставлять ее на улице прямо перед подъездом. Однако, подумав, он решил ни о чем не спрашивать и направился отпирать гараж.

 

Глава 3

 

Постучав, Сонни открыл входную дверь. Не успел он сделать и двух шагов в царящий внутри хаос, как ему в объятия бросилась Конни, выкрикивая его имя. Ее ярко‑желтое платье было помято и испачкано в том месте, где она, судя по всему, больно упала на колени. Шелковистые черные локоны, освобожденные от оков двух заколок, украшенных ярко‑красными бантами, рассыпались по лицу. Войдя следом за Сонни, Том закрыл входную дверь, преграждая путь осеннему ветру, который собирал опавшую листву и мусор на Артур‑авеню и сгонял их вдоль по Хьюз‑авеню мимо крыльца дома Корлеоне, где стояли на страже Бобби Алтиери по прозвищу Толстяк и Джонни Ласала, бывшие боксеры из Бруклина, куря и обсуждая последний матч «Нью‑Йорк джайентс». Обвив своими детскими ручонками шею брату, Конни громко и смачно чмокнула его в щеку. Майкл оторвался от игры в шашки с Ричи Гатто, Фредо выбежал из кухни, и все, кто находился в квартире, – а в воскресенье здесь собралась целая толпа, – тотчас же встретили появление Сонни и Тома громким приветственным ревом, раскатившимся по комнатам.

Наверху, в кабинете в конце деревянной лестницы, Дженко Аббандандо поднялся из мягкого кожаного кресла и закрыл дверь.

– Похоже, Сонни и Том только что вернулись, – сказал он.

Поскольку только глухой не услышал бы имена ребят, повторенные по меньшей мере десяток раз, в этом заявлении не было необходимости. Вито Корлеоне, сидевший за письменным столом в кресле с прямой спинкой, постучал пальцами по коленям, пригладил зализанные назад черные волосы и сказал:

– Давай закончим с этим побыстрее. Я хочу увидеться с мальчиками.

– Как я говорил, – продолжал Клеменца, – Марипоза намеревается пролить кровь. – Достав из кармана носовой платок, он шумно высморкался. – Простудился немного, – добавил он, словно в оправдание показав Вито платок.

Это был грузный мужчина с круглым лицом и быстро редеющими волосами. Его массивное тело заполняло кресло, стоявшее рядом с креслом Дженко. Перед ними примостился столик с бутылкой анисовой водки и двумя стаканами.

Тессио, четвертый мужчина, находившийся в кабинете, стоял перед окном, выходящим на Хьюз‑авеню.

– Эмилио прислал ко мне одного из своих ребят, – сказал он.

– И ко мне тоже, – подхватил Клеменца.

Похоже, Вито удивился.

– Неужели Эмилио Барзини полагает, что мы крадем у него виски?

– Нет, – сказал Дженко. – Эмилио не настолько глуп. Это Марипоза считает, что мы крадем у него виски, а Эмилио предполагает, что, возможно, нам известно, кто этим занимается.

Вито провел тыльной стороной пальцев по подбородку.

– Как такой тупица, – сказал он, имея в виду Джузеппе Марипозу, – мог достичь таких высот?

– На него работает Эмилио, – заметил Тессио. – Это очень кстати.

– У него есть братья Барзини, братья Розаро, Томазино Чинквемани, Фрэнки Пентаджели… Madon’! – добавил Клеменца. – Его capo regime… – Он стиснул кулак, показывая, что подручные Марипозы – крутые ребята.

Вито протянул руку к стаканчику желтоватой граппы на столе. Отпив глоток, он поставил стакан.

– Этот человек, – сказал он, – он дружит с чикагской братвой. Ему принадлежит с потрохами семья Татталья. У него за спиной политики и воротилы бизнеса… – Вито показал друзьям свои открытые ладони. – Зачем мне ссориться с таким человеком, воруя у него несколько долларов?

– Марипоза близкий друг Капоне, – добавил Тессио. – Они с ним давние кореша.

– Сейчас делами в Чикаго заправляет Фрэнк Нитти.[6]

– Это Нитти считает, что заправляет делами в Чикаго, – возразил Дженко. – С тех пор как Капоне отправился в казенный дом, там командует Рикка.[7]

Вито шумно вздохнул, и трое мужчин, сидящих напротив, тотчас же притихли. В свои сорок два Вито по‑прежнему сохранил многое от молодости: черные волосы, мускулистые руки и грудь, оливковая кожа, не тронутая морщинами и складками. Хотя Вито был приблизительно одних лет с Клеменцей и Дженко, выглядел он моложе обоих – и гораздо моложе Тессио, который уже родился с внешностью старика.

– Дженко, – сказал Вито. – Consigliere. Возможно ли, что Марипоза настолько stupido? Или, – Вито подчеркнул свои слова пожатием плеч, – или он замыслил кое‑что еще?

Дженко задумался над его словами. Худой мужчина с носом в форме клюва, он всегда казался чем‑то встревоженным. Дженко постоянно страдал от agita и то и дело бросал в стакан две таблетки алка‑зельцера и выпивал его залпом, словно дозу виски.

– Джузеппе не настолько глуп, чтобы не видеть очевидное, – сказал он. – Он понимает, что «сухой закон» доживает последние дни, и я думаю, что схватка с Лаконти – это подготовка к тому, чтобы забрать все в свои руки, как только будет отменен закон Волстеда.[8]Но мы не должны забывать, что дело с Лаконти еще не закончено…

– Лаконти уже мертв, – перебил его Клеменца. – Он просто еще об этом не знает.

– Он еще не мертв, – сказал Вито. – Розарио Лаконти – не из тех, кого можно недооценивать.

Тессио покачал головой, словно глубоко сожалея о том, что ему предстояло сказать.

– Он все равно что мертв. – Он достал из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет. – Большинство его людей уже переметнулось к Марипозе.

– Лаконти жив до тех пор, пока не умрет! – рявкнул Дженко. – А когда это случится, берегитесь! Как только «сухой закон» отменят, все мы окажемся под каблуком у Джо. Он будет командовать парадом, деля остатки пирога так, чтобы ему самому достался самый большой кусок. Семья Марипозы будет самой сильной – везде, в Нью‑Йорке, где бы то ни было.

– За исключением Сицилии, – заметил Клеменца.

Дженко пропустил его слова мимо ушей.

– Но, как я уже говорил, Лаконти еще не мертв, и до тех пор, пока Джо с ним не разберется, это будет его главной заботой. – Он указал на Тессио. – Он полагает, что это ты воруешь его товар; или ты, – добавил он, обращаясь к Клеменце, – или мы с тобой, – сказал он Вито. – Однако он не собирается нас трогать. По крайней мере до тех пор, пока не разберется с Лаконти. Но ему очень хочется положить конец воровству.

Выдвинув ящик письменного стола, Вито достал коробку сигар «Де нобили» и развернул одну сигару.

– Ты согласен с Дженко? – спросил он, обращаясь к Клеменце.

Тот сложил руки на животе.

– Марипоза нас не уважает.

– Он никого не уважает, – уточнил Тессио.

– Для Джо мы все лишь стадо finocch’. – Клеменца неуютно заерзал в кресле, и у него раскраснелось лицо. – Мы для него что‑то вроде ирландской шпаны, которую он постепенно выводит из дела, – никчемная мелюзга. По‑моему, ему нет никакого дела до того, начнется ли у него с нами война. Бойцов у него хоть отбавляй.

– Не буду спорить, – согласился Дженко, допивая водку. – Марипоза глуп. Он никого не уважает. Со всем этим я полностью согласен. Однако его capo regime не глупы. Они позаботятся о том, чтобы он сначала разобрался с Лаконти. До тех пор пока с этим не будет кончено, кража виски – лишь мелкая разменная монета, не больше.

Раскурив сигару, Вито повернулся к Тессио. Внизу одна из женщин что‑то крикнула по‑итальянски, ей ответил мужской голос, и тут же весь дом взорвался хохотом.

Тессио загасил сигарету в черной пепельнице, стоявшей рядом на подоконнике.

– Джо не знает, кто ворует его товар. Он грозит нам кулаком, а потом подождет и посмотрит, что будет дальше.

– Вито! – начал Дженко, срываясь на крик. – Он посылает нам сообщение: если мы воруем у него, нам лучше остановиться. Если же нет, нам лучше выяснить, кто этим занимается, и положить всему конец, ради нашего же собственного здоровья. Его помощники понимают, что мы не настолько глупы, чтобы красть несколько долларов, но они собираются сосредоточить все усилия на Лаконти, предоставив нам выполнить за них всю грязную работу и разобраться с этой проблемой. Так им не нужно будет ни о чем беспокоиться – и я готов поспорить, что придумали все это братья Барзини. – Отыскав в кармане пиджака сигару, он сорвал с нее обертку. – Вито, прислушайся к своему consigliere.

Вито помолчал, давая Дженко время успокоиться.

– Итак, сейчас мы работаем на Ретивого Джо Марипозу. – Он пожал плечами. – Как так получается, – продолжал он, обращаясь к своим собеседникам, – что никто до сих пор не знает, кто эти воры? Кому‑то же они должны продавать краденый виски, разве не так?

– Они продают товар Луке Брази, – сказал Клеменца. – А тот сбывает его подпольным кабакам в Гарлеме.

– Так почему Джо не спросит то, что хочет узнать, у Луки Брази?

Клеменца и Тессио переглянулись, словно ожидая, кто заговорит первый. Увидев, что оба молчат, заговорил Дженко:

– Лука Брази – самый настоящий зверь. Огромный, сильный, как десять человек, и сумасшедший. Марипоза до смерти его боится. Все его боятся.

– Il diavolo! – сказал Клеменца. – Винни Сьютс из Бруклина клянется, что видел, как Брази получил в упор пулю в сердце, встал и ушел как ни в чем не бывало.

– Демон из преисподней, – усмехнулся Вито. – Так как же получается, что я впервые слышу о таком человеке?

– Лука играет строго по‑маленькому, – сказал Дженко. – У него банда из четырех‑пяти ребят. Грабежи и тотализатор, отобранный у ирландцев. Лука никогда не выказывал желания расширить свою деятельность.

– Где он работает? – спросил Вито.

– В ирландском квартале между Десятой и Одиннадцатой авеню, и в Гарлеме, – объяснил Тессио.

– Ну хорошо, – сказал Вито, кивком показывая, что обсуждение окончено. – Я займусь этим demone.

– Вито, – сказал Дженко, – Лука Брази не из тех, на кого действуют доводы рассудка.

Вито посмотрел на него так, словно перед ним было пустое место.

Дженко обмяк в кресле.

– Что‑нибудь еще? – Вито взглянул на наручные часы. – Нас ждут, чтобы начать обед.

– Я умираю от голода, – сказал Клеменца, – но я не могу остаться. Моя жена пригласила своих родителей. Madre’Dio! – Он хлопнул себя по лбу.

Дженко рассмеялся, и даже Вито не смог сдержать улыбки. Жена Клеменцы и габаритами, и характером была полностью под стать ему. Ее родители славились тем, что были готовы громогласно спорить обо всем, начиная от бейсбола и кончая политикой.

– Еще один момент, – сказал Тессио, – раз уж мы заговорили об ирландцах. До меня дошли слухи, что кое‑кто из них собирается объединиться. Мне сказали, что братья О’Рурк встречались с Доннели, с Питом Мюрреем и другими. Все они недовольны тем, что их вытеснили из прежнего бизнеса.

Вито отмахнулся от этих слов, тряхнув головой.

– Единственные ирландцы, кого нам теперь остается бояться, – это фараоны и политики. А те, о ком ты говоришь, это простая уличная шпана. Они попытаются объединиться, но все дело кончится тем, что они перепьются и перебьют друг друга.

– И все же, – настаивал Тессио, – от них можно ждать неприятностей.

Вито посмотрел на Дженко.

– Присматривай за ними, – обратился тот к Тессио. – Если еще что‑нибудь услышишь…

Поднявшись из кресла, Вито хлопнул в ладоши, показывая, что встреча закончена. Загасив сигару в пепельнице, он допил граппу и следом за Тессио вышел из кабинета и спустился по лестнице. Дом был полон его родных и друзей. В гостиной внизу лестницы Ричи Гатто, Джимми Манчини и Эл Хэтс громко спорили о «Янкиз» и Бейбе Руте.[9]

– Бейбу нету равных! – крикнул Манчини, но тут увидел спускающегося по лестнице Вито.

Он встал, и остальные последовали его примеру. Эл, одетый с иголочки коротышка лет пятидесяти с небольшим, крикнул Тессио:

– Этот cetriol хочет убедить меня в том, что Билли Терри как тренер лучше Маккарти![10]

– Билл из Мемфиса! – воскликнул Дженко.

– У «Янкиз» на пять побед меньше, чем у «Сенаторс»! – крикнул в ответ Клеменца.

– Можно считать, кубок уже у «Джайентс» в кармане.

Его тон красноречиво говорил то, что он как преданный болельщик вечных неудачников «Бруклин доджерс» от этого не в восторге, однако такова была действительность.

– Пап, – сказал Сонни, – ну ты как?

Протиснувшись сквозь толпу, он обнял отца.

Вито потрепал сына по шее.

– Как у тебя дела на работе?

– Все в порядке! – Сонни указал на открытую дверь, соединяющую гостиную и обеденный зал, откуда как раз появился Том с Конни на руках, в окружении Фредо и Майкла. – Смотри, кого я встретил, – сказал он, имея в виду Тома.

– Привет, папа, – сказал Том. Опустив Конни на диван, он подошел к Вито.

Тот обнял его, затем взял за плечи.

– Что ты здесь делаешь? Ты ведь должен учиться.

Кармелла вышла из кухни с большим блюдом закусок, скрученных ломтиков capicol’, обложенных ярко‑красными помидорами, черными оливками и кусками свежего сыра.

– Мальчику нужна настоящая еда! – сказала она. – У него голова высохнет от всего того мусора, каким его кормят. Mangia! – приказала она Тому.

Кармелла отнесла блюдо на стол, который на самом деле представлял собой два стола, составленных вместе и накрытых красно‑зеленой скатертью.

Тессио и Клеменца извинились и, после многочисленных рукопожатий и теплых объятий, направились к выходу.

Положив руку Тому на плечо, Вито провел его в обеденный зал, где остальные мужчины и мальчики уже занимали места вокруг стола, в то время как женщины расставляли тарелки и подносили блюда с закусками, хлеб и бутылочки с оливковым маслом и уксусом. Жена Джимми Манчини, которой едва исполнилось двадцать лет, возилась на кухне вместе с остальными женщинами. Они варили бурлящий томатный соус с мясом и специями, и каждые несколько минут громкий, гогочущий хохот молодой женщины разрывал смех пожилых женщин, рассказывавших веселые истории про своих родственников и соседей. Кармелла за разделочным столом присоединилась к разговору, нарезая полоски теста, заправляя их творогом, скатывая их и запечатывая края зубцами вилки. Она встала рано, чтобы замесить и раскатать тесто, и скоро готовые равиоли уже должны были отправиться в огромную кастрюлю с кипящей водой. Рядом с ней ее соседка Анита Колумбо молча готовила braciol’, а внучка Аниты Сандра, шестнадцатилетняя девушка с черными как смоль волосами, только что приехавшая с Сицилии, раскладывала подрумяненную жареную картошку на ярко‑голубом блюде. Сандра, как и ее бабушка, по большей части молчала, хотя она и приехала с родины, безупречно владея английским, который выучила от своих родителей, воспитанных Анитой в Бронксе.

На ковре в гостиной Конни играла с Люси Манчини, которая была одних с нею лет, но весила уже вдвое больше, хоть и была выше всего на какой‑то дюйм. Девочки устроились в углу, тихо возясь с куклами и кукольной посудой. Внимание всех в обеденном зале было привлечено к Майклу Корлеоне, тринадцатилетнему ученику восьмого класса. В простой белой рубашке со стоячим воротником, он сидел за столом, сложив руки перед собой. Подросток только что рассказал всем присутствующим о том, что ему до конца года нужно подготовить «грандиозный» доклад по истории Соединенных Штатов, и он «подумывает» о том, чтобы написать работу о пяти родах вооруженных сил: армии, морской пехоте, флоте, авиации и береговой охране. Фредо Корлеоне, на шестнадцать месяцев и на один класс старше брата, воскликнул:

– Эй, stupido! С каких это пор береговая охрана у нас стала родом вооруженных сил?

Майкл сверкнул взглядом на брата.

– Так было всегда, – сказал он и оглянулся на отца.

– Болван! – не унимался Фредо. Размахивая одной рукой, другой он схватил металлическую застежку подтяжек. – Береговая охрана – это не настоящие военные!

– Очень смешно, Фредо. – Откинувшись назад, Майкл посмотрел брату в лицо. – Я так понимаю, брошюра, которую мне прислали из вербовочного пункта, это недоразумение?

Весь стол взорвался хохотом, а Фредо обиженно обратился к отцу:

– Эй, пап! Ведь береговая охрана не является родом вооруженных сил. Правда?

Вито, сидящий во главе стола, налил себе красного вина из простого стеклянного кувшина. Закон Волстеда еще продолжал действовать, однако в Бронксе не было ни одной итальянской семьи, где по воскресеньям к обеду не подавали бы вино. Наполнив свой бокал, Вито налил вино Сонни, который сидел слева от него. Справа был пустой стул Кармеллы.

За Вито ответил Том, обнимая Фредо за плечо и говоря:

– Мики прав. Просто береговая охрана не участвует в крупных сражениях, в отличие от других родов.

– Вот видишь, – сказал Фредо Майклу.

– Так или иначе, – сказал Майкл, обращаясь ко всем сидящим за столом, – возможно, я напишу доклад о Конгрессе.

Указав на сына, Вито сказал:

– Быть может, когда‑нибудь ты сам будешь заседать в Конгрессе.

Майкл улыбнулся, Фредо пробурчал себе под нос что‑то невнятное, и тут к столу присоединились Кармелла и остальные женщины, принеся с собой две большие миски равиоли, обильно политых томатным соусом, а также тарелки с мясом и овощами. При виде яств за столом раздались возбужденные голоса, перешедшие в громкий гомон, когда женщины принялись раскладывать порции по тарелкам. Когда все тарелки были завалены горами еды, Вито поднял свой бокал и сказал:

– Saluto!

Все ответили на это приветствие, после чего приступили к воскресному обеду.

За столом Вито говорил мало, что было в его духе. Вокруг оживленно болтали родственники и друзья, а он ел медленно, не спеша наслаждаясь соусом и равиоли, фрикадельками и braciol’, от души потягивая вино, привезенное с родины, чтобы украсить воскресный стол. Ему не нравилось, как остальные за столом, в первую очередь Сонни, жадно поглощали блюда, полностью сосредоточившись – по крайней мере, так ему казалось – на разговоре, а не на еде. Это выводило Вито из себя, однако он прятал свое недовольство под маской вежливого интереса. Он сознавал, что тут он является исключением. Ему нравилось заниматься зараз одним делом, целиком посвящая ему себя. Во многих отношениях Вито Корлеоне отличался от тех, кто его воспитал и среди кого он жил. И он это признавал. К вопросам секса Вито относился трепетно, в то время как его собственная мать и большинство знакомых женщин вели себя грубо и вульгарно. Кармелла понимала мужа и тщательно следила за своими словами в его присутствии, – но как‑то раз, проходя мимо кухни, где собралось много женщин, Вито услышал, как Кармелла очень вульгарно высказалась о сексуальных пристрастиях одной из своих знакомых, что беспокоило его в течение многих дней после этого. Вито вел себя сдержанно – и он жил в окружении тех, кто славится неискушенностью своих чувств, по крайней мере в отношении друг к другу, к своим родным и друзьям. Он ел медленно и слушал, обращая внимание на услышанное.

– Вито, – сказала Кармелла, когда обед уже близился к концу. Она старалась оставаться серьезной, но ей с трудом удавалось сдерживать улыбку. – Быть может, у тебя есть что‑то такое, чем ты хочешь поделиться со всеми?

Тронув жену за руку, Вито обвел взглядом собравшихся за столом. Супруги Гатто, Манчини и Аббандандо внимательно смотрели на него, как и его собственная семья, его мальчики Сонни и Том, Майкл и Фредо. Даже маленькая Конни, сидевшая в конце стола со своей подругой Люси, даже она выжидающе уставилась на отца.

– Поскольку все мы собрались вместе, моя семья и мои друзья, – начал Вито, указывая бокалом на чету Аббандандо, – сейчас самое время открыть вам, что я приобрел участок земли на Лонг‑Айленде – не очень далеко, в Лонг‑Биче, и я собираюсь построить там дома для своей семьи, для ближайших друзей и деловых партнеров. – Он снова кивнул на супругов Аббандандо. – Дженко и его семья присоединится к нам на Лонг‑Айленде. Надеюсь, в следующем году мы к этому времени уже переберемся в новое жилье.

Все молчали. Кармелла и Аллегра Аббандандо единственные улыбались, потому что они уже видели участок и планы домов. Остальные, казалось, не знали, как отнестись к этой новости.

– Папа, ты имеешь в виду поселок? – наконец спросил Том. – Все дома стоят вместе?

– Si! Esattomento! – воскликнула Аллегра и тотчас же осеклась, перехватив взгляд, который бросил на нее Дженко.

– Там всего шесть участков, – сказал Вито, – и со временем мы застроим их все. В настоящий момент возводятся дома для нас, для семей Аббандандо, Клеменца и Тессио, и еще один для наших помощников, которые будут нужны нам под рукой.

– Там вокруг стена, – сказала Кармелла. – Это как замок.

– Как крепость? – уточнил Фредо.

– Si, – подтвердила Кармелла и рассмеялась.

– А что насчет школы? – спросил Майкл.

– Не беспокойтесь, – сказала мать, – этот год вы доучитесь здесь.

– А можно съездить и посмотреть? – радостно закричала Конни. – Когда мы сможем посмотреть?

– Скоро, – ответил Вито. – Мы устроим пикник. Отправимся туда на целый день.

– Господь благословил вас богатством, – сказала Анита Колумбо. – Однако нам будет вас не хватать. – Она сложила руки на груди, словно в молитве. – Без семейства Корлеоне этот район уже никогда не будет таким, как прежде.

– Для своих друзей мы по‑прежнему останемся рядом, – сказал Вито. – Это я вам обещаю.

Сонни, который молчал, что было совсем на него не похоже, одарил Аниту лучезарной улыбкой.

– Не беспокойтесь, миссис Колумбо, – сказал он. – Неужели вы полагаете, что я смогу далеко отпустить вашу прекрасную внучку?

Смелое высказывание Сонни вызвало всеобщий дружный хохот – не смеялись только Сандра, миссис Колумбо и Вито.

Когда смех утих, Вито обратился к миссис Колумбо:

– Простите моего сына, signora. С рождения Сонни благословен добрым сердцем и проклят длинным языком. – Он подкрепил свои слова, легонько хлопнув сына по затылку.

Слова Вито и затрещина вызвали новый приступ хохота сидящих за столом и легкую улыбку на губах Сандры – однако нисколько не прояснили мрачное выражение миссис Колумбо.

Джимми Манчини, крупный мускулистый парень лет тридцати с небольшим, поднял бокал вина.

– За семью Корлеоне, – сказал он. – Да благословит и хранит их господь! Пусть процветает это достойное семейство! – Подняв бокал выше, он воскликнул: – Salute! – и залпом осушил его.

И все остальные последовали его примеру с криками «Salute!».

 

Глава 4

 

Сонни вытянулся в кровати, скрестив ноги и подложив руки под голову. В открытую дверь спальни он видел кухню и часы на стене над рукомойником. Том назвал его квартиру «пустой», и сейчас это словно громыхало в сознании Сонни, отсчитывающего минуты до полуночи. Посреди круглого циферблата были выведены слова «Смит и Дей», тем же черным шрифтом, что и цифры. Каждую минуту длинная стрелка совершала прыжок на одно деление, а короткая подползала чуть ближе к двенадцати. «Пустая» означало то, что мебели и украшений в квартире было по минимуму. И это соответствовало действительности. В спальне единственным предметом обстановки, помимо кровати, был дешевый шкаф, оставленный прежними хозяевами. Кухонная мебель состояла из двух белых стульев и стола с одним ящиком и белой эмалированной столешницей. Столешница была отделана по краю красной полосой, и ручка ящика также была красной. «Пустая»… Больше Сонни ничего не было нужно. Стирку взяла на себя его мать, мылся он дома (именно так он по‑прежнему думал о квартире своих родителей), а девчонок он сюда старался не водить, предпочитая спать с ними у них дома или же делать это быстро и грязно на заднем сиденье своей машины.

Оставалось еще пять минут до того, как можно было уходить. Заглянув в туалет, Сонни посмотрел на себя в зеркало на шкафчике с аптечкой. Он был в темной рубашке, черных брюках и черных кедах «Нэт Холмен». Своего рода форменная одежда. Сонни настоял на том, что все ребята, выходя на дело, одевались одинаково. Так будет труднее отличить одного от другого. Кеды ему не нравились. На его взгляд, в них ребята еще больше были похожи на детей, что их совсем не устраивало, поскольку самому старшему из них было восемнадцать, – но Корк объяснил, что в кедах быстрее бегать и у них не такая скользкая подошва, поэтому решено было остановиться на кедах. В Корке было всего пять футов семь дюймов росту, и весил он только сто двадцать фунтов, однако никто, и Сонни в том числе, не хотел с ним драться. Безжалостный, Корк обладал мощнейшим хуком справа, и Сонни был лично свидетелем того, как он одним ударом уложил какого‑то типа. И голова у него была толковой. По всей квартире у него были разбросаны коробки с книгами. Он всегда был таким – много читал, еще с тех пор, как они с Сонни учились в начальной школе.

Сонни снял с крючка у двери темно‑синюю куртку. Надев ее, он достал из кармана шерстяную шапочку и натянул ее на пышную копну волос. Оглянувшись на часы в тот самый момент, как они показали двенадцать, Сонни сбежал два пролета до Мотт‑стрит. Три четверти луны выглядывали сквозь прореху в тучах на брусчатую мостовую и ряды жилых домов с фасадами из красного кирпича и черными железными пожарными лестницами. Все окна были темными, а низко нависшие тучи грозили пролиться дождем. На углу Мотт и Гранд под фонарем натекла лужица света. Сонни направился к свету, и, убедившись в том, что вокруг никого больше нет, нырнул в лабиринт переулков и направился через Малберри на Бакстер, где за рулем черного «Нэша» с похожими на выпученные глаза жука фарами и широкими подножками ждал Корк.

Как только Сонни уселся на переднее сиденье, Корк медленно тронулся с места.

– Привет, Сонни Корлеоне, – сказал он, произнося фамилию как уроженец Италии и получая от этого удовольствие. – День выдался скучный, словно бульварная газетенка. А у тебя как?

Он был одет так же, как Сонни, его песочно‑желтые прямые волосы выбивались из‑под края шапочки.

– То же самое, – сказал Сонни. – Ты нервничаешь?

– Есть немного, – признался Корк, – но не нужно объявлять об этом остальным, правильно?

– Как я выгляжу? – Толкнув Корка в бок, Сонни указал вперед, где в конце улицы на углу на грубых каменных ступеньках крыльца сидели братья Ромеро, Винни и Анджело.

Корк притормозил у обочины и тотчас же тронулся снова, как только ребята запрыгнули на заднее сиденье. Винни и Анджело были близнецами, и Сонни приходилось пристально всматриваться, чтобы определить, кто есть кто. Винни носил короткую стрижку, что придавало ему более грубый вид, в то время как его брат всегда тщательно и аккуратно расчесывал свои длинные волосы. Однако поскольку сейчас оба были в шапочках, Сонни смог отличить Анджело только по нескольким прядям волос, упавших на лоб.

– Го‑осподи, – протянул Корк, оглядываясь на заднее сиденье, – я знаю этих двух птенчиков всю свою жизнь, но будь я проклят, если смогу вас различить, когда вы так одеты.

– Я тот, что умнее, – сказал Винни.

– Я тот, что красивее, – подхватил Анджело, и оба рассмеялись.

– Нико раздобыл «масленки»? – спросил Винни.

– Ага. – Сонни снял шапочку, примял волосы, после чего попытался снова ее надеть. – Они обошлись нам в большие бабки.

– Дело того стоит, – сказал Винни.

– Послушай, ты проехал мимо этого переулка! – Сонни сидел, обернувшись назад. Теперь он развернулся и пихнул Корка.

– Который? – спросил Корк. – И прекрати пихаться, долбанный мармелад.

– Перед прачечной, – сказал Сонни. Он указал на зеркальную витрину прачечной Чика. – Ты что, слепой?

– Сам ты слепой, козел, – пробормотал Корк. – Я был занят.

– Stugots’… – Сонни снова пихнул его, и тот рассмеялся.

Включив заднюю передачу, Корк отогнал «Нэш» в переулок, заглушил двигатель и погасил фары.

– Где они? – сказал Анджело, и в это самое мгновение открылась покосившаяся дверь и на заваленную мусором мостовую шагнул Нико Ангелопулос, между двумя рядами переполненных мусорных баков, а следом за ним появился Стиви Дуайер. Нико на целый дюйм ниже ростом, чем Сонни, но все равно выше остальных. У него худое жилистое телосложение профессионального бегуна. Стиви – маленький и толстенький. Оба были нагружены черными брезентовыми сумками с длинными ручками, висящими на плече. Судя по тому, как двигались ребята, сумки были тяжелыми.

Нико втиснулся на переднее сиденье между Корком и Сонни.

– Подождите, сейчас я вам покажу, что у нас в сумках.

Стиви положил свою сумку на пол и раскрыл ее.

– Будем молить бога, чтобы эти «томми»[11]не оказались бесполезной рухлядью.

– Бесполезной рухлядью? – спросил Корк.

– Мы из них не стреляли. Я сказал этому тупому греку…

– А, заткнись! – оборвал своего приятеля Нико. Он повернулся к Сонни. – А что нам нужно было делать – поливать свинцом мою спальню, пока народ внизу слушал Артура Годфри?[12]

– Так он разбудил бы всех соседей, – заметил Винни.

– Хотелось бы надеяться, что это не брак, – сказал Сонни. – В противном случае нам придется засунуть их себе в задницы.

Достав из сумки «томпсон», Нико протянул его Сонни. Тот взял пистолет‑пулемет за приклад и обхватил пальцами дополнительную пистолетную рукоятку из полированного дерева, закрепленную под стволом. На рукоятке вырезаны углубления для пальцев, а дерево твердое и теплое. Круглый черный магазин посредине, в дюйме перед спусковой скобой, напомнил Сонни жестяную коробку с кинолентой.

– Ты получил их от Винни Сьютса из Бруклина? – спросил Сонни у Нико.

– Да, конечно, как ты и говорил. – Казалось, его удивил этот вопрос.

Сонни повернулся к Малышу Стиви.

– Это не брак, – сказал он. – И мое имя не упоминалось, правильно? – спросил он у Нико.

– Ради бога, – возмутился тот, – неужели я внезапно превратился в полного идиота?

– Если мое имя хоть где‑нибудь всплывет, – сказал Сонни, – нам всем кранты.

– Да, да, да, – сказал Корк. Он завел машину и выехал из переулка. – Спрячь эти штуковины подальше, а то увидит какой‑нибудь фараон, и тогда не оберешься неприятностей.

Сонни убрал пистолет‑пулемет обратно в сумку.

– Сколько у нас магазинов?

– Те, что уже вставлены, и еще по одному на каждую «масленку», – сказал Нико.

– Ну что, мелюзга, как вы думаете, мы сможем провернуть это дело? – спросил Сонни у близнецов.

– Я смогу нажимать на спусковой крючок, – сказал Анджело.

– Точно, – подхватил Винни. – А почему бы и нет?

– Тогда за дело. – Сонни подтолкнул Корка. «Нэш» выехал на улицу, и он обернулся назад. – Самое главное, – сказал он, – как и прежде, быстро и шумно, чтобы все были в смятении, кроме нас. Мы ждем, пока машина загрузится. Впереди едет одна легковушка, сзади грузовик. Как только легковушка проезжает, Корк выскакивает прямо перед грузовиком. Винни и Анджело, вам предстоит метать свинец. Цельтесь выше. Не нужно никого убивать. Мы с Нико бежим к кабине и разбираемся с водителем и с тем, кто будет рядом с ним. Стиви забегает сзади, на тот случай, если в кузове кто‑нибудь есть.

– Но там ведь никого не будет? – с опаской спросил Стиви. – Верно? Вы ведь не видели, чтобы в кузове кто‑нибудь был?

– В кузове не бывает ничего, кроме виски, – сказал Сонни. – Но мало ли что, так что нужно быть готовыми ко всему.

Достав из сумки пистолет‑пулемет, Стиви подержал его в руках.

– Я буду готов ко всему, – сказал он. – Сказать по правде, я надеюсь, что в кузове кто‑нибудь окажется.

– Забудь об этом, – сказал Корк. – И не корми никого свинцом, если только не возникнет крайняя необходимость.

– Не дрейфь, – ухмыльнулся Стиви. – Я буду целиться выше.

– Слушайся Корка. – Сонни задержал взгляд на Стиви, после чего продолжил объяснять план. – Как только грузовик будет наш, мы уезжаем в переулок. Корк следует за нами, а Винни и Анджело продолжают палить в воздух. – Повернувшись к братьям Ромеро, он добавил: – Если за нами будет погоня, ты продырявишь колеса или радиатор. – Затем он снова обратился ко всем: – Все должно будет закончиться за одну минуту. Прийти и уйти, и наделать много шума. Точно?

– Отлично, – хором ответили оба Ромеро.

– И помните, – закончил Сонни. – Наши противники не будут знать, что происходит. А мы – будем. Это они будут сбиты с толку.

– Сбиты с толку, как изголодавшийся парень в комнате, полной стриптизерш, – сказал Корк. Увидев, что никто не рассмеялся, он добавил: – Го‑осподи, ну где же ваше чувство юмора?

– Ты лучше думай о том, как вести машину, Коркоран, – сказал Стиви.

– Го‑осподи, – снова протянул Корк, после чего в машине наступила тишина.

Сонни вытащил пистолет‑пулемет из сумки. Об этой ночи он мечтал уже целый месяц, с тех самых пор как случайно подслушал, как Эдди Велтри и Толстяк Джимми, двое ребят Тессио, мельком упомянули про эту операцию. Они почти не обсуждали подробности, но все же Сонни понял, что речь идет о партии виски из Канады; выгрузка будет происходить на причале Канарси, и товар предназначается для Джузеппе Марипозы. А дальше уже все было просто. Прогулявшись вместе с Корком вдоль причала, Сонни увидел пару восьмицилиндровых «Гудзонов» напротив доков, а рядом – длинный пикап «Форд» с кузовом, закрытым синим брезентом. Через несколько минут появились два быстроходных катера, рассекая воду. Они пришвартовались в доке, и полдюжины грузчиков принялись перетаскивать ящики из катеров в грузовик. Двадцать минут спустя катера уже уносились прочь, а все ящики были погружены в машину. Полиции можно было не опасаться, потому что Марипоза купил ее всю с потрохами. Это произошло во вторник ночью, и в следующий вторник ночью все повторилось снова. После этого Сонни и Корк еще раз наблюдали за операцией, и вот теперь они были готовы действовать. Никаких сюрпризов не должно было быть. Вряд ли кто‑то захочет ввязываться в перестрелку. Кому охота отправиться на тот свет ради какой‑то долбанной партии «бухла»?

Добравшись до причала, Корк погасил фары и поехал по переулку, как и было запланировано. Он еле полз вперед, пока впереди не показался док. Пикап и «гудзоны» стояли там же, где и последние три недели. Сонни опустил стекло. Двое ребят в костюмах стояли у бампера первой машины, разговаривая и куря, разделенные колесом с хромированным колпаком и шиной с белым ободом. Еще двое сидели в кабине «Форда», тоже куря в открытые окна. Они были в ветровках и шерстяных шапочках и внешне напоминали портовых грузчиков. Водитель сидел, положив руки на рулевое колесо и откинув голову назад, натянув шапочку на глаза. Тот, что рядом с ним, курил сигарету и смотрел на воду.

– Похоже, грузовик поведут двое докеров, – сказал Сонни Корку.

– Нам же лучше, – ответил тот.

– Легкая добыча, – сказал Нико, однако по голосу чувствовалось, что он заметно нервничает.

Малыш Стиви притворился, будто стреляет из пистолета‑пулемета, шепотом приговаривая: «тра‑та‑та» и ухмыляясь.

– Я Красавчик Нельсон,[13] – сказал он.

– Ты имел в виду Бонни и Клайда,[14] – поправил Корк. – Причем ты Бонни.

Братья Ромеро рассмеялись. Указав на Анджело, Винни сказал:

– А он Красавчик Флойд.[15]

– Ну а кто у нас самый отвратительный гангстер? – спросил Анджело.

– Пулемет Келли,[16] – сказал Нико.

– Это ты, – сказал брату Анджело.

– Заткнитесь, – оборвал их Корк. – Слышите?

Через мгновение Сонни услышал шум катеров.

– Вот и они, – сказал Корк. – Пора шевелиться, ребята.

Схватив пистолет‑пулемет за рукоятку и положив палец на спусковую скобу, Сонни покрутил оружие, стараясь прочувствовать его.

– Che cazzo! – пробормотал он, убирая «масленку» в мешок.

Достав из кобуры под мышкой револьвер, он направил его в потолок.

– Отличная мысль, – одобрительно заметил Корк, доставая свой револьвер из кармана куртки и кладя его на сиденье рядом с собой.

– И я тоже, – сказал Нико. Бросив «томпсон» на сиденье, он вытащил из кобуры под мышкой револьвер 38‑го калибра и указал на «томми». – Таскать эту штуковину – все равно что носить на руках ребенка.

Сонни строго оглянулся на братьев Ромеро и сказал:

– Не вздумайте! Вы нам нужны с «томпсонами».

– А мне нравится моя «швейная машинка», – заметил Стиви. Высунув дуло пистолет‑пулемета в окно, он сделал вид, будто стреляет.

Катера причалили к доку, и из них вышли четверо. Двое типов в костюмах‑тройках и фетровых шляпах подошли к ним и обменялись несколькими словами, после чего один из них занял позицию у входа в док. Он проследил за разгрузкой катеров, в то время как второй наблюдал за погрузкой машины. Через двадцать минут грузчики уже закрывали задний борт «Форда», запирая его на крючок и цепь, а катера завели двигатели и с ревом рванули от берега через бухту Джамайка‑бей.

– Ну вот, начинается, – сказал Корк.

Сонни прислонился к двери, положив руку на рукоятку. Его сердце выстукивало частую дробь, он обливался потом, несмотря на промозглый ветер, дующий со стороны воды.

Как только головная легковушка тронулась впереди грузовика и второго «гудзона», Корк завел двигатель.

– Еще через секунду, – сказал ему Сонни. Он обернулся к ребятам: – Помните, быстро и шумно.

Свет фар головной машины упал на воду. Легковушка развернулась в доке, чтобы занять место впереди грузовика. Дальше все произошло так, как постоянно требовал Сонни, – быстро и с обилием шума. Корк с ревом бросил «Нэш» перед грузовиком; в то же мгновение Винни, Анджело и Стиви выскочили из машины, паля из «томпсонов». За какую‑то секунду тишина сменилась грохотом праздничного фейерверка в День независимости. Запрыгнув на подножку «Форда», Сонни распахнул дверь и вышвырнул водителя на землю. К тому времени как он уселся за руль, Нико уже сидел рядом с ним, вопя: «Гони, гони, гони!». Если кто‑либо и стрелял в ответ, Сонни этого не слышал. Водитель, которого он выбросил из кабины, задал стрекача, словно заяц. Сзади донесся треск выстрелов, и Сонни рассудил, что это работа Малыша Стиви. Краем глаза он увидел, как кто‑то прыгнул с причала в воду. Задние шины «Гудзона» впереди были продырявлены пулями, и длинный капот задрался вверх, направляя лучи фар на низкие тучи. Анджело и Винни стояли шагах в двадцати друг от друга, выпуская частые короткие очереди. Каждый раз когда они нажимали на спусковые крючки, пистолет‑пулеметы словно оживали, стремясь вырваться у них из рук. «Томпсоны» выплясывали джигу, и близнецы плясали вместе с ними. Почему‑то запасное колесо, закрепленное рядом с водительской дверью, сорвалось и запрыгало по мостовой, готовясь к смерти. Водителя не было видно, и Сонни решил, что тот забился под приборную панель. Мысленно представив себе его, распластавшегося на полу, Сонни рассмеялся вслух. Направив грузовик в переулок, он увидел в зеркало заднего обзора Винни и Анджело на подножках «нэша», одной рукой вцепившихся в машину, а другой сжимая автоматы, выпуская очереди высоко над доком, в сторону залива.

Сонни мчался по заранее намеченному пути; всего через несколько минут он уже выехал на Рокэуэй‑Парквей и влился в редкий поток машин. Корк неотступно следовал за ним. Дело было сделано. Этап со стрельбой завершился.

– Ты видел, как Стиви залезал в кузов грузовика? – спросил Сонни у Нико.

– Конечно, – ответил тот. – Я видел, как он стрелял по доку.

– Похоже, никто не получил ни царапины.

– Все прошло так, как ты запланировал, – подтвердил Нико.

Сердце Сонни по‑прежнему неслось вскачь, однако мыслями он уже переключился на подсчет денег. Длинный кузов грузовика был заставлен высокими штабелями ящиков с канадским виски. Сонни прикинул: товар потянет тысячи на три, плюс‑минус. И еще то, что можно будет выручить за сам грузовик.

Словно прочитав его мысли, Нико сказал:

– Как ты думаешь, сколько мы получим?

– Надеюсь, сотен по пять на брата, – сказал Сонни. – Все будет зависеть…

Рассмеявшись, Нико сказал:

– Я до сих пор не истратил свою долю за предыдущее дело. Деньги спрятаны в матраце.

– В чем дело? – удивился Сонни. – Ты не нашел дамочек, на которых их потратить?

– Мне нужна настоящая искательница сокровищ, – сказал Нико. Посмеявшись над своей шуткой, он умолк.

Многие девчонки утверждали, что Нико похож на Тайрона Пауэра.[17]В выпускном классе школы у него был большой роман с Глорией Салливан, но затем ее родители заставили ее порвать с ним, решив, что он итальянец. И даже когда Глория объяснила им, что он грек, это ничего не изменило. Она по‑прежнему не могла с ним встречаться. С тех пор Нико больше не интересовался девчонками.

– Давайте завтра все вместе отправимся к Джуку, – предложил Сонни, – и найдем там классных девочек, на которых не жалко потратить бабки.

Нико улыбнулся, но ничего не сказал.

У Сонни мелькнула было мысль сказать Нико, что у него большая часть его доли за предыдущее дело также все еще лежит в матраце, что было правдой. Налет на кассу принес больше семи «кусков», чуть меньше тысячи двухсот на брата, достаточно, чтобы напугать ребят до смерти и заставить их залечь на дно на несколько месяцев. И в то же время, куда Сонни мог потратить свои деньги, черт побери? Он уже купил себе машину и целый ворох классной одежды, и все равно у него, по его прикидкам, оставалось несколько тысяч наличными. Впрочем, он их не считал. Вид денег не доставлял ему удовольствия. Сонни спрятал бабки в матрац, а когда они ему требовались, просто доставал сколько нужно. Такое крупное дело, как взятие кассы, потребовало нескольких недель тщательного планирования, от которого раскалывалась голова, ну а сама ночь ограбления явилась для Сонни чем‑то вроде Рождества, когда он был маленьким, – однако ему совсем не понравился последовавший за нею шум. На следующий день ограбление попало на первые страницы «Нью‑Йорк америкен» и «Миррор», и на протяжении нескольких недель все только о нем и говорили. Сонни испытал некоторое облегчение только тогда, когда пошли слухи, будто за этим стоит банда Голландца Шульца. Он старался не думать о том, что будет, если отец прознает, чем он занимается. И все же иногда он отчетливо представлял себе это – и прикидывал, что скажет отцу. «Ну же, пап, мне прекрасно известно, чем занимаешься ты сам». Сонни постоянно репетировал разговор с отцом. Он ему скажет: «Папа, я уже взрослый!» Скажет: «Папа, это я спланировал налет на кассу в Тайдуотере! Ты должен признать, что все было сделано чисто!» Сонни придумывал массу доводов в защиту своей позиции, но ему никак не удавалось определить, что скажет в ответ отец. Он лишь представлял себе его взгляд, каким отец смотрел на него, когда был им недоволен.

– Это было что‑то! – сказал Нико. Всю дорогу он молчал, не мешая Сонни вести грузовик по Бронксу. – Ты видел, как тот тип прыгнул в воду с причала? Господи! – Нико рассмеялся. – Он поплыл, как Джонни Вайсмюллер![18]

– Это который? – спросил Сонни. Они уже были на Парк‑авеню, в нескольких кварталах от места назначения.

– Тип, что сидел рядом с водителем, – сказал Нико. – Ты не видел? Услышав выстрелы, он подбежал к причалу, потом раз – и сиганул в воду! – От смеха Нико согнулся пополам.

– А ты видел братьев Ромеро? – в свою очередь спросил Сонни. – Казалось, им никак не удавалось удержать «масленки» в руках. Они словно плясали с ними.

Кивнув, Нико перестал смеяться и вздохнул.

– Готов поспорить, от отдачи они все в синяках.

Сонни свернул с Парк‑авеню на тихую боковую улочку, притормозил у тротуара перед подъемными воротами склада, и Корк остановился рядом.

– Пусть говорить будет Корк, – сказал Сонни, обращаясь к Нико, после чего выбрался из кабины, сел в «Нэш» Корка и уехал.

Анджело и Винни в ожидании стояли на тротуаре. Встав на подножку грузовика, Корк сказал Нико:

– Рядом с дверью звонок. Нажми кнопку быстро три раза, выжди секунду и дай еще три коротких звонка. После чего возвращайся в кабину.

– Это что, тайный пароль?

– А ну, ради всего свято‑ого, Нико, – сказал Корк, по‑ирландски растягивая слова, – просто позвони, твою ма‑ать. Я устал.

Позвонив в дверь, Нико направился обратно к грузовику, а Корк уселся за руль. Дождь, грозивший начаться на протяжении всей ночи, наконец закапал легкой моросью. Обходя грузовик спереди, Нико поднял воротник куртки. У него за спиной стальные ворота поднялись вверх, выплескивая на улицу свет. Посреди гаража стоял подбоченившись Лука Брази, одетый так, словно собирался отправиться на званый ужин, хотя времени уже был час ночи. Он был высоченного роста, шесть футов три, а то и четыре дюйма, бедра его напоминали телеграфные столбы. Грудь и плечи, казалось, поднимались до самого подбородка, а массивная голова венчалась выступающими бровями, нависшими над глубоко посаженными глазами. В целом он напоминал неандертальца, одетого в полосатый костюм‑тройку, с серой фетровой шляпой, залихватски заломленной набекрень. У него за спиной растянулись по гаражу Винни Ваккарелли, Поли Аттарди, Хукс Батталья, Тони Коли и Джоджо Диджорджио. Корк знал Хукса и Джоджо, живших в одном районе с ним, а об остальных был наслышан. Они были уличной шпаной в то время, когда сам он еще не ходил в школу. Всем сейчас должно было быть лет под тридцать, если учесть то, что Корк слышал о них еще с детского сада. Лука Брази был гораздо старше, лет сорока или около того. Все пятеро его подручных также были крепкие и мускулистые. Они стояли, засунув руки в карманы, прислонившись к стене или штабелю ящиков, или держали правую руку в кармане пиджака, или же стояли, скрестив руки на груди. Все были в фетровых шляпах с узкими или широкими полями, за исключением Хукса, который выделялся своим клетчатым «пирожком» с плоской круглой тульей.

– Твою мать, – пробормотал Нико, глядя на тех, кто стоял в гараже. – Ну почему с нами нет Сонни?

Опустив стекло, Корк знаком показал Винни и Анджело встать на подножки.

– Говорить буду я, – сказал он им, когда они подошли к грузовику.

Он завел двигатель и въехал в гараж.

Двое ребят Луки закрыли ворота. Корк вышел из кабины и присоединился к Винни и Анджело. Нико обошел вокруг машины и встал позади них. Гараж был ярко освещен свисающими с потолка лампами, бросавшими пятна света на залитый маслом и растрескавшийся бетонный пол. Тут и там громоздились штабеля коробок и ящиков, но в основном гараж был пуст. Откуда‑то сверху доносились булькающие звуки воды, текущей по трубам. В дальней части имелся закуток, отгороженный стеклянной стенкой, по‑видимому, контора. Свет отражался от белых жалюзи, закрывающих окно. Лука Брази подошел к грузовику сзади, и его люди собрались вокруг него. Опустив задний борт, Лука забросил наверх брезент и обнаружил Стиви Дуайера, который втиснулся между ящиками с виски, целясь в него из пистолет‑пулемета.

Лука даже бровью не повел, но все его люди выхватили оружие.

– Ради бога, Стиви, – крикнул Корк, – опусти ствол!

– Проклятие, – ответил Стиви, – здесь нет места, чтобы его опустить.

– Ну, тогда направь его в пол, долбанный кретин! – крикнул Хукс Батталья.

Поколебавшись мгновение, Стиви направил дуло себе под ноги.

– Вылезай из машины, – приказал Лука.

Стиви спрыгнул из кузова, по‑прежнему улыбаясь и сжимая пистолет‑пулемет. Как только его ноги оказались на полу, Лука одной мясистой лапищей схватил его за шиворот, другой вырвал у него «томпсон». Прежде чем Стиви успел опомниться, Лука перехватил пистолет‑пулемет из правой руки в левую, швырнул его Джоджо и нанес прямой удар в челюсть, отбросивший Стиви в объятия Корка. Мотнув головой, тот попытался удержать равновесие, однако ноги подогнулись под ним, и Корку снова пришлось его подхватывать.

Лука и его банда молча наблюдали за этим.

Корк передал Стиви в руки Нико, который подошел к нему сзади вместе с остальными ребятами.

– Кажется, у нас была договоренность, – сказал Корк, обращаясь к Луке. – Неужели начинаются неприятности?

– Никаких неприятностей не ожидается, – сказал Лука, – если только полоумные ирландцы не будут тыкать в меня стволами.

– Стиви просто не подумал, только и всего, – примирительно произнес Корк. – Он не собирался сделать ничего плохого.

– Этот долбанный итальяшка выбил мне зуб! – у него за спиной выкрикнул Стиви.

Повернувшись к нему, Корк произнес негромко, но так, чтобы услышали все:

– Заткнись, твою мать. Иначе я сам тебя пришью.

Губа у Стиви была рассечена и уже начинала уродливо распухать. Подбородок был вымазан кровью, стекающей на воротник рубашки.

– Не сомневаюсь в этом, – бросил Стиви Корку, и в его голосе безошибочно прозвучало: «Мы с тобой оба ирландцы, и ты идешь против своих!»

– Пошел на хер! – зловеще прошептал Корк. – Заткнись, блин, и дай нам сделать дело.

Обернувшись, он обнаружил, что Лука внимательно наблюдает за ним.

– Мы хотим получить три тысячи, – сказал Корк. – Это канадский виски, высший сорт.

Мельком взглянув на грузовик, Лука сказал:

– Я дам вам тысячу.

– Это несправедливая цена, мистер Брази, – сказал Корк.

– Кончай эту фигню с мистером Брази, малыш, лады? Мы занимаемся делом. Я для тебя Лука. А тебя ведь зовут Бобби, так?

– Верно, – подтвердил Корк.

– У тебя симпатичная сестра, Эйлин. У нее хлебная лавка на Одиннадцатой.

Корк молча кивнул.

– Вот видишь, – продолжал Лука. – Мы с тобой впервые обменялись парой слов, но я знаю о тебе все. И знаешь, почему? Потому что моим ребятам все про вас известно. Хукс и остальные, они за вас поручились. Иначе мы бы не работали вместе. Ты все понял?

– Да, – сказал Корк.

– А что ты знаешь обо мне, Бобби? – спросил Лука.

Корк посмотрел ему в глаза, пытаясь понять, что у него на уме. Но ничего не понял.

– Мало что, – признался он. – Если честно, я о вас почти ничего не знаю.

Лука оглянулся на своих людей, и те рассмеялись. Он прислонился к кузову грузовика.

– Видишь, вот как я предпочитаю вести дела. Я знаю о тебе все. Ты не знаешь обо мне ничего.

– И все равно один «кусок» – это нечестно.

– Да. Нечестно, – согласился Лука. – Наверное, честно было бы две с половиной тысячи. Но вся беда в том, что вы украли этот виски у Джузеппе Марипозы.

– Вы это знали, – сказал Корк. – Я с самого начала предупредил Хукса и Джоджо.

– Точно, – сказал Лука. Он скрестил руки на груди, наслаждаясь собой. – И Джоджо и ребята не обидели вас в те два прошлых раза, когда вы прибрали к рукам кое‑какое «бухло» Марипозы. С этим у меня никаких проблем. Джузеппе мне не нравится, – добавил он, и его ребята заулыбались. – Но сейчас, – продолжал Лука, – до меня дошли слухи, что Джузеппе очень рассердился. Он хочет знать, кто тырит у него виски. И собирается оторвать этому наглецу яйца.

– Ваши ребята обещали, что, если мы будем иметь дело с вами, вы нас не выдадите, – сказал Корк. – Таков был уговор.

– Я все понимаю, – сказал Лука, – и я держу свое слово. Но мне придется иметь дело с Марипозой. Рано или поздно. Он знает, что это я покупаю краденый виски. Так что рано или поздно мне придется иметь с ним дело. Вот почему я хочу получить больший навар. – Видя, что Корк ничего не говорит, Лука добавил: – Это ведь мне приходится больше рисковать.

– А что насчет того, как пришлось рисковать нам? – крикнул Стиви. – Это мы побывали под пулями!

– Я же сказал тебе заткнуться, – даже не оглянувшись на него, сказал Корк.

Лука одарил его великодушной улыбкой, показывая, что он понимает, как трудно иметь дело с кретинами.

– Я веду дело, а это очень непросто, когда начинаются настоящие неприятности. – Лука указал на грузовик. – Но я вам вот что скажу, ребята. Что вы собираетесь делать с этой колымагой?

– У нас уже есть на нее покупатель, – сказал Корк.

– И сколько он вам за нее дает? – Лука направился вокруг машины, разглядывая ее. Это была последняя модель «Форда». На деревянных стойках борта еще сохранился лак.

– Пока что не знаем, – сказал Корк.

Обойдя грузовик кругом, Лука остановился перед Стиви Дуайером.

– Пулевых отверстий нет, – сказал он. – Полагаю, все эти бандиты, стрелявшие в вас, были мазилами.

Стиви отвел взгляд.

– Я даю вам за грузовик полторы тысячи, – сказал Лука, обращаясь к Корку. – С «куском» за виски это будут те самые две с половиной тысячи, которые вы хотели.

– Мы хотели три тысячи, – сказал Корк. – За один только виски.

– Что ж, ладно, – сказал Лука. – Три тысячи. – Он положил руку Корку на плечо. – Ты вынуждаешь меня переплачивать.

Оглянувшись на ребят, Корк снова повернулся к Луке.

– Пусть будет так, три тысячи, – сказал он, радуясь тому, что все закончено.

Лука указал на Винни Ваккарелли.

– Отсчитай им деньги. – Обняв Корка за плечо, он повел его в контору, бросив остальным: – Мистер Коркоран сейчас к вам вернется. Я хочу кое о чем с ним переговорить.

– Ребята, ждите меня в конце квартала, – сказал Корк Нико.

Проводив Корка в контору, Лука закрыл за ним дверь. Пол был застелен ковром, письменный стол из красного дерева был завален бумагами. В противоположных углах перед столом стояли два больших мягких кресла, а вдоль стен из голого неотделанного бетона выстроилось с полдюжины черных стульев. Окна отсутствовали. Указав на кресло, Лука предложил Корку сесть. Обойдя за стол, он вернулся с коробкой сигар «Медалист» и угостил своего гостя.

Поблагодарив его, Корк убрал сигару в карман рубашки.

– Послушай, – сказал Лука, пододвигая стул и усаживаясь напротив Корка. – Мне глубоко наплевать на тебя и твоих ребят. Я просто хочу, чтобы ты кое‑что уяснил. Во‑первых, тот человек, у которого вы воруете виски, когда он узнает, кто этим занимается, он убьет вас всех до одного.

– Вот почему мы работаем с вами, – сказал Корк. – До тех пор пока вы будете о нас молчать, Марипоза ничего не узнает.

– Почему ты так уверен, что вас никто не опознает?

– Нас никто не знает. В прошлом году мы еще учились в школе.

Лука долго молчал, разглядывая его.

– Ты неглуп, – наконец сказал он, – но ты упрям, а я не твоя мамаша. Я выложу тебе все напрямую. Если вы будете заниматься этим и дальше, вы отправитесь на тот свет. Ну а я? Марипоза мне не нравится, и я его не боюсь. Если вы хотите и дальше его грабить, я буду с вами работать. Однако отныне говорить я буду только с тобой. Я больше не хочу видеть эти рожи, особенно того придурка с «томми». Договорились?

– Договорились. – Встав, Корк протянул Луке руку.

Тот открыл перед ним дверь.

– Я дам тебе еще один совет, Коркоран. Выбросьте кеды. Профессионалы такие не носят.

– Хорошо, – согласился Корк, – обязательно выбросим.

Лука указал на боковую дверь.

– Оставь ее приоткрытой, – сказал он и снова скрылся в конторе.

Хукс стоял на улице вместе с остальными ребятами Брази, слушая, как Поли Аттарди рассказывает анекдот. Они курили сигареты и сигары. Корк остановился поодаль и стал ждать. Его ребят нигде не было видно. Фонарь на углу не горел, и единственный свет проникал на улицу из приоткрытой двери. Дождь превратился в промозглый туман. Рассказав анекдот, Поли был вознагражден взрывом хохота. Отпив глоток из серебряной фляжки, он пустил ее по кругу.

Отделившись от группы, Хукс подошел к Корку и дружески потрепал его по плечу, затем, схватив за руку, отвел в сторону.

– Ну как, босс поговорил с тобой?

– По‑моему, не такой уж он и страшный, – ответил Корк. – Конечно, большой, это у него не отнимешь.

Хукс ответил не сразу. Хотя ему было лет под тридцать, лицо у него оставалось детским. Из‑под шляпы‑«пирожка» выбивались несколько прядей золотисто‑каштановых волос.

– Что он тебе сказал?

– Дал дельный совет, – сказал Корк.

– Вот как? – Хукс просунул руку за ремень брюк. – Случайно он не посоветовал быть поосторожнее, поскольку если Марипоза узнает правду, он убьет вас?

– Что‑то в таком духе.

– Что‑то в таком духе, – повторил Хукс. Положив руку Корку на плечо, он отвел его в тень. – Я тебе кое‑что скажу, – продолжал он, – потому что Джимми был моим близким другом. Начнем с того, что Лука Брази психопат. Ты знаешь, что это такое?

Корк молча кивнул.

– Знаешь? – спросил Хукс. – Точно?

– Да, – подтвердил Корк, – я знаю, что такое психопат.

– Ну, хорошо, – усмехнулся Хукс. – Итак, Лука Брази психопат. Пойми меня правильно. Я с этим типом с четырнадцати лет, и я ради него шагну под пулю, но от правды никуда не деться. В нашем деле быть психопатом не так уж и плохо. Но ты должен понимать, что Лука так любезен с вами только потому, что ненавидит Марипозу. Ему нравится, что вы делаете Джо подлянку. Нравится, что Джо из‑за вас лезет на стену. Понимаешь, вот как обстоит дело. – Он помолчал, словно стараясь подобрать нужные слова. – Лука посредник, все это знают, а поскольку Джо до сих пор никак на это не отреагировал, получается вроде бы так… ну, не знаю, как будто Лука такой человек, с которым никто не хочет связываться, даже Марипоза. Понимаешь? Так что вы, ребята, с его точки зрения, оказываете ему услугу.

– В таком случае, в чем же проблема? – спросил Корк.

– Проблема в том, Бобби, – продолжал Хукс, – что из‑за вас рано или поздно нас убьют. – Он помолчал для большего эффекта. – Луке, поскольку он такой, какой есть, на это насрать. Но мне не хочется умирать, Бобби. Понимаешь?

– Если честно, даже близко не понимаю, – признался Корк.

– Постараюсь изложить все как можно яснее, – сказал Хукс. – Держитесь подальше от товара Марипозы. А если вам вздумается снова украсть у него, держитесь подальше от нас. Теперь понял?

– Конечно, – сказал Корк, – но отчего такая перемена? Ведь раньше мы…

– Раньше я оказывал услугу младшему братишке жены Джимми. Марипоза сейчас воюет с Лаконти, и я рассудил: кто обратит внимание на две партии товара, потерявшихся в этой суматохе? А если кто‑то и обратит, все спишут на Лаконти. Однако все получилось совсем не так. Сейчас дело обстоит вот как: Джо знает, что кто‑то ворует у него товар, ему это не нравится, и кто‑то должен за это заплатить. Пока что никто вас не знает. Если ты действительно такой умный, как я о тебе наслышан, вы и дальше не будете высовываться. – Отступив назад, Хукс развел руками. – Яснее я выразиться не могу. Не валяйте дурака. Держитесь подальше от Марипозы. И, что бы ни случилось, держитесь подальше от нас.

– Ну хорошо, – сказал Корк. – Ладно. Но что если Лука сам обратится ко мне? Что если он захочет…

– Этого не случится, – перебил его Хукс. – Можешь не беспокоиться.

Достав из кармана пачку «Лаки страйк», он угостил Корка. Тот взял одну сигарету, Хукс дал ему прикурить, затем закурил сам. Остальные ребята Брази вернулись в гараж.

– Как поживает Эйлин? – спросил Хукс. – Джимми был отличным парнем. Как малышка? Вечно забываю, как ее зовут?

– Кейтлин, – подсказал Бобби. – У нее все в порядке.

– А у Эйлин?

– Тоже, – сказал Бобби. – Она стала немного потверже, чем была раньше.

– А ты как думал, легко ли овдоветь, когда тебе нет еще и тридцати? Передай ей от меня привет, – сказал Хукс, – и скажи, что я не прекратил поиски того козла, который убил Джимми.

– Это была война, – пробормотал Бобби.

– Вздор! – воскликнул Хукс. – Я хочу сказать, это действительно была война, – добавил он, – но его убил один из подручных Марипозы. Ты просто скажи своей сестре, что друзья не забыли Джимми.

– Обязательно скажу.

– Ладно. – Оглядевшись по сторонам, Хукс спросил: – Куда подевались твои ребята?

– Должны ждать за углом, – сказал Корк. – Фонарь не горит, и ничего не видно.

– Кто отвезет вас назад?

Корк ничего не ответил, и Хукс, рассмеявшись, похлопал его по плечу и вернулся в гараж.

Корк медленно пошел по тротуару, двигаясь в темноте на звуки голосов. Дойдя до угла, он увидел красные огоньки двух сигарет и, подойдя ближе, обнаружил Сонни и Нико, сидящих на крыльце деревянного ларька. У них за спиной возвышался многоэтажный жилой дом, погруженный в темноту. Туман снова перешел в морось, и на шапке Нико повисли капли дождя. Сонни был с непокрытой головой. Он провел рукой по волосам, смахивая воду.

– Что вы тут делаете, сидя под дождем?

– Надоело слушать нытье Стиви, – сказал Нико.

– Он все жалуется, что нас надули. – Встав, Сонни повернулся спиной к машине, стоявшей напротив. – Говорит, что нас ограбили.

– Да, нас ограбили, – сказал Корк.

Он уставился поверх плеча Сонни вдоль улицы. В салоне машины двигались красные огоньки сигарет, описывая петли и завитки. Окна были приоткрыты, и над мокрой от дождя крышей поднимались струйки дыма.

– Грузовик был практически новый, – продолжал Корк. – Мы запросто могли выручить на пару тысчонок больше.

– Ну и? – произнес Сонни тоном, подразумевающим: «Так почему же мы этого не сделали?»

– Что ты хочешь? – спросил Корк. – Позвать фараонов?

Сонни рассмеялся, а Нико сказал:

– В чем‑то Брази прав. Это ему предстоит иметь дело с Марипозой. По мне, лучше получить поменьше денег, но пожить подольше.

– Брази ведь никому не говорил про нас, правильно? – спросил Сонни.

– Да, не говорил, – подтвердил Корк. – Давайте уйдем с дождя.

Как только Сонни захлопнул дверь и завел двигатель, Стиви Дуайер сказал:

– Ты говорил с ним насчет денег?

Остальные молчали, ожидая услышать, что скажет Сонни.

– Стиви, о чем он должен был со мной поговорить? – сказал Корк.

Он сел спереди, и ему пришлось обернуться, чтобы посмотреть назад.

Сонни тронулся.

– Что тебя гложет? – спросил он у Стиви.

– Что меня гложет? – Сорвав с головы шапку, Стиви хлопнул ею по колену. – Нас ограбили – вот что меня гложет! Один только этот грузовик стоил три «куска»!

– Конечно, если продавать его в открытую, – возразил Корк. – Но кто купит машину без документов?

– Не говоря уж о том, – добавил Нико, – что покупатель рискует получить пулю в голову, если кто‑нибудь из людей Марипозы увидит его за рулем этого грузовика.

– Верно подмечено, – согласился Сонни.

Закурив, Корк чуть опустил стекло, выпуская дым на улицу.

– Мы сработали отлично, – сказал он Стиви, – особенно если учесть, что мы были не в том положении, чтобы ставить свои условия. Все козыри были на руках у Луки. Никто, кроме него, не купит у нас «бухло» Марипозы. Никто. И он это прекрасно знает. Лука мог предложить нам полтора доллара, и мы вынуждены были бы согласиться.

– А, фигня, – пробормотал Стиви.

Нахлобучив шапку на голову, он откинулся назад.

– Ты злишься, потому что Лука врезал тебе по морде.

– Да! – крикнул Стиви, и его крик прозвучал подобно взрыву. – А где, черт побери, были все мои кореша? – Он обвел салон безумным взором. – Черт побери, где вы были, ребята?

Анджело, наверное, самый спокойный из всех, повернулся лицом к Стиви.

– И что же, по‑твоему, мы должны были сделать? – сказал он. – Затеять перестрелку?

– Вы могли бы вступиться за меня! – бушевал Стиви. – Могли бы сделать хоть что‑нибудь!

Сдвинув шапку на затылок, Корк почесал голову.

– Ну же, Стиви, – сказал он, – пошевели мозгами.

– Сам пошевели мозгами! – огрызнулся Стиви. – Ты долбанный обожатель «макаронников» и разных прочих итальяшек!

На мгновение в машине воцарилась тишина. Затем все разом рассмеялись – все, кроме Стиви. Хлопнув руками по рулевому колесу, Сонни крикнул Корку:

– Ты долбанный обожатель «макаронников» и разных прочих итальяшек!

Протянув руку, он схватил Корка и встряхнул его.

Винни Ромеро хлопнул Корка по плечу.

– Долбанный обожатель «макаронников»!

– Смейтесь, смейтесь, – раздраженно пробормотал Стиви, отворачиваясь к окну.

Остальные последовали его совету, и машина покатила по улицам, сотрясаясь от хохота. Один лишь Стиви молчал. А также Нико, внезапно вспомнивший Глорию Салливан и ее родителей. Он тоже не смеялся.

 

Вито полистал толстую пачку планов застройки земельного участка на Лонг‑Айленде. Ослабив узел галстука, он изучил поэтажные планы, мысленно представляя себе обстановку всех комнат своего будущего дома. На улице, согласно его замыслам, должны были разместиться цветник и огород с овощами. В трущобах Нью‑Йорка, в садике размером с почтовую марку за своим прежним домом, в те дни, когда он еще начинал свой бизнес по торговле оливковым маслом, Вито в течение нескольких лет ухаживал за инжирным деревом, до тех пор пока его едва не погубил особенно сильный мороз. Однако затем долгие годы он угощал своих друзей инжиром, и те поражались, узнав, что выращены эти плоды здесь, в городе, на клочке земли за домом. Время от времени Вито водил кого‑нибудь из друзей во двор и с гордостью показывал дерево, коричневыми ветвями и зелеными листьями прижимающееся к красной кирпичной стене, протянувшее глубоко под здание корни, которые прижимались к подвалу и теплу расположенной там котельной. Он поставил во дворе стол и несколько складных кресел, и Кармелла выносила бутылку граппы, хлеб и оливковое масло, иногда сыр и помидоры – все то, что было дома, – и готовила закуски для гостей. Частенько она присоединялась к ним вместе с детьми, и пока дети играли во дворе, Кармелла в который раз зачарованно слушала, как Вито объяснял гостям про то, как он каждый сентябрь после уборки урожая инжира тщательно укутывает ствол мешковиной и оборачивает брезентом, готовя к надвигающейся зиме.

Нередко, даже осенью и зимой, Вито после работы заглядывал во двор, чтобы проведать инжирное дерево, перед тем как пройти в дом. Во дворе было тихо, и хотя он принадлежал всему дому, остальные жильцы уступили его Вито, не дожидаясь, когда тот их об этом попросит. Ни разу за все то время, что он прожил в этом убогом районе, среди грохота товарных составов, проезжающих по улицам, и шума автомобильных двигателей, под крики старьевщиков, продавцов мороженого, уличных торговцев и точильщиков, – ни разу за все то время, что Вито прожил в этом шумном месте, он не видел, чтобы кто‑нибудь чужой сидел за его столом, рядом с его инжирным деревом. В августе, когда под зеленой листвой созревали первые плоды, Вито по утрам оставлял на площадке первого этажа деревянную миску, наполненную сочным инжиром, и после того как к обеду миска пустела, Кармелла приносила ее на кухню. Первый инжир сезона он оставлял себе. Кухонным ножом Вито вскрывал бордовую кожицу, добираясь до светло‑розовой мякоти. На Сицилии такой сорт инжира называли тарантеллой. В памяти Вито сохранился сад инжирных деревьев за домом, целый лес, и когда созревал новый урожай, он со своим старшим братом Паоло ел инжир словно леденцы, набивая желудок сладкими, сочными фруктами.

Это были самые дорогие детские воспоминания. Вито закрывал глаза и видел себя маленьким мальчиком, идущим следом за отцом ранним утром, с первыми лучами солнца, когда отец отправлялся на охоту, перекинув через плечо свою lupara.[19]Он помнил трапезы за грубо сколоченным столом; отец неизменно во главе стола, мать за противоположным концом, они с Паоло – друг напротив друга, лицом к лицу. У Паоло за спиной застекленная дверь, а за стеклом сад – с инжирными деревьями. Вито приходилось делать усилие, чтобы вызвать в памяти лица родителей; даже Паоло он помнил плохо, несмотря на то, что все годы своей жизни на Сицилии таскался за ним, как щенок. С годами эти образы поблекли, и даже хотя он не сомневался в том, что мгновенно их узнает, когда они воскреснут из мертвых и встанут перед ним, в воспоминаниях они оставались для него нечеткими. Но Вито слышал голоса своих родных. Слышал, как мать зовет их с братом: «Паоло! Вито!» Он помнил, как беспокоило мать то, что он почти ничего не говорил, ограничиваясь пожатием плеч и словами «non so perché». Вито сам не мог сказать, почему говорил так мало. Он слышал голос отца, рассказывающего ему вечером сказку у очага. Слышал, как смеется над ним Паоло в тот день, когда он заснул за обеденным столом. Помнил, как открывает глаза, разбуженный смехом Паоло, и понимает, что его голова лежит на столе рядом с тарелкой. У него сохранилось множество подобных воспоминаний. Частенько, после жестокой мерзости, обусловленной его работой, Вито сидел в одиночестве в своем крошечном садике, в холоде Нью‑Йорка и Америки, и вспоминал свою семью, Сицилию.

Но были также и воспоминания, которые ему хотелось навсегда прогнать. Самыми страшными были образ матери, отлетающей назад, раскинув руки, и отголоски ее последних в этой жизни слов, повисших в воздухе: «Вито, беги!» Он помнил похороны отца. Помнил, как шел рядом с матерью, обнимающей его за плечо, и как при звуках выстрелов, донесшихся со стороны гор, носильщики выронили гроб с телом отца и разбежались прочь. Помнил, как мать стояла перед мертвым телом Паоло, который попытался проследить за погребальной процессией, прячась в зарослях на склонах гор. А дальше следовали нахлестнувшиеся друг на друга сцены: его мать заливается слезами, стоя на коленях над телом Паоло, и вот уже они с ней идут по вымощенной гравием дорожке в имении дона Чиччо, мать держит его за руку и тащит за собой. Дон Чиччо сидел за столом, а перед ним стояла ваза с апельсинами и стеклянный кувшин с вином. Стол был маленький, круглый, из дерева, с толстыми гнутыми ножками. Дон Чиччо был грузным мужчиной с усами и родинкой на правой щеке. Яркий солнечный свет заливал его жилет и белую рубашку с длинным рукавом. Полоски жилета сходились к середине, образуя буквы «V». Золотая цепочка от часов, свисающая из кармашка, описывала на животе полукруг. Позади виднелись две массивных каменных колонны и кованая чугунная решетка, вдоль которой расхаживал один из телохранителей с ружьем за плечом. Вито помнил все это отчетливо, в мельчайших подробностях: то, как мать умоляет пощадить единственного оставшегося в живых сына, то, как дон Чиччо отвечает отказом, потом его мать в резком движении опускается на колено, достает из‑под черного платья нож и приставляет его к горлу дона Чиччо, звучат ее последние слова: «Вито, беги!» Затем прогремел выстрел из ружья, и мать отлетела назад, раскинув руки.

Эти воспоминания Вито хотелось навсегда прогнать. Четырнадцать лет назад, когда Вито избрал для себя этот путь, убив дона Фануччи, еще одного жирного борова, который пытался заправлять своим маленьким уголком Нью‑Йорка так, словно это была сицилийская деревушка, его друзья решили, что он не знает страха и безжалостен к своим врагам. И Вито не стал их в этом разубеждать. Наверное, в каком‑то смысле это соответствовало действительности. Однако на самом деле ему захотелось убить Фануччи, как только он впервые его увидел, и он нашел в себе решимость сделать это, когда понял, какую выгоду это ему принесет. Он не испытал ни одного мгновения страха. Вито подкараулил Фануччи в темном подъезде его дома; звуки улицы, музыка и шум фейерверка в честь праздника святого Дженнаро заглушались толстыми кирпичными стенами здания. Чтобы скрыть звук выстрела, Вито обмотал дуло револьвера полотенцем, и полотенце вспыхнуло, когда он выпустил первую пулю в сердце Фануччи. Когда тот распахнул пиджак, словно в поисках надоедливой пули, Вито выстрелил еще раз, на этот раз в лицо, и пуля вошла чисто, оставив только маленькую круглую дырочку под скулой. Только после этого Фануччи наконец повалился на пол, и Вито, сорвав тлеющее полотенце с револьвера, засунул дуло Фануччи в рот и всадил последнюю пулю ему в мозг. При виде Фануччи, безжизненной кучей застывшего у дверей собственной квартиры, Вито ощутил только удовлетворение. Хотя логика рассудка не понимала, каким образом убийство Фануччи может отомстить за смерть его родных, логика сердца все поняла.

И это явилось началом. Следующим человеком, которого убил Вито, стал сам дон Чиччо. Вито вернулся на Сицилию, в свою родную деревушку Корлеоне, и выпотрошил ублюдка, как свинью.

И вот сейчас Вито сидел в кабинете своих просторных апартаментов, сам дон, и разглядывал чертежи своего собственного земельного участка. Внизу опять ссорились Фредо и Майкл. Сняв пиджак, Вито повесил его на спинку кресла. Когда ребята перестали кричать, он снова занялся чертежами. Затем Кармелла прикрикнула на детей, и те опять принялись вопить, каждый доказывая собственную правоту. Не успел Вито спуститься и до половины лестницы, как крики прекратились. Когда он вошел на кухню, Майкл и Фредо сидели за столом. Майкл читал учебник, Фредо ничего не делал – сидел, сложа руки перед собой. Под встревоженным взглядом Кармеллы Вито схватил сыновей за уши и потащил их в гостиную. Он присел на край плюшевого кресла у окна, продолжая крепко держать обоих за ухо.

Фредо принялся вопить «Папа! Папа!», как только отец схватил его за ухо, в то время как Майкл, как обычно, хранил молчание.

– Папа! – запричитал Фредо. – Майкл стащил у меня из кармана пятицентовик! – У него на глазах уже наворачивались слезы.

Вито посмотрел на Майкла. Младший сын напоминал ему его самого в детстве. Похоже, больше всего Майклу нравилось играть одному, и он говорил очень мало.

Встретившись взглядом с отцом, тот молча покачал головой.

Отвесив Фредо подзатыльник, Вито взял его за подбородок.

– Ну, монета была у меня в кармане! – в ярости завопил Фредо. – А теперь ее нет.

– Поэтому ты обвиняешь своего брата в воровстве?

– Ну, – сказал Фредо, – пятицентовик ведь пропал, папа, правда?

Вито крепче стиснул сыну подбородок.

– Я снова тебя спрашиваю, – сказал он, – ты обвиняешь своего брата в воровстве? – Вместо ответа Фредо лишь молча отвел взгляд, и Вито отпустил его со словами: – Извинись перед Майклом.

– Прости меня, – натянуто промолвил Фредо.

Позади открылась входная дверь, и в прихожую вошел Сонни. Он был в комбинезоне, в котором работал в гараже; лоб и подбородок были измазаны машинным маслом. Кармелла, стоявшая в дверях кухни, бросила многозначительный взгляд на мужа.

Вито приказал младшим сыновьям подняться к себе наверх и до ужина не спускаться вниз; для Фредо это было наказание, в то время как Майкл все равно закрылся бы у себя в комнате и читал бы или занимался чем‑либо еще. Когда Сонни вошел в гостиную, Вито сказал:

– И ты снова тащился через весь Бронкс, только чтобы принять ванну?

– Раз уж я здесь, я не буду иметь ничего против маминой стряпни, – сказал Сонни. – К тому же, пап, если я хочу мыться у себя, мне приходится делать это на кухне.

Пройдя в комнату, Кармелла сняла фартук.

– Ты только посмотри на себя, – сказала она сыну. – Ты весь в машинном масле!

– Такое бывает, когда работаешь в автомастерской, ма. – Подойдя к матери, Сонни стиснул ее в объятиях. – Я сейчас приведу себя в порядок, – добавил он, повернувшись к Вито.

– Ты останешься на ужин? – спросила Кармелла.

– Конечно, ма, – ответил Сонни. – Что ты готовишь? – спросил он уже с лестницы, направляясь к себе в комнату.

– Телятина с овощами по‑пармски, – ответила Кармелла.

– Ты хочешь проверить меню? – сказал Вито. – Посмотреть, все ли тебе нравится?

– Мне нравится все, что готовит мама, – обернувшись, ответил Сонни. – Верно, ма? – Не дожидаясь ответа, он поспешил наверх.

– Я с ним поговорю, – тихо сказал Вито, поднимаясь из кресла.

Достав из кармана жилета часы, он увидел, что времени без нескольких минут шесть. По пути к лестнице Вито включил радио и медленно покрутил ручку настройки. Отыскав выпуск новостей, послушал немного, затем продолжил поиски, надеясь найти итальянскую оперу. Новости были посвящены предстоящим выборам и независимым кандидатам – в частности, кандидату на должность мэра, большой шишке, выходцу из Неаполя, pezzonovante, который представлял себя как сторонника реформ. Когда Вито дошел до рекламы зубной пасты «Пепсодент» и последовавшего за ней спектакля «Эймос и Энди»,[20]он задержался настолько, чтобы понять, что Эймос опять втянул приятеля в какую‑то историю, после чего выключил радио и поднялся к Сонни в комнату. Он постучал, и Сонни приоткрыл дверь, выглянул в коридор, после чего открыл дверь до конца и воскликнул: «Пап!», судя по всему, удивленный тем, что отец стучит к нему в комнату. Он был с голым торсом, через плечо висело полотенце.

– Ну? – спросил Вито. – Я могу войти?

– Конечно, – поспешно сказал Сонни. – Что я натворил? – Полностью распахнув дверь, он отступил в сторону, пропуская отца в комнату.

Его комната была маленькая и простая: односпальная кровать у стены с распятием над деревянной спинкой, буфет, на полке пустая вазочка из граненого стекла для конфет на ножках; на двух окнах простые муслиновые занавески. Присев на кровать, Вито знаком предложил сыну закрыть дверь.

– Надень рубашку, – сказал он. – Я хочу с тобой поговорить.

– В чем дело, папа? – Достав из верхнего ящика буфета смятую рубашку, Сонни натянул ее на себя. – Что‑нибудь случилось? – спросил он, застегиваясь.

Вито похлопал по кровати рядом с собой.

– Присаживайся, – сказал он. – Мать тревожится насчет тебя.

– Она тревожится из‑за денег, – сказал Сонни, наконец понимая, в чем дело.

– Совершенно верно, – подтвердил Вито. – Она тревожится из‑за денег. Ты не заметил пропажи пятидесяти долларов? Ты оставляешь пятидесятидолларовую купюру в кармане штанов и даже не спрашиваешь мать о ней?

– Мама отдала деньги Тому, папа. – Сонни подсел на кровать к отцу. – Том мне все рассказал. Если бы я решил, что потерял полтинник, то спрашивал бы по всему городу. Но поскольку я знаю, где деньги, зачем спрашивать?

– Сонни, откуда у тебя пятидесятидолларовая бумажка? – спросил Вито. – Это больше, чем ты зарабатываешь за две недели.

– Пап, а на что мне тратить деньги? Ем я в основном здесь. А квартира обходится мне совсем дешево.

Сложив руки на коленях, Вито молча ждал.

– Господи, – снова заговорил Сонни и, вскочив с кровати, повернулся к отцу спиной, затем опять развернулся лицом. – Ну хорошо, – сказал он. – В субботу вечером я играл в «Гринпойнте» в покер с поляками. – Защищаясь, Сонни повысил голос. – Это была дружеская игра, пап! Обычно я проиграю пару долларов, выиграю пару… Но тут я выиграл по‑крупному. – Сонни хлопнул руками. – Пап, это всего лишь покер в субботу вечером!

– Значит, вот как ты поступаешь со своим заработком? Ты играешь в покер с какими‑то поляками?

– Пап, я уже не маленький, – обиженно произнес Сонни.

– Ты уже не маленький, – повторил Вито. Он снова указал на кровать, предлагая сыну сесть. – Ты откладываешь деньги? Открыл счет в банке, как я тебе говорил?

Плюхнувшись на кровать рядом с отцом, Сонни уставился в пол.

– Нет, – сказал Вито. Он ущипнул сына за щеку, и тот отшатнулся от него. – Послушай меня, Сантино. Люди сколачивают состояние в автомобильной промышленности. В ближайшие двадцать‑тридцать лет… – Вито развел руками, показывая, что пределом может быть только небо. – Если ты будешь усердно работать, – продолжал он, – и я время от времени буду тебе немного помогать, к моим годам у тебя будет денег больше, чем я смел мечтать. – Он положил руку сыну на колено. – Тебе нужно усердно трудиться. Ты должен узнать это дело от самых корней. А в будущем ты сможешь нанять человека, который будет ухаживать за мной, когда я уже не смогу самостоятельно ходить в туалет.

Сонни откинулся на спинку кровати.

– Послушай, папа, – начал он, – я даже не знаю, создан ли я для этого…

– Для чего? – спросил Вито, сам удивившись прозвучавшей в его голосе резкости.

– Для того, чтобы тупо корячиться каждый день, – сказал Сонни. – Я вкалываю восемь‑десять часов, чтобы заработать для Лео пятьдесят долларов, а он платит мне пятьдесят центов. Это работа для дураков, папа.

– Ты хочешь стать боссом? – спросил Вито. – Кто купил инструмент, ты или Лео? Кто платит за аренду гаража, ты или Лео? Что гласит вывеска над воротами, «Мастерская Сантино» или «Мастерская Лео»? – Сонни молчал, и Вито продолжал: – Посмотри на Тома, Сонни. Он открыл счет в банке, на котором уже отложено больше двухсот долларов. К тому же он проработал все лето, чтобы частично оплатить учебу в колледже. Том понимает, что нужно усердно потрудиться, если хочешь получить какие‑то результаты. – Взяв сына за подбородок, он привлек его к себе. – Без упорного труда ты ничего не добьешься в жизни! Помни это, Сантино! – С раскрасневшимся лицом Вито поднялся с кровати. Открыв дверь, он оглянулся на сына. – Я больше не желаю слушать никакого вздора о том, что работа для дураков, capisc’? Бери пример с Тома, Сантино.

Строго посмотрев на сына, Вито вышел из комнаты, оставив дверь открытой.

Сонни упал на кровать, ткнув кулаком воздух, словно это было лицо Тома. Что бы сказал папа, если бы узнал, что его драгоценный Том Хаген трахает ирландскую шлюху? Сонни очень хотелось бы это знать. Однако затем мысль о том, что Том влип в историю из‑за телки Луки Брази, вызвала у него сначала улыбку, потом смех, прогоняя злость. Сонни лежал на спине, подложив руки под голову, с широкой ухмылкой на лице. Папа всегда ставил ему Тома в качестве примера – Том делает то, Том делает се, – однако никогда не возникало никаких вопросов о преданности и любви. Сонни был старшим сыном Вито. Для итальянца этим было сказано все.

Впрочем, Сонни все равно не мог подолгу злиться на Тома. В его сердце Тому навсегда суждено было остаться тем мальчуганом, которого он нашел сидящим на колченогом стуле прямо посреди улицы, куда домовладелец вышвырнул все его скудные пожитки. Мать Тома умерла за год до того от пьянства, а затем несколько недель назад исчез его отец. Вскоре после этого за Томом и его сестрой пришли из католического приюта, однако Том успел сбежать до их прихода, и на протяжении нескольких дней он околачивался на железнодорожной станции, ночуя в товарных вагонах и получая тумаки от сторожей, когда те его ловили. В районе все об этом знали, но люди были уверены, что отец Тома рано или поздно объявится, что он просто запил. Однако время шло, а он так и не объявлялся, и однажды утром домовладелец освободил квартиру, вышвырнув всю обстановку на улицу. К середине дня большую часть вещей разобрали, оставив только колченогий стул и кое‑какое никому не нужное барахло. Это случилось, когда Сонни было одиннадцать лет. Том был на год старше его, но тощий, кожа да кости, и никто не давал ему больше десяти. Сонни, напротив, в свои одиннадцать выглядел скорее на четырнадцать.

В тот день вместе с ним был Майкл. Ему тогда было лет семь‑восемь, и они возвращались из продовольственной лавки Нины на углу с сумкой с продуктами для обеда. Майкл первым увидел Тома и дернул Сонни за штанину.

– Сонни, смотри!

Оглянувшись, тот увидел мальчишку с мешком на голове, сидящего на колченогом стуле. Рядом стояли и курили Джонни Фонтане и Нино Валенти, двое соседских ребят постарше. Сонни пересек улицу, а Майкл снова подергал его за рубашку.

– Кто это? – спросил он. – Почему у него на голове мешок?

Сонни знал, что это Том Хаген, но он ничего не сказал. Остановившись перед Джонни и Нино, он поинтересовался, в чем дело.

– Это Том Хаген, – сказал Джонни. Это был худой симпатичный парень с густой копной черных волос, ниспадающих на лоб. – Ему кажется, что он слепнет.

– Слепнет? – удивился Сонни. – Почему?

– Его мать умерла, а отец… – начал Нино.

– Все это я знаю, – перебил его Сонни. – Почему он считает, что слепнет? – обратился он к Джонни.

– А я откуда знаю, Сонни, – ответил тот. – Спроси у него. – Затем он добавил: – Его мать перед смертью ослепла. Быть может, ему кажется, что он заразился от нее.

Нино рассмеялся, а Сонни сказал:

– Нино, ты думаешь, это смешно?

– Не обращай на него внимания, – сказал Джонни. – Он у нас придурок.

Сонни шагнул к Нино, и тот развел руками.

– Послушай, Сонни, я ничего такого не хотел…

Дернув брата за рубашку, Майкл сказал:

– Сонни, не надо. Пошли.

Смерив Нино взглядом, Сонни направился к Тому, и Майкл последовал за ним. Остановившись перед Томом, он спросил:

– Глупец, что ты делаешь? Зачем ты нацепил мешок на голову?

Том ничего не ответил, и Сонни стащил у него с головы мешок и увидел, что его глаза завязаны грязными бинтами. Из левого глаза сквозь бинты проступали гной и спекшаяся кровь.

– Черт побери, в чем дело, Том? – спросил Сонни.

– Я слепну, Сонни! – ответил Том.

До этого момента они почти не были знакомы друг с другом. Два‑три раза обменялись парой слов, не больше; однако Сонни уловил в голосе Тома мольбу, словно они были закадычными друзьями и Том изливал ему свою душу. Он сказал: «Я слепну, Сонни!» так, будто полностью потерял надежду, но в то же время умолял о помощи.

– V’fancul’! – пробормотал Сонни.

Он описал небольшой круг по тротуару, словно этот маленький танец позволял ему выиграть пару секунд, которые ему требовались, чтобы подумать. Передав пакет с продуктами Майклу, Сонни сгреб Тома в объятия, прямо вместе со стулом, подхватил его и понес по улице.

– Что ты делаешь, Сонни? – спросил Том.

– Несу тебя к своему отцу, – ответил Сонни.

Что он и сделал. Майкл следовал за ним с широко раскрытыми глазами. Сонни принес Тома, вместе со стулом, к себе домой. Отец и Клеменца беседовали в гостиной. Сонни уронил стул перед отцом. Вито, славившийся своей выдержкой, казалось, едва не свалился в обморок.

Стащив мешок с головы Тома, Клеменца отшатнулся назад, увидев кровь и гной, проступающие сквозь бинты.

– Это кто? – спросил он у Сонни.

– Это Том Хаген.

Вошедшая в комнату Кармелла нежно прикоснулась Тому ко лбу. Запрокинув ему голову назад, она внимательно осмотрела его глаз.

– Infezione, – сказала она мужу.

– Зови доктора Молинари, – шепнул ей Вито таким голосом, словно у него пересохло в горле.

– Вито, что ты собираешься делать? – спросил Клеменца.

Вито поднял руку, предлагая ему умолкнуть.

– Мы о нем позаботимся, – сказал он, обращаясь к Сонни. – Это твой друг?

Задумавшись на мгновение, Сонни сказал:

– Да, папа. Он мне все равно что брат.

Ни тогда, ни теперь он не смог бы объяснить, почему так сказал.

Вито задержал на сыне взгляд, словно пытаясь проникнуть в его сердце. Затем он обнял Тома за плечо и повел его на кухню. Начиная с этой же самой ночи и в течение следующих пяти лет, до тех пор пока он не поступил в колледж, Том спал в одной комнате вместе с Сонни. Глаз у него зажил. Он поправился. В старших классах Том был как бы личным репетитором Сонни – помогал ему самому находить решения, когда такое было возможно, предлагал готовые ответы, когда ничего другого больше не оставалось.

Том старался изо всех сил, чтобы порадовать Вито, – однако никакие его усилия не могли сделать его сыном Вито. И ничто не могло вернуть ему его родного отца. Вот почему Сонни не мог по‑настоящему на него злиться, поэтому, а также в память о том дне, когда он нашел его на улице, сидящим на колченогом стуле с мешком на голове, когда Том сказал ему: «Я слепну, Сонни!», – это воспоминание жило в сердце Сонни, такое же живое, как будто все это случилось только вчера.

Из кухни песней донесся мамин голос:

– Сантино! Ужин почти готов! Почему я не слышу шума воды в ванной?

– Я спущусь через десять минут, ма! – крикнул в ответ Сонни.

Спрыгнув с кровати, он расстегнул рубашку, достал из шкафчика халат и накинул его на себя. Пошарив в глубине самой верхней полки, нашел задвинутую туда картонную коробку. Открыв коробку, достал новую темно‑синюю фетровую шляпу и надел ее. Закрыв дверцу шкафчика, покрутился перед зеркалом на двери, любуясь собой. Опустив поля на лоб, чуть сдвинул шляпу вправо. Улыбнувшись себе широкой улыбкой, открывшей ровные белоснежные зубы, бросил шляпу обратно в коробку и убрал ее на полку.

– Сантино! – окликнула его Кармелла.

– Уже иду, ма! – ответил Сонни, спеша выйти из комнаты.

 

Сразу после полуночи заведение Джука было заполнено щеголями в цилиндрах и смокингах и дамами, замотанными в шелка и меха. На сцене тромбонист, нацелив горловину своего инструмента в потолок, работал одной рукой кулисой, а другой – сурдинкой. Остальные музыканты подвывали ему джазовую версию «Она его обидела». Барабанщик подался вперед со своего насеста так, что едва не касался лицом малого барабана, и отбивал ритм, окутанный покрывалом своих личных звуков. На танцплощадке пары толкались друг с другом, смеялись и обливались потом, то и дело прикладываясь к серебристым или обернутым кожей фляжкам. По просторному залу между столиками сновали среди посетителей в дорогой одежде и дорогой обуви официанты с подносами, заставленными едой и напитками.

Сонни и Корк пьянствовали уже несколько часов вместе с Винни, Анджело и Нико. Стиви так и не появился, хотя все договорились отпраздновать успех последней операции у Джука. Винни и Анджело были в смокингах. Винни начинал вечер с волосами, аккуратно зачесанными с лица назад, но в разгар праздника, после обильного возлияния, ему на лоб уже ниспадали выбившиеся пряди. Нико и Сонни были в двубортных пиджаках с широкими лацканами и в атласных галстуках; у Нико галстук был ярко‑зеленый, а у Сонни – темно‑синий, в тон новой шляпе. Большинство женщин в заведении были за двадцать и старше, однако это не мешало ребятам танцевать с ними, и сейчас, к полуночи, все уже вспотели и находились в различной стадии опьянения. Ребята расстегнули воротники и ослабили узлы галстуков. Корк, одетый наиболее скромно из всех, в твидовом костюме‑тройке и галстуке‑бабочке, был самым пьяным.

– Го‑осподи, – протянул он, изрекая очевидное, – я наклюкался в зюзю, господа! – С этими словами он уронил голову на стол.

– В зюзю, – повторил Сонни, развеселенный этой фразой. – Как насчет того, чтобы заказать кофе?

Корк мгновенно выпрямился.

– Кофе? – Он вытащил из кармана фляжку. – Когда у меня еще остался первоклассный канадский виски?

– Эй ты, вороватый ирландец, – сказал Нико, – сколько бутылок ты заначил для себя?

– А, заткнись, долбанный «макаронник»‑итальяшка! – пробормотал Корк.

С той ночи эта фраза повторялась снова и снова, неизменно вызывая дружный смех, и этот вечер у Джука не стал исключением. Но Винни Ромеро внезапно умолк, увидев Луку Брази, входящего в зал.

– Эй, ребята, – сказал он своим приятелям, – вы только посмотрите!

Лука вошел в зал в обнимку с Келли О’Рурк. Он был во фраке и полосатых брюках, с белой гвоздикой, приколотой к лацкану. Келли прижималась к нему, в облегающем бежевом вечернем платье, с одним обнаженным плечом. Бриллиантовая заколка в форме сердечка удерживала на бедре собранную складками ткань, образующую что‑то вроде пояса. Лука и его спутница прошли следом за метрдотелем к столику в центре зала, рядом с оркестром. Заметив Корка и остальных ребят, таращившихся на них, Лука кивнул им, сказал что‑то метрдотелю, после чего провел Келли к их столику.

– Не верю своим глазам, – сказал он. – Неужели это банда в кедах?

Все ребята встали, и Лука пожал Корку руку.

– А это что за рожа? – спросил Лука, глядя на Сонни.

– Эта рожа? – сказал Корк, подталкивая Сонни. – Так, один болван, пьет за наш счет.

– Эй! – обиженно воскликнул Сонни. Он почесал голову, стараясь притвориться более пьяным, чем на самом деле. – А что такое банда в кедах?

– Не бери в голову, – сказал ему Корк. – Так, пустяки. – Он повернулся к Луке. – А это что за шикарная куколка?

– А тебе какое дело? – сказал Лука, делая вид, будто собирается ткнуть Корка кулаком в подбородок.

Назвав себя, Келли добавила:

– Я девушка Луки.

– Вот повезло собаке, – сказал Корк, глядя на Луку.

Келли обвила Луке руку, прижимаясь к нему, однако взгляд ее был устремлен на Сонни.

– Привет! – сказала она. – А ты, случайно, не друг того студента, Тома, как там его?

– Какого еще студента? – спросил у нее Лука, не дав Сонни возможность ответить.

– Просто студента, – ответила Келли. – В чем дело, Лука? Ты ведь не ревнуешь меня к какому‑то студенту, правда? Ты же знаешь, что я твоя девушка. – Она положила голову ему на плечо.

– Я ни к кому тебя не ревную, – сказал Лука. – Ты же хорошо меня знаешь.

– Конечно, я тебя хорошо знаю, – согласилась Келли, крепче обнимая его руку. – Ну, – повернулась она к Сонни, – так ты его знаешь?

– Тома как там его? – сказал Сонни. Уронив руку в карман пиджака, он заметил, что Лука пристально следит за этим движением. – Да, я знаю одного парня из колледжа по имени Том.

– Передай ему, пусть звякнет мне как‑нибудь, – сказала Келли. – Передай, я хочу услышать его голос.

– Вот как? – сказал Лука. Он обвел взглядом ребят. – Ох уж эти дамочки, – многозначительно произнес он, словно делясь какой‑то общеизвестной истиной о женщинах. Он повернулся к Келли: – Пошли, куколка. – И, обняв за талию, увел ее от столика.

Как только они отошли, Нико сказал Сонни:

– Черт побери, что все это значит?

– Да, Сонни, – подхватил Корк, – черт возьми, откуда она знает Тома?

Посмотрев в противоположный конец зала, Сонни увидел, что Лука смотрит на него.

– Давайте убираться отсюда ко всем чертям, – сказал он.

– Господи Иисусе, – пробормотал Корк, взглянув в сторону выхода. – Ты уходишь первым. Помни, мы тебя не знаем.

– Мы будем присматривать за Лукой, – добавил Анджело.

Сонни встал, широко улыбаясь, и Корк пожал ему руку, словно прощаясь со случайным знакомым.

– Я буду ждать вас в своей машине, – сказал Сонни.

Он медленно направился к гардеробу. Он не спешил, тянул время. Ему не хотелось, чтобы Лука решил, будто он обратился в бегство. Навстречу ему попалась официантка в шляпке‑«таблетке» и чулках‑сетках с подносом сигарет, и Сонни, остановив ее, купил пачку «Кэмел».

– Вы должны попробовать «Лаки страйк», – сказала девушка, хлопая ресницами. – Они подсушены, – добавила она, кокетливо улыбаясь, – так лучше вкус и меньше дерет горло.

– Замечательно, – ответил Сонни, подыгрывая ей. – В таком случае, дай одну пачку, куколка.

– Возьмите сами, – сказала официантка, выпячивая грудь. – Они такие круглые, такие упругие, такие плотные.

Сонни бросил на поднос четвертак.

– Оставьте сдачу себе.

Подмигнув ему, девушка вальяжно удалилась. Сонни проводил ее взглядом. В противоположном конце зала Лука склонился над столом и о чем‑то разговаривал с Келли. Вид у него был недовольный.

– Том, – беззвучно прошептал Сонни, – я тебя убью!

Взяв плащ и шляпу, он вышел на улицу.

Заведение Джука располагалось на Сто двадцать шестой Западной улице, неподалеку от Ленокс‑авеню. Остановившись у афиши, Сонни вскрыл пачку «Лаки страйк» и закурил. Афиша извещала о концерте Кэба Келлоуэя[21]и его оркестра. Напевая себе под нос, Сонни поднял воротник плаща, спасаясь от холодного ветра. У него за спиной открылась дверь клуба, выплескивая на улицу звуки музыки. Появился седой тип в черном пальто с меховым воротником, раскуривающий сигару.

– Что за шум? – спросил он.

Сонни кивнул, но ничего не ответил. Через некоторое время из клуба вышел тощий юнец в свитере, расшитом ромбами. Он выразительно посмотрел на «черное пальто», и они вместе направились прочь.

Сонни прошел следом за ними до своей машины. Сев за руль, он опустил стекло и потянулся, насколько это было возможно в тесноте салона. В голове у него немного шумело, но он протрезвел очень быстро, когда Келли спросила насчет Тома. Мысленно он снова увидел, как Келли раздвигает занавески и смотрит на улицу. Она стояла в окне меньше секунды, после чего у нее за спиной появился Том и задернул занавески, однако за эту секунду Сонни успел разглядеть все ее восхитительное тело, розово‑белое, с локонами рыжих волос. Ее лицо было круглое, с алыми губами и изогнутыми бровями, – и даже на таком расстоянии, с противоположной стороны Одиннадцатой авеню, через стекло, Сонни различил на нем что‑то сердитое.

Он подумал, насколько опасной может быть Келли О’Рурк. Сдвинув шляпу на затылок, почесал голову, ломая голову, какую игру она ведет, и у него не получилось ничего, кроме ревности. Келли захотелось пробудить в Луке ревность. Но при чем тут Том? И откуда она узнала, что он, Сонни, знаком с Томом? Раз уж об этом зашла речь, откуда она знает его? На этом Сонни застрял. Каждая женщина представляет собой головоломку, но Келли тут просто вне конкуренции. Если папа проведает об этом… Madon’! Сонни не хотелось бы оказаться на месте Тома. У папы есть планы в отношении всех своих детей. Том должен стать юристом и заняться политикой. Сонни предстоит стать столпом автомобильной промышленности. Майкл, Фредо и Конни были еще слишком маленькими, чтобы задумываться об их будущем, однако всему придет свой черед. Все должны были стать тем, чем хотел видеть их папа, – все, кроме Сонни, который не собирался долго батрачить на Лео, и будь что будет. Надо будет придумать, как поговорить с отцом. Он уже знает, кем хочет стать и что у него хорошо получается. Прошло меньше года с тех пор, как он сколотил свою банду, а у него уже есть машина, новый гардероб, а в матраце у него припрятаны несколько тысяч.

– Эй! – Постучав в стекло, Корк прыгнул на переднее сиденье рядом с Сонни.

– Minchia! – Сонни поправил шляпу, сползшую набок, когда он вздрогнул от неожиданности, застигнутый врасплох Корком.

Задние двери распахнулись, и в машину завалились братья Ромеро и Нико.

– Черт побери, что случилось? – спросил Нико.

Сонни развернулся, чтобы видеть тех, кто сидит сзади.

– Вы в это не поверите, – сказал он, после чего вкратце объяснил, что произошло между Томом и Келли.

– Господи! – воскликнул Винни. – Том трахнул эту красотку!

– Если Лука это узнает… – пробормотал Корк.

– Даже твой отец не сможет его защитить, – сказал Нико.

– Однако какую игру ведет Келли? – спросил Сонни у Корка. – Если она признается Луке, он и ее, вероятно, убьет.

– «Вероятно»? – сказал Анджело. – Да это же яснее ясного!

– Ну и? – спросил Сонни, глядя на Корка.

– Будь я проклят, если что‑нибудь понимаю, – ответил тот и, откинувшись на спинку сиденья, сдвинул шляпу на глаза. – Получается какая‑то задница. – Корк помолчал, и все в машине молчали вместе с ним, ожидая, когда он что‑нибудь придумает. – Я сейчас слишком пьян, чтобы решать такие проблемы, – наконец сказал он. – Сонни, мальчик мой, сделай своему другу Корку одолжение и отвези его домой, хорошо?

– Отлично, господа…

Сонни выпрямился за рулевым колесом. У него мелькнула было мысль предупредить ребят не трепать языками насчет Тома и Келли; затем он решил, что в этом нет необходимости. Из троих самым большим болтуном был Нико – но и он почти ничего не рассказывал посторонним. В первую очередь именно поэтому Сонни и выбрал этих ребят. Близнецы говорили только друг с другом, да и то мало. У Корка, правда, язык был хорошо подвешен, но он не дурак, и ему можно верить.

– Я отвезу принцессу домой, – наконец сказал Сонни.

– На какое‑то время мы заляжем на дно? – спросил Нико.

– Конечно, – подтвердил Сонни, – как делали всегда после дела. Нам некуда спешить.

Похлопав Сонни по плечу, Винни выскользнул из машины.

– До встречи, Корк, – сказал Анджело и последовал за братом.

Высунув ногу на подножку, Нико кивнул Корку и сказал Сонни:

– Отвези этого любителя «макаронников» и разных прочих итальяшек домой.

– Го‑осподи, – пробормотал Корк, – давайте уж сделаем передышку!

Сонни выехал на Сто двадцать шестую улицу.

– Проклятие, – сказал он, – завтра мне на работу.

Привалившись к двери, Корк бросил шляпу на сиденье рядом с собой. Он был похож на ребенка, заснувшего в дороге; примятые волосы сохранили форму шляпы.

– Ты видел сиськи той девчонки из гардероба? – спросил он. – Мне хотелось нырнуть в них и плавать до тех пор, пока я не утону.

– Ну вот, начинается.

Корк швырнул в Сонни свою шляпу.

– В чем дело? – возмутился он. – Сам знаешь, не на всех нас дамочки вешаются сами. Кое‑кому приходится полагаться на силу воображения.

Сонни вернул шляпу Корку.

– На меня дамочки сами не вешаются.

– Черта с два! – сказал Корк. – Скольких ты трахнул на этой неделе? Ну же, Сонни. Можешь открыть правду своему другу Корку! – Сонни молчал, и Корк сказал: – А что насчет той девки за соседним столиком? Боже, задница у нее была размером с автобус!

Не выдержав, Сонни рассмеялся. Ему не хотелось, чтобы Корк начал распространяться о женщинах.

– Куда ты меня везешь? – спросил Корк.

– Домой. Куда ты и просил.

– Не‑ет. – Корк подбросил шляпу вверх и попытался поймать ее на голову. Промахнувшись, поднял ее и повторил снова. – Я не хочу возвращаться к себе. Я уже неделю не мыл долбанную посуду. Отвези меня к Эйлин.

– Корк, времени уже час ночи. Ты разбудишь Кейтлин.

– Кейтлин спит как убитая. Так что разбужу я одну Эйлин, а она ничего не будет иметь против. Эйлин любит своего младшего братишку.

– Конечно, – сказал Сонни, – потому что, кроме тебя, у нее никого не осталось.

– Что ты говоришь? У нее есть Кейтлин и еще около пятисот Коркоранов, разбросанных по всему городу, которые приходятся ей близкой или дальней родней.

– Как скажешь. – Остановившись на светофоре, Сонни подался вперед на рулевое колесо, чтобы хорошенько рассмотреть перекресток, и тронулся вперед, не дожидаясь зеленого света.

– Молодец! – одобрительно заметил Корк. – Пусть все нас уважают!

– Эйлин всегда повторяет, что, кроме тебя, у нее никого не осталось, – сказал Сонни.

– Как у любой ирландки, у нее тяга к мелодраме, – сказал Корк. Подумав над своими словами, он добавил: – Сонни, а ты никогда не задумывался над тем, что кого‑нибудь из нас могут убить? Ну, на деле?

– Нет, – сказал Сонни. – Мы все пуленепробиваемые.

– Конечно. Но ты все‑таки задумывался?

Сонни не беспокоился о том, что кого‑нибудь из них убьют, его или одного из ребят. Он планировал каждое дело так, что если каждый выполнял свою задачу – а это неизменно бывало так , – никаких неприятностей не должно было возникнуть. Посмотрев на Корка, Сонни сказал:

– Гораздо больше меня тревожит мой папа. До меня доходят кое‑какие слухи, и, я так понимаю, у него большие нелады с Марипозой.

– Нет, – не раздумывая, ответил Корк. – Твой отец слишком хитер, и его защищает целая армия, черт побери. Насколько я слышал, шайка Марипозы – это лишь сброд недоумков, пытающихся посношать дверную ручку.

– Кто тебе сказал такую чушь?

– У меня есть воображение! – крикнул Корк. – Помнишь пятый класс? Миссис Хэнли? Лицо как гнилой кочан? Она любила хватать меня за ухо и приговаривать: «Какое же у тебя воображение, Бобби Коркоран!».

Сонни остановился у булочной Эйлин Коркоран. Подняв взгляд на расположенную над магазином квартиру, он увидел, что все окна, как он и ожидал, темные. Машина стояла на пересечении Сорок третьей улицы и Одиннадцатой авеню, прямо под фонарем. Рядом с булочной кованая чугунная решетка охраняла двухэтажное жилое здание из красного кирпича. Ограда заросла сорняком, а маленький дворик перед крыльцом был завален мусором. Окна и фронтон здания были отделаны гранитом, что, вероятно, когда‑то придавало ему нарядный, праздничный вид, однако гранит давно потускнел, потрескался и покрылся слоем грязи. Похоже, Корк не торопился выходить из машины, и Сонни не имел ничего против того, чтобы посидеть в тишине.

Наконец Корк нарушил молчание.

– Ты слышал, что отец Нико вылетел с работы? Если бы не Нико, всей семье пришлось бы стоять в очереди за бесплатной похлебкой.

– Как Нико объясняет, откуда у него деньги?

– Никто у него не спрашивает, – сказал Корк. – Послушай, я все хотел тебе сказать: Хукс не хочет, чтобы мы и дальше грабили Марипозу, а если мы будем продолжать, то больше не сможем использовать Луку в качестве посредника.

– Это еще почему?

– Слишком опасно. Мы сидим у Марипозы занозой в заднице. – Посмотрев на улицу, Корк снова повернулся к Сонни. – Нам нужно заняться чем‑то другим: разбоем, похищением или еще чем‑нибудь.

– О похищениях забудь, – сказал Сонни. – Ты что, спятил? – Не дождавшись ответа Корка, он добавил: – Дай мне пораскинуть мозгами. Я обязательно придумаю, что делать дальше.

– Хорошо, – сказал Корк. – Но не тяни слишком долго. Со мной‑то все в порядке, но у Ромеро вся семья окажется на улице, если близнецы перестанут приносить домой бабки.

– Господи, – пробормотал Сонни, – у нас что, Администрация общественных работ?[22]

– Можно сказать, мы выполняем Закон о восстановлении национальной промышленности,[23] – усмехнулся Корк.

Сонни посмотрел на него, и оба прыснули.

– Мы – это и есть «Новый курс», – давясь от смеха, сказал Сонни.

Корк надвинул шляпу на глаза.

– Господи, как же я пьян, – сказал он.

Вздохнув, Сонни сказал:

– Мне нужно будет поговорить с отцом. Эта необходимость каждое утро таскаться на работу меня убивает.

– И ты ему признаешься, – произнес Корк сквозь шляпу, сползшую на лицо, – что хочешь стать гангстером?

– Я гангстер, – сказал Сонни, – как и он. Единственная разница в том, что отец пытается делать вид, будто он законопослушный бизнесмен.

– Он законопослушный бизнесмен, – сказал Корк. – Он руководит компанией «Дженко пура», торгующей оливковым маслом.

– Совершенно верно, – согласился Сонни, – и все бакалейные лавки в городе предпочитают закупать «Дженко пура», если не желают страховать свое имущество от пожара.

– Ну хорошо, твой отец ведет свой бизнес жестко, – сказал Корк. Выпрямившись, он поправил шляпу на голове. – Но, приятель, разве без этого можно добиться успеха в бизнесе?

– Да, конечно, – сказал Сонни, – но законопослушные бизнесмены не занимаются игорными притонами, тотализатором, ростовщичеством, профсоюзами и всем прочим из папиного арсенала. Зачем ему притворяться, будто он не тот, кто есть на самом деле? – Откинувшись назад, он посмотрел на Корка так, словно действительно надеялся услышать от него ответ. – Все те, кто становится у отца на пути, умирают. Понимаешь, на мой взгляд, это делает его гангстером.

– По мне, разницы между ними никакой – что бизнесмены, что гангстеры, – сказал Корк. Он улыбнулся Сонни, и у него зажглись глаза. – Ты видел братьев Ромеро с «масленками»? – Он сделал вид, будто держит в руках пистолет‑пулемет. – «Даю тебе последний шанс, Рико! Ты выйдешь сам или же ты предпочитаешь, чтобы тебя вынесли?»[24]– Корк изобразил, будто стреляет, после чего задергался на сиденье, налетая на дверь и на приборную панель.

Сонни со смехом вышел из машины.

– Пошли, – сказал он. – Через несколько часов мне уже нужно будет быть на работе.

Выбравшись на тротуар, Корк поднял голову и вдруг выругался.

– Проклятие! – пробормотал он, отшатнувшись к машине, и, качаясь на ногах, поспешил к дворику перед булочной, где его вырвало на траву.

В доме над булочной открылось окно, и Эйлин высунула голову.

– Ой, матерь божья! – пробормотала она.

У нее были те же самые золотисто‑соломенные волосы, как и у ее брата, обрамлявшие узкое лицо. В свете фонаря сверкнули ее черные глаза.

Сонни развел руками, показывая: «А я что могу поделать?».

– Корк попросил, чтобы я привез его сюда, – сказал он, стараясь говорить громко, но в то же время не перейти на крик.

– Тащи его наверх, – сказала Эйлин, закрывая окно.

– Со мной все в порядке. – Выпрямившись, Корк сделал глубокий вдох. – Мне лучше. – Он махнул рукой, отпуская Сонни. – Можешь уезжать. Я сам дойду.

– Точно?

– Точно, – заверил его Корк. Порывшись в кармане, он вытащил связку ключей. – Уезжай, – повторил он, снова махнув рукой.

Сонни проследил взглядом, как его друг сначала мучительно выбирает из связки нужный ключ, затем пытается вставить его в замочную скважину.

– Cazzo! – пробормотал он. – Сколько же ты выпил?

– Дружище, ты лучше просто открой дверь, хорошо? Все будет в порядке, как только разрешится проклятая тайна этой двери.

Взяв у Корка ключи, Сонни отпер дверь.

– Дверь в квартиру Эйлин также будет заперта, – напомнил он.

– Ага, будет, точно, – подтвердил Корк, нарочно усиливая свой ирландский акцент, как ему нравилось время от времени делать.

– Пошли. – Обхватив Корка за пояс, Сонни повел его вверх по лестнице.

– А ты отличный друг, Сонни Корлеоне, – чересчур громко произнес Корк.

– Кончай это, хорошо? – остановил его Сонни. – Ты разбудишь весь дом.

Услышав, как ребята поднимаются по лестнице, Эйлин приоткрыла дверь в спальню дочери и заглянула внутрь. Кейтлин крепко спала, обнимая желто‑коричневого плюшевого жирафа, которого она называла Бу – по причинам, не ведомым человечеству. Девочка привязалась к игрушке вскоре после смерти отца и вот уже несколько лет не расставалась с ней. Плюш уже вытерся, краски выцвели, игрушка теперь мало напоминала жирафа, – однако чем еще мог быть для ребенка этот мягкий комок желтой и коричневой ткани с длинной шеей?

Натянув одеяло дочери под подбородок, Эйлин расправила ей волосы.

Пройдя на кухню, она сполоснула кофейник и достала из буфета банку кофе. Услышав, как за спиной открылась дверь и на кухню вошел Сонни, буквально волоча Корка, Эйлин обернулась и сердито подбоченилась.

– Эй, вы, двое, вы только посмотрите на себя!

– А, сестренка, – пробормотал Корк. Высвободившись из объятий Сонни, он выпрямился. – Я трезв как стеклышко. – Стащив с головы шляпу, он пригладил волосы.

– По твоему виду никак не скажешь, – проворчала Эйлин.

– Мы с ребятами погуляли, отметили одно событие, – сказал Корк.

Эйлин смерила Сонни ледяным взглядом и, повернувшись к брату, сказала:

– Видишь вот это? – Она указала на газету на столе. – Специально оставила для вас. Для вас обоих, – добавила она, выразительно посмотрев на Сонни.

Осторожно приблизившись к столу, Корк склонился над газетой и, прищурившись, уставился на фотографию одетого с иголочки молодого мужчины, который лежал распростертый на улице, разбрызгав мозги по асфальту. Рядом валялась новенькая соломенная шляпа.

– А, это же «Миррор», – пробормотал Корк. – Вечно они гоняются за сенсациями!

– Конечно, – сказала Эйлин. – И к вам это не имеет никакого отношения, да?

– А, сестричка, – сказал Корк, переворачивая газету.

– И я не пролью по тебе ни одной слезинки, Бобби Коркоран!

– Пожалуй, мне пора идти, – сказал Сонни. Он стоял в дверях, держа в руках шляпу.

Эйлин посмотрела на него, и ее жесткий взгляд несколько смягчился.

– Я приготовлю кофе, – сказала она, поворачиваясь спиной к ребятам и беря кофейник.

– Не‑ет, – сказал Корк, – я пас. Мне не надо.

– Мне утром на работу, – сказал Сонни.

– Чудесно, – сказала Эйлин. – Тогда я приготовлю только на себя. Раз уж вы меня разбудили, я теперь все равно не засну до самого утра.

– А, сестренка, – сказал Корк, – я просто хотел увидеть Кейтлин и позавтракать с нею.

Отпустив стол, за который держался обеими руками, он шагнул к раковине и пошатнулся. Сонни успел подхватить его, не дав упасть на пол.

– Что ты делаешь! – воскликнула Эйлин. Она повернулась к Сонни. – Помоги отвести его в спальню, хорошо? Постель уже готова.

– Спасибо, сестренка, – пробормотал Корк. – Все в порядке, клянусь. – Он поправил шляпу, которая сползла набок, когда он едва не упал.

– Хорошо, – сказала Эйлин. – Тогда ступай немного поспи, Бобби. Утром я оставлю тебе завтрак.

– Отлично, – сказал Корк. – Спокойной ночи, Эйлин. – Он повернулся к Сонни: – Все в порядке. Можешь уезжать. Поговорим завтра. – Осторожно шагнув к сестре, он поцеловал ее в щеку, на что Эйлин никак не отреагировала, и ушел в спальню, закрыв за собой дверь.

Услышав звук Корка, рухнувшего на кровать, Сонни подошел к Эйлин, стоявшей у раковины, и обнял ее.

Та отстранила его от себя.

– Ты с ума сошел! Брат в одной комнате, дочь в другой… Ты совсем спятил, Сонни Корлеоне?

– Я без ума от тебя, куколка, – прошептал Сонни.

– Тсс, – остановила его Эйлин, хотя оба говорили очень тихо. – Уходи, быстро! Возвращайся домой. – Она подтолкнула его к двери.

Выйдя в коридор, Сонни сказал:

– Значит, опять в среду?

– Конечно, – подтвердила Эйлин. Высунув голову в коридор, она осмотрелась по сторонам и чмокнула Сонни в губы. – А теперь уходи, и будь осторожен по дороге домой.

– До среды, – прошептал Сонни.

Эйлин проводила его взглядом, когда он сбегал вниз по лестнице. Держа шляпу в руке, Сонни перепрыгивал через две ступеньки. Высокий, широкоплечий, с густой копной восхитительных черных кудрей. На нижней площадке Сонни остановился и надел шляпу, натягивая ее до самых глаз. Темно‑синий фетр мелькнул в свете уличного фонаря, проникающего сквозь стекло с улицы. В это мгновение он был похож на кинозвезду: высокий, смуглый, красивый и таинственный. А вот не похож он был на семнадцатилетнего подростка, друга ее брата еще с тех времен, когда оба ходили в коротких штанишках.

– О господи, – прошептала Эйлин, когда Сонни скрылся на улице. Она повторила это снова, еще раз, уже в прихожей, затем добавила: – Господи Иисусе, – после чего закрыла дверь и заперла замок.

 

Глава 5

 

Келли в который раз постучала по нижней обвязке оконного переплета круглым молотком, пытаясь взломать засохшую краску, наглухо запечатавшую окно. Отчаявшись, она положила молоток на пол, уперлась обеими руками в раму рядом с запором и надавила что есть силы. Окно не поддалось. Выругавшись в сердцах, Келли плюхнулась на деревянный стул и обдумала варианты дальнейших действий. Оконные стекла дребезжали от ветра. Сильные порывы гнули и раскачивали деревья во дворе. Келли была дома у Луки Брази на Вест‑Шор‑роуд, на окраине Грейт‑Нек на Лонг‑Айленде. Это место ничем не напоминало тесную квартиру в нью‑йоркских трущобах, где она выросла, младший ребенок в семье, единственная девочка в окружении трех братьев; и тем не менее оно воскресило воспоминания о жизни в той квартире, когда ей приходилось обслуживать братьев и родителей, словно она была рождена рабыней, и все только потому, что она была девочкой. Все в той квартире было старым, убогим, благодаря жалкому отцу Келли, который мочился всюду, где валился с ног, оставляя зловоние, а мать была немногим лучше; они оба были под стать друг другу. В таком месте ни на что хорошее девочка рассчитывать не могла. И что она получала в награду за то, что готовила на всех завтрак, обед и ужин? Затрещину от матери и грубое слово от всех мужчин, кроме Шона, который был большим ребенком. Все решили, что навсегда избавились от Келли, когда она связалась с Лукой – после того как ее вышвырнули из дома, словно мусор, – однако на самом деле это она избавилась от них, от всех разом. Перед ней открылась жизнь, о которой прежде она не смела и мечтать. С ее внешностью запросто можно было попасть в кино. Все так говорили. Надо было только выбраться из вонючих трущоб, и тут ей мог помочь Лука, потому что не было никого круче Луки Брази, – и вот теперь она должна была родить от него ребенка, хотя сам он по‑прежнему этого не знал. Лука может добиться успеха в жизни, и она разделит с ним этот успех, вот только порой он просто бесил ее тем, что у него не было никакого честолюбия. Взять к примеру хотя бы этот дом, буквально разваливающийся прямо на глазах. Келли это просто бесило.

Этот сельский дом был по‑настоящему древним. Построен он был еще в середине прошлого столетия. Все до одного помещения были просторные, с высокими потолками и большими окнами, а стекла пошли волнами, словно расплавившись от времени. Всякий раз, бывая здесь, Келли забывала о том, что до города отсюда меньше получаса езды на машине. Казалось, это был совершенно другой мир, с подступающими со всех сторон лесами, грунтовыми дорогами и пустынной полоской берега, выходящего на залив Литтл‑Нек. Келли любила прогуливаться к океану, а возвращаясь назад, она бродила по дому, мысленно представляя себе, каким он мог бы стать, если бы приложить чуточку внимания и трудов. Ведущую к дому дорожку, засыпанную щебнем, можно вымостить плиткой. Вздувшуюся и облупившуюся краску можно счистить, и свежий слой, пожалуй, светло‑голубой краски превратит унылые наружные стены в нечто веселое и жизнерадостное. Изнутри дом также отчаянно нуждался в покраске, полы придется циклевать, – но если хорошенько поработать, из него можно будет сделать просто конфетку, и Келли подолгу стояла перед главным крыльцом, воображая, каким все могло бы быть.

Однако в настоящий момент ей хотелось лишь открыть окно и впустить внутрь свежий воздух. В подвале натужно ворчала и стонала древняя котельная на угле, производя тепло. Отопительные батареи шипели и булькали, и когда котельная только начинала работать, весь дом содрогался от усилий согреться. Келли никак не удавалось поддерживать желаемую температуру. В комнатах царил или удушливый зной, или леденящий холод, и сегодня утром это был удушливый зной – даже несмотря на то, что на улице было ветрено и сыро. Плотно запахнув ворот халата, Келли направилась на кухню, где нашла в раковине большой разделочный нож. Ей пришла в голову мысль попробовать разрезать слой краски, чтобы освободить окно.

У нее за спиной на лестнице появился Лука, спустившийся из спальни босиком, с обнаженным торсом, в одних полосатых пижамных брюках. Его волосы, черные и короткие, были примяты с правой стороны, где на них давила подушка. Кожа на щеке до самого виска была в заспанных складках.

– Какой у тебя смешной вид, Лука, – улыбнулась Келли.

Лука плюхнулся на табурет.

– Это еще что был за грохот, черт побери? – спросил он. – Я решил, кто‑то пытается выломать дверь.

– Это была я, – сказала Келли. – Хочешь, я приготовлю тебе завтрак?

Обхватив голову руками, Лука принялся растирать виски.

– Что там у нас есть? – спросил он, глядя на стол.

Келли открыла холодильник.

– Есть яйца и немного ветчины, – сказала она. – Могу пожарить яичницу.

Лука кивнул.

– Что это был за шум? – снова спросил он.

– Я пыталась открыть окно. В доме парилка. В такой жаре я не могла спать. Вот почему я встала.

– Кстати, а который сейчас час?

– Около десяти, – сказала Келли.

– Боже милосердный, – пробормотал Лука. – Терпеть не могу вставать раньше полудня.

– Я тебя понимаю, – согласилась Келли, – но здесь самая настоящая баня.

Лука смерил ее взглядом.

– Кофе мне сваришь? – наконец спросил он.

– Да, конечно, дорогой. – Открыв шкафчик над раковиной, Келли достала пакетик с кофе.

– А почему ты просто не открыла окно в спальне? – спросил Лука. – Оно открывается запросто.

– Потому что тогда мы оказались бы прямо на сквозняке. Я подумала, что если открыть окно здесь, это поможет проветрить весь дом.

Лука оглянулся в соседнюю пустую комнату, где перед окном стоял деревянный табурет, а на полу рядом лежал молоток. Пройдя в комнату, он пару раз хлопнул пястью по оконной раме, повозился с ней немного, после чего она взлетела вверх до самого конца, и ворвавшийся холодный воздух дошел до кухни. Лука опустил окно, оставив щель в дюйм шириной. Когда он вернулся на кухню, Келли встретила его улыбкой.

– В чем дело?

– Да так, – сказала она. – Просто ты такой сильный, только и всего.

– Ага, – усмехнулся Лука.

В ярком свете, проникающем в окно кухни, рыжие волосы Келли горели огнем. Под халатом на ней ничего не было надето, и в вырезе махровой ткани, ниспадающей с плеч, виднелась ложбинка между грудями.

– А ты хорошенькая соблазнительная девчонка.

Просияв, Келли кокетливо улыбнулась, затем разбила на сковородку два яйца и взбила их куском ветчины, как любил Лука. Когда яичница была готова, она выложила ее на тарелку и поставила перед ним, вместе со стаканом свежего апельсинового сока.

– А ты ничего не будешь? – спросил Лука.

– Я не хочу есть, – сказала Келли.

Насыпав в турку кофе и налив воды, она зажгла газ и стала ждать, когда кофе сварится.

– Ты мало ешь, – заметил Лука. – Если ты и дальше будешь есть так мало, то станешь тощей.

– Лука, – начала Келли, – я тут подумала…

Повернувшись к нему лицом, она прислонилась спиной к плите.

– Угу, – пробормотал Лука, принимаясь за яичницу.

– Но ты просто послушай. – Выудив из кармана халата пачку «Честерфилд», Келли наклонилась к плите, прикуривая от зажженной конфорки. – Я вот подумала, – продолжала она, выпуская струйку дыма в окно. – Всем известно, что во всем городе круче тебя никого нет. Ты круче даже самого Марипозы, хотя он, конечно, очень большая фигура. По сути дела, он заправляет всем городом.

Лука оторвался от еды. Похоже, слова Келли его развеселили.

– Что ты смыслишь во всем этом? – спросил он. – Ты что, совала свой нос куда не следует?

– Я много чего знаю, – сказала Келли. – Я всегда слушаю, что говорят вокруг.

– Да, и что с того?

– Так вот, Лука, я просто хочу сказать, что ты должен стать хозяином. Кто круче тебя?

Кофе закипел. Келли поспешно сняла турку с плиты, убрала газ, затем снова поставила турку на конфорку вариться еще несколько минут.

– Я и так хозяин, – сказал Лука. – Я делаю все так, как считаю нужным.

– Да, – согласилась Келли. Подойдя к Луке сзади, она принялась растирать ему плечи. – Конечно. Ты время от времени проворачиваешь какое‑нибудь дело, тебе принадлежит несколько игорных заведений… Ты щиплешь кусочек тут и кусочек там, когда у тебя возникает желание.

– Совершенно верно, – подтвердил Лука.

– Понимаешь, Лука, я как раз и хочу сказать, что тебе нужно расширить свое дело. Пожалуй, ты единственный итальянец в Нью‑Йорке, который все еще работает в одиночку. Все остальные твои соотечественники уже давно объединились. И по сравнению с тобой они зарабатывают целое состояние.

– И это тоже верно, – сказал Лука. Отодвинув тарелку, он накрыл рукой руку Келли, растирающую ему плечо. – Но только ты забываешь о том, куколка, что все эти ребята получают приказы. – Развернувшись на табурете, он обнял девушку за талию и поцеловал ее в живот. – Все эти ребята, – продолжал он, – даже этот придурок Марипоза, он тоже получает приказы. Если его дружок Аль Капоне скажет ему насрать в свою шляпу, он безропотно так и сделает. И все остальные, они также должны выполнять то, что им говорят. А вот я, – сказал он, отстраняя Келли от себя на расстояние вытянутой руки, – я делаю то, черт возьми, что пожелаю сам. И никто – ни Джузеппе Марипоза, ни Аль Капоне, никто из живущих на свете – не будет указывать мне, что делать.

– Да, – согласилась Келли, проводя пальцем по его волосам. – Но ты остаешься в стороне от по‑настоящему больших денег, малыш. Ты отрезан от крутых бабок.

– И что с того? – спросил Лука. – Разве я не забочусь о тебе? Разве я не покупаю тебе красивые наряды и дорогие украшения, не плачу за твою квартиру, не даю тебе денег на карманные расходы? – Не дожидаясь ответа, он снова принялся за яичницу.

– А, ты просто великолепен, – сказала Келли, целуя его в плечо. – Ты это знаешь. Ты знаешь, что я тебя люблю, малыш.

– Я говорил тебе не называть меня малышом, – недовольно произнес Лука. – Ты же знаешь, мне это не нравится. – Отложив вилку, он усмехнулся. – Представляешь, кто‑нибудь из моих ребят услышит, как ты называешь меня так?

– Ну конечно, – смутилась Келли. – Я начисто забыла, Лука.

Налив себе кофе в чашку, она уселась за стол напротив Луки, наблюдая за тем, как он ест. Потом взяла с холодильника пластмассовую пепельницу, загасила в ней окурок и, забрав с собой на стол, поставила рядом с чашкой. Через минуту Келли снова встала, включила конфорку, чтобы прикурить новую сигарету, после чего опять села за стол.

– Лука, – сказала она, – помнишь, мы говорили о том, чтобы купить сюда кое‑что из мебели? Честное слово, дорогой, спальня – пожалуй, единственная комната, которая более или менее обставлена. По сути дела, во всем доме есть только одна эта замечательная огромная кровать.

Доев яичницу, Лука посмотрел на Келли, но ничего не сказал.

– Мы могли бы очень мило обставить дом, – продолжала та мягко, но тем не менее настойчиво. – В каталоге «Сирса»[25]я видела замечательную гостиную. Нам бы такая подошла идеально. И, знаешь, – добавила она, махнув в сторону двери, – можно повесить на окна занавески…

– Мне это место нравится таким, какое оно есть, – остановил ее Лука. – Я тебе это уже говорил. – Достав из пачки Келли сигарету, он зажег ее деревянной спичкой, которой чиркнул о стену кухни. – Не начинай заново. Сделай хоть какую‑нибудь передышку, Келли. Не успели мы толком проснуться, а ты уже начинаешь сначала.

– Ничего я не начинаю, – возразила Келли. Услышав в собственном голосе жалобные нотки, она разозлилась. – Ничего я не начинаю, – повторила она, уже громче. – Я только хочу тебе втолковать, Лука, что все меняется. Не бывает ничего постоянного.

– Неужели? – усмехнулся Лука, стряхивая пепел с сигареты. – К чему ты клонишь, куколка?

Встав, Келли отошла от стола и прислонилась к плите.

– Лука, ты не хочешь здесь ничего делать, – сказала она, – потому что живешь в основном у своей матери. Там ты ночуешь гораздо чаще, чем здесь. И ешь там постоянно. По сути дела, ты по‑прежнему продолжаешь жить с нею.

– А тебе до этого какое дело, Келли? – Лука потер себе переносицу. – Какое тебе дело до того, где я ночую и ем?

– Ну, так не может продолжаться и дальше.

– Это еще почему? – спросил Лука. – Почему так не может продолжаться и дальше?

Почувствовав, как у нее наворачиваются слезы, Келли повернулась к Луке спиной и отошла к окну, уставившись на дорожку, ведущую к дому от шоссе, обсаженного деревьями.

– Во всем доме есть только одна огромная кровать, – с горечью повторила она, глядя в окно.

Казалось, она разговаривает сама с собой. У нее за спиной послышалось, как Лука отодвигает табурет от стола.

– Временами мне кажется, что этот дом нужен тебе только как нора, где можно укрыться и отлежаться, а также потрахаться со своими шлюхами. Разве это не так, Лука?

– Ты сама все сказала. – Лука пододвинул пепельницу через стол. – Я отправляюсь обратно в постель. Надеюсь, когда я проснусь, настроение у тебя станет получше.

– Настроение у меня и так отличное, – возразила Келли. Пройдя следом за Лукой, она проводила взглядом, как он поднимается по лестнице, и окликнула его снизу: – Кстати, а сколько у тебя шлюх? Мне просто любопытно, Лука. Просто любопытно, только и всего.

Лука не отвечал. Келли услышала, как под весом его тела заскрипел и заворчал матрац. В подвале застонала котельная, оживая, и вскоре в батареях забулькало и зашипело. Поднявшись наверх, Келли остановилась в дверях спальни. Лука лежал на спине на кровати, подложив руки под голову. На туалетном столике стоял стакан с водой, рядом с черным телефоном: трубка, висящая над наборным диском на основании. Лука смотрел на улицу, где ветер трепал деревья и со свистом рвался в окно.

– Келли, не начинай все сначала, – сказал Лука. – Клянусь богом, еще слишком рано.

– Ничего я не начинаю, – упрямо произнесла Келли. Она скользнула взглядом по Луке, по его длинным мускулистым рукам, белым на фоне темного дерева изголовья кровати, по его ногам, укрытым простыней в противоположном конце матраца, упирающимся в другую спинку. – Я просто хочу знать, Лука, только и всего. Скольких еще шлюх ты приводишь сюда?

– Келли… – Лука закрыл глаза, словно желая на мгновение спрятаться. Открыв их, он сказал: – Ты же знаешь, кукольное личико, что ты единственная, кого я сюда привожу. Ты прекрасно это знаешь.

– Все это так мило, – пробормотала Келли, сжимая ворот халата обеими руками. Она вцепилась в махровую ткань, словно стремясь удержаться за нее. – В таком случае, где же ты сношаешь остальных своих шлюх, а? В каком‑нибудь дешевом борделе?

Рассмеявшись, Лука надавил пястями на глаза.

– Мне нравится заведение мадам Кристалл на Риверсайд‑драйв, – сказал он. – Знаешь его?

– Откуда мне его знать? – выкрикнула Келли. – Что ты хочешь этим сказать?

Лука похлопал по кровати рядом с собой.

– Иди ко мне.

– Зачем?

– Я сказал, иди ко мне.

Келли оглянулась на лестницу и в окно внизу, за которым была видна дорожка, пустынное шоссе и деревья за ним.

– Не вынуждай меня повторять еще раз, – сказал Лука.

Вздохнув, Келли сказала:

– Ради всего святого, Лука…

Забравшись на кровать, она уселась рядом, по‑прежнему сжимая воротник халата.

– Я задам этот вопрос еще один раз, и мне нужен ответ, – сказал Лука. – Кто этот студент, о котором ты говорила у Джука?

– О, только не это, – отмахнулась Келли. – Я же тебе все объяснила. Так, никто. Просто парень.

Схватив Келли за волосы, Лука поднял ее вверх, словно марионетку, и развернул лицом к себе.

– Я тебя хорошо знаю, – сказал он, – и я чувствую, что это не все. И сейчас ты мне расскажешь правду.

– Лука, – сказала Келли, ухватившись за его руку и вставая. – Ты мой парень, Лука. Клянусь. Ты единственный.

Лука лишь еще крепче схватил ее за волосы и замахнулся второй рукой.

– Не надо, Лука! – взвизгнула Келли. – Пожалуйста! Я залетела, Лука. Я залетела, и это твой ребенок!

– Что? – спросил Лука, привлекая ее к себе.

– Я беременна, – прошептала Келли, наконец давая волю слезам, которые столько сдерживала. – Это твой ребенок, Лука.

Отпустив ее, Лука сбросил ноги с кровати и уселся неподвижно, уставившись на стену. Наконец он кивнул.

– Лука, – тихо произнесла Келли. Она прикоснулась ему к спине, и он резко отдернулся от нее. – Лука, – повторила она.

Сходив к шкафу, Брази вернулся, листая черную записную книжку. Найдя то, что искал, он присел на край кровати напротив Келли и сказал, указывая на телефон:

– Снимай трубку и звони вот по этому номеру.

– Зачем, Лука? Зачем я должна кому‑то звонить?

– Ты избавишься от ребенка, – сказал Лука, положив записную книжку на кровать перед Келли. Он не сводил с нее глаз, ожидая, как она будет себя вести.

Келли отпрянула от записной книжки.

– Нет, – пробормотала она. – Я не могу, Лука. Мы оба отправимся в ад. Я не могу!

– Глупая девка, – усмехнулся Лука, – нам обоим все равно прямая дорога в ад. – Взяв со столика телефон, он бросил его на кровать рядом с Келли. Трубка слетела с рычажка, и Лука повесил ее обратно. Взяв телефон, он протянул его Келли. – Набирай номер.

Келли молча покачала головой, и Лука швырнул телефон ей в лицо.

Келли вскрикнула, не столько от боли, сколько от страха.

– Я ни за что на это не пойду! – заорала она, отодвигаясь вглубь кровати.

Лука поставил телефон назад на столик.

– Ты избавишься от ребенка, – невозмутимым тоном промолвил он.

– Нет! – взвизгнула Келли.

Поднявшись на колени, она бросилась на него.

– Вот как?

Запрыгнув на кровать, Лука ногой столкнул Келли на пол.

Забившись в угол, та крикнула:

– Я не избавлюсь от ребенка, Лука! Пошел ты к такой‑то матери! Я ни за что на это не пойду!

Лука подхватил Келли, одной рукой под ноги, другой под плечи, не обращая внимания на то, что она отчаянно колотила его кулаками в грудь и по лицу; отнес ее к лестнице и швырнул вниз.

Скатившись до конца пролета, Келли извергла поток ругательств. Она ничего себе не разбила, лишь ударилась головой о балясину и разодрала оба колена, но ничего серьезного не произошло.

– Ты жалкий итальянский ублюдок, Лука! – крикнула Келли, лежа внизу лестницы.

Лука молча кивнул. Его лицо стало таким мрачным, что он казался совершенно другим человеком. В подвале снова взревела котельная, и весь дом содрогнулся.

– Ты хочешь знать об этом студенте? – крикнула Келли. Ее халат раскрылся, она поднялась на ноги, плотно запахнула полы и завязала пояс аккуратным узлом. – Это Том Хаген. Ты знаешь, кто он?

Лука молча смотрел на нее и ждал.

– Он сын Вито Корлеоне, – продолжала Келли, – и я отдалась ему, хотя и знала, что ношу твоего ребенка. Что ты скажешь на это, Лука?

Лука только кивнул.

– И что ты теперь сделаешь? – спросила Келли, делая шаг навстречу ему. – Ты ведь знаешь, кто такие Корлеоне, не так ли, Лука? Все вы, громилы‑макаронники, знаете друг друга, верно? Так что же ты теперь будешь делать? Ты убьешь меня, пока я ношу в себе твоего ребенка? После чего убьешь малыша Вито Корлеоне? Ты пойдешь войной на всю семью?

– Он не сын Вито, – спокойно произнес Лука, – но я действительно его убью. – Он начал было спускаться по лестнице, но остановился. – Откуда ты вообще знаешь о Вито Корлеоне и его семье? – В его голосе прозвучало одно только любопытство, словно вся ярость внезапно испарилась.

Келли поднялась еще на одну ступеньку. Ее руки сжались в кулаки.

– Хукс все мне рассказал о семье Корлеоне, – сказала она, делая еще один шаг вверх. – И я сама тоже навела кое‑какие справки.

У нее на щеке выступила кровь, и Келли ее смахнула. Она не знала, откуда кровь.

– Вот, значит, как? – сказал Лука, и внезапно его голос наполнился весельем. – Ты навела справки?

– Совершенно верно, Лука, – подтвердила Келли. – Я все разузнала о семье Корлеоне. И знаешь, что я выяснила? Она не настолько сильна, чтобы ты не мог ее завалить, Лука. Кто круче тебя? Ты мог бы запросто прибрать к рукам владения Корлеоне и зашибать миллионы.

– Возможно, этим все и кончится, – сказал Лука, – поскольку теперь ты вынуждаешь меня пришить одного из ребят Вито.

– А что насчет меня? – спросила Келли, и ее голос несколько смягчился, словно проникнутый страхом. – Меня ты тоже убьешь?

– Не‑ет, – сказал Лука. – Тебя я не убью. – Он начал спускаться вниз, медленно и грузно, словно увлекаемый весом собственного тела. – Но я устрою тебе такую взбучку, какую ты не забудешь до конца дней своих.

– Давай, валяй! – выкрикнула ему в лицо Келли. – Какое мне до этого дело? Какое мне дело до чего бы то ни было?

Вскинув подбородок, она поднялась еще на одну ступеньку и стала ждать Луку, глядя ему в глаза.

 

Приподняв простыню, Эйлин заглянула под нее.

– Господи, Сонни, – пробормотала она, – да на этой штуковине нужно возвести храм!

Сонни поиграл с ее волосами, ниспадающими на обнаженные плечи. Ему нравилось ощущать пальцами их шелковистую нежность. В этот бурный осенний день они с Эйлин лежали в кровати. Лучи вечернего солнца проникали в щели решетчатых ставней окна, расположенного прямо над изголовьем, окрашивая спальню в алый цвет. Кейтлин была у бабушки, которая забирала ее по средам на весь день до самого ужина. Эйлин закрыла булочную на час раньше обычного.

– В школе ребята называли меня «Жезлом».

– Жезлом? Вот как?

– Ага, – подтвердил Сонни. – Знаешь, в раздевалке после урока физкультуры мы…

– Можешь не продолжать, я все поняла, – перебила его Эйлин. – Картина ясна.

Обхватив за талию, Сонни привлек ее к себе. Уткнувшись носом в ее волосы, он поцеловал ее в макушку.

Эйлин положила голову ему на грудь. Помолчав немного, она продолжила с того места, на котором остановилась.

– Честное слово, Сонни, надо его сфотографировать. Когда я расскажу о нем своим подругам, они сочтут меня самой последней лгуньей во всем Нью‑Йорке.

– Прекрати, – остановил ее Сонни. – Мы оба прекрасно понимаем, что никому ты ничего не расскажешь.

– Верно, – согласилась Эйлин. – Но мне бы очень хотелось, – мечтательно добавила она.

Сонни смахнул волосы с ее лица, чтобы видеть ее глаза.

– Неправда, – сказал он. – Ты обожаешь тайны.

Задумавшись над его словами, Эйлин сказала:

– Опять в самую точку. Пожалуй, я никому не признаюсь в том, что трахаюсь с лучшим другом своего младшего брата.

– Тебя так волнует твоя репутация? – спросил Сонни.

Устроившись поудобнее, Эйлин повернула голову так, чтобы щека прижалась к груди Сонни, а волна вьющихся волос рассыпалась от одной груди до другой крылом птицы. На туалетном столике лежала перевернутая лицом вниз фотография Джимми и Кейтлин. Эйлин всегда перевертывала ее, когда бывала с Сонни, – но это все равно не помогало. На обратной стороне черного картона было запечатлено мгновение, когда Джимми Гибсон подбросил свою дочь в воздух. Его руки вытянуты вверх, он поднял взгляд на радостное личико Кейтлин и ждет, когда она вернется в его объятия.

– Да, наверное, меня действительно волнует моя репутация, – призналась Эйлин. – Мало того, что тебе всего семнадцать, но ты к тому же еще и итальяшка.

– По‑моему, ты ничего не имеешь против этого.

– Не имею, – подтвердила Эйлин, – однако далеко не все мои родственники такие же непредвзятые.

– Почему некоторые из вас, ирландцев, так ненавидят итальянцев?

– Вы, итальянцы, по‑моему, тоже не очень‑то жалуете ирландцев, разве не так?

– Тут дело другое, – возразил Сонни. Обняв Эйлин за талию, он привлек ее к себе. – Мы с вами враждуем, но при том не считаем вас никчемным сбродом. А кое‑кто из ирландцев ведет себя так, будто итальянцы – просто грязь.

– О, – спросила Эйлин, – теперь мы начинаем говорить серьезно?

– Есть немного, – согласился Сонни.

Эйлин задумалась. Дверь в спальню была закрыта и заперта на замок, и на ней на верхнем крючке висели пиджак и шляпа Сонни. На нижнем крючке висела рабочая одежда самой Эйлин. Та уставилась на простенькие блузку и юбку, и дальше, сквозь закрытую дверь на расположенную за ней кухню, и на стены здания из красного кирпича, откуда доносились глухие хлопки тупого предмета, ударяющего по чему‑то мягкому, – это ее соседка миссис Фаллон выбивала ковер или матрац.

– Наверное, – наконец заговорила Эйлин, – для многих ирландцев вы не являетесь белыми, ведь так? К вам относятся как к цветным, как будто вы принадлежите к другой расе.

– Ты тоже так считаешь? – спросил Сонни. – Ты считаешь, что мы с тобой принадлежим к разным расам?

– Какое мне до всего этого дело? – сказала Эйлин. – Я сплю с тобой, разве не так? – Приподняв простыню, она снова заглянула под нее. – Но ты настоящий гигант, Сонни! Господи!

Опрокинув Эйлин на спину, Сонни навис над нею. Ему нравилось смотреть на белизну ее кожи, нежной и мягкой, с маленькой красноватой родинкой на бедре, которую, кроме него, не видел никто.

– О чем ты думаешь, Сонни Корлеоне? – Снова заглянув под простыню, Эйлин добавила: – Можешь не отвечать. Я вижу, о чем ты думаешь.

Смахнув волосы с ее лица, Сонни поцеловал ее в губы.

– Нельзя, – остановила его Эйлин.

– Почему?

– Потому что это будет уже третий раз за сегодняшний вечер! – Эйлин положила ладони ему на грудь, останавливая его. – Я старая женщина, Сонни. Я так не могу.

– О, не надо, – сказал Сонни. Снова поцеловав ее, он уткнулся носом в ложбинку между грудями.

– Я не могу! – взмолилась Эйлин. – Остановись! Я и так в течение нескольких дней буду ходить как обалдевшая. Это будет заметно! – Поскольку Сонни и не думал останавливаться, она вздохнула, поцеловала его один раз, мимолетно в щеку, и ловко выскользнула из‑под него. – К тому же уже слишком поздно. – Встав с кровати, Эйлин нашла в ящике комода комбинацию и накинула ее на плечи. – Сюда может заглянуть Корк, – добавила она, жестом показывая, чтобы Сонни тоже встал с кровати.

– Корк так рано никогда не заходит к тебе. – Взбив у себя под головой подушку, Сонни сложил руки на груди.

– Но он может зайти, – настаивала Эйлин, – и тогда у нас обоих будут большие неприятности.

– Ты думаешь, Корк ничего не подозревает?

– Разумеется, он ничего не подозревает! – воскликнула Эйлин. – Ты сошел с ума, Сонни? Бобби Коркоран ирландец, а я его святая сестра. Он уверен в том, что я совершенно не занимаюсь сексом. – Она пнула матрац. – Вставай и одевайся! Мне нужно принять душ и в шесть забрать Кейтлин. – Взглянула на часы, лежащие на комоде. – Матерь божья, уже половина шестого!

– А, ерунда, – небрежно бросил Сонни. Он встал, нашел свою одежду, сваленную грудой на полу рядом с кроватью, и начал одеваться. – Плохо, что ты такая старая женщина. – Застегнув ширинку, надел рубашку. – А то у меня могли бы возникнуть в отношении тебя серьезные намерения.

Эйлин сняла с крючка на двери пиджак и шляпу Сонни. Перебросив пиджак через руку, она протянула ему шляпу.

– У нас с тобой флирт, – сказала она, наблюдая за тем, как Сонни застегивает пуговицы на рубашке и затягивает ремень на брюках. – Корк ни о чем не знает, как, впрочем, не знает никто. Я старше тебя на десять лет, – добавила она, – и от этого никуда не деться.

Забрав у нее пиджак, Сонни надел его, а Эйлин тем временем натянула шляпу на его кудри.

– В воскресенье я ужинаю с одной хорошенькой девушкой, – сказал он. – Ей шестнадцать, и она итальянка.

– Просто замечательно, – сказала Эйлин, отступая от него на шаг. – Как ее зовут?

– Сандра. – Сонни положил руку на ручку двери, не отрывая взгляда от Эйлин.

– Что ж, не изувечь ее, Сонни Корлеоне. – Подбоченившись, Эйлин строго оглядела его. – Шестнадцать лет – это еще слишком мало для того, чем мы с тобой занимаемся.

– А чем мы с тобой занимаемся? – усмехнулся Сонни.

– Ты сам прекрасно знаешь, чем мы с тобой занимаемся, – отрезала Эйлин. Вытолкав его из спальни на кухню, она прошла следом за ним к входной двери. – Мы просто приятно проводим время вместе, – сказала она, приподнимаясь на цыпочки и чмокая его в губы. – Просто приятно проводим время вместе и барахтаемся на сеновале, – добавила она, открывая дверь.

Сонни выглянул в коридор, убеждаясь в том, что они одни.

– До следующей среды?

– Разумеется, – сказала Эйлин. Подмигнув, она закрыла дверь и осталась стоять, держась обеими руками за ручку, слушая, как Сонни сбегает по лестнице. – Господи, – спохватилась она, вспомнив про время.

Поспешив в ванную, Эйлин встала под душ, пока еще не отключили воду.

 

Глава 6

 

Томазино Чинквемани почесал одной рукой ребра, а другой сгреб стаканчик виски. Было уже поздно, больше трех часов пополуночи, и Томазино сидел в отдельной кабинке напротив Джузеппе Марипозы, Эмилио Барзини и Тони Розато. Этторе, младший брат Эмилио, и Кармине, младший брат Тони, юноши лет двадцати, втиснулись рядом с Томазино. Фрэнки Пентанджели, мужчина сорока с небольшим лет, сидел верхом на стуле, положив руки на спинку. Они находились в «Ше Голливуд», одном из клубов Филиппа Таттальи на среднем Манхэттене. Заведение было огромным, просторная танцевальная площадка была окружена пальмами и папоротниками в кадках. Кабинки тянулись вдоль одной стены перпендикулярно сцене, на которой вполголоса переговаривались музыканты, собирающие свои инструменты. На певице с завитыми щипцами светло‑серебристыми волосами и темными глазами с поволокой было красное блестящее платье с вырезом, ныряющим до самого пупка. Джузеппе рассказывал анекдоты, время от времени умолкая и устремляя взгляд на девушку, которой, судя по виду, не было еще и двадцати.

Марипоза был одет, как всегда, щегольски: розовая сорочка с белым воротником и золотая булавка вместо галстука. Его белоснежные волосы, уложенные на прямой пробор, резко контрастировали с черными пиджаком и жилетом. Стройный, он в свои шестьдесят с небольшим выглядел значительно моложе. Томазино, пятидесятичетырехлетний косматый верзила, был похож на выряженную в костюм обезьяну. Рядом с ним Этторе и Кармине казались тощими юнцами.

Фрэнки Пентанджели склонился к столу. Лысеющий, круглолицый, с косматыми бровями и усами, полностью закрывающими верхнюю губу, он обладал голосом, напоминающим хруст щебня.

– Эй, Томазино, – сказал он, открывая рот и указывая на один из гнилых зубов, – кажется, у меня там дупло.

Все сидящие за столом разразились хохотом.

– Хочешь, чтобы я тебе его вылечил? – спросил Томазино. – Только скажи, когда.

– Нет уж, спасибо, – ответил Фрэнки. – У меня есть свой хороший зубной врач.

Взяв стакан, Джузеппе указал на певичку.

– Как вы думаете, пригласить мне ее сейчас к себе на ночь? – спросил он, обращаясь ко всем.

Выкрутившись на стуле, Фрэнки посмотрел на девушку.

– Кажется, мне понадобится массаж, – продолжал Джузеппе, растирая плечо. – Что‑то у меня ноет вот здесь, – добавил он, снова вызывая смех.

– Ее дружку это не понравится, – сказал Эмилио.

Одной рукой он поиграл со стаканчиком бурбона, который нянчил уже больше часа, а другой потянул воротник сорочки и поправил черный галстук‑бабочку. Это был привлекательный мужчина с черными волосами, зачесанными со лба назад и уложенными в высокий валик.

– Который из них ее дружок? – спросил Джузеппе.

– Коротышка, – ответил Кармине Розато. – Тот, что с кларнетом.

– Фу… – Посмотрев на кларнетиста, Марипоза вдруг резко обернулся к Эмилио. – Ну, что будем делать с этим Корлеоне? – спросил он.

– Я отправил пару ребят переговорить с Клеменцей и… – начал Эмилио.

– И у нас все равно умыкнули еще одну партию виски. – Марипоза схватил свой стаканчик с таким видом, будто собрался в кого‑нибудь им запустить.

– Корлеоне клянется, что не имеет к этому никакого отношения, – сказал Эмилио. Он отпил глоток бурбона, глядя поверх стакана на Марипозу.

– Это или Клеменца, или сам Вито, – сказал Джузеппе. – Один из них. Кто еще это может быть?

– Послушай, Джо, – сказал Фрэнки, – разве ты не слышал, что говорит наш paisan’, который хочет стать мэром? Преступность в городе резко взлетела вверх.

Его слова вызвали смех Томазино.

Марипоза оглянулся на него, потом снова повернулся к Фрэнки. Он улыбнулся, затем рассмеялся.

– Фьорелло Лагуардия,[26] – сказал он, – эта жирная неаполитанская свинья, пусть целует мою сицилийскую задницу. – Он отодвинул виски. – Как только я разберусь с Лаконти, я займусь этим сладкоречивым мерзавцем Корлеоне. – Помолчав, он обвел взглядом сидящих за столом. – Я позабочусь о Корлеоне и Клеменце сейчас, пока они еще не стали настолько большими, чтобы причинять мне серьезные неприятности. – Марипоза часто заморгал, что случалось с ним, когда он нервничал или злился. – Они скупают полицейских и судей, словно на рождественской распродаже. Похоже, они высоко метят. – Он покачал головой. – Но их планам не суждено будет сбыться.

Этторе Барзини вопросительно взглянул на сидящего напротив старшего брата. Эмилио кивнул, едва заметно, как это делают только близкие люди.

– Джо, быть может, это нас грабит Тессио, – предположил Этторе.

– Я займусь Тессио, – сказал Марипоза.

Сидящий рядом с Эмилио Тони Розато кашлянул. Он молчал почти весь вечер, и сейчас все повернулись к нему. Это был громила атлетического телосложения с короткими черными волосами и голубыми глазами.

– Прошу прощения, дон Марипоза, – сказал Тони, – но я никак не могу понять, почему мы не заставим этого шпанюка Брази выложить все, что ему известно?

Фрэнки Пентанджели презрительно фыркнул, а Марипоза поспешно ответил:

– У меня нет желания связываться с Лукой Брази. Я слышал, как он получал пулю и преспокойно уходил прочь. – Допив виски, он почувствовал, что веки у него снова начинают дрожать. – Я не хочу иметь с ним никаких дел.

Говоря это, Джузеппе повысил голос, привлекая внимание музыкантов. Те умолкли и обернулись на него, затем, спохватившись, переглянулись между собой и продолжили свой разговор.

Расстегнув воротник сорочки, Томазино ослабил узел галстука и почесал шею.

– Я знаю, где можно найти Луку Брази, – начал он. Остановившись, вдруг схватился рукой за грудь, словно сердце причинило ему боль. – Agita, – объяснил Томазино остальным, следившим за ним. – Я знаю кое‑кого из тех, кто работал на него, – продолжал он. – Если хотите, я с ним переговорю.

Марипоза молча посмотрел на него, затем повернулся к Эмилио и Тони.

– Корлеоне и Клеменца – и Дженко Аббондандо. Я разберусь с ними сейчас, пока сделать это еще достаточно просто. Существенную часть своих доходов они получают не от торговли «бухлом» – и после отмены «сухого закона» это создаст серьезные проблемы. – Он снова покачал головой, показывая, что так быть не должно. – Я хочу прибрать к рукам все их дела, в том числе торговлю оливковым маслом Вито. Как только закончится эта дрянь с Лаконти, настанет их черед. – Он повернулся к Фрэнки Пентанджели: – Ты знаешь Вито. Ты ведь начинал у него, разве не так?

Закрыв глаза, Фрэнки чуть повернул голову вбок, уклончиво признавая знакомство с Вито.

– Да, я знаю его, – подтвердил он.

– И что, у тебя с этим какие‑то проблемы?

– Вито – самоуверенный ублюдок. Он смотрит на всех нас свысока, как будто уверен в том, что лучше нас. Этот глупый сукин сын считает себя кем‑то вроде итальянского Вандербилта.[27] – Фрэнки помешал пальцем виски в стакане. – Мне он никак не помог.

– Отлично! – Марипоза хлопнул руками по столу, закрывая тему. Он повернулся к Томазино: – Навести этого мерзавца Луку Брази, – сказал он, – но захвати с собой парочку ребят. Мне не нравится то, что я слышал об этом bastardo.

Оттянув воротник сорочки, Томазино засунул руку, чтобы поправить бретельку майки.

– Я позабочусь об этом, – сказал он.

Джузеппе указал на Кармине и Этторе.

– Видите? Вам есть чему поучиться, мальчики. – Он снова наполнил свой стакан канадским виски. – Эмилио, сделай мне одно одолжение. Потолкуй немного с этим маленьким кларнетистом. – Он указал на сцену. – А ты, Кармине, приведи сюда эту шлюху. Ну а вы, ребята, найдите себе, чем заняться, – добавил он, обращаясь к остальным.

Пока все расходились, Джузеппе потягивал виски, наблюдая за тем, как кларнетист скрылся за дверью вместе с Эмилио. Кармине что‑то сказал певичке в красном блестящем платье, и та обернулась, ища взглядом своего ухажера, но не находя его. Кармине сказал ей еще несколько слов. Девушка повернулась к столику, и Джузеппе приветственно поднял стакан и улыбнулся. Кармине положил ей руку на спину и повел через зал.

 

Донни О’Рурк ждал под зеленой аркой заведения Пэдди, когда внезапный ливень выплеснулся на тротуар, пуская ручеек дождевой воды, который побежал вдоль бордюрного камня, срываясь водопадом в сточную канаву, быстро забившуюся обрывками газет и прочим мусором. Сняв котелок, Донни стряхнул с него капли дождя. На противоположной стороне улицы в дверях дома болтали две пожилых женщины с бумажными сумками с продуктами, а позади вверх и вниз по лестнице бегал ребенок. Одна из женщин быстро оглянулась на него и тотчас же опять отвернулась. Солнце, сиявшее всего несколько минут назад, снова собиралось торжественно возвратиться, как только грозовые тучи пронесутся прочь. Увидев своего младшего брата, который появился из‑за угла под черным зонтиком и рысцой устремился к нему, Донни подбоченился и недовольно посмотрел на него.

– Да ты опоздаешь на собственные похороны, – проворчал он, когда брат нырнул под арку, укрываясь от дождя.

Уилли О’Рурк закрыл зонт и стряхнул с него воду. Он был на целый дюйм ниже ростом своего брата, тощий и хрупкий, в то время как Донни был плотным и крепким. В детстве Уилли много болел, и только сейчас, к тридцати годам, его здоровье относительно улучшилось, хотя он по‑прежнему подхватывал любую заразу, какая только появлялась в воздухе. Донни был на семь лет старше его, не столько брат, сколько отец – и ему, и их самому младшему брату Шону, которому сейчас было лишь чуть больше двадцати. Родители, беспробудные пьяницы, превращали жизнь своих детей в один сплошной кошмар до тех пор, пока Донни, когда ему исполнилось пятнадцать, не положил конец постоянным побоям и издевательствам, устроив своему отцу такую взбучку, что тот на целых две недели загремел на больничную койку. После этого вопрос о том, кто в доме главный, больше уже не вставал. Ни Шон, ни Келли, младший ребенок в семье, больше уже не ложились спать голодными и с синяками, что для Донни и Уилли было обычным делом.

– Мне пришлось вернуться за зонтиком, ведь так? – обиженно ответил Уилли. – Ты же сам знаешь, как легко я могу простудиться. – Закрыв зонтик, он повесил его на руку.

У них за спиной появился Шон, вышедший из заведения Пэдди с широкой улыбкой на лице. Этот парень улыбался всегда. Из троих братьев он единственный обладал привлекательной внешностью, унаследованной от матери.

– Тебе лучше зайти внутрь, – сказал Шон, обращаясь к Донни. – Рик Доннелли и Корр Гибсон собираются вцепиться друг другу в горло из‑за чего‑то такого, что произошло двадцать лет назад. Господи, – добавил он, – если ты сейчас же не вмешаешься, там начнется стрельба.

– Уже идем, – сказал Донни. – А ты угости всех по кругу.

– Конечно, – согласился Шон, – именно это и нужно всем – еще по кружке пива. – Он скрылся в баре.

Братья О’Рурк были завзятыми трезвенниками. Донни и Уилли капли в рот не брали, Шон изредка выпивал стаканчик, но и только. Однако Келли унаследовала тягу своих родителей к спиртному, и Донни с братьями так ничего и не смогли с этим сделать. Став к шестнадцати годам признанной красавицей, Келли перестала слушать кого бы то ни было.

– Говорить буду я, – сказал Донни.

– А разве когда‑нибудь бывало по‑другому?

– Ты со стволом?

– А то как же, – сказал Уилли, трогая револьвер, спрятанный под пиджаком. – Думаешь, понадобится оружие?

– Не‑ет, – сказал Донни. – Просто на всякий случай.

– Я по‑прежнему считаю, что ты спятил. Ты просто упорно добиваешься того, чтобы нас всех пристукнули, вот что я скажу.

– Мне нет никакого дела до того, что ты думаешь, – усмехнулся Донни.

Войдя к Пэдди, Донни первым делом опустил плотные зеленые шторы на окна и запер входную дверь. Уилли прошел к стойке. Рик Доннелли и Корр Гибсон смеялись и хлопали друг дружку по спине. Они чокнулись пивными кружками, расплескивая пену, и осушили их несколькими глотками, под дружный смех присутствующих. Их спор, каким бы ни была его причина, был благополучно улажен, к всеобщему облегчению, и в первую очередь радовался брат Рика Билли, сидевший за стойкой. Рик, лет сорока с небольшим, был на несколько лет старше Билли, однако они были так похожи друг на друга, что легко могли сойти за близнецов. Достав руку из‑за пазухи пиджака, Билли взял кружку и отхлебнул глоток пива. Пит Мюррей и Малыш Стиви Дуайер сидели за стойкой лицом к зеркалам и полкам, заставленным бутылками. Корр Гибсон, закончив спор с Риком Доннелли, присоединился к ним и подсел к Мюррею. Питу было под пятьдесят, и его считали стариком. Всю свою жизнь проработавший портовым грузчиком, он обладал здоровенными ручищами, похожими на орудийные стволы. По сравнению с ним сидевший рядом Малыш Стиви Дуайер казался мальчиком из церковного хора. Корр Гибсон, в щегольском костюме с короткими гетрами, с черной лакированной дубинкой, которую он держал за конец, словно трость, лучше всех играл роль ирландского гангстера.

– Ребята! – воскликнул Донни, проходя к стойке. Проходя мимо Билли Доннелли, он хлопнул его по плечу. Оказавшись у стойки, Донни повернулся к остальным и, молитвенно сложив руки, торжественно произнес: – Мы собрались сегодня…

Услышав ожидаемый взрыв хохота, он взял кружку пива.

– Отец О’Рурк, – сказал Корр Гибсон, постучав дубинкой по стойке. – Ты прочитаешь нам проповедь, святой отец?

– Никаких проповедей, – объявил Донни, отпивая маленький глоток пива. Все знали, что он не пьет, но все оценили этот товарищеский жест, проявившийся в том, что он взял кружку и сделал вид, будто пьет вместе со всеми. – Послушайте, ребята, – продолжал Донни, – я не просил вас тратить свое драгоценное время и навещать меня здесь, у Пэдди, потому что мне нужны от вас деньги, и вы должны это знать.

– В таком случае, что мы здесь делаем? – спросил Корр. – Только не говори, Донни, что ты сейчас борешься за пост городского олдермена.

– Нет, – усмехнулся Донни, – я не борюсь ни за какой пост, Корр, и разве не это самое главное, а?

Он обвел взглядом лица собравшихся. Все молчали, ожидая, что он скажет дальше. К шелесту вентиляторов над головой примешивался шум дождя на улице.

– Разве это не самое главное? – повторил Донни, смакуя эту фразу. – Я здесь, потому что мне надоело бороться, и я хочу посвятить всех вас, моих уважаемых коллег, в свои планы. Я уже говорил с Питом Мюрреем и братьями Доннелли, и я перебросился парой‑тройкой словечек с остальными. – Он обвел кружкой сидящих за стойкой. – Всем вам известно, что я думаю, – продолжал он, повышая голос. – Пришло время показать этим макаронникам, которые потихоньку прибирают к рукам наши дела, оставляя нам только ту грязную работу, которой не желают заниматься сами. Пришла пора показать подлым итальяшкам, что почем, и заставить убраться восвояси, в свои кварталы.

Все молчали, уставившись в кружки с пивом или на Донни.

– Послушайте, – продолжал Донни, начисто теряя мастерство оратора. – Мы позволили Луке Брази, Питу Клеменце и остальным макаронникам прийти в наш район и забрать игорный бизнес, девочек, «бухло» – всё. Они сделали это, разбив кое‑кому головы и отправив несколько человек в сырую землю, в том числе Терри О’Баньона и Диггера Маклина. А остальные это проглотили. Мы не хотели кровавой бойни и рассудили, что все равно сможем неплохо зарабатывать на жизнь, но я вам говорю, что итальяшки не удовлетворятся до тех пор, пока не приберут к своим рукам все дела в этом долбанном городе. И я вот что хочу вам сказать: для того чтобы сохранить свою долю, мы должны выйти из кустов и показать макаронникам, что мы готовы драться. – Донни остановился. Все молчали. – Мы с братьями собираемся разобраться с Лукой Брази и его ребятами, – снова заговорил он. – Мы уже знаем, как нам быть, – закончил он, ставя кружку с пивом на стойку.

Корр Гибсон дважды ударил дубинкой в пол, и когда все посмотрели на него, он указал на Донни.

– Дело не только в Брази и Клеменце, – сказал он, – и даже не в Вито Корлеоне. Это Марипоза, и братья Розато, и братья Барзини, и так до самого свиньи Аль Капоне в Чикаго. Этих итальяшек целая армия, Донни. Вот что самое страшное.

– Я вовсе не хочу сказать, что мы расправимся со всем их синдикатом, – ответил Донни. Откинувшись назад, он оперся локтями на полки с бутылками, словно готовясь к долгому обсуждению. – По крайней мере, не сейчас, поскольку у нас нет настоящей организации. Я только хочу сказать, что со своими братьями собираюсь разделаться с Лукой Брази. И в первую очередь меня интересуют его тотализатор. Мы хотим, чтобы его торговцы работали на нас, и мы заберем его ссудную кассу.

– Но вся проблема в том, – напомнил Пит Мюррей, отрывая взгляд от кружки, – что за Лукой Брази стоит Джузеппе Марипоза. Связываясь с Брази, ты свяжешься и с Марипозой. А если ты свяжешься с Марипозой, то, как верно заметил Корр, тебе придется иметь дело с Розато, Барзини, Чинквемани и всеми остальными.

– Но Марипоза вовсе не стоит за Брази! – крикнул Уилли, подаваясь вперед. – Вот в чем дело. За Брази вообще никого нет.

Донни даже не посмотрел на брата. Подождав, когда тот закончит, он продолжал так, словно Уилли не сказал ни слова:

– Насколько нам известно, Брази действует в одиночку. Его не поддерживает ни Марипоза, ни кто бы то ни был еще.

Он повернулся к Малышу Стиви, и все остальные также посмотрели на подростка, словно впервые заметив его присутствие.

– Одно время я тусовался с Сонни Корлеоне, и до меня доходили кое‑какие слухи. Из того, что я слышал, получается, что Лука – одиночка. У него за спиной никого нет. Больше того, насколько я слышал, Марипоза ничего не будет иметь против, если Брази уберут.

– Это еще почему? – спросил Пит Мюррей, уставившись в свою кружку.

– Подробностей я не знаю, – смущенно пробормотал Стиви.

– А послушайте, – первым нарушил наступившую тишину Рик Доннелли. – Мы с братом поддержим О’Рурков. Эти пожиратели оливок – трусы. Если проломить голову двум‑трем из них, остальные быстро смоются.

– Итальянцы не трусы, – возразил Стиви. – Это я вам точно говорю. Но я с вами. Стыд и позор, как мы позволяем этим макаронникам пинать нас. Я больше не собираюсь с этим мириться.

Билли Доннелли, сидевший откинувшись на спинку стула, скрестив руки на груди, словно в театре, наконец подал голос.

– Лука Брази и сам по себе грозный противник, – сказал он. – Этот тип – урод по жизни, и мы не будем первыми, кто попытается с ним разобраться.

– Давайте займемся Лукой Брази, – сказал Донни. – Послушайте, ребята, – продолжал он, – предлагаю сразу взять быка за рога, что на это скажете? Когда мы пойдем войной на Брази, скорее всего, всем нам станет жарко. Если мы будем держаться вместе, если мы продемонстрируем истинную ирландскую отвагу, мы надерем этих макаронников по полной и покажем им, что есть что. Ну, что скажете? Мне и моим братьям придется работать одним? Или же вы нас поддержите, ребята?

– Я с вами, – без колебаний заявил Малыш Стиви.

– Мы с тобой, – сказал за себя и за своего брата Рик Доннелли. Он говорил спокойно и четко, хотя и без особого воодушевления.

– Конечно, – подхватил Корр Гибсон. – Черт побери, я еще никогда не бежал от драки.

Пит Мюррей по‑прежнему сидел, уставившись в кружку с пивом, и остальные повернулись к нему и стали ждать. Видя, что молчание затягивается, Донни спросил:

– Ну а ты как, Пит? На чьей ты стороне?

Оторвав взгляд от своей кружки, Пит посмотрел сначала на Шона, затем на Уилли и наконец на Донни.

– А что насчет твоей сестры Келли, Донни О’Рурк? – спросил он. – Ты не говорил с ней о том, каково водить компанию с такими, как Лука Брази?

Единственным звуком в зале остался громкий стук дождя, хлынувшего с новой силой. Он нещадно хлестал по мостовой, врываясь каплями в раскрытую дверь.

– О какой еще сестре ты говоришь, Пит? – наконец нарушил молчание Донни. – В нашей семье нет никого с именем Келли.

– А, – сказал Пит. Задумавшись на мгновение, он приветственно поднял кружку. – Я лучше сгину, сражаясь бок о бок со своими ребятами, чем буду лизать задницу каким‑то долбанным итальяшкам. – Он поднял кружку выше, предлагая тост: – За то, чтобы вернуть себе наш собственный квартал.

Все остальные подняли кружки и выпили вместе с ним, включая Донни. После чего праздновать было уже нечего. Они продолжали пить, вполголоса разговаривая между собой.

 

Глава 7

 

Перевесившись через крышу, крытую рубероидом, Донни заглянул в узкий проход, отделявший дом Луки Брази от расположенного за ним маленького сарая. Крыша сарая была заставлена коробками и ящиками, и с десяток человек сновали туда и обратно через поднятые на цепи ворота, таская на плечах тяжелые ящики. Позади по Третьей авеню с грохотом прокатил поезд; визг покрышек, рев двигателей и металлический лязг тяжелых грузовиков отражались от стен домов как от тоннеля.

– Черт побери, – пробормотал Донни, обращаясь к приблизившемуся к нему сзади Уилли, – да у нас тут по соседству самое настоящее собрание.

Он толкнул Уилли от края крыши, чтобы его не увидели грузчики.

– Что здесь происходит? – спросил Уилли.

– А я почем знаю? – Донни подобрал гвоздодер, лежащий рядом с запертой дверью выхода на крышу, и закинул его на плечо. – Проклятие, где Шон?

– Стоит на стреме, – ответил Уилли.

– И что он высматривает? Господи Иисусе, Уилли, неужели мне нужно разъяснять вам каждый шаг? Сходи за Шоном.

– А не лучше ли сперва попробовать взломать замок?

Вставив гвоздодер между замком и косяком, Донни сорвал петли и распахнул дверь.

– Сходи за Шоном, – повторил он.

Донни проследил, как Уилли добежал до черных скоб лестницы, ведущей на крышу от пожарного выхода. Его не переставала удивлять и немного пугать хрупкость брата. Уилли вовсе не был слабым – по крайней мере, в том смысле, в каком это имело значение. Наоборот, тут из всех троих братьев он, возможно, как раз был самым крепким. И нельзя было сказать, что Уилли ничего не боялся. Возможно, он был даже более пугливым, чем Шон. Однако у него был самый настоящий ирландский характер, который воспламенялся с большим трудом, но, вспыхнув, мгновенно разгорался. Уилли не отступал ни перед кем и ни перед чем и смело бросался в бой. Сколько раз он возвращался из школы весь в синяках и делал все возможное, чтобы скрыть это, так как в противном случае Донни мог выбить все зубы тому, кто осмелился поднять руку на его брата. И вот сейчас Донни смотрел, как Уилли присел на корточки на краю крыши и заглядывает вниз, со страхом думая, что сильный порыв ветра может его опрокинуть.

Когда наконец над крышей показалась голова Шона, Донни поднял взгляд на цепочку высоких редких облаков, которые быстро темнели, затягивая небо, и сверился с наручными часами.

– Уже почти шесть, – сказал он братьям, присоединившимся к нему у двери на крышу.

– Он никогда не появляется здесь раньше семи, – сказал Шон. – По крайней мере, за все то время, что я за ним слежу.

– У нас уйма времени, – сказал Уилли.

– Господи, – пробормотал Шон, обхватывая себя за плечи и притоптывая на месте.

– Ты что, замерз? – спросил Уилли.

– Мне страшно, – ответил Шон. – Страшно до усрачки. А тебе?

Хмуро смерив его взглядом, Уилли посмотрел на Донни. Тот отвесил Шону затрещину.

– Ну когда ты повзрослеешь?

– Я уже взрослый, – ответил Шон, потирая затылок. – Просто мне страшно.

Он натянул на самый лоб черную вязаную шапочку и поднял воротник кожаной куртки на молнии, старой и потрепанной. На фоне черной кожи куртки и шапочки его лицо выглядело розовым и гладким, как у девочки.

Донни прикоснулся к рукоятке револьвера, засунутого у Шона за ремень.

– Не стреляй, хорошенько не прицелившись, ты меня слышишь, Шон?

– Господи, ты повторяешь это уже в сотый раз, – пробормотал Шон. – Я тебя прекрасно слышу.

Донни взял брата за плечи и хорошенько его встряхнул.

– Не вздумай закрыть глаза и нажимать на спусковой крючок в надежде куда‑нибудь попасть, – сказал он, – потому что ты запросто вместо Луки всадишь пулю в меня.

Шон выразительно закатил глаза, но тут и Уилли схватил его за шею.

– Слушай то, что тебе говорит Донни. Если ты случайно его подстрелишь, я сознательно тебя пристрелю, а если ты подстрелишь меня, я тебя прибью, твою мать.

Шон с тревогой посмотрел на братьев, затем до него дошло, что Уилли над ним шутит, и все трое рассмеялись.

– Пошли, – сказал Донни. Обернувшись, он добавил Шону: – Просто делай то, что мы тебе скажем.

За дверью на лестнице пахло уксусом. Пожелтевшая краска на стенах облупилась, а ступени были застелены потрескавшимся и рваным линолеумом. Широкие деревянные перила, гладко вытертые, держались на круглых балясинах, расставленных через неравные промежутки. Когда за братьями закрылась дверь на крышу, они оказались в кромешной темноте, озаренной лишь тусклыми отсветами откуда‑то снизу.

– Чем это здесь воняет? – спросил Шон.

– А нам откуда знать? – ответил Уилли.

– Такой запах, как будто тут полировали пол, – заметил Донни.

Он первым спустился на два пролета вниз и оказался на площадке, на которую выходили две двери, одна напротив другой.

– Вот его логово, – сказал Шон, указывая на дверь слева. – Он появляется здесь между семью и половиной восьмого. Входит со стороны Третьей авеню, затем через минуту в этих окнах загорается свет. Пару часов он проводит здесь один, потом где‑то в половине десятого – десять начинают показываться его ребята.

– Нам нужно убить сорок пять минут, – сказал Донни. – Ты точно никогда никого не видел в других квартирах?

– Ни разу не видел ни единой души, – подтвердил Шон. – Никто не входил и не выходил, и ни в одном окне не зажигался свет.

Уилли отступил назад, словно его осенила какая‑то мысль.

– Ты полагаешь, ему может принадлежать весь дом? – спросил он, обращаясь к Донни.

– У него есть склад у Центрального парка, дом на Лонг‑Айленде, и еще вот это место на Третьей? – пробормотал Донни. – Господи, да он просто купается в деньгах!

– Дерьмовое это местечко, каждые пятнадцать минут прямо по мозгам громыхает поезд.

– Однако так лучше для нас, – заметил Шон, – если больше здесь никто не живет. Можно не беспокоиться о том, что какой‑нибудь законопослушный гражданин из лучших побуждений вызовет фараонов.

– Сдается мне, – сказал Донни, – это его ребятам предстоит обнаружить на пороге труп, когда они сюда пожалуют. – Он повернулся к Уилли: – Если у нас будет время, наверное, я отрежу ему член и засуну в рот.

– Матерь божья! – отшатнулся назад Шон. – Донни, ты что, собираешься превратиться в зверя?

– Прекрати скулить, твою мать! – оборвал его Уилли. – Ублюдок того заслуживает. – Повернувшись к Донни, он добавил: – Это станет хорошим предупреждением всем итальяшкам, ты не находишь?

Оставив братьев на лестничной площадке, Донни обследовал коридор. Свет проникал через матовое стекло окна над ступенями, ведущими с нижних этажей. Противоположный конец коридора тонул в темноте. Донни вернулся к братьям, тяжело наступая на пожелтевший линолеум. Все вокруг дышало убогостью. Лука Брази не шел ни в какое сравнение с Аль Капоне, окружившим себя царской роскошью. И все же это здание, похоже, целиком принадлежало ему, вместе с домом на Лонг‑Айленде и складом у Центрального парка. К тому же он, скорее всего, платил за квартиру Келли, поскольку девчонка в своей жизни не проработала ни одного дня – а ей уже стукнуло двадцать пять. Так что Лука все‑таки зарабатывал кое‑какие деньги, хоть он и не был Аль Капоне.

– Вы двое, – сказал Донни, махнув в сторону лестницы, ведущей на крышу, – спрячетесь там, наверху. – Он указал на противоположный конец коридора, теряющийся в темноте. – Я буду ждать здесь. Как только он войдет в эту дверь, я накормлю его досыта свинцом. Хотя, возможно, – добавил он, – я не стану торопиться и скажу ему пару слов перед тем, как отправить в ад.

– Мне тоже хотелось бы выложить ему все, что я о нем думаю, – заметил Уилли.

– Говорить буду я, – решительно заявил Донни. – Вы двое здесь на тот случай, если что‑нибудь пойдет не так. Тогда вы быстро спуститесь по лестнице и устроите сюрприз, твою мать.

Прижав ладонь к животу, Шон пробормотал:

– Господи, Донни, мне плохо!

Донни пощупал брату лоб.

– Только взгляни на себя, ты весь потный.

– Он просто перетрусил, только и всего, – сказал Уилли.

– Конечно, мне страшно, – подтвердил Шон. – Я вам уже это говорил. – Он повернулся к Донни: – И еще я думаю о Келли. Она ни за что не простит нас, если узнает, что это наших рук дело, что это мы завалили Брази. Разумеется, он тот еще подонок, но он ее парень.

– А, во имя всего святого, – оборвал его Уилли, – ты беспокоишься насчет Келли? Ты что, спятил, Шон? Мы вот‑вот натравим на наши жалкие ирландские задницы всех до одного ублюдочных итальяшек города, а ты беспокоишься насчет Келли? Да хранит меня господь, к черту Келли! Мы делаем это в том числе и для нее. Этот долбаный член обесчестил ее, а мы должны спокойно на это смотреть?

– О, только не говори, что ты делаешь это ради Келли, – сказал Шон. – Тебе уже много лет нет никакого дела до нее.

Посмотрев на младшего брата, Уилли печально покачал головой, словно поражаясь его безнадежной глупости.

Шон повернулся к Донни.

– Ты вышвырнул Келли на улицу и сказал ей, что для нас она умерла. Что ей оставалось еще делать, кроме как ухватиться за какого‑нибудь парня?

– А как насчет того, чтобы пойти работать? – спросил Уилли. – Как насчет того, чтобы самой зарабатывать на жизнь?

– О, ну пожалуйста! – воскликнул Шон, обращаясь к Уилли, но по‑прежнему глядя на Донни. – Ты сказал Келли, что для нас она умерла, – повторил он, – и вот теперь мы для нее тоже умерли. Вот как все обернулось, Донни.

Донни молчал, глядя поверх плеча брата на свет, проникающий сквозь матовое стекло, словно видя там нечто бесконечно печальное. Наконец обернувшись, он вопросительно посмотрел Шону в лицо.

– Разве я не заботился обо всех вас? – Поскольку Шон ничего не ответил, Донни добавил: – Келли ушла из дома и связалась с тем самым долбанным макаронником, который оставил нас не у дел. Ты полагаешь, это произошло случайно, Шон? Ты полагаешь, Келли не знала, что делает? – Донни покачал головой, отвечая на свой собственный вопрос. – Нет, – решительно произнес он. – Теперь она для меня мертва.

Он посмотрел на Уилли, и тот сказал: «Точно», – соглашаясь с ним.

Сверившись с часами, Донни взглянул на лестницу, ведущую на крышу. По улице снова прогромыхал поезд, наполняя коридор грохотом.

– Ну хорошо, – сказал он, обращаясь к Шону, когда поезд проехал. – Проваливай отсюда. – Он положил руку брату на затылок. – Сердце твое не лежит к этому делу. Мне не следовало брать тебя с собой.

– Ты это серьезно? – спросил потрясенный Уилли.

– Да, – подтвердил Донни, подталкивая Шона вверх по лестнице. – Проваливай. Встретимся дома.

Когда Шон ушел, Уилли сказал:

– Черт побери, Донни, что ты делаешь? Этот парень никогда не повзрослеет, если ты и дальше будешь обращаться с ним, как с младенцем.

– Я не обращаюсь с ним, как с младенцем, – возразил Донни. Вытряхнув из пачки две сигареты, он предложил одну Уилли. Тот закурил, выжидательно глядя на брата.

– Я больше опасался того, что малыш всадит в меня пулю случайно, чем того, что Лука сделает это сознательно. – Донни подошел к двери квартиры Луки. – Я буду стоять вот здесь, – сказал он, указывая на лестницу, где должен был бы находиться Шон. – Понимаешь, что я имею в виду?

– С большой вероятностью он даже не вытащил бы свою «пушку», – сказал Уилли.

– Теперь, когда его здесь нет, наши шансы только повысились, – сказал Донни. – Докуривай свою сигарету, и расходимся по местам.

– Ты думаешь, Келли обозлится на нас еще больше? – спросил Уилли.

– Келли и так на нас наплевать, Уилли. Ты сам знаешь, что это святая истина. И мне тоже на нее наплевать. По крайней мере, сейчас. Она нас предала, и я даже не хочу о ней думать. Пьянки, таблетки и хрен знает что еще… Когда Келли исправится – если она исправится, – она скажет нам спасибо за то, что мы спасли ее от жизни с этим гребаным итальяшкой. Господи, – пробормотал он, – ты можешь себе представить Луку Брази в качестве зятя?

– Упаси Господи, – ужаснулся Уилли.

– Мы сами себя спасем, – решительно произнес Донни. Загасив сигарету, он пнул окурок в угол. – Пошли. – Указав на лестницу, он проводил взглядом Уилли, скрывающегося в темноте. – Ждать осталось недолго, – добавил он, занимая свое место в тени.

 

За весь обед, продолжавшийся больше часа, Сандра не произнесла и десяти слов, предоставив болтать Сонни. Тот подробно рассказывал ей о своей семье, о жизненных планах, устремлениях и вообще всем том, что приходило ему на ум, пока миссис Колумбо подкладывала ему добавки телятины, запеченной в сыре. Обед проходил в квартире одного из двоюродных братьев миссис Колумбо, в том районе, где они жили прежде. Они переселились сюда на несколько дней, пока хозяин дома делал ремонт в их новой квартире на Артур‑авеню. Маленький круглый стол, застеленный белой льняной скатертью, стоял у окна, выходящего на Одиннадцатую авеню и шаткий пешеходный мостик, перекинутый через железнодорожные пути. В детстве Сонни любил сидеть на этом мостике, болтая ногами и глядя на проезжающие под ним поезда. Сейчас он подумал было о том, чтобы рассказать Сандре о том, как ему впервые разбили сердце, когда он сидел на этом самом мостике с очаровательной девятилетней Дианой Чьяффоне, признаваясь ей в любви, и тут весь мир исчез в облаке пара и лязге и грохоте проезжающего поезда. Сонни до сих пор не мог забыть молчание Дианы и то, как она избегала смотреть на него, пока поезд не прошел и пар не рассеялся, открывая вновь окружающий мир. Тогда Диана встала и, не сказав ни слова, ушла прочь. Сонни улыбнулся, вспомнив все это, и Сандра спросила:

– В чем дело, Сантино?

Вздрогнув от звука ее голоса, Сонни указал на мостик через железнодорожные пути и сказал:

– Я просто вспомнил, как в детстве любил сидеть на этом мостике и наблюдать за поездами.

Из кухни донесся голос миссис Колумбо:

– Ох уж эти поезда! Вечно они грохочут под окнами! Да сохранит меня от них господь!

Встретившись взглядом с Сонни, Сандра улыбнулась. Эта улыбка оправдывала вечно брюзжащую миссис Колумбо, красноречиво говоря: «Тут уж ничего не поделаешь, вот такая она, моя бабушка».

Миссис Колумбо вошла в комнату, держа в руках блюдо с тушеной картошкой, которое она поставила перед Сонни.

– Это приготовила моя Сандра, – с гордостью объявила она.

Отодвинувшись от стола, Сонни скрестил руки на животе. Он только что поглотил три порции телятины, а помимо них – целую тарелку лапши под острым соусом, да еще овощи, в том числе целый фаршированный артишок.

– Миссис Колумбо, – воскликнул Сонни, – такое от меня услышишь нечасто, но сейчас я клянусь вам, что не смогу больше съесть ни одного куска!

– Mangia! – сурово приказала миссис Колумбо, тяжело опускаясь на свое место и пододвигая Сонни тарелку с картошкой. – Сандра приготовила это специально для тебя!

Как обычно, она была одета во все черное, хотя ее муж умер больше десяти лет назад.

– Non forzare… – начала было Сандра, обращаясь к бабушке.

– Никто и не заставляет меня есть! – остановил ее Сонни.

Отправив в рот солидную порцию картошки, он принялся ее жевать, всем своим видом показывая, что в жизни своей не пробовал ничего более восхитительного, а Сандра с бабушкой сияли, как будто им доставляло огромное наслаждение смотреть, как он ест. Когда на тарелке ничего не осталось, Сонни отодвинул ее от себя, поднял руки и сказал:

– Non più! Grazie! Если я съем еще хоть один кусочек, – со смехом добавил он, – я лопну.

– Ну хорошо, – улыбнулась миссис Колумбо, указывая на крошечную гостиную по соседству с кухней, вся обстановка которой состояла из дивана у стены, кофейного столика и мягкого кресла. Над диваном висел писанный маслом лик Христа, искаженный в муках, а рядом с ним еще один холст, изображающий Деву Марию, воздевшую к небу взор, полный бесконечного горя и в то же время надежды. – Ступайте, посидите там. Я принесу кофе.

Встав из‑за стола, Сонни взял руку миссис Колумбо.

– Обед был просто восхитительный, – сказал он, поднося ее пальцы к губам. – Grazie mille!

Подозрительно смерив его взглядом, миссис Колумбо повторила:

– Ступайте, посидите. Я принесу кофе.

Пройдя в гостиную, Сандра села на диван. Ее темно‑синее платье едва доходило до колен, и она провела руками по ткани, расправляя складки.

Сонни, остановившись посреди комнаты, наблюдал за Сандрой, не в силах решить, то ли подсесть к ней на диван, то ли устроиться напротив в кресле. Он оглянулся. Миссис Колумбо возилась на кухне у плиты. Сандра робко улыбалась, ничем не подсказывая, как ему быть. Сонни быстро прикинул, что может провести минуту‑другую наедине с Сандрой, и подсел к ней. У нее на лице тотчас же расцвела улыбка. Ободренный, Сонни взял ее руку, глядя ей в глаза. Он старался смотреть Сандре в лицо, не опуская взгляд на ее груди, однако он знал, что они уже налились и стремятся вырваться из оков простенькой белой блузки. Ему нравились смуглая кожа и черные глаза Сандры, и ее волосы, такие темные, что они казались чуть ли не синими в последних лучах солнца, проникающих в окно гостиной. Сонни знал, что Сандре всего шестнадцать, однако она уже была полностью сформировавшейся женщиной. У него мелькнула было мысль поцеловать ее, но он не знал, как она к этому отнесется. Сонни пожал ей руку, и когда она ответила на его рукопожатие, оглянулся, убеждаясь в том, что миссис Колумбо по‑прежнему на кухне, затем наклонился к Сандре, поцеловал ее в щеку и откинулся назад, чтобы хорошенько ее рассмотреть и оценить ее реакцию.

Выкрутив шею, Сандра привстала, чтобы лучше видеть дверь на кухню. Судя по всему, удовлетворившись тем, что бабушка им не помешает, она положила одну руку Сонни на плечо, другой взяла его за затылок, привлекая к себе, и поцеловала в губы – с чувством, сладостно, страстно. Когда ее язык прикоснулся к губам Сонни, все его тело откликнулось возбужденным трепетом.

Оторвавшись от Сонни, Сандра снова расправила платье. Мельком взглянув на кавалера, она тупо уставилась перед собой. Пододвинувшись к ней, Сонни обнял ее, жаждая насладиться новым поцелуем, однако Сандра уперлась руками ему в грудь, удерживая его. И тут из кухни донесся раскатистый голос миссис Колумбо.

– Эй! – окликнула она. – Почему это я не слышу никаких разговоров?

Когда она через мгновение заглянула в гостиную, Сонни и Сандра чинно сидели в противоположных концах дивана, с улыбкой глядя на нее. Проворчав что‑то себе под нос, миссис Колумбо снова скрылась на кухне, а затем вернулась с большим серебряным подносом, на котором стояли кофейник, две изящных чашечки и три вафельных трубочки с начинкой.

Жадно посмотрев на трубочки, Сонни неожиданно для самого себя заговорил снова, пока миссис Колумбо разливала кофе. Он с удовольствием рассказывал о себе, о том, как он надеется со временем добиться успеха в жизни, как ему хочется работать вместе со своим отцом, о том, какое у его отца процветающее предприятие – компания по торговле оливковым маслом «Дженко пура», о том, что это масло продается во всех продовольственных магазинах города, а со временем, возможно, будет продаваться по всей стране. Миссис Колумбо слушала его, кивая. Еда нисколько не мешала ему говорить. Сонни отпивал маленькими глотками кофе и говорил. Откусив кусок трубочки, он мгновение наслаждался ее вкусом, затем снова продолжал говорить, время от времени украдкой оглядываясь на Сандру, хотя миссис Колумбо не сводила с него глаз.

 

Лука Брази сидел за столом напротив своей матери, уронив голову на руки. Мгновение назад он спокойно ел и гонял в голове свои мысли, не обращая внимания на мать, пространно разглагольствующую о том и о сем, но тут она снова завела разговор на свою излюбленную тему насчет того, чтобы покончить с собой, и у Луки опять разболелась голова. Временами головные боли были настолько сильными, что ему самому хотелось вышибить себе мозги пулей, только чтобы прекратить это адское мучение.

– И не думай, что я это не сделаю, – говорила мать.

Лука принялся лихорадочно растирать виски. Здесь, в аптечке в ванной, у него был аспирин, а в доме на Третьей авеню – и кое‑что посильнее.

– Не думай, что я это не сделаю, – повторила мать. – Я уже все тщательно обдумала. Ты даже не представляешь себе, что это такое, иначе ты бы так не поступал со своей родной матерью. Мне постоянно приходится жить в страхе, что в дверь постучат соседи и скажут, что мой сын убит или что его посадили в тюрьму. Ты не представляешь себе, что это такое, изо дня в день. – Она смахнула с глаз слезы уголком белой бумажной салфетки. – Уж лучше умереть!

– Ма, – устало произнес Лука, – пожалуйста, перестань.

– Не перестану! – упрямо сказала мать.

Бросив на стол вилку и нож, она отодвинула тарелку. На ужин были фрикадельки с макаронами. Все блюда получились ужасными, поскольку кто‑то из соседей сказал матери, что какой‑то крутой гангстер собирается расправиться с ее сыном, и у нее из головы не выходили кадры из фильма с участием Джеймса Кэгни,[28]где его подстреливают на улице, а потом притаскивают к дому его матери и бросают под дверью, всего перевязанного бинтами, как мумия. И мать представляла себе, как с ее Лукой произойдет то же самое, поэтому макароны она переварила, соус у нее подгорел, и вот теперь загубленный ужин стоял на столе зловещим предвестником чего‑то еще более худшего, и она твердила, что скорее сама наложит на себя руки, только чтобы не увидеть, как ее сын будет убит или отправится за решетку.

– Не перестану! – повторила она, принимаясь всхлипывать. – Ты ничего не знаешь!

– Чего такого я не знаю? – сказал Лука.

Ему начинало казаться, что его мать как‑то незаметно превратилась в старуху. Он еще помнил время, когда она одевалась со вкусом и пользовалась косметикой. Когда‑то мать была красивой. У нее были яркие глаза, и на одной фотографии она была снята в длинном розовом платье с зонтиком в тон; она смотрела, улыбаясь, на своего мужа, отца Луки, который также был рослым и широкоплечим. Мать вышла замуж молодой девушкой, когда ей еще не исполнилось и двадцати, и родила Луку в двадцать один. Теперь ей было шестьдесят, что делало ее старой, но не древней, однако Луке она казалась именно такой – древней, дряхлой, кожа да кости; под сморщенным пергаментом лица отчетливо проступают очертания черепа, серые волосы жидкие и редкие, а на макушке лысина. Теперь мать носила только убогие черные наряды – старая карга, одетая в лохмотья. Она была его мать, но, невзирая на это, Луке было все труднее смотреть на нее.

– Чего такого я не знаю? – повторил он.

– Лука! – с мольбой промолвила мать.

– Ма, – сказал он, – ну в чем дело? Сколько раз я должен тебе повторять, что все будет хорошо и беспокоиться незачем.

– Лука, – повторила мать, – я во всем виню себя. Я виню себя, Лука.

– Ма, – сказал Лука, – не начинай все сначала. Пожалуйста. Можно, мы спокойно поужинаем? – Отложив вилку, он потер висок. – Пожалуйста, у меня голова от боли раскалывается.

– Ты не знаешь, как я страдаю, – сказала мать, снова вытирая слезы салфеткой. – Я знаю, что ты все эти годы винишь себя, за ту ночь, потому что…

Лука резко отодвинул от себя через весь стол тарелку с макаронами так, что та столкнулась с тарелкой его матери. Та в испуге отпрянула назад, а он схватил стол обеими руками с таким видом, будто собрался опрокинуть его на нее. Однако затем Лука совладал с собою, скрестил руки на груди и сказал:

– Ты снова принимаешься за это? Ма, ну сколько еще раз можно повторять одно и то же? Сколько еще раз, черт побери?

– Лука, вовсе необязательно говорить об этом, – ответила мать, и у нее по щекам потекли слезы. Всхлипнув, она закрыла лицо руками.

– Ради всего святого… – Потянувшись через стол, Лука тронул мать за руку. – Мой отец был пьяницей и богохульником, и сейчас он горит в аду. – Он развел руками, словно спрашивая: «О чем тут еще говорить?»

Не переставая всхлипывать, продолжая закрывать лицо руками, его мать повторила:

– Необязательно говорить об этом.

– Послушай, ма, – сказал Лука, – все это быльем поросло. Я уже целую вечность не вспоминал о Род‑Айленде. Я даже не могу сказать, где мы там жили. Я только помню, что этаж был высоким, девятым или десятым, и нам частенько приходилось подниматься пешком, потому что лифт практически никогда не работал.

– Мы жили на Уоррен‑стрит, – сказала мать. – На десятом этаже.

– Все это быльем поросло, – повторил Лука, пододвигая тарелку обратно к себе. – Давай оставим это.

Его мать вытерла слезы рукавом и снова склонилась над тарелкой, словно собираясь приняться за еду, однако продолжала всхлипывать, судорожно тряся головой.

Лука молча смотрел на нее. У него на шее выступили жилки; голова раскалывалась, будто ее обернули чем‑то горячим и туго стиснули.

– Ма, – мягко произнес он, – старик был пьян, и он тебя убил бы. Я сделал то, что нужно было сделать. Вот и все, и больше тут нечего сказать. Не могу понять, почему ты постоянно к этому возвращаешься. Господи, ма, честное слово, тебе лучше обо всем забыть. Но ты упорно возвращаешься к этому, раза два в году, и начинаешь все заново. Все давно кончено. Быльем поросло. Давай оставим это.

– Тебе было всего двенадцать, – сквозь всхлипывания выдавила мать. – Тебе было всего двенадцать, и все началось как раз после этого. После этого у тебя начались неприятности.

Вздохнув, Лука принялся вилкой гонять по тарелке фрикадельку.

– Ты не хотел этого, – продолжала мать едва слышным шепотом. – Вот и все, что я хочу сказать. Я во всем виню себя. Ты ни в чем не виноват.

Встав из‑за стола, Лука направился в ванную. Голова у него трещала, и он чувствовал, что если он ничего не примет, боли будут мучить его всю ночь. На аспирин особой надежды не было, но все же попробовать стоило. Однако прежде чем пройти в ванную, Лука подошел сзади к матери, которая снова всхлипывала, закрыв лицо руками. Тарелка с нетронутыми макаронами стояла в стороне. Лука положил руки матери на плечи, словно собираясь растереть ей спину.

– Помнишь нашего соседа? – спросил он. – Того типа, который жил напротив нас?

Он почувствовал, как тело матери напряглось под его руками.

– Мистер Лоури, – сказала та. – Он преподавал в средней школе.

– Совершенно верно, – подтвердил Лука. – Как он умер? – Выждав мгновение, он сказал: – О да, верно, он свалился с крыши. Совершенно верно. Не так ли, ма?

– Да, верно, – прошептала мать. – Я почти не была с ним знакома.

Погладив матери волосы, Лука выпрямился и направился в ванную. Там он нашел в аптечке баночку аспирина, достал три таблетки, отправил их в рот, после чего закрыл дверцу аптечки и посмотрел на себя в зеркало. Ему никогда не нравилась собственная внешность, то, как нависают брови над глубоко запавшими глазами. Он был похож на неандертальца, блин. Мать ошибалась, полагая, что все произошло случайно. Он уже давно собирался убить своего отца. Брусок два на четыре дюйма лежал в коридоре, потому что Лука заранее положил его там. Он твердо решил размозжить отцу голову в следующий раз, как только тот ударит мать или швырнет Луку через всю комнату, или лягнет его по яйцам, что доставляло ему особое удовольствие: он со смехом смотрел, как Лука стонет и корчится от боли. Однако все это отец делал, только когда бывал пьян. Трезвым он обращался с женой и сыном ласково и заботливо. Водил их в доки и показывал, где работает. Однажды отец взял напрокат парусный ялик и прокатил всю семью по морю. Он обнимал сына за плечо и называл его большим мальчиком. Лука буквально проклинал эти редкие минуты счастья, потому что по большей части отец был пьян, и в такие минуты никто не мог с ним сладить. А если бы у него не было другой, хорошей стороны, быть может, Луку не мучили бы одни и те же непрестанные кошмарные сны. Они угнетали его, эти сны и обрывочные воспоминания, всплывающие в самый неподходящий момент: его мать полураздета, под разорванной блузкой видна гладкая белая кожа тугого округлившегося живота; мать ползет по полу, тщетно пытаясь укрыться от отца, свежая рана кровоточит, а отец преследует ее с ножом в руке, вопя, что он выпотрошит ее и скормит собакам ублюдка, который у нее в животе. Повсюду кровь, белый круглый живот, а затем окровавленная голова старика, по которой что есть силы приложился бруском Лука. Отец отрубился после первого же удара по затылку, после чего Лука застыл над ним и испустил протяжный вой, и во всем мире остались только кровь и крики. А затем полиция, долгие дни в больнице и похороны младенца‑братика, которому так и не удалось выбраться из чрева матери живым; похороны, состоявшиеся тогда, когда Лука еще лежал в больнице, до того, как его выписали. После этого он больше не вернулся в школу. Он успел доучиться только до пятого класса, а затем работал на разных заводах и в доках, перед тем как они с матерью перебрались в Нью‑Йорк, где он работал на железнодорожной станции, и эта часть его жизни ему также не нравилась. Он был уродлив и глуп.

Но только он не был глуп. Лука снова посмотрел на себя в зеркало, сосредоточив взгляд на своих черных глазах. «Ты только посмотри сейчас на себя», – подумал он, подразумевая то, что денег у него было столько, что он не знал, куда их потратить, что он руководил небольшой, но дружной бандой, которой боялись все в городе, и в том числе самый крутой из гангстеров, Джузеппе Марипоза, – даже Марипоза боялся его, Луку Брази. Так что он никак не был глупым. Лука закрыл глаза, и темнота перед глазами заполнилась пульсирующей болью в затылке. Эта темнота принесла новые воспоминания о крыше дома в Род‑Айленде, куда Лука заманил соседа, мистера Лоури, учителя. Лука пообещал ему сообщить одну важную тайну, и когда они оказались на крыше, он столкнул мистера Лоури вниз. Он прекрасно помнил, как учитель упал на крышу стоящей машины, как крыша промялась под его весом и как взрывом брызнули осколки стекла.

Стоя перед зеркалом, Лука набрал в пригоршню воды и сполоснул лицо. Прохлада оказалась приятной. Пригладив мокрой ладонью волосы, Лука вернулся на кухню, где мать уже убрала со стола и стояла перед раковиной спиной к нему, моя посуду.

– Послушай, ма, – сказал Лука, мягко растирая матери плечи. За окном угасающий вечер переходил в ночь. Лука зажег на кухне свет. – Послушай, ма, мне нужно идти.

Мать молча кивнула, не отрываясь от раковины.

Снова приблизившись к ней, Лука погладил ей волосы.

– Ты обо мне не беспокойся, ма, – сказал он. – Я могу сам о себе позаботиться, ведь так?

– Ну конечно, – едва слышно промолвила мать, и ее голос потонул в шуме воды. – Конечно, можешь, Лука.

– Совершенно верно, – сказал Лука. Поцеловав мать в затылок, он надел пиджак и водрузил на голову шляпу, опустив поля на лоб. – Ну хорошо, ма, я пошел.

По‑прежнему стоя к нему спиной, не отрываясь от посуды, мать молча кивнула.

Выйдя на улицу, Лука остановился на крыльце и сделал глубокий вдох, дожидаясь, когда перестанет болеть голова. После спуска по лестнице головная боль только усилилась. Лука уловил в воздухе запах реки, а также резкую вонь навоза где‑то поблизости. Окинув взглядом Вашингтон‑авеню, он увидел у тротуара большую раздавленную кучу конского навоза. Вокруг ни одной телеги, только редкие машины и пешеходы, которые возвращались с работы, поднимались по лестницам жилых домов и разговаривали с соседями. Мимо пронеслись двое тощих подростков в лохмотьях, судя по виду, спасавшихся бегством, однако за ними никто не гнался. В доме матери Луки открылось окно, и из него выглянула маленькая девочка. Увидев, что Лука смотрит на нее, она нырнула обратно в комнату и захлопнула окно. Кивнув закрытому окну, Лука достал из кармана пиджака пачку «Кэмел» и прикурил, закрывая ладонью спичку от ветра. Холодало, дул пронизывающий ветер. Быстро смеркалось, и тени от зданий поглощали лестницы перед подъездами, крохотные внутренние дворики и длинные переулки. Головная боль не отпускала Луку, хоть и немного утихла. Он дошел до конца Вашингтон‑авеню и повернул на Сто шестьдесят пятую улицу, направляясь к своему дому, расположенному между домом матери и складом.

Лука пощупал рукоятку револьвера, торчащую из внутреннего кармана, просто чтобы убедиться в том, что оружие на месте. Он собирался убить Тома Хагена, и это разъярит семейство Корлеоне. И от этого никуда нельзя было деться – впереди его ждали серьезные неприятности. Говорили, что Вито Корлеоне предпочитает добиваться своего уговорами, а не силой, однако Клеменца и его подручные привыкли действовать грубо и решительно, особенно сам Клеменца. Лука постарался оценить все то, что было ему известно о клане Корлеоне. Дженко Аббандандо был consigliere. Он был партнером Вито в оливковом бизнесе. Питер Клеменца был у Вито capo regime. Джимми Манчини и Ричи Гатто были подручными Клеменцы… Только это и знал Лука наверняка, однако группировка Корлеоне не была многочисленной, она не шла ни в какое сравнение с кланом Марипозы или даже Таттальи и другими семействами. По прикидкам Луки, клан Корлеоне занимал промежуточное положение между обычной бандой и такими группировками, как кланы Марипозы, Таттальи и Лаконти – точнее, того, что осталось от группировки Лаконти. Он догадывался, что у Клеменцы есть и другие подручные помимо Манчини и Гатто, но не знал, кто они. Возможно, Эл Хэтс также работал на Клеменцу, но полной уверенности у Луки не было. Надо будет выяснить все это до того, как приниматься за Хагена. Луке было по барабану, пусть за спиною Корлеоне хоть целая армия, – но все же хотелось бы выяснить, с чем ему предстоит иметь дело. Лука подумал, что его ребятам это не понравится, и тут, словно в ответ на его мысли, рядом с ним притормозил желтый «Десото» Джоджо, и Хукс высунул голову в окно.

– Привет, босс.

Он вышел из машины, в черной шляпе с пером на голове.

– В чем дело? – Лука недоуменно смотрел, как из машины выбрались Джоджо и остальные ребята, захлопывая за собой двери. Они окружили своего главаря кольцом.

– У нас неприятности, – сказал Хукс. – Томми Чинквемани хочет встретиться. Он только что заглянул на склад со своими людьми. Он был очень недоволен.

– Он хочет встретиться со мной? – спросил Лука. Голова у него по‑прежнему раскалывалась, но при мысли о том, что Чинквемани пожаловал в Бронкс, чтобы устроить с ним встречу, он улыбнулся. – Кто с ним был? – спросил он, продолжая путь к своему дому.

Джоджо нерешительно оглянулся на оставленную у тротуара машину.

– Брось ее здесь, – сказал Лука. – Вернешься за ней потом.

– Под сиденьями спрятано оружие, – сказал Джоджо.

– И ты боишься, что кто‑нибудь его стащит в этом районе?

– Ну хорошо, – согласился Джоджо. – Ладно.

Вместе с остальными он последовал за Лукой.

– Так кто был с Чинквемани? – снова спросил Лука.

Ребята, в костюмах и при галстуках, занимали весь тротуар, окружая плотной кучкой своего главаря.

– Ники Кри, Джимми Гриццео и Вик Пьяцца, – сказал Поли.

– Грицц, – недовольно произнес Лука. Из всех подручных Чинквемани он знал только его, и он ему не нравился. – И что вам сказал Томми?

– Он хочет встретиться, – ответил Хукс.

– Он не сказал, по какому поводу?

Винни Ваккарелли запустил руку в брюки, чтобы почесаться. Это был жилистый парень лет двадцати с небольшим, самый молодой в банде. Все его брюки, казалось, с него спадали.

– Он хочет поговорить с тобой кое о чем .

– Значит, дантист хочет со мной повидаться, – задумчиво промолвил Лука.

– Дантист? – переспросил Винни.

– Малыш, перестань чесать себе яйца, хорошо? – сказал Лука.

Винни поспешно выдернул руку из брюк.

– Так называют Чинквемани. «Дантистом». Наверное, он хочет заняться моими зубами. – Видя, что ребята молчат, Лука объяснил: – Чинквемани любит ломать людям зубы плоскогубцами.

– Твою мать, – пробормотал Хукс, показывая, что не хочет иметь никаких дел с человеком, который ломает людям зубы.

Лука усмехнулся. Все ребята заметно нервничали.

– Шайка finocchi, – разочарованно и в то же время весело произнес он, трогаясь дальше.

– Так что же будем делать? – спросил Хукс.

Они вышли на Третью авеню. До дома Луки было рукой подать.

Он поднялся по трем ступенькам на крыльцо и отпер дверь. Ребята ждали, Толкнув дверь, Лука обернулся и посмотрел Хуксу в лицо.

– Пусть Чинквемани подождет, – сказал он. – Ничего ему не отвечайте. Пусть придет еще раз и попросит снова, более учтиво.

– А, черт возьми, – пробормотал Хукс, проходя в дом впереди Луки. – Босс, с этими ребятами лучше не шутить. Марипоза прислал к нам одного из своих capo regime. Если мы не прислушаемся к его предупреждению, то сможем запросто отправиться на тот свет.

Лука прошел в подъезд следом за Хуксом, и остальные ребята присоединились к ним. Как только входная дверь закрылась, лестница погрузилась в темноту, и Лука щелкнул выключателем.

– Чувствуешь запах сигарет? – спросил он Хукса, поднимая взгляд на следующую лестничную площадку.

– От меня всегда пахнет табаком, – пожал плечами Хукс. – А что? – Вытряхнув из пачки «Уинстон» сигарету, он закурил.

– Да так, ничего, – сказал Лука. Он начал подниматься по лестнице, и ребята последовали за ним. – Мне не нравится Чинквемани, – продолжал он, – и мне не нравится Грицц.

– Джимми Гриццео? – уточнил Поли.

– Я провернул с ним одно ограбление, – объяснил Лука, – еще до того, как он связался с Чинквемани. Он не понравился мне тогда, и он не нравится мне сейчас.

– Грицц – никто, – сказал Хукс. – Вот Чинквемани – это уже серьезно. Его прислал Марипоза, а от Марипозы уже нельзя просто так отмахнуться.

– А почему нет? – усмехнулся Лука.

Он наслаждался происходящим. Голова у него по‑прежнему болела, однако вид перепуганного Хукса заставил его на время забыть боль.

– Потому что кое‑кому из нас не хочется умирать, – ответил Хукс.

– В таком случае вы выбрали для себя не то ремесло, – сказал Лука. – В нашем деле умирают многие. – Они подошли к двери его квартиры, и он остановился и достал из кармана пиджака ключи. – Не надо тревожиться насчет смерти, Хукс, – продолжал Лука. – Пусть об этом тревожатся другие. Ты понял, что я хочу сказать?

Хукс начал было ему отвечать, но тут где‑то наверху хлопнула дверь и послышались торопливые шаги. Все повернулись к лестнице, ведущей на крышу.

 

– Дай мне свою «пушку», – сказал Уилли.

– Зачем тебе нужен мой револьвер?

Посмотрев на лестницу, ведущую с крыши вниз, Донни повернулся к брату. Увидев, что Лука пришел в сопровождении всех своих ребят, они решили отложить свой план до какого‑нибудь другого раза. На крыше напротив, заставленной ящиками, никого не было. Дневной свет почти полностью угас, и улицы погрузились в темноту.

– Да так просто, – ответил Уилли. – Дай мне свою «пушку».

– У тебя есть собственный револьвер, – возразил Донни. Он приподнялся, чтобы лучше видеть закрытую дверь на крышу. – Никто за нами не идет. Никто ничего не знает.

– Твою мать, дай мне свою «пушку»! – сказал Уилли.

Достав из кобуры под мышкой револьвер, Донни протянул его брату.

– И все‑таки я не понимаю, какого черта тебе понадобился мой револьвер, – сказал он.

Уилли указал на соседнюю крышу.

– Пошли, – сказал он. – Я с тобой.

– Уилли, ты что, спятил? – рассмеялся Донни.

Он посмотрел вниз, отыскивая следующую ступеньку, а когда снова поднял взгляд, Уилли уже бежал. На мгновение опешив от неожиданности, Донни прыгнул на крытую рубероидом крышу, но Уилли уже скрылся в двери, ведущей на лестницу.

 

Сперва Лука решил, что это местные ребятишки. Они постоянно лазали по крышам. У него мелькнула мысль, что они играют в догонялки, но тут дверь с грохотом распахнулась, кто‑то устремился бегом вниз по лестнице, и в этот самый момент, окончательно сбивая всех с толку, по улице прогрохотал товарный состав. Отпрянув назад в темноту, Лука выхватил револьвер. И тут воздух наполнился летящим свинцом.

Один человек, палящий в темноте сразу из двух револьверов. Лука смог разглядеть лишь тень, извергающую вспышки. Звуки выстрелов потонули в грохоте проезжающего поезда. Когда все закончилось, когда тень унеслась прочь, стремительная словно призрак, Лука поймал себя на том, что нажимает на спусковой крючок, но курок колотит по пустому патроннику. Из этого можно было заключить, что он стрелял в ответ, но будь он проклят, если у него в памяти осталось хоть что‑то после того первого выстрела, разбившего вдребезги окно, а потом он склонился над Поли, который стонал, получив пулю. Лука ждал, что будет дальше, вдыхая едкую гарь порохового дыма. Поезд прошел, стрельба закончилась, и наступила тишина. Лука был оглушен внезапностью случившегося, а когда он стряхнул оцепенение, до него наконец дошло, что какой‑то громила стрелял в него из двух револьверов, словно ковбой, блин, и он бросился вверх по лестнице следом за ним.

На крыше никого не было. Вниз уходили две пожарные лестницы в противоположных концах здания. Лука мысленно отметил, что их надо будет убрать. На крыше здания напротив с полдюжины рабочих в комбинезонах столпились у края и смотрели на Луку. Крыша у них за спиной была заставлена ящиками.

– Птенчики, вы ничего не видели? – окликнул их Лука. Никто ему не ответил, и он крикнул: – Ну так как?

– Мы ничего не видели, – ответил кто‑то голосом с сильным ирландским акцентом. – Просто услышали выстрелы.

– Это были не выстрелы, – сказал Лука. – Просто подростки развлекались с петардами, оставшимися после Дня независимости.

– А, – ответил голос, – вот оно что.

Рабочие удалились.

Обернувшись, Лука увидел, что Хукс и Джоджо стоят по обе стороны двери словно часовые, с револьверами наготове.

– Уберите оружие, – распорядился он.

– Поли и Тони ранены, – сказал Хукс.

– Насколько серьезно? – Пройдя мимо своих ребят, Лука спустился по лестнице. На лестничной клетке было темно, и ему приходилось держаться за перила и нащупывать ногой ступеньки.

– Жить будут, – сказал Джоджо.

– А ты что, блин, врач? – одернул его Хукс. Он повернулся к Луке: – Похоже, Тони получил пулю в ногу.

– В какое именно место?

– Пара дюймов левее, и малыш стал бы евнухом.

– А Поли?

– Прямо в руку, – сказал Джоджо. – Теперь он похож на Иисуса Христа на кресте.

На лестничной площадке перед квартирой Луки в разбитое окно врывался сквозняк.

– Лука, с Чинквемани и Марипозой шутки плохи, – хмуро промолвил Хукс. – Они отправят нас на тот свет.

– Хукс прав, Лука, – подхватил Джоджо. – Это безумие. И все ради чего? Ради нескольких партий «бухла»?

– Ребята, вы струсили? – спросил Лука. – Вам страшно немного поработать?

– Босс, ты сам все прекрасно понимаешь, – сказал Хукс.

У двери квартиры Луки сидел на полу Тони, с руганью и стонами зажимая ладонью рану на ноге, чтобы остановить кровотечение. Лука выбил из окна осколки стекла. Темноту рассеивал лишь свет, проникающий из открытой двери в квартиру и с улицы. Лука рассудил, что если бы кто‑то вызвал полицию, уже был бы слышен звук сирен. Высунувшись из разбитого окна, он осмотрел улицу. Она была совершенно пустынна – никого, ни бегущего подростка, ни старухи, подметающей крыльцо.

Винни перевязал платком ногу Тони.

– Кровь хлещет рекой, – пожаловался он Луке. – Я не могу ее остановить.

– Отвезите его и Поли в больницу, – распорядился Лука. – Придумайте что‑нибудь. Скажите, что это случилось в порту.

– В больницу? – удивился Хукс. – Неужели ты думаешь, что доктор Галлахер ими займется?

– Ты слишком много берешь себе в голову, – сказал Лука. Он кивнул Винни.

Тот прошел в квартиру за Поли. В дверях он остановился и сказал Хуксу и Джоджо:

– Вы поможете мне вынести Тони.

Сняв шляпу, Хукс принялся теребить перья.

– И что дальше? – спросил он у Луки. – Что насчет Чинквемани?

Лука выбил из рамы последние застрявшие осколки рукояткой револьвера. Он поднял взгляд на потемневшее небо, на котором зажглись первые светящиеся точки. Две маленьких черных птички подлетели было к подоконнику, но стремительно развернулись и скрылись прочь.

– Что ж, давайте встретимся с Чинквемани, – сказал Лука, усаживаясь на подоконник. – Передай ему: мы его услышали. Передай, что мы готовы встретиться в каком‑нибудь многолюдном месте…

– В каком? – перебил его Хукс. – В ресторане, да? Что‑нибудь в таком духе?

– Это не имеет значения, – сказал Лука.

– Почему это не имеет значения? – спросил Хукс. Под пристальным взглядом Луки он снял шляпу и снова надел ее. – Я ничего не понимаю. Разве не лучше выбрать место самим?

– Хукс, – сказал Лука, – ты начинаешь действовать мне на нервы.

– Хорошо, босс, – пошел на попятную Хукс. Он развел руками, показывая, что вопросов у него больше нет. – Я передам Чинквемани, пусть место встречи назовет он сам. Для нас это не имеет значения.

– Вот и отлично, – сказал Лука. – Просто сделай упор на то, что место должно быть многолюдным, хорошо? Так будет лучше для всех.

– Ладно, – сказал Хукс. – Когда?

– Как можно быстрее, – ответил Лука. – Чем раньше, тем лучше. И будет неплохо, если ты изобразишь, как тебе страшно. – Он указал на сидящего на полу Тони. Тот был близок к тому, чтобы потерять сознание. – Отвезите ребят в больницу, после чего возвращайтесь сюда, и я поделюсь с вами своим планом.

Хукс посмотрел ему в глаза, пытаясь понять, что у него на уме. Он открыл было рот, собираясь что‑то спросить, затем передумал.

– Пошли, Джоджо, – сказал он, и они скрылись в квартире.

Голова у Луки перестала болеть сразу же, как только началась стрельба. Стоя в темноте рядом со стонущим Тони, он размышлял, почему так произошло.

 

Подъехав к булочной Эйлин, Сонни остановился у тротуара, заглушил двигатель и откинулся на спинку сиденья. Шляпу он сдвинул на глаза, словно собираясь немного вздремнуть. Мимо громыхали поезда, идущие на грузовую станцию, по улице проезжали машины и телеги. Покинув дом Сандры, Сонни какое‑то время бесцельно бродил по Артур‑авеню, не зная, чем заняться – в чем для него не было ничего необычного, – после чего сел в машину, не признаваясь самому себе, что собирается поехать к Эйлин. У него мелькнула было мысль просто вернуться к себе и отдохнуть, однако на самом деле он не хотел проводить в одиночестве вечер на Мотт‑стрит. Он не представлял себе, чем там заняться. Если бы в холодильнике была еда, можно было бы поужинать, но ходить по магазинам Сонни терпеть не мог. Покупая бакалею, он чувствовал себя finocch’. Обычно он отправлялся есть домой, и мать непременно давала ему что‑нибудь с собой, и вот таким образом съестное и попадало к нему в холодильник – остатки лазаньи и пасты и большие банки соуса. После каждого визита домой Сонни запасался провизией на несколько дней, а затем он снова наведывался домой, и все начиналось сначала. У себя в квартире он лежал на кровати и смотрел в потолок, а если не засыпал, то вставал и отправлялся искать кого‑нибудь из ребят, или шел играть в карты, или наведывался в питейное заведение, – а на следующее утро ему приходилось полумертвым тащиться на работу. Встреча с Сандрой вывела Сонни из себя. Мысленно он расстегивал ей блузку и раздевал ее, добираясь до груди, которая должна была быть восхитительной и тугой, – однако об этом лучше было даже не думать, поскольку потребуется еще целая уйма обедов, а может быть, еще и обручальное кольцо, прежде чем он сможет добраться до этой обнаженной груди, а к этому Сонни еще не был готов. Но девушка ему понравилась. Она была такой милой и красивой. Определенно, она произвела на Сонни впечатление.

Сдвинув шляпу назад, он наклонился на рулевое колесо и посмотрел вверх на окна квартиры Эйлин. Свет горел в окнах гостиной. Сонни не знал, как отнесется Эйлин к тому, что он завалится к ней вот так, без звонка, поздно вечером. Сонни взглянул на часы. Было почти девять, то есть Кейтлин, скорее всего, уже в кровати. У него мелькнула мысль, что Эйлин по вечерам тоскует у себя дома в одиночестве, как и он сам, вынужденная от скуки слушать радио перед тем, как лечь спать, и он вышел из машины и позвонил в дверь, после чего отошел на тротуар. Распахнув окно, Эйлин выглянула на улицу, и Сонни раскрыл свои объятия.

– Я подумал, может быть, ты будешь рада гостям.

На Эйлин было голубое платье с белым воротничком, волосы у нее были завиты щипцами.

– Ты уложила волосы, – сказал Сонни.

Эйлин улыбнулась, но он не смог понять, что означает ее улыбка. Похоже, Эйлин не очень‑то была рада его видеть, но, с другой стороны, недовольства по этому поводу она тоже не испытывала.

Закрыв окно, Эйлин скрылась в комнате, не сказав ни слова. Шагнув на крыльцо, Сонни стал ждать звуки открывшейся двери в квартиру и шагов по лестнице. Ничего не услышав, он снял шляпу и почесал голову. Затем снова отошел на тротуар и посмотрел на окна – и тут входная дверь распахнулась, и на улицу выскочил Корк.

– Привет, Сонни! – воскликнул он, держа дверь раскрытой настежь. – Что ты здесь делаешь? Эйлин сказала, ты меня ищешь?

– Черт побери, что с тобой? – сказал Сонни. Он произнес это чересчур громко и чересчур резко, стремясь скрыть свое изумление от встречи со своим другом, но тот, похоже, ничего не заметил.

На рубашке Корка в области сердца алели яркие отпечатки маленьких ручек.

– Это Кейтлин, – сказал Корк, хмуро оглядывая пятна. – Рубашка безнадежно испорчена.

Сонни провел пальцем по красным пятнам. Палец остался чистым.

– Какая‑то детская краска, – сказал Корк, по‑прежнему разглядывая отпечатки ручек. – Эйлин говорит, рубашке каюк.

– Эта малышка – просто страх божий.

– На самом деле она очаровательное создание, – возразил Корк. – Так в чем дело?

– Я заглянул к тебе домой, – солгал Сонни. – Тебя там не было.

– Потому что я здесь, – сказал Корк, скосив взгляд на друга, словно спрашивая, не отупел ли тот внезапно.

Сонни кашлянул в кулак, лихорадочно соображая, что бы такое сказать. Наконец он вспомнил про план следующего дела.

– До меня дошли сведения об одной небольшой партии, – сказал он, понизив голос.

– Что? Сегодня?

– Нет. – Подойдя к Корку, Сонни прислонился к дверному косяку. – Пока что я еще не знаю точно, когда. Я просто хотел с тобой посоветоваться.

– Что за дело? – Взглянув на лестницу, Корк пригласил Сонни пройти в дом. – На улице похолодало. Такое ощущение, будто уже пришла зима.

– Партия небольшая, – повторил Сонни. Усевшись на ступеньку, он сдвинул шляпу на лоб. – Ее привезут в легковой машине со специальным тайником под днищем. И еще несколько бутылок будет спрятано под обшивкой салона.

– Чей это товар?

– А ты как думаешь?

– Опять Марипозы? И что мы будем с ним делать? Сбыть его Луке не получится.

– Что самое хорошее, – торжествующим тоном произнес Сонни, – Джук купит у нас напрямую. Никаких посредников.

– А если Марипоза узнает, что Джук торгует его «бухлом»?

– Откуда он это узнает? – сказал Сонни. – Уж Джук‑то, черт возьми, точно ему не скажет. И в Гарлеме Марипоза не работает.

Подсев к Сонни, Корк вытянулся на ступенях словно в кровати.

– И сколько мы заработаем на такой маленькой партии?

– Вот в чем вся прелесть, – сказал Сонни. – Это первоклассное шампанское и вино прямиком из Европы. Товар – высший класс: по пятьдесят, а то и по сто зеленых за бутылку.

– Сколько всего бутылок?

– По моим прикидкам, от трехсот до четырехсот.

Откинув голову на ступеньку, Корк закрыл глаза, занимаясь арифметикой.

– Матерь божья, – с восхищением произнес он. – Однако Джук нам столько не заплатит.

– Разумеется, не заплатит, – согласился Сонни, – но мы все равно сорвем неплохой куш.

– Откуда ты получил наводку?

– Тебе это незачем знать, Корк. Ты, что, мне не доверяешь?

– Твою мать, – пробормотал Корк, – ты сам прекрасно понимаешь, что если Марипоза нас найдет, мы покойники.

– Он нас не найдет, – уверенно заявил Сонни. – К тому же мы и так уже покойники, если он нас найдет. Так что лучше уж мы будем богатыми покойниками.

– Сколько человек… – начал было Корк, но тут наверху открылась дверь в квартиру. На площадку вышла подбоченившаяся Эйлин.

– Бобби Коркоран, ты не хочешь пригласить своего друга в дом, или же вы будете торчать на лестнице, строя свои страшные замыслы?

– Пошли в дом, – согласился Корк. – Эйлин угостит тебя чашкой кофе.

Сонни одернул полы пиджака.

– Ты точно ничего не имеешь против? – спросил он у Эйлин.

– Разве она только что сама не сказала мне пригласить тебя в дом? – спросил Корк.

– Не знаю, – сказал Сонни, – а что, она говорила?

Появившаяся за спиной Эйлин маленькая девочка обхватила мать за ногу.

– Дядя Буби! – воскликнула она.

– Она просто прелесть, – заметил Корк, обращаясь к Сонни, после чего прыжками взбежал по лестнице и подхватил девочку, которая с радостным визгом попыталась скрыться от него в квартире.

– Заходи, – сказала Эйлин. – Нет смысла торчать в подъезде. – Вернувшись в квартиру, она оставила дверь открытой.

Пройдя на кухню, Сонни застал там Эйлин, уютно устроившуюся за столом с чашкой кофе и тарелкой выпечки.

– Садись, – сказала она, пододвигая ему чистую чашку. Уложенные в новую прическу, ее волосы казались светлее. Кудри сияли в свете лампы при каждом движении ее головы.

Корк вошел на кухню с маленькой Кейтлин на плечах.

– Поздоровайся с Сонни, – сказал и, плюхнувшись за стол, снял девочку с плеч и усадил ее себе на колени.

– Здравствуйте, мистер Сонни, – сказала Кейтлин.

– Привет, Кейтлин. – Переведя взгляд с девочки на ее мать, он сказал: – Ого! Да ты почти такая же красивая, как твоя мать.

Эйлин вопросительно посмотрела на него, но Корк только рассмеялся и сказал:

– Ты смотри, она может зазнаться. – Опустив Кейтлин на пол, он похлопал ее по попке и сказал: – Иди в комнату, поиграй минутку одна.

– Дядя Буби! – с мольбой произнесла девочка.

– И перестань называть меня дядей Буби, а то я тебя хорошенько выпорю.

– Обещаешь? – спросила Кейтлин.

– Что? – удивился Корк. – То, что я тебя хорошенько выпорю?

– То, что через минуту придешь поиграть со мною?

– Обещаю, – заверил ее Корк, указывая на дверь.

Поколебавшись немного, девочка украдкой взглянула на Сонни и выскользнула в гостиную. Она унаследовала от отца замечательные светлые волосы, а от матери – золотисто‑карие глаза.

– Дядя Буби,[29] – повторил Сонни и рассмеялся.

– Разве это не замечательно? – сказала Эйлин. – Устами младенцев…

– А ты ее не подстрекай, – остановил сестру Корк. – Кейтлин говорит так, только чтобы меня позлить.

Задумчиво поиграв со своей чашкой, Эйлин обратилась к Сонни:

– Значит, вы слышали, что некий мистер Луиджи Батталья по прозвищу «Хукс»[30]по‑прежнему продолжает искать убийцу Джимми?

Сонни повернулся к Корку.

– А, – сказал тот, – когда я последний раз столкнулся с Хуксом, он попросил меня передать сестре, что он не забыл насчет Джимми.

– Прошло уже почти два года, – сказала Эйлин, обращаясь к Сонни. – Два года, а он все еще не нашел убийцу Джимми. В лице мистера Хукса Баттальи мы получили самого настоящего сыщика, не так ли?

– По словам Хукса, это дело рук одного из громил Марипозы, – сказал Корк.

– А разве я этого без него не знала? – сказала Эйлин. – Разве это не известно всем? Вопрос в том, который именно из громил Марипозы, и будет ли когда‑нибудь что‑либо сделано по этому поводу теперь, по прошествии такого времени?

– Какое значение тут имеет время? – сказал Корк. – Если Хукс найдет этого подонка, он его убьет.

– Какое значение тут имеет время?.. – повторила Эйлин.

– Хукс – сицилиец, Эйлин, – объяснил Сонни. – Для него два с половиной года – ничто. Если Хукс узнает, кто убил его друга, через двадцать два с половиной года этот человек – труп. Сицилийцы никогда не забывают и ничего не прощают.

– Сицилийцы и ирландец из Донегола, – сказала Эйлин. – Я хочу, чтобы убийцу Джимми покарал закон. – Она повернулась к брату: – Ты знал Джимми. Тебе не нужно объяснять, как он предпочел бы все сделать.

– Видит бог, Эйлин, я любил Джимми как родного брата, – сказал Корк, внезапно заводясь, – но в этих вопросах мы с ним никогда не соглашались. И ты это знаешь. – Отодвинув стул от стола, он оглянулся на дверь в гостиную, проверяя, что делает Кейтлин. – Джимми был идеалистом, – продолжал он, снова поворачиваясь к сестре, – а я, как тебе прекрасно известно, в таких вещах реалист.

– И ты одобришь убийство убийцы, так? – Эйлин нагнулась через стол к брату. – Ты полагаешь, это что‑то докажет? Ты полагаешь, это что‑то изменит?

– А, сейчас ты говоришь совсем как Джимми, – сказал Корк, вставая из‑за стола. – У меня сердце разрывается. Эй! – окликнул он Кейтлин. – Что ты там делаешь? – Повернувшись к Эйлин, Корк сказал: – Если бы я знал, кто убил Джимми, я сам бы его убил, и точка.

Снова посмотрев в сторону гостиной, он поднял руки над головой, заревел как чудовище, и погнался за визжащей Кейтлин.

Эйлин повернулась к Сонни.

– Господи, – пробормотала она, – вы оба…

– Похоже, у вас семейный спор, – сказал Сонни. – Он оглянулся на свою шляпу, которую повесил на угол двери. – Мне пора идти.

– Бобби и Джимми, – продолжала Эйлин, словно он не произнес ни слова. – Они спорили вот здесь, за этим самым столом. Непримиримые противники, и предмет спора всегда один и тот же. Бобби утверждал, что мир порочен и нужно жить в нем в таком, какой он есть, а Джимми возражал, что нужно верить в нечто лучшее. Это повторялось снова и снова. – Невесело посмотрев в свою чашку, она снова подняла взгляд на Сонни. – Вот таким был Джимми. Он не спорил с Корком, что мир полон грязи и крови, и даже не утверждал, что такое положение дел изменится; но он хотел научить мальчишку чему‑то и говорил: «Нужно верить в то, что мир изменится, ради своей собственной души».

Она умолкла, глядя на Сонни.

– Сожалею, что мы с ним не были знакомы, – сказал тот.

Эйлин кивнула, словно радуясь перспективе подобной встречи.

Пройдя в гостиную, Сонни застал Корка обнимающим Кейтлин. Девочка хохотала словно одержимая, пытаясь высвободиться из его объятий.

– Сонни, помоги мне, хорошо? – сказал Корк, быстро разворачиваясь. – Мне с нею не сдюжить! – крикнул он и, завершая оборот, бросил кричащую девочку прямо в руки Сонни.

– Эй! – воскликнул тот, хватая вырывающуюся Кейтлин. – И что мне с нею делать?

Крутанувшись, Сонни бросил визжащую девочку обратно Корку.

– Достаточно? – спросил у нее тот.

Перестав вырываться, Кейтлин посмотрела на Сонни, затем на Корка.

– Еще хочу! – вскрикнула она, и Корк раскрутил ее, собираясь бросить Сонни, который со смехом приготовился ее ловить.

Стоя в дверях кухни спиной к стене, Эйлин покачала головой. Улыбка у нее на лице переросла в смех, когда вопящая Кейтлин пролетела по воздуху и очутилась в руках Сонни.

 

Глава 8

 

Оторвав от стены кусочек обшелушившейся краски, Шон подождал, когда по Одиннадцатой авеню закончит грохотать поезд, и снова постучал в дверь Келли. Последние несколько часов он провел, бесцельно катаясь на трамваях, поскольку у него не было ни малейшего желания возвращаться домой и встречаться с Уилли и Донни. Однако не мог же он оставаться на улице всю ночь – к тому же братья приказали ему идти домой, ведь так? И все же Шон пока что не хотел их видеть.

– Келли! – крикнул он, обращаясь к запертой двери. – Я знаю, что ты дома. Я видел, как ты прошла мимо окна.

Прижав ухо к двери, Шон услышал, как скрипнули пружины матраца, затем звякнуло стекло. Он представил себе тело Луки Брази, распростертое перед дверью своей квартиры, и ему захотелось узнать, действительно ли Донни отрезал ублюдку член и засунул ему в рот. У него перед глазами возникла отчетливая картина: Лука Брази с собственным членом во рту. Поежившись, Шон провел руками по волосам и ощупал револьвер в кармане. У него в ушах снова прозвучали слова Уилли: «Мы вот‑вот натравим на наши жалкие ирландские задницы всех до одного ублюдочных итальяшек города…»

– Келли! – с мольбой крикнул он. – Ну же, открой дверь. Это твой брат.

Когда дверь наконец отворилась, Шон отступил назад и закрыл лицо руками.

– О боже… – пробормотал он, всматриваясь в полумрак.

– Ну, – сказала Келли, – ты хотел меня видеть, Шон. Вот она я.

Она стояла, одной рукой придерживая полуоткрытую дверь, другую положив на косяк. Под обеими ее глазами чернели синяки, щеки распухли, лоб был рассечен. Она была в ярко‑красных туфлях и белой мужской сорочке с закатанными рукавами. Судя по размерам, это была рубашка Луки. Ее низ доходил Келли до лодыжек.

– О, Шон, ради всего святого, перестань строить из себя невинного младенца, хорошо? Все не так уж плохо.

Оторвав руки от лица, Шон поморщился, глядя на сестру.

– О матерь божья! – пробормотал он. – Келли…

Та состроила ему гримасу и тотчас же поморщилась, словно это причинило ей боль.

– Что тебе нужно, Шон? Я полагала, с семьей у меня все кончено.

– Ты же знаешь, я сам всегда был против, – возразил Шон. Он заглянул поверх плеча сестры в квартиру. – Можно мне зайти?

Келли удивленно посмотрела на свою квартиру так, будто та внезапно превратилась в место, куда кому‑то хочется зайти.

– Разумеется, – пожала плечами она. – Добро пожаловать.

Войдя внутрь, Шон поискал взглядом, куда бы сесть. На кухне не было ни стола, ни стульев, только пустое пространство перед пустой раковиной. Впрочем, и кухней это назвать было нельзя. В квартире имелся уголок с раковиной и несколькими полками, отделенный неким подобием арки от спальни, которую занимали маленькая кровать, рядом с ней шаткая тумбочка, и большое мягкое кресло у окна, выходящего на Одиннадцатую авеню. Кресло по самые подлокотники было завалено журналами и предметами одежды. Шон сбросил одежду и журналы на пол, и с обложек на него уставились портреты голливудских звезд: Джин Харлоу, Кэрол Ломбард, Фей Рей.[31]Обернувшись, Шон увидел, что Келли наблюдает за ним, прислонившись к закрытой двери. Рубашка ее была расстегнута до половины, открывая грудь настолько, что ему стало неловко.

– Келли, застегнись, ладно? – Шон указал на обнаженную грудь.

Запахнув рубашку, Келли принялась возиться с пуговицами, но безуспешно.

– Эй, Келли, – неодобрительно произнес Шон, – неужели ты настолько пьяна, что не можешь застегнуть свою рубашку, черт побери?

– Я не пьяна, – глухо промолвила Келли, словно обращаясь не брату, а к себе самой.

– Нет, твои пальцы явно не могут справиться с пуговицами, – сказал Шон, застегивая сестре рубашку, словно та снова превратилась в маленькую девочку, и он вынужден был за ней ухаживать. – Ты только посмотри на себя, Келли, – добавил он, и его глаза наполнились слезами.

– Шон, ну когда ты наконец повзрослеешь? – сказала Келли. Отстранив брата, она улеглась на кровать, накрылась красным одеялом и подложила под голову подушку. – Итак, вот ты здесь… – Она подалась к брату, словно спрашивая, что ему нужно.

Освободив кресло от одежды и прочего барахла, Шон придвинул его к кровати.

– Келли, – начал он, устало плюхаясь в кресло, – ты ведешь неправильную жизнь.

– Вот как? – насмешливо спросила Келли. – Мне следует вернуться домой, чтобы кормить и обстирывать вас? Бегать за всеми, как прислуга? Нет уж, Шон, покорнейше благодарю. И ты пришел сюда только ради этого? Чтобы вернуть меня домой?

– Я пришел к тебе вовсе не ради того, чтобы вернуть тебя домой, – возразил Шон. – Я пришел, потому что тревожусь за тебя. Посмотри на себя. – Он придвинул кресло ближе, словно чтобы лучше рассмотреть сестру. – Если судить по твоему виду, ты должна быть в больнице, а ты валяешься дома, напиваясь до бесчувствия.

– Я не пьяна, – упрямо повторила Келли.

На тумбочке стояли почти полная бутылка виски и стакан. Келли плеснула себе на дно, но Шон отобрал у нее стакан, прежде чем она успела поднести его к губам.

– Что тебе нужно, Шон? Говори, что ты хочешь, после чего оставь меня в покое.

– Почему ты живешь с человеком, который бьет тебя словно собаку? – Шон поставил стакан на тумбочку и только тут заметил маленький пузырек с черными таблетками. – А это еще что такое? – спросил он, беря пузырек.

– Я сама нарвалась, – сказала Келли. – Ты не знаешь всего.

– Ты говоришь совсем как наша мать, – сказал Шон, – каждый раз после того, как отец ее лупил. – Он погремел таблетками в пузырьке, ожидая ответа сестры.

– Их дал мне Лука, – сказала Келли, забирая у брата пузырек. – Это таблетки от боли. – Вытряхнув на ладонь две маленьких черных капсулы, Келли отправила их в рот и запила виски.

– Келли, – сказал Шон, – я пришел не для того, чтобы забрать тебя домой. К тому же Донни все равно этого не допустит.

Усевшись поудобнее на кровати, Келли закрыла глаза.

– В таком случае расскажи, зачем ты здесь.

– Посмотри мне в глаза, – сказал Шон. – Я только хочу сказать, что когда тебе понадобится помощь, я сделаю для тебя все возможное.

Рассмеявшись, Келли уронила голову на подушку.

– Ты еще большой ребенок. И таким ты был всегда, Шон О’Рурк. – Взяв брата за руку, Келли снова закрыла глаза. – Уходи и дай мне поспать. Я устала. Мне нужно вздремнуть.

Ее тело расслабилось и обмякло, и через мгновение она уже спала.

– Келли, – осторожно окликнул ее Шон. Она ничего не ответила; он прикоснулся ей к горлу и нащупал ровный сильный пульс. – Келли… – повторил Шон, ни к кому не обращаясь.

Достав из пластмассового пузырька черную таблетку, он осмотрел ее и положил обратно. Этикетки на пузырьке не было. Смахнув со лба сестры волосы, Шон увидел, что рваная рана тянется чуть ли не до самой макушки. Страшная на вид, она тем не менее не была глубокой. Шон накрыл сестру одеялом до подбородка, снял с нее туфли и аккуратно поставил их рядом с кроватью. Уходя из квартиры, он предварительно убедился в том, что дверь захлопнется за ним.

На улице дул резкий, пронизывающий ветер с Гудзона. Подняв воротник куртки, Шон поспешил домой. Толкнув локтем входную дверь, он поднялся по лестнице и оказался в знакомых комнатах своей квартиры. Мать сидела за столом на кухне, листая комиксы. Она всегда была худой и хрупкой, но годы превратили ее в самый настоящий иссушенный скелет. Особенно неприятно было смотреть на шею, с проступающими сквозь высохшую кожу венами и сухожилиями, похожую на шею цыпленка. Однако, когда мать улыбнулась чему‑то в комиксах, у нее в глазах на мгновение зажглись отсветы былого огня. Отца не было видно; вероятно, он лежал в кровати со стаканом в руке, обнимая бутылку виски.

– Мам, – сказал Шон, – где ребята?

Мать оторвалась от комиксов.

– «Безумная Кэт», – сказала она, объясняя улыбку до ушей. – Ребята на крыше. Гоняют этих глупых птиц. Шон, у тебя все в порядке? – спросила мать. – У тебя такой вид, будто у тебя неприятности.

– Нет, – ответил Шон. – Все в порядке, мам. – Обняв мать за плечи, он поцеловал ее в щеку. – Я только что заходил проведать Келли.

– А, – равнодушно промолвила мать. – И как она?

– По‑прежнему слишком много пьет.

– Ну конечно, – пробормотала мать и вернулась к комиксам, словно ей больше нечего было сказать на эту тему.

Шон нашел братьев на крыше, сидящих на тюке соломы рядом с голубятней. Дно голубятни, смастеренной кое‑как из досок и проволоки, было застлано толстым слоем соломы. Донни и Уилли сидели бок о бок, курили и смотрели на крыши соседних домов. Ветер поднимал братьям воротники и трепал волосы. Шон присел на парапет напротив них.

– Ну, – сказал он, – вы сделали дело?

– Сукиному сыну повезло, – проворчал Донни. – Он вернулся домой вместе со всей своей проклятой бандой.

– Кое в ком из них я пробуравил несколько дырок, – ухмыльнулся Уилли.

– Что произошло? – спросил Шон. – Вы подстрелили Луку?

Кивнув на Уилли, Донни сказал:

– Твой брат – долбанный лунатик.

– Ну да, я немножко вышел из себя, – усмехнулся Уилли.

– Мы уже были на крыше и направлялись прочь, и тут твой сумасшедший братец просит у меня мой револьвер. Я дал ему ствол, и не успел опомниться, как он уже стал разыгрывать из себя ковбоя, блин.

– Я настроился на то, чтобы убить ублюдка, – сказал Уилли.

– Ты его завалил? – спросил Шон.

Покачав головой, Уилли сделал глубокую затяжку.

– Я видел, как он поднялся на крышу следом за нами. Я уже был на соседней крыше и спускался по пожарной лестнице, но такого здоровенного верзилу ни с кем не спутаешь. – Повернувшись к Донни, он добавил: – Я уверен, что это был он.

– Плохо, – заметил Шон.

– Я подстрелил по крайней мере двоих из них, – с гордостью объявил Уилли. – Я слышал, как они вопили и падали на землю.

– Ты полагаешь, ты их убил?

– Надеюсь. – Положив окурок на рубероид, Уилли раздавил его каблуком. – Ненавижу этих долбанных макаронников, всех до единого.

– И что дальше? – Достав из кармана револьвер, Шон положил его на крышу перед собой. – Лука будет охотиться за нами?

– Нет. По крайней мере, только не сейчас, – сказал Уилли. – Я стоял в тени, низко натянув шапку. Лука до сих пор не знает, кто на него напал.

– Только не сейчас? – повторил Шон. Он наклонился к коленям, уменьшая мишень для ветра.

Встав, Донни подошел к Шону и уселся рядом с ним, напротив Уилли.

– Плохо, что мы не завалили Луку, – сказал он. – Теперь все будет гораздо хуже.

– Ну и черт с ним, – пробормотал Уилли.

– Вы снова попытаетесь завалить его? – спросил Шон.

– Тут вопрос стоит так, Шон: или мы, или он, – сказал Донни. Выкрутив шею, он посмотрел за парапет на улицу, откуда донесся клаксон машины, сигналившей мусорной телеге Макмагона.

– С нами Пит Мюррей и братья Доннелли, – сказал он, продолжая смотреть вниз. – Малыш Стиви и Корр Гибсон тоже с нами. – Взяв револьвер Шона, он осмотрел его. – Итальяшки узнают, что с нами нельзя обращаться как с грязью, – и первым это выяснит Лука Брази. – Он протянул револьвер Шону.

Тот убрал револьвер в карман пиджака и решительно произнес:

– Я с вами. Этот сукин сын Брази заслужил смерть.

Донни сунул в зубы новую сигарету. Повернувшись спиной к ветру, он сложил руку пригоршней, укрывая огонек спички. Уилли и Шон также достали по сигарете и прикурили от спички брата, после чего все трое погрузились каждый в свои мысли. Они сидели на крыше, съежившись, а вокруг свистел и стонал ветер.

 

Глава 9

 

Томазино Чинквемани спускался на лифте из своей квартиры в центре города. Он стоял в кабине, скрестив руки на груди и широко расставив ноги, словно перегораживая кому‑то дорогу, а по обе стороны от него стояли лицом друг к другу Никки Кри и Джимми Гриццео. Было еще рано, и Никки и Грицц выглядели не очнувшимися ото сна. Грицц опустил шляпу на лицо и, похоже, дремал, пока лифт с грохотом медленно полз вниз. Никки держал в левой руке пакет из плотной бумаги, а правая была у него в кармане пиджака. Томазино не отрывал взгляда от проплывающих за решеткой кабины стен шахты. Четвертый мужчина, находившийся в кабине, сидел на табурете рядом с панелью управления, одетый в форменный мундир с двумя расходящимися углом рядами пуговиц на груди. Его фуражка, которая была по крайней мере на размер мала, придавала ему сходство с обезьяной на плече шарманщика. Этот молодой парень с усталыми глазами старика старался изо всех сил, чтобы оставаться незаметным. Когда кабина наконец спустилась на первый этаж, лифтер выровнял ее с уровнем пола и открыл решетку и дверь. Томазино вышел первым, а следом за ним Грицц. Никки сунул парню в руку четвертак, и тот заискивающе его поблагодарил.

За входными дверями дома кипела бурная жизнь. По авеню проносились машины, по тротуарам спешили толпы прохожих. Томазино жил в центре города, на двадцать восьмом этаже высотного жилого дома. Он чувствовал себя в безопасности на такой высоте, куда никто не мог подняться по пожарной лестнице, чтобы всадить ему пулю промеж глаз. Ему нравилась эта квартира, и он ничего не имел против шума улицы, – однако за хорошей колбасой или макаронами приходилось посылать кого‑нибудь вниз, и это было головной болью. Выйдя в вестибюль, Грицц тотчас же скрылся в кафе‑автомате, и теперь он вернулся с двумя стаканчиками кофе, которые протянул Никки и Томазино.

– В мой ты положил три куска сахара? – спросил Томазино.

– Я так сказал девке за прилавком.

Кивнув, Томазино обхватил обеими руками стаканчик, в его огромных лапищах превратившийся в игрушечный.

– Дай мне sfogliatell’, – обратился он к Никки.

Тот достал из бумажного пакета хрустящий рожок, и все трое встали спиной к стене, дожидаясь водителя. Вик Пьяцца позвонил, когда они уже выходили, и сказал, что у него кое‑какие неполадки с машиной и он задержится на несколько минут.

– Где ты достал эти sfogliatell’? – раздраженно произнес Томазино. Взяв рожок, он изучил слоеное тесто. – Они непропеченные, – сказал он. – Терпеть не могу непропеченное тесто!

– Я купил их на Мотт‑стрит, – сказал Грицц.

– Где именно на Мотт‑стрит?

Сдвинув шляпу назад, Грицц сказал:

– Томми, я не помню, твою мать, где их купил. В какой‑то долбанной булочной на Мотт‑стрит.

– Слушай, Грицц, – сказал Томазино, поворачиваясь к Гриццу и надвигаясь на него всей своей громадной тушей, – ты с кем это так говоришь?

Тот виновато вскинул руки вверх.

– Томми, еще очень рано. Я сам знаю, что по утрам у меня дерьмовое настроение. Извини.

Рассмеявшись, Томазино похлопал Грицца по плечу.

– Ты мне нравишься, – сказал он. – Ты хороший парень. – Он повернулся к Никки: – Когда будешь покупать stogliatell’ в следующий раз, бери их у Пэтти на Энсли‑стрит в Уильямсберге. Лучшие stogliatell’ в городе. – Он махнул стаканчиком на дверь. – Черт побери, где Вик? Что там случилось с его машиной?

– Карбюратор барахлит, – ответил Грицц. – Вик сказал, это займет всего несколько минут.

– Мне это не нравится. – Томазино взглянул на часы. – В таких случаях… – начал было он, но не закончил свою мысль. Томазино был лет на двадцать пять старше и на пару дюймов выше ростом Никки и Грицца. – В таких случаях начинаешь озираться по сторонам, – сказал он, обращаясь к ребятам. – Понимаете, что я хочу сказать?

Никки кивнул, Грицц молча отпил глоток кофе. Оба, судя по всему, умирали со скуки.

– Что там случилось у Вика с машиной? – снова спросил Томазино.

– Карбюратор, – буркнул Грицц.

Задумавшись, Томазино снова взглянул на часы.

– Сколько у нас там ребят? – спросил он у Никки.

– Четверо в ресторане: двое в зале, еще двое в кабинках. Кармине и Фио на улице, в машинах; их не видно, но они близко.

– И Лука никак не может об этом знать?

– Никак, – подтвердил Никки. – Кармине пригласил громил из Джерси. Лука их никогда не видел.

– И все знают, что делать?

– Разумеется, – усмехнулся Никки. – Мы сделали все так, как ты сказал.

– Потому что этот глупый сукин сын считает, что это мы пытались его замочить. Я объяснил его подручному Хуксу, что если бы хотел смерти Луки, он был бы мертв.

– Но он, несмотря ни на что, считает, что это были мы? – уточнил Грицц.

Томазино допил кофе.

– Он поверил бы мне, если бы я ему сказал, чьих это рук дело.

– На этот счет по‑прежнему никаких известий? – спросил Грицц.

– У ублюдка достаточно врагов, – сказал Томазино. – Это мог быть кто угодно. Эти ребята в ресторане, – снова заговорил он, меняя тему, – они не сдрейфят стрелять, если это потребуется, ведь так? – Он продолжал, не дожидаясь ответа: – Потому что если Брази по‑прежнему уверен, что это мы пытались его прихлопнуть…

– Томми, я тебя люблю как родного отца, но, видит бог, ты чересчур много тревожишься, – перебил его Грицц.

Томазино смерил его взглядом, затем улыбнулся и рассмеялся, но тут же бросил и раздраженно спросил:

– Твою мать, где же Вик? Если он не появится через одну минуту, я отменю все к чертовой матери.

– Вот он, – сказал Никки, указывая на черный «Бьюик»‑седан, вывернувший из‑за угла.

Томазино подождал, скрестив руки на груди, пока Никки и Грицц устраивались на заднем сиденье, а Вик, выскочив из машины, обежал вокруг капота и открыл переднюю дверь.

– Долбанный карбюратор, – пробормотал он. Это был тощий симпатичный паренек с зализанными назад светлыми волосами. Ему уже стукнуло двадцать, но он все еще выглядел на пятнадцать. – Пришлось продувать жиклеры, потом я потерял винт, твою мать… – Он осекся, увидев, что Томазино не интересуют его оправдания. – Послушай, Томми, извини. Мне нужно было встать пораньше и проследить за тем, чтобы не возникло никаких проблем.

– Вот это верно, – согласился Томазино, усаживаясь вперед.

Сев за руль, парень повторил:

– Извини, Томми.

– Ты хороший парень, Вик, но пусть впредь ничего подобного больше не повторится, – сказал Томазино. Он повернулся к Никки: – Дай мне еще один sfogliatell’. А ты не хочешь? – предложил он Вику.

– Нет, – ответил тот. – Я по утрам не ем. Никакого интереса к еде до полудня.

– Ага, – поддакнул с заднего сиденья Грицц. – Я сам такой же.

Томазино посмотрел на часы.

– Ты знаешь, куда ехать? – спросил он у Вика.

– Да, конечно, – ответил парень. – Я уже мысленно проложил маршрут. Мы будем на месте через десять минут.

– Хорошо. – Томазино наклонился к Вику, и тому пришлось отстраниться от него.

– В чем дело? – спросил он.

– Ты весь вспотел, – сказал Томазино. – Вик, почему это ты потеешь? Больше никто не потеет.

– Он испугался, что ты набьешь ему морду за опоздание, – ухмыльнулся Никки.

– Послушайте, я ведь до этого не опаздывал ни разу, правда? – обиженно заявил Вик. – Я в своем деле профессионал. Я увидел, что опаздываю, и стал нервничать.

– Не бери в голову, – сказал Томазино, похлопав Вика по плечу. – Ты хороший парень. Ты мне нравишься.

Грицц подался вперед. Это был жилистый тип с круглым ангельским личиком, и у него на голове была серая фетровая шляпа с черной лентой. Шляпа была сдвинута на затылок.

– С какой это стати ты свернул сюда? – спросил он Вика. Они медленно ехали по тихому пустынному переулку. – Разве не быстрее…

Прежде чем Грицц успел закончить свой вопрос, Вик резко свернул к тротуару и выскочил из машины, а из подворотни выбежали Лука Брази и его люди. Прежде чем кто‑либо в машине успел сообразить, что происходит, Лука приставил револьвер к голове Томазино.

– Без глупостей, – сказал он, обращаясь ко всем. – Я не собираюсь тебя убивать, – добавил он, повернувшись к Томазино.

Тот достал руку из‑за пазухи пиджака.

Как только Хукс и Джоджо подсели назад к ребятам Томазино и отобрали у них оружие, Лука плюхнулся на переднее сиденье, вытащил у Томазино из кобуры под мышкой револьвер и протянул его Джоджо. Вик, наблюдавший за происходящим с тротуара, вернулся к машине и снова сел за руль. Развернувшись, он направился в центр.

– Куда мы едем? – спросил Томазино.

– На причал Челси, – ответил Лука. – Там тихое местечко, и мы сможем спокойно поговорить, чего ты так добивался.

– V’fancul’, – пробормотал Томазино. – Разве нельзя было поговорить культурно, за чашкой кофе?

– Это кто здесь культурный? – усмехнулся Лука. – Ты, Томми, всегда казался мне большой глупой обезьяной, выряженной в костюм. Ты по‑прежнему вырываешь людям зубы?

– Когда обстоятельства того требуют. – Томазино развернулся на сиденье так, чтобы смотреть вперед, и сложил руки на животе. – Вик, я не подозревал, что ты настолько глуп, – сказал он, глядя прямо перед собой.

– Не надо винить мальчишку, – сказал Лука, сидящий между ним и Виком. Убрав револьвер в кобуру под мышкой, он обнял Вика за плечо. – Оба его брата сидят связанные дома у его подружки вместе с парой моих ребят – и несмотря на это он заставил меня дать слово, что я тебя не прикончу.

Томазино с отвращением поморщился, по‑прежнему уставившись сквозь ветровое стекло.

У Вика по щекам катились слезы.

– Ты только посмотри, – сказал Лука. – Малыш плачет.

– Он прострелил моему маленькому братишке ногу, – пробормотал Вик. – И сказал, что следующая пуля отправится ему в голову.

– После чего ты согласился мне помочь, правда? – сказал Лука.

Томазино подобрал с коленей недоеденный sfogliatell’, выпавший у него из руки. Он показал рожок Луке.

– Не возражаешь, если я буду есть?

– Ешь, не стесняйся, – успокоил его Лука.

– Это не мы пытались тебя замочить, – произнес с полным ртом Томазино. – Если ты подумал на нас, то ты ошибаешься.

– Кто‑то пытался меня замочить? – сказал Лука. – О чем это ты, Томми? Я полагал, мы встретились, чтобы поговорить о том, как я покупаю и продаю «бухло», украденное у Джо.

– Лука, – сказал Томазино. – Всем известно, что кто‑то в тебя стрелял. Я объяснил твоему парню…

– Но это был не ты?

– Это были не я, не Джо и никто из тех, с кем мы имеем дело.

– Но ты знаешь, кто это был, – сказал Лука.

– Нет, – ответил Томазино. Доев рожок, он стряхнул с пиджака крошки. – Я хотел сказать другое. Мы не знаем, кто это был, и мы до сих пор ничего не слышали.

Лука оглянулся назад.

– Привет, Грицц. Как поживаешь? – Грицц ничего не ответил, и он продолжал: – И ты тоже не знаешь, кто пытался меня прикончить, так?

– Я понятия не имею, – подтвердил Грицц. – Я знаю только то, что, как сказал Томми, это были не мы.

– Да? Ну ладно, – произнес Лука таким тоном, будто не поверил Гриццу, однако это не имело никакого значения. Машина подъехала к реке, к причалу Челси, и Лука указал на проезд между соседними складами. – Сворачивай туда, – приказал он Вику.

Вик доехал до самого конца, до парапета и кнехтов для швартовки судов. Остановив машину, он вопросительно посмотрел на Луку, ожидая дальнейших распоряжений.

– Отлично, – сказал тот, – все выходят.

– А почему нельзя поговорить здесь, в машине? – спросил Томазино.

– Там очень живописный вид, – объяснил Лука. – И мы подышим свежим воздухом. – Достав из кобуры под мышкой револьвер, он направил его Томазино в лицо. – Я считаю, что нам лучше поговорить у воды.

С отвращением покачав головой, Томазино выбрался из машины.

Из задней двери вылез Хукс, а за ним Джоджо, державший в каждой руке по револьверу. Они выстроили Томазино и его ребят спиной к воде. Лука повернулся к Вику, который стоял, прислонившись к переднему бамперу «Бьюика».

– А ты чего ждешь? Присоединяйся к остальным.

– Конечно, – поспешно сказал Вик, вставая рядом с Никки.

– Sfaccin’! – пробормотал Томазино. – Если вы меня убьете, Джо вас закопает. Он пришьет вас всех до одного, и сделает это не спеша. И все ради чего, глупец? Это были не мы! Мы не имеем к этому никакого отношения. Я объяснил твоему парню, что если бы мы хотели твоей смерти, ты был бы мертв…

– Господи, – перебил его Лука, – да успокойся же ты, Томми. Я не собираюсь тебя убивать.

– Тогда зачем ты нас выстроил вот так?

Лука пожал плечами.

– Ты хотел со мной поговорить. Так говори же.

Оглянувшись на своих ребят, Томазино повернулся к Луке.

– В такой обстановке разговаривать нельзя, – сказал он.

– Возможно, – согласился Лука, – однако выбора у тебя нет. Так что говори.

Томазино снова посмотрел на своих ребят, словно опасаясь за них.

– Дело не слишком серьезное, – заговорил он, обращаясь к Луке. – Джо не сходит с ума из‑за потери нескольких партий. Однако это нехорошо, и ты это понимаешь. Мы хотим знать, кто у нас ворует. На тебя у нас зуба нет. Ты деловой человек. Мы это понимаем. Но мы хотим схватить за шкирку тех ублюдков, кто нас обкрадывает, и ты должен нам их назвать. Тут дело не в деньгах. Тут дело в чести.

Выслушав Томазино, Лука помолчал, словно обдумывая его требование.

– Что ж, я тебе их не выдам, – наконец сказал он. – Я так с ними не договаривался. Я реализую их «бухло», оставив их в стороне.

– Лука, – сказал Томазино, снова оглянувшись на своих ребят. – Ты хоть понимаешь, с кем имеешь дело? Ты хочешь пойти против Марипозы, братьев Барзини, меня, Фрэнки «Пять ангелов»,[32]братьев Розато и всех наших ребят? Ты понимаешь, что у нас огромная организация, и она станет еще больше…

– Ты имеешь в виду Лаконти, – перебил его Лука.

– Да, Лаконти. Через считанные дни мы приберем к рукам всю его группировку. Ты это понимаешь? Ты понимаешь, что речь идет о сотнях боевиков? А что есть у тебя? Ты сам и четверо‑пятеро твоих ребят? Не сходи с ума, Лука. Просто отдай нам тех клоунов, что нас грабят, и мы квиты. Я даже забуду все это сегодняшнее бредовое безумство. Даю тебе слово, мы не станем разбираться с тобой и твоими ребятами.

Отступив назад, Лука посмотрел на воду. Над доками с криками кружились чайки. По голубому небу над серо‑стальной водой плыли редкие толстые белые облака.

– Ну хорошо, – наконец сказал он. – Вот твое послание? Это все, что ты хотел мне сказать?

– Да, – подтвердил Томазино. – Это так.

– А вот мое послание, которое ты передашь Джо, – сказал Лука, задумчиво глядя на воду и облака. – Если дантист только пошевелится, – сказал он Хуксу, – всади ему пулю в голову. И ты тоже. Если кто‑нибудь хоть пошевелится, убейте их, – добавил он, обращаясь к Джоджо.

– Господи Иисусе, Лука… – начал было Томазино.

Но прежде чем он успел сказать что‑либо еще, Лука выстрелил Гриццу в упор между глаз. Вскинув руки, парень свалился с причала. Его тело упало в воду и тотчас же утонуло, и на поверхности осталась только плавающая шляпа.

Томазино побледнел, а малыш Вик зажмурился. Лицо Никки оставалось непроницаемым, однако дыхание у него вырывалось с присвистом.

– Передай Джузеппе Марипозе, – сказал Лука, обращаясь к Томазино, – что ко мне нужно относиться с уважением. Передай ему, что если выяснится, что это он пытался меня замочить, я его убью. Как ты думаешь, Томми, ты сможешь передать ему это послание?

– Конечно, – хрипло произнес Томазино. – Смогу.

– Вот и хорошо, – сказал Лука.

Он направил револьвер на Вика. Мальчишка улыбнулся, глядя ему в лицо. Продолжая улыбаться, он снял шляпу и провел рукой по волосам, и в этот момент Лука нажал на спусковой крючок. Он выстрелил трижды, в уже падающего Вика, пока тот не скрылся под водой.

В наступившей тишине прозвучал голос Томазино, внезапно ставший слабым и нежным, словно у девочки.

– Зачем ты это делаешь, Лука? Что с тобой?

– Грицц был частью моего послания, – объяснил Лука, – чтобы у Джо не оставалось никаких сомнений относительно того, с кем он имеет дело. Ну а этот малыш Вик? Я просто избавил тебя от лишних хлопот. Ты ведь все равно его бы прикончил, правда?

– Ты закончил? – сказал Томазино. – Потому что если ты собираешься убить меня и Никки, не тяни.

– Нет. Я обещал мальчишке, что не убью тебя, – сказал Лука, – и я сдержу свое слово.

Вырывающийся из горла Никки свист становился все громче.

– У тебя что, астма, Никки? – спросил его Лука.

Никки молча покачал головой, затем зажал руками рот и рухнул на колени. Его начало рвать прямо сквозь пальцы.

– Ты закончил? – снова спросил Томазино.

– Еще не совсем, – ответил Лука.

Схватив одной рукой Томазино за горло, он развернул его и дважды быстро ударил по лицу рукояткой револьвера. Упав, Томазино ударился головой о бампер «Бьюика». Из разбитого носа потекла кровь, под глазом открылось рассечение. Тупо уставившись на Луку, Томазино достал из кармана платок и высморкался.

– Я думал о том, чтобы вырвать тебе пару зубов, – сказал Лука, – но, знаешь, потом я решил, что это твое занятие.

Расстегнув ширинку, он помочился в воду. Томазино молча таращился на него. Застегнув молнию, Лука знаком приказал Джоджо и Хуксу садиться в машину.

– Не забудь передать Джо мое послание, – бросил Лука Томазино, направляясь к «Бьюику». Затем он остановился, словно передумав, и сказал: – Знаешь что?

Подойдя к Никки, по‑прежнему стоявшему на коленях, он что есть силы жестоко ударил его по затылку револьвером, затем подобрал бесчувственное тело и запихнул его в багажник «Бьюика», после чего сел в машину рядом с водителем. Машина медленно уехала.

 

Глава 10

 

Вито переключил передачу, и восьмицилиндровый двигатель здоровенного «Эссекса» зарычал, прежде чем вернуться к прежнему ровному спокойному ворчанию. Вито только что свернул с бульвара Фрэнсиса Льюиса и въехал в Куинс, направляясь в свое поместье на Лонг‑Айленде, чтобы побыть там на природе вместе с семьей. Рядом с ним сидела Кармелла, державшая на руках маленькую Конни. Мать играла с девочкой в «ладушки» и тихо напевала: «Ладушки, ладушки, где были? У бабушки». Сонни сидел у окна, положив руки на колени и выстукивая мелодию, которую слышал он один. Майкл, Фредо и Том сидели сзади. Фредо наконец перестал задавать вопросы, за что Вито был очень признателен. «Эссекс» находился в середине каравана. Впереди ехал черный «Паккард» с Тессио и его ребятами, а замыкал колонну Дженко в стареньком «Нэше» с пучеглазыми фарами. Вместе с Дженко на заднем сиденье находился Эл Хэтс, а вел машину Эдди Велтри, еще один из ребят Тессио. Вито был по‑будничному одет в брюки защитного цвета и желтый свитер поверх голубой рубашки с широким воротничком. Эта одежда полностью соответствовала предстоящему пикнику на природе, но все же он стеснялся, словно разыгрывая роль беспечного прожигателя жизни.

Было еще рано, только десять часов утра. День обещал выдаться на славу: на голубом небе не было ни облачка, и погода стояла теплая. Однако мысли Вито упрямо возвращались к делам. Лука Брази пристукнул двоих ребят Чинквемани, а третий парень, Никки Кри, вот уже несколько дней числился пропавшим. Вито не знал, какие последствия это будет иметь для него и его семьи, но подозревал, что это выяснится в самое ближайшее время. Марипоза уже вынудил его вступить в переговоры с Брази, на что он по собственной воле ни за что бы не пошел, и вот сейчас еще эти новые кровавые события… Вито не понимал, как Марипоза может винить его в случившемся, однако тот был туп, следовательно, все было возможно. Вито понимал, что ему рано или поздно придется иметь дело с Марипозой, это лишь вопрос времени. У него были кое‑какие мысли, он просчитывал различные варианты, и эти мысли и варианты крутились у него в голове, пока он ехал следом за Тессио. Вито искренне надеялся перебраться в свой новый дом на Лонг‑Айленде до того, как начнутся неприятности, однако строительство велось медленнее, чем было обещано первоначально. Оставалось только надеяться, что Розарио Лаконти еще на какое‑то время отвлечет на себя внимание Марипозы и его подручных.

– Это оно? – спросил Фредо.

Вито только что свернул следом за Тессио на длинную дорожку, ведущую к участку, зажатую между двумя рядами деревьев, на которых трепетали золотые и красные листья.

– Только посмотрите на эти деревья! – воскликнул Фредо.

– Да, Фредо, именно это и можно увидеть за городом: деревья, – спокойно заметил Майкл.

– А, Мики, заткнись, хорошо? – обиделся Фредо.

Обернувшись назад, Сонни сказал:

– Оба, умолкли немедленно!

– Это та самая стена? – спросил Фредо, опуская стекло. – Это что‑то вроде крепостной стены, о которой ты рассказывала, мама?

– Она самая, – подтвердила Кармелла. – Вот видишь, похоже на замок, – сказала она Конни.

– Вот только в ней зияют бреши, – усмехнулся Майкл.

– Она еще не закончена, умник, – сказал Том.

Вито остановился позади Тессио, и следом поставил свой «Нэш» Эдди. Клеменца ждал в воротах – точнее, там, где будут ворота, когда работы закончатся. Он стоял, прислонившись к бамперу своей машины, рядом с Ричи Гатто, державшим под мышкой сложенную газету. Клеменца, еще более громоздкий в будничной одежде, особенно рядом с подтянутым мускулистым Гатто, потягивал из кружки кофе. Сонни и ребята выскочили из «Эссекса», как только машина остановилась, однако Вито помедлил, восхищаясь каменной кладкой высокой стены, местами имевшей в высоту десять футов, окружающей участок. Эта работа была выполнена семейством Джулиано, потомственными каменщиками на протяжении многих поколений. Кладка завершалась бетонным гребнем, из которого торчали остроконечные чугунные прутья, придавая сооружению законченный вид. Кармелла, сидящая рядом с мужем с Конни на руках, накрыла его руку своей и поцеловала его – быстро чмокнула в щеку. Потрепав ее по руке, Вито сказал:

– Идем. Давай все осмотрим.

– Сперва нужно достать корзину с продуктами для пикника, – сказала Кармелла.

Она направилась к багажнику.

Когда Вито вышел из машины, Тессио подошел к нему и положил ему руку на плечо.

– Здесь будет очень красиво, – сказал он, обводя рукой участок земли и ворота.

– Друг мой, – сказал Вито, – присматривай за моей семьей, per favore. – Он указал на недоконченные стены. – Это наше дело, – добавил он, подразумевая, что чувствовать себя в полной безопасности нельзя.

– Разумеется, – заверил его Тессио, после чего направился к Сонни и ребятам.

Клеменца с трудом оторвался от машины и присоединился к Вито. Ричи последовал его примеру.

– Почему мне не нравится выражение твоего лица? – спросил у Клеменцы Вито.

– Э… – неопределенно пробормотал Клеменца, жестом предлагая Ричи показать Вито газету.

– Подожди, – остановил его Вито, поскольку к ним присоединилась Кармелла, держа в одной руке Конни, а в другой – маленькую корзину. На ней было длинное пестрое платье с кружевным воротником. Волосы, только‑только начавшие седеть, ниспадали до плеч.

– Еды здесь хватит на всех? – спросил Вито.

Улыбнувшись, Кармелла показала ему корзину, в которой сидела кошка Дольче. Достав кошку из корзины, Вито прижал ее к груди и погладил ей голову. Улыбнувшись, он указал на самый большой из пяти домов на участке. Перед домом стояли две группы людей Тессио и Клеменцы, разговаривающие друг с другом. Ребят нигде не было видно.

– Разыщи детей и покажи им их комнаты, – сказал Вито, возвращая кошку в корзину.

– Сегодня никаких дел, – строго сказала ему Кармелла. Повернувшись к Клеменце, она добавила: – Дайте ему отдохнуть хотя бы один день, хорошо?

– Иди, – сказал ей Вито. – Обещаю. Я присоединюсь к тебе через несколько минут.

Смерив Клеменцу строгим взглядом, Кармелла ушла к детям.

Как только она отошла достаточно далеко, Вито посмотрел на логотип газеты и спросил:

– Так что же такого в сегодняшней «Дейли ньюс»?

Ричи протянул ему газету. Взглянув на фотографию на первой полосе, Вито покачал головой. Прочитав подпись, он пробормотал:

– Mannagg’… Неопознанная жертва…

– Это Никки Кри, – сказал Клеменца. – Один из ребят Томазино.

На переднем плане снимка красовался труп молодого парня. Лицо его осталось нетронутым, однако его грудь была разорвана пулевыми ранениями. Казалось, его использовали в тире в качестве мишени.

– Я слышал, что Томазино в бешенстве, – заметил Клеменца.

Вито какое‑то время изучал снимок. Труп был втиснут в дорожный сундук с растрескавшимися кожаными ремнями и бронзовой застежкой. Мужчина в костюме и при галстуке, похожий на случайного прохожего, но, скорее всего, полицейский следователь, заглядывал в сундук, словно удивленный позой трупа, тем, как у того выкручены колени и неуклюже сложены руки. Сундук был оставлен под фонтаном в Центральном парке, и изваяние ангела на фонтане будто указывало на сундук и лежащее в нем тело.

– Брази, – сказал Вито, возвращая газету Гатто. – Он отправляет Марипозе послание.

– И какое же это послание? – усмехнулся Клеменца. – «Поскорее меня прикончи»? У него пятеро ребят против организации Марипозы. Он безумец, Вито. У нас на руках новый Сумасшедший пес Колл.[33]

– Так почему же Брази до сих пор жив? – спросил Вито.

Клеменца оглянулся на Дженко, который приблизился к ним в сопровождении Эдди Велтри. Повернувшись к Вито, он сказал:

– Братья Розаро нанесли мне вчера персональный визит. Поздно вечером.

– Он тебе рассказал? – спросил Дженко, присоединяясь к ним.

– Ричи, почему бы вам с Эдди не осмотреть все дома? – предложил Вито, обращаясь к Гатто.

Как только Гатто и Велтри удалились, он подал Клеменце знак, приглашая продолжать.

– Они пожаловали ко мне домой, постучали в дверь.

– Домой? – переспросил Вито, заливаясь краской.

– У них была целая коробка вафельных рожков, прямиком от Надзорини. – Клеменца рассмеялся. – V’fancul’! Я им сказал: «Вы хотите пригласить меня на кофе? Времени уже одиннадцать!». А они: то да се, тары‑бары, мы соседи. Я им говорю: «Ребята, уже поздно. Если вы не собираетесь меня убивать, что вам нужно?»

– И? – нетерпеливо произнес Вито.

– Лука Брази, – подсказал Дженко.

– Перед тем как уйти, Тони Розато говорит: «Лука Брази – животное. Своими действиями он губит наш район. Кто‑то должен позаботиться о нем, и чем быстрее, тем лучше, иначе пострадает весь район», – подтвердил Клеменца. – Вот и все. Они пожелали мне приятного аппетита и ушли.

Вито повернулся к Дженко.

– Значит, мы должны позаботиться о Луке?

– Лаконти висит на волоске, – сказал Дженко, – но все еще висит. Насколько я слышал, Томазино требует немедленно прихлопнуть Луку – кажется, он хочет попрактиковать на нем свое искусство вырывать зубы, – однако братья Барзини настаивают на том, чтобы сейчас все сосредоточились на Лаконти, и Чинквемани сделает так, как ему прикажут. К тому же, между нами, по‑моему, все они до смерти боятся Луку Брази. От одного его имени их бросает в дрожь.

– У Лаконти есть выбор? – спросил Вито у Дженко.

Тот пожал плечами.

– Я отношусь к Розарио с большим уважением. Он уже бывал в переделках, его списывали со счетов, однако ему всегда удавалось возвращаться.

– Нет, – возразил Клеменца. – Только не в этот раз. Тут нечего и говорить. – Он повернулся к Вито: – Все его capo regime переметнулись к Марипозе. Розарио остался совсем один. Он может рассчитывать лишь на своего второго сына и нескольких преданных друзей, только и всего.

– У Розарио по‑прежнему остаются связи, и я утверждаю: его нельзя списывать со счетов до тех пор, пока он не окажется в земле, – сказал Дженко.

Клеменца выразительно закатил глаза, показывая, что бесконечно устал спорить с Дженко.

– Выслушай меня, – обратился к нему тот. – Возможно, ты прав, и с Лаконти все кончено, а я, наверное, просто не хочу в это поверить – потому что когда это произойдет, когда Марипоза приберет к рукам всю организацию Лаконти, всех нас поглотят или отправят на тот свет. С нами сделают то, что мы сами сделали с ирландцами.

– Ну хорошо, – сказал Вито, подавая свой голос, чтобы положить конец спору, – в настоящий момент нашей первоочередной проблемой является Лука Брази. – Он повернулся к Дженко: – Устрой мне встречу с этим безумным псом. – Вито поднял палец, подчеркивая свою мысль. – Я буду один. Передай Брази, что я приду один. Один и без оружия.

– Che cazzo! – воскликнул Клеменца и тотчас же оглянулся, проверяя, не услышал ли кто‑нибудь его сквернословия. – Вито, – продолжал он, с трудом сдерживаясь, – ты не можешь отправиться к Брази «голым»! Madon’! О чем ты думаешь?

Вито поднял руку, останавливая его.

– Я хочу встретиться с этим demone, вселяющим ужас в сердце Марипозы, – продолжал он, обращаясь к Дженко.

– Тут я полностью согласен с Клеменцей, – сказал Дженко. – Это плохая мысль, Вито. На встречу с таким человеком, как Лука Брази, в одиночку не ходят.

Улыбнувшись, Вито развел руками, словно собираясь обнять обоих своих capo regime.

– Вы тоже боитесь этого diabolo?

– Вито… – начал было Клеменца, снова закатывая глаза.

– Как фамилия того судьи в Уэстчере, который служил в полиции перед тем, как стать судьей? – спросил у Дженко Вито.

– Дуайер, – ответил тот.

– Попроси его, пусть сделает мне одолжение и накопает о Луке Брази все, что сможет. Все это я должен буду знать до того, как отправлюсь на встречу с ним.

– Если ты так хочешь, – сказал Дженко.

– Отлично, – сказал Вито. – А теперь давайте насладимся хорошей погодой. – Обняв за плечи своих помощников, он повел их через ворота на участок. – Прекрасные дома, правда? – Вито кивнул на практически достроенные дома Дженко и Клеменцы.

– Si, – согласился Дженко. – Bella.

Рассмеявшись, Клеменца похлопал Вито по спине.

– Не как в былые дни, – сказал он, – когда нам приходилось красть одежду из грузовиков, развозивших ее по магазинам, а потом ходить с нею по домам, сбывая за гроши.

– Я таким никогда не занимался, – пожал плечами Вито.

– Да, – согласился Клеменца, – ты не продавал. Но ты крал.

– Он водил грузовик, – поправил Дженко.

– Однажды мы с тобой украли ковер, помнишь?

Тут Вито не выдержал и рассмеялся. Они с Клеменцей однажды действительно украли ковер из дома одной зажиточной семьи – но только Клеменца сказал, что этот ковер станет подарком, платой за услугу, которую оказал семейству Вито, и ни словом не упомянул про то, что зажиточная семья понятия не имеет о том, что дарит ковер.

– Пошли, – сказал Вито, беря Клеменцу под руку. – Давай сперва осмотрим твой дом.

Их окликнул Ричи Гатто. Обернувшись, Вито увидел, что Гатто остановил в воротах белый грузовичок с ярко‑красными надписями «Срочный ремонт котельных» по всему борту. Сидящие в кабине двое коренастых мужчин в серых комбинезонах смотрели на Вито и его гостей, гуляющих по участку. Подбежав к Вито, Гатто сказал:

– Два типа, говорят, они из города, якобы должны осмотреть котельную в твоем доме. Говорят, это бесплатно.

– В моем доме? – удивился Вито.

– Без предварительной договоренности? – спросил Дженко. – Они просто взяли и приехали?

– Двое работяг, – сказал Ричи. – Я их осмотрел. Никаких проблем быть не должно.

Дженко выразительно посмотрел на Клеменцу, и тот похлопал Гатто по карману, проверяя, есть ли у него оружие.

– За кого ты меня принимаешь? – рассмеялся Ричи. – Думаешь, я забыл, за что ты мне платишь?

– Я просто проверил, – сказал Клеменца. Он повернулся к Вито: – Какого черта, пусть осматривают котельную.

– Передай Эдди, пусть все время будет с ними, – сказал Вито, обращаясь к Ричи. – Не оставляйте их в доме одних даже на две секунды, capisc’?

– Конечно, – подтвердил Гатто. – Я с них глаз не спущу.

– Хорошо. – Положив руку Клеменце на плечо, Вито снова повел его к дому.

Позади дома, там, где их не было видно, Майкл и Фредо играли в бейсбол. Рядом Тессио разговаривал с Сонни, время от времени выкрикивая мальчишкам указания, как правильно подавать и принимать мяч. У двери в дом Конни играла с Дольче, размахивая у котенка над головой веткой, а тот пытался схватить ее лапами. Том остался на кухне один вместе с Кармеллой, что случалось крайне редко. В доме Корлеоне люди редко оставались наедине друг с другом, поскольку там всегда было полно родственников и друзей, а под ногами суетились дети. Кухня была еще голой, но Кармелла объясняла Тому, где что будет находиться.

– Вон там, – сказала она, поднимая брови, – мы поставим холодильник. – Она пристально посмотрела Тому в лицо, подчеркивая важность своих слов. – Электрический холодильник.

– Здорово, мама, – сказал Том, усаживаясь верхом на один из двух колченогих стульев, оставленных рабочими, которые он нашел в доме и принес на кухню.

Всплеснув руками, Кармелла молча смотрела на него.

– Ты только посмотри на себя, – сказала она наконец. – Том, ты уже совсем взрослый.

Выпрямившись на стуле, Том оглядел себя. Он был в светло‑зеленой рубашке, на шее у него висел белый свитер. Том увидел, что так носят свитера студенты университета, и теперь стремился подражать им при первой возможности.

– Я? – спросил он. – Разве я взрослый?

Наклонившись к нему, Кармелла потрепала его по щеке.

– Студент колледжа! – сказала она и, плюхнувшись на второй стул, вздохнула и обвела взглядом кухню. – Электрический холодильник, – прошептала она, словно поражаясь одной мысли о подобном чуде техники.

Выкрутившись на стуле, Том оглянулся в арку, ведущую в просторный обеденный зал. На мгновение его мысли вернулись к тесным убогим комнатенкам той квартиры, в которой он жил со своими родителями. Из ниоткуда возник образ его сестры. Еще совсем малышка, с растрепанными волосами, перепачканная грязью, она роется в наваленной на полу одежде, ища что‑нибудь почище.

– В чем дело? – довольно сердитым тоном спросила Кармелла.

Том понимал, что сердится она от беспокойства по поводу того, не случилось ли что‑то с кем‑либо из ее детей.

– Что?

– О чем ты думаешь? – спросила Кармелла. – У тебя на лице такое выражение! – Она строго погрозила пальцем.

– Я думал о своей семье, – сказал Том. – О своих родителях, – поспешно добавил он, подчеркивая, что, разумеется, он думал не о Корлеоне, ставших теперь ему настоящей семьей.

Кармелла похлопала его по руке, показывая, что она его поняла. И можно было бы ничего не объяснять.

– Я так признателен вам с папой, – сказал Том.

– Sta’zitt’! – Кармелла отвернулась, смущенная его словами.

– Моя младшая сестра не желает поддерживать со мной никаких отношений, – продолжал Том, сам удивляясь своему признанию, сделанному приемной матери на кухне нового дома. – Вот уже больше года, как я ее разыскал. Написал ей письмо, рассказал все о себе… – Он разгладил на плечах свитер. – Она прислала ответ. Написала, что больше не хочет обо мне слышать.

– Почему она так сказала?

– Наше детство, – объяснил Том. – Все эти годы до того, как вы взяли меня к себе… Сестра хочет забыть все, в том числе и меня.

– Тебя она не забудет, – сказала Кармелла. – Ты ее родной брат. – Она тронула Тома за руку, словно опять призывая оставить эту тему.

– Быть может, и не забудет, – сказал Том и рассмеялся. – Но она очень старается.

Он не сказал Кармелле о том, что его сестра не желала иметь никаких дел с семьей Корлеоне. Она действительно хотела забыть свое прошлое – но также не хотела иметь никаких дел с «гангстерами», как она назвала новую семью брата в своем первом – и единственном – письме.

– А мой отец… – продолжал Том, не в силах молчать. – Отец моего отца Дитер Хаген был немец, но его мать Кара Галлахер была ирландка. Мой отец ненавидел своего отца – я никогда его не видел, своего деда, но достаточно часто слышал, как отец поносит его последними словами, – и обожал свою мать, которую я также никогда не видел. Так что нет ничего удивительного в том, что мой отец женился на ирландке. И, женившись на ирландке, он старался говорить и вести себя так, словно вел свою ирландскую родословную еще от друидов, – добавил Том, подражая ирландскому акценту.

– От кого? – спросила Кармелла.

– От друидов, – объяснил Том, – от древнего ирландского племени.

– Ох уж эти университеты! – улыбнулась Кармелла, похлопав Тома по руке.

– Вот каков мой отец, – продолжал Том. – Генри Хаген. Не сомневаюсь, где бы он сейчас ни находился, он по‑прежнему опустившийся пьяница и игрок, – и я нисколько не удивлюсь, что как только отец прознает, что я чего‑то добился в жизни, он объявится и будет клянчить у меня деньги.

– И как ты тогда поступишь, Том? – спросила Кармелла. – Когда отец обратится к тебе за деньгами?

– Генри Хаген? Если он придет ко мне и попросит денег, я, наверное, дам ему двадцатку и потреплю по плечу. – Рассмеявшись, он погладил рукава свитера, словно тот был живым существом, которое нужно было приласкать. – В конце концов, он произвел меня на свет, – объяснил Том. – Хоть и поспешил смыться, чтобы больше обо мне не заботиться.

На смех Тома в дверь вошла Конни, держа Дольче. В ее худеньких ручонках бедная кошка болталась, словно промокшая насквозь буханка хлеба.

– Конни! – воскликнула Кармелла. – Что ты делаешь?

Тому показалось, она обрадовалась тому, что их прервали.

– Иди сюда! – страшным голосом позвал он Конни.

Девочка бросила кошку на пол и с криком выбежала на улицу. Чмокнув Кармеллу в щеку, Том бросился следом за нею.

 

Загнав свой «Плимут» длинным черным капотом прямо в угол, Донни заглушил двигатель. На противоположной стороне улицы в конце квартала двое мужчин стояли перед побеленной дверью. Оба были в поношенных кожаных куртках и черных вязаных шапочках. Они курили и разговаривали, смотрясь совершенно естественно в этом районе складов, мастерских и промышленных зданий. На следующем перекрестке позади них из‑за угла выглядывал капот «Десото» Корра Гибсона. Шон и Уилли сидели в «Плимуте» вместе с Донни. Вместе с ним были Пит Мюррей и братья Доннелли. Донни взглянул на часы, и в этот момент точно в назначенное время мимо прошел Малыш Стиви. Подмигнув ему, он завернул за угол, мурлыча «Счастливые деньки возвращаются». Из кармана пиджака торчала бутылка виски, спрятанная в бумажный пакет.

– По‑моему, этот парень совсем сумасшедший, ты не находишь? – заметил Уилли.

– Определенно, итальяшки торчат ему занозой в заднице, – согласился Шон. Он сидел сзади, склонившись над револьвером, прокручивая барабан и проверяя в нем патроны.

– Постарайся без особой нужды не стрелять из этой штучки, – сказал Уилли.

– И целься, – добавил Донни. – Помни то, о чем я тебе говорил. Целься, прежде чем выстрелить, и нажимай на спусковой крючок плавно и ровно.

– А, ради всего святого! – воскликнул Шон, отшвыривая револьвер.

Ребята в кожаных куртках, стоявшие перед побеленной дверью, наконец заметили Стиви, который приближался к ним, пошатываясь и распевая песню. У них за спиной Пит Мюррей вылез из «Десото», и следом за ним появился Билли Доннелли. Стиви подошел к громилам в кожаных куртках, пошарил по карманам и, достав сигарету, попросил у них прикурить. Те грубо отпихнули его, посоветовав идти своей дорогой. Стиви отступил назад, засучил рукава и в пьяном угаре стиснул кулаки. В этот момент к ребятам сзади бесшумно приблизились Пит и Билли, оглушившие их ударами дубинок. Один повалился в объятия Стиви, другой грузно рухнул на тротуар. Подогнав машину, Донни оставил ее на углу, а тем временем Стиви и Пит затащили «кожаные куртки» с улицы за дверь, так, чтобы они не бросались в глаза. Через мгновение все уже были в подъезде, у длинной лестницы с выщербленными и стертыми ступенями. Каждый проверил свое оружие. Корр Гибсон держал ружье, братья Доннелли были с пистолетами‑пулеметами.

– Ты остаешься здесь, – приказал Шону Донни. Он повернулся к Билли: – Дай ему свою дубинку. – Когда Билли вручил Шону дубинку, Донни указал на распростертых на полу громил и сказал: – Если они очнутся, врежь им еще раз. То же самое, если кто‑нибудь постучит в дверь. Откроешь дверь и дашь им по мозгам.

– Легонечко, – добавил Уилли. – Если врежешь бедолагам со всей силы, можешь их убить.

Шон сунул дубинку в карман, хотя вид у него при этом был такой, словно он собирался оглушить ею Уилли.

– Все готовы? – обратился к остальным Донни.

– Давайте за работу, – сказал Стиви.

Все достали из карманов платки и закрыли себе лица. Поднявшись по лестнице, Донни подошел к крашеной стальной двери, стукнул два раза, подождал, стукнул еще два раза, снова подождал и стукнул три раза. Как только дверь приоткрылась, он навалился на нее плечом, врываясь в комнату. Остальные последовали за ним.

– Не двигаться, твою мать! – рявкнул Донни.

Он держал в каждой руке по револьверу, один направленный просто влево, другой нацеленный в голову Хукса Баттальи. Хукс стоял перед грифельной доской, аккуратно зажав большим и указательным пальцами кусок мела. Кроме Хукса, в комнате были еще четверо, трое сидели за столами, а один стоял за стойкой с пачкой банкнотов в руке. У того, что за стойкой, рука была забинтована до самых пальцев и висела на перевязи. Хукс только что записал на доске номер победителя в третьем заезде на скачках в Джамейке.

– Вы только посмотрите, – усмехнулся Хукс, указывая мелком на Донни, – к нам пожаловала банда ирландских бандитов в масках.

Корр Гибсон выстрелил из ружья в доску, разбивая ее в щепки. Усмешка исчезла с лица Хукса. Он умолк.

– В чем дело? – насмешливо спросил Донни. – Ты уже больше не веселишься, итальянское дерьмо?

Он кивнул остальным, и те разом пришли в движение, сгребая деньги со стойки, разбивая окна и вышвыривая на улицу арифмометры и ящики из столов. Все было закончено за считаные минуты. В комнате царил разгром. Пятясь, ребята вышли на лестницу и быстро спустились вниз. Уилли и Донни задержались в дверях.

– В чем дело? – спросил Хукс. Он был заметно встревожен.

Донни и Уилли сорвали с лиц платки.

– Не волнуйся, Хукс, – сказал Уилли. – Мы не собираемся никому делать больно. Пока что не собираемся.

– Привет, Уилли, – произнес Хукс таким тоном, словно встретился с Уилли на улице. Он кивнул Донни. – Что за хренотень вы здесь устроили, ребята?

– Передай Луке: я сожалею о том, что не попал в него в тот раз, – сказал Уилли.

– Так это был ты? – Хукс отшатнулся назад с таким видом, словно это известие его оглушило.

– Однако, похоже, в кого‑то я все же попал. – Уилли указал револьвером на стойку.

Поли поднял забинтованную руку.

– Ничего серьезного, – сказал он. – Все будет в порядке.

– Мне показалось, я зацепил двоих, – сказал Уилли.

– Ты попал моему приятелю Тони в ногу, – сказал Поли. – Он до сих пор в больнице.

– Ему предстоит операция, – добавил Хукс.

– Отлично, – ухмыльнулся Уилли. – Передайте ему от меня: я надеюсь, что ему ампутируют долбанную ногу.

– Передам, – сказал Хукс.

Донни тронул брата за плечо, увлекая его за дверь. Задержавшись на пороге, он сказал Хуксу:

– Передай Луке, что если он не уберется из ирландского района, это плохо скажется на его здоровье. Передай ему, так сказали братья О’Рурк. Передай, что в своем районе он может заниматься чем угодно, но ирландские районы пусть оставит ирландцам, иначе ему придется дорого за это заплатить.

– Ирландские районы ирландцам, – повторил Хукс. – Понял.

– Вот и хорошо, – сказал Донни.

– А что насчет твоей сестры? – спросил Хукс. – Что передать ей?

– У меня нет сестры, – ответил Донни, – но можешь передать той девчонке, которую ты имел в виду, что каждый пожинает то, что посеял.

Пятясь, он вышел следом за Уилли и быстро спустился по лестнице вниз, где ждал Шон.

– Дело пошло, – сказал Уилли, выталкивая Шона на улицу.

Все трое побежали на угол, где стояла с работающим двигателем их машина.

 

Со стула, к которому он был привязан, Розарио Лаконти открывался панорамный вид на Гудзон. Вдалеке виднелась Статуя Свободы, отливающая зеленовато‑синим сиянием в ярком солнечном свете. Лаконти находился в пустой квартире с окнами от потолка до пола. Его привезли сюда на грузовом лифте, усадили перед высоким окном и привязали к стулу. Нож оставили у него в плече, поскольку кровотечение не было сильным.

– Если вещь не сломана, ее незачем чинить, – ухмыльнулся Фрэнки Пентанджели.

Поэтому рукоятка ножа по‑прежнему торчала прямо под ключицей, и к удивлению Розарио, боль была не слишком сильной. Конечно, плечо болело, особенно при каждом движении, и все‑таки можно было предположить, что боль будет гораздо сильнее.

В целом Розарио был удовлетворен тем, как держался, оказавшись в таком положении. Всю свою жизнь он знал, что такое возможно, что с ним может случиться нечто подобное. Такое было возможно и, больше того, вероятно. И вот наконец это случилось, и Розарио обнаружил, что ему нисколько не страшно, что боль не сильная, и что его даже не особенно огорчает то, что неизбежно произойдет в самое ближайшее время. Он уже старик. Через несколько месяцев, если у него будут эти несколько месяцев, ему стукнет семьдесят. Его жена умерла от рака, когда ей было чуть больше пятидесяти. Его старшего сына убили те же самые люди, которые сейчас собираются убить его самого. Младший сын только что предал его, продал отца в обмен на свою собственную жизнь, – и Розарио был этому рад. Так будет лучше для сына. Как объяснил Эмилио Барзини, согласно уговору, мальчишку не тронут, если он выдаст своего отца и покинет штат. Розарио подумал, что так для него будет лучше. Быть может, он начнет новую жизнь, – хотя Розарио в этом сомневался. Младший сын никогда не отличался особым умом. И все же, возможно, он избежит вот такого конца, а это уже что‑то. Что же до него самого, до Розарио Лаконти, он уже бесконечно устал и приготовился к концу. И его беспокоило только одно – помимо легкой боли от торчащего в плече ножа, что на самом деле было пустяком, – его нагота. Это было неправильно. В подобной ситуации нельзя раздевать человека донага, особенно такого человека как Розарио, который, в конце концов, кое‑что значил. Это было неправильно.

За спиной у Розарио, рядом с составленными штабелями ящиками, Джузеппе Марипоза негромко разговаривал с братьями Барзини и Томми Чинквемани. Розарио видел их отражение в оконных стеклах. Фрэнки Пентанджели стоял поодаль, у дверей грузового лифта. Братья Розато о чем‑то спорили вполголоса. Вскинув руки, Кармине отошел прочь от Тони. Подойдя к стулу, он спросил:

– Мистер Лаконти, как вы держитесь?

Выкрутив шею, Розарио посмотрел на него. Кармине был еще совсем мальчишка, двадцатилетний ребенок. На нем был щегольской костюм в полоску, словно он собирался на званый ужин.

– С вами все в порядке? – не унимался Кармине.

– Плечо немного побаливает, – сказал Розарио.

– Ага, – согласился Кармине, глядя на рукоятку ножа и окровавленное лезвие, торчащее из плеча Розарио, так, словно эта проблема не имела решения.

Когда Джузеппе наконец закончил совещаться с братьями Барзини и Томми и подошел к стулу, Розарио сказал:

– Джо, ради всего святого, позволь мне одеться. Не унижай меня так.

Остановившись перед стулом, Джузеппе стиснул руки и выразительно потряс ими. Он тоже был разодет так, словно собирался на званый ужин, в накрахмаленной голубой сорочке и ярко‑желтом галстуке, заправленном в черный жилет.

– Розарио, – с укором промолвил он, – ты хоть представляешь себе, сколько хлопот ты мне доставил?

– Это же бизнес, Джо, – ответил Розарио, повышая голос. – Это все бизнес. Как и это. – Он указал взглядом на себя. – Это также бизнес.

– Это уже не бизнес, – возразил Джузеппе. – Иногда дело становится личным.

– Джо, – сказал Розарио, – так неправильно.

Он, как мог, кивнул на свое обнаженное тело, дряблое и покрытое старческими пятами. Кожа на груди была бледная и нездоровая, мужское достоинство устало свисало вниз.

– Ты же сам понимаешь, что так неправильно, – повторил Розарио. – Позволь мне одеться.

– Взгляни вот на это, – сказал Джузеппе. Он только что заметил на манжете сорочки пятнышко крови. – Эта рубашка обошлась мне в десять «зеленых». – Он посмотрел на Розарио, словно взбешенный тем, что испачкал кровью сорочку. – Ты мне никогда не нравился, Розарио, – продолжал Джузеппе. – Ты всегда был таким высокомерным и заносчивым, вечно носил навороченные костюмы на заказ. Всегда давал мне понять, что я по сравнению с тобой ничто.

Лаконти пожал плечами и тотчас же поморщился от боли.

– И вот теперь ты хочешь подравнять меня под себя, – сказал он. – Я с тобой не спорю, Джо. Ты делаешь свое дело. Такова природа нашего ремесла. Не могу сосчитать, сколько раз мне приходилось бывать на твоем месте – но, видит бог, я никогда не отправлял человека на тот свет раздетым. – Он снова оглянулся вокруг, на братьев Барзини и на Томми Чинквемани, словно ища у них поддержки. – Имей хоть какое‑нибудь приличие, Джо. К тому же, так будет плохо для нашего бизнеса. Ты представишь все так, будто мы – свора диких зверей.

Джузеппе молчал, словно обдумывая доводы Розарио.

– А ты что думаешь, Томми? – наконец спросил он у Чинквемани.

– Послушай, Джо… – начал было Кармине Розато.

– Тебя я не спрашивал, мальчишка! – рявкнул Джузеппе, снова поворачиваясь к Чинквемани.

Положив одну руку на спинку стула, к которому был привязан Розарио, Томми другой осторожно потрогал синяк у него под глазом.

– Я полагаю, что если он выплеснется в газеты вот в таком виде, – сказал он, – это ясно даст понять всем, кто теперь главный. По‑моему, послание будет четким. Думаю, даже твой дружок, мистер Капоне в Чикаго, его поймет.

Шагнув к Кармине Розато, Джузеппе сказал:

– По‑моему, Томми прав. – Он повернулся к Розарио: – И буду с тобой откровенен, Лаконти. Мне это доставляет наслаждение. – Выражение его лица стало торжествующим. – И кто из нас теперь ничто? – Он кивнул Томазино.

– Нет! – закричал Розарио. – Только не это!

Подхватив Лаконти вместе со стулом, Томазино выбросил его в окно.

Джузеппе и остальные метнулись к окну и успели увидеть, как дождь осколков последовал за Розарио до мостовой. Стул разлетелся в щепки.

– Madonna mia! – пробормотал Марипоза. – Вы видели?

Он покачал головой, глядя на лужицу крови, расплывающуюся на мостовой вокруг тела Розарио, и вдруг резко развернулся и вышел из квартиры, словно вопрос с Лаконти был решен и теперь нужно было заниматься другими делами. Кармине задержался было у выбитого окна, но брат взял его за плечо и увел прочь.

 

Вито забрал Сонни от Тессио и Клеменцы, и они направились через весь участок в подвал дома Вито, чтобы проверить, как проходит осмотр котельной. Вито уже задал несколько вопросов о гараже Лео и том, как его сын там работает, но Сонни в ответ ограничился несколькими словами. Близился вечер, и солнце отбрасывало от забора длинные тени на траву. У въезда на участок стояли бампер к бамперу большой «Эссекс» и «Паккард» Тессио, а вокруг толпились ребята, куря и болтая друг с другом. Сонни указал на площадку напротив главного здания, где пока что был только один фундамент.

– А это для кого? – спросил он.

– Это? – сказал Вито. – Тут придется подождать до того времени, когда женится один из моих сыновей. Это будет его дом. Я сказал строителям, чтобы они заложили фундамент, и я дам им знать, когда дом должен быть достроен.

– Пап, – сказал Сонни, – у меня и в мыслях нет жениться на Сандре.

Остановившись перед сыном, Вито положил руку ему на плечо.

– Именно об этом я и хотел с тобой поговорить.

– Ну же, пап, – сказал Сонни. – Сандре всего шестнадцать.

– Как ты думаешь, сколько лет было твоей матери, когда я на ней женился? Шестнадцать.

– Да, пап, но мне только семнадцать. Ты был старше.

– Верно, – согласился Вито, – и я не предлагаю тебе жениться прямо сейчас.

– Тогда о чем же разговор, а?

Вито сверкнул глазами, показывая сыну, что ему не нравится такой тон.

– Миссис Колумбо говорила с твоей матерью, – сказал он. – Сандра в тебя влюблена. Тебе это известно?

Сонни пожал плечами.

– Отвечай. – Вито стиснул сыну плечо. – Сандра не из тех, кем можно играть, Сонни. И ты не должен играть ее чувствами.

– Нет, пап, – сказал Сонни. – Дело не в этом.

– Тогда в чем, Сантино?

Отвернувшись от отца, Сонни посмотрел на машины, на Кена Куизимано и Толстяка Джимми, двух людей Тессио, которые стояли у длинного капота «Эссекса» и курили сигары. Оба следили за Сонни до тех пор, пока тот не встретился взглядом с Толстяком Джимми, после чего они повернулись друг к другу и о чем‑то заговорили.

– Сандра – необыкновенная девушка, – сказал Сонни. – Просто я пока что не собираюсь ни на ком жениться.

– Но ее ты находишь необыкновенной, – сказал Вито. – Не такой, как все остальные девчонки, за которыми ты бегаешь?

– Послушай, пап… – начал было Сонни.

– Не надо никаких «послушай, пап», – остановил его Вито. – Думаешь, я ничего не знаю?

– Я молод, пап.

– Верно, – согласился Вито. – Ты молод – но придет день, когда ты повзрослеешь. – Остановившись, он поднял палец. – Сандра не из тех, кем можно играть. Если ты считаешь, что она та, на ком ты, возможно, захочешь жениться, продолжай с ней встречаться. – Он приблизился вплотную к сыну, подчеркивая важность своих слов. – Если сердцем своим ты чувствуешь, что она не та, на ком ты женишься, перестань с ней встречаться. Capisc’? Я не хочу, чтобы ты разбил этой девушке сердце. Такой поступок… – Вито помолчал, подыскивая нужные слова. – Такой поступок уронит тебя в моих глазах, Сантино. А ты вряд ли этого хочешь.

– Нет, папа, – сказал Сонни, наконец смотря отцу в глаза. – Нет, – повторил он. – Я этого не хочу.

– Хорошо, – сказал Вито, похлопав сына по спине. – А теперь пойдем, посмотрим, как поживает котельная.

Спустившись по деревянным ступенькам в подвал, Вито и Сонни обнаружили, что котельная разобрана на десяток частей, разложенных по бетонному полу. Свет проникал в сырое тесное помещение через узкие окошки на уровне земли. В середине из бетонного пола торчала цепочка круглых металлических стержней, которые поддерживали проходящую в восьми футах над ними балку. Эдди Велтри сидел на табурете под окном с газетой в руках. Увидев Сонни и Вито, он поспешно сложил газету.

– Эй, Вито, – сказал он, – ты читал, что Бейб Рут предсказывает «Сенаторс» победу над «Джайентс»?

Вито нисколько не интересовался ни бейсболом, ни каким‑либо другим видом спорта, если не считать того, как это влияло на доходы от тотализатора.

– Итак? – спросил он, обращаясь к рабочим, собиравшим инструмент. – Мы прошли инспекцию?

– Все в полном порядке, – подтвердил тот из рабочих, что был выше ростом.

Оба были рослые, широкоплечие, больше похожие на телохранителей, чем на специалистов по ремонту котельных.

– И мы вам ничего не должны? – продолжал Вито.

– Ни цента, – ответил второй рабочий. Его лицо было перепачкано машинным маслом, а из‑под кепки, которую он только что водрузил на голову, выбивалась прядь светлых волос.

Вито уже собирался дать им на чай, но тут первый рабочий нахлобучил на голову кепку и взял сумку с инструментами.

– Вы решили устроить перерыв? – спросил Вито.

Казалось, оба рабочих удивились.

– Нет, – ответил тот, что выше ростом, – мы закончили. Можете топить.

– Черт побери, что вы хотите сказать: «можете топить»? – воскликнул Сонни.

Он с угрожающим видом шагнул к рабочим, но Вито остановил его, положив руку на грудь.

Эдди Велтри отложил газету.

– А кто будет собирать котельную? – спросил Вито.

– Это не наше дело, – сказал блондин.

Второй рабочий, окинув взглядом разложенные по полу части котельной, сказал:

– Любой в нашем деле запросит с вас две сотни или даже больше за то, чтобы снова собрать котельную. Но, видя, что вы не представляете себе, с какими расходами связана инспекторская проверка, мы с напарником сделаем это… – Он еще раз осмотрел части котельной, словно прикидывая стоимость работ. – Мы сделаем это, скажем, за сто пятьдесят «зеленых».

– V’fancul’! – воскликнул Сонни, оглядываясь на отца.

Вито бросил взгляд на улыбающегося Эдди. Рассмеявшись, он сказал:

– Вы говорите, сто пятьдесят долларов?

– Над чем это вы смеетесь? – спросил рабочий и оглядел Эдди и Сонни так, словно пытался определить, что от них можно ожидать. – Мы предлагаем вам выгодную сделку. Это не наша работа. Мы хотим вам помочь.

– Пап, этим подонкам нужно хорошенько врезать, – сказал Сонни.

Лицо рабочего залилось краской.

– Это ты собираешься мне врезать, долбанный макаронник?

Открыв сумку с инструментом, он достал большой тяжелый гаечный ключ.

Вито слегка повел рукой, и это движение заметил только один Эдди Велтри. Он достал руку из кармана.

– То, что вы тупые долбанные итальяшки, никак не означает, что мы должны собирать котельную бесплатно, – усмехнулся рабочий. – Capisc’?

Сонни бросился было на него, но отец ухватил его за шиворот, удерживая на месте.

– Помолчи, Сантино, – спокойно произнес он. – Отойди к лестнице.

– Сукин сын… – начал было Сонни, но когда Вито поднял палец, он осекся и встал у лестницы.

– Сантино , – произнес светловолосый рабочий так, словно в этом имени крылась какая‑то шутка. – Это вы правильно сделали, что уняли его. Мы хотим оказать вам любезность, и вот как он себя ведет? – Казалось, он делает над собой огромное усилие, чтобы сдержаться. – Долбанные макаронники, – наконец пробормотал он, проигрывая внутреннюю борьбу. – Вас следует отправить обратно в вашу долбанную Италию к вашему долбанному Папе.

Эдди прикрыл глаза, словно веселясь и в то же время опасаясь того, что будет дальше.

Вито примирительно поднял руки.

– Пожалуйста, не заводитесь, – сказал он. – Я все понимаю. Вы хотите оказать нам любезность, а мой сын Сантино вас оскорбляет. Вы должны его простить. – Он указал на Сонни. – Он очень вспыльчивый. Это мешает ему думать головой.

Сонни поднялся по лестнице и покинул подвал, бормоча что‑то себе под нос.

Проводив его взглядом, Вито снова повернулся к рабочим.

– Будьте добры, соберите котельную, как она была, – сказал он. – Я попрошу кого‑нибудь принести деньги.

– Имея дело с такими, как вы, – сказал рабочий, – деньги нужно получать вперед.

– Совершенно верно, – согласился Вито. – Отдохните, перекурите, и я пришлю к вам человека с деньгами.

– Отлично, – сказал рабочий, оглядываясь на Эдди. – Вот теперь вы ведете себя культурно.

Взяв сумку с инструментом, он швырнул в нее гаечный ключ и, достав пачку сигарет, угостил своего напарника.

Поднявшись наверх, Вито застал прямо за дверью Сонни. Он ласково потрепал сына по щеке.

– Какой же ты вспыльчивый, Сантино, – сказал он. – Ну когда ты научишься сдерживаться?

Взяв сына за плечо, Вито вывел его на улицу, где удлинившиеся тени от забора протянулись уже через весь участок до самых домов. К тому же похолодало, и Вито застегнул молнию свитера.

– Пап, это же подстава, – сказал Сонни. – Неужели ты вправду собираешься заплатить этим giamopes?

Обняв сына, Вито повел его через двор за главный дом, где они застали Клеменцу разговаривающим с Ричи Гатто и Элом Хэтсом.

– Я попрошу Клеменцу спуститься в подвал и переговорить с этими двумя джентльменами. Надеюсь, после разговора с ним они решат не брать с нас деньги за сборку котельной.

Почесав шею, Сонни улыбнулся.

– Ты полагаешь, они еще и извинятся за свои презрительные слова об итальянцах?

– Зачем, Сонни? – Похоже, Вито был удивлен. – Неужели тебе есть какое‑то дело до того, как нас называют?

Подумав немного, Сонни сказал:

– Пожалуй, нет. Абсолютно никакого.

– Хорошо, – сказал Вито. Взяв сына за волосы, он легонько его встряхнул. – Тебе нужно еще учиться, – сказал он, похлопав Сонни по спине. – Давай подведем итог. Я думаю, что наши друзья‑рабочие пожалеют о том, что разговаривали с нами, дав волю своему гневу.

Сонни посмотрел на дом, словно пытаясь заглянуть сквозь стены в подвал.

– Быть может, тебе следует усвоить и этот урок, – улыбнулся Вито.

– Какой? – не понял Сонни.

Вито знаком подозвал Клеменцу. Великан поспешно направился к ним, а Вито снова с любовью похлопал сына по щеке.

– Эх, Сонни, Сонни, – пробормотал он.

 

Хукс подогнал свою машину к деревьям, где уже стояла машина Джоджо, практически полностью скрытая за двумя раскидистыми дубами. Развернув на коленях газету и положив на соседнее сиденье «Томми», Джоджо наблюдал за Шор‑роуд. Вокруг неугомонный ветер раскачивал деревья, вызывая непрекращающийся дождь красных, золотых и бурых листьев. Хукс опустил стекло, и в машину ворвался холодный воздух. Сидящий рядом с ним Лука плотнее запахнул воротник пиджака. Ветер поднимал белые барашки на водах бухты Литтл‑Нек‑бей, и шум волн, накатывающихся на берег, смешивался с его завываниями. Где‑то поблизости жгли опавшую листву, и хотя дыма не было видно, в воздухе стоял характерный запах. День близился к вечеру, и красноватый диск солнца уже скрылся за деревьями.

Опустив стекло, Джоджо кивнул Хуксу и Луке.

– Через какое‑то время я пришлю сюда Поли, – сказал Хукс.

– Отлично, – обрадовался Джоджо. – Я уже задолбался тут торчать. От скуки мне хочется застрелиться и избавить других от ненужных хлопот.

Рассмеявшись, Хукс посмотрел на Луку, сидевшего с хмурым видом.

– Я пришлю его сюда, – сказал Хукс, поднимая стекло.

Свернув на дорожку, ведущую к сельскому дому Луки, Хукс заглушил двигатель и повернулся к Луке, прежде чем тот успел выйти из машины.

– Послушай, Лука, – сказал он, – прежде чем мы зайдем…

– Да? – перебил его Лука. Поморщившись, он потер переносицу. – Опять голова разболелась.

– Кажется, у меня есть аспирин, – сказал Хукс.

– Аспирин ни черта не поможет, – отмахнулся Лука. – Так что у тебя?

– Я насчет ребят, – сказал Хукс. – Они беспокоятся.

– О чем это? О братьях О’Рурк? – Взяв с соседнего сиденья шляпу, Лука тщательно водрузил ее на голову.

– И о братьях О’Рурк, – подтвердил Хукс. – Естественно. Но в основном о Марипозе и Чинквемани.

– А при чем тут они?

– А при чем тут они? – повторил Хукс. – Говорят, Лаконти сиганул из окна в чем мать родила.

– Слышал, – сказал Лука. – И что с того? Лаконти уже несколько месяцев как был трупом. Просто наконец слухи догнали действительность, только и всего.

– Да, – сказал Хукс, – но теперь, когда Лаконти убрали с дороги, ребята беспокоятся. Чинквемани не забыл о нас. Марипоза не забудет про «бухло». И вот теперь в довершение на нас насели братья О’Рурк.

Лука усмехнулся, впервые с тех пор, как сел в машину в Бронксе.

– Слушай внимательно, – сказал он. – Перво‑наперво, у Джузеппе и его людей и без нас забот по горло. Им предстоит разбираться с организацией Лаконти. Ты сам подумай, Хукс. – Сняв шляпу, Лука расправил ее. – У нас одна маленькая ссудная касса и горстка посредников. Много ли мы доставляем хлопот?

– Господи Иисусе, – пробормотал Хукс таким тоном, словно не хотел задумываться об этом.

– Организация Лаконти огромная, – продолжал Лука. – Насколько я слышал, его людей не радует то, что отныне им предстоит работать на Джузеппе, и вот теперь он еще вышвыривает Розарио из окна нагишом? Ты не думаешь, что по крайней мере с кем‑то из людей Розарио у Марипозы возникнут неприятности? Слушай внимательно, – повторил он. – Джузеппе и его capo regime еще долго будут заняты тем, чтобы все наладить заново. Сам увидишь. Джузеппе откусил больше, чем сможет проглотить. – Лука снова нахлобучил шляпу на голову. – Но какого черта! Если Томазино, Джузеппе или кто‑либо еще пойдет против нас, я его убью. Точно так же, как я убью Уилли О’Рурка. Верно?

– Босс, – сказал Хукс, отвернувшись и уставившись в окно на листья, падающие на капот, – мы не сможем убить всех.

– Я точно смогу, – уверенно заявил Лука и, отодвинувшись от Хукса, пристально оглядел его. – Луиджи, ты что‑то имеешь против?

– Меня больше никто не называет Луиджи, – ответил Хукс.

– Луиджи, ты что‑то имеешь против? – повторил Лука.

– Слушай, – сказал Хукс, поворачиваясь к нему лицом, – ты знаешь, что я твой человек.

Какое‑то время Лука молча смотрел на него, затем устало вздохнул. Он снова потер переносицу.

– Так, мы затаимся здесь и будем ждать, как поведут себя Марипоза и Чинквемани. А пока что я убью Уилли О’Рурка и вколочу немного ума в тупые головы остальных ирландских ублюдков. Вот мой план, – сказал Лука, уставившись в окно на лес, словно мысленно прогоняя все еще раз. – Из остальных ты никого не узнал? Из тех, кто напал на ссудную кассу?

– Лица у них были закрыты платками, – сказал Хукс.

– Неважно, – пробормотал Лука, словно разговаривая сам с собой.

– А что насчет Келли? – спросил Хукс. – Как она отнесется к тому, что ты убьешь ее брата?

Лука пожал плечами так, словно этот вопрос еще не приходил ему в голову.

– Келли не очень‑то жалует своих братьев.

– И все же… – стоял на своем Хукс.

Лука задумался.

– Пока что ей не нужно ни о чем знать. – Перед тем как выйти из машины, он покачал головой, словно мысли о Келли вызывали у него отвращение.

Они прошли в дом. На кухне за столом Винни и Поли играли в карты, а Келли стояла у плиты, следя за кофейником. Ребята расстегнули воротники рубашек и закатали рукава. Келли все еще была в пижаме. В подвале ревела и стонала котельная, а по всему дому гремели и грохотали батареи, извергая тепло.

– Господи, – пробормотал Хукс, входя в дверь, – да здесь самая настоящая сауна!

– Или так, или мороз, – ответила Келли, вертясь у плиты. – Лука! – сказала она, как только тот появился на кухне следом за Хуксом. – Убери меня отсюда. Я схожу с ума.

Не обращая на нее внимания, Лука подсел за стол рядом с Поли. Шляпу он бросил на крючок у входа в гостиную, где висели остальные шляпы.

– Во что играете? – спросил Лука. – В покер?

Хукс остановился у Поли за спиной.

– Ступай, смени Джоджо, – сказал он. – Он уже грозится покончить с собой.

Собрав свои карты, Поли положил их на колоду, лежащую в середине стола.

Лука придвинул колоду к себе, и Винни сдал ему карты.

– Через пару часов я тебя сменю, – сказал Хукс Поли.

Налив себе чашку кофе, Келли села за стол рядом с Лукой. Тот принялся тасовать карты. Достав из кармана красную таблетку, Келли проглотила ее, запив глотком кофе. Хукс занял освободившееся место Поли.

– Не больше семи карт? – предложил Лука. – Деньги на стол, ставки не ограничены?

– Идет, – сказал Хукс. Достав бумажник, он отсчитал купюры. – Две сотни хватит? – Он положил деньги на стол.

– Принимаю, – согласился Винни и, отсчитав несколько двадцаток, положил их на стол перед собой.

– Отлично, – сказал Лука.

– Лука… – Келли развернула стул так, чтобы сесть напротив Луки. Волосы ее были растрепаны, глаза налились кровью. Опухоль на лице почти спала, но кожа под глазами все еще оставалась синевато‑желтой. – Я серьезно, Лука, – продолжала Келли. – Я уже несколько недель никуда не выходила из этого забытого богом дома. Мне нужно куда‑нибудь выбраться. Ты должен свозить меня на танцы или в кино, куда угодно.

Проводив взглядом Поли, вышедшего за дверь, Лука положил колоду на середину стола.

– Хотите кофе? – предложил он ребятам. Затем он повернулся к Келли: – Ты сварила на всех?

– Конечно, – подтвердила та. – Полный кофейник.

– Угощайтесь, – сказал Лука ребятам, после чего встал, взял Келли за руку, повел ее наверх в спальню и закрыл за ними дверь.

Келли бросилась на кровать.

– Лука, – воскликнула она, – я больше не могу! – Она посмотрела на оконные ставни, дрожащие под натиском ветра. – Ты уже несколько недель держишь меня здесь взаперти круглые сутки. Я схожу с ума. Ты должен хотя бы изредка куда‑нибудь меня вывозить. Ты не можешь держать меня здесь как в тюрьме.

Сев в ногах кровати, Лука достал из кармана пузырек. Отвинтив крышку, он отправил в рот две таблетки.

Келли поднялась на колени.

– Это которые?

Лука посмотрел на пузырек.

– Зеленые. – Закрыв глаза, он прижал пальцы к вискам. – Голова опять раскалывается.

Келли провела рукой Луке по волосам и помассировала ему череп.

– Лука, милый, – сказала она, – тебе нужно показаться врачу. В последнее время голова болит у тебя постоянно.

– Головные боли мучат меня с детства, – бросил Лука, закрывая тему.

– И все же… – Келли поцеловала его в щеку. – А мне можно парочку?

– Две зеленых? – спросил Лука.

– Ага, – подтвердила Келли. – От зеленых мне становится просто классно.

– Мне показалось, ты хочешь куда‑нибудь выбраться.

– Хочу! – воскликнула Келли, хватая Луку за плечо. – Давай съездим в какое‑нибудь прикольное место вроде клуба «Коттон».

– Клуб «Коттон»… – Вытряхнув две таблетки, Лука протянул их Келли, затем достал еще одну для себя.

– Лука, можно? – Отправив таблетки в рот, Келли проглотила их, затем схватила Луку за руку. – Давай съездим в клуб «Коттон»?

– Обязательно, – сказал Лука, предлагая ей третью таблетку.

Келли с опаской взглянула на таблетку.

– Ты уверен, что мне можно три? – спросила она. – И плюс еще одна красная, которую я уже выпила?

– Я что, похож на врача? – сказал Лука. – Хочешь – пей, не хочешь – не пей. – Встав с кровати, он направился к двери.

– Мы не поедем в «Коттон», – пробормотала Келли, опускаясь на колени и сжимая в руке таблетку. – Ты всю ночь проиграешь в карты, да?

– Мы поедем в «Коттон», – заверил ее Лука. – Я зайду за тобой. Позже.

– Ну да, – сказала Келли. Отправив третью таблетку в рот, она ее разгрызла. – Лука, ты круглые сутки держишь меня в этой крысиной норе.

– Келли, тебе здесь не нравится? – спросил Лука.

– Нет, не нравится, – ответила Келли, закрывая глаза. В наступившей темноте она сказала: – Лука, когда ты убьешь Тома Хагена? – Ее руки, внезапно ставшие невыносимо тяжелыми, бессильно упали вниз. Она попыталась было сказать: «Ты ведь ему ничего не простишь, да?», однако у нее не было полной уверенности, что прозвучали именно эти слова. И вообще ей показалось, что не было никаких слов, а только отдельные бессвязные невнятные слоги.

– Он значится в моем списке, – сказал Лука на полпути к двери. – Всему свое время, – добавил он.

Упав на бок, Келли свернулась в клубок.

– Ты самый крутой, Лука, – попыталась было сказать она, но у нее ничего не получилось. Закрыв глаза, Келли отдалась забытью.

Вернувшись на кухню, Лука застал ребят пьющими кофе и едящими шоколадное печенье. Бумажный пакет с печеньем стоял в середине стола.

– На чем мы остановились? – спросил Лука, беря печенье.

– Ставки наличными, предел две сотни, – сказал Хукс, протягивая руку к колоде.

Винни, сидящий рядом с Джоджо, запустил руки в брюки и отчаянно чесался.

– Черт побери, Винни, что с тобой? – спросил Лука. – Ты постоянно чешешь яйца.

Поли рассмеялся. Левая рука его больше не висела на перевязи, но кисть все еще оставалась забинтованной.

– У него триппер, – сказал он.

– И он боится идти к врачу и делать укол, – добавил Джоджо.

Лука указал на раковину.

– Вымой руки! – строго произнес он. – И после этого больше не суй их себе в штаны, пока играешь с нами в карты.

– Конечно, конечно, – пробормотал Винни. Вскочив из‑за стола, он поспешил в раковине.

– Боже милосердный, – пробормотал Лука, не обращаясь ни к кому конкретно.

– Ставки по доллару? – предложил Хукс.

Лука кивнул, и Хукс сдал карты. В подвале выключилась котельная, и во всем доме внезапно наступила полная тишина, – только ветер свистел над крышей, громыхая окнами. Лука попросил Винни включить радио, и тот повернул ручку приемника, прежде чем вернуться за стол. Взглянув на свои карты, Лука увидел, что они полное дерьмо, и когда Джоджо поставил еще доллар, он пасанул. По радио передавали Бинга Кросби.[34]Песня была Луке не знакома, но он узнал голос. Таблетки начали действовать, и головная боль потихоньку отступала. Еще через минуту ему станет совсем хорошо. Его нисколько не раздражал шум ветра. В этом было что‑то убаюкивающее. Лука полностью отдался проникновенной мелодии, звучащей по радио, и звукам ветра в доме. Хукс снова раздал карты.

 

Вито прошел на кухню через черный ход, ища Кармеллу. На улице все уже собирались, готовясь возвращаться обратно в Бронкс. Смеркалось, и в ближайшие полчаса должно было окончательно стемнеть. Вито нашел жену в противоположной части дома, одну, смотрящую в окно обеденного зала.

– Вито, – спросила Кармелла, когда он подошел к ней, – у этого грузовика спущено колесо.

Вито заглянул через ее плечо во двор, где неуклюже катился грузовик «Срочный ремонт котельных», подпрыгивая на ободе заднего левого колеса. Спущенная покрышка неловко шлепалась при каждом обороте. У грузовика были разбиты оба задних фонаря, и стекло водительской двери, похоже, также было выбито.

– Что случилось? – спросила Кармелла.

– Не беспокойся, – сказал Вито. – Все будет в порядке. У грузовика осталось еще три хороших колеса.

– Si, – согласилась Кармелла, – и все же, что произошло?

Пожав плечами, Вито чмокнул жену в щеку.

– Madon’… – начала было Кармелла, но, осекшись, снова уставилась на ковыляющий грузовик.

Погладив Кармеллу по голове, Вито задержал руку у нее на плече.

– В чем дело? – спросил он. – Почему ты здесь, совсем одна?

– Прежде мне нравилось проводить время в одиночестве, – сказала Кармелла, по‑прежнему глядя в окно. – Но с детьми… – не договорила она, но было понятно, что теперь, когда у нее есть дети, ей больше не удается побыть одной.

– Нет, – возразил Вито, – тут что‑то другое. – Он взял жену за руку и нежно развернул ее лицом к себе. – В чем дело? – снова спросил он.

Кармелла положила голову мужу на плечо.

– Я тревожусь. Все это… – Отступив назад, она обвела рукой дом и участок. – Все это, – повторила она, глядя Вито в лицо. – Я тревожусь за тебя, Вито. Я смотрю на все это и… тревожусь.

– Ты всегда тревожишься, – сказал Вито, – однако вот мы здесь. – Он прикоснулся Кармелле к глазам, словно вытирая слезы. – Только посмотри. Том учится в колледже. Скоро он станет классным юристом. Все живы и здоровы.

– Si, – сказала Кармелла, – нам сопутствовала удача. – Она расправила платье. – Ты говорил с Сонни насчет Сандринеллы?

– Да, – подтвердил Вито.

– Хорошо. Этот мальчишка… я беспокоюсь за его душу.

– Он отличный парень. – Вито взял жену за руку, собираясь вести ее на улицу, но та заупрямилась.

– Вито, ты точно уверен, что он ведет себя порядочно?

– Разумеется, я уверен. Кармелла… – Он взял ее за щеки. – У Сонни все будет хорошо. Обещаю. Он построит свою жизнь, работая с машинами. Я ему помогу. Со временем, если того пожелает господь, он будет зарабатывать такие деньги, о каких я даже не мечтал. Он, Томми, Майкл и Фредо – наши дети будут как семейства Карнеги, Вандербилтов или Рокфеллеров. С моей помощью они станут несметно богатыми, а потом, когда мы состаримся, будут о нас заботиться.

Кармелла схватила руки мужа за запястья, отрывая их от своего лица, и положила их себе на талию.

– Ты веришь в это? – спросила она, прижимаясь щекой ему к шее.

– Если бы я в это не верил… – Отступив назад, Вито взял жену за руку. – Если бы я в это не верил, я бы до сих пор работал простым клерком у Дженко. Ну а теперь, – добавил он, увлекая ее через кухню к двери на улицу, – пошли. Все ждут.

– Фу ты, – сказала Кармелла и, обняв его за талию, пошла вместе с ним через погрузившиеся в полумрак комнаты.

 

Глава 11

 

Ворча что‑то себе под нос, Клеменца провел здоровенный «Эссекс» по Парк‑авеню и въехал в Бронкс, направляясь к складу Луки Брази. Сидящий рядом с ним Вито о чем‑то думал, сложив руки на коленях. Шляпа лежала на сиденье рядом с ним. Он надел уютный поношенный шерстяной пиджак и белую рубашку со стоячим воротничком. Его черные волосы были гладко зализаны назад, а взгляд был сосредоточен на ветровом стекле, хотя Клеменца подозревал, что Вито не видит и не слышит ничего, кроме того, что происходило в его мыслях. Вито уже исполнился сорок один год, однако временами, как, например, сейчас, Клеменце казалось, что это все тот же парень, с которым он познакомился лет пятнадцать назад. У него были все те же мускулистые руки и грудь, все те же черные глаза, от которых ничто не укрывалось. Поступки и их скрытый смысл, общая картина происходящего, возможно, для кого‑то не имеющая значения… Вито видел все. Можно было не сомневаться в том, что он видел все. Вот почему Клеменца еще столько лет назад стал работать на него, и вот почему он до сих пор ни разу об этом не пожалел.

– Вито, – сказал Клеменца, – мы уже почти на месте. Я еще раз прошу тебя не делать этого.

Вито стряхнул с себя свои мысли.

– Ты, что, заражаешься от Тессио всем, чем он подхватывает? – спросил он. – С каких это пор, друг мой, ты стал пугливым, словно старая дама?

– Sfaccin’! – пробормотал себе под нос Клеменца. Достав из открытой коробки, лежащей на сиденье рядом с ним, рулет с голубикой, он откусил половину. Ему на живот упала капля крема из начинки. Клеменца подцепил ее с рубашки пальцем, посмотрел на нее, словно решая, как с ней поступить, и отправил ее в рот. – Ну хоть разреши мне пойти с тобой, – сказал он, все еще жуя рулет. – Ради всего святого, Вито!

– Это то самое место? – спросил Вито.

Свернув с Парк‑авеню в переулок, Клеменца остановился у пожарного гидранта. В конце квартала находился небольшой склад со стальными воротами, поднимающимися вверх, зажатый между дровяным складом и, судя по виду, авторемонтной мастерской.

– Да, оно самое, – подтвердил Клеменца. Смахнув с живота крошки, он вытер губы. – Вито, разреши мне пойти с тобой. Мы скажем, что ты передумал.

– Остановись у тротуара и высади меня, – сказал Вито и взял с сиденья шляпу. – Будешь ждать меня здесь до тех пор, пока я не появлюсь.

– Ну а если я услышу выстрелы, – сердито промолвил Клеменца, – что мне делать?

– Если услышишь выстрелы, отправляйся в похоронное бюро Бонасеры и заказывай все необходимое.

– Э… – пробормотал Клеменца, останавливаясь перед воротами склада. – Я так и сделаю.

Вито вышел из машины, надел шляпу и оглянулся на Клеменцу.

– И не жадничай, – сказал он. – Я жду от тебя большой венок.

Клеменца стиснул рулевое колесо так, словно хотел кого‑то задушить.

– Будь осторожен, Вито, – сказал он. – Мне не нравится то, что я слышал об этом типе.

Вито остановился на тротуаре, разглядывая склад; в этот момент открылась дверь сбоку и появились двое парней. Оба были молоды, и у одного на голове красовалась шляпа‑«пирожок» с пером в черной ленте. У него было детское лицо, он чуть косил, губы его были сжаты. Во всем его облике сквозил какой‑то фатализм, словно он был готов к тому, что могло случиться, не особенно стремясь к этому, но в то же время и не испытывая страха. Второй парень с глупым выражением на лице чесал себе яйца.

– Добрый вечер, мистер Корлеоне, – сказал тот, что в «пирожке», когда Вито приблизился к нему, – для нас большая честь с вами встретиться. – Он протянул руку, и Вито ее пожал. – Я Луиджи Батталья, – продолжал парень. – Но все зовут меня Хуксом. – Он указал на своего напарника. – А это Винни Ваккарелли.

Вито опешил от такого почтительного приветствия.

– Можно пройти внутрь? – спросил он.

Хукс распахнул перед ним дверь. Винни перегородил Вито дорогу, собираясь его обыскать, но Хукс положил руку ему на плечо.

– В чем дело? – удивился Винни.

– Внутри, – с отвращением произнес Хукс.

Дверь закрылась. Вито оказался в сыром помещении, похожем на гараж, голый бетонный пол и стены без окон, а в глубине что‑то вроде конторы. Сняв пиджак и шляпу, он развел руки и ноги. Хукс бегло осмотрел его.

– Лука в конторе, – сказал он, указывая на отгороженный стеклом закуток.

Увидев, что его напарник не собирается обыскивать Вито, Винни фыркнул и снова принялся чесаться. Проводив Вито до конторы, Хукс открыл перед ним дверь, пропустил его внутрь и закрыл дверь у него за спиной. Вито остался один на один со здоровенным верзилой, облокотившимся на письменный стол из розового дерева.

– Мистер Брази? – спросил Вито.

Он остался стоять в дверях, сложив руки перед собой.

– Здравствуйте, мистер Корлеоне, – ответил Лука, указывая на стул. Когда Вито сел, Лука взгромоздился на письменный стол и закинул ногу на ногу. – Разве все не предупреждали вас, что я чудовище? – насмешливо спросил он. – Вы пришли один? Должно быть, вы еще более сумасшедший, чем я. – Лука улыбнулся, затем рассмеялся. – Это меня беспокоит, – добавил он.

В ответ Вито чуть заметно улыбнулся. Мужчина перед ним был высокий и мускулистый, с нависающими бровями, придающими ему свирепый вид. Он был в синем костюме‑тройке, при галстуке, однако даже такой наряд не скрывал его огромные плечи. В глазах Луки за напускным весельем Вито разглядел мрачную тень, намек на нечто отчаянное и опасное, и сразу же поверил во все, что слышал об этом человеке.

– Я хотел с вами встретиться, – сказал он. – Я хотел встретиться с человеком, который заставляет дрожать от страха Джузеппе Марипозу.

– Но не вас, – усмехнулся Лука. – Вы не дрожите. – В его тоне не было ничего дружелюбного или веселого. Скорее, он прозвучал зловеще.

Вито пожал плечами.

– Мне кое‑что известно про вас, – сказал он.

– И что же тебе известно, Вито?

Вито пропустил мимо эту панибратскую дерзость.

– Когда вы были еще маленьким, когда вам было всего двенадцать лет, – продолжал он, – ваша мать подверглась нападению, и вы спасли ей жизнь.

– Вам это известно, – рассеянно промолвил Лука.

Он произнес это равнодушно, словно нисколько не удивился и не встревожился, однако в его глазах Вито увидел нечто совершенно другое.

– У такого человека, – продолжал он, – у человека, у которого еще в детстве хватило мужества сражаться за жизнь своей матери, у такого человека должно быть храброе сердце.

– А что ты знаешь о том, кто напал на мою мать? – Лука снял ногу с ноги. Подавшись вперед, он потер переносицу.

– Мне известно, что это был ваш отец, – сказал Вито.

– В таком случае, тебе должно быть известно, что я его убил.

– Вы сделали то, что должны были сделать ради спасения жизни матери.

Какое‑то время Лука молча смотрел на Вито. Наступившую в конторе тишину заполнил шум машин с Парк‑авеню.

– Я размозжил ему голову бруском, – наконец сказал Лука.

– Вы поступили совершенно правильно, – сказал Вито. – Ни один ребенок не должен страдать, присутствуя при убийстве собственной матери. Надеюсь, вы превратили голову отца в месиво.

И снова Лука промолчал, глядя на Вито.

– Если ты хочешь знать, Лука, откуда мне все это известно, объясню: у меня есть друзья в полиции, а Род‑Айленд находится не на другой планете. Все это есть в архивах.

– Значит, ты знаешь то, что известно полиции, – с видимым облегчением произнес Лука. – А зачем ты пришел сюда, Вито? – Определенно, он хотел двинуться дальше. – Ты теперь на побегушках у Ретивого Джо Марипозы? Ты пришел, чтобы мне угрожать?

– Ни в коем случае, – возразил Вито. – Я не люблю Джо Марипозу. Полагаю, тут мы сходимся в мнениях.

– И что с того? – Обойдя стол, Лука тяжело плюхнулся в кресло. – В чем тут дело? В ребятах Томазино?

– Меня это нисколько не касается, – сказал Вито. – Я здесь, потому что надеюсь узнать от тебя, кто обкрадывает Джузеппе. Он взбешен, и это создает мне определенные проблемы. Марипоза вбил себе в голову, что это я во всем виноват.

– Ты? – удивился Лука. – С какой стати он…

– Кто может понять, почему Джузеппе думает так, а не иначе? – остановил его Вито. – Но, так или иначе, мне пришлось бы очень кстати, если бы я выяснил, кто стоит за всеми этими неприятностями. Если бы я смог выдать Джузеппе такую информацию, это на какое‑то время охладило бы его пыл – а, нравится тебе это или нет, в настоящее время Джузеппе Марипоза человек могущественный.

– Понятно, – сказал Лука. – А почему я должен тебе помочь?

– Из дружбы, – сказал Вито. – Всегда хорошо иметь друзей, Лука, разве не так?

Лука поднял взгляд в потолок, словно обдумывая это предложение. Казалось, он колеблется. Однако затем он тряхнул головой и сказал:

– Нет. Я так не думаю. Мне по сердцу тот малыш, что тырит «бухло» у Джузеппе. И ты прав, Вито, тут мы с тобой мыслим одинаково. Я не люблю Марипозу. Больше того, я ненавижу этого stronz’.

Теперь настал черед Вито молча разглядывать Луку. Брази не собирался выдавать воров, и Вито не мог не уважать его за это.

– Лука, – спросил он, – тебе не страшно? Ты нисколько не боишься Джузеппе Марипозу? Ты понимаешь, насколько он сейчас могуществен? Особенно теперь, после того как Лаконти сошел со сцены и все его ключевые люди теперь работают на Марипозу. А полиция и судьи уже давно у него в кармане.

– Мне нет до этого никакого дела, – спокойно произнес Лука, наслаждаясь собой. – И никогда не было. Я убью кого угодно. Я убью эту неаполитанскую свинью, которая хочет стать мэром, если она и дальше будет меня донимать. Ты думаешь, полиция сможет защитить Лагуардию от меня?

– Не думаю, – сказал Вито. – Я знаю, что не сможет. – Шляпа лежала у него на коленях, и он провел рукой по полям, расправляя их. – Значит, ты не можешь мне помочь, – сказал он, беря шляпу в руку.

– Извини, Вито, – развел руками Лука, словно он был бессилен что‑либо поделать в данной ситуации. – Но послушай, – добавил он. – У нас с тобой есть еще одна проблема, о которой ты пока что ничего не знаешь.

– И какая же это проблема? – спросил Вито.

Отодвинув кресло назад, Лука склонился над столом.

– Тот немецко‑ирландский щенок, которого ты принял в свою семью, Том Хаген. Боюсь, мне придется его убить. Это вопрос чести.

– Несомненно, ты его с кем‑то путаешь, – сказал Вито, и в его голосе больше не осталось учтивости. – Том не имеет никакого отношения к тому, чем мы с тобой занимаемся. Мы с тобой и все наши знакомые.

– Это никак не связано с нашими делами, – сказал Лука.

Можно было подумать, что он огорчен тем, что вынужден заводить разговор на эту тему, однако Вито увидел у него в глазах радостный блеск.

– В таком случае это какой‑то другой Том Хаген. Мой сын учится в колледже на юриста. У него не может быть с тобой ничего общего.

– Это тот самый Том Хаген, – твердо произнес Лука. – Студент Нью‑Йоркского университета. Живет в общежитии на Вашингтон‑сквер.

Вито почувствовал, как кровь отхлынула у него от лица. Он понял, что от Луки это не укрылось, и разозлился. Опустив взгляд на свою шляпу, он мысленно приказал сердцу замедлить бег.

– Чем таким мог обидеть тебя Том, что ты собираешься его убить? – спросил Вито.

– Он трахнул мою подружку. – И снова Лука развел руками. – Ну что тут поделаешь? Она шлюха, и я сам не могу сказать, почему до сих пор не утопил ее в реке, – но тем не менее, как мне тут быть? Это вопрос чести. Я должен его убить, Вито. Сожалею.

Положив шляпу на колени, Вито откинулся на спинку стула. Встретившись с Лукой взглядом, он пристально посмотрел ему в глаза. У Луки на губах витала легкая усмешка. За дверью конторы хихикал дурачок Винни, как женщина, высоким, истеричным смехом. Когда смех умолк, Вито сказал Луке:

– Если ты позволишь мне самому как отцу разобраться с Томом, я сочту это за величайшее одолжение, за которое постараюсь отплатить тем, что поддержу тебя в противостоянии с Марипозой – и Чинквемани.

Лука задумался над этим предложением.

– Я не нуждаюсь в помощи от кого бы то ни было и не желаю никакой поддержки.

– Ты отдаешь себе отчет, что Марипоза и Чинквемани собираются тебя убить – вместе со всеми твоими людьми?

– Пусть попробуют. Я буду только рад хорошей драке.

– В таком случае, возможно… – Вито встал и отряхнул брюки. – Возможно, тебе понадобятся кое‑какие средства, чтобы помочь разобраться с Томазино, когда тот навалится на тебя, с Марипозой и их боевиками. Я слышал, ты потерял много денег, когда братья О’Рурк с дружками грабанули вашу ссудную кассу. Тебе это дорого обошлось. Быть может, пять тысяч долларов тебе пригодятся.

Обойдя вокруг стола, Лука остановился перед Вито.

– Не совсем, – сказал он, задумчиво поджав губы. – Но вот пятнадцать тысяч придутся весьма кстати.

– Отлично, – тотчас же произнес Вито. – Я попрошу доставить тебе деньги в течение ближайшего часа.

Казалось, Лука сначала удивился, но затем он снова усмехнулся.

– Она потаскуха, – сказал он, снова переводя разговор на свою подружку, – но она такая лапочка. – Скрестив руки на груди, он задумался, словно анализируя заново свое предложение. – Я тебе вот что скажу, Вито. Как одолжение лично тебе, я забуду о глупости Хагена. – Подойдя к двери конторы, Лука положил руку на ручку. – Он не знал, кто я такой. Келли подцепила его в каком‑то кабаке в Гарлеме. Она красивая, но, как я уже говорил, она похотливая шлюха, и к тому же я все равно собираюсь с ней завязывать.

– Значит, мы договорились, – сказал Вито.

Лука кивнул.

– Но мне все‑таки любопытно, – сказал он, прислоняясь к двери и загораживая выход. – У вас с Клеменцей полно ребят. А у меня лишь моя маленькая группа, я и мои мальчики. К тому же за тобой стоит Марипоза. Почему ты просто не сотрешь меня в порошок?

– Я с первого взгляда увидел в вас человека, мистер Брази, к которому нужно относиться серьезно. Скажите, где Том познакомился с вашей подружкой?

– В одном заведении, которое называется «У Джука». Это в Гарлеме.

Вито протянул руку. Лука посмотрел на нее, словно обдумывая предложение, затем крепко пожал ее и открыл дверь.

Когда Вито вышел на улицу, Клеменца перегнулся через сиденье и распахнул перед ним дверь.

– Ну, как все прошло? – спросил он. Коробка из‑под рулетов, прижатая к бедру, была пуста, а на рубашке добавилось желтое пятно, прямо рядом с синим. Перехватив взгляд, который Вито бросил на пустую коробку из‑под рулетов, садясь в машину, Клеменца виновато произнес: – Когда я нервничаю, мне очень хочется есть. – Вывернув обратно на Парк‑авеню, он спросил снова: – Ну, как все прошло?

– Отвези меня домой, после чего пошли кого‑нибудь за Томом и привези его ко мне.

– Тома? – Оглянувшись на Вито, Клеменца удивленно наморщил лоб. – Тома Хагена?

– Тома Хагена! – рявкнул Вито.

Побледнев, Клеменца как‑то весь обмяк на сиденье, словно получив удар в солнечное сплетение.

– И вызови Хэтса, – продолжал Вито. – Пусть отвезет Луке пятнадцать тысяч долларов. Немедленно. Я сказал Брази, что деньги будут в течение часа.

– Пятнадцать тысяч долларов? Mammagg’! – выпалил Клеменца. – А почему бы просто его не пришить?

– Это его несказанно порадовало бы. Он из кожи вон лезет, добиваясь того, чтобы его пришлепнули.

Клеменца озабоченно посмотрел на Вито, словно тот во время встречи с Лукой Брази заразился от него безумием.

– Просто привези Тома, – чуть смягчившись, сказал Вито. – Я тебе все объясню потом. А сейчас мне самому надо подумать.

– Э… – пробормотал Клеменца. – Конечно, Вито. – Потянувшись к коробке из‑под рулетов, он обнаружил, что та пуста, и швырнул ее на заднее сиденье.

 

Глава 12

 

Увидев собственное отражение в зеркале на стене булочной, Сонни рассмеялся. Он стоял обнаженный за стеклянной витриной, рядом с кассой, поедая пончик с заварным кремом. Тетка Эйлин забрала Кейтлин на целый день, и Эйлин закрыла булочную пораньше и пригласила Сонни к себе домой. Сейчас она спала наверху, а Сонни бесшумно спустился по лестнице, ведущей из гостиной прямо в булочную, чтобы чем‑нибудь перекусить. Окна на улицу были закрыты плотными зелеными шторами, а на входную стеклянную дверь были опущены жалюзи. Близился вечер, и косые лучи солнца пробивались в щели по краям штор и жалюзи, отбрасывая на стены булочной оранжевое сияние. Мимо по улице проходили люди, и до Сонни доносились обрывки разговоров. Прошли двое парней, возбужденно обсуждая финальную серию по бейсболу, шансы Вашингтона и Гуся Гослина[35]в противостоянии с Хаббелом.[36]Сонни, как и его отец, был совершенно равнодушен к спорту. Он не сдержал смех при мысли, что вот он стоит голый, уплетая пончик, а эти два фрукта меньше чем в пятнадцати шагах от него говорят про бейсбол.

Сонни с любопытством побродил по булочной с пончиком в руке. После выезда на пикник он постоянно ловил себя на том, что возвращается мыслями к отцовскому дому и тем двум наглецам, пытавшимся провернуть махинацию с котельной. Ему не давал покоя тот из рабочих, что был выше ростом, тот, что схватился за гаечный ключ. Позднее, когда рабочие уехали, Сонни спросил у Клеменцы, верит ли тот этим клоунам, и Клеменца ответил: «Э, Сонни, это же Америка». Сонни не стал уточнять у него, что он имел в виду, но, судя по всему, Клеменца хотел сказать, что именно так в Америке делаются дела. Сплошной обман. Клеменца, отец и все остальные до сих пор говорили об Америке как о чужой стране. Но этот здоровенный работяга… Дело было даже не в том, что он сказал, хотя та фраза о папе больно задела Сонни. Он и сам не мог сказать, почему, поскольку его самого религия мало интересовала, и мать уже много лет как оставила попытки таскать его по воскресеньям на мессу. Так что Сонни задели не слова верзилы с гаечным ключом, а скорее его внешность, то, как он смотрел на Вито, даже то, как он смотрел на него, на Сонни. Это застряло у Сонни под кожей, и у него перед глазами постоянно стояла картина того, как он избивает здоровяка, навсегда прогоняя с его лица это выражение.

У входа в саму пекарню Сонни увидел закрытую дверь, уже остальных, и, открыв ее, он обнаружил небольшое помещение с койкой и двумя старыми книжными шкафами. Полки шкафов были плотно заставлены книгами, и сверху на них лежали еще книги, выстроившись корешками в ровные ряды. Рядом с койкой на тумбочке лежала стопка из трех книг, под бронзовой лампой. Сонни взял эти книги, мысленно представляя себе, как Эйлин отдыхает в этой тесной комнате со стеной из стеклянных блоков, выходящей в переулок. Нижняя книга в стопке оказалась толстой и тяжелой, с золотым обрезом на страницах. Открыв титульный лист, Сонни увидел, что это избранные пьесы Шекспира. Средней книгой был роман какого‑то Хемингуэя под названием «И восходит солнце». Сверху лежала совсем тоненькая книга, и Сонни, раскрыв ее, увидел, что это сборник стихов. Сунув ее под мышку, он вернулся наверх и застал Эйлин уже одетую, стоящую на кухне перед плитой, от которой исходил восхитительный аромат свежего хлеба.

Увидев Сонни, Эйлин рассмеялась и сказала:

– Ой, надень что‑нибудь, ради бога! Неужели у тебя совсем нет стыда?

Ухмыляясь, Сонни посмотрел на себя.

– Я полагал, что нравлюсь тебе нагишом.

– Такое зрелище я забуду не скоро, – сказала Эйлин. – Сонни Корлеоне в чем мать родила стоит у меня на кухне с книгой под мышкой.

– Я нашел ее в комнате внизу, – сказал Сонни, бросая сборник стихов на кухонный стол.

Взглянув на книгу, Эйлин села за стол.

– Это твой дружок Бобби Коркоран, – сказала она. – Бывает, он заявляется ко мне, якобы чтобы помочь мне в булочной, но сам весь день напролет валяется в этой комнате, читая книги.

– Корк читает стихи? – изумился Сонни, пододвигая стул к Эйлин.

– Твой друг Корк читает самые разные книги.

– Да, знаю, – сказал Сонни, – но чтобы стихи?

Эйлин устало вздохнула.

– Родители заставляли нас читать все, что только есть под солнцем. Хотя, конечно, настоящим книголюбом был отец. – Умолкнув, Эйлин с любовью посмотрела на Сонни и провела обеими руками ему по волосам. – Бобби был еще совсем маленький, когда родителей скосил грипп, но они оставили после себя книги.

– Так, значит, это книги ваших родителей?

– Теперь это книги Бобби, – сказала Эйлин. – Плюс то, что добавили к собранию мы с Бобби. Вероятно, к настоящему времени он перечитал уже все книги по крайней мере дважды. – Она поцеловала Сонни в лоб. – Тебе пора уходить. Уже поздно, а меня еще ждет работа.

– Итальянцы не читают книги, – сказал Сонни, направляясь в спальню за одеждой. Когда Эйлин рассмеялась, он добавил: – Ни один из тех итальянцев, что я знаю, не читает книги.

– Это не совсем то же самое, что утверждать, будто все итальянцы не читают книги.

Одевшись, Сонни снова присоединился к Эйлин на кухне.

– Быть может, не читают одни только сицилийцы, – сказал он.

– Сонни, – сказала Эйлин, снимая его шляпу с вешалки у входной двери, – в этом квартале никто из моих знакомых не читает. Все поглощены тем, чтобы добывать еду на стол.

Сонни поцеловал Эйлин, забирая у нее свою шляпу.

– Снова в среду?

– А, – пробормотала Эйлин, кладя себе руку на лоб, – раз уж об этом зашла речь, Сонни… Я так не думаю. По‑моему, все это уже исчерпало себя.

– О чем это ты говоришь? Что ты хочешь сказать: «исчерпало себя»?

– Корк говорит, у тебя новая краля, на которую ты теперь расточаешь свое обаяние. Ты встречаешься с нею во время обеденных перерывов, когда работаешь в гараже? Не так ли?

– Mannagg’! – выразительно закатил глаза Сонни.

– А что насчет этой Сандринеллы, на которой хочет тебя женить твой отец? – продолжала Эйлин.

– Корк слишком много говорит.

– О, Сонни, – сказала Эйлин. – Ты для Бобби кумир. Разве ты этого не знаешь? Ты, со всеми своими женщинами. – Словно спохватившись, она подошла к плите, приоткрыла дверцу духовки, заглянула внутрь и так и оставила дверцу приоткрытой.

– Эйлин… – Сонни надел шляпу и тотчас же снова ее снял. – Эти встречи в обеденный перерыв… это ничто. Просто…

– Я не злюсь, – заверила его Эйлин. – Это не мое дело, за кем ты бегаешь.

– Если ты не злишься, тогда в чем дело?

Вздохнув, Эйлин уселась за стол, предлагая Сонни присоединиться к ней.

– Расскажи мне о Сандре, – сказала она.

– Что ты хочешь знать? – спросил Сонни, пододвигая стул.

– Расскажи мне о ней, – настаивала Эйлин. – Мне любопытно.

– Она красивая, как ты. – Сонни водрузил шляпу Эйлин на голову, и шляпа опустилась ей до самых ушей. – Только кожа у нее смуглее, как у всех итальянцев – ты же знаешь, они дикари.

Сняв шляпу, Эйлин прижала ее к груди.

– Черные волосы, черные глаза, упругие сиськи, – сказала она.

– Ну да, – подтвердил Сонни. – Оно самое.

– Ты уже с нею шалил?

– Нет, – возразил пораженный Сонни. – Сандра порядочная итальянская девушка. До первой базы я дойду только тогда, когда она увидит обручальное кольцо.

Рассмеявшись, Эйлин бросила шляпу на колени Сонни.

– Значит, очень хорошо, что у тебя есть твоя ирландская шлюха.

– О, ну же, Эйлин! Все совсем не так.

– Да нет, Сонни, все именно так. – Встав, Эйлин подошла к двери. – Послушай меня, – сказала она, положив руку на ручку. – Тебе следует жениться на своей Сандринелле и отыметь ее по полной, чтобы она нарожала тебе дюжину детей, пока еще молодая. Вы, итальянцы, любите большие семьи.

– Не тебе так говорить, – сказал Сонни, тоже подходя к двери. – У вас, ирландцев, семьи такие большие, что порой мне кажется, будто вы все родственники.

Эйлин улыбнулась, признавая правоту его замечания.

– И все же, – продолжала она, – я считаю, что нам с тобой нужно прекратить встречаться. – Подойдя вплотную к Сонни, она стиснула его в крепких объятиях и поцеловала. – Рано или поздно кто‑нибудь об этом непременно прознает, и тогда нам придется несладко. Лучше аккуратно закончить все сейчас.

– Я тебе не верю. – Отстранив Эйлин, он закрыл дверь.

– Ну а ты мне поверь, – резким, не терпящим возражений тоном сказала Эйлин. – Я всегда повторяла, что это всего лишь мимолетное увлечение. – Снова открыв дверь, она отступила в сторону, освобождая дорогу Сонни.

Сонни шагнул было к Эйлин, словно собираясь отвесить ей затрещину, затем выхватил дверь у нее из руки и захлопнул ее за собой. Спускаясь по лестнице, он ткнул кулаком в стену, проминая под обоями штукатурку. Открывая дверь на улицу, Сонни еще слышал, как куски осыпавшейся штукатурки падают в подвал.

 

Кармелла сновала между плитой и раковиной, грохоча кастрюлями и сковородками. Она готовила на ужин баклажаны. У нее за спиной сидел за столом Клеменца, качая на колене Конни, а рядом устроились Тессио и Дженко, слушая, как Майкл, запинаясь, рассказывает им про доклад о Конгрессе, который он сделал в школе. Фредо на грани слез ушел из дома, заявив, что отправляется к другу. Наверху в кабинете находились Том и Вито, и последние полчаса все старались не прислушиваться к крикам и грохоту, которые периодически раздавались за дверью и доносились до самой кухни. Вито был не из тех, кто выходит из себя. Он был не из тех, кто кричит на своих детей, тем более срываясь на отборную ругань, – поэтому все домочадцы в страхе слушали крики и ругательства, доносящиеся из кабинета.

– Всего штатов сорок восемь, – говорил Майкл, – и девяносто шесть человек представляют их избирателей в качестве сенаторов.

– Он хочет сказать, они представляют тех, кто им платит, – заметил Клеменца, обращаясь к Конни.

Высунув голову за дверь кухни, Майкл посмотрел на потолок, словно пытаясь проникнуть взглядом сквозь перекрытия в кабинет, где вот уже несколько минут царила полная тишина. Он подергал за воротник рубашки и провел рукой по шее, будто ему было душно.

– Что вы хотите сказать? – спросил он, оборачиваясь к Клеменце. – Что вы хотите сказать: «тех, кто им платит»?

– Не слушай его, Майкл, – вмешался Дженко.

Кармелла застыла перед столом с ножом в руке.

– Клеменца! – зловещим тоном произнесла она, не отрывая взгляда от толстого баклажана на разделочной доске.

– Да ничего я не хотел сказать, – ответил Клеменца, принимаясь щекотать Конни, отчего та захихикала и задергалась у него на коленях.

Девочка навалилась всем телом на стол, обращаясь к брату.

– Я могу назвать все штаты, – заявила она, начиная перечислять штаты в алфавитном порядке: – Айдахо, Айова, Алабама, Аризона…

– Sta’zitt’! – остановила дочь Кармелла. – Только не сейчас, Конни. – Схватив нож, она принялась нарезать баклажан, словно это был кусок сырого мяса, а в руке она держала тесак.

Наверху открылась дверь кабинета. Все, кто находился на кухне, обернулись было к лестнице, затем, спохватившись, вернулись каждый к своему занятию. Кармелла продолжила нарезать баклажан, Клеменца снова принялся щекотать Конни, а Майкл, повернувшись к Дженко и Тессио, начал рассказ о Палате представителей.

На кухню вошел Том. Его лицо было бледным, глаза опухли.

– Папа хочет вас видеть, – сказал он, обращаясь к Дженко.

– Одного только Дженко или всех нас? – спросил Тессио.

– Всех, – ответил Том.

Клеменца опустил Конни на пол, и та, вместо того чтобы кинуться Тому на шею, как обыкновенно она поступала, обошла вокруг стола и остановилась рядом с Майклом. На ней были черные лакированные туфельки с белыми носками и розовое платье. Подхватив девочку на руки, Майкл усадил ее на колени, и они молча уставились на Тома.

– Мама, мне нужно идти, – сказал тот.

Кармелла указала ножом на стол.

– Останься на ужин. Я собираюсь приготовить баклажаны так, как ты любишь.

– Не могу, мама.

– Ты не можешь остаться? – сказала Кармелла, повышая голос. – Не можешь остаться и поужинать со своей семьей?

– Не могу, – повторил Том, громче, чем того хотел. Какое‑то мгновение казалось, что он собирается просить прощения, но затем он развернулся и вышел из кухни.

– Отведи Конни в ее комнату и почитай ей, – обратилась к Майклу Кармелла. Ее тон ясно дал понять, что в данном вопросе ни у Майкла, ни у Конни выбора нет.

Пройдя в гостиную, Кармелла догнала Тома у двери, когда тот уже надевал куртку.

– Извини, мама, – пробормотал Том, вытирая глаза, влажные от слез.

– Том, – сказала Кармелла, – Вито рассказал мне все.

– Рассказал все?

– Что? – удивилась Кармелла. – Ты полагаешь, мужчина не разговаривает со своей женой? Ты полагаешь, Вито мне ничего не рассказывает?

– Он рассказывает тебе только то, что считает нужным… – начал было Том – но не успел он это сказать, как в глазах Кармеллы вспыхнул гнев, и он поспешно добавил: – Извини, мама. Я сам не свой.

– Ты сам не свой, – повторила Кармелла.

– Мне стыдно, – продолжал Том.

– И тебе есть чего стыдиться.

– Я поступил плохо, больше такое не повторится.

– С какой‑то ирландкой!.. – покачала головой Кармелла.

– Мама, – напомнил Том, – я сам тоже наполовину ирландец.

– Это не имеет значения, – сказала Кармелла. – Ты должен был соображать.

– Si, – согласился Том. – Mi dispiace. – Он опустил взгляд на молнию куртки. – Ребята ничего не знают, – сказал он так, словно не сомневался, что они ничего не узнают, но все равно будут спрашивать.

Кармелла скорчила гримасу, показывая, что вопрос глупый и дети ничего не знают. Шагнув к Тому вплотную, она взяла его лицо в руки.

– Томми, ты мужчина, – сказала она. – Ты должен бороться со своей природой. Ты ходишь в церковь? Молишься?

– Конечно, мама, – заверил ее Том. – Конечно, хожу.

– В какую церковь? – выпалила Кармелла, и поскольку Том не смог ничего ответить, она шумно вздохнула. – Мужчины… Все вы одинаковые.

– Мама, послушай. Папа сказал, что если что‑либо подобное случится вновь, мне придется расхлебывать самому.

– Так позаботься о том, чтобы впредь подобного больше не случалось, – резко произнесла Кармелла. Затем она добавила, уже мягче: – Молись, Томми. Молись Иисусу. Поверь мне, теперь ты взрослый мужчина. Тебе нужна вся помощь, какой ты только сможешь заручиться.

Поцеловав ее в щеку, Том сказал:

– В воскресенье я приду ужинать.

– Разумеется, ты придешь в воскресенье ужинать, – сказала Кармелла таким тоном, словно это было что‑то само собой разумеющееся. – Будь хорошим мальчиком, – добавила она, открыв дверь и с любовью потрепав Тома по плечу.

Увидев, как Том вышел из дома и направился по Артур‑авеню к троллейбусной остановке, Вито снова плеснул себе в стакан виски. Дженко стоял, прислонившись к письменному столу и, подбоченившись, докладывал о положении дел в противостоянии Джузеппе Марипозы и Розарио Лаконти. Кое‑кто из людей Лаконти не спешил признать нового главу. Им не понравилось то, как Джузеппе обошелся с Розарио, унизил его, выбросил обнаженного на улицу. Они жаловались, что Джузеппе Марипоза – зверь. Некоторые из них поглядывали на семейства Страччи и Кунео, собираясь перейти под их крыло, – все что угодно, лишь бы не работать на Марипозу.

Тессио, стоявший в дверях кабинета, скрестив руки, с обычным кислым выражением заметил:

– Энтони Страччи и Оттилио Кунео достигли своего положения благодаря уму и осторожности. Они не рискнут начать войну с Марипозой.

– Si, – согласился Дженко. Отойдя от стола, он тяжело опустился в мягкое кресло, лицом к окну и к Вито. – Теперь, когда организация Лаконти подчиняется ему или у него под каблуком, а Татталья у него в кармане, Марипоза стал слишком силен. Страччи и Кунео повернутся спиной ко всем, кто к ним обратится.

Клеменца, сидящий рядом с Дженко со стаканом анисовой настойки в руке, посмотрел на Вито.

– Я должен кое‑что рассказать Марипозе о ситуации с Лукой Брази. Он ждет, что мы с этим разберемся.

Вито сел на подоконник, удерживая стакан на колене.

– Передай Джузеппе, мы разберемся с Брази, когда наступит подходящий момент.

– Вито, – сказал Клеменца, – Марипозе такой ответ не понравится. Томазино рвется устранить Брази немедленно , а Марипоза не хочет его расстраивать.

Увидев, что Вито лишь молча пожал плечами, Клеменца в поисках поддержки повернулся к Дженко. Тот отвел взгляд. Клеменца рассмеялся, показывая, как ему весело.

– Первым делом, – продолжал он, – Марипоза просит нас найти того, кто крадет у него товар – и мы не находим виновного. Затем он просит нас разобраться с Брази – и мы ему отвечаем: «Когда у нас дойдут до этого руки». Che minchia! Вито! Мы нарываемся на неприятности!

Вито отпил еще глоток.

– Зачем, – тихим голосом спросил он у Клеменцы, – мне избавляться от того, кто вселяет страх божий в Марипозу?

– И не только в Марипозу, – добавил Тессио.

Клеменца развел руками.

– Разве у нас есть выбор?

– Передай Джо, что мы позаботимся о Луке Брази, – сказал Вито. – Передай ему, мы над этим работаем. Пожалуйста, просто сделай так, как я скажу. Я не хочу, чтобы он или Чинквемани начали охоту на Брази. Мне нужно, чтобы они думали, будто эту работу взяли на себя мы.

Клеменца устало откинулся на спинку кресла и посмотрел на Тессио.

– Вито, – начал тот, переходя от двери к столу, – ты меня прости, но тут я должен встать на сторону Клеменцы. Если Марипоза возьмется за нас, нам не выстоять. Он сотрет нас в порошок.

Вздохнув, Вито сложил руки на коленях и, посмотрев на Дженко, кивнул.

– Марипоза собирается приняться за нас, – сказал тот. – Нам это известно от Фрэнки. И лишь вопрос времени…

– Сукин сын! – перебил его Клеменца. – Решение уже принято?

– Si, – подтвердил Дженко. – Пока что Марипоза и его ребята еще какое‑то время будут заняты Лаконти, поэтому мы получили отсрочку – однако он уже взял нас на мушку. Марипоза хочет прибрать к рукам торговлю оливковым маслом, ему нужны наши связи, ему нужно все. Он понимает, что как только «сухой закон» отменят, ему придется искать новые сферы деятельности, и он взял нас на мушку.

– Bastarde! – воскликнул Тессио. – Эмилио и остальные? Они также поддержат Марипозу?

Дженко кивнул.

– Марипоза считает вас отдельной группировкой, – сказал он, обращаясь к Тессио, – но вами тоже займутся. Вероятно, он решил в первую очередь расправиться с Корлеоне, а затем уже взяться за вас.

– А почему бы просто не попросить Фрэнки вышибить Марипозе мозги? – спросил Клеменца.

– И что нам это даст? – спросил Вито. – Тогда у Эмилио Барзини появятся основания объявить нам войну, и остальные семьи его поддержат.

– Мне бы все равно очень хотелось вышибить ему мозги, – проворчал Клеменца.

– Пока что, – сказал Дженко, – Джузеппе выжидает. Но, по словам Фрэнки, он что‑то замышляет вместе с братьями Барзини. Фрэнки они в свои планы не посвящают, но он чувствует, что они что‑то затевают, и как только он узнает, что именно, мы также будем это знать. Однако пока что, пока не закончено дело с Лаконти, Марипоза еще не готов действовать.

– Так что же нам остается делать? – спросил Клеменца. – Сидеть и ждать, когда же Марипоза решит взяться за нас?

– У нас есть одно преимущество, – сказал Вито. Он встал и со стаканом в руке прошел на свое место за письменным столом. – Через Фрэнки нам известно то, что затевает Джо. – Достав из ящика сигару, он не спеша принялся ее разворачивать. – Марипоза думает о будущем, но и я тоже думаю о будущем. Со дня на день грядет отмена «сухого закона», и я ищу новые сферы деятельности. В настоящий момент, из‑за всяких голландцев шульцев и длинноногих даймондов…[37]– Лицо Вито исказилось от отвращения. – Эти отморозки, которые каждый день попадают в газеты, им придется уйти. Я это понимаю, и Джузеппе также это понимает. Мы это понимаем. Сейчас развелось чересчур много клоунов, убежденных в том, что им дозволено все. В каждом квартале свой отморозок. Этому нужно положить конец. Джузеппе полагает, что сможет прибрать к рукам всех. Тут не должно быть никаких сомнений, – добавил Вито, отрезая кончик сигары, – Джо мыслит так же, как этот idiota Гитлер в Германии. Он не остановится до тех пор, пока не захватит все. – Остановившись, Вито раскурил сигару и сделал глубокую затяжку. – У нас есть определенные планы, – продолжал он. – Пока что я еще не знаю, но, возможно, Лука Брази окажется весьма полезен. Каждый, кто вселяет страх в Марипозу, может нам пригодиться, поэтому мы приложим все силы к тому, чтобы он оставался в живых. Ну а та шпана, что ворует у Марипозы… В наших интересах узнать, кто они, и выдать их Марипозе, – поэтому мы будем продолжать поиски и дальше. Если мы выдадим Марипозе шпану и успокоим его заверениями в том, что охотимся на Брази, и если Фрэнки будет и дальше работать на нас… – И снова Вито остановился. Он обвел взглядом своих друзей. – С божьей помощью, когда настанет час, мы будем готовы. Ну а сейчас, – закончил он, указывая на дверь кабинета, – прошу меня простить, но день у меня выдался очень тяжелый.

Клеменца шагнул было к нему, словно собираясь еще что‑то сказать, но Вито поднял руку, останавливая его, и подошел к окну. Повернувшись спиной к Клеменце и остальным, он уставился на улицу. Все молча покинули кабинет. Когда за ними закрылась дверь, Вито сел на подоконник и посмотрел на противоположную сторону Хьюз‑авеню, на здания из красного кирпича, поднимающиеся над серым асфальтом. Взгляд его был устремлен на здания, однако мысли его были обращены внутрь. Вчера ночью, накануне того, как он отправился на встречу с Лукой Брази, ему снилось, что он в Центральном парке, стоит у фонтана и смотрит на изуродованный труп, запихнутый в дорожный сундук. Он не мог разобрать, чей это труп, однако сердце у него гулко колотилось от дурного предчувствия, потому что он подозревал, кто это может быть. Он склонялся к сундуку, все ближе и ближе, но ему по‑прежнему не удавалось опознать лицо этого мертвеца, скрюченного и втиснутого в тесное пространство. И тут во сне одна за другой быстро произошли две вещи. Сначала Вито поднял взгляд и увидел огромного каменного ангела наверху фонтана, указывающего на него рукой. Затем он посмотрел вниз, и труп в сундуке приподнялся и схватил его за руку, будто умоляя о чем‑то, – и Вито проснулся с гулко стучащим сердцем. Всегда спавший крепко, он проворочался без сна почти всю ночь, судорожно стараясь ухватиться за обрывки мыслей, – а затем утром, читая за кофе газету, наткнулся на фотографию того парня, Никки Кри, втиснутого в дорожный сундук, оставленный в Центральном парке под фонтаном с ангелом. Снимок был погребен в толще газеты – продолжение сюжета об убийстве. Ни одного подозреваемого. Ни одного свидетеля. Никаких улик. Лишь труп молодого парня, засунутый в дорожный сундук, и неизвестный в штатском, заглядывающий внутрь. Этот снимок отчетливо воскресил кошмарный сон, и Вито отодвинул газету, – однако все вместе, сон и газета, оставили у него в груди зловещее предчувствие. Позднее, когда Лука Брази рассказал ему о Томе, он вернулся мыслями к тому кошмарному сновидению, словно тут могла быть какая‑то связь, – и даже сейчас, когда день уже близился к концу, ему никак не удавалось стряхнуть с себя этот сон, живущий у него в сознании свежим воспоминанием, и он никак не мог избавиться от того зловещего предчувствия, как будто впереди маячила какая‑то большая беда.

Вито просидел на подоконнике, с сигарой и виски, до тех пор, пока к двери не подошла Кармелла. Она дважды постучала, прежде чем войти в кабинет. Увидев мужа сидящим на подоконнике, Кармелла подсела к нему, ничего не говоря. Она посмотрела ему в лицо, затем взяла его руку и принялась разминать ему пальцы, так, как ему нравилось, поочередно массируя суставы и костяшки, пока за окном угасали последние отсветы дня.

 

Повернув за угол на Девятую авеню, Донни О’Рурк остановился, чтобы завязать шнурки. Поставив ботинок на основание фонарного столба, он осмотрел улицу в обе стороны, после чего не спеша принялся возиться со шнурками. Вокруг все было тихо: двое разодетых щеголей прогуливались по тротуару рядом с привлекательной дамочкой; пожилая женщина спешила домой с бумажным пакетом с покупками в руках, рядом с ней шел ребенок. По проезжей части изредка проносились машины; уличный торговец катил пустую тележку, насвистывая мелодию, распознать которую мог только он один. Близился вечер, было не по сезону тепло, заканчивался восхитительный день, в течение которого все наслаждались голубым небом и ярким солнцем. Убедившись в том, что никто за ним не наблюдает и не следит, Донни прошел квартал до дома, где они с Шоном и Уилли снимали квартиру. Квартира была на первом этаже, от входной двери к ней вела короткая лестница, и как только Донни вошел в подъезд, выложенный белой и черной плиткой, справа распахнулась настежь дверь в подвал.

Один из ребят Луки направил Донни в голову пистолет. У того мелькнула было мысль броситься на него, но тут за спиной у первого парня появился второй, тот, что с забинтованной рукой, и он держал на уровне бедра обрез ружья, нацеленный Донни в яйца.

– Не надо глупостей, – сказал парень. – Лука просто хочет с тобой поговорить.

Он указал обрезом на дверь в подвал, а его напарник быстро обыскал Донни и отобрал как пистолет из кобуры под мышкой, так и короткоствольный револьвер, привязанный к лодыжке.

В подвале рядом с котельной вытянулся на старом колченогом стуле Лука Брази. Обивка под звериную шкуру была вспорота на спинке неровным зигзагом молнии, и из дыры торчала грязно‑белая вата; у задней правой ножки отломился низ, отчего стул опасно кренился назад. Лука сидел, откинувшись назад, сплетя руки на затылке и закинув ногу на ногу. Он был в брюках от костюма и майке, а сорочка, пиджак и галстук аккуратно висели на спинке второго в точности такого же убогого стула справа от него. У него за спиной стоял со скучающим видом Хукс Батталья, засунув руки в карманы. Рядом с ним еще один парень чесался, запустив руки в брюки. Донни кивнул Хуксу.

– Ох уж эти ирландские придурки, – сказал Лука, когда Поли и Джоджо втолкнули Донни в дверь. – Вы объявили мне войну, и вот ты разгуливаешь без охраны так, словно у тебя нет никаких забот. Что с тобой? Неужели ты полагал, что я не разыщу, где вы живете?

– Ступай к такой‑то матери, Лука, – ответил Донни.

– Вот видишь, – сказал Лука, оглядываясь на Хукса, – видишь, почему мне нравится этот парень? – Он указал на Донни. – Он меня не боится, и он не боится умереть. Ну как можно не любить такого?

– Я скорее сдохну, чем буду лизать задницу такому подонку, – сказал Донни, обращаясь к Хуксу.

Хукс слегка покачал головой, словно призывая Донни поумерить свой воинственный пыл.

– А кому ты хочешь лизать задницу, Донни? – спросил Лука. – Все мы должны кому‑нибудь лизать задницу. – Рассмеявшись, он добавил: – Кроме меня, разумеется.

– Что ты хочешь, Лука? – спросил Донни. – Ты сейчас меня убьешь?

– Я бы предпочел тебя не убивать. – Лука оглянулся назад, на котельную, затем поднял взгляд вверх, где под потолком проходили две толстых трубы. – Ты мне нравишься, – продолжал он, снова поворачиваясь к Донни. – Я тебе сочувствую, – добавил он. – У вас все было на мази, у тебя и у других ирландцев, и тут появляемся я и прочие пожиратели sconcigli – вы ведь так нас называете, верно? – появляемся я и прочие пожиратели sconcigli и обсираем вам всю малину. Вы, ирландцы, привыкли заправлять всем. Могу себе представить, каково вам пришлось, когда появились мы и отправили ваши жалкие пьяные задницы обратно в сточную канаву, – я могу себе представить, как вас это взбесило. И я вам сочувствую.

– Как это круто с твоей стороны, правда? – усмехнулся Донни. – У тебя большое сердце, Лука.

– Истинная правда, – подтвердил Лука, усаживаясь прямо на шатком стуле. – Я не собираюсь тебя убивать – даже несмотря на то, что ты сделал все, добиваясь этого. Мне надо подумать и о Келли. Это нужно принимать в счет – то, что я живу с твоей сестрой.

– Забирай ее себе, – презрительно промолвил Донни. – Она твоя.

– Она шлюха, – сказал Лука и улыбнулся, увидев, как потемнело лицо Донни; казалось, ему хотелось броситься на Луку и вырвать у него из груди сердце. – Но даже если и так, она моя шлюха.

– Чтоб ты сгнил в аду, – бросил Донни. – Ты и все твои дружки.

– Возможно, этим все и закончится, – пожал плечами Лука, отмахиваясь от ругательства. – Ты знаешь, во что мне обошелся налет на банк? – спросил он, и в его голосе впервые прозвучала тень ярости. – И тем не менее я на самом деле не хочу тебя убивать, Донни, поскольку, как уже говорил, я тебе сочувствую. – Сделав театральную паузу, Лука вскинул руки. – Но я убью Уилли. Он пытался меня убить, он подстрелил двух моих ребят, он много шумел насчет того, чтобы со мной расправиться… Уилли придется уйти.

– Ну и? – спросил Донни. – И как в таком случае ты поступишь со мной?

Выкрутив шею, Лука посмотрел на Хукса.

– Видишь? – сказал он. – Он умен. Он понимает: нам известно, где они прячутся, мы могли бы просто пристукнуть Уилли и на том закончить. Больше того, – продолжал Лука, снова поворачиваясь к Донни, – нам известно, где именно сейчас Уилли. Он наверху, в вашей квартире, на первом этаже, квартира «1Б». С час назад мы проследили, как он прошел к себе.

Донни шагнул к Луке.

– Переходи к делу, – сказал он. – Я устал тебя слушать.

– Конечно, – согласился Лука. Зевнув, он снова вытянулся на стуле, словно нежился на солнце, а не торчал в этом сыром полутемном подвале. – Я только прошу тебя вот о чем – и даю слово, что я волоса не трону на твоей ирландской голове: выйди в подъезд, поднимись по лестнице и попроси Уилли спуститься в подвал. Только и всего, Донни. Это все, о чем я тебя прошу.

Донни презрительно рассмеялся.

– Ты хочешь, чтобы я в обмен на свою жизнь предал родного брата?

– Совершенно верно, – подтвердил Лука, снова усаживаясь прямо. – Вот мои условия.

– Ну конечно, – усмехнулся Донни. – А я тебе вместо этого вот что скажу: почему бы тебе не отправиться к себе домой, Лука, и не трахнуть свою шлюху‑мамашу?

Лука подал знак Винни и Джоджо, которые стояли рядом, прислонившись к котельной. Нагнувшись, Джоджо поднял с пола моток веревки. К ним присоединился Поли; втроем они связали Донни руки за спиной и подвесили его к трубам под потолком так, что ему пришлось приподняться на цыпочки. Донни посмотрел на Хукса. Тот стоял за спиной у Луки, неподвижный словно изваяние.

– Я надеялся, что до этого дело не дойдет, – сказал Лука. Он встал под громкий стон изувеченного стула.

– Не сомневаюсь в этом, – пробормотал Донни. – Какая жаль, Лука, что наш отвратительный мир тебя к этому вынуждает, правда?

Лука кивнул, словно поражаясь прозорливости Донни, попрыгал немного как боксер, колотя воздух правой и левой руками, после чего снова повернулся к Донни.

– Это твое последнее слово?

– Не тяни, – презрительно усмехнулся Донни. – Я устал ждать.

Первым делом Лука нанес жестокий прямой удар правой в солнечное сплетение, и Донни повис на веревках, судорожно глотая воздух. Лука в полной тишине подождал, когда тот снова сможет нормально дышать, давая ему возможность пересмотреть свое решение. Увидев, что Донни молчит, Лука снова ударил его, один раз, теперь уже в лицо, разбив в кровь рот и нос. И снова Лука подождал, а когда Донни опять ничего не сказал, Лука принялся за него всерьез, танцуя вокруг него, обрушивая жестокие сочетания ударов по ребрам, в солнечное сплетение, по плечам и спине, словно боксер, работающий с тяжелой грушей. Когда он наконец остановился, Донни задыхался, харкая кровью. Всплеснув руками, Лука рассмеялся.

– Cazzo! – сказал он. – Он не сломается.

Хукс покачал головой, соглашаясь с ним.

– Ты ведь не позовешь своего брата, правда? – спросил Лука, повернувшись к Донни.

Тот попытался было ответить, но не смог произнести ни одного разборчивого слова. Его губы и подбородок были покрыты алой кровью.

– Что? – спросил Лука, подходя вплотную.

– Иди к такой‑то матери, Лука Брази, – удалось выдавить Донни.

– Так я и думал, – сказал Лука. – Ну хорошо. И знаешь, что будет дальше? – Он подошел к стулу, на котором висели его вещи, вытер тряпкой кровь с рук и надел рубашку. – Я оставлю тебя висеть здесь до тех пор, пока кто‑нибудь тебя не найдет. – Просунув галстук под воротник, Лука надел пиджак и снова подошел к Донни. – Ты точно не передумал? Потому что, знаешь, мы, может быть, просто ради смеха возьмем Уилли и попросим его предать тебя – и, может быть, твой брат окажется не таким стойким.

В ответ Донни с трудом скривился в окровавленной усмешке.

– Раз ты так хочешь… – сказал Лука, повязывая галстук. – Мы оставим тебя здесь висеть, а затем, через несколько дней, через несколько недель, как‑нибудь в ближайшее время я разыщу тебя или Уилли, и мы снова поговорим об этом. – Он похлопал Донни по ребрам, и тот откинул голову назад, не в силах терпеть боль. – Знаешь, почему я делаю все именно так? – продолжал Лука. – Потому что мне это нравится. Вот что в моем представлении настоящее удовольствие. – Он повернулся к Хуксу: – Пошли. – Тут он заметил, что Винни снова чешется в штанах. – Винни, ты еще до сих пор об этом не позаботился? У парня трипак, – объяснил он, обращаясь к Донни.

– Пошли, – сказал Хукс, подавая знак остальным ребятам.

– Подождите, – остановил их Лука, глядя на Винни. – Дай Винни свой носовой платок, – приказал он Поли.

– Он грязный, – предупредил тот.

Лука посмотрел на него как на идиота, и Поли достал из кармана носовой платок и протянул его Винни.

– Засунь его себе в штаны и хорошенько выпачкай гноем, капающим с члена, – приказал Лука Винни.

– Зачем? – недоуменно спросил тот.

Лука выразительно закатил глаза, словно ему приходилось иметь дело с полным кретином.

– Пока ты будешь здесь болтаться, мы оставим тебе кое‑что еще на память о нас, – сказал Лука, обращаясь к Донни. Он повернулся к Винни: – Когда ты сделаешь то, что я тебе сказал, завяжи ему этим платком глаза.

– О, Лука, ради бога… – пробормотал Хукс.

– Что? – рассмеявшись, сказал Лука. – Я нахожу это смешным. – С этими словами он шагнул в дверь и скрылся в темноте.

 

Сандра расхохоталась вслух, выслушав Сонни, затем прикрыла глаза, словно стесняясь собственного смеха, громкого и выразительного, какой никак не ждешь от молодой девушки. Сонни понравились эти звуки, и он присоединился к ее смеху. Подняв взгляд, он увидел, что миссис Колумбо с осуждением смотрит на них, как будто оба ведут себя бесстыдно. Сонни толкнул Сандру в бок, и та, посмотрев на окно, помахала бабушке. В этом жесте мелькнул вызов, и лицо Сонни растянулось в широкой улыбке. Миссис Колумбо, как всегда, была во всем черном. Ее круглое лицо было иссечено морщинами, над верхней губой отчетливо чернела полоска усиков. Как была не похожа на пожилую женщину ее внучка, одетая в ярко‑желтое платье, словно чтобы отпраздновать необыкновенно погожий денек. Когда Сандра смеялась, в ее черных глазах вспыхивали искорки, и Сонни дал себе зарок смешить ее как можно чаще.

Взглянув на часы, он сказал:

– Корк заберет меня через минуту.

Взглянув на окно, он убедился, что миссис Колумбо там нет, и провел рукой Сандре по волосам, чего ему отчаянно хотелось сделать с тех самых пор, как он только встретился с ней и уселся на крыльце. Сандра улыбнулась, но тотчас же с опаской взглянула на окно, взяла руку Сонни, пожала ее и отдернула прочь.

– Поговори с бабушкой, – сказал Сонни. – Может быть, она позволит мне свозить тебя поужинать.

– Бабушка не разрешит мне ехать с тобой в машине, Сонни, – ответила Сандра. – Она не разрешает мне садиться в машину ни к одному парню, – добавила она, – но у тебя… – она шутливо погрозила пальцем, – у тебя особая репутация.

– Какая такая репутация? – сказал Сонни. – Да я сущий ангел, клянусь. Спроси мою мать!

– Именно твоя мать и предупредила меня насчет тебя.

– Не может быть! – воскликнул Сонни. – Правда?

– Правда.

– Madon’! Моя собственная мать!

Сандра снова рассмеялась, и в окне опять появилась миссис Колумбо.

– Сандра, – закричала она на всю улицу, – basta!

– Что? – крикнула в ответ Сандра.

Сонни, удивленный тем, что в ее голосе прозвучало столько гнева, встал и сказал:

– Мне как раз пора уходить. – Подняв взгляд на миссис Колумбо, он добавил: – Я уже ухожу, миссис Колумбо. Спасибо за то, что позволили увидеться с Сандрой. Grazie. – Миссис Колумбо молча кивнула ему, и он сказал Сандре: – Работай над ней. Скажи ей, что мы поедем еще с одной парой, и я привезу тебя назад к десяти часам.

– Сонни, – сказала Сандра, – бабушку едва не хватил удар только потому, что мы с тобой разговариваем на крыльце. Она не разрешит мне сесть к тебе в машину и поехать ужинать.

– Работай над ней, – повторил Сонни.

Сандра указала на магазин на углу, выходящий витриной на улицу. Это был кондитерский магазин с отдельной кабинкой у окна, где посетители сидели и пили содовую.

– Быть может, мне удастся уговорить бабушку разрешить тебе сводить меня вон туда, где она сможет следить за мной из окна.

– Туда? – спросил Сонни, глядя на магазин.

– Посмотрим, – сказала Сандра и вежливо крикнула бабушке по‑итальянски: – Уже поднимаюсь!

Улыбнувшись на прощание Сонни, она скрылась в подъезде.

Помахав миссис Колумбо, Сонни прошел по улице и уселся на другом крыльце, дожидаясь Корка. Над ним маленькая девочка, высунувшись из окна, распевала «Тело и душа» так, словно была на двадцать лет старше и выступала на сцене Бродвейского театра. На противоположной стороне улицы привлекательная женщина, гораздо старше Сонни, развешивала белье на веревке, натянутой на пожарной лестнице. Сонни постарался перехватить ее взгляд – он знал, что женщина его заметила, – но она продолжала заниматься своим делом, ни разу не взглянув вниз, после чего скрылась в окне. Расправив пиджак, Сонни оперся локтями на колени и поймал себя на том, что вспоминает предыдущую ночь, когда отец спросил его о Томе. Вито хотел знать, известно ли Сонни о похождениях Тома, о том, что тот шатается по гарлемским клубам и снимает там шлюх. Сонни солгал, сказал, что ничего об этом не знает, и отец посмотрел на него со смесью тревоги и гнева. Этот взгляд задел Сонни, и вот теперь он вспоминал о нем, дожидаясь Корка, который должен был отвезти его на новое дело. Сонни уже приходилось видеть на лице отца тревогу и гнев, однако теперь было еще что‑то, очень похожее на страх, – и именно это испугало Сонни больше всего, тень страха в глазах отца. Он гадал, что будет, если отец узнает, чем он занимается? При этой мысли Сонни сам испытал страх – но тотчас же сердито оттолкнул это чувство. Его отец гангстер? Это известно всему свету, и что с того? А он, Сонни, вынужден вкалывать целый день вместе с другими giamopes ради пары долларов? И долго еще? Несколько лет?

– Che cazzo! – пробормотал Сонни вслух, и тут, подняв взгляд, увидел у тротуара машину, в которой сидел ухмыляющийся Корк.

– Сам che cazzo, – сказал Корк, наклоняясь через сиденье и открывая для Сонни дверь.

Сонни сел в машину, смеясь над тем, как забавно прозвучало в устах Корка итальянское ругательство.

– Что слышишь, то и говоришь, не так ли?

Открыв бардачок, Корк показал пару новеньких сверкающих короткоствольных револьверов 38‑го калибра. Достав один, он сунул его в карман пиджака и тронулся в путь.

Взяв второй револьвер, Сонни придирчиво его осмотрел.

– Нико получил их от Винни Сьютса?

– Как ты и говорил, – подтвердил Корк. – Ты, что, не доверяешь Нико?

– Доверяю, – сказал Сонни, – просто хочу быть уверен наверняка.

– Господи! – воскликнул Корк, откидываясь назад, словно от удара молнии. – Как же я рад унести свою задницу из этой булочной! Эйлин последние несколько дней постоянно ругается.

– Вот как? – спросил Сонни. – Из‑за чего?

– А я откуда знаю? – сказал Корк. – Из‑за того, из‑за сего и просто так. Я тут съел без спроса один маленький кекс, как поступал всю свою жизнь, блин, – а она завопила на меня так, словно я отправляю ее на паперть. Матерь божья, Сонни! Одну бутылку этого дорогого вина я заберу себе. Я это заслужил.

– Черта с два! – возразил Сонни. – Только не вино по стольнику с лишним за бутылку!

Усмехнувшись, Корк сказал:

– Ну вот, разве это жизнь? А та машина, говоришь, поедет через тоннель одна‑одинешенька? Уверен?

– Так мне сказали, – подтвердил Сонни. – Двухдверный «Эссекс‑терраплейн», новый, черный, с белыми ободками на покрышках.

– Ну вот, разве это жизнь? – повторил Корк, доставая из кармана куртки шерстяную шапочку и бросая ее на сиденье рядом с собой.

– Корк, разреши задать тебе один вопрос, – сказал Сонни. – Ты считаешь, я должен просто подойти к своему отцу и признаться ему в том, чем мы занимаемся?

Достав из кармана рубашки пачку сигарет, Корк картинно покачал головой, изображая потрясение.

– Ты сошел с ума, Сонни? Отец же вырвет у тебя из груди сердце!

– Я серьезно, – продолжал Сонни. – Послушай, или мне придется завязать со всем этим, или рано или поздно я во всем признаюсь отцу. Особенно если мы захотим чего‑нибудь большего, чем редкие случайные ограбления. Если мы захотим больших денег.

– А, ты серьезно… – сказал Корк. – Я тебе скажу, что думаю, – добавил он уже совсем другим тоном. – Я считаю, что твой отец не хочет тебя и близко подпускать к этому ремеслу, и ты, возможно, навлечешь смертельную опасность на всех нас, если откроешь ему правду.

Сонни посмотрел на друга так, будто тот спятил.

– Ты действительно так думаешь? – спросил он. – За кого ты принимаешь моего отца?

– За крутого беспощадного человека, – сказал Корк.

Сонни почесал голову, уставившись в окно на Гудзон, по которому буксир тащил баржу. Наконец он снова повернулся к Корку.

– Ты считаешь, мой отец способен убить моих друзей? Правда? Ты так думаешь?

– Ты задал мне вопрос, Сонни, – ответил Корк.

– Что ж, тут ты совершенно неправ. – Сонни подался вперед, словно собираясь ударить Корка, затем откинулся на спинку сиденья. – Я устал, – пробормотал он, глядя на часы. – Мы приедем на место заранее, на всякий случай. Нам придется подождать. – Выглянув в окно, он прикинул, что до тоннеля осталось совсем немного. – Остановись так, чтобы можно было видеть всех, кто выезжает. Остальные ребята подъедут где‑то через полчаса.

– Конечно, – сказал Корк. – Послушай, Сонни…

– Не надо, – остановил его Сонни. – Я повторяю, ты совершенно не знаешь моего отца.

Вытянув ноги, он откинул голову назад и закрыл глаза – но через несколько минут, когда машина замедлила ход и остановилась, Сонни снова выпрямился и огляделся по сторонам. Первым, что он увидел, был черный «Эссекс» с белыми ободками на покрышках, выезжающий из тоннеля.

– Сукин сын! – воскликнул Сонни, указывая на машину Корку. – Вот он!

– Ребят еще нет, – пробормотал Корк. Обернувшись, он осмотрел улицу в обе стороны в надежде увидеть подъезжающих друзей.

– Они будут здесь только через несколько минут, – сказал Сонни. Почесав макушку, он провел рукой по волосам. – Какого черта, провернем все сами!

– Мы с тобой? – изумился Корк. – Но тебя ведь никто не должен увидеть?

Достав из кармана вязаную шапочку, Сонни натянул ее низко на лоб.

– О, просто превосходно, – язвительно заметил Корк. – Никто тебя и в жизнь не узнает.

Сонни поправил шапочку, стараясь спрятать под ней волосы.

– Мы рискнем, – сказал он. – Ты готов?

Корк отъехал от тротуара и направился в тоннель, за «Эссексом».

– Следуй за ним, – приказал Сонни.

– Отличный план, – сказал Корк и рассмеялся, показывая, что ничего другого им все равно не оставалось.

– Не умничай, – толкнул его в бок Сонни.

Выехав из тоннеля, «Эссекс» направился по Канал‑стрит. Корк двигался следом, пропустив вперед одну‑две машины. За рулем «Эссекса» сидел грузный тип с седыми волосами, похожий на банкира. Сидящая рядом с ним женщина была похожа на жену банкира. Ее волосы были заколоты в высокую прическу, она была в дорогом сером платье и белой шали.

– Ты уверен, что это та самая машина? – спросил Корк.

– Новый черный «Эссекс‑терраплейн», двухдверный, покрышки с белыми ободками… – Сунув руку под шапочку, Сонни снова почесал голову. – Новый «Эссекс» встретишь на улице не каждый день.

– Господи, – пробормотал Корк, – значит, у тебя есть план, гений?

Достав из кармана револьвер, Сонни проверил барабан. Он провел пальцем по надписи «Смит и Вессон», выгравированной на коротком стволе.

– Дождемся, когда они свернут в переулок, подрежем их и возьмем машину.

– А если рядом окажутся люди?

– Тогда придется все делать тихо, – сказал Сонни.

– Тихо? – повторил Корк. Через несколько секунд до него наконец дошло, и он рассмеялся.

Когда «Эссекс» свернул на Вустер, Сонни спросил:

– Куда они направляются? В Гринвич‑Вилледж?

– Господи, ты только посмотри на эту парочку, – сказал Корк. – У них такой вид, словно они направляются на званый ужин в клубе «Ротари».[38]

– А то как же, – усмехнулся Сонни. – Кому придет в голову тормознуть такую парочку, правильно?

– Точно, – согласился Корк. – Верно подмечено. Если, конечно, ты не ошибаешься.

Корк медленно проехал по той части Вустер, что вымощена булыжником, держась прямо позади «Эссекса». Улица была пустынной, если не считать горстки прохожих на тротуарах и редких машин, движущихся навстречу. Оглянувшись назад, Сонни никого не увидел и сказал:

– Знаешь что? Обгоняй их. И подрезай!

Корк поморщился, показывая, что он не вполне разделяет этот план, но прибавил газу, обогнал «Эссекс» и подрезал его.

Сонни выскочил из машины еще до того, как она полностью затормозила, подбежал к левой передней двери «Эссекса» и рывком ее распахнул.

– В чем дело? – возмутился сидящий за рулем мужчина. – Что происходит?

Одной рукой сжимая в кармане револьвер, Сонни другой схватил рулевое колесо. Корк подошел к «Эссексу» спереди и поднял капот.

– Что он делает? – недоуменно произнесла женщина.

– Будь я проклят, если это знаю, – ответил Сонни.

– Молодой человек, – спросил мужчина за рулем, – что здесь происходит?

– Альберт, кажется, они собираются угнать нашу машину, – сказала женщина.

К Сонни подошел Корк.

– Похоже, это не та машина, – сказал Сонни.

Достав из кармана нож, Корк резким движением раскрыл его и вспорол сбоку обшивку водительского сиденья. Сунув в дыру руку, он достал бутылку.

– «Шато Лафитт Ротшильд», – прочитал он этикетку.

Сонни легонько похлопал пожилого мужчину по затылку.

– Теперь за руль сяду я, – сказал он. – Убирайся из машины.

– Полагаю, вы знаете, что делаете, и все же…

– Просто хочу уточнить, – вмешалась женщина, теперь уже самым обыкновенным тоном; от прежнего высокомерия в ее голосе ничего не осталось, – вам известно, что вы крадете товар у Джузеппе Марипозы?

Схватив мужчину за руку, Сонни быстро его обыскал и вытащил из машины.

– Как верно заметил этот тип… – Подмигнув женщине, он сел за руль и жестом предложил ей выйти из машины. – Мы знаем, что делаем.

– Готовите собственные похороны, – прошипела женщина, выбираясь из машины.

Сонни проводил взглядом, как мужчина и женщина шагнули на тротуар. Дождавшись, когда Корк запрет капот, он дважды посигналил клаксоном и тронулся вперед.

 

Шон О’Рурк держал мать в объятиях. Та всхлипывала, уткнувшись лицом ему в грудь. Они стояли у двери в спальню Донни, а вокруг толпились друзья и родственники, тихо переговариваясь между собой. В забитой битком квартире пахло свежим хлебом, который принесли с собой братья Доннелли, Рик и Билли, и оставили на столе на кухне вместе с едой и цветами. Известие об убийстве Донни О’Рурка стремительно распространилось по всему кварталу – хотя Донни был еще жив. Его жестоко избили, у него было сломано несколько ребер, он потерял много крови от внутреннего кровоизлияния, но все‑таки остался жив. Сейчас Донни лежал в кровати, и его осматривал доктор Флаэрти, уже объявивший, что жизни пациента ничего не угрожает. Однако зрение ему уже не спасти. Донни ослеп, и ему суждено было оставаться слепым.

– Всему виной бактериальная инфекция, – объяснил доктор Флаэрти, обращаясь к Уилли. – Если бы вы нашли его раньше, возможно, мне бы удалось спасти ему зрение, но так… увы, я ничего не могу сделать.

Уилли отправился искать брата, когда тот вечером не вернулся домой. Он искал повсюду, где только мог подумать, но только не в подвале, где Донни провел всю ночь и следующее утро, то и дело теряя сознание и снова приходя в себя, с глазами, завязанными зараженным платком. Уилли нашел брата только тогда, когда ему в дверь постучал полицейский инспектор.

Сейчас Уилли сидел на парапете крыши, глядя на голубей, которые громко ворковали, клюя принесенные им зерно и семечки. С одной стороны рядом с ним сидел Пит Мюррей, с другой устроился Корр Гибсон. Внизу по улице прогрохотали последние вагоны товарного поезда, идущего на станцию. Солнце ярко светило, и все трое сняли пиджаки и положили их сложенными на колени. Уилли только что поклялся убить Луку Брази и всю его банду, всех до одного. Корр и Пит переглянулись.

Корр постучал дубинкой по рубероиду крыши, демонстрируя печаль и в то же время гнев.

– Что насчет Келли? – спросил он. – Почему ее здесь нет?

– Уже несколько дней никто не видел Келли, – сказал Уилли и смачно сплюнул на крышу, закрывая тему. – Сейчас меня волнует только то, как отправить Луку Брази на тот свет.

– А, Уилли, – наконец сказал Пит Мюррей. Он ухватился за парапет обеими руками, словно чтобы удержаться. Закатанные рукава его рубашки обтянули мышцы, накачанные долгими годами в порту, где он работал грузчиком. На обветренном лице, покрытом красными пятнами, торчали пучки черных и седых волос. – Уилл О’Рурк, – сказал Пит и остановился, подыскивая нужные слова. – Мы с ними расправимся, – продолжал он. – Я тебе это обещаю. Но мы сделаем все правильно.

– А как правильно и как неправильно убивать? – спросил Уилли. Он оглянулся на Корра, затем снова посмотрел на Пита. – Мы найдем ублюдков и сотрем их в порошок.

– Ты вот что подумай, Уилли, – заметил Корр. – Чем все обернулось, когда ты попытался это сделать в прошлый раз?

– В следующий раз я не промахнусь, – решительно заявил Уилли, вскакивая на ноги.

– Сядь. – Взяв Уилли за руку, Пит усадил его обратно на парапет. – Послушай меня, Уилл О’Рурк, – продолжал он, по‑прежнему крепко сжимая его запястье. – Мы взялись за Брази готовые наполовину, как это принято у ирландцев, и ты сам видишь, куда нас это привело.

Опершись на дубинку, Корр задумчиво промолвил, словно разговаривая сам с собой:

– Нам нужно усвоить у итальянцев один урок.

– Что это значит? – спросил Уилли.

– Это значит то, – объяснил Пит, – что нам нужно проявлять терпение и тщательно разрабатывать план, и тогда, когда мы сделаем шаг, мы сделаем его правильно.

– О господи… – Уилли выдернул руку из сильных пальцев Мюррея. – Мы должны сделать это сейчас, когда мы вместе, прежде чем все разойдутся каждый своим путем и всё забудут, как это происходит всегда.

– Мы не забудем то, что сделал с Донни Лука, – решительно произнес Пит. Он снова взял Уилли за запястье, но на этот раз мягко. – Он поступил мерзко, и мы заставим его за это заплатить. За это, а также за пятьдесят других грехов. Но мы будем терпеливы. Мы дождемся нужного момента.

– И когда же это случится? – язвительно поинтересовался Уилли. – Когда, по‑твоему, настанет момент разобраться с Лукой Брази и всеми остальными макаронниками?

– Итальянцы отсюда никуда не денутся, – сказал Корр. – И нам придется с этим жить. Их слишком много.

– И что с того? – воскликнул Уилли, обращаясь к Питу. – Когда же наступит нужный момент?

– Я установил кое‑какие связи с ребятами из итальянских группировок, Уилли, – сказал Пит. – В настоящее время у Марипозы и Чинквемани огромный зуб на Луку Брази. Кроме того, существуют трения между Марипозой и Корлеоне, а также тем, что осталось от семьи Лаконти…

– Какое это отношение имеет к нам и к тому, что мы должны убить сукиного сына Брази? – перебил его Уилли.

– Видишь, – спокойно произнес Пит, – именно здесь вступает в игру терпение. Мы ждем и смотрим. И только увидев, кто оказался наверху, мы сделаем свой шаг. Нам нужно подождать, – закончил он, тряхнув Уилли за руку. – Нам нужно ждать и слушать, и когда наступит нужный момент, мы вступим в игру. Когда наступит нужный момент.

– Ох, – пробормотал Уилли, глядя на голубей, затем на ясное небо и яркий солнечный свет, согревающий город. – Ох, – повторил он. – Даже и не знаю, Пит.

– Все ты знаешь, Уилли, – заверил его Корр. – Разве мы с Питом не дали тебе торжественную клятву в этом деле? И мы говорим также и от лица остальных. От лица братьев Доннелли и даже этого юного шпанюка Стиви Дуайера.

– Лука труп, – решительно произнес Пит, – но пока что мы ждем.

 

 

Зима 1934 года

 

Глава 13

 

Вдоль кромки воды выросли похожие на дюны сугробы высотой в два и даже в три фута. Снег продолжал падать и теперь, в лунном свете, на песчаный берег и покрытую зыбью черную кожу залива Литтл‑Нек. Лука Брази никак не мог ухватить лихорадочно кружащие мысли, что, скорее всего, было следствием наложившихся друг на друга последствий кокаина и таблеток. Мгновение назад он думал о своей матери, и вот уже его мысли перескакивали на Келли. Мать угрожала наложить на себя руки. Келли была уже на седьмом месяце беременности. Лука, как правило, не мешал кокаин с таблетками, и сейчас ему казалось, будто он бродит во сне. Скорее всего, дело было в таблетках, но и кокаин добавил свою долю. Лука решил прогуляться по заснеженному берегу в надежде, что холодный свежий воздух поможет прочистить голову, однако он уже начинал околевать от мороза, но ему по‑прежнему никак не удавалось упорядочить свои мысли. У него в сознании всплыла пара строчек из популярной песенки «Красотка Минни»: «Она крутила шашни с типом по прозвищу Угар; она его любила, хотя он сидел на кокаине». Лука рассмеялся вслух и тотчас же осекся, услышав собственный трескучий пронзительный смех, похожий на безумный хохот лунатика. Он обхватил себя руками за плечи, словно пытаясь не дать себе развалиться на части, и подошел ближе к воде, темной и пенящейся. Было что‑то пугающее в этом огромном черном пространстве, набегающем на берег.

В доме оставалась Келли. Она требовала, чтобы Лука отвез ее в больницу. Весь день они развлекались таблетками и кокаином, и к вечеру Келли вдруг покрылась пятнами. И вот теперь она требовала, чтобы Лука среди ночи в снежный буран отвез ее в больницу. Лука посмотрел на воду. Он укутался в меховую шубу и надел на лакированные ботинки галоши. Сквозь разрыв в тучах выглянула полная луна. Фетровая шляпа промокла насквозь, и Лука снял ее, чтобы стряхнуть с полей снег. «Джайентс» одержали победу в финальной серии, и город словно обезумел, а теперь еще эта суровая зима. Лука отлично заработал на бейсболе, поставив на «Джайентс» еще в самом начале, когда главными фаворитами считались «Сенаторс». Он получил много денег. Об этих деньгах не знал никто, даже ребята. Лука попытался объяснить это матери, но та только упрямо твердила, что во всем виновата она. Келли не переставала скулить. Она скулила, и Лука кормил ее таблетками. Он не утопил ее в океане, и вот теперь она уже была на седьмом месяце.

Лука мысленно увидел белый округлившийся живот своей матери. Сначала его отец был в восторге. Однажды он вернулся домой рано, с цветами, еще когда все было хорошо. Лука даже не мог сказать наверняка, что это его ребенка носит в себе Келли, так почему ему должно быть до этого какое‑то дело? Келли шлюха, и она, и все ее племя, племя шлюх. Однако было в ее лице, в ее теле что‑то такое, что Луке хотелось лечь рядом с нею и заключить ее в объятия. Всего какое‑то мгновение назад ему хотелось размозжить ей голову, и вот он уже изнемогал от желания ее обнять. Вдвоем с Келли, обезумевшие от таблеток, а в последнее время и от кокаина, они делали друг другу, друг с другом такое…

Лука поднял взгляд к небу, и снег упал ему на лицо и в рот. Он потер виски, а вода шипела, накатываясь на песок, и снег падал на залив крупными хлопьями, которые кружились, появляясь из мрака, и исчезали во мраке, жирные и белые, пока их не проглатывала неспокойная вода залива, пересеченная золотистой дорожкой лунного света. Сделав глубокий вдох, Лука застыл, слушая звуки воды и ветра, и это его несколько успокоило, помогло вернуться на землю. Черное пространство залива перестало пугать и снова стало манящим. Лука подумал, как же он устал. Устал от всего. Он не бросил Келли в океан, потому что хотел по‑прежнему обнимать ее ночью, когда она молча спала рядом с ним, потому что сам не знал, почему, но он ее хотел, и если бы она только не скулила и не была на седьмом месяце беременности, все было бы гораздо лучше, даже если бы оставались его мать с ее постоянными жалобами и непрестанная головная боль, и весь этот нескончаемый бред, который все тянется, тянется и тянется… Лука снял шляпу, стряхнул с полей снег, расправил ее и снова надел и, поскольку делать все равно было нечего, направился обратно к дому.

Когда Лука свернул к дому, у него снова разболелась голова. С обледенелых водостоков свисали огромные сосульки, доходящие до нескольких футов в длину. Некоторые опускались до самой земли. Из окон подвала на снег просачивались красноватые отсветы, и когда Лука, присев на корточки, заглянул в одно узкое окно, он увидел Винни, в штанах и майке, подкидывающего уголь в топку, и даже сквозь свист ветра под скатами крыши и в голых ветвях древнего раскидистого дерева, которое нависало над домом, словно охраняя его, Лука расслышал ворчание и стон котельной, принимающей порции угля из широкой совковой лопаты. Когда он прошел на кухню и остановился в дверях, топая ногами и стряхивая целые пласты снега с одежды, ребята, сидевшие за столом, приветствовали его, выкрикивая его имя. Скинув шубу, Лука бросил ее на вешалку, и без того уже переполненную. На кухне пахло кофе и беконом. Высокий незнакомец стоял у плиты, готовя яичницу, а рядом на закопченной горелке разогревался кофейник. Мужчина был в возрасте, лет под пятьдесят, в костюме‑тройке из плотной ткани защитного цвета с таким же галстуком и красной гвоздикой в петлице. Лука недоуменно уставился на него, но Хукс объяснил:

– Это Горски. Он друг Эдди.

Эдди Яворски, сидевший за столом между Джоджо и Поли, в подтверждение промычал что‑то нечленораздельное. В углу стола небольшим холмиком возвышалась куча банкнотов и монет. Эдди изучал пять карт, зажатые веером в левой руке. В правой он держал десятидолларовую бумажку, готовый положить ее в банк.

– Повышаю, – наконец объявил Эдди.

Бросив десятку на кон, он отпил глоток из серебряной фляжки, стоявшей перед ним рядом с кучкой наличных.

Из подвала вернулся Винни, застегивая рубашку.

– Привет, босс, – поздоровался он с Лукой и уселся рядом с Хуксом.

Горски, держа в одной руке тарелку с яичницей, а в другой – вилку, отошел от плиты и встал за спиной у Эдди.

Хукс и Эдди поднимали ставки ноздря в ноздрю. Хукс добавил на кон двадцатку, и Эдди пробормотал что‑то по‑польски.

Лука отхлебнул большой глоток из бутылки виски, стоящей перед Хуксом.

– На улице холодрыга, – объявил он, не обращаясь ни к кому конкретно, после чего, бросив взгляд на Эдди, нервно уставившегося в свои карты, отправился наверх к себе в спальню.

Лука взглянул на часы. Времени было десять с небольшим вечера. На лестнице он остановился и выглянул в окно холла, за которым шеренга сосулек практически полностью заслонила вид на подъездную дорожку, деревья и сугробы. Это было все равно что смотреть сквозь сомкнутые зубы на замерзший мир, и у Луки возникло такое ощущение, будто он в кино. Ощущение это было странное, и Луке совсем не нравилось, когда оно возникало, а в последнее время такое случалось все чаще и чаще. Казалось, все вокруг происходило на экране, а он сидел в темноте, вместе с другими зрителями, и смотрел на это. Лука постоял перед окном, чувствуя нарастающую головную боль. Он заморгал, стараясь прогнать это неприятное ощущение, будто находился в кино, но оно не уходило. В конце концов Лука поднялся наверх и вошел в спальню. Там он увидел Келли, бледную и растрепанную, и простыни, мокрые от крови, сбитые в край кровати.

– Лука, – прошептала Келли, – у меня отошли воды. Начинаются схватки.

Лука с трудом понимал смысл услышанного. Келли произнесла несколько слов, помолчала, учащенно дыша, произнесла еще несколько слов. Лука накинул на нее простыню, прикрывая ее белый округлившийся живот.

– Ты уверена? – спросил он. – Еще слишком рано.

Келли кивнула.

– Мне нужно срочно в больницу.

На ночном столике валялся пузырек из‑под таблеток, пустой.

– Сколько ты приняла? – спросил Лука, показывая Келли пузырек.

– Не знаю, – пробормотала та, отводя взгляд.

Достав из кармана новый пузырек, Лука вытряхнул на ладонь две таблетки.

– Вот, – сказал он, протягивая таблетки Келли. – Прими еще парочку.

Келли оттолкнула его руку прочь.

– Лука, – сказала она, с трудом выговаривая слова, – начались схватки. Ты должен отвезти меня в больницу.

Лука присел рядом с ней на кровать, прикоснулся к ее плечу.

– Лука! – воскликнула Келли.

– Заткнись, Келли, – произнес Лука тихо, словно разговаривая сам с собой. – Ты шлюха, но я о тебе позабочусь.

У Келли зашевелились губы, но она не произнесла ни звука. У нее закрылись глаза; казалось, она засыпает.

Лука начал было вставать с кровати, но едва только он снял вес своего тела с матраца, как Келли набросилась на него и вцепилась в его руку, увлекая назад.

– Ты должен отвезти меня в больницу! – взвизгнула она. – У меня начались схватки!

Опешивший Лука высвободил руку и оттолкнул Келли на матрац.

– Сумасшедшая, мать твою, – пробормотал он, – я же только что сказал, что позабочусь о тебе.

Он схватил с ночного столика телефон с желанием швырнуть его в Келли, – но затем поставил его на место и вышел из комнаты, не обращая внимания на причитания Келли, снова и снова зовущей его по имени.

На кухне по радио звучала песня «Спокойной ночи, Ирен», исполняемая хрипловатым, вкрадчивым голосом. Сидящие за столом – ребята и двое поляков – молча изучали свои карты или просто смотрели перед собой. В подвале стонала котельная, а по всему дому шипели и булькали батареи. Лука снял с вешалки шубу.

– Винни, – сказал он, – собирайся в дорогу.

Оторвавшись от карт, тот вопросительно посмотрел на него. Как всегда, его одежда казалась не по размеру большой.

– Босс, – сказал Винни, – дороги замело.

Лука молча надел шляпу, подошел к двери и стал ждать. Тучи полностью проглотили луну, вокруг царила непроглядная темень, и только в полоске света, упавшей из приоткрытой двери кухни, кружились на ветру хлопья снега, Лука потер переносицу и снял шляпу. Шагнув на крыльцо, он подставил лицо ветру, растрепавшему ему волосы. Лука надеялся, что холод поможет унять головную боль. У него перед глазами возник образ белого живота Келли на фоне окровавленной простыни. По всему его телу разлилась горячая волна, и он подумал, что сейчас упадет на колени и его вырвет, но он продолжал стоять, подставляя лицо ветру, и тошнота прошла. У него за спиной открылась дверь, из кухни вышел Винни, зябко хлопая руками и поворачиваясь к ветру боком.

– Куда едем, босс? – спросил он.

– На Десятой авеню живет одна акушерка, – сказал Лука. – Знаешь, о ком я говорю?

– Ага, – подтвердил Винни. – Конечно. Филомена. Она принимает роды у всех итальянцев в городе.

– Вот к ней мы и поедем, – сказал Лука и шагнул в темноту, направляясь к машине.

 

Майкл с головой накрылся одеялом, но сверху все равно пробивалась полоска света. Скрючившись в три погибели, он читал, освещая книгу фонариком. В противоположном конце спальни на такой же в точности кровати лежал Фредо, устроившись на боку и приподняв на локте голову, и смотрел на падающие за окном снежные хлопья, освещенные фонарем. Внизу по радио только что закончилась реклама, и Джек Бенни принялся ругаться с Рочестером.[39]Фредо вслушивался в звуки радио, но ему удавалось разобрать лишь обрывки слов.

– Эй, Майкл, – окликнул он вполголоса, поскольку обоим уже полагалось спать, – чем ты занимаешься?

– Читаю, – помолчав, ответил Майкл.

– Cetriol’, – пробормотал Фредо. – Зачем ты вечно читаешь? Дело кончится тем, что у тебя ум за разум зайдет.

– Спи‑ка лучше, Фредо.

– Сам спи, – огрызнулся тот. – Снегу‑то сколько навалило – может быть, завтра мы не пойдем в школу.

Выключив фонарик, Майкл откинул одеяло и повернулся на бок, лицом к брату.

– Почему ты так не любишь школу? – спросил он. – Разве тебе не хочется чего‑нибудь добиться в жизни?

– А, заткнись! – сказал Фредо. – Тоже мне, умник!

Положив книгу на пол рядом с кроватью, Майкл поставил на нее фонарик.

– Папа берет меня с собой в городской совет на встречу с депутатом Фишером, – сказал он, поворачиваясь на спину и устраиваясь поудобнее. – Фишер проведет меня по всему зданию городского совета, – с гордостью добавил он, обращаясь к потолку.

– Да я все знаю, – пренебрежительно произнес Фредо. – Папа и у меня спрашивал, хочу ли я.

– Вот как? – удивился Майкл, снова поворачиваясь к брату. – И ты не захотел пойти?

– А зачем мне разгуливать по городскому совету? – сказал Фредо. – Я же не умник.

– Не обязательно быть умником, чтобы интересоваться работой собственного правительства.

– Ну да, конечно, – сказал Фредо. – Я после школы буду работать у папы. Для начала, наверное, стану продавцом или еще кем‑нибудь. Затем папа возьмет меня в дело, и я буду зашибать кучу денег.

Внизу по радио раздался взрыв хохота. Фредо и Майкл разом обернулись на дверь, словно пытаясь понять, что же такого смешного произошло.

– Фредо, почему ты хочешь работать на папу? – помолчав, спросил Майкл. – Разве ты не желаешь добиться чего‑нибудь сам?

– Я добьюсь чего‑нибудь сам, – ответил Фредо, – но только я буду работать и на папу тоже. А что? Ты‑то сам кем хочешь стать, большая шишка?

Сильный порыв ветра налетел на дом, и задребезжали стекла в окнах. Майкл подложил руки под голову.

– Не знаю, – сказал он, отвечая на вопрос брата. – Меня интересует политика. Думаю, я смогу стать конгрессменом. Даже сенатором.

– V’fancul’, – прошептал Фредо. – А почему не президентом?

– Да, – согласился Майкл, – а почему бы и не президентом?

– Потому что ты итальянец, – выпалил в ответ Фредо. – Неужели ты ничего не понимаешь?

– А какое значение имеет то, что я итальянец?

– Послушай, дружок, – сказал Фредо, – в Америке никогда не было президента‑итальянца и никогда не будет. Никогда.

– Это еще почему? – спросил Майкл. – Почему в Америке не может быть президент‑итальянец, Фредо?

– Madon’! – воскликнул Фредо. – Послушай, Майкл, у меня есть для тебя одна новость. Мы итальяшки, макаронники, capisc’? В Америке никогда не будет президента‑макаронника.

– Это еще почему? – повторил Майкл. – У нас уже есть мэр‑итальянец. И людям он очень нравится.

– Во‑первых, – сказал Фредо, свешиваясь с кровати к брату, – Лагуардиа неаполитанец. Он не сицилиец, как мы. И, далее, он никогда не станет президентом.

На это Майкл ничего не ответил. Вскоре внизу умолкло радио, родители погасили свет и поднялись наверх. Мама как обычно заглянула в спальню сыновей и что‑то пробормотала себе под нос – Майкл предположил, что это была молитва, – после чего снова закрыла дверь. Затем Майкл еще какое‑то время слушал шум ветра, грохочущего окнами. Наверное, Фредо уже спал, но Майкл все равно сказал:

– Возможно, ты прав, Фредо. Возможно, итальянец никогда не станет президентом.

Фредо не ответил, и Майкл закрыл глаза и постарался заснуть.

Через какое‑то время из темноты донесся сонный голос Фредо:

– Эй, Майкл, ты у нас умный. Если тебе хочется мечтать, что ты станешь президентом, почему бы и нет? – Помолчав немного, он добавил: – Ну а если у тебя ничего не выгорит, ты всегда сможешь пойти работать к папе.

– Спасибо, – сказал Майкл. Перевернувшись на живот, он закрыл глаза и стал ждать, когда придет сон.

 

Хукс вымыл руки в тазу с теплой водой. Филомена, сидя в ногах кровати Келли, укутала новорожденного сына Луки в длинные полосы тонкой белой материи. Ребята по‑прежнему играли внизу на кухне в покер, и их доносящиеся время от времени возбужденные или недовольные восклицания и смех служили фоном к тихим стонам Келли и громкому шипению пара в батареях – это древняя чугунная котельная в подвале с ревом тужилась прогреть дом. На улице ветер продолжал завывания, длящиеся уже всю ночь, хотя снег прекратился какое‑то время назад. Винни и Луке потребовалось несколько часов, чтобы забрать в городе Филомену и привезти ее назад на Лонг‑Айленд, после чего прошло еще несколько часов, пока Филомена ухаживала за Келли, и вот младенец наконец появился на свет, и теперь была глубокая ночь. Филомена пришла в ярость, едва увидев Келли, лежащую в огромной кровати Луки, полуживую, с затуманенным взором, истощенную и обессиленную. Она осмотрела роженицу и бросила гневный взгляд на Луку, но тот едва ли обратил на нее внимание. Оставив Хукса в помощь акушерке, он отправился вниз играть в карты, и как только за ним закрылась дверь, Филомена смачно выругала его по‑итальянски. Закончив ругать закрытую дверь, она повернулась к Хуксу и начала отдавать четкие отрывистые приказания. Это была дородная женщина, вероятно, лет тридцати с небольшим, однако от нее веяло какой‑то древностью, словно она жила на земле уже целую вечность.

Закончив пеленать новорожденного, Филомена прижала его к груди и натянула одеяло Келли под подбородок.

– Их нужно отвезти в больницу, иначе оба могут умереть, – сказала она Хуксу. Она произнесла это спокойным голосом, после чего подошла к нему вплотную и повторила то же самое еще раз.

Тронув акушерку за руку, Хукс попросил ее подождать. Спустившись на кухню, он застал Луку сидящим поодаль от стола с бутылкой виски на коленях, наблюдающим за игрой со стороны. Все были пьяны. Перед Лукой рядом с разбитым стаканом валялась кучка мокрых банкнотов. Винни и Поли громко смеялись, а оба поляка и Джоджо изучали свои карты.

– Лука, – сказал Хукс, приглашая Луку встать из‑за стола и переговорить наедине.

– В чем дело? – ответил Лука, уставившись на разбитый стакан и горку мокрых купюр. Хукс молчал, и он обернулся к нему.

– Младенец родился, – сказал Хукс. – Филомена хочет тебя видеть.

– Скажи ей, пусть тащит его сюда.

– Нет, Лука, послушай… – начал Хукс.

– Филомена! – заорал Лука, поворачиваясь к лестнице. – Тащи это долбанное отродье сюда!

Схватив бутылку за горлышко, он разбил ее об край стола, обдав игроков дождем виски и осколков. Поляки вскочили, ругаясь, а Джоджо, Винни и Поли отодвинулись от стола, но остались сидеть. Поляки были в недоумении. Они переводили взгляд с Луки на свои деньги, промокшие насквозь.

На лестнице появилась Филомена, прижимающая новорожденного к груди.

Лука приказал полякам забрать деньги и уматывать.

– Отнеси это отродье в подвал и брось его в топку, – сказал он Филомене, – или принеси его сюда, – он поднял разбитую бутылку, – и я перережу ему глотку.

Горски, тот из поляков, что постарше и выше ростом, пробормотал:

– Так, подождите…

Он сделал шаг к Луке, но остановился.

Лука, следивший за ним, сказал, обращаясь ко всем и в то же время ни к кому в отдельности:

– Трусы!

Горски натянуто рассмеялся, словно до него наконец дошла соль шутки, и сказал:

– Ты ведь на самом деле не сделаешь ребенку ничего плохого.

– Забирайте свои деньги и уматывайте! – приказал Лука.

– Уже уходим, – поспешно произнес Эдди Яворски, второй поляк.

Он торопливо принялся засовывать мокрые банкноты в карман. Через мгновение Горски последовал его примеру.

– На самом деле он не сделает ничего плохого новорожденному младенцу, – сказал Горски своему соотечественнику.

– И вы тоже, – обратился к ребятам Лука. – Все. Убирайтесь вон!

Филомена, крепко прижимая младенца к груди, стояла спиной к стене, молча наблюдая за тем, как все, за исключением Луки и Хукса, собрали свои деньги, укутались в теплую одежду и покинули дом. Каждый раз, когда открывалась дверь, на кухню врывался порыв ледяного ветра. Филомена укутала новорожденного в свою шаль и крепче прижала к груди, стараясь защитить от холода.

Когда все игроки ушли, Хукс сказал Луке:

– Босс, позволь мне отвезти их в больницу.

Лука сидел, держа разбитую бутылку за горлышко. Он посмотрел на Хукса, словно пытаясь понять, кто перед ним. Заморгав, вытер со лба пленку пота.

– Ты меня не слышала? – сказал он Филомене. – Отнеси это отродье вниз, в подвал, и брось его в печку, или принеси его сюда и дай мне перерезать ему глотку.

– Ребенок родился раньше срока, – сказала Филомена. – Его нужно отвезти в больницу. – Она говорила так, словно не слышала ничего из того, что сказал Лука. – И мать тоже, – добавила она. – Обоих.

Лука поднялся со стула, сжимая в руке разбитую бутылку.

– Это ваш ребенок, – поспешно заговорила Филомена. – Он родился раньше срока, отвезите его в больницу, его и мать.

Крепко держа младенца, она прижалась спиной к стене.

Лука медленно приблизился к ней и, подойдя вплотную, впервые посмотрел на маленький сверток у нее в руках. Он поднял разбитую бутылку к подбородку, но тут Хукс шагнул между ним и Филоменой и положил руку ему на грудь.

– Босс… – начал было он.

Левой рукой Лука нанес быстрый прямой удар, оглушивший Хукса. Пока тот стоял, уронив руки, словно гантели, Лука переложил бутылку в левую, отклонился назад и вложил весь свой весь в удар правой, нацеленный Хуксу в подбородок.

Тот рухнул как подкошенный, упав навзничь и раскинув руки в стороны.

– Madre di Dio… – пробормотала Филомена.

– Я повторю в последний раз, и если ты не сделаешь то, что я скажу, я перережу тебе горло от уха до уха, – сказал Лука. – Отнеси это отродье вниз и брось в топку.

Трясущаяся Филомена распеленала младенца, открывая крохотное сморщенное личико и грудь.

– Вот, – сказала она, протягивая младенца Луке. – Если вы отец, берите его. Это ваш ребенок.

Лука равнодушно посмотрел на младенца.

– Возможно, я и отец, – сказал он, – но это не имеет значения. Я не хочу, чтобы этот род жил.

Филомена была в недоумении.

– Вот, – повторила она, протягивая младенца Луке, – возьмите его.

Лука начал было поднимать разбитую бутылку, но остановился.

– Я не хочу его брать, – сказал он, хватая Филомену за затылок и грубо толкая ее через всю кухню к лестнице в подвал, где ворчала котельная, гоняя по кругу тепло.

В подвале было темно. Лука подтащил Филомену к котельной и, отпустив ее, открыл дверь топки. От горящих углей пахнуло жаром и красным светом.

– Бросай его в топку! – приказал Лука.

– Нет! – воскликнула Филомена. – Mostro!

Лука приставил ей к горлу разбитую бутылку, и она протянула ему ребенка.

– Это ваш ребенок. Делайте с ним что хотите.

Лука посмотрел на котельную, затем снова перевел взгляд на Филомену. Заморгав, он отступил на шаг назад. В красных отсветах горящего угля эта женщина не была похожа на Филомену. Она нисколько не была похожа на ту акушерку, которую он забрал на Десятой авеню несколько часов назад. Лука ее совсем не узнал.

– Ты должна это сделать, – тихо произнес он.

Филомена покачала головой, и тут впервые у нее в глазах блеснули слезы.

– Брось это отродье в топку, – продолжал Лука, – и я тебя прощу. В противном случае я перережу тебе глотку и швырну вас в огонь обоих.

– Что вы такое говорите? – пробормотала Филомена. – Вы сошли с ума. – Она всхлипнула так, словно до нее наконец дошла жуткая действительность. – О, Madre di Dio, вы сошли с ума!

– Я в здравом рассудке, – возразил Лука. Поднеся зазубренный край разбитой бутылки из‑под виски Филомене к горлу, он повторил еще раз: – Я не хочу, чтобы этот род жил. Я не сумасшедший. Я знаю, что я делаю.

– Нет, я этого не сделаю, – упрямо промолвила Филомена.

Тогда Лука схватил ее за волосы и подтащил в жар, пышущий из открытой дверцы топки.

– Нет! – закричала Филомена.

Она извивалась в крепких руках Луки, стараясь защититься от жара, но вдруг зазубренный край бутылки из‑под виски прикоснулся ей к шее, и через мгновение младенца уже не было у нее в руках. Он исчез, остались только Филомена и Лука, и красные отсветы котельной, а вокруг – непроницаемый мрак.

 

Склонившись над раковиной на кухне, Хукс плеснул воды на рассеченную кожу на подбородке. Очнувшись какое‑то время назад, он шатаясь добрел до раковины. На лестнице, ведущей в подвал, послышались шаги. Какая‑то женщина всхлипывала: Хукс предположил, что это акушерка. Еще раз плеснув водой в лицо, он провел мокрыми пальцами по волосам, а когда обернулся, у него за спиной стоял Лука, держа Филомену за затылок, словно она была марионеткой и рухнула бы на землю, если бы он ее отпустил.

– Во имя всего святого, – пробормотал Хукс, – Лука…

Лука бросил Филомену в кресло. Та буквально сложилась пополам и, схватив себя за голову, заплакала.

– Отвези ее домой, – приказал Лука Хуксу, направляясь к лестнице наверх. В дверях он остановился и обернулся. – Луиджи… – Замявшись, Лука смахнул волосы со лба. Казалось, он хочет что‑то сказать Хуксу, но никак не может подобрать слова. Наконец он махнул на Филомену и сказал: – Заплати ей пять «кусков». Ты знаешь, где взять деньги, – добавил он, выходя на лестницу.

Келли лежала неподвижно в кровати, закрыв глаза и вытянув руки по бокам.

– Келли, – тихо окликнул ее Лука, присаживаясь на матрац рядом с ней.

Внизу открылась и закрылась дверь кухни, и через какое‑то время на улице завелась машина.

– Келли, – снова произнес Лука, уже громче.

Она даже не пошевелилась. Лука вытянулся рядом с ней и прикоснулся к ее лицу. Он понял, что Келли мертва, как только его пальцы дотронулись до ее кожи, однако все равно прижался ухом ей к груди, пытаясь услышать сердцебиение. Он не услышал ничего, и в этой тишине в нем всколыхнулось какое‑то странное чувство. Какое‑то мгновение Луке казалось, что он расплачется. Он не плакал с детства. Когда‑то маленький Лука плакал каждый раз после побоев, которые устраивал ему отец, но однажды он не заплакал, и после того больше уже никогда не плакал, – поэтому непривычное чувство оказалось очень болезненным, и Лука его задушил, мучительно напрягая свое тело и дожидаясь, когда это чувство пройдет. Достав из кармана пузырек, он вытряхнул горсть таблеток и отправил их в рот. Запил он таблетки щедрым глотком виски из фляжки, стоявшей на столике возле кровати. Затем Лука уселся на кровати и высыпал в рот остальные таблетки, снова запив их виски. В кармане пиджака он нашел еще один пузырек и пачку денег. Во втором пузырьке оставалось всего десять или двенадцать таблеток, но Лука все равно проглотил их и улегся рядом с Келли. Подсунув под нее руку, он приподнял ее так, чтобы ее голова лежала у него на груди, и прошептал:

– Давай поспим, куколка. Здесь одно сплошное дерьмо, без конца и края.

Он закрыл глаза.

 

Глава 14

 

Ричи Гатто медленно вел «Эссекс» Вито по Чамберс‑стрит, направляясь к городскому совету. Погода была морозная и ясная. Сугробы, оставшиеся со вчерашней вьюги, собирали на поверхности грязь, превращаясь в невысокие баррикады, отделяющие проезжую часть от тротуаров. На заднем сиденье «Эссекса» Майкл, сидящий между отцом и Дженко, возбужденно тараторил о городском совете.

– Пап, а ты знаешь, что в здании городского совета выступали и Авраам Линкольн, и Улисс С. Грант?

– Кто такой Улисс С. Грант? – спросил Дженко. Он сидел неподвижно, уставившись в окно и прижимая руку к животу, словно что‑то его там беспокоило. Другой рукой он придерживал лежащий на коленях котелок.

– Восемнадцатый президент Соединенных Штатов, – с гордостью объявил Майкл. – С тысяча восемьсот шестьдесят девятого по тысяча восемьсот семьдесят седьмой. Ли[40]сдался Гранту под Аппоматоксом, что стало концом Гражданской войны.

– О, – произнес Дженко, посмотрев на Майкла как на марсианина.

Вито положил руку на колени сыну.

– Вот мы и приехали, – сказал он, указывая в окно на сияющий мраморный фасад здания городского совета.

– Ого! – воскликнул Майкл. – Вы только посмотрите на лестницу!

– А вот и депутат Фишер, – сказал Вито.

Увидев политика, Ричи остановил лимузин у тротуара напротив центрального портика.

На Майкле был темно‑синий костюм с белой сорочкой и красным галстуком, и Вито, склонившись к сыну, поправил ему галстук, аккуратно затянув узел под воротничком.

– После того как депутат Фишер проведет тебя по зданию, – сказал он, – один из его помощников отвезет тебя домой. – Достав из внутреннего кармана пиджака бумажник с защелкой, он высвободил пятидолларовую бумажку и протянул ее Майклу. – Тебе это не понадобится, но всегда нужно иметь при себе несколько долларов, когда ты не дома. Capisc’?

– Si, – сказал Майкл. – Спасибо, папа.

У лестницы, ведущей в городской совет, их ждал депутат Фишер, подбоченившийся и с широкой улыбкой на лице. Он был безукоризненно одет в коричневый костюм в клеточку, в белую сорочку с отложным воротником и ярко‑желтым галстуком, а в лацкане пиджака торчала желтая гвоздика. Несмотря на то, что даже на солнце было холодно, пальто депутат держал перекинутым через руку. Это был коренастый мужчина средних лет с пучками светлых волос, выбивающимися из‑под фетровой шляпы.

Надев пальто, Майкл следом за отцом выбрался из машины и пересек широкий тротуар. Депутат Фишер шагнул им навстречу, протягивая руку.

– Это мой младший сын Майкл, – представил Вито, пожав депутату руку и обменявшись с ним приветствиями. Он обнял Майкла за плечо. – Он очень признателен вам за вашу любезность, господин депутат.

Положив руки Майклу на плечи, Фишер внимательно оглядел его с ног до головы.

– Какой у вас привлекательный юноша, мистер Корлеоне, – сказал он, обращаясь к Вито. Он повернулся к Майклу: – Значит, по словам вашего отца, у вас растет интерес к государственному устройству нашей страны. Это так, молодой человек?

– Да, сэр, – подтвердил Майкл.

Рассмеявшись, депутат похлопал его по спине.

– Мы о нем позаботимся, – сказал он Вито, затем добавил: – Вито, вы со своей семьей должны присоединиться к нам в большом марше гражданской ответственности, который мы намечаем на весну. Там будут сам мэр, все депутаты городского собрания, влиятельные нью‑йоркские семейства… Вы бы хотели принять участие в таком марше, молодой человек, не так ли? – спросил он, обращаясь к Майклу.

– Конечно, – ответил тот и вопросительно посмотрел на отца, ожидая его одобрения.

Вито положил руку сыну на затылок.

– Мы с огромной радостью примем участие в этом марше.

– Я незамедлительно пришлю вам приглашения, – сказал Фишер. – Мои девочки трудятся как пчелы, занимаясь организацией марша.

– А в нем могут принять участие все? – спросил Майкл. – Вся семья?

– Разумеется, – подтвердил депутат. – В этом вся суть. Мы продемонстрируем всем этим подрывным элементам, анархистам и как их там, что у нас отличный город и мы поддерживаем наше правительство.

Вито улыбнулся, словно депутат сказал что‑то смешное.

– А теперь мне пора идти. – Он пожал Фишеру руку. – Вечером ты все расскажешь нам за ужином, – добавил он, повернувшись к Майклу.

– Конечно, папа, – ответил тот и стал подниматься по лестнице в городской совет следом за депутатом Фишером.

Вито вернулся к Дженко на заднее сиденье «Эссекса».

– Мики превращается в красивого парня, – заметил Дженко. – В костюме он просто загляденье.

– Он умный, – сказал Вито, провожая взглядом сына, поднимающегося по ступеням в городской совет.

Ричи отъехал от тротуара, вливаясь в поток машин. Когда Майкл скрылся в дверях, Вито откинулся назад и слегка расслабил узел галстука.

– Есть какие‑нибудь новости от Фрэнки Пентанджели? – спросил он у Дженко.

– Никаких, – ответил тот. Засунув руку под жилет, он почесал живот. – Кто‑то ограбил один из клубов Марипозы. Насколько я слышал, у Джо забрали кругленькую сумму.

– Нам известно, кто это?

– Пока что никто не опознал этих ребят. Они не проигрывают награбленные деньги и не тратят их на девочек. Скорее всего, это ирландцы.

– Почему ты так решил? – спросил Вито.

– У одного из них был ирландский акцент, и это разумно. Если бы это были итальянцы, мы бы их знали.

– Ты полагаешь, это та же самая банда, которая крала у Марипозы виски?

– По крайней мере, так думает Марипоза. – Дженко крутанул котелок на коленях. Хлопнув по сиденью рядом с собой, он рассмеялся. – Мне по душе эти bastardi, – сказал он. – Они приводят Джо в бешенство.

Вито опустил стекло на дюйм.

– Что насчет Луки Брази? – спросил он. – У нас есть какие‑нибудь новости?

– Si, – ответил Дженко. – Врач говорит, у него случился инсульт. Лука может говорить и все остальное, но медленнее, словно дурачок.

– Вот как? – спросил сидящий за рулем Ричи. – А что, он раньше был гением?

– Ну, дурачком Лука не был, – возразил Вито.

– Он проглотил столько таблеток, что этого хватило бы, чтобы убить гориллу, – заметил Дженко.

– Но недостаточно, чтобы убить Луку Брази, – добавил Вито.

– Врач говорит, скорее всего, со временем будет еще хуже, – продолжал Дженко. – Я забыл то мудреное слово, которое он употребил. Он сказал, «де‑» что‑то.

– Деградация, – подсказал Вито.

– Вот‑вот, – согласился Дженко. – Дальше будет деградация.

– Врач сказал, сколько это может еще продлиться? – спросил Вито.

– Поражен головной мозг, – объяснил Дженко. – А когда поражен головной мозг, трудно сказать что‑либо определенное.

– Однако сейчас, – настаивал Вито, – Лука все делает замедленно, но он разговаривает, передвигается?

– Так мне сказали, – подтвердил Дженко. – Просто говорит он как дурачок.

– Эй, – вмешался Ричи, – да то же самое можно сказать про половину тех, с кем мы имеем дело.

Подняв взгляд на крышу машины, Вито чиркнул спичкой. Казалось, он весь погрузился в мир сложных вычислений.

– А что говорит наш юрист относительно обвинений против Брази? – спросил он.

Дженко вздохнул, словно этот вопрос причинил ему боль.

– В топке был обнаружен обгоревший труп новорожденного младенца.

При этих словах Вито сложил руки на груди и отвел взгляд в сторону. Собравшись с духом, он сказал:

– Защита может утверждать, что девчонка сама перед смертью бросила младенца в топку, а Лука пытался покончить с собой, поняв, что она сделала.

– Полицию вызвал один из его людей, – продолжал Дженко, повышая голос. – Луиджи Батталья, который, как мне сказали, вместе с Лукой с детства. И он готов показать под присягой, что видел, как Лука тащил акушерку Филомену и новорожденного в подвал, перед тем громогласно заявив всем, что собирается сжечь живьем своего собственного ребенка, – а затем Батталья видел, как Лука вышел из подвала уже без младенца, вместе с Филоменой, бывшей в истерике. Вито! – крикнул он. – Зачем мы тратим время на этого bastardo? Che cazzo! Нам самим нужно было пристукнуть этого мерзавца!

Вито положил руку на колено Дженко и держал ее так до тех пор, пока его друг не успокоился. Машина выехала на Канал‑стрит. Шум города усилился, резко контрастируя с воцарившейся в машине тишиной. Вито поднял стекло.

– Мы можем разыскать Луиджи Батталью? – спросил он.

Дженко пожал плечами, показывая, что понятия не имеет, можно ли разыскать Луиджи.

– Найди его, – сказал Вито. – Полагаю, с этим человеком можно договориться. Что насчет акушерки?

– Филомена отказывается разговаривать с полицией, – ответил Дженко, отвернувшись от Вито и уставившись в окно, на толпы прохожих на тротуаре. – Она перепугана до смерти, – добавил он, снова поворачиваясь к Вито, словно ему наконец удалось взять себя в руки и вернуться к своей роли consigliere.

– Наверное, ей самой и ее семье настало время вернуться на родину в Сицилию, – задумчиво промолвил Вито.

– Вито… Ты знаешь, что я не ставлю под сомнение твои… – Дженко развернулся так, чтобы смотреть Вито прямо в лицо. – Почему ты так заботишься об этом animale? Его называют дьяволом, и это правда. Он должен гореть в аду, Вито. Его собственная мать, узнав о том, что он сделал, покончила с собой. Мать и сын, suicidi. Вся эта семейка… – Дженко наморщил лоб, будто нужное слово затерялось где‑то в памяти, и он никак не мог его найти. – Pazzo, – наконец сказал он.

– Мы делаем то, что должны делать, Дженко, – прошептал Вито, словно ему было мучительно больно произносить эти слова, причем в его голосе прозвучала тень гнева. – И ты это понимаешь.

– Но Лука Брази… – взмолился Дженко. – Стоит ли он того? И все только потому, что он наводит ужас на Марипозу? Я тебе честно скажу, Вито: я его тоже боюсь. Этот человек вызывает у меня отвращение. Он животное, дикий зверь. Ему уготовлено вечно гореть в аду.

Придвинувшись вплотную к Дженко, Вито заговорил тихо, чтобы не слышал сидящий впереди Ричи:

– Тут я с тобой не спорю, Дженко. Но такой человек, как Лука Брази, человек настолько жуткий, что его боятся даже те, кто сильнее его, – если удастся взять такого в руки, он станет могущественным оружием. – Вито взял Дженко за руку. – А нам понадобится могущественное оружие, – закончил он, – если мы хотим получить хоть какой‑нибудь шанс в борьбе с Марипозой.

Дженко зажал живот обеими руками, словно его пронзила резкая боль.

– Agita, – сказал он и вздохнул, будто в одном этом слове содержалась вся мировая скорбь. – И ты полагаешь, что сможешь взять Луку в свои руки?

– Посмотрим, – сказал Вито, отодвигаясь на край сиденья. – Разыщи Луиджи Батталью, – сказал он, – и отправь Филомену домой. И прибавь Фишеру в этом месяце, – спохватившись, добавил он.

Снова опустив стекло, Вито достал из кармана сигару. Вокруг бурлил город, и сейчас, когда они уже подъезжали к Хестер‑стрит и складам и конторе компании «Дженко пура», Вито все чаще видел вокруг знакомые лица: прохожие на тротуарах, группки мужчин у магазинов и подъездов домов. Когда «Эссекс» проезжал мимо булочной Наццорино, Вито попросил Ричи остановиться.

– Дженко, – сказал он, выходя из машины, – давай купим canolli.

Потрогав живот, Дженко поколебался мгновение, затем пожал плечами и сказал:

– Canolli? А почему бы и нет?

 

Глава 15

 

Корк дурачился, крутил шляпу на пальце, устанавливал солонку под немыслимым углом и в целом служил развлечением для Сонни и Сандры, а также младшей кузины Сандры Люсиль, двенадцатилетней девочки, которая влюбилась в Корка с первого же взгляда, что проявлялось в неудержимом хихиканье и глуповатом похлопывании ресницами. Все четверо сидели в угловой кабинке кафетерия Николя, перед огромным окном во всю стену, выходящим на Артур‑авеню, в квартале от дома, где жила со своей бабушкой Сандра. Они болтали, пили содовую, наблюдали за представлением Корка, зная, что миссис Колумбо сидит у окна и следит за ними, причем ее зоркому зрению мог бы позавидовать орел.

– Это она? – спросил Корк. Встав из‑за стола, он наклонился к окну и помахал в сторону дома Сандры.

Люсиль прыснула и прикрыла рот рукой, а Сонни, рассмеявшись, усадил друга на место. Сонни и Сандра сидели рядом, а Корк и Люсиль устроились напротив. Под столом, так, чтобы не было видно, Сонни держал Сандру за руку, переплетя пальцы.

– Прекрати, – сказал он. – Из‑за тебя у нее будут неприятности.

– Почему? – воскликнул Корк, всем своим видом выражая изумление. – Я просто хороший мальчик и веду себя вежливо.

Сандра, молчавшая на протяжении всей этой тщательно устроенной встречи, от того самого момента, как Корк и Сонни встретились с нею и Люсиль на крыльце ее дома и, проводив их к Николя, купили каждой по стакану содовой, открыла сумочку, взглянула на серебряные часы и тихо промолвила:

– Нам пора идти, Сонни. Я обещала бабушке помочь со стиркой.

– О, – жалобно произнесла Люсиль, – неужели нам пора уходить?

– Эй! Джонни, Нино! – окликнул Сонни Джонни Фонтане и Нино Валенти, только что вошедших в кафе. – Идите к нам!

Джонни и Нино, привлекательные парни, были на несколько лет старше Сонни и Корка. Джонни казался тощим и легким по сравнению с Нино, мускулистым и крепким. Люсиль сложила руки на столе и улыбнулась новоприбывшим.

– Я хочу познакомить вас с Сандрой и ее маленькой кузиной Люсиль, – сказал Сонни, когда Джонни и Нино подошли к столику.

При слове «маленькой» Люсиль мрачно взглянула на Сонни.

– Мы очень рады с вами познакомиться, – ответил за себя и за Нино Джонни.

– Вне всякого сомнения, – подхватил Нино. – А это еще что за рожа? – добавил он, с угрожающим видом останавливаясь перед Корком, которого знал столько же, сколько и Сонни.

Корк шутливо ткнул его в плечо. Девочки, увидев, что Нино пошутил, облегченно рассмеялись.

– Привет, Сандра, – сказал Джонни. – Ты слишком красивая, чтобы уделять время такому недоноску, как Сонни.

– Та‑та‑та, – усмехнулся тот.

– Не обращайте внимания на Джонни, – вмешался Нино. – Он мнит себя новым Руди Валентино.[41]А я не перестаю повторять ему, что он чересчур тощий. – Он ткнул Джонни в ребра, и тот оттолкнул его руку.

– Сонни, – сказал Джонни, – ты должен сводить Сандру к нам в «Бреслин». Это шикарный маленький клуб. Вам там понравится.

– На самом деле это просто крохотная забегаловка, – поправил Нино, – но, черт возьми, нам там будут платить настоящие деньги.

– Не слушайте его, – сказал Джонни. – Он болван, правда, на мандолине играет весьма неплохо.

– Когда вот этот тип не портит всю малину, пытаясь петь, – добавил Нино, обнимая Джонни за плечо.

– Я знаю «Бреслин», – сказал Корк. – Это гостиница на углу Бродвея и Двадцать девятой улицы.

– Она самая, – подтвердил Нино. – Мы играем в баре.

– Это клуб, – поправил Джонни, изображая искреннее отчаяние. – Не слушайте ни слова из того, что говорит этот тип.

Под столом Сандра пожала Сонни руку.

– Нам действительно пора идти, – сказала она. – Я не хочу злить бабушку.

– Ну хорошо, cafon’… – Сонни встал из‑за столика. Поднявшись на ноги, он набросился на Джонни и шутливо заломил ему локтем шею. – Послушай, если мой отец твой крестный отец, кто в таком случае я? Твой крестный брат?

– В таком случае ты придурок, – ответил Джонни, высвобождаясь из его объятий.

Нино, отошедший к автомату с содовой, окликнул Сонни:

– Передай своему отцу, если он захочет, то может зайти в «Бреслин» посмотреть на нас. Весенний салат там замечательный.

– Мой отец ходит в ресторан исключительно по делу, – ответил Сонни. – А во всех остальных случаях, – добавил он, оглядываясь на Сандру, – он предпочитает есть дома.

Подойдя к двери, Корк положил руку на ручку.

– Пошли, Сонни, – сказал он. – Мне тоже пора уходить.

Они вышли на улицу. Корк принялся заигрывать с Люсиль, к ее бесконечной радости, а Сонни и Сандра молча шли рядом. Вокруг торопливо проходили люди, спеша укрыться от пронизывающего холода. Смертельно опасные сосульки свисали с крыш и пожарных лестниц жилых домов, и тротуар тут и там был усеян осколками разбившихся сосулек, которые сорвались сверху. Сонни засунул голые руки глубоко в карманы пальто. Идя рядом с Сандрой, он наклонился к ней, прикасаясь плечом к ее плечу.

– Как ты думаешь, что мне сделать, – спросил Сонни, когда они подошли к дому Сандры, – чтобы твоя бабушка отпустила тебя поужинать со мной?

– Она этого ни за что не разрешит, Сонни, – сказала Сандра. – Извини.

Она шагнула к нему, словно собираясь поднять лицо для поцелуя, – но затем поспешно схватила Люсиль за руку и увлекла ее на крыльцо. Помахав руками, девочки скрылись, проглоченные красными кирпичными стенами.

– Она красивая, – заметил Корк, возвращаясь к своей машине вместе с Сонни. – Значит, – добавил он, – ты собираешься на ней жениться?

– Мои родители были бы бесконечно счастливы, – пробормотал Сонни. – Господи! – воскликнул он, поднимая воротник и глубже натягивая шапку. – Мороз просто зверский, ты не находишь?

– Холод такой, словно тискаешь ведьмины сиськи в бронзовом лифчике, – согласился Корк.

– Хочешь заглянуть ко мне домой? Мама будет рада тебя видеть.

– Нет, – ответил Корк. – Мне пора домой. Кстати, ты как‑нибудь загляни к Эйлин и Кейтлин. Кейтлин постоянно о тебе спрашивает.

– Наверное, Эйлин занята по горло в булочной, – пробормотал Сонни.

– А, она сейчас и на меня злится, – усмехнулся Корк. – Порой мне самому страшно заходить к ней.

– Почему? – удивился Сонни. – Ты‑то что натворил?

Вздохнув, Корк обхватил себя за плечи, словно и его наконец одолел мороз.

– Она прочитала что‑то в газете про налет на банк, и там говорилось, что у одного из нападавших был ирландский акцент. И в тот же день заявился я, принес деньги им с Кейтлин. Эйлин швырнула деньги мне в лицо и разоралась. Господи, – снова вздохнул он, – она убеждена в том, что меня как‑нибудь пристрелят прямо на улице.

– Но ты ей ничего не говорил, да?

– Моя сестра не глупа, Сонни. Она знает, что я нигде не работаю, и вот я пришел к ней с несколькими сотнями долларов. Эйлин понимает, что к чему.

– Но она ничего не знает обо мне, правда?

– Конечно, не знает, – заверил друга Корк. – Я хочу сказать, Эйлин уверена в том, что ты законченный вор, но никаких подробностей она не знает.

«Нэш» Корка стоял перед пожарным гидрантом на углу Сто восемьдесят девятой улицы, заехав правым передним колесом на тротуар. Сонни указал на гидрант и спросил:

– Неужели у тебя нет никакого уважения к закону?

– Послушай, Сонни, – сказал Корк, не обращая внимания на шутку. – Я тут все думал над тем, что ты мне как‑то сказал, и пришел к выводу, что ты был прав. Нам нужно идти в ту или другую сторону.

– О чем это ты? – Забравшись в «Нэш», Сонни захлопнул за собой дверь. Ему показалось, он шагнул на айсберг. – V’fancul’! – поежился он. – Включай скорее отопитель!

Корк завел двигатель и дал газу.

– Я вовсе не хочу сказать, что меня не радуют деньги, которые мы зарабатываем, – сказал он, следя за датчиком температуры. – Однако это сущие гроши по сравнению с тем, что делают такие люди, как твой отец.

– И что с того? У моего отца организация, которую он начал создавать еще до того, как мы с тобой появились на свет. Так что сравнивать нельзя. – Сонни посмотрел на друга, словно спрашивая, к чему, черт побери, тот ведет.

– Согласен, – сказал Корк. – Но что я хочу сказать… если, как ты сам говорил, ты обратишься к своему отцу и скажешь, что хочешь работать у него, возможно, он разрешит тебе взять с собой всех нас.

– Господи Иисусе! – воскликнул Сонни. – Корк… Я так думаю, если я признаюсь отцу в том, чем мы занимаемся, он прибьет меня первым.

– А, – пробормотал Корк. Он включил отопитель и пихнул Сонни. – Возможно, ты и прав. Отец хочет, чтобы ты стал автомобильным магнатом. Сонни Корлеоне, промышленный гигант.

– Да, но я на этой неделе уже дважды прогулял работу.

– Не волнуйся, – успокоил его Корк, отъезжая от тротуара. – Уверяю, Лео тебя не выгонит.

Обдумав его слова, Сонни ухмыльнулся.

– Ага, – сказал он, – я тоже так думаю.

 

Бобина с пленкой покачивалась из стороны в сторону. Кинопроектор жужжал и гудел, отбрасывая на противоположную стену погруженного в темноту гостиничного номера покрытое царапинами черно‑белое изображение невысокой пухлой молодой женщины с длинными черными волосами, сосущей член безголовому мужчине. Тип на экране стоял, расставив ноги и подбоченившись, и хотя голова его не попадала в кадр, несомненно, это был молодой парень, с упругим мускулистым белым телом. На диване рядом с кинопроектором на коленях у Джузеппе Марипозы сидела танцовщица из клуба «Ше Голливуд». Одной рукой Джузеппе играл ее грудями, а в другой держал толстую сигару, дым от которой клубился в полосе света от кинопроектора. Рядом с Джузеппе и танцовщицей сидел Филипп Татталья, засунув руку в трусики одной из своих шлюх, в то время как вторая стояла на коленях у него между ног, погрузив лицо ему в пах. Все были в одном нижнем белье, кроме певицы из «Голливуда», крашеной блондинки, и двух молодых парней, сидящих у двери в номер, в одинаковых темно‑синих костюмах в полоску с одинаковыми тупыми бесстрастными лицами. Джузеппе пригласил певицу в гостиницу на свидание, и теперь она сидела полностью одетая в кресле напротив дивана, напряженная и дерганная, то и дело поглядывая на дверь, словно собираясь смыться.

– Смотри внимательно! – предупредил Татталья в преддверии кульминационной сцены порнофильма. – Он кончил прямо на нее! – воскликнул он, хлопая Джузеппе по плечу. – А ты что думаешь? – спросил он девицу, уткнувшуюся ему лицом между ног. Отстранив ее, Татталья выпрямился и задал тот же самый вопрос второй девице. – А ты что думаешь? Она хороша? – Он имел в виду девушку из порнофильма.

– Я вряд ли смогу сказать, – томным голосом проворковала девица, сидящая рядом с ним. – На мой взгляд, тебе следовало бы спросить того парня.

Рассмеявшись, Джузеппе похлопал ее по щеке.

– А она с головой, – сказал он Татталье.

На экране в кадре появились еще два парня и начали раздевать девушку, которая вдруг оказалась с совершенно чистым и свеженакрашенным лицом.

– Джо, – сказал Татталья, – такие фильмы – у них большое будущее. Я могу снимать их за гроши и продавать во все клубы «Ротари» по всем странам, за огромные деньги.

– Ты полагаешь, деревенщина будет покупать такое? – спросил Марипоза. Его взгляд оставался прикован к экрану, а рука прочно обосновалась под лифчиком танцовщицы.

– Такое покупают испокон веку, – сказал Татталья. – Мы уже заколотили хорошие бабки, торгуя фотографиями. А такие фильмы – уверяю тебя, Джо, это будет просто что‑то.

– А каким боком тут участвую я?

– Финансирование. Распространение, – ответил Татталья. – Вот что возьмешь на себя ты.

Попыхивая сигарой, Джузеппе размышлял над предложением Таттальи, когда кто‑то постучал в дверь номера. Оба громилы, вздрогнув от неожиданности, разом вскочили на ноги.

– Идите и займитесь этим, – приказал Джузеппе, имея в виду, что нужно открыть дверь. Он спихнул танцовщицу с коленей.

Один из парней приоткрыл дверь на дюйм, после чего распахнул ее настежь. Из коридора ворвался яркий свет вместе с Эмилио Барзини, шагнувшим в номер, держа шляпу в руках.

– Закрывай скорее! – рявкнул Джо, и парень поспешно захлопнул дверь.

– Привет, Джо, – сказал Эмилио. Пройдя в номер, он бросил взгляд на экран, затем повернулся к дивану. – Ты хотел меня видеть?

Натянув брюки, Джузеппе застегнул ремень. Он загасил сигару в стеклянной пепельнице, стоящей на столе перед ним.

– Я сейчас вернусь, – сказал он, обращаясь к остальным, и, обогнув диван, шагнул в приоткрытую дверь, ведущую в смежную комнату.

Пересекая погруженное в темноту помещение, Эмилио прикрыл глаза рукой, защищаясь от яркого луча света кинопроектора. Джузеппе, прежде чем закрыть дверь в смежную комнату, зажег там свет. Эмилио бросил взгляд на двуспальную кровать, зажатую между двумя тумбочками из сияющего полировкой красного дерева. На обеих тумбочках стояли толстые вазы, наполненные свежесрезанными цветами. Напротив кровати у длинного комода стояло трюмо, тоже из красного дерева, с крутящимся зеркалом, и обтянутый пестрым гобеленом пуфик. Придвинув пуфик ногой, Джузеппе сел на него и скрестил руки на груди. Он был в безрукавке, подчеркивающей накачанную мускулатуру плеч и рук. Выглядел он молодо, несмотря на седые волосы и глубокие морщины, избороздившие лицо.

– Послушай, Эмилио, – начал Марипоза спокойным тоном, хотя спокойствие очевидно было напускным. – Во время последнего налета мы потеряли больше шести «кусков». – Он развел руками, всем своим видом выражая недоумение. – И нам по‑прежнему неизвестно, кто они, эти ублюдки! Они грабят меня, затем исчезают на несколько месяцев, после чего грабят снова. Basta! Это пора кончать. Я хочу найти этих мерзавцев и пришить их всех до одного!

– Понимаешь, Джо, – сказал Эмилио. Бросив шляпу на комод, он уселся на край кровати. – Теперь мы думаем, что это дело рук ирландцев. Мы нажимаем на всех.

– А если ирландцы ничего не знают? – спросил Джузеппе. – Если никто ничего не знает?

– Понимаешь, Джо…

– Никаких «понимаешь, Джо»! – оборвал его Джузеппе. – Никто ни хрена не знает, твою мать! – выкрикнул он, подчеркнув слова «ни хрена» тем, что опрокинул трюмо, швырнув его в стену и пролив дождь осколков на плюшевый ковер.

– Понимаешь, Джо, – как ни в чем не бывало продолжал Эмилио, – это не семья Корлеоне, и это не Тессио. Мы следили за ними. А один из налетчиков говорил с ирландским акцентом.

– Я уже сыт по горло всем этим дерьмом, – сказал Джузеппе, поднимая трюмо. – Только посмотри на этот бардак! – Он указал на рассыпанные по полу осколки и сверкнул глазами на Эмилио так, будто это тот разбил зеркало. – Я вызвал тебя, потому что у меня есть одно поручение, – продолжал он. – Я хочу, чтобы ты встретился с этим долбанным торговцем оливковым маслом, этим спесивым пустословом, и сказал ему, что или он разберется с теми, кто причиняет мне головную боль, или я буду считать его лично ответственным в этом. Понятно? Меня бесит, как этот сукин сын снисходительно смотрит на мои неприятности. – Нагнувшись, Джузеппе подобрал осколок зеркала и посмотрел на свое отражение, на седые волосы и морщины вокруг глаз. – Ты передашь Вито Корлеоне, что начиная с сегодняшнего дня, начиная вот с этой самой минуты каждый цент, потерянный мною из‑за этих ублюдков, я буду записывать на его счет. И покрывать мои убытки придется ему. Ты объяснишь ему все предельно четко. Понятно, Эмилио? Корлеоне или положит этому конец, или будет за все платить. Я уже вежливо попросил его разобраться с этими негодяями, а он лишь надменно усмехнулся. Так что теперь все будет строго. Корлеоне так или иначе решит этот вопрос, или ему же будет хуже. Ты все понял, Эмилио?

Эмилио взял свою шляпу с комода.

– Ты босс, Джузеппе, – сказал он. – Как скажешь, так я и сделаю. Я уже иду.

– Совершенно верно, – согласился Джузеппе. – Я босс. А ты просто передай мои слова.

Надев шляпу, Эмилио направился к двери.

– Погоди, – окликнул его Джузеппе, уже несколько успокоившийся, словно после того как он вынес свой вердикт, ему стало легче. – Бежать необязательно. Хочешь вон ту певичку? Мне она надоела. Ведет себя так, словно ей в задницу воткнули швабру.

– Я лучше займусь твоим поручением, – сказал Эмилио. Вежливо прикоснувшись к шляпе, он вышел.

Джузеппе хмуро взглянул на осколки зеркала и свое собственное разбитое на части отражение. Он смотрел на себя, на изображение, похожее на рассыпавшуюся мозаику, так, словно оно приводило его в недоумение или чем‑то пугало. Выключив свет, Джузеппе присоединился к остальным в соседней темной комнате, где на экране длинноволосая девица уже развлекалась в постели сразу с тремя парнями. Какое‑то время он стоя смотрел на экран, затем оглянулся на певичку, сидевшую неестественно прямо и неподвижно, положив руки на колени, после чего присоединился к Татталье и девицам на диване.

 

Глава 16

 

Вито шел по пешеходному мостику, соединяющему здание уголовного суда с тюрьмой «Тумс». За рядом высоких окон, выходящих на Франклин‑стрит, тротуары были запружены жителями Нью‑Йорка в теплых пальто, у многих из которых, предположил Вито, были дела в суде, или же они навещали друзей и родственников, помещенных в тюрьму. Сам Вито еще никогда не видел вблизи тюремную камеру; ему даже не приходилось выступать в качестве подзащитного в уголовном суде, – хотя он всегда остро сознавал возможность и одного, и другого. Направляясь к мостику, Вито пересек просторные коридоры здания Центрального суда, встречаясь взглядами с полицейскими и адвокатами, pezzonovante в костюмах в полоску, с дорогими кожаными чемоданчиками, в то время как сопровождавший его полицейский, которому щедро заплатили, шел, уставившись себе под ноги. Он быстро провел Вито мимо дверей в большой зал заседаний, и Вито успел мельком увидеть судью в черной мантии, восседающего на сияющем деревянном троне. Зал заседаний напомнил Вито церковь, а судья – священника. При виде судьи у него внутри шевельнулось какое‑то недовольство, возможно, даже нечто большее, ярость, – словно судья лично отвечал за всю жестокость и бесчеловечность в мире, за насильственную смерть женщин и детей повсюду, от Сицилии до Манхэттена. Вито не смог бы выразить словами, почему испытал эту вспышку гнева, это желание распахнуть ударом ноги двери в зал заседаний и стащить судью с его насеста, – однако сторонний наблюдатель увидел бы только то, как он медленно закрыл и открыл глаза, будто решив передохнуть мгновение, проходя мимо зала заседаний к широкой двустворчатой двери, выходящей на пешеходный мостик.

Полицейский, сопровождавший Вито, заметно расслабился, как только они покинули здание суда и направились к тюрьме. Он расправил мундир, снял синюю фуражку, провел пальцем по кокарде и снова водрузил ее на место. Эти движения напомнили Вито человека, который только что чудом избежал смертельной опасности и теперь приходит в себя, собираясь вернуться к своим обычным занятиям.

– Холодно сегодня на улице, – заметил полицейский, указывая в окно.

– Ниже нуля, – подтвердил Вито, надеясь на то, что на этом разговор закончится.

Улицы были покрыты оспинами грязных кучек льда и снега, хотя снегопада давно не было. На углу Франклин стояла, кого‑то дожидаясь, молодая женщина, уронив голову и закрыв лицо руками в перчатках, а мимо спешили безучастные прохожие. Вито обратил внимание на нее, еще когда только шагнул на пешеходный мостик. Он продолжал следить за нею, переходя от окна к окну, а она то пропадала из виду, то появлялась снова. Когда они проходили мимо последнего окна, женщина все еще стояла на месте, неподвижная, закрыв лицо, – но тут Вито покинул мостик и очутился в «Тумсе», окончательно потеряв ее из виду.

– Он у нас на первом этаже, – объяснил полицейский, когда они вошли в длинный коридор с закрытыми дверями вдоль обеих стен. – Его перевели сюда из тюремного госпиталя.

Вито не посчитал нужным ему ответить. Где‑то в противоположном конце коридора кто‑то невидимый гневно кричал, проклиная кого‑то, и этот звук разносился по всему коридору.

– Меня зовут Уолтер, – сказал полицейский, вдруг решив представиться. Он толкнул плечом дверь на лестницу. – Мой напарник Саша за ним присматривает. – Полицейский взглянул на часы. – Мы можем вам дать самое большее полчаса.

– Получаса будет более чем достаточно.

– И вы должны понимать, – продолжал полицейский, пристально осматривая Вито, скользя взглядом вверх и вниз по линиям его пиджака и складкам пальто, переброшенного через руку, – вы должны понимать, что пока он содержится у нас, с ним ничего не должно произойти.

Уолтер был одного роста с Вито, но на несколько лет моложе и фунтов на пятьдесят тяжелее его. Его живот распирал мундир, застегнутый на медные пуговицы, а бедра растягивали синюю ткань брюк.

– С ним ничего не произойдет, – заверил его Вито.

Кивнув, полицейский провел Вито вниз по лестнице на два этажа в коридор без окон, пахнущий чем‑то неприятным. Вито прикрыл лицо шляпой, спасаясь от запаха.

– Это что такое?

– Кому‑то врезали по полной, – объяснил Уолтер. – Мы приводим их сюда. – Он на ходу оглядывался по сторонам, словно стараясь определить источник зловония. – Похоже, кто‑то расстался со своим обедом.

В конце коридора за углом ждал Саша, прислонившись к зеленой двери и скрестив руки на груди. При появлении Вито он отпер дверь и отступил в сторону.

– Полчаса, – сказал он. – Уолт все объяснил?

В открытую дверь Вито увидел Луку Брази, сидящего на больничной каталке. Внешне Лука настолько изменился, что сперва Вито решил, что его привели к кому‑то другому. Вся правая сторона его лица чуть опустилась, словно ее сдвинули вниз на одну восьмую дюйма. Губы распухли, и Лука шумно дышал ртом. Повернувшись к открывшейся двери, Лука прищурился. Казалось, он силится отчетливо разглядеть и понять, что перед ним находится.

Увидев, что Вито нерешительно остановился в дверях, Саша сказал:

– Он выглядит гораздо хуже, чем на самом деле себя чувствует.

– Позвольте нам поговорить наедине, – попросил Вито. – Вы можете подождать за углом.

Саша переглянулся с Уолтером, словно сомневаясь, разумно ли будет оставлять Вито наедине с Лукой.

– Все в порядке, мистер Корлеоне, – сказал Уолтер, протягивая руку через плечо своего напарника и закрывая дверь.

– Здравствуй, Лука, – сказал Вито, когда они остались одни.

Он сам удивился, услышав, сколько горечи и печали прозвучало в его голосе. В камере сильно пахло дезинфицирующими средствами; вся обстановка состояла из каталки и нескольких простых стульев с прямой спинкой. Окон не было, и единственным источником света была голая лампочка, висевшая под потолком посреди камеры. Взяв стул у стены, Вито пододвинул его к каталке.

– Что ты… здесь делаешь… Вито? – спросил Лука.

На нем была белая больничная пижама с коротким рукавом, на несколько размеров меньше, чем нужно. Нижний край ее не доходил даже до колен. Судя по всему, Луке приходилось сглатывать слюну после каждых нескольких произнесенных слов. Он говорил отрывисто, но отчетливо, старательно выговаривая каждое слово. Когда он заговорил, Вито впервые увидел тень прежнего Луки, словно тот, настоящий Лука прятался где‑то за этим изуродованным лицом с пустыми глазами.

– Как ты? – спросил Вито.

Прошло какое‑то мгновение, прежде чем Лука ответил:

– Как… я выгляжу?

У него на лице мелькнуло выражение, которое можно было принять за попытку улыбнуться.

Отметив задержку между вопросом и ответом на него, Вито стал говорить медленнее, давая Луке время обработать и осмыслить услышанное.

– Выглядишь ты неважно, – сказал он.

Соскользнув с каталки, Лука пересек камеру и взял второй стул. Под пижамой у него ничего не было, а пижама была слишком мала и не сходилась на его широкой спине. Взяв стул, он поставил его напротив Вито, так, что они оказались лицом к лицу.

– Ты знаешь, о чем я… все время думаю? – спросил Лука, усаживаясь на стул.

И снова его фраза оказалась разорвана короткой паузой, словно ему пришлось подбирать следующие слова, в то же время исправляя что‑то у себя в горле, однако смысл ее был четкий, как и сами слова. Вито покачал головой.

– Уилл О’Рурк, – объяснил Лука.

– Это еще почему?

– Я его ненавижу, – сказал Лука. – Я хочу… его убить.

Прошло несколько секунд, и он издал звук, который Вито расценил как смешок.

– Лука, – сказал он, – я могу тебе помочь. Я могу вытащить тебя отсюда.

На этот раз Лука определенно улыбнулся.

– Ты господь бог?

– Я не господь бог, – сказал Вито. Взяв свою шляпу, он посмотрел на нее и снова положил на колени, поверх пальто. – Выслушай меня, Лука. Я хочу, чтобы ты мне поверил. Я знаю все. Я знаю все, через что тебе пришлось пройти. Я знаю…

– Что… что ты… знаешь, Вито? – Лука подался вперед, и в этом движении мелькнула тень угрозы. – Я знаю, о чем… ты говоришь, – продолжал он. – Ты знаешь, что я… убил своего отца. Поэтому ты думаешь… что тебе известно все. Но ты… ничего… не знаешь.

– Нет, мне известно все, – возразил Вито. – Я знаю про твою мать. Знаю про вашего соседа, учителя, этого типа Лоури.

– Что ты знаешь? – Снова откинувшись назад, Лука положил руки на колени.

– Полиция догадалась, что это твоих рук дело, Лука, однако доказательств не было.

– Это ты о чем?

– Лука, – спокойно произнес Вито, – нетрудно сложить вместе элементы мозаики. Почему твой отец – сицилиец! – пытался вырезать своего собственного ребенка из чрева твоей матери? Ответ прост: он ни за что бы не сделал этого. Никогда. А почему ты столкнул с крыши этого Лоури, вашего соседа, как только тебя выписали из больницы? Лука, это не тайна, а трагедия. Ты убил своего отца, чтобы спасти мать, а затем убил мужчину, который наставил твоему отцу рога. И, зная все это, – закончил он, – я говорю, что ты поступил достойно.

Казалось, Лука продолжал слушать еще долго после того, как Вито закончил говорить. Он обмяк на стуле и провел рукой по лбу, словно вытирая пот, хотя в камере было прохладно.

– Кто еще… это знает? – наконец спросил он.

– Полиция Род‑Айленда, проводившая расследование, – сказал Вито. – Следователи догадались, как все произошло, однако доказательств у них не было, и им было все равно. Они давным‑давно обо всем забыли.

– Откуда ты… узнал то… что известно полиции Род‑Айленда?

Вито молча пожал плечами.

– Что насчет твоих… людей? – продолжал Лука. – Кому из них… известно?

В коридоре было тихо. Вито не мог сказать, не подслушивают ли полицейские за дверью.

– Об этом не знает никто, кроме меня, – сказал он.

Оглянувшись на дверь, Лука снова посмотрел на Вито.

– Я не хочу… чтобы кто бы то ни было… узнал про… грехи моей матери, – сказал он.

– И никто никогда об этом не узнает, – заверил его Вито. – Моему слову можно верить, и я даю тебе свое слово.

– Я не из тех… кто привык верить, – пробормотал Лука.

– Иногда бывает нужно поверить, – сказал Вито. – Нужно кому‑то поверить.

Лука пристально смотрел на него, и Вито казалось, словно за глазами Луки он видит кого‑то другого, кто смотрит на него, смотрит сквозь Луку.

– Доверься мне, – продолжал Вито. – Поверь мне, когда я говорю, что ты можешь спастись. – Он подался к Луке. – Я знаю, что такое страдания. Моих отца и брата убили. У меня на глазах человек навел на мою мать ружье и выстрелом разнес ее в клочья, словно пук соломы. Мою мать, Лука, которую я любил. Когда пришло время, когда я вырос и стал самостоятельным, я вернулся и убил этого человека.

– Я уже… пытался убить… того, кто убил моего отца… и мать, – сказал Лука. Закрыв пальцами глаза, он мягко потер глазные яблоки. – Почему ты хочешь… мне помочь? – спросил он в наступившей темноте.

– Я хочу, чтобы ты стал работать на меня, – сказал Вито. – По природе своей я не люблю насилие. У меня нет желания творить насилие. Но я живу в том же мире, в котором живешь и ты, Лука, и нам обоим известно, что этот мир полон зла. Мне нужны люди, способные топтать зло безжалостно. Жестоко. И ты можешь оказать мне огромную услугу – такой человек, как ты, которого все боятся.

– Ты хочешь… чтобы я работал на тебя?

– Я о тебе позабочусь, – продолжал Вито. – Позабочусь о твоих людях. Все обвинения против тебя будут сняты.

– А как же насчет… свидетелей? – спросил Лука. – Как насчет… Луиджи Баттальи?

– Он откажется от своих показаний или исчезнет. Я уже позаботился о Филомене, акушерке. Вместе со своей семьей она возвращается на Сицилию. Все это неприятное происшествие, – закончил Вито, – останется позади.

– И за это… я должен буду только… работать на тебя… на тебя как солдат? – Лука с любопытством посмотрел на Вито, словно не в силах понять, с какой стати тот делает ему подобное предложение. – Разве ты не знаешь… что я il diavolo? – продолжал он. – Я убивал… матерей, отцов… и младенцев. Я убил… своего собственного отца… и своего собственного сына. Кто захочет связываться… с дьяволом? Клеменца? Тессио?

– Клеменца и Тессио сделают так, как я скажу. Но мне не нужен еще один солдат, – сказал Вито. – У меня достаточно боевиков, Лука, достаточно простых солдат.

– Тогда что… что тебе нужно от меня?

– Мне нужно нечто гораздо более важное, чем простой солдат, Лука. Мне нужно, чтобы ты и дальше оставался il diavolo – но только уже il mio diavolo.[42]

Лицо Луки оставалось непроницаемым. Он еще некоторое время смотрел на Вито, затем отвернулся и уставился вдаль. Наконец, словно до него дошло, он медленно кивнул.

– У меня есть одно… неотложное дело… прежде чем я смогу начать работать на тебя, – сказал он. – Мне нужно убить… Уилла О’Рурка.

– Это может подождать, – сказал Вито.

Лука покачал головой.

– Он всё… о чем я могу думать. Я должен его убить.

– В таком случае, – вздохнув, сказал Вито, – как только ты выполнишь это неотложное дело, ты будешь действовать только по моему приказу.

– Хорошо, – согласился Лука. – Да.

– Еще одно, – продолжал Вито. – Это недоразумение между тобой и Томом Хагеном. Оно закончено. И забыто.

Лука уставился на голую стену, словно изучая ее. Наконец он повернулся к Вито и кивнул.

Решив главное, оба умолкли. И все же Вито был удивлен тем смятением чувств, которое породил в нем вид Луки, вид его искаженного лица и пустых глаз. Казалось, этот человек провалился сам в себя, оказался погребен внутри внушительной оболочки из мяса и костей, словно тот, настоящий Лука потерялся в себе самом, будто ребенок в темном доме. К своему собственному изумлению, Вито поймал себя на том, что протянул руку и прикоснулся к руке Луки, сначала осторожно, затем крепко схватив ее обеими руками. Он собирался заговорить, объяснить Брази, что порой нужно просто выбросить что‑то из головы, что некоторые вещи не может простить никто, даже всевышний, – и поэтому остается только не думать о них. Однако с его уст не слетело ни слова. Он просто молча держал Луку за руку.

При его прикосновении тот издал звук, который можно было принять за судорожный вздох, и его глаза на мгновение потеряли мутную тупость, превратившись снова в глаза маленького мальчика.

– Моя мать умерла, – произнес он таким голосом, словно только что узнал эту новость и еще не оправился от потрясения. – Келли умерла, – точно таким же голосом добавил он.

– Si, – сказал Вито, – и ты должен вынести эту боль.

Взгляд Луки затуманился слезами, и он грубо смахнул их рукой.

– Не надо, – пробормотал он. – Не надо…

– Не скажу, – заверил его Вито, поняв, что имел в виду Лука: он хотел сохранить в тайне свою минутную слабость. – Доверься мне.

Лука долго сидел, уставившись на свои колени, затем наконец поднял взгляд на Вито.

– Я тебя не подведу, – сказал он. И добавил: – Дон Корлеоне. Я тебя никогда не подведу.

– Хорошо, – сказал Вито, отпуская его руку. – А теперь скажи вот что: мне нужно знать, что за ребята доставляют Джузеппе столько хлопот.

– Ладно, – согласился Лука и рассказал ему все, что знал.

 

Глава 17

 

Сонни смотрел в боковое стекло на улицы, заполненные толпами людей, куда‑то спешащих по своим делам. «Паккард» свернул на Хестер‑стрит, приближаясь к складу отца. Сидящий за рулем Клеменца медленно вел машину по брусчатке, а Вито молча сидел рядом с ним. Сонни полностью сосредоточил внимание на том, чтобы держать рот закрытым и не наброситься с проклятиями на Клеменцу, который обращался с ним как с дерьмом с тех самых пор, как заехал за ним в гараж Лео и забрал его с работы. Отец до сих пор не промолвил ни слова. Клеменца грубо схватил Сонни за руку, буквально вытащил его из гаража и швырнул на заднее сиденье «Паккарда», и Сонни, потрясенный мощью и силой друга своего отца и таким бесцеремонным обращением, пришел в себя только в машине, увидев на переднем сиденье отца. Когда он сердито спросил, что, черт побери, происходит, Клеменца приказал ему заткнуться, а когда спросил снова, переходя на крик, Клеменца показал ему рукоятку пистолета и пригрозил раскроить ею череп, – и все это время Вито молчал. И вот теперь Сонни сидел, сложив руки на коленях и закрыв рот, и ждал, когда Клеменца поставит машину перед складом.

Клеменца распахнул заднюю дверь.

– Молчи, парень, – сказал он, нагибаясь к Сонни, когда тот вылезал из машины. – У тебя большие неприятности, – добавил он шепотом, пока Вито ждал на тротуаре, плотно кутаясь в пальто.

– Что такого я сделал? – спросил Сонни. Он был в одном замасленном комбинезоне, в котором работал в гараже, и холод кусал ему нос и уши.

– Просто иди за мной, – приказал Клеменца. – Через минуту у тебя будет возможность поговорить.

Подходя к двери склада, Вито нарушил молчание в первый раз. Однако его вопрос не имел никакого отношения к Сонни.

– Лука вышел из тюрьмы? – спросил он Клеменцу.

– Вчера вечером, – ответил тот. – Сейчас он со своими ребятами.

При упоминании Луки Брази у Сонни екнуло в груди, – однако прежде чем он успел задуматься о возможных последствиях, его провели на склад, где перед штабелями ящиков с оливковым маслом были расставлены полукругом пять стульев. В просторном помещении с голым бетонным полом и стальными балками перекрытий высоко над головой было сыро и холодно. Деревянные ящики с оливковым маслом возвышались на десять футов, поэтому казалось, будто стулья находятся в небольшой комнате посреди огромного склада. На стульях сидели приятели Сонни, связанные и с заткнутыми ртами: в середине Корк, Нико и Малыш Стиви по одну сторону от него, близнецы Ромеро – по другую. В одном конце полукруга стояли спиной к ящикам Ричи Гатто и Джимми Манчини, а Эдди Велтри и Кен Куизимано расположились в другом конце. Все взрослые были в безукоризненных костюмах‑тройках и начищенных до блеска ботинках, в то время как ребята по сравнению с ними выглядели уличной шпаной. Их теплые зимние куртки были свалены грудой у них за спиной. Из прохода между штабелями ящиков появился Тессио с опущенной головой, возящийся с молнией на ширинке. Наконец ему удалось ее застегнуть, и он вошел в маленькое пространство, отгороженное ящиками. Подняв взгляд, Тессио воскликнул, указывая на стулья:

– Привет, Сонни! Смотри‑ка, что мы нашли. Это Мальчишки Харди, вставшие на дурной путь.[43]

Все рассмеялись, за исключением Сонни и Вито, а также ребят Сонни, сидящих на стульях со связанными за спиной руками.

– Basta! – строго произнес Вито. Пройдя в середину полукруга, он оглянулся на сына. – Эти mortadell’, – сказал он, – они крали у Джузеппе Марипозы, причиняя ему неудобства и отнимая у него деньги, а поскольку у меня деловые связи с мистером Марипозой, они причиняли неудобства мне и угрожали отнять деньги у меня.

– Пап… – начал было Сонни, делая шаг к отцу.

– Sta’zitt’! – Вито предостерегающе поднял ладонь, и Сонни отступил назад. – Я обратил внимание на то, что присутствующий здесь юный мистер Коркоран, – продолжал Вито, приближаясь к Бобби, – на протяжении многих лет неоднократно бывал у нас дома. Больше того, я хорошо помню, как он еще в коротких штанишках играл в игрушки у тебя в комнате. – Вытащив у Бобби изо рта кляп, Вито подождал, скажет ли тот что‑нибудь. Видя, что Корк молчит, он перешел к братьям Ромеро. – Эти двое, – продолжал Вито, вытаскивая кляпы у них изо рта, – они живут в нашем районе. А Нико, – добавил он, вытаскивая кляп изо рта Нико, – живет за углом от нас. Его семья дружит с нашей семьей. – Перейдя к Малышу Стиви, Вито смерил его презрительным взглядом. – Вот этого я не знаю, – сказал он, вырывая у него изо рта кляп.

– Я же вам говорил, – заорал Стиви, как только у него освободился рот, – что я больше не общаюсь с этими щенками!

Достав из кобуры под мышкой пистолет, Ричи Гатто взвел курок и предупредил Стиви:

– Для твоего здоровья будет лучше, если ты заткнешься.

Вито вернулся в центр полукруга.

– Все эти ребята, за исключением вот него, – сказал он, указывая на Стиви, – упорно твердят, что ты не имеешь никакого отношения ко всем их делам. – Он снова повернулся к Малышу Стиви. – Но этот, однако, утверждает, что все они – члены твоей банды, что всем заправлял ты. – Вито подошел к сыну. – Остальные тебя защищают. Говорят, что у него просто на тебя зуб. – Подойдя к Сонни вплотную, он остановился и помолчал, пристально глядя на него. – Мне надоели эти детские игры. Я задам тебе всего один вопрос: имеешь ли ты какое‑либо отношение ко всем этим налетам и ограблениям?

– Да, – сказал Сонни. – Это моя банда. Я планировал все дела. Это моих рук дело, папа.

Вито отступил на шаг назад. Уставившись на бетонный пол, он провел пальцами сквозь волосы – и вдруг его рука метнулась вперед, ударив Сонни наотмашь по лицу, отшвыривая его назад и разбивая в кровь губу. Обозвав сына грязным итальянским ругательством, Вито схватил его за горло.

– Ты рисковал своей жизнью? Рисковал жизнью своих друзей? Строил из себя ковбоя? Мой сын? Разве этому я тебя учил? Разве этому ты научился у меня?

– Мистер Корлеоне, – начал было Корк. – Сонни вовсе не…

Сонни поднял руку, и он умолк. Это движение полностью напоминало жест Вито, и результат его оказался абсолютно таким же, что не укрылось от присутствующих.

– Пап, – сказал Сонни, – пожалуйста, можно, мы с тобой поговорим наедине?

Вито резко отпустил сына, словно отшвырнув мусор, и Сонни пришлось сделать несколько быстрых шагов, чтобы удержаться на ногах. Обратившись к Клеменце по‑итальянски, Вито попросил дать ему несколько минут.

Сонни прошел следом за отцом через склад, мимо грузовика с поднятым капотом и деталями разобранного двигателя, разложенными на полу, мимо новых штабелей ящиков с оливковым маслом, по перепачканному машинным маслом бетонному полу и через дверь в широкий переулок, вымощенный булыжником, где под переплетением пожарных лестниц выстроилась очередь грузовиков под погрузку. Пронизывающий ветер гнал по переулку кружащиеся спирали мусора и пыли, трепля брезентовые верха грузовиков. Остановившись спиной к сыну, Вито устремил взгляд вдоль переулка на Бакстер‑стрит. Свое пальто он оставил на складе, и теперь ему пришлось плотнее укутаться в пиджак и обхватить себя за плечи. Внезапно Вито почувствовал себя бесконечно уставшим. Откинув голову назад, он ударился затылком о железную дверь. На пожарной лестнице напротив висела потрепанная игрушка – плюшевый тигр с распоротой шеей, откуда вываливался белый наполнитель.

– Пап, – начал Сонни и вдруг обнаружил, что не знает, что сказать дальше. Увидев, как ветер треплет отцу волосы, он вдруг ощутил безумное желание поправить их, расчесать и уложить на место своими пальцами.

Когда Вито наконец обернулся, его лицо оставалось неумолимым. Молча посмотрев на сына, он достал из кармана носовой платок и вытер кровь с губы и подбородка Сонни.

Сонни сообразил, что у него разбита губа, только когда увидел платок, красный от крови. Потрогав губу, он поморщился от боли.

– Пап, – снова сказал он и замялся. Ему не удавалось шагнуть дальше этого простого и знакомого слова «пап».

– Ну как ты мог так поступить с нами? – спросил Вито. – Со своей матерью, с отцом, со всей семьей?

– Пап, – еще раз произнес Сонни. – Пап, – повторил он. – Я знаю, кто ты такой. Знаю уже несколько лет. Проклятие, пап, это известно всем!

– И кто же я такой? – спросил Вито. – Кто я такой, по‑твоему?

– Я не хочу вкалывать как каторжник, – продолжал Сонни, – быть постоянно перепачканным машинным маслом, и все ради нескольких долларов в день. Я хочу, чтобы меня уважали, как и тебя. Хочу, чтобы меня боялись, как и тебя.

– Я повторяю свой вопрос, – сказал Вито, делая шаг к сыну. Порыв ветра растрепал ему волосы, делая его похожим на безумца. – Кто я такой, по‑твоему?

– Ты гангстер, – решительно произнес Сонни. – До отмены «сухого закона» твои машины возили выпивку. Ты занимаешься тотализатором и ростовщичеством, и у тебя большое влияние в профсоюзах. – Для большего эффекта он сплел руки и потряс ими. – Я знаю то, пап, что известно всем.

– Ты знаешь то, что известно всем, – повторил Вито. Подняв лицо к небу, он провел пальцами сквозь волосы, борясь с ветром и укладывая их на место.

– Пап… – снова начал Сонни. Увидев в отцовских глазах боль, он пожалел о том, что не может забрать свои слова назад – или хотя бы сказать что‑то еще, объясняя отцу, что он уважает его таким, какой он есть, – однако ничто не пришло ему на ум, и он не смог придумать, как и чем разрядить напряжение.

– Ты ошибаешься, – заговорил Вито, по‑прежнему глядя в небо, – если считаешь меня обыкновенным гангстером. – Помолчав мгновение, он наконец повернулся к сыну. – Я бизнесмен. Да, признаю, я пачкаю руки, работая с такими, как Джузеппе Марипоза, но я не такой, как Марипоза, и если ты так думаешь, то ты ошибаешься.

– О, пап, – сказал Сонни, проходя мимо отца и снова разворачиваясь к нему лицом. – Я так устал смотреть, как ты постоянно строишь из себя кого‑то того, кем на самом деле не являешься. Понимаю, что делаешь ты это ради нас, – продолжал он, – но, извини, я знаю, чем ты занимаешься. Тебе принадлежат игорные дома и тотализаторы по всему Бронксу. У тебя влияние в профсоюзах, ты обеспечиваешь прикрытие мелким предпринимателям, и еще ты торгуешь оливковым маслом. – Сонни молитвенно сложил руки на груди. – Извини, пап, но я знаю, кто ты такой и чем занимаешься.

– Ты думаешь, что знаешь, – сказал Вито. Он прошел между двумя грузовиками, защищаясь от ветра, и подождал, когда сын снова окажется перед ним. – Это не тайна – грязная сторона моего бизнеса. Но я не гангстер, каким ты меня изображаешь. Я не Аль Капоне, я не Джузеппе Марипоза, не гнушающийся наркотиков, женщин и убийств. Я не смог бы достичь такого положения, Сонни, не запятнав свои руки. Вот так все обстоит, и я принимаю последствия. Однако у тебя все должно быть по‑другому. – Он положил руку Сонни на затылок. – Выбрось все из головы, всех этих гангстеров. Не для того я так напряженно трудился, чтобы мой сын стал гангстером. Я этого не допущу, Сонни.

Уронив подбородок на грудь, Сонни закрыл глаза. Черный брезент грузовиков по обе стороны от него хлопал и трепался на ветру. В тесном промежутке между машинами холод словно поднимался снизу, от шасси, кусая икры и лодыжки. С улицы доносился мерный гул потока машин, недовольное ворчание двигателей в момент переключения передач. Сонни накрыл ладонью руку отца, лежащую у него на затылке.

– Пап, – сказал он, – я видел, как Тессио и Клеменца убили отца Тома. Я видел тебя вместе с ними.

Отдернув руку от затылка сына, Вито грубо схватил его за подбородок, заставляя поднять лицо.

– О чем ты говоришь? – воскликнул он. Сонни не ответил сразу же, и он стиснул ему подбородок с такой силой, что из разбитой губы снова пошла кровь. – О чем ты говоришь? – повторил он.

– Я тебя видел, – сказал Сонни, по‑прежнему избегая смотреть отцу в глаза, глядя куда‑то мимо и сквозь него. – Я проследил за тобой. Притаился на пожарной лестнице на противоположной стороне переулка, откуда было видно служебное помещение заведения Мерфи. Я видел, как Клеменца накрыл Генри Хагену голову наволочкой, видел, как Тессио ударил его гвоздодером.

– Тебе это приснилось, – сказал Вито, словно навязывая сыну это объяснение. – Тебе это приснилось, Сонни.

– Нет, – возразил тот, наконец поднимая взгляд и смотря отцу в глаза. Он увидел, что лицо Вито стало мертвенно‑бледным. – Мне это не приснилось, пап, и ты не добропорядочный законопослушный гражданин. Ты преступник. Ты убиваешь, когда возникает такая необходимость, и за это тебя боятся. Выслушай меня, – продолжал он, – я не желаю каждый день напяливать промасленный комбинезон. Я не желаю становиться автомобильным магнатом. Я хочу работать на тебя. Хочу войти в твою организацию.

Вито застыл, слушая своего сына. Наконец краска медленно вернулась на его лицо, рука, стиснувшая подбородок Сонни, расслабилась. Отпустив сына, он бессильно уронил руки, затем засунул их глубоко в карманы брюк.

– Зайди внутрь и позови Клеменцу, – сказал он так, словно только что не произошло ничего из ряда вон выходящего.

– Пап…

Вито поднял руку.

– Делай, как я говорю. Пришли сюда Клеменцу.

Всмотревшись в лицо отца, Сонни не увидел абсолютно ничего такого, что можно было бы назвать выражением.

– Хорошо, пап, – сказал он. – Что мне сказать Клеменце?

Казалось, этот вопрос развеселил Вито.

– Для тебя это поручение слишком сложное? – спросил он. – Зайди внутрь. Найди Клеменцу. Пришли его сюда. А сам оставайся ждать внутри вместе с остальными.

– Конечно, – ответил Сонни.

Проскользнув в железную дверь, он скрылся на складе.

Оставшись один, Вито подошел к первому грузовику в очереди и забрался в кабину. Он завел двигатель, взглянул на датчик температуры, затем повернул к себе зеркало заднего вида, намереваясь пригладить волосы, но вместо этого увидел свои собственные глаза, пристально смотрящие на него. У него в голове не было ни единой мысли. Глаза, смотревшие на него, были глазами старика, слезящимися и налитыми кровью от ветра, с паутинками морщинок, уходящих к вискам. Вито смотрел в свои собственные глаза, и казалось, словно в кабине их двое, две пары одинаковых глаз, и обе смотрят друг на друга так, словно пытаются прочесть в них какую‑то тайну. Когда в дверь постучал Клеменца, Вито вздрогнул от неожиданности. Он опустил стекло.

– Отпусти Тессио домой, – сказал он. – И пусть заберет с собой Эдди и Кена.

– Что произошло с Сонни? – спросил Клеменца.

Вито оставил его вопрос без ответа.

– Привяжи Сонни вместе с остальными, – продолжал он, – и не нежничай с ним, capisc’? Я хочу их хорошенько напугать. Пусть они думают, что у нас нет выбора и мы должны их прикончить, из‑за Джузеппе. Скажешь мне, кто первый надует в штаны.

– И я должен буду сделать то же самое с Сонни, да?

– Не вынуждай меня повторять дважды, – сказал Вито.

Он посмотрел на датчик температуры. Стрелка уже поднялась до нижней отметки. Вито включил отопитель и взялся за рычаг переключения передач.

– Куда ты поедешь? – спросил Клеменца.

– Я вернусь через полчаса, – ответил Вито. Подняв стекло, он выехал на Бакстер‑стрит.

 

Уилли О’Рурк держал на ладони левой руки серого голубя‑вертуна, правой бережно расчесывая ему перья, изучая их. Он стоял на коленях у голубятни, спиной к краю крыши, слева от двери на чердак. Дверь была видна сквозь сетчатую стенку голубятни, а перед ней – шезлонг, в котором Уилли сидел на холоде всего несколько минут назад, глядя на то, как по реке буксир тащит баржу. Вертун у него в руках был одним из его любимцев, серый с угольно‑черной манишкой на груди. В полете голубь внезапно отрывался от стаи и буквально камнем падал вниз, но затем опоминался и, взмахнув крыльями, догонял остальных. Наблюдая за летающими птицами, Уилли ждал этого самого выверта, по которому порода получила название, – и каждый раз у него по‑прежнему вздрагивало сердце. Закончив осмотр голубя, Уилли посадил его обратно в голубятню к остальным птицам, после чего подкинул им свежей соломы, чтобы они не замерзли на лютом холоде. Закончив работу, он уселся на парапет, кутаясь в пальто, чтобы защититься от пронизывающего ветра, дующего вдоль авеню над крышами домов.

Слушая завывания ветра, Уилли погрузился в размышления. Донни лежал в спальне внизу, бесчувственный к окружающему миру, сраженный слепотой и известием о смерти Келли. Доктор Флаэрти заявил, что это депрессия, и со временем она пройдет, но Уилли находил это сомнительным. Донни теперь почти ничего не говорил, и он угасал на глазах. Все считали, что вкус к жизни отняла у него слепота, но Уилли так не думал. Сначала потеря зрения взбесила Донни, затем он впал в уныние, – однако именно известие о смерти сестры, об обстоятельствах ее смерти выбило из него последние остатки жизненных сил. После этой трагедии Донни не сказал и десятка слов. Он молча лежал в темноте спальни, днем и ночью. Единственным его отличием от трупа было то, что Донни дышал.

Поднявшись с парапета, Уилли обернулся и увидел, что в шезлонге спиной к нему сидит Лука Брази, а один из его ребят с револьвером в руке охраняет выход на крышу. Сперва вид заклятого врага озадачил Уилли, поскольку он ничего не слышал, но затем он сообразил, что все объясняется ревом ветра. Уилли видел лишь спину Луки, верх его шляпы и белый шарф, обмотанный вокруг шеи, однако не было никаких сомнений, что это Лука Брази. Под его огромной тушей шезлонг казался детским стульчиком, – к тому же, у двери на крышу стоял его парень, тот, которому Уилли прострелил руку. Он его узнал по налету на ссудную кассу.

Уилли быстро оглянулся на черные кольца пожарной лестницы на противоположной стороне крыши, затем снова уставился на фигуру у двери, стоявшую опустив руки, с небрежно зажатым в затянутой в перчатку руке блестящим серебристым револьвером, словно позаимствованным из вестерна с участием Тома Микса.[44]

– Что тебе нужно? – крикнул Уилли Луке, перекрывая рев ветра.

Поднявшись с шезлонга, тот обернулся, одной рукой придерживая воротник пальто, другую спрятав в кармане.

Уилли сообразил, что пятится назад, только когда наткнулся на парапет. Лицо у Луки, мертвенно‑серое, как у покойника, было заметно перекошено на один бок, что говорило о перенесенном инсульте.

– Боже милосердный, – пробормотал Уилли и рассмеялся. – Ты похож на долбанного Бориса Карлоффа в «Франкенштейне».[45] – Он потрогал свои брови. – Особенно обезьяньим лбом.

Лука провел пальцами по перекошенной стороне своего лица, словно проверяя оценку, данную ему Уилли.

– Что тебе нужно? – повторил тот. – Неужели тебе недостаточно? Ты уже ослепил Донни и убил Келли, гребаный козел!

– Но это ты… в меня стрелял, – сказал Лука, снова засовывая руки в карманы. – Это ты… обещал, что в следующий раз не промахнешься. – Он мельком оглянулся на Поли, словно только что вспомнив о нем. – От меня не укрылось, – продолжал он, – что следующего раза… так и не было. В чем дело? Ваши ребята… испугались?

– Убирайся к такой‑то матери, – бросил Уилли, подходя к Луке вплотную. – Убирайтесь к такой‑то матери ты сам, и твоя покойная мать, и твой сожженный дотла младенец, и все твои итальянские дегенераты‑друзья. И еще захвати с собой Келли, за то, что она с тобой связалась.

Вынырнув из кармана, рука Луки ухватила Уилли за шею. Верзила поднял его в воздух словно куклу. Уилли принялся размахивать руками и ногами, колотя Луку, однако его удары получались бессильными и неэффективными, словно у ребенка. Лука крепче стиснул ему горло, и Уилли уже был готов потерять сознание, но тут Лука уронил его на крышу, и он приземлился на четвереньки, кашляя и судорожно глотая воздух.

– Красивые они у тебя, – заметил Лука, глядя поверх Уилли на голубятню. – Птицы. И летают красиво, – добавил он. – Они красивые. – Присев на корточки рядом с Уилли, он прошептал: – Знаешь… почему я тебя убью… Уилли? Потому что стрелок ты отвратительный.

Лука смотрел, как Уилли расстегнул пальто и попытался его снять, словно это каким‑то образом должно было помочь ему дышать, затем взял его за воротник рубашки и за пояс брюк, поднес его к парапету и бросил его вниз на Десятую авеню. В верхней точке дуги какое‑то кратчайшее мгновение казалось, что Уилли, с распростертыми руками, в черном развевающемся пальто на фоне голубого неба, подобно его любимым голубям, найдет опору в воздухе и полетит. Но он сорвался вниз и исчез из виду. Лука закрыл лицо руками, а когда обернулся, увидел Поли, который его ждал, открыв дверь на крышу.

 

Вито свернул в переулок за складом, поставил грузовик в конец очереди и заглушил двигатель. Было холодно и ветрено, по голубому небу рассыпались оспинки белых облачков. Вито вернулся из короткой поездки на Ист‑Ривер, где он остановился в тихом местечке под Уильямсбергским мостом и провел двадцать минут, наблюдая за игрой солнечных зайчиков на серо‑стальной поверхности воды. Он мысленно проигрывал заново разговор с сыном, несколько фраз, повторявшихся снова и снова. «Ты гангстер, ты преступник, ты убиваешь». Его увлекал смертельно опасный бурлящий водоворот, что‑то поднималось у него из глубин желудка, отчего у него непроизвольно дергались пальцы, он моргал и ежился. Вито сидел в машине и смотрел на воду до тех пор, пока примирительный, расчетливый гнев не укротил у него внутри то, что грозило выплеснуться наружу. Было мгновение, когда он, глядя на воду, испугался, что у него наворачиваются слезы, однако он не проронил ни одной слезинки, ни от страха, ни в ярости, ни от боли, с тех пор, как покинул Сицилию, и этого не произошло и сейчас, в кабине грузовика. Сам вид воды навевал спокойствие, воскрешая память о тысяче лет предков, которые обращались к воде как к кормилице. В трюме океанского лайнера, плывущего в Америку, маленький мальчик в окружении чужих людей, Вито смотрел на воду день и ночь. Не имея возможности похоронить родителей подобающим образом, он похоронил их у себя в памяти. Он смотрел на бескрайний океан и спокойно ждал того, что ему предстоит сделать дальше. И вот сейчас, в кабине грузовика под потоком машин, текущим по Уильямсбергскому мосту, Вито снова ждал. Сонни еще ребенок. Он ничего не знает. Да, в нем течет его, Вито, кровь, – однако он пока что слишком глуп, чтобы понимать, какой выбор ему предстоит сделать, слишком молод и недостаточно умен. «Итак, – наконец сказал себе Вито, – каждому человеку уготована своя собственная судьба». Каждое слово, произнесенное вслух, было наполнено гневом и в то же время чувством покорности судьбе. Вито завел двигатель и поехал обратно на Хестер‑стрит.

Пройдя на склад, он направился к себе в кабинет, по пути крикнув Клеменцу. Эта фамилия гулким эхом отразилась от высокого потолка. Закрыв за собой дверь в кабинет, Вито уселся за письменный стол. Достав из ящика бутылку граппы, он налил себе стаканчик. Кабинет был голым: тонкие деревянные перегородки, выкрашенные в приглушенный зеленый цвет, письменный стол с полированной столешницей под красное дерево, заваленный бумагами и карандашами, несколько стульев вдоль стен, металлическая вешалка рядом со столом, дешевое бюро рядом с вешалкой. Всей настоящей работой Вито занимался дома, у себя в кабинете, а здесь практически не появлялся. Окинув взглядом убогую обстановку, он с отвращением поморщился. Когда в дверях появился Клеменца, Вито спросил, не давая ему возможность сесть:

– Кто надул в штаны?

– Э… – начал было Клеменца, пододвигая к столу стул.

– Не надо садиться, – остановил его Вито.

Клеменца послушно поставил стул на место.

– Никто не надул в штаны, Вито, – сказал он. – Все они крепкие ребята.

– Хорошо, – одобрительно заметил Вито, – это уже хоть что‑то.

Поднеся стаканчик с граппой к губам, он задержал его там на мгновение, словно забыв, что делает. Его взгляд был устремлен мимо стаканчика, мимо Клеменцы, в пустоту.

– Вито… – начал Клеменца, и по его тону стало ясно, что он собирается утешить Вито, поговорить с ним о сыне.

Вито поднял руку, останавливая его.

– Подыщи какую‑нибудь работу для всех, за исключением ирландцев, – сказал он. – Пусть Тессио возьмет братьев Ромеро, а ты бери Нико и Сонни.

– А ирландцы? – спросил Клеменца.

– Пусть идут прямой дорогой и становятся полицейскими, политиками и профсоюзными шишками, и вот за это мы будем им платить, – сказал Вито. Он оттолкнул стаканчик от себя, пролив желтую граппу на лист бумаги.

– Ладно, – согласился Клеменца, – я им все объясню.

– Хорошо, – сказал Вито. Помолчав, он добавил уже совершенно другим тоном: – Питер, не спускай с Сонни глаз. Обучи его всему, что он должен знать. Посвяти его во все стороны нашего ремесла, чтобы он разбирался в том, что делает, – но не спускай с него глаз. Ни на минуту не спускай с него глаз.

– Вито… – начал Клеменца, и снова показалось, что он попытается утешить своего друга. – Я понимаю, ты намечал для него совсем другое.

Вито опять взял стаканчик и на этот раз не забыл отпить глоток.

– Сонни слишком вспыльчив, – сказал он. – Для него это может окончиться плохо. – Дважды постучав по столу, он добавил: – Это может окончиться плохо и для нас.

– Я ему втолкую, что к чему, – заверил его Клеменца. – У него доброе сердце, он сильный, и в нем течет твоя кровь.

Указав на дверь, Вито попросил Клеменцу прислать к нему сына. Выходя из кабинета, Клеменца положил руку на сердце:

– Я не спущу с Сонни глаз. Обучу его всем премудростям.

– Главное – его характер, – напомнил Вито.

– Я с этим разберусь, – пообещал Клеменца.

Сонни вошел в кабинет, потирая запястья, на которых остались глубокие следы от врезавшихся веревок. Мельком посмотрев на отца, он тотчас же отвел взгляд в сторону.

Выйдя из‑за стола, Вито взял от стены два стула и пододвинул их сыну.

– Садись, – сказал он. Как только Сонни сел, он уселся напротив. – Молчи и слушай меня. Я хочу кое‑что тебе сказать. – Сложив руки на коленях, Вито собрался с мыслями. – Я мечтал о другом для тебя, – продолжал он, – но я не вижу, как тебя от этого удержать. И лучшее, что мне остается, это удержать тебя от глупостей, не допустить, чтобы тебя и твоих друзей прикончил из‑за нескольких долларов такой жестокий зверь, как Джузеппе Марипоза.

– Да у нас ни у кого даже ни царапинки… – начал было Сонни и осекся, увидев выражение лица отца.

– Мы поговорим об этом один раз, – сказал Вито, поднимая палец, – и больше не будем к этому возвращаться. – Он потянул жилет вниз, сложил руки на животе и, кашлянув, продолжил: – Я сожалею о том, что ты увидел то, что увидел. Отец Тома был дегенератом, пьяницей и картежником. В то время я еще не был тем, кем стал сейчас. Генри Хаген оскорбил нас так, что если бы я удержал Клеменцу и Тессио, то потерял бы их уважение. В нашем ремесле, как и в жизни, уважение – это все. В этой жизни, Сонни, уважение нельзя просить , его нужно требовать . Ты меня слушаешь? – Сонни кивнул, и Вито добавил: – Но я не из тех, кто получает наслаждение от подобного. И я не из тех, кто этого хочет. Однако я мужчина и делаю то, что нужно сделать для своей семьи. Для своей семьи, Сонни. – Вито посмотрел на стаканчик с граппой на столе, словно размышляя, не выпить ли еще, затем снова повернулся к Сонни: – У меня к тебе один вопрос, и я хочу получить на него простой ответ. Когда ты много лет назад привел Тома к нам домой, когда ты посадил его передо мной, ты знал, что это из‑за меня он остался сиротой, и обвинял меня в этом, так?

– Нет, пап, – сказал Сонни. Он потянулся было к отцу, но вовремя отдернул руку. – Я был еще маленький, – добавил он. – Признаю, – он покрутил пальцем у виска, – после увиденного у меня в голове бродили самые разные мысли, но… я только помню, что я тогда ждал от тебя решения проблемы. Хотел, чтобы ты уладил все неприятности Тома.

– Значит, вот так? – спросил Вито. – Ты хотел, чтобы я решил все проблемы Тома?

– Я только помню, что думал так, – признался Сонни. – Это было так давно.

Вито всмотрелся в лицо сына. Затем положил руку ему на колено.

– Том никогда не должен узнать то, что знаешь ты, – сказал он. – Никогда.

– Даю тебе слово, – сказал Сонни, накрывая отцовскую руку своей. – Это тайна, которую я унесу с собой в могилу.

Похлопав его по руке, Вито отодвинул стул.

– Слушай меня внимательно, Сонни. В нашем деле, если ты не научишься сдерживаться, тебе придется отправиться в могилу гораздо раньше, чем ты думаешь.

– Я все понимаю, пап, – сказал Сонни. – Я буду работать над собой. И обязательно научусь сдерживаться.

– Повторю еще раз, – продолжал Вито, – не этого я хотел для тебя. – Он сложил руки перед собой, словно взывая с молитвой. – В мире законного бизнеса гораздо больше денег и гораздо больше могущества, и никто не пытается тебя убить, как это всю жизнь было со мною. Когда я был совсем маленьким, к нам в дом ворвались люди и убили отца. Брат поклялся отомстить, и тогда убили и его. Мать умоляла пощадить меня, но и ее тоже убили. А потом стали искать меня. Я бежал и сделал свою жизнь здесь, в Америке. Но в этом ремесле всегда есть те, кто хочет тебя убить. Так что от этого мне так и не удалось бежать. – Увидев потрясение сына, Вито добавил: – Да, я никогда тебе об этом не рассказывал. А зачем? Я надеялся избавить тебя от всего этого. – Он снова посмотрел на Сонни, и в его взгляде мелькнула последняя отчаянная надежда на то, что сын все‑таки передумает. – Я хочу для тебя другой жизни, Сонни, – закончил он.

– Пап, – сказал Сонни, глухой к отцовским пожеланиям, – я стану тем, на кого ты сможешь положиться. Твоей правой рукой.

Вито какое‑то мгновение смотрел на сына, затем едва заметно покачал головой, словно неохотно признавая свое поражение.

– Если ты будешь моей правой рукой, – печально усмехнулся он, вставая и отодвигая стул, – твоя мать станет вдовой, а ты сам – сиротой.

Сонни задумался над словами отца, но прежде чем он успел что‑либо ответить, Вито вернулся к столу.

– Клеменца обучит тебя нашему ремеслу, – сказал он, когда стол отделил сына от него. – Ты начнешь с самого низа, как и все остальные.

– Хорошо, пап. Конечно, – сказал Сонни, и хотя он несомненно пытался сдержать свое возбуждение и показаться профессионалом, ему это не удалось.

Вито только нахмурился, видя восторг сына.

– Что насчет Майкла и Фредо? – спросил он. – И Тома? Они все тоже считают меня гангстером?

– Том знает о тотализаторе и профсоюзах, – сказал Сонни. – Но, пап, как ты сам говорил, это никакая не тайна.

– Но я спросил тебя не это, – настаивал Вито, теребя себя за мочку уха. – Учись слушать! Я спросил, считает ли он меня гангстером.

– Пап, – сказал Сонни, – я знаю, что ты не такой, как Марипоза. Я так никогда не думал. Я знаю, что ты не сумасшедший вроде Аль Капоне.

Вито кивнул, признательный хотя бы за это.

– А что насчет Фредо и Майкла? – спросил он.

– Нет, – заверил его Сонни, – для них ты идеал. Они ни о чем не догадываются.

– Но они обязательно узнают правду, – печально промолвил Вито, – как ты и Том. – Он сел за письменный стол. – Клеменца и Тессио позаботятся о твоих ребятах. Ты будешь работать у Клеменцы.

Улыбнувшись, Сонни сказал:

– Они думают, что ты их сейчас накормишь свинцом.

– Ну а ты? – спросил Вито. – Ты тоже думал, что я тебя убью?

– Нет, пап, я так не думал. – Сонни рассмеялся, показывая, что подобная мысль даже не приходила ему в голову.

Вито не рассмеялся. Он оставался угрюмым.

– Ирландцы остаются сами по себе, – продолжал он. – У нас для них нет места.

– Но Корк отличный парень, – возразил Сонни. – Он умнее…

– Sta’zitt! – Вито хлопнул ладонью по столу так, что карандаш свалился на пол. – Не спорь со мной! Теперь я твой отец и я твой дон. И ты будешь делать то, что тебе скажут, – я, Клеменца или Тессио.

– Конечно, – прикусив губу, ответил Сонни. – Я все передам Корку, – добавил он. – Он не обрадуется, но я ему все передам. А что касается Малыша Стиви, то в последнее время у меня самого не раз возникало желание всадить ему пулю в голову.

– У тебя не раз возникало желание всадить ему пулю в голову? – удивленно промолвил Вито. – Что с тобой, Сонни?

– Madon’, пап, – всплеснул руками Сонни, – это просто образное выражение!

Вито указал на дверь.

– Ступай, поговори со своими ребятами.

Когда Сонни вышел, Вито впервые обратил внимание на то, что его пальто, шарф и шляпа висят на вешалке. Надев пальто, он плотно обмотал шею шарфом и достал из кармана перчатки. Выйдя из кабинета с шляпой в руке, Вито сделал пару шагов к главным воротам, но передумал и направился к черному входу. На улице стало еще холоднее. Над городом плыл сплошной низкий потолок серых туч. Вито подумал было о том, чтобы вернуться домой, однако эта мысль тотчас же вызвала образ Кармеллы на кухне, у плиты, готовящей ужин, и сознание того, что рано или поздно придется открыть ей всю правду о Сонни. Это повергло его в уныние, и он решил снова поехать к реке, где можно будет посидеть и спокойно обдумать, когда и как объясниться с Кармеллой. Вито с ужасом представлял себе выражение ее лица, на котором обязательно будет написан упрек. Он не знал, что хуже: предчувствие чего‑то нехорошего, поселившееся у него в груди, когда он понял, что не сможет помешать сыну пойти по его стопам, или страх перед этим выражением, который теперь обязательно появится на лице жены.

Вито уже сел в «Эссекс» и завел двигатель, когда из склада вышел Клеменца в одном костюме.

– Вито, – скала он, склоняясь к опущенному стеклу, – что ты собираешься сказать Джузеппе? Ни в коем случае нельзя ему открыть, что это дело рук Сонни.

Вито побарабанил пальцами по рулевому колесу.

– Пусть один из твоих ребят передаст ему пять дохлых макрелей, завернутых в газету, и скажет: «Вито Корлеоне гарантирует, что все твои деловые проблемы откорректированы».

– Откоррек… как? – спросил Клеменца.

– …тированы, – подсказал Вито.

Он тронулся в сторону Ист‑Ривер, оставив Клеменцу на тротуаре, смотрящим ему вслед.

 

Книга вторая

Guerra

 

Весна 1934 года

 

Глава 18

 

Во сне какой‑то незнакомый человек уплывает от Сонни на плоту. Сонни находится в тоннеле или пещере, свет здесь неестественный и мерцающий, словно перед бурей. Он стоит в русле потока, доходящего до колен. Шлепая, бредет по воде. Определенно, это пещера; вода дождем капает на голову из темноты сверху, поскольку грубые каменные стены потеют, выпуская в реку крошечные водопады. Сонни с трудом различает вдалеке силуэт незнакомца, который быстро уносится прочь, приютившись на плоту, подхваченном стремительным течением. Поток заворачивает за стену. Пещера находится в джунглях, воздух наполнен гомоном обезьян и птичьими криками, а также размеренным напевом и барабанным ритмом местных аборигенов, прячущихся среди деревьев. Сонни бредет по воде в лакированных ботинках и костюме‑тройке, и вдруг он уже смотрит в глаза Эйлин, а та склоняется над ним и прикасается рукой к его щеке. Они лежат в кровати у Эйлин дома. С улицы доносится низкий раскат грома, разлившегося по улицам, нарастая до оглушительного грохота, от которого задребезжали стекла в окнах, затем последовал неистовый порыв ветра, сотрясающий жалюзи и поднявший белые занавески перпендикулярно стене. Эйлин резко захлопнула окно, села рядом с Сонни и смахнула ему с лица волосы.

– Что тебе снилось? – спросила она. – Ты стонал и метался в кровати.

Подложив под голову вторую подушку, Сонни вынырнул из кошмарного сна.

– «Тарзан, человек‑обезьяна», – рассмеявшись, сказал он. – Я смотрел этот фильм в прошлую субботу в «Риалто».

Эйлин скользнула к нему под выцветшее зеленое одеяло. Держа в руке серебристую зажигалку и пачку «Уингс», она выкрутила шею и посмотрела в окно. Внезапно в стекло ударили резкие струи ливня, наполнив комнату шумом дождя и ветра.

– Очень мило, – заметила Эйлин, вытряхивая из пачки две сигареты и протягивая одну Сонни.

Тот взял у нее зажигалку и повертел ее в руках. Ему пришлось повозиться с нею, прежде чем он догадался, как она действует; тогда он зажал ее между большим и указательным пальцами, и сверху открылась крышка, освобождая голубой язычок пламени. Дав прикурить Эйлин, Сонни прикурил сам.

Отыскав на столике у кровати пепельницу, Эйлин поставила ее между коленями на одеяло.

– И кем ты был в этом сне? – спросила она. – Джонни Вайсмюллером?

К этому времени сон уже полностью стерся у Сонни в памяти.

– Кажется, я бродил по джунглям.

– С Морин О’Салливан,[46]не сомневаюсь. Она первая ирландская красавица, ты не находишь?

Сделав глубокую затяжку, Сонни помедлил, прежде чем ответить. Ему нравилось смотреть в яркие золотисто‑карие глаза Эйлин, словно подсвеченные изнутри, на фоне белизны ее кожи, обрамленной волосами, слегка взъерошенными, что придавало ей вид маленькой девочки.

– На мой взгляд, первая ирландская красавица – это ты, – сказал он наконец. Отыскав под одеялом руку Эйлин, он переплел с нею свои пальцы.

– Ну разве ты не Казанова, Сонни Корлеоне? – рассмеялась Эйлин.

Отпустив ее руку, Сонни уселся в кровати.

– Я сказала что‑то не то?

– Нет, – ответил Сонни. – Только мне не понравилось это замечание про Казанову.

– Это еще почему? – Снова отыскав его руку, Эйлин крепко ее стиснула. – Я не имела в виду ничего такого.

– Знаю… – Сонни помолчал, собираясь с мыслями. – Мой отец, – продолжал он, – вот что обо мне думает. Я для него sciupafemine, бабник. Поверь мне: это не комплимент.

– О, Сонни… – Ее тон намекнул на то, что отец Сонни в чем‑то прав.

– Я молод, – обиженно произнес Сонни. – А это Америка, а не глухая сицилийская деревушка.

– Совершенно верно, – согласилась Эйлин. – Так или иначе, я полагала, что итальянские мужчины – пылкие возлюбленные.

– С чего ты это взяла? Насмотрелась на Руди Валентино? – Сонни загасил сигарету. – У итальянцев волочиться за женщинами не считается чем‑то почетным. Напротив, это признак слабого характера.

– И так думает о тебе твой отец, что у тебя слабый характер?

– Господи Иисусе, – пробормотал Сонни, в отчаянии вскидывая руки. – Я не знаю, что думает обо мне отец. Я ничего не могу сделать так, как нужно. Отец обращается со мной как с giamope, и он, и Клеменца. Оба.

– Как с giamope?

– Как с недоумком.

– Это потому, что ты бегаешь за женщинами?

– Ну, это тоже вносит свой вклад.

– А для тебя это имеет значение, Сонни? – спросила Эйлин, кладя руку ему на бедро. – Для тебя важно, что думает о тебе отец?

– Господи, – сказал Сонни, – ну конечно. Конечно, для меня это важно.

Эйлин выскользнула из‑под одеяла. Отыскав на полу рядом с кроватью ночную рубашку, она надела ее через голову.

– Прости меня, Сонни… – пробормотала Эйлин, не глядя на Сонни. Она помолчала, и единственным звуком в спальне оставался стук дождя. – О, Сонни, – продолжала она, – твой отец ведь гангстер, правда?

Вместо ответа Сонни молча пожал плечами. Сбросив ноги с кровати, он поискал взглядом нижнее белье.

– Что нужно сделать, чтобы заслужить одобрение гангстера? – спросила Эйлин, и в ее голосе прозвучала нотка раздражения. – Кого‑нибудь убить?

– Это не помешает, если убить того, кого нужно.

– Боже милосердный! – гневно воскликнула Эйлин. Однако через мгновение она уже рассмеялась, словно вспомнив, что все это ее не касается. – Сонни Корлеоне, – сказала она, глядя со спины, как он натягивает брюки. – Все это разорвет тебе сердце.

– Все что разорвет мне сердце?

Эйлин переползла через кровать и обвила его руками, целуя в шею.

– Ты красивый мальчик.

Протянув руку за спину, Сонни похлопал Эйлин по ноге.

– Я не мальчик.

– Я забыла, – спохватилась Эйлин. – Тебе уже восемнадцать.

– Не издевайся надо мною. – Не обращая внимания на повисшую у него на спине Эйлин, Сонни принялся надевать ботинки.

– Если не хочешь, чтобы отец считал тебя sciupafemine, – сказала Эйлин, в точности копируя его произношение, – женись на своей шестнадцатилетней красавице…

– Ей уже семнадцать, – поправил ее Сонни, аккуратно завязывая шнурки.

– Так женись на ней, – повторила Эйлин, – или сделай предложение – после чего держи свою сосиску в штанах или хотя бы будь благоразумным.

– Каким?

– Не попадайся.

Оторвавшись от того, чем он занимался, Сонни резко развернулся в объятиях Эйлин, оказавшись лицом к лицу с нею.

– Как узнать, что ты кого‑то любишь?

– Раз ты задаешь этот вопрос, – сказала Эйлин, целуя его в лоб, – значит, ты не любишь. – Взяв Сонни за щеки, она еще раз поцеловала его, затем соскочила с кровати и вышла из комнаты.

Закончив одеваться, Сонни нашел Эйлин у раковины, моющей посуду. Свет из окна падал на нее сзади, вырисовывая контуры ее тела под тонкой белой ночной рубашкой, свободно свисающей с плеч. Пусть она была на десять лет старше Сонни и пусть у нее была дочь – но, черт побери, по ее внешнему виду этого никак нельзя было сказать. Посмотрев на нее всего несколько мгновений, Сонни поймал себя на том, что ему хочется только одного: снова затащить Эйлин в постель.

– На что ты так уставился? – спросила Эйлин, не отрываясь от кастрюли, которую терла в раковине. Сонни ничего не ответил, она обернулась, увидела улыбку у него на лице, затем посмотрела на окно и перевела взгляд на свою ночную рубашку. – Наслаждаешься спектаклем, да? – Вытерев кастрюлю, она поставила ее в таз рядом с раковиной.

Сонни подошел к ней сзади и поцеловал в затылок.

– А что если я тебя люблю? – спросил он.

– Ты меня не любишь, – сказала Эйлин. Развернувшись, она обвила руками Сонни за талию, целуя его в губы. – Я просто шлюха, с которой ты отрываешься по полной. Ты никогда не женишься на такой женщине, как я. Я нужна тебе только для развлечений.

– Ты не шлюха. – Сонни взял ее руки в свои.

– Если я не шлюха, – сказала Эйлин, – то что я делаю, трахаясь с лучшим другом своего младшего брата – точнее, с бывшим лучшим другом? – Помолчав, она добавила так, словно этот вопрос давно не давал ей покоя: – Так что же между вами произошло?

– Раз уж об этом зашла речь, ты уже давно трахаешься с лучшим другом своего младшего брата, – сказал Сонни. – А что касается нас с Корком… именно за этим я сюда и пришел, чтобы попытаться наладить наши отношения.

– Сонни, тебе больше нельзя приходить сюда одному. – Эйлин выбралась из узкого пространства между ним и раковиной и отправилась за его шляпой, лежащей на полке у входной двери. – Все это было очень мило, – сказала она, – но без Корка ты сюда больше не приходи, пожалуйста.

– Che cazzo! – выругался Сонни. – Я пришел сюда только после того, как заглянул к Корку, а его не оказалось дома!

– Так или иначе, – сказала Эйлин, прижимая к груди его шляпу, – одному тебе сюда приходить больше нельзя, Сонни Корлеоне. Так не пойдет.

– Куколка, – сказал Сонни, подходя к ней. – Это ведь ты затащила меня в постель. Я лишь искал Корка.

– Что‑то не припомню, чтобы тебя пришлось затаскивать силком, – ответила Эйлин, вручая ему шляпу.

– Ну хорошо, вынужден признать, тут ты права, – улыбнулся Сонни, нахлобучивая шляпу на голову. – Но все же сюда я заглянул в поисках Корка. – Он поцеловал Эйлин в лоб. – Однако я рад, что все так обернулось.

– Не сомневаюсь в этом, – сказала Эйлин, затем, словно спохватившись, вернулась к тому вопросу, который уже задавала: – Так что же все‑таки произошло у вас с Корком? Сам он мне ничего не говорит, но последнее время он постоянно торчит здесь, словно ему нечем заняться.

– Мы разделились, – сказал Сонни. – По‑деловому. Но Корк злится на меня за это.

Эйлин склонила голову набок.

– Ты хочешь сказать, что Корк с тобой больше не встречается?

– Не встречается, – подтвердил Сонни. – Мы разошлись.

– Как это произошло?

– Долгая история. – Сонни поправил шляпу. – Передай Корку, что мне, несмотря ни на что, хочется с ним встретиться. Это не пустые слова… Нам с ним нужно поговорить с глазу на глаз. Передай, что я заходил сюда и искал его.

Эйлин молча смотрела на него.

– Ты хочешь сказать, – наконец заговорила она, – что Корк больше не занимается тем же самым, что ты?

– Я понятия не имею, чем сейчас занимается Корк. – Сонни шагнул мимо Эйлин к двери. – Но что бы это ни было, теперь мы уже больше не вместе. Мы разошлись.

– Сегодня ты преподносишь один сюрприз за другим, да? – Обняв Сонни за талию, Эйлин приподнялась на цыпочки и поцеловала его напоследок еще раз. – Было очень мило, – сказала она, – но больше такое не повторится, Сонни. Просто чтобы ты знал.

– Плохо, – нахмурился Сонни.

Он нагнулся к Эйлин, собираясь ее поцеловать, но та отступила на шаг назад, и он сказал:

– Ладно, не забудь передать Корку.

С этими словами он ушел, аккуратно закрыв за собой дверь.

На улице гроза уже прошла, оставив тротуары отмытыми от мусора и грязи. Посреди улицы блестели железнодорожные рельсы. Сонни посмотрел на часы, гадая, что делать дальше, – затем вспомнил, словно у него в голове зажглась лампочка, как это рисуют на карикатурах, что через пару минут он должен присутствовать на встрече в складе на Хестер‑стрит.

– V’fancul’, – пробормотал Сонни вслух. Быстро оценив расстояние и плотность дорожного движения, он прикинул, что опоздает минут на десять. Хлопнув себя по лбу, он побежал за угол за своей машиной.

 

Отойдя от письменного стола, Вито повернулся к Сонни спиной, когда тот ворвался в дверь конторы, бормоча извинения. Сосредоточив взгляд на своих шляпе и пиджаке, висящих на железной вешалке, он ждал, когда Сонни умолкнет, что произошло только после того, как Клеменца приказал ему заткнуться и сесть. Только тогда Вито наконец обернулся и обвел взглядом контору. Остановившись на Сонни, он вздохнул, выражая свое недовольство. Сонни уселся верхом на стул у двери, обняв спинку, и жадно уставился на отца поверх голов Дженко и Тессио. Клеменца сидел на бюро; встретившись взглядом с Вито, он пожал плечами, словно спрашивая насчет опоздания Сонни. «Что ты собираешься делать?» На улице сверкнула молния, и тотчас же прогремел раскат грома; это бушевала над городом очередная весенняя гроза. Вито заговорил, снимая запонки и закатывая рукава сорочки.

– Марипоза созвал на общую встречу глав всех семей из Нью‑Йорка и Нью‑Джерси. – Он выразительно посмотрел на Сонни, показывая, что вынужден ради него повторять уже сказанное. – Для того чтобы продемонстрировать чистоту своих намерений, Марипоза устраивает встречу в воскресенье, в церкви Святого Франциска в центре города. – Закатав рукава, Вито остановился и ослабил узел галстука. – С его стороны это хороший шаг, собрать нас в воскресенье в церкви Святого Франциска. Он показывает, что у него нет никаких дурных намерений. Но, – добавил Вито, глядя на Тессио и Клеменцу, – уже случалось, когда убивали в церкви, поэтому я хочу, чтобы ваши ребята находились поблизости, по всему району, на улицах, в ресторанах – везде, где их можно будет быстро найти, если они нам понадобятся.

– Разумеется, – заверил его Тессио, таким же угрюмым и мрачным голосом, как обычно.

– Это будет проще простого, – согласился Клеменца. – Тут никаких проблем, Вито.

– На это совещание, – продолжал Вито, поворачиваясь к Сонни, – я возьму в качестве своего телохранителя Луку Брази. А ты пойдешь телохранителем Дженко.

– Конечно, пап, – ответил Сонни, наклоняя стул вперед. – Все яснее ясного.

Услышав его ответ, Клеменца побагровел.

– Тебе предстоит лишь стоять позади Дженко и ничего не говорить, – продолжал Вито, раздельно произнося каждое слово, словно Сонни был глуповат, и нужно было все ему медленно втолковывать. – Ты понял? Всем уже известно, что ты в нашем деле. А теперь я еще хочу показать, что ты в моем ближайшем окружении. Вот зачем ты пойдешь на эту встречу.

– Я все понял, пап, – сказал Сонни. – Нет проблем.

– V’fancul’! – рявкнул Клеменца, грозя ему кулаком. – Сколько раз тебе повторять, чтобы ты не называл отца «пап», когда мы занимаемся делом? Когда мы занимаемся делом, просто молча кивай, как я тебе говорил. Capisc’?

– Клеменца и Тессио, – снова заговорил Вито, не давая сыну возможность раскрыть рот, – вы будете неподалеку от церкви, на тот случай, если вы нам понадобитесь. Уверен, что в подобных мерах нет необходимости, однако от природы я человек осторожный.

Он снова посмотрел на сына, словно собираясь еще что‑то добавить ему, однако вместо этого обратился к Дженко.

– Consigliere, – сказал он, – у тебя есть какие‑нибудь мысли об этой встрече, какие‑либо догадки насчет того, что скажет Марипоза?

Дженко покрутил лежащими на коленях руками, словно перебрасываясь мыслями.

– Как вам известно, – начал он, поворачиваясь так, чтобы обращаться ко всем присутствующим, – никто не предупредил нас заранее об этой встрече, в том числе и наш друг, который узнал обо всем тогда же, когда и мы сами. Наш друг сам ничего не знает о цели этой встречи. – Остановившись, Дженко подергал себя за щеку, обдумывая свои дальнейшие слова. – Марипоза полностью уладил все проблемы с организацией Лаконти, – продолжал он, – и теперь все то, что прежде принадлежало Лаконти, принадлежит ему. Это бесспорно делает его семью наиболее могущественной. – Дженко раскрыл руки, словно держа баскетбольный мяч. – Полагаю, Марипоза собирает всех, чтобы объявить о том, что отныне парадом командует он. Учитывая его силу, это разумно. А вот идти или не идти нам на встречу, зависит от того, каким парадом он собирается командовать.

– И ты считаешь, мы сможем выяснить это на встрече? – спросил Тессио.

– Я так предполагаю, – ответил Дженко.

Отодвинув стопку бумаг, Вито откинулся на свой стол.

– Джузеппе алчен, – сказал он. – Теперь, когда виски снова стало законным товаром, он будет жаловаться, какой он бедный, – и он постарается тем или иным путем получить деньги от нас. Возможно, введет что‑то вроде налога, не знаю. Но он потребует себе долю наших доходов. Мы предчувствовали это, еще когда только он принялся за Лаконти. И вот теперь настал наш черед, и именно этому будет посвящена встреча.

– Теперь Марипоза силен как никогда, – заметил Тессио. – У нас не будет иного выхода, кроме как подчиниться, даже если он потребует чересчур много.

– Пап… – начал было Сонни и тотчас же поправился: – Дон Корлеоне… – Однако это обращение, судя по всему, показалось ему неестественным, и он в отчаянии встал. – Послушайте, всем известно, что Марипоза намеревается прибрать к рукам и нашу организацию. Так почему бы не взорвать его, прямо в церкви, когда он не будет ничего ждать? Трах‑бах, и всех делов! – крикнул он, хлопая руками. – Марипоза выведен из игры, а все остальные узнают, что будет, если пойти против Корлеоне!

В помещении наступила тишина. Вместо голосов остались только стук дождя по крыше склада и завывание ветра за окнами. Вито бросил на сына абсолютно непроницаемый взгляд. Его capo regime сидели, уставившись в пол. Клеменца стиснул виски руками, словно не давая голове расколоться.

– Господа, оставьте меня на минуту наедине с моим сыном, per favore, – наконец спокойно произнес Вито.

Когда они остались одни, он какое‑то время молча смотрел на сына, словно в искреннем недоумении.

– Ты хочешь, чтобы мы убили Джузеппе Марипозу, – наконец сказал он, – в церкви, в воскресенье, во время такой встречи представителей всех семей?

Неуютно поежившись под взглядом отца, Сонни сел напротив него.

– Мне кажется… – тихо начал он.

– Тебе кажется! – оборвал его Вито. – Тебе кажется! – повторил он. – Мне нет никакого дела до того, что тебе кажется, Сонни. Ты еще bambino. И впредь я больше не желаю слушать о том, что тебе кажется, Сантино. Понятно?

– Да, пап, – пробормотал Сонни, робея перед гневом отца.

– Мы не звери, Сонни. И это на самом первом месте. Далее, – продолжал Вито, поднимая палец, – то, что ты предлагаешь, настроит против нас все семьи, а это, Сонни, будет нашим концом.

– Пап…

– Sta’zitt’! – Вито пододвинул стул к сыну. – Выслушай меня, – сказал он, кладя руку Сонни на колено. – Впереди нас ждут неприятности. Серьезные неприятности, не детские шалости. Прольется кровь. Сонни, ты это понимаешь?

– Конечно, пап. Я все понимаю.

– А мне так не кажется, – сказал Вито. Отвернувшись, он провел по подбородку костяшками пальцев. – Я должен думать обо всех. О Тессио и Клеменце, и об их людях, и обо всех их родственниках. На мне лежит ответственность, – продолжал он, подыскивая правильные слова, – на мне лежит ответственность за всех, за всю нашу организацию, за всех людей.

– Конечно, – неуверенно промолвил Сонни, почесывая голову. Ему отчаянно хотелось сказать что‑то, чтобы отец поверил, что он его действительно понимает.

– И вот что я хочу тебе сказать, – закончил Вито, дергая себя за ухо. – Ты должен научиться слышать не только то, что было сказано, но и то, что подразумевалось. Повторяю, Сантино, на мне лежит ответственность за всех . За всех .

Кивнув, Сонни вдруг впервые осознал, что, возможно, не понимает своего отца.

– Мне нужно, чтобы ты делал то, что тебе прикажут, – продолжал Вито, снова раздельно произнося каждое слово, будто обращаясь к ребенку. – Мне нужно, чтобы ты делал то, что тебе прикажут, и только тогда, когда прикажут. Я не могу забивать себе голову тем бредом, Сонни, который ты сгоряча вывалил на меня. Теперь ты участвуешь в моем деле, и я повторяю тебе, Сантино, что ты не должен ничего делать и говорить до тех пор, пока тебе не прикажу я, Тессио или Клеменца. Ты понимаешь, что я говорю?

– Да, кажется, понимаю, – сказал Сонни и дал себе еще одно мгновение, чтобы хорошенько подумать. – Ты хочешь, чтобы я не путался под ногами. Тебе нужно сосредоточиться на важном деле, и ты не можешь беспокоиться, как бы я не сделал какую‑нибудь глупость.

– Так! – воскликнул Вито, изображая рукоплескания.

– Но, пап, – продолжал Сонни, наклоняясь к отцу, – я мог бы…

Грубо приставив стиснутый кулак сыну под подбородок, Вито сказал:

– Ты еще bambino. Ты ничего не знаешь. И вот когда ты наконец поймешь, как мало ты знаешь, может быть, ты наконец начнешь слушать. – Отпустив Сонни, он подергал себя за ухо. – Слушай, – сказал он. – С этого все начинается.

Встав, Сонни отвернулся спиной к отцу. У него пылало лицо, и если бы кому‑нибудь другому сейчас не посчастливилось стоять перед ним, он сломал бы ему челюсть.

– Я уйду, – сказал он, не глядя на отца.

Вито кивнул у него за спиной. Сонни, словно каким‑то образом увидев этот жест, кивнул в ответ и вышел.

 

Под фонарным столбом у входа в заведение Пэдди Пит Мюррей исполнил изысканный поклон, включающий в себя метущее движение вытянутой левой рукой. Грузная женщина средних лет в платье до щиколоток подбоченилась, откинула голову назад и рассмеялась, после чего надменно удалилась. Оглянувшись на Пита, она что‑то сказала, отчего тот разразился хохотом. Корк наблюдал за этой сценой, сидя в своей машине. Он остановился на противоположной стороне улицы, сразу за фургоном точильщика с большим наждачным кругом, привинченным к днищу. Было еще утро, залитое ярким светом весеннего солнца. По всему городу люди вытаскивали из дальних углов гардеробов легкие куртки и убирали зимние вещи. Выйдя из машины, Корк окликнул Пита и поспешил к нему.

Пит встретил Корка улыбкой.

– Рад, что ты решил к нам присоединиться, – сказал он, похлопав здоровенной ручищей Корка по плечу.

– А то как же, – сказал тот. – Когда Пит Мюррей приглашает выпить с ним пива, я долго не раздумываю.

– Вот и отлично. Как Эйлин и девочка?

– У них все хорошо, – ответил Корк. – Хлебная лавка процветает.

– Для сладостей люди всегда найдут несколько грошей, – согласился Пит, – даже во время депрессии. – Он сочувственно посмотрел на Корка. – До смерти жаль Джимми. Он был отличным парнем, и к тому же толковым. – И, словно не желая задерживаться на этом печальном моменте, добавил: – Но у вас вся семья такая, ведь так? – Он добродушно потряс Корка за плечо. – У тебя лучшая голова в районе.

– Даже не знаю.

Они были всего в двух шагах от заведения Пэдди, но тут Корк вдруг тронул Пита за руку, останавливая его. Проезжавшая мимо зеленая с белым полицейская машина сбросила скорость, и полицейский пристально уставился на Корка, словно стараясь запомнить его лицо. Пит вежливо прикоснулся к полям шляпы, полицейский кивнул, и машина медленно покатила дальше.

– Скажи, Пит, – спросил Корк, когда полицейская машина скрылась в конце квартала, – у тебя нет желания объяснить мне, в чем дело? Не каждый день меня приглашают выпить пива с Питом Мюрреем – да к тому же еще в одиннадцать утра! Мне становится любопытно.

– Ах, неужели? – усмехнулся Пит. Положив руку Корку на спину, он повел его к Пэдди. – Скажем так: мне бы хотелось сделать тебе одно предложение.

– Какое предложение?

– Все увидишь через минуту. – У входа в заведение Пэдди Пит остановился и сказал: – Ты больше не якшаешься с Сонни Корлеоне и его ребятами, это так, не правда ли? – Корк не стал отрицать, и он добавил: – Я слышал, что тебя вышвырнули, как мусор, в то время как остальные ребята зашибают крутые бабки вместе с семьей Корлеоне.

– Какое все это имеет значение?

– Подожди минуту, – сказал Пит, толкая дверь заведения Пэдди.

В зале было пусто, за исключением пятерых мужчин у стойки. Перевернутые стулья стояли на столах, пол был чисто подметен. Единственным освещением был свет, проникающий сквозь матовое стекло в окне, выходящем в переулок, и узкие полоски яркого солнечного света, которые пробивались между половинками плотных зеленых штор на окнах. Здесь все еще веяло холодом недавней зимы. При появлении Корка все сидящие у стойки повернулись к двери, но никто не окликнул его по имени. Корк с первого взгляда узнал всех присутствующих: братья Доннелли, Рик и Билли, сидели бок о бок, во главе стойки занял место Корр Гибсон, рядом с ним Шон О’Рурк, а на углу в одиночестве устроился Стиви Дуайер.

Стоя спиной к собравшимся, Пит Мюррей сказал, закрывая дверь:

– Все вы знаете Бобби Коркорана.

Обняв за плечо, он провел его к стойке и пододвинул табурет. Под пристальными взглядами остальных Пит взял две кружки и налил пиво себе и Корку. Он был в бледно‑голубой рубашке, похожей на блузку, которая свободно болталась у него на животе, но туго обтягивала грудь и вздувшиеся мышцы на руках.

– Позвольте перейти сразу к делу, – раскатистым голосом продолжал Пит, когда Корк взял свою кружку. Для большей выразительности он хлопнул здоровенными ручищами по стойке и обвел взглядом лица собравшихся, словно убеждаясь в том, что полностью владеет их вниманием. – Братья Розато сделали нам одно предложение…

– Братья Розато! – воскликнул Стиви Дуайер, сидевший, сложа перед собой руки на стойке. Он поднялся с места, стараясь казаться выше ростом. – Господи Иисусе, – пробормотал он и тотчас же осекся под пристальными взглядами Пита Мюррея и остальных.

– Братья Розато сделали нам предложение, – повторил Пит. – Они хотят, чтобы мы работали на них…

– О господи… – пробормотал Стиви.

– Стиви, – раздраженно произнес Пит, – ради всего святого, ты дашь мне сказать?

Вместо ответа Стиви молча поднес к губам кружку пива.

Расстегнув воротник, Пит посмотрел в свое пиво, словно собираясь с мыслями после того, как его прервали.

– Все те дела, чем мы занимались в нашем районе, – снова заговорил он, – мы опять будем ими заниматься, но, разумеется, отстегивая долю прибыли, как это и следовало ожидать.

Прежде чем Пит смог продолжить, вмешался Билли Доннелли.

– И как братья Розато могут предлагать подобную чушь, Пит, если в настоящее время здесь всем заправляют Корлеоне?

– Так, отлично, – сказал Пит, – а вот это и есть истинная цель нашей маленькой встречи, не так ли?

– Значит, это правда, да? – сказал Корр, стискивая набалдашник дубинки. – Розато собираются выступить против Корлеоне?

– Сами по себе Розато не сделают ни шага, черт побери, – заметил Рик Доннелли. – Если Розато обратились к нам, они говорят от имени Марипозы.

– Разумеется, – подтвердил Пит, раздраженно повышая голос. Он недовольно отмахнулся от вклада Рика в разговор как от чего‑то само собой разумеющегося, на что незачем тратить время.

– А, помилуй бог! – Шон О’Рурк отодвинул кружку пива. В его голосе прозвучали отвращение и подавленность.

В тишине, наступившей вслед за этой вспышкой, Корк отметил, как сильно изменился Шон с момента последней их встречи. Юношеская привлекательность бесследно исчезла, состарив Шона и сделав его значительно злее; лицо у него осунулось, глаза запали, губы сжались в узкую полоску.

– Мой брат Уилли лежит мертвый в могиле, – продолжал Шон, обращаясь ко всем собравшимся. – А Донни ослеп, он все равно что мертвый. – Он впервые посмотрел Питу в лицо. – И вот ты предлагаешь нам работать на этих кровожадных ублюдков‑макаронников…

– Шон… – начал Пит.

– На меня можете не рассчитывать, что бы ни случилось! – крикнул Стиви, размахивая кружкой. – Я ненавижу этих мерзких итальяшек и ни за что не стану на них работать!

– Кстати, а что они хотят от нас взамен за подобную щедрость? – спросил Корр Гибсон.

– Господа, – сказал Пит, выразительно закатывая глаза к небу, словно прося терпения. – Если только вы, ради всего святого, дадите мне возможность закончить… – Наступила тишина, и он продолжал: – Шон, – он протянул к нему руку, – мы с Корром дали Уилли слово разобраться с Лукой Брази. Мы попросили его дождаться подходящего времени.

– Теперь для Уилли время никогда не будет подходящим, – угрюмо промолвил Шон, снова пододвигая к себе кружку.

– И это лежит тяжким грузом на наших сердцах, – сказал Пит.

Корр постучал дубинкой по полу, выражая свое согласие.

– Но сейчас, – продолжал Пит, – возможно, время пришло.

– Не хочешь ли ты сказать, Пит, что Розато предлагают нам выступить против Корлеоне? – Отодвинув табурет от стойки, Рик Доннелли посмотрел на Пита так, словно тот сошел с ума. – Это же будет чистое самоубийство!

– Они пока что ни о чем нас не просили, Рик. – Запрокинув кружку, Пит опустошил ее наполовину, словно дошел до точки, когда ему срочно потребовалось выпить, чтобы сдержать себя в руках. – Розато сделали нам предложение: мы будем работать на них и получим обратно свой район. Они рассудили, что у нас хватит ума сообразить, что это означает: они отберут район у Корлеоне и Брази, а нам предстоит принять в этом участие.

– Но это же означает кровопролитную войну, – заметил Рик.

– Мы не знаем, что это означает, – сказал Пит. – Но я четко предупредил братьев Розато, что мы никогда не станем работать с Лукой Брази и ему подобными. Я ясно дал понять, что мы хотим видеть Луку Брази мертвым, горящим в аду.

– И? – нетерпеливо спросил Шон. Стало ясно, что Пит наконец завладел его вниманием.

– И они ответили, повторяю дословно: «Раз вы ненавидите Луку Брази, вам прямая дорога работать на нас».

– Черт побери, что все это означает? – спросил Корк, впервые нарушив молчание. Все обернулись на него, словно только сейчас вспомнив о его присутствии. – Теперь Лука входит в семью Корлеоне. Пойдя против Луки, вы тем самым пойдете против Корлеоне, и это возвращает все в самое начало. Как верно заметил Рик, война с Корлеоне означает чистое самоубийство.

– Если будет война, – сказал Корр Гибсон, – Рик и юный Бобби правы: нам нечего и думать тягаться с Корлеоне. А если в драку ввяжется Марипоза, зачем ему нужны мы? У него достаточно своих боевиков, чтобы справиться и без нашей помощи.

– Господа, – сказал Пит, и все натянуто рассмеялись. – Господа, – повторил он, поднимая кружку, словно предлагая тост. – Я не посвящен в сокровенные мысли братьев Розато и Ретивого Джо Марипозы, и вообще кого‑либо из итальяшек. Я здесь, чтобы передать предложение так, как оно было сделано мне. Мы будем работать на них и получим обратно свой район. Непременное условие соглашения – полная тишина. Если Розато от нас что‑то понадобится, они дадут знать. Вот их предложение. Мы можем согласиться или отказаться. – Допив пиво, он стукнул кружкой о стойку.

– Определенно, им от нас что‑то нужно, – задумчиво произнес Корр, словно рассуждая сам с собой, хотя его взгляд скользнул по лицам всех присутствующих. Он повернулся к Питу. – Я скажу, что если Лука Брази окажется в могиле, а мы снова станем заправлять цирком в нашем районе, от подобного предложения отказываться нельзя.

– Полностью согласен, – подхватил Пит. – Для того чтобы работать на ублюдков‑макаронников, необязательно их любить.

– Если именно мне доверят всадить пулю в сердце Луке Брази, я с вами, – угрюмо произнес Шон, уставившись в свое пиво.

– Господи, – пробормотал Корк, – как это ни подавай, вы говорите о том, чтобы пойти против Корлеоне.

– Ты имеешь что‑нибудь против? – спросил Пит Мюррей.

– Имею, – подтвердил Корк. – Я знаю Сонни и его семью с пеленок.

Стиви Дуайер навалился на стойку, наклоняясь к нему.

– Да ты сам все равно что долбанный итальяшка, Коркоран! – воскликнул он. – Говорил я вам, он чужой. Он сосет член Сонни Корлеоне с самого…

Последнее слово еще не успело слететь с уст Дуайера, как пивная кружка, метко пущенная Корком через стойку, попала ему в лоб и аккуратно раскололась пополам по шву на стекле. Сброшенный с табурета, Стиви отлетел назад, вскидывая руку ко лбу, где уже появилась струйка крови из широкой раны. Но прежде чем он поднялся на ноги, Корк налетел на него, сыпля градом удары, один из которых, коварный апперкот в подбородок, отправил его в нокаут. У Стиви обмякли ноги, и он сполз на пол по стене, уронив голову на грудь и испачкав капающей кровью штанины. В зале воцарилась тишина. Отступив от бесчувственного Стиви, Корк огляделся вокруг и увидел, что остальные не шелохнулись.

– Ох уж мы, ирландцы, – пробормотал Корр Гибсон. – Мы безнадежны.

– Рано или поздно кто‑нибудь обязательно должен был раскроить голову этому придурку, – заметил Пит, соскальзывая с табурета.

Подойдя к Бобби, он положил ему руку на спину и повел к выходу. На улице, в лучах солнца, заливающих дверь в заведение Пэдди, Пит вытряхнул сигарету из пачки «Кэмел». Посмотрев на изображение верблюда на пачке, он прикурил и перевел взгляд на Бобби. Глубоко затянувшись, Пит выпустил дым и уронил руку. Наконец он спросил:

– Бобби, мы можем надеяться на то, что ты будешь держать язык за зубами?

– Разумеется, – ответил Корк, глядя на костяшки своих пальцев, внезапно чертовски разболевшиеся. Он увидел, что они распухли и окровавлены. – Меня это не касается, – добавил Корк. Достав из кармана носовой платок, он обмотал кисть правой руки. – Наши с Сонни дорожки разошлись, но я все равно никаким боком не буду участвовать в войне против него и его семьи.

– Ну хорошо, – сказал Пит и, положив свою здоровенную лапищу Корку на затылок, дружески его потряс. – В таком случае, уходи отсюда и ищи себе какой‑нибудь другой способ зарабатывать на жизнь, не имеющий ничего общего с нашим делом. Не попадайся нам на пути и не вмешивайся в наши дела, и все будет в порядке. Ты меня понял, Бобби?

– Понял, – сказал Корк, протягивая Питу Мюррею руку. – Я все понял, – повторил он, и они пожали друг другу руки.

Пит Мюррей улыбнулся, довольный своим разговором с Бобби.

– А теперь дай мне разобраться с этими кретинами, – сказал он, возвращаясь в заведение Пэдди.

 

Глава 19

 

Вито ждал на заднем сиденье «Эссекса», держа на коленях сложенный дождевик. Его фетровая шляпа лежала поверх дождевика, руки были сплетены перед шляпой. Сидящий рядом с ним Лука Брази смотрел в ветровое стекло, через плечо сидящего впереди Сонни, на Шестую авеню, где две молодые женщины спешили под дождем, каждая одной рукой таща за собой ребенка, а в другой держа зонтик. Оба зонтика были ярко‑красные, что резко контрастировало с погодой, пасмурной и промозглой. Все в машине молчали. Сонни сидел спереди, надвинув на глаза шляпу, Лука устроился сзади, его перекошенное лицо оставалось равнодушным и непроницаемым. Вито послал водителя, Ричи Гатто, обойти окрестности. Дженко вызвался пройтись вместе с ним, чтобы успокоить натянутые нервы. Машина стояла в «Швейном квартале»,[47]на углу Шестой авеню и Тридцатой улицы. Глухая стена здания над разбитым газетным киоском была превращена в огромный рекламный стенд, изображающий двух слепых детей, смотрящих на слова «Ваши деньги помогают беспомощным слепым обслуживать себя». За слепыми детьми, над крышами окрестных домов к низкому потолку туч поднимался шпиль церкви Святого Франциска, увенчанный сверкающим крестом.

Взглянув на часы на руке, Сонни сдвинул шляпу со лба назад и чуть развернулся, словно собираясь что‑то сказать своему отцу. Однако вместо этого он молча откинулся назад и снова опустил шляпу на глаза.

– На подобное мероприятие неплохо немного опоздать, – сказал Вито.

Как раз в этот момент из‑за угла со стороны Седьмой авеню показались Ричи и Дженко, направляясь к машине. Ричи низко надвинул шляпу на лоб и поднял воротник плаща, спасаясь от дождя, а Дженко шел под черным зонтом. Оба внимательно осматривали здания, мимо которых проходили, заглядывали во все подворотни и переулки. Дженко рядом со здоровенным Ричи Гатто выглядел тощим, как палка.

– Все спокойно, – доложил Ричи, усаживаясь за руль и заводя двигатель.

– Клеменца и Тессио? – спросил Вито.

– На своих местах, – сказал Дженко. Он устроился сзади, и Вито передвинулся ближе к Луке. – Если начнется какой‑либо шум… – Он выразительно склонил голову набок, показывая, что Клеменца и Тессио этот шум заметят, но в то же время спрашивая, будет ли от этого толк.

– Они со своими ребятами, – добавил Ричи, отметая тревогу Дженко. – Если возникнут неприятности, мы в отличной форме.

– Никаких неприятностей не возникнет, – решительно заявил Вито. – Это лишь дополнительная предосторожность.

Он искоса взглянул на Луку. Тот оставался непроницаемым и отчужденным, погруженный в какие‑то свои неведомые мысли. На переднем сиденье Сонни поправил галстук. У него на лице было нечто среднее между злостью и раздражением. За все утро он не сказал и двух слов.

– Сонни, – обратился к сыну Вито, – ты будешь неотступно следовать за Дженко и смотреть в оба. На этой встрече все будут оценивать всех. Что мы говорим, что делаем, как выглядим – это очень важно. Понятно?

– Конечно, – подтвердил Сонни. – Ты хочешь, чтобы я держал рот на замке, пап. Я все понял.

– Рот на замке… глаза открыты, – сказал Лука Брази, не шелохнувшись, с тем же самым равнодушным выражением на лице.

Сонни оглянулся на него. Рядом на красный сигнал светофора затормозила вереница машин. Дождь утих до слабой мороси. Как только зажегся зеленый свет и машины тронулись, Ричи дождался промежутка в потоке и выехал на Шестую авеню. Через минуту он уже остановился позади черного «Бьюика», стоящего у дворика церкви Святого Франциска. За рулем «Бьюика» ждал, высунув локоть в окно, высокий грузный мужчина, втиснутый в костюм‑тройку. Во дворике Кармине Розато и Этторе Барзини болтали с двумя патрульными полицейскими. Один из полицейских сказал что‑то, и все рассмеялись, после чего Кармине проводил полицейских со двора, идя следом за ними, положив руки им на локти. Ричи, выйдя из машины и распахнув перед Дженко черную дверь «Эссекса», помахал Кармине рукой и окликнул его. Полицейские остановились, проследили, как Дженко и Вито вышли из машины, и двинулись дальше, но тотчас же застыли снова при виде Луки Брази, выбирающегося из машины. Этторе, вышедший со двора следом за Кармине, похлопал одного из полицейских по плечу, предлагая им не задерживаться. Кармине подошел к Ричи, Дженко и Вито. Во дворе показались двое людей Эмилио Барзини. Подойдя к воротам, они проследили, как Лука и Сонни присоединились к группе, собравшейся возле «Эссекса». Переглянувшись, люди Барзини скрылись в церкви.

Кармине приблизился к Ричи.

– Вы привезли сюда Луку Брази? – спросил он так, словно сам Лука не стоял в двух шагах от него.

– Точно, – расплылся в улыбке Ричи. – Как ты думаешь, для чего он здесь?

– V’fancul’! – Хлопнув себя ладонью по лбу, Кармине уставился на асфальт.

Сонни сердито шагнул к нему, собираясь что‑то сказать, но вовремя спохватился и отступил назад. Подняв руку, он поправил на голове шляпу, опустив спереди поля.

– Мы здесь промокнем насквозь, – заметил Вито, и Дженко поспешил раскрыть у него над головой зонт.

Повернувшись к Вито, Кармине Розато сказал: «В церковь?», подразумевая, что Луке Брази не место в храме.

Вито вошел во двор. Он услышал, как у него за спиной Кармине сказал:

– Ричи, mi’ amico, там Томазино. Он будет в бешенстве.

На лице шедшего рядом с Вито Луки не дрогнул ни один мускул. Оно оставалось таким же непроницаемым, как серая пелена туч.

Пройдя во двор, Вито с восхищением отметил устройство садика, который окружал бетонную дорожку, ведущую ко входу в церковь. Он задержался у фонтана в четыре струи, установленного футах в десяти перед изваянием Девы Марии с распростертыми руками, в своей традиционной позе, словно встречающей всех, кто к ней приближался, с любовью в ее наполненных горем глазах. Когда к Вито подошел Дженко, они вместе направились в церковь, а следом за ними шли Лука и Сонни.

За стеклянными дверями в маленькой прихожей ждал Эмилио Барзини, сплетя руки на поясе. Он пожал руки Вито и Дженко и даже не посмотрел на Луку и Сонни.

– Сюда, – сказал Эмилио и провел всех через вторую пару стеклянных дверей в широкий коридор. – Это часовня Святого Антония, – добавил он, словно устраивал экскурсию по церкви.

Вито и его спутники заглянули через центральный портик в помещение с низкими сводами, с двумя рядами ярко отполированных скамей вдоль прохода, вымощенного каменными плитами, ведущего к мраморному алтарю. Проходя мимо алтаря, Вито перекрестился, и остальные последовали его примеру, после чего вместе с Эмилио продолжили путь по погруженному в тишину коридору.

– Вас ждут, – сказал Эмилио.

Отступив в сторону, он открыл массивную деревянную дверь, за которой за длинным столом сидели пятеро мужчин. Вито узнал всех с первого взгляда. Во главе стола в высоком мягком кресле, обитом красным бархатом, напоминающим пародию на трон, сидел Джузеппе Марипоза. Он смотрел прямо перед собой, всем своим видом выражая недовольство опозданием Вито. Как всегда, одет Марипоза был с иголочки; сшитый на заказ костюм ладно сидел на его атлетическом теле, седые волосы были аккуратно расчесаны на прямой пробор. Лицом к Вито за дальним концом стола сидели Энтони Страччи со Стейтен‑Айленда и Оттилио Кунео, заправлявший пригородами. За ближним концом стола, по правую руку от Джузеппе, рядом с пустым стулом, очевидно, предназначавшимся для Вито, беспокойно ерзал на стуле Майк Димео, грузный лысеющий глава нью‑джерсийской семьи Димео, крутясь в ту и в другую сторону, словно ему никак не удавалось устроиться удобно. Напротив Джузеппе сидел Филипп Татталья, постукивая кончиком сигареты по столу. Подняв взгляд, он посмотрел на вошедших Вито и Дженко. За спиной у каждого из сидящих за столом, у стены стоял телохранитель. Томазино Чинквемани, телохранитель Джузеппе, с красным лицом, тяжело дышащий, повернулся к столу боком, и Вито увидел его спину.

– Прошу прощения, – сказал Вито.

Он снова обвел взглядом помещение, словно убеждаясь в том, что с первого раза увидел все правильно. Стены были украшены портретами святых и священников, а вдоль обшитой деревом перегородки стояли пять пустых стульев. В глубине комнаты имелась еще одна дверь.

– Насколько я понял, – продолжал Вито, – на встрече должны были присутствовать и наши consiglieri.

– По‑видимому, ты ошибся, – сказал Джузеппе, наконец поворачиваясь к нему лицом. Он посмотрел на часы. – И со временем ты также ошибся.

– Вито! – негромко промолвил Дженко.

Шагнув к Вито, он быстро заговорил по‑итальянски, объясняя, что никакой ошибки не произошло. Увидев пять пустых стульев, он предположил, что Марипоза выпроводил остальных consiglieri, только чтобы исключить присутствие Дженко и Луки.

– Лука Брази! – рявкнул Джузеппе, и это имя прозвучало как ругательство. – Проводи Дженко в соседнюю комнату. – Он указал на вторую дверь. – Вы сможете подождать там вместе с остальными.

Лука, стоявший прямо позади Вито, ни тенью жеста не показал, что услышал Джузеппе. Он спокойно ждал, опустив руки, уставившись на вазу с фруктами в середине длинного стола.

Стоявший за спиной Джузеппе Томазино обернулся лицом к Луке. Под глазом у него тянулись две неровные полоски, след от удара рукояткой револьвера, который ему нанес Лука. Шрамы буквально пылали огнем по сравнению с окружающей их кожей цвета спелых оливок.

Оторвав взгляд от вазы с фруктами, Лука посмотрел Томазино в глаза, и его лицо впервые слегка оживилось тенью усмешки.

Вито мягко тронул Луку и Дженко за локти.

– Andate, – произнес он шепотом, который тем не менее можно было расслышать по всему помещению. – Идите. Со мной будет Сантино.

Сонни, стоявший спиной к двери с красным, но в остальном непроницаемым лицом, шагнул к отцу.

Вито занял место рядом с Майком Димео.

Как только за Дженко и Лукой закрылась дверь, Джузеппе дернул за запонки, расправляя рукава сорочки, отодвинул кресло назад и встал.

– Господа, – начал он, – я пригласил вас сюда сегодня, чтобы в будущем мы смогли избежать крупных неприятностей. – Эти слова прозвучали неестественными и заранее подготовленными. Кашлянув, Марипоза продолжал, уже своим обычным голосом: – Послушайте, мы сможем заработать большие деньги, если будем действовать сообща и советоваться друг с другом, как настоящие деловые люди. А не как дикие звери, – добавил он и посмотрел на дверь, за которой только что скрылся Лука. – У всех вас есть свои территории, и все вы хозяева. Вместе мы держим в своих руках Нью‑Йорк и Нью‑Джерси – если не считать кое‑каких евреев и кое‑каких ирландцев, долбанных безумных идиотов, возомнивших, что им дозволено все. – Он склонился над столом. – Но с этим бредом мы разберемся позднее.

Главари и телохранители не обменялись ни единым звуком. У всех присутствующих на лице была скука – у всех, за исключением Филиппа Таттальи, который, казалось, жадно ловил каждое слово Джузеппе.

– В последнее время, – продолжал Джузеппе, – прокатилась волна убийств. Некоторые из них были закономерны, – сказал он и добавил, посмотрев на Вито: – А некоторых можно было избежать. Этот малыш Никки Кри в Центральном парке… – Марипоза покачал головой. – Это бесит полицию и политиков, что впоследствии оборачивается неприятностями для всех нас. Итак, как я уже сказал, вы все главы своих семей. Вы принимаете решения. Но я хочу сказать, что, когда смертный приговор выносится одному из наших людей, подобное решение должен одобрить совет глав. Это одна из причин, зачем я пригласил вас сюда. Чтобы узнать ваше мнение по этому вопросу.

Отступив от стола, Джузеппе скрестил руки на груди, показывая, что ждет. Поскольку ответа не последовало, так как все сидящие за столом продолжали смотреть на него с непроницаемыми лицами, Марипоза оглянулся на Томазино, стоящего у него за спиной, затем обвел взглядом глав семей.

– Знаете что? – спросил он. – Сказать по правде, я на самом деле не прошу. Я рассчитываю, что эта встреча получится очень короткой, после чего мы насладимся вкусной едой, которую я приготовил для вас в соседней комнате. – Его лицо просияло. – Если, разумеется, ваши consiglieri не съедят все, прежде чем мы к ним присоединимся.

Татталья громко рассмеялся, а Страччи и Кунео слабо улыбнулись.

– Вот и отлично, – продолжал Джузеппе. – Итак, я говорю, что впредь будет так. Прежде чем кого‑нибудь убрать, все главы должны дать свое одобрение. Но если кто‑то не согласен и хотел бы возразить, сейчас как раз время высказаться. – Усевшись, он придвинул кресло ближе к столу, громко проскрежетав ножками по каменным плитам.

Грузный Майк Димео, неуютно поерзав на стуле, провел рукой по жидким прядям волос, сохранившихся на самой макушке. Когда он заговорил, его голос прозвучал на удивление мягко и утонченно, что никак не вязалось с его внушительными габаритами.

– Дон Марипоза, – начал Димео, поднимаясь с места, – я с уважением отношусь к вашему впечатляющему могуществу в Нью‑Йорке, особенно теперь, когда в вашу организацию влилось дело семьи Лаконти. – Но Нью‑Йорк, – добавил он, задержав взгляд на Джузеппе, – Нью‑Йорк, разумеется, это не Нью‑Джерси. И все же, – продолжал он, – все то, что удерживает нас от того, чтобы убивать друг друга, подобно орде обезумевших варваров, я поддерживаю все это обеими руками. – Помолчав, Димео дважды постучал пальцем по столу. – И если это поддерживаю я, – закончил он, – можете считать, что вас поддерживает весь Нью‑Джерси.

Димео сел под вежливые рукоплескания всех глав семей – за исключением Вито, который тем не менее также остался доволен речью нью‑джерсийского главы.

– В таком случае дело решено, – подытожил Джузеппе, словно рукоплескания явились официальным голосованием и вопрос закрыт. – А теперь я хочу поделиться с вами еще одной проблемой, после чего мы сможем насладиться едой. – Он вернулся на свое место. – Я лишился значительной части своих доходов после отмены «сухого закона», – продолжал он. – Моя семья потеряла большие деньги – и мои люди жалуются. – Джузеппе обвел взглядом сидящих за столом. – Выскажусь откровенно и открою вам всю правду. Мои люди хотят войны. Они хотят расширить наше дело, прибрав к рукам ваш бизнес – бизнес всех вас. Мои люди заверяют меня в том, что мы стали настолько сильны, что непременно одержим победу в такой войне. Они убеждены, что вопрос времени – и мы будем заправлять всем Нью‑Йорком, от центра до окраин, и, – он выразительно посмотрел на Майка Димео, – и всем Нью‑Джерси. И тогда у нас появятся деньги, которыми мы возместим потери от отмены «сухого закона». – Снова остановившись, Марипоза придвинул кресло ближе к столу. – В моей семье звучит много голосов в поддержку этого – но я говорю «нет». Я не хочу этой войны. Я говорю, что мои руки обагрятся кровью многих, кровью друзей, тех, к кому я отношусь с большим уважением, кого люблю. Повторяю, я не хочу этой войны – но вы все главы семей и понимаете, с чем мне приходится иметь дело. Если я пойду против воли большинства, мои дни в качестве главы семьи будут сочтены. И вот, в частности, для чего я пригласил вас сюда. – Он развел руки над столом. – Я предлагаю заключить соглашение и избежать кровопролития. Вы все главы семей, однако теперь, учитывая мою новую силу – прибегать к которой у меня нет ни малейшего желания, – полагаю, меня можно считать главой над всеми главами семейств. По этой причине именно я стану арбитром во всех ваших спорах, так как у меня есть возможность решать их, при необходимости применяя силу. – Джузеппе пристально посмотрел на сидящего напротив Вито. – И за это, – продолжал он, – мне нужно платить. Я буду получать небольшую долю от всех ваших предприятий, – сказал он, словно обращаясь к одному Вито. – Я ожидаю определенный процент от всех ваших доходов. – Только теперь Джузеппе наконец оторвал взгляд от Вито и посмотрел на остальных. – Очень небольшой процент, но от всех вас. Это поможет успокоить моих людей, и мы избежим кровопролития. – Закончив, Джузеппе откинулся назад и снова скрестил руки на груди. После нескольких напряженных мгновений, прошедших в полной тишине, он кивнул Татталье. – Филипп, почему бы тебе не высказаться первым?

Хлопнув обеими руками по столу, Татталья поднялся с места.

– Я полностью поддерживаю предложение дона Марипозы, – сказал он. – Оно очень дельное. Мы платим маленький процент и избегаем большой войны – а кому быть лучшим арбитром в наших спорах, как не дону Марипозе? – Одетый в броский светло‑синий костюм с ярко‑желтым галстуком, Татталья одернул полы пиджака, расправляя его. – На мой взгляд, это разумное предложение, – закончил он, снова усаживаясь на место. – Полагаю, мы должны быть признательны за возможность избежать войны, – добавил он, – войны, которая, упаси господи, могла бы стоить жизни кому‑то из нас.

Сидящие за столом главы семей переглянулись, ожидая реакции. Все лица оставались непроницаемыми, хотя Энтони Страччи со Стейтен‑Айленда определенно не был рад услышанному, а у Оттилио Кунео было такое болезненное выражение, будто его донимало какое‑то физическое неудобство.

Сидящий во главе стола Марипоза указал на Вито.

– Корлеоне, – спросил он, – что ты скажешь?

– Какой процент? – спросил Вито.

– У меня маленький клювик, – усмехнулся Марипоза, – я прошу только немного его смачивать.

– Прошу прощения, синьор Марипоза, – сказал Вито, – но мне хотелось бы получить более четкие детали. Какой именно процент вы просите у всех глав семей, сидящих за этим столом?

– Пятнадцать процентов, – сказал Джузеппе, глядя ему в глаза. Он посмотрел на остальных. – Как человек чести и деловой человек, я прошу вас платить мне пятнадцать процентов от всех ваших предприятий. – Снова повернувшись к Вито, он сказал: – Я получаю пятнадцать процентов от твоего тотализатора, от монополии на торговлю оливковым маслом, от всех твоих связей с профсоюзами, точно так же как Татталья, – продолжал он, обращаясь к остальным, – согласился платить пятнадцать процентов за девочек и «отмывание» денег. – Посмотрев на Вито, он сказал: – Итак, Корлеоне, я высказался достаточно ясно?

– Si, – подтвердил Вито. Сложив руки на столе, он подался к Джузеппе. – Да, – повторил он. – Благодарю вас, дон Марипоза. Все совершенно ясно, и, на мой взгляд, ваше предложение разумно. – Он обвел взглядом остальных. – Без войны, без кровопролития, – продолжал он, обращаясь к ним, – будет лучше всем нам. Это позволит нам сберечь деньги и людей, – добавил он, глядя Марипозе в лицо, – что с лихвой компенсирует те пятнадцать процентов, которые мы будем платить вам. – Обращаясь к остальным за столом, он сказал: – Полагаю, нам следует согласиться, и, думаю, нам следует поблагодарить дона Марипозу за то, что он будет решать все наши проблемы за такую маленькую цену. – Вито услышал, как у него за спиной Сонни кашлянул и прочистил горло.

Сидящие за столом, оторвав взгляд от Вито, переглянулись между собой.

– В таком случае, дело решено, – сказал Джузеппе, и в его голосе прозвучало не столько утверждение, сколько удивление. Быстро спохватившись, он исправил минутное колебание, рявкнув требование, обращенное как вопрос к остальным главам семей: – Если только ни у кого больше нет возражений!

Все молчали, и Вито, поднявшись с места, сказал:

– Надеюсь, все извинят меня за то, что я не присоединюсь к трапезе, предложенной доном Марипозой, но один из моих сыновей, – добавил он, положив руку на сердце, – подготовил обширный доклад о нашем великом мэре‑неаполитанце, человеке, который очистит Нью‑Йорк от всех его пороков и коррупции. – Эти слова вызвали смех всех глав семей, за исключением Марипозы. – Я обещал сыну помочь с докладом, – закончил Вито.

Обернувшись к Сонни, он кивнул на дверь в соседнее помещение, и пока тот направился туда, Вито подошел к Марипозе и протянул ему руку.

Джузеппе подозрительно скосился на предложенную руку, затем пожал ее.

– Благодарю вас, дон Марипоза, – сказал Вито. – Все вместе, – добавил он, обводя взглядом сидящих за столом, – мы преумножим наше богатство.

Когда он умолк, все главы семей встали из‑за стола и также подошли к Вито и Марипозе, пожимая им руки. Вито оглянулся на Сонни, стоявшего у открытой двери в соседнее помещение, затем посмотрел на Дженко, который стоял вместе с другими вокруг банкетного стола, заставленного горами еды и напитков. Судя по всему, Дженко что‑то прочитал на лице Вито. Повернувшись к Луке, он показал кивком, что пора уходить. Вместе с Сонни они втроем образовали маленький кружок у двери, дожидаясь Вито, который обменивался рукопожатиями и вежливыми фразами с остальными главами семей. Стоя у стены, скрестив руки на груди, как и остальные телохранители, Томазино Чинквемани бросил на Луку злобный взгляд, и его лицо залилось краской, а шрамы под глазом побагровели. Отвернувшись, он уставился на портрет одного из святых на стене, стараясь успокоиться и взять себя в руки.

 

Устроившись на заднем сиденье «Эссекса», Вито положил шляпу на полку под стеклом позади себя и расстегнул верхнюю пуговицу сорочки. Ричи Гатто повел машину через Манхэттен. В салоне сгустилась гнетущая тишина. Все – Сонни спереди рядом с Гатто, и Вито, Дженко и Лука сзади – ждали, кто заговорит первый. Погладив шею, Вито закрыл глаза. Похоже, он был встревожен. Открыв глаза, Вито повернулся к Луке, который в этот момент как раз смотрел на него. Хотя между ними сидел Дженко, он в это мгновение словно стал невидимым. Вито и Лука переглянулись, прочитав что‑то друг у друга на лицах.

Сонни, смотревший в окно на дождь, нарушил молчание первым.

– А, ради всего святого! – воскликнул он, и все в машине вздрогнули, за исключением Луки, который даже не повел бровью. – Пап! – продолжал Сонни. Развернувшись, он встал на сиденье на колени, глядя на тех, кто сидел сзади. – Не могу поверить, что согласились с этим бредом, предложенным Марипозой! Этот долбанный ciucc’! И мы будем отстегивать ему пятнадцать процентов!

– Сантино, – усмехнувшись, начал Вито. Казалось, вспышка Сонни развеяла гнетущее настроение, охватившее всех. – Сонни, – продолжал Вито, – сиди спокойно и молчи. Если только тебя не попросят высказаться, ты здесь не имеешь голоса.

Выразительно уронив голову на грудь, Сонни сплел руки на затылке.

– Ты пока что еще не разбираешься в подобных вещах, Сонни, – сказал Дженко. Кода тот кивнул, не поднимая на него взгляд, Дженко обратился к Вито: – Джо хочет пятнадцать процентов?

– Он собирается забирать пятнадцать процентов от всех доходов каждой семьи, – подтвердил Вито, – и за это он обещает, что войны не будет.

Дженко стиснул ладони.

– Какое выражение было на лицах глав семей, когда Джо объявил о том, что им придется ему платить?

– Никому это не понравилось, – сказал Вито, словно все откровенно высказались так вслух, – однако это дешевле, чем война.

– Они перетрусили, – пробормотал Лука, и в его голосе прозвучало презрение по отношению ко всем главам семейств, участвовавшим во встрече.

– И тем не менее им это не понравилось, – заметил Дженко, – что для нас хорошо.

Вито легонько шлепнул Сонни по затылку, предлагая ему сесть прямо и внимательно слушать старших. Подняв голову, Сонни посмотрел на сидящих сзади, затем скрестил руки на груди и погрузился в молчание, копируя Луку.

– Марипоза алчен, – сказал Вито, обращаясь ко всем. – Это известно всем главам семей. Когда он примется за нас, они поймут, что лишь вопрос времени, когда настанет и их черед.

– Согласен, – вставил Дженко, – и это также нам на пользу.

– Пока что, – продолжал Вито, – мы будем платить пятнадцать процентов. – Он посмотрел поверх плеча Сонни в ветровое стекло. – А тем временем мы будем продолжать готовиться. Нам нужно скупить как можно больше политиков и полицейских.

– Mannagg’! – воскликнул Дженко. – Вито, мы и так уже платим слишком многим. На прошлой неделе один сенатор штата попросил у меня три «куска». Я ему отказал. Три «куска»! V’fancul’!

– Свяжись с ним, – тихим голосом устало промолвил Вито, – и скажи, что мы согласны. Скажи, что Вито Корлеоне потребовал закрепить нашу дружбу.

– Но, Вито… – начал было Дженко и умолк, так как дон поднял руку, заканчивая обсуждение.

– Чем больше полицейских и судей будут кормиться из нашего кошелька, – сказал Вито, – тем сильнее мы станем, и я готов первым продемонстрировать свои дружеские намерения.

– Madon’! – воскликнул Дженко, давая выход переполнявшему его гневу. – Нам приходится отдавать половину своих доходов!

– В конечном счете, Дженко, – сказал Вито, – поверь мне, это будет нашей главной силой. – Дженко лишь молча вздохнул, и Вито повернулся к сыну. – Мы согласились платить пятнадцать процентов, – продолжал он, возвращаясь к самому началу разговора, к замечанию Сонни, – потому что это ровным счетом ничего не значит, Сантино. Марипоза созвал эту встречу в надежде на то, что я откажусь. Он хотел, чтобы я отказался. И тогда, когда он принялся бы за нас, это послужило бы уроком для остальных глав семей. – Вито заговорил, подражая гнусавому голосу Марипозы: – У меня не было выбора! Семья Корлеоне оказалась строптивой!

– Плати те пятнадцать процентов, или мы сотрем вас в порошок, как это произошло с семьей Корлеоне! – добавил Дженко, делая вид, будто это Марипоза обращается к остальным главам семей.

– Но я ничего не понимаю, – сказал Сонни. – Почему нет никакой разницы, согласились мы или нет?

– Потому что независимо от того, будем мы платить или не будем, – объяснил Дженко, – Джо все равно за нас примется. Сейчас мы, наша семья, зарабатываем большие деньги. Мы никогда не зависели от доходов от алкоголя. Марипоза смотрит на нас, Сонни, и видит легкую добычу.

– И все равно я ничего не понимаю, – развел руками Сонни.

Не глядя на него, Лука Брази сказал:

– Дон Корлеоне… блестящая голова, Сантино. Тебе следует… внимательнее к нему прислушиваться.

Похоже, Сонни опешил от того зловещего тона, каким было сделано это замечание. Он попытался заглянуть Луке в глаза, но тот, судя по всему, снова полностью погрузился в собственные мысли.

– Мы стараемся выиграть время, Сантино, – сказал Вито. – Нам нужно подготовиться.

– К тому же, – добавил Дженко, обращаясь к Сонни, – теперь, когда твой отец согласился выплачивать процент, если Марипоза начнет против нас войну, после того как заключил с нами соглашение, он потеряет уважение. Все увидят в нем человека, слову которого нельзя верить. А это важно, – закончил он. – Смотри, слушай, учись.

Развернувшись вперед, Сонни сполз по спинке сиденья. Уставившись в ветровое стекло на дождь, он сказал:

– Можно задать еще один вопрос, consigliere? – Поскольку Дженко не ответил отказом, Сонни спросил, не скрывая своего отчаяния: – Опять же, почему мы так убеждены в том, что Марипоза возьмется за нас независимо от того, будем ли мы ему платить?

У него за спиной, так, что он этого не видел, Дженко выразительно посмотрел на Вито и покачал головой.

– Вот тебе хороший урок, Сонни, – сказал Вито. – Не пиши, если можно обойтись словами, не говори, если можно просто кивнуть, не кивай, если в этом нет необходимости.

Переглянувшись с ним, Дженко улыбнулся.

Сидящий спереди Сонни пожал плечами и ничего не сказал.

 

Корк лежал на спине в угасающем свете дождливого весеннего дня, а на нем лежала спящая Кейтлин. Девочка уютно уткнулась лицом ему в шею, вытянув ноги на бедра. Корк подложил одну руку себе под голову, другой обнимал Кейтлин за плечо, после того как погладил ее, убаюкивая, прочитав в сотый раз сказку о Коннле и прекрасной девушке, из старого сборника, доставшегося ему от отца. Эта книга, в кожаном переплете и с золотым обрезом, лежала сейчас рядом на узкой детской кровати Кейтлин. Корк осторожно перевернулся на бок, спуская девочку на матрац и перекладывая ее головку, окруженную нимбом золотистых волос, на мягкую подушку. В замке входной двери повернулся ключ, кто‑то прошел на кухню. Корк укрыл спящую племянницу пледом с изображениями домашних животных. Он еще какое‑то время оставался в полумраке комнаты, слушая, как Эйлин возится на кухне.

Детство самого Корка прошло в этой же самой квартире. Когда грипп скосил его родителей, он был еще слишком маленьким, так что у него почти не сохранилось воспоминаний о них, – но он отчетливо помнил, с каким восторгом переехал сюда вместе с Эйлин. На этой кухне он отпраздновал свой седьмой день рождения. Эйлин, которой тогда было приблизительно столько же, сколько ему сейчас, развесила под потолком флажки из красной и желтой гофрированной бумаги и пригласила в гости всех соседских ребятишек. Она только что устроилась работать в булочную к миссис Макконнахти, которая уже тогда казалась Корку древней старухой. Он помнил восторженный крик Эйлин: «Три спальни, гостиная и кухня!», и то, как ему самому казалось, что они переезжают во дворец, – и новую квартиру действительно можно было считать самым настоящим дворцом после тесной комнатенки в доме отдаленных родственников, в которой они с сестрой ютились, пока Эйлин доучивалась в средней школе, к недовольству этих самых родственников. Корк вырос здесь и уехал только тогда, когда сам окончил среднюю школу и начал проворачивать дела вместе с Сонни. И вот теперь все это осталось в прошлом, а Пит Мюррей настоятельно посоветовал ему держаться ирландцев. Корк обвел взглядом свою бывшую спальню, и это принесло ему чувство успокоения – знакомые звуки, доносящиеся с улицы за окном, приятный шум возни Эйлин на кухне. Подобрав с пола Бу, бедного потертого жирафа, любимца Кейтлин, Корк положил его ей в объятия.

Он нашел Эйлин у раковины, домывающей посуду.

– Я тут как раз вспоминал старую миссис Макконнахти, – сказал Корк, пододвигая стул к столу. – Как она поживает?

– А она разве до сих пор жива? – спросила Эйлин, удивленная его вопросом. Она обернулась, вытирая руки о ярко‑зеленое полотенце для посуды. – Ах да, она же по‑прежнему присылает мне открытки дважды в год, на Пасху и на Рождество. Эта женщина просто святая!

– Она была такой смешной, – сказал Корк. – Вечно загадывала мне загадки. – Он помолчал, вспоминая старуху, и добавил: – Как ты думаешь, я могу рассчитывать на чашку кофе в качестве платы за уход за ребенком?

– Можешь, – улыбнулась Эйлин, наливая брату кофе.

– Я помню, какой большой праздник в честь миссис Макконнахти мы закатили здесь, – продолжал Корк, возвращаясь к разговору о старухе.

– Значит, тебя донимает ностальгия? – спросила Эйлин, стоя к нему спиной. – Я что‑то не припоминаю, чтобы ты раньше заводил разговор о миссис Макконнахти.

– Пожалуй, – согласился Корк. – Есть немного.

Он посмотрел на потолок, вспоминая яркие флажки из гофрированной бумаги, повешенные на его седьмой день рождения. А праздник в честь миссис Макконнахти был устроен по поводу ее выхода на пенсию и возвращения домой в Ирландию. Эйлин и Джимми как раз выкупили у нее хлебную лавку.

– Я тут подумал, – продолжал Корк, – раз уж мне все равно приходится сидеть с Кейтлин, я мог бы снова перебраться домой.

– Ты хочешь сказать, что сейчас не живешь здесь? – спросила Эйлин. Обернувшись, она посмотрела брату в лицо. – А как же так получается, что я вижу тебя всякий раз, стоит мне обернуться, утром и вечером? Разумеется, не днем, пока я в лавке, вкалываю как рабыня, чтобы обеспечить еду на стол. Вот тогда одному богу известно, где ты и чем занимаешься.

– Да так, ничем особенным, – признался Корк. – По крайней мере, в последнее время. – Он перевел взгляд на свои руки, лежащие на столе.

– Бобби, – встревоженно спросила Эйлин, – что‑то случилось? – Пододвинув стул, она накрыла руки брата своей рукой.

Какое‑то мгновение единственным звуком было шипение кофе на плите. Затем Корк сказал:

– Я тут подумал, а что если я вернусь сюда и буду работать вместе с тобой в булочной?

Он знал, что это была самая сокровенная мечта Эйлин, что сестра настаивала на этом еще тогда, когда он учился в школе, однако сейчас он задал вопрос так, будто его осенила новая мысль, будто ему только что пришла в голову подобная возможность.

– Ты это серьезно? – спросила Эйлин, отдергивая руку, словно вопрос ее напугал.

– Да, – подтвердил Корк. – У меня отложены кое‑какие деньги, я могу вложить их в дело.

Встав из‑за стола, Эйлин сняла с плиты кофе, только что начавший закипать.

– Ты это серьезно? – сказала она, не в силах поверить брату. – И чем это вызвано?

Корк промолчал. Он подошел к сестре сзади.

– Значит, договорились, да? Я могу перевезти свои вещи завтра и занять дальнюю комнату. Пожитков у меня немного.

– Ты полностью завязал с тем, другим?.. – сказала Эйлин, и это прозвучало не столько как вопрос, сколько как требование.

– Завязал, – подтвердил Корк. – Ну так как, я могу перебираться?

– Конечно, – сказала Эйлин, склонившись над плитой спиной к брату. Проведя рукой по глазам, она пробормотала: – Ох, господи, – потому что она откровенно плакала и уже больше не могла это скрывать.

– Перестань, – сказал Корк, обнимая сестру за плечи.

– Сам перестань, – ответила та. Развернувшись, она обвила брата руками, уткнувшись лицом ему в грудь.

– Ну же, перестань, – повторил Корк, уже мягче.

Он держал сестру в объятиях, давая ей выплакаться.

 

Глава 20

 

Сонни шел рядом с Сандрой мимо булочных и кондитерских Артур‑авеню. На улице между тележками торговцев петляли машины; ребятишки в шортах и рубашках с коротким рукавом носились по тротуарам, бесстрашно выскакивая на проезжую часть прямо под колеса. По‑летнему погожий весенний день выгнал на улицу и детей, и взрослых. Оставив машину перед домом Сандры, Сонни проводил девушку до мясной лавки Колуччио, и теперь они возвращались назад со связкой колбасок, завернутых в плотную белую бумагу и перевязанных шнурком, болтающейся у Сонни в руке. На черных волосах Сандры, ниспадающих до плеч, была мягкая зеленая шляпа с широкими полями. Эта новая красивая шляпа резко контрастировала с простым белым платьем, однако Сонни уже раз десять выразил свое восхищение ею за недолгую дорогу к мясной лавке и обратно.

– Знаешь, на кого ты похожа? – широко улыбнулся он, разворачиваясь лицом к Сандре и пятясь задом. – Ты похожа на Кей Фрэнсис[48]в «Беде на небесах».

– И вовсе нет, – возразила Сандра. Она отстранила Сонни с пути, толкнув в плечо.

– Но только ты гораздо красивее, – продолжал Сонни. – Кей Фрэнсис тебе в подметки не годится.

Скрестив руки на груди, Сандра склонила голову набок, окидывая взглядом Сонни. Он был в серых в полоску панталонах и темной рубашке, с галстуком в черную и зеленую полоску.

– А ты ни на кого не похож, – сказала девушка. Покраснев, она добавила: – Ты красивее всех парней из кино.

Закинув голову назад, Сонни рассмеялся, затем снова развернулся и пошел рядом с Сандрой. Впереди на углу шарманщик устанавливал свой ящик, и вокруг него уже собралась ватага ребятишек. Судя по виду, шарманщик, полный низкорослый мужчина в котелке и с ярко‑красным платком на шее, лишь недавно приехал в Америку. У него были густые усы, а из‑под котелка выбивались пряди седых волос. Шарманка у него была старая и обшарпанная, скрепленная потертыми кожаными ремнями. На ней на синей дощечке прыгала обезьянка в штанишках и кожаной курточке, трезвонящая в крошечный серебряный колокольчик. На шее у обезьянки был ошейник, соединенный блестящей цепочкой с браслетом на руке шарманщика.

– Не хочешь остановиться на минутку? – предложил Сонни.

Покачав головой, Сандра опустила взгляд.

– Ты беспокоишься насчет бабушки, – сказал Сонни. – Послушай, – добавил он и остановился, глядя на огромную стаю воробьев, которая поднялась над крышами и пронеслась над авеню. – Послушай, – повторил он, и внезапно его голос дрогнул от волнения. – Сегодня вечером Джонни и Нино выступают в шикарном клубе. Я бы хотел пригласить тебя поужинать там, а потом можно будет потанцевать. Что если мне удастся уговорить твою бабушку?

– Ты же знаешь, она ни за что не согласится.

– А что если я смогу ее убедить?

– Это было бы здорово, – улыбнулась Сандра. – Но, впрочем, – смущенно добавила она, – у меня все равно нет подходящего наряда. Ты будешь стесняться меня.

– Ни в коем случае, – заверил ее Сонни, – и тем не менее, я и это предусмотрел.

– Что предусмотрел? – спросила Сандра. Они завернули за угол и направлялись к ее дому.

– То, что тебе понадобится красивый наряд.

Сандра недоуменно посмотрела на него.

– Эй, – сказал Сонни, – ты только посмотри!

Он быстро шагнул на улицу, где вокруг ярко‑синего кабриолета «корд» с длинным капотом и шинами с белыми ободками уже собралась кучка зевак.

– Красивая машина, – заметила Сандра, догоняя его.

– У нее передний привод, – сказал Сонни.

– Ага, – пробормотала Сандра, несомненно, понятия не имея, что он имел в виду.

– Ты бы хотела иметь такую машину? – спросил Сонни.

– Какой‑то ты сегодня смешной, – сказала Сандра, беря его за руку и увлекая на тротуар.

– Я не хотел показаться смешным, Сандра, – сказал Сонни. Они уже подошли к ее дому, где стоял его «Паккард». – Полагаю, сегодня нам следует поужинать там, где выступают Джонни и Нино, после чего потанцевать.

– Эй! – окликнула Сандру миссис Колумбо, свешиваясь из окна. – Почему так долго?

Помахав ей, Сонни передал Сандре колбаски, затем сунул руку в опущенное стекло в двери своей машины и достал объемистый пакет, завернутый в плотную коричневую бумагу и перевязанный белой веревкой.

– Что это? – спросила Сандра.

– Вечернее платье, туфли и все остальное, для тебя. – Сонни вручил ей пакет.

Сандра подняла взгляд на бабушку, которая наблюдала за ними, положив подбородок на сплетенные руки.

– Открой, – предложил Сонни.

Сандра присела на крыльце. Положив пакет на колени, она развязала веревку и, развернув бумагу, увидела переливающуюся шелковую ткань вечернего платья. Поспешно завернув пакет, девушка посмотрела на бабушку.

– Сандра, – встревоженно окликнула ее миссис Колумбо, – немедленно поднимайся домой!

– Уже идем, – ответила Сандра. Повернувшись к Сонни, она шепнула: – Ты сошел с ума, Сантино? – Встав, она протянула ему пакет. – Это чересчур дорогой подарок. Если бабушка его увидит, ее хватит обморок.

– Не думаю, – сказал Сонни.

– Не думаешь?

– Пошли. – Положив руку Сандре на плечо, Сонни повел ее вверх по лестнице.

У двери Сандра остановилась и испуганно повторила:

– Сонни, подарок чересчур дорогой.

– Я теперь зарабатываю неплохие деньги, – сказал Сонни.

– В гараже? – Распахнув дверь, Сандра стала ждать его ответа, прежде чем пройти в полумрак подъезда.

– Я больше не работаю в гараже, – сказал Сонни. – Я работаю у своего отца. Занимаюсь торговлей. Объезжаю магазины и убеждаю хозяев, что «Дженко пура» – единственное оливковое масло, которое им нужно иметь на складе.

– И как тебе это удается? – Сандра шагнула в подъезд, придерживая дверь перед Сонни.

– Я делаю предложение, от которого не откажется ни один разумный человек, – сказал Сонни, догоняя ее и закрывая за собой дверь.

– И теперь ты зарабатываешь достаточно денег, – шепнула в полумраке Сандра, – чтобы купить такое платье?

– Пошли, – сказал Сонни, увлекая ее к лестнице. – Я тебе покажу, какой я замечательный продавец. Я уговорю твою бабушку отпустить тебя со мной на танцы.

Сначала Сандра изумилась, затем рассмеялась.

– Ну хорошо, – сказала она. – В таком случае я соглашусь с тем, что ты лучший в мире продавец.

У лестницы Сонни остановился.

– Но сначала скажи, Сандра, – шепотом спросил он, – ты меня любишь?

– Да, люблю, – не раздумывая, ответила девушка.

Сонни привлек ее к себе и поцеловал.

Сверху грозовым раскатом донесся голос миссис Колумбо:

– Сколько времени нужно, чтобы пройти один лестничный пролет? Эй, Сандра!

– Уже идем, бабушка, – откликнулась Сандра.

Взявшись за руки, они с Сонни стали подниматься по лестнице.

 

Джузеппе Марипоза смотрел в полукруглое угловое окно квартиры на последнем этаже здания на Двадцать пятой улице на Манхэттене. В вечернем свете он видел свое собственное отражение, а за ним – перекресток Бродвея и Пятой авеню, взметнувшийся ввысь треугольник «Утюга».[49]На фоне темнеющего неба верхние этажи «Утюга», облицованные белым известняком, напоминали стрелу, парящую над потоком машин, троллейбусами, спешащими по Пятой авеню, и двухэтажными автобусами на Мэдисон‑сквер. Погода весь день держалась неустойчивая, над городом то и дело разражались скоротечные мощные грозы, оставляя после себя сверкающие на солнце мокрые мостовые. Сейчас небо снова затянуло тучами, черными, насыщенными электричеством, несущими новую грозу. Просторная шестикомнатная квартира была голая: лабиринт комнат со светлым дубовым паркетом на полу и свежеокрашенными стенами, по которому бродили братья Розато, братья Барзини и Фрэнки Пентанджело со своими ребятами. Их приглушенные голоса и шаги гулким эхом разносились по коридорам и пустым комнатам.

Увидев в оконном стекле отражение Фрэнки, Джузеппе резко развернулся.

– Фрэнки, – воскликнул он, – где мебель, черт побери? А что если нам придется здесь отсиживаться? О чем ты думаешь?

Посмотрев на Марипозу, Фрэнки прищурился, словно не в силах разглядеть его отчетливо.

– Что? – недоуменно произнес он.

В дверях появился Эмилио Барзини, в сопровождении одного из своих ребят по прозвищу Сиська. Сиська, симпатичный парень лет двадцати, был коротенький и толстый, с большим круглым лицом и дряблой отвислой грудью, благодаря чему и получил свое обидное прозвище. Он носил такие же костюмы‑тройки, как и Эмилио, на которого в том или ином качестве работал с двенадцати лет, однако те же самые костюмы, смотревшиеся на Эмилио щегольскими и свежими, на нем выглядели мешковатыми и мятыми. Однако, несмотря на свою внешнюю неуклюжесть, парень был толковым и исполнительным, и Эмилио его ценил.

– Послушай, Джузеппе… – начал Фрэнки.

Марипоза молча смотрел на него, подбоченившись.

– Ты сам сказал найти место, снять последний этаж. Я так и сделал.

– Для чего, Фрэнки, по‑твоему, мне понадобилась такая квартира?

– Откуда мне знать, Джо? Ты ничего не говорил про то, чтобы здесь отсиживаться. Ты хочешь сказать, что мы начинаем войну?

– Разве я сказал, что мы начинаем войну?

– Перестань, Джо. – Фрэнки засунул большие пальцы за ремень, упрямо стоя на своем. – Не обращайся со мной как со stronz’.

Прежде чем Джузеппе смог ему ответить, в комнату вошел Эмилио.

– Фрэнки, – сказал он, – не надо обижаться. – Барзини остановился между Фрэнки и Марипозой, напряженно застывших друг напротив друга. – Иногда чем меньше народу знает, тем лучше. Только и всего. Верно, Джо?

Марипоза молча кивнул.

– Замечательно, – пробормотал Фрэнки. Он повернулся к Эмилио. – Мне необязательно знать все. Ты хочешь, чтобы я подготовил эту квартиру так, будто мы начинаем войну? – спросил он у Марипозы. – Обставил ее мебелью, запасся продовольствием, достал матрацы и все такое? Ты так и скажи. Я поручу своим ребятам позаботиться об этом. – Помолчав, он добавил: – Но согласись, ты должен мне что‑то сказать. Я не умею читать мысли.

Джузеппе посмотрел сперва на Эмилио и Сиську, затем на Фрэнки. Во всех остальных комнатах наступила тишина, и он представил себе, как братья Розато и все остальные напряженно прислушиваются.

– Пусть твои ребята подготовят квартиру так, словно мы можем начать войну, – сказал он, повернувшись к Фрэнки.

– Хорошо, – оживился тот. – Я немедленно позабочусь обо всем.

– Отлично, – сказал Марипоза. – Пусть все будет готово сегодня же. К вечеру здесь должны быть по крайней мере матрацы и еда.

Он повернулся спиной к угловому окну, за которым потемнело небо, превратив стекло в зеркало. Джузеппе проследил, как Фрэнки покинул комнату, сухо кивнув Эмилио. От него не укрылось, как Сиська отвернулся, словно боясь взглянуть Фрэнки в глаза. В остальных комнатах снова зазвучали голоса, Эмилио и Сиська тоже вышли в коридор, оставив Марипозу одного. На улице начался дождь. Белая стрела «Утюга» повисла в сером небе.

 

Отпив глоток черного кофе, миссис Колумбо встревоженно наблюдала за тем, как Сонни прикончил еще одну сахарную булочку ее выпечки, болтая о двух соседских ребятах, Джонни Фонтане и Нино Валенти, подробно остановившись на том, что Джонни выдающийся певец, а Нино играет на мандолине как ангел. Пожилая женщина время от времени кивала или что‑то ворчала себе под нос, но по большей части она скучала, попивая кофе и глядя на дождь за окном квартиры, маленькой и тесной, наполненной сладкими ароматами свежей выпечки. Сандра, сидевшая в противоположном углу кухни со стаканом воды в руках, за последние полчаса не сказала и десяти слов, предоставив Сонни разговаривать с ее бабушкой, которая изредка отвечала ему одной‑двумя фразами.

– Миссис Колумбо… – начал Сонни и остановился. Поставив чашку на стол, он скрестил руки на груди, показывая, что собирается сказать что‑то важное. – Ну почему вы не доверяете такому отличному итальянскому парню, как я?

– Что? – Миссис Колумбо опешила от такой внезапной смены темы разговора. Она уставилась на блюдо с булочками так, словно вопрос Сонни был обусловлен какими‑то недостатками ее выпечки.

– Сегодня вечером я бы хотел пригласить вашу внучку поужинать в заведении, в котором выступают Джонни и Нино. Сандра полагает, что об этом не может быть и речи, что вы ни за что не отпустите ее со мной в клуб, – и вот я спрашиваю, при всем уважении к вам, почему вы не доверяете такому отличному итальянскому парню, как я, родителей которого вы хорошо знаете и считаете своими друзьями?

– А! – Миссис Колумбо резко опустила чашку на стол, расплескав кофе. Судя по всему, ей самой очень хотелось поговорить с Сонни на эту тему. – Ты спрашиваешь, почему я не доверяю такому отличному итальянскому парню, как ты? – Она помахала вытянутым указательным пальцем у него перед носом. – Потому что я все знаю о мужчинах, Сантино Корлеоне! Я знаю, чтомужчины хотят, – продолжала она, склоняясь над столом и гневно бросая слова, – особенно молодые парни, но на самом деле этого хотите вы все. Все вы одинаковые – а у нас с Сандрой в семье нет мужчины, который мог бы постоять за нас!

– Миссис Колумбо… – Сонни склонил голову набок, показывая, что понимает точку зрения пожилой женщины и разделяет ее беспокойство. Он взял с блюда булочку с аппетитной румяной корочкой. – Я только хочу, – продолжал он рассудительным тоном, положив булочку на тарелку перед собой, – пригласить Сандру в клуб, чтобы она послушала Джонни и Нино. Это же ребята из нашего района! Вы их знаете. Миссис Колумбо, это замечательное место.

– А почему ты хочешь поужинать на стороне? – спросила миссис Колумбо. – Наш дом тебя не устраивает? Здесь еда получше, чем во многих шикарных ресторанах, – и тебе не приходится расплачиваться за нее деньгами, заработанными тяжким трудом.

– С этим я не спорю, – согласился Сонни. – Ни один ресторан не сравнится с вашей стряпней.

– Ну и? – Обернувшись, миссис Колумбо впервые посмотрела на внучку, словно вспомнив, что та тоже сидит за столом, желая заручиться ее помощью. – Почему он хочет потратить свои деньги в каком‑то ресторане? – спросила она у Сандры.

Та молча посмотрела на Сонни.

– Послушайте, миссис Колумбо… – Побледнев, Сонни сунул руку в карман брюк и достал что‑то маленькое, пряча его в кулаке. – Это вашей Сандре, – сказал он, разжимая руку и показывая черную коробочку. – Я собирался устроить ей приятный сюрприз за ужином, но поскольку отправиться ужинать мы сможем только с вашего одобрения… – Он пододвинул коробочку пожилой женщине, не глядя на Сандру, а та закрыла рот руками.

– Это еще что за глупости? – Выхватив коробочку у Сонни из руки, миссис Колумбо открыла ее и увидела кольцо с бриллиантом.

– Это обручальное кольцо. – Сонни наконец посмотрел на сидящую напротив Сандру. – Мы с Сандрой собираемся пожениться. – Тут Сандра истово закивала, и у него на лице расцвела улыбка. – Но только если вы разрешите мне сводить ее в клуб, где выступают Джонни и Нино, – выразительно добавил Сонни, глядя на миссис Колумбо, – чтобы я смог сделать ей предложение должным образом.

– Если это шутка, – снова строго погрозила пальцем миссис Колумбо, – я пожалуюсь твоему отцу!

Сонни приложил руку к сердцу.

– Когда я женюсь на вашей Сандре, – сказал он, поднимаясь с места, – у вас в семье будет мужчина, который сможет за вас постоять! – Схватив пожилую женщину за плечи, он поцеловал ее в щеку.

Взяв Сонни за подбородок, миссис Колумбо посмотрела ему в глаза. Затем сказала, изображая негодование:

– Ха! Это ее ты должен целовать! – Она повернула его лицом к Сандре. – Привези ее домой не позже десяти вечера, – добавила она, направляясь к двери, – или я пожалуюсь твоему отцу!

Выходя из комнаты, миссис Колумбо остановилась и, обернувшись, подняла палец, словно собираясь сказать еще что‑то, но лишь молча кивнула и ушла, оставив Сонни и Сандру одних.

 

Этторе Барзини шел следом за Джузеппе Марипозой, держа у него над головой зонт; при этом Сиська держал зонт над головой у Эмилио Барзини. Они осматривали крышу. Остальные ребята по‑прежнему были внизу, в пустой квартире, куда принесли сандвичи и ящик кока‑колы. Джузеппе подошел к парапету и заглянул через него вниз на улицу. По тротуарам спешили потоки пешеходов, прячущихся под разноцветными кружками зонтов. Дождь, хотя и несильный, не прекращался ни на минуту, и сквозь тучи изредка мелькала бледная вспышка молнии, за которой следовал низкий раскат грома. Джузеппе указал на черные скобы пожарной лестницы.

– Пусть твой брат ослабит болты, – обратился он к Эмилио, – чтобы никто не смог подняться сюда с улицы.

– Будет сделано, – ответил Эмилио. Порыв ветра растрепал ему волосы, и он ладонью убрал со лба выбившиеся пряди. – Сказать по правде, Джо, я считаю, что если мы сегодня вечером разберемся с Клеменцей и Дженко, завтра утром Вито прибежит к нам, поджав хвост.

Плотнее запахнув плащ, Джузеппе повернулся спиной к ветру. Во всех четырех углах крыши сидели скрюченные химеры‑горгульи, уставившись на улицы. Задумчиво помолчав, Джузеппе сказал наконец:

– Мне бы очень хотелось это увидеть: Вито Корлеоне прибегает ко мне, поджав хвост. Знаешь, что я сделаю? – спросил он, поднимая взгляд. – Я его все равно убью – но сперва выслушаю его пространную речь. – Марипоза усмехнулся, и у него зажглись глаза. – «О, правда?» – сказал он, изображая, будто разговаривает с Вито. – «О, вот как? Очень любопытно, Вито». – Джузеппе поднял руку, делая вид, что целится Эмилио в голову. – Бах! Я выбиваю ему мозги на стену и говорю: «Вот мои слова, Вито. Ну, что ты думаешь?» – Тут он оглянулся на Сиську и Этторе, словно только сейчас вспомнил об их присутствии и пожелал выслушать их мнение. Оба молодых парня ухмыльнулись, развеселенные его словами.

Однако Эмилио не улыбался.

– Он умен, Вито Корлеоне, – сказал он. – Я его тоже терпеть не могу, Джо, но он далеко не пустой болтун. Я хочу сказать, что когда мы разберемся с Клеменцей и Дженко, Вито останется калекой, и он первый это поймет. – Остановившись, Эмилио шагнул к Сиське и рывком опустил на несколько дюймов его руку, держащую зонт. – Вито первый поймет, что остался калекой, – повторил он, – и тогда, полагаю, он сам отдаст нам то, что нам нужно. В противном случае ему придется вести с нами войну, в которой, как он прекрасно понимает, он потерпит поражение, – а Вито не из тех, кто принимает опрометчивые решения. Он не сумасшедший. Можно не сомневаться: он поступит так, как лучше для него самого и для его семьи.

Сверкнула молния, более яркая, чем предыдущие, на мгновение озарив тучи. Джузеппе подождал раскат грома, прозвучавший несколько секунд спустя, отдаленный приглушенный гул.

– То есть ты хочешь сказать, что я не смогу сразу же убрать его с дороги?

– Не думаю, что Вито предоставит тебе такую возможность. – Обхватив Джузеппе за плечо, Эмилио повел его к двери на крышу, спасаясь от усилившегося дождя. – Он не дурак, – продолжал он, – однако совсем скоро… – Он раскрыл перед Марипозой сжатый кулак, словно показывая ему будущее. – Мы позаботимся о том, чтобы Вито становился все слабее и слабее, и тогда… тогда мы сможем с ним разобраться.

– Меня беспокоит только одно, – признался Марипоза. – Лука Брази. Мне это совсем не нравится.

Открыв дверь на крышу, Сиська отступил в сторону.

– Мне это тоже не нравится, – согласился Эмилио, останавливаясь рядом с Сиськой, – но что тут можно поделать? Нам придется разобраться с Лукой, и мы с ним разберемся.

– Томми жаждет вырвать у Брази из груди сердце, – сказал Джузеппе, уходя с дождя на освещенную лестницу. – А что насчет мальчишки Вито, Сонни? – спросил он. – С ним возникнут какие‑либо проблемы?

– С Сонни? – усмехнулся Эмилио. – Он еще bambino. Но, возможно, когда мы примемся за Вито, нам придется разобраться и с ним.

– В этом деле чересчур много сыновей, – проворчал Джузеппе, вспоминая семью Лаконти. Шагнув на лестницу, он остановился и проследил за тем, как Сиська закрыл дверь и запер ее ключом, который ему дал Эмилио. – Ты позаботился о ребятах из газеты? – обратился он к Эмилио.

– Они будут в клубе вместе с фотографами.

– Хорошо. Всегда полезно иметь алиби. – Джузеппе начал спускаться вниз, но затем снова остановился и обернулся. – Ты заказал нам столик у сцены, верно?

– Джо, мы обо всем позаботились, – заверил его Эмилио. Спустившись к нему, он взял его за плечо и увлек вниз. – Что насчет Фрэнки? – спросил он. – Ему следовало бы быть там, вместе с нами.

Джузеппе покачал головой.

– Я ему не доверяю. Я не хочу посвящать его в то, что он не должен знать.

– Послушай, Джо, – спросил Эмилио, – Фрэнки с нами или нет?

– Не знаю, – сказал Джузеппе. – Посмотрим, как все обернется.

Внизу их ждал Кармине Розато.

– Ты доверяешь этим ребятам, этим двоим Энтони? – спросил у Эмилио Марипоза.

– Толковые парни, – кивнул Эмилио. – Я уже пользовался их услугами.

– Даже не знаю. – Джузеппе остановился внизу лестницы рядом с Кармине. – Эти ребята из Кливленда, – пробормотал он, – все они фигляры, Форленца[50]и все остальные.

– В прошлом они меня ни разу не подводили, – сказал Эмилио. – Отличные ребята.

– И нам точно известно, что Клеменца и Дженко будут там? – спросил Марипоза. – Я никогда не слышал об этом заведении Анджело.

Эмилио кивнул Кармине.

– Это небольшое семейное заведение, – объяснил тот, – крошечный закуток в Ист‑Сайде. Там работает один паренек, сын одного из наших ребят. Так вот, Клеменца и Аббандандо постоянно там ужинают. Столик они заказывают на вымышленные фамилии, но этот Анджело, он слышал, как они называют друг друга своими настоящими именами, поэтому когда поступает заказ, он говорит нашему пареньку: «Столик для Пита и Дженко». У паренька в голове щелкает – Пит Клеменца, Дженко Аббандандо. Он говорит своему папаше…

– Чистое везение, – перебил его Эмилио. – Нам наконец‑то улыбнулась удача.

Услышав слова про удачу, Марипоза улыбнулся.

– Позаботьтесь о том, чтобы они получили все необходимое, эти громилы из Кливленда. – Он повернулся к Сиське. – Ты знаешь, где они остановились? – Сиська кивнул, и Марипоза, достав из кармана пачку банкнот, отделил от нее двадцатку. – Ступай, купи им пару ирландских гвоздик, – сказал он. – Передай, я сказал, что они должны будут выглядеть отлично, когда будут мочить этих двух козлов.

– Будет сделано, – сказал Сиська, убирая двадцатку. – Когда? Прямо сейчас?

– Нет, вчера, – усмехнулся Джузеппе, отвесив Сиське шутливый подзатыльник. Рассмеявшись, он подтолкнул его к лестнице. – Да, иди. Сделай все так, как я сказал.

– Возьми мою машину. – Эмилио протянул Сиське ключи. – И сразу же возвращайся назад.

– Хорошо.

Быстро оглянувшись на Эмилио, Сиська торопливо сбежал вниз по лестнице. Парень успел услышать, что, как только он скрылся, остальные продолжили прерванный разговор.

Выйдя из здания, Сиська окинул взглядом выстроившиеся вдоль улицы машины. Отыскав машину Эмилио, он направился к ней, но прошел мимо, до угла Двадцать четвертой улицы, где остановился и снова оглянулся по сторонам. В конце квартала, ближе к Шестой авеню, Сиська увидел черный «Десото» Фрэнки. Он небрежно приблизился к машине, время от времени озираясь через плечо. Поравнявшись с «Десото», Сиська склонился к опущенному стеклу правой передней двери.

– Садись в машину, – сказал Фрэнки. – Я наблюдал за улицей. Все чисто.

Забравшись в машину, парень сполз на пол так, что его колени уперлись в приборную панель, а голова скрылась под спинкой сиденья. Посмотрев на него, Фрэнки Пентанджели рассмеялся.

– Говорю тебе, – сказал он, – здесь никого нет.

– Я не хочу никому объяснять, что я делаю в твоей машине.

– Что ты делаешь в моей машине? – спросил Фрэнки, развеселенный видом Сиськи, сложившегося пополам. – Что у тебя есть для меня?

– Все случится сегодня, – сказал Сиська. – Эмилио вызвал из Кливленда двоих Энтони.

– Энтони Бокателли и Энтони Фиренцу, – сказал Фрэнки, мгновенно становясь серьезным. – Ты уверен, что больше никого не будет?

– Еще только Фио Инцано, – сказал Сиська. – Он будет за рулем. Все остальные соберутся в клубе «Аист», где их будут фотографировать.

– Все, кроме меня, – сказал Фрэнки. Достав из кармана конверт, он протянул его Сиське.

Тот отстранил конверт.

– Деньги мне не нужны. Так я буду чувствовать себя Иудой.

– Малыш… – начал было Фрэнки, намекая на то, что Сиська должен взять деньги.

– Просто не забудь меня, – сказал тот, – если после всего этого ты окажешься наверху. – Он посмотрел в лицо Фрэнки. – Я ненавижу Ретивого Джо, il bastardo!

– Тут ты не одинок, – заверил его Фрэнки, убирая конверт в карман. – Я тебя не забуду, – добавил он. – Ну а пока держи язык за зубами, чтобы, если я не окажусь наверху, у тебя все было в порядке. Понял? Никому ни слова.

– Конечно, – сказал Сиська, – но если я тебе буду нужен, ты только скажи. – Высунув голову над сиденьем, он оглядел улицу в обе стороны и сказал, выбираясь из машины: – Пока, Фрэнки, увидимся.

Фрэнки проводил взглядом, как Сиська направился обратно к Бродвею. Как только парень скрылся за углом, он завел машину.

– V’fancul’, – пробормотал он, выезжая на улицу.

 

На сцене, представлявшей собой помост в глубине вытянутого узкого помещения, похожего на железнодорожный вагон, Джонни склонился к микрофону, зажатому в левой руке, исполняя особенно грустную версию «Вдоль по набережной». Правую руку он держал на уровне пояса, ладонью обращенной к зрителям, словно умоляя их слушать его. Однако посетители по большей части не обращали на него никакого внимания, поглощенные поеданием ужина за столиками, которыми все доступное пространство было заставлено настолько тесно, что официантам приходилось поворачиваться боком, лавируя по лабиринту проходов, держа подносы высоко над головой. Но кое‑кто из женщин смотрел на сцену и слушал, разделяя то же самое печальное отрешение, полуобернувшись за столиками, не отрывая взгляда от худого певца с галстуком‑бабочкой, в то время как их приятели и мужья жадно поедали ужин и пили вино и виски. Свободного пространства для танцев не было в принципе. Даже поход в туалет требовал обилия изящных маневров и разворотов. Тем не менее заведение, как и обещал Джонни, было шикарным. Все женщины были в вечерних платьях, с жемчугами и сверкающими бриллиантами, а мужчины в сшитых на заказ костюмах и лакированных штиблетах, сверкающих в свете люстр, казались преуспевающими банкирами и политиками.

– Джонни поет просто прекрасно, ты не согласен? – сказала Сандра. Она держала в правой руке за ножку бокал с вином, а левая неловко покоилась у нее на колене. На ней было платье, подаренное Сонни, длинное, бледно‑лиловое, обтягивающее талию и бедра, но пышное у щиколоток.

– Сегодня вечером прекраснее всех ты, – сказал Сонни и улыбнулся, увидев, что его слова заставили Сандру снова покраснеть. Отпив глоток виски, он опустил взгляд на ее грудь, полностью прикрытую платьем с закрытой шеей, но отчетливо проступающую сквозь тонкую шелковую ткань.

– Что это ты разглядываешь? – спросила Сандра, и тут уже Сонни покраснел, но затем опомнился и рассмеялся, поражаясь ее дерзости.

– В тебе столько неожиданностей, – сказал он. – Я этого не знал.

– Что ж, это же хорошо, разве не так? – сказала Сандра. – Девушка должна время от времени удивлять своего парня.

Опустив подбородок на сплетенные руки, Сонни улыбнулся, одобрительно глядя на свою спутницу.

– Та продавщица, что помогала мне выбирать тебе платье, – сказал он, – она свое дело знает.

Поставив бокал на стол, Сандра потянулась и взяла Сонни за руку.

– Я так счастлива, Сантино, – сказала она, глядя ему в глаза.

Последовало неловкое молчание. Сонни отвернулся в сторону сцены.

– Он немного чокнутый, этот Джонни, – пробормотал он. – Мой отец предложил ему работу клепальщиком в судоремонтном доке, но Джонни хочет стать певцом. – Сонни скривил лицо, показывая, что не понимает своего приятеля. – А голос у него есть, а? – Сандра молча кивнула, и он добавил: – Мать у него шизанутая. Madon’!

– Какая у него мать? – переспросила Сандра. Она поднесла бокал к губам и отпила большой глоток.

– Да это я так, – поспешно поправился Сонни. – Просто у нее не все дома, только и всего. Наверное, это у Джонни от нее. Его отец брандмейстер, – добавил он. – Он друг нашей семьи.

Джонни в сопровождении Нино закончил песню.

– По‑моему, они хорошие ребята, – заметила Сандра.

– Они классные парни, – согласился Сонни. – Расскажи мне про Сицилию, – попросил он. – Ты ведь там выросла, да?

– Многие мои родственники, – сказала Сандра, – погибли во время землетрясения.[51]

– Ой, – пробормотал Сонни. – Я не знал. Извини.

– Это случилось еще до моего рождения, – продолжала девушка, словно предоставляя Сонни оправдание не переживать за нее. – Все те, кто остался в живых, покинули Мессину и перебрались в Америку, а затем кое‑кто из них, уже гораздо позже, вернулся в Мессину и начал там жизнь заново – так что хоть я и родилась на Сицилии, я с детства слышала о прекрасной Америке, о том, какая это замечательная страна, Америка.

– Так почему же они не вернулись?

– Не знаю, – сказала Сандра. – Сицилия очень красивая, – добавила она, подумав. – Я скучаю по ее обрывистым берегам и горам, особенно по Липари, куда мы ездили отдыхать.

– Почему я ни разу не слышал, чтобы ты говорила по‑итальянски? – спросил Сонни. – Даже со своей бабушкой.

– Когда я была маленькой, все вокруг говорили по‑английски, мои родители и родственники говорили по‑английски. Меня отдали в школу, чтобы я выучила английский… По‑английски я говорю лучше, чем по‑итальянски!

Сонни рассмеялся, и в этот же момент раздался взрыв хохота в противоположном конце зала, за столиками, окружающими сцену, где дурачились Нино и Джонни.

– Еда… – шепнула Сандра, предупреждая Сонни о приближении официанта.

У столика появился высокий привлекательный мужчина средних лет, говорящий с французским акцентом. Поставив два накрытых блюда, он торжественно объявил блюда, снимая серебряные крышки.

– Кордон‑блю для дамы, – сказал официант Сандре. – И бифштекс из филейной части для джентльмена. – Хотя на слух Сонни у него получилось скорее «для жельтмена».

Объявив блюда, официант помедлил, словно ожидая, не будет ли у посетителей каких‑либо просьб. Сонни и Сандра молчали, и он, отрывисто поклонившись, удалился.

– Неужели он думал, что мы забыли свой заказ? – спросил Сонни и добавил, подражая акценту официанта: – «Бифштекс для жельтмена!»

– Смотри, – сказала Сандра, оборачиваясь в противоположный конец зала.

Джонни спустился со сцены под сдержанные аплодисменты и направился к их столику.

Сонни встал, приветствуя его. Они обнялись и похлопали друг друга по спине.

– О! – воскликнул Джонни, указывая на окровавленный кусок мяса на тарелке у Сонни. – Ты уверен, что это животное мертвое?

– Джонни, – сказал Сонни, пропуская его шутку мимо ушей, – я хочу познакомить тебя со своей будущей женой. – Он указал на Сандру.

Отступив назад, Джонни уставился на Сонни, словно ожидая услышать продолжение хохмы.

– Ты что, серьезно? – наконец спросил он, опуская взгляд на столик.

Сандра как раз положила руку на скатерть рядом с тарелкой, демонстрируя обручальное кольцо.

– Так, так, вы только посмотрите на это, – сказал Джонни, пожимая приятелю руку. – Прими мои поздравления, Сантино.

Он протянул руку Сандре. Та неловко взяла ее, не вставая с места, и Джонни наклонился, поднес ее руку к губам и поцеловал.

– Теперь мы родственники, – сказал он. – Отец Сонни – мой крестный отец. Надеюсь, теперь ты будешь считать меня своим братом.

– Да, братом , – усмехнулся Сонни, толкая Джонни локтем в бок. Он повернулся к Сандре. – Берегись этого типа.

– И, разумеется, я спою на вашей свадьбе, – продолжал Джонни, обращаясь к Сандре. Он повернулся к Сонни. – Запрошу я с тебя не слишком много.

– Где Нино? – спросил Сонни.

– А, опять злится на меня.

– Что ты натворил?

– Ничего. Нино вечно злится на меня по поводу и без повода. – Джонни пожал плечами, показывая, что не может понять своего друга. – Ладно, мне пора возвращаться на работу. – Он понизил голос. – В этом заведении народ какой‑то дремучий. Один тип все время просит меня спеть «Инка‑динка‑ду». Как, по‑вашему, я похож на Джимми Дюранта?[52]Не отвечай! – поспешно добавил он, не давая Сонни возможности сострить.

Джонни встал из‑за столика, собираясь уходить.

– У тебя прекрасный голос, Джонни, – сказала Сандра.

Когда тот услышал комплимент, выражение его лица изменилось, стало открытым, прямо‑таки невинным. Было видно, что он смутился и не знает, что ответить.

– Спасибо, – наконец пробормотал он и поспешил на сцену, где его уже ждал Нино.

– Дамы и господа, – объявил Джонни, обращаясь к публике, – следующую песню мне хотелось бы посвятить моему близкому другу Сантино, Сонни Корлеоне, и той очаровательной девушке в бледно‑лиловом платье, – он указал в противоположный конец зала, а Сонни в свою очередь указал на Сандру, – слишком прекрасной для такого балбеса, как Сонни, однако по какой‑то причине, недоступной простым смертным, она, судя по всему, только что согласилась выйти за него замуж.

Публика ответила сдержанными аплодисментами. Нино встал и, едва не выронив мандолину, раскрыл свои объятия Сонни и Сандре.

– Это новая вещь Гарольда Арлена,[53] – продолжал Джонни, – и я склонен думать, что именно так должен чувствовать себя мой друг Сонни.

Обернувшись к Нино, он что‑то шепнул ему на ухо, затем склонился к микрофону и запел «Весь мир висит на ниточке».

Забыв про еду, Сандра зачарованно не отрывала глаз от сцены. Потянувшись через стол, Сонни взял ее за руку, и они вместе с остальными посетителями молча слушали песню.

 

В заведении Анджело официант только что принес накрытое блюдо к столику, за которым беседовали между собой Клеменца и Дженко. На красной скатерти стояла в плетеной корзинке толстенькая бутылка кьянти. Поставив локти на стол, Дженко стиснул ладони, указательными пальцами сжимая себе кончик носа. Говорил в основном Клеменца, а Дженко слушал, время от времени кивая. Ресторан был крошечным, всего шесть столиков, составленных рядом. Клеменца сидел спиной к кухне, у обитых кожей дверей с окошками, в которые Дженко был виден Анджело у плиты за столом из нержавеющей стали. Остальные четверо посетителей сидели у противоположных стен, друг напротив друга, образуя маленький равнобедренный треугольник: их два столика в основании, а Клеменца и Дженко в вершине. Тишина в зале нарушалась лишь приглушенными голосами за тремя столиками и стуком кастрюль и сковород, изредка доносящихся с кухни.

Чтобы войти в ресторан с улицы, двоим Энтони пришлось спуститься по трем ступеням вниз и открыть массивную дверь с названием заведения на бронзовой доске под маленьким прямоугольным окошком. Эта доска служила единственным указанием на то, что здесь находится ресторан, а не обычная квартира в полуподвальном помещении. На улицу выходили глухая стена из красного кирпича и эти три ступени, ведущие к массивной деревянной двери. Энтони Фиренца оглянулся на черный четырехдверный «Крайслер», стоящий напротив ресторана, за рулем которого сидел молодой парень Фио Инцана с пушком на верхней губе. На вид Инцане было не больше шестнадцати. Фиренце совсем не нравилось, что в этом деле их будет возить bambino. Он нервничал. Стоящий рядом с ним второй Энтони, Энтони Бокателли, заглянул в ресторан сквозь матовое стекло. Из двух Энтони он был более рослым, хотя оба телосложением и возрастом были под стать друг другу: обоим под пятьдесят, в обоих чуть больше пяти футов десяти дюймов. Они были знакомы еще с тех пор, как вместе росли в одном квартале в Кливленд‑Хейтс. К четырнадцати у обоих начались неприятности с законом, а в двадцать все уже знали их как двоих Энтони.

– Ничего не видно, – пожав плечами, пробормотал Бокателли. – Ты готов?

Фиренца заглянул в окно. Он смог различить лишь смутные очертания столиков.

– Похоже, народу там совсем немного, – сказал он. – Мы без труда найдем тех, кто нам нужен.

– Но ты ведь знаешь их в лицо, так? – спросил Бокателли.

– С тех пор минуло уже много лет, но да, я знаком с Питом, – подтвердил Фиренца. – Ты готов?

Оба Энтони надели мешковатые пальто поверх костюмов‑троек с иголочки, с белыми воротничками и золотыми запонками, с одинаковыми ярко‑белыми гвоздиками в петлицах. У Фиренцы под пальто в кобуре на поясе был спрятан обрез двуствольного ружья. По сравнению с ним Бокателли был вооружен легко: только «кольт» 45‑го калибра в кармане.

– Вообще‑то Пит мне нравится, – заметил Фиренца. – Он хороший парень.

– Мы пошлем ему красивый венок, – усмехнулся Бокателли. – Его родственники будут нам очень признательны.

Фиренца отступил на шаг назад, и Бокателли распахнул перед ним дверь.

Клеменца сразу же узнал Фиренцу, а тот притворился, будто удивлен встрече с ним.

– Привет, Пит, – сказал он.

Они направились к столику, за которым сидели Клеменца и Дженко. Фиренца начал раскрывать полы пальто, Бокателли не отставал от него. Дженко развернулся на стуле в тот самый момент, когда Бокателли сунул руку в карман, – и тут двери кухни распахнулись, и появилось чудовище в человеческом обличье, с неестественно искаженным лицом и болтающимися руками. Этот великан был такого огромного роста, что ему пришлось пригнуться, проходя в дверь. Сделав не спеша несколько шагов, он с равнодушным видом остановился позади Клеменцы. Фиренца уже сунул руку за пазуху пальто, готовый вытащить обрез из кобуры, а стоящий рядом с ним Бокателли опустил руку в карман, – но оба они застыли при виде этого bestia, вышедшего из кухни. Лука и двое Энтони молча таращились друг на друга поверх голов Пита и Дженко, затем всеобщее оцепенение наконец было разбито звуком двух выстрелов, донесшимся с улицы. Бокателли чуть повернул голову, словно собираясь оглянуться на выстрелы, затем отпрыгнул в сторону, повторяя движение стоявшего рядом Фиренцы. Бокателли выхватил из кармана «кольт», Фиренца достал обрез. Похоже, их смутил безоружный верзила за спиной у Клеменцы, а когда они опомнились и потянулись за оружием, было уже слишком поздно. Четверо мужчин, сидевших перед ними за столиками у стены, уже держали в руках револьверы, которые они достали из‑под красных салфеток. Прогремели частые выстрелы, слившиеся воедино.

Клеменца поднес к губам бокал вина. Как только стрельба закончилась, из кухни появились двое его людей, один с пластиковыми мешками, другой с ведром и половой тряпкой, и через минуту двоих Энтони уже вытащили из зала на кухню. Остались только скользкие влажные пятна в тех местах, где была отмыта кровь. Ричи Гатто и Эдди Велтри, двое из стрелявших, подошли к Клеменце, а Лука Брази и остальные, не сказав ни слова, скрылись на кухне.

– Положите тела в машину вместе с водителем и сбросьте в реку, – распорядился Клеменца.

Ричи оглянулся на окошки в дверях на кухню, словно убеждаясь в том, что никто его не услышит.

– А у этого Брази железная выдержка, – одобрительно промолвил он. – Без оружия, просто так… Он просто встал здесь.

– Ты видел, как оба Энтони застыли как вкопанные, когда Лука появился в зале? – спросил Дженко, обращаясь к Клеменце.

Тот не выразил ни тени удивления. Он повернулся к Ричи и Эдди.

– Andate! – распорядился Клеменца, и когда они уже направились к выходу, он развернулся к кухне и окликнул: – Фрэнки! А ты что там делаешь?

Не успели двери закрыться за Ричи и Эдди, как из кухни появился Фрэнки Пентанджели.

– Иди сюда! – продолжал Клеменца, внезапно развеселившись. – Садись! – Он отодвинул от столика стул. – Взгляни вот на это! – Сняв крышку с серебряного подноса, стоящего посреди столика, он показал зажаренную голову ягненка, рассеченную надвое, с раскрытыми молочно‑белыми глазами.

– Capozell’, – сказал Дженко. – Анджело готовит лучшие в городе.

– Capozell’ d’angell’, – мрачным тоном произнес Фрэнки, словно разговаривая сам с собой. – Мой брат в Катании, он готовит это, – слегка улыбнулся он. – Он любит мозги.

– О! Я тоже это люблю, мозги! – рассмеялся Клеменца. – Садись! – Он хлопнул по стулу. – Mangia!

– Естественно, – ответил Фрэнки. Приветственно похлопав Клеменцу по плечу, он сел за столик.

– Анджело! – обернувшись к кухне, окликнул Клеменца. – Принеси еще одну тарелку! Mangia! – повторил он, обращаясь к Фрэнки.

Взяв с соседнего столика бокал, Дженко налил в него кьянти.

– Нам нужно поговорить о деле, – сказал Фрэнки.

– Не сейчас, – остановил его Клеменца. – Ты сработал отлично. Мы поговорим о деле, но потом, вместе с Вито, – добавил он, стиснув Фрэнки запястье. – А сейчас мы будем ужинать.

 

– Если прищуриться, – сказала Сандра, – возникает такое ощущение, будто мы летим.

Прислонившись к двери машины, она смотрела на проносящиеся за окном верхние этажи жилых зданий. Большинство окон были ярко освещены, иногда в них мелькали люди в своих повседневных заботах, не обращающие внимания на протекающий мимо них поток машин.

Сонни ехал из города по Вест‑Сайдскому шоссе и собирался свернуть в Бронкс, на Артур‑авеню.

– Раньше Артур‑авеню называли «авеню смерти», – объяснил он, – прежде чем ее подняли на эстакаду. Пока машины ездили внизу, вместе с поездами, они постоянно сталкивались, поезда и машины.

Похоже, Сандра его не слушала.

– Сонни, сегодня я не хочу слушать про столкновения, – наконец сказала она. – Этот вечер похож на сон.

Прищурившись, она снова уставилась в окно на крыши домов на фоне неба. Когда Сонни свернул с эстакады и спустился вниз, Сандра выпрямилась, придвинулась к нему и положила голову ему на плечо.

– Я тебя люблю, Сонни, – прошептала она. – Я так счастлива!

Включив вторую передачу, Сонни обнял Сандру за плечо. Та прильнула к нему, и он свернул к тротуару, заглушил двигатель и заключил ее в объятия, страстно целуя и впервые позволяя своим рукам исследовать ее тело. Сонни прикоснулся к ее груди, а Сандра не отстранила его, а наоборот, заурчала словно кошка, запуская руки ему в волосы. Тогда Сонни сам оторвался от нее и завел двигатель «Паккарда».

– В чем дело? – удивилась Сандра. – Сонни…

Сонни ничего не ответил. Он скорчил лицо, показывая, что не может подобрать нужных слов, и свернул на Тремонт‑авеню, где едва не врезался в зад телеге.

– Я что‑то сделала не так? – спросила Сандра. Сложив руки на коленях, она уставилась вперед в ветровое стекло, словно опасаясь взглянуть на Сонни, опасаясь услышать то, что он может сказать.

– Ты тут ни при чем, – успокоил ее Сонни. – Ты очаровательная, – добавил он, сбрасывая скорость до черепашьей и тащась следом за телегой с мусором. – Просто я хочу, чтобы все было как надо, – сказал он, поворачиваясь к Сандре. – Поскольку это особенный случай, все должно быть именно так.

– О… – пробормотала Сандра, одним этим слогом выражая бесконечное разочарование.

– Когда мы поженимся, – продолжал Сонни, – у нас будет медовый месяц. Можно будет куда‑нибудь отправиться, например на Ниагарский водопад. – Он снова повернулся к Сандре. – Мы сделаем все так, как должно быть, когда люди женятся. – Он помолчал, затем рассмеялся.

– Над чем ты смеешься?

– Над собой, – сквозь смех произнес Сонни. – Мне кажется, я схожу с ума.

Сандра снова прильнула к нему, беря его под руку.

– Ты уже сказал своим родителям?

– Еще нет. – Он быстро чмокнул ее в губы. – Я хотел быть уверен в том, что ты согласишься.

– Ты же знал, что я соглашусь, – улыбнулась Сандра. – Я от тебя без ума.

– Это еще что такое? – вдруг недоуменно воскликнул Сонни.

Они только что свернули на улицу, где жила Сандра, и первым, что увидел Сонни, был здоровенный «Эссекс» его отца перед ее домом.

– В чем дело? – Сандра посмотрела на свой дом, затем подняла взгляд на окно в квартире бабушки.

– Это машина моего отца, – объяснил Сонни.

Он остановился у тротуара, прямо перед «Эссексом», и выскочил из машины. В этот же самый момент из «Эссекса» вышел Клеменца, а следом за ним – Тессио. Сидящий за рулем Ричи Гатто приветственно помахал Сонни рукой. Рядом с ним сидел Эл Хэтс, скрестив руки на груди, в низко надвинутом на лоб черном котелке.

– Что происходит? – вспыхнув, спросил Сонни.

– Успокойся, – сказал Клеменца, похлопав мясистой лапой его по плечу.

Стоящий рядом с ним Тессио сказал:

– Все в порядке, Сонни.

– В таком случае что вы здесь делаете?

– А ты, должно быть, Сандра. – Обойдя вокруг Сонни, Клеменца протянул девушке руку.

Та замялась, оглянулась на Сонни, и только после того как тот кивнул, пожала Клеменце руку.

– Мы собираемся похитить Сонни у тебя, – продолжал Клеменца. – Он все тебе объяснит завтра.

– Che cazzo! – Сонни шагнул было к Клеменце, но Тессио остановил его, схватив за плечо и увлекая к себе.

– Все в порядке, милая, – свойственным ему угрюмым тоном, каким говорят на похоронах, сказал Тессио, обращаясь к Сандре.

– Сантино?.. – испуганно пробормотала девушка, превращая имя Сонни в вопрос.

Сонни высвободился из рук Тессио.

– Я провожу ее до двери, – сказал он Клеменце. По дороге к крыльцу он сказал Сандре: – Это близкие друзья моей семьи. Наверное, возникли какие‑то проблемы, – добавил он. – Как только я узнаю, я все тебе объясню.

У двери Сандра остановилась и спросила:

– Сонни, правда, все в порядке?

И эти слова прозвучали не столько как вопрос, сколько как мольба.

– Да, конечно! – Сонни поцеловал девушку в щеку. – Речь идет о нашем семейном бизнесе. – Он открыл дверь, пропуская Сандру. – Беспокоиться не о чем.

– Точно? – Сандра оглянулась на Клеменцу и Тессио, стоявших по обе стороны от большого «Эссекса», словно часовые.

– Ну разумеется! – убежденно произнес Сонни, подталкивая Сандру к двери. – Я все тебе объясню завтра, обещаю.

Быстро чмокнув ее в губы, он закрыл за ней дверь и сбежал с крыльца. Устроившись на заднем сиденье «Эссекса» между Клеменцей и Тессио, спокойным тоном спросил:

– Так в чем же дело?

Ричи завел двигатель. Эл Хэтс протянул Сонни руку.

– Дай ему ключи от своей машины, – распорядился Тессио. – Ты поедешь с нами.

Сонни посмотрел на Тессио так, словно собирался ему врезать, но в конце концов отдал Элу ключи.

– До встречи в конторе, – сказал Хэтс, вылезая из машины.

– Сегодня Марипоза пытался расправиться со мной и с Дженко, – сказал Клеменца.

– С Дженко? – воскликнул Сонни, и в его голосе прозвучала неприкрытая тревога.

– Нет, с Дженко все в порядке, – успокоил его Клеменца, кладя руку ему на плечо.

– Что произошло?

Аккуратно развернувшись в три приема, Ричи направился обратно к Хьюз‑авеню. Эл последовал сзади на «Паккарде».

– Марипоза пригласил двух наемных убийц из Кливленда, – продолжал Клеменца, – чтобы завалить нас с Дженко. – Он пожал плечами. – Мы вовремя узнали об этом. Теперь эти ребята в реке, проверяют, смогут ли доплыть под водой обратно до Кливленда.

– И началась война, – добавил Тессио.

Сонни посмотрел на Клеменцу.

– Теперь мы прикончим этого сукиного сына?

– Ты поедешь вместе с нами в контору, где мы встречаемся с твоим отцом, – сказал Тессио. – Если ты умный, то заткнешься, будешь слушать и сделаешь все так, как тебе скажут.

– Ублюдок! – пробормотал Сонни, имея в виду Марипозу. – Надо было вышибить ему мозги. Это быстро положило бы всему конец.

Клеменца вздохнул.

– Сонни, тебе следовало бы послушаться совета Тессио и заткнуться.

– Fancul’! – выругался Сонни, не обращаясь ни к кому конкретно. – А я только что предложил Сандре выйти за меня замуж.

После этого заявления в салоне наступила тишина. Клеменца и Тессио молча смотрели на Сонни, и даже сидящий за рулем Ричи на мгновение оглянулся назад.

– Твой отец знает? – наконец спросил Клеменца.

– Нет, пока что не знает.

– И ты сначала говоришь нам?! – заорал Клеменца, отвешивая Сонни подзатыльник. – Mammalucc’! – бушевал он. – Такие вещи в первую очередь говорят отцу. Ладно, иди сюда. – Повернувшись к Сонни, он обнял его, прижимая к себе. – Прими наши поздравления. Быть может, теперь ты станешь взрослым.

Когда Клеменца отпустил Сонни, Тессио потрепал его по плечу и поцеловал в щеку.

– Тебе уже восемнадцать, верно? – спросил он. – Мне самому было столько же, когда я женился на Люсиль. Лучшее, что я сделал в своей жизни.

– Сегодня большой день, – сказал Клеменца. – Любовь и война.

Сидящий спереди Ричи сказал:

– Поздравляю, Сонни. Она настоящая красавица.

– Господи, – пробормотал Сонни. – Война… – Казалось, до него лишь сейчас дошел смысл того, что ему сказали.

Свернув на Хестер‑стрит, Ричи Гатто остановился перед складом. У входа дежурили двое людей Тессио. Похолодало, в воздухе стояла сырость, и ветер трепал брезентовые тенты выстроившихся в очередь грузовиков. У черного входа на склад маячили две тени. У их ног замяукала кошка, затем поднялась на задние лапы. Один силуэт нагнулся и успокоил кошку, почесав ей шею. На небе сквозь прореху в облаках проглянул узкий серп луны.

Сонни быстро пересек улицу. Приблизившись к двери черного входа, за которой только что скрылись Клеменца и Тессио, он разглядел, что двумя тенями были близнецы Ромеро. Оба были в пальто, и под мешковатой одеждой Сонни различил очертания пистолетов‑пулеметов.

– Привет, ребята, – сказал Сонни, задержавшись, чтобы пожать близнецам руки. Ричи Гатто остановился, дожидаясь его. – Похоже, наконец нам предстоит кое‑какая работа.

– Отсюда пока что ничего не видно. – Винни, державший в руках кошку, забросил ее в кузов ближайшего грузовика, но та быстро соскочила обратно на землю и скрылась в темноте.

– Здесь все тихо, – добавил Анджело, подкрепляя слова брата. Он поправил на голове шляпу, коричневый котелок с маленькими красным и белым перышками за лентой.

Сорвав у него с головы шляпу, Сонни повертел ее в руках, затем, усмехнувшись, кивнул на черную фетровую шляпу с широкими полями на голове у Винни.

– Теперь вас заставляют носить разные шляпы, чтобы различать друг от друга, – сказал он. – Я угадал?

Винни кивнул на брата.

– Он должен носить этот горшок с перьями.

– Mannaggia la miseria, – пробормотал Анджело. – В ней я похож на ирландца.

– Эй, ребята, – вмешался Ричи, беря Сонни за руку. – Нас ждут дела.

– Поболтаем потом.

Сонни протянул руку к двери, но Анджело шагнул вперед, распахивая дверь перед ним.

– Зарабатываете вы неплохо? – спросил Сонни, останавливаясь на пороге.

Близнецы кивнули. Винни похлопал Сонни по плечу, и тот шагнул в дверь.

– Пока что здесь еще ничего не происходит, – заметил Ричи, обращаясь к близнецам, – однако все может начаться буквально через пять минут. Ребята, уяснили, что я хочу сказать?

– Да, конечно, – хором ответили близнецы.

– Пусть ваши мысли будут о работе, – добавил Ричи.

Когда Сонни открыл дверь в контору отца, Фрэнки Пентанджели как раз был на середине фразы. Фрэнки остановился, и в комнате наступила тишина. Все повернулись к Сонни и Ричи Гатто, появившимся в двери следом за ним. Вито сидел за письменным столом, развалившись в кресле. Тессио и Дженко сидели перед столом, Клеменца устроился на большой тумбочке, а Лука Брази стоял спиной к стене, скрестив руки на груди, с отсутствующим взором, уставившись в пустоту прямо перед собой. Фрэнки сидел верхом на складном стуле рядом с Тессио и Дженко, положив руки на спинку. Вито жестом предложил Сонни и Ричи пройти в контору.

– Ты знаком с моим сыном Сантино, – сказал он, обращаясь к Фрэнки.

– Конечно, – подтвердил Фрэнки. Он улыбнулся Вито. – Как быстро они растут!

Вито пожал плечами, показывая, что сомневается в справедливости этих слов.

– Продолжай, пожалуйста, – сказал он.

Ричи и Сонни взяли у стены два складных стула. Раскрыв свой, Ричи устроился рядом с Клеменцей. Сонни прошел со своим к столу и сел сбоку от отца.

Фрэнки проводил его взглядом, удивленный тем, что мальчишка занял место рядом с доном.

– Per favore, – сказал Вито, приглашая его продолжать.

– Да, – сказал тот. – Как я уже говорил, Марипоза спятил. Он кричит, что его люди должны разыскать тела обоих Энтони и притащить их к нему, чтобы он на них помочился.

– Плохо, – усмехнулся Клеменца, – потому что у него ничего из этого не получится.

– Buffone, – пробормотал Дженко, имея в виду Джузеппе.

– Но у него есть друзья, – продолжал Фрэнки. – Насколько я слышал, он обратился к Аль Капоне, и тот направляет к нему двух своих громил, чтобы те прикончили тебя, Вито. Я пока что не знаю, кто они, но в Чикаго полно самых настоящих зверей.

– Кого присылает этот свинья Капоне? – крикнул Сонни, подаваясь вперед к Фрэнки. – Этот жирный ублюдок! – Он гневно ткнул пальцем в Фрэнки, словно обвиняя его. – Откуда вы слышали? – спросил он. – Кто вам сказал?

– Сонни, – вмешался Вито, прежде чем Фрэнки смог ответить. – Выйди и встань за дверью. Проследи за тем, чтобы сюда никто не вошел.

– Пап…

Ему не дал договорить Клеменца, с красным лицом вскочивший с тумбочки.

– Заткнись и выйди за дверь, блин, как тебе приказал твой дон, Сонни, или, клянусь богом, я за себя не отвечаю! – Стиснув здоровенный кулак, он шагнул к столу.

– Cazzo… – пробормотал Сонни, удивленный вспышкой Клеменцы.

– Сонни, выйди и встань за дверью, – повторил Вито, откидываясь на спинку кресла. – Проследи за тем, чтобы сюда никто не вошел.

– Пап, – сказал Сонни, беря себя в руки, – там никого нет.

Однако отец лишь молча смотрел на него, и он, вскинув в отчаянии руки, вышел из конторы, захлопнув за собой дверь.

– Фрэнки Пентанджели, – громко, так, чтобы его услышал Сонни, сказал Вито, – пожалуйста, прости моего тупоголового сына. У него доброе сердце, но, к несчастью, он глуп и не умеет слушать. И все же он мой сын, и я пытаюсь научить его уму‑разуму. Но, опять же, повторяю, пожалуйста, прости его. Не сомневаюсь, он попросит у тебя прощения за такие слова.

– Пустяки, – сказал Фрэнки, одним этим словом отмахиваясь от выходки Сонни. – Он молод и тревожится за своего отца. – Он пожал плечами, показывая, что вопрос закрыт.

Вито едва заметно кивнул ему, красноречиво, хотя и без слов выражая свою благодарность.

– Марипоза знает, что это ты нас предупредил? – спросил он, возвращаясь к делу.

– Пока что ему еще ничего не известно наверняка, – сказал Фрэнки, доставая из кармана сигару. – Он только знает, что оба Энтони мертвы, а Дженко и Клеменца живы.

– Но Джо тебя подозревает? – настаивал Вито.

– Он мне не доверяет, – согласился Фрэнки, держа в руке незажженную сигару. – Ему известно, что в прошлом наши семьи были вместе.

Вито посмотрел на Клеменцу, затем на Тессио, словно ожидая от них поддержки. Казалось, все трое быстро обсудили без слов какой‑то вопрос. Подумав еще мгновение, Вито обратился к Фрэнки:

– Я не хочу, чтобы ты возвращался к Марипозе. Это слишком опасно. Такое animale, как Джузеппе, может убить по одному только подозрению.

– Но, Вито, – взмолился Дженко, – нам нужен свой человек в окружении Марипозы. Фрэнки слишком ценен для нас.

– В ближайшем окружении Джо у меня есть человек, которому я доверяю, – сказал Фрэнки. – Он ненавидит Джо почти так же сильно, как и я сам. – Он повернулся к Вито. – Я устал работать на этого клоуна. Я хочу стать частью твоей семьи, дон Корлеоне.

– Но если Фрэнки останется в окружении Марипозы, – продолжал настаивать Дженко, – мы сможем расправиться с Джо, если возникнет такая необходимость и если нам придется на это пойти.

– Нет, – решительно промолвил Вито, поднимая руку и заканчивая спор с Дженко. – Фрэнки Пентанджели дорог нам. Он и так уже много сделал для нас. Мы не имеем права и дальше рисковать его жизнью.

– Спасибо, дон Корлеоне, – с чувством произнес Фрэнки. – Не обольщай себя всякими «если возникнет такая необходимость», – добавил он, обращаясь к Дженко. – Началась война, и она не закончится до тех пор, пока Марипоза жив.

Все это время Лука стоял, уставившись отсутствующим взглядом прямо перед собой, из‑за чего его перестали замечать. Вдруг он заговорил, и все вздрогнули от неожиданности, – все, кроме Вито. Тот спокойно повернулся к Луке, словно ждал, когда Брази заговорит.

– Дон Корлеоне, – начал Лука, и его голос прозвучал особенно медленно, неуклюже. – Позвольте предложить… разрешите мне убить Джузеппе Марипозу. Скажите только слово… и я обещаю… я даю слово, что Джузеппе Марипоза… умрет… в самое ближайшее время.

Собравшиеся в комнате молча выслушали Луку, глядя на него, а когда он закончил, все повернулись к Вито, ожидая его ответа.

– Лука, – сказал Вито, – теперь ты слишком ценен для меня, чтобы разрешить тебе рисковать своей жизнью, как тебе придется ею рисковать, чтобы убить Джузеппе. Я не сомневаюсь, что ты убьешь его или погибнешь при этом сам – и, возможно, придет время, когда у меня не останется выбора, кроме как просить тебя об этой услуге. – Выдвинув верхний ящик стола, он достал сигару. – Однако в настоящий момент, – продолжал он, – ты окажешь мне гораздо большую услугу, если позаботишься о тех двух убийцах, которых направляет ко мне Аль Капоне.

– Я буду счастлив… сделать это, дон Корлеоне, – сказал Лука. Прислонившись к стене, он снова погрузился в собственные мысли.

– Фрэнки, – спросил Вито, – твой человек сможет помочь нам с этими убийцами Аль Капоне?

Фрэнки кивнул.

– Однако если ему станет чересчур горячо, нам придется забрать его к себе. Это хороший парень, Вито. Мне бы не хотелось, чтобы с ним что‑то случилось.

– Разумеется, – согласился Вито. – Когда придет время, ты сможешь взять его в свою семью, с нашим благословением.

– Хорошо. Как только мой человек что‑либо выяснит, я сразу же об этом узнаю. – Достав из кармана пиджака спички, Фрэнки наконец раскурил сигару, которую долго держал в руках.

– То, что произошло у Анджело, – заметил Дженко, – выставит Марипозу не в лучшем свете в глазах других семей. Взявшись за нас сразу же после встречи в церкви Святого Франциска, он показал всем, что его слово ничего не стоит.

– К тому же, – подхватил Тессио своим обычным замогильным голосом, – мы перехитрили Джо, что опять же для него плохо.

– Мои ребята, – сказал Фрэнки, – хоть их и немного, они теперь с вами, и это известно всем.

– Все это хорошо, – сказал Дженко, поднимая руку, словно пытаясь замедлить ход событий. – Мы одержали победу в первом сражении, но Марипоза остается гораздо сильнее нас.

– И все же, – заметил Вито, – у нас есть свои сильные стороны. – Посмотрев на сигару в руке, он положил ее на стол. – Джузеппе глуп.

– Однако у него умные capo regime, – вмешался Клеменца.

– Si, – согласился Вито, – и все же музыку заказывает Джузеппе. – Он покатал сигару по столу, обдумывая замечание Клеменцы. – У нас в резерве Тессио, – продолжал он, – так что на самом деле мы сильнее, чем считает Джузеппе. К тому же у нас в кармане больше полицейских, судей и политиков, чем он смеет мечтать. – Прикоснувшись к краю пустого стакана, стоящего на столу, Вито дважды постучал по нему, прося внимания присутствующих. – Но что самое важное, – снова заговорил он, – на нашей стороне уважение других семей, чего нет у Джузеппе. – Он обвел взглядом сидящих вокруг. – Семьи видят, что с нами можно иметь дело, – сказал Вито, снова постучав по стакану, – потому что мы держим свое слово. Помяните мое слово, – добавил он, – если мы в этой войне проявим достаточную силу, остальные семьи перейдут на нашу сторону.

– Я полностью согласен с Вито, – сказал Дженко, глядя на дона, но обращаясь к остальным. – Полагаю, мы сможем одержать победу.

Вито молчал, ожидая возможных возражений со стороны Тессио и Клеменцы. Однако оба ничего не ответили. Казалось, состоялось безмолвное голосование, в ходе которого было принято решение продолжать войну с Джузеппе Марипозой.

– Лука будет моим телохранителем, – заговорил Вито, переходя к подробностям. – На то время, когда он будет занят другими делами, его место займет Сантино. Тебя, Дженко, – сказал он, кивая на своего capo regime, – тебя будут охранять люди Клеменцы. Фрэнки, – продолжал Вито, – ты и твоя организация, я хочу, чтобы вы нанесли удар по деятельности Марипозы в игорном бизнесе и в профсоюзах. Мы полностью изгоним Джо из профсоюзов. Он потеряет своих ключевых людей – но только не братьев Розато и не братьев Барзини. Когда мы одержим победу в этой войне, они нам пригодятся.

– Я хорошо знаком с делами Джо в игорном бизнесе, – вставил Фрэнки. – Я с этим разберусь. Что же касается профсоюзов, тут мне потребуется помощь.

– Я сообщу тебе все то, что нужно знать, – сказал Тессио.

– Игорный бизнес… – Фрэнки склонил голову набок, уже обдумывая подробности. – Кое‑кто из наших друзей, возможно, станет возражать.

– Этого следует ожидать, – согласился Вито. – Ты лучше всех знаком с делами Джо, так что ты должен знать, кто может безболезненно уйти, не заразив нас дурной кровью. Во всем советуйся с Дженко, – добавил он, – но лично я склонен доверять твоим суждениям в данном вопросе.

Дженко потрепал Фрэнки по руке, заверяя его в том, что он всегда готов оказать помощь советом.

– Тессио, – продолжал Вито, – я хочу, чтобы ты прощупал семью Таттальи. Посмотри, нет ли там слабых звеньев. Джо повсюду наживает себе врагов. Также прощупай Кармине Розато. В церкви Святого Франциско он пожал мне руку крепче, чем этого можно было ожидать от человека Марипозы. – Он снова умолк, вспоминая встречу в церкви. – Так, – сказал он, прогоняя посторонние мысли. – Давайте думать, как по возможности быстрее положить конец этой войне и вернуться к своим делам и своим семьям.

– Первым делом, – сказал Дженко, пододвигая свой стул к столу и разворачивая его лицом к собравшимся, – первым делом, – повторил он, – нам нужно разобраться с наемными убийцами Аль Капоне. Далее, – сказал он, трогая себя за кончик носа, прежде чем продолжить, словно ему нужно было принять окончательное решение по какому‑то вопросу, – тут Фрэнки прав: нам нужно разобраться с Марипозой. – Он пожал плечами, будто вопрос устранения Марипозы представлял из себя не проблему, а настоятельную необходимость. – Если мы как можно быстрее сделаем эти два дела, – добавил он, – возможно, остальные семьи присоединятся к нам.

– Никто не обрадуется тому, что Марипоза обратился к Аль Капоне, – заметил Клеменца, грузно ерзая на тумбочке. – Позвать на помощь неаполитанца в борьбе с сицилийцем… – Он покачал пальцем. – Это никому не понравится.

– Лука, – сказал Дженко, – мы оставим людей Капоне на тебя. Фрэнки, – продолжал он, – ты передашь Луке все, что у тебя есть. – Сложив руки на груди, он откинулся на спинку стула. – Позвольте повторить еще раз: даже несмотря на то, что противник превосходит нас числом, я считаю, что наши шансы очень высоки. Однако пока что, до тех пор, пока все не утрясется, мы остаемся в тени. Я уже сказал нашим ребятам приготовить комнаты на новом участке на Лонг‑Айленде. Домаеще не закончены, но работа близится к завершению. Прямо сейчас все мы и все наши ключевые люди должны перебраться туда.

Ричи Гатто, обыкновенно никогда не подававший голос на подобных совещаниях, начал было:

– Прямо сейчас? Моей жене нужно… – Похоже, он собирался объяснить, как трудно без промедления переселиться на участок, но вовремя спохватился.

– Ричи! – сказал Клеменца. – Твоей жене определенно не нужно становиться вдовой, я прав?

Встав из‑за стола, Вито подошел к Ричи.

– Я полностью доверяю Дженко Аббандандо, – сказал он, обращаясь ко всем. – Он сицилиец, а кто, как не сицилиец, может быть лучшим военным consigliere? – Вито обнял Ричи за плечо. – О твоих жене и детях позаботятся, – сказал он, провожая его к двери. – Твоя жена Урсула, твой сын Поли, мы позаботимся о них так, как о своих самых близких родственниках. В этом, Ричи, я даю тебе слово.

– Спасибо, дон Корлеоне. – Ричи оглянулся на Клеменцу.

– Отправляйся к остальным ребятам, – сказал ему тот.

Затем Клеменца встал и вместе с остальными вышел из конторы. В дверях он обнял Вито, как сделали перед ним Тессио и Фрэнки.

Дженко проследил, как Клеменца закрыл за собой дверь.

– Вито, – спросил он, – а как нам быть с маршем?

– Ах, – пробормотал Вито. Он постучал себя по лбу пальцем, словно высвобождая в памяти подробности о марше. – Депутат городского собрания Фишер, – сказал он.

– Si, – подтвердил Дженко. – Там будет сам мэр. Все pezzonovante города участвуют в марше.

Почесав шею, Вито потянулся и задумчиво уставился в потолок.

– Такое событие, – наконец сказал он, – на котором будет присутствовать даже наш жирный мэр‑неаполитанец… конгрессмены, полицейские, судьи, газетчики… Нет. – Вито посмотрел на Дженко. – Во время такого значительного события Марипоза ни на что не осмелится. В случае чего против него выступят все семьи страны. Полиция полностью закроет его бизнес, и даже его судьи не смогут ничем ему помочь. Он глуп, но не настолько. Нет, мы сможем принять участие в марше.

– Согласен, – сказал Дженко. – И все же для полного спокойствия следует расставить наших людей вдоль всего пути шествия, на тротуарах.

Вито кивнул, соглашаясь с ним, после чего Дженко обнял его и вышел из конторы.

Как только Дженко скрылся в полумраке среди ящиков, Сонни шагнул в контору и закрыл за собой дверь.

– Пап, – сказал он, – мне нужно поговорить с тобой. Всего одну минутку.

Опустившись в кресло, Вито посмотрел на сына.

– Что с тобой случилось? – с укором произнес он. – Ты обращаешься к такому почтенному человеку, как Фрэнки Пентанджели, словно к ничтожеству. Повышаешь голос, грозишь ему пальцем!

– Извини, папа. Я не сдержался.

– Ты не сдержался, – повторил Вито.

Вздохнув, он отвернулся от Сонни и обвел взглядом контору, пустые складные стулья и голые стены. Где‑то на улице прогромыхал грузовик, рев мощного двигателя отчетливо прозвучал на фоне ровного гула транспортного потока. На складе открывались и закрывались двери, звучали голоса, приглушенные и неразборчивые. Вито ослабил узел галстука.

– Ты хотел участвовать в деле своего отца? – сказал он, поворачиваясь к сыну. – Вот, ты добился своего. – Он выразительно поднял палец, требуя от сына внимания. – Впредь ты не должен произносить ни слова на наших совещаниях, если только я сам не попрошу тебя высказаться. Ты все понял?

– Господи, папа…

Вскочив на ноги, Вито схватил сына за шиворот.

– Не спорь со мной! Я спросил, ты все понял?

– Господи, да, конечно, я все понял. – Высвободившись из рук отца, Сонни поправил воротник рубашки.

– Ступай, – сказал Вито, указывая на дверь. – Иди.

Помявшись, Сонни подошел к двери и взялся за ручку, но остановился и, оглянувшись, увидел, что отец не спускает с него глаз.

– Пап, – сказал он как ни в чем не бывало, словно за этот короткий промежуток времени он успел начисто забыть отцовский гнев, – я хотел тебе сказать, что предложил Сандре выйти за меня замуж.

Вслед за этим заявлением наступило долгое молчание. Вито продолжал смотреть на сына, однако постепенно его взгляд смягчился, на место гневу пришло любопытство.

– Значит, отныне тебе предстоит заботиться о жене, а вскоре и о детях, – наконец сказал Вито. Хотя он обращался к сыну, казалось, будто он разговаривает сам с собой. – Быть может, жена научит тебя слушать, – продолжал он. – Быть может, дети научат тебя терпению.

– Как знать? – рассмеялся Сонни. – Полагаю, все возможно.

Вито смерил сына взглядом.

– Иди ко мне, – сказал он, раскрывая объятия.

Сонни обнял отца, затем отступил назад.

– Я еще молод, – сказал он, прося прощения за все то, что злило отца, – но я буду учиться, папа. Я буду учиться у тебя. И теперь, когда я женюсь… когда у меня будет своя семья…

Вито схватил сына за затылок, забирая в кулак пригоршню его волос.

– Эта война, – сказал он, – вот от чего я хотел тебя уберечь… – Посмотрев Сонни в глаза, он привлек его к себе и поцеловал в лоб. – Но у меня ничего не вышло, – продолжал он, – и приходится это принимать. – Отпустив сына, он ласково похлопал его по щеке. – С этой хорошей новостью, – сказал он, – у меня, по крайней мере, будет что сказать твоей матери, чтобы уравновесить ее страхи по поводу войны.

– Мама уже знает про войну? – спросил Сонни. Сходив к вешалке, он вернулся, принеся отцу шляпу, пальто и шарф.

Вито вздохнул, поражаясь глупому вопросу сына.

– Мы будем жить на Лонг‑Айленде вместе с нашими людьми, – сказал он. – А теперь отвези меня домой, и мы начнем собираться.

– Значит, пап, – сказал Сонни, помогая отцу надеть пальто и раскрывая перед ним дверь, – ты по‑прежнему настаиваешь на том, чтобы на всех совещаниях я молчал, да?

– Я не хочу слышать ни слова от тебя, – сказал Вито, после чего повторил свой приказ: – До тех пор, пока я сам не попрошу тебя высказаться.

– Хорошо, папа. – Сонни развел руками, показывая, что принимает слова отца. – Раз ты так хочешь…

Вито помедлил, разглядывая сына так, словно стараясь увидеть его в новом свете.

– Пошли, – наконец сказал он и, обняв Сонни за плечо, повел его к двери.

 

Глава 21

 

– Малыш Кармине, – сказал Бенни Амато. – Я знаю его с детства.

Он обращался к Джои Даниэлло, одному из ребят Фрэнка Нитти. Было девять часов утра, и они только что сошли с поезда, прибывшего из Чикаго. Они шли по платформе в толпе пассажиров, оба с чемоданом в руке, направляясь к выходу из Центрального вокзала.

– Ты уверен, что узнаешь его? – спросил Джои.

Он уже раз десять задал своему напарнику этот вопрос. Джои был тощий как скелет, кожа да кости. Как и Бенни, он был в рабочей одежде: брюки защитного цвета и дешевая рубашка под потрепанной ветровкой. Оба были в вязаных шапочках, низко надвинутых на лоб.

– Естественно, я его узнаю. Разве я тебе не говорил, что знаю его с детства?

Сняв шапочку, Бенни провел пятерней по голове и снова нахлобучил шапочку на место. Он тоже был худой, но жилистый и сильный, с вздувшимися канатами мышц, проступающих сквозь рукава рубашки. Напротив, Джонни выглядел так, словно от достаточно сильного удара рассыпется на тысячу осколков.

– Джои, тебе никто не говорил, что слишком много беспокоишься по пустякам? – спросил Бенни. Он произнес это дружелюбно, однако Джои даже не улыбнулся.

– Двоим Энтони следовало бы тревожиться, – хмуро произнес он.

– Тем двум типам из Кливленда? – усмехнулся Бенни. – Да там все сплошь дилетанты. Господи, это же долбанный Кливленд!

Впереди показалась арка, ведущая в главный зал ожидания Центрального вокзала, освещенный солнечными лучами, которые проникали в огромные окна и заливали пол. Десятки пассажиров сновали между билетными кассами и справочным бюро, однако в целом огромное помещение казалось пустынным. В пятне света посреди зала две грузных уборщицы деловито орудовали швабрами, отмывая мыльной водой место, где вырвало маленькую девочку. Молодая женщина держала ребенка на руках, а уборщицы оттирали пол, наполняя воздух вокруг терпким мятным запахом моющего средства.

Джои и Бенни прошли мимо.

– У тебя есть дети? – спросил Бенни.

– От них одни только неприятности, – буркнул Джои.

– Знаешь, а мне дети нравятся, – сказал Бенни.

Следом за напарником он направлялся к выходу на Сорок вторую улицу, окруженный обрывками разговоров, которые отражались от стен и парили вверх к созвездиям окон в невероятно высоком потолке.

– Я ничего не имею против детей, – сказал Джои. – Просто все дело в том, что от них одни неприятности, только и всего. – Он почесал затылок, будто его кто‑то укусил. – Кармине должен встретить тебя на улице, так? Ты точно его узнаешь?

– Да, – подтвердил Бенни. – Я знаю его еще с тех пор, как он был маленьким мальчишкой.

– Он работает на Марипозу? – спросил Джои. – Должен тебе сказать, мне совсем не нравится, что этот тип пригласил нас аж из самого Чикаго, чтобы мы решили его дела. Долбанные сицилийцы! Сброд крестьян.

– Ты так и сказал Нитти?

– Что? Что сицилийцы – сброд крестьян?

– Нет. То, что тебе не нравится, как мы едем из Чикаго, чтобы заняться нью‑йоркскими делами.

– Нет, – сказал Джо. – А ты сказал Аль Капоне?

– С ним временно нельзя связаться. У нас не должно возникнуть никаких проблем, – продолжал Бенни. – Насколько я слышал, Корлеоне умеет только говорить, силенок у него нет.

– Вероятно, то же самое слышали и двое Энтони, – напомнил Джои, снова почесав затылок, словно пытаясь раздавить какое‑то надоедливое насекомое.

Кармине Ловьеро, ждавший у выхода из Центрального вокзала на Сорок вторую улицу, бросил сигарету на тротуар и растоптал ее каблуком.

– Сюда! – окликнул он Бенни. – Привет!

Бенни как раз поднимал руку, чтобы взглянуть на часы. Услышав голос Кармине, он застыл и недоуменно уставился на грузную фигуру в бледно‑синем костюме. Наконец он шагнул к приятелю.

– Малыш Кармине! – Поставив чемодан, он обнял приятеля. – Madre Dio! Я тебя не узнал. Ты растолстел фунтов на двадцать!

– Скорее, на сорок с момента нашей последней встречи, – усмехнулся Кармине. – Господи, сколько же мне тогда было, лет пятнадцать?

– Да, вероятно. Это было лет десять назад. – Бенни перевел взгляд на парня, который стоял позади Кармине, слева от него. – А это кто такой? – спросил он.

– Это мой кореш Джоджо, – сказал Кармине. – Джоджо Диджорджио. Вы с ним не знакомы?

– Нет, – сказал Джоджо. – Не имели такого удовольствия. – Он протянул Бенни руку.

Все это время Джои Даниэлло оставался в дверях Центрального вокзала, наблюдая за встречей со стороны. Он стоял, прислонившись к стене и поставив ногу на чемодан, держа правую руку в кармане, а левой растирая лоб. Казалось, его мучит головная боль.

Пожав руку Джоджо, Бенни обернулся и махнул рукой, приглашая Джои присоединиться.

– Джои Цыган, – понизив голос, сказал он Кармине. – Вид у него не слишком, но, Madon’! Лучше его не злить. Он ненормальный. – Когда Джои подошел к ним, по‑прежнему держа руку в кармане, Бенни добавил: – Это Малыш Кармине, о котором я тебе говорил, а это Джоджо Диджорджио.

Джои кивнул обоим.

– Итак, что у нас, встреча старых друзей, или же нам предстоит заняться делом?

– Сначала дело, – сказал Джоджо. Он повернулся к Кармине. – Возьми у них чемоданы, хорошо?

Кармине посмотрел на Джоджо, словно не понимая, чего от него хотят. Наконец он повернулся к Бенни и Джои и сказал:

– Точно, давайте я возьму ваши чемоданы.

Как только Кармине взял чемоданы в руки, Джоджо шагнул на мостовую и махнул рукой, подзывая такси. Махнул он левой рукой, а правая скрылась в кармане пиджака. Кармине, стоявший с чемоданами в руках, оставался в поле его зрения.

– Вот и машина, – сказал Джоджо, когда у тротуара затормозил черный седан «Бьюик».

– Куда мы едем? – с опаской спросил Даниэлло.

– Марипоза хочет с вами встретиться, – сказал Джоджо, распахивая перед приезжими заднюю дверь. – Кармине, – добавил он, пока Бенни и Джои садились в машину на пустое заднее сиденье, – положи чемоданы в багажник.

Кармине обошел вокруг машины. Внезапно дверь распахнулась, и в салон плюхнулся Лука Брази, одетый в черную шинель. Выхватив «сьюпер» 38‑го калибра, он уткнул его Бенни в живот. Сидевший за рулем Винни Ваккарелли развернулся и, наставив пистолет Джои в лицо, быстро его обыскал. Один револьвер он достал у Джои из кармана, другой – из кобуры на щиколотке. Выдернув здоровенный «кольт» 45‑го калибра у Бенни из‑под мышки, Лука швырнул его на переднее сиденье к револьверам Джои. Через мгновение Джоджо уже сидел спереди рядом с Винни, и машина катила по улице.

– Эй, а где твой добрый друг Малыш Кармине? – спросил у Бенни Джои Даниэлли. – Похоже, он потерялся.

Бенни, обливаясь потом, дрожащим голосом спросил у Луки, можно ли ему достать из кармана платок и вытереть лоб. Тот молча кивнул.

Джои ухмылялся, казалось, упиваясь происходящим.

– Послушай, Джоджо, – сказал он, наклоняясь к переднему сиденью, – сколько вы заплатили доброму приятелю Бенни Малышу Кармине, чтобы тот нас подставил? Мне любопытно.

– Мы ему ничего не заплатили, – сказал Джоджо. Сняв шляпу, он бросил ее на сиденье между собой и Винни, поверх револьверов. – Мы убедили его в том, что для его здоровья будет лучше сделать так, как мы скажем.

– Вот как, – сказал Джои, откидываясь назад и глядя на Луку. – Слушай, по крайней мере, твой приятель тебя не продал, – сказал он, обращаясь к Бенни. – Это уже что‑то.

Лицо у Бенни было бледным как полотно, дышал он с трудом.

– Расслабься, – сказал ему Лука. – Мы не собираемся… никого убивать.

Джои Даниэлло рассмеялся. Этот горький смешок не помешал ему пристально смотреть на Луку Брази.

– Сейчас Кармине спешит к Ретивому Джо, – усмехнулся Винни, оглядываясь в зеркало заднего вида. – Может быть, тот пошлет вам на выручку кавалерию.

– Знаешь, на кого ты похож? – спросил Джои, ткнув пальцем в Луку. – Честное слово, ты похож на долбанное чудовище Франкенштейна, которого сыграл в кино Борис Карлофф. Ты его видел? – Он потрогал свои брови. – У тебя такой лоб, – продолжал он, – как у обезьяны, понимаешь? – Лука ничего не ответил, и Джои добавил: – Что произошло с твоим лицом? Тебя что, хватил удар, да? У моей бабки был такой же вид, после того как ее хватил удар.

Джоджо направил на Даниэлло револьвер.

– Босс, хочешь, я прямо здесь всажу ему пулю в рожу? – спросил он у Луки.

– Убери «пушку», – распорядился тот.

– Он не хочет, чтобы ты стрелял в машине, – объяснил Джои. – Зачем пачкать салон? – Снова повернувшись к Луке, он сказал: – Наверное, у вас уже приготовлено для нас уютное местечко.

– Расслабься, – сказал Лука. – Я же сказал… мы не собираемся… никого убивать.

Джои издал тот же самый горький смешок. Он покачал головой, словно раздосадованный тем, что Лука ему лжет, затем уставился в окно.

– Все эти люди на улице, – сказал Джои, разговаривая сам с собой, – у всех есть какие‑то дела. Все куда‑то спешат.

Оглянувшись на Луку, Джоджо скривил рот, показывая, что у Даниэлло не все дома.

– Если вы не собираетесь нас убивать, – дрожащим голосом промолвил Бенни, – куда вы нас везете?

Прежде чем ответить, Джоджо снова посмотрел на Луку.

– Вы доставите послание Аль Капоне и чикагской организации, только и всего. Сегодня мы отправляем послания, как «Вестерн юнион».[54]Малыш Кармине доставит послание Марипозе, а вы доставите послание домой в Чикаго.

– О, вот как? – усмехнулся Джои. – Что ж, давайте ваше послание, и можете высадить нас на углу. Мы возьмем такси. – Никто ему не ответил, и он добавил: – Ага. Послание.

На углу Вест‑Хьюстон и Мерсер Винни остановился в узком немощеном переулке между рядами складов и мастерских. Утро было солнечное, и по улицам шли мужчины в легких пиджаках и женщины в летних платьях. Прожилка солнечного света шириной в несколько футов проникала в переулок, заливая грязную кирпичную стену. Все остальное тонуло в тени. В переулке никого не было, однако земля была плотно утрамбована сотней пар ног.

– Вот мы и прибыли, – сказал Даниэлло, словно узнав знакомое место.

Лука вытащил Бенни из машины, и все направились по погруженному в полумрак переулку до того места, где тот уперся в другой, более широкий переулок, образуя букву «Т», где вдоль глухой кирпичной стены тянулись лачуги. Те были построены из бросовых досок и прочего хлама, над крышами торчали жестяные печные трубы. Перед сделанной из рубероида дверью одной лачуги на земле лежала кошка, рядом с детской коляской и почерневшим от копоти мусорным баком с закрепленной на нем чугунной решеткой от кухонной плиты. В этот утренний час переулок оставался пустынным; все обитатели отправились на поиски работы.

– Это здесь, – сказал Винни, подводя всех к запертой двери между двумя соседними лачугами.

Достав из кармана ключ, он повозился с замком, наконец толкнул плечом дверь, открывая сырое пустое помещение, где когда‑то, вероятно, находилась мастерская, однако теперь это была лишь гулкая скорлупа. На узких окнах наверху сидели голуби, загадившие своим пометом пол. Здесь пахло пылью и плесенью, и Бенни прикрыл нос шапочкой, но Винни толкнул его к прямоугольному отверстию в полу, рядом с которым торчала труба – все, что осталось от ограждения.

– Сюда, – сказал Винни, указывая вниз на шаткую лестницу, уходящую в темноту.

– Я там ничего не вижу, – пробормотал Бенни.

– Вот, – сказал Джоджо.

Шагнув вперед Бенни, он начал спускаться по лестнице, держа перед собой серебристую зажигалку. Внизу, где было уже совсем темно, Джоджо щелкнул зажигалкой, и дрожащий красный огонек озарил коридор. Через каждые несколько шагов в стенах коридора были отверстия, ведущие в небольшие помещения с земляным полом и голыми кирпичными стенами. Стены были липкими от сырости, а с потолка капала вода.

– Просто замечательно, – заметил Даниэлло. – Здесь у вас самые настоящие долбанные катакомбы.

– Что? – спросил Винни.

– Вот сюда, – сказал Джоджо, провожая всех в одно помещение.

– Да? И чем же оно отличается от остальных? – спросил Даниэлло.

– Вот этим, – сказал Джоджо.

Он поставил зажженную зажигалку на стоящий торчком кирпич, рядом с которым лежали моток веревки и рулон черного пластика.

Даниэлло рассмеялся вслух.

– Послушай, Борис, – сказал он, обращаясь к Луке, – кажется, ты говорил, что не собираешься нас убивать.

Положив руку ему на плечо, Лука сказал:

– Я не… собираюсь вас убивать… мистер Даниэлло.

Он подал знак Винни и Джоджо, и те в дрожащем свете зажигалки принялись связывать Бенни и Джои руки и ноги кусками веревки, которые Лука отрезал от мотка тесаком, извлеченным из‑под шинели.

– Тесак? – пробормотал Джои при виде длинного лезвия, и в его голосе впервые прозвучало раздражение. – Вы что, блин, дикари?

Когда оба были связаны, Лука поднял сначала Бенни, затем Джои и подвесил их лицом друг к другу на почерневшие кирпичи, так, что они повисли в воздухе в нескольких дюймах над землей. Затем он подобрал тесак, поставленный у стены.

– Mammagia la miseria… – всхлипнув, жалобно пробормотал Бенни.

– Эй, Бенни, – спросил Даниэлло, – тебе приходилось кого‑нибудь убивать?

– Было дело, – громким голосом подтвердил Бенни, стараясь унять всхлипывания.

– В таком случае, заткнись, твою мать. – Джои повернулся к Луке. – Слушай, Борис! – окликнул он. Когда Лука обернулся, он произнес голосом Бориса Карлоффа из кино: – «Оно живое! Оно живое!». – После чего он расхохотался как сумасшедший и попытался повторить ту же самую реплику, но захлебнулся в собственном смехе.

– Господи, Даниэлли, – пробормотал Винни, – ты просто псих!

Застегнув шинель, Лука поднял воротник. Он кивнул Винни и Джоджо, приказывая им выйти за дверь. После чего дважды взмахнул тесаком, свирепыми ударами отсекая Бенни обе ступни выше щиколоток. Во все стороны брызнула кровь, стекая на пол. Лука отступил назад, любуясь своей работой, а когда вопли и стоны Бенни начали его раздражать, он достал из кармана платок и запихнул его парню в глотку.

– Ну и что дальше? – спокойно спросил Джои, когда крики Бенни утихли. – Ты действительно не собираешься нас убивать? Только искалечить? Это и есть твое послание?

– Нет, – ответил Лука. – Я… убью… Бенни. Он мне… не нравится.

Снова взмахнув тесаком, он одним ударом отсек Бенни обе кисти в запястьях. Свалившись на пол, искалеченный парень попытался ползти на обрубках конечностей. Лука наступил ему на лодыжку, пригвоздив к полу.

– Похоже… тебе одному придется доставлять послание… в Чикаго, – сказал он, обращаясь к Джои.

У него под ногой несчастный Бенни выплюнул изо рта платок и закричал, призывая на помощь, как будто кто‑то мог услышать его в подвале заброшенной мастерской, в глухом переулке, как будто кто‑то мог его спасти. Склонившись над ним, Лука обеими руками стиснул рукоятку тесака и вонзил длинное лезвие Бенни в спину, достав до сердца. Когда он выдернул лезвие, кровь была повсюду – на стенах и на земляном полу, на его шинели и на Джои Даниэлло, по‑прежнему болтавшемуся у стены, на его одежде и на лице. Отправив пинком труп Бенни в угол, Лука достал из кармана листок белой бумаги. Взглянув на свои окровавленные руки, он рассудил, что после подобного обращения прочесть записку станет невозможно, и протянул листок Джоджо.

– Прочитай это… мистеру Даниэлло, – сказал Лука. – Это… послание… которое ты должен доставить, – сказал он, обращаясь к Джои. – Оно от дона Корлеоне, и… оно адресовано… твоим боссам в Чикаго и… Аль Капоне в Атланте. – Он кивнул Джоджо.

Тот пересек помещение и склонился над пламенем зажигалки.

– «Уважаемый мистер Капоне, – прочитал он вслух, – теперь вам известно, как я обращаюсь со своими врагами. – Джоджо кашлянул, прочищая горло. – Почему неаполитанец вмешивается в ссору двух сицилийцев? – продолжал он, отчетливо выговаривая каждое слово. – Если вы хотите считать меня своим другом, я буду перед вами в долгу, и этот долг я отплачу вам по первому требованию. – Он приблизил листок к лицу, стараясь разобрать текст под пятном крови. – Такой человек, как вы, – продолжал он, – должен понимать, что гораздо предпочтительнее иметь друга, который, вместо того чтобы обращаться к вам за помощью, сам разбирается в собственных делах и к тому же готов по первому зову помочь вам, если в будущем у вас возникнут какие‑либо неприятности. – Остановившись, Джоджо вытер еще один кровавый подтек с последнего предложения. – Если же вам не нужна моя дружба, – прочитал он, – пусть будет так. Но в таком случае я должен вас предупредить, что влажный климат нашего города неблагоприятен для неаполитанцев, и вам будет лучше никогда сюда не наведываться». – Закончив, Джоджо встал и протянул записку Луке. Тот сложил ее и засунул в карман Джои Даниэлло.

– Только и всего? – спросил тот. – Просто доставить эту записку?

– Я могу положиться… что ты ее доставишь? – спросил Лука.

– А то как же, – сказал Даниэлло. – Разумеется, я смогу доставить это послание. Конечно, смогу.

– Хорошо, – сказал Лука. Подобрав тесак, он направился к двери. – Знаешь, что? – спросил он, останавливаясь в дверях. – Знаешь, что? – повторил он, возвращаясь к Джои. – Я сомневаюсь в том… что на тебя можно положиться.

– Да нет же, ты можешь на меня положиться, – поспешно выпалил Даниэлло. – Почему я не смогу доставить послание твоего босса? Ты можешь на меня положиться, определенно можешь.

Казалось, Лука задумался над его словами.

– Знаешь что… то чудовище Франкенштейна… о котором ты… болтал? Я видел этот фильм. – Он поджал губы, словно не понимая, чем был вызван весь этот шум. – Если хочешь узнать мое мнение… не такое уж это… и чудовище.

– Черт побери, какое это имеет отношение к делу? – воскликнул Джои.

Повернувшись к нему спиной, Лука сделал шаг к двери, затем стремительно развернулся с тесаком в руке и, подобно Мелу Отту,[55]орудующему битой, тремя быстрыми ударами обезглавил Даниэлло. В потоке крови голова Джои откатилась по полу к стене. Направляясь к двери, Лука обернулся к Джоджо.

– Пусть из обоих вытечет кровь… затем заверни трупы… и избавься от них. – Вернувшись, он достал у Даниэлло из кармана записку дона Корлеоне и протянул ее Винни. – Положи ее… в чемодан вместе… с руками этого парня и… проследи за тем… чтобы его доставили… Фрэнку Нитти.

Швырнув тесак на красную от крови землю, он шагнул в темноту коридора.

 

Глава 22

 

Один из ребят Тони Розато стоял, склонившись над раковиной, заполненной мыльной водой, и тер на стиральной доске свою рубашку. Это был невысокий коренастый парень лет двадцати с небольшим, в белой майке и мятых брюках, с густыми взъерошенными волосами, похожими на растрепанную швабру. Джузеппе проснулся больше часа назад. Судя по солнечным лучам, проникающим в окно кухни, было уже часов десять утра. Парень сосредоточенно таскал рубашку по стиральной доске, листу матового гофрированного стекла в деревянной рамке, расплескивая мыльную пену из фаянсовой раковины на линолеум. Посмотрев в обе стороны коридора, ведущего на кухню, Джузеппе не заметил никакого движения. Десять часов утра, а все до одного идиоты, работающие на него, еще дрыхнут, за исключением этого idiota, который стирает свою рубашку в раковине на кухне. Джузеппе взглянул на первую полосу «Нью‑Йорк таймс», которую он подобрал за входной дверью, где застал обоих часовых Томазино спящими на стульях. Взяв газету, Джузеппе закрыл дверь и вернулся на кухню, при этом никто не обратил на него внимания, в том числе даже этот придурок, стирающий свою рубашку в раковине. Какой кретин! Стирать рубашку на кухне, где все едят!

На первой полосе «Таймс» красовался портрет Альберта Эйнштейна, похожего на какого‑то ciucc’, в хорошем костюме с широкими лацканами и шелковом галстуке, – однако ему так и не удалось уложить свои долбанные волосы.

– Эй, stupido! – окликнул Джузеппе.

Парень у раковины вздрогнул от неожиданности, расплескивая воду на пол.

– Дон Марипоза! – Посмотрев на Марипозу, он увидел выражение его лица и в оправдание поднял свою рубашку. – Я облил вином свою лучшую сорочку! – пробормотал он. – Ребята засиделись допоздна, играя в…

– Mezzofinoch’! – оборвал его Марипоза. – Если я еще раз застану тебя стирающим свою одежду там, где все едят, я всажу пулю тебе в задницу. Договорились?

– Конечно, – пробормотал парень, словно idiota, каковым он и являлся. Сунув руку в мыльную воду, он выдернул резиновую пробку. – Больше такого не случится, дон Марипоза!

Мыльная вода быстро вытекала из раковины, образовав маленький пенистый водоворот.

– Сейчас я поднимусь на крышу. Разыщи Эмилио и скажи, что я хочу с ним поговорить. И еще пусть захватит с собой Сиську.

– Конечно, – сказал парень.

– Когда здесь будет чисто, приготовь кофе и вытаскивай всех из кровати. Как ты думаешь, ты справишься?

– Конечно, – в третий раз сказал парень и присел на раковину, промочив зад брюк.

Сверкнув на него взглядом, Джузеппе вернулся в свою спальню. Покрывало и простыня валялись скомканные в ногах кровати. Как правило, по ночам Джузеппе метался и ворочался в постели, не в силах заснуть. И еще он стонал. Иногда он стонал так громко, что это было слышно в соседней квартире. Зеркало на внутренней стороне двери спальни все еще оставалось запотевшим. После сна Джузеппе всегда первым делом принимал душ. В отличие от этого stronz’, своего отца, давно покойного – и слава богу, и своей матери, этих двух никчемных пьяниц, пропади пропадом они и их долбанная Сицилия. Большую часть времени от них воняло так, что хоть святых выноси. Джузеппе всегда после того, как просыпался, принимал душ и одевался, еще с молодости. Всегда в костюме: даже когда у него в кармане не оставалось ни гроша, он неизменно находил способ раздобыть приличный костюм. Встать, одеться и приняться за дела. Вот почему он стал тем, кем стал, а остальные ничтожества работали на него.

Марипоза обвел взглядом спальню, обстановку – кровать из красного дерева, туалетные столики и комод с зеркалом, вся мебель совершенно новая. Ему нравилась эта квартира, и у него мелькнула мысль, что, пожалуй, ее можно будет оставить для одной из его девочек, после того как завершится вся эта заварушка с Корлеоне. Пиджак висел на двери ванной, а под ним – кобура. Джузеппе надел пиджак, оставив кобуру на двери. Выдвинув ящик комода, он выбрал из груды оружия крошечный крупнокалиберный револьвер. Сунув его в карман пиджака, Джузеппе поднялся на крышу, по пути отвешивая смачные подзатыльники каждому спящему часовому и без слов проходя мимо.

На крыше было восхитительно: солнечные лучи отражались от рубероида, нагревая каменный карниз. Джузеппе прикинул, что температура уже поднялась за семьдесят градусов по Фаренгейту; погожее утро предвещало не по‑весеннему жаркий день, настоящее лето. Марипоза любил бывать на улице, на свежем воздухе. Это доставляло ему ощущение чистоты. Он подошел к краю крыши, положил руку на затылок химеры‑горгульи и, перевесившись за парапет, посмотрел с высоты на городские улицы, уже заполненные пешеходами и машинами. Неподалеку в лучах солнца сверкала белая стрела «Утюга». Прежде чем стать тем, кем он стал, Марипоза работал на Билла Дуайера[56]в Чикаго. Именно там он познакомился с Аль Капоне. Когда Билл поручал ему какое‑либо дело, он тотчас же ретиво хватался его выполнять, разве не так? За это его и прозвали Ретивым Джо. Джузеппе всячески показывал, что терпеть не может это прозвище, однако на самом деле он ничего не имел против него. Черт побери, он действительно был ретивым. Всю свою жизнь. Если нужно было что‑либо сделать, он ретиво брался за это. Вот почему ему удалось добиться таких высот.

Когда у него за спиной открылась дверь на крышу, Джузеппе неохотно отвернул лицо от теплых лучей солнца и оглянулся на Эмилио, одетого в повседневные темные брюки и светло‑желтую рубашку с двумя расстегнутыми пуговицами, открывающими золотую цепочку на шее. Обыкновенно Эмилио был одет с иголочки, и Джузеппе любил его в частности и за это. А вот не нравилось ему видеть своего подручного в повседневной одежде. Настоящие профессионалы так не поступают.

– Привет, Джо, – сказал Эмилио, подходя к Джузеппе. – Ты хотел со мной поговорить?

– Я встал сегодня утром, – начал Джузеппе, оборачиваясь к нему лицом, – и застал двух твоих ребят спящими за входной дверью. Все в квартире тоже спали, кроме одного парня Тони Розато, какого‑то придурка, который стирал свою одежду в раковине на кухне. – Он выразительно развел руками, предлагая Эмилио объяснить этот бред.

– Ребята только что устроились на новом месте, – сказал Эмилио. – Они просидели до утра, играя в покер.

– И что с того? Это каким‑либо образом поможет нам, если Клеменца пришлет сюда своих людей? Они не вышибут нам мозги, потому что наши ребята засиделись допоздна, играя в покер?

Эмилио поднял руки вверх, признавая свое поражение.

– Больше такое не повторится, Джо. Даю тебе слово.

– Хорошо, – сказал Джузеппе. Усевшись на каменный парапет, он положил руку на химеру и пригласил Эмилио сесть рядом. – Ну‑ка, повтори еще раз, мы абсолютно уверены, что это были ребята Фрэнки Пенданджели?

– Точно, – подтвердил Эмилио. Подсев к Джузеппе, он вытряхнул из пачки сигарету. – Там был Кармине Розато. Он говорит, это были Фаусто, Толстяк Ларри и еще двое, кого он не узнал. Они полностью разорили заведение. Мы потеряли десять «кусков», не меньше.

– Ну а штаб‑квартира профсоюза? – Джузеппе жестом попросил Эмилио угостить его сигаретой.

– Несомненно, это также дело рук Фрэнки. Началась самая настоящая война, Джо. И Фрэнки заодно с Корлеоне.

Взяв сигарету, протянутую Эмилио, Джузеппе постучал ею о каменный парапет. Эмилио предложил ему зажигалку.

– Ну а мы? – спросил Джузеппе. – Мы начали ответные действия?

– Они закрыли или перевели в другое место все свои ссудные кассы и игорные притоны. Конечно, при этом они теряют деньги. Это одно. Все шишки, – продолжал Эмилио, – все крупные шишки укрылись в том поместье на Лонг‑Айленде. Там у них все равно что крепость. Даже заглянуть туда в щелочку можно только с риском для жизни. А чтобы проникнуть внутрь… Тут уж придется устраивать самую настоящую осаду, как в феодальные времена.

– В какие времена? – спросил Джузеппе, возвращая Эмилио зажигалку.

– Ну, когда были замки, – объяснил тот. – Средневековые замки с башнями, рвами и всем прочим.

– А… – пробормотал Джузеппе и снова уставился на голубое безоблачное небо. – Итак, теперь нам известно наверняка, – продолжал он, не глядя на Эмилио, – что именно Фрэнки предупредил Корлеоне насчет двоих Энтони. – Он повернул к Эмилио свое мрачное лицо. – Вот видишь, я никогда не доверял Фрэнки, – сказал он. – Он меня не любил. Он улыбался, говорил правильные вещи, – но я‑то чувствовал. Фрэнки никогда меня не любил. Я сожалею лишь о том, что просто не всадил в него пулю, как следовало бы. – Загасив сигарету, Джузеппе швырнул окурок за парапет. – А ты за него заступался, Эмилио. Ты говорил, что не надо его прибивать, лучше подождать и посмотреть, он хороший парень.

– Послушай, Джо, – развел руками Эмилио, – ну откуда я мог знать?

Джузеппе постучал пальцем по груди.

– Интуиция, – сказал он. – Я ничего не знал, но я подозревал. Мне следовало прислушаться к собственному нутру и замочить Фрэнки.

Дверь на крышу открылась, и в тени дверного проема показался Этторе Барзини, а следом за ним Сиська. Повернувшись к Эмилио, Джузеппе добавил в завершение, пока к ним не присоединились остальные:

– Эта штука с ирландцами должна сработать, Эмилио. Ты слышишь?

– Да, – конечно, – сказал тот. – Я тебя слышу, Джо.

При приближении Этторе и Сиськи Джузеппе и Эмилио встали.

– Мы с Эмилио как раз говорили об этом подлом предателе Фрэнки Пентанджели, – сказал Джузеппе.

– Сукин сын! – выругался Этторе. Он был в дымчато‑сером костюме с черной сорочкой с расстегнутым воротником и без галстука. – Не могу в это поверить, Джо.

– Однако вся загвоздка в том, – продолжал Джузеппе, пристально глядя на Сиську, – вся загвоздка в том, и это ставит меня в тупик, что мы не говорили Фрэнки о двоих Энтони. И Фрэнки не знал о людях Аль Капоне. Так откуда же ему это стало известно? – Сделав глубокую затяжку, он выпустил дым, не отрывая взгляда от Сиськи. – Откуда Фрэнки стало известно о двоих Энтони? Откуда ему стало известно о ребятах, которых прислали из Чикаго? Кто‑то его предупредил. Сиська, у тебя есть какие‑нибудь мысли на этот счет?

– Дон Марипоза, – пробормотал Сиська, и его детское лицо с пухлыми щеками и неизменной улыбкой сделалось жестким, даже гневным. – Как я мог предупредить Фрэнки? Я же не работаю на него. Я вообще не имел с ним никаких дел. И вообще, когда я мог с ним встретиться? Пожалуйста, дон Марипоза, я не имею к этому никакого отношения!

– Джо, – вмешался Этторе, – я готов поручиться за Сиську. Какой ему смысл предупреждать Фрэнки? Зачем это ему нужно?

– Заткнись, Этторе, – сказал Джо, глядя на Эмилио. – А ты тоже готов за него поручиться?

– Конечно, готов, – подтвердил тот. – Этот парень пришел ко мне еще мальчишкой. Он меня не предаст. Это не он, Джо.

– Разумеется, тебя он не предаст. Ты ему все равно что отец. Тебя он не предаст. – Джузеппе с отвращением покачал головой, раздраженный всей этой проблемой. Он кивнул, приглашая остальных последовать за ним, и направился к двери. – Вы знаете, в каком свете это выставило меня перед другими семьями? Перед моим другом Аль Капоне? Перед чикагской организацией? Вы знаете, кем я выгляжу в их глазах?

Опередив остальных, Сиська метнулся к двери, распахивая ее перед Марипозой.

– А ты ведь не очень‑то меня любишь, правда? – спросил у него тот.

– Дон Марипоза, я вас люблю, – пробормотал Сиська.

– «Дон Марипоза, дон Марипоза», – передразнил Джузеппе, обращаясь к Эмилио. Они остановились в полумраке лестницы. – Вдруг совершенно неожиданно из этого мальчишки буквально хлещет уважение.

Сиська закрыл за ними дверь, и все четверо оказались в тесном пространстве на верхней площадке.

Джузеппе снова покачал головой, словно отвечая на вопрос в мысленном споре, который не могли слышать окружающие.

– А знаешь что? – спросил он, обращаясь к Сиське. – Я не знаю, ты ли предупредил Фрэнки, Корлеоне или кого там еще, твою мать. Но, кроме моих capo regime, тебе единственному были известны все подробности…

– Неправда, дон Марипоза! – воскликнул парень. – Нам всем было известно все!

– Я ничего не скрываю от своих людей, – вмешался Эмилио, шагнув к Джузеппе. – Я должен им верить, и всем им было известно, что мы вычеркнули Фрэнки. Никто из моих людей не сказал ему ни слова.

Посмотрев ему в глаза, Джузеппе снова повернулся к парню.

– И все же, Сиська, – сказал он, – я тебе не доверяю. Ты мелюзга, а у меня есть подозрения, поэтому…

Джузеппе быстро шагнул вперед, вплотную приближаясь к Сиське. Левой рукой он схватил парня за затылок, а правой приставил крохотный револьвер ему к сердцу и выстрелил. Отступив назад, он проводил взглядом, как Сиська рухнул на пол.

Этторе отвернулся в сторону. Эмилио даже не шелохнулся. Он молча смотрел на Джузеппе.

– Впредь больше никогда не ставь под сомнения мои решения, – сказал ему тот. – Если бы я тебя не послушал, Фрэнки лежал бы в земле, и ничего этого бы не случилось. Все быстро завершилось бы, не успев начаться, а теперь мне приходится иметь дело с самой настоящей войной, блин.

Казалось, Эмилио его не услышал. Он опустил взгляд на Сиську. Под трупом уже натекла лужица крови.

– Он был хорошим парнем, – пробормотал Эмилио.

– Что ж, теперь он мертвый парень, – мрачно усмехнулся Джузеппе, спускаясь по лестнице. – Избавьтесь от трупа. – Дойдя до площадки внизу, он обернулся и посмотрел вверх. – Кто‑то должен переговорить с ирландцами, – сказал он. – Проследить за тем, чтобы они держали язык за зубами. – Он скрылся в полумраке следующего лестничного пролета.

Когда шаги Джузеппе затихли вдали и Этторе убедился в том, что их никто не услышит, он повернулся к брату.

– Однако, возможно, сукин сын прав, – сказал он. – Наверное, Сиська действительно предупредил Фрэнки. Он ненавидел Джо.

– Этого мы не знаем, – задумчиво произнес Эмилио. Он направился вниз по лестнице, и Этторе последовал за ним. – Позови пару ребят, и пусть они отвезут парня на то кладбище в Гринпойнте, рядом с его родителями.

– Ты думаешь, что Джо… – неуверенно начал Этторе.

– Пошел он к такой‑то матери! – оборвал его брат. – Делай так, как я тебе сказал.

 

Глава 23

 

Корк опустил до половины зеленые шторы, защищаясь от ослепительного утреннего солнца, льющегося в окно булочной. Эйлин только что принесла дымящийся поднос со сладкими сахарными булочками, и в булочной пахло корицей и свежеиспеченным хлебом. Утренний наплыв покупателей уже спал, и теперь Эйлин поднялась наверх вместе с дочерью, оставив брата наводить порядок и раскладывать товар на витрине. Корк ничего не имел против работы в булочной. Она даже начинала ему нравиться, хотя он старался обходиться без белого фартука и шапочки, которые его заставляла носить Эйлин. Ему нравилось болтать с покупателями, преимущественно женщинами. Он с наслаждением рассказывал анекдоты замужним женщинам и заигрывал с незамужними. Эйлин клялась, что с тех пор как брат начал работать в булочной, дела пошли в гору.

Как только шторы были закреплены, за окном показалось длинное черное платье, и через мгновение над входной дверью зазвонил колокольчик. В булочную вошла миссис О’Рурк с бумажной сумкой в руках. Это была худая, даже тощая женщина с седеющими волосами и сморщенным лицом, которое, казалось, постоянно корчило гримасы.

– А, миссис О’Рурк, доброе утро, – произнес Корк, и в его голосе прозвучало сочувствие.

– Здравствуй, Бобби Коркоран, – ответила миссис О’Рурк. Облаченная в черный траур, она принесла с собой в булочную запах пива и табака. Миссис О’Рурк провела рукой по редеющим волосам, словно стараясь привести себя в порядок в присутствии мужчины. – На самом деле я пришла к тебе, – продолжала она. – Я слышала, что ты теперь стоишь за прилавком.

– Совершенно верно, – подтвердил Корк. Он начал было выражать свои соболезнования, однако пожилая женщина остановила его, как только он произнес имя Келли.

– У меня никогда не было дочери, – сказала она. – Моя дочь ни за что бы легла в кровать к такому убийце‑макароннику, как Лука Брази, этому грязному итальяшке.

– Мне понятны ваши чувства, миссис О’Рурк, – пробормотал Корк.

– Неужели? – сказала та, скривив лицо от отвращения. Прижав к груди бумажную сумку, она сделала два нетвердых шага к прилавку. – Шон мне сказал, ты крупно поссорился со своим дружком Сонни Корлеоне. Это правда?

– Правда, – сказал Корк и, пересилив себя, наклонился к пожилой женщине через витрину, предлагая ей свою улыбку. – Мы с ним разошлись.

– Очень хорошо, – сказала миссис О’Рурк, крепче прижимая сумку к груди. Казалось, она разрывается между желанием выговориться и промолчать.

– Что я могу вам предложить сегодня? – спросил Корк.

– Очень хорошо, – повторила миссис О’Рурк, словно Корк не произнес ни слова. Сделав еще шаг к витрине, она наклонилась к нему. Хотя их по‑прежнему разделяли несколько футов, казалось, пожилая женщина разговаривала с ним лицом к лицу. Она понизила голос. – В таком случае Сонни получит то, что ему причитается, – сказала она. – И он, и Лука Брази, и все эти жалкие итальяшки. – Миссис О’Рурк смахнула волосы назад, довольная собой. – Ирландцы приготовили им маленький сюрприз.

– О чем это вы говорите, миссис О’Рурк? – спросил Корк, сопровождая свой вопрос натянутым смешком. – Что‑то я вас не понимаю.

– Ничего, поймешь, – сказала миссис О’Рурк, в свою очередь издавая смешок. Остановившись в дверях, прежде чем выйти на солнечный свет, она обернулась к Корку и сказала: – Господь бог любит марши. – После чего она снова рассмеялась, язвительно, и скрылась на улице, захлопнув за собой дверь.

Корк уставился на дверь словно в надежде разглядеть смысл слов пожилой женщины в полосках солнечного света, проникающего сквозь фрамугу. В утренней газете он видел заметку про марш. Пройдя в подсобку, Корк нашел «Нью‑Йорк америкен», раскрытую на странице комиксов, и, пролистав ее, отыскал заметку, которая занимала целую колонку на третьей странице. Марш был запланирован на сегодня. Он был как‑то связан с гражданской ответственностью. Колонне предстояло пройти по Манхэттену, по Бродвею. Корку все это показалось какой‑то политической глупостью, и он никак не мог сообразить, при чем тут Сонни и его семья. Отбросив газету, он продолжил раскладывать товар на витринах, однако мысли его постоянно возвращались к словам миссис О’Рурк. «Господь бог любит марши»… «Сонни получит то, что ему причитается»… Повозившись несколько минут с выпечкой, Корк перевернул на входной двери табличку на «Закрыто», задвинул засов и поспешил наверх.

Он застал Эйлин в гостиной, вытянувшуюся на диване, с радостно хохочущей Кейтлин над головой. Девочка раскинула в стороны руки, словно крылья, и делала вид, будто летает.

– А кто в булочной? – спросила Эйлин, увидев брата.

– Дядя Бобби! – воскликнула Кейтлин. – Смотри! Я летаю как птица!

Схватив девочку, Бобби перекинул ее через плечо и крутанул ее, после чего опустил на пол и похлопал по попке.

– Малыш, ступай поиграй в свои игрушки, – сказал он. – Мне нужно поговорить с твоей мамой о взрослых вещах.

Кейтлин оглянулась на мать. Та указала на дверь, и она театрально вздохнула, затем подбоченилась и отправилась к себе в комнату, разыгрывая негодование.

– Ты запер входную дверь на засов? – спросила Эйлин, усаживаясь на диване.

– Да, и повесил табличку «Закрыто», – сказал Бобби. – В любом случае, до обеда народу будет немного. – Подсев к сестре на диван, он повторил то, что ему сказала миссис О’Рурк.

– Вероятно, она просто напилась и бредит как сумасшедшая, – сказала Эйлин. – На какое время назначен марш?

Корк взглянул на часы.

– Он начнется примерно через час.

– Так, – задумчиво произнесла Эйлин. Она помолчала. – Иди разыщи Сонни и расскажи ему обо всем. Скорее всего, он сам ничего не сможет объяснить, и на том все закончится.

– А я выставлю себя полным идиотом.

– Оба вы идиоты, что ты, что твой Сонни, – с укором промолвила Эйлин. Она привлекла брата к себе, целуя его в висок. – Иди разыщи Сонни и поговори с ним. Вам пора зарыть топор войны.

– А как же Кейтлин? Ты сможешь заняться делами в булочной?

Эйлин закатила глаза.

– Теперь ты стал незаменимым, да? – Она поднялась на ноги, попутно стиснув брату колено. – Только не задерживайся, – добавила Эйлин, направляясь в спальню. В дверях она остановилась и махнула в сторону кухни, на улицу. – Иди же, иди.

 

Вито протянул Фредо носовой платок. Они стояли на Шестой авеню, между Тридцать второй и Тридцать третьей улицами, вместе с сотнями других людей дожидаясь начала марша. Фредо проснулся утром с кашлем, однако настоял на том, чтобы вместе с семьей участвовать в марше, и вот теперь Кармелла стояла у него за спиной, щупая ладонью ему лоб и хмуро косясь на мужа. С утра на небе была переменная облачность, временами солнце прогревало воздух, однако здесь, в тени универсального магазина «Гимбелс»,[57]царила промозглая сырость, и Фредо ежился от холода. Держа Конни за руку, Вито склонился к сыну. У Кармеллы за спиной Сантино и Том шутливо боксировали с Майклом. Мальчик, в восторге от предстоящего марша, несколько раз несильно ткнул кулаком Сонни в руки, затем погрузил плечо Тому в живот. На противоположной стороне улицы стоял член городского совета Фишер, в окружении десятка больших шишек, в числе которых был начальник управления полиции, в парадном мундире с орденскими планками и медалями на груди. Вито с семьей прошел мимо Фишера, который не удостоил его даже кивком.

– Ты болен, – сказал Вито, обращаясь к Фредо. – У тебя озноб.

– Нет, я здоров, – возразил Фредо, отрывая ото лба ладонь матери. – Так, немного простыл, только и всего, пап.

Погрозив сыну пальцем, Вито подозвал Эла Хэтса, который следил за окружающей толпой вместе с Ричи Гатто и близнецами Ромеро. В конце квартала в толпе стоял Лука Брази со своими ребятами. Эл подошел к Вито с сигаретой, свисающей изо рта, и в низко надвинутой на лоб шляпе. Вито вырвал сигарету у него изо рта и затоптал ее каблуком, после чего поправил шляпу.

– Отведи Фредо домой, – распорядился он. – У него озноб.

– Прошу прощения, – пробормотал Эл, извиняясь за то, что разгуливал с сигаретой в зубах, словно пародия на гангстера. Он поправил галстук, темно‑серый на коричневой рубашке. – Пошли, малыш, – повернулся он к Фредо. – Мы остановимся у ларька с газировкой и купим тебе молочный коктейль.

– Да? – спросил мальчик, оглядываясь на мать.

– Конечно, – подтвердила Кармелла. – Это очень помогает при простуде.

– Эй, ребята, – окликнул Фредо братьев, – мне придется уйти, потому что я заболел.

Прекратив забавы, мальчишки присоединились к Фредо и родителям. Вокруг толпились люди, в основном итальянцы, но еще поляки и ирландцы, а также группа евреев‑хасидов в черных пальто и шляпах.

– Жаль, что ты уходишь, – сказал брату Майкл. – Хочешь, я возьму для тебя автограф у мэра, если будет такая возможность?

– Зачем мне автограф этого жирного придурка? – проворчал Фредо, толкая брата в плечо.

– Прекратите! – вмешался Сонни, хватая Майкла за шиворот, прежде чем тот смог ответить Фредо.

Посмотрев на сыновей, Вито вздохнул. Он подал знак Хэтсу, и тот взял Фредо за руку и повел его прочь.

– Извини, папа, – сказал Майкл и тотчас же добавил: – Но как ты думаешь, мы увидим мэра? Как ты думаешь, я смогу взять у него автограф?

Взяв Конни на руки, Вито одернул ей голубое платье.

– У тебя сестра – самый настоящий ангел, – сказал он Майклу.

– Правда, пап, прости, – сказал Майкл. – Прости за то, что я подрался с Фредо.

Строго смерив сына взглядом, Вито обнял его за плечо, привлекая к себе.

– Если ты хочешь взять автограф у мэра, я об этом позабочусь.

– Правда, папа? – обрадовался Майкл. – Ты сможешь?

– Послушай, Майкл, – вмешался Том, – папа сможет достать для тебя любой автограф, какой ты только пожелаешь.

– Тебе следовало бы попросить автограф у Папы римского, – сказал Сонни, шутливо хлопнув Майкла по лбу.

– Сонни! – воскликнула Кармелла. – Вечно ты такой непочтительный по отношению к религии! – Она провела ладонью Майклу по лбу, словно пытаясь прогнать боль от затрещины Сонни.

Где‑то поблизости, но вне поля зрения, прозвучала утробная отрыжка тубы, за которой последовал нестройный хор остальных инструментов духового оркестра.

– Кажется, начинается, – сказал Вито, собирая семью вокруг себя. Через мгновение появился главный распорядитель и начал выкрикивать команды участникам марша. На противоположной стороне авеню Лука Брази, неподвижный словно каменное изваяние, не отрывал взгляда от Вито.

Кивнув ему, Вито повел свою семью на мостовую.

 

Корк поставил свой «Нэш» у тротуара перед домом Сонни и тут вдруг увидел Эла Хэтса, который приближался к крыльцу, ведя под руку Фредо. Толстяк Джимми и Джонни Ласала, стоявшие перед входной дверью подобно двум часовым, быстро спустились вниз, держа руку в кармане пиджака. Скользнув по сиденью, Корк высунул голову в окно.

– Корк! – воскликнул Фредо, устремляясь к машине.

– Привет, Фредо! – ответил тот, кивая Хэтсу.

Двое часовых вернулись на свой пост перед дверью.

– Я ищу Сонни, – объяснил Корк, обращаясь к Фредо. – У себя дома его нет, вот я и подумал, что он может быть у вас.

– Нет, он на марше, – сказал Фредо. – Я только что был с ним, но я заболел, и мне пришлось вернуться домой.

– А, жаль, – сказал Корк. – Так он на марше? Сонни?

– Да, все там, – сказал Фредо. – Кроме меня.

– На марше? – снова спросил Корк.

– В чем дело, Корк? – удивился Хэтс. – У тебя что, проблемы со слухом?

– Там все большие шишки, – объяснил Фредо. – Даже сам мэр.

– Без шуток? – сняв шляпу, Корк почесал голову, словно не в силах поверить в то, что Сонни принимает участие в марше. – А где этот марш? – спросил он у Фредо.

– А что это ты задаешь так много вопросов? – спросил Хэтс, увлекая Фредо от машины.

– Я ищу Сонни, – сказал Корк.

– Что ж, встретишься с ним как‑нибудь в другой раз, – сказал Хэтс. – Сегодня он занят.

– Они в центре, рядом с универмагом «Гимбелс», – вмешался Фредо. – Там вся семья – Сонни, Том, все. – Когда Хэтс бросил на него зловещий взгляд, Фредо завопил: – Он лучший друг Сонни!

– Выздоравливай, малыш, – сказал ему Корк. – Не сомневаюсь, ты скоро поправишься.

Еще раз кивнув Хэтсу, он перебрался за руль.

На Манхэттене полиция оцепила Геральд‑сквер желтыми барьерами, хотя улицы были заполнены плотными рядами участников марша. Народу на тротуарах было столько же, сколько обычно, может быть, чуть больше. Покрутившись вокруг барьеров, Корк оставил машину под сенью «Эмпайр стейт билдинг». Прежде чем покинуть «Нэш», он достал из бардачка «смит‑вессон» и положил его в карман пиджака. Оказавшись на улице, он быстро нашел вход в метро и поспешил укрыться от солнечного света в прохладу тоннелей, среди стука и грохота поездов. Ему уже приходилось бывать в «Гимбелсе», вместе с Эйлин и Кейтлин, и он прикинул, что сможет добраться под землей непосредственно к входу в универмаг. Спустившись вниз, Корк без труда нашел дорогу: следуя указателям, он вместе с толпой прошел к подземному уровню универмага, где среди лабиринта витрин и прилавков работали десятки продавщиц. Он продолжил следовать указателям и поднялся на улицу, откуда прошел на Шестую авеню и дальше к Бродвею, где девушки в белой форме уже жонглировали жезлами под музыку духового оркестра.

Зрители выстроились вдоль тротуаров в два и в три ряда, оставив достаточно пространства для обычных пешеходов. Протиснувшись к самой улице, Корк увидел мэра Лагуардию, который махал толпе из открытого кузова медленно ползущего грузовика. Мэра окружали полицейские, разодетые как генералы, и прочие чиновники в костюмах и форме, однако благодаря его дородной форме и тому, с каким воодушевлением он размахивал шляпой, спутать его нельзя было ни с кем. Лагуардию и его спутников окружали толпы полицейских, а участники марша растянулись перед ними вдоль всего Бродвея, покуда хватало взгляда. Следом за грузовиком с мэром ехали два конных полицейских, отделяя руководителей города от девушек с жезлами и грохочущих барабанов и труб оркестра, исполняющего «Звездно‑полосатый флаг».

Корк двинулся вдоль тротуара в противоположную сторону, мимо марширующего оркестра, ища Сонни. Над головой мимо домов проплывали серые тучи, закрывая солнце и образуя на земле лоскутное одеяло света и тени, которое словно двигалось по авеню вместе с процессией. После прохода оркестра от марша остались лишь небольшие скопления людей, идущих по улице. Одна группа из десяти мужчин, женщин и детей несла плакат, гласивший «Общежитие Уолтера, 1355, Западный Бродвей». Следом за ними шла хорошо одетая супружеская пара, приветливо махая толпе. В этот самый момент, когда Корк заметил на противоположной стороне улицы Луку Брази, прямо перед ним шагнул Анджело Ромеро. Корк отшатнулся назад и только тут разглядел, что это его улыбающийся друг.

– Какого черта ты тут делаешь, Корк? – Схватив Корка за плечо, Анджело хорошенько его встряхнул.

– Анджело, что здесь происходит?

Анджело оглянулся на улицу и снова повернулся к Корку.

– Это марш, – сказал он. – А ты что подумал?

– Спасибо, – сказал Корк. Сорвав с головы Анджело котелок, он потрепал красное и белое перья. – Один мой дядя на родине носит такую же шляпу.

Анджело водрузил котелок на место.

– Так что же ты тут делаешь? – повторил он.

– Я отправился за покупками в «Гимбелс», – соврал Корк. – Меня послала Эйлин. А ты что здесь делаешь? – Он указал на противоположную сторону улицы. – И Лука?

– Семья Корлеоне принимает участие в марше. А мы следим за тем, чтобы не случилось никаких неприятностей.

– Где они? – спросил Корк, снова оглядывая улицу. – Я их не вижу.

– Они в двух кварталах отсюда, – сказал Анджело. – Присоединяйся к нам.

– Нет, – ответил Корк.

Он заметил в толпе двоих ребят Луки, Тони Коли и Поли Аттарди. Тони все еще прихрамывал после пули в ногу, полученной от Уилли О’Рурка.

– Здесь, что, вся банда Луки? – спросил Корк.

– Точно, – подтвердил Анджело. – Лука со своими ребятами, я с Винни, и еще Ричи Гатто.

– А где Нико? – спросил Корк. – Или что, греков сюда не пускают?

– А ты не слышал насчет Нико? – удивился Анджело. – Корлеоне нашел ему работу в доках.

– Ах да, – пробормотал Корк, – я забыл. В дело принимаются одни итальянцы.

– Да нет, все совсем не так, – сказал Анджело и тотчас же задумался. – Впрочем, да, пожалуй, ты прав, – сказал он. – Хотя Том Хаген не итальянец.

– Это всегда ставило меня в тупик, – признался Корк. – Тут что‑то не так.

– Не бери в голову, – сказал Анджело. – Пойдем со мной. Сонни будет рад тебя видеть. Ты же знаешь, ему никогда не нравилось, как все обернулось.

– Нет, – сказал Корк, отступая от Анджело. – Мне нужно довести до конца то, что поручила Эйлин. Я сейчас вкалываю как лошадь. К тому же, похоже, в людях у вас недостатка нет. – Он указал на Луку. – Господи, да он же теперь отвратительнее, чем прежде.

– Это точно, – согласился Анджело. – И к тому же от него воняет.

Корк еще раз оглядел Бродвей в обе стороны. Он увидел только зрителей, наблюдающих за маршем, и Луку со своими ребятами, наблюдающего за зрителями.

– Ладно, – сказал Корк, похлопав Анджело по плечу. – Передай Сонни, что мы с ним обязательно увидимся в скором времени.

– Вот и отлично, – сказал Анджело. – Обязательно передам. И еще, знаешь, Винни также передает тебе привет. Он говорит, что ты мог бы снова встречаться с нами. Эта тупая рожа скучает без тебя. – Он неловко протянул руку.

Пожав ему руку, Корк еще раз похлопал его по плечу и направился обратно к «Гимбелсу». Кто‑то обронил свежий номер «Дейли ньюс», и он, нагнувшись, подобрал газету. Порыв ветра растрепал страницы. Корк поднял взгляд на тучи, подумал, что дождь более чем вероятен, затем посмотрел на газету, на фотографию десятилетней Глории Вандербилт под заголовком «Бедная малышка Глория».[58]Заметив на углу Тридцать второй улицы урну, Корк направился к ней и вдруг застыл на месте, увидев Пита Мюррея за рулем черного четырехдверного «Крайслера». Рядом с ним сидел Рик Доннелли, а его брат Билли находился сзади. Машина стояла у тротуара в середине квартала. Вместо того чтобы выбросить газету, Корк развернул ее перед лицом и попятился к входу в магазин игрушек. Пит и братья Доннелли были в длинных пальто, и при виде их угроза старухи О’Рурк по отношению к Сонни и его семье прозвучала у Корка в голове так же отчетливо, как если бы ее выкрикнули ему над ухом: «Ирландцы приготовили им маленький сюрприз». Корк продолжал следить за «Крайслером» от дверей магазина и увидел, как все трое ирландцев вылезли из машины, держа правую руку за пазухой пальто. Пятясь назад, он завернул за угол Тридцать второй улицы. Как только «Крайслер» скрылся из виду, Корк бросился бежать.

Через два квартала он увидел посреди проезжей части авеню Сонни и его семью: Вито Корлеоне с маленькой Конни на руках, по обе стороны от него жена и сын Майкл, шли впереди Сонни и Тома, которые болтали друг с другом, не обращая внимания на то, что происходило вокруг. Увидев их, Корк бросился на улицу, но успел сделать всего несколько шагов, после чего наткнулся на Луку Брази и отлетел назад, словно столкнувшись с каменной стеной.

Встретившись взглядом с Корком, Лука резко обернулся в сторону улицы, где Шон О’Рурк перескочил через желтый барьер, выкрикивая его имя.

– Лука Брази!

Шон взмыл в воздух, перепрыгивая через барьер словно бегун. В вытянутой руке он сжимал огромный вороненый пистолет размером с маленькую пушку. Приземлившись, он с перекошенным от ярости лицом открыл пальбу. Толпа бросилась врассыпную. Женщины хватали детей на руки и с криками разбегались. Ребята Луки присели на корточки, выхватывая из‑под пиджаков оружие, а Шон остановился прямо посреди улицы, тщательно целясь в Брази. Тот был не больше чем в шести шагах перед ним, однако Шон остановился и, схватив пистолет обеими руками, сделал вдох и медленно выпустил воздух, словно следуя наставлению по стрельбе. Наконец он нажал на спусковой крючок. Пуля попала Луке прямо в грудь, чуть выше сердца, и огромное тело качнулось назад и рухнуло на мостовую словно поваленное дерево. Его голова налетела на желтый барьер и опрокинула его, после чего упала на бордюрный камень. Лука дернулся и застыл неподвижно.

Проводив взглядом падающего Луку, Шон медленно двинулся на него, сжимая пистолет, будто они находились вдвоем в пустой комнате, а не на многолюдной улице. Когда первая пуля попала ему в грудь, он удивленно развернулся. Казалось, он движется во сне, – но тут вторая пуля попала ему в голову, и сон оборвался. Шон рухнул на мостовую, роняя вороненый пистолет чудовищных размеров.

Когда Шон упал, Корк все еще находился на улице, у тротуара, – и тут хлынул настоящий ливень из пуль и падающих тел. Казалось, внезапно разверзлись небеса, обрушившись сплошным треском выстрелов, истеричных криков и тел, падающих на землю подобно дождевым каплям, ураган шума и движения. Зрители с криками разбегались во все стороны, кое‑кто полз на четвереньках, кто‑то скользил по тротуару словно змея, стремясь укрыться за дверями магазинов.

Корк тоже метнулся к укрытию, и едва он пригнулся за дверью, как стекло витрины над ним разлетелось вдребезги, разбитое праздничным фейерверком оружия, палящего повсюду вокруг, со всех сторон. Шон О’Рурк лежал мертвый посреди улицы, с наполовину снесенным черепом. Ребята Луки сгрудились вокруг своего босса, отстреливаясь. Вито Корлеоне распластался на своей жене, а та обнимала Конни и Майкла, прижимая их к себе. Распростертый Вито что‑то кричал, подняв голову, словно черепаха. Судя по всему, он кричал Сонни, а тот, удерживая левой рукой за затылок Тома Хагена, сжимал в правой револьвер, отчаянно паля куда‑то. Проследив взглядом в ту сторону, куда стрелял Сонни, Корк увидел дверь с разбитыми стеклами, а затем Корра Гибсона с пистолетами в обеих руках, которые дергались при каждом выстреле, изрыгая вспышки белого пламени. Тони Коли успел пару раз выстрелить в Гибсона, затем упал ничком на мостовую, а выпавший из его руки револьвер отлетел далеко в сторону.

После чего на какое‑то мгновение воцарилась полная тишина. Стрельба прекратилась, и остались только отчаянные крики. На улице появился Ричи Гатто, сжимая револьверы в обеих руках. Один он бросил Вито, и тот поймал его в ту самую секунду, как тишина закончилась и стрельба возобновилась снова. Корк перевел взгляд в сторону нового источника выстрелов и увидел братьев Доннелли и Пита Мюррея, ровной линией наступающих по улице. Пит был посреди с пистолет‑пулеметом, а братья Доннелли шли по обе стороны от него с револьверами. Они надвигались пригнувшись, обрушивая шквал огня. Ричи Гатто, стоявший перед Вито, упал. Вито подхватил Ричи на руки, используя его тело как щит, укрываясь за ним сам и укрывая свою семью. Тщательно прицелившись, он выстрелил, и Пит Мюррей рухнул, вскидывая в мускулистых руках «томпсон» и выпуская вверх шальную очередь пуль, разбивая окна. Присев на колено перед женой, Вито продолжал стрелять, не спеша, выстрел за выстрелом. Он единственный двигался хладнокровно и расчетливо, в то время как все вокруг палили словно обезумевшие.

Сонни подтащил Тома к Кармелле, и той удалось высвободить руку, привлекая его к себе. Том обвил руками ее и Майкла, с хнычущей Конни между ними. Подобрав револьвер Ричи Гатто, Сонни поднялся рядом со своим отцом, паля как одержимый, по сравнению с размеренными прицельными выстрелами Вито.

 

Все это продолжалось считаные секунды. Затем все вокруг захлестнула армия полицейских, которые хлынули из белых с зеленым патрульных машин, появившихся в окрестных переулках. Братья Доннелли продолжали стрелять, как и Корр Гибсон, укрывшийся за дверью. Из ребят Луки Джоджо, Поли и Винни Ваккарелли вели ответный огонь по Гибсону и братьям Доннелли. Братья Ромеро, бок о бок распластавшись на мостовой у бордюрного камня, стреляли по братьям Доннелли, укрывшимся в витринах магазинов. Полицейские кричали, пригибаясь за машинами. Лежавший на тротуаре Лука Брази зашевелился и уселся, растирая затылок, словно у него голова раскалывалась от боли. Корк решил, что стрельба не может продолжаться долго, поскольку вокруг завывали сирены полицейских машин, продолжающих перекрывать соседние улицы. Судя по всему, Сонни и его родные не получили ни царапины, но не успела эта мысль мелькнуть у Корка, как он увидел Стиви Дуайера, который появился из двери магазина позади Сонни и Вито. Внимание всех было приковано к братьям Доннелли и Гибсону впереди, и Стиви беспрепятственно пересек улицу и приблизился к Вито, сжимая в руке револьвер.

Выскочив на тротуар, Корк окликнул Сонни. Ему следовало бы крикнуть: «Оглянись!» или «У тебя за спиной Стиви!», но он лишь выкрикнул имя Сонни.

Обернувшись, Сонни увидел Корка, и в это самое мгновение Стиви поднял револьвер и прицелился в Вито.

Корк остро сознавал собственную уязвимость, поскольку он стоял на открытом месте посреди отрывистого треска выстрелов. Он чуть пригнулся, словно сокращение мышц и слегка уменьшившийся силуэт могли как‑то его защитить. Что‑то в глубине души призывало его поспешить в укрытие, – однако Стиви Дуайер стоял позади Вито на расстоянии меньше чем две длины автомобиля, подняв револьвер и прицелившись, готовый выстрелить в отца Сонни, поэтому Корк выхватил револьвер из кармана, как мог прицелился и выстрелил в Стиви за мгновение до того, как тот выстрелил в Вито.

Корк промахнулся в Стиви, зато попал Вито в плечо. Осознав, что он наделал, Корк выронил револьвер и отшатнулся назад, словно сам получил пулю.

Вито упал на мостовую, и пуля Стиви прошла мимо.

Шатаясь, Корк дошел до витрины магазина.

Лука Брази, воскресший из мертвых, выстрелил в Стиви, поразив его в голову, – после чего снова хлынул ливень движения и звука, повсюду загрохотали выстрелы, Корк прижался спиной к кирпичной стене, а братья Доннелли, Корр Гибсон и полицейские принялись палить друг в друга.

Среди этого хаоса Корк думал только о том, что ему нужно оправдаться перед Сонни, объяснить, что произошло, сказать, что он целился в Стиви, а в Вито попал случайно, – однако Сонни исчез в толпе тех, кто бросился на помощь к Вито.

Корк закричал, привлекая внимание Винни и Анджело. Высунув голову, он замахал, подзывая их к себе. Близнецы обернулись на него, на мгновение оторвавшись от братьев Доннелли. Похоже, они о чем‑то спорили между собой, затем Винни вскочил и бросился к тротуару – но прежде чем он успел выпрямиться во весь рост, затрещали выстрелы, и две пули попали ему в шею и в голову, взрывая лицо облачком розового тумана. Винни пошатнулся, лишившись половины лица, затем рухнул лицом вниз на мостовую, словно сложившееся здание. Корк перевел взгляд с него на Анджело, который смотрел на брата, не в силах поверить своим глазам. Посреди улицы Лука Брази подхватил Вито на руки и уносил его в безопасное место, а тот пытался сказать что‑то своим родным, все еще распростертым на мостовой. И тут, похоже, все осознали, что стрельба со стороны братьев Доннелли и Корра Гибсона прекратилась, а витрины и двери, где они укрывались, опустели. Поняв, что враги спасаются бегством, Джоджо, Винни Ваккарелли и Поли бросились в погоню и скрылись в здании, и снова тишина опустилась на улицу, где лежали мертвые тела Ричи Гатто, Тони Коли и Винни Ромеро, а также Пита Мюррея, Стиви Дуайера и Шона О’Рурка. Обведя взглядом трупы, Корк увидел, что убитых больше, и это зрители, пришедшие посмотреть на марш, простые люди, которые оторвались от работы или хождения по магазинам, и больше они уже никогда не смогут заняться ни тем, ни другим. Среди лежащих на мостовой тел он заметил труп ребенка – мальчика приблизительно одних лет с Кейтлин.

Почему‑то в одно и то же мгновение все внимание оказалось привлечено к убитому ребенку. Корку показалось, что все смотрят на это маленькое тело, распростертое на тротуаре, свесив ручку с бордюрного камня. По‑прежнему звучали крики, в основном полицейских, которые суетились повсюду, но у Корка возникло такое ощущение, будто на улице внезапно воцарилась тишина. Обернувшись, он увидел, что стоит в дверях магазина женской одежды. К нему приближались люди, которые прятались в закутках и укрывались за дверями и прилавками, а теперь встали и двигались к двери и к разбитому окну, чтобы посмотреть на следы кровавого побоища. Снова оглянувшись на улицу, Корк увидел, что по ней катятся волны полицейских, выкрикивающих приказы и хватающих всех, кто попался под руку. Сонни, со скованными за спиной руками, смотрел на Корка, как и Анджело, в руках двоих здоровенных полицейских. Когда еще двое человек в форме направились к дверям магазина, Корк отступил в толпу, затем нырнул в подсобные помещения, где нашел запасной выход в переулок. Какое‑то время он стоял среди мусорных баков, размышляя, что делать дальше. Так ничего и не придумав, Корк направился к «Гимбелсу» и подземным переходам, которые должны были привести его назад к машине.

 

Глава 24

 

Вито видел из окна своего кабинета, как последние журналисты, двое грузных мужчин в дешевых костюмах, с удостоверениями прессы, засунутыми за ленты на шляпах, уселись в старенький «Бьюик» и медленно поехали по Хьюз‑авеню. У крыльца дома остались трое полицейских следователей, спорящих с Хаббелом и Митцнером, двумя адвокатами, выпускниками «Лиги плюща»,[59]которых нанял Вито. На протяжении нескольких часов дом был запружен полицейскими и адвокатами, а на улице толпа журналистов и радиокорреспондентов осаждала всех, кто появлялся перед зданием, в том числе соседей. И вот теперь, оставшись один в погруженном в полумрак кабинете, стоя невидимый в наступающих сумерках у окна, с рукой на перевязи, Вито ждал, когда последние посторонние покинут его дом. Внизу дежурили его люди. Они находились на кухне вместе с Клеменцей, который приготовил всем на ужин спагетти с фрикадельками, в то время как Кармелла металась между комнатами детей, успокаивая их. Вито то и дело расчесывал пальцами здоровой руки волосы, глядя то на улицу, то на свое отражение в темном оконном стекле. Мысли его метались между маршем, полицией и больницей, постоянно останавливаясь на его детях, распростертых на улице под шквалом свистящих над головой пуль, на Сантино, стоящем рядом с ним с револьвером в руке, и снова, снова возвращались к тому мгновению, когда он увидел на тротуаре убитого ребенка, в луже крови, которая стекала с бордюрного камня, собираясь лужицей на мостовой.

В отношении ребенка Вито ничего не мог поделать. Надо будет найти способ помочь его семье, однако он понимал, что это ничто, что имело бы смысл только то, что могло бы каким‑нибудь образом исправить содеянное, и поскольку он сознавал пределы возможного, лучше было бы выбросить ребенка из головы, – однако пока что Вито позволял себе видеть этот образ. Он позволял себе видеть мертвого ребенка, лежащего на тротуаре в луже крови. Позволял себе вспоминать Ричи Гатто, падающего ему в руки, позволял себе вспоминать те унижения, которые ему пришлось претерпеть от полицейских, надевших на него наручники и увезших его в «воронке», в то время как его нужно было срочно везти в больницу. Он был ранен в плечо. Ему сказали, что в него стрелял Бобби Коркоран, друг Сантино, хотя сам он этого не видел. Однако он видел, какими глазами смотрели на него полицейские, арестовавшие его. Он видел отвращение у них на лицах, словно им приходилось иметь дело с дикарем. Вито начал было объяснять одному из полицейских: «Я с семьей принимал участие в марше», но тотчас же покраснел, устыдившись собственного позора: он вынужден был оправдываться перед каким‑то buffone. После этого он молча терпел боль в плече до тех пор, пока не появился Митцнер, который отвез его в Пресвитерианскую клинику, где из раны извлекли пулю, перебинтовали грудь и повесили руку на перевязь, а затем отправили домой, чтобы там на него набросились журналисты, и лишь через какое‑то время ему удалось вырваться от них и укрыться дома, в тишине кабинета.

В отражении в оконном стекле Вито увидел, что растрепал свои волосы, и подивился непривычному лицу, смотрящему на него: мужчина средних лет в расстегнутой рубашке, с перебинтованной грудью, волосы взъерошены, левая рука на перевязи. Он как мог пригладил волосы и застегнул рубашку. Ему снова вспомнились его дети, его собственные дети, распростертые на мостовой под градом пуль. Его жена лежала на земле, стараясь защитить своих детей от вооруженных людей.

– Infamitа, – прошептал Вито, и это единственное слово заполнило весь кабинет. – Infamita, – повторил он, и лишь когда почувствовал, как гулко стучит сердце и приливает к лицу кровь, он закрыл глаза и полностью очистил голову, дожидаясь возвращения привычного спокойствия.

Вито не высказал это вслух. Он даже не подумал об этом осознанно. Однако он чувствовал своей плотью и кровью: он сделает то, что нужно сделать. Сделает все, что только в его силах. И, хочется надеяться, господь поймет, что приходится делать людям ради себя и своих родных, в мире, который он сотворил.

К тому времени как Клеменца, постучав дважды, открыл дверь в кабинет, Вито уже снова стал самим собой. Включив лампу, он сел за стол, а следом за Клеменцей в кабинет прошли Сонни, Тессио и Дженко, рассаживаясь вокруг него. С первого взгляда Вито понял, что Дженко и Тессио потрясены случившимся. Клеменца же сейчас, после кровавого побоища, стоившего жизни троим его людям и маленькому ребенку, выглядел так, словно после воскресного ужина с друзьями. Однако на лицах Тессио и Дженко Вито увидел скорбь и твердость, и нечто большее, едва уловимое обострение черт. На лице же Сантино он не обнаружил ничего, помимо смеси ярости и торжественной серьезности, и у него мелькнула мысль, что его собственный сын унаследовал больше от Клеменцы.

– Они все ушли? – спросил Вито. – Следователи, журналисты?

– Свора шакалов, – пробормотал Клеменца, – все до одного. – Он потер пальцем красное жирное пятно на галстуке, затем ослабил узел. – Всем им прямая дорога в ад.

– Это крупнейшая сенсация со времени похищения сына Линдберга,[60] – заметил Дженко. – Убитый ребенок… – Он молитвенно сложил руки. – Газеты и радио ни о чем другом не говорят. Насколько я слышал, в пятницу это будет в «Поступи времени».[61]Madre’ Dio, – добавил он, словно обращаясь с молитвой.

Встав, Вито положил руку Дженко на спину и потрепал его по плечу, затем прошел через комнату и снова присел на подоконник.

– Сколько жертв, помимо наших ребят и ирландцев? – спросил он у Дженко.

– Четверо убитых, включая мальчика, – ответил за Дженко Сонни, – и с десяток раненых. Так написала «Миррор». Снимок мертвого ребенка на первой полосе.

– Лагуардиа по радио снова призывал «безжалостно вышвырнуть прочь все эти отбросы». – Клеменца снова потер жирное пятно на галстуке, затем, словно испорченный галстук волновал его гораздо больше, чем трагедия во время марша, развязал узел и сунул галстук в карман пиджака.

Вито повернулся к Дженко.

– Мы найдем способ незаметно помочь семье мальчика, деньгами и прочим. То же самое в отношении родственников остальных убитых.

– Si, – согласился Дженко. – Насколько я слышал, уже образован фонд помощи пострадавшим. Мы сможем сделать щедрый анонимный взнос.

– Хорошо, – сказал Вито. – Что касается всего остального… – начал он и умолк, прерванный осторожным стуком в дверь.

– Да, в чем дело? – окликнул Сонни, а Вито отвернулся, уставившись в окно.

В кабинет вошел Джимми Манчини и смущенно застыл в дверях, не зная, с чего начать. Это был рослый мужчина, выглядящий старше своих тридцати с небольшим лет, с мускулистыми руками, покрытыми смуглым загаром даже в разгар зимы.

– Эмилио Барзини… – неуверенно произнес он.

– Что с ним? – рявкнул Клеменца. Джимми был его человек, и ему не понравилось, как тот мямлит.

– Он здесь, – продолжал Джимми. – У входной двери.

– Барзини? – Тессио схватился за сердце, словно пронзенный острой болью.

– Нам нужно пристукнуть мерзавца прямо сейчас! – шепнул Сонни, обращаясь к отцу.

– Он сам, собственной персоной, – продолжал Джимми. – Я его хорошенько обыскал. Он чист, стоит со шляпой в руках. Говорит: «Передай дону Корлеоне, что я почтительно прошу встречи с ним».

Все присутствующие оглянулись на Вито, а тот осторожно потрогал подбородок, затем кивнул Джимми.

– Проводи его сюда, – сказал он. – И обращайся с ним с уважением.

– V’fancul’! – Привстав, Сонни подался к отцу. – Он пытался убить Дженко и Клеменцу!

– Это бизнес, – остановил его Тессио. – Сядь и слушай.

Когда за Джимми закрылась дверь, Сонни сказал:

– Разрешите мне еще раз обыскать подонка. Пап, он пришел к нам домой!

– Именно поэтому и не надо его обыскивать, – спокойно произнес Вито, возвращаясь в кресло за столом.

– Сонни, в нашем ремесле есть определенные правила, – объяснил за него Клеменца. – Такой человек, как Эмилио Барзини, не придет к тебе домой, замыслив убийство.

При словах Клеменцы Вито издал что‑то среднее между ворчанием и ревом, звук настолько необычный для него, что все присутствующие недоуменно оглянулись.

Увидев, что Вито ничего не говорит, Тессио нарушил молчание, обратившись к Клеменце:

– Доверять хорошо, – сказал он, повторяя древнюю сицилийскую пословицу, – но не доверять лучше.

Клеменца усмехнулся.

– Ну хорошо: скажем так, что я доверяю Джимми, обыскавшему Эмилио.

Когда Джимми Манчини снова постучал и открыл дверь, все в кабинете сидели. При появлении Эмилио никто не встал. В одной руке тот держал шляпу, другая была опущена вниз. Его черные волосы были тщательно уложены и зачесаны со лба. Вместе с ним в кабинет пахнуло запахом одеколона, ароматом цветов.

– Здравствуйте, дон Корлеоне, – начал Эмилио, приближаясь к столу, за которым сидел Вито.

Все остальные развернулись. Они сидели по двое с каждой стороны, образуя зрительный зал; Вито находился на сцене, а Барзини обращался к нему из прохода.

– Я пришел, чтобы поговорить о деле, – продолжал Эмилио, – но сперва мне хотелось бы выразить соболезнование по поводу гибели людей, которых вы потеряли сегодня, особенно Ричи Гатто. Мне известно, что он был вам близок, я также знал его много лет и очень уважал.

– Ты выражаешь нам свои соболезнования? – воскликнул Сонни. – Что ты думаешь? Ты решил, что теперь мы стали слабыми?

Он собирался добавить еще что‑то, но Клеменца опустил тяжелую руку ему на плечо.

Эмилио даже не оглянулся на Сонни. Смотря Вито в лицо, он сказал:

– Не сомневаюсь, дон Корлеоне понимает, зачем я пришел сюда.

Сидящий за столом Вито молча смотрел на Эмилио. Он увидел у него на верхней губе едва заметную пленку пота. Схватив здоровой рукой подлокотник, Вито откинулся в кресле назад.

– Ты пришел сюда, потому что за этим побоищем стоит Марипоза, – сказал он. – И теперь, когда его замысел опять провалился, ты понял, в какую сторону движется война, и решил спасти себя и свою семью.

Эмилио кивнул, медленно наклонив голову вперед.

– Я знал, что вы поймете.

– Для этого не нужно быть гением, – усмехнулся Вито. – Ирландцы ни за что не решились бы на подобное без поддержки Марипозы.

Лицо Сонни из пунцового стало багровым. Казалось, он вот‑вот набросится на Эмилио и вцепится ему в горло.

– Сантино, – вмешался Вито, – мы пригласили синьора Барзини к нам домой, и теперь мы выслушаем, что он хочет нам сказать.

Пробормотав себе под нос что‑то невнятное, Сонни опустился на место. Вито снова повернулся к Эмилио.

Тот обвел взглядом кабинет и остановился на складном стуле у стены. Но поскольку никто не откликнулся на его красноречивую просьбу предложить ему сесть, он остался стоять.

– Я был против этого, дон Корлеоне, – сказал он. – Умоляю, поверьте мне. Я был против этого, как и братья Розато, но вы же знаете Джузеппе. Когда он с ослиным упрямством вобьет себе в голову какую‑то мысль, остановить его уже невозможно.

– Но вы были против, – вставил Вито, – против того, чтобы руками ирландцев выполнить грязную работу, устроить это побоище.

– В настоящее время Джо могущественный человек. – Эмилио выдавал то, как сильно нервничает, лишь тем, что время от времени похлопывал шляпой по ноге. – Мы не могли его остановить – с таким же успехом кто‑либо из ваших заместителей способен отменить ваше приказание.

– Но вы были против, – повторил Вито.

– Мы возражали, – подтвердил Эмилио, стискивая полу шляпы, – но тщетно. И вот теперь эта кровавая бойня натравит на всех нас фараонов, и ничего подобного этой травле мы еще не видели. Они уже обыскивают наши ссудные кассы и занялись девочками Таттальи.

– Ваши ссудные кассы, – едва слышно прошептал Вито. – Девочки Таттальи… – Он остановился, устремив мрачный взгляд на Эмилио. – Тебя беспокоит это, а не зверски убитый невинный ребенок, не моя семья, – сказал он, повышая голос на слове «семья», – распростертая на мостовой. Моя жена, моя шестилетняя дочь, мои мальчики лежат посреди улицы – но ты не из‑за этого пришел сюда, ко мне домой.

– Дон Корлеоне, – опустив голову, с чувством произнес Эмилио. – Дон Корлеоне, – повторил он, – простите меня за то, что я допустил подобное. Mi dispiace davvero. Mi vergogno. Я должен был прийти к вам, чтобы предотвратить эту трагедию. Я должен был сделать это даже рискуя своей жизнью, своим будущим. Я прошу у вас прощения.

– Si, – сказал Вито и умолк, не сводя неумолимого взгляда с Эмилио. – Что ты хочешь сказать, Эмилио? Зачем ты пришел сюда? – наконец спросил он. – Как ты предлагаешь исправить содеянное?

– Чтобы смыть подобное бесчестье, – сказал Эмилио, – нам нужен мудрый вождь. Джузеппе Марипоза сильный и безжалостный, но его никак нельзя назвать мудрым.

– И что с того?

– Мой брат Этторе, братья Розато, все наши люди, и даже Томазино, – все мы считаем, что в такое время нам нужен вождь, имеющий прочные связи с политикой. – Замявшись, Эмилио хлопнул шляпой по бедру, подыскивая нужные слова. – Мы считаем, что нашим вождем должны стать вы, дон Корлеоне. Джузеппе Марипоза – после этой грубой ошибки, после этого провала его время кончено.

– Si, – снова сказал Вито и наконец оторвал взгляд от Эмилио. Он посмотрел на своих людей, отмечая выражения их лиц: Клеменца и Тессио оставались каменными и безучастными, Дженко не скрывал своего интереса, но в то же время был задумчивым, Сонни, как и следовало ожидать, был в ярости. – И все согласны с этим? – спросил Вито. – Все capo regime Джо?

– Да, – подтвердил Эмилио, – и если после ухода Марипозы возникнут какие‑то неприятности, с его делами, с Таттальей, или даже с Аль Капоне и Фрэнком Нитти, я даю вам свое слово, что мы, Барзини, братья Розато и Томазино Чинквемани будем сражаться на вашей стороне.

– А в обмен на это? – спросил Вито.

– Справедливый дележ всех дел Джо между вашей семьей и нашими семьями. – Вито не ответил, и Эмилио продолжал: – То, что произошло сегодня, ужасно. Disgrazia. Мы должны начисто смыть с себя это пятно позора и вернуться к мирной деятельности, без ненужного кровопролития.

– С этим мы полностью согласны, – сказал Вито, – но относительно дележа дел Джузеппе надо еще будет поговорить.

– Да, разумеется, – сказал Эмилио, не скрывая своего облегчения. – Дон Корлеоне, вы всегда славились своей справедливостью. Я готов здесь и сейчас заключить соглашение, от своего лица и от лица братьев Розато и Томазино Чинквемани. – Подойдя к письменному столу, он протянул Вито руку.

Вито встал и пожал ему руку.

– Дженко встретится с тобой в самое ближайшее время и позаботится обо всем необходимом.

Обойдя вокруг стола, он положил Эмилио руку на плечо, провожая его к выходу. В этот самый момент дверь открылась, и в кабинет вошел Лука Брази. Он переоделся в свежую сорочку и надел новый галстук, но остался в том же костюме, в котором был во время марша. Единственным напоминанием о перестрелке была небольшая прореха на колене брюк.

При виде Луки Эмилио побледнел и обернулся к Вито, затем снова посмотрел на Луку.

– Мне сказали, что ты был в числе убитых. – В его голосе прозвучало не столько изумление, сколько гнев.

– Меня нельзя убить, – сказал Лука. Мельком взглянув на Эмилио, он прошел мимо, словно его присутствие его нисколько не интересовало. Остановившись у стены рядом с окном, Лука увидел, что все по‑прежнему смотрят на него, и добавил: – Я заключил… сделку с дьяволом. – Он криво ухмыльнулся, практически не пошевелив левой половиной лица.

Вито проводил Барзини до двери кабинета, после чего махнул рукой, приглашая остальных последовать за Эмилио.

– Оставьте меня на минутку наедине с моим телохранителем, – сказал он, – per favore.

Когда последний из присутствующих покинул кабинет, Вито подошел к Луке и остановился перед ним.

– Как это может быть – человек получил в упор пулю из самой настоящей пушки, и вот сейчас он стоит у меня в кабинете?

Лука снова криво улыбнулся.

– Вы не верите… я заключил сделку с дьяволом.

Потрогав Луке грудь, Вито нащупал под рубашкой бронежилет.

– Не думал, что такая штука может защитить от пули большого калибра.

– В основном… они не могут, – сказал Лука. Расстегнув рубашку, он обнажил толстый кожаный жилет. – В основном… они просто… много ткани. – Взяв руку Вито, он прижал ее к коже. – Чувствуете?

– Что это? – спросил Вито, нащупав под кожей что‑то твердое.

– Я сделал на заказ. Стальная чешуя… завернутая в вату… внутри кожи. Весит… целую тонну, но нет ничего… что я бы не смог носить. Такой… защитит от гранаты.

Вито провел ладонью по левой стороне лица Луки.

– А что говорят врачи об этом? – спросил он. – Болит сильно?

– Нет, – сказал Лука. – Врачи говорят… со временем станет лучше. – Он потрогал свое лицо вслед за Вито. – Мне не мешает.

– Правда? – спросил дон.

Лука лишь молча пожал плечами.

Потрепав его по плечу, Вито указал на дверь.

– Передай остальным, чтобы начали собираться. Я хочу, чтобы все вернулись на Лонг‑Айленд, немедленно. Поговорим позже.

Послушно кивнув, Лука вышел.

Оставшись в кабинете один, Вито погасил лампу и выглянул в окно. Погруженные в темноту улицы были пустынны. Где‑то в доме открылась и закрылась дверь спальни, затем Вито услышал, как плачет Конни, а Кармелла ее утешает. Он закрыл глаза, а когда открыл их снова, увидел свое отражение в стекле, наложенное на ночной город и черное небо. Когда Конни перестала плакать, Вито расчесал рукой волосы, вышел из кабинета и направился к себе в спальню, где обнаружил, что Кармелла уже собрала его чемодан и оставила его на кровати.

 

Корк ждал внизу, в тесном помещении за булочной, выходящем в переулок, а Эйлин укладывала дочь спать. Вытянувшись на койке, Корк встал, снова вытянулся и снова встал, затем принялся расхаживать по комнате, а потом уселся на койку и стал возиться с радиоприемником на тумбочке. Найдя трансляцию бокса, он послушал какое‑то время, затем снова покрутил большую ручку настройки, следя за тем, как черная стрелка скользит по шкале, пока не наткнулся на «Шоу Гая Ломбардо».[62]Потом он с минуту вместе с Бернсом слушал, как Грейси[63]рассказывает о своем пропавшем брате, после чего выключил приемник, встал с койки, подошел к одному из двух древних книжных шкафов и попытался выбрать, что почитать, однако ему не удавалось сосредоточить мысли больше чем на секунду даже на трех словах. Наконец Корк снова уселся на койку и обхватил голову руками.

Эйлин настояла на том, чтобы он оставался в этой комнатушке за булочной до тех пор, пока она не разыщет Сонни и не переговорит с ним. Она была права. Это была хорошая мысль. Корк не хотел навлекать опасность на сестру и малышку Кейтлин. Наверное, ему лучше было бы спрятаться где‑нибудь совершенно в другом месте, но он не знал, куда податься. Корк постоянно прокручивал в голове случившееся, переосмысливая все заново. Он ранил Вито Корлеоне. Тут не могло быть никаких сомнений. Но ведь он целился в Стиви Дуайера, стараясь спасти Вито от пули в затылок. И даже несмотря на то, что он случайно попал в Вито, скорее всего, он все равно спас ему жизнь, поскольку пуля Дуайера не попала в цель, чего не произошло бы, если бы раненый Вито не упал. Скорее всего, Дуайер попал бы в него и убил. Поэтому, как бы невероятно это ни звучало, возможно, он, Корк, спас Вито жизнь, ранив его.

Корк чувствовал, что даже если никто в мире не поверит в это, Сонни его поймет. Сонни слишком хорошо его знает. Они с ним не столько друзья, сколько братья. Сонни поймет, что он, Бобби Коркоран, ни за что на свете не выстрелил бы в его отца. Он обязательно это поймет, и Корку останется только все объяснить, рассказать, как он пришел на марш после встречи с миссис О’Рурк, охваченный беспокойством за него, Сонни, и его семью, как он увидел Стиви Дуайера, подкрадывающегося к Вито сзади, и как попытался его остановить. Сложенные воедино, факты приобретали смысл, и Корк не сомневался, что Сонни увидит цельную картину, ну а потом, можно не сомневаться, он убедит свою семью, и все будет в порядке, и он, Корк, сможет вернуться к своей жизни вместе с Эйлин и Кейтлин и работе в булочной. Можно будет даже рассчитывать на благодарность Корлеоне за попытку помочь. Никто никогда не называл его метким стрелком. Господи Иисусе, он просто пытался помочь, только и всего.

Наверху открылась и закрылась дверь, послышались шаги Эйлин на лестнице, она открыла дверь и застала брата на краю койки, обхватившим голову руками.

– Посмотри на себя, – сказала Эйлин, остановившись в дверях и подбоченившись. – У тебя тот еще видок, это точно, волосы растрепаны; кажется, тебе на плечи взвалили всю тяжесть мира.

Корк пригладил волосы.

– Вот я сижу здесь и думаю: Бобби Коркоран, неужели ты действительно ранил Вито Корлеоне? И ответ неизменно один и тот же: да, мистер Коркоран, это действительно так. Вы всадили ему пулю в плечо на глазах у десятков людей, в том числе Сонни.

Подсев к брату, Эйлин положила руку ему на колени.

– Ах, Бобби, – пробормотала она и умолкла, устремив взгляд на корешки книг в двух книжных шкафах напротив. Расправив платье на коленях, Эйлин сунула руку под волосы и стиснула большим и указательным пальцами мочку уха.

– Ну что, «ах, Бобби»? – передразнил ее Корк. Оторвав руки от лица, он посмотрел на сестру. – Что ты хотела мне сказать, Эйлин?

– Ты знаешь, что во время перестрелки был убит ребенок? Мальчик приблизительно одного возраста с Кейтлин?

– Знаю, – сказал Бобби. – Я видел его лежащим на улице. Это не я в него стрелял.

– Я вовсе не хотела сказать, что это ты убил ребенка, – сказала Эйлин, однако в ее голосе по‑прежнему прозвучала нотка укора.

– О, Эйлин, ради всего святого! Я отправился туда, чтобы помочь Сонни. Ты ведь сама меня туда послала!

– Я не говорила тебе брать с собой револьвер. Не говорила идти туда с оружием.

– О, матерь божья! – воскликнул Бобби, снова закрывая лицо руками. – Эйлин, – сказал он в свои ладони, – если я не смогу объяснить Сонни, что произошло, я труп. Я ранил Вито Корлеоне. Я сделал это не нарочно, но это произошло.

– Сонни прислушается к голосу разума, – уверенно заявила Эйлин, положив руку брату на затылок. – Мы подождем день‑два, пока не утихнет шум, и если Сонни не появится за дверью моей квартиры, ища тебя, я сама отправлюсь к нему. Так или иначе мы обязательно поговорим. Как только Сонни услышит целиком всю историю, он увидит правду.

– После чего ему останется только убедить всю свою семью, – произнес Бобби тоном, намекающим на то, что сделать это будет нелегко.

– Точно, – согласилась Эйлин, – с этим могут возникнуть проблемы. – Она поцеловала брата в плечо. – Но Сонни умеет говорить, – добавила она. – В этом ему не откажешь. Он убедит своих родных, готова поспорить.

Бобби ничего не ответил, только кивнул, продолжая зажимать лицо руками и растирая глаза пальцами. Эйлин поцеловала его в макушку и попросила постараться немного поспать.

– Поспать, – сказал Бобби, – отличная мысль. – Плюхнувшись на койку, он накрыл голову подушкой. – Разбудишь меня, когда мне станет безопасно перемещаться в мире.

– О, но в этом случае тебе придется спать бесконечно, – сказала Эйлин, выходя из комнаты; однако сказала она это настолько тихо, что брат ее точно не услышал.

 

Схватив Сонни за лацкан пиджака, Клеменца привлек его к себе.

– Пять минут, – сказал он, – capisc’? Если задержишься дольше, я сам за тобой приду.

Они сидели на заднем сиденье «Бьюика» Клеменцы. Джимми Манчини и Эл Хэтс сидели спереди, Джимми за рулем. Они только что подъехали к дому Сандры. Девушка ждала, стоя у окна. Как только Джимми подогнал здоровенный «Бьюик» к тротуару, Сандра скрылась, поспешно отскочив от окна.

– Пять минут, – повторил Клеменца.

Пробормотав что‑то невнятное, Сонни открыл дверь.

– Идите за ним, – обратился Клеменца к Джимми, похлопав его по плечу.

Заглушив двигатель, Джимми присоединился к Хэтсу, который уже вышел из машины и проследовал за Сонни к крыльцу дома Сандры.

– Che cazzo! – Развернувшись, Сонни вскинул руки. – Подождите в машине! Я вернусь через две минуты!

– Так не пойдет, – сказал Джимми, кивая на лестницу.

Там в дверях появилась Сандра, прижимая руку к сердцу и смотря на Сонни так, словно ему угрожает смертельная опасность.

– Мы подождем здесь, – сказал Джимми.

Вместе с Хэтсом они повернулись спиной к двери и стали бок о бок внизу лестницы.

Сонни оглянулся на Клеменцу. Тот бросил на него хмурый взгляд с заднего сиденья, сложив руки на животе. Проворчав себе под нос ругательство, Сонни торопливо взбежал по ступеням. Сандра бросилась ему на шею так пылко, что едва не сбила его с ног.

– Куколка моя, – ласково произнес Сонни, отцепляя ее руки от своей шеи. – Мне нужно торопиться. Я хотел тебе сказать, – добавил он, отступая назад и хватая девушку за плечи, – что, возможно, не смогу увидеться с тобой до тех пор, пока не уляжется вся эта шумиха вокруг марша. – Он быстро, но страстно поцеловал ее в губы. – Но со мной все в порядке, – сказал он. – И вообще все будет в порядке.

– Сонни… – начала было Сандра и умолкла. Казалось, она зальется слезами, если попытается сказать хотя бы еще одно слово.

– Куколка моя, – повторил Сонни, – обещаю, весь этот пузырь лопнет в самое ближайшее время.

– Когда именно? – с трудом вымолвила Сандра, вытирая глаза. – Сонни, что происходит?

– Да ничего, – небрежно произнес Сонни и тотчас же спохватился. – Это было самое настоящее побоище, вот что, – сказал он, – но полиция все выяснит. Она схватит тех ублюдков, которые это устроили, после чего все снова станет как прежде.

– Я ничего не понимаю, – пробормотала Сандра, отметая объяснение, данное Сонни. – Газеты пишут про твою семью самые ужасные вещи.

– Но ты ведь не веришь в эту чушь, правда? – спросил Сонни. – Это потому, что мы итальянцы, про нас можно безнаказанно писать все что угодно.

Сандра перевела взгляд вниз лестницы, где стояли Джимми и Эл, подобно двум часовым на посту. Оба держали правые руки в карманах, внимательно следя за тем, что происходит на улице. За ними у тротуара стоял сверкающий черный «Бьюик», на заднем сиденье ждал грузный мужчина. Глаза Сандры наполнились смесью изумления и обреченности, словно она наконец все поняла, но пока что не могла в это поверить.

– Мы бизнесмены, – сказал Сонни, – и временами наш бизнес бывает жестким. Но за это, – добавил он, имея в виду побоище во время марша, – виновные заплатят.

Сандра молча кивнула.

– У меня нет времени, чтобы все объяснить, – продолжал Сонни, и его голос стал резким и твердым. – Ты меня любишь? – добавил он, уже мягче, устало.

– Да, я тебя люблю, Сантино, – без колебаний ответила Сандра.

– Тогда верь мне, – сказал Сонни. – Ничего плохого не случится. – Шагнув к ней, он снова поцеловал ее, теперь уже нежно. – Обещаю тебе, хорошо? Ничего плохого не случится.

Сандра кивнула и вытерла слезы. Сонни еще раз поцеловал ее, смахивая влагу с ее щек.

– А теперь мне пора идти. – Оглянувшись на «Бьюик», он увидел Клеменцу, выжидательно сложившего руки на животе. – Я буду на Лонг‑Айленде, во владении нашей семьи, до тех пор, пока все это не утихнет. – Взяв Сандру за руки, он отступил назад. – Не читай газеты. В них нет ничего, кроме лжи.

Улыбнувшись, он подождал, когда губы девушки тоже тронет тень улыбки, затем снова шагнул к ней для мимолетного поцелуя, после чего торопливо сбежал вниз по лестнице.

Сандра осталась стоять в дверях, глядя, как двое мужчин, стоявших внизу, направились следом за Сонни к машине. Машина тронулась и поехала по Артур‑авеню, а она все стояла, глядя на погруженную в темноту улицу, и в голове у нее не было ничего, кроме Сонни, уезжающего в ночь. Девушка не могла заставить себя закрыть дверь и вернуться к себе домой, к спящей бабушке. Она снова и снова мысленно повторяла слова Сонни: «Ничего плохого не случится». Наконец Сандра закрыла дверь и вернулась к себе в комнату, где ей оставалось только ждать.

 

Глава 25

 

Толкнув дверь, Сонни просунул голову в погруженную в темноту комнату. Он был в своем новом доме на Лонг‑Айленде, на обнесенном стеной участке, где сейчас, поздно ночью, кипела жизнь. От дома к дому сновали машины и люди. Автомобильные фары, свет, горящий во всех окнах, и прожектора во внутреннем дворе и на наружных стенах освещали поместье, словно Рокфеллеровский центр.[64]Клеменца сказал Сонни, что отец хочет с ним встретиться. Сонни долго бродил по пустынным комнатам отцовского дома, пока наконец не остановился перед дверью, за которой находилось, пожалуй, единственное темное пространство во всем поместье.

– Пап? – окликнул Сонни, нерешительно шагнув вперед. В полумраке он разглядел силуэт отца на фоне окна, выходящего во внутренний двор. – Мне зажечь свет? – спросил он.

Силуэт покачал головой и отошел от окна.

– Закрой дверь, – произнес отец голосом, донесшимся откуда‑то издалека.

– Клеменца сказал, ты хотел меня видеть.

Закрыв дверь, Сонни двинулся через темноту к отцу. Тот здоровой рукой пододвинул рядом два стула. Левая рука беспомощно болталась на перевязи.

– Садись. – Вито сел и указал на стул напротив. – Я хочу поговорить с тобой наедине.

– Конечно, пап. – Заняв свое место, Сонни сложил руки на коленях и стал ждать.

– Через несколько минут, – начал Вито, и его голос прозвучал едва слышным шепотом, – к нам присоединится Клеменца, но сперва я хотел бы сказать пару слов тебе. – Откинувшись назад, он уронил голову и пальцами правой руки провел сквозь волосы, затем закрыл лицо ладонью.

Сонни еще никогда не видел своего отца таким, и ему захотелось прикоснуться к нему, положить руку ему на колени. Он не осуществил этот порыв, однако в будущем ему суждено было часто вспоминать это мгновение, этот разговор с отцом в его еще не обставленном кабинете, погруженном в темноту, это желание прикоснуться к отцу и утешить его.

– Сантино, – сказал Вито, усаживаясь прямо. – Я хочу задать тебе один вопрос, и, пожалуйста, не торопись с ответом, подумай хорошенько. Как ты думаешь, почему Эмилио Барзини обратился к нам? Почему он предает Джузеппе Марипозу?

В глазах отца Сонни увидел надежду: Вито очень хотел, чтобы сын правильно ответил на его вопрос. Он задумался – но так ничего и не придумал, наткнувшись на глухую стену. Его мозг категорически отказался думать.

– Не знаю, пап, – наконец сказал Сонни. – Наверное, Эмилио сам выразил это как нельзя лучше: он полагает, что ты как вождь гораздо лучше Марипозы.

Вито покачал головой, и искорка надежды у него в глазах погасла. Однако на смену ей пришла ласковая доброта.

– Нет, – сказал Вито, положив здоровую руку на колено сыну, сделав тот самый жест, который собирался сделать Сонни. – Слову такого человека, как Эмилио Барзини, – сказал он, – никогда нельзя верить. Для того чтобы понять суть вещей, – продолжал он, крепче стиснув сыну колено, – нужно оценить как самого человека, так и окружающие обстоятельства. Нужно использовать и голову, и сердце. Вот как приходится действовать в мире, где человеку ничего не стоит соврать – а другого мира нет, Сантино, по крайней мере здесь, на земле.

– Тогда почему, пап? – спросил Сонни, и в его голосе прозвучала нотка отчаяния. – Если все не так, как сказал Эмилио, тогда почему?

– Потому, – сказал Вито, – что именно Эмилио стоит за покушением во время марша. – Остановившись, он посмотрел на Сонни: отец, терпеливо объясняющий что‑то своему ребенку. – Он не предполагал, что все выльется в настоящее побоище, и в этом была его ошибка, – продолжал он, – но можно не сомневаться, что этот замысел родился в голове Эмилио. У Марипозы никогда не хватило бы ума додуматься до такого самому. Если бы все получилось как задумано, если бы я был убит вместе с Лукой Брази – и тобой, Сонни, твоя смерть также была частью плана, – и если бы все это удалось свалить на сумасшедших ирландцев, потому что всем известно, что итальянцы никогда не поставят под угрозу женщин и детей, невинных родственников, это наш священный кодекс чести, – если бы удалось убедить и другие семьи в том, что это дело рук ирландцев, война на том закончилась бы, Джо прибрал бы к своим рукам все, а Эмилио стал бы его правой рукой. – Встав, Вито медленно прошел к окну и уставился на суету во дворе. Здоровой рукой он стащил перевязь через голову и сжал левую руку в кулак, слегка поморщившись от боли. – Мы уже видим, – продолжал он, оборачиваясь к Сонни, – что газеты называют случившееся ирландской вендеттой, бойней, которую устроила горстка сумасшедших ирландцев. Все это пишут журналисты, купленные Марипозой. Но теперь, – добавил Вито, – теперь, когда все обернулось так плохо, теперь Эмилио испугался. – Снова усевшись напротив сына, он подался вперед. – Эмилио понимает, что, поскольку я остался в живых, я догадаюсь, что за нападением стоит Марипоза. Он боится, что теперь все семьи выступят против Марипозы – и против него. Сначала неудачная попытка убить Клеменцу и Дженко в ресторане Анджело, затем провал по устранению меня руками людей Аль Капоне, и вот теперь это – практически сразу же после того, как мы согласились платить дань, – все поймут, что слово Марипозы ничего не стоит, а теперь еще стало ясно, что его можно одолеть. И для Эмилио единственная надежда – предложить это соглашение. Вот почему он рисковал своей жизнью, придя к нам. И, что самое главное, Сонни, вот почему сейчас ему можно верить.

– Если Барзини собирался прикончить всех нас, не понимаю, почему его отпустили живым! – Сонни понимал, что ему следует укротить свой гнев, следует оставаться рассудительным, как отец, но он ничего не мог с собой поделать. При мысли о том, что Эмилио собирался убить его и его семью, у него в голове вспыхнула безумная ярость, оставив лишь одно желание: нанести ответный удар.

– Сонни, подумай, – сказал Вито. – Пожалуйста, пошевели мозгами. – Обхватив лицо сына руками, он встряхнул его, затем отпустил. – Что нам дала бы смерть Эмилио Барзини? Нам пришлось бы воевать с Этторе Барзини, с братьями Розато – и с Марипозой. – Сонни молчал, и Вито продолжал: – Но если Эмилио останется жив, а Марипоза умрет, мы разделим владения Марипозы – и останутся пять семей, а мы будем из них самой сильной. Вот наша цель. Вот о чем нам нужно думать – а не о том, как убить Эмилио.

– Прости меня, папа, – сказал Сонни, – но если мы сразимся со всеми остальными семействами, возможно, в конечном счете мы останемся единственными.

– Опять же, – терпеливо промолвил Вито, – подумай. Даже если бы нам удалось одержать победу в такой войне, что произойдет дальше? Газетчики превратят нас в чудовищ. Мы наживем жестоких врагов в лице родственников тех, кого убьем. – Подавшись к сыну, Вито положил ему руки на плечи. – Сонни, – продолжал он, – сицилийцы ничего не забывают и ничего не прощают. И ты всегда должен держать в сознании эту истину. Я хочу одержать победу в этой войне, чтобы после ее окончания насладиться долгим миром и умереть в своей кровати, в окружении родных и близких. Я хочу, чтобы Майкл, Фредо и Том пошли в законный бизнес, чтобы они добились благополучия и процветания – и, в отличие от нас с тобой, Сонни, им не придется постоянно трястись по поводу того, кто следующий захочет с ними расправиться. Понимаешь, Сонни?

– Да, папа, – сказал Сонни. – Понимаю.

– Хорошо, – сказал Вито, ласково смахнув сыну волосы со лба.

У них за спиной открылась дверь, и Вито, тронув Сонни за плечо, указал на выключатель у двери.

Сонни включил свет, и в комнату вошел Клеменца.

– В ближайшие дни нам предстоит много дел, – сказал Вито, обращаясь к сыну. Он снова прикоснулся к его руке. – Мы должны постоянно быть начеку, остерегаясь измены. – Вито умолк, охваченный нерешительностью. – Сейчас я пойду, – наконец сказал он, мельком взглянув на Сонни и тотчас же отвернувшись, словно ему было страшно смотреть сыну в глаза. – Измены , – тихо повторил он, шепотом, словно обращаясь к себе самому, после чего кивнул Клеменце и Сонни, выразительно подняв палец, подчеркивая свое предостережение. – Выслушай то, что тебе скажет Клеменца, – бросил он на прощание сыну и вышел из комнаты.

– Что случилось? – встревоженно спросил Сонни.

– Aspett’, – сказал Клеменца, осторожно закрывая за Вито дверь, словно опасаясь произвести ненужный шум. – Садись. – Он указал на два стоящих друг напротив друга стула, где только что Сонни сидел со своим отцом.

– Конечно, – сказал Сонни. Сев на стул, он закинул ногу на ногу, устраиваясь поудобнее. – В чем дело?

Клеменца по обыкновению был в мешковатом мятом костюме с ярко‑желтым галстуком, таким свежим и чистым, что, вероятно, он надел его в первый раз. Грузно плюхнувшись напротив Сонни, он крякнул от удовольствия по поводу того, что избавил свои ноги от тяжести тела. Из одного кармана пиджака он достал вороненый пистолет, из другого – серебристый глушитель.

– Знаешь, что это такое? – спросил Клеменца, протягивая глушитель.

Сонни недоуменно взглянул на него. Разумеется, он знал, что такое глушитель.

– В чем дело? – повторил он.

– Лично я не люблю глушители, – продолжал Клеменца, неторопливо навинчивая тяжелую стальную трубку на дуло пистолета. – Я предпочитаю большие, шумные пистолеты; они лучше подходят, чтобы запугать человека, у которого в голове возникли разные мысли. Бах‑бабах, все разбегаются, ты спокойно уходишь прочь.

Рассмеявшись, Сонни обхватил руками затылок. Откинувшись назад, он ждал, когда Клеменца перейдет к тому, ради чего затеял весь разговор.

Тем временем Клеменца возился с глушителем. Ему никак не удавалось навернуть его на дуло.

– Речь пойдет о Бобби Коркоране, – наконец сказал он.

– А, – пробормотал Сонни, оглядываясь назад, в окно, словно пытаясь отыскать пропажу, о которой только что вспомнил. – Никак не могу взять в толк, – сказал он, снова повернувшись к Клеменце, причем это прозвучало у него как вопрос.

– Что ты не можешь взять в толк? – спросил Клеменца.

– Дядя Пит, я ума не приложу, черт побери, что думать, – сказал Сонни и тотчас же смутился, поскольку обратился к Клеменце так, как делал это в детстве. Он поспешил преодолеть этот неприятный момент, быстро добавив: – Я знаю, что Бобби стрелял в папу. Я сам видел это, как и все остальные, но…

– Но ты не можешь в это поверить, – закончил за него Клеменца, догадавшись, что он хотел сказать.

– Да, – подтвердил Сонни. – Просто… – Он снова отвел взгляд, не зная, что сказать.

– Послушай, Сонни, – сказал Клеменца, снова принимаясь возиться с пистолетом, навинчивать и отвинчивать глушитель, проверяя, правильно ли тот надет на дуло. – Я все понимаю, – продолжал он, – ты вырос вместе с этим парнем, с Бобби, ты знаешь его всю свою жизнь… – Остановившись, он кивнул, словно удовлетворенный собственным объяснением. – Но Бобби Коркоран должен умереть. Он стрелял в твоего отца. – Покрутив глушитель еще раз, он туго навернул его на дуло и протянул пистолет Сонни.

Тот взял пистолет и уронил его на колени, словно желая поскорее от него избавиться.

– Родители Бобби, – тихо произнес он, – они оба умерли от гриппа, еще когда он был совсем маленький.

Клеменца молча кивнул.

– Сестра и племянница – это все, что у него есть, – продолжал Сонни. – А Бобби – это все, что есть у них.

И снова Клеменца промолчал.

– Сестра Бобби Эйлин, – снова заговорил Сонни, – ее муж Джимми Гибсон… его во время беспорядков… когда была забастовка… убил один из громил Марипозы.

– Кто его убил? – нарушил молчание Клеменца.

– Один из громил Марипозы.

– Откуда тебе это известно?

– Мне так сказали.

– Тебе так сказали.

– Да.

– Потому что кое‑кому хотелось, чтобы ты услышал именно это.

– Ты можешь сказать что‑то другое?

– Поскольку это связано с профсоюзами, – сказал Клеменца, – мы обязаны знать правду. – Вздохнув, он поднял взгляд на потолок, где полоска света из окна медленно перемещалась справа налево. – Джимми Гибсона убил Пит Мюррей, – сказал он. – Огрел его по затылку водопроводной трубой. Они не ладили друг с другом – подробности я уже забыл, – но Пит хотел скрыть, что убил своего соотечественника, поэтому он договорился с Марипозой. Пит Мюррей с незапамятных времен работал на Марипозу. Вот через кого Джузеппе держал в руке ирландцев.

– Господи… – пробормотал Сонни. Он опустил взгляд на пистолет с глушителем, лежащий у него на коленях.

– Послушай, Сонни, – сказал Клеменца, после чего, как незадолго до этого Вито, положа руку Сонни на колено. – Это очень тяжело. Полицейские, военные… – Похоже, ему никак не удавалось подобрать подходящие слова. – Надень на человека форму, скажи ему, что нужно кого‑то убить, потому что это плохой тип и его надо убить, – и тогда любой сможет нажать на спусковой крючок. Но в нашем ремесле порой приходится убивать тех, кто, возможно, приходится тебе другом. – Остановившись, Клеменца пожал плечами, словно ему требовалось самому осмыслить это. – Пришло время тебе определиться, – сказал он. – Бобби Коркоран должен умереть, и это сделаешь ты. Он ранил твоего отца, Сантино. И этим все сказано. Он должен умереть, и это сделаешь ты.

Сонни снова уронил пистолет на колени и уставился на него, как на какую‑то головоломку. Наконец он взял пистолет, черный, тяжелый, с дополнительным весом глушителя. Сонни все еще не мог оторвать взгляда от пистолета, но тут открылась и закрылась дверь, и до него дошло, что Клеменца вышел из комнаты. Он покачал головой, не в силах поверить в то, что это происходит на самом деле, хотя пистолет был здесь, в его руке, большой и тяжелый. Оставшись в одиночестве, в полной тишине, Сонни взял пистолет за ствол. Непроизвольно повторив движения своего отца, он подался вперед, уронил голову, провел пальцами свободной руки сквозь волосы, затем обхватил лицо руками, прижимая к виску холодную рукоятку пистолета. Положив палец на спусковой крючок, он сидел в тишине, не шелохнувшись.

 

Фредо проснулся в темноте, уткнувшись лицом в подушку и подогнув колени к груди. Какое‑то мгновение он не мог сообразить, где находится, затем постепенно к нему вернулось возбуждение вчерашнего дня, и он понял, что лежит в своей кровати, вспомнил марш и то, что его отец был ранен, но ничего страшного не произошло. Фредо видел отца. Мама разрешила им с Майклом одним глазком взглянуть на него, после чего отправила их наверх в свою комнату, подальше от суеты, царящей в доме. У папы рука висела на перевязи, но выглядел он хорошо. Фредо так и не знал, что же произошло после того, как его отправили домой. Он попытался было подслушивать за дверью, но мама пришла к ним в комнату и заставила их с Майклом делать уроки, так что он не смог ничего услышать. Им даже запретили включать радио, и мама строго‑настрого запретила Майклу рассказывать брату о случившемся. Они легли спать. И все же Фредо знал, что во время марша началась стрельба и папа был ранен в плечо. Он лежал в кровати, мысленно прокручивая события минувшего дня, и злился на то, что ему не повезло и он пропустил такие события. Быть может, если бы он был там, ему удалось бы защитить отца. Быть может, ему удалось бы спасти его от пули. Может быть, он бы закрыл отца своим телом или оттолкнул бы его в сторону. Фредо сожалел о том, что его там не было. Сожалел о том, что у него не было возможности показать отцу и всем остальным, что он уже не ребенок. Если бы ему предоставилась возможность спасти отца, все бы это поняли. Ему уже пятнадцать. Он не ребенок.

Наконец Фредо оторвал лицо от подушки и перевернулся на спину, стряхивая остатки сна. У противоположной стенки Майкл лежал в кровати, накрывшись с головой одеялом, и из‑под края пробивалась полоска света.

– Майкл, чем ты там занят? – шепотом спросил Фредо. – Ты там читаешь?

– Ага, – донесся приглушенный голос брата. Откинув одеяло, Майкл высунул голову. – Мне удалось стащить внизу газету, – сказал он, показывая Фредо вечерний выпуск «Миррор». На первой полосе была фотография маленького мальчика, лежащего на тротуаре, свесив с бордюра руку. Над снимком был заголовок огромными буквами: «Гангстерское побоище!»

– Вот те на! – воскликнул Фредо, соскакивая со своей кровати и забираясь на кровать к брату. – И что здесь пишут? – Он выхватил у Майкла газету и фонарик.

– Здесь говорится, что наш папа гангстер. Что он большая фигура в мафии.

Перевернув страницу, Фредо увидел фотографию, на которой его отца усаживали в полицейский «воронок».

– Папа говорит, такой вещи, как «мафия», не существует, – назидательным тоном произнес он, после чего увидел фотографию Ричи Гатто, лежащего на мостовой в луже крови, раскинув в стороны руки и ноги. – Это же Ричи… – тихо пробормотал он.

– Да, – подтвердил Майкл. – Ричи убит.

– Ричи убит? – спросил Фредо. – Ты видел, как его убили?

Тут дверь в спальню отворилась, и он выронил газету.

– Чем это вы здесь занимаетесь? – спросила Кармелла, заходя в комнату в синем халате, наброшенном поверх ночной рубашки, с распущенными волосами, ниспадающими на плечи. – Где вы это достали? – Подобрав с кровати газету, она сложила ее вдвое и прижала к груди, словно пытаясь спрятать.

– Это Майкл стащил ее внизу, – тотчас же сказал Фредо.

Бросив на брата осуждающий взгляд, Майкл повернулся к матери и кивнул.

– Вы ее прочитали? – спросила Кармелла.

– Майкл прочитал, – сказал Фредо. – Ричи правда убит?

Кармелла молча перекрестилась, однако выражение ее лица и навернувшиеся на глаза слезы явились достаточно красноречивым ответом.

– Но с папой все в порядке, правда? – спросил Фредо.

– Разве ты не видел его своими собственными глазами? – Засунув сложенную газету в карман халата, Кармелла взяла Фредо за руку и отвела к его кровати. – Нельзя верить всему, что пишут в газетах, – сказала она, обращаясь к Майклу.

– Там пишут, что папа большая шишка в мафии, – сказал тот. – Это правда?

– Мафия! – раздраженно пробормотала Кармелла, кутаясь в халат. – Как только речь заходит об итальянцах, все вспоминают мафию. Но разве у мафиози могут быть в числе друзей конгрессмены, как у твоего отца?

Смахнув волосы со лба, Майкл задумался.

– Пожалуй, я не буду писать доклад о Конгрессе, – наконец сказал он. – Я передумал.

– Как ты можешь так говорить, Майкл? После стольких трудов?

– Я найду другую тему. – Устроившись в кровати поудобнее, Майкл натянул на себя одеяло.

Кармелла отступила назад, разочарованно покачав головой, и смахнула с глаз слезы.

– Если я услышу хоть один звук, – строго сказала она, обращаясь к Фредо, – я все расскажу вашему отцу. – Она произнесла это неуверенно и замялась, глядя на мальчиков.

Выйдя из комнаты, Кармелла закрыла за собой дверь и обнаружила Тома, который поджидал ее на лестнице.

– Madon’, – пробормотала она. – Сегодня что, вообще никто не будет спать?

Том уселся на верхнюю ступеньку, и Кармелла присоединилась к нему.

– Ребята расстроились? – спросил Том.

– Они знают, что Ричи убит, – ответила Кармелла, доставая из кармана «Миррор» и глядя на фотографию убитого ребенка на первой полосе.

Том взял у нее газету.

– Я должен был уехать на Лонг‑Айленд вместе с остальными мужчинами. – Свернув газету в трубку, он постучал ею по краю ступеньки. – Но меня оставили здесь, с мальчиками.

– Per carita! – воскликнула Кармелла. – Упаси господь, чтобы ты тоже был там.

– Сонни там, – сказал Том, и при этих словах Кармелла отвернулась. – Сонни не разрешил бы мне сражаться, – продолжал он, понижая голос до шепота. Казалось, Том разговаривает сам с собой. – Он удержал меня, как маленького мальчика.

– Сонни заботится о тебе, – сказала Кармелла, уставившись в пустоту. – Он всегда о тебе заботился.

– Знаю, – сказал Том. – Мне хотелось бы отплатить ему за это, теперь, когда я стал взрослым. Сейчас Сонни не помешало бы заботиться о себе самом.

Кармелла взяла руку Тома обеими своими руками. Ее глаза снова наполнились слезами.

– Мама, – сказал Том, – я хочу быть здесь, чтобы помогать. Помогать семье.

Кармелла стиснула ему руку.

– Молись за них, – сказала она. – Молись за Вито и Сонни. Всё в руках господа, – прошептала она. – Всё.

 

Глава 26

 

Оставив машину на Десятой улице рядом с рекой, Лука прошел мимо лачуг, крыши которых были завалены дровами и прочим мусором. Ночи стояли холодные, и из кривой жестяной трубы, торчащей из последней лачуги, в воздух поднималась тонкая струйка дыма. Было уже два часа ночи, и на улице, кроме Луки, не было никого. С одной стороны от него тянулись лачуги, с другой блестела река. Плотнее запахнув пиджак, Лука двинулся дальше. Помимо шума ветра над водой, шелест его шагов был единственным звуком, нарушающим тишину. На углу у выбитой двери Луку встретили Джоджо и Поли. Они стояли, прислонившись к кирпичной стене. У Джоджо изо рта свисала сигарета, Поли стряхивал пепел с толстой сигары.

– Вы уверены… что они там? – спросил Лука, присоединяясь к своим ребятам.

– Они уже стреляли в нас, – сказал Поли, отправляя сигару обратно в рот.

– Мы здесь как на ладони, – добавил Джоджо. – Сам взгляни. – Он указал на дверь.

– Что это… за место?

– Скотобойня.

– Вот это в духе долбанных ирландцев, – фыркнул Лука. – Решили держать оборону… на скотобойне. Их там всего двое?

– Да, братья Доннелли, – подтвердил Поли, не вынимая сигару изо рта.

– Мы их сюда загнали, – сказал Джоджо.

– Они прикинули, что им надо продержаться еще всего пару часов, – пожевав сигару, сказал Поли.

– И сюда пожалуют рабочие, – добавил Джоджо, заканчивая его мысль.

Лука заглянул на бойню. Пол был голый, над лентами конвейеров болталась паутина крючьев. Под потолком проходил лабиринт стальных трапов.

– Где они? – спросил Лука.

– Где‑то там, наверху, – сказал Джоджо. – Высуни голову, и они начнут в тебя палить.

– У вас нет… никаких мыслей?

– Они постоянно перемещаются, – пробормотал Поли. – В этом их главный козырь.

Заглянув на бойню, Лука увидел лестницу у стены, ведущую наверх к трапам.

– Другой выход… есть?

– С противоположной стороны, – подтвердил Джоджо. – Там Винни.

Лука достал из кобуры под мышкой револьвер 38‑го калибра.

– Ступайте к Винни. Как только будете готовы… врывайтесь внутрь со стрельбой. Целиться необязательно… просто стреляйте. – Лука проверил револьвер. – Только постарайтесь… брать выше… а не вниз… чтобы не задеть меня.

– Ты хочешь, чтобы мы отвлекли на себя их внимание, – сказал Джоджо, – а сам войдешь с этой стороны?

Выдернув сигару у Поли из зубов, Лука загасил ее о стену.

– Ступайте, – сказал он, – и поторопитесь. Я начинаю терять терпение.

Как только ребята скрылись, Лука достал из кармана пиджака второй револьвер и осмотрел его. Это был новенький ствол под патрон «магнум» 357‑го калибра, с вороненым барабаном и длинным стволом. Лука вытащил из барабана патрон, покрутил его в пальцах и засунул на место, после чего снова заглянул на бойню. Изнутри помещение было тускло освещено лампами под потолком, которые отбрасывали на стены и пол причудливые тени. В этот момент в противоположном конце бойни распахнулась дверь, и полумрак разорвали частые вспышки выстрелов. Лука заметил вверху, на трапах, вспышки ответных выстрелов и метнулся к лестнице. Он уже поднялся наверх и был на полпути к баррикаде из ящиков, за которой укрылся Билли Доннелли, когда из противоположного угла крикнул Рик, предупреждая брата о приближении врага. Билли удалось выпустить две пули, вторая из которых попала Луке в грудь, чуть выше сердца, едва не выбив у него из легких воздух. Ему показалось, что он получил мощный удар кулаком, однако этого все‑таки не хватило, чтобы сбить его с ног, и через мгновение Лука уже набросился на Билли, выбив револьвер у него из руки и заломив ему локтем шею, после чего тот смог издать лишь утробный хрип, проникнутый ужасом. Прижимая Билли к себе в качестве живого щита, Лука помедлил минуту, переводя дух.

– Билли! – окликнул из противоположного угла просторного помещения Рик.

Джоджо и остальные ребята отступили назад на улицу. На бойне воцарилась тишина, которую нарушали лишь сдавленное дыхание Билли да ровный низкий гул, доносящийся откуда‑то поблизости.

– С твоим братом все в порядке! – крикнул Лука. Свободной рукой он отшвырнул нагроможденные ящики, пуская их вниз на пол с высоты двадцати футов. – Выходи… Рик!

Убрав с пути ящики, он приблизился к краю трапа, к самому ограждению, подталкивая Билли перед собой. Одной рукой он обхватил Билли за горло, другая болталась опущенная с зажатым револьвером. Рик молчал и не показывался.

– Ретивый Джо… хочет с тобой увидеться, – продолжал Лука. – Он хочет поговорить… с тобой и с Билли.

– А, мешок с дерьмом! – сказал Рик. – Кривая рожа! – Он говорил так, словно Лука сидел за столом напротив. Если бы не прозвучавшая в его голосе нотка тревоги, можно было бы сказать, что ему весело.

Лука толкнул Билли к самому ограждению, приподнимая его в воздух. Билли больше не вырывался, и Лука чуть ослабил хватку, позволяя ему свободно дышать.

– Выходи немедленно! – крикнул он, обращаясь к Рику. – Не заставляй меня… всадить пулю в твоего братишку. Джузеппе только… хочет поговорить.

– А, ты лжешь, – ответил Рик, по‑прежнему укрываясь за грудой ящиков. – Теперь ты работаешь на Корлеоне, и всем это известно.

– Я работаю… на самого себя, – сказал Лука. – И вы… ирландцы… должны это знать.

Билли принялся вырываться из рук Луки.

– Он лжет, Рик! – крикнул он. – Пристрели сукиного сына!

– Ну хорошо, Билли, – шепнул ему на ухо Лука. Рывком подняв парня в воздух, он перенес его через ограждение, удерживая над полом. Билли начал кричать и брыкаться. – Попрощайся со своим… младшим братом, – сказал Лука, обращаясь к Рику.

В это мгновение Рик отшвырнул ногой пару ящиков и выпрямился во весь рост, держа руки над головой, ладонями к Луке.

– Вот и отлично, – сказал тот.

Бросив Билли вниз, он поднял револьвер и разрядил барабан Рику в грудь и в живот. Рик отлетел назад, затем повалился вперед и, перелетев через ограждение, упал на ленту конвейера и застыл бесформенной грудой.

Билли стонал, пытаясь встать. Обе ноги у него были сломаны, обломок бедренной кости торчал из окровавленной штанины. Беднягу вырвало, и он потерял сознание.

– Обуйте их в бетонные башмаки, – приказал Лука Джоджо, прошедшему на бойню. Следом за ним появились Поли и Винни. – Бросьте их в реку, – добавил он, направляясь к лестнице.

Лука зверски устал и думал только о том, как хорошенько выспаться.

 

У крыльца дома Ромеро с полдюжины мужчин в дешевых темных костюмах разговаривали с двумя молодыми женщинами в шляпах‑«колоколах» и обтягивающих платьях, совершенно не подходящих для похорон. Сонни рассудил, что у девушек просто нет никакой другой приличной одежды. Он остановился за углом и с полчаса сидел в машине, наблюдая за кварталом, прежде чем решил, что ему будет безопасно появиться на поминках Винни. Семья Корлеоне прислала в похоронную контору венок, а у Сонни в кармане пиджака лежал пухлый конверт с пятью тысячами долларов, который он намеревался вручить лично, несмотря на то что ему было приказано держаться подальше от любых похорон, и в первую очередь от похорон Винни. Если верить Дженко, у Марипозы хватило бы подлости расправиться с ним прямо на похоронах. Сонни вздохнул, черпая уверенность в прикосновении к ремню кобуры под мышкой.

Не успел он подойти к крыльцу, как девушки заметили его приближение и поспешно нырнули в подъезд. Когда Сонни поднялся на крыльцо и подошел к лестнице, ведущей к квартире семьи Ромеро на втором этаже, на площадке наверху его уже ждали Анджело Ромеро и Нико Ангелопулос. В полумраке лестничной клетки лицо Анджело выглядело постаревшим лет на десять. Глаза у него налились кровью, под ними нависли мешки, похожие на синяки, веки опухли. Судя по всему, он не спал со дня марша. На лестнице слышались приглушенные голоса.

– Анджело, – окликнул Сонни и сам удивился, почувствовав, как к горлу ему подкатил клубок, не давая больше ничего сказать. Он не позволял себе думать о Винни. Факт гибели Винни отметился у него в сознании, но и только. Да, Винни убит. И больше ничего, никаких чувств, никаких мыслей. Однако как только он произнес вслух имя Анджело, что‑то поднялось у него из глубины души и застряло в горле, и он больше не смог ничего сказать.

– Не надо тебе было приходить сюда. – Анджело принялся тереть глаза с такой силой, словно старался их раздавить. – Я устал, – сказал он, после чего добавил, объявляя очевидное: – Я почти не спал.

– Его мучат кошмарные сны, – объяснил Нико, кладя руку Анджело на плечо. – Он не может спать из‑за кошмаров.

– Я тебе сочувствую, Анджело, – с трудом выдавил Сонни. Ему пришлось сделать усилие, чтобы произнести эти слова.

– Да, – пробормотал Анджело, – но тебе не надо было приходить сюда.

Сглотнув комок в горле, Сонни опустил взгляд на окно над входной дверью, за которой виднелся унылый ненастный день. Он поймал себя на том, что ему проще думать о деле, о мелочах.

– Перед тем как сюда прийти, я все тщательно проверил, – сказал он. – За домом никто не следит, так что все в порядке.

– Я имел в виду не это, – сказал Анджело. – Я имел в виду, что наша семья, мои родители не хотят видеть тебя здесь. Тебе нельзя прийти на поминки. Они этого не допустят.

До Сонни не сразу дошел смысл его слов.

– Я принес вот это. – Он достал из кармана конверт. – Это хоть что‑то, – сказал он, протягивая конверт Анджело.

Тот подчеркнуто скрестил руки на груди, отказываясь взять конверт.

– Я не вернусь к вам. Я больше не буду работать на вашу семью, – сказал он. – У меня будут какие‑нибудь неприятности?

– Нет, – пробормотал Сонни, опуская руку с конвертом. – С чего ты это взял? – спросил он. – Мой отец все поймет.

– Хорошо, – сказал Анджело. Он шагнул к Сонни. Какое‑то мгновение казалось, что он собирается его обнять, однако в последний момент он сдержался. – О чем мы думали? – сказал Анджело, и это прозвучало словно мольба. – Мы считали себя героями комиксов, с которыми никогда ничего не случится, так? – Он подождал, словно действительно полагал, что у Сонни может быть ответ. Но Сонни молчал, и Анджело продолжал: – Наверное, все это грезилось мне во сне, вот какое у меня ощущение, нам всем это грезилось во сне, мы были уверены в том, что с нами ничего не случится. Нас ведь не могли на самом деле убить, но… – умолкнув, он вздохнул. Глубокий протяжный вздох вырвался у него из груди, подобно стону, и один этот звук признавал смерть Винни, принимал ее. Анджело отступил назад, продолжая смотреть Сонни в лицо. – Я проклинаю тот день, когда познакомился с тобой, – сказал он, – с тобой и с твоей семьей. – Он произнес это ровным голосом, без злобы и гнева. После чего развернулся, поднялся по лестнице и скрылся за дверью.

– На самом деле он вовсе так не думает, – сказал Нико после его ухода. – Он сам не свой от горя, Сонни. Ты же знаешь, как близки они были, эти двое. Они были словно тенью друг другу. Господи, Сонни…

– Да, конечно, – пробормотал тот, протягивая конверт Нико. – Передай Анджело, я все понимаю. И передай ему, что наша семья сделает для него и для его родителей все, что только потребуется, и сейчас, и в будущем. Передашь, Нико?

– Анджело это знает, – сказал Нико, убирая конверт в карман. – Я обязательно передам ему этот конверт.

Похлопав его по плечу, Сонни стал спускаться по лестнице.

– Я провожу тебя до машины, – предложил Нико, следуя за ним. Выйдя на улицу, он спросил: – Что теперь станется с Бобби? Я слышал, он прячется.

– Не знаю, – сказал Сонни, и его тон ясно дал понять, что он не желает говорить о Бобби.

– Послушай, я хотел тебе сказать… – начал Нико, беря Сонни за руку и останавливая его. – Мы с Анджело много говорили об этом, и Анджело считает, что Бобби, наверное, стрелял в Стиви Дуайера, а не в твоего отца. Если он стрелял в твоего отца – это же получается какая‑то бессмыслица, Сонни. И ты сам это понимаешь.

– В Стиви Дуайера?

– Так считает Анджело. Так считал и Винни. Они с Анджело успели переговорить об этом, прежде чем его убили.

Почесав голову, Сонни уставился вдаль, словно пытаясь увидеть то, что произошло во время марша.

– В Стиви Дуайера? – повторил он.

– Так говорит Анджело, – подтвердил Нико. – Сами они этого не видели, но Анджело говорит, что Стиви подкрался к твоему отцу сзади, а после выстрела Бобби его застрелил Лука. Меня там не было, – добавил он, засовывая руки в карманы, – но, Сонни, черт побери, Бобби любит тебя и твою семью, и он ненавидел Стиви. Это ведь разумно, разве не так?

Сонни постарался вернуться мыслями к маршу. Он помнил, как у него на глазах Бобби выстрелил в его отца, после чего тот упал, – но больше у него в памяти ничего не сохранилось. Стреляли все, стреляли повсюду. В конце концов Стиви Дуайер был убит. Сонни напряг память, однако все, что произошло во время марша и сразу же после него, представляло из себя беспорядочную мешанину. Он потер костяшками пальцев подбородок.

– Не знаю, – сказал он. – Не знаю, что, черт возьми, произошло. Мне нужно поговорить с Бобби. И очень плохо, что он скрывается.

Они подошли к машине Сонни.

– Да, но ты ведь знаешь, – сказал Нико, – ты ведь знаешь, что Бобби ни за что не выстрелил бы в твоего отца. Этого просто не может быть, – добавил он, – и ты это прекрасно понимаешь.

– Я сам не знаю, что я знаю. – Сонни шагнул на улицу, собираясь открыть дверь своей машины. – А у тебя как дела? – сказал он, меняя тему. – Как тебе нравится твоя работа?

– Работа как работа. – Нико снял шляпу, провожая взглядом, как Сонни садится в машину. – В доках работа тяжелая.

– Да я слышал. – Захлопнув дверь, Сонни откинулся на спинку сиденья. – Но зарплата у членов профсоюза приличная, верно?

– Ну да, – подтвердил Нико. – Конечно, моднющую одежду и все такое я больше не покупаю, но все в порядке. Ты слышал, у меня есть девушка?

– Нет, – сказал Сонни. – Кто она?

– Ты ее не знаешь, – сказал Нико. – Ее зовут Анастасия.

– Анастасия, – повторил Сонни. – Ты нашел себе отличную гречанку.

– Это точно, – улыбнулся Нико. – Мы уже поговариваем о том, чтобы пожениться и завести малышей. Наверное, теперь, когда у меня есть приличная работа, я смогу их обеспечить всем. – Спохватившись, Нико залился краской, словно сказал глупость. – Передай своему отцу от меня большое спасибо, Сонни. Передай, что я очень благодарен ему за то, что он устроил меня на эту работу, хорошо?

Сонни завел двигатель, затем опустил стекло, чтобы пожать Нико руку.

– Береги себя, – сказал он.

– Ладно, – ответил Нико. Он замялся у двери, глядя на Сонни, словно ему хотелось сказать еще что‑то. Постоял еще мгновение, собираясь с силами высказать то, что давило на него, – но в конце концов сдался и, неловко улыбнувшись, развернулся и поспешил прочь.

 

Джимми Манчини плечом распахнул узкую дверь и втащил за собой Корра Гибсона. В помещении без окон у длинного стола из нержавеющей стали стоял Клеменца, помахивая зажатым в правой руке здоровенным мясоразделочным ножом, словно оценивая его вес и балансировку. Следом за Джимми вошел Эл Хэтс, неся дубинку Корра.

– Проклятие, где я? – спросил Корр, когда Джимми рывком поднял его на ноги.

Судя по голосу, ирландец был пьян, и он действительно пропьянствовал большую часть ночи, перед тем как Джимми и Эл обнаружили его спящим в своей кровати и избили до бесчувствия. Попеременно приходя в себя и снова теряя сознание, Корр постоянно спрашивал, где он и что происходит, словно так полностью и не проснулся.

– А, Пит, это ты, – прищурив распухшие глаза, пробормотал он. – Привет, Клеменца. Где я?

Сняв со стены фартук, Клеменца его надел.

– Корр, ты еще не понял, куда попал? – Он завязал фартук за спиной. – Это место славится на весь Нью‑Йорк. Это мясная лавка Марио в «Маленькой Италии».[65]Ее все знают. Здесь покупает колбасу сам мэр Лагуардиа. – Вернувшись к столу, Клеменца потрогал пальцем лезвие ножа. – А Марио знает, как следить за инструментом, – с уважением промолвил он. – Ножи у него острые, как бритва.

– Знает? – переспросил Корр. Выдернув руку из пальцев Джимми, он встал покачиваясь, но самостоятельно. Окинув взглядом стол из нержавеющей стали и мясоразделочный нож в руке Клеменцы, рассмеялся. – Вы долбанные макаронники, – пробормотал он. – Сброд варваров.

– Разумеется, сицилийцы сюда не ходят, – продолжал Клеменца, обсуждая мясную лавку Марио. – Здесь готовят неаполитанскую колбасу. Мы ее не любим. Неаполитанцы не умеют готовить колбасу правильно, даже со всеми этими навороченными штучками. – Он обвел взглядом всевозможные ножи, ряды сверкающих кастрюль и сковородок и прочее оборудование, в том числе ленточную пилу в дальнем конце стола.

– Где моя дубинка? – спросил Корр. Увидев, что ее держит перед собой Эл Хэтс, опираясь на нее, словно Фред Астер,[66]он с тоской промолвил: – Ах, как бы мне хотелось напоследок треснуть тебя ею по башке, Пит!

– Да, но такой возможности у тебя не будет, – сказал Клеменца, подавая знак Джимми. – Разберитесь с ним в морозильнике. Там тихо.

Корр без сопротивления направился к двери, и Клеменца бросил ему вслед:

– Увидимся через пару минут, Корр.

Когда ребята и ирландец скрылись из виду, Клеменца остановился перед развешанными на стене ножами, тесаками и пилами всех форм и размеров.

– Вы только посмотрите на все это! – с восхищением присвистнул он.

 

Тессио лавировал по лабиринту между столиками, за которыми сидели человек пятьдесят в вечерних нарядах, разговаривающих друг с другом и смеющихся. Впереди него шел Эмилио Барзини, позади следовал Филипп Татталья. Клуб – не фешенебельный «Аист», но его близкий родственник – был расположен на первом этаже гостиницы в центре города. Каждый вечер его заполняли знаменитости – однако Марипоза и его подручные заглядывали сюда нечасто. Пробираясь в дальний конец зала, Тессио обводил взглядом столики. Ему показалось, за одним из них он увидел Джоан Блонделл,[67]сидящую напротив шикарного парня, которого он не узнал. На длинном белом помосте, выполняющем роль сцены, руководитель оркестра во фраке подошел к плоской коробке микрофона рядом с белым роялем и постучал по нему трижды палочкой, после чего оркестр принялся исполнять конвульсивную версию «Моего голубого рая».

– У этой дамочки ангельский голосок, – заметил Татталья, указывая на молодую женщину с затуманенным взором и длинными черными волосами, которая приблизилась к микрофону и запела.

– Ага, – согласился Тессио, и это короткое слово прозвучало словно скорбное восклицание.

В дальнем конце зала перед двустворчатыми стеклянными дверями стоял Малыш Кармине, один из ребят Томазино. Стиснув руками талию, он наблюдал за певицей. Двери были занавешены тонкими шторами, сквозь которые Тессио различил силуэты двух мужчин, сидящих за столиком. Когда Эмилио подошел к двери, Малыш Кармине распахнул ее перед ним, и Тессио с Таттальей прошли следом за Эмилио в небольшой кабинет. Посреди стоял круглый стол, за которым уместилась бы добрая дюжина, однако накрыт он был только на пятерых. У стола стоял официант с бутылкой вина в руке, рядом с Марипозой в сером костюме‑тройке, ярко‑синем галстуке и с белой гвоздикой в петлице. Рядом с ним сидел Томазино Чинквемани, как всегда, в помятом костюме, верхняя пуговица рубашки была расстегнута, а узел галстука сбился набок.

– Сальваторе! – воскликнул Марипоза, когда Тессио вошел в кабинет. – Рад тебя видеть, мой старинный друг! – Встав, он протянул руку, и Тессио ее пожал.

– И я тоже рад тебя видеть, Джо. – Он небрежно кивнул Томазино. Тот не встал при его появлении, но, судя по виду, был рад его видеть.

– Присаживайся! – Марипоза указал на место рядом с собой, после чего переключил свое внимание на официанта.

Барзини и Татталья вслед за Тессио также уселись за столом.

– Я хочу самое лучшее для своих друзей, – сказал Марипоза, обращаясь к официанту. – Проследите за тем, чтобы закуски были свежими, – назидательно произнес он. – Соусы: для кальмара с макаронами острый, черный. Для равиоли – из свежих помидоров с чесноком, но чеснока должно быть ровно столько, сколько нужно, не перестарайтесь только потому, что мы итальянцы, хорошо? – Рассмеявшись, Марипоза обвел взглядом стол. – Я заказал для нас самое настоящее пиршество, – объяснил он, обращаясь к Тессио. – Надеюсь, ты будешь доволен.

– Джо – настоящий гурман, – объяснил Татталья, обращаясь ко всем присутствующим. Повернувшись к Тессио, он добавил: – Это большая честь – насладиться тем, что он закажет для нас.

– Basta, – остановил его Марипоза, хотя он не скрывал того, что польщен похвалой. – Проследите за тем, чтобы ягненок был самым молодым из всех, что у вас есть, а жареная картошка, – он стиснул большой и указательный пальцы, – должна хрустеть. Capisc’?

– Разумеется, – ответил официант и вышел из кабинета. Малыш Кармине открыл перед ним дверь снаружи.

После ухода официанта Барзини наклонился через стол к Тессио, всем своим видом показывая, что собирается сострить.

– Джо всегда требует, чтобы повар готовил блюда на лучшем оливковом масле, – сказал он, после чего добавил, выразительно поднимая палец: – Но только не на «Дженко пура»!

Марипоза рассмеялся вместе с остальными, хотя, похоже, шутка его не слишком развеселила. Когда смех утих, он устроился поудобнее, скрестил руки на груди и обратился к Тессио. Закрытые двери в достаточной степени приглушали музыку и гомон голосов, доносящиеся из зала, и все же Джузеппе пришлось повысить голос, чтобы перекрыть шум.

– Сальваторе, – начал он, – ты даже не представляешь себе, какая это радость видеть тебя. Я уверен в том, что впереди нас ждет многолетняя крепкая дружба.

– Я всегда стремился стать вашим другом, дон Марипоза, – ответил Тессио. – Ваша мудрость… и ваша сила вызывают у меня восхищение.

Как всегда, голос его прозвучал так, словно он читал панихиду. Тем не менее Марипоза просиял.

– О Сальваторе! – воскликнул он, после чего его тон сразу же стал серьезным. Он положил руку на сердце. – Конечно, ты все понимаешь, Сальваторе. У нас и в мыслях не было устраивать всю эту штуку во время марша. Но Корлеоне со своими подручными – они забаррикадировались у себя на Лонг‑Айленде! Madon’! Для того, чтобы к ним попасть, нужна целая армия! Вот Барзини пришлось ползать, как змее, только чтобы передать тебе словечко. – Марипоза не скрывал своей бешеной ярости по отношению к Корлеоне. – Они вынудили нас действовать во время марша, – продолжал он, – и посмотри, чем все обернулось! – Он хлопнул ладонью по столу. – Самым настоящим кошмаром!

– Si, – угрюмо подтвердил Тессио. – Кошмаром.

– И вот теперь нам приходится расплачиваться, – сказал Марипоза, склоняясь над столом. – Скажи мне, Сальваторе… – Он наполнил бокал Тессио из бутылки «Монтепульчано», стоявшей посреди стола. – Чем я могу отплатить тебе в обмен на ту любезность, которую ты мне предлагаешь?

Тессио обвел взглядом сидящих за столом, удивленный тем, что приходится так рано переходить к делу. Эмилио кивнул, приглашая его ответить.

– Я хочу обеспечить себе приличную жизнь, – сказал Тессио, обращаясь к Марипозе. – Тотализатор в Бруклине. Концессии на Кони‑Айленде. Вот и все, что мне нужно.

Марипоза откинулся на спинку стула.

– Это очень приличная жизнь, – сказал он, – и безмятежная. – Он помолчал, словно обдумывая слова Тессио, затем добавил: – Даю тебе свое слово, что ты ее получишь.

– В таком случае, мы достигли взаимопонимания, – сказал Тессио. – Благодарю вас, дон Марипоза. – Встав, он протянул руку через стол.

– Splendido! – воскликнул Эмилио, когда Марипоза и Тессио обменялись рукопожатием. Они с Таттальей вежливо похлопали, после чего Эмилио взглянул на часы. – Ну а теперь, когда вы обо всем договорились, – сказал он, обращаясь к Марипозе, – нам с Таттальей нужно решить кое‑какие вопросы с нашими ребятами. – Эмилио встал из‑за стола, и Татталья последовал его примеру. – Дайте нам пять минут, мы скоро вернемся.

– Но куда это вы уходите? – возразил Джузеппе. Похоже, он был удивлен. – Неужели вам нужно уходить прямо сейчас?

– У нас есть кое‑какие неотложные дела, – сказал Татталья.

– Это займет не больше пяти минут, – добавил Эмилио. Положив руку Татталье на плечо, он повел его к двери, которая опять словно по волшебству распахнулась перед ним.

Марипоза посмотрел на Томазино, ища у него поддержки.

– Дела, – сказал он, обращаясь к Тессио, и скорчил гримасу. – Они сейчас вернутся.

Как только Татталья и Барзини покинули кабинет, Томазино развернулся и схватил своими могучими лапищами Джузеппе за грудки, прижимая к стулу, и в тот же момент Тессио встал и заткнул ему рот салфеткой.

Джузеппе выкрутил шею, стараясь оглянуться и увидеть того, кто прижал его к стулу.

– Томазино!.. – удалось выдавить ему сквозь салфетку.

– Таков наш бизнес, Джо, – сказал Томазино.

Тессио достал из кармана пиджака удавку и щелкнул тонкой рояльной струной у Джузеппе перед лицом.

– Как правило, я больше не занимаюсь сам грязной работой, – сказал он, приближаясь к Марипозе сзади. – Но это особый случай, – добавил он шепотом ему на ухо. – Только ради тебя – я настоял.

Набросив удавку Марипозе на шею, он потянул за концы, сначала медленно, давая возможность прочувствовать прикосновение холодной стали к коже. Затем Томазино отпустил Марипозу, и Тессио туго стянул проволоку, одновременно упираясь коленом в спинку стула. Джузеппе вырывался, ему удалось ударить ногой по столу, отшвырнув его назад и сбросив приборы на пол, но затем удавка перерезала сонную артерию, выплескивая на белую скатерть фонтан крови. Еще через мгновение его тело обмякло, и Тессио толкнул его вперед. Марипоза остался сидеть на стуле, склонившись над своими приборами. Вытекающая из горла кровь струилась в тарелку, быстро наполняя ее чем‑то вроде алого супа.

– Он не был таким уж плохим, каким его все считали, – пробормотал Томазино, поправляя пиджак и приглаживая волосы. – Надеюсь, дон Корлеоне посчитает мое участие в этом деле за знак моей преданности ему.

– Ты убедишься в том, что работать на Вито хорошо, – заверил его Тессио. Он указал на дверь, и Томазино покинул кабинет.

Смочив салфетку водой, Тессио попытался оттереть пятнышко крови у себя на манжете. Увидев, что становится только еще хуже, он закатал рукав, пряча его под пиджаком. Остановившись в дверях, обернулся и бросил последний взгляд на Марипозу, который повалился вперед, истекая кровью на стол. Со злостью, всплывшей, казалось, из ниоткуда, Тессио воскликнул:

– Посмотрим, Джо, как ты теперь сможешь ретиво наброситься на меня!

Сплюнув на пол, Тессио вышел из кабинета, где его ждали Эдди Велтри и Кен Куизимано, заняв стратегически важные места перед дверью, закрывая собой зал. Оркестр исполнял «Тебе в глаза попал дым».

– Мне нравится эта песня, – заметил Тессио, обращаясь к Кену. Тронув Эдди за рукав, он сказал: – Andiamo.

Пока они втроем пробирались между столиками, Тессио мычал себе под нос, подпевая молодой певице. Когда он пропел одну строку во весь голос – «тут внутри что‑то есть, и это нельзя отрицать», – Эдди похлопал его по спине и сказал:

– Сэл, ради тебя я готов пойти под пули, и ты это знаешь, но, Madre Dio, ты лучше не пой.

Тессио вопросительно посмотрел на него, затем широко улыбнулся и рассмеялся. Так, смеясь, он и вышел на многолюдные улицы центральной части Манхэттена.

 

Донни О’Рурк приглушил звук радио. Весь вечер его родители ссорились в соседней комнате, оба опять пьяные, и это продолжалось и сейчас, несмотря на поздний час. Если верить радио, было уже за полночь. Привернув ручку громкости, Донни повернулся к открытому окну рядом с кроватью, откуда доносился шелест занавесок на ветру. Он сидел в кресле‑качалке лицом к кровати, накрыв пледом ноги. Быстро пригладив волосы, Донни поправил черные очки, водрузив их на середину переносицы. Расправив рубашку на плечах, застегнул ее до самого воротника. После чего сел прямо и постарался устроиться поудобнее.

Донни снова потерял счет времени, он понятия не имел, какое сегодня число, хотя и знал, что кончается весна, переходя в лето. Донни чувствовал это по запаху. В последнее время он научился все определять по запаху. Он тотчас же мог сказать, кто пришел на кухню, мать или отец, по звуку шагов и по запаху, запаху виски и пива, но разному для обоих, чуть‑чуть отличающемуся, Донни не смог бы выразить это словами, однако он сразу же улавливал разницу. И вот теперь он почувствовал, что на пожарной лестнице стоит Лука Брази. Он почувствовал это со всей определенностью. Услышав, как Лука влезает с лестницы в открытое окно, он улыбнулся и тихо произнес его имя:

– Лука… Лука Брази.

– Как ты узнал… что это я? – Лука говорил тихо, едва слышным шепотом.

– О моих предках можешь не беспокоиться, – сказал Донни. – Они настолько пьяны, что не доставят никаких хлопот.

– Я о них… не беспокоюсь, – сказал Лука. Пройдя через комнату, он остановился перед креслом‑качалкой и снова спросил: – Как ты узнал, Донни… что это я?

– Я учуял твой запах, – сказал Донни. Рассмеявшись, он добавил: – Господи, как же от тебя несет, Лука. От тебя воняет, как от помойки.

– Я теперь моюсь редко, – признал Лука. – Мне не нравится… мокнуть. Вода… она мне неприятна. – Помолчав, он спросил: – Тебе страшно?

– Страшно? – удивился Донни. – Господи, Лука, я ждал тебя.

– Ладно, – сказал Лука. – Вот я здесь, Донни.

С этими словами он положил руки Донни на горло.

Откинувшись на спинку, Донни расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и поднял лицо к потолку.

– Давай, – прошептал он. – Не тяни!

Лука резко сдавил ему горло, жестоко, и сразу же наступила полная темнота, тишина, и все исчезло, даже запах перегорелого пива и виски с кухни, даже запах весны и смены времен года.

 

Глава 27

 

Мелкий дождь – даже скорее не дождь, а просто морось падала с черной пожарной лестницы, обрамлявшей переулок позади булочной Эйлин. Кейтлин уже давно пора было спать, поэтому Сонни удивился, увидев, как в окне гостиной появилась Эйлин с дочерью на руках, задернувшая занавески. Мать и дочь представляли собой замечательную пару: Эйлин с мелкими завитками золотисто‑песчаных волос и Кейтлин с замечательными светлыми прядями, ниспадающими на плечи. Сняв шляпу, Сонни смахнул с полей капельки влаги. Он уже давно караулил в переулке. Еще засветло оставив машину в нескольких кварталах отсюда, он дождался, когда полностью стемнеет, открыл незапертую калитку в ограде и проник в переулок, откуда можно было наблюдать за окнами квартиры Эйлин. Сонни не мог поверить в то, что Бобби здесь, вместе с сестрой и ее дочерью, но в то же время он не мог представить себе, где еще тот может скрываться, – и тут, в то самое мгновение как Эйлин задернула занавески, он вдруг почувствовал, что Бобби здесь. Он ни разу не видел, чтобы Эйлин зашторивала это окно, за все то время, что бывал у нее. Окно выходило на глухую стену в глухом огороженном переулке, где появлялись только уборщики мусора. Через минуту вспыхнул тусклый желтоватый свет за окном из стеклянных блоков в маленькой комнате позади пекарни, и Сонни понял, что это Бобби. Он буквально увидел, как тот устраивается на узкой койке и зажигает настольную лампу перед шкафами, заставленными книгами.

Отвертка, которую он прихватил с собой на тот случай, если понадобится отжимать дверь черного входа, лежала в кармане брюк, и Сонни обвил пальцами деревянную рукоятку с канавками. Несколько минут он наблюдал за дверью, не в силах собраться с мыслями и заставить ноги двигаться. Сонни обливался потом, ему казалось, что его вырвет. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, он достал из кармана пиджака глушитель и уставился на массивный серебристый цилиндр с резьбой в том месте, где тот навинчивался на дуло. Крепко взяв пистолет за ствол, Сонни закрепил глушитель. Покончив с этим, он опустил пистолет в карман пиджака, по‑прежнему не двигаясь, застыв в ожидании под моросящим дождем, наблюдая за дверью, словно в любой момент она могла распахнуться и на пороге появился бы Бобби, со смехом приглашая его в дом.

Сонни потер пястью глаза. Из дома послышалось, как Эйлин кричит на дочь, и в ее голосе прозвучала усталость. Внезапно Сонни поймал себя на том, что пересекает переулок и вставляет кончик отвертки в щель между дверным косяком и замком. Дверь без труда открылась, и Сонни проник в погруженное в темноту помещение, наполненное ароматом корицы. Из‑под двери комнаты Бобби выбивалась тонкая полоска света. Наверху, прямо над собой Сонни услышал шум льющейся воды и шлепанье босых ножек Кейтлин по полу ванной. Достав из кармана пистолет, он убрал его назад и снова достал, и, толкнув узкую дверь, обнаружил Бобби, который, как он и предполагал, лежал вытянувшись на койке, с книгой в руке. На столике у изголовья стояла лампа с оранжевым абажуром. Вздрогнув от неожиданности, Бобби уронил книгу на пол и начал приподниматься в кровати, но застыл на половине, подобрал книгу и рухнул назад, подкладывая руки под голову. Его взгляд был сосредоточен на пистолете в руке Сонни.

– Как ты сюда попал? – спросил он.

Сонни направил на него пистолет, затем опустил его и прислонился к стене. Левой рукой он потер глаза.

– Матерь божья, – пробормотал он. – Бобби…

Тот прищурился, склоняя голову набок.

– Что ты здесь делаешь, Сонни?

– А ты как думаешь, Бобби, что я здесь делаю? Ты стрелял в моего отца.

– Это произошло случайно. – Корк не отрывал взгляда от Сонни, стоявшего у стены, изучая его лицо. – Клеменца ведь все тебе объяснил, разве не так?

– Что он должен был мне объяснить?

– Эйлин с ним говорила. Он должен был тебе все объяснить, Сонни. Клеменца знает, что произошло во время марша.

– Я сам знаю, что произошло во время марша, – сказал Сонни. – Я там был, разве ты запамятовал?

Смахнув с лица волосы, Бобби почесал голову. Он был в брюках защитного цвета и синей рабочей рубашке, расстегнутой на груди. Бобби снова посмотрел на пистолет в опущенной руке Сонни.

– Глушитель, – рассмеялся он. – Сонни, это произошло случайно, я не хотел попасть в твоего отца. Я увидел, как этот придурок Дуайер подкрадывается к нему сзади, и выстрелил в него, но случайно попал твоему отцу в плечо. Вот как все произошло, Сонни. Сам подумай. Ты ведь не думаешь, что я сознательно выстрелил в твоего отца, правда?

– Я сам видел, как ты стрелял в моего отца.

– Да, но целился я в Дуайера!

– Должен признать, – сказал Сонни, снова потирая глаза, – что стрелок ты всегда был неважный.

– Я волновался, – сказал Бобби, словно оправдываясь от обвинения в плохой стрельбе. – Повсюду вокруг свистели пули. Слава богу, я лишь зацепил твоего отца в плечо. – И снова он посмотрел на пистолет в руке Сонни. – Ты пришел сюда, чтобы меня убить, – пробормотал он. – Господи Иисусе, Сонни…

Сонни потер переносицу и поднял взгляд на потолок, словно ожидая найти там ответ на свой вопрос.

– Я должен тебя убить, Бобби, – сказал он наконец, – даже если то, что ты говоришь, правда. Никто тебе не поверит, а если я скажу, что поверил тебе, я выставлю себя слабаком, глупцом.

– Ты выставишь себя глупцом? Именно это ты сейчас сказал? Ты собираешься убить меня, чтобы не выставить себя глупцом? Вот как?

– Меня посчитают слабаком, – продолжал Сонни, – и кретином. Для меня все будет кончено в моей семье.

– И поэтому ты собираешься меня убить? – Бобби изобразил на лице крайнее веселье. – Господи Иисусе, Сонни! – воскликнул он. – Ты не сможешь меня убить, даже если ты считаешь, что у тебя хватит на это сил, что, кстати, просто нелепо, твою мать!

– Ничего нелепого тут нет.

– Нет, есть, – настаивал Бобби, и в его голосе прозвучала резкая нотка злости, хотя он по‑прежнему лежал на койке, сплетя руки на затылке. – Ты не сможешь меня убить, Сонни. Мы знаем друг друга еще с тех пор, когда мы были меньше, чем Кейтлин. Кого ты хочешь обмануть? Ты не сможешь убить меня только потому, что это выставит тебя перед твоей семьей в выгодном свете. – Он посмотрел на Сонни, читая выражение его лица и глаз. – Ты не выстрелишь в меня. Это будет все равно, что выстрелить в себя самого. Ты не сможешь это сделать.

Подняв пистолет, Сонни направил его на Бобби и понял, что тот прав. Он не сможет нажать на спусковой крючок. Сонни понял, что никогда не сможет нажать на спусковой крючок. Похоже, Бобби также это почувствовал.

– Я в тебе разочарован, – сказал он. – Это разбивает мне сердце – ты возомнил, что сможешь сделать нечто подобное. – Пристально посмотрев Сонни в лицо, он добавил: – Это не ты, Сонни. Как ты мог подумать, что сможешь меня убить?

Сонни держал пистолет направленным Бобби в сердце.

– Я должен тебя убить, Корк, – сказал он. – У меня нет выбора.

– Не внушай самому себе эту чушь. Разумеется, у тебя есть выбор.

– Нет, – настаивал Сонни.

Закрыв глаза руками, Корк сокрушенно вздохнул.

– Ты не сможешь меня убить, – сказал он, не глядя на Сонни. – Даже если у тебя хватает глупости убеждать себя в обратном.

Сонни снова уронил руку с пистолетом.

– Долбанные ирландцы, – пробормотал он, – как мастерски вы умеете работать языком!

– Я просто говорю тебе правду, – сказал Корк. – Правда останется правдой, даже если ты настолько глуп, что не можешь ее увидеть.

– Ты считаешь меня глупым?

– Ты сам все сказал, Сонни.

Сонни казалось, он бьется над неразрешимой проблемой. Он опустил взгляд на пистолет в своей опущенной руке, затем посмотрел на Корка, лежащего на койке в противоположном углу комнаты, и хотя его глаза двигались, тело оставалось застывшим неподвижно. Шли секунды, и лицо Сонни мрачнело. Наконец он сказал:

– Пусть я глупец, Бобби, но по крайней мере моя сестра не шлюха.

Подняв на него взгляд, Корк рассмеялся.

– О чем это ты говоришь?

– Я говорю о твоей Эйлин, – сказал Сонни. – Знаешь, приятель, я трахал ее на протяжении нескольких лет.

– Что это на тебя нашло? – спросил Корк, усаживаясь на койке. – Зачем ты говоришь мне подобные мерзости?

– Потому что это правда, глупый ирландец. Я сношался с Эйлин по три раза в неделю еще с…

– Заткнись, лживый ублюдок! – Корк посмотрел на потолок, прислушиваясь к шуму текущей воды, словно опасаясь, что Эйлин или Кейтлин смогут их услышать. – Это вовсе не смешно, если ты так думаешь, – сказал он. – Эйлин не станет мараться о таких, как ты, и мы оба это прекрасно понимаем.

– Вот тут ты ошибаешься, – усмехнулся Сонни, отрываясь от стены. Наконец его ноги пришли в движение, он сделал шаг по направлению к койке, на которой лежал Корк. – Эйлин это обожает, – сказал он. – Она обожает сосать мой…

Вскочив с койки, Корк бросился к Сонни и почти успел добежать до него, но тот вскинул пистолет, прицелился ему в сердце и выстрелил. Выстрел прозвучал глухим хлопком, словно молоток ударил по штукатурке. Стеклянный блок разлетелся вдребезги, пролившись осколками на лампу под оранжевым абажуром и свалив ее со столика. Выронив пистолет, Сонни поймал падающего Корка в объятия. Увидев невозможно большое кровавое пятно, которое расползалось на спине рубашки Корка, он тотчас же понял, что тот мертв, что пуля прошла сквозь сердце и, выйдя из спины, разбила стеклянный блок в окне, выходящем в переулок. Сонни медленно поднял Корка, уложил его на койку и накрыл раскрытой книгой кровавое пятно, расплывающееся на сердце, словно стараясь скрыть рану от Эйлин, которая уже спешила вниз по лестнице, окликая брата, спрашивая, в чем дело.

Сонни уже успел выскочить в переулок и добежать до калитки, когда услышал ее пронзительный крик. За этим криком, громким и протяжным, наступила тишина. Плюхнувшись в машину, Сонни завел двигатель, но тотчас же распахнул дверь и свесился, извергая на улицу содержимое желудка. Наконец он тронулся, неловко вытирая губы рукой, чувствуя в голове странный громкий гул и отголоски крика Эйлин, а также хлопок выстрела из пистолета с глушителем, зажатого у него в руке, – этот звук стоял у него в ушах, но в то же время он ощущал его всей своей плотью, словно пуля поразила не только Бобби, но и его самого. Охваченный мгновением безумия, Сонни опустил взгляд на свое сердце, думая, что каким‑то образом и он был ранен, и, увидев повсюду кровь, пришел в ужас, но затем до него дошло, что это кровь Бобби, а не его собственная. Однако он все же сунул руку под рубашку, ощупывая свою кожу в районе сердца, желая убедиться в том, что все в порядке, что ничего не произошло, что он цел и невредим, – а затем он поймал себя на том, что едет не к себе домой, как намеревался, а направляется к реке и докам. Сонни не мог сказать, зачем едет к реке, но у него не было сил бороться с самим собой. Казалось, что‑то неумолимо влечет его туда, – и он начал понемногу приходить в себя, сердце его замедлило свой бег, мысли упорядочились только тогда, когда впереди показалась вода. Сонни остановился на самом краю набережной и остался сидеть в темноте в машине, глядя на огни города на противоположном берегу реки, дожидаясь, когда полностью затихнут наполняющие его голову звуки, гул, крик Эйлин и тот хлопок, который он по‑прежнему ощущал своим телом и своим сердцем.

 

Глава 28

 

Вито откинулся на спинку дивана, поддерживая за талию сидящую у него на коленях сонную Конни, которая прильнула к отцу, обводя взглядом гостиную и слушая с неподдельным интересом спор Джимми Манчини и Эла Хэтса о бейсболе. Рядом с ними сидела дочь Джимми Люси, старательно соединяя карандашом точки в пестрой книжке‑раскраске. Время от времени девочка отрывалась от книжки и смотрела на Конни, словно убеждаясь в том, что та никуда не делась, пока она сама была погружена в свое занятие. Они находились в гостиной дома Вито на Хьюз‑авеню, близился к вечеру восхитительный воскресный день, безоблачное небо оставалось ярко‑голубым, а температура не опускалась ниже семидесяти по Фаренгейту. Когда в гостиную вошел Тессио, Эл и Джимми прервали спор, который в основном крутился вокруг шансов «Джайентс» повторить прошлогодний успех в кубке.

– Сэл, как ты думаешь, у «Доджерс» есть какая‑нибудь надежда в борьбе за кубок? – спросил Эл.

Как только вопрос прозвучал, оба расхохотались, потому что для «Доджерс» было бы большим счастьем подняться с последней строчки турнирной таблицы. Тессио, стойкий поклонник «Бруклин доджерс», пропустил их издевку мимо ушей и, подсев к Люси, с интересом заглянул в ее раскраску.

Из кухни донесся взрыв хохота, и оттуда с красным лицом выбежала Сандра. Она скрылась на лестнице, вероятно, направляясь в ванную. Вито не слышал разговора, но он догадался, что кто‑то из женщин отмочил сальную шутку насчет интимных отношений Сандры и Сантино. После официального объявления о помолвке подобное случалось все чаще и чаще; такое должно было продолжаться до самой свадьбы и медового месяца. Вито старался держаться подальше от кухни, когда женщины судачили там, занимаясь готовкой. Поднимаясь по лестнице, Сандра наткнулась на Тома, который как раз спускался вниз. Том взял ее руки в свои, поцеловал в щеку, они заговорили о чем‑то и в конце концов уселись бок о бок на ступени, поглощенные оживленной беседой. Вито знал, что они говорят о Сантино. Его старший сын вот уже неделю как заперся у себя в квартире, и Сандра, как и Кармелла, хотели, чтобы он показался врачу, – но Сонни, разумеется, ни за что не соглашался. «Он упрямый, как мужчина», – жаловалась Кармелла будущей невестке. И вот теперь Том держал руки Сандры в своих и утешал ее. «У Сонни все будет в порядке, – буквально услышал Вито его слова, хотя на самом деле он ничего не слышал. – Ни о чем не беспокойся». Кармелла требовала от мужа, чтобы тот заставил Сонни показаться врачу, но Вито отказался. «С ним все будет в порядке, – сказал он. – Дай ему время».

На кухне кто‑то включил приемник – вероятно, Майкл, – и дом наполнился голосом мэра Лагуардии, насыщенным треском статического электричества. Вито тотчас же ощутил раздражение. В то время как вся страна быстро оставляла позади трагедию, которая произошла во время марша, списывая ее на горстку сумасшедших ирландцев, ненавидевших итальянцев за то, что те отняли у них рабочие места – эту точку зрения старательно проталкивали несколько журналистов, получающих за свои труды хорошие деньги, – Лагуардиа упорно стоял на своем. Он говорил так, словно это он сам получил пулю. В газетах и по радио он непрестанно твердил о «сброде». Вито уже устал от всего этого, и когда он в очередной раз услышал все сначала, что‑то про «наглый вызов обществу» и снова ненавистное слово «сброд», он выскользнул из‑под Конни, опустил ее рядом с Люси и направился на кухню выключать радио. Вито удивился, увидев, что это Фредо настроил приемник на выступление мэра; в то же время не было ничего удивительного в том, что он его не слушает. Когда Вито подошел сзади к Фредо, сидящему между женами Дженко и Джимми Манчини, и выключил приемник, никто этого даже не заметил.

– Где Майкл? – спросил Вито жену, которая стояла у плиты вместе с миссис Колумбо.

Кармелла готовила фаршированные braciol’, а миссис Колумбо скатывала в ладонях фрикадельки и бросала их на шипящую сковороду.

– Наверху, у себя в комнате, – ответила Кармелла, и в ее голосе прозвучало недовольство. – Как всегда, с головой ушел в книгу! – Когда Вито отправился из кухни за Майклом, Кармелла крикнула ему вдогонку: – Пусть немедленно спускается сюда! Это вредно для здоровья!

Вито застал Майкла в кровати, лежащим на животе с водруженной на подушку книгой. При появлении отца мальчик обернулся к двери.

– Папа? – спросил он. – Почему мама на меня злится? Я что‑то натворил?

Сев на кровать, Вито похлопал сына по ноге, показывая, чтобы тот не беспокоился: никто на него не злится.

– Что читаешь? – спросил он.

Перевернувшись на спину, Майкл положил книгу на грудь.

– Историю Нового Орлеана.

– Нового Орлеана? – переспросил Вито. – Зачем тебе понадобилась история Нового Орлеана?

– Затем, – ответил Майкл, складывая руки на книге. – Это то место, где произошло самое массовое линчевание в истории Соединенных Штатов.

– Это ужасно, – пробормотал Вито. – Но зачем ты читаешь об этом?

– Думаю, можно будет подготовить доклад на эту тему.

– Я полагал, ты собираешься подготовить доклад о Конгрессе.

– Я передумал, – сказал Майкл. Книга соскользнула у него с груди к изголовью. – Я больше не хочу готовить доклад о Конгрессе.

– Это еще почему? – удивился Вито.

Положив руку сыну на ногу, он следил за выражением его лица. Майкл только пожал плечами и ничего не ответил.

– Значит, теперь ты готовишь доклад о том, как на Юге линчевали негров? – Он поднял галстук вверх, уронил голову набок и высунул язык, надеясь рассмешить сына.

– Это были не негры, пап, – возразил Майкл. – Это были итальянцы.

– Итальянцы? – Откинувшись назад, Вито недоуменно посмотрел на сына.

– Доками в Новом Орлеане заправляли ирландцы, – объяснил Майкл, – до тех пор пока не появились сицилийцы и не отобрали у них почти всю работу.

– Сицилийцы тысячи лет трудились в океане, – заметил Вито.

– И все было в порядке до тех пор, – продолжал Майкл, – пока не появились итальянские гангстеры, предположительно мафия…

– Мафия? – перебил его Вито. – Какая еще мафия? Это написано в твоей книге? Такой вещи, как мафия, не существует, по крайней мере здесь, в Америке!

– Ну, тогда гангстеры, пап, – поправился Майкл. Было очевидно, что ему не терпится закончить свой рассказ. – Гангстеры застрелили начальника полиции, и после того как они были оправданы…

– Оправданы, – ухватился за слово Вито. – Значит, они этого не делали, так?

– Некоторые из них были оправданы, – объяснил Майкл, – но, вероятно, это было делом рук гангстеров. Поэтому разъяренная толпа простых людей ворвалась в тюрьму и расправилась со всеми итальянцами, кто только попался им в руки. Одновременно было линчевано одиннадцать человек, большинство из которых, скорее всего, были невиновны.

– Большинство? – спросил Вито.

– Да, – подтвердил Майкл. Он посмотрел отцу в глаза. – По всей видимости, все это произошло из‑за горстки бандитов.

– О, – пробормотал Вито. – Понятно. – Он выдержал взгляд сына, и тот в конце концов отвернулся. – И вот о чем ты собираешься подготовить доклад, – сказал он.

– Возможно, – ответил Майкл. Он снова поднял взгляд на отца, и в его голосе прозвучала резкость. – Быть может, я напишу об американцах итальянского происхождения, ветеранах Великой войны.[68]Эта тема также кажется мне интересной. В этой войне геройски прославились много итало‑американцев.

– Не сомневаюсь в этом, – сказал Вито. – Майкл… – начал он, словно собираясь что‑то объяснить сыну, но осекся и лишь молча посмотрел на него и ласково потрепал его по щеке. – У каждого человека своя судьба, – сказал он, взяв лицо мальчика в руки и привлекая к себе для поцелуя.

Казалось, Майкл ведет внутреннюю борьбу с самим собой. Наконец он подался вперед и обнял отца.

– Когда закончишь читать, спускайся вниз и присоединяйся к остальным. – Вито встал с кровати. – Твоя мать готовит braciol’… – Он поцеловал кончики пальцев, показывая, как это будет вкусно. – О, – спохватившись, добавил он, – это вот я достал для тебя.

Вито достал из кармана открытку, адресованную лично Майклу, с пожеланием отличной учебы, подписанную мэром Лагуардией. Протянув ее сыну, он взъерошил ему волосы и ушел, оставив его одного.

 

Глава 29

 

Сонни только успел налить в стакан воды из хрустального кувшина, как его легонько тронул за плечо коренастый парень с орлиным носом, в добротном костюме.

– Эй, Сонни, – сказал парень, – долго они еще пробудут там?

– Я с вами знаком? – спросил Сонни.

Неподалеку беседовали Клеменца и Тессио, рядом с небольшой группой друзей и сподвижников шести донов, которые собрались на встречу в соседнем зале заседаний: пяти нью‑йоркских донов и Димео из Нью‑Джерси.

– Вирджил Солоццо, – представился парень, протягивая Сонни руку.

Сонни пожал ему руку.

– Уже заканчивают. – Он показал стакан воды. – Моему отцу пришлось так много говорить, что теперь ему нужно смазать трубы.

– Какие‑то проблемы, Сонни? – спросил Клеменца.

Они с Тессио приблизились к Солоцце сзади и остановились по обе стороны от него. Клеменца держал в руке серебряный поднос, заваленный горками ломтиков ветчины и capicol’, колбасы, анчоусов и поджаренных хлебцев.

– Никаких проблем, – ответил Сонни. Он окинул взглядом щедрые яства, разложенные на длинном столе, и поваров в белых колпаках, с ковшами и черпаками, обслуживающих гостей. – Папа превзошел самого себя, – одобрительно заметил он. – Пир получился на славу.

– Это для твоего отца? – спросил Тессио, указывая на стакан воды у него в руке.

– Ага, – подтвердил Сонни. – Ему нужно смазать трубы.

– Эй! – окликнул Клеменца, указывая подносом на дверь в зал заседаний. – Avanti!

– Уже иду! – спохватился Сонни. – Madon’!

В зале заседаний церкви Святого Франциска, под портретами святых, украшающих стены, Вито продолжал свое выступление. Он сидел во главе стола на обычном стуле – трона, на котором восседал Марипоза, не было и в помине, – лицом к Страччи и Кунео, сидящим по одну сторону стола, Татталье и Димео по другую, а Барзини занимал место напротив. Вито махнул сыну, прося его принести воды. Поставив стакан перед отцом, Сонни занял место среди остальных телохранителей, выстроившихся вдоль стены.

Отпив глоток воды, Вито сложил руки на столе.

– Господа, – сказал он, – не сомневаюсь, сегодня мы здесь добились великих свершений. Прежде чем завершить встречу, я хочу повторить еще раз, дать вам свое слово – а вам, друзья мои, известно, что мое слово ценится дороже золота. Я даю вам слово, что война окончена. У меня нет никакого желания вмешиваться в дела всех тех, кто здесь присутствует. – Вито остановился, обводя взглядом собравшихся. – Как мы договорились, – продолжал он, – мы будем встречаться один или два раза в год, чтобы обсудить трения, которые, возможно, возникнут между нашими людьми. Мы установили определенные правила и пришли к соглашению, и я надеюсь, что мы будем неукоснительно соблюдать эти правила и соглашения, – а если возникнут какие‑либо проблемы, мы сможем встретиться и разрешить их, как подобает порядочным бизнесменам. – При слове «бизнесменам» Вито выразительно постучал пальцем по столу. – Сейчас в Нью‑Йорке пять семей, – продолжал он. – Семьи есть в Детройте, Кливленде и Сан‑Франциско, и по всей стране. Настанет время, и все эти семьи – все те, кто согласится принять наши правила, – будут представлены комиссией, главной задачей которой будет поддержание мира. – Вито остановился, снова обводя взглядом сидящих за столом. – Всем нам известно, – сказал он, – что если и впредь будут происходить кровавые побоища, подобные тому, которое испортило недавний марш в нашем городе, если будет продолжаться тот дикий разгул, который творится сейчас в Чикаго, наши дни будут сочтены. Но если мы сможем вести свой бизнес мирно, все мы будем процветать.

Когда Вито умолк, чтобы выпить воды, Эмилио Барзини оттолкнул стул назад и встал, опираясь обеими руками на стол, растопырив пальцы на сверкающей деревянной поверхности, словно на клавиатуре рояля.

– Я хочу заявить здесь, в присутствии всех великих людей, собравшихся за этим столом, что я полностью поддерживаю дона Корлеоне и клянусь свято выполнять соглашение, достигнутое сегодня, – и я надеюсь, что все вы присоединитесь ко мне и дадите клятву соблюдать все то, о чем мы здесь договорились.

Остальные сидящие за столом закивали и одобрительно забормотали. Казалось, Филипп Татталья собирается встать и заявить о своей верности, но Вито опередил его, заговорив первым.

– И теперь давайте также дадим клятву, – сказал он, пристально глядя на Эмилио Барзини, – что если когда‑либо кто‑то из нас окажется причастен к такому infamitа, как побоище во время марша, преступлению, во время которого были убиты невинные, и в том числе ребенок, – если когда‑либо кто‑то из нас будет угрожать подобными зверствами невинным людям и членам семей, ему не будет ни пощады, ни прощения.

Голос Вито наполнился страстным чувством, чего не было в течение всего долгого совещания. Все дружно зааплодировали ему, в том числе и Барзини, промедливший мгновение. После того как рукоплескания смолкли и все высказались, поклявшись свято чтить решения, принятые на этой встрече, Вито продолжал. Он молитвенно сложил руки и сплел пальцы.

– Моя заветная мечта – быть чем‑то вроде крестного отца, человеком, чей долг заключается в том, чтобы оказывать своим друзьям любую помощь, вызволять их из беды – советом, деньгами, силой своих людей и своего влияния. Всем сидящим за этим столом я заявляю: ваши враги отныне мои враги, а ваши друзья – мои друзья. И пусть эта встреча обеспечит мир между всеми нами.

Не успел Вито закончить, как все поднялись со своих мест и разразились громкими рукоплесканиями. Вито поднял руку, призывая к тишине.

– Давайте же сдержим свое слово, – произнес он, и по его тону стало понятно, что он хочет сказать еще что‑то важное. – Давайте же зарабатывать свой хлеб, не проливая кровь друг друга. Все мы видим, что окружающий мир идет к войне, но пусть наш маленький мир движется к миру. – Приветственно подняв стакан воды, Вито отпил большой глоток под шумные аплодисменты собравшихся. Все устремились к нему, чтобы пожать руку и сказать ему несколько слов.

Сонни на своем посту у стены наблюдал за тем, как его отец пожимает руки и обнимается по очереди с каждым доном. Когда настал черед Эмилио Барзини, Вито обнял его, как родного брата, с которым давно не виделся, и когда он выпустил его из своих объятий, Барзини поцеловал его в щеку.

– Можно подумать, что они лучшие друзья, – заметил Сонни, обращаясь к Томазино, который подошел к нему и также смотрел на Вито и Эмилио.

– Так оно и есть, – подтвердил Томазино, похлопав Сонни по спине. – Все осталось позади. Теперь мы будем играть по правилам. – Он подмигнул Сонни. – А теперь я пойду выпью со своим новым приятелем Лукой, – добавил он.

Томазино потер шрам под глазом и рассмеялся, после чего направился к двери, за которой был накрыт праздничный стол.

Еще раз оглянувшись на Барзини и Татталью, беседующих с его отцом, Сонни последовал за Томазино.

 

К тому времени как последние гости покинули церковь Святого Франциска, солнце уже склонилось к самым крышам домов. Прямые лучи света проникали в окна, озаряя тарелки с закусками и подносы с мясными блюдами и макаронами. Остались только члены семьи Корлеоне, но и они уже собирались расходиться. Вито пододвинул стул к столу, Дженко и Тессио сидели слева от него, а Сонни и Клеменца заняли места справа. Джимми Манчини, Эл Хэтс и остальные уже были на улице, направлялись к машинам, – и на минуту в зале воцарилась тишина. Казалось, даже шум машин затих.

– Взгляните вот на это, – сказал Клеменца, нарушая тишину. Он достал из ящика под столом закупоренную бутылку шампанского. – Одна уцелела, – сказал он и, обмотав пробку салфеткой, принялся вытаскивать ее под взглядами остальных.

Когда пробка с хлопком вылетела из горлышка, Тессио расставил на подносе пять бокалов, взял один сам, а остальные поставил перед Вито.

– Это был славный день. – Взяв бокал, Вито подождал, пока Клеменца наполнит его пенистым напитком. – Теперь мы – самая сильная семья в Нью‑Йорке, – продолжал он, а Клеменца тем временем разлил шампанское остальным. – Через десять лет мы станем самой сильной семьей во всей Америке.

При этих словах Тессио воскликнул:

– Слава, слава!

Все подняли бокалы и выпили.

Когда в зале снова наступила тишина, Клеменца встал и посмотрел на Вито. Поколебавшись, он сказал:

– Вито… – и его голос прозвучал серьезно, отчего все широко раскрыли глаза, поскольку для Клеменцы подобный тон был необычным. – Вито, – повторил он, – всем нам известно, что ты хотел для Сонни другого. У тебя были другие мечты, – Клеменца кивнул, соглашаясь со своим доном. – Но теперь, когда все получилось так, как получилось, полагаю, все мы можем гордиться нашим Сантино, который недавно открыл свой счет, доказал свою любовь к отцу и теперь присоединяется к нам в нашем мире, в нашем ремесле. Теперь ты один из нас, Сонни, – закончил Клеменца, обращаясь к нему. Подняв бокал, он провозгласил традиционный тост: – Cent’anni!

И все остальные, включая Вито, повторили следом за ним: «Cent’anni!», осушая свои бокалы.

Сонни, не зная, что ответить, смущенно пробормотал:

– Спасибо…

Это вызвало громкий смех всех присутствующих, за исключением Вито. Сонни покраснел. Уставившись в свой бокал с шампанским, он осушил его до дна. Вито, увидев смущение сына, бесцеремонно схватил его лицо руками и поцеловал в лоб, что вызвало всеобщие рукоплескания, за чем последовали объятия и похлопывания по спине, на которые Сонни с признательностью отвечал.

 

 

Лето 1935 года

 

Глава 30

 

Оттирая на кухне почерневшее дно сковородки, закопченной вчера вечером, Эйлин размышляла, что раздражает ее больше всего: плохая вентиляция, из‑за которой квартира превращалась в баню, как только температура поднималась до девяноста градусов по Фаренгейту, как в этот солнечный июньский день, надоедливый грохот дешевого вентилятора «Вестингхаус» на столе за спиной, который лишь привносил легкое волнение в озеро горячего душного воздуха, заполнившего кухню, или же нытье Кейтлин, которое продолжалось весь день, сначала из‑за одного, затем из‑за другого, потом из‑за третьего. Сейчас поводом для нытья было то, что наклейки в книжке не клеились из‑за жары.

– Кейтлин, – сказала Эйлин, не отрываясь от работы, – если ты сейчас же не прекратишь ныть, ты на волоске от хорошего шлепка по попке.

Она собиралась приправить свое предостережение ноткой любви, однако у нее ничего не получилось. Угроза прозвучала жестокой и отвратительной.

– Вовсе я не ною! – захныкала Кейтлин. – Мои наклейки никак не клеятся, и так играть я не могу!

Налив в сковородку горячей мыльной воды, Эйлин оставила ее отмокать. Помедлив мгновение, она укротила захлестнувший ее гнев, после чего обернулась к дочери.

– Кейтлин, – произнесла она как можно ласковее, – почему бы тебе не выйти на улицу поиграть с друзьями?

– У меня нет никаких друзей, – ответила Кейтлин. У нее задрожала нижняя губа, на глазах навернулись слезы. Легкое желтое платьице, в которое девочка переоделась всего с час назад, уже промокло насквозь от пота.

– Ну что ты, у тебя есть друзья, – заверила Эйлин дочь. Она вытерла руки о красное кухонное полотенце и улыбнулась.

– Нет, нету! – упрямо произнесла Кейтлин, и тут слезы, которые она сдерживала с таким трудом, наконец хлынули потоком по щекам, под громкие всхлипывания. Девочка закрыла лицо руками, полностью отдаваясь своему горю.

Глядя на то, как плачет дочь, Эйлин с удивлением поймала себя на том, что не испытывает сострадания. Она понимала, что нужно подойти к девочке и утешить ее. Вместо этого, оставив Кейтлин рыдать за столом, Эйлин ушла в спальню и упала на незаправленную кровать, раскинув руки и уставившись на голый потолок. Она долго лежала так, в полном оцепенении, блуждая взглядом по потолку и стенам, по комоду, на котором теперь рядом с фотографией Джимми стояла фотография Бобби, так, чтобы можно было видеть обоих каждый вечер перед тем, как заснуть, и каждое утро, проснувшись.

Через какой‑то время Кейтлин робко заглянула в спальню, уже не плача, таща за собой Бу. Забравшись к матери в кровать, она печально прижалась к ней.

Эйлин погладила дочь по голове и ласково поцеловала ее в макушку. Кейтлин уткнулась ей в бок, обнимая ее. Мать и дочь лежали так в летней жаре, полусонные, на незаправленной кровати Эйлин, в звенящей тишине квартиры.

 

Посреди внутреннего дворика, обнесенного величественной каменной стеной, человек двадцать мужчин и женщин, соседей и друзей, взялись за руки, образуя круг. Они притоптывали в такт Джонни Фонтане, исполняющему на деревянной сцене «Полную луну над морем» в сопровождении Нино Валенти, аккомпанирующего ему на мандолине, и небольшого ансамбля музыкантов в белых смокингах. Вито наблюдал за гостями с помоста, установленного на краю участка, рядом со стеной. Помост занимал большой пустырь, где Вито безуспешно пытался посадить инжир; будущей весной он собирался разбить здесь сад. Вито ушел сюда от свадебного стола, поставленного рядом со сценой, чтобы спастись от громкой музыки; при этом отсюда открывался вид на весь праздник, и к тому же он хотел на минуту остаться наедине со своими мыслями, – однако Тессио и Дженко почти сразу же разыскали его и снова начали о чем‑то говорить. Сейчас они хлопали в ладоши и притоптывали в такт музыки, с широкими улыбками на лице, причем улыбался даже Тессио. Помост водрузили, чтобы поставить взятые напрокат стулья и прочие принадлежности, необходимые для свадебного пира. Отодвинув стул к стене, Вито сел, наблюдая за гостями.

Было жарко, больше девяноста по Фаренгейту, и все обливались потом, в том числе и Вито. Он расстегнул воротник рубашки и ослабил узел галстука. На празднике присутствовали все его деловые партнеры, все те, кто имел определенный вес. Гости расположились по всему двору, вместе с родными, друзьями и соседями. Все уже давным‑давно покинули отведенные места, и сейчас братья Барзини, Эмилио и Этторе, сидели за столом с братьями Розато и их женщинами. Неподалеку от них двое людей Тессио, Эдди Велтри и Кен Куизимано, сидели вместе с Томазино Чинквемани и Джоджо Диджорджио, парнем Луки Брази. Здесь присутствовали даже гости из Нью‑Джерси, грузный Мики Димео с женой и детьми. Все смеялись и хлопали в ладоши, слушая музыку, разговаривали друг с другом или выкрикивали поздравления. В кругу танцующих Оттилио Кунео держал за руки с одной стороны свою дочь, а с другой – жену. Филипп Татталья и Энтони Страччи стояли рядом со своими женами и детьми, робко жмущимися к родителям. Это была свадьба его старшего сына, и Вито с удовлетворением отмечал, что никто не пропустил это событие. Еще больше его радовало то, что все подарки, благословения и поздравления были от всего сердца. Теперь все зарабатывали хорошие деньги, и настроение у всех было праздничным.

Когда песня закончилась под волну криков и рукоплесканий, Дженко подошел к Вито, держа в руке деревянную миску с апельсинами.

– Эй! – окликнул их Клеменца. Достав из кармана мятого пиджака влажный носовой платок, он промокнул лоб. – При чем тут апельсины? Куда я ни кину взгляд, везде миски с апельсинами.

– Спроси у Сэла, – сказал Дженко, протягивая миску Тессио. – Он заявился сегодня утром с несколькими ящиками апельсинов.

Не обращая внимания на вопрос Клеменцы, Тессио взял из миски апельсин и подержал его на ладони.

Обняв Вито за плечо, Дженко сказал, имея в виду праздник:

– Замечательно, Вито. Просто прекрасно.

– Благодарю, друг мой, – ответил Вито.

– Скоро женится кое‑кто еще из наших общих знакомых, – шепнул ему Дженко.

– Это еще кто? – спросил Вито.

Дженко отвел Вито в сторону от Клеменцы и Тессио, чтобы те не слышали.

– Сегодня утром, – сказал он, – мы получили известия о Луиджи Батталье.

– О ком?

– О Хуксе. Это тот парень Луки, который выдал его полиции, после чего смылся с его деньгами.

– А, – сказал Вито. – Ну и?

– Как выяснилось, Хукс открыл ресторан где‑то в Западной Виргинии, в сельской глуши. И он собирается жениться на местной девчонке. – Дженко скорчил гримасу, выражая свое изумление подобным безумством. – Так мы на него и вышли. Его имя появилось в объявлении о свадьбе, напечатанном в местной газете. У imbecile хватило ума воспользоваться своей настоящей фамилией.

– Лука знает? – спросил Вито.

– Нет, – ответил Дженко.

– Хорошо. Проследи за тем, чтобы так все и осталось. Луке незачем об этом знать.

– Вито, – напомнил Дженко, – Хукс умыкнул у Луки большие деньги.

Выразительно подняв палец, Вито повторил:

– Луке незачем об этом знать. Он никогда ничего не узнает.

Прежде чем Дженко успел что‑то возразить, на помост поднялась Урсула Гатто с десятилетним сыном Поли, а следом за ними – Фрэнки Пентанджели. Пока Фрэнки обнимался с Тессио и Клеменцей, Урсула подвела сына к Вито. Остановившись перед ним, мальчик повторил слова, которые его заставила заучить мать:

– Благодарю вас, мистер Корлеоне, сэр, за то, что вы пригласили меня на бракосочетание Сантино и Сандры.

– Добро пожаловать, – улыбнулся Вито.

Взъерошив мальчишке волосы, он открыл свои объятия Урсуле. Та бросилась ему на шею с влажными глазами. Потрепав молодую женщину по спине, Вито поцеловал ее в лоб.

– Ты теперь часть нашей семьи, – сказал он, вытирая с ее глаз слезы. – La nostra famiglia! – повторил он.

– Si, – улыбнулась сквозь слезы Урсула. – Grazie.

Она попыталась добавить еще что‑то, но расплакалась. Взяв сына за руку, молодая женщина еще раз поцеловала Вито в щеку и собралась уходить, но в это время к ним подошел Том Хаген.

В противоположном углу двора, прямо напротив, Лука Брази отошел к каменной стене и обвел взглядом собравшихся. Его глаза оставались пустыми, но, казалось, он смотрит прямо на Вито. Заметив это, Дженко вполголоса спросил:

– Вито, ты в последнее время говорил с Лукой? Он глупеет с каждым днем.

– Ему необязательно быть умным, – сказал Вито.

Подойдя к Вито, Том Хаген обнял его. За ним последовали Тессио, Клеменца и Фрэнки Пентанджели, которым вдруг разом захотелось присоединиться к разговору. Том успел уловить последнее замечание Дженко насчет Луки.

– Он бродит словно зомби, – сказал он. – Никто с ним не говорит.

– От него жутко воняет! – воскликнул Клеменца. – Он просто смердит, матерь божья! Ему нужно принять ванну!

Когда все обернулись к Вито, ожидая его ответа, тот лишь пожал плечами и сказал:

– И кто скажет ему об этом?

Прошло какое‑то мгновение, пока все осмысливали его слова, после чего раздался дружный взрыв хохота.

– И кто скажет ему об этом? – повторил Тессио, очищая апельсин.

 

Кармелла опустилась на колени на подол подвенечного платья Сандры, аккуратно зажав во рту иголку с ниткой. Одна из бесчисленных ниток бус, украшающих белое атласное платье, оторвалась, и Кармелле пришлось пришивать ее на место. Расправив платье, она подняла взгляд на прекрасное лицо своей новой дочери, окруженное воздушной фатой.

– Bella! – с восхищением пробормотала Кармелла и обернулась к Сантино, который стоял рядом, засунув руки в карманы, наблюдая за тем, как с полдюжины женщин готовят Сандру к свадебной фотографии. Конни со своей подругой Люси сидела на полу перед Сандрой, играя с атласной подушечкой, на которой во время церемонии бракосочетания лежали обручальные кольца. Женщины заняли новый кабинет Вито. Стол из орехового дерева был заставлен бутылочками и коробочками с косметикой, а вокруг на ковре были разложены коробки с подарками. На одной коробке сидела Дольче, играя с ярко‑красным бантом.

– Сонни! – окликнула сына Кармелла. – Ступай позови отца!

– Для чего? – спросил Сонни.

– Для чего? – повторила Кармелла, и в ее голосе по обыкновению прозвучал гнев, который она на самом деле не испытывала. – Для фотографии, – сказала она. – Вот для чего!

– Madon’! – пробормотал Сонни, словно сетуя по поводу того, что ему предстоит тяжкая задача отправиться на поиски отца.

Вот уже на протяжении нескольких недель он прилежно выполнял все ритуалы свадебной церемонии, от встречи со священником и свадебных объявлений до репетиций, званых обедов и всего прочего, и сейчас думал только о том, как бы все поскорее закончилось. По пути от кабинета к входной двери отцовского дома Сонни был вынужден трижды остановиться, чтобы принять поздравления от едва знакомых людей, и когда он наконец добрался до двери и обнаружил, что рядом никого нет, он остановился и сделал глубокий вдох, наслаждаясь несколькими минутами, когда можно помолчать. С этого места под навесом над крыльцом ему была хорошо видна сцена. Джонни исполнял балладу, и все внимание было приковано к нему. Гости танцевали на площадке, расчищенной между рядами столов и сценой.

– Cazzo… – пробормотал Сонни вслух при виде члена городского совета Фишера, который разговаривал с Хаббелом и Митцнером, двумя крутыми адвокатами, работающими на отца, и Элом Хэтсом и Джимми Манчини, ребятами Клеменцы. Все болтали и смеялись, словно закадычные друзья.

В одном углу двора, около наружной стены, рядом с новым домом, где предстояло жить Сонни и Сандре, когда они вернутся из свадебного путешествия, Сонни заметил своего отца, который стоял на помосте с оборудованием, скрестив руки на груди и устремив взгляд на толпу. Выражение его лица было серьезным. Напротив помоста в противоположном конце двора Лука Брази, прищурившись, разглядывал гостей, словно выискивая кого‑то. На глазах у Сонни оба одновременно поднесли ко рту апельсины. Вито откусил дольку и вытер губы носовым платком, а Лука вонзил зубы прямо в неочищенный апельсин, не обращая внимания на сок, стекающий по щекам и подбородку. На помост вскочил Майкл, убегая от Фредо, который гнался за ним, размахивая палкой. Увидев, как Майкл с разбегу налетел на отца, едва не сбив его с ног, Сонни рассмеялся. Отобрав у Фредо палку, Вито шутливо похлопал его ею по заду, и Сонни снова рассмеялся, как и Фрэнки Пентанджели и Тессио, стоявшие по обе стороны от Вито, и маленький Поли Гатто, который гонялся за Фредом и Майклом и запрыгнул на помост следом за ними.

Какое‑то время Сонни наблюдал за праздником, и вдруг, при виде депутатов городского совета, адвокатов и судей, судей и следователей, непринужденно разговаривающих с главами кланов и их подручными, он подумал, что его семья самая сильная и ничто не сможет ее остановить. У них есть все, в их руках сила, и ничто не стоит у них на пути – у него на пути, поскольку он старший сын и, следовательно, наследник империи. «Всё», – подумал Сонни, и хотя он не смог бы объяснить, что означает это «всё», он чувствовал это, чувствовал до мозга костей, словно пышущий жар. Ему захотелось закинуть голову назад и издать рев. Когда Клеменца помахал ему рукой, приглашая присоединиться к тем, кто находился на помосте, Сонни раскинул руки в стороны, словно заключая в объятия Клеменцу и всех остальных гостей, пришедших на свадьбу, – после чего шагнул во двор, присоединяясь к своей семье.

 

Краткий словарик итальянских восклицаний, ругательств и выражений, встречающихся в книге

agita – расстройство желудка; употребляемая в южных диалектах форма слова acidita andate – иди andiamo – идем