рефераты конспекты курсовые дипломные лекции шпоры

Реферат Курсовая Конспект

Ее история – любовь

Ее история – любовь - раздел Архитектура, Сакральная архитектура тела Обрабатывала Авторский Текст Татьяна Чесанова   ...

Обрабатывала авторский текст Татьяна Чесанова

 

 

Содержание


 

Второе открытие

Пора привести себя в христианский вид

Красота сверхдостижимости

Замужество: «Да будет Воля Твоя – моей!»

Не мы – основная твоя жизнь?

От распятия России – к воскресению нового храма жизни

Балет требует техники, а человек – знания о себе

Вернуть женщине ее титул – царскую породу любви!

Сознательно прожитые мгновения

Защитить тело-храм – защитить судьбу женщины

Вы когда входите в движение, как будто чувствуете Господнюю руку

Мы потеряли мистическое понимание тела

От милосердия вдоха к мудрости выдоха

День обычный, но не обыденный

День особый, день тишины

Наш дом – наши ясли, которые мы создаем

День прощальный, заповедный

Николай прожил от быта к бытию и явился к свету

«Синайская вершина» внутри каждого из нас

Энергии легкого здоровья

Преливание крови от жизни быта к жизни бытия

Открой свою историю любви

 

СЛОВАРЬ, составленный Натали Дроэн не по учебникам, а из глубин своей «женственности»

 


 

В жизни каждого, наверное, человека случаются встречи, которые меняют судьбу. Не внешние обстоятельства, а сугубо внутренние. Речь не о выборе любимого дела или даже жизненного пути, но всего внутреннего строя, самой цели жизни, когда открываются иные горизонты, иной космос – не где-то там далеко, а в глубине самого себя. Для меня (да разве только для меня) таким даром стала встреча с Натали Дроэн, по паспорту – француженкой, а по духу и с корнями Святой Руси.

Она родилась в 1924-ом году уже за пределами России, но ей, оказалось, есть, что сказать именно русским женщинам. Не только сказать, но, главное, показать – как сохранить до глубоких седин ясность своего образа, как избежать уродства старости и построить свой внутренний храм, в чем истинная красота лица и тела и что надо делать, чтобы с годами тело не увядало в болезнях, а распрямлялось и оживало новым течением крови.

Вот уже более 15 лет подряд Натали приезжает то в Россию, то на Украину, откуда в 17-м году бежали ее родители, спасаясь от большевиков. И каждый год бескорыстно проводит свои удивительные семинары. Кто участвовал в них хоть раз, не забудет уже никогда и не сможет отмахнуться от того, к чему она призывает. Однако следовать ее примеру гораздо сложнее, поэтому последователей у нее много меньше, чем зрителей.

За эти годы Натали стала живой легендой Петербурга: многие ее видели, если не в аудитории или в зале, то хотя бы по телевидению, или что-то необычное о ней слышали. В разные годы появлялись и разные школы движения, связанные с именем Натали. Однако, чем больше было вокруг них разговоров, тем меньше в них учили тому, что на самом деле Натали предлагает. А вот школы, которые действительно основаны на ее опыте сакральной архитектуры тела, никак себя не рекламируют, ибо истинный храм нашей телесности, учит Натали, строится в тишине и с молитвой.

Ее жизненный путь помогает нам пристальнее вглядеться в лицо той прежней России, которую мы все-таки потеряли, но не потеряли надежду на ее возрождение, и эту надежду укрепляет в нас опыт жизни француженки с русской душой – Натали Дроэн. Она дарит нам секреты новой науки возрождения, которую она назвала «метафизиологией».

Этот термин вы, пожалуй, пока не найдете ни в одном научном словаре. Зато вы можете открыть тайны метафизиологии в себе самой и благодаря им открыть свой путь к здоровью и долголетию. Осознать метафизиологию не как книжную науку, а как реальность бытия помогают занятия сакральной архитектурой тела, которые тоже рождены опытом жизни Натали, и которые каждой женщине дарят истинную красоту и радость обновления.

Ей уже за 80 и сказать, что она полна энергии, активна, созидательна, значит сказать очень мало. Натали искренне возмущается, когда получает штрафы за превышение скорости на своем юрком вишневом «Рено», но она не только ездит, а живет на максимально возможных скоростях. У нее есть единственный знак ограничения – это здоровый смысл. Натали во всем неутомима, но ее глаза светятся, а лицо по-особому озаряется, когда она начинает говорить о том, что ее истинно вдохновляет. Наверное, именно внутреннее состояние полета, какой-то крылатости всегда выделяет ее из толпы.

В этой исключительной женщине все вызывает удивление – статность, красота, легкость движения и стройность вроде бы совсем не по годам, мудрая строгость и кажущаяся неприступность, но полная открытость, как только речь заходит о сокровенном. О чем же? Уникальность встречи и знакомства с Натали Дроэн в том, что она побуждает каждую из нас подойти ближе – нет, не к ней, а к себе самой.

Открыть себя иную, новую, другую. Полную жизненных сил, энергии и любви, потому что знает, откуда их черпать. Открыть свое глубинное «я», порожденное от христианских корней, без которых жизнь не может быть полноценной. Это иной образ миропонимания, да и всей жизни, ничуть не затворнической, а максимально открытой истинной любви. Это трудная каждодневная работа, но какой радостью и новизной одаривает она в понимании себя и людей, какую силу придает в преодолении любых жизненных невзгод и препятствий!

В судьбе Натали вроде бы все как у всех – трудное, временами просто голодное детство, война, потом увлечение классическим танцем и движением, замужество и счастливый долгий брак, который длится по сей день уже более 60 лет. Награда – семеро детей и теперь уже семнадцать внуков. Но выше любви к семье, мужу и детям для нее всегда была и остается любовь другого уровня. Любовь созидательная, осознанная. На протяжении уже более полувека она ведет занятия движением, чуждым шейпинга и гимнастики, далеким от балета. Занятия особым «христианским движением», которые помогают сохранить высочайший творческий тонус, а значит – красоту и здоровье. Но такая награда дается за великий труд и усердие, мало понятные обыкновенному обывателю. И об этом тоже пойдет у нас не простой разговор.

Привлекающая многих внешняя сторона ее жизни вряд ли была бы такой впечатляющей и насыщенной, если бы не особая внутренняя жизнь, которая происходит по иным, не житейским законам, вызывая то ревность, то неприязнь даже у самых близких для нее людей. Но без этого стержня Натали была бы уже не Натали. Это ее радость и крест, который предназначен каждому, однако не каждый его осознает.

Человек, как известно, не столько и не только биологическое существо, ибо он полон тайны. Можно ли о ней говорить? Мы решили рискнуть и поговорить о жизни в разных ее измерениях – видимом и невидимом. О любви и браке, о корнях и вере, о теле и о движении в будничном, привычном для нас понимании, но главное – о том, что оказывает самое решающее влияние на каждого из нас, хоть и совершенно скрыто от глаз. Кто же стоит за живой легендой по имени Натали Дроэн?

Мы окунемся в водоворот незнакомой жизни, чтобы выйти из него обновленными. Перелистывая страницы биографии Натали, вслед за ней будем вглядываться в незнакомое и таинственное, чтобы увидеть и услышать. Не столько ее, сколько прежде всего – себя!

 

Второе открытие

 

 

 

 

Однажды в редакции газеты «Петербургский Час пик», где в середине 90-х годов я работала, появился импозантный молодой человек. Открытый, обаятельный, он сразу располагал к себе. Галантно представился – Николай Кратюк. В нем было что-то богемное: прямая осанка, волнистая седая шевелюра, чуть с вызовом запрокинута голова, длинный черный шарф, небрежно обмотанный вокруг шеи...

– Вы писали о Натали Дроэн? – спросил он.

– Не совсем, – поправила я. – Мы с мадам не знакомы, но я написала о ее ученице, чемпионке нашего города по гимнастике, о том, что теперь она из спорта ушла и хочет вести занятия необычным движением, что и предлагает Натали.

Героиню того репортажа – Светлану Асташкевич привела ко мне давняя знакомая Лариса Данилова, которая в ту пору тоже была очарована Натали. Они наперебой восторженно рассказывали о своей французской наставнице, ее уникальном опыте, по сути, жизненном эксперименте, позволяющем одержать победу над возрастом и сохранить молодость, красоту и здоровье. Так почему же об этом не написать?!

Публикация, однако, вызвала разные отклики. Заголовок статьи – «От пупка до лобка» – звучал вызывающе, и мой коллега, сидевший в соседнем кабинете, отреагировал забавными виршами:

Современна без изъяна

Стала милая Татьяна,

Показавши нам слегка

От пупка и до лобка.

У поклонников волненье:

Ожидают все продленья

Зрелищ новых – пусть пока

От лобка до желобка...

 

Кокетливый шарж даже развеселил, а вот другое письмо повергло в ужас – оно было злобным и агрессивным. В нем право «открытия» Натали Дроэн оспаривала совсем другая «ученица». Мадам, оказалось, уже не раз бывала в Петербурге (о чем мне, увы, не сказали), выступала по телевидению, вела семинары, и все это организовывала та самая «первая и главная ученица» мадам. И если я, автор репортажа, ничего о ней не слышала и не написала, то я дальше своего пупка ничего не смыслю (это самый мягкий пересказ того, что было написано).

В моей журналистской практике столь злобное по тону и существу письмо я получила едва ли не впервые и о нем наверняка со временем бы забыла, если бы не еще один отклик. Вот он, живой, стоял передо мной в полный рост – Николай Кратюк. Он тоже представился учеником Натали, однако претензий ко мне, как ни странно, не имел, хотя о нем в своем репортаже я тоже не упомянула. Напротив, сразу спросил:

–А вы бы хотели с мадам познакомиться?

–Конечно.

–Тогда я вас приглашаю.

– Куда?

– Как куда? В Париж, к мадам Натали Дроэн! Я почувствовала, что у незнакомой французской героини есть какая-то тайна, которая, как магнит, притягивает к ней совершенно разных людей. Так нежданно-негаданно среди них оказалась и я.

К несчастью (а в итоге к великому для меня счастью), газета с моим репортажем попала в руки самой Натали. Она метала громы и молнии. Больше всего ее возмутила фотография, которая иллюстрировала текст. На ней участницы какого-то очередного конкурса красоты демонстрировали свои длинные, на высоченных шпильках, голые ноги. Снимок подобрала ответственный секретарь нашей газеты, полагая, что красивые девушки привлекут внимание к репортажу. И они привлекли...

«Это какая-то торговля собой, проституция, разве я о том говорю?! – негодовала Натали, и Николаю было сказано твердо: – Никаких журналистов больше знать не желаю, если они не ведают, о чем пишут». Но Николай, спасибо ему, оказался на редкость настойчивым, он как будто предвидел, что нам с Натали следует обязательно познакомиться. И уговорил-таки ее со мной встретиться, поговорить, даже дать интервью. Так в первый раз я приехала к Натали, но не одна, а в компании с еще 40 женщинами.

В течение многих лет Николай Кратюк вел в Петербурге занятия, которые он называл «Единство тела, души и духа» и которые действительно были основаны на опыте Натали Дроэн. Однажды он решил всем своим ученицам сделать грандиозный подарок – привезти их на недельный семинар в Тимекур – загородный дом Натали под Парижем.

Только Николаю могла придти в голову безумная идея собрать 40 женщин, да еще с мужьями и детьми: пусть они тоже познакомятся с Натали, заодно и по Парижу погуляют и увидят не только Францию. Он был уверен, что Натали такая идея тоже понравится, она всегда с радостью готова заниматься с нашими женщинами – вот для нее будет сюрприз!

И летом 1997-ого года два автобуса через пять границ везли питерских женщин в самое сердце Европы – в Париж. Тогда столь необычное путешествие стало для многих из них открытием нового европейского мира. Все мечтали побродить по Парижу, его знаменитым музеям, поближе познакомиться и с загадочной Натали. Совместить приятное с полезным. К такому женскому десанту по приглашению Николая примкнула и я со старшей дочерью.

Десятью годами раньше – в 1987 году, когда в капстраны советских людей еще не выпускали, мне все же довелось побывать в Париже, да еще вместе с мужем. Тогда это стало для нас настоящим потрясением. Мы, группа ленинградских журналистов, впервые оказались по ту сторону «железного занавеса». Повторю: это было двадцать лет назад, в самом начале оттепели «по-горбачевски», еще до падения берлинской стены, а значит, по существу, в другой жизни. Мы как будто высадились на новую планету, окунулись в совершенно иную стихию, полную жизни, радости и огня. Мы чувствовали себя первооткрывателями, колумбами, которые открыли новый материк.

В ту пору супругов вместе в капстрану тем более не выпускали, и наш замредактора Юрий Михайлович Кириллов (светлая ему память) написал в обком партии за нас поручительство, что мы с мужем за границей не останемся. Сейчас это кажется дикостью, но в советской действительности считалось вовсе не оскорбительным, а скорей даже нормальным. Не удивительно, что путешествие по благополучной, как нам казалось со стороны, утопающей в любви и заботах земле, по замкам вдоль Луары, по музеям Парижа оставило неизгладимые впечатления. Я мечтала подарить когда-нибудь и своим детям тот Париж, который нас с мужем так восхитил.

И вот такой случай представился. Правда, на этот раз наша гостиница оказалась совсем не в центре города, а на окраине, при этом пригород под названием Тимекур, где была дача Натали, располагался совсем на другой стороне. Многочасовые переезды съедали почти все свободное время, но для свидания с городом моей мечты мы с дочерью все же урвали почти целый день. К тому же занятия с Натали тогда еще не входили в мою программу. Неожиданно к нам присоединился и Николай Кратюк. Оказалось, что он уже приезжал к Натали, но каждый раз, поглощенный занятиями, Парижа практически не видел. И впервые перед искушением не устоял.

Нас вел карманный справочник туриста, нехитрое чтение, но незаменимое, если в вашем распоряжении всего несколько часов, а хочется пешком обойти весь центр Парижа. Было 14 июля – день взятия Бастилии, и мы начали с королевского замка Консьержери, который во время Великой Французской революции был превращен в государственную тюрьму, где ожидала казни и королева Мария-Антуанетта. Потом вприпрыжку сделали несколько кругов: Дом Инвалидов с гробницей Наполеона, Эйфелева башня, знаменитый мост Александра III через Сену, Трокадеро, Большой и Малый дворцы, площадь Согласия, Елисейские поля, Триумфальная арка...

Николай в новых ботинках натер кровавые мозоли, но не сдавался, лишь иногда шокировал прохожих, когда опускал усталые ноги в городские фонтаны, которые встречались повсюду. Минутная передышка – и новый виток по центру Парижа: сад Тюильри, Гранд Опера, площадь Мадлен. Монмартр с базиликой, храмом влюбленных – Сакре-Кер. Наконец, мы присели в маленьком уютном кафе: чашечка черного кофе с бокалом французского вина снова вернули нам силы.

Теперь мы стрелой летели прямо к Натали. Николая она, конечно же, пожурила, и больше он своих учениц уже не покидал. Некоторые из них жили прямо у Натали, занимались с ней каждый день, и ее загородный дом произвел на всех не меньшее впечатление, чем любая достопримечательность Парижа. Мы приехали под вечер, солнце уже скатывалось за горизонт. Сказочное заповедное место на вершине холма. Гигантские сосны и ели, диковинные кусты можжевельника, барбариса, роскошная аллея из благоухающих роз.

Дом как открытая книга – две половины соединены на втором этаже верхней террасой. Но главная терраса расположена внизу, рядом с гостиной, и отсюда вид такой, что перехватывает дыхание. Бескрайние поля и леса взбираются по холмам, теснят горизонт, который прямо по центру пронзает башня старинного католического собора XI века. Здесь словно бы ощущаешь дыхание мироздания...

Натали вела занятия в своей студии или прямо на открытом воздухе, на лужайке перед небольшой деревянной часовней, построенной рядом с домом. Я видела, что занятия ее необычные, но сразу решила, что они не для меня. В тот приезд я мысленно как бы разделила для себя Натали: с одной стороны, это женщина необычной судьбы, дочь первой волны эмигрантов, которые сохранили и русский язык, и православную веру, и интерес к русской культуре сумели привить своим детям. А вот занятия движением, которые вела Натали, мне тогда показались странными. Движением вообще занимаются те, кто хотят похудеть, думала я, а это единственная проблема, которая передо мной никогда не стояла. Движение, да к тому же замешанное на христианской вере, – это вообще что-то мистическое. Нет, это не для меня, отрезала мысленно я.

Однако журналистский интерес не отпускал, и после обеда по моему настоянию Натали все же выделила мне час на интервью. Мы расположились на террасе, я включила диктофон и старательно «отделяла» ту Натали, которую понимала, от той, которая жила не понятной мне жизнью. Расспрашивала обо всем – о родителях, о муже, о детях. Прививка на древе французской культуры дала удивительный плод. Натали отвечала охотно, но я сразу почувствовала, что в ее словах словно таился какой-то иной подтекст. Она, конечно же, прекрасно говорит по-русски, и у нее еще дореволюционный русский язык с его особой красотой и ароматом времени, но все же это был в чем-то иной язык, разгадку которого мне предстояло разгадать, ибо образ ее мыслей все время ускользал в неведомые небеса. А я твердо стояла на грешной земле.

Час, отведенный для беседы, пролетел, как один миг, а вопросов возникало все больше. Нам стали мешать, торопить, на меня просто зашикали. Беседу пришлось прекратить. И последнее, что меня поразило, – неожиданное признание Натали, сказанное почти шепотом: «Я, Татьяночка, так одинока». Она повторила: «Я так одинока!»

Вокруг было столько женщин, жаждущих общения, столько признаний в любви и проявлений искреннего внимания! Откуда же ощущение одиночества?! Это меня поразило, захотелось понять, в чем же тут дело, но я тогда так и не нашла ответа и рассудила по-своему: я свое интервью Натали обязательно покажу, и только после этого оно появится в газете.

Я свое слово сдержала. Натали прислала, как мне тогда показалось, совсем незначительные поправки, я внесла их почти механически, и принципиальная суть этих небольших по объему, но не по качеству добавлений открылась мне много позднее. Интервью со словами Натали: «Чтобы чего-нибудь добиться, мне приходилось биться», которые я вынесла в заголовок, было опубликовано, и наша встреча, скорее всего, осталась бы приятным воспоминанием, во всяком случае, для меня. Но случилось иначе. Судьбой нам суждено было встретиться снова и как бы заново познакомиться.

Моя жизнь, всегда наполненная до краев событиями и радостью новых встреч, по-семейному счастливая и безоблачная – в одночасье вдруг оборвалась. Не стало мужа. Разрыв сердца прямо во время лекции. Молодой, сильный, красивый, такой родной. Мой мудрый советчик, защитник, моя надежная крепость. Мой тыл, моя отрада и утешение в любых жизненных испытаниях. Я потеряла почву под ногами. Дети – наше общее чудо – удерживали на краю, но бездна отчаянья казалась бездонной. Поначалу я искала спасения в работе, сутками пропадала в редакции, но моральные и физические силы истощались. Я падала в пустоту, мое сердце стало одной сплошной раной, внутри не было ничего, кроме отчаяния, и уже не хотелось спасения. И вдруг пришла первая открытка от Натали, которая нашла для меня совершенно особые слова утешения.

Вскоре случилось новое горе – умер Николай Кратюк. Ему было всего 48. «Сгорел как Икар», – с грустью написала мне Натали, и в первый раз пригласила к себе: «В память о Николае, он вас так уважал – искренний, горящий, живой человек»... Мы обе питали к нему уважение и любовь, нас сблизило общее горе.

Но я собралась с силами лишь через год. Все время пыталась лечиться работой, лишь бы не оставалось ни минуты свободного времени, потому что за ним – зияющая дыра: рядом со мной и во мне – пустота. Я работала до полного изнеможения, но ничто не заполняло этой мертвенной пустоты. Нужно было бежать от себя, и я приняла приглашение Натали.

В Тимекуре мы уже часами говорили обо всем, и постепенно я перестала «делить» свою собеседницу – открывала для себя ту Натали, от которой поначалу мысленно отодвинулась. Более того: та ее жизнь, которая никак не укладывалась в привычные рамки и представления, постепенно стала интересовать меня все больше и больше. После тяжелых утрат наше общение наполнялось новым для меня откровением, иным содержанием, отводило от бездны отчаянья и уныния.

Чем больше я узнавала о внутренней жизни Натали, ее мыслях, восторгах и страданиях, тем глубже хотелось мне погрузиться в ее особый мир – такой земной и космический одновременно. Она размышляла о том, какой быт, какую женщину рождает, какое слово и какая культура ведут ее по жизни... И тогда я впервые вдруг осознала: вот Россия, которую нам уже не дано было знать, но которая сохранилась и выросла вдали от родных берегов. Так что же мы потеряли и есть ли надежда на возрождение?

 

Пора привести себя в христианский вид

 

 

Натали хорошо помнит самые первые свои ощущения, вполне осознанные, хотя было ей всего полтора годика. Маленький особнячок, садик, дворик, она словно видит это: как мама мыла старшего брата в большом котле, в котором кипятила белье, и как однажды она окунула его полностью одетым. У нее всегда было столько работы, что в эти минуты она явно думала о чем-то другом. Тогда это маленькой Наташе показалось очень смешным.

Потом ей было уже три года, и не понятно, как она могла гулять одна в три года, но ясно видит, как идет по улице, смотрит по сторонам, и ее наполняет ощущение красоты. Этого слова она еще не знала, но красота ее всегда привлекала, ей нравилось то, что красиво. Она искала, что такое красота и, как ни странно, никогда не находила этого в лице или во внешности человека. Для нее красота была в другом.

Она не на людей смотрела. Как многие дети, молчаливо и высоко поднимала свою белокурую головку и по вечерам смотрела на звезды, не понимая, как ее глаза могут эту необъятность объять? Было ощущение расстояния, отдаленности от какого-то величия. И безмолвный ответ – в молчании – обнимает красоту! Это придавало таинственность красоте. В чем она заключалась, маленькая Наташа сказать не могла. Но она ее притягивала. Ей нравилось белое, только белое. Красота, думалось ей, должна быть белой.

Она не могла спокойно спать, не любила ночи. Когда закрывала глаза, начинался бой: ее опутывали какие-то веревки, узлы, круги, точки, геометрические знаки. Некая неосознанность мучила ее и душила. Но однажды, когда семья жила уже в Париже, мама искупала Наташу и одела во все белое. Постелила белую простынку, белое одеяло, перекрестила, пожелала спокойной ночи – и дочь заснула, наконец, спокойно.

Впервые после долгого периода в ее жизни, когда все ночи проходили в борьбе с какими-то узлами и казались одним сплошным кошмаром, в детской душе воцарилась гармония. Ее восхитило открытие-белизна! Она помнит это как сон наяву: белые мягкие кружевные облака, по ним белые ангелы танцуют, как сильфиды. Это был рай, это отпечаталось в се памяти на всю жизнь, хотя было ей тогда всего четыре годика. Так к красоте и белизне ее приобщила мама.

Она была из лютеранской семьи. Родословное древо мамы происходит из Прибалтики. Предки лет 200-250 тому назад перебрались из Италии сначала в Швецию, потом в Латвию. Дедушка был из аристократов, кажется, даже барон. Его звали Отто Александрович Порцеллан. Натали знает, что он был христианин, протестант-лютеранин, работал инженером, хорошо знал несколько языков: английский, немецкий, эстонский... Строил железную дорогу между Ригой и Орлом, в его распоряжении был даже собственный вагон, поскольку он постоянно передвигался.

Первая жена у дедушки умерла, а вторая стала бабушкой Натали. Она родила четверых детей, вторая дочь, которую назвали Ольгой, была ее мать. Она окончила гимназию в Орле и в 17 лет поехала поступать в Киевский университет. Там и познакомилась со своим женихом. Он настоял, чтобы мама приняла православие, когда они поженятся, но произошла революция, от которой они решили бежать уже вместе.

Его мать была из рода Антоновичей – очень известного в Киеве. Большая любовь увлекла ее в Ниццу, потом в Париж, где у нее родился сын Владимир – будущий отец Натали. Мать с сыном чуть не год жила в Швейцарии, а потом вернулись в Киев, но в ее дворянской семье было невозможно признать внебрачного ребенка. Она отдала малыша людям, которые его усыновили, а сама оставалась для него «крестной» матерью. Он же всю жизнь хотел знать, кто его отец, потому его и тянуло в Париж.

Приемных родителей он так и не принял, хотя это были замечательные достойные люди: ректор Киевского университета по фамилии Циолкович и его жена. Они дали мальчику хорошее образование и воспитание. Но когда ему было 10 или 12 лет, он вдруг сказал своей «крестной» – почему ты моя «крестная», когда ты – моя настоящая мать?!

У него была по матери двоюродная сестра, которая воспитывалась вместе с ним. Во время революции она тоже уехала из России, но в 1954-ом году написала письмо Ольге Оттовне – матери Натали, что когда жила в Болгарии, в Софии, ей однажды дал знать о себе человек, который был уже при смерти и который признался, что именно он – отец Владимира. Его звали Иван Трубецкой. Такое у них семейное предание.

Эта драма не просто отразилась на жизни отца – она ее разбила.

К приемным родителям он был безразличен, зато свою «крестную» мать обожал, хотя так ничего и не узнал от нее про своего отца. Она хранила свой секрет, никому его не открыла. Этой тайной он мучился всю жизнь. Человеку необходимо знать свои корни, и они у него, к счастью, не только биологические.

Из Киева родители Натали бежали сначала в Крым, оттуда в Константинополь, потом перебрались в Прагу, где познакомились с Сергием Булгаковым – выдающимся священнослу жителем, богословом и философом. С восторгом учились у него, слушали его проповеди и лекции, он их венчал и стал духовным наставником матери. С 1925-ого года Сергий Булгаков тоже переехал в Париж, стал профессором догматики и бессменным деканом Православного Богословского института. Мама всегда его величала, после общения с ним других священников так высоко она уже не ценила. Первых ее детей крестил тоже Сергий Булгаков, и в судьбе Натали это многое определило.

Но если говорить о настоящем духовном воспитании, то, в первую очередь, Натали вспоминает Русское студенческое христианское движение, сокращенно РСХД – под этой аббревиатурой оно получило известность далеко за пределами Франции. Оно отличалось от других молодежных организаций тем, что, кроме обычных для летнего лагеря дел и забот, таких как палатки, костры, лесные походы, с детьми там серьезно и глубоко занимались. Русское дворянство прививало молодому поколению русскую культуру и русское сознание, и это основополагающее образование, по убеждению Натали, укрепило в детских душах Образ Божьей Культуры как основы жизни. Организаторы движения мечтали когда-нибудь вернуться в Россию и вернуть ей все, что удалось сохранить и обрести на Западе. Именно это и делает сейчас Натали.

С 9 лет она стала ездить в летние лагеря РСХД. Семья жила очень бедно, и это оказалось большим подспорьем. Были лагеря для мальчиков и для девочек, которые располагались неподалеку друг от друга. Братьев отправляли в лагеря для скаутов – «ра шедчиков», «витязей» или «соколов», где они много занимались спортом. А девочек воспитывали в христианском лагере в духе Святой Руси.

Утро начиналось с подъема флагов – русского и французского – и с молитвы. «Коль славен наш Господь в Сионе», – взмывало к небесам контральто Надежды Львовны Вариновой, и звонкие голоса наполнялись радостью жизни и восторгом самой высокой любви.

Русское дворянство, изгнанное из родной земли, сумело защитить свой род и породу, оказавшись в другой христианской стране, которая дала чужим, казалось бы, людям не только кров, но помогла открыть свою новую судьбу. Благодаря своему воспитанию и образованию, которое идет от корней православной традиции, лучшие представители первой волны эмиграции быстро и крепко стали на ноги, сохранив свою «русскость», которую они берегли как величайшую драгоценность. Это не только язык и культура, но важнейшие параметры внутренней жизни, духовный стержень, устои, по которым из века в век жили их предки. «Пора привести тебя в христианский вид», – говорила мать Натали, и это было для детей самое действенное наставление.

Русские, оказавшиеся вне связи с Родиной, сумели дать мощный толчок в духовном и культурном развитии своих детей – поколения, с одной стороны, вроде бы отброшенного от Святой Руси, но с другой – ни в коей мере не отрезанного от своих православных корней. Дети действительно глубоко пропитывались духом, крепостью, богатством русской культуры, и в этом была главная задача Русского студенческого христианского движения. Натали зимой ходила в кружки, организованные этим движением, и ездила в летние лагеря вплоть до самой войны.

По сигналу горна все бежали на гимнастику. Тренером у девочек был Андрей Блум – «молодой красавец, каких свет не рожал, и все девочки были в него влюблены», с улыбкой вспоминает Натали. Он преподавал гимнастику, играл в волейбол и был не намного старше своих воспитанниц. Спустя много лет Натали встретится со своим бывшим учителем, который станет известным священнослужителем, пастырем, митрополитом Антонием Сурожским, однако это отдельная, история, и о ней у нас речь еще впереди.

Девочки жили в больших палатах, одевались одинаково – в синие юбки и белые рубашки, всегда чисто и опрятно. На завтрак – каша и молоко. Потом уборка, все должно быть прибрано, в лагере строго соблюдались чистота и порядок. Грязное белье каждый складывал в отдельный мешок и стирал сам. Спали на кроватях на тюфяках, которые сами же наполняли соломой и зашивали. И когда при проверке обнаруживали, скажем, грязные чулки, спрятанные под тюфяк, то всей палате ставилась отрицательная отметка, даже если она была украшена чудесными цветами. Красота должна быть не только внешней. Итак, какая палата прибрана лучше? Проверки проводили каждый день, и было стыдно оказаться в отстающих. Жили по-спартански, но все лежало на своем месте, и девочек к этому строго приучали.

До обеда шли разные занятия. Замечательные люди стали первыми учителями Натали, и все они были Учителями с большой буквы. К примеру, княгини Толстая и Осоргина, графиня Лодыжинская, Лопухины, Романовы – представители многих лучших дворянских фамилий России взяли на себя заботу о воспитании детей. Скажем, русскому языку и литературе учили княгиня Антонина Михайловна Осоргина, а для девочек просто тетя Тоня, и Александра Сергеевна Четверикова. Они им прочитали, да как вдохновенно, всего Достоевского, Толстого, Тургенева, Чехова, Гоголя, Пушкина, чьи стихи девочки учили наизусть.

Во время тихого часа на лужайке можно было слушать разные лекции. Расстилался огромный плед: хочешь – присоединяйся или переходи от одной группы к другой – это твое дело, но не рыпайся и не мешай. Слушай. Блестящие ораторы рассказывали о христианстве, о Пророчествах, о Библии. Это было настоящее духовное воспитание. С молитвы день начинался и молитвой заканчивался. Многие воспитатели, которые в ту пору были не намного старше своих учениц, стали впоследствии известными богословами и учеными. Среди них митрополит Антоний Сурожский, о котором мы уже говорили и к которому еще вернемся, архиепископ Сергиевского подворья в Париже Алексей Князев, отец Сергий Четвериков, Николай Лосский, Василий Зеньковский, Дмитрий Клипенин, Дмитрий Верховской, отец Александр Ельчанинов и его сын Кирилл, с которым Натали была дружна всю жизнь. Судьба сведет их с Натали в Москве в 1961-ом году, и она сама увидит его подвижническую просветительскую работу, о которой мы еще расскажем.

В благодарной памяти Натали Русское студенческое христианской движение и по сей день остается эталоном величия породы и рода Святой Руси. «Я, может, потому люблю русскую женщину и к ней стремлюсь, что мне было дано такое христианское воспитание, а ей нет, и я должна отдать то, что у нее было отнято большевиками», – говорит Натали.

Она, конечно, радуется, когда ее маленький внук Тибо отправляется в летний лагерь юных скаутов. Уже сегодняшние 17-летние французские воспитательницы занимаются с 10-летними мальчишками, помогают им закаляться, водят в лесные походы, учат ставить палатки, жить в спартанской обстановке. Но высокий дух тех довоенных молодежных христианских лагерей остался все-таки в прошлом. Для Натали это был настоящий подарок судьбы. Занятия с молодыми пытливыми воспитателями – будущими выдающимися православными мыслителями и богословам, общение с лучшими представителями русского дворянства – все это и составило реальный жизненный и духовный университет Натали.

Дома у нее молитвы тоже читались, но очень просто. Главный почет – маме, мальчики целуют ей руку. Такое воспитание подчеркиваю образование семьи. И когда отец оказался на чужбине, он требовал такой обряд сохранить. Но условия, увы, изменились совершенно. Однако мама свой аристократизм сохраняла всегда и во всем.

В эмиграции на ее плечи легли все заботы о выживании. Отец, если что и делал, то очень мало. Его высокое воспитание чувствовалось во всем: он великолепно играл на рояле, пел, замечательно читал, рассказывал анекдоты. Но к тому, что надо преодолевать трудности, прежде всего бытовые, каждодневные, оказался не готовым. Выстояла мама. Отец блестяще закончил в юридический факультет Пражского университета, ему прочили успешную карьеру, предлагали работу, но он рвался в Париж.

Приехав во Францию, мог бы служить, но не согласился пересдавать экзамены, хотя прекрасно говорил по-французски. Мама же хорошо знала немецкий, а по-французски не говорила. Ей пришлось все начинать сначала, хотя она тоже училась в Праге вместе с отцом. Тем не менее, мама оставалась аристократкой, во всех обстоятельствах сохраняла свое лицо и достоинство культурной образованной женщины. Как бы ни была бедна, всегда выглядела скромно, но очень достойно. Она боролась за особую женскую чистоплотность.

Когда в 17-ом году родители бежали из Киева, они пять дней скакали на лошадях без седла до Севастополя. Потом год или два бедствовали в Константинополе, хотя юную Ольгу беженцы из дворянства все же старались поддержать. Наконец, молодым удалось раздобыть утлую лодчонку, которая чуть не потопила всех в штормовом море. В конце концов, все-таки добрались до Праги, где их тоже ждали немалые испытания. Двух своих первенцев Ольга потеряла именно там, потом появился первый сын Кирилл и единственная дочь – героиня нашего рассказа – уже только в четвертых родах. После нее родились еще два мальчика – Ярослав и Всеволод, младшие братья Натали.

Ей было 1,5 года, когда семья переехала в Париж, куда так стремился отец. Все тогда еще говорили только по-русски, но годы шли. У детей опорой были русские организации: «четверговые» и «воскресные» школы, работали кружки для молодежи – художественного чтения, пения, драматический. Ставились спектакли, их вдохновителям очень хотелось сохранить русскую культуру и даже старую орфографию. Порода, отброшенная за пределы родного Отечества, без подданства и вроде без права на гражданство, не сдавалась. Париж стал центром русской эмиграции, но ее представители сами о себе в те годы говорили иначе: мы – не эмиграция, мы – Россия за границей.

Со временем дети, однако, стали все меньше говорить по-русски, а все больше по-французски, но в христианских лагерях, куда Натали ездила лет до 15, оставалось особое царство русского языка и православного сознания. Родителям хотелось передать детям и русский язык, и русскую культуру, и русское воспитание. Дети были восхищением жизни Ольги, которая двух первых своих дочерей потеряла еще в Праге: сначала Ирочку, и когда та, совсем крохотной, умерла, то вторую тоже назвали Ириной, но и она прожила только полтора годика. Для молодой матери это была глубочайшая драма, она всю жизнь хранила их крохотные фотографии, но назвать Ириной третью дочь уже не посмела. Так появилась маленькая Наташа.

Ольга своими детьми всегда гордилась, знала, что они – клад, ее богатство, она ими дышит, они – ее вознаграждение. Старалась их нарядить, как «царевну с царевичами». Натали всегда была одета великолепно, хотя еще не знала, что за внешним изяществом скрывается особый внутренний мамин порядок. Ольга никогда не утомлялась, хотя именно ей приходилось содержать дом и детей. Причем в таком виде, как будто она своего положения никогда не теряла. И она действительно высокого ранга своего воспитания не теряла никогда.

В церковь мама ходила редко, но по большим праздникам обязательно – праздники, безусловно, наполняли ее корни, а для мамы еще и весь образ жизни, когда ее спасением стала ее осознанность. Именно этот внутренний стержень, по убеждению Натали, помогал маме «не терять восторг жизни, не забывать приглашение к качественности Господнего царства в себе, в своей семье, а значит и вокруг себя каждое мгновение жизни, как бы ни была она трудна». Но все это надо было воссоздавать, а точнее вос-сотворять с небесной милостью каждый день. Не случайно, когда мама сердилась на детей за их неблаговидные поступки, то приговаривала: «Пора привести тебя в христианский вид!»

Она действительно внутренний свой стержень не теряла никогда. Дочь иногда строго ее судила, когда у мамы бывали стычки с отцом. Осуждала ее по-детски, еще не понимая, как многое маме приходилось терпеть, когда отец терял свой «чин» мужа, и когда смирения не хватало, она бросалась защищаться, а надо было просто промолчать. Так, во всяком случае, думалось дочери: ты сделай, как считаешь нужным, но при этом промолчи.

На глазах у подрастающей Натали словно бы шло сражение между мужским началом и женским отступлением. Она восхищалась отцом, одаренным многими талантами, а ноша матери, которая была своему мужу слугой, ее возмущала. Мама не умела за себя постоять, и как дочери казалось, просто подчинялась мужу без высоты женского предназначения – он уже ушел из семьи, а она продолжала стирать его рубашки. Вот и остались руины от любви из-за слепого поклонения мужу, который терял свой «чин» мужественности.

Все оказалось не на своем месте, бунтовала в сердцах Натали. Родители поменялись ролями. Мать несла непосильную мужскую ношу, и дочь ей говорила: «Ты делаешь не свое дело». Мама взяла на себя ответственность за семью и детей, а отец ждал, когда мама принесет денег, чтобы что-нибудь предпринять или решить, но сначала спешил в кондитерскую, чтобы «подсластить» свою горькую жизнь.

Ему было все дано – память, талант, голос, он пел, играл на фортепиано так, что дети слушали с восхищением, а когда читал Чехова наизусть, то смеялись от души – отец умел подражать, пародировать, смешить, выступал как настоящий артист. Но пассивно ждал изменений, чтобы вернуться в Россию и уже там всем показать, на что он способен. А мать в это время ходила пешком на работу, чтобы сэкономить на метро. Она жила самоотверженно, у нее была цель – спасти свой очаг, и о себе она совсем не думала.

Когда, спасаясь от революции, они плыли почти на доске по бурному морю в Константинополь, и гибель, казалось, надвигалась неотвратимо, она вырвала из рук любимого человека револьвер: он был готов застрелить ее и себя: «Я офицер белой гвардии, у меня две пули – смерть нас соединит». Но Ольга бросила пистолет за борт. Четыре дня они плыли практически без еды и питья, и на пятый день их спас английский корабль, чудом появившийся из туманной дымки. Так всю жизнь она была мужественной, защищала свою жизнь и начала строить свой дом. семейный очаг, когда ей не было еще и двадцати.

Маленькая Наташа до шести лет говорила только по-русски, но потом уже и по-французски. Три года она училась в лучшем в Париже Колледже Святой Мари для девочек. Когда встал вопрос, где учиться дальше, мама подошла к кардиналу, и он ей сказал: «Мы можем помочь всем вашим детям поступить в школу, а затем в университет для получения высшего образования, но для этого они должны принять наш образ воспитания, а это католичество». Однако отец категорически не хотел, чтобы дети отходили от православия, и они пошли в обыкновенную бесплатную общественную школу.

Отец скучал по России и мама, конечно, тоже, но она знала по письмам, которые они получали в первые годы, что творилось на родине, как там уничтожали людей, их веру, душили саму жизнь, поэтому не жалела об отъезде и не рвалась назад. Не гнушалась никакой работы: подшивала шарфики, ночью пекла пирожки, днем подрабатывала в ателье.

Ольга в Праге тоже получила юридический диплом. Она блестяще знала немецкий, но теперь надо было осваивать французский, и она говорила на нем с акцентом до конца жизни. Как только брала телефонную трубку, всегда знали, кто говорит. Но Францию мама полюбила всей благодарной душой. Не сдавалась. У нее было много забот и Марии, и Марфы, но муж ее не щадил. Его поведение никак не соответствовало его вере, а мать говорила: «Моя вера – мое поведение, оно всегда строгое». Это унаследовала от матери и Натали, но в детстве она не равнялась ни на отца, ни на мать.

Со своей женской судьбой она долго не сживалась, видела образ матери, которая пошла по «мужскому» пути, решала «мужские» проблемы, и при этом мужчине полностью подчинялась. А достойных мужчин вокруг семьи Натали не видела. Ненавидела эти условия жизни, по сути, вынужденные, какие-то принудительные, поэтому и сопротивлялась, не хотела принимать свою как бы «звериную» женскую природу, а хотела ею управлять.

Итак, юная Натали мечтала стать независимой женщиной, чтобы не мучиться от несчастной любви, не впадать в ненужную жертвенность, которая всегда подавляет, ей никак не хотелось боготворить мужской пол, потому что он – «мужской и точка»! Кроме мук матери, она ничего не видела. Когда ж тут радоваться, наполниться чем-то, улыбнуться, вздохнуть, поблагодарить!? Нужно нести свой крест, но не творить его – где ж тут небесная милость? Мужчина свободен, женщина – нет, думалось тогда Натали. Мужчина может в любой момент сесть на самолет и улететь. Он и летает. В клубах разглагольствует, как надо миром управлять, только не собственным домом и не своей семьей...

То, что мужчина действительно как бы получеловек, он как еще не выросший ребенок и едва держится на «кривых» ногах, пока у него нет под боком его «половины», – это Натали открылось, конечно, со временем. Сегодня она не сомневается, что ни один мужчина не сможет ничего в жизни сделать или по-настоящему дать, если у него нет достойной жены, которую он любит и глубоко почитает, а не командует ею, как генерал или вельможа. И жена с мужем, у которого потерян Господний «чин», не сможет быть полноценно счастлива. Все это Натали осознала глубоко, когда семейная драма, будто бы самая банальная – разводы происходят везде и повседневно – побудила ее еще в раннем возрасте задуматься над вопросом, должна или нет жена быть мужу слугой, и если нет, то в чем проявляется ее мужественность и женственность?

Конечно, жена должна быть слугой, говорит сегодня Натали, вопрос в том, кому она будет служить. В первую очередь, «чину» Господнему своего мужа, если он вождь под Господним флагом, а вовсе не просто мужу, или, что еще хуже – мужику. Без молитвы женщина не может в этой жизни ничего и должна любить именно такого мужа, как она говорит, с «чином» по Господнему покрою. Муж – это «чин» послушания Отца Небесного, а жена – его просвещенность, его свет! Такая женская осознанность живет в каждой ее клетке и горит желанием прикоснуться к корням своего сотворения. Молиться, чтобы наполнить молчание милостью – это значит встать перед Богом здесь, сейчас и всегда. Молиться – это труд, как у монахов, и наука к спасению.

– Тут речь не о мужчине и женщине, а о Духе Святом, – продолжает свою заветную мысль Натали. – Самое главное лицо – Дух Святой. Иначе нет смысла рассказывать о повседневном, если Дух Святой не пронизывает наш быт, не подсказывает, не водит вашим пером и моими словами. Хотелось бы, чтобы мои слова были не моими, чтобы я не спотыкалась, не говорила бы впустую. А говорила ту истину, которой пронизано мое дыхание. Ведь каждая секунда – это творение нового, но только с Духом Святым – оно становится новым через нашу осознанность, которая с крещением укрепляется и растет просветительным духом!

Ее родителям как раз не хватало Духа Святого между собой – теперь она в этом не сомневается. Кто кому уступит, чтобы Дух Святой воцарился? Чтобы он сумел прилепиться и к одному, и к другому, и поставить все на место? «Моя мать высоко простояла на своем пьедестале, но умалялась перед мужем, потерявшим свой «чин», – сокрушается Натали, но она не смеет никого судить, просто говорит о том, что чувствует.

Мы коснулись глубоко личных семейных переживаний лишь для того, чтобы вслед за Натали попытаться вглядеться в ту глубину, в которой скрываются истинные причины многих семейных трагедий. Чтобы очистить, освободить наши драмы от мелочных распрей и суеты, чтобы найти путь к исцелению, а значит, к любви. Быт ради быта – тюрьма безбожная. Нам же хочется посмотреть на быт по-иному: через особую глубину, которая нам не видима, но с помощью Натали все-таки попытаться увидеть, осмыслить, открыть, наконец, для себя иную сторону уже не быта, но бытия, ибо от истинного бытия рождается иной быт.

Слепота, незнание и агрессия распяли Христа, не сомневается Натали, однако новый календарь давно воцарил новое бытие человеку – через осознанное крещение воцарять и свой новый быт. По где мы его видим и кто его творит? А мы, женщины, что мы предложили в помощь себе и своим близким?

 

Красота сверхдостижимости

 

 

После школы Натали хотела изучать философию – порядок и природу мышления. Ей было интересно, почему Богочеловек – полностью Бог и полностью человек, и Он безгрешен, а сама она полна греха? Почему? Как это понять? Но когда ей исполнилось тринадцать, родители неожиданно решили обучать ее «изяществу» – танцам. Недалеко от их дома жила последняя прима-балерина Мариинского театра, которая после революции тоже оказалась в Париже.

Ее звали Вера Александровна Трефилова. Когда Натали увидела ее впервые, то поняла – вот красота, которую человек может сам в себе со-творить. В ней все было до того стройно, изящно, благородно, что она словно изливала душу в красоте движений. Красоту, которую девочка искала в детстве, она наконец нашла в этой гармонии. Походка Веры Александровны Трефиловой, то, как она сядет, поднимет голову – во всем этом была такая сдержанность и такое благородство, что Натали почувствовала «настоящую породу работы над собой». Это как раз то, к чему ей хотелось стремиться, и то, как потом, уже в зрелом возрасте, ей хотелось телесно исправляться.

Подростком Натали была прямая, как вешалка, неэстетичная и нескладная, по ее собственному признанию, до ужаса. Окруженная мальчиками – трое братьев против одной сестры, она всегда защищалась: «Обращение с братьями, с которыми все время происходило сражение, убивало во мне всякое детское стремление к изяществу, а заодно и уважение к мужскому полу». Зато сестра была остра на язык, язвительна, резка в движениях и вела себя как мальчишка – лазала по деревьям, гоняла мяч. А родители хотели видеть дочь более женственной, поэтому и решили обучать ее танцам. Но эти уроки давались угловатой девочке очень тяжело: подъема никакого, «выворотности» тоже никакой, плечи прямые, ни бедра, ни колени к балету у нее не были приспособлены. Зато с первой учительницей ей на редкость повезло.

Это поколение Ольги Спесивцевой, о трагической судьбе которой мы больше наслышаны. Трефилова же учила девочек так, как учили ее саму. Натали добивалась результатов по крохам и со слезами. Это была пытка. Преодоление через каждый сустав. Бесконечный труд, крестный путь. Однако Вера Александровна знала: если этой ученице не удавалось поразить чисто технически, то она многого добивалась выразительностью. Была очень музыкальной, ее отличали особый внутренний трепет и духовность.

Когда позднее знаменитый после войны импресарио по имени Сандрини отбирал самых красивых девушек для своего нового спектакля в необычном театре-кабаре, то он пригласил и Натали. Талантливый постановщик, он собрал для одного спектакля блестящую труппу: самые грациозные и пластичные танцовщицы из разных стран мира. Это был единственный в своем роде театр-кабаре – тут жило настоящее искусство. Технически грандиозная постановка, прекрасная музыка, сказочно великолепные костюмы, благородная обнаженность. Спектакль, который назывался «Адам и Ева», шел с аншлагом в течение трех лет-, и каждое место в зрительном зале было расписано на годы вперед.

Номер, с которым выступала Натали, назывался «Ангел в раю». Красивые завораживающие движения под музыку Дебюсси – ангел плывет в облаках, еле-еле дотрагиваясь до земли. Великолепное белоснежное платье с изысканной драпировкой на груди и бедрах, со шлейфом, стекавшим вниз. Этот наряд по рисунку знаменитых художников сшила госпожа Каринская – тогда единственная в Париже кутюр для артистов. Но вот злые духи, которых изображали артисты кордебалета, набрасываются на ангела, старательно пачкают его своими ладонями, оставляя следы черной золы. Они словно символизировали наступление разврата и потопа. И вот рай уже погружается в воду, сцена опускается, и ангел в морском наряде плывет в глубине с распущенными золотистыми волосами...

Это ревю представлял театр «Табарэн», который располагался недалеко от площади Пигаль и пользовался огромным успехом по всему миру. Таких спектаклей сегодня нет, с улыбкой говорит Натали, и она знает в том толк. Тут и завораживающая красота пластики, музыки, и современные возможности техники – все сплелось в одном вдохновенном театральном действии. Для Натали очень важным тогда было помочь маме, хотя она испытывала даже неловкость от того, как много ей платили за сольный номер. Но этот театр-кабаре не сохранился после смерти своего уникального вдохновителя и создателя...

Потом Натали стала ездить на гастроли в Грецию, Испанию, получала хорошие гонорары. Ее уважали и ценили, но это нисколько не вскружило ей голову и не испортило. А Трефилова оставалась для Натали архетипом, тем образом, который помог ей определить красоту сверхдостижимости.

По природе Вера Александровна была скорее кряжистой, полненькой, маленькой, совсем не балетного сложения. Но все в ней было так подтянуто, так выработано, на своем классическом месте, что сразу становилось понятно, к чему может привести безупречно отточенная техника. В 1942-ом году Трефилова скончалась и, стоя у ее изголовья, Натали вдруг сказала: «Я вам обещаю, что с движением что-то, еще мне не известное, сделаю».

Трефилова – последняя балетная звезда дореволюционного Петербурга, словно, передала Натали желание движение в себе переродить, изменить, подойти к нему по-другому, и сделать это для всех! Истина – в красоте, и она – иная, не та, которую люди демонстрируют на подиуме и даже показывают на сцене. Натали почувствовала, что никакая техника без духовного развития не выражает настоящую красоту движения.

Можно сказать, что обещание, данное своей учительнице, она выполнила. Приезжая на их общую многострадальную родину, в пленительный и родной Петербург, она передает своим ученицам иной образ движения.

«Ни на какую ступеньку технического великолепия я никогда не претендовала», – признается Натали. Труд в смысле техники был для нее, как она говорит, на задворках, ибо она стремилась к другому – войти в образ особой правильности красоты, полученной не просто фактом рождения. Как собственным образом – телесным – защитить свое молитвенное состояние, именно не словесное? Как защитить порядок внутри себя и главное – как защититься против бытового плена безбожного? Двери открылись, свеча зажглась, и она уже знала, что будет продолжать разыскивать правильное движение сама...

Грандиозная горесть, которую Натали не сумела, к сожалению, маме выразить – это разделить ее боль одиночества, когда мама узнала, что от нее уходит муж. Самые горестные и радостные воспоминания ранней юности Натали трудно различить, одно спаяно с другим, одно исходит из другого. Натали было лет 15-16, когда родители сначала разошлись и, в конце концов, развелись. Тогда казалось, а уж сегодня тем более, что развод, разрешенный и церковью, это банальность. Но боль матери ударила ее очень сильно, хотя Натали не словами, а только своим поведением могла выразить глубокое сочувствие матери.

В молодой девушке появилась не только боль, но и какая-то строгость, не понятно, отчего. Если прежде Натали восхищалась родителями, то скорее все же талантами своего отца, которых было немало, хотя он так и не приспособился к условиям новой родины. И заслуга всегда была за ее матерью, которая несла свет в стволе древа жизни. Она очень страдала, но страдания ее не сломили – она сумела вынести свой крест смирением, безупречным христианским поведением. «Спасибо, мама!» – говорит ей всегда Натали.

Война тоже стала для семьи, как и для всех людей, тяжким испытанием. Во время оккупации дети по началу жили далеко от Парижа. Мама же осталась в столице одна, и поскольку она великолепно говорила по-немецки, то мэр лично попросил ее помогать в качестве переводчицы. И потом он же предложил ей работать уже за скудный паек. Мама получала только тарелку похлебки, которую по вечерам с радостью привозила домой, когда в конце 1942-ого года дети уже вернулись в Париж.

Война в памяти Натали – это голод, катастрофическая нехватка еды, как и у всех. В пять утра вставали, чтобы получить фунт корешков, которыми кормили свиней, и те не всегда доставались. Получали, как и все, купоны на хлеб, но этого было слишком мало. Фунт сахара на месяц. Братья были уверены, что раз они – мужчины, то весь сахар надо отдавать им, иначе у них не останется сил.

Франция была оккупирована, но там, где они жили в начале войны, был порядок, там сохранялось французское управление под немецким протекторатом, и немцы поначалу вели себя весьма корректно и спокойно. Как вспоминает Натали, в белых перчатках открывали двери в метро, кланялись. Для нее они были скорее рыцари, а вовсе не варвары. Потом заработало ярое подполье французского сопротивления. По радио из Англии все время призывали каждого француза убить «своего» немца, что и делалось, и немцы стали свирепеть.

Но Натали все это не касалось. Она училась в школе и до 41-ого года ходила на уроки к Трефиловой. Немцы ведь тоже были разные – у одних чувствовался порядок, они умели держаться, а для других важнее было веселье. Париж для них – это женщины, вино, кутежи. Но у власти нередко оказывались не военные, а штатские лица, к примеру, инженеры, специалисты по железным дорогам, они занимались строительством, и маму весьма почитали, обращались к ней не иначе как «фрау доктор».

Каждый вечер Ольга Оттовна крахмалила беленький воротничок и утром пристегивала его к единственному черному платью, сшитому в строгом стиле редингот на восьми пуговицах. Уже в конце 43-его года за ней присылали машину, чтобы мама приходила на работу на час раньше. Она целыми днями могла ходить из одной двери в другую, от одного начальника к другому, добиваться для «неблагонадежных» французов разрешения не участвовать в принудительных работах в Германии.

Однажды она даже спасла от расстрела своего знакомого, довольно известного в Париже, который был антифашистом. Ольга обратилась к высокому чину и сумела помочь, этого человека освободили. Она не ждала благодарности, хлопотала как истинная аристократка, никаких денег или подарков не принимала. Получала в мэрии уже в конце войны по 150 франков в месяц и больше ничего. Оставалась на своей высоте. И хотя она во время войны спасла от угона в Германию десятки и десятки людей, французов и евреев, на маму потом написали анонимные доносы...

Когда пришла победа в 44-ом, то ее подруга, адвокат, посоветовала ей уехать хотя бы на несколько месяцев. Но Ольга отказалась: «Ни в коем случае, почему?!». А Натали даже была уверена, что мама заслужила медаль за то, скольким людям она помогла. Однако случилось иначе.

Ее бросили в тюрьму вместе с проститутками. Она же их там еще утешала и подбадривала. Вскоре ее выпустили с извинениями. Мама вышла поседевшей за несколько недель. Дочь носила ей передачи – все, что могла найти. «Я знала, что мама не виновата и ни в чем осужденной быть не может, очень за нее страдала, восхищалась ее благородством, – вспоминает Натали. – Два года она работала ради Франции и французов, но ни один спасенный ею не пришел на суд! Мама претерпела и это распятие и не согнулась».

Пережив предательство мужа и новой Родины, она в который раз все начинала сначала и снова побеждала, не уронив ни свой род, ни свою породу воспитания. Трагедия ее преобразила. Ольга Оттовна подбирала ткани, шелка, кружева, сама шила шарфики, которые продавала. В ней всегда чувствовалось какая-то молитвенная сила.

Но отношения ее с дочерью все равно сохранялись без особой теплоты: мама продолжала любить бросившего ее мужа, а дочь переживала глубину семейного развала. Натали не говорила матери слов утешения, и сейчас плачет о том, что не умела быть ласковой, но она уважала ее породу и стойкость. Дочь имела смелость смотреть на семейные события по-своему.

Это был первый смертельный удар по «женской территории». Натали почувствовала «грандиозную строгость» к сильному полу и отказалась от мужского прикосновения как от «вещи на потребление», никогда не поддавалась порывам страсти. Поняла, что необходимо иное воспитание перед мужем, иной к нему подход. Надо выйти на уровень иного понимания – взаимного: кто ты, кто я? Не просто муж и жена, которых соединяет секс. Женщина – уже полноценность, она – чаша любви, и всякая жизнь ею рождается. Избранница Господа, не жертва, а Ему слуга, и уж точно не «вещь для удовольствия мужчины или, простите, мужика». Женщина – чрево Господнего желания. Муж предлагает любовь жене, она принимает, а Господь, соединяя их, одарит подарком плода, если муж не потеряет свое главнейшее место через «Господний чин». Когда отец Натали ушел из семьи, он свое место потерял, утратил свой «чин», сан отца. И это не суд дочери, но просто факт, для нее очень горестный...

Пережив свою боль, Натали считала, что не мать должна была рыдать. Расквасился-то отец, а не она. Мама своего места не теряла, поэтому, наверное, у дочери не оказалось к ней сочувствия, а появилась какая-то строгость и понимание величия. Натали вдруг почувствовала через эту горесть рост своей женской осознанности.

Пришло время, когда мама спросила детей: «Вы с кем хотите жить – с отцом или со мной?» Но откуда им было знать? Натали это показалось даже нелепо, как-то недостойно, она не могла и не хотела этого слышать: детям не пристало выбирать грех. Семья должна быть не в расколе, а в единстве. Для нее это был ужасный провал, она оказалась в пустыне семейного непонимания. Падение «чина мужа» – истинный грех, как же с ним жить?

Натали перестрадала из-за поведения отца, который причинил такую боль женской породе. Позднее она познакомилась со второй, уже гражданской женой отца, с которой у него было тоже четверо детей. Но как с родными, она с ними не общалась и не общается, для нее это такое же бедствие на развалах нищеты духа, опять-таки отцовского. Однажды, увидев его в церкви, она подошла, поцеловала отца в лоб и таким образом простилась с ним навсегда. Поскольку он был в церкви, это утешило Натали и дало много истинных сил, но для нее от аристократизма отца не осталось и следа.

Речь не о роде Трубецких, Натали имеет в виду высший аристократизм Господней породы. И отсутствие «чина мужского» – это отсутствие аристократизма Господнего покроя. Такой муж, по Натали, сеет одни несчастья. Муж, уверена она, должен обеспечить дом и только потом искать жену, которая по Господней воле ему полагается как самая главная драгоценность, ибо жена – его дополнительность, и он за нее отвечает как за свою плоть. Жена подарит продолжение рода, когда муж ответственен перед своей породой. Однако вступление в жизнь ее отца было глубоко искалеченным.

Когда его не признал собственный родной отец, то и отец отошел от своей высшей ответственности, от настоящей мужественности и не передал сыну породу истинной любви. Ребенок крестился без имени отца, и собственная мать отдала его в чужие руки. Человек оказался приговоренным к страданиям собственными родителями. В его геном, безусловно, вошли великие качества, он был талантлив во всем, но разбрасывал по сторонам свои дарования и остался калекой в быту. Его образ с пеленок до старости оказался без всякой защиты в себе, его внутренняя осознанность так и не выросла.

Натали поняла, что любовь без благословения – не только родительского, но высшего – не может быть восхищением жизни. Иначе, как и предрекает поэт, любовная лодка разобьется о быт. Благословение необходимо для воскресения любви, которая ожидает своего часа. Через благословение – к причастию, к святой чаше высшей любви, к телесности, которая станет для супругов святостью. У отца Натали именно такого понимания «чина мужа» не было, да и быть не могло, ибо отца родного он так и не узнал, а приемного не принял и судьбу не простил...

Натали одно время занималась еще и музыкой, хотела играть на рояле. Разрывалась между интересом к движению и музыке. Дома был маленький рояль, два или три года Натали училась в Русской консерватории в Париже, которая носит имя Сергея Рахманинова.

Однажды она даже сдавала годовой экзамен перед самим Рахманиновым. Начала играть бодро, но от волнения никак не могла остановиться, пальцы бегали и бегали по клавишам. Она была готова провалиться со стыда, хотя Рахманинов ее даже похвалил, сказал, что вторая часть была сыграна красиво. Натали, наконец, сосредоточилась только на движении, но истинную любовь к музыке она пронесла через всю свою жизнь. Все-таки неспроста судьба свела ее и с Рахманиновым...

Оказавшись в 1917-ом году в эмиграции, Сергей Рахманинов очень быстро обрел славу величайшего пианиста эпохи, это признавали и все известные виртуозы-современники. В чем таинство воздействия неповторимого пианизма Рахманинова, у которого рояль по красочности звучания и мощи не уступал оркестру, исследовали критики и отмечали, что ему удалось достичь особого эффекта – его рояль... запел?! Знатоки уже не только слушали, но и с жадностью смотрели на его руки, которые, казалось, дышат...

«Неведомая энергия струилась из всего тела Рахманинова, – писал критик, – через плечи к самым кончикам пальцев – к подушечкам, и этой размягченной плотью он проникал в самую сердцевину тверди... И рождался первый немыслимо глубокий звук. Он, словно удар тока, пронзал слушателей, с каждым следующим звуком эта энергетическая связь между публикой и инструментом становилась все более завораживающей... Непонятно, как он остается жив, источая такое количество энергии и какой энергии!!! По сравнению с ним все кажутся лимфатическими, а те, кто с виду энергичны, поражают фальшивостью, грубостью, материальностью и пустотой своей энергии...»

Великий пианист и композитор неожиданно помог Натали сделать правильный выбор. Только одухотворение человеческой сущности в целом может привести к наивысшей форме наслаждения как музыкой, так и движением. Источник энергии и вдохновения один. В дальнейшем в консерватории имени Сергея Рахманинова занимались все ее дети, которые, в свою очередь, за это ей очень благодарны. Иногда она заглядывает в эту консерваторию и теперь, а недавно здесь открыли «Русскую столовую», в которой однажды она оступилась и упала, травмировав оба колена. «Значит, надо было претерпеть это страдание и с ним встать на новые, «правильные» колени», – улыбается Натали...

Только старший сын – Николай увлекся игрой на фортепьяно очень глубоко и несколько лет учился в России, в Ленинградской консерватории. Спустя многие годы, он начнет заниматься движением с матерью, чтобы по-новому ощутить поток той самой неведомой фантастической энергии в своем теле, в плечах и руках, чтобы передать ее пальцам и заставить клавиши петь и страдат

– Конец работы –

Эта тема принадлежит разделу:

Сакральная архитектура тела

Сакральная архитектура тела Ее история любовь ДАР...

Если Вам нужно дополнительный материал на эту тему, или Вы не нашли то, что искали, рекомендуем воспользоваться поиском по нашей базе работ: Ее история – любовь

Что будем делать с полученным материалом:

Если этот материал оказался полезным ля Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях:

Все темы данного раздела:

ДАР ЧЕЛОВЕКУ ЗНАТЬ, ЧТО ОН – ОБРАЗ БОЖИЙ
Сакральная Архитектура – наука телу становиться храмом нашей жизни. Эта наука – наша цель: достигать статуса человеческого храма Образом Божьим. Надо помнить, что человек, сотвор

Хотите получать на электронную почту самые свежие новости?
Education Insider Sample
Подпишитесь на Нашу рассылку
Наша политика приватности обеспечивает 100% безопасность и анонимность Ваших E-Mail
Реклама
Соответствующий теме материал
  • Похожее
  • Популярное
  • Облако тегов
  • Здесь
  • Временно
  • Пусто
Теги