ЗА 1888-1891 И 1896-1900 ГОДЫ

 

Военно-конские переписи 1896 и 1899—1901 годов позволяют теперь сравнить новейшие данные с приве­денными выше.

 

Соединяя 5 южных губерний (1896) и 43 остальных (1899—1900), получаем по 48 губерниям Европейской России следующие данные:

 

1896—1900 гг.

 

Группы хозяйств	Крестьянских дворов	У них лошадей	На 1 двор приходится лошадей
Всего	В %	Всего	В %
Безлошадные		29,2	59,5	-	-		-
С 1 лош.		30,3		19,9
“” 2 “”		22,0			28,9
“” 3 “”		9,4	18,5		18,7	51,2
“” 4 и более		9,1		32,5	5,4
Всего							1,5

 

 

За 1888—1891 годы мы привели данные по 49 губер­ниям. Из них нет новейших сведений только по одной, именно Архангельской, губернии. Вычитая относящиеся к ней данные из приведенных выше, получим по тем же 48-ми губерниям за 1888—1891 годы такую картину:

 

1888—1891 гг.

 

Группы хозяйств	Крестьянских дворов	У них лошадей	На 1 двор приходится лошадей
	Всего	В %	Всего	В %
Безлошадные		27,3	55,8	-	-	-	-
С 1 лош.		28,5		17,1
“” 2 “”		22,2			26,5
“” 3 “””		10,6	22,0		18,9	56,4
“” 4 и более		11,4		37,5	5,5
Всего							1,6

 

Сравнение 1888—1891 и 189b—19W гг. показывает растущую экспроприацию крестьянства. Число дворов увеличилось почти на 1 миллион. Число лошадей умень­шилось, хотя и очень слабо. Число безлошадных дворов возросло особенно быстро, и процент их поднялся с 27,3% до 29,2%. Вместо 5,6 миллиона бедноты (без­лошадные и однолошадные) мы имеем уже 6,6 млн. Весь прирост числа дворов пошел на увеличение числа дворов бедноты. Процент богатых по числу лошадей дворов уменьшился. Вместо 2,2 млн. многолошадных мы имеем только 2,0 млн. Число средних и зажиточных дворов вместе (с 2 и более лош.) осталось почти без изменения (4465 тыс. в 1888—1891 гг., 4508 тыс. в 1896—1900 гг.).

Итак, выводы из этих данных получаются следующие.

Рост нищеты и экспроприации крестьянства не под­лежит сомнению.

Что касается соотношения между высшей и низшей группой крестьянства, то это соотношение почти не из­менилось. Если мы, по приемам, описанным выше, со­ставим низшие группы в 50% дворов и высшие в 20% дворов, то получим следующее. В 1888—1891 годах у 50% дворов бедноты было 13,7% лошадей. У 20% бо­гачей — 52,6%. В 1896—1900 годах у 50% дворов бед­ноты было тоже 13,7% общего числа крестьянских лошадей, а у 20% богачей — 53,2% общего числа лошадей. Соотношение групп, следовательно, почти но изменилось.

Наконец, все крестьянство в целом стало беднее ло­шадьми. И число и процент многолошадных уменьши­лись. С одной стороны, это знаменует, видимо, упадок всего крестьянскою хозяйства в Европ. России. С дру­гой стороны, нельзя забывать, что в России число ло­шадей в сельском хозяйстве ненормально высоко по отношению к культурной площади. В мелкокрестьянской стране это и не могло быть иначе. Уменьшение числа лошадей является, след., до известной степени “восстановлением нормального отношения рабочего скота к количеству пашни” у крестьянской буржуа­зии (ср. рассуждения об этом г-на В. В. выше, в гла­ве II, § I).

Здесь уместно будет коснуться рассуждений об этом вопросе в новейших сочинениях г. Вихляева (“Очерки русской с.-х. действительности”. СПБ. изд. Журнала “Хозяин”) и г. Черненкова (“К характеристике кре­стьянского хозяйства”. Вып. I. M. 1905). Они так увлеклись пестротой цифр о распределении лошадей в крестьянстве, что превратили экономический анализ в статистическое упражнение. Вместо изучения типов кре­стьянского хозяйства (поденщик, средний крестьянин, предприниматель) они изучают, как любители, беско­нечные столбцы цифр, точно задавшись целью удивить мир своим арифметическим усердием.

Только благодаря такой игре в цифирьки г. Черненков и мог сделать мне такое возражение, будто я “пред­взятым” образом толкую “дифференциацию”, как новое (а не старое) и почему-то непременно капиталистическое явление. Вольно же было г. Черненкову думать, будто я делаю выводы из статистики, забывая экономику! будто я доказываю что-либо одним лишь изменением в числе и распределении лошадей! Чтобы осмысленно взглянуть на разложение крестьянства, надо взять все в целом: и аренду, и покупку земель, и машины, и за­работки, и рост торгового земледелия, и наемный труд. Или, может быть, для г. Черненкова это тоже не “но­вые” и не “капиталистические” явления?