Майор С. Михайлов Танкисты

Бурно течет полноводная красавица Вуоксен-вирта. Стремительно низвергаясь через гранитную преграду, она образует водопад Кивиниемен-коски. Зажатая скалами, река вливается в продолговатое озеро Суванто-ярви.

Над рекой не смолкают громоподобные раскаты артиллерийской канонады. Над противоположным берегом вспыхивают молнии шрапнелей. Высоко вздымаются черные фонтаны земли, с треском валятся на снег стволы столетних деревьев. За лесной завесой раздаются одиночные ружейные выстрелы. Перебивая их, вторят нестройным хором пулеметные очереди... Вдоль обрывистых берегов Вуоксен-вирта тянется линия фронта.

В глубине леса бело-зеленой вереницей выстроились танки. У машин энергично хлопотали танкисты — весельчак командир роты, любимец части, воентехник 2 ранга Григорий Руфов, совсем юный лейтенант Иван Прошин, широкоплечий водитель Никита Русин. Танкисты ползали по снегу, заглядывая под машины, проверяли механизмы.

Головная командирская машина ушла вперед к бревенчатой финской избушке, затерянной в лесу. Из люка танка ловко, по-кавалерийски выпрыгнул полковник Дмитрий Данилович Лелюшенко — командир бригады.

Он вышел на опушку леса у реки, пригнулся, лег и пополз к наблюдательному пункту.

 

 

Герой Советского Союза генерал-майор Д. Лелюшенко

 

Смельчаки-пехотинцы уже делали попытку на лодках прорваться на тот берег, но сильный вражеский огонь возвращал их обратно. Познакомившись с обстановкой, Лелюшенко пополз обратно к своему танку. Противник, следивший за ним, уже успел его засечь. В минуту, когда он садился в машину, снаряды и мины рвались впереди. Один из них рикошетом ударил в башню. Раздался стальной звон. Снаряд упал вблизи, не разорвавшись.

Полковник приказал водителю дать задний. Три снаряда разорвались впереди — перелет.

— Попали в вилку, — предупредил полковник водителя. Полный вперед!

Белофинны продолжали вести ураганный огонь по пустому месту.

Полковник прильнул к смотровой щели. От него не ускользнул подозрительный дымок над лесом. Впоследствии разведка обнаружила курсирующий за лесом белофинский бронепоезд.

Двадцать машин вели огонь осколочными через реку. Они метко посылали снаряды в домики на опушке леса, вызывали огонь врага, засекали появляющиеся огневые точки. Данные немедленно передавались артиллеристам.

 

 

Танки перед атакой

 

В грохоте канонады танкисты уловили гулкие звуки тяжелых орудий. Это вел огонь тот самый вражеский бронепоезд, который был обнаружен полковником. Скоро дуэль танков с бронепоездом прекратилась. Бронепоезд, как донесли разведчики, ушел в направлении Кивиниеми.

Два дня танкисты действовали на берегу, как подвижная,. надежно закованная в броню артиллерия. Они подавляли огневые точки, и под прикрытием их огня смелые пехотинцы форсировали Вуоксен-вирту.

* * *

Целые сутки Лелюшенко с капитаном Двиняниновым находится на наблюдательном пункте в районе Тайпален-йоки. На карте появляются цифры, обозначающие цели.

Район высоты 13,2 является загадкой. Но данные подтверждают, что здесь — передний край укрепленного района. Высота 13,2 — ключ, огневая ось района.

Против высоты стояли пехотные подразделения капитанов Нетребы и Фролова, старшего лейтенанта Михеева, лейтенанта Луценко; в стыках действовали танкисты.

Капитан Нетреба к этому времени уже врезался в расположение противника и занял первые железобетонные точки. На участке шли кровопролитные бои.

Вечером в командирской землянке, при свете вздрагивавшей от артиллерийских выстрелов керосиновой лампы, собрались танкисты. Мигающий свет блуждал по черным кожанкам и шлемам с белыми от изморози очками.

Прямо перед Лелюшенко сидел Руфов. Прислонившись к стене, лейтенант Гудзенко старательно вносил очередную запись в маленькую книжечку, с которой никогда не расставался. Рядом с ним сидел лейтенант Прошин. Капитан Волков, политрук Шарендо, заместитель политрука Константинов И другие, которых нельзя было рассмотреть в полумраке, стояли у входа в землянку, завешенного плащ-палаткой.

Капитан Двинянинов кратко изложил итоги наблюдений за прошедшую ночь и указал по карте танкопроходимые места.

Полковник сообщил о своем решении завтра, в 10 часов, начать глубокую разведку боем высоты 13,2. Он подробно объяснил Руфову, Волкову и Моисееву поставленные им задачи.

— Вот рвы, противотанковые эскарпы, ряды колючей проволоки... минные поля... И где-то здесь, — полковник показывал пальцем, — предполагаются доты...

Прошин с волнением следил, как пальцы Руфова скользили по зеленому полю карты. Ему было не по себе. “Неужели, — думал он, — для меня не найдется задачи?!”

— Лейтенант Прошин...

У Прошина екнуло сердце. Насколько позволял низкий потолок землянки, он привстал перед полковником.

— Вы будете...

— “В резерве”, — мысленно подсказал Прошин, и губы его обиженно дрогнули.

Полковник точно прочел его мысли. Сдерживая улыбку, спросил:

— Вы знаете Луценко?

— Знаю, товарищ полковник. Вместе учились... — ответил Прошин и подумал “К чему это он?!”

— Вот и хорошо! — многозначительно произнес Лелюшенко. Ничего не понимавший Прошин приготовился к худшему. Они с Луценко были добрыми друзьями, часто встречались в Ленинградском Доме Красной Армии. Затем пути их разошлись. И вот — возмужавшие товарищи встретились на фронте. Прошин стал танкистом, лейтенант Луценко командовал одной из стрелковых рот, находившихся на фланге. Прошин уже посетил школьного товарища. Он провел в обществе друга, участника героической переправы через Тайпален-йоки, несколько радостных часов.

 

 

Герой Советского Союза танкист Н. Русин

 

— Вы будете действовать с Луценко. Понятно?

— Понятно, товарищ полковник, — сказал просиявший лейтенант.

С озера Суванто-ярви на поляну, где укрытые хвоей и брезентом стояли танки, потянул туман. Он шел волнами, затягивая сырой белой, почти ощутимой завесой и небо, и лес, и притаившиеся стальные громады танков...

Измазанный сажей Никита Русин ходил вокруг машины, как бы сожалея, что делать больше нечего, — все подготовлено и проверено. Он направился к соседней машине — помочь товарищу. Но в его помощи не было надобности. Тогда Русин набрал горсть снега и с остервенением начал тереть закопченные руки и лицо.

В утренней дали зарокотали моторы. Вздрогнул лес от гула. Полковник вышел из землянки. Он, как всегда, был свеж, подтянут, хотя этой ночью не сомкнул глаз. Быстро обошел он строй машин.

Руфов стоял на танке. Перед собой он видел родные лица товарищей, плотно обступивших машину, чувствовал, что его слова горячо отзываются в их сердцах.

— Поклянемся, товарищи танкисты, идти только вперед, — закончил он свою речь. — За Родину! За нашего Сталина!

В тумане не шелохнутся стройные ели. Вот проплыли грозные боевые машины. Танкисты пошли в бой.

По лесной опушке, подминая молодые Деревья, мчалась командирская машина. У открытого люка сидел полковник.

Гудзенко при появлении полковника почему-то быстро спрятался за танк. В руке лейтенанта болтался окровавленный кончик размотанного бинта.

— Вы ранены?

Лейтенант, не появляясь из-за машины, громко ответил:

— Пустяки, товарищ полковник, — прищемило люком.

Едва машина ушла, Гудзенко юркнул в свой танк и захлопнул крышку люка. Стрелок Моторин сделал ему перевязку.

Раненый Гудзенко остался в строю.

Руфов со своей ротой вырвался вперед. Его танк уже вблизи белофинской точки. Прорваны три ряда проволочных заграждений. Он влетает в ров, в самую гущу белофиннов, давит их тяжестью танка. Башня машины вращается то вправо, то влево. Град осколков осыпает врагов. Вслед за танком Руфова — десятки таких же грозных машин.

Первая огневая точка подавлена. За ней вторая, третья. Руфов мчится вперед.

Вражеские снаряды рвутся рядом. В ушах надоедливый звон от ударов пуль и осколков о броню. Руфов видит впереди белофинское противотанковое орудие. На огромной скорости летит туда грозная машина.

— Огонь! — кричит Руфов стрелку. Но огня не последовало... Вышли боеприпасы...

Руфову остается одно. Телом танка раздавить орудие. Машина уже у цели...

В это мгновение танк вздрогнул. Бронебойный снаряд ударил прямо в башню. Гул разрыва потряс машину. Поникла голова Руфова. Ручьи крови залили одежду. Навсегда закрылись глаза. Вместе с командиром погиб стрелок Швалов.

Под танком, вмятое в мерзлую землю, валялось белофинское орудие, раздавленное вместе с прислугой.

Водитель уцелел чудом. Он был тяжело контужен. В голове шумело. Невероятным усилием воли он приподнялся, открыл люк. В танк ворвалась струя чистого воздуха. Водитель выбросился из горящего танка. “Еще несколько мгновений и взорвутся баки”, — промелькнула мысль. Пригоршнями снега водитель стал забрасывать огонь. Пламя зашипело и погасло,

— Ни машины, ни товарищей врагу не оставлю.

Водитель снова садится в танк. Машина ожила. Медленно отошла назад, к своим.

А в это время на врагов стаей налетели танкисты товарищи Руфова, — Ширяев, Гудзенко... За ними, со штыками наперевес, устремились пехотинцы.

Красноармейцы уже хозяйничали в белофинских траншеях. Только тогда Гудзенко почувствовал, как по лицу медленно ползли теплые капли. Он был ранен вторично...

Лелюшенко лежал на опушке леса. Белый маскировочный халат полковника казался продолжением небольшого холмика.

Полковник следил, как из укрытия, вздымая бешеные снежные вихри, в атаку помчались танки.

Он узнал машину Прошина. Она была впереди. Танк лейтенанта плыл, как ледокол, то взлетая, то исчезая в глубоких оврагах и ямах. Послушная воле водителя, машина преодолела глубокий ров, занесенный снегом, и поднялась по крутому скату вверх, прямо на обезумевших от неожиданности врагов.

Справа — обгоревший домик. Пулеметчик-белофинн обстрелял машину Прошина из-за уцелевшей печной трубы.

Будто невзначай повернулась башня прошинской машины. Раздался выстрел. Труба рухнула на пулеметчика. Взвился столб пыли.

Прошин мчался по следам бегущих врагов.

Он направил свой танк на ряды колючей проволоки и прорвал заграждения.

Невдалеке шел танк Пальченко, другие машины пока еще находились во рву. Прикрываясь их огнем, сюда подтягивалась рота Луценко.

Прошин обнаружил долговременную огневую точку.

Подвижная бронированная крепость вступила в единоборство с хорошо замаскированной подземной крепостью врага, защищенной прочной толщей железобетонных стен.

На танке, ведомом мастером-водителем Русиным, Прошин подошел к доту. Противник наглухо задвинул амбразуры.

Спасая осажденную точку, белофинны открыли сильный орудийный огонь из глубины.

— Надо быстро рассредоточить танки и подтянуть пехоту вперед, — решил Прошин.

Он отбрасывает люк. Наполовину высовывается из танка.

— Немедленно занять ров! — приказывает он пехотинцам.

Прошинская машина рванулась вперед. Вслед за ней остальные танки на стремительном ходу лавиной проскочили в тыл белофиннов. Но вдруг командирский танк передней частью свесился над отвесной стеной оврага.

— Ловушка?

Русин был достойным учеником своего командира. Он резко затормозил. Танк покачнулся, отполз назад, затем рванулся вперед вдоль оврага, осыпая белофиннов дождем осколков. За ним шли остальные машины.

Но где Луценко?

Прошин с нетерпением ждал появления пехотинцев.

— По какой причине они остались позади?!

Где-то сбоку трещали пулеметы. Прошин понял: фланговым пулеметным огнем финны отсекали пехоту от танков; Луценко со своей ротой остался в первом овраге. Тогда Прошин принял необычное решение. В канаве между двух рвов он выстроил стенкой танки. В сторону противника направлены башни, ведущие беспрерывный огонь.

Прикрываясь стальным забором, Прошин лично вывел пехотинцев вперед.

Во втором овраге завязался рукопашный бой. Слева открыл огонь фланкирующий пулемет врага. Одним прыжком Прошин подскочил к ближайшему танку.

— По пулемету слева — огонь!

Прошин следил за разрывами и корректировал стрельбу.

Тем временем стрелки в овраге приканчивали остатки неприятельской пехоты.

Надвигался вечер. Под прикрытием темноты белофинны снова стали накапливаться у оврага. Загорелся ночной бой.

Пехотинцы нуждались в срочной помощи танкистов. Путь через овраг был рискован. Танк Янушкина, сорвав гусеницы, чинился, загородив единственный путь.

Прошин приказывает водителю идти напрямик через овраг. Русин дает газ. Машина “клюнула”. Не останавливаясь, уверенно взобралась по противоположной крутой стенке. Едва она выползла наверх, по броне дробно застучали пули невидимого во мгле, изготовившегося к броску в атаку врага.

— Ночь темна, но побеждает тот, кто лучше видит. Прошин приказывает водителю Русину включить фары. Декабрьскую ночь на мгновение разорвали лучи яркого света. Прошин увидел ползущих белофиннов и повел по ним прицельный огонь. Несколько раз машина разворачивалась, снова вспыхивали фары и снова град пуль обрушивался из танка на врагов...

Контратака финнов захлебнулась. На рассвете Прошин проверял свои машины.

— В порядке! — сказал он, сосчитав все до последней.

Командирская машина находилась на соседнем участке, где действовало другое подразделение танков. Из-за гребня сюда доносились яростные звуки ожесточенной схватки, а пехотинцы медлили.

Дорога каждая минута! Около пехотинцев на полном ходу остановился танк. Из него выпрыгнул Лелюшенко. Полковник скомандовал:

— За Сталина! Вперед!

Батальон дружно поднялся. Со штыками наперевес вперед устремились пехотинцы. Они завершили атаку танкистов.

До конца боя вместе с пехотинцами с револьвером в руке шел полковник-танкист.

Когда на новых рубежах пехота окопалась. Лелюшенко возвратился к своей машине, следовавшей невдалеке. Потом он скрылся в лесу.

Он стоял в землянке, нагнувшись над картой, распахнув комбинезон, опираясь обеими руками на стол. Глаза его были закрыты. Он вздремнул стоя... Очнувшись, полковник вышел на морозный воздух, на сборный пункт, куда прибывали машины. Занимался вялый, влажный, матово-бледный рассвет.

Вернулось подразделение старшего лейтенанта Волкова, вслед за ним подразделение Моисеева.

Подошел обезображенный, как оспой, следами сотен пуль и глубокими вмятинами от осколков снарядов танк Баскакова. Баскаков славно поработал. Он разгромил две белофинские огневые точки и уничтожил множество врагов в захваченных траншеях.

Весь под впечатлением боя возвратился лейтенант Прошин.

Привел целиком свой взвод дважды раненый лейтенант Гудзенко.

— Все, нет только Руфова...

Но вот появилась машина Руфова. В башне зияло отверстие. У всех еще теплилась надежда.

— Жив?

Но недвижим Руфов, погиб Швалов. Тела погибших товарищей бережно вынесли танкисты. На темносинем комбинезоне Руфова алели следы замерзшей крови.

Вырвался вздох:

— Прощай, Руфов...

— Прощай, Швалов...

Потом из танка, поддерживаемый товарищами, качаясь, вышел водитель. Ноги его подкосились. Он упал в объятия друзей...

...В этот день район высоты 13,2 перестал быть загадкой.

Танкисты и пехотинцы боем выяснили расположение дотов в огневую систему противника.

Каждый раз, когда машины уходили в бой, писарь Косетченко волновался больше всех. Всегда он первым выскакивал из землянки навстречу прибывающим машинам и близорукими глазами искал полковника Лелюшенко.

— Какой я писарь, товарищ полковник? Ведь я же башенный стрелок.

И он вытаскивал замусоленную старую мишень с продырявленным насквозь яблоком.

— Вот она, моя работа.

Но Лелюшенко отклонял его просьбы о переводе на танк:

Косетченко не мог быть там по близорукости. Тогда писарь стал обращаться к Прошину.

— Возьмите, товарищ лейтенант, хоть раз в бой. Прошин отвечал:

— Занимайтесь своим делом, товарищ Косетченко. Случилось, что заболел башенный стрелок на одной машине. Прошин потребовал замену. Начальник штаба капитан Ситников прислал ему нового стрелка. Быстрой походкой танкист подошел к Прошину.

— Товарищ командир роты, башенный стрелок Косетченко прибыл в ваше распоряжение...

— А... писарь, — разочарованно бросил Прошин. — Стрелять-то хоть умеете?

— Отлично умею, товарищ лейтенант.

Прошин недоверчиво посмотрел на Косетченко. Они приблизились к машине.

— Ставьте прицел... угол возвышения... — скомандовал Прошин. Проворные руки писаря быстро установили нужный прицел.

— Противник слева... огонь...

Башня, повинуясь стрелку, послушно развернулась. Орудие грозно нацелилось влево.

— Справа пулемет.

Косетченко виртуозно развернул башню вправо.

— Ну ладно, — примирился Прошин. — Будете следовать за мной неотступно. Ведите наблюдение за моим танком...

Полчаса спустя рота Прошина вновь пошла в бой. Прошин зорко следил за машиной необстрелянного еще писаря. Машины проскочили первый ров. У деревушки начался подъем. Прошин насторожился: где-то здесь неприятельская бетонированная точка, которую нужно разведать. Прошин приказал уклониться влево. Грохот вражеских снарядов усиливался. Резкий удар в башню. Бронебойный снаряд пробил лобовой щит, повредив подъемный механизм.

— Полный вперед! — приказал Прошин и выпустил два снаряда по противотанковому орудию.

Теперь, чтобы вести огонь, танкисту приходилось плечом

поднимать и опускать орудие, набирая нужный угол склонения пушки.

На полном ходу танк врезался в опушку леса. У окопов противника остановился. Почему же противник умолк? Прошин обратил внимание на то, что писарь с места куда-то посылает снаряд за снарядом. Догадался: писарь бьет по амбразуре точки, вот почему она прекратила огонь.

Прошин смотрит в щель.

— Троньте вперед, — приказывает он Русину.

Приоткрыв люк, Прошин метнул гранату в кучу ползущих на танк врагов, затем вторую, третью.

Тем временем рядом с прошинской машиной остановилась машина писаря. Оба танка бросились на вражеские блиндажи” давили пехоту в ходах сообщения.

Поддерживая друг друга, истребляя врагов, они продвигаются вперед. Надо проскочить на виду у вражеской точки. Прошин открывает огонь по амбразуре. Косетченко, сразу поняв замысел командира, продолжая стрелять, идет вперед. Затем писарь, замаскировавшись за деревьями, в свою очередь начинает класть снаряды в амбразуры. Этим пользуется Прошин и присоединяется к Косетченко.

Отсутствие снарядов вынуждает их возвратиться обратно. Впереди взорванный мост. Из глубокого оврага торчат лишь сваи, на которых лежат толстые перекладины.

— Русин, проведете? — спрашивает Прошин водителя. Путь по перекладинам рискован. Русин смерил ширину моста. И машина понеслась над пропастью по двум перекладинам, как по рельсам. Гусеницы наполовину повисли в воздухе.

Ошибись водитель на несколько сантиметров, и машина ринулась бы вниз.

За Русиным успешно прошла вторая машина... На сборном пункте Прошин обнял писаря.

— Вы настоящий танкист, — похвалил его лейтенант.

Дни и ночи героические танкисты вместе с пехотинцами, артиллеристами и летчиками штурмовали вражеские укрепления. В боевой обстановке командир бригады полковник Лелюшенко учил бойцов, командиров и политработников искусству побеждать.

Полковник Лелюшенко с неизменным успехом командует группой развития прорыва, сокрушает две линии железобетонных укреплений. Танкисты захватывают Кирку Муола, Муола-Ильвес, Хейкурила, Хейниоки.

В железобетонном поясе танкисты пробивают широкую брешь для стремительного марша в глубокий тыл врага...

Два месяца непрерывных боевых действий в глубоких снегах, при лютых морозах, борьба в укреплениях, построенных по последнему слову военной техники, — позади...

Об этих героических днях напоминает сейчас боевое знамя бригады с приколотым к нему орденом Ленина — наградой правительства. На груди генерал-майора Лелюшенко, капитана Прошина, у водителя Русина горят золотые звезды Героев Советского Союза.

Такой же высокой наградой правительство отметило водителя моисеевского танка — участника двадцати двух танковых атак младшего командира Серебрякова.

Грудь многих танкистов украшают ордена и медали. Так Родина отблагодарила своих верных сынов — героев Карельского перешейка.