Если вы посмотрите на фотографии даже еще двадцатипятилетнего Владимира Ульянова, нетрудно обнаружить, что он похож на омоложенного, обозленного и уже лысого Черчилля с его бульдожьим выражением. Это лицо, в устройство которого вмонтирован внутрь железный шипастыи капкан. Сжатые челюсти, агрессивный взгляд, и обязательное стремление быть в центре любой композиции, приняв властную позу. Маленький, худенький, лысенький, безотцовщина, брат повешен… я вам всем покажу! Яростен, фанатичен и бесконечно самоуверен, а под самоуверенностью – понятные комплексы маргинала.
Долгие годы безделья в эмиграции он мог лишь думать. Мечтать, воображать, рисовать планы. Накапливать обиды и строить варианты. Энергия не расходовалась.
Он прибыл в Россию в апреле 1917 и отметил свое сорокасемилетие. Возраст уже мудрости и еще энергичности.
Он выплеснул всю свою отпущенную на жизнь энергию за пять лет – с весны 1917 до весны 1922. И – болезнь, маразм, распад. Нервное истощение.
На портретах с митингов 1918 года – он уже изможден и нездоров. И кажется, что кожа у него влажноватая, желтоватая, нечистая. И запах от него кисловатый. И чтото гниловатое внутри. Какая-то дисбактериальная дисфункция. Что-то не то с пищеварением и обменом веществ. Дыхалка не очень чистая. Нездоровый человек, нечистый.
И преобладание процессов возбуждения над торможением. Элементы невроза. Немотивированное самовозбуждение и перевозбуждение.
Ну – многие медицинские записи останутся, видимо, недоступными навсегда. Или уже уничтожены давно. Это – так, визуальный анализ.
Но это вот к чему. Всю жизнь он ничего не делал. Прокисал и тешился надеждами, впадал в неверие и снова вспыхивал. И вот благодаря режиму энергосбережения – он в свои пять лет сумел сделать нечеловечески много. Поистине перевернул мир.
Потому и не лез лично на фронты: сидел в центре всех сплетений, как паук в центре паутины Мировой Революции. Взвешивал варианты – и заставлял всех делать то, что решил он. Играл в шахматы своими кадрами.