Варяжский меч – последний довод Владимира Святого и Ярослава Мудрого

 

У князя Святослава было сыновья Ярополк и Олег от жены Преславы и еще сын Владимир от ключницы Малуши. Надо сказать, что у славян в IX‑X веках была распространена полигамия, и князья, как правило, имели несколько жен. Бытует мнение, что с принятием христианства полигамия исчезла автоматически. На самом же деле отдельные князья и в XI‑XII веках имели параллельно по несколько жен.

Много лет историки спорят, была ли Малуша женой или просто наложницей Святослава. По мнению автора, последнее утверждение более вероятно. Другой вопрос, являлась ли Малуша простолюдинкой? С большой степенью вероятности можно предположить, что она была дочерью древлянского князя Мала, убившего в 946 году князя Игоря. В отместку за смерть мужа княгиня Ольга велела сжечь Коростень и обратить в рабство знатных людей города. Малушу ребенком взяли в княжеский терем, где она позже стала ключницей.

Святослав оставил Ярополка княжить вместо себя в Киеве, а Олега назначил наместником в древлянские земли. Малолетнего Владимира он послал наместником в далекий Новгород.

После смерти Святослава мир между братьями продолжался недолго. В 977 году варяг‑воевода Свенельд убедил 16‑летнего Ярополка напасть на древлянские земли. Недалеко от города Овруч сошлись рати Ярополка и Олега. Заметим, что последнему было только 15 лет. Войска Олега потерпели поражение, а сам он решил укрыться в Овруче. Однако на мосту, перекинутому через ров к городским воротам, началась давка, люди сталкивали друг друга в ров, столкнули и Олега. Падали в ров и лошади, которые давили людей.

Овруч сдался Ярополку, который приказал разыскать брата. Мертвого Олега нашли заваленным человеческими и лошадиными трупами на самом дне рва. Ярополк расплакался над телом брата и сказал Свенельду: «Порадуйся теперь, твое желание исполнилось». Древлянская земля перешла в прямое подчинение киевскому князю. Владимир же, узнав о гибели Олега, испугался за свою жизнь и бежал в Швецию. После этого Ярополк отправил своих наместников в Новгород.

Но через три года (в 980 году) Владимир вернулся на Русь с варяжской дружиной, захватил Новгород и стал готовиться к походу на Киев. В качестве союзника он попытался привлечь вассала Киева, полоцкого правителя Рогволода[3].

Откуда взялся Рогволод – установить вряд ли удается. Многие историки согласны с летописью, что он был варягом и «пришел из‑за моря», другие же считают Рогволода потомком местных князей, правивших Полоцком еще до Олега.

Владимир предложил Рогволоду скрепить союз браком с его дочерью Рогнедой. Однако Рогнеда уже была просватана за Ярополка и категорически отказалась идти за Владимира, гордо заявив: «Не хочу разуть сына рабыни, хочу за Ярополка»[4].

Тогда Владимир собрал войско из варягов, славян, чуди и веси и двинулся к Полоцку. Не хочется развенчивать очередную легенду (о прекрасной и гордой княжне Рогнеде), но истина дороже. Владимира и его варяжское окружение сама Рогнеда интересовала очень мало. Гораздо, важнее были волоки, которые контролировал полоцкий князь. Впрочем, и греки за две тысячи лет до описываемых событий осаждали Трою вовсе не из‑за Елены Прекрасной, а ради контроля над Дарданеллами.

Без захвата волоков на пути «из варяг в греки» речная флотилия Владимира не смогла бы пройти к Киеву. Владимир взял Штурмом Полоцк. По преданию, Владимир изнасиловал Рогнеду на глазах ее отца, матери и двух братьев, а затем в присутствии Рогнеды убил всех ее родственников. Потом Владимир взял Рогнеду в число своих многочисленных жен. Рогнеда родила ему сына, названного Изяславом.

Летопись сохранила интересное предание. Однажды Рогнеда попыталась зарезать спящего Владимира ножом, но он вдруг проснулся и схватил ее за руку. Тут она начала ему говорить: «Уж мне горько стало: отца моего ты убил и землю его полонил для меня, а теперь не любишь меня и младенца моего». В ответ Владимир велел ей одеться в княжеское платье, как она была одета в день свадьбы, сесть на богатой постели и дожидаться его – он хотел прийти и убить свою жену. Рогнеда исполнила его волю, но дала обнаженный меч в руки своему семилетнетму сыну Изяславу и наказала ему: «Смотри, когда войдет отец, ты выступи и скажи ему: разве ты думаешь, что ты здесь один?» Владимир, увидев сына и услышав его слова, сказал: «А кто ж тебя знал, что ты здесь?», бросил меч, велел позвать бояр и рассказал им, как все было. Бояре отвечали ему: «Уж не убивай ее ради этого ребенка, но восстанови ее отчину и дай ей с сыном». Владимир построил город, назвал его Изяславлем и отдал Рогнеде с сыном. Позже Владимир сделал Изяслава своим наместником в Полоцке.

Из Полоцка Владимир двинулся с большим войском на Ярополка. Ярополк не имел сил противостоять Владимиру в открытом бою и заперся в Киеве, а Владимир разместился в местечке Дорогожичи. Слабость Ярополка легко объяснима. Много киевских ратников 8‑10 лет назад погибли во время походов Святослава в Болгарию и на острове Хортица, а у Владимира было большое войско, главную ударную силу которого составляли варяги. Тем не менее, Владимир не мог взять хорошо укрепленный Киев. Тогда воеводы Владимира подкупили главного киевского воеводу, некоего Блуда. Якобы Владимир велел сказать ему: «Помоги мне. Если я убью брата, ты будешь мне вместо отца и получишь от меня большую честь». Блуд имел большое влияние на Ярополка (не будем забывать, что князю исполнилось всего 19 лет). Блуд не пускал князя на вылазки из города и говорил: «Киевляне ссылаются с Владимиром, зовут его на приступ, обещаются предать тебя ему. Побеги лучше за город». Ярополк послушался, покинул город и заперся в городе Родне в устье реки Реи. Владимир занял Киев, а затем осадил Ярополка в Родне. В Родне наступил такой голод, что надолго осталась пословица: «Беда, как в Родне». Тогда Блуд стал говорить Ярополку: «Видишь, сколько войска у брата твоего? Нам их не перебороть, мирись с братом». Ярополк согласился и на это, а Блуд послал сказать Владимиру: «Твое желание сбылось: приведу к тебе Ярополка, а ты распорядись, как бы убить его».

Блуду удалось уговорить Ярополка капитулировать и прийти к брату со словами: «Что мне дашь, то я и возьму». Ярополк с небольшой свитой пошел в княжеский терем в Киеве. По пути любимый дружинник Варяжко уговаривал Ярополка: «Не ходи, князь, убьют тебя. Беги лучше к печенегам и приведи от них войско». Но Ярополк не послушался и вошел в терем. Не успел князь войти в прихожую, как два варяга закололи его мечами, а Блуд держал двери, чтобы свита не могла помочь своему князю. Кстати, Варяжко с несколькими воинами проложили себе дорогу мечами и ушли к печенегам. Так Владимир стал властителем всей Руси.

Князь Владимир постоянно воевал на западе с моравами и поляками, на юге с Византией, на юго‑востоке с печенегами, но ни разу не ходи с ратью на север, поскольку отношения со скандинавскими странами в основном были мирными.

Со времен князя Олега Новгород платил дань варягам, но размер ее был ничтожен – всего 300 гривен в год. На эти деньги в те времена можно было нанять сроком на год два‑три норманнских драккара с экипажем 150‑200 человек. Таким образом, это была не дань одного государства другому, а плата одному или нескольким конунгам за обеспечение безопасности купцам на Ладожском озере, на реке Неве и в Финском заливе.

Однако избежать набегов на Русь в X веке не удалось. Они были неизбежны хотя бы потому, что физически нельзя было договориться со всеми конунгами. Так, в 997 году норвежский конунг (ярл) Эйрик, сын Хакона Хлада‑ярла, напал на Гардарик (Русь) и разрушил город Ладогу. Это был типичный набег норманнов – внезапное нападение и быстрый отход, пока противник не успел собрать большое войско. На обратном пути драккары Эйрика атаковали в Финском заливе три корабля викингов, возможно, те самые, которые новгородцы нанимали для охраны Невского устья. Эйрик перебил их экипажи, а сами корабли включил в состав своей флотилии.

Далее Эйрик совершил нападение на северное побережье Эстляндии (Эстонии) и остров Эзель, а затем отправился в Данию. Кстати, в то время Эстляндия являлась вассальной территорией Киевской Руси. Например, сага об Олафе Тригвассонс рассказывает о том, как приехал в Эстляндию Сигурд, «будучи послан от Вальдамара (Владимира), Хольмгардского конуга (Новгородского князя), для взыскания в стране дани...».

Тем не менее, набеги норманнов на Русь по своим масштабам не идут ни в какое сравнение с походами викингов в Западной Европе. Нападение Эйрика в 997 году на фоне больших войн князя Владимира выглядело столь незначительным, что даже не вошло в русские летописи.

Автор не склонен загружать читателя многостраничным анализом достоверности упоминаемых исторических источников. Однако о сагах придется сказать несколько слов. Скандинавские саги выгодно отличаются от западноевропейских хроник и русских летописей отсутствием позднейших интерполяций и политической тенденциозности. У скандинавских скальдов переписка саги слово в слово считалась непреклонным законом. Примитивная тенденциозность имела место только у непосредственных авторов саг и ограничивалась небольшими преувеличениями в описании подвигов конунгов – героев саг. В XVIII‑XIX веках многие историки считали мифами саги о походах конунгов в Исландию, Гренландию и Северную Америку. Однако в XX веке археологические раскопки неопровержимо доказали истинность этих‑саг.

Но вернемся к «Красному Солнышку» князю Владимиру. В начале своего княжения Владимир попытался реформировать пантеон славянских богов и сделать язычество государственной религией. Потерпев в этом неудачу, князь в 988 году принял христианство и, как утверждается, крестил Русь. На самом деле христианизация Руси затянулась, как минимум, на два века. Все же за почин в этом предприятии князя Владимира русская церковь причислила к лику святых.

Увы, моральный облик святого‑братоубийцы был далек от идеала. Так, в «Повести временных лет» о нем четко сказано: «Любил жен и всякий блуд». Знаменитый историк С.М. Соловьев (1820‑1879) писал: «Кроме пяти законных жен было у него 300 наложниц в Вышгороде, 300 в Белгороде, 200 в селе Берестове»[5].

Впрочем, в русских источниках упоминаются не пять, а восемь законных жен Владимира: скандинавка Ольва, полочанка Рогнеда, богемка Мальфреда, чешка Адиль, болгарка Милолика, гречанка Предлава, византийка Анна и даже неизвестная дочь германского императора, на которой он якобы женился после смерти Анны в 1011 году.

Еще более существенно разнится число сыновей любвеобильного князя. Никифоровская летопись, В.Н. Татищев и Н.М. Карамзин называют десять, С.М. Соловьев – одиннадцать, Новгородский и Киевский своды – двенадцать, а родословная Екатерины II – тринадцать сыновей (Борис, Вышеслав, Всеволод, Вячеслав, Глеб, Изяслав, Мстислав, Позвизд, Святополк, Святослав, Станислав, Судислав, Ярослав). А в Ипатьевской летописи упоминается еще и четырнадцатый – Олег.

В «Житии Бориса и Глеба» сказано: "Владимир имел 12 сыновей. Старший среди них – Вышеслав, после него – Изяслав, третий – Святополк, который и замыслил это злое убийство. Мать его, гречанка, прежде была монахиней, и брат Владимира Ярополк, прельщенный красотой ее лица, расстриг ее, и взял в жены, и зачал от нее этого окаянного Святополка. Владимир же, в то время еще язычник, убив Ярополка, овладел его беременной женою. Вот она‑то и родила этого окаянного Святополка, сына двух отцов‑братьев. Поэтому и не любил его Владимир, ибо не от него был он. А от Рогнеды Владимир имел четырех сыновей: Изяслава, и Мстислава, и Ярослава, и Всеволода. От другой жены были Святослав и Мстислав, а от жены‑болгарки – Борис и Глеб.

Любопытно, что ни в одном источнике не сказано, какая болгарка была женой Владимира – дунайская или волжская (то есть из Булгарии). Фанна Гримберг[6]предполагала, что болгарка была с Волги, и это ее звали Адиль (имя совсем не чешское, но восточное), а не Милолика. Тем более, что такое имя (Милолика) не зафиксировано ни в одном именнике реально существовавших славянских имен. Соответственно, имена Борис и Глеб – тоже восточные.

Возможно, читателя удивит подобное внимание автора к личной жизни святого Владимира, но увы, в личной жизни правителей не бывает мелочей. Поэтому попробуем запомнить такую мелочь, как происхождение Бориса и Глеба, позже она нам пригодится.

Где‑то между 980 и 986 годом Владимир разделил земли между сыновьями. Вышеслава он направил в Новгород, Изяслава в Полоцк, Святополка в Туров (в летописи указан Пинск), Ярослава в Ростов. Надо заметить, что Владимир сделал сыновей не суверенными правителями удельных княжеств, а всего лишь своими наместниками.

Между 1001 и 1010 годами умерли своей смертью два старших сына Владимира – Вышеслав и Изяслав. В 1010 году Владимир произвел второе распределение городов. В: Новгород он направил Ярослава из Ростова; в Ростов, якобы, Бориса из Мурома, а на его место Глеба. Святослав уехал к древлянам, Всеволод во Владимир‑Волынский, Мстислав в Тмутаракань (в Крым). Полоцк же был оставлен за сыном умершего Изяслава Брячиславом. А вот туровский князь Святополк попал в киевскую тюрьму вместе со своей женой и ее духовником Рейнбергом. Женат же Святополк был на дочери польского великого князя Болеслава I Храброго.

В немецкой хронике Титмара Мерзенбурского, умершего в 1018 году, говорится, что Болеслав, узнав о заточении дочери, спешно заключил союз с германским императором и, собрав польско‑германское войско, двинулся на Русь. Болеслав взял Киев, освободил Святополка и его жену. При этом Титмар не говорит, на каких условиях был освобожден Святополк. По его версии, Святополк остался в Киеве и стал править вместе с отцом. Нам остается только гадать, был ли Святополк при Владимире советником, или наоборот, Святополк правил страной от имени отца.

Любопытно, что за исключением Титмара, никаких других сообщений о походе Болеслава на Киев в 1013 году нет ни в русских летописях, ни в западных хрониках. Более того, русские летописи вообще молчат о последних двадцати годах правления Владимира (с 90‑х годов X века до 1014 года). Видимо, исходя из хроники Титмара, и с учетом других прямых и косвенных данных, можно утверждать, что с начала XI века власть князя Владимира сильно ослабла. Этим, видимо, воспользовались полоцкие бояре и без согласия Владимира поставили у себя князем Брячислава.

Не дремал и правивший в Новгороде Ярослав (978– 1054). Он женился на Ингигерд, дочери шведского конунга Олафа Шетконунга (в русских летописях ее звали Ириной) и стал набирать большую варяжскую дружину. Однако наем варягов, как мы уже знаем, стоил недешево. Единственный выход заключался в том, чтобы не платить налог Киеву, куда по давнему соглашению Ярослав должен был направлять две трети доходов, а это две тысячи гривен. Фактически подобное решение означало выход новгородских земель из Киевского государства. Так Ярослав (впоследствии прозванный Мудрым) стал первым сепаратистом в отечественной истории.

Новгород не заплатил налоги за 1014 год. После этого в Киеве началась подготовка к походу на Новгород. Но весной 1015 года Владимир разболелся и 15 июля умер. Естественным приемником Владимира являлся Святополк. С одной стороны, он был теперь самым старшим из его живых сыновей, то есть законным наследником престола, (как сказано выше, двое старших братьев умерли). С другой стороны, Святополк уже несколько лет был соправителем Владимира. Но тут произошли невероятные события.

Согласно «Сказанию о Борисе и Глебе», Борис возвращался из похода на печенегов, когда его застала весть о смерти отца. Поход был начат еще по приказу Владимира, но Борис якобы вообще не встретил печенегов и решил вернуться в Киев. Согласно преданию, Борис чтил старшего брата Святополка «как отца своего». Но вот войско Бориса останавливается на привал на реке Альте близ Киева. И тут Борису почему‑то почудилось, что братец хочет убить: "чувствую я, о мирской суете печется и убийство мое замышляет. Если он кровь мою прольет и на убийство мое решится, буду мучеником перед господом моим. Не воспротивлюсь я, ибо написано: «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать».

Затем Борис распустил войско по домам и начал молиться в ожидании убийц.

Тем временем «дьявол, исконный враг всего доброго в людях», надоумил‑таки Святополка убить брата. Святополк вызвал к себе боярина Путшу и отдал приказ зарезать брата. Путша с несколькими дружинниками прибыл на Альту уже ночью. Убийцы тихо подкрались к шатру, где всю ночь молился Борис, ворвались туда и закололи князя.

Затем Святополк решил убить брата Глеба и вызвал его в Киев: «Приезжай поскорее сюда: отец тебя зовет, он очень болен». Глеб с малой дружиной немедленно отправился в путь. Вблизи Смоленска его нагнал посланец Ярослава из Новгорода: «Не ходи, – велел сказать ему Ярослав, – отец умер, а брата твоего Святополк убил». Но Глеб почему‑то упорно жаждал смерти и тоже безропотно ждал убийц. Естественно, что в конце концов его зарезали.

За это двойное убийство отечественные историки назвали Святополка Окаянным. Однако убивать братьев потомкам Рюрика было не привыкать. Святослав убил родного брата Удеба, святой Владимир – Ярополка, так что Святополк лишь продолжил традиции отца и деда, которых почему‑то никто не называл «окаянными».

Другой вопрос – мотивы убийства Бориса и Глеба. Как мы знаем, Владимир вел с Ярополком битву за Киев, фактически – за владение Русью, и убийством брата он прекратил войну. Владимир был узурпатором, Ярополк – законным наследником престола. Оставить его в живых означало постоянно иметь меч над своей головой.

Святополк оказался совсем в другой ситуации. Новгород и Полоцк фактически отделились от Киевского государства. Ярослав собирал вражеские дружины и готовился к походу на Киев. Братец Мстислав в Тмутаракани вел хитрую политику, в лучшем случае он мог остаться на позиции вооруженного нейтралитета. Лишь младшие братья Борис и Глеб неукоснительно подчинялись Святополку и «чтили его как отца». Я специально подчеркиваю, что Борис и Глеб были младшими братьями. Это значит, что им не светил киевский престол в случае гибели Святополка. По закону его должен был занять старший из братьев – Мстислав, Ярослав и т.д. Святополк же начал свое правление с убийства... двух верных союзников. В выигрыше оказались лишь сепаратисты Ярослав и Брячислав, которые из мятежников превратились в мстителей за убиенных братьев. Создается впечатление, что Святополк тронулся головой.

Да и братья Борис и Глеб вели себя как умалишенные или самоубийцы. С одной стороны, они не пытались ни сопротивляться, ни бежать в Новгород, Полоцк, Тмутаракань или «за бугор», с другой – не пытались объясниться с братом, рассказать ему, что тот окружен врагами и они – его единственные верные вассалы.

К сожалению, как дореволюционных, так и советских историков отличает неумение и нежелание разбираться в сложных и спорных ситуациях и тупая верность навешенным ярлыкам. Приклеили историческим персонажам этикетки «святой», «мудрый», и тысячу лет поют им осанну. Церковь же в 1072 году канонизировала братьев Бориса и Глеба, они стали первыми русскими святыми.

Культ Бориса и Глеба прижился. На Руси народ любит праздники: атеисты пьют на пасху, демократы – на 7 ноября и т.п. А для сильных мира сего новые святые стали прямо находкой. Это было мощное идеологическое оружие против любых конкурентов в борьбе за власть. Забавно, что события тысячелетней давности используются и сейчас в политических играх. Главы правительств возлагают цветы к памятнику Ярославу Мудрому в Киеве, а бывший секретарь обкома заложил в Москве храм Бориса и Глеба. Не удивлюсь, если вскоре «чудесным образом» найдутся останки Бориса и Глеба (они исчезли после взятия Вышгорода татарами в 1240 году). Императрица Елизавета Петровна, а позже Александр I делали безрезультатные попытки найти мощи Бориса и Глеба. Но нет крепостей, которых бы не взяли большевики, хотя бы и бывшие – они могут найти все, что угодно. Нашли же недавно останки московского князя Даниила Александровича, могила которого была утеряна еще в XIV веке, нашли «останки царской семьи»...

Все бы хорошо, но варяги, служившие у русских князей, имели дурную привычку рассказывать о своих походах скальдам – норманнским летописцам. В Норвежском государственном архиве среди других древних текстов сохранилась «Сага об Эймунде». Рукопись датируется 1150‑1200 годами.

В 1833 году «Королевское общество северных антикваров» издало в Копенгагене малым тиражом (всего 70 экземпляров) «Сагу об Эймунде» на древнеисландском языке и в латинском переводе. Эймунд – праправнук норвежского короля Харальда Прекрасноволосого и командир отряда варягов, состоявших на службе у Ярослава Мудрого. Естественно, сага заинтересовала русских историков, и профессор Петербургского университета О.И. Сенковский перевел сагу на русский язык. Сага привела достопочтенного историка в ужас.

В ней незатейливо повествуется о походах норвежского конунга Эймунда. Он с дружиной был среди варягов, нанятых Ярославом для борьбы с отцом. Эймунд потребовал от Ярослава (в саге он фигурирует как Ярислейф) платить каждому конунгу по эйриру серебра[7], а кормчим на кораблях – еще по половине эйрира плюс бесплатное питание. Ярослав начал торговаться, заявил, что денег у него нет. Тогда Эймунд предложил платить бобрами и соболями. На том и порешили.

Итак, «Сага» расставляет все точки над "i". Борис вовсе не ломал комедию с роспуском войска и ожиданием убийц, а, как и положено, встал на сторону старшего брата. Мало того, Борис нанял отряды печенегов. Вполне возможно, что тут ему помогло его восточное происхождение (по матери).

Борис (в «Саге» – Бурислейф)[8]вместе со своей русской дружиной и печенегами идет навстречу войску Ярослава. В ноябре 1016 года рати сошлись на берегу Днепра в районе города Любеча. Исход боя решили варяги. Дружина Эймунда врезалась в центр неприятельского войска, там, где был Борис‑Бурислейф. Варяги расчленили войско Бориса, в рядах печенегов возникло смятение, откуда‑то возник слух, что Борис убит. Печенеги бросились бежать. Так Ярослав одержал внушительную победу. Путь на Киев был открыт.

Любопытно, что и «Повесть временных лет», и «Сага об Эймунде» удивительно сходятся в деталях битвы у Любеча. Удивительно потому, что компиляция исключена, ведь автор «Повести» не знал о «Саге», и наоборот. Есть только небольшое расхождение в дате сражения и принципиальное – в имени противника Ярослава. В «Повести» это Святополк, а в «Саге» – Борис‑Бурислейф. Святополк в саге вообще не упомянут. Это и понятно, сага посвящена не гражданской войне на Руси, а действиям отдельного варяжского отряда, который не участвовал в битвах со Святополком.

После битвы Под Любечем и взятия Киева Ярославом, Святополк бежит к своему тестю, польскому королю Болеславу, а Борис – к печенегам. Через короткое время, опираясь на союзные войска, братья с запада и с востока атакуют Ярослава. Как видим, все братцы стоят друг друга: один привел варягов, другой – поляков, третий – печенегов. Любопытно, что русские летописи представляют Святополка вездесущим – то он у поляков, то у печенегов. Что же, он летал птицей через войска Ярослава?

Что касается Глеба, то он по всей вероятности был на стороне Ярослава, но вскоре был убит своими подданными муромчанами. Из «Повести временных лет» известно, что еще при жизни Владимира Святого муромчане не пускали Глеба в город, а гражданская война совсем развязала им руки.

Летом 1017 года печенегам, ведомым Борисом, удалось ворваться в Киев, но они увлеклись грабежом, и варяги Эймунда выбили их из города. Следующим летом Борис‑Бурислейф опять двинулся с печенегами к Киеву. В такой ситуации Эймунд обратился к Ярислейфу: «Никогда не будет конца раздорам, пока вы оба живы». Ярослав оказался действительно «мудрым» и хитро ответил: «Я никого не буду винить, если он (Борис) будет убит».

Тогда Эймунд, его родственник Рагнар и еще десять варягов переоделись в купеческое платье и двинулись навстречу войску печенегов. Эймунд нашел близ реки Альты на дороге удобную для лагеря полянку, В центре полянки был дуб. По приказу Эймунда варяги нагнули верхушку дуба и привязали к ней систему веревок – примитивную подъемную машину, замаскированную в ветвях. Как и предвидел Эймунд, печенеги остановились именно в этом месте. Под дубом был разбит большой княжеский шатер. В центре шатер поддерживал высокий шест, украшенный сверху золоченым шаром. Ночью шесть варягов остались стеречь лошадей, а остальные во главе с Эймундом направились к шатру. Печенеги устали в походе и изрядно выпили перед сном. Варяги беспрепятственно подошли к шатру, накинули на верхушку шеста петлю веревки, связанной с дубом, а затем перерубили веревку, удерживавшую согнутую верхушку. Дерево распрямилось, сорвало шатер и отбросило его в сторону. Эймунд бросился к спящему князю, убил его копьем и быстро обезглавил. Прежде чем печенеги опомнились, варяги уже бежали к лошадям.

По прибытии в Киев Эймунд принес конунгу Ярислейфу (князю Ярославу) голову Бурислейфа: «На! Вот тебе голова, государь! Можешь ли ты ее узнать? Прикажи же прилично похоронить брата». Князь Ярослав отвечал: «Опрометчивое дело вы сделали, и на нас тяжко лежащее. Но вы же должны озаботиться и его погребением». Эймунд решил вернуться за телом Бориса. Как он правильно рассчитал, печенеги ничего толком не поняли и были поражены смертью князя и исчезновением его головы. Ясно, что не обошлось без лукавого. Во всяком случае, они в панике бежали, оставив тело князя на поляне.

Однако со смертью Бориса война в Киевском государстве не стихла. Святополк Окаянный с польским королем Болеславом взяли Киев. Но вскоре зять поссорился с тестем и бежал за границу. Где‑то между Польшей и Чехией Святополк таинственно погиб. Но и это не стало концом войне. Ярослав теперь уже воюет с другими братьями – Изяславом, правившим в Полоцке, и Мстиславом, правившим в Тмутаракани.

Почти сразу после убийства Бориса князь Ярослав перестал платить жалованье отряду Эймунда. То ли жадность обуяла князя, то ли он хотел, чтобы нежелательные свидетели отправились домой или куда‑нибудь в Византию. Но варяги – не шахтеры, и не учителя, они не выходили с транспарантами: «Требуем выдать в ноябре зарплату за январь». Эймунд пошел к Ярославу и сказал: «Раз ты не хочешь нам платить, мы сделаем то, чего тебе менее всего хочется – уйдем к Вартилаву конунгу, брату твоему. А теперь будь здоров, господин». Варяги сели на ладьи и поплыли к Полоцку, где им щедро заплатил князь Брячислав (Вартилав).

Внук Владимира Святого, князь Брячислав Изяславович держал нейтралитет в войне Ярослава с братьями. Его больше всего устраивало взаимное истощение сторон. Сам же Брячислав зарился на стратегические волоки на пути «из варяг в греки» в районе Усвята и Витебска, а в перспективе метил и на Киевский престол.

Получив варяжскую дружину, Брячислав осмелел и в 1021 году взял Новгород. Тогда Ярослав собрал войско и двинулся на племянника. Согласно русским летописям, в битве на реке Судомире[9]полоцкая рать была наголову разбита, а Брячислав бежал в Полоцк. Вскоре Ярослав и Брячислав заключили мир. По его условиям Витебск и Усвят отошли к Брячиславу, как будто бы он победил на Судомире.

В «Саге об Эймунде» эти события изложены совсем по‑другому. Битвы на Судомире не было вообще. Дружины Ярослава и Брячислава неделю стояли друг против друга, не начиная сечи. И тут опять решающую роль сыграл «спецназ» Эймунда. Группа варягов во главе с Эймундом ночью похитила жену Ярослава Ингигерд и доставила ее Брячиславу. После этого Ярославу пришлось заключить с племянником унизительный мир. Какая прекрасная тема для беллетриста – ради любимой жены князь отдает два города. Но наша повесть строго документальная, и мы должны верить только фактам, а они заставляют предположить, что Ярослав предпочел бы видеть жену убитой, нежели взятой в заложники. Ингигерд не была русской княгиней‑затворницей XIV‑XV веков. Наоборот, она была воительницей и дала бы много очков вперед какой‑нибудь Жанне д'Арк.

Когда Эймунд уезжал от Ярослава к Брячиславу, Ингигерд пыталась убить конунга, и лишь случайность спасла его. Согласно саге, захват Ингигерд произошел ночью на дороге, по которой она куда‑то скакала в сопровождении всего одного дружинника. В схватке под Ингигерд была ранена лошадь. Мало того, в личном распоряжении Ингигерд с самого начала войны находился большой отряд варягов. В отличие от дружины Эймунда, эти варяги вообще не подчинялись Ярославу. Нетрудно догадаться, что в такой ситуации у Ярослава просто не было выбора.

В начале 20‑х годов XI века Ярослав расщедрился и подарил Ингигерд город Ладогу[10]с окрестностями. То ли от большой любви к жене, то ли его заставила сделать это варяжская дружина Ингигерд. Понятно, что второй вариант кажется более правдоподобным. От имени княгини Ладогой стал править ее родич, ярл Рёгнвальд. Де‑факто и де‑юре эта область отпала от Киевской Руси.

Рёгнвальд вскоре не только вышел из подчинения Ингигерд, но и сделал свою власть наследственной. После смерти Рёгнвальда Ладогой правил его первый сын Ульв, а затем второй сын Эйлив. Третьего же сына Рёгнвальда Стейнкиля в 1056 году вызвали из Ладоги в Швецию, где он был избран королем и стал основателем новой шведской династии. Лишь в конце XI века новгородцы сумели выгнать варягов из города Ладоги.

Заключив мир с племянником (Брячиславрм Полоцким), Ярослав Мудрый решил разобраться с еще одним своим братом – Мстиславом Тмутараканьским. До этого Мстислав не принимал участия в войнах Ярослава с братьями. То ли он не хотел ввязываться в их свары, то ли его отвлекали непрерывные войны с хазарами, касогами и другими кочевыми племенами.

Летописи представляют нам Мстислава сказочным богатырем и опытным полководцем. Во время войны с касогами их князь богатырь Редедя предложил Мстиславу: «Зачем губить дружину, схватимся мы сами бороться, одолеешь ты, возьмешь мое имение, жену, детей и землю мою, я одолею, – возьму все твое». Мстислав убил Редедю и наложил дань на касогов.

Начало войны с Мстиславом было неудачным для Ярослава. В 1023 году Мстислав осадил Киев, но не смог его взять, и обосновался в Чернигове. Ярослав традиционно бежал в Новгород, откуда отправил гонцов в Швецию за помощью. Вскоре из Швеции прибыли миротворцы – конунг Якул Слепой (Одноглазый) с дружиной.

Ярослав и Якул двинулись к Чернигову. Войска братьев сразились у города Листвена (в начале XX века Листвен был селом в 40 км от Чернигова). У Листвена Ярослав решил повторить тактический прием, принесший ему победу у Любеча семь лет назад. В середине войска он поставил свою ударную силу – дружину Якула, а по краям – славянских дружинников. Но перед ним был не неопытный Борис, а хитрый Мстислав, который наоборот свою отборную дружину расположил на флангах, а в центр поставил недавно покоренных северян. Еще до рассвета рать Мстислава атаковала противника. Грозные варяги контратаковали северян и врубились клином в их ряды. Большая часть северян погибла, но остальные упорно сопротивлялись и убили немало варягов.

В это время конница Мстислава легко разбила на флангах ярославовы дружины, а затем с тыла и флангов обрушилась на варягов. Не берусь судить, слышал ли Мстислав о Ганнибале, но Листвен оказался ничем, не хуже Канн. Тут полегла и дружина Ярослава, и почти все варяги. Как сказано в летописи, днем Мстислав объехал поле битвы и сказал: «Как не порадоваться? Вот лежит северянин, вот варяг, а дружина моя цела».

Ярослав и Якул бежали с поля боя. При этом Якул, чтобы не быть узнанным, сбросил свое золотое облачение – «луду». Ярослав добежал до Новгорода, а Якул перевел дух аж в Швеции. После Листвена Мстислав мог легко овладеть и Киевом, и Новгородом, но он поступил благородно, почти как в рыцарских романах. Мстислав отправил грамоту Ярославу: «Садись в своем Киеве, ты старший брат, а мне будет та сторона», то есть левый (восточный) берег Днепра. Но Ярослав не решился идти в Киев и держал там своих посадников, а сам жил в Новгороде. Только в 1025 году, собрав большое войско, Ярослав пришел в Киев и заключил мир с Мстиславом у Городца. Братья разделили Русскую землю по Днепру, как хотел Мстислав. Он взял себе восточную сторону с престолом в Чернигове, а Ярослав – западную сторону с Киевом. «И начали жить мирно, в братолюбстве, перестала усобица и мятеж, и была тишина великая в Земле»,

– говорит летописец.

Между 1020 и 1023 годом новгородцы за свою поддержку вытребовали у Ярослава особую грамоту (по другим источникам – «Правду», говоря современным языком, конституцию). Текст ярославовой грамоту до нас не дошел, ее уничтожили московские князья. Но из постоянных ссылок на нее в позднейших документах явствует, что грамота содержала налоговые льготы Новгороду, расширение прав народного собрания (вече) по сравнению с другими русскими городами, а также существенные ограничения власти киевского князя и его наместников в Новгороде.

Таким образом, не Святополк Окаянный, а Ярослав Мудрый развязал гражданскую войну на Руси. В ходе десятилетней войны Ярослав не только не объединил Киевскую Русь, как доныне пишут в школьных учебниках истории, а наоборот, страна была расчленена. Полоцкое княжество уже навсегда отделилось от Киевской Руси. Ладожское княжество было отдано Ярославом варягам, а остальные земли поделили между собой Мстислав и Ярослав. Между тем Ярославу присвоено «почетное звание» Мудрый, заодно его причислили к лику святых, как и князя Владимира.

В 1036 году Ярославу неожиданно крупно повезло – на охоте погиб богатырь Мстислав. У Мстислава был единственный сын Евстафий, но тот умер в 1032 году. В связи с этим земли Мстислава мирно отошли к Ярославу. Ярослав правил долго и умер в 1054 году. Он много воевал, много строил, нажил много детей. Из всего его долгого правления мы рассмотрели лишь аспекты, связанные с взаимоотношениями с северными соседями.

В правление Ярослава с норманнами (шведами, норвежцами и датчанами) в целом были хорошие отношения. В 1029 году в Киев к Ярославу бежал норвежский король Олаф Святой, изгнанный из страны взбунтовавшимися подданными. Возвращаясь на родину в 1030 году, Олаф оставил на попечение Ярослава и Ингигерд своего маленького сына Магнуса. Князь и княгиня окружили его заботой. Когда в 1032 году норвежские вожди явились в Киев просить Магнуса стать их королем, Ярослав и Ингигерд отпустили его, но взяли с норвежцев клятву быть верными Магнусу. Так Магнус стал норвежским королем.

В 1031 году на Русь прибыл сводный брат Олафа Святого, знаменитый Гаральд Гардрад. Ярослав назначил Гаральда вторым воеводой в русском войске, сражавшемся с поляками. Если верить «Саге о Гаральде», он имел много битв и Ярислейф (Ярослав) относился к нему очень хорошо. Но, в конце концов, Гаральду надоело в Киеве, и он с большим отрядом варягов двинулся в Византию за золотом и приключениями. Гаральд поступил на службу к византийской императрице Зое, участвовал во многих битвах в Африке, Сицилии, Греции и Малой Азии. Любопытно, что золото и другую ценную добычу Гаральд отсылал Ярославу в Киев на хранение. В конце концов, Гаральд не поладил с византийскими властями, ослепил какого‑то важного сановника, украл Марию – внучку византийского императора, и на двух галерах попытался бежать из Константинополя.

Пролив Золотой Рог был перегорожен греками цепью, но Гаральд нашел остроумный способ преодолеть это препятствие. Когда галеры наткнулись на цепь, Гаральд приказал всем дружинникам, не сидевшим на веслах, перейти на корму и перетащить туда все грузы. Таким образом галера наехала на цепь. Затем Гаральд приказал дружинникам с грузами перейти на нос. Галера перевалилась через цепь, однако вторая галера разломилась. Когда галера Гаральда вышла в Черное море, он велел высадить на берег императорскую внучку и отправить ее в Константинополь. Гаральд был галантным рыцарем – погуляли ночку и домой, не то, что наш Степан Разин – зарезал родителей персидской княжны, изнасиловал ее, а когда надоела – утопил в реке.

Видимо, опасаясь погони византийских кораблей, Гаральд пошел не в Днепро‑Бугский лиман, а в Азовское море и таким путем добрался до Киева. Там он взял, как говориться в саге, «множество золота своего, которое он раньше посылал из Византии». Видимо, часть золота он отсыпал скупому Ярославу, а тот выдал за Гаральда свою дочь Елизавету, которую варяги назвали Эллисив. Вместе с молодой женой Гаральд двинулся по пути «из греков в варяги» в Норвегию, где вскоре стал королем.

Ярослав, с одной стороны, поддерживал хорошие отношения со скандинавскими конунгами, а, с другой стороны, начал вести колонизацию земель на северо‑западе, севере и северо‑востоке Руси. Сразу заметим, что эта колонизация шла как сверху (от князя и его наместников), так и снизу (купцы, отдельные дружинники и простые смерды действовали, так сказать, в инициативном порядке). Причем разделить эти два типа колонизации в ряде случае не представляется возможным.

В 1032 году воевода Улеб с дружиной ходил из Новгорода на Железные Ворота[11], то есть в землю чуди заволоцкой, на Северную Двину. Историки С. Соловьев и В. Мавродин считают этот поход неудачным, поскольку в летописи сказано, что из него вернулось мало людей, но ведь можно предположить, что Улеб оставил на Двине свои гарнизоны.

В 1042 году Владимир Ярославович, которого отец отправил наместником в Новгород, ходил походом на племя ямь в район Северной Двины, победил его, но на обратном пути потерял много коней от мора.

Еще ранее, в 1030 году, сам Ярослав Мудрый возглавил поход в Эстляндию. Там Ярослав основал город Юрьев. Город получил название в честь Ярослава, который помимо славянского имел и христианское имя Георгий, то есть Юрий (Гюрга). В 1224 году датчане переименовали город в Дерпт, в 1893 году император Александр III вернул городу историческое имя Юрьев, но в 1919 году эстонские националисты переименовали его в Тарту. К концу правления Ярослава большая часть Эстляндии входила в состав Киевского государства.

20 февраля 1054 года умер Ярослав Мудрый. Два его сына – Илья и Владимир – скончались при жизни отца, еще пять сыновей – Изяслав, Святослав, Всеволод, Игорь, Вячеслав – были уже в солидном возрасте. Наследовал отцу старший сын Изяслав. Ему же принадлежали Турово‑Пинская земля и Новгород. Святослав, сидевший перед тем на Волыни, получил Чернигов, земли радимичей и вятичей, то есть всю Северную землю, Ростов, Суздаль, Белоозеро, верховья Волги и Тмутаракань. Всеволод получил Переяславль, Игорь – Волынь, а Вячеслав – Смоленск. Внук Ярослава, Ростислав Владимирович, сидел в «Червенских градах», в Галицкой земле. Теперь почти вся Русь принадлежала детям и многочисленным внукам Ярослава. Все остальные дети и внуки князя Владимира Святого умерли или были убиты.

Исключение составлял Судислав Владимирович, который долгие десятилетия провел в темнице, заключенный туда братом Ярославом. Изяслав перевел дядю из тюрьмы в монастырь, где тот и помер в 1063 году. Да еще в Полоцке сидел правнук Владимира князь Всеслав Брячиславович, по прозвищу Чародей. В Полоцком княжестве власть стала наследственной – в 1044 году умер Брячислав и ему наследовал единственный сын Всеслав.

Ярославовы внуки начали усобицы еще в 1063‑1064 годах. Но тут в их дела вмешался Полоцкий Чародей, который в 1066 году захватил Новгород. Тогда дети и внуки Ярослава объединилась и пошли ратью на обидчика. Им удалось взять штурмом город Менск (Минск), население которого было полностью перебито. Но в марте 1067 года кровопролитная битва на реке Нимиге закончилась вничью. Как сказано в «Слове о полку Игореве»: «У Немиги кровавые берега не добром были посеяны – посеяны костьми русских сынов.»

В июле 1067 года Изяслав, Святослав и Всеволод послали звать Всеслава к себе на переговоры, поцеловавши крест, что не сделают ему зла. Всеслав почему‑то поверил им, и не один, а с двумя сыновьями, без надлежащей охраны переплыл на челне Днепр. В ходе переговоров Изяслав приказал схватить Чародея с сыновьями. Их отправили в Киев и посадили в подземную тюрьму. Так сказать, спецоперация в лучших традициях Мудрого Ярослава.

Однако полоцких князей спасло появления половецкой орды. Навстречу им вышли три брата Ярославича. В сражении на реке Альте русские потерпели полное поражение.

Поражение переполнило чашу терпения киевлян, которым давно приелось правление Мудрого Ярослава и его деток. На киевском торгу собралось вече, которое потребовало от князя Изяслава Ярославовича раздать народу оружие для борьбы с половцами. Князь отказался. Тогда горожане осадили княжеский двор. Братьям Изяславу и Всеволоду Ярославичам ничего не оставалось, как бежать из Киева. Причем Изяслав боялся оставаться в пределах Руси и бежал в Польшу.

Киевляне освободили из тюрьмы полоцкого князя Всеслава Чародея и выбрали его князем киевским. Но усидеть на киевском престоле Всеславу удалось лишь 7 месяцев. Весной 1069 года к Киеву двинулось большое польское войско во главе с королем Болеславом П. Вел полчище Изяслав Ярославович. Всеслав двинулся навстречу полякам, но у Белгорода, узнав о большом численном превосходстве врага, ушел со своей дружиной в Полоцк.

Киеву пришлось капитулировать перед поляками. В город вошел карательный отряд во главе с Мстиславом – сыном Изяслава Ярославовича. 70 горожан казнили, несколько сотен – ослепили. Изяслав вновь оказался на киевском престоле. Однако после этого очередная гражданская война на Руси не только не затихла, но разгорелась с новой силой.

Изяслав с дружиной и поляками двинулся к Полоцку и захватил его. Всеслав Чародей, как всегда, сумел скрыться. Изяслав посадил наместником в Полоцке своего сына Мстислава, а после его смерти другого сына – Святополка. Однако Полоцк оставался под властью Киева всего четыре года. В 1074 году Всеслав Чародей навсегда вернул себе Полоцкое княжество, а Святополк позорно бежал. Тем временем Святослав и Всеволод Ярославичи начали войну за киевский престол со старшим братом Изяславом Ярославичем.

Так что Изяслав Ярославич, вернувшись в Киев, сидел на киевском престоле, как на горячих углях. В довершение всего в 1071 году в Киеве объявились волхвы, открыто проповедовавшие о грядущих вселенских катаклизмах. В такой ситуации экстренно требуется крутой пропагандистский трюк.

И вот в 1072 году Изяслав организовал торжественное действо – перенесение останков князей Бориса и Глеба в специально построенный каменный храм в Вышгороде близ Киева. Естественно, что около могил стали твориться чудесные знамения и исцеления больных. Бориса и Глеба объявили святыми, а Святополка предали анафеме.

Любопытно, что в 1050 году, то есть еще при жизни Ярослава Мудрого, его внук, сын Изяслава, был назван Святополком. То есть в 1050 году об истории Бориса и Глеба никто не помнил или не хотел вспоминать. Как мы помним, варяги убили Бориса тайно, после чего все они либо погибли, либо убыли на родину. За 50 лет в Киеве власть менялась насильственным путем раз двадцать, и у стариков в головах неизбежно перепутались многие события. Тем не менее, даже по летописи видно, что канонизация прошла не совсем гладко. Так, при перезахоронении братьев глава русской церкви митрополит Георгий «бе бо нетверу верою к нима», то есть очень сильно сомневался, но «потом пал ниц». Первым захоронили Бориса, а вот с Глебом вышла заминка. В летописи сказано: «уже в дверях остановился гроб и не проходил. И повелели народу взывать: „Господи, помилуй“, и прошел гроб». Интересно, зачем летописцу в краткое описание захоронения включать эту деталь? Может, он хотел эзоповым языком сказать, что у Глеба были серьезные основания не лежать рядом с Борисом?

До перевода «Саги об Эймунде» на русский язык на нестыковки в летописи никто не обращал внимания. А вот потом наших историков начало буквально трясти. Закончив перевод «Саги» профессор О.И. Сенковский понял, что ее публикация может кончиться длительным путешествием на Соловки. Тогда он нашел неостроумный, но единственно возможный выход из положения – объявил Бурислейфа Святополком. Царское правительство этот подлог устраивал. А при советской власти шла борьба с норманистской теорией, и все, что связано с варягами, предавалось забвению.

Лишь с началом перестройки полемика об убийцах Бориса и Глеба вновь обострилась. В 1990 году в Минске была выпущена книга Г.М. Филиста: «История „преступлений“ Святополка Окаянного», содержащая анализ «Саги об Эймунде», других русских и зарубежных источников, доказывающих, что Бориса убил Ярослав. В 1994 году в Москве вышла книга Т.Н. Джаксон «Исландские королевские саги в Восточной Европе». Эта дама, «не углубляясь в полемику», поддерживает версию Сенковского, мол, имя Бурислейф в «Саге» надо читать как Святополк, а не как Борис. Понятно, что с этой дамой вести полемику явно не следует, можно лишь задать ей один риторический вопрос: зачем надо было писать 250‑страничную книгу и посвящать в ней самому интересному и единственному политически злободневному вопросу всего два абзаца – менее половины страницы?

Официальные же историки заняли в споре нейтральную позицию. С одной стороны, аргументы сторонников «Саги» более чем убедительны, и оспаривать их при отсутствии официальной цензуры – можно подвергнуться всеобщему осмеянию. Но и назвать Ярослава убийцей страшно – придется переписывать все учебники и вступать в конфликт с церковью. Поэтому до сих пор школьники зубрят по учебникам: Ярослав – Мудрый, Святополк– Окаянный. Увы, историческим штампам не страшны ни революции, ни смены экономических формаций. Еще ранее, в 1986 году, А.С. Хорошев в книге «Политическая история русской канонизации (XI‑XVI вв.)» на стр. 23 подробно изложил версию «Сказания о Борисе и Глебе» и «Саги об Эймунде» и ... блестяще уклонился от изложения собственного мнения по данному вопросу. Помните анекдот советского времени: «А вы имеете собственное мнение? – Мнение то у меня имеется, но я с ним в корне не согласен».

Канонизация Бориса и Глеба не помогла Изяславу Ярославовичу, через несколько месяцев ему с сыновьями пришлось вновь бежать в Польшу. На киевский престол сел его брат Святослав Ярославич. Но усобицы по‑прежнему продолжались. В 1097 году в город Любеч на Днепре съехались внуки и правнуки Ярослава Мудрого «на устроение мира». После долгих споров князья пришли к соломонову решению: «Пусть каждое племя держит отчину свою». То есть официально было заявлено о распаде единого государства. Произошла констатация сложившегося порядка вещей. Заметим, что Всеслав Чародей не поехал на Любечский съезд – Полоцк и так принадлежал его династии.

В Любече, «уладившись», князья целовали крест: «Если теперь кто‑нибудь из нас поднимется на другого, то мы все встанем на зачинщика и крест честной будет на него же». После этого князья поцеловались друг с другом и разъехались по домам. Но, увы, ничего не изменилось, вновь начались междоусобные войны. Зато историки получили точку отсчета – Любечский съезд – для нового параграфа в учебнике «Феодальная раздробленность Руси».