Французский социолог, автор книги «Происхождение технологии» (1890) Альфред Эспинас (1844–1922) был озабочен отсутствием в системе философского знания «философии действия». Эспинас мог себя считать учеником или последователем философии органопроекции. У него не было возражений против уже достаточно известного в Европе учения Эрнеста Каппа. Об этом свидетельствует его изречение: «Орудие составляет целое с работником; оно есть продолжение органа, его проекция вовне». Эспинас полностью согласен с Каппом в том, что первоначально органопроекция носила бессознательный характер. Ее проявления он усматривает в греческих мерах длины: палец, ладонь, пядь, стопа, локоть – для Эспинаса они имеют божественное происхождение, дар божий. Медицина, прежде чем стать светской, тоже прошла долгий путь существования под эгидой религии. Болезнь считалась божьей карой, а потому медицина практиковалась в храмах как отрасль искусства. Эпидемии считались проявлением божьего гнева, и больных лечили обрядами. Кардинальным образом ситуация меняется лишь благодаря деятельности Гиппократа, когда болезни стали объяснять естественными причинами.
Эспинас рассматривает человека как продукт психологической и социологической проекции, которые его персонифицируют. Прикладные искусства не передаются по наследству вместе с особенностями организма. Как продукт опыта и размышления они «прививаются» индивиду «примером и воспитанием»; тем самым они дают начало науке. Именно этот процесс передачи навыков автор называет предметом технологии.
Эспинас вводит понятия праксиологии (от греч. praktikos – деятельный) и технологии (от греч. techne – искусство, мастерство, умение и logos – слово, учение). Первая, по его мнению, отражает коллективные проявления воли, продуманные и произвольные, самые общие формы действий. Что касается технологии, то это понятие он относит к «зрелым искусствам», дающим начало науке и «порождающим технологию». В технологии Эспинас видит три существенных особенности, которые следует рассматривать с трех точек зрения. Во-первых, предполагается производить аналитическое описание явления с учетом конкретных условий его существования (времени, места, социума). Во-вторых, закономерности, условия, причины, предшествовавшие явлению, следует изучать с динамической точки зрения. В-третьих, необходимо применять комбинацию статических и динамических точек зрения, дающих возможность изучать явление во времени: его рождение, апогей и упадок, которые составляют ритм его существования. Совокупность этих трех измерений и образует общую технологию.
Философия техники П. К. Энгельмейера: техника как «реальное творчество»
Сын русского дворянина немецкого происхождения Петр Климентьевич Энгельмейер (1855–1941) также был последователем традиций Эрнеста Каппа. Его занятия философией техники приобрели известность после выхода в свет нескольких статей в немецких изданиях, а настоящую популярность он обрел после выступления с докладом на IV Международном конгрессе по философии, состоявшемся в Болонье в 1911 г. Основной тезис его доклада заключался в том, что философии техники должна получить право на существование. В России в 1912–1913 гг. отдельными изданиями появляются несколько его работ под общим заглавием «Философия техники». Исторический обзор развития философии техники в трактовке Энгельмейера стал возможен благодаря работам Б. Франклина, Э. Гартига, Ф. Рело, Л. Нуаре, Ж. Кювье, К. Линнея, М. Мюллера, Ф. Энгельса, К. Маркса и других его предшественников. С учетом достижений европейской научной мысли П. К. Энгельмейер последовательно изложил свои взгляды на философию техники и ее предмет. Обобщенно их можно свести к следующему.
1. Опыт и наблюдение являются источником наших знаний о природе, и поэтому именно они служат свидетельством истинности законов науки.
2. Опыт и наблюдения использования техники для борьбы с природой показывают, что природу надо побеждать природой.
3. Если без техники человек потерян, то без науки нет техники.
4. Определение человека как «мыслящего животного» (Ж. Кювье и К. Линней) нуждается в уточнении с учетом положения о том, что ум человека развивался параллельно с развитием языка и орудий труда (Л. Нуаре и М. Мюллер).
5. Способность человека к созданию орудий заложена в самой его природе, в его творческой натуре.
6. Наука рождается из практических, т.е. технических, нужд обыденной жизни.
Последнее положение многократно подтверждалось практикой. Так, например, египтяне пришли к изобретению геометрии из необходимости землемерного межевания после каждого разлива Нила, алхимия превратилась в химию, из астрологии сформировалась астрономия и т.д.
Энгельмейер положительно оценивал прагматическую теорию австрийского физика и философа Эрнеста Маха (1838–1916), ограничивающего антропоморфизм техники. По мнению Маха, человек иной раз выстраивает мышление, исходя не из принципа антропомофности, а из технической аналогии. По мысли Энгельмейера, это положение не отменяет идеи Каппа, а лишь дополняет их. Но принцип экономии мышления, сформулированный Махом, существует, и об этом необходимо помнить, чтобы не изобретать лишний раз велосипед. Принцип экономии мышления – важнейший в теории познания Маха; это то, в чем проявляется его прагматизм. Жизнь сама диктует технике необходимые знания и задает цели. Для жизни ценно лишь то знание, которое ведет к практическим результатам. По существу, прагматизм – это тот мостик, который ведет к философии техники. Таким образом, философия техники не может стоять «спиной» к жизни, она должна помогать строить жизнь.
Энегельмейер, рассматривая вопрос о сущности техники, выстраивает демаркационную линию между наукой и техникой. На вопрос, в чем между ними разница, он отвечает так: наука преследует истину, техника – стремится к пользе. Техник приходит тогда, когда ученый уже сказал, в чем истина: наука знает, а техника – делает. Хотя, разумеется, это не означает прекращение их взаимосвязи. Энгельмейер выстраивает свод требований к технике, которые она обязана соблюдать, будучи фундаментом культуры. Высказываясь в пользу существования в обществе людей с «техническим» складом ума, он пишет: «Пушка одинаково служит тому, кто ею владеет; типографский станок безразлично выпускает и Евангелие, и памфлет мракобеса; все зависит от людей, в руках которых машина работает». По его мнению, техника должна иметь чувство ответственности, основанное на «формуле воли», составляющими которой являются «Истина, Красота, Добро, Польза». А где-то на обочине – «дьявольская» воля: «Ложь, Уродство, Зло и Вред»; эта воля захватила Россию.
Весь жизненный путь Энгельмейера был связан с Россией. После Октябрьской революции он не принял предложения эмигрировать на Запад и до начала 1930-х гг. прилагал большие усилия для распространения технических знаний, сыграл решающую роль в создании Политехнического музея в Москве. Был инициатором многих печатных изданий и активно публиковался сам. Однако по мере ужесточения советского режима и нарастания репрессий надо было думать о выживании. Занятия по разработке философских проблем техники Энгельмейер прекратил. Некоторое время где-то под Москвой он занимался разведением лошадей. В 1941 г. он, мало кем замеченный, тихо скончался в своей московской квартире. В условиях господства марксистко-ленинской философии для философии науки и техники места не было.
Техника как средство «истинствования» и способ раскрытия «потаенного» (М. Хайдеггер)
В книге «Бытие и время» Мартин Хайдеггер ставит вопрос о смысле бытия, который, как он считает, оказался «забытым» в европейской философии. Поскольку «бытие» для человека – явление временное, в философии сложилась тенденция придавать забвению этот феномен. Но для человечества «бытие» – явление, вечно повторяющееся и потому всегда имеющее свою актуальность. На личностном уровне переживание факта временности бытия для индивида весьма обременительно, сопровождается страхом, пониманием своей временности, неповторимости, однократности и смертности. Хайдеггер посвящает себя изучению этого феномена. Прошлое культуры с настоящим, по мнению Хайдеггера, связывает язык, требующий «реанимации»: он пострадал от технизации, стал во многом «мертвым». Язык прошлого живет в культуре, литературе, искусстве, архитектуре, наконец в технике, оставаясь хранилищем, жилищем «бытия». Эти проблемы (переживания временности бытия, судьбы языка в истории и др.) были освещены в его книге «К вопросу о технике» (1954). Основу этой работы составили материалы лекций, прочитанных им в Мюнхенском высшем техническом училище. Уточняя этимологическое значение понятия «техника», Хайдеггер обращает внимание на то, что она трактуется как «средство достижения целей», или, по другому, как «известная человеческая деятельность». Признавая верность этих определений, Хайдеггер в то же время отмечает, что правильность определения еще не означает его истинности. Задача философии техники – искать истинное определение. А истина скрыта в вопросе «что такое инструмент?». В поисках ответа на этот вопрос автор приходит к выводу, что все зависит от того, что именно мы подразумеваем, когда говорим «инструмент». За этим определением он усматривает причинность, каузальность. Хайдеггер напоминает о традиции, идущей еще от Аристотеля, различать в философии четыре вида причинности:
1) материальная причина (causa materialis), она указывает на источники возникновения артефактов, например, таких, как серебряная чаша для жертвоприношения;
2) формальная причина (causa formalis), она проявляется когда, например, серебро обретает эстетические очертания;
3) конечная причина (causa finalis), когда формообразование удовлетворяет цель;
4) производящая причина (causa efficiens), т.е. создание готовой вещи.
На основе такого анализа Хайдеггер приходит к выводу, что сущность техники как средства может быть раскрыта только путем сведения инструментальности к этим четырем аспектам причинности. Эти причины в его понимании обретают признак виновности («виновны в чем-то»), и все они связаны «чувством вины». Они «виновны» в появлении вещи, в частности – серебряной чаши. Вина может выступать и как повод (в данном случае – четыре повода). И этот переход из состояния несуществования к состоянию присутствия он называет «произведением». В высшем смысле произведение есть пойэсис, т.е. ремесло плюс искусство. Подобный процесс произведения всегда представляет собой раскрытие потаенного, которое переходит в непотаенность, открытость. Греки этот переход называли словом «алатейя», римляне – veritas. Таким образом, техника оказывается в конечном счете и видом, и способом раскрытия потаенного, выведения действительного из потаенности.
Хайдеггер слово techne ставит рядом со словом episteme (знание): оба они служат раскрытию потаенности, а techne, соответственно, – вид «истинствования». Оба эти понятия синонимы знания, они помогают человеку ориентироваться в лабиринте понятий, разбираться, раскрывать потаенное, то, что еще не замечено. Потаенность не безразлична, она интригует человека, постоянно бросает ему вызов, подает сигналы, кокетничает... И эта интрига побуждает человека обратить внимание, нацелиться, поставить задачу, которую Хайдеггер называет «поставом» (Gestell). Как и Платон, он употребляет для обозначения этого явления слово необычное, отличительное. Способом поставления он выводит действительное из состояния потаенности и переводит в другое состояние – «состоящее-в-наличии». Понятие «постав» для него весьма емкое. Оно имеет четыре значения. Во-первых, это свое образный синоним слова «становление», т.е. с чего все начинается. Во-вторых, оно обозначает определение маршрута следования к потаенному. В-третьих, потаенное, как истина, находится в «интимном родстве» с понятием свободы, означающей свободу от состояния незнания В-четвертых, путь к этой свободе всегда сопряжен с риском, опасностью (Gefahr). Говоря об опасности, автор имеет в виду, что человек не все знает, всегда остается «тайна сущности». Голос более ранней истины может быть заглушен эйфорией открытия. Познание «истинно существующего» оказывается еще впереди. Хайдеггер заключает: «Чем ближе мы подходим к опасности, тем ярче начинает светиться путь к спасению!»