Три идеологии современного заповедного дела

Заповедное дело как осознанная природоохранная деятельность существует на Земле около 120 лет (если взять за точку отсчета создание первых национальных парков США, частных российских заповедников и резерватов Западной Европы). Однако, несмотря на столь значительный период, среди профессионалов заповедного дела не умолкают ожесточенные дискуссии, свидетельствующие, что многие проблемы так и остаются нерешенными. Главная причина этого мне видится в противоборстве трех основных идеологий, которых придерживаются те или иные специалисты по охраняемым природным территориям. К сожалению, изучение и развитие идеологии заповедного дела, как и идеологии охраны дикой природы в целом, является одним из наиболее узких мест теории практики природоохраны Украины, России, других стран СНГ.

Вопросы идеологии и философии заповедного дела, ценностей охраняемых природных территорий, этического мировоззрения остаются вне интересов практически всех конференций и семинаров по заповедному делу, специальной и популярной литературы, различных предлагаемых программ и концепций заповедного дела. Все внимание по старинке уделяется биологическим исследованиям и технологии заповедного дела. Вместе с тем на Западе, в частности, в США, эта тема давно пользуется популярностью у экофилософов, биологов дикой природы, чиновников природоохранных служб. Ей посвящены такие замечательные работы как Родерика Нэша "Дикая природа и американский разум" и Макса Оелшлегера "Идея дикой природы" (117, 122).

Что же такое идеология? Идеология - это распространенная в обществе мораль, которая предполагает оценки и действия. Она мотивирует образ действий. Идеология представляет совокупность форм мышления и ценностных представлений, строится на основе разума и чувств. Идеология тесно связана с религией, этикой, философией, культурой. Разработка идеологии предполагает создание взаимно увязанной системы правовых, религиозных, этических, эстетических и философских взглядов, идей, теорий. Идеология борется за то, чтобы ввести в определенное русло предполагаемую практику (97).

В настоящее время в заповедном деле имеется три основных идеологии, которые можно охарактеризовать как 1) ресурсизм; 2) классическое заповедание; 3) "глубинная экология" (этика дикой природы).

Каждая из этих идеологий мотивирует создание базовых типов охраняемых природных территорий. Для ресурсизма характерны временные "ресурсные" заказники - охотничьи, лесные, рыбные.

Для классического заповедания - создаваемые навсегда "полные" заповедники и национальные парки. "Глубинная экология", как молодая идеология заповедного дела, еще не выработала "свою" форму охраняемых природных территорию. Скорей всего это станет что-то вроде "сверхзаповедника"; где, во-первых, будет запрещено любое (экономическое и неэкономическое) использование дикой природы, и, во-вторых, последней будет предоставлена полная свобода и автономия.

Одно из основных различий этих трех идеологий - в их этической составляющей. Ресурсизм представлен "рыночной" этикой, где главное - экономическая выгода и прагматизм (благо все, что дает прибыль). Согласно ресурсизму заповедное дело должно являться рациональным.

"Губинная экология", наоборот, глубоко этична, ее важнейшей составляющей является этика дикой природы (наиболее радикальное направление экологической этики). Этика дикой природы требует уважения автономии дикой природы и способности диких видов самим определять ход их собственных жизней. Согласно этики дикой природы все, что делается для защиты дикой природы - благо. Заповедное дело, основанное на идеологии "глубинной экологии", прежде всего морально.

Промежуточную позицию занимает классическое заповедание. В этой идеологии этическая составляющая не относится ни к этике дикой природы, ни к экологической этике. Это - этика естествоиспытателей, согласно которой все, что делается ради науки - благо. Поэтому идеология классического заповедания постоянно испытывает дуализм, она и не достаточно моральна, и не особенно рациональна. В связи с чем справедливо пишет д.б.н. А.А. Никольский: " Мы не сможем изменить к лучшему систему ОПТ, если к растениям и животным будем относиться только как к природным ресурсам или компонентам экологических систем" (115).

Действительно, дикие виды, экосистемы - это прежде всего самоценные сущности, имеющие свою внутреннюю ценность и цель, свои интересы и моральные права, и должны охраняться прежде всего ради них самих.

Без осознания этой истины прогресс в заповедном деле немыслим.

Ресурсизм

Ресурсизм - самая ранняя модернистская идеология заповедного дела. Ресурсизм предполагает "рациональное использование природных ресурсов" в целях получения "наибольшего блага для наибольшего количества людей в течении наибольшего времени". Согласно ему дикая природа существует исключительно как средство для достижения целей человека. В отличие от классического заповедания и "глубинной экологии", ресурсизм отдает приоритет материальным (экономическим) инструментальным ценностям дикой природы, например, хозяйственной. По мнению сторонников ресурсизма только рынок объективно определяет достоинство и ценность участков дикой природы, разделяя их на категории полезности. Для них дикая природа не священна, не имеет внутренней ценности, целей, интересов, не обладает моральными (естественными) правами. Ресурсисты против соблюдения принципа абсолютной заповедности в заповедниках. Ресурсизм лишен какого-либо архаического чувства дикой природы как Матери-земли, какого-либо романтического отношения к дикой природе.

Ресурсизм поощряет создание охраняемых природных территорий в узко практических целях, например, охотничьих заказников для воспроизводства подорванных популяций охотничьих животных в целях их дальнейшего хозяйственного использования.

Ресурсизм имеет глубокие корни в отечественном заповедном деле. Так, первый государственный российский заповедник - Баргузинский, созданный в начале 1917 года (по новому стилю), был организован для восстановления соболя исключительно в охотничьих целях. Долгое время на позициях ресурсизма действовал и другой известный заповедник - Воронежский, как питомник для восстановления еще одного ценного пушного охотничьего вида - бобра.

В 1972 году в Мордовском заповеднике из-за пожаров выгорели большие площади лесов. И хотя пожар уничтожил не всю дикую природу, а только один из ее компонентов - лес, тогдашнее заповедное начальство, придерживающееся ресурсной идеологии, приняло недальновидное решение о расформировании заповедника.

Ресурсизм несет ответственность за акклиматизацию животных и растений в заповедниках СССР, активно проводимую в 30-50-х годах, за навязывание заповедникам несвойственных им задач, например, вольерное разведение животных (лосиная ферма в Печеро-Илычском, бобровая - в Воронежском, зубровый питомник и журавлиная ферма в Окском, питомник хищник птиц в Галичьей горе, зубровый питомник в Приокско- Террасном и т.д.).

Практика ресурсизма порой приводила к курьезам. Так, после проверки Окского заповедника в 1954 году Главк заповедников МСХ СССР издал приказ, в котором говорилось: "Недопустимым является то, что искусственные дуплянки для птиц, развешиваемые в лесу, прибиваются к сырорастущим деревьям большими гвоздями, в результате этого при распиловке этих деревьев в дальнейшем на лесопильной раме неизбежно приведет к поломке пил" (116).

В настоящее время ресурсизм, как идеология заповедного дела, вызывает резкую критику со стороны представителей классического заповедания и "глубинной экологии".

Ресурсизм опасен для дикой природы, так как согласно этой идеологии дикая природа может быть изменена, улучшена или вообще в какой-либо личине сведена к окружающей среде. Хотя в настоящее время ресурсизм несколько сдал свои позиции в заповедном деле, он имеет достаточно сторонников среди чиновников различных ресурсных министерств и главков - лесного, охотничьего, водного, рыбного хозяйства, научных сотрудников их ведомственных институтов, части работников природоохранных органов, а также экономистов, которые активно привлекаются в последнее время к менеджменту охраняемых природных территорий.

К ярким поборникам ресурсизма в заповедном деле можно отнести такого известного американского природоохранника, как создатель и первый руководитель лесной службы США Г. Пинчот, известных российских охотоведов и деятелей природоохраны профессоров Г.Г. Доппельмаира, Б.М. Житкова, А.А. Силантьева, П.А. Мантейфеля, а также начальника всесоюзного главка заповедников в 50-х годах А.В. Малиновского.

Следует также отметить, что на первых порах развития заповедного дела в СССР и мире, ресурсизм как идеология заповедного дела, сыграл в целом положительную роль, однако сейчас, в связи с развитием экологии и экологической этики он явно проигрывает "глубинной экологии" и классическому заповеданию.

Классическое заповедание

Классическое заповедание как модернистская идеология стала популярной в заповедном деле гораздо позже, чем ресурсизм. Среди ее отечественных основоположников можно назвать таких видных российских и украинских пионеров охраны природы как академики И.П. Бородин, Е.М. Лавренко, В.Н. Сукачев, И.Г. Пидопличко, профессора В.В. Докучаев, В.И. Талиев, В.В. Спрыгин, Н.В. Шарлемань, В.Г. Аверин, В.В. Станчинский. Среди зарубежных пионеров охраны природы - немецкого естествоиспытателя Г. Конвенца, польского юриста Я. Павликовского, чешского биолога А. Златника, румынского М. Гушуляка, отца экологической этики американца О. Леопольда.

Сторонники классического заповедания, в отличие от ресурсистов, стоят на более прогрессивных этических и экологических позициях. Они воспринимают дикую природу как экосистему, где целое больше, нежели сумма частей (118), утверждают, что природные системы являются координирующими областями в природных иерархиях, а виды флоры и фауны - компонентами экологических систем.

Главное отличие классического заповедания от ресурсизма состоит в том, что эта идеология заповедного дела отдает приоритет нематериальным (неэкономическим) инструментальным (внешним) ценностям дикой природы - научной, эстетической, образовательной, религиозной и др., имеющим полезность для человека.

Однако все же, классическое заповедание можно приравнивать к поверхностной экологии, не многим более чем инструменту для поддержания человеческой цивилизации, а не для защиты дикой природы ради нее самой. Несмотря на то, что сторонники классического заповедания явно расширяют свои оценочные критерии дикой природы (в сравнении с ресурсистами), они продолжают аргументировать важность охраняемых природных территорий их полезностью для людей. В подтверждение этих слов перечитаем классиков: по мнению Г. Конвенца охраняемые природные территории создаются для изучения природы; И.П. Бородин аргументирует их организацию "в целях педагогических", Д.К. Соловьев обосновывает создание заповедников тем, что "они сохраняют в нетронутом сравнительно виде природу нашего времени для самых отдаленных людских поколений" (30).

Сторонники классического заповедания против прямого, прагматического-губительного использования дикой природы (рубка леса, добыча полезных ископаемых, распашка целины, создание водохранилищ и т.д.), но не возражают против научного, религиозного, эстетического, образовательного, рекреационного или иного "мягкого" освоения. Так, они ценят красоту и священность дикой природы ради получения человеком удовольствия и религиозного опыта.

В своей парадигматической основе классическое заповедание, по мнению американского экофилософа Макса Оелшлегера, остается сугубо антропоцентрическим, поскольку согласно такой идеологии дикая природа опять же (как и в случае ресурсизма) существует для удовлетворения интересов человека, а не сама для себя (117).

Ярким поборником классического заповедания является известный российский деятель заповедного дела, д.б.н. Ф.Р. Штильмарк. Парадоксальный дуализм его позиции состоит в том, что он, с одной стороны, всегда рьяно протестуя против прямого хозяйственного освоения заповедников, тем не менее твердо уверен, что природа заповедников охраняется ради ее научного использования (118). То есть все равно, как средство для достижения человеческих (пусть не хозяйственных, а научных) целей.

Иначе говоря, дикая природа сторонниками классического заповедания ценится постольку, поскольку она полезна для людей, а человеческие интересы являются для них конечными арбитрами ценностей. Они не задумываются, что дикая природа, также как и человек, имеет свою внутреннюю ценность, свои цели и обладает естественными (моральными) правами.

Позиции приверженцев классического заповедания неуверенны, противоречивы и порой страдают от двойной морали. Так, поддерживая соблюдение принципа абсолютной заповедности в заповедниках, они, тем не менее, не возражают против добычи там животных и растений в научных целях (в одних только российских заповедниках ежегодно ради науки добывается более 10 тысяч крупных позвоночных животных!), экотуризма, студенческих практик, тушения пожаров, возникших по природным причинам. Тот же экотуризм на самом деле представляет собой форму коммерции и в определенной степени является разрушительным для дикой природы.

А отстрел заповедного кабана в целях браконьерских, как и в целях научных, равноценно попирает права животных и нарушает заповедный режим. Однако двойная мораль сторонников классического заповедания позволяет убивать кабана научным сотрудникам заповедника, одновременно запрещая это делать браконьерам.

Приведем еще несколько примеров. В своей статье "Миссия, цели и идеология государственного природного заповедника "Керженский" его директор Е.Н. Коршунова (один из современных наиболее здравомыслящих директоров российских заповедников) пишет: "Существование участков дикой природы, их защита - хорошо само по себе (...). В заповеднике все, кроме человека, имеет право на свободную жизнь и саморазвитие". И тут же сама себе противоречит, заявляя, что мы в заповеднике - "охраняем природу не от людей, а для людей" (119). К сожалению, автор этой статьи совершенно не задумывается о том, что имеется существенное различие между моральным поступком, когда действия "хороши сами по себе", и поступком, который хорош, так как выгоден людям.

Или другой пример. Согласно разработкам Центра экологической политики России, одним из приоритетов сохранения биоразнообразия является "максимально возможное увеличение площадей охраняемых территорий (для сохранения экосистем с населяющими их видами) как центров охраны, мониторинга, просвещения и рекреации" (120). Специалист, писавший этот абзац, попал в ту же логическую ловушку, что и ранее цитируемый автор. Невозможно качественно охранять заповедную экосистему и одновременно использовать ее как центр для просвещения и рекреации.

Противоречивость идеологии классического заповедания отразилась и на современной правовой базе заповедного дела. Так, согласно Положению о государственных природных заповедниках Российской Федерации, кроме охраны природной территории на заповедники еще возложены следующие задачи:

- организация научных исследований;

- осуществление экологического мониторинга;

- экологическое просвещение;

- участие в государственной экологической экспертизе;

- содействие в подготовке научных кадров и специалистов (121).

Однако все эти задачи, при ближайшем рассмотрении, вступают в противоречие с первой задачей заповедников - охраной природных территорий. Так, для того, чтобы проводить эффективное экологическое просвещение, необходимо создание особой туристической и экопросветительской структуры (на манер национальных парков США), что обязательно повлечет за собой негативное воздействие на дикую заповедную природу. Это же замечание касается и "содействия в подготовке научных кадров". Что до научных исследований в заповедниках, то своими неэкологичными и неэтичными методами они сводят к фикции все рассуждения о поддержании строгого заповедного режима в заповедниках.

По своей форме классическое заповедание имеет два основных варианта: американский и советский. Американский предполагает в качестве основной категории охраняемых природных территорий национальный парк, где за основу берутся эстетическая, образовательная, историко-культурная, рекреационная ценности дикой природы. Другими словами, дикая природа в национальных парках США стала охраняться ради просвещения и отдыха американской нации.

Поэтому структура национальных парков изначально прилаживалась под организацию отдыха посетителей. К национальным паркам прокладывались железные, а позже автомобильные дороги, сооружались туристические стоянки, различные увеселительные сооружения. Так, в Йосемитском национальном парке были построены дансинг-холы и бары. Вместо методов научной работы, рейнджеры национальных парков прекрасно владеют навыками интерпретации и экскурсионной деятельности. Все это, плюс прекрасно налаженная реклама привели к тому, что американские национальные парки стало посещать огромное количество людей - десятки миллионов в год, что, в свою очередь, негативно сказывается на дикой природе национальных парков (122).

"Служба национальных парков, - пишет американский эколог М. Фром, - по моему, больше всего виновата, так как уполномочена защищать природу, как делалось раньше, и выполнять закон о дикой природе. Ее лидеры кричат о том, что основа их работы та же, но на самом деле оказывается, что они стремятся принести природу в жертву развлечениям, например, катаниям на снегу, и развитию коммерции" (112). Американский экофилософ Д. Тернер критикует американские национальные парки за их три главных принципа - контроль над природой, управление природой и создание развлечений для людей (113).

Следует отметить, что подобное тревожное положение сложилось и с канадскими национальными парками, где из-за экотуризма деградируют охраняемые экологические системы (114).

В СССР за основу была взята научная ценность заповедной дикой природы.

Поэтому стали создаваться заповедники, где дикая природа охранялась ради научных исследований, в связи с чем в заповедниках организовывались специальные научные отделы.

Если опасность рекреационного и образовательного использования заповедных участков дикой природы (по американскому варианту) широко признается и обсуждается в отечественной и зарубежной литературе, то об издержках и вреде для дикой природы от научного освоения заповедников (по советскому варианту), у нас предпочитают молчать. В связи с чем я позволю себе остановиться на философских и практических аспектах этой проблемы подробнее.

Действительно, классическое заповедание как идеология заповедного дела поощряет научное использование заповедной дикой природы, целью чего является удовлетворение потребностей человека в удивлении и любопытстве путем приобретения научных знаний. Однако достижение научной цели так же утилитарно и антропоцентрично, как и достижение хозяйственных целей, против чего так активно выступает классическое заповедание.

Более того, наука часто антагонистична дикой природе своим стремлением покорить мир, подчинить его уму и воле человека. Для естествоиспытателей, работающих в заповедниках, порой не существует ничего святого, ничего невозможного, чувство благоговения перед природой исчезает - она становится для него лишь объектом экспериментирования. По большому счету, наука является одной из форм господства человека над природой.

Опасность науки для защиты дикой природы состоит еще и в том, что наука способствует триумфу факта над ценностью. Чувствуя, что ценностные, этические соображения негативно влияют на научную объективность, ученые, как справедливо полагает американский экофилософ Юджин Харгроув, стали применять доктрину морального нейтралитета в отношении защиты дикой природы (69).

В своей недавней статье, отстаивающей необходимость широких научных исследований в заповедниках, Е. Матюшкин пишет: "Именно в заповедниках были выполнены работы, ставшие настоящими шедеврами натуралистической зоологии". В качестве одного из современных примеров он ссылается на зоолога В.С. Пажетнова, который "проделал интереснейший эксперимент со взятыми из природы медвежатами, которых он затем два летне-осенних сезона водил в природе, проследил их залегание в берлоги и многие другие, практически закрытые для человеческого глаза стороны жизни" (123).

Без сомнения, эта работа представляет большой научный интерес. Непонятно только, почему она должна была проводиться именно в заповеднике? Что, на незаповедной территории медведи залегают в берлоги по иному? Почему нужно обязательно "брать" из заповедной природы медвежат, нарушая таким образом право этих диких зверей на свободу. Ведь по большому счету заповедники - это чуть ли не единственные места на Земле, где юридически должны защищаться права дикой природы и ее видов на жизнь, свободу, стремление к счастью. Так нет, и здесь человек находит причины, чтобы потревожить дикую природу.

История заповедного дела знает немало грустных примеров, когда ради удовлетворения научных амбиций ученых-естественников в заповедниках уничтожались редкие виды животных и растений, страдала вся заповедная природа. В качестве примера можно привести известный заповедник Аскания-Нова, ради повышения эффективности научных исследований превращенный одним из его руководителей профессором В.В. Станчинским в начале 30-х годов ХХ века в Степной институт, что в недалеком будущем повлекло катастрофу для заповедника (30).

Очень часто научные исследования, проводимые на базе заповедников, вообще не имеют никакого отношения к охране дикой природы. Так, с 1956 года при Окском заповеднике работает Центральная орнитологическая станция, занимающаяся разработкой методов массового отлова и мечения птиц, изучением миграций, учетом численности и добычи водоплавающей дичи в центральных районах европейской части СССР.

Следует также отметить, что по сути серьезных разработок на базе советских и постсоветских заповедников (за редким исключением - что лишь доказывает этот вывод) так и не было сделано, и навряд ли будет сделано в будущем. Как правило это объясняется слабой научной базой, хронической нехваткой квалифицированных кадров и оборудования, бессистемностью научных исследований, удаленностью заповедников от крупных научных центров, отсутствием информации, никчемным финансированием.

Проблема также состоит в том, что идеология классического заповедания провоцирует постоянный конфликт между заповедником и местными жителями. Последние никак не могут уразуметь, почему им запрещено охотиться в заповеднике, а научным сотрудникам нет, почему студентам-практикантам можно бродить по заповеднику, а им - нет. Невозможно это объяснить и с позиции экологической этики.

По сути, позиция сторонников классического заповедания саморазрушающая, ибо согласно их взглядов, интересы дикой природы уступают интересам человека, а значит, заповедники всегда могут быть упразднены согласно меняющимся интересам людей. Так, украинский заповедник Конча-Заспа под Киевом был закрыт в 1934 году из-за того, что рекреационный интерес отдыхать в заповеднике превысил научный интерес изучать природу.

Парадокс их позиции состоит также в том, что позволяя использовать дикую природу заповедников для науки, экотуризма, экопросвещения, студенческих практик и т.п., они способствуют превращению природы дикой в природу окультуренную. Ведь любое, пусть самое незначительное использование территорий дикой природы в любом случае грозит обесцениванием и создает угрозу для их существования.

Люди должны понять, что главная ценность дикой природы заключается в ее естественности и дикости вне нужд человека. Дикая природа тем ценнее, чем она независимее и свободнее от нас.

Классическое заповедание - доминирующая в настоящее время идеология в заповедном деле. Ее современные сторонники в основном представлены учеными-естественниками из академических институтов и университетов, часть из них работает в природоохранных органах и экологических общественных организациях. Вместе с тем я не уверен, что в будущем идеология классического заповедания будет пользоваться такой же широкой поддержкой среди природоохранников, как сейчас.

"Глубинная экология" (этика дикой природы)

Постмодернистская идеология заповедного дела - "глубинная экология" (этика дикой природы) заявила о себе, в основном на Западе, сравнительно недавно, последние полтора-два десятилетия. Хотя у ее истоков стояли такие видные пионеры охраны природы как американец Джон Мюир, классики российского заповедного дела профессора Г.А. Кожевников и А.П. Семенов-Тян-Шанский. Г.А. Кожевников еще в 1908 году на Всероссийском юбилейном акклиматизационном сьезде впервые в России заявил "о праве первобытной природы на существование" (36). О равных с человеком моральных правах дикой природы писал и А.П. Семенов-Тян-Шанский (32). К сожалению, как у нас, так и в США эти глубоко этические и революционные идеи были поняты лишь спустя почти век.

В отличие от классического заповедания, "глубинная экология" твердо заявляет, что если мы решили защищать дикие виды и экосостемы, то должны быть последовательны и не исповедовать двойную мораль: человеческие интересы и права в заповедниках должны уступить интересам и правам дикой природы, ценностям дикой жизни.

"Глубинная экология" подвергает сомнению видовой шовинизм: идею о том, что человечество каким-то образом превосходит дикую природу и поэтому имеет право навязывать ей свои ценности.

"Глубинные экологи" видят дикую природу священной, имеющей внутреннюю ценность, свои цели и интересы, обладающую естественными (моральными) правами.

Так же они относятся и к диким видам: как к самоценным сущностям, обладающими внутренней ценностью и естественными (моральными) правами. Глубинные экологи уверены, что любое управление, воздействие или эксплуатация (пусть только научная) заповедных участков дикой природы являются по своей сути делом неправильным (греховным).

Глубинные экологи настаивают, что человеческие ценности не исчерпывают всех возможных ценностей, ибо понятие ценности включает в себя гораздо больше, нежели упрощенное удовлетворение человеческих интересов. Они ценят красоту и священность дикой природы ради нее самой, а не для получения удовольствия или религиозного опыта.

Для сторонников "глубинной экологии" защита дикой природы понимается прежде всего как защита ее свободы. Поэтому они поддерживают создание таких охраняемых природных территорий, где дикой природе предоставлена полная свобода, без какого-либо даже минимального научного, рекреационного, образовательного или религиозного освоения.

Свои экологические аргументы в защиту дикой природы "глубинные экологи" подкрепляют доводами либерализма: уважение дикой природы как Совершенно Иного, защита ее прав и свобод, а также этическими доводами, используя понятие добра, долга, справедливости, совести, счастья, внутренней ценности. Позиция сторонников "глубинной экологии" (этики дикой природы), в отличие от приверженцев классического заповедания, не страдает дуализмом или двойной моралью. Они поддерживают принцип стремления к абсолютной заповедности в заповедниках не только на словах, но и на деле, выступая категорически против добычи в заповедниках животных и растений в научных целях, проведения там экотуризма, студенческих практик, различных регулировочных мероприятий, тушения пожаров, возникших по природным причинам.

Глубинные экологи категорически возражают против рыночного оценивания ценностей дикой природы. Они ценят прежде всего внутреннюю ценность дикой природы.

Очевидно, что приоритет внутренней ценности (бесполезной для человека) над внешними (инструментальными) материальными и нематериальными ценностями дикой природы (полезными для человека) является фундаментальным для понимания отличий между ресурсизмом, классическим заповеданием, с одной стороны, и "глубинной экологией" - с другой. Существует два сысла слова "заповедание". Большинство современных усилий по заповеданию следует первому - сохранению вещей. Глубинные экологи поддерживаю другой смысл - сохранение процесса.

Несмотря на то, что "глубинная экология" как идеология заповедного дела полностью удовлетворяет всем требованиям защиты дикой природы, она пока не имеет достаточно сторонников. К ее приверженцам можно отнести основателя "глубинной экологии" норвежского ученого Арне Нейса, американцев-экофилософов: Холмса Ролстона III, Макса Оелшлегера, организатора движения "Прежде Земля!" Дейва Формэна, писателя и поэта, лауреата Пулитцеровской премии Гарри Снайдера, сторонников "глубинной экологии", биорегионализма, освобождения животных, а также экофеминизма.

Так, например, экофеминистки полагают, что освобождения женщин нельзя достичь без освобождения всех остальных подавляемых меньшинств, в том числе и такого меньшинства как дикая природа. Поэтому они выступают за то, чтобы как можно больше участков дикой природы были оставлены в покое (Gaard, 1997).

Несмотря на то, что позиции "глубинной экологии" пока еще слабы в заповедном деле, я возьму на себя смелость предположить их значительное усиление в XXI веке.

Краткие выводы

Как справедливо полагает московский ученый А.Н. Тетиор, "односторонний взгляд на действительность ведет к необъективному, неполному представлению о ней, так как она всегда бинарно множественна" (88). Наверное, нельзя говорить о необходимости приоритета или победы какой-либо одной из перечисленных идеологий заповедного дела над другими. Именно в их взаимодействии возможно дальнейшее развитие заповедного дела. А споры и ожесточенные дискуссии между их представителями - великолепный двигатель прогресса.