И ВЗАИМООТНОШЕНИЯ
С «БЛИЖНИМ ЗАРУБЕЖЬЕМ»
Россия — огромная страна, которая находится в 11 часовых поясах. Ее граница (20 тысяч километров) — самая протяженная в мире, она тянется от Европы до Восточной Азии. Это дает России уникальную возможность вмешиваться в дела других стран, особенно ввиду того, что многие из ее соседей в течение длительного времени подчинялись Москве.
Учитывая, что становление государства и расширение его территории во времена царизма были тесно взаимосвязаны, понимаешь, почему Россия традиционно рассматривала свои границы как нечто подвижное, нефиксированное. Статическое равновесие времен «холодной войны» придало постоянство внешним границам Советского Союза. Однако с распадом СССР на Россию и еще 14 независимых государств стабильности пришел конец.
Россия почувствовала свою уязвимость, и это в определенной мере объясняет ее агрессивную риторику и маневрирование. Около 25 миллионов этнических русских остались за пределами границ новой Российской Федерации после развала Советского Союза. Для русских су-
ществование такой зарубежной диаспоры является и причиной, и оправданием потенциального права на вмешательство в дела бывших советских республик. С другой стороны, население самой Российской Федерации очень неоднородно: почти 20% ее жителей являются нерусскими. Проблема лояльности и устремлений представителей нерусских национальностей стоит в ряду наиболее сложных.
Перед лицом подобных проблем у нынешней Российской Федерации и ее соседей возникает ощущение, что они опять находятся в зловещей тени бывшего Советского Союза. Сталинская политика в отношении народов СССР представляла собой смесь расчета и озлобленности. В общей сложности в Центральную Азию и Сибирь было переселено около двух миллионов нерусских, в результате чего треть из них погибла. В противоположном направлении осуществлялась плановая миграция русских из центральных районов России с тем, чтобы они развивали промышленность в отдаленных, но имеющих важное значение частях Советского Союза. Русское меньшинство пользовалось там некоторыми привилегиями. Политика поддержки интересов русских в ущерб интересам представителей других национальностей, сопровождаемая попытками избежать всплеска «буржуазного» русского национализма, играла важную роль в планах Москвы по созданию Советской империи.
Конечно, она провалилась, о чем всем за пределами Кремля стало известно задолго до этого. Одно из самых нелепых заявлений, принадлежащих советским лидерам, сделано, конечно, Леонидом Брежневым в 1972 году на праздновании пятидесятой годовщины образования СССР: «Национальный вопрос, доставшийся нам в наследство от прошлого, — утверждал он, — решен полностью, окончательно и бесповоротно»*. Не пройдет и двадцати лет, как этот самый национализм поможет разрушить Советский Союз «полностью, окончательно и бесповоротно». Остается подождать и посмотреть, сможет ли он сделать то же самое с Российской Федерацией.
Стоит ли удивляться тому, что на этом фоне легко возникает этническая и национальная подозрительность. За годы, прошедшие после распада Советского Союза, Российская Федерация и ее соседи пережили целую череду кризисов. Характеризовались они тремя общими фак-
* Процитировано Хью Сетоном-Уотсоном, который был незабвенным источником мудрости для меня и многих других, в эссе «Исторический аспект русского национализма» (в книге The Last Empire, ed Robert Conquest, Hoover Institution, 1986, р. 25).
торами: тревогой России за русское меньшинство в странах, которые она с нотой беспокойства называла «ближним зарубежьем»; попытками России использовать Содружество Независимых Государств (СНГ) в качестве средства интеграции бывших советских республик в конфедерацию под ее руководством; борьбой России за контроль над проживающими на ее собственной территории нациями и принадлежащими им республиками и регионами.
Каждый регион имеет свои особенности. В какие-то из них вернулась стабильность, в других же виды на будущее неопределенны, и положение в некоторых из этих последних непосредственно затрагивает интересы Запада.
Естественно, Запад всегда волновали события, происходящие на восточном фланге Европы, а теперь — НАТО. Судьба стран Балтии была напрямую связана с судьбой Советского Союза. Одним из самых обнадеживающих актов нового режима Бориса Ельцина стало подобающее цивилизованному государству признание того, что Эстония, Латвия и Литва (которые были захвачены Советским Союзом силой и обманом в соответствии с пактом Молотова — Риббентропа в 1940 году) имеют право быть независимыми государствами. Трудности, которые впоследствии возникли с русским меньшинством, особенно в Эстонии и Латвии, где они составляли около 30% населения, были прямым следствием прежней политики Советов, направленной на разбавление местного населения русскими. Естественно, эстонцы и латыши захотели восстановить контроль над собственными странами и культурой в ущерб русским. Напряжение там совершенно реально и может стать чрезвычайно опасным.
Предоставленные самим себе, страны Балтии стали все больше отходить от Москвы и дрейфовать в сторону своих скандинавских соседей. Их высокоразвитые, талантливые и глубоко европейские народы видели себя составной частью Запада и желали еще теснее интегрироваться с ним. Россия не имела права преграждать им путь. Постимперский синдром довлеет над всеми бывшими великими государствами и вызывает головную боль у их соседей. Желание России обеспечить достойное отношение к русскому меньшинству в государствах Балтии было абсолютно понятным, однако она не могла рассчитывать на то, что ей позволят определять направление развития этих стран.
Запад, в свою очередь, должен был дать Москве ясно понять это и тем самым уменьшить соблазн демонстрировать силу. Наилучшим спо-
собом было принятие стран Балтии в НАТО. Конечно, большое значение имел выбор момента. Мы должны загодя информировать русских о наших намерениях и стараться убедить их в том, что наши действия не угрожают интересам Москвы. С этой точки зрения, президент Джордж У. Буш был совершенно прав, когда недвусмысленно заявил перед поездкой в Словению для первой встречи с президентом Путиным, что считает принятие стран Балтии в НАТО неизбежностью*. Дабы у Москвы не сложилось ложного впечатления о том, что сотрудничество в войне против терроризма дает ей право наложить вето на решение о расширении НАТО, через некоторое время подобное заявление следует повторить. Однако, когда дело дойдет до окончательного шага, т. е. реального приема прибалтийских или других стран в блок, мы должны ясно сознавать, что делаем, и относиться к этому предельно серьезно, поскольку членство в НАТО — не просто символ. Оно предполагает в случае необходимости применение силы для сохранения территориальной целостности любой страны, входящей в блок.
Не менее важно с точки зрения интересов Запада и будущее Украины. Причин выражать недовольство по поводу Украины у России еще больше, чем по поводу стран Балтии. Киев с IX по XII столетие был центром Киевской Руси — предшественницы российского государства. Огромное число русских все еще видят в Украине часть России. По большей части православная Восточная Украина тяготеет к России в значительно большей степени, чем откровенно независимая Западная, в которой большинство составляют униаты. Серьезно расходятся взгляды нового украинского государства и России на судьбу Черноморского флота и будущее Крыма. Более медленное по сравнению с Россией продвижение Украины по пути экономической реформы в первые годы ее независимости ставит под вопрос даже не перспективы страны, а ее выживаемость.
Правительству президента Кучмы, несмотря на все его недостатки, удалось все же разрешить большинство проблем в отношениях между Украиной и Россией. Фактически происходит рождение Украины, которая признает свои исторические связи с восточным соседом, но в то же время ориентируется на Запад. Украина достаточно велика (ее население составляет 51 миллион человек) и потенциально богата (у нее плодородные земли, хотя экономика находится в ужасном состоянии),
* Выступление в Варшавском университете 15 июня 2001 г.
чтобы претендовать на центральную роль в Восточной Европе. Это имеет очень большое значение для западных стран. На Украину нельзя смотреть как на страну, находящуюся в российской «сфере влияния». Для сильной Украины больше подходит роль буфера между Россией и НАТО. Такой подход, пожалуй, был бы полезен для обеих сторон.
Отстаивая независимость и одновременно пытаясь разрешать существующие разногласия по возможности мирно, Украина энергично противостоит попыткам России превратить СНГ в некое подобие Советского Союза*. На противоположном полюсе находится Лукашенко, президент Белоруссии, который последовательно добивается объединения своего автократического государства с Россией и создания нового политического, военного и экономического союза.
Большинство других бывших советских республик проводят промежуточную политическую линию, меняя курс в соответствии с конкретными условиями. Пять центрально-азиатских республик вначале стремились присоединиться к СНГ. Ни у одной из них не было опыта управления собственными делами, которые в прежние времена планировались из Москвы, а их экономика сильно зависела от связей с Россией. Однако уже через несколько лет на их ориентацию стали оказывать влияние другие факторы, на которые Запад не может не обращать внимания.
Во-первых, большое значение имеет этническая принадлежность народов Центральной Азии. Преобладающая часть населения четырех из пяти государств этого региона — Казахстана, Киргизстана, Туркменистана и Узбекистана — имеет общие корни с турками. Хотя Турция и не граничит с этими государствами, она занимает активную позицию в регионе, а ее влияние как процветающей, сильной и ориентированной на Запад страны, по всей видимости, будет расти.
Во-вторых, после крушения коммунизма значение ислама существенно возросло. Он является объединяющим началом в борьбе против коррупции и злоупотреблений властью в Центральной Азии, как, впрочем, и в других регионах мира.
Третьим фактором является острая реакция России, в определенной мере испытывающей те же проблемы: напряженность в отношениях между этническими группами, составляющими ее население, рост вли-
* Содружество Независимых Государств образовано 21 декабря 1991 г. одиннадцатью бывшими республиками Советского Союза.
яния внешних сил, прежде всего воинствующего ислама. Многотысячный контингент российских войск был размещен в республиках Центральной Азии задолго до того, как этот регион приобрел стратегическое значение для американской кампании против «Талибана». Москва оказывала значительную поддержку таджикскому правительству в войне с исламистами. На границах Таджикистана находится 17 тысяч российских военнослужащих. Россия в 1999 году предоставила военную помощь Киргизстану, введя на его территорию 2500 солдат. Еще 15 тысяч военнослужащих размещено в Туркменистане.
В июне 2001 года противодействие исламской угрозе под руководством Москвы получило новое развитие. Россия, Китай и четыре центрально-азиатских государства — Казахстан, Киргизстан, Таджикистан и Узбекистан — заключили в Шанхае договор о сотрудничестве в целях обеспечения безопасности, который открыто направлен на противодействие проникновению через их границы поддерживаемого талибами терроризма*.
Тремя месяцами позже, после террористических актов в Нью-Йорке и Вашингтоне, значение Центрально-Азиатского региона резко возросло. Чтобы вести кампанию против «Аль-Каиды» и «Талибана» не прибегая к помощи Пакистана, действия с территории которого могли дестабилизировать обстановку в этой стране, США стали искать поддержку государств, граничащих с Афганистаном на севере. Правительства Узбекистана и Таджикистана согласились, причем первое с большим энтузиазмом, разместить американские базы на своей территории. Казахстан предоставил Соединенным Штатам воздушное пространство. У узбеков и таджиков были свои причины помогать борьбе против «Талибана». Однако именно поддержка намерений Америки со стороны России как наиболее влиятельной силы в регионе позволила преодолеть местные страхи и нерешительность. (Ниже я попытаюсь проанализировать значение этого шага для американско-российских отношений в долгосрочной перспективе.)
Стратегическая значимость Центральной Азии обусловлена также и экономическими факторами. Там сосредоточены большие запасы нефти, природного газа, золота, серебра, урана и других полезных ископаемых. На первом месте, однако, стоят нефть и газ. По оценкам, неф-
* Договор также отражает региональные амбиции России и ее стремление установить новые стратегические отношения с Китаем. Тема китайско-российских отношений затрагивается также на стр. 50.
тяные запасы Казахстана и Туркменистана вместе с Азербайджаном превышают запасы Ирана и Ирака. Разведанные запасы газа только в одном Туркменистане в два раза больше запасов месторождения в Северном море. Тенгизское месторождение нефти в Казахстане входит в число крупнейших в мире, а месторождение в Кашагане, разведанное в начале 2001 года, по некоторым оценкам, еще крупнее.
Нефть и газ являются ключом к взаимоотношениям на Кавказе, в этой этнической пороховой бочке, вовсе не из-за Азербайджана с его запасами, а просто потому, что для освоения сказочного энергетического богатства каспийского региона в целом необходимы трубопроводы. Россия, желая сохранить контроль над этой нефтью, включилась в новую «великую игру» с той же энергией, с какой она делала это в прошлом. Она попыталась заставить Азербайджан и центрально-азиатские республики ориентироваться на российские нефте- и газопроводы, соединяющие Каспий с Новороссийском, ее черноморским портом*. В последние годы Россия продемонстрировала способность создавать проблемы в стремлении отстоять собственные интересы. Конечно, в регионе, опутанном сложными заговорами и контринтуитивными теориями, следует соблюдать предельную осторожность в приписывании каких-либо действий конкретным действующим лицам. Вместе с тем вряд ли требует особых доказательств то, что Россия поддерживала свержение первого постсоветского президента Грузии Звиада Гамсахурдия в январе 1992 года, а также сепаратистский мятеж в Абхазии с целью подтолкнуть Грузию к вступлению в СНГ, где ее можно было держать под более жестким контролем. Аналогичным образом в 1993 году Абульфаз Эльчибей, откровенно прозападный президент Азербайджана, моментально ощутил на себе российский прессинг, как только решил заключить контракт с западным консорциумом на добычу азербайджанской нефти и, таким образом, отказаться от услуг России. Россия перекрыла каналы экспорта нефти из Азербайджана и руками Армении усилила напряженность вокруг Нагорного Карабаха. Когда же это не принесло результатов, г-н Эльчибей был попросту свергнут в результате переворота, а его место занял бывший член советского политбюро Гейдар Алиев. Но и тот оказался не таким уступчивым, как ожидалось, и при поддержке русских два раза предпринимались попытки его свержения.
В настоящее время прорабатываются возможности строительства альтернативных трубопроводов: а) Баку — Тбилиси — Джейхан с выходом на Запад (этот маршрут поддерживают США); 6) в Иран; в) в Китай.
Деструктивные последствия российской политики налицо. Грузия, Азербайджан и Армения пребывают в состоянии разрухи и политического распада, в этих республиках процветает коррупция. Необъятные же богатства каспийского региона по-прежнему не эксплуатируются. Запад должен добиваться установления законности и стабильности в этих государствах, получения доступа к этому источнику нефти и газа в качестве альтернативы Ближнему Востоку и, конечно, разумного соблюдения интересов России. России, со своей стороны, следует смириться с тем, что, хотя Центральная Азия с Кавказом и входят в традиционную сферу ее интересов, она не может претендовать на единоличное присутствие в них, если желает процветания этим регионам. А их процветание полностью в интересах России.
Ослабление напряженности на Северном Кавказе — еще более сложная проблема уже в силу того, что он находится в пределах границ Российской Федерации. История коренных народов этого региона печальна, и России вряд ли стоит ждать от них благодарности. Особенно ярко это проявляется в Чечне.
Сталинская депортация 1944 года стоила жизни 200 тысячам чеченцев. После развала СССР и отделения «суверенных» республик Южного Кавказа чеченцам, как и другим нерусским народностям новой Российской Федерации, было отказано в праве на свободу. Они восстали и объявили себя независимыми.
В 1994 году русские попытались подавить сопротивление. Кремль и российские вооруженные силы решили продемонстрировать другим этническим группам, подумывавшим об отделении, что на их намерения не будут смотреть сквозь пальцы. Развязывание кампании было обусловлено также и желанием России сохранить контроль над нефтепроводом, проходящим по территории Чечни. Как известно, эта первая кампания привела к катастрофе, и спасти униженные российские вооруженные силы удалось лишь благодаря харизме и дипломатическим способностям генерала Александра Лебедя.
Вторая российская кампания против Чечни, начатая в 1999 году, имела те же мотивы, однако она была намного лучше подготовлена, опиралась на более крупные военные силы и довольно быстро достигла цели — разгрома Чечни. Она, со всей очевидностью, задумывалась как демонстрация российской военной силы. Даже документально подтвержденные случаи жестокости по отношению к гражданскому населению должны были служить уроком для врагов России. По существу, все это
показывало, что, несмотря на вытеснение из Восточной Европы, с Ближнего Востока и Балкан, Москва полностью контролирует порядок у себя дома.
Вторая чеченская кампания началась при общем одобрении со стороны русских, и это имело очень большое значение*. Возможно, сказалась односторонность освещения конфликта в средствах массовой информации. Да и сами чеченцы, без сомнения, сыграли на руку России, организовав вторжение исламских фанатиков в соседний Дагестан. Однако главной причиной всплеска русского национализма было все же желание отомстить за серию взрывов в конце лета 1999 года, в результате которых погибло более 300 москвичей.
Убедительные доказательства участия чеченцев в подготовке и осуществлении этих терактов не представлены до сегодняшнего дня. Вместе с тем чеченская кампания за какие-то восемь месяцев превратила практически неизвестного до того премьер-министра Путина в чрезвычайно популярного президента Путина. Она также оставила после себя полностью разрушенную столицу Чечни, тысячи убитых мирных жителей и волну беженцев, лишенных всякой надежды на будущее.
Поведение России в Чечне непростительно, но его нельзя назвать необъяснимым, особенно ввиду того, что чеченцы (независимо от того, кто взорвал дома в 1999 году) в последние три года все чаще прибегали к терроризму. Угрожающе увеличилось число угонов самолетов, взрывов с участием террористов-смертников, нападений на гражданские объекты, кроме того, расширялись связи чеченцев с исламскими террористами, включая Усаму бен Ладена. Это, конечно, не оправдывает отказ России уважать желания и интересы чеченского народа. Большинство чеченцев вовсе не являются исламскими фанатиками: ими движут главным образом национальные, а не религиозные мотивы. К моменту событий 11 сентября обеспокоенность российских граждан в отношении жестоких кампаний, нацеленных на подавление чеченского сопротивления, вновь стала нарастать. Объявление широкой войны против терроризма не должно стать новым оправданием попыток российских властей стереть чеченский народ с лица земли. В противном случае действия Москвы могут существенно облегчить террористам задачи по вербовке боевиков на Кавказе.
* Опросы общественного мнения, проводимые в период второй кампании, показали, что ее поддерживают от 55 до 69% респондентов, в то время как число сторонников первой кампании не превышало 20%.
• Мы должны предельно ясно говорить о том, что действия России в Чечне неприемлемы.
• Мы должны ясно дать понять, что, несмотря на уважение интересов великой державы, мы не признаем права Москвы дестабилизировать обстановку в государствах бывшего СССР.
• Страны Балтии, учитывая их желание, должны быть приняты в НАТО.
• Запад имеет определенные интересы на Украине (которая граничит со странами НАТО), в Центральной Азии и республиках Южного Кавказа (расположенные там огромные запасы нефти и газа должны разрабатываться нами и Россией); все эти государства
должны пользоваться нашей поддержкой — политической, технической и экономической.
• Мы должны продолжать сотрудничество с Россией в целях противодействия исламскому экстремизму в Центральной Азии.
МОЖНО ЛИ ИМЕТЬ ДЕЛО С ПУТИНЫМ?
Как только стало ясно, что Путин — будущий хозяин Кремля, вокруг него возникла масса домыслов и противоречивых слухов. Основные факты нам известны; не ясно, что из них следует. Владимир Путин осуществил мечту своего детства, став в 1975 году, в возрасте двадцати двух лет, сотрудником КГБ — секретной службы Советского Союза. В конце 80-х он работал с секретной службой Восточной Германии, «Штази», ведя в числе прочего разведывательную деятельность против НАТО (по его собственному признанию, сделанному в пространном интервью в марте 2000 года). В начале 90-х Путин возвращается в родной Санкт-Петербург, где сначала работает в университете, а затем в администрации мэра города — известного реформатора, ныне покойного, Анатолия Собчака (обвинявшегося некоторыми во взяточничестве). В 1996 году Путин перебирается в Москву в качестве заместителя главы кремлевской администрации. В 1998-м его назначают руководителем Федеральной службы безопасности (ФСБ), преемницы КГБ. Затем с должности секретаря президентского Совета безопасности он в августе 1999 года перемещается на пост премьер-министра, а в марте следующего года занимает место Ельцина.
Все это не говорит практически ни о чем; в самом деле, учитывая прошлую профессию г-на Путина, где обман и дезинформация ставились во главу угла, это даже меньше, чем ничто. В сфере высокой политики всегда очень важно понимать, чего ты не знаешь. Те, кто думает, что знает, но на деле ошибается и действует в соответствии со своими заблуждениями, — опаснее всего на руководящем посту.
Нынешний премьер-министр Великобритании определенно теряет над собой контроль, когда начинает высказывать свои суждения о г-не Путине. Он с энтузиазмом расписывает его как «современно мыслящего деятеля» и предлагает позволить ему воспользоваться плодами труда группы выработки долгосрочной стратегии британского правительства. Г-н Блэр утверждает также, что Путин «видит Россию сильной и с твердым порядком, но в то же время демократической и либеральной».
Значительная часть этого не более чем самообман. Западные лидеры хотели бы видеть здорового, трезвого, предсказуемого и презентабельного российского руководителя. А еще вопреки всему они надеются, что он окажется реформатором и демократом. Конечно, теоретически возможно, что такой человек выйдет из недр КГБ. Однако в той же, если не большей, степени возможно, что Владимиру Путину намного ближе модель другого руководителя КГБ, побывавшего на месте главы государства, — Юрия Андропова, в котором в свое время Запад видел либерала, исходя из того, что тот любил джаз и пил шотландское виски, и совершенно игнорируя его ключевую роль в жестокой расправе над восставшими венграми в 1956 году. Вскоре после своего избрания г-н Путин торжественно открыл мемориальную доску Андропову на старом здании КГБ на Лубянке. Это не слишком обнадеживающий знак.
С тех пор, конечно, образ Путина как президента стал более отчетливым, хотя и сохранил свою неоднозначность. Его подход, как представляется, заключается в создании сильной государственной власти, способной навести порядок в стране. Несмотря на зловещие нотки, именно это имел в виду г-н Путин, когда произносил свою, теперь часто повторяемую, фразу «диктатура закона». С его точки зрения, как и с точки зрения, по всей видимости, большинства россиян, в годы правления Горбачева и Ельцина власть основных институтов государства часто использовалась для обслуживания корыстных интересов финансовых олигархов, мафии и региональных начальников. В условиях последовавших хаоса и коррупции в проигрыше оказался российский народ, а сама Россия была унижена. Популизм и патриотизм стали осно-
вой предвыборной кампании г-на Путина и принесли ему удивительный успех — он завоевал 53% голосов избирателей и продолжает пользоваться (по крайней мере в настоящий момент) широкой поддержкой.
Эта программа содержит много положительных моментов. Свобода без порядка есть не что иное, как анархия. Пока российское общество, экономика и политика глубоко криминализированы, перспектива устойчивого оздоровления просто отсутствует. Правительство любой страны должно обладать силой для выполнения основных задач, особенно ввиду таких колоссальных препятствий, как в России.
В то же время правительство в свободном обществе должно быть ограниченным по масштабу и сфере проникновения в его жизнь, оно не должно вторгаться в такие области жизни, которые по праву являются частными; оно, прежде всего, должно утверждать и твердо исполнять, а не подрывать и попирать закон. Обращение к «решительным» мерам и «сильным» личностям слишком часто является не более чем первым шагом к диктатуре в том или ином ее виде.
Как программа г-на Путина соотносится с этим? Пожалуй, самой очевидной чертой его анализа является реализм. Путин, по всей видимости, понимает, что Россия находится в крайне тяжелом состоянии и движение в сторону усугубления этого состояния, неважно под каким флагом — коммунизма или контролируемого мафией квазикапитализма, неприемлемо. В своем послании Федеральному собранию РФ в июле 2000 года он в мрачных тонах обрисовал положение страны: демографический спад, который (по его словам) «угрожает жизнеспособности нации»; невозможность экономического роста без структурной реформы; захват криминалом «значительного сегмента» экономики. Г-н Путин убедительно изложил программу рыночных реформ, предложив снизить налоги, ограничить вмешательство правительства, создать условия для конкуренции. Некоторые положения программы уже реализованы. В окружении президента как минимум несколько человек понимают эту программу и верят в нее*. Прежде всего, Путин, похоже, понял, что программа реформ — не просто инструмент для выбивания дополнительных кредитов из легковерного Запада. Он понимает, что политика экономического возрождения жизненно необходима как сред-
* Например, главный экономический советник президента г-н Илларионов, которого я уже цитировала выше. См. стр 114.
ство, способное предотвратить попадание России в вечную зависимость от других. Это также разумно. Чтобы жесткие экономические меры заработали, необходимо использовать такой фактор, как национальная гордость, что и было продемонстрировано Великобританией в начале 80-х годов.
Я одобряю также и намерение российского президента срздать эффективные административные структуры и структуры, обеспечивающие безопасность. Россия — огромная страна, которой нелегко управлять. В некоторых районах, возможно, следует усилить контроль со стороны центра, для того чтобы искоренить коррупцию. Мои российские друзья говорят о необходимости «национализировать» Кремль еще раз после того, как он в течение долгого времени оставался «приватизированным» различными влиятельными силами. Совершенно естественным является стремление человека, начинающего осуществление подобной программы, опереться на «новых людей» из числа друзей и доверенных лиц. Именно так работает политика — особенно в политических джунглях.
Несмотря на все сказанное, я могу понять и тех в России (в настоящее время их меньшинство), кого беспокоят некоторые решения г-на Путина, в частности ограничение полномочий выборных региональных губернаторов, назначение на ключевые посты своих ставленников, работавших прежде в ФСБ, а также запрет критически настроенных независимых средств массовой информации. Что следует в этом видеть — восстановление власти или зарождение авторитаризма? Это еще предстоит решить.
Граждан зарубежных государств, однако, больше всего волнует подход президента Путина к международным отношениям. Здесь также есть противоречивые моменты. В некоторых отношениях позиции России очень схожи с позициями бывшего Советского Союза.
Россия, например, проявила решимость противостоять американскому мировому превосходству. Она (надо отметить, не без помощи правительств Франции и Германии) попыталась использовать проблему противоракетной обороны и приверженность условиям Договора по ПРО, чтобы отколоть Европу от Америки. Кроме того, Россия пытается выстроить широкое «стратегическое партнерство» с Китаем, направленное против Запада.
По правде говоря, у подобных внешнеполитических методов никогда не было долгосрочной перспективы, даже для России. Г-ну Путину
и его советникам следовало бы знать, что ни Москва, ни Пекин, даже если они объединят усилия, не смогут состязаться в великодержавной политике с Америкой. Напротив, было бы неплохо заручиться помощью Америки или, как минимум, ее терпением, пока страна пытается восстановить экономику. Он мог бы также подумать над тем, чтобы привлечь Соединенные Штаты с их новой системой ПРО к защите российских городов от ракет, нацеленных на них исламскими террористами или государствами-изгоями.
Расчеты России на то, что стратегическое партнерство с Китаем поможет ограничить влияние Америки, также порочны в своей основе. В настоящее время в Дальневосточном регионе России проживает около 300 тысяч китайцев (если миграция будет продолжаться теми же темпами, через 50 лет их численность достигнет 10 миллионов). Семь с половиной миллионов россиян находятся лицом к лицу с 300 миллионами китайцев, находящихся по другую сторону границы. Рано или поздно кто-нибудь обязательно освоит богатства российского Дальнего Востока, но кто это сделает — русские или китайцы, — большой вопрос. Было бы разумнее раз и навсегда урегулировать давние территориальные разногласия России и Японии и создать условия для притока японского капитала. Это, несомненно, более рационально, чем отдавать экономическое развитие региона на откуп Китаю*.
Имеется и другая сторона политики г-на Путина, которая получила большее освещение на Западе после атаки террористов 11 сентября. Реакция российского президента на это событие была одновременно и гуманной, и практичной. Нет оснований не верить в то, что его сочувствие США и взаимопонимание с президентом Бушем в час испытания, выпавшего на долю Америки, было искренним. Не будем, однако, забывать: у России есть собственный интерес в том, чтобы война против терроризма стала для Соединенных Штатов главной целью на ближайшие несколько лет. Случившееся, без сомнения, усиливает российское влияние в Центральной Азии и на Кавказе, а также поддерживает ее действия в Чечне. Возможность представить своих противников исламскими экстремистами и террористами — отличное пропагандистское оружие, которое России хотелось бы иметь под рукой.
* Разногласия между Японией и Советским Союзом/Россией по поводу принадлежности четырех самых южных из Курильских островов, расположенных между полуостровом Камчатка и островом Хоккайдо, существуют со времени окончания Второй мировой войны.
Россия рассчитывает получить и другие преимущества. Она, возможно, надеется на более существенные уступки в обмен на молчаливое согласие с планами США в отношении противоракетной обороны. Практически наверняка она ожидает расширения экономической помощи, может быть и более быстрого принятия в ВТО.
Самой тяжелой проблемой, по всем признакам, будут отношения России с НАТО. Как проницательный прагматик, г-н Путин должен ясно понимать, что НАТО практически вплотную подошло к тому, чтобы стать всемирным полицейским, и что других претендентов на эту роль не существует. До сих пор Россия, в немалой мере из-за неполного отказа от взглядов времен «холодной войны», пыталась при каждом удобном случае воспрепятствовать расширению НАТО, особенно когда в результате этого расширения блок приближался к российским границам. Вместе с тем высказывания самого Путина и некоторые другие признаки свидетельствуют о том, что президент хотел бы видеть Россию в рядах НАТО.
На первый взгляд, это может показаться привлекательным и Западу. Что может быть лучшим подтверждением победы свободы в «холодной войне», чем вступление старого недруга в наши ряды? А с точки зрения угроз, исходящих от исламского экстремизма (а в более отделенной перспективе, возможно, и от Китая), разве не разумно оторвать Россию от Востока, вернуть ее в Европу и присоединить к НАТО еще одну крупную державу, чьи ресурсы мы можем привлечь на свою строну?
Уже то, что подобное вполне можно себе представить, показывает, насколько изменился мир с времен «холодной войны». Однако то, что возможно в воображении, далеко не всегда желательно в действительности. Совершенно справедливо, что Россия больше не является нашим врагом. Она не ведет против нас идеологическую борьбу. У нее нет возможности начать глобальную борьбу в том или ином ее виде. Кажется, что в принципе нет таких причин, которые могли бы препятствовать присоединению России к НАТО. Тем не менее такие причины существуют.
Во-первых, несмотря на то что Россия уже не является коммунистической и вряд ли возвратится в это состояние, ее все еще нельзя считать «нормальной страной». Ее внутренние проблемы пока не решены, и любая из них вполне способна привести к опасной нестабильности как в самой России, так и в соседних государствах. Несложно представить, с чем в этом случае могут столкнуться остальные члены НАТО.
Во-вторых, хотя Россия через несколько лет может превратиться в стабильную, процветающую и либеральную демократическую страну, ее природа останется прежней. Она всегда будет в равной мере азиатской и европейской, восточной и западной. У нее всегда будут свои географические, этнические, культурные и религиозные особенности и, в конечном итоге, особый национальный интерес. Если у НАТО есть какое-либо связующее начало, оно, по крайней мере в своей основе, «западное». Россия никогда не сможет ограничиться только «западным».
В-третьих, НАТО уже сегодня представляет собой довольно крупный альянс, в который входят 19 членов. Его эффективность обусловлена тем, что во главе организации стоят Соединенные Штаты. Все, что ослабляет это лидерство, ослабляет и сам блок. Именно поэтому, к примеру, идея создания европейской армии несет с собой так много рисков*. Принятие России в НАТО может оказаться еще опаснее. Россия никогда добровольно не смирится с господством Америки. Как член НАТО она получит возможность ставить палки в колеса, будет искать и, несомненно, найдет поддержку своим действиям среди европейских членов. Чем, кроме как признанием наличия подобных препятствий, можно объяснить, что президент Путин говорит о превращении НАТО в «политическую» организацию (в противовес ее изначально военному предназначению). В общем и целом НАТО — это союз. Оно и впредь должно оставаться им, если намерено сохранить эффективность.
Какой бы ни была оценка долгосрочных целей и устремлений России, качества, продемонстрированные г-ном Путиным, не могут не впечатлять. В его лице страна после долгих лет беспорядка и развала получила сильного и энергичного лидера. Совершенно очевидно, что он обладает способностью оценивать международные события и реагировать на них смело, трезво и эффективно. Излишне приписывать ему совестливость и либеральные инстинкты демократа, с тем чтобы представить его как лидера, с которым Запад может иметь дело.
* См. стр. 385-389.
глава 4
Азиатские ценности
ЧАСТЬ I. ЧЕМ ОБУСЛОВЛЕНО ЗНАЧЕНИЕ АЗИИ
Азия — самый большой континент, на который приходится треть всей суши и более половины населения Земли. Роль ее постоянно растет и, я уверена, будет расти в будущем. В этом я убеждалась каждый раз во время визитов (которых с момента моего ухода с поста премьер-министра насчитывается уже 33) в 13 стран Азии.
Выходцы с Запада нередко заблуждаются в отношении Азии. Ее удаленность, размер и то, что я не могу определить иначе как «непохожесть», захватывают, озадачивают, а иногда пугают. Мы склонны преувеличивать. В конце 80-х и начале 90-х годов было немало разговоров о том, что XXI век будет «азиатским» или «азиатско-тихоокеанским» — эрой, в которую центр мировой жизни и власти переместится с запада на восток. Известный историк Пол Кеннеди, например, писал в 1988 году, что «задача американских государственных деятелей в следующем десятилетии... будет заключаться в замедлении относительного ослабления позиций Соединенных Штатов»*. В то же время западный протекционизм в ответ на экономическое наступление стран Азии на-
* Paul Kennedy, The Rise and Fall of the Great Powers (London: Fontana Press, 1988), р. 690.
шел себе новых и весьма искусных защитников, таких как покойный сэр Джеймс Голдсмит*. В Соединенных Штатах призывы противостоять вторжению азиатской экономики звучали из уст бывшего кандидата в президенты Патрика Бьюкенена и других политиков. В Европе ожидание наступления эры конкурирующих торговых и политических блоков, из которых один, а то и два должны быть азиатскими, подстегнуло развитие федерализма.
Последовавший за этим экономический кризис, который затронул большинство «азиатских тигров», и непрекращающиеся проблемы во всемогущей экономике Японии положили конец преувеличениям и истерии. Вместе с тем наряду с тревогой в отношении глобальных последствий этой эпидемии азиатского экономического гриппа сквозит и определенное злорадство: на Западе многие полагают, что азиатские проблемы реабилитируют их собственные системы и взгляды.
Но из того, что разговоры об «азиатском столетии» оказались преувеличением, вовсе не следует, что развитие Азии остановилось. Напротив, все говорит о том, что Азия по-прежнему имеет большое значение, в первую очередь для Запада. Чтобы понять это, достаточно взглянуть лишь на следующие факты.
Во-первых, население Азии (в целом) продолжает расти, в то время как население Запада (в целом) не увеличивается. К 2050 году, по прогнозам, число жителей Азии должно вырасти до 5,2 миллиарда человек, тогда как все население Земного шара составит 8,9 миллиарда человек**. Это при том, что азиатские страны проводят политику ограничения рождаемости и, без сомнения, будут ее продолжать. В условиях глобальной экономики с высокой мобильностью капиталов и технологий при наличии соответствующего законодательства и регулирования большое население означает большие трудовые ресурсы и растущий рынок. Развивающиеся азиатские государства будут со временем значить для нас все больше и как клиенты, и как конкуренты.
Во-вторых, в Азии есть три, а возможно и четыре, развивающихся государства, от благосостояния и намерений которых зависит положение всего региона. Китай — крупнейшее государство региона с огромным экономическим потенциалом и неопределенными устремления-
* James Goldsmith, The Trap (London: Macmillan, 1994).
** World Population 1998, United Nations Department of Economic and Social Affairs, Population Division.
ми — становится все более важным глобальным участником величайшей игры. Япония — вторая в мире по экономическому развитию страна — занята поиском ответа на вопрос, как в долгосрочной перспективе защитить свои стратегические интересы. Индия — сопоставимая с Китаем страна, население которой превышает 1 миллиард человек, — крупнейшая демократическая страна мира и признанная ядерная держава. Индонезия, несмотря на продолжающиеся потрясения, остается крупнейшим в мире мусульманским государством, ее ориентация оказывает существенное влияние на ислам как на политическую силу.
В-третьих, несмотря на то что обобщение неизменно связано с упрощением, осмелюсь утверждать, что азиатские, особенно восточно-
азиатские, ценности, обычаи и установки оказывают на нас постоянное и возрастающее влияние. Наиболее очевидную роль здесь играет эмиграция азиатского населения в страны Запада. Но значительно более существенным является азиатское культурное своеобразие, имеющее решающее значение для экономического и политического развития государств Азии, с которыми нам приходится иметь дело.
Излишне говорить, что «азиатские ценности» — это наиболее сложный предмет. На Западе за долгие годы у многих сложились образы и стереотипы, которые высмеивают и оскорбляют жителей Азии. Представитель одной из азиатских стран заметил: «Самым печальным из всего, что когда-либо происходило с Азией, была не физическая, а духовная колонизация», — и добавил: «Эта духовная колонизация пока еще не полностью искоренена в Азии, общества многих азиатских стран пытаются освободиться от нее»*.
Вместе с тем проводники идеи «непохожести» жителей Азии, пытавшиеся именно этим объяснить свои экономические и социальные успехи, сами являются выходцами из Азии. Например, Ли Куан Ю, бывший премьер-министр Сингапура, заявил: «У нас [представителей Азии] другие социальные ценности. Эти ценности и есть основа быстрого роста»**. А по словам д-ра Махатира Мохамада, премьер-министра Малайзии, «азиатские ценности являются действительно универсальными, представители Запада неоднократно пользовались ими»***.
Нельзя принимать «азиатские ценности» в качестве оправдания нарушений прав человека. Хотя кому-то, возможно, и хотелось бы, чтобы жестокости в отношении лидера оппозиции Бирмы Аун Сан Су Чжи заставили замолчать всех, кроме самых бесстыдных проповедников азиатской автократии. Как бы то ни было, значение культуры как компонента экономического успеха и фактора, влияющего на социальные и политические институты, совершенно реально.
Хорошо известны такие характерные азиатские черты — в особенности это относится к Восточной Азии, — как важная роль сообществ, построенных на семейных узах, чувство ответственности и установка на бережливость и осторожность в действиях. Как отметил Франсис Фукуяма:
* Kishore Mahbubani, «Can Asians Think» The National Interest, Summer1998. ** Time Asia, 16 March 1998. *** New Straits Times, 4 September 1997.
Путь развития обществ многих современных азиатских государств совершенно не похож на путь развития стран Европы и Северной Америки. Примерно в середине 60-х годов прошлого столетия практически все страны индустриального Запада столкнулись с быстрым ростом преступности и распадом нуклеарной семьи. Единственные две страны Организации экономического сотрудничества и развития, где этого не случилось, были азиатскими — Япония и Корея... вместе с другими странами Юго-Восточной Азии*.
Целый ряд азиатских государств успешно использовал эти социальные характеристики для создания эффективной экономики, сокращая размер правительств и госбюджета за счет ограничения социальных расходов и устранения чрезмерного регулирования. Политика минимизации государственных пособий, в свою очередь, укрепила социальные и культурные ценности, которые помогли азиатским экономикам добиться процветания.
Я уверена, что это останется справедливым для стран, в которых китайцы составляют существенное большинство или меньшинство населения. В любом месте, даже в условиях полуразвалившегося квазисоциализма материкового Китая, они неизменно демонстрируют предприимчивость и уверенность в своих силах**. При наличии соответствующей экономической основы не существует ничего, что было бы им не под силу. Возьмите хотя бы Сингапур.
ЧАСТЬ И. «ТИГРЫ»
Сингапур: рукотворное чудо
Нередко большие истины лучше всего отражаются в малом. В случае Юго-Восточной Азии это, несомненно, удивительная реальность крошечного Сингапура.
Сингапур — одно из самых маленьких государств мира. Он занимает один крупный остров и 59 крошечных островков, площадь которых менее 650 квадратных километров. Природа обделила его плодородными почвами и минеральными ресурсами, даже вода там и та привозная. Тем
* Francis Fukuyama, «Asian Values and the Asian Cisis», Commentary, February 1998.
* Китаю посвящена следующая глава этой книги.
не менее сегодня это одно из самых оживленных мест коммерческого мира. Прежде всего, это самый загруженный в мире порт. Несмотря на то что все без исключения сырье приходится импортировать, это крупный промышленный центр, производящий химическую и фармацевтическую продукцию, электронику, текстиль, пластмассы, бензин и продукты переработки нефти. С 1966 по 1990 год его экономический рост достигал в среднем 8,5%. Короче говоря, Сингапур — это центр Юго-Восточной Азии и один из наиболее динамичных экономических регионов. Население Сингапура, составляющее 4 миллиона человек, имеет душевой доход выше, чем в Великобритании, Германии или Франции.
Можно сказать, что тот Сингапур, который мы видим сегодня, имеет двух основателей. Первым был британский колониальный управляющий сэр Томас Раффлс, который основал в 1819 году город как торговый центр с уникальным местоположением на пути из Восточно-Китайского моря в Индийский океан. В последующем британская Ост-Индская компания построила и стала эксплуатировать порт. Под британским правлением сформировалось и выросло нынешнее население, состоящее главным образом из китайцев, а также малайцев и индийцев. Мы ушли, оставив населению бесценное наследие законности, честную администрацию и дух этнической терпимости.
Вторым основателем Сингапура, без преувеличения, был Ли Куан Ю. Г-н Ли практически единолично создал одну из самых удивительных «историй экономического успеха» нашего времени, несмотря на постоянную угрозу безопасности своей маленькой страны и даже самому ее существованию*. С самого начала он столкнулся с подрывной деятельностью и противодействием коммунистов. Когда в 1965 году Сингапур все-таки отделился от Малайзии под шквал язвительных напутствий, его перспективы многим казались очень бледными. На деле же все вышло наоборот. Ли Куан Ю не просто вел Сингапур к процветанию, он стал самым твердым, последовательным и смелым противником бредовых утверждений левых о появлении третьего мира в пределах Содружества. В те годы, когда мы одновременно находились на постах премьер-министров, я неоднократно получала из первых рук подтверждения тому, каким влиянием может пользоваться лидер крошечного государства, обладающий умом и мудростью.
Мы с г-ном Ли далеко не во всем соглашались друг с другом. Сегодня он намного лучше думает о коммунистическом Китае, чем я. Более того, я вообще провела бы линию между свободой и порядком, предпочтительную с моей точки зрения, немного ближе к первой, чем он. Тем не менее он, несомненно, один из самых искусных государственных деятелей XX столетия.
Уроки Сингапура выходят далеко за пределы политики и даже экономики. В определенном смысле этот маленький город-государство теперь имеет все потому, что начал практически с нуля. Только мастер-
* Подробную информацию об этом можно найти в превосходно написанных и захватывающих мемуарах Ли Куан Ю (The Singapore Story, Singapore: Simon and Schuster, 1998), а также в книге From Third World to First (New York: HarperCollins, 2000).
ство, творческие предпринимательские способности людей могли превратить его в то, чем он стал. Общество добивается прогресса только тогда, когда талантливые люди — а в мире нет более талантливых людей, чем китайцы, которые составляют 80% населения Сингапура, — опираются на собственный интеллект, а не на физическую силу. И только при наличии соответствующей основы для предприимчивости этот прогресс оборачивается непрерывно ускоряющимся развитием.
Де Токвиль выразил эту мысль в пассаже, который нравится мне больше всего:
Хотите знать, почитает ли народ производство и коммерцию? Для этого не нужно прислушиваться к шуму его портов, изучать качество древесины из его лесов или плодородие его земли. Дух торговли приводит к появлению всех этих вещей, а без него они бесполезны. Просто проверьте, поощряет ли закон этого народа стремление к успеху, дает ли свободу действий, способствует ли развитию чутья и навыков его поиска, дает ли возможность пожинать плоды*.
Как видите, подобное откровение не ново; его лишь на время забыли. Пример Сингапура не даст случиться этому впредь, по крайней мере в Азии.
Успех Сингапура наглядно демонстрирует нам, что:
• богатство страны не обязательно строится на собственных при
родных ресурсах, оно достижимо даже при их полном отсутствии;
• самым главным ресурсом является человек;
• государству нужно лишь создать основу для расцвета таланта
людей.
Экономические кризисы и перспективы
Сингапур успешно выдержал экономический шторм конца 90-х. Его банки остались платежеспособными и управляемыми, его бизнес — реально прибыльным, а администрация — честной, чего нельзя сказать о тех азиатских странах, которые больше всего пострадали от кризиса.
* Alexis de Tocqueville, Journeys to England and Ireland (London: Faber and Faber, 1958).
Азиатский финансовый кризис 1997-1998 годов
Хронология основных событий*
1997 год
• 2 июля: после крупномасштабных валютных спекуляций нацио-
нальная валюта Таиланда (бат) стала плавающей и упада на 20%.
• 24 июля: резко упал курс индонезийской рупии, малайзийского
ринггита, тайского бата и филиппинского песо.
• 5 августа: МВФ и азиатские государства предоставили кредит в раз
мере 17,2 млрд. долларов для спасения тайской экономики.
« 14 августа: рупия резко пошла вниз после отмены государственного контроля.
• 20 сентября: ринггит упал до самого низкого уровня за последние
26 лет.
• 19-23 октября: индекс «Ханг Сенг» фондовой биржи Гонконга сни-
зился почти на четверть, установив рекорд падения за все время
своего существования.
• 31 октября: МВФ объявил о предоставлении помощи Индонезии
в размере 40 млрд. долларов.
• 24 ноября: обанкротилась японская компания Yamaichi Securities
Со. — первое банкротство крупного бизнеса в стране после
1945 года.
• 3 декабря: МВФ согласовал условия выделения Южной Корее фи
нансовой помощи в размере 57 млрд. долларов — самый крупный
пакет за всю историю его существования.
1998 год
• 15 января: Индонезия приняла программу реформ, предложенную
МВФ.
• 14-15 мая: волна крупномасштабных беспорядков прокатилась по
центру Джакарты, оставив после себя более 1000 убитых.
• 21 мая: президент Индонезии Сухарто подал в отставку.
• 12 июня: Япония объявила о первом за последние 23 года спаде в
экономике
* Источники: Washington Times, 22 December 1998; Agence France Presse, 28 June 1998:The Economist, 15 November 1997 and 7 March 1998.
• 12 июля: премьер-министр Японии Рютаро Хашимото уходит в от
ставку; Малайзия объявила о спаде в экономике.
• 1 сентября: премьер-министр Малайзии установил жесткий валют-
ный контроль.
• 24 сентября: индекс «Никкей» Токийской фондовой биржи достиг
самого низкого за 12 лет значения.
• 23 октября: японское правительство начало осуществлять 505-мил-
лиардную программу спасения экономики и обанкротившихся
банков.
• 10 ноября: МВФ и Всемирный банк объявили, что опасность гло
бального финансового кризиса уменьшилась и появились призна-
ки оздоровления в Таиланде и Южной Корее. Азиатские фондовые
рынки начали проявлять признаки оживления.
Эксперты еще долго будут спорить о причинах азиатского экономического кризиса. Позже, когда мы доберемся до управления глобальной экономикой, я приведу свои соображения насчет того, какие уроки можно извлечь из него, а какие — нет*. Здесь я отмечу лишь три момента. Первый очевиден и не требует никаких доказательств. В экономике, как и любой другой области, то, что демонстрирует рост, должно (как минимум время от времени) испытывать падения. Экономическое развитие никогда не бывает непрерывным, а такой экономический взлет, который мы наблюдали в Азиатско-Тихоокеанском регионе после окончания Второй мировой войны, по определению предполагает крутые повороты. Пришедшее на смену спаду устойчивое оживление лишь подтверждает вывод. То, что пережило падение, вновь идет вверх.
Второй момент заключается в том, что экономика всех стран Восточной Азии, за исключением Сингапура, Гонконга и Тайваня, страдала (и в определенной мере продолжает страдать) от системной проблемы, суть которой состоит в широком проникновении кумовства в отношения между правительствами, бизнесом и банками; неадекватном финансовом регулировании и широком распространении явления, которое, каким бы недипломатичным это ни было, иначе как коррумпированностью назвать нельзя.
* См. стр. 494-497.
Третий же момент — кратковременная острая проблема на финансовых рынках. Конкретные ее проявления имели свои особенности в каждой стране. Тем не менее кризис, который, как инфекционная болезнь, перекидывался с одной валюты на другую, привел к региональному краху, и был момент, когда казалось, что он способен вызвать и глобальный.
Экономический тайфун обрушился сначала на Таиланд. Тайцы добились колоссальных успехов в экономике в 80-е и начале 90-х годов. Непосредственная причина их проблем заключалась в сочетании дефицита текущего платежного баланса и привязки национальной валюты к американскому доллару. Что-то должно было случиться, и 2 июля 1997 года тайский бат, после того как его курс стал плавающим, упал на 20% по отношению к доллару.
Циклон затем прошелся по Филиппинам, Малайзии и Индонезии, где также значительный дефицит текущего платежного баланса сочетался с фиксированными курсами национальных валют относительно доллара. С их валютами случилось то же самое, что и с батом.
Индонезия, Таиланд и Филиппины обратились к МВФ. На Филиппинах процесс преодоления последствий прошел довольно гладко. В Индонезии, однако, экономические неурядицы не прекратились. К концу января 1998 года индонезийская рупия потеряла 80% своей стоимости по отношению к доллару. Малайзия, верная экономическому национализму д-ра Махатира, не обращая внимания на рекомендации его заместителя г-на Анвара Ибрагима, попыталась сопротивляться логике глобальной экономики и ввела жесткий валютный контроль. Несмотря на это, к концу 1997 года уровень производства в стране упал на 7% (после 8%-ного годового прироста в течение последних 10 лет); фондовый рынок Малайзии потерял 45% стоимости, а курс национальной валюты, ринггита, относительно американского доллара понизился на 40%.
Последней жертвой стала валюта Южной Кореи — вона. В действительности ситуация в Корее существенно отличалась от той, что была У других «тигров». В Корее, как и в Японии, и даже в еще большей степени, сложился ярко выраженный корпоративный капитализм, основанный на системе могущественных промышленных конгломератов, известных как «чеболи». Корпоратизм в любой его форме — даже в таком обществе, как корейское, где усердный труд, предприимчивость и взаимная поддержка ценятся весьма высоко, — ограничивает гиб-
торитаризмом и тоталитаризмом*. Не считая Китая, Бирмы и в определенной мере Вьетнама, население Азии не сталкивалось с тоталитарными режимами до экономического кризиса 1997-1998 годов. Конечно, правительство Таиланда, состоявшее в основном из военных, квазиавторитарное правительство Ким Янг Сама в Южной Корее и правительство президента Сухарто в Индонезии, которые пали в результате экономического краха, нельзя было назвать в полном смысле демократическими. Вместе с тем ни одно из них не было замешано в злодеяниях такого масштаба, как в Китае. Китай и другие репрессивные социалистические государства региона вполне успешно выдержали кризис: тюрьмы тоже предоставляют своего рода защиту тем, кто в них находится. Малайзия же, которая прежде считалась по крайней мере частично свободной, не только не приблизилась к политическому либерализму, но еще больше отдалилась от него. Вряд ли на таком фоне можно говорить о новой волне демократии, прокатившейся по Юго-Восточной Азии.
Ее нельзя было даже ожидать. Как я уже отмечала, свободу и демократию нельзя назвать чем-то чуждым для Азии — достаточно лишь взглянуть на энтузиазм, с которым китайцы из Гонконга приветствовали преобразования 1992-1997 годов, чтобы понять это. Но я не верю, что в какой-либо стране, не обладающей соответствующими условиями и опытом, будь она азиатской или неазиатской, возможно ввести демократию одним махом, не рискуя натолкнуться на проблемы. Это особенно справедливо для стран с богатой историей насилия. Именно такой страной и является Индонезия.
Индонезия: рукотворный беспорядок
До экономического кризиса 1997 года Индонезию вполне можно было поставить рядом с Сингапуром, ее крошечным соседом, как пример рукотворного чуда. Его главным архитектором был, несомненно, экс-президент Сухарто, хотя это и может звучать политически некорректно с позиции сегодняшнего дня. Именно Сухарто в 1967 году во главе армии и при широкой поддержке населения положил конец хаосу, к которому привела антикапиталистическая и антизападная политика тог-
* Фундаментальное различие между авторитарными и тоталитарными режимами превосходно освещено в оригинальной статье Джин Киркпатрик «Dictatorship and Double Standards», Commentary, November 1979.
дашнего президента Сукарно. Политика Сухарто, ориентированная на привлечение в страну западных инвестиций и поддержку модернизации и частной инициативы, превратила страну в «тигра», темп экономического роста которого составлял 7% в год в течение десятилетия с 1985 по 1995 год. Г-ну Сухарто удалось удивительным образом изменить общий уровень жизни в лучшую сторону и сократить долю населения, жившего за чертой бедности, с 60 до 11%*.
Конечно, страна прошла через кровопролитие и репрессии. Но она стояла на грани коммунистической революции, а коммунистическая революция, неважно, побеждает она или нет, как правило, влечет за собой потоки крови. Не следует сбрасывать со счетов также и обстоятельства присоединения к Индонезии Восточного Тимора, бывшей португальской колонии, в 1975 году: там шла жестокая гражданская война и к власти вот-вот должна была прийти клика, поддерживаемая коммунистами.
Я не считаю нужным оправдывать все действия правительства Сухарто. На мой взгляд, президент Сухарто поступил бы мудро, если бы ушел в отставку несколькими годами ранее. Однако в том, как Запад, который поддерживал его, когда он был нужен, затем стал повторять как попугай лозунги защитников прав человека, забыв заслуги его правительства перед страной и перед нами, есть что-то отвратительное.
Я неоднократно разговаривала с президентом Сухарто до и после моего ухода с поста премьер-министра. Последний раз это было в 1992 году, когда он показывал мне животноводческую ферму в Тапосе. Страстно интересуясь сельским хозяйством, как и большинство индонезийцев, он пытался привнести в сельскую жизнь достижения науки и техники, с тем чтобы сдержать отток населения в города. Я вполне могу поверить, что г-н Сухарто с семьей использовали свое положение в корыстных целях, что не является чем-то необычным среди автократов. Однако я в равной степени убеждена, что он хотел лучшей доли для Индонезии, и по объективным показателям его правление следует признать успешным.
Размышления на тему режима Сухарто имеют в настоящий момент определенное практическое значение. Несмотря на то что угроза коммунистической подрывной деятельности в Юго-Восточной Азии рассеялась, другая угроза, с которой приходилось иметь дело Сухарто, не
* The World Bank and Indonesia, The World Bank Group, 2000.
исчезла — это угроза распада индонезийского государства. В стремлении его сместить МВФ воспользовался поразившим Индонезию в 1997 году экономическим кризисом и продиктовал такие условия, которые Сухарто не мог принять, оставаясь на своем посту. Операция МВФ по спасению страны превратилась, таким образом, из финансовой в политическую. Фонд, в частности, настаивал на колоссальном повышении цен на горючее и продукты питания как раз в тот момент, когда жизненный уровень простых индонезийцев резко упал в результате девальвации национальной валюты.
Подобные изменения, некоторые из которых сами по себе, несомненно, были желательными, в сложившейся ситуации приобрели колоссальную разрушительную силу и привели к дестабилизации не только правительства, но страны в целом. В связи с этим мне на ум приходит такое наблюдение Киркпатрик:
...Мысль... о том, что правительства можно демократизировать в любой момент, в любом месте и при любых условиях...
[В традиционных автократиях] материя власти расползается очень быстро, когда подрывается или исчезает сила или статус человека, стоящего на вершине. Чем дольше автократ находится у власти, чем больше его личное влияние, тем в большей зависимости от него оказываются институты государства. Без него организованная жизнь общества рушится, подобно арке, из которой удалили замковый камень*.
Именно это и произошло в Индонезии, несмотря на все усилия Б. Ю. Хабиби, помощника и преемника президента Сухарто. Хаос продолжал углубляться при Абдуррахмане Вахиде вплоть до его смещения. Остается только наблюдать за тем, как новый президент Мегавати Сукарнопутри будет пытаться справиться с ним.
Я не верю в то, что вмешательство Запада может предотвратить развал государств, где население хочет этого и сущёствуют необходимые предпосылки. Но Запад не должен и содействовать такому политическому распаду, создавая условия для крушения центральной власти, особенно когда этим подвергает риску западные интересы.
Индонезия — большая страна с населением более 200 миллионов человек, говорящих на 250 языках и проживающих на шести тысячах островов, которые разбросаны на расстоянии, равном трети окружности
* Kirkpatrick, «Dictatirship and Double Standarsd».
Земли. На протяжении всего ее независимого существования главной заботой властей было обеспечение национального единства. Этой цели служат, например, пять принципов национальной идеологии Pancasilla включенных в конституцию и определяющих основную философию Индонезии — философию религиозной терпимости и взаимного уважения. Необходимость подобной концепции ясно продемонстрировало избиение христиан на Молуккских островах и выходцев с острова Мадура — на Калимантане после ухода президента Сухарто со сцены.
Остается только ждать и смотреть, выживет ли Индонезия в ее нынешней форме. Предоставление независимости Восточному Тимору было совершенно правильным, хотя будущее покажет, стоило ли жителям этой бедной маленькой страны бороться против Джакарты. Ясно одно: у национальных меньшинств, а может быть даже и у основного населения, в других частях Индонезии теперь появился соблазн последовать их примеру. Мусульманская провинция Ачех, дающая 40% сжиженного природного газа, одной из важнейших статей экспорта Индонезии, требует автономии и может попробовать отделиться. Подобные, хотя и не такие сильные, настроения наблюдаются в Папуа, Риау и на Восточном Калимантане — регионах, богатых полезными ископаемыми. Сильное недовольство небольшой, но богатой и влиятельной китайской общины в Джакарте, которое уже приводило к кровопролитию, также угрожает основам индонезийского государства*.
В интересах Запада сохранить Индонезию в том виде, в котором она существует сейчас, и снова превратить ее в спокойную и процветающую державу. Мы не должны забывать, что две пятых мировых морских перевозок осуществляются именно через этот обширный архипелаг. Не следует упускать из виду и то, что Индонезия, самое крупное мусульманское государство, играет очень большую роль в чрезвычайно деликатном и важном деле — выстраивании глобальных взаимоотношений между Западом и исламскими государствами. Превращение Индонезии в процветающее демократическое мусульманское государство