XIV век

XIV—XV вв. в истории Англии — период борьбы королевской власти с баронством, стремившимся во всем ущемить права короля, период, закончившийся самоистреблением баронства, — важным фактом, способствовавшим наступлению с конца XV в. нового периода — проникновения североморской народной культуры в аристократические верхи.

XIV в. начался с постановления парламента созыва 1310 г. о том, что во время шотландского похода короля управление страной должно быть поручено комитету ордейнеров в составе 21 члена. После возвращения Эдуарда II ему были предъявлены постановления ордейнеров, обязательные для короля: не делать дарений без согласия ордейнеров; жить за свой счет; изгнать флорентийских банкиров, займы которых позволяли королю быть независимым от баронов; выезжать из страны только с согласия ордейнеров и т. д. Не удивительно, что король, внешне смирившись, сосредоточил все силы на борьбе с баронством, которая выразилась не только в дворцовых интригах, но и в опоре на фригольдеров. Например, доля овец, разводившихся в Англии крестьянами, в царствование Эдуарда II возросла, потеснив стада светских и церковных лендлордов. Свободные крестьяне сами вели торговлю шерстью и часто имели овец не только на домениальной земле лорда [14, 27].

Наоборот, ордейнеры не включали в список своих требований к королю те из них, которые отражали интересы рыцарства и горожан, что предрешило падение режима ордейнеров. Но все же бароны сумели низложить Эдуарда II, а позже и убить его.

В 1348—1349 гг. в Англии разразилась эпидемия бубонной чумы. Население Англии, составлявшее около 3,5 млн человек до начала эпидемии, сократилось более, чем наполовину. Эпидемия сопровождалась падежом скота и голодом, так как поля оставались невозделанными [1, 72—73]. Впрочем, по другим сведениям, население Англии сократилось с 3,75 млн до 2,1 млн человек [14, 10]. Резко уменьшилось количество работников. Бароны стали принудительно давать двойные наделы оставшимся крестьянам; возобновились барщина и закрепощение только что освободившихся крестьян. Цены быстро росли. Король Эдуард III в 1349 г. издал «ордонанс о рабочих и слугах», согласно которому все здоровые мужчины и женщины в возрасте до 60 лет, не имевшие земли, должны были наниматься за ту плату, которая существовала до чумы. Итак, обработка удвоенного надела плюс барщина за прежнюю оплату труда. Неудивительно, что такие условия обернулись крупнейшим в истории Англии крестьянским восстанием в 1381 г.

Восставшие в 1381 г. не умирали от голода. Свободное крестьянство быстро богатело, вилланы быстро освобождались от разных форм традиционной феодальной зависимости, например, от пошлины лорду при выдаче замуж дочери или конфискации у семьи покойного виллана лучшей скотины или принудительного пользования мельницей лорда и т. д. Но они твердо следовали традициям североморской культуры — какой бы ни была жизнь, надо постоянно добиваться лучшего. Восставшие в 1381 г. силой добивались требуемых ими прав, сжигали манориальные списки и грамоты, содержавшие перечни повинностей. Восстание было подавлено, но барщина после этого исчезла навсегда.

Насилие в те времена было обычным явлением. В XIV в. машина правосудия хотя и действовала, но была инертной и продажной. Считалось, что каждый должен постоять за себя силой, поэтому крестьянин имел навыки бойца, и управлять таким народом в отсутствие полиции (существовала народная милиция для поддержания внутреннего порядка и защиты от набегов шотландцев) и армии (ее заменяли отряды баронов и рыцарей) королевской администрации нужно было очень осмотрительно. Перевес сил на стороне короны был, но не подавляющий. Он не давал правительству возможности в течение ряда веков действовать по принципу «сила есть, ума не надо». Правительство напряженно искало пути решения своих задач. Иными словами, в Англии существовала обстановка, в которой напряженно думать и активно действовать вынуждены были все [14, 32—38].

После эпидемии бубонной чумы выморочные наделы можно было сдать в аренду только за низкую плату. Если лорд или его бейлиф предъявляли высокие требования, то бессемейные, т. е. молодые, сильные крестьяне убегали, так как в те годы хорошему работнику давали высокую зарплату и не спрашивали, откуда он явился. Крепостные в этих условиях стали нанимать безземельных работников, разводить овец и скапливать средства, достаточные для выкупа себя и своего участка земли. Эти крестьяне со временем образовали слой йоменов, которые арендовали дополнительные участки у лордов. Так еще в XIV в. крепостное крестьянство расслоилось на зажиточных йоменов и батраков [14, 29—30].

В XIV в. продолжились процессы разложения манора и коммутации, приведшие к освобождению крестьян от феодальной зависимости, открывшие простор для сил капитала и личной инициативы [14, 24]. К концу века большинство лендлордов перешло от обработки земли на ее лизинг [15, 11].

В XIV в. местное управление стало осуществляться от имени короля, т. е. был найден компромисс, при котором традиционное местное самоуправление было сохранено, но стало служить не местному феодалу, а королю [14, 24]. Таким образом, тенденции развития сельских районов, наметившиеся в XIII в., получили дальнейшее развитие. Существенно более заметные изменения происходили в сферах ремесел и торговли, которые были связаны преимущественно с городами.

Города в XIV в. стали главным источником денег для пополнения государственной казны. Основной формой налога был налог на движимость; он стал регулярным, а его размер — традиционным, хотя разрешение каждый раз давалось парламентом. Талья в XIV в. собиралась три раза и затем отмерла, но еще долго сохранялась в скрытом виде: города платили в полтора раза бóльшую квоту налога, чем графства. Деньги от городов в казну поступали в виде таможенных пошлин, города возводили укрепления, поставляли королю военные отряды и корабли [16, 89].

На основе углублявшегося разделения труда торговля постепенно отделилась от ремесла, а вследствие развития обмена стала развиваться и ее специализация. Этому способствовал статут 1363 г., который обязывал каждого купца торговать одним товаром, а ремесленника заниматься только своим ремеслом.

Еще до XIV в. начался интенсивный процесс освобождения городов от торговой пошлины по всей территории страны. В XIV в. он не завершился, но во внутренней торговле, так же как и во внешней, были достигнуты значительные успехи. Например, в 1273 г. на долю английских купцов приходилось немногим более 1/3 экспорта шерсти, главного экспортного товара Англии, а в 1362—1368 гг. в среднем 71%. Во второй половине XIV в. экспорт шерсти сократился почти вдвое по сравнению с серединой столетия, зато в тот же период в три раза возрос вывоз готового сукна. Главным экспортером сукна был Бристоль: 40% английского экспорта в 1365—1370 гг., причем 97% сукна было вывезено английскими купцами. В 1337 г. 2/3 всего объема вина вводилось в Англию гасконскими купцами, они даже торговали внутри страны, а к концу века торговля вином уже почти полностью перешла к английским купцам.

Купечество увеличивало свои состояния за счет ростовщичества. В середине XIV в. лондонские купцы стали главными кредиторами короля; на военные нужды в разное время они ссудили 70 тыс. фунтов стерлингов. Особого размаха кредитование короны Лондоном достигло в конце столетия — до 40% всех займов при Ричарде II [16, 39—50]. Богачи Лондона были независимы, потому что в их руках находилась городская милиция. Взять деньги силой у купцов Лондона король не мог; договариваясь же с купцами, он неизбежно удовлетворял их интересы. После изгнания евреев из Англии в 1290 г., последовавшего за обнищанием ростовщиков, сделавшим евреев-ростовщиков ненужными, английская элита, прежде всего лондонская, вынуждена была учиться ведéнию финансов и государственных дел независимо от королевской власти. Она в строгом соответствии с нормами и традициями североморской культуры научилась отчетливо осознавать свои интересы, ставить реалистические задачи и находить способы их решения, в том числе и в противоборстве со своим королем. Когда при Кромвеле евреям было разрешено вернуться, то их встретила уже совсем другая элита, во всем им равная, лишенная зависти, страха и комплекса неполноценности. Неудивительно, что традиционно в Англии антисемитизм выражен слабо [14, 52—53].

В XIV в. город был совмещением сельскохозяйственной общины, ремесла и торговли. Вокруг города была стена или вал, а за ними городское поле, где каждый горожанин возделывал свой участок и пас скот. В 1388 г. парламентским статутом было утверждено, что подмастерья и ученики были обязаны бросать свое ремесло в страдную пору для уборки урожая, а мэры, бейлифы и констебли должны были следить за этим.

Привилегии и монополии городов покупались у короля, лорда, аббата и отстаивались горожанами очень жестко. Одновременно города были лишены возможности стать самостоятельными: любое нарушение условий, на которых предоставлялись привилегии и монополии, влекло за собой утрату оных. Поэтому тенденций к сепаратизму не было.

Первейшей обязанностью каждого горожанина было его членство в народной милиции, защищавшей город от банд и вооруженных свит магнатов, нарушавших привилегии города. Городские власти, опираясь на традиции корпоративности, могли призвать всякого не только для охраны порядка, но и для благоустройства города. Многие столетия деятельность английских горожан была пронизана самоорганизацией, самоуправлением при полной ответственности за себя и свои действия. Деревенская жизнь таких навыков не давала, или точнее, у селян с древних времен были другие навыки корпоративности.

В английских городах в XIV в. (и даже раньше) шла ожесточенная политическая борьба. Тогда партий не было, и за власть и привилегии боролись гильдии. Они противостояли друг другу и городскому самоуправлению. Горожане в целом вели бесконечную тяжбу с королевским шерифом, бейлифом лорда или монахами аббатства. В этой борьбе каждая сторона пользовалась любыми средствами, начиная с судебных процессов или экономического принуждения и заканчивая вооруженным мятежом [14, 48—51].

Гильдии купцов контролировали городское самоуправление. В Лондоне, например, еще до середины XIV в. они начали формировать ту привилегированную группу граждан, которая впоследствии стала называться «12 больших ливрейных компаний». Из их числа обычно избирался мэр Лондона и другие высшие должностные лица, представители делегировались в парламент.

В XIV в. административная свобода городов была очень ограниченной по сравнению с континентальными городами, и несмотря на то, что недешево купленные привилегии городов часто нарушались короной, горожане всегда предпочитали легальные методы борьбы, включая парламентские. Английские короли всегда охраняли торговлю, защищая от пиратства на море, а в случае притеснения английских купцов за рубежом — аннулируя хартии купцам той страны, где нарушались интересы англичан, а то и захватывая товары купцов той же страны на территории Англии. Правительство поддерживало единство мер и весов, регламентировало количество товаров массового спроса: например, продолжали действовать ассизы на хлеб и пиво; центральной же стала суконная ассиза, многократно уточнявшаяся и дополнявшаяся [16, 93—111].

Английские короли XIV в. строили свои отношения с подданными, преследуя только свои интересы. Англичане платили им взаимностью. Купечество также не было исключением. Иностранные купцы в Англии до XIV в. облагались пошлиной, от которой англичане были свободны. Иностранцы могли торговать только оптом и только на ярмарках или же в специально отведенных местах в рыночные дни. Королевская власть, получая пошлину, а часто и займы от иностранных купцов, была заинтересована в развитии иностранной торговли в Англии, поэтому статутом 1303 г. для иностранных купцов были отменены все ограничения за дополнительную пошлину королю. Весь XIV в. английские купцы боролись за восстановление своих привилегий, но только в 1393 г. был достигнут устойчивый компромисс: при сохранении широких привилегий иностранцы были лишены права торговать между собой оптом и продавать свои товары в розницу в Англии. Английские торговцы крепли в тяжелой конкурентной борьбе, которая стимулировала через развитие торгового оборота производство английских товаров и, как следствие, рост богатства английских городов, увеличение налогов в государственную казну.

До середины 40-х гг. субсидирование короны было, по существу, монополией иностранных купцов. Но к концу XIV в. английские купцы создали крупные состояния на откупе налогов, дворцовых и военных поставках в ходе Столетней войны и на экспорте шерсти.

В середине XIV в. иностранные купцы получили исключительное право экспорта, скупая шерсть по всей стране; английским же купцам разрешались лишь посреднические операции. Таким образом, в Англию после чумы привлекался иностранный торговый капитал, что было в интересах баронства и рыцарства, за что парламент пожаловал королю субсидию шерстью на три года. Эта система продержалась всего четыре года и была заменена другой, уравнявшей в правах английских и иностранных купцов [16, 113—118].

Размер таможенных пошлин на экспорт шерсти определялся парламентом. Король, пытаясь избежать обращения к парламенту из-за неизбежности уступок в обмен на увеличение пошлин, стал собирать купеческие конференции, опираясь на подтверждение хартии 1297 г., в котором говорилось о необходимости согласия «большей части общины королевства» на увеличение пошлины. На этих конференциях неоднократно делалась попытка добиться желаемого без учета интересов производителей шерсти. Дешевле было купить согласие купцов, предоставив им монополию внешней торговли. 23 сентября 1336 г. купцы согласились дать субсидию в виде увеличения обычных пошлин на 20 шиллингов за мешок. 25 июля 1337 г. на очередной купеческой конференции был заключен договор между правительством и купцами об образовании купеческой компании. Но к осени 1338 г. оппозиция внепарламентскому обложению шерсти пошлиной настолько усилилась, что купцы предпочли не подчиняться королевским приказам и не явились на очередную конференцию даже под угрозой лишения прав, конфискации имущества и при наличии указа короля шерифам о доставке силой купцов в Вестминстер. Пришлось собирать парламент, где магнаты и рыцари, не довольные снижением закупочных цен, вызванным ростом таможенной пошлины, предложили королю прямой налог на шерсть в обмен на отмену повышения таможенной пошлины. Налог был введен в обмен на обещание короля никогда не превышать пошлину в половину марки. Но борьба продолжалась до 1362 г., когда окончательно было запрещено право парламента определять налог, субсидию или пошлину на шерсть. Парламент в борьбе расширил свои права. Таков был парламентский аспект деятельности англичан [16, 125—129].

Города в XIV в. начинают рассматривать парламентское представительство как право и привилегию; количество городов-отказников сокращается, городские общины идут на представительские расходы. «Добрый» парламент 1376 г. заседал 90 дней, и за каждого его члена городам пришлось заплатить по 18 ф. — немалые по тем временам деньги. Парламентариями от городов были преимущественно главы городских самоуправлений.

В начале 40-х гг. в парламенте создается палата общин — следствие сближения интересов рыцарства и горожан. Во второй половине XIV в. в результате упорной и долгой борьбы за контроль над правительством парламент добивается некоторых ревизионных полномочий, а именно, подотчетности королевских министров о расходовании вотированных парламентом субсидий и налогов; кроме того, для действенности контроля парламент добился права импичмента. Обладая правом санкционировать налоги, парламент, вопреки яростному сопротивлению монархии, берет на себя миссию давать королю «советы» по вопросам государственного управления и внешней политики. Теперь утверждению налогов предшествует билль не с просьбами к монарху, а со списком условий, на которых налогоплательщики соглашаются на введение налогов. В этих биллях отражались интересы рыцарей и горожан, аристократические же интересы выражала палата лордов [16, 141—148].

Ведущую роль в палате общин играло рыцарство, четко осознававшее свои интересы и отстоявшее их в борьбе как с баронами, так и с монархией. Позиция горожан была менее определенной; с одной стороны, им нужна была сильная единая власть по всей Англии, а с другой — их душили поборы королевских правительств [16, 136].

В XIV в. позиция горожан отчетливо выражалась и твердо отстаивалась в основном Лондоном, но деятельность лондонцев была корпоративной: она была направлена на обеспечение и расширение прав и привилегий только своего города. Однако это создавало прецеденты, благоприятные для других городов. Влияние парламента на политическую жизнь страны стало возможным в XIV в. благодаря союзу рыцарства и горожан, т. е. мелкого поместного дворянства и купечества. Такой союз был невозможен в странах с ярко выраженной рознью между сословиями: во Франции, в Германии, не говоря уж о России [16, 196—205].

Существенные перемены произошли и в ремесленном производстве. В XIV в. ввоз сукна из-за границы был запрещен, но приглашались искусные мастера из-за границы, владевшие секретами производства. Объем производства сукна удвоился, а экспорт возрос в 9 раз. Сукно благодаря экспорту стало двигателем торговли и производства на несколько столетий. Сукноделие и торговля сукном обеспечили рост богатства страны.

После запрета ввоза сукна в Англию стало ясно, что ремесленные гильдии не могут обеспечить такой рост его производства, который покрывал бы запросы внутреннего и внешнего рынков. Требовалась специализация на каждой операции сукноделия (чесание, прядение, ткачество, валка, окраска и отделка), а потому необходимы были предприниматели, обладавшие капиталами для организации мануфактур.

Уже в XIV в. в сукноделии появились предприниматели капиталистического толка, передававшие конечный продукт одной операции в качестве сырья для ремесленников другой операции. После каждой операции предприниматель расплачивался с ремесленниками его мануфактуры, а возмещал затраты только после продажи отделанного сукна. Характерным явлением того времени была территориальная разобщенность ремесленников, осуществлявших каждую операцию на дому. Капитализм в промышленности начинался с рассеянного производства на основе капитала. Территориальная разобщенность ремесленников в XIV в. в значительной мере объяснялась перемещением сукновалочного производства из городов в деревни, в те места, где были запруды или пороги и где сукновалочные машины могли использовать гидроэнергию.

В городах XIV в. начинается расслоение гильдий ремесленников на небольшую часть предпринимателей и множество наемных рабочих; одновременно возникают постоянные гильдии йоменов с единственной целью — защитить интересы рабочих. Это были зачатки современных тред-юнионов Англии. Наемные рабочие уже проводили стачки с требованиями повышения зарплаты [14, 23]. Особое место занимали артели каменотесов и строителей, называвших себя свободными каменщиками. Дж. Уиклиф свидетельствовал, что «люди такого ремесла тайно договариваются, чтобы никто из их ремесла не брал в день меньшую плату, чем они постановят, и чтобы никто из них не делал дополнительных работ, что могло бы помешать заработкам других рабочих его ремесла» и т. д. Таким образом, складывалась деятельность англичан-ремесленников в XIV в., так было на протяжении всего периода Столетней войны с Францией (1337—1453) [14, 56—59].

Этот краткий обзор развития английских городов в XIV в. свидетельствует о напряженном труде и борьбе, в которых развивалась культура англичан. Важным и показательным для формирования культуры Англии был тот факт, что для всех городов было характерно наличие устойчивого среднего зажиточного слоя с тенденцией к его росту [16, 71]. Эта тенденция поощряла и закрепляла в качестве традиции как напряженный труд, так и борьбу.

В этом постоянно менявшемся мире застывшей была только церковь, и такое состояние не могло быть длительным. Во-первых, церковь к тому времени под влиянием Папы Римского, требовавшего все больше денег, стала для современников своего рода гильдией с заморским начальством. Из-за этого у нее уже не было того морального авторитета, который она имела X—XII вв. Во-вторых, церковная гильдия не была обременена многими налогами и королевскими поборами, обязательными для всех светских лиц. В-третьих, образованность перестала быть достоинством лишь духовенства, среди англичан стало много людей, способных успешно справляться со всеми государственными и хозяйственными задачами. В-четвертых, преступления, совершавшиеся духовными лицами, подлежали рассмотрению в церковном суде, который даже убийство карал очень снисходительно, ограничиваясь иногда всего лишь покаянием преступника в сутане.

В Англии, где борьба каждого человека за свое благополучие заставляла всех напряженно работать и была доминантой в их деятельности, образовалась обширная тихая заводь, отправлявшая в Рим заметную часть богатств страны при распущенной, ленивой политической жизни духовенства, прежде всего монахов. В обществе назревал конфликт, который в XIV в. временами прорывался наружу. В XV в. он был приглушен сначала сожжением еретиков, затем поражениями англичан в Столетней войне, которая для них бесславно закончилась в 1453 г., потом Войной Алой и Белой розы, но в XVI в. всеобщее недовольство вылилось в Реформацию.

Внутри церкви и в XIV в. существовали различные воззрения. Приходские священники, самые обделенные среди духовенства и постоянно сталкивавшиеся с народом, под давлением фактов окружавшей их жизни были не столь ортодоксальны, как епископы, активность которых сводилась к менеджменту церковного хозяйства и политической активности в государстве [14, 6—72].

Светское противостояние церкви в XIV в. стало очевидным. В первой четверти XIV в. Оксфордский университет выдвинул одного из самых влиятельных в позднем Средневековье ученого Уильяма Окама. В течение 20 лет Окам был тесно связан с практической церковной и политической жизнью. Он был францисканцем по убеждениям и стал анонимным оппонентом папы Иоанна XXII, ведя с ним спор от имени спиритических францисканцев, которые после послабления внутренних правил ордена настаивали на возврате к прежним строгим традициям их основателя св. Франциска. Окам отвергал анафему, заявляя, что Иоанн XXII сам еретик, и опубликовал серии своих полемических обличений. От утверждал, что церковь — это не формально существующий институт, возглавляемый духовной иерархией, а все сообщество истинных верующих, начиная со времен апостолов и до его, Окама, дней. Он объединил совершенно недвусмысленное положение Евангелия о том, что Иисус советовал предпочесть смирение преходящей власти, с доктриной спиритуальных францисканцев, гласившей, что Иисус и его последователи отказались от обладания мирской собственностью. Эти доктрины позволили Окаму утверждать, что светские правители имели полное право на собственность церкви, а король Англии имел право облагать церковную собственность налогом. Несмотря на преследования спиритуальных францисканцев, их утверждения о том, что церковный аскетизм всегда был апостольской традицией, оставили след в обществе.

Джон Уиклиф (1330—1384) не был простым пересказчиком Окама и имел иные мировоззренческие позиции. Окам и Уиклиф принадлежали к конкурировавшим в схоластической философии направлениям номинализма и реализма соответственно. Номинализм исходил из того, что универсалии, т. е. общие понятия, были не более чем лингвистические конструкции и не имели независящей от них реальности. Реализм, наоборот, утверждал, что универсалии так же реальны, как и объекты, ощущаемые человеческими органами чувств. То, что и номиналисты, и реалисты приходили к одним и тем же выводам о церковном имуществе, соотношении королевской и церковной властей и т. д., придавало этим выводам характер всеобщего закона, воздействуя на бóльший круг людей. В определенном смысле Окам и Уиклиф дополняли друг друга.

Доктрина Уиклифа выделяла четыре взаимосвязанных недостатка английской церкви конца XIV в. Во-первых, церковь не имела права быть владельцем наподобие светских лордов. Во-вторых, тот факт, что она была таковым на практике, вводил ее в грех, который лишал церковь права быть духовной властью. В-третьих, вследствие неправедного владения теми, кто был в грехе, такое владение было противно воле Бога, даже если это было приемлемо для светской власти. В-четвертых, светская власть имела как право, так и обязанность очистить это аномальное и духовно больное состояние дел. В идеальном случае Уиклиф желал сосуществования светской и духовной властей как двух аспектов одной экклесии (законодательного органа афинского государства), помогающих друг другу в соответствии с присущей каждому ролью. И коли поведение церкви опустилось ниже требований Святого писания, светское правительство имело право провести необходимые реформы. Уиклиф настаивал на том, что корона могла и должна была использовать свою власть для борьбы с главными недостатками английской церкви, а именно, посягательствами папства, церковным богатством, превалированием мирских, корыстных интересов над религиозными и даже коррупцией духовенства.

Уиклиф особое внимание уделял двум причинам распространения коррупции среди духовенства, иногда перекрывающимся, а иногда выступающим в отдельности, — это работа духовных лиц в королевской администрации и обладание светской властью. Уиклиф утверждал, что попытки церкви исполнять свою духовную миссию будут безнадежны до тех пор, пока она не вернется к апостольской бедности [17, 2—17].

Церковники, по многократным указаниям папы, пытались судить Уиклифа, но он был чрезвычайно популярен в народе. После 1378 г. он стал выступать против основных догматов католицизма, например, утверждая, что только Богу принадлежит высшее право на обладание миром, а люди держат от Бога части этого мира за службу Ему, и перед Богом все равны, причем служба состоит в исполнении евангельских заветов. Согласно Уиклифу, Папа Римский — один из равных перед Богом. Наконец, церковь, утверждал он, для общения людей с Богом вообще не нужна.

Для аргументации своих взглядов Уиклиф перевел Библию на английский язык, да так, что вскоре она была запрещена. Однако еще при его жизни перевод Библии стали распространять по всей Англии лолларды — бродячие священники, собиравшие народ для проповедей прямо в поле, в деревне и т. д. Они делали это смело, самоотверженно и в итоге стали трактовать Библию гораздо радикальнее, чем Уиклиф, сея семена недовольства в народе [1, 75—80].

Учение Уиклифа — пример бюргерской ереси, а лолларды были проповедниками крестьянско-плебейской ереси, требовавшей уравнительного передела собственности. Типичным представителем лоллардов в XIV в. был Джон Болл — идеолог крупнейшего крестьянского восстания Уота Тайлера 1381 г., охватившего 23 графства из 40. В исторической же литературе за учением Уиклифа закрепилось название «лоллардизм».

Лоллардизм с 1414 г. ушел в подполье, и с этого времени до 1520 г. 74 его приверженца были казнены. Но лоллардизм нашел убежище в среде горожан (ремесленников и купечества). Его последователи были жесткими, независимо мыслящими людьми, готовыми идти на риск ради своих убеждений, но без обладания политическим или интеллектуальным вилянием. Ужас духовенства перед лоллардистской ересью был столь велик, что Англия осталась единственной страной в католическом мире, в которой перевод Священного писания на родной язык не бы официально одобрен. Гражданские лица, сочувствовавшие лоллардизму, позже стали опорой протестантизма, причем это была масса народа, а не группа интеллектуалов [18, 147].