Слово о квакерах

Квакеризм изначально обрел силы на севере Англии, где бедные земледельцы платили церковную десятину, которую взыскивали землевладельцы и забирали большую ее часть себе в карман. Это было радикальное движение, некоторые участники которого публично сожгли свои библии в знак неподчинения государственной церкви. Квакеры были первыми, кто предоставил равные права женщинам, сделавшим важный вклад в развитие движения, особенно в провинции. В 1660 г. квакеров насчитывалось около 60 тыс. Это была значительная и активная сила для страны с четырехмиллионным населением [30, 70].

Квакеризм означал персональное возрождение через силу Духа, совершающего в человеке гигантские моральные преобразования, через которые, считали квакеры, преобразуется общество в большей степени, чем через конституции и законы. Готовность следовать всем указаниям Духа привела к острой общественной щепетильности, которая выразилась в отрицании рабства, войны и смертной казни. Все эти три идеи стали следствием одной самой важной: в отличие от древних и средневековых людей, считавших победой над врагом только убийство или обращение врага в рабство, квакеры первыми стали считать победой над врагом превращение его в единомышленника. Тем самым квакеры предвосхитили главную тенденцию развития человеческого общества и отдали предпочтение борьбе в области сознания вместо грубой физической силы. Во времена своего зарождения квакеризм был подобен зеленому ростку в пустыне, подвергавшемуся опасности физического уничтожения, но сила движения оказалась огромной. Недаром квакеризм оказался единственным направлением неконформистов, сохранившимся как учение и организация в ХХ в.

Годы междуцарствия отмечены высокой активностью в издательской деятельности в силу отмены цензуры. Множество книг на религиозные темы широко распространялись, были особенно популярны в армии и с жаром обсуждались в каждом городе, книги достигали самых отдаленных мест. Возникли маленькие секты, которые признавали прямое руководство Духа. Это вызывало ужас у ортодоксальных пуритан. Тысячи людей влились в квакерское движение с идеями, уже в значительной мере сформированными книгами и священниками спиритуальных пуритан [31, 28].

Среди пуритан можно выделить сикеров, которые идейно стояли у истоков возникновения квакеризма. Сикеры не были сектой и не имели особой литературы. Под этим названием объединялись все, кто отрицал существование истинных священников, церкви, таинств. Некоторые из них уже использовали обряды, которые квакеры сделали постоянными, например, они садились в тишине, и каждый искал связь с Духом.

Пуританские лидеры, такие как Кромвель, поощряли возникновение и развитие новых религиозных течений при условии, что они не способствовали возрождению католицизма и возвращению прелатов. Республика — плод победы Кромвеля — была периодом политических и религиозных исканий. Было опубликовано около 30 тыс. трактатов в большинстве своем религиозного содержания. В период до 1715 г. квакеры написали около 2750 трактатов и книг и собрали более 1000 писем и, по крайней мере, столько же документов. За 1652—1665 гг. они выпустили 25 тыс. печатных страниц и 3 тыс. сохранившихся рукописей. Сторонние источники о квакерском движении сопоставимы по объему с тем, что накопили о себе квакеры.

Квакеры изменяли общество: они вносили свои особые этические правила в повседневную жизнь. Первоначально квакеризм был движением обычных людей, среди них не было богатых и влиятельных, но они выделялись среди всех протестантов активностью и готовностью к драматическим действиям [31, 1—28]. Квакеры были особой разновидностью пуритан, и многие их взгляды на этику и культ были пуританскими, но они сумели преодолеть пессимизм пуританско-кальвинистской доктрины и верили, что каждый, кто до конца откроет свое сердце Богу, может достичь состояния земного блаженства. Квакеры проповедовали полное равенство людей, отрицая все титулы, звания, привилегии. Они требовали правовой реформы, обеспечения престарелых, борьбы с пьянством, мира, государственной политики цен. Квакеры утверждали, что правительство должно быть связано моральным законом. Они не призывали к борьбе, но твердо и настойчиво, несмотря на преследования, утверждали свой образ жизни, используя принцип ненасильственного сопротивления [34, 31].

Квакеры преодолели кальвинистскую доктрину избранничества и предопределения и пришли к идее всеобщего равенства. Даже и мистицизм был направлен на благо ближнего. Всякое ущемление свободы и прав личности истолковывалось как грех против Бога. Квакеров мало интересовало личное спасение души; они хотели переделать мир, искоренив ложь и зло, отрицали всякое насилие над людьми со стороны государственной власти, требуя изгнания из правительства всех, кто заботится лишь о своей выгоде [34, 93—95].

В течение всего XVII в. главной причиной желания занимать высшие государственные посты были деньги, получаемые от этих должностей. Например, казненный Страффорд, бывший на королевской службе 11 лет и обвинявший других в коррупции, увеличил свой годовой доход до 17 тыс. ф. ст. [25, 59].

Идея общественной службы не была достаточно полно разработана до XIX в. Служба королю не отличалась от службы частному лицу. Королевская служба могла быть пожизненной, несмотря на крупные злоупотребления. Должностные места никогда в Англии не считались наследственными, хотя на практике так было нередко. Представления о служении обществу существовали в зародыше. Люди считали своей обязанностью лояльно служить суверену. Идея службы обществу в XVII в. значительно развилась, отчасти под влиянием квакеров [24, 25].

Этические стандарты квакеров основывались в меньшей степени на любви друг к другу и спокойствии, а в большей — на внутренней борьбе, которую каждый вел с самим собой. Моральные стандарты ранних квакеров были столь высокими, что немногие могли их выдержать. Христианские идеалы, отраженные, в частности, в нагорной проповеди, безграничны в своих требованиях, и это тем более верно в отношении пуританской Англии. Острая борьба была почти неизбежна вследствие пуританского требования как внутренней, так и внешней чистоты.

Внутреннюю борьбу всегда было труднее вынести, чем внешнюю. Сторонний наблюдатель может понадобиться для того, чтобы помочь человеку увидеть себя правдиво: психиатр может предоставить такую возможность в той же мере, что и квакерские собрания. Квакерские священники, наподобие современных психологов, знали много способов, которые позволяли сознанию избежать столкновения с невыносимой правдой [31, 94—102]. Техника квакерских проповедников была массированной атакой на все угрызения совести в их слушателях.

Квакеры дисциплинировали друг друга, например, публично сурово выговаривали за аморальное поведение. Но чаще проступки квакеров предавались публичному порицанию в мягкой манере. Квакеры рисковали, вызывая обиду у человека его открытым осуждением. Такая практика использовалась большинством квакерских священников только после глубокой борьбы с самим собой. Это было главным достижением. Людская вера в то, что горькая правда не вызовет катастрофы и, возможно, даже даст положительный эффект, означала непоколебимую веру в себя и в других людей.

Ранние квакеры проповедовали такую трансформацию мира, которую сами пережили посредством внутренней борьбы. Их проповеди об этике были очень подробными, и их целью всегда была полная духовная конверсия. Эта кампания ради победы Света во всем мире была построена на жестоких суждениях и обвинениях. Пуритане упрекали квакеров за то, что последние мало упоминали о любви к Господу и мало выражали любовь друг к другу. Но квакеры считали, что мир возможен только в результате обмена суждениями, прямыми, бескомпромиссными. Воззвания квакеров, по существу, означали, что все люди по природе злы, и надежда только на Свет. Они верили, что то, что было Богом в сознании людей, будет осуждать их.

Пуритан и квакеров объединяла вера в то, что Божья милость состоит не столько в прощении грехов, сколько в даруемой моральной силе. Нет никакого сомнения в том, что повиновение Духу вело к кампанейщине, а не к моральному кодексу. Но ставшему квакером надлежало изменить все привычки, которые хотя бы отчасти считались злыми. Став квакером, надо было менять свою деятельность по определенному стандарту, который был наступательным, а не оборонительным. Эта деятельность со временем меняла и сознание.

Все манеры квакеров были направлены на то, чтобы сломить гордость. Осуждение гордости и самоволия было сердцевиной «войны ягнят» — так они назвали кампанию борьбы со своими недостатками. Даже протест против социального неравенства не означал у квакеров требования социальных реформ, а был атакой на гордость и средством для духовной конверсии.

Квакеры были лояльны Духу и общине, ведомой Духом. Это приводило к отказу от подчинения социальной иерархии и патерналистическим отношениям отцов и детей, хозяев и слуг.

Квакеры следовали простоте как образу жизни. Это было средством подавления самолюбия и гордости. Простота напоминала о том, что многие будут бедными, если отдельные лица очень состоятельны. Эта особенность квакеров соответствовала враждебному отношению пуритан к роскоши и расточительности. Многие квакеры даже меняли работу, если она была связана с роскошью; среди них не было ювелиров, изготовителей игрушек, придворных портных, сборщиков акцизов и т. п.

Квакеры отдавали первенство проповеди, но дома они напряженно работали и не удивительно, что позднее прославились строительством школ и фабрик, изобретениями и научными достижениями. Семьи квакеров добились внешних успехов в предпринимательстве: крупнейшие банки и страховые компании «Барклай» и «Ллойдс» были основаны квакерами [35, 96]. Квакеры-купцы, в отличие от пуритан, не торговались, а назначали фиксированную цену на свои товары, тем самым даже не пытаясь взять бóльшую цену с отдельных доверчивых покупателей. В Средние века суд назначал цены, а церковь следила за их исполнением. Пуритане дали свободу купцам самим назначать цены. Со временем фиксированная цена стала пользоваться доверием покупателей, что привело к росту оборотов и богатства купцов-квакеров, которое было подорвано гонениями на квакеров, начавшимися с начала 60-х гг. XVII в.

Для сохранения высокой репутации квакеры внимательно следили за поведением друг друга и позже ввели посты старост и наблюдателей, которые следили за дисциплиной и в случае необходимости исключали из общины или препятствовали вступлению недостойных. Нарушением квакерской этики считалось бракосочетание члена квакерской общины с исповедовавшим другие религиозные взгляды. В XVIII—XIX вв. 50 тыс. человек были за это исключены из квакерских общин. Но все же квакеры тратили энергию на обращение мира в свою веру, а не на борьбу друг с другом [31, 121—180].

Изначально квакеризм был учением бедняков. Зимой 1651 г. Фокс, основоположник квакеризма, посетил две группы сепаратистов в южном Йоркшире, которые имели взгляды, очень похожие на его собственные. Эти группы стали впоследствии его верными помощниками. Север Англии — важнейший район раннего квакеризма. Пуританизм был здесь слаб. Отсюда вышли 160 из 250 самых активных квакеров и не менее 90 из 192 лидеров квакеров первого поколения. Для сравнения: из 149 ведущих пресвитерианских и индепендентских священников северянами были только 24 [31, 37—41].

До промышленной революции Северная Англия имела свои особенности. Первыми проповедниками квакеризма были в большинстве своем фермеры, и их сельский и местный жизненный опыт сформировали религиозные взгляды так же, как и национальный характер пуританской Англии.

Север был пограничной областью между Англией и Шотландией. Великие эрлы веками совершали набеги на север, а шотландцы сжигали английские города. То была глушь. Еще в 1770 г. доставка грузов даже на городские рынки осуществлялась на вьючных лошадях. Мостов было мало, а имевшиеся были не шире, чем необходимо для проезда одной лошади.

В центре севера Англии, где квакеризм был наиболее силен, деревни были заселены в основном потомками скандинавов; в Средние века там говорили по-скандинавски, и этот район входил в область датского права. От скандинавов пришел обычай собирать собрания свободных граждан для обсуждения дел общины у могил, заимствованный квакерами. Скандинавским правилом было индивидуальное владение домом и землей. Манориальная система здесь всегда воспринималась с негодованием. Фермеры имели репутацию независимых. В озерном крае была отчаянная бедность. В других местах фермеры зарабатывали себе на жизнь, но никогда не было никакого шика. Большинство йоменов держали землю по традиционному владению; хотя это были копигольдеры, свои права они могли наследовать уплатой штрафа лендлорду. Несколько ферм принадлежало фригольдерам, которые сами обрабатывали свою землю. Йомен имел право на пастбище, где оно не было огорожено лендлордом для своих овец. Они несли воинскую повинность, когда на границе возникала опасность. Иными словами, североморская культура на севере Англии имела прочные корни.

Особую ненависть крестьян вызывала церковная десятина, которую они платили джентри, те же редко отдавали долги духовенству. В 1536—1537 гг. северяне восстали при Генрихе VIII, требуя отмены церковной десятины и снижения ренты. Восстание было подавлено, но квакеры имели успех именно в тех районах, которые были охвачены восстанием. Народная память сохраняла более столетия и региональную гордость, и злобу земледельцев на знать, церковников и церковную десятину. Показательно, что когда великие эрлы в конце XVI в. восстали против королевы Елизаветы, земледельцы не повели и бровью.

Северные графства в Англии того времени были самыми бедными. В 1623 г. люди умирали от истощения. В годы гражданской войны условия жизни были очень плохими: в 1649 г. 30 тыс. семей только в графстве Кумберленд не имели хлеба, семян для посевов, денег, торговля упала наполовину.

Другим бедствием тех времен были эпидемии. В 1623 г. тиф сразил 8150 человек, а эпидемия 1597 г. была и того хуже. В 1649 г. из Манчестера пришла чума. В конце XVII в. в эти места пришло относительное благополучие, но до 1660 г. на достаток не было и намека.

Не удивительно, что во время гражданской войны в середине XVII в. крестьяне не примкнули к своим эрлам в борьбе за короля. Парламент же обещал уважать права земледельцев и сохранил контроль за севером Англии.

Север Англии игнорировался церковью еще в большей мере, чем государством. Большинство епископов там никогда не были; они жили при дворе короля. Северные приходы были огромны: Кендал, состоящий сейчас из двадцати приходов, был самым большим в Англии и занимал половину озерного края, Улверстонский приход в 1650 г. охватывал 9 деревень, отстоящих друг от друга на 13 миль, приход Долтона имел 20 деревень на площади 80 квадратных миль. В каждом приходе было по 2—4 маленьких церкви, которые были одновременно и школами. Обычно какой-либо фермер служил в качестве чтеца Святого Писания и школьным наставником в течение зимы.

Количество школ на севере было минимальным по сравнению с другими частями Англии. В графстве Вестморленд в 1645 г. только 12 приходов из 41 имели школы. До 1660 г. на северо-западе Англии существовало только 44 школы. Из 89 завещаний 1650—1662 гг. следует, что только 12 человек из 89 обладали Библией или какими-либо книгами.

Крестьяне часто не знали, кто такой Христос. Пуританские пасторы, прибывшие на север Англии раньше квакеров, столкнулись с устойчивым отрицательным отношением к духовенству, которое, по мнению населения, держало народ в слепоте и невежестве.

В целом население севера Англии было радикальным по отношению к знатным и имущим. И этот радикализм только усилился религиозными воззрениями квакеризма.

Пуританизм находил пристанище в городах, квакеризм — в деревнях. Глостершир на границе с Уэльсом был страной лоллардов в Средние века, поэтому примыкавшие Бристоль и Корнуолл стали еще одной опорой квакеров [31, 72—86].

Бристоль и Лондон также были оплотами квакеризма, который не теснил пуританизм, а захватывал свободные территории или слои населения. В этих городах олдермены и торговцы поддерживали пресвитерианцев, но ремесленники и подмастерья были пуританами. Лондон, так же как и Бристоль, был оплотом левеллеров, баптистов, малых сект, которые не воспринимали проповедников ортодоксальных пуритан и зажиточных людей. Квакеры в Лондоне и Бристоле были рабочими, но 15% жителей Лондона называли себя торговцами и только 3% были джентльменами и людьми сложных профессий. Сильные позиции квакеризма среди ткачей в деревнях и среди портных и кожевенников в городах свидетельствуют о духе независимости и самоуважения. Это группы населения, особенно ткачи, были активными членами всех сект со времен лоллардов [31, 86—92].

В 1652 г. сепаратистские группы объединились, чтобы следовать за Фоксом, и этот год считается годом рождения квакеризма.

Проповедь квакеризма с самого начала движения была опасным делом. Влиятельных заступников у квакеров не было. В 1652 г. Фокс трижды подвергался избиениям за свои проповеди, а летом 1653 г. был заключен под стражу на 2 месяца в Карлисле для того, чтобы избежать повешения по обвинению в богохульстве. Фарнворфу кинули камнем в лицо. Алдам был заключен в тюрьму в Йорке, где и оставался до 1655 г., несмотря на несколько петиций к Кромвелю. Нейлер в Бристоле публично получил 310 ударов плетью и, несмотря на широкие протесты, был клеймен горячим железом; ему прокололи язык и бросили в тюрьму на неопределенное время. С 1657 г. значительно сократилось количество нарушений квакерами английских законов (шествий обнаженных людей, прерываний пасторских проповедей). Квакеры сконцентрировались на требовании отменить церковную десятину. Многие за отказ платить ее попадали в тюрьму [31, 44—46].

Вслед за реставрацией Стюартов последовали гонения на все секты, в том числе и на квакеров. Преследование еретиков в 1660—1685 гг. не сопровождалось их сожжением, как при Марии Тюдор, но число пострадавших было самым большим в английской истории. Пятимильный акт держал пуританских священников вдали от городов и их бывших конгрегаций, а также отстранил их от преподавания в школах. Акт о сектантских молельнях запрещал всем религиям собрания более четырех человек, если только они не были семьей. Закон устранял всех неконформистских священнослужителей из всех организаций в городах, графствах, из правительства, армии, военно-морских сил и университетов. Квакеры подвергались особым гонениям, так как, в отличие от баптистов или пресвитерианцев, не отсиживались дома, а выходили на митинги протеста, когда же арестовывали отцов, дети занимали на митингах их места. В результате из 1240 диссентеров, осужденных в Лондоне в 1664 г., квакерами были 850, а из общего числа 909 заточенных в тюрьмы в Мидлсексе — 859 человек. Для квакеров, в отличие от других конгрегаций, страдание было оружием в ненасильственном сопротивлении. Многие из них разорились под гнетом штрафов. Их штрафовали ежедневно за неуплату церковной десятины. Только в графстве Суффолк в 1683 г. казначейство возбудило исков на 33 тыс. ф. ст., а общая сумма штрафов по стране оценивалась в сумму, достигающую 14 млн ф. ст. У кого не было денег, шериф арестовывал имущество [31, 224—228].
Большинство молодых лидеров квакеров умерли в тюрьмах, 15 тыс. квакеров подверглись суду, 243 были осуждены на высылку в колонии (но только несколько десятков было вывезено в реальности). И тем не менее, несмотря на гонения, квакеризм достиг пика своего влияния в 70-е гг. XVII в.

Под давлением обстоятельств квакеры превратились в секту, членство в которой передавалось по наследству. Они не оставили родину, бизнес, но их ответственность за преобразование жизни уже не обсуждалась на их собраниях. В жизни они действовали не как секта, а как индивиды. И все же по важнейшим вопросам их организация сохраняла свои идейные позиции. Например, в 1727 г. лондонское ежегодное собрание квакеров отвергло работорговлю [31, 70—71, 232].

На американском континенте квакеры начали агитацию в 1655 г. Они направлялись на Ньюфаундленд, Род-Айленд, Плимут, Лонг-Айленд, Барбадос, Мэриленд. В таких колониях, как Виргиния, Род-Айленд, Лонг-Айленд и т. п., у квакеров не было никакого сопротивления, так как колонисты не имели духовных наставников. Массачусетс и Коннектикут с дисциплинированными пуританскими общинами были настроены враждебно по отношению к квакерам. В Пенсильвании Уильям Пенн применил квакерские принципы для государственного строительства, но в центр была помещена мораль, а не дух. Даже политические свободы в Пенсильвании были предоставлены людям «в рамках нравственности». В 1700 г. в Америке было 40 тыс. квакеров по сравнению с 50 тыс. в Англии и половина из них в Пенсильвании, причем нравственность для них была важнее, чем повиновение Духу. В 1758 г., следуя своим канонам, филадельфийское ежегодное собрание квакеров исключило рабовладельцев. Если в Англии квакеры стали торговцами, оставив земли ради того, чтобы прекратить бесконечные стычки из-за церковной десятины, то в Америке были фермерами. Со временем американские квакеры расширили границы своей деятельности: они занимались частным предпринимательством, были активны, неподкупны, бережливы, избегали роскоши и долгов [31, 66—88, 246—249].

Квакеры стали играть ведущую роль в делах Сити и банковского мира Англии, принося туда свои специфические достоинства. Они становились силой в финансовом мире потому, что эти честные, спокойные, либеральные и миролюбивые люди оказывали сдерживающее влияние на неистовую жестокость финансистов. Квакеры прославились тем, что частное предпринимательство ими велось исключительно честно. Возникновение английской пословицы «мое слово — мой вексель» вызвано их предпринимательской практикой [14, 377,
408—409].

В XVIII в. квакеры сделались самой многочисленной в Англии сектой, стали респектабельным, замкнутым объединением людей, не стремившихся обращать в свою веру других, но хранивших традиции чрезвычайно эффективной деятельности. Главной идеей квакеров было убеждение в том, что внутренние качества христианина имеют большее значение, чем христианская догма. Это было уникальное для всех сект правило. «То, что они придерживались такой морали в деловом мире и в домашней жизни и поддерживали ее без притворства или ханжества, было большим достоинством этих исключительных людей. Англия может гордиться тем, что она создала и увековечила эту категорию людей. Пуританский котел кипел очень бурно, но когда он остыл и был опорожнен, то на дне его оказался этот ценный осадок» [14, 265].

Квакеры, бывшие особой ветвью пуритан, начали борьбу с коррупцией и, в частности, с церковной десятиной, присваивавшейся джентри, на которых королем была возложена обязанность ее собирать, а значит, выполнявших функции чиновников, с людей, стоявших на гораздо более низкой ступеньке социальной лестницы. Последователями квакеров были беднейшие слои общества, а поэтому их возможности даже по сравнению с пуританами были гораздо более ограниченными. Квакерам потребовались поэтому строгая дисциплина, бичевание недостатков друг друга (нормой среди них было обращение друг к другу: «Я говорю тебе, порождение дьявола…»), жестокий аутотреннинг (способы молчаливого моления, доводившие людей до потери сознания), открытый вызов обществу (хождение нагими по городам в знак бездуховности современного им общества) и бюрократии (отказ снимать шляпу даже перед судьями, которые их за это и штрафовали). Нельзя сказать, что в обществах квакеров была замечена какая-то особая взаимовыручка. Квакеры дали пример духовной стойкости, они возвысились почти исключительно силой духа, несгибаемой волей. Бедняки, которых коррупция, как социальное явление, только обирала, каждый в одиночку добивался успеха, опираясь на свои собственные силы.

Квакеры, честно ведя бизнес, не придумали что-то новое. Выше упоминалось о прекрасной репутации фризских купцов VI—VIII вв. во всех частях Европы, где они торговали. Эта норма североморской культуры сохранилась и в XVI в.: английские и нидерландские купцы вытеснили португальцев из Африки, Южной Азии и Дальнего Востока не только и не столько силой, сколько безупречно честным отношением к партнерам, высоким качеством товаров и более низкими, чем у португальцев, ценами.

Во второй четверти XIX в. в русской прессе выделялась честность деловых англичан. В.Г. Белинский, например, писал о том, что в Англии сколько-нибудь порядочный человек никогда не лжет. Отсюда, подчеркивал он, всеобщее доверие, необыкновенно облегчающее механизм житейских отношений: дела ведутся под честное слово. Мнение о честности англичан было распространено не только в среде дворянства и интеллигенции. Английский священник, побывавший в России в начале 30-х гг. XIX в., писал, что петербургские извозчики, всегда требовавшие с седоков уплаты денег за проезд вперед, делали исключение только для англичан, в чем он мог убедиться на своем собственном опыте.

Русские наблюдатели не могли не заметить точности и аккуратности, которые характеризовали деловую жизнь Англии, где значительное число сделок заключалось на слово, нарушение которого было равносильно потере репутации и чревато разорением. При сравнении с нравами русского купечества это производило сильное впечатление [36, 215—222]. Созданию такой репутации английских предпринимателей способствовала и деятельность квакеров, сделавших свой вклад в развитие английской и в более широком смысле североморской культуры.