Многопартийная система — одно из величайших достижений человеческой цивилизации

Этот материал был написан в 1988 г., незадолго до первых альтернативных выборов в стране. С ним я выступал дважды: в политическом клубе “Факел”(недалеко от станции метро “Профсоюзная”) 1 ноября этого года и на первом заседании дискуссионного клуба в Институте философии АН СССР (ноябрь 1988 г.).

Самое интересное, ни Маркс, ни Энгельс, ни Ленин нигде не выступали прямо против многопартийной системы и нигде не говорили однозначно в пользу однопартийной. Напротив, у них мы находим свидетельства в пользу многопартийной системы. Маркс, например, писал: “... без партий нет развития, без размежевания нет прогресса”[79]. Или Ленин: “Она [Советская власть] дает возможность трудящимся, если они не довольны своей партией, переизбрать своих делегатов, передать власть другой партии и переменить правительство без малейшей революции”[80]. В незавершенных “Заметках публициста” (март 1922 г.) Ленин ставил вопрос о легализации меньшевиков, эсеров и др. Так что однопартийная система во всеохватывающем ее объеме сложилась уже после Ленина, при Сталине.

Я считаю, что главный порок нашей системы — это одновариантность почти во всем. Одновариантность душит нас, делает наше общество похожим на твердое кристаллическое тело с жесткой структурой, жесткой детерминацией поведения людей. Одновариантное мышление настолько въелось в наше сознание, что мы просто не замечаем его. Мы, например, привыкли обсуждать единственные проекты решений, постановлений, законов по различным вопросам хозяйственной и политической жизни. Мы считаем это вполне нормальным. А ведь это на самом деле ненормально. Подлинное обсуждение какого-либо вопроса может состояться лишь при наличии различных, альтернативных вариантов. Далее, мы не задумываемся над тем, что развертывающаяся в нашей стране перестройка по сути должна быть многовариантной, т. е. должны быть разные ее варианты, проекты, пути и, соответственно, разные должны быть архитекторы, лидеры перестройки. А между тем нам сверху (вполне в духе командно-административной системы) задается лишь один вариант перестройки и разрешается говорить лишь о том, быстрее или медленнее идет или должна идти перестройка. Это лишь количественная градация внутри одного варианта.

Теперь о главной идее. Я считаю, что одновариантность почти во всем и вся задается существующей в нашей стране однопартийной системой. Эта система конституционно оформлена — в тексте шестой статьи Конституции СССР (“Руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы, государственных и общественных организаций является КПСС”). Пока мы не изменим эту статью и не перейдем к многопартийной системе, до тех пор мы обречены на несвободу, на безвариантность, на застой, на удушливое состояние общественной атмосферы.

В условиях однопартийной системы невозможны подлинные или, как сейчас говорят, альтернативные выборы в органы власти, невозможно действительное, неформальное разделение властей, невозможна полноценная гласность, невозможно в принципе правовое государство. Все ужасы сталинизма порождены в значительной степени однопартийной системой. Да и ужасы ленинского периода нашей истории во многом обусловлены тем, что слабый росток многопартийности был растоптан, Россия насильственно переводилась в режим однопартийности. Это поистине роковая ошибка Ленина, что он допустил исчезновение других партий с политической арены, не попытался как-то наладить с ними диалог.

Однопартийная система противоестественна, так как она навязывает обществу, являющемуся живым статистическим ансамблем людей, структуру твердого тела. И, напротив, многопартийная система адекватна многообразной палитре человеческих типов, характеров, интересов. Я с полной ответственностью заявляю, что многопартийная система — это одно из величайших достижений человеческой цивилизации. В современных условиях она является синонимом демократии. Если нет многопартийной системы, то нет и демократии.

Многопартийная система самоценна; она является саморегулирующимся механизмом управления обществом или, по-другому, формой самоорганизации народа. Она — естественная защита как от анархии, так и от тоталитаризма. В первом случае многопартийная система способна находить компромиссы между многообразными человеческими интересами, способна смягчать, так сказать, буферить столкновение интересов, т. е. не допускать превращения этого столкновения в опасные для жизни общества конфликты (войны, погромы, кровавые стычки разных групп и т. д.). Как защита от тоталитаризма многопартийная система ограничивает до нужных размеров власть административной системы, не дает ей возможности превратиться во всевластную организацию. Существование в обществе различных независимых партий позволяет обеспечить независимость средств массовой информации, независимость судебных органов, учреждений культуры и т. д. — от всеохватывающего влияния государственного аппарата.

Многопартийная система не позволяет сращиваться партийным и государственным аппаратчикам. Ведь не секрет, что в условиях однопартийной системы мы видим сращенный партийно-государственный аппарат, который буквально душит всё живое. И с какой бы хорошей, благородной программой партия ни выступала и какие бы хорошие люди ни руководили ею, в условиях однопартийной системы она обречена на вырождение, деградацию, маразм. Каждый новый лидер партии в таких условиях, безусловно, вносит свежую струю в ее деятельность, несколько оживляет партию[81], но полностью спасти партию от деградации и маразма он не в состоянии, поскольку однопартийная система — это система без независимой критики, без независимого контроля, это управление без обратной связи.

Выше я сказал, что в условиях однопартийной системы невозможны подлинные выборы в органы власти. В самом деле, если проанализировать ход подобных выборов, то нетрудно убедиться в том, что они могут оказаться гибельными для партии. Возьмем этап выдвижения кандидатов в депутаты. Либо мы должны заранее формализовать это выдвижение: например, выдвигать кандидатов по разнарядке: в одном месте только коммунистов, в другом — одних только беспартийных. Либо, если не будет разнарядки, на одно место депутата могут претендовать член партии и беспартийный. А это уже для члена партии риск не быть избранным. В условиях такого риска может сложиться ситуация, когда народ, недовольный в момент выборов политикой КПСС, забаллотирует всех кандидатов-коммунистов и сделает Советы беспартийными органами власти. Дальнейшее непредсказуемо[82].

Сейчас Законом о выборах народных депутатов СССР признается право кандидатов в депутаты иметь свою предвыборную программу-платформу. Это хорошо. Но если мы сказали А, то должны сказать и Б. Кандидаты должны иметь право сорганизовываться, объединяться по программам-платформам. Это необходимо по многим причинам (прежде всего хотя бы потому, что программы-платформы естественно унифицируются, иначе они неосуществимы). А что такое объединение кандидатов по программам как не процесс возникновения политической организации, т. е. партии? Логика выборов необходимо подводит нас к идее политического плюрализма, т. е. многопартийности.

Кстати, о плюрализме. Если мы признаем плюрализм мнений, разномыслие, то должны признать и плюрализм организаций, в том числе многопартийность. Одна-единственная организация в принципе не может отражать, выражать интересы всех социальных групп, слоев общества.

В противовес идее сильной, твердой власти я выдвигаю идею мягкой власти. Сильная власть — это безграничная, необъятная власть, это неизбежно диктатура отдельного лица или группы лиц. Мягкая власть — это ограниченная власть, соразмерная человеку. Она возможна лишь при условии разделения властей. Разные власти (законодательная, исполнительная, судебная) ограничивают друг друга и тем самым препятствуют сосредоточению власти в одних руках. При разделении властей верховным “руководителем” общества является закон, право, т. е. анонимная, безличная сила, которая исключает или существенно ограничивает произвол отдельных лиц.

Так вот, разделение властей в условиях однопартийной системы может быть только провозглашено, декларируемо, но никак не осуществлено на практике. Партия, поскольку она является единственной политической силой общества, имеет все возможности держать в своих руках все ветви власти. И поскольку ветви власти зависимы от одной партии, они связаны друг с другом через посредство этой партии, а, следовательно, не разделены. Независимость различных ветвей власти друг от друга является условием их разделения. Никто не должен стоять над ними. Многопартийная система как раз создает условия для эффективного разделения властей и тем самым их ограничения. При существовании различных независимых партий невозможно, чтобы какая-то одна партия устанавливала безусловный контроль над всеми органами власти.

Здесь я должен сказать, что необходимым условием многопартийности является независимость различных партий друг от друга. Если это условие не выполняется, то мы имеем так называемую псевдомногопартийную систему. В современной политической жизни можно найти немало примеров такой псевдомногопартийности (в ГДР, Польше и т. д.). В ГДР, например, действует пять партий. Налицо как будто многопартийная система. Однако, четыре партии из пяти признают руководящую роль одной — Социалистической единой партии Германии (СЕПГ). Это на практике означает, что четыре партии не конкурируют с СЕПГ, т. е. не борются на выборах за голоса избирателей и заранее отказываются от власти.

Псевдомногопартийная система — это однопартийная система, рядящаяся в тогу многопартийной. Она, конечно, мягче, так сказать, либеральней однопартийной системы, но суть ее та же: она блокирует право народа на политический выбор.

Подлинно многопартийная система — это система равноправных независимых политических партий, которые договорились о правилах сосуществования и политической борьбы. Она не признает никакого старшинства одних партий над другими, никакой руководящей роли одной партии.

Мы все за демократию, но далеко не все из нас считают, что нам нужна многопартийная система. Между тем в современном обществе слова “демократия” и “многопартийность” являются синонимами. Любая однопартийная система антидемократична по своей сути.

В обществе, как и в суде, должна быть создана ситуация позиционного конфликта, т.е. кроме правящей партии должна или должны быть оппозиционные партии, которые спорят с ней, критикуют ее, а на выборах в органы власти борются за власть.

Демократию нельзя понимать как власть большинства. Это в подлинном смысле власть народа. А народ — не только большинство, а и меньшинство. Он — сложное диалектическое единство большинства и меньшинства. Большинство может уменьшиться и стать меньшинством, а меньшинство — увеличиться и стать большинством. Да, побеждают на выборах благодаря большинству и в этом смысле демократия — власть большинства... но только на данный момент времени!

Наши руководители любят говорить, что наш народ однажды (а именно в 1917 году) сделал политический (исторический) выбор и они гордятся тем, что следуют этому выбору неуклонно вот уже 70 лет. На самом деле этим нужно не гордиться, а стыдиться. Народ должен не однажды делать выбор, а постоянно иметь возможность выбора. Для этого и нужна многопартийная система.

Многопартийная система сродни рынку в экономике. Если рынок — это сосуществование и взаимодействие независимых экономических субъектов ( производственных предприятий, торговых и финансовых организаций, потребителей), то многопартийная система — это сосуществование и взаимодействие независимых политических субъектов (партий, отдельных политических деятелей, избирателей). И как рынок является формой экономической демократии, так многопартийная система является формой политической демократии.

К 80-летию А. И. Солженицына
(дневниковые заметки)

Сегодня отмечается 80 лет со дня рождения Александра Исаевича Солженицына. Его “Один день Ивана Денисовича” я прочитал еще в студенческие годы. Откровенно говоря, эта вещица не произвела на меня какого-то особого впечатления. Помню, я даже удивился шумихе вокруг нее. Довольно-таки серенькая... Сохранилось такое впечатление от нее: автор с упоением и подробностями рассказывает о почти животной страсти к выживанию маленького человечка, попавшего в тяжелые условия заключения. Все значение Солженицына как смелого и дерзкого писателя-мыслителя я мог оценить, лишь ознакомившись с его “Архипелагом ГУЛАГом”. “Один день Ивана Денисовича” в 60-е годы мог иметь значение лишь для тех, кто во взрослом состоянии пережил эпоху сталинского ГУЛАГа. А для меня, молодого человека, этот рассказ Солженицына был лишь рассказом о лагерном быте и нравах, не более того. Хотя уже в то время меня заинтересовала трагедия сталинизма. Прежде всего меня поразило противоречие между умом, талантом, одаренностью известных деятелей науки-техники-культуры и тем, как с ними глупо-жестоко расправлялся режим. Мне было почти физически больно за этих людей. Я начал собирать факты о репрессиях этих и других известных и неизвестных людей. В 70-е годы составил небольшую картотеку фактов и жертв сталинского террора. В 80-е годы начал писать на тему о противоречиях коммунистической идеологии. Во второй половине 80-х коренным образом изменилось мое отношение к Ленину. Я понял, что сталинизм — лишь одно из проявлений коммунистического тоталитаризма.

Сейчас к Солженицыну у меня сложное отношение. С одной стороны, я признаю его вклад в литературу и в крушение коммунистического режима. С другой, он отталкивает. Прежде всего некоторым своим архаизмом, в частности своей истовой религиозностью. Это в конце-то ХХ столетия, в эпоху научно-технической революции! Я вынужден сделать вывод, что он не очень глубокий мыслитель. Далее, своим огульным охаиванием нынешней президентской власти, тем, что приписывает ей все беды нынешней российской действительности. Это тоже ограниченность писателя. Если бы он сопоставил положение в России с положением в других странах СНГ, то понял бы, что дело не в конкретной президентской власти, а в объективных трудностях переходного периода, перехода к демократическому обществу. Эта позиция отстраненности и критиканства отнюдь не красит писателя. Похоже, Солженицын относится (или приближается по характеру) к тому типу людей, которых называют протестантами, закоренелыми диссидентами, алармистами. Раньше они протестовали против коммунистического режима, теперь — против нынешнего переходного режима. Они видят только плохое в любой действительности.

Слишком болеть за других людей также вредно, как и относиться бесстрастно-равнодушно-цинично к их болям-несчастьям. Во всем нужна мера, в том числе и в этом сострадании. Неумеренное сострадание к одним людям обычно сопровождается неумеренной ненавистью-враждой к другим, живущим относительно благополучной жизнью. К чему приводит такое отношение к людям — мы знаем. Вспомним историю революционного движения в России, начиная с Радищева. Именно неумеренное-преувеличенное сострадание к болям других людей привело вначале к гиперкритике государственного устройства России (см. эпиграф к “Путешествию...” А.Н. Радищева: “Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лайяй”), затем к призывам “К топору”, затем к народовольческому и эсеровскому террору, и, наконец, к кровавой гражданской войне и тотальному большевистскому террору, длившемуся 70 с лишним лет.